Теофраст. Сочинения

Автор: 
Теофраст

О камнях

ΠΕΡΙ ΛΙΘΩΝ

Автор: 
Теофраст
Переводчик: 
Россиус А.А.
Источник текста: 

Вестник Древней Истории. 2005. № 3.

Введение

Трактат Теофраста «О камнях» входил в одну группу с рядом других, не сохранившихся до нашего времени его сочинений, на часть из которых автор прямо или косвенно ссылается и в данном своем труде. Вместе с последним этой же сфере знаний о природе посвящались, согласно списку сочинений Теофраста у Диогена Лаэрция, трактаты «О металлах» (περὶ μετάλλῶν, Diog. Laert. V. 44. 19, cp. § 1), «О солях, щелоке и квасцах» (περὶ ἁλων, νίτρου, στυπτηρίας), «Об окаменелостях» (περὶ τῶν <ἀπο>λιθουμένων, coni. Regenbogen, cp. § 4 и 38) и «О лавовом потоке на Сицилии» (περὶ ῥύακος τοῦ ἐν Σικελίᾳ, Diog. Laert. V. 49. 21, cp. § 22). Сам Теофраст дает нам terminus post quem для датировки своего сочинения: в § 59 (см. прим. 86) упоминается архонтство Праксибула, которое приходится на 315-314 гг. до н. э.; следовательно, трактат «О камнях» не мог быть написан раньше этого времени, причем за дату его возникновения естественно было бы принять время, не слишком отсюда удаленное, — в противном случае хронологическая ссылка Теофраста успела бы утратить актуальность[1].
Отправной точкой минералогической теории Теофраста были краткие замечания насчет образования минералов и металлов, которыми Аристотель завершает последнюю главу III книги «Метеорологики» (278a15-b6). В конце этого пассажа Аристотель обещает ниже рассмотреть поднятые вопросы более подробно, однако IV книга посвящена совсем иным предметам, своего рода химической теории[2]. Разработкой, хотя и с довольно критических позиций, взглядов Аристотеля и стал труд Теофраста. В этом кратком введении невозможно браться за трудную задачу реконструкции учения Аристотеля об образовании минералов[3], без чего нельзя разрешить и многие затруднения и неясности, возникающие в связи с минералогической теорией Теофраста. Ниже дается не более чем краткая схема этой теории и минимальные разъяснения по поводу основных составляющих ее понятий[4]: в противном случае многие места в переводе останутся непонятными.
При всей скупости и неполноте формулировок во вводных параграфах трактата процесс формирования ископаемых делится, согласно Теофрасту, на три этапа. Во–первых, с точки зрения главных составных частей ископаемые вещества делятся на камни и земли, образующиеся из земли, и металлы, образующиеся из воды. Предметом трактата «О камнях» служат только вещества, образованные из земли. Во–вторых, в процессе образования последних земля превращается в «некое чистое и однородное вещество» путем либо «истечения» (συρροή), либо «отцеживания» (διήθησις), либо посредством какого–либо иного способа отделения (ἔκκρισις). Наконец, в-третьих, чистое и однородное вещество претерпевает «затвердение» (πῆξις) под воздействием жара или холода, превращаясь в камень или землю, служащую предметом разработки.
Гипотеза о том, что металлы состоят из воды, высказана уже в платоновском «Тимее»: в частности, золото состоит из «плавкой» разновидности воды (χυτὰ ὕδατα, 59b 1). На плавкости металлов настаивает в своем минералогическом экскурсе и Аристотель (378a27: ὅσα μεταλλεύεται καὶ ἔστιν ἤ χυτὰ ἢ ἐλατά), производя и аналогичную Теофрастовой дихотомию между «ископаемыми» (ὀρυκτά), которые образуются под действием сухого испарения, и металлами, происходящими из испарения влажного и парообразного (ἀτμιδώδης). Таким образом, при помощи гипотезы о воде как главном составном элементе металлов объясняется их способность плавиться и становиться при нагревании ковкими. Однако и Платон, и Аристотель говорят о воде отнюдь не в повседневном смысле: первый из них разделяет воду на «жидкий» и «плавкий» виды (58d5: τὸ μὲν ὑγρόν, τὸ δὲ χυτὸν γένος αὐτοῦ), а второй прямо говорит, что вещество металлов было водой потенциально, но более таковым не является (378a33-34: δυνάμει μὲν γὰρ ή ὕλη ὕδατος ἦν, ἕστι δ᾿ὀυκέτι). И хотя Теофраст упоминает и просто о воде без каких–либо квалификаций, можно не сомневаться, что он разделяет взгляды своих предшественников: в противном случае он не выделял бы специально в § 50 земли, происходящие из сухого испарения.
Слово «земля» употребляется в трактате «О камнях» в трех смыслах: 1) в ее противопоставлении другим сферам мироздания: небу, морю и т. п.; 2) в ее противопоставлении трем прочим элементам: воде, воздуху и огню; 3) в минералогическом противопоставлении камню. Судя по словоупотреблению Аристотеля, хотя он рассматривает влажное испарение в качестве материальной причины возникновения металлов (в его формулировке с металлами данный вид испарения соединяется через простой genitivus originis, 378a27), сухое испарение выступает у него действующей причиной образования минералов (378a21-22: ξηρὰ ἀναθυμίασις… ποιεῖ τὰ ὀρυκτὰ πάντα). Значит, состоят минералы из земли во втором из указанных выше смыслов, что подразумевает, что земля входит в них в качестве главного элемента, но наряду с тремя другими. О том, что Теофраст и в данном фундаментальном вопросе соглашается с Аристотелем, видно из § 10, где прямо говорится о наличии воды как условии расплавляемосги веществ, в том числе, очевидно, и некоторых минералов; кроме того, только если вода в принципе наличествует в камнях как условие их скрепления, возможно в § 11 говорить о «полном высыхании» камней.
Однако, подобно воде металлов, и эта элементарная земля, составляющая камни и минеральные земли, не тождественна земле нашего обыденного опыта: повсеместное присутствие в минералах последней не могло бы объяснить все разнообразие их качеств, перечисленных Теофрастом в § 1 и 2 (цвет, гладкость, плотность, прозрачность и др.)· Носителем этих потенций может быть только земля, преобразовавшаяся в «чистое и однородное вещество» в ходе упомянутых выше процессов истечения, отцеживания и вообще отделения. Конкретный набор качеств минерала будет зависеть от того, как протекали процессы образования его исходного вещества (именно это, по всей видимости, подразумевает, например, не вполне сохранившийся текст § 61). Подробнее понятия, обозначающие эти процессы, Теофраст не раскрывает, и об их точном содержании мы можем лишь строить более или менее обоснованные гипотезы. Об отцеживании или процеживании как механизме формирования ископаемых говорит в приведенном выше пассаже уже Платон: наиболее плотная разновидность плавкой воды, будучи процежена сквозь камень (Plat. Tim 59b4: ἠθημένος διὰ πέτρας), затвердевает в виде золота; один из видов земли, процеженный через воду (id. 60b6: ἠθημένον διὰ ὕδατος) и вдавленный в полости, освобожденные возникшим при разложении воды в ходе реакции с землей воздухом, затвердевает в виде камня. Бросающееся в глаза отличие воззрений Теофраста от Платона состоит в том, что у первого из них за затвердевание минералов отвечает вовсе не процеживание, но описываемое им как следующий, заключительный этап их формирования воздействие жара или холода (§ 3). Важно, однако, что, как подмечает Эйхгольц, сообщаемые Платоном подробности его теории позволяют предположить, что и у Теофраста значение механизма процеживания в отличие его от истечения может заключаться не столько во влиянии на качественные характеристики формируемого минерала, сколько в распределении его в земле не в виде россыпей, но в жилах. Другими словами, отличительные свойства, διαφοραί (ср. § 1,48 и прим. 2, 66) минералов зависят от того, как протекало отцеживание или истечение, характер залегания его в земле — от того, какой из двух процессов доминировал. Образование пород иного рода, скапливающихся не в жилах и не в россыпях, — например, пемз (§ 19-22), — объясняется в таком случае неким «иным способом отделения».
В таком случае процесс истечения, συῤῥοή, должен объяснять образование пород в россыпях. И действительно, такое предположение, как кажется, подтверждается тем, что в упомянутом уже § 61 Теофраст, переходя к описанию россыпных минеральных земель, упоминает только об «истечении и выделении», но не об отцеживании. Вообще говоря, сам по себе данный термин довольно неясен, однако примерно его значение в минералогическом контексте можно вывести из таких примеров, как «слезоподобные выделения» (δακρυώδη συῤῥοήν) растений у Теофраста (Hist, plant. VI. 6. 8. 8-9), или из следующей параллели в «Истории животных» Аристотеля: личинки комаров возникают в иле колодцев или там, где имеется «стечение воды, содержащей землистый осадок» (σύῤῥευσις ὕδατος γεώδη ἔχουσα ύπόστασιν, 551b28-29). Таким образом, на русский язык Теофрастов термин уместнее было бы переводить как «натекание», «натеки», но, к сожалению, эта лексикологическая ниша уже занята конкретными минеральными образованиями, ничего общего с предметом теории Теофраста не имеющими (известковые натеки в пещерах). Учитывая сказанное, особую наглядность приобретает рассуждение об изготовлении искусственных минеральных земель в § 56-59, подытоживаемое мыслью о том, что искусство подражает природе. Описанный в § 58 процесс производства искусственной киновари, заключающийся в последовательной очистке образующегося при промывании песка осадке, почти наверняка подражает природному «истечению».
Что касается, наконец, третьей, финальной стадии образования камней и минеральных земель, здесь Теофраст, хотя и дает нам в § 3 скупую, но точную формулировку теоретических оснований происходящих на этой стадии процессов, бывает особенно острожен и говорит неуверенно, когда речь заходит о применении теории к конкретным случаям. Общий принцип, согласно которому два противоположные процесса затвердения минерала (πῆξις) и его размягчения (τῆξις) должны принадлежать противоположным по роду воздействиям, неоднократно провозглашается в IV книге «Метеорологики» Аристотеля, например, следующем пассаже: «если две причины, — холодное и сухое вызывают затвердевание, то разжижение с необходимостью вызывается теплым и влажным, т. е. огнем и водой, ибо они противоположны» и т. д. (384b2-4, пер.Н. В. Брагинской; см. также § 3 прим. 7). Однако имеющийся в его распоряжении фактический материал позволяет Теофрасту с уверенностью говорить о формировании целого класса минералов посредством одного конкретного процесса только в единственном случае земель, разрабатываемых в металлических рудниках: в § 50 свои наблюдения над такими видами, как сандарак и желтая обманка, которые очевидно возникают в результате обжига, он экстраполирует и на прочие рудные минеральные земли — все они проходят затвердевание под действием «сухого дымного испарения», т. е. огня, и все они «растворяются» водой, холодным и влажным началом.
Как и в случае с другими произведениями Теофраста[5], трактат о камнях неоднократно объявлялся филологами, особенно учеными гиперкритической эпохи, либо отрывком более обширного сочинения (Виммер), либо сокращением, эксцерптами из утраченного труда (Шнейдер). Укоренению такой точки зрения немало способствовало плачевное состояние рукописной традиции и обилие в тексте трудноразрешимых интерпретационных проблем. Чтобы обоснованно судить об имеющемся у нас тексте, необходимо иметь в виду структуру трактата, которая может быть представлена следующим образом:
§ 1-3a. Вводные замечания: теория формирования минералов (камней и земель в их отличии от руд металлов).
I. § 3b-47 Камни:
§ 3b-22 редкие и необычные свойства камней (38); их способность поддаваться или не поддаваться огню (9-19); экскурс о пемзе (19-22);
§ 23-9a драгоценные камни и их свойства; экскурс о смарагде (23-27); заметки о магнитном камне (29); жемчуге (36); ископаемой кости (37); кораллах (28);
§ 39b-40 камни, добываемые в рудниках;
§ 41—47 свойства камней при обработке (41-44); экскурс о пробирном камне (45-47).
II, § 48-69 Земли:
§ 48-50a свойства земель, принцип их классификации — цвет;
§ 50b60 земли, сопутствующие металлическим рудам; использование их в качестве красок; способы получения искусственных красок (изобретения Кидия, Каллия и проч.);
§ 61-69 земли, разрабатываемые сами по себе.
Такое строение вряд ли может быть свойственно фрагментарному тексту: скорее мы здесь наблюдаем композиционные признаки законченного научного сочинения[6]. Вводная часть, несмотря на свою краткость, посвящена теории, которую иллюстрирует весь дальнейший излагаемый материал; при этом в первом параграфе обозначается различие между металлами, основной составной частью которых признается вода, и камнями и землями, где эта роль отводится земле. Тем самым трактат помещается в контекст других известных нам минералогических сочинений Теофраста, прежде всего утраченного исследования περὶ μετάλλων. Подмеченная Эйхгольцем деталь, отсутствие в первой фразе трактата (τῶν ἐν τῇ γῇ συνισταμένων…) соединительных частиц, тоже указывает на то, что эта часть текста задумывалась именно как введение. Нет никаких признаков и того, чтобы текст обрывался в конце: хотя в нем и отсутствует формально обозначенное заключение, в § 61 автор заявляет, что «еще остаются <не затронутыми описанием»> (ἔτι λοιπά) самородные земли, разрабатываемые независимо от руд металлов, и последние восемь параграфов как раз и посвящены соответствующим четырем разновидностям земель. Что же касается предположения о том, что дошедший до нас вариант текста представляет собой парафраз или эксцерпты, оно фактически опровергается тем, что из достаточно большого числа цитат[7] из нашего трактата в сочинениях античных авторов только одна, приводимая Афинеем (см. § 36, прим. 53), содержит могущую претендовать на подлинность фразу, бесследно исчезнувшую из рукописной традиции Теофраста.
Итак, имеющееся у нас сочинение — скорее всего все–таки труд Теофраста, а не анонимного эксцерптора. Это не означает, однако, что в нем вовсе нет пробелов по сравнению с некогда существовавшим оригиналом — достаточно указать хотя бы на ту же цитату у Афинея или на безответную ссылку автора на самого себя в § 2 (см. прим. 5). Их возникновению могло способствовать не только очень низкое качество рукописной традиции (об этом см. ниже), но и характер самого трактата, по всей вероятности, с самого начала эзотерический. Не исключено, что античный его текст возник из неполной или несовершенной расшифровки лекционных или исследовательских заметок Теофраста, причем эта расшифровка могла принадлежать самому автору или кому–то из его учеников и последователей[8]. Особенно характерно в этом смысле введение, в котором вопросы минералогической теории обозначены в форме краткой до невразумительности, чего совершенно недостаточно для прояснения многих примеров в основном тексте трактата, которые поданы автором как иллюстрации тех иди иных теоретических принципов (§ 9, 27, 48 и др.). Вряд ли можно сомневаться в том, что подобное видимое отсутствие внутренней согласованности материала должно было на протяжении всей истории рукописного предания провоцировать накопление неадекватных объяснений и дальнейшую порчу текста.
Неудивительно, что при обилии таких затруднений в тексте лишь постепенно и благодаря успехам филологической критики проступает сквозь него то, что — по слову А. И. Доватура — может быть названо «повествовательным и научным стилем Теофраста». Теофраст в еще большей мере, нежели его учитель Аристотель, — собиратель фактов; он гораздо менее склонен к абстракциям и теоретизированию. Некоторые характерные черты изложения материала в трактате «О камнях», как и в других сочинениях Теофраста, объясняются нежеланием его делать обобщения там, где в этом нет абсолютной необходимости[9]. Даже в тех случаях, когда обобщения в той или иной форме неизбежны, в его фразах почти всякий раз звучит смягчающая категоричность тона оговорка σχεδόν («примерно», «в общих чертах» — ср. § 17, 36,48,62). Приверженность фактам заставляет в каждом отдельном случае искать средства описания, подходящие именно к данному феномену. Вытекающее отсюда отсутствие единообразия в подаче материала создает дополнительные трудности для понимания неискушенным читателем, но имеет и свои достоинства. «Подобный углям, но обладающий тяжестью» (§ 39) — на первый взгляд, это или неаккуратная формулировка, или свидетельство неумения составить таковую. Однако при внимательном чтении образ, возникающий здесь, оказывается гораздо нагляднее и, как ни странно, точнее, чем то, что доступно даже самой корректной формулировке, ибо каждый помнит мелькающее в глубинах сознания ощущение парадоксальной связи между «субстанциальным» видом древесного угля и его легкостью; с человеческой — не математической — точки зрения уголь действительно «не обладает тяжестью».
На протяжении всего трактата Теофраст упорно занят не тем, что, казалось бы, должно представлять интерес с позиций свойственной его эпохе «неучености», иными словами, отсутствия надлежащих знаний о внутренней структуре вещей, — напротив, предмет его внимания а первую очередь составляют те «скучные» вопросы, которые, как стало понятно уже в Новое время, и дают ключ к пониманию подлинного строения материи: вопросы о плотности, твердости и т. п. Но трактат Теофраста так и остался первым и последним законченным памятником научной минералогической мысли античности и средневековья; только здесь мы находим попытку объяснить происхождение минералов, дать их генетическую и функциональную классификацию и осмыслить достаточно важные, хотя и разрозненные, результаты экспериментирования с ними. В этих своих предпочтениях Теофраст не имел последователей вплоть до позднего появления трудов Альберта Великого (De mineralibus, середина XIII в.) и Георгия Агриколы (De re metallica, середина XV в.). Для всей обширной эллинистической, позднеантичной и средневековой литературы, посвященной камням и землям, Теофраст стал источником фактов, которые встраивались в совсем иной интеллектуальный контекст. Лишь немногие авторы по–прежнему ставили своей целью научную классификацию и описание минералов, впрочем, смешивая почерпнутые у Теофраста сведения с предрассудками и невероятными историями, в которых фигурировали камни. Таковы были несохранившиеся сочинения Сотака (начало Ш в. до н. э.) и Ксенократа Эфесского (I в. н. э.)[10], вошедшие, наряду с трактатом Теофраста, в число источников минералогических книг «Естественной истории» Плиния Старшего (XXXVI и особенно XXXVII). Гораздо обширнее возникшая под восточными влияниями синкретическая традиция, в которой всякий научный интерес откровенно приносится в жертву магии и религиозному символизму[11]. В книги этого круга камни попадают не ради научного интереса, возможностей классификации и объяснения их происхождения; поздних авторов занимают лишь редкие и диковинные, а в особенности драгоценные камни. С проникновением в эллинистический мир египетских и вавилонских верований в магические и врачебные свойства камней именно эти мнимые характеристики выходят на первый план в греческих и римских лапидариях. Интенсивно развивавшиеся в XX в. исследования античной алхимии, магии и астрологии помогают нам поставить это изменение в общий контекст упадка рационализма в естественных науках этого периода[12]. Так утверждаются неотъемлемые жанровые черты лапидариев: это сочинения либо анонимные, либо опирающиеся на древний, но никак не на научный в подлинном смысле слова, авторитет (ср., например, поэму о камнях, приписывавшуюся Орфею[13]); с точки зрения содержания они неизменно представляют собой компиляции, а не продукт самостоятельной мысли и исследования; наконец, одни и те же сведения переходят, смешиваясь с другими, из одного лапидария в другой на протяжении столетий. Хронологически можно выделить несколько видов античных лапидариев, хотя появление нового вида отнюдь не означало исчезновение старого. Во–первых, это лапидарии чисто магической направленности, к которым относятся утерянные псевдэпиграфы Зороастра[14], Мага и пр. Почти одновременно во множестве появились астрологические лапидарии, цитаты и ссылки на которые мы встречаем во всех крупных прозаических астрологических трактатах — у Веттия Валента, Гефестиона и различных авторов Catalogi codicum astrologicorum graecorum; позднюю переработку такого трактата представляют собой герметические книги «Киранид»[15]. Наконец, потребовали своей доли в лапидарной литературе и сочинения, вдохновленные иудейской религиозностью. Содержащийся в книге «Исхода» (Исх 29:17-21, ср. 39:10-14) рассказ о 12 камнях, украшавших одеяние еврейского первосвященника, вызвал интерес уже у Филона Александрийского, символически связавшего каждый камень с одним из знаков Зодиака (De vita Mosis. II. 124-128); со временем к истолкованию этого места обратились и некоторые отцы Церкви[16].
Текст сочинений Теофраста подвергся многочисленным испытаниям уже в античности, разделив непростую судьбу наследия перипатетической школы[17]. Поэтому ответственность за хаотическое состояние текста трактата «О камнях» вряд ли всецело лежит на средневековой рукописной традиции. Тем не менее в данном случае качество этой традиции таково, что в результате ее изучения оказывается невозможно получить хоть сколько–нибудь внятную отправную точку для дальнейшей работы. Даже автор последнего по времени издания Д. Э. Эйхгольц (см. ниже), привлекший к исследованию почти полтора десятка рукописей и воспользовавшийся уникальным палеографическим опытом Н. Уильсона[18], вынужден расписаться в собственном бессилии. Несмотря на то что рукописи убедительно выстраиваются в стемму, отдельные ветви которой в основном даже не контаминированы, сама по себе отраженная в них традиция настолько плоха, что скорее можно говорить о систематической передаче ошибок и лакун, нежели текста. Современный издатель, таким образом, оказывается в том же положении, что и его ренессансный предшественник, опиравшийся в лучшем случае на три рукописи: recensio не дает ожидаемых результатов, и главной и единственной фазой работы с текстом становится emendatio, разумеется, на основе не одного только языкового чутья, но и геологических знаний.
Пожалуй, самая большая заслуга в очищении текста нашего трактата от наслоившихся искажений принадлежит Адриану Турнебу. Первое отдельное издание этого произведения после публикации его Альдом во втором томе сочинений Аристотеля (editio princeps 1497 г.) вышло в Париже в 1577 г.[19], и хотя издатель книги Морель не упоминает имени Турнеба, автором напечатанного им же в следующем году латинского перевода[20] уже прямо назван знаменитый парижский гуманист. Этот перевод не оставляет сомнений в том, что редакция греческого текста 1577 г. принадлежит тому же ученому, хотя в переводе имеются и новшества, в прежнем издании еще не учтенные. Впрочем, работа над подготовкой обеих книг должна была быть выполнена намного раньше, так как Турнеб умер в 1565 г. Прогресс, достигнутый в течение следующих четырех веков, был незначительным. Отдельные удачные исправления предложены были в изданиях Д. Фурлана[21] и Й. де Лата[22] (работа последнего ценна главным образом тем, что в ней учитываются исправления Салмазия, вдвинутые им для Теофраста в его «Упражнениях над ’’Естественной историей” Плиния»[23]). Остающиеся авторитетными и по сей день для корпуса сочинений Теофраста в целом издания Й. Г. Шнейдера[24] и Ф. Виммера[25] дают нечто новое и ценное для трактата «О камнях» лишь эпизодически. В 1956 г. совместную работу опубликовали филолог Дж. Ричардс и минералог Э. Кейли[26]; хотя рукописная база их издания не расширилась по сравнению с Шнейдером и Виммером, группа трех важнейших рукописей была ими изучена несравнимо более тщательно, а геологические познания одного из авторов помогли понять некоторые места в тексте, прежде считавшиеся искажениями. Однако только книге Д. Эйхгольца, появившейся через четыре века после смерти Турнеба, удалось совершить столь же решительный шаг вперед на пути к реконструкции текста нашего трактата и минералогического учения Теофраста[27]. Подобно изданию Кейли—Ричардса, эта работа задумывалась как совместный труд филолога и историка философии Эйхгольца с палеонтологом и минералогом С. Смитом, преждевременно скончавшимся. Из–за этого печального обстоятельства собственно минералогическая часть замысла осталась незавершенной, однако во всем, что касается установления греческого текста и его интерпретации, понимания минералогической теории Теофраста в контексте его философии, издание Эйхгольца следует признать поистине замечательным.
Когда пятнадцать лет назад я впервые взялся за перевод трактата «О камнях», другого русского текста не существовало. Спустя некоторое время мне стало известно, что свой перевод сделала Е. В. Приходько, однако, как кажется, он так и не был опубликован. Совсем недавно в продаже появилась книга: Теофраст. О камнях: Первый полный перевод на русский язык древнегреческого трактата с комментариями к нему / Пер. с англ. Куликова Б. Ф.; сост. Бобылев В. В. М., Издательский Дом МСП, 2004 г., 256 стр.При ближайшем знакомстве обнаружилось, что этот труд представляет собой в высшей степени оригинальную затею — перевод перевода и комментария из описанного выше издания Кейли—Ричардса. Авторы, взявшиеся за столь опасное предприятие, наивно полагают, что это издание и сопровождающий его английский перевод — последние по времени (неоднократно, например, с. 6, 188), и строят свой труд на весьма шатком основании слегка поправленного текста редакции Шнейдера. Не удовлетворяясь тем, что перевод самого трактата выполнен Б. Ф. Куликовым с английского, они привлекают к своей работе «филолога Е. С. Лазарева, который выверил и откорректировал русский перевод трактата по греческому тексту ватиканских кодексов» (с. 7). Судя по добавленным им примечаниям, филолог не до конца понял верные интерпретации, заимствованные его предшественником из английского варианта (например, на с. 60 о свинцовых белилах и медной яри); изобретенный им на с. 62 γίψος объясняется, очевидно, плохо пропечатанным словом в § 61 греческого текста, воспроизведенного на с. 10-21 (хотя то же слово в § 64 дважды читается без ошибок). Впрочем, и в этой книге есть свои достоинства — сохранение в переводе минералогических идентификаций Кейли—Ричардса (хотя и подпорченных калькированием английских транслитераций греческих слов) и минералогического же характера дополнения самих авторов на с. 188-208. Все это, однако, скорее говорит о том, что потребность в грамотном переводе трактата Теофраста на русский язык не стала менее насущной. Поэтому я решил отдать в печать мой собственный перевод, заново сверенный с оригиналом и откомментированный.
Окончательный вариант перевода сделан по изданию Эйхгольца; ввиду очевидных достоинств последнего мера оригинальности моего труда очень невелика. Хотя первоначальная его версия была выполнена по изданиям Шнейдера и Виммера и хотя в дальнейшем я также старался реконструировать смысл, вложенный в каждую фразу Теофрастом, самостоятельно, опираясь прежде всего на сохранившиеся античные свидетельства и на исправления, предложенные Турнебом, Салмазием и другими старыми филологами, и только потом сверять результат с интерпретациями Эйхгольца, в конечном итоге я счел необходимым отстаивать свою, отличную от его точку зрения лишь в немногих случаях. Примечания, которыми я снабдил перевод, могут показаться излишне подробными как раз в части разбора текстологических вариантов и принимаемых или отвергаемых исправлений, однако иначе невозможно было бы дать читателю представление о том, до какой степени имеющийся у нас памятник восстановлен усилиями многих поколений филологов и ученых, выбор которых во многих случаях определялся не столько грамматической, сколько содержательной интерпретацией. При этом в комментарии, разумеется, анализируются только те контексты, которые безусловно требуют от издателя и переводчика осознанного решения; все те случаи, когда Эйхгольц, вслед за другими издателями, выбирает очевидный вариант или исправляет банальную ошибку в рукописях (как, например, ἀῤῥενικοῦ вместо ἐῤῥενικοῦ в § 51 или δοίδυκι вместо рукописного δύδυκι в § 60), оставлены без внимания. Кроме того, особое место было уделено разъяснению ходов теоретической мысли автора, в большинстве случаев крайне скупо выраженных в трактате: без должной их оценки текст остается непонятен. Учитывая специальный характер журнала, в котором публикуется настоящий перевод, реалии, отождествление которых не вызывает серьезных сомнений (например, что упоминаемый в § 24 храм Зевса — это храм Амона в Карнаке, или что Геракл в § 25 — это финикийский Мелькарт), в примечаниях не объяснялись.
Для облегчения ориентации читателя в Теофрастовой номенклатуре минералов ниже приводится попытка свести воедино (в алфавитном порядке греческого языка) все упоминаемые в трактате названия. В идентификации камней и земель я большей частью следую изданиям Эйхгольца и иногда Кейли—Ричардса; полезными в этой работе для меня оказались две книги отечественных авторов: Ферсман А. Е. Цвета минералов. М. — Л., 1935; Яковлев А. Л. Минералогия для всех. М. — Л., 1947.

КАМНИ

Греческое

название

Название в переводе

Предположительная идентификация

Контекст

ἀδάμας

адамант

твердый камень (вряд ли алмаз)

19

αίματῖτις

кровавик

гематит либо красная яшма

37

ἀκόνη

оселок

наждак

44

ὰλαβαστρίτης

алебастрит

ониксовый мрамор, восточный алебастр

6,65

τὸ ἀμέθυσον

аметист

аметист

30

ἀνθράκιον

антракий из Орхомена

темный мрамор?

30, 33

ἄνθραξ

гранат (8), уголь

гранат

8,18

ἀχάτης

агат

агат

31

ὸμοία τὴν χρόαν τοῖς ἄνθραξι

цветом подобный углям

пиролюзит?

39

ἡ βασανίζουσα τὸν χρυσόν

пробирный камень

черный кремнистый слат

45, срв. 4

οί περὶ Βίνας λίθοι

камни из руды вблизи г. Вины

лигнит, срв. ниже σπίνος

12

διάβορος λίθος

изъеденный камень

разновидность пемзы?

20

ἐλέφας ὁ ὀρυκτός

ископаемый бивень

ископаемая слоновая кость

37

ἤλεκτρον

янтарь

янтарь

16, 28, 29

Ἡράκλειά λίθος

гераклейский камень

магнитный железняк

4, 29

Θηβαἴκος λίθος

фиванский камень

мрамор

6

ἴασπις

яшма

зеленый хальцедон (27); бирюза (35)

23, 27, 35

Ἱνδικὸς κάλαμος ἀπολελιθωμένος

окаменевший индийский бамбук

вид коралла (так называемый «органчик»)?

38

κίσσηρις

пемза

вспененное вулканическое стекло

14, 19-22

Κορίνθιος λίθος

коринфский камень

серпентин?

33

κουράλιον

коралл

красный коралл

38

κρύσταλλος

хрусталь

горный хрусталь

30

λιγγούριον

лингурий

желтый и коричневый турмалин

28,31

Λιπαραῖος λίθος

липарский камень

вулканическое стекло

14

Λυδὴ λίθος

лидийский камень

пробирный камень, см. выше

4, срв. 45 сл.

μαγνῆτις λίθος

магнесийский камень

слоистый тальк

41

μαργαρίτης

жемчуг

жемчуг

36

μάρμαρος

мрамор

известняк, кристаллический известняк (мрамор); кристаллы гипса (69)

9,69

μέλας διαφανής λίθος

черный прозрачный камень

базальт?

7

ὁ ἐν Μήλῳ λίθος

мелосский камень

обсидиан?

14

ὁ περὶ Μίλητον

камень из окрестностей Милета

гранат из месторождения Алабанда к востоку от Милета

19

μυλίας

мельничный камень

кислая магматическая порода?

9, 22

ξανθὴ λίθος

желтый камень

желтая яшма либо лимонит (коричневый гематит)

37

ομφαξ

омфакс

хризопраз (вид хальцедона)?

30

τὸ ὀνύχιον

оникс

оникс

31

Πάριος λίθος

паросский камень

мрамор

6

Πεντελικὸς λίθος

пентелийский камень

мрамор

6

πόρος Αίγύπτιος

египетский пор

разновидность известняка

7

πόρος

пор

разновидность известняка

7

πρασῖτις

прасит

скрытокристаллическая разновидность кварца

37

πυρόμαχος

огнеупорный камень

огнестойкая кремнистая порода?

9

σάπφειρος

сапфир

ляпис–лазурь

8, 23, 37

σάρδιον

сердолик

сардоникс (мужской); корнелиан (женский)

8, 23, 30

ὁ ἐν Σίφνῳ λίθος

сифносский камень

стеатит (разновидность талька)?

42

ἐν τοῖς ἐν Σκαπτῇ Ὕλῃ

камень в рудниках Скптегилы

асбестиморфный минерал палигорскит?

17

σμάραγδος

смарагд

зеленый базальт; асуанский гранит (24); зеленый кварц (27) ?; бирюза (35)?

4, 8, 23, 24, 26, 27,35

σπῖνος

спин

лигнит, срв. нижеάνθρακες

13

οί τίκτοντες

камни, способные рожать

лимонит с сердечником?

5,8

Τροιζήνιος λίθος

трезенский камень

серпентин?

33

ή ὑαλοειδής

стекловидный камень

оливин (перидот)?

30

χερνίτης

хернит

ониксовый мрамор?

6

Χῖος λίθος

хиосский камень

темный мрамор?

6, 7, 33

ЗЕМЛИ

[ὰμπελῖτις γῆ]

[садовый вар]

твердый асфальт

49

ἄνθρακες

уголь

лигнит?

16

ἀῤῥενικόν

желтая мышьяковая обманка

аурипигмент

40

ἰός

медная ярь

базовый ацетат меди

57

[Καδμεία γῆ]

[кадмейская земля, кадмия]

каламин, водный силикат цинка

49

Κιμωλία γῆ

кимолосская земля

сукновальная глина

62

κύανος

азурит

азурит, синий карбонат меди; кристаллы (31) и россыпь

31,37, 39, 55: натуральный (массивный азурит) и искусственный (египетский фрит)

Μηλιὰς γῆ

мелосская земля

каолин

62, 63

Σαμία γῆ

самосская земля

плотный белый каолин

62, 63

σανδαράκη

сандарак

оранжевая мышьяковая обманка, реальгар

40 (50), 51

Τυμφαἴκή γῆ

тимфейская земля, гипс

гипс, водная сернокислая соль кальция

62,64

ύελῖτις γῆ

стеклянная земля

гиелита

49

χρυσοκόλλα

хризоколла

водосодержащий силикат меди; малахит, зеленый карбонат меди (39)

26, 39,40, 51

ψιμύθιον

свинцовые белила

свинцовые белила

55, 56

Теофраст о камнях

Ι.1. Среди пород, образующихся в недрах земли, одни состоят из воды, другие — из земли[28]. Из воды состоят руды металлов, такие как серебро, золото и другие, а из земли — камень, в том числе и необычные его виды, а также любые особенные породы самой земли, отличающиеся цветом, гладкостью, плотностью или иными свойствами[29]. Металлы рассмотрены нами в других книгах[30]; теперь мы скажем об образованиях земли.
2. Надо полагать, что все они, говоря в общих чертах, образуются из некоего чистого и однородного вещества, которое возникает либо путем истечения[31] и отцеживания, либо, как уже сказано было выше[32], посредством какого–либо иного способа отделения[33]. И в самом деле, легко допустить, что одни породы возникают одним путем, другие — другим, а третьи — совсем иным. Отсюда у них и такие качества, как гладкость, плотность, блеск, прозрачность и тому подобное; и чем более однородно и чисто в каждой из них исходное вещество, тем в большей степени будут в них присутствовать эти свойства, поскольку вообще от того, насколько приближается к совершенству подверженное сгущению или затвердению вещество, зависят все определяемые этим веществом качества.
3. Затвердевание происходит в одних случаях под действием жара, в других — из–за холода: ничто, пожалуй, не препятствует тому, чтобы отдельные виды камней образовывались под воздействием того или другого, тогда как земли любых видов образуются, по всей видимости, под воздействием огня[34], ибо затвердение и распад в каждом случае принадлежат к противоположным породам. Что же касается особых свойств, то их больше у камней. Дело в том, что большинство различий[35], присущих землям, касаются цвета, клейкости, гладкости, плотности и тому подобного, различия же по другим признакам редки.
4. А камням свойственны как эти различия, так и, помимо них, различия по способности воздействовать и поддаваться или не поддаваться воздействию: одни из них расплавляются, другие нерасплавляемы; одни горят, другие нет; то же и с прочими подобными свойствами. Кроме того, в самом течении сгорания и обжига они имеют много различий. Некоторые из камней — например, смарагд, — могут, как считается[36], уподоблять себе по цвету воду; другие — превращать в камень все, что оказалось в них включено[37]; третьи обладают некоей силой притяжения, а четвертые — способностью проверять золото и серебро: это так называемый гераклейский камень[38] и камень лидийский.
5. Особенно заслуживает удивления великая сила тех камней, которые — если только это правда — обладают способностью рожать[39]; но более известно и среди большего числа камней наблюдается свойство, делающее их пригодными к ремеслам: в самом деле, некоторые из них подходят для высекания, другие — для токарной обработки, третьи — для пиления; есть и такие, что их вовсе не берет железо, или же только насилу и с трудом. Есть между ними и другие различия по ремеслам.
6. Итак, отличительные свойства, касающиеся цвета, жесткости, мягкости, гладкости и прочего в том же роде, благодаря которым и появляется особое качество, могут присутствовать во множестве камней сразу, а в иных случаях и в целых месторождениях. Среди последних славятся каменоломни паросского камня, пентелийского, хиосского и фиванского; то же можно сказать и об алебастрите, который есть в Фивах египетских: его тоже вырезают большими кусками, — но так называемом херните, похожем на слоновую кость: в сделанном из него гробе[40], говорят, покоится Дарий.
7. Есть также камень пор, цветом и плотностью подобный паросскому камню, при этом из свойств настоящего пора обладающий лишь легкостью: вот почему египтяне выкладывают из него пояса[41] на парадных зданиях. Там же имеется черный камень, прозрачный наподобие хиосского, а в других местах — многие другие камни. Словом, как уже говорилось выше, отличительные свойства такого рода, бывают общими для множества камней, в то время как упомянутые различия в присущих камню силах[42] не распространяются ни на месторождения целиком[43], ни на сплошные объемы камня, ни на особо крупные отдельные камни.
8. Некоторые из таких камней[44] и вовсе редки и малы, как, например, смарагд, сердолик, рубин, сапфир и почти все прочие, из которых вырезают печати. А есть такие камни, которые находят внутри других при их разбивании. Немногочисленны и камни, особенности которых связаны с обжигом и горением: пожалуй, следует начать с перечисления и описания их отличительных свойств.
II.9. Под воздействием огня некоторые камни расплавляются и текут, как, например, те, что добываются в рудниках: в самом деле, вместе с серебром, медью и железом начинает течь и происходящий от них камень[45] - то ли из–за наличествующей в составляющих его частях влаги, то ли под воздействием металлов. Точно так же текут огнеупорные и мельничные камни вместе с теми веществами, которые подкладывают к ним обжигалы. Кое–кто и вовсе говорит, что плавятся все камни за исключением мрамора, который перегорает, так что в конце концов получается известь.
10. Но такие утверждения очевидно слишком смелы: ведь многие камни, как бы сопротивляясь[46] огню, трескаются и разлетаются в стороны сильнее, чем даже глиняные черепки[47]. Так и должно быть с камнями, утратившими влагу, ибо все, что может быть расплавлено, с необходимостью должно быть влажным и содержать как можно больше влаги.
11. Рассказывают также, что под воздействием солнца некоторые камни совершенно высыхают и становятся бесполезны, пока их снова не намочат и не увлажнят; другие, напротив, становятся более мягкими и хрупкими. Очевидно, что и у тех, и у других солнце отнимает влагу, но плотные камни при этом затвердевают, а те, что обладают разреженным строением, становятся хрупкими и рыхлыми[48].
12. Некоторые из хрупких камней при сжигании уподобляются углям и так пылают длительное время — например, камни в руде, которую находят вблизи города Бины в породе, приносимой течением реки: они горят, когда к ним прикладывают угли, и горят до тех пор, пока кто–нибудь поддувает; в противном же случае они угасают, но могут быть зажжены вновь. Использовать их поэтому можно длительное время, однако запах их весьма тяжел и неприятен.
13. Камень, который именуется спином и который раньше находили в этом[49] руднике, будучи расколот и сложен столбцом, под воздействием солнца начинает гореть, и тем сильнее, если его еще окроплять и смачивать водой.
14. Липарский камень при горении исходит дырами и становится похож на пемзу, изменяя одновременно и цвет, плотность, ибо прежде чем отведать огня, такой камень был черным, гладким и плотным. Образуется он в пемзе, нечасто разбросанный там и сям словно по сотам[50], а не собранный в большие объемы; и точно так же, говорят, на Мелосе в некоем другом камне образуется пемза: можно сказать, что этот камень словно меняется местами[51] с липарским, за тем исключением, что мелосский камень на камень липарский непохож.
15. Исходит дырами и камень, встречающийся в сицилийской Тетраде, в месте, расположенном напротив Липары; камень же, в изобилии обжигаемый на мысе, именуемом Эринеадой, наподобие того, что делают с камнем из Бин[52], источает запах асфальта, причем остатки от его горения оказываются похожи на пережженную землю.
16. Камни, из числа выкапываемых ради употребления, которые называются просто «углем», представляют собой земельную породу, но зажигаются и горят они точно как угли. Эти камни есть в Лигурии, где имеется и янтарь, и в Элиде, в тех местах, где горной тропой люди идут в Олимпию; там их используют кузнецы.
17. В рудниках Скаптегилы[53] был некогда найден камень, видом весьма напоминающий гнилое дерево; если налить на него масла, он горел вместе с ним, но стоило сгореть маслу, тотчас погасал и он, оставаясь при этом вовсе нетронутым огнем. Таковы, в общих чертах, отличительные свойства камней, подверженных огню.
III. 18. Есть другой вид камней, тоже именуемый «углем»[54], но словно возникший из вещества с противоположной природой и совершенно не поддающийся огню. Из этого камня вырезают печати: он красного цвета и, будучи положен на солнце, светится как пылающий уголь. Из всех камней это, пожалуй, самый ценный: даже крошечный камушек стоит не менее сорока золотых[55]. Ввозится он из Карфагена и Массилии.
19. Не горит и камень из окрестностей Милета: он угловат, а встречаются и шестиугольные образцы. Его тоже называют углем, и вот что удивительно: судя по всему — и примерно так же дело обстоит со свойствами адаманта, — причина его несгораемости отнюдь не в том, что в нем будто бы вовсе нет влаги, как в пемзе или в пепле[56]. Эти последние не горят и не поддаются огню действительно из–за того, что из них уже изъята вся влага; более того, некоторые полагают, что пемза вообще возникает при сгорании, за исключением того вида, который образуется из морской пены.
20. Доказательства они черпают из наблюдений над пемзой, появляющейся вокруг жерл вулканов, а также над так называемым изъеденным камнем, который, воспламеняясь, превращается в пемзу. Об этом же, похоже, свидетельствуют и сами месторождения: где горит земля[57], там и пемза.
21. Впрочем, возможно, что один из видов ее образуется так, другие по–иному, и что существует много способов их возникновения. Например, пемза, встречающаяся на Нисиросе, выглядит так, словно она сложена из какого–то песка. Свидетельством в пользу этой точки зрения служит то, что некоторые куски, будучи найдены, буквально рассыпаются в прах в руках нашедшего, потому что камень еще не устоялся и ничем не скреплен. Если снять верхний слой земли, встречаются и цельные куски — размером такие, что можно их взять рукою, или чуть покрупнее, — которые состоят из множества слипшихся мелких камней. Весьма легок и сам песок. В то же время вся пемза, которая есть на Мелосе, прочна[58], а некоторые ее виды, как уже говорилось ранее, образуются внутри других пород.
22. Все эти разновидности отличаются одна от другой цветом, плотностью и весом. Если говорить о цвете, то пемза из лавового потока на Сицилии[59], к примеру, черная; плотностью же и весом она весьма подобна мельничному камню. В самом деле, пемза может выступать и в такой разновидности — тяжелой, плотной и в употреблении более ценной, чем другие. Так и пемза из лавового потока обладает лучшими трущими[60] свойствами, нежели легкая и белая; но замечательнее всего в этом отношении пемза, возникающая прямо из моря[61]. Но довольно о пемзе: о ней сказано достаточно. Что же касается камней, поддающихся или не поддающихся действию огня, от исследования которых мы отвлеклись ради настоящего рассуждения, причины этой их способности нам придется рассмотреть в другом месте.
IV.23. Есть и другие камни с необычными[62] свойствами: из них вырезают печати. Некоторые из таких камней примечательны только своим видом, как, например, сердолик, яшма, сапфир — этот последний камень словно обрызган золотом[63]. Однако смарагд обладает и некоторыми особыми способностями: как мы уже говорили, он уподобляет себе по цвету воду — средний камень умеренный ее объем, очень большой — весь сосуд, а маленький — только воду вокруг себя.
24. Хорош смарагд и для глаз: для того и носят печати из него, чтобы глядеть на них. Он редок и размером, как правило, невелик, если только не верить записям о деяниях египетских царей: кое–кто ведь утверждает, что некогда им в числе даров от царя вавилонского был привезен смарагд длиной четыре локтя, а шириною три. Также якобы в святилище Зевса хранятся четыре смарагдовых обелиска, высотой сорок локтей каждый, шириною же с одного конца четыре локтя, а с другого — два. Так обстоит дело согласно этим записям.
25. Из тех камней, что большинство людей зовет лаконским[64] смарагдом, самый большой находится в Тире: там в храме Геракла стоит сработанный из него огромный столб (если только это не ложный смарагд — есть ведь и такая порода). Залежи этих камней встречаются и в доступных нам пределах, в местах хорошо известных, в особенности же в двух: в медных копях на Кипре и на острове, лежащем напротив Халкедона[65], где они добываются весьма своеобразным способом. Там эта порода разрабатывается так же, как и все другие, тогда как на Кипре она сосредоточена в нескольких особых жилах.
26. Камни, размер которых достаточен для изготовления печатей, находят редко, но камни меньшей величины попадаются во множестве[66], поэтому их используют даже для пайки золота: для этого они пригодны не менее, чем хризоколла, и кое–кто предполагает в них ту же самую природу — тем более, что они очень похожи на хризоколлу и окраской. Однако хризоколла в изобилии встречается не только в золотых копях, но даже еще чаще в медных, например в тех, что располагаются в этих же местах.
27. А смарагд, как уже упоминалось, редок: вполне вероятно, что он образуется из яшмы: так, рассказывают, что некогда на Кипре был найден камень, половина которого была смарагдовой, а другая — яшмовой, словно превращение из влаги в камень в нем еще не завершилось. Для полного блеска смарагд требует некоторой обработки: в естественном виде он довольно тускл.
V.28 Подобно смарагду, необычной способностью наделен и лингурий, из которого вырезают печати и который твердостью не уступает камню[67]: подобно янтарю, он обладает силой притягивать к себе, причем, по некоторым сообщениям, не только соломинки и листья[68], но, как утверждал Диокл[69], также медь и железо, если куски достаточно тонкие. Камень этот весьма прозрачен и холоден, причем лучше тот вид его, что образуется из мочи диких зверей, нежели тот, что происходит от ручных, и тот, что от самцов, нежели тот, что от самок: дело в том, что те и другие различаются сообразно с тем, как они питаются, как упражняют или не упражняют себя и вообще всем строением тела, более сухого у первых, более влажного у вторых[70]. Опытные искатели выкапывают лингурий из земли, ибо зверь скрытен и всякий раз наскребает землю, как помочится[71]. Этот камень также требует немалой обработки.
29. Также и камень янтарь — в Лигурии ведь янтарь выкапывают из земли[72] - имеет необычайное свойство: ему также приписывают способность притягивать. Однако в наибольшей степени эта сила очевидна в камне, притягивающем железо. Он тоже редок и встречается лишь в немногих местах; наряду с другими его необходимо причислить к камням, обладающим данной способностью.
30. Есть много и других камней, из которых изготавливают печати, например, стекловидный камень, который и отражает свет, и пропускает его сквозь себя; затем антракий и омфакс, а также хрусталь и аметист: оба они прозрачны, и находят их, как и сердолик, разбивая некоторые скалы. Есть, наконец, такие камни, которые, как уже говорилось ранее, хотя и носят одно и то же имя, отличаются друг от друга. Так, например, один вид сердолика, который прозрачен и имеет красный оттенок, называется женским, а тот, который хотя и прозрачен, но отливает черным, — мужским.
31. Точно так же и лингурий, из видов которого женским называется более прозрачный и желтоватый. Мужским или женским бывает и азурит, причем мужской потемнее. В камне онихии белые слои чередуются с серыми, аметист же цветом подобен вину. Красив камень агат, название которого происходит от реки Ахата[73] на Сицилии; он дорого продается.
32. В золотых копях Лампсака был некогда найден удивительный камень, доставленный в Астиру[74], где из него была высечена печать, поднесенная, ввиду своей необычности, самому царю[75].
VI.33. Всем названным выше камням наряду с красотой присуща и редкость; те же самые камни, происходящие из Греции, менее ценны, например, антракий из аркадского Орхомена[76]: он темнее хиосского камня, и из него делают зеркала. Также и трезенский камень, который пестр из–за чередующихся в нем пурпурного и белого цветов; точно так же пестр и коринфский камень, за исключением разве того, что белизна в нем имеет зеленоватый оттенок.
34. Таких камней вообще большинство, а замечательные камни редки и возникают лишь в немногих местах, например, в Карфагене, или в окрестностях Массилии, или в Египте возле первого порога Нила и возле Сиены — около города Элефантины, — или в области, именуемой Псефо[77].
35. На Кипре это смарагд и яшма. Камни, употребляемые в финифтях[78], происходят из бактрийской земли, из области пустынь, где их собирают конники, совершая туда наезды в пору летних ветров: именно тогда эти камни становятся видимы, ибо великая сила ветра сдвигает песок; размером они не велики и даже малы.
36. Среди высоко ценимых камней и так называемый жемчуг, по природе своей прозрачный[79]: из него делают драгоценные ожерелья. Возникает он в некоей раковине, весьма похожей на мидию, но несколько меньшей; размером он равен крупному рыбьему глазу[80]. Дает этот камень Индийская страна и некоторые острова в Красном море. Вот, пожалуй, все камни, в которых есть нечто исключительное.
37. Есть и другие камни, например, ископаемый бивень, расцвеченный черным и белым; есть камень, именуемый сапфиром, который темен и не особенно отличается от мужского азурита, и камень прасит, ржавого цвета. Плотен камень кровавик: он мутен и, оправдывая свое имя, выглядит как свернувшаяся кровь. Другой камень, так называемый желтый, на самом деле не желт, а скорее белесый, но дорийцы все же называют его желтым камнем.
38. Между прочим, коралл — ведь и он совершенно как камень — цветом красен, а по форме округл, как корень; рождается он в море. В известном смысле недалек от него по природе окаменевший индийский бамбук. Но это — для другого исследования[81].
VII.39, Среди камней есть немало и таких видов, которые добываются в рудниках. Некоторые из них содержат одновременно золото и серебро, но глазу видно только серебро: они гораздо тяжелее и весом, и запахом. Бывает и самородный азурит, содержащий в себе хризоколлу. Есть и другой камень, цветом подобный углям, но наделенный тяжестью.
40. Можно было бы перечислить и другие особенности, присущие таким камням[82].
41. А некоторые камни, как мы отмечали выше, обладают свойством не уступать воздействию — например, не режутся железом, но лишь другими камнями. И вообще даже крупные камни сильно различаются по применяемой к ним обработке: одни пилятся, другие, как уже говорилось, высекаются, третьи обрабатываются на токарном станке, как тот магнесийский камень, который замечателен и внешним видом, так что многие изумляются его сходству с серебром при отсутствии какого бы то ни было родства между ними.
42, Но в то же время очень многие камни поддаются любой обработке: такой камень в ископаемом виде встречается на Сифносе, на расстоянии трех стадиев от моря, круглый и комковатый — его можно и точить, и долбить ввиду его мягкости, но если его раскалить и опустить в масло, он становится весьма плотен и черен. Из него изготавливают настольную посуду.
43. Все подобные камни уступают силе железа, а некоторые можно резать только другими камнями, железом же — бесполезно, как мы уже указывали. Некоторые камни можно резать железными орудиями, но только притупленными[83]; есть и другие различия[84]. Равным образом странно[85], что некоторые камни невозможно ломать[86] железом, при том, что железо, будучи вообще–то тверже камня, с большей силой разбивает и более жесткие породы.
44. Странным выглядит и то, что оселок съедает железо, тогда как железо само способно разделять его на части и придавать ему желаемую форму, хотя для камня, из которого вырезают печати, силы его не хватает. Но камень, которым вырезают печати, в свою очередь, относится к тому же роду, что и оселок, или к весьма с ним схожему: наилучшие[87] из таких камней ввозятся из Армении.
45. Изумляет и природа камня, проверяющего золото: создается впечатление, что он обладает теми же свойствами, что и огонь, ибо и огнем оценивается золото. Из–за этого кое–кто теряется в сомнениях; впрочем, сомнения эти не особенно оправданны. Дело в том, что в том и другом случае проба совершается разными путями: огонь проверяет золото по изменению и чередованию[88] цветов, а пробирный камень — посредством оставленных рядом следов от трения, поскольку он, по всей видимости, способен выделять природу каждого образца.
46. Рассказывают, что теперь уже найден пробирный камень много лучше прежнего: он будто бы распознает не только очищенное золото, но и сплавы его с медью, равно как и сплавы меди с серебром, а также сколько и каких примесей приходится на один статер. Эти люди делают на камне метки, начиная с наименьшего количества примеси, а за таковое принимается [ячменное зерно, затем золотник, затем] четверть обола или полуобол[89]: так по меткам они распознают точную пропорцию металла.
47. Все эти камни находят в реке Тмоле[90]. По природе своей они гладкие и похожи на шашки[91], плоские, а не округлые; размером они примерно вдвое больше самой крупной шашки. В отношении пробирных достоинств различают их верхнюю и нижнюю, по направлению к солнцу, стороны, причем для проверки лучше верхняя сторона: это оттого, что верхняя сторона суше, так как сырость препятствует взятию пробы. Поэтому и при нагревании пробирные свойства камня также ухудшаются, ибо он испускает из себя некую влагу и делается скользким. То же самое происходит и с другими камнями, в том числе с теми, из которых высекают изваяния богов: это принимают за знамение, полагая, что истукан покрывается потом[92].
VIII.48. Таковы в общих чертах различия и свойства[93]камней. У видов земли таковых меньше, но они более своеобразны. В самом деле, земле также присуща способность расплавляться, размягчаться и потом вновь затвердевать. Расплавляется она, так же как и камень, вместе с расплавляемыми ископаемыми[94], но она может и размягчаться, и из нее изготовляют камни, — к примеру, разноцветные и прочие виды, производимые искусственно[95]. Все они изготовляются путем размягчения и обжига земли.
49. И если стекло, как сообщают, образуется из стеклянной земли, то происходит это именно благодаря обжигу[96]. В высшей степени своеобразна земля, примешиваемая к меди: помимо способности расплавляться и смешиваться, замечательная способность ее состоит в том, что она улучшает красоту цвета меди. В Киликии есть некая земля, которую варят и она становится клейкой; ею вместо липучки[97] обмазывают виноградные лозы против древесного червя.
50. Можно было бы взять те отличительные свойства[98] земли, которые делают ее пригодной к затвердению до плотности камня, однако[99] и те свойства, что придают каждой земле свой вкус, точно так же имеют особую природу, как те, что придают различные вкусы растениям. Удобнее же всего земли расположить по цветам, которыми пользуются и живописцы. (40) Вообще говоря[100], наиболее многочисленные и наиболее своеобразные их породы обнаруживаются в рудниках; некоторые из них, как охра желтая и красная, состоят из земли, другие из своего рода песка, как хризоколла и азурит, а некоторые — из пыли, как сандарак, желтая обманка и подобные им. (50) В самом деле, как уже говорилось вначале, их возникновение происходит путем некоего истечения и отцеживания. Впрочем, некоторые виды образовались, по всей вероятности, путем частичного или полного обжига, как, к примеру, сандарак, желтая обманка и подобные. Одним словом, все подобные вещества образуются из некоего сухого и дымного испарения[101].
51. Находят все эти земли в серебряных и золотых копях, некоторые — в медных копях, а именно, желтую обманку, сандараку, хризоколлу, красную и желтую охру, азурит; последний вид, впрочем, реже всего и в наименьших количествах. Из прочих некоторые земли залегают в жилах, но про охру рассказывают, что она бывает собрана в целые глыбы; красная же охра встречается всяческих оттенков, поэтому живописцы[102] пользуются ею для получения телесного цвета; кстати, охру употребляют вместо желтой обманки, от которой цвет ее, вопреки первому впечатлению, ничем не отличается.
52. А в некоторых местах, например, в Каппадокии, имеются рудники, где промышляют вместе и красную, и желтую охру, причем помногу. Но для рудокопов, как говорят, эта жила крайне опасна из–за угрозы задохнуться — там это происходит внезапно и мгновенно[103]. Наилучшей — ведь есть много разновидностей — считается красная охра с Кеоса. Частью[104] она происходит из рудников, ибо и железные копи содержат красную охру. (53) Но в малом руднике она добывается сама по себе. (52) Есть, впрочем, и лемнийская охра, и та, которую называют синопской. Эта последняя на самом деле — каппадокийская, и в Синопу она просто ввозится.
53. Красной охры существует три вида: темно–красная, белесая и средняя. Последнюю мы зовем «самодостаточной», так как ее не приходится ни с чем смешивать, тогда как другие виды смешивают. Кроме того, красная охра, хоть и худшего качества, получается также путем пережигания охры обыкновенной. Изобретение это принадлежит Кидию[105]: он придумал его, как говорят, когда после пожара в одной лавке он приметил, что полусожженная охра покраснела.
54. В печь ставят новые горшки, запечатанные глиной[106]: хорошенько прокалившись, они запекают находящуюся в них охру, и чем сильнее обжигаются они сами, тем темнее и тем более похожей на уголья становится охра. Свидетельством в пользу сказанного служит сам способ возникновения: действительно, если исходить из того, что в данном случае он тождествен или подобен естественному способу, мы должны будем принять, что превращения, которые претерпевают все такие вещества, происходят под воздействием огня[107].
55. Подобно тому, как красная охра бывает природная и искусственная, точно так же есть самородный азурит, а есть и приготовленный, как делают его в Египте. Есть три вида азурита: египетский, скифский и кипрский, из которых для неразведенных красок наилучший египетский, а для разведенных — скифский. Египетский азурит — приготовленный, и царские летописцы отмечают, между прочим, кто из царей первым произвел плавленый азурит в подражание натуральному; они сообщают также, что наряду с дарами, шедшими из других стран, из Финикии подать присылали азуритом, частью обожженным, а частью необожженным. Растирщики красок утверждают, что скифский азурит уже сам по себе дает четыре оттенка, причем первый, самый бледный из них, получается из самых тонких частиц, а второй, самый темный, — из самых грубых. Искусственно получают не только эти земли, но и свинцовые белила.
56. Кусок свинца размером с кирпич кладут в бочку на уксус. Когда он прибавит в толщине — а происходит это дней за десять, — бочку открывают, и со свинца соскребают нечто вроде плесени, после чего кладут его назад, и так до тех пор, пока весь он не будет израсходован. Оскребки толкут в ступе и отцеживают[108]; то, что остается в конце, и есть свинцовые белила.
57. Сходным образом получается и ярь–медянка. Красную медь кладут на винный отстой и соскребают возникающий на ней налет: образующаяся медная ярь появляется на ее поверхности[109].
58. Также и киноварь бывает самородная, а бывает и изготовленная. Весьма твердая и камнеподобная киноварь, которую находят в Испании, — самородная, равно как и киноварь, добываемая в Колхиде: там, как рассказывают, она залегает на обрывах, откуда ее сбивают выстрелами из луков. Искусственная киноварь вся происходит из единственного места неподалеку от Эфеса вглубь материка, <в области Кильбийцев>[110]. Там есть песок, который светится как червленая ягода[111]; его собирают и основательно толкут в каменных сосудах, а когда получат мельчайший порошок, моют в медных сосудах, отделяют осадок и вновь толкут и моют. Дело требует сноровки: из равных количеств одни извлекают много киновари, а другие — мало или вообще ничего; остающиеся же сверху обмывки используют для покраски — ровно столько, сколько их есть[112]. Киноварь образуется в осадке, скапливающемся внизу, а то, что сверху, — и это большая часть всего, — обмывки.
59. Этот способ выработки киновари изобретен был, как говорят, неким Каллием, афинянином из серебряных рудников, который собирал и исследовал песок, из–за его сияния полагая, что он содержит золото. Обнаружив, что золота в нем нет, но по–прежнему восхищаясь прекрасным цветом песка, он пришел к открытию своего способа. Этот последний отнюдь нельзя назвать древним: он насчитывает всего около девяноста лет до архонтства Праксибула в Афинах[113].
60. Из сказанного ясно, что искусство подражает природе[114], но создает и собственные свои вещества — одни ради их пользы, другие только ради их вида, как краски, а третьи ради того и другого, как, например, жидкое серебро[115] - ведь и ему находится применение[116]. Его получают, перетирая киноварь[117] с уксусом в медной ступе медным же пестом. Можно, по–видимому, найти и другие примеры в том же роде.
IX. 61. Из числа разрабатываемых земель еще остаются те, которые добываются в земляных раскопах[118]. Они возникают, как уже говорилось вначале, из некоего истечения и выделения[119], отличающегося особой чистотой и равномерностью. Цвета получают из них всевозможные, в силу различий как между самими веществами, так и между способами их приготовления[120] [121]: одни из них размягчают, другие размалывают и плавят, чтобы изготовить камни того рода, что ввозятся из Азии.
62. Есть, вообще говоря, три или четыре самородные земли, которые наряду с необычными имеют полезные свойства: мелосская, кимолосская, самосская и, помимо названных, тимфейская[122], то есть гипс. Художники пользуются только мелосской землей, но не самосской[123], невзирая на красоту последней, ввиду того, что ее отличают жирность, плотность и нежный состав. В самом деле, для живописи лучше подходит умеренная жесткость[124] строения и отсутствие жира, что как раз и свойственно мелосской земле наряду с рыхлостью.
63. Есть много и других различий между видами земли на Мелосе и на Самосе. В самосском руднике работник не может копать стоя, и ему приходится лежать на спине или на боку. Хотя жила имеет большую протяженность, высота ее составляет всего примерно два фута[125], тогда как глубина намного больше; с обеих сторон ее заключает скальная порода, откуда и приходится извлекать землю. Посередине жилы проходит слой[126], качеством превосходящий окружающие его пласты, затем идет еще один такой же слой, потом еще один, третий, и так вплоть до четвертого, который лучше всех остальных и называется «звездою»[127].
64. Землю из этого слоя употребляют едва ли не исключительно для выделки плащей. Так же используют и тимфейскую землю, которую жители Фессалии[128] и окрестных мест называют гипсом. Больше всего гипса и заметнее всего его месторождения на Кипре: копающим его приходится снять лишь небольшой слой почвы. В Финикии и Сирии его производят, обжигая камни, так же как и в Фуриях, где его добывается весьма много. Третий вид гипса — в Тимфее, Перребии и других местах.
65. Своеобразна природа этих видов, больше похожая на камень, чем на землю, причем на камень вроде алебастрита[129], — правда, при этом он имеет узловатое строение и оттого не режется на крупные куски. Замечательна клейкость и жар, который он производит, если его намочить. Этими свойствами гипса пользуются в строительстве: его наливают непосредственно вокруг камня[130] или других подобных вещей, когда требуется скрепить их.
66. Разбив гипс на куски, его заливают водой и перемешивают палками, так как руками делать это невозможно из–за жара. Воду добавляют прямо перед употреблением, потому что если приготовить раствор хотя бы немного загодя, он тут же застывает, и его уже невозможно расколоть. Замечательна и его прочность: даже когда камни лопаются и расходятся, гипс ничуть не ослабляет свою хватку, и нередко бывает, что низ строения обрушился и его убрали, а верхняя часть по–прежнему остается на весу, удерживаемая связующей силой гипса.
67. Старый гипс можно удалить и, обжигая его, вновь и вновь делать пригодным к употреблению. Вот для чего, главным образом, пользуются гипсом на Кипре и в Финикии, а в Италии еще и для изготовления вина[131]. Применяют его в некоторых приемах своего искусства и художники, а также валяльщики, обрызгивающие им плащи. Считается, что благодаря своей клейкости и равномерному составу он не имеет себе равных при изготовлении оттисков с печатей, и именно для этого дела его в первую очередь употребляют в Греции.
68. В таких и подобного рода вещах проявляется сила гипса; природа же его, очевидно, каким–то образом соединяет свойства извести и земли, то есть клейкость и жар, а точнее, обладает тем и другим в превосходящей степени, делая его более жарким, чем известь[132], и намного более клейким, чем земля. О присутствии в нем огненного начала говорит и такой случай. Однажды корабль вез груз гиматиев, которые, намокнув, загорелись, и с ними сгорел и сам корабль.
69. Далее, в Финикии и Сирии гипс изготавливают путем пережигания его в печи. Пережигают в первую очередь мрамор, и именно самый прочный, ради более скорого и глубокого сгорания добавляя навоз[133]: считается, что как только он займется, навоз горит чрезвычайно жарко и продолжительно. После того как сырье запеклось, его разбивают на куски как известь. Из всего этого с достаточной очевидностью явствует, что в целом причиной возникновения гипса служит огонь.

<>
[1] Против такой датировки в своей монографии о Диокле решительно выступил В. Йегер (Jaeger W. Diokles von Karystos. В., 1938. S. 116-123; опираясь, в частности, на упоминание Диокла в § 28, Йегер датирует наш трактат временем после 300 г. до н. э.), однако разбирать здесь его аргументы было бы неуместно, тем более, что по крайней мере часть из них убедительно опровергает в предисловии к своему изданию Эйхгольц (см. ниже).
[2] См. Düring I. Aristotle's Chemical Treatise, Meteorologica IV. Göteborg, 1944.
[3] Подробный анализ сохранившихся свидетельств дается в статье Д. Эйхгольца: Eichholz D. E. Aristotle’s Theory of the Formation of Metals and Minerals // CQ. 1949. 43. P. 141-146.
[4] В основном я следую мастерскому разбору Эйхгольца, который он поместил в предисловии к своему изданию.
[5] Проблематичными и даже подложными признавались почти все из сохранившихся малых произведений Теофраста: «Об огне», «О запахах», «О ветрах», «О приметах погоды» (о последнем см. ниже).
[6] Сходную структуру демонстрирует и трактат «О приметах погоды» (русский перевод см. в кн.: Небо, наука, поэзия. Античные авторы о небесных светилах, об их именах, восходах, заходах и приметах погоды / Перевод и комментарии А. А. Россиуса, вступительная статья Г. М. Дашевского. Под ред. Н. А. Федорова и П. В. Щеглова. М., 1992. С. 88-99, комментарии на с. 162-173): общее введение (§ 1-9: классификация примет в зависимости от астрономических, географических и зоологических наблюдений); приметы бури и дождя (§ 10—25); приметы ветра (§ 2637); приметы бури и холода (§ 38^49); приметы хорошей погоды (§ 50-55); заключение: сроки действия примет (§ 56-57). Хотя явные погрешности против норм классического стиля (прежде всего несвойственный Теофрасту hiatus — см. об этом Regenbogen О. s.v. Theophrastos // RE Supp. VII (1940). Sp. 1412-1414) не позволяют считать это сочинение Теофрастовым подлинником, оно несомненно представляет собой продукт перипатетической учености, в основе своей имеющий исследование Теофраста.
[7] Античные свидетельства, цитаты и парафразы из трактата De lapidibus собраны в кн.: Theophrastus of Eresus. Sources for his life, writings, thought and influence / Ed. W. W. Fortenbaugh et al. Pt I. Brill, Leiden—New York—Köln, 1992. P. 372-377.
[8] О. Регенбоген усматривает примеры такого неудачного внутришкольного редактирования даже в таком сравнительно хорошо сохранившемся сочинении Теофраста, как Historia plantarum: Regenbogen О. Theophrast—Studien // Hermes. 1934. 69. S. 75-105, 190-203, особ. 79-80.
[9] Как подмечает Эйхгольц, весьма показательно, что в § 29 Теофраст даже не пытается объяснить силу магнитного камня, хотя эта абстрактная проблема занимала многие из лучших умов Греции; в то же время он подробно объясняет действие пробирного камня (§ 45, 47), принципы которого легко выводятся из наблюдательных данных.
[10] См. Ullmann М. s.v. Xenokrates, Auctor eines Buches über Steine // RE Suppl. XIV (1974). Sp. 974-977.
[11] Подробно о магической литературе эллинистической эпохи см. в кн.: Bidez J., Cumont F. Les mages hellénisés. T. I—II. P., 1938.
[12] Блестящая характеристика интеллектуального климата эпохи дана была о. А. — Ж. Фестюжьером, см. Festugière A. J. La révélation d’Hermès Trismégiste. T. I. L’astrologie et les sciences occultes. P., 1950².
[13] Эта поэма и другие сочинения той же традиции изданы в кн.: Hakkeux R., Schamp J. Les lapidaires grecs: Lapidaire Orphique, Kérygmes lapidaires d'Orphée, Socrate et Denys, Lapidaire nautique, Damigéron—Évax. P., 1985. —
[14] Сочинения некоего Зороастра, персидского автора эллинистического времени, были переведены на греческий язык еще в царствование Птолемея Филадельфа (285-246 гг. до н. э.); его компендий «О драгоценных камнях» (περὶ λίθων τιμίων, см. Hesych. s.v. Ζωροάστρης), насколько позволяют судить сохраненные Плинием фрагменты (ΗΝ. XXXVII. 133, 150, 157, 159), представляло собой смесь рассказов о магических и мнимых медицинских достоинствах камней.
[15] Первая книга этого собрания, предположительно датируемая I в. н. э., перечисляет в алфавитном порядке, для каждой буквы, по одной птице, рыбе, растению и камню, которых объединяются общими магическими и медицинскими свойствами. Этот трактат, как гласит его предисловие, составлен из труда некоего Гарпократиона из Александрии, «адресованного его дочери», и сочинения Кирана (Κυρανός), «царя персидского». См. Kaimakis D. Die Kyraniden. Meisenheim am Glan, 1976; Delatte L. Texteslatins et vieux français relatifs aux Cyranides. Liège, 1942. Ta же традиция изложения материала по группам, объединенным магической «симпатией», воплощена в приписывавшемся в свое время Плутарху трактате «О реках»: его автор, повествуя о 24 реках, в связи с каждой из них приводит невероятную мифологическую историю и рассказывает о встречающемся в ее окрестностях растении и о камне с магическими свойствами.
[16] Важнейших из памятников данного рода — дошедший до нас лишь в эксцерптах комментарий св. Епифания (PG. 43. 293-301, конец IV в.), полное название которого гласит: «Книга о 12 камнях на ризах Аарона» (Περὶ τῶν ιβ´ λίθων τῶν ὄντων ἐν τοῖς στολισμοῖς τοῦ Ἀαρων). Подробнее об отношении этого памятника к трактату Теофраста см. Росту с АЛ. Эксцерпты анонимного лапидария в cod. Marc. gr. Z 308 и античная традиция трактатов о камнях // Балканские чтения — 4: ELLAS / Под ред. Т. В. Цивьян. М., 1997. С. 22-23.
[17] Regenbogen. Theophrastos. Sp. 1367-1379.
[18] В частности, Уильсон указал, что текст трактата De lapidibus содержится в восьми из рукописей, использованных Ф. Г. Фобсом в известном оксфордском издании Теофрастовой «Метафизики» (Theophrastus. Metaphysics / Ed. W. D. Ross, F. H. Fobes. Oxf., 1929). Эти рукописи были сверены Эйхгольцем для его издания.
[19] Theophrasti Lib. De Lapidibus, ex officina Federici Morelli. Lutetiae, 1577.
[20] Theophrasti De Lapidibus Liber, ab Adriano Tumebo Latinitati donatus, ex officina Federici Morelli. Lutetiae, 1578.
[21] Theophrasti Eresii… / Ed. D. Furianus. Hanoviae, 1605.
[22] Theophrasti Liber De Lapidibus / Ed. J. de Laet. Lugduni Batavorum, 1647.
[23] Plinianae Exercitationes. Parisiis, 1629.
[24] Theophrasti Eresii opera quae supersunt omnia / Ed. J. G. Schneider. Vol. I-IV. Lipsiae, 1818; Vol. V. Lipsiae, 1821 (текст в I томе, латинский перевод Турнеба во II томе, комментарий в IV томе, дополнения к комментарию в V томе).
[25] Theophrasti Eresii opera quae supersunt omnia / Rec. F. Wimmer. Firmin Didot. Parisiis, 1866.
[26] Theophrastus. On Stones / Introduction, Greek Text, English Translation and Commentary by E. R. Caley, J. F. C. Richards. Columbus, 1956.
[27] Theophrastus. De Lapidibus / Edited with Introduction, Translation and Commentary by D. E. Eichholz. Oxf., 1965.
[28] О минералогической теории, лежащей в основе исследования Теофраста, см. Введение.
[29] Теофраст употребляет здесь слово δύναμις в весьма общем значении «свойства», «качества», тогда как в целом понятийный аппарат трактата «О камнях» исходит из противопоставления отличительных свойств более общего порядка (διαφοραί), свойствам более частным и в первую очередь связанным со способностью минерала воздействовать на другие вещества или поддаваться воздействию с их стороны (δυνάμεις); см. ниже § 4 и 48.
[30] В списке трудов Теофраста у Диогена Лаэрция имеется заголовок περὶ μετὰλλων (V. 44. 19).
[31] Перевод основан на варианте συῤῥοῆς, который Шнейдер предложил во исправление рукописного ῥοῆς. Согласно Теофрасту, «истечение» (συῤῥοή) и «отцеживание» (διήθησις) представляют собой два фундаментальных процесса образования минералов с участием воды, из которых первый отвечает за образование массивных отложений, а второй — жильных месторождений. Ср. также упоминание об этом во вводном рассуждении о землях (§ 50).
[32] «Выше» в существующем тексте, разумеется, об этом не говорится ничего; с другой стороны, характер только что прозвучавшего упоминания об утраченном для нас трактате «О металлах», кажется, исключает возможность понимания его как единого сочинения с книгой «О камнях». Все это, наряду с чрезвычайной краткостью и невнятностью теоретической части, заставляет сомневаться в литературной законченности дошедшего до нас текста. Подробнее см. Введение.
[33] Т. е. от окружающей массы пород.
[34] Ввиду того, что «распад» (τῆξις) земель происходит под воздействием воды, представляющей собой холодный элемент, началом, обеспечивающим их затвердевание (πῆξις) должен быть огонь, так как эти процессы «принадлежат к противоположным (ἐν τοῖς ἐναντίοις) <подр. родам>». Согласно требованию перипатетических дефиниций, «все противоположности с необходимостью относятся или к одному и тому же роду, или к противоположным родам (εν τοῖς ἐναντίοις γένεσι), или сами они суть роды» (Arist. Cat. 14а 19-20). Такая абстрактная схема побуждает Теофраста вообще преувеличивать «огненные» свойства в землях. Ср. в конце § 68-69.
[35] Перевод следует варианту Турнеба αἱ πολλαὶ διαφοραί, исправившего абсурдный рукописный текст αἱ πνοαὶ διάφοροι («различные дыхания»).
[36] Перевод исходит из текста Турнеба ἐξομοιοῦν φαίνονται δυνάμενοι (при рукописном ἐξομοιοῦνται δύναμενοι); он лучше соответствует греческому узусу, чем вариант Эйхгольца ἐξομοιοῦσθαι δύνανται.
[37] Речь об окаменелостях еще раз заходит ниже в § 38. Вере в описываемое свойство камня способствовало изготовление саркофагов из известняка; о саркофагах и камне для их изготовления Теофраст упоминает в трактате «Об огне», § 46. Ср. о саркофагах у Плиния (ΝΗ. XXXVI. 131. 2-5): «Установлено, что мертвые тела, похороненные в этом камне, истлевают, исключая лишь зубы, за 40 дней. По сообщению Муциана, зеркала, скребки, одежды и башмаки, похороненные с усопшим, также превращаются в камень».
[38] Ср. Plat. Ion. 533d: «камень, который Еврипид назвал магнесийским, а большинство зовет гераклейским», т. е. магнитный железняк; силой притяжения Теофраст наделяет также лингурий и янтарь, упоминаемые в § 28-29. Лидийский камень — пробирный, свойства разновидностей которого излагаются в § 45-47.
[39] Согласно Эйхгольцу, Теофраст описывает узлы лимонита с отдельным сердечником, считавшиеся беременными. По–другому интерпретирует свойства таких камней Плиний (NH. XXXVI. 149. 2-8): «Этот камень <аэтит> находят в гнездах орлов… Рассказывают, что их обнаруживают всегда по два, мужской камень и женский, и без них, как сообщают, описанные нами виды орлов не могут размножаться; именно поэтому у них бывает только по два птенца. Камней этих четыре вида: тот, что происходит из Африки, мягок и невелик, а внутри, в своем, так сказать, животе, содержит сладкую белую глинистую землю. Будучи рыхл, он считается камнем женского пола и т. д.».
[40] Салмазий исправляет обессмысливающее текст рукописное искажение πέπλῳ на исконное πυέλῳ.
[41] Так интерпретирует выражение Теофраста διάζωμα τιθέασι в своем латинском переводе 1578 г. Турнеб (cingulis distinguunt). Очевидно, он объясняет это место с помощью пассажа из Афинея (V. 39. 43 Kaibel): «<египтяне> украшают стены белыми и черными тягами, а иногда и карнизами из камня, именуемого алабаститом». Эйхгольц идентифицирует черный и белый камень соответственно как темный сиенский гранит и белый известняк (т. е. Теофрастов пор).
[42] Т. е. способность притягивать и т. п. (в данном случае Теофраст употребляет слово δυνάμεις), в противоположность отличительным свойствам более общего порядка (цвет, плотность и проч.).
[43] Контекст говорит в пользу верности конъектуры Шнейдера τόποις ὅλοις, исправившего рукописное τοῖς ὅλοις.
[44] Т. е. камней, наделенных особыми исключительными «силами», о которых говорилось двумя параграфами выше.
[45] Т. е. шлак.
[46] Переводимый текст основан на исправлении Шнейдера ὰπομαχόμενοι. Рукописный вариант οὐ μαχομένου противоречит контексту.
[47] Согласно Аристотелю (Meteor. 384b19-22), изделия из глины не плавятся, так как глина состоит «только из земли, потому что затвердевает она мало–помалу при высушивании; вода не может проникнуть в нее через поры, <размера> которых хватило, лишь чтобы дать выйти испарению; огонь не может растопить ее, ибо он и вызвал затвердевание».
[48] Эйхгольц с полным основанием исправляет рукописное чтение τηκτούς, что означало бы «плавкие», на κατακτούς, «хрупкие», так как первое противоречило бы теории, излагавшейся непосредственно перед тем в § 10: потеря влаги не может приводить к плавкости породы, если главным условием наличия этого свойства признается присутствие влаги.
[49] Если следовать в этом месте рукописному чтению τοιουτος, получается невнятный рассказ о камне, который «находили в рудниках»; при этом переход к прошедшему времени оказывается никак не мотивирован. Перевод основан на исправлении Эйхгольца τούτοις, οὗτος.
[50] В переводе принимается вариант κυτταρείω, который предложил в издании 1605 г. Furianus; рукописи содержат чтение, из которого Эйхгольц реконструирует χυτριδίῳ, «горшочками».
[51] Теофраст пользуется математической метафорой: τούτῳ ὥσπερ ἀντιπεπονθώς буквально означает, что мелосский камень «словно бы обратно пропорционален» липарскому.
[52] Бессмысленный рукописный текст ταῖς κίναις исправлен Турнебом на ταῖς ἐν Βίναις на основании § 12.
[53] Рукописная традиция сохранила вариант ἐγκαπτῆς ὕλης, который ранние издатели дополнили до ἐν τοῖς Σκαπτησύλης. Однако, как показывает Эйхгольц, родительный падеж единственного числа не употребляется в топонимах, характеризующих рудники и копи; его исправление ἐν τοῖς ἐν Σκαπτῇ Ὕλῃ принимается в переводе. Само название «Скаптесила» засвидетельствовано крайне слабо, в то время как альтернативный вариант (который буквально можно перевести как «Копальщический лес») хорошо известен и означает место, расположенное на границе Фракии и Македонии.
[54] Одна из ветвей рукописной традиции дает вариант γένος… ἄνθραξ καλούμενον, и этим пользуется часть издателей, однако это несомненный случай тривиализации; предпочтительнее более трудное чтение καλούμενος, которое объяснимо как аттракция определения, зависящего от аппозитивного существительного. Предлагаемый перевод сохраняет буквальное значение слова ἅυθραξ (часто передаваемого с помощью латинизированной формы «карбункул»), так как в противном случае остается непонятным рассуждение Теофраста о противоположной природе. Этим названием может обозначаться как рубин (несгораемый - cp. Arist. Meteor. 387b 17-18), так и красный гранат (подверженный действию огня).
[55] Подразумевается: статеров.
[56] Подробнее о механизмах горючести и огнестойкости рассуждает Аристотель (Meteor. 387a12): «Тела бывают горючими, если их поры пропускают огонь, а влага, содержащаяся в их продольных порах, слабее огня. Тела, в которых влаги нет вообще либо, как в случае со льдом или сырым деревом, влага сильнее огня, несгораемы». Причиной несгораемости адаманта и карбункула у Теофраста, по всей видимости, служит то, что поры этих камней не пропускают огонь.
[57] Лакуну в рукописях убедительно восполняет предположение Шнейдера: ἐν τοῖς <καιομένοις> [sc. τῶν τόπων]. Речь идет о местностях с выраженной вулканической активностью.
[58] Очевидную лакуну в рукописном тексте Эйхгольц восполняет прилагательным βαρεῖα, «тяжелая»; однако тему тяжести как отличительного свойства пемз Теофраст вводит впервые в § 22. Я предлагаю чтение σκληρά, которое и отражено в переводе.
[59] В списке сочинений Теофраста Диоген Лаэрций (V. 49. 21) приводит произведение с таким названием (Περὶ ῥύακος τοῦ ἐν Σικελίᾳ), в одной книге.
[60] Перевод основан на исправлении σμηκτική, предложенном Турнебом в переводе 1578 г.; рукописный вариант τμητική представляет собой тривиализацию, связанную с неточным пониманием значения глагола τέμνω в минералогическом контексте: не «резать», но «ломать» камень, т. е. «добывать в каменоломнях».
[61] Т. е. из морской пены. Ср. § 19.
[62] Теофраст продолжает перечисление камней с особыми свойствами, начатое в § 9; поэтому для восстановления имеющейся здесь в рукописях лакуны следует предпочесть вариант, предложенный Эйхгольцем (ἄλλαι <περιτταί>), а не Виммером (ἄλλαι <διάφοροι>: «есть и другие различные камни»).
[63] За счет золотистых частиц пирита, включенных в кристаллы лазурита, который Теофраст называет здесь сапфиром.
[64] Испорченный текст рукописей ανῶν исправлен Эйхгольцем на Λακαινῶν: перевод следует этому варианту, а не старому Βακτριανῶν (Furianus 1605), поскольку о бактрийских смарагдах ничего не известно, в то время как единственное на территории Греции месторождение зеленого порфира у подножия горы Тайгет пользовалось достаточной славой, чтобы дать этому камню эпонимическое название (Λάκαινα λίθος).
[65] Рукописное чтение Καρχηδόνι было исправлено на Χαλκηδόνι еще Салмазием, потому что о месторождениях зеленых камней в окрестностях Карфагена античные источники не упоминают ни раза, тогда как медные копи на о. Демонес вблизи Халкедона были прекрасно известны.
[66] Это место удачно иллюстрируется характеристикой, которую дает смарагдам халкедонского месторождения Плиний (NH. XXXVII. 72. 3-5), который, правда, помещает его не на острове, а на некоей горе Смарагдит: «…эти камни всегда были самыми мелкими и малоценными. Их отличала хрупкость и невнятный цвет; окраской они похожи были на перья в хвосте павлина или на шее у голубя».
[67] Твердость лингурия, изготовление из него гемм и, в некотором смысле, ископаемый характер мотивируют включение его в перечень редких камней наряду с истинными камнями, образующимися в почве благодаря различным процессам «отделения» и затвердевания. Ср. ниже о янтаре.
[68] Виммер исправляет рукописное чтение ξύλον, «дерево», на φύλλα, основываясь на скептическом изложении этого места у Плиния (NH. XXXVII. 53, 1-3): nec folia tabtum aut stramenta ad se rapere, sed aeris etiam ac ferri lamnas.
[69] Диокл из Кариста, знаменитый врач IV в.; Гален (De nat. fac. Vol. III. P. 32 Kühn) относит его, вместе с Гиппократом, Эрасистратом и Праксагором, к числу авторитетнейших знатоков анатомии и физиологии мочевой системы, в том числе мочекаменной болезни.
[70] Теофраст рассуждает в рамках общепринятой теории: так, автор приписывавшихся Аристотелю «Проблем» пишет (961a6-7): «…левые части <организмов> более влажные и вообще в большей мере женские».
[71] Турнеб делает необходимое исправление οὐρήση; рукописный вариант εὑρήση («найдет») — ошибка, дублирующая значение сказуемого главного предложения.
[72] Топоним Λιγυστικήν восстановлен Салмазием: ошибка рукописей (λυγγιστήν) объясняется влиянием контекста, посвященного лингурию (λυγγούριον). Замечание об ископаемом характере данного вида янтаря нужно Теофрасту для того, чтобы оправдать рассмотрение этого минерала вместе с камнями. Согласно теории, имевшей хождение в его время, янтарь имел растительное происхождение (cp. Arist. Meteor. 388b19-27; Plin. NH. XXXVII. 31—42).
[73] Отождествляется с современной рекой Караби (Carabi), вблизи истоков которой добывают агаты.
[74] Если соглашаться с рукописным текстом (στιράν), камень был доставлен в маленький город Стиру на Евбее; везти его туда из золотоносных полей возле малоазийского Лампсака было бы довольно нелепо. В переводе условно принимается не подкрепленное никакими внешними свидетельствами исправление Шнейдера, предложившего читать в этом месте Άστυρα. Город Астира располагался в нескольких десятках километров к юго–востоку от Лампсака и, по сообщению Страбона (XIII. 1. 23. 2-3: …τὰ Ἄστυρα… κατεσκαμμένη πόλις), известен был своими золотыми рудниками.
[75] Цитируя это место, Плиний (ΝΗ. XXXVII. 193) добавляет имя царя: Александр; на этом основании старые издатели вслед за Турнебом дополняли и греческий текст. Однако всякий раз, когда Теофраст пишет об Александре, он употребляет его имя без каких–либо определений (например, Hist, plant. IV. 4. 1 и 5). Греческие авторы вообще, в отличие от римских, когда говорят о царе (βασιλεύς), подразумевают царя персидского, что, очевидно, имеет место и в настоящем случае.
[76] Рукописное чтение ἐξερχομένου исправлено на ἐξ Ὀρχομένου Турнебом на основе параллельного пассажа из Плиния (ΝΗ. XXXVII. 97).
[77] Сиена (Συήνη) — совр. Асуан, расположенный на восточном берегу Нила ниже первого порога; Псефо — (рукописное Ψεφώ; конъектура Салмазия Ψεβώ восстанавливает эллинистическую ученую норму, но поправляет, возможно, не только рукописи, но и Теофраста) — озеро к северу от Мероэ, столицы Нубии; совр. озеро Тана. Об этих местах в связи с фантастическими «бездонными» источниками Нила пишет Геродот (II. 28).
[78] Шнейдер справедливо исправляет рукописную гаплографию λιθόκολλα («цемент») на λιθοκόλλητα. Плиний неверно понял это слово и оттого ошибочно истолковал весь пассаж (ΝΗ. XXXVII. 65): «<Бактрийские изумруды>, как говорят, собирают в расщелинах скал (in commissuris saxorum), когда дуют Этесии: в это время покрывающая их земля бывает удалена, и заметным становится их сверкание, потому что при этих ветрах песок приходит в движение». Очевидно, Теофраста занимали инкрустации металла драгоценными камнями: в ХХШ главе его «Характеров» хвастун рассказывает о том, сколько украшенных камнями кубков (λιθόκολλτα ποτήρια) он привез из походов Александра Великого. По предположению Эйхгольца камень, о котором здесь идет речь, — так называемая бирюза.
[79] Этот пассаж — первое упоминание о жемчуге в греческой литературе, чем, возможно, объясняется неточная его характеристика как «прозрачного» (διαφανής); по предположению Эйхгольца, Теофраст мог неверно истолковать свой анонимный источник, в котором было употреблено прилагательное διαυγής («полупрозрачный», «светящийся») или сходное с ним. Весь этот отрывок процитирован у Афинея (III. 45 Kaibel).
[80] Начиная с союза но остаток фразы в рукописной традиции утратился; он восстановлен Шнейдером по тексту Афинея.
[81] Ср. в списке трудов Теофраста у Диогена Лаэрция (V. 42. 16) упоминание о сочинении περὶ τῶν <ἀπο>λιθουμένων в двух книгах.
[82] Все начало этого параграфа, по содержанию плохо согласующееся с контекстом, в переводе вслед за текстом Эйхгольца перенесено в § 50.
[83] Рукописный текст данного параграфа испорчен и изобилует искажениями и лакунами. В этом месте рукописи дают чтение σιδήροις (исправлено Эйхгольцем на σιδηρίοις) (μὲν ἀμ* δέ; пропуск убедительно восполнен Турнебом (ἀμβλυτέροις δέ) на основе параллели из Плиния (NH. XXXVII. 200. 6-8): iam tanta differentia est, ut aliae ferro scalpi non possint, aliae non nisi retuso («Различие <в степени их твердости> так велико, что одни можно резать железом, другие — только тупым»).
[84] В рукописях лакуна после καὶ εἰσίν*; перевод следует восстановлению Эйхгольца: καὶ εἰσίν ἄλλαι διαφοραί.
[85] Рукописи здесь содержат лишенный смысла текст παραπλησίως δὲ κάτω, который Виммер и Эйхгольц разумно предлагают исправить на παραπλησίως δὲ καὶ ἄτοπον: это тем вероятнее, что следующий § 44 начинается со слов ἄτοπον δὲ κἀκεῖνο.
[86] В предыдущей фразе говорилось об обработке (γλύφονται) камня инструментом; здесь речь идет о его добыче в каменоломнях (τέμνεσθαι).
[87] Хотя явной лакуны в тексте и нет, без добавления качественного эпитета (βελτίστη Эйхгольц по аналогии с § 52 и 55) синтаксис фразы невозможен.
[88] В переводе принимается исправление ἀλλοιοῦν, внесенное Турнебом вместо рукописного ἀξιοῦν (последнее, если интерпретировать его значение как «указывать цену», влечет за собой синтаксическую несообразность). Параллель к этому высказыванию Теофраста дает следующее место из Плиния (NH. XXXIII. 59. 3-7): «…это единственное вещество, которое не терпит от воздействия огня никакого ущерба… огонь служит испытанием для качества золота: оно должно краснеть и светиться, как огонь; это испытание называется obrussa». Различные примеси при нагревании окрашивают золото по–разному.
[89] Вслед за К. Шварце (Schwarze С A. De lapide Lydio commentatio. I-IL Gorlitz, 1805-1806) Эйхгольц принимает помеченные квадратными скобками слова [κριθή, εἶτα κόλλυβος, εἶτα] за глоссу, объясняющую аттическую систему мер. В противном случае пробирный камень должен был бы способен определять примеси объемом в ¹/₂₈₈ часть статера (8,747 г) — именно такова разница между наименьшей величиной, κριθή (0,0606 г) и следующей за нею, т. е. золотником (κόλλυβος = 0,0909 г). Это, конечно, неправдоподобно.
[90] Известна лишь гора в Лидии, но не река с таким названием.
[91] Тессеры (ψῆφοι) для голосования, счета, игры и прочих надобностей могли быть самой разной величины; согласно Плинию (NH. XXXIII. 126), размеры пробирного камня в среднем равнялись 2×4 дюйма.
[92] Перевод вслед за Эйхгольцем принимает принадлежащий анонимному филологу вариант ὡς ἰδίοντος τοῦ ἕδους, сохранившийся на полях хранящегося в Британском музее экземпляра издания Турнеба 1577 г. Аналогичный феномен, касающийся деревянных статуй, описан Теофрастом в «Истории растений» (Hist, plant. V. 9. 8): «…поэтому и говорят иногда, что изваяния потеют (τὰ ἀγάλματα φασιν ἰδίειν), — ведь их делают и из такого дерева [т. е. из кедра и пород с маслянистым соком]». Рукописное чтение ὡς ἵδιον τὸ τοῦ εἵδους («[что полагают знаком], свойственным данному виду») малоубедительно.
[93] Открывая вторую главную часть своего трактата, посвященную землям, Теофраст еще раз сверяет материал с формальными рамками теории: подобно тому как в рассуждении о камнях основой классификации были из отличительные свойства, διαφοραί (букв, «отличия») и, внутри таковых, свойства более частного порядка, — δυνάμεις, «силы» минералов, с этих же позиций будут рассматриваться и земли (ср. § 3-4). К «силам» относятся описываемые здесь же такие способы взаимодействия с другими веществами, как способность расплавляться (τήκεσθαι) и размягчаться (μαλάττεσθαι, здесь этот инфинитив предложен Турнебом в качестве исправления рукописного ἀλλοιοῦσθαι, «изменяться», что вполне оправдывается содержанием и словоупотреблением следующей фразы). Хотя глагол τήκομαι в греческой научной прозе может употребляться как в значении «плавиться от огня», так и «размягчаться от воды» (например, Arist. Meteor. 383b 14), а глагол μαλάττομαι даже скорее может означать размягчение от огня, смысл, приданный им в переводе, вполне оправдывается параллельным узусом в § 61, интерпретация фактического содержания которого не оставляет места для сомнений.
[94] τοῖς χυτοῖς καὶ ὀρυκτοῖς: имеются в виду металлические руды, при обработке которых часть шлаков и минеральные добавки могут сплавляться с металлом, как, например, описываемый тут же в § 49 процесс сплавления каламина с медью для образования бронзы.
[95] Речь идет, очевидно, о кирпичах, в том числе о цветных глазурованных камнях, производимых на Ближнем Востоке; о них еще раз упоминается ниже в § 61. Этот пример иллюстрирует два свойства земель — способность размягчаться с водой и вновь отвердевать.
[96] Рукописи дают чтение πυκνώσει («уплотнением»), которое Эйхгольц, следуя старой конъектуре де Лата (de Laet, изд. 1647 г.) и руководствуясь контекстом, с полным основанием исправляет на πυρώσει.
[97] ἀντὶ ἰξοῦ, букв, «вместо птичьего клея», вещества, получаемого из ягод омелы белой (viscus album) и используемой для ловли мелких птиц; однако расширительно слово ἰξός могло употребляться для обозначения любой липкой субстанции. Существо вопроса проясняет параллель из Плиния (NH. XXXV. 194. 7): bitumini simillima est ampelitis, «виноградная земля весьма похожа на асфальт».
[98] διαφοράς: в этом параграфе Теофраст рассуждает о том, каким признаком следует руководствоваться при классификации земель. Наиболее ценным, с этой точки зрения, свойством, по сравнению со способностью к затвердеванию и вкусом, оказывается цвет.
[99] Синтаксис трактата дает в данном случае яркий пример эллиптической конструкции εἴη δ᾿ἄν - ἐπει… γε с уступительным значением. Понимание протазиса как причинного предложения провоцирует затуманивающую смысл конъектуру τῶν τόπων (sc. διαφοραί) вместо рукописного τοὺς τούτων, впервые предложенную Турнебом, за которым последовали все дальнейшие издатели, кроме Эйхгольца. При таком чтении влияние местности на различие между «соками» земель оказывается причиной, объясняющей разную их способность к затвердеванию.
[100] Перевод повторяет текст Эйхгольца, который переносит в это место большую часть § 40. Эта фраза, совершенно выбивающаяся из контекста рассказа о камнях, оказывается весьма к месту в рассуждении о видах земель, причем не только содержательно, но и синтаксически: благодаря такому переносу отпадает надобность в конъектуре Шнейдера, в рукописное τὸ ὅλον добавившего противительную частицу: τὸ δὲ ὅλον; заодно получает объяснение и причинный союз γάρ в начале следующего предложения.
[101] С этим комбинированным контекстом нашего трактата можно сравнить следующее место из 4‑й книги «Метеорологики» Аристотеля (Arist. Meteor. 378а 26): «Сухое испарение — это то, что своим жаром создает все минералы, т. е. всякого рода камни, не способные плавиться: сандарак, охру, сурик, серу и все такое прочее. Большая часть минералов — это окрашенная пыль или камень, образованный из такого состава, например киноварь» (пер. Н. В. Брагинской). Теофраст придерживается более разветвленной теории относительно структуры земель, чем его учитель.
[102] Рукописи содержат вариант βαφεῖς, «красильщики» (тканей), однако контекст со всей ясностью подтверждает верность исправления γραφεῖς, которое предложил в издании 1605 г. Furianus; о «телесном цвете» (ἀνδρείκελον) в живописи речь идет и в Платоновом «Кратиле», 424e.
[103] В списке сочинений Теофраста у Диогена Лаэрция (V. 45. 17) упоминается трактат «Об удушении» (περὶ πνιγμοῦ) в одной книге.
[104] Текст в этом месте несомненно испорчен. Открывающему эту фразу сочетанию ἠ μέν в начале этой фразы, в дальнейшем не находится ожидаемого соответствия. Принимая предложенную Эйхгольцем перестановку фразы из § 53, мы получаем искомое соответствие (ἐν δὲ τῷ μικρῷ <μετάλλῳ>), и хотя интерпретация данного места держится на довольно искусственном добавлении слова «рудник» к невнятному рукописному «в малом», общая верность этого исправления подтверждается тем, что для Теофраста противопоставление земель, сопровождающих месторождения металлов, и тех, что добываются самостоятельно в особых рудниках, имеет фундаментальное значение. Последним посвящена вся глава IX трактата (начиная с § 61).
[105] Плиний (ΝΗ. XXXV. 130) говорит о Кидии как о (кажется, младшем) современнике Евфранора (расцвет которого приходится на 104 Олимпиаду, т. е. 364 г. до н. э.); оратор Гортензий, по словам Плиния, приобрел картину Кидия «Аргонавты» за 144000 сестерциев и воздвиг для ее хранения особое святилище в своей тускуланской усадьбе.
[106] В рукописном предании текст очевидно испорчен; современные издатели следуют исправлениям Турнеба: καινάς вместо κενάς (ошибка объяснима фонетически) и πηλῷ вместо маловразумительного πολύν. Такая интерпретация подтверждается параллельным местом из Плиния (ΝΗ. XXXV. 35): fit ochra exusta in ollis novis luto circumlitis.
[107] Искусственный процесс образования минерала объясняется по аналогии с естественным, в котором для Теофраста роль causae efficientis играет огонь. Ср. об этом же § 68-69; см. также Введение.
[108] Перевод вместе со Шнейдером исправляет искаженное чтение рукописей ἀφιθοῦσιν на ἀφηθοῦσιν «отжимают», или, лучше, вместе с Эйхгольцем на фонетически корректную и засвидетельствованную у Теофраста (Hist, plant. IX. 8. 3) форму ἀπηθοῦσι.
[109] Греческий текст испорчен и не поддается однозначному восстановлению, однако общий смысл не вызывает сомнений.
[110] Текст этого и следующего предложения в значительной мере реконструирован издателями, в частности, осмысленный раздел между фразами найден был Турнебом: ἐξ ἑνός τόπου μόνον, ἔστι δ᾿ἄμμος κτλ. Когда ниже речь заходит о медных сосудах, рукописи добавляют бессмысленное сочетание μικρὸν ἐν καλοῖς; необходимость избавиться от него дает Эйхгольцу некоторое основание к словам ὑπὲρ Ἐφέσου μικρόν добавить (этно)топоним ἐν Κιλβιανοῖς. Подобная правка находит частичное подтверждение в сообщениях (ни одно из которых, к сожалению, нельзя признать совершенно внятным) нескольких античных авторов, в том числе Плиния (ΝΗ. XXXIII. 114): «Этот (колхидский) вид киновари, однако, поддельный; лучший из всех происходит из Кльбийской равнины выше Эфеса (supra Ephesum Cilbianis agris); это песок, наделенный цветом червленой ягоды».
[111] κόκκος — согласно античным представлениям, ягода, из которой добывается краска кармин; в действительности это не ягода, а насекомое кермес, вид кошенили.
[112] Эйхгольц в своем комментарии интерпретирует употребленный здесь оборот ἓν πρὸς ἕν как «в первую очередь» («above all», Eichholz. P. 126), основанием для чего, по его мнению, служит использование его в сравнениях и якобы приобретенный им оттенок значения, аналогичный родственному выражению ἒν ἀνθ᾿ἐνός, которое несомненно наделено усилительной функцией в таких пассажах, как Plat. Resp. 331b6, Phileb. 63c1-2. Однако ближайшее рассмотрение нашего контекста показывает, что Теофраст, говоря о результатах описанного им технологического процесса, сопоставляет выход киновари, который непостоянен (ἐκ τοῦ ἴσου πολύ - ὀλίγον), и выход побочного продукта, используемого как грунт (αλείφω, по всей видимости, означает здесь «грунтовать»): участвующая в процессе вода превращается в готовый грунт практически полностью.
[113] Как следует из хронологии Диодора Сицилийского (XIX. 55. 1. 2), Праксибул был архонтом Афин во второй год 116 Олимпиады, т. е. в 315 г. Следовательно, открытие Каллия, судя по данному контексту, промышленника, первоначально ведшего разработки в Лаврии и изгнанного оттуда Пелопоннесской войной, приходится на 495 г.
[114] Эта важная для перипатетической школы мысль, противостоящая учению Платона о подражании как несовершенном «соучастии», высказана Аристотелем уже в «Протрептике» (Fr. 11 Rose); она встречается и в 4‑й книге «Метеорологики» (Arist. Meteor.381b8); наиболее близкое к рассматриваемому месту у Теофраста ее выражение мы находим в «Физике» {Arist. Phys. 199а 12): «…искусство в одних случаях завершает то, что природа не в состоянии произвести, в других подражает ей».
[115] Такое обозначение ртути мы встречаем также у Аристотеля в трактате «О душе» (Arist. De anima. 406b 19): «Некоторые утверждают, что душа движет тело, в котором она находится, потому что она сама движется. Таково мнение Демокрита, сходное с высказыванием постановщика комедий Филиппа о том, что Дедал сообщил движение деревянному изваянию Афродиты, влив в него ртуть (ὲγχέαντ᾿ ἄργυρον χυτόν)» (пер. П. С. Попова).
[116] В переводе принимается исправление рукописного χρόα на χρεία, которое предложил в своем издании Furianus.
[117] Слово «киноварь» (κιννάβαρι) добавлено Турнебом на основе параллельного контекста у Плиния (ΝΗ. XXXIII. 123, 3-4): «Есть два способа приготовления этого вещества — или растирая киноварь медным пестом в медной ступе (aereis mortariis pistillisque trito minio ex aceto), или…».
[118] Теофраст переходит к последнему предмету своего исследования — землям, которые, в отличие (ср. противопоставление в начале параграфа: τῶν δὲ μεταλλευτῶν) от других земель, разрабатываемых как побочный продукт в месторождениях металлической руды (§ 52), служат предметом самостоятельной разработки в особых рудниках. Для обозначения последних он пользуется описательным названием τὰ γεωφανῆ (»землистые [руды]»), которое, возможно, превратилось в самосский топоним. Хотя в такой форме это название больше нигде не встречается, параллельный его вариант τὰ γεωφάνεια хорошо засвидетельствован у лексикографов — в словаре Поллукса (VII. 99. 7-8: πολλὰ δ᾿ἄν καὶ ἄλλα εἴη μέταλλα, ὥσπερ ἐν τῷ Σάμῳ τὰ καλούμενα γεωφάνεια), в Etymologicon Magnum (229. 21) и в «Суде», где передается рассказ Эфора о некоем Мандробуле, который, обнаружив на Самосе земляной рудник, сперва посвятил божеству золотого овна, затем серебряного, затем медного и поменьше, а в конце концов и вовсе ничего.
[119] συῤῥοῆς καὶ ἐκκρίσεως — о перипатетической теории формирования минералов см. Введение.
[120] Рукописная традиция сохранила испорченный текст: ὑποκειμένων… διὰ τὴν … τῶν *ουντων. Последнее слово на основании дальнейшего контекста убедительно восстановлено Турнебом до ποιούντων, однако по–прежнему отсутствующая внутри фразы синтаксическая связь делает ее интерпретацию заведомо ненадежной. Этого стремится избежать предложенное Эйхгольцем дополнение (διὰ τὴν τῶν) ὑποκειμένων φύσιν καί («в силу природы самих субстанций»), однако само по себе оно вполне произвольно и не имеет никакой опоры в тексте.
[121] Речь, по всей видимости, идет о месопотамских глазурованных кирпичах: такому предположению хорошо соответствуют описанные здесь технологические процессы.
[122] По названию горы Τύμφη в Эпире и соседнему селению Тимфее (см. ниже § 64).
[123] Названия земель в этом месте в рукописях сильно искажены; современный текст и вслед за ним перевод основаны на исправлениях Салмазия (Μηλιάδι μόνον вместо рукописного μιλιά διὰ μόνον) и Турнеба (τῇ Σαμίᾳ вместо τῆς μίας), впрочем, в контексте предыдущей фразы, весьма убедительных.
[124] Правка безнадежно испорченного рукописного текста (ἤρεμον καὶ *δες) облегчается необходимостью назвать здесь свойства, противоположные перечисленным в предыдущей фразе свойствам самосской земли; в то же время предложенные варианты — как старая конъектура Салмазия ἀραιόν [в аппарате у Эйхгольца ошибочно ἀραῖον] καὶ ἠρέμα τραχῶδες, так и позднейшая упрощенная ее версия ἠρέμα τραχῶδες (которая имеется уже у Шнейдера, хотя Эйхгольц и приписывает ее себе), — имеют слабую опору в палеографии.
[125] Смысл повествования требует принять здесь конъектуру Турнеба, который рукописное διπλοῦς «двойной» исправляет на δίπους «двухфутовый». В описании рудника не вполне ясным остается противопоставление высоты (ὕψος) глубине (βάθος). По предположению Эйхгольца, первое из этих слов могло бы означать истинную высоту штольни, а второе — кажущуюся высоту; такое возможно только в жиле, расположенной под большим наклоном. Сама по себе малая толщина разработки вполне типична для древности: в Лаврийских рудниках высота большинства галерей не превышает 3 футов.
[126] Еще одно необходимое исправление Турнеба: διαφυήν вместо сохраненного традицией инфинитива διαφύειν.
[127] Речь видимо, идет о торговой марке, которой помечали готовые брикеты добытой из этого слоя глины.
[128] Бессмысленный текст рукописей θεάτων δέ требует правки, при этом предложенный Эйхгольцем вариант Θετταλίαν τε предпочтительнее по сравнению с τε Ἄθων Турнеба, так как упоминаемая чуть ниже местность Перребия (Πεῤῥαιβία) находилась в северной Фессалии и соседствовала с эпирской Тимфеей.
[129] См. выше § 6.
[130] Перевод основан на исправлениях, внесенных издателями в рукописный текст: περιέχοντες (περιχέοντες Tumebus) τοῦτον τὸυ λίθον (ἀυτῷ τῷ λίθῳ Eichholz), который в исходном своем виде создавал бессмыслицу (нечто вроде «окружая этот камень (т. е. гипс)»).
[131] Такой смысл дает предложенное Турнебом исправление рукописного τὸν οἰκεῖον на τὸν οἶνον. Гипс (чаще — родственный ему и обычно смешанный с ним сернокислый ангидрит) в самом деле добавляют в виноградное сусло в процессе декантации и осветления. Конъектура Салмазия - τὴν κονίασιν «для побелки, грунтования» — менее убедительна палеографически.
[132] В реальности термическая реакция гипса выражена довольно слабо и в любом случае гораздо менее ярко, чем у (негашеной) извести. Преувеличивая ее интенсивность, Теофраст делает вывод о том, что гипс обладает внутренним жаром и рассматривает, в духе своей теории, огонь в качестве действующей причины его образования (ср. § 69).
[133] Рукописный текст в этом месте явно испорчен: нет смысла при пережигании мрамора (за который Теофраст ошибочно принимает кристаллы природного гипса) для жара добавлять более прочный мрамор; тем более бессмысленно говорить в таком контексте о «простом» мраморе. Поэтому предлагаемый перевод ориентируется не на рукописный вариант καὶ ἀπλουστέρους στερεωτάτους μὲν παρατιθέντες *τα κτλ., а на синтетическое исправление καὶ ἀπλῶς τοὺς στερεωτάτους (Schneider), βύλιτον παρατιθέντες ἕνεκα (Eichholz) κτλ.; основанием для такой правки может служить параллельное место из Плиния (NH. XXXVI. 182): «Камень, обжигаемый для этой цели, должен быть похож на алебастрит или зернистым, как мрамор; в Сирии для этой цели берут самые твердые камни и пережигают их с коровьим навозом (cocuntque cum fumo bubulo) для ускорения процесса».

О первых началах

Автор: 
Теофраст
Переводчик: 
Афонасин Е.В.
Источник текста: 

http://nsu-ru.academia.edu/EugeneAfonasin

Введение

Цицерон (О природе богов 1.13.35), Климент Александрийский (Протрептик 5.58) и Прокл (Комментарий к Тимею Платона 35А, 122.10–17)[1] примерно одинаковыми словами сообщают, что Теофраст [372–287 до н. э.] был склонен отождествлять бога и звездное небо («небеса одушевлены, а значит божественны»). И действительно, в публикуемом ниже переводе апорий, связанных с первой философией,[2] преемник Аристотеля нередко высказывает идеи, несколько неожиданные для ученика Стагирита. В частности, в ряде мест он настаивает на том, что космос – это живое и упорядоченное целое, а потому движение, присущее ему от природы, не следует пытаться объяснять при помощи различных телеологических конструкций и тем более постулировать независимый от него первый двигатель. Неоплатоник Юлиан (Речи 8 (5).3, 162А– С) также отмечает, что, в отличие от Аристотеля, Теофраст не исследовал причин движения бестелесных и умопостигаемых сущностей, в том числе пятого элемента, эфира, ограничившись замечанием, что таково их движение по природе. Аналогично, Прокл (Комментарий к Тимею Платона 35А, 120.8–22) обвиняет Теофраста в нежелании изучать первые причины вещей и, прежде всего, отвечать на вопрос о том, является ли душа первопричиной движения или же нечто должно ей предшествовать. По его словам, критикуя Платона, Теофраст говорил, что «нам не следует спрашивать: “Почему?”, когда речь заходит о естественных явлениях. Ведь абсурдно… недоумевать по поводу того, что огонь жжет, а снег морозит». Далее Прокл замечает, что наш перипатетик, конечно, преувеличивает, так как иначе он не написал бы столько книг о громе, ветрах, молниях, ураганах, дожде, снеге и тумане.
Считая естественные науки лишь «вероятными», Теофраст, по словам Симпликия (Комментарий к Физике Аристотеля 1.1, 184а16 сл., фр. 142–143 FGH&S), следует за Платоном (ср. Тимей 29с) и Аристотелем (ср. Вторая аналитика 1.2, 71b20–23), полагая, что, не имея возможности исследовать первые начала непосредственно, «мы должны удовлетвориться тем, что происходит по природе и находится в наших силах (φύσιν καὶ δύναµιν)». И далее (цитируя из первой книги Теофраста О природе):
«Так как без учета движения невозможно говорить ни об одной вещи (ведь все вещи в природе находятся в движении), а без учета изменений и взаимных влияний [невозможно говорить] о вещах, находящихся в центральной области, то, рассуждая об этих вещах и по их поводу, мы не можем отвлечься от чувственного восприятия. Напротив, с него нам и следует начать наше рассмотрение, либо взяв явления как таковые, либо начав с них, если конечно существуют начала, более фундаментальные (κυριώτεραι) и исходные (πρότεραι), нежели они».
Как бы там ни было, ясно, что, несмотря на склонность к непосредственному изучению природных явлений, Теофраст на каком-то этапе своих исследований решил уделить внимание и проблеме первоначал. По своему обыкновению он собирает мнения своих предшественников и формулирует вопросы, касающиеся первых начал, оставляя многие из них без ответа. Дошедший до нас небольшой трактат, впоследствии названный (по аналогии с сочинением Аристотеля) Метафизикой, очень конспективен. И хотя текст не фрагментирован и произведение дошло до нас полностью, у читателя неизменно складывается впечатление, что перед нами не сочинение, предназначенное для опубликования, а краткий конспект лекций или просто список вопросов для обсуждения. Ни один из сюжетов, за исключением, возможно того, о чем идет речь в двух последних главах, не разбирается сколь-либо детально.[3]
В первой главе Теофраст касается отношения между первоначалами и чувственно воспринимаемыми сущностями, затем (во второй и третьей главах) переходит к вопросу о том, могут ли наблюдаемые явления выводиться из первых начал. Главы с четвертой по седьмую касаются свойств первых начал: конечные они или бесконечные, подвижные или неподвижные, а также каково их отношение к материальному и формальному, добру и злу. Наконец, восьмая глава посвящена вопросу о разнообразии сущего, а заключительная девятая касается вопроса об ограниченности телеологического объяснения.
Ограничивая роль причинных связей в мире, Теофраст в то же время развивает идею о том, что состоящий из разнообразных частей космос – это составное «органическое» целое, «полностью согласованное с собой и взаимосвязанное (σύµφωνον ἑαυτῷ καὶ ἀπηρτισµένον)», наподобие «гражданской общины, живого существа или чего-то подобного, также состоящего из частей» (8а3–6). Именно поэтому он допускает в себе одновременно порядок и беспорядок, добро и зло. Нет также необходимости постулировать и какой-то особый внешний источник движения, аристотелевский неподвижный двигатель – круговое движение ему присуще от природы, оно для него естественно, как жизнь для живого существа: движение – это и есть жизнь космоса (10а14–15).[4]
Первое критическое издание трактата принадлежит Узенеру (Usener 1890). Более современное издание на основе обширной текстуальной базы подготовили Росс и Фобес (Ross & Fobes 1929). Текст сопровождается переводом на английский язык и базовым комментарием. С тех пор исследователи значительно продвинулись в изучении трактата. Лакс и Мост (Laks & Most 1993) подготовили новое издание и комментированный перевод этого сложного сочинения на французский язык. Ван Раалтэ (van Raalte 1993) опубликовала новый английский перевод, снабженный обширнейшим комментарием. Трактат дважды переводился на немецкий язык (Henrich 2000 и, независимо от него, Damschen, Kaegi & Rudolph 2012). В настоящее время особое внимание уделяется изучению средневековых переводов трактата и его влияния на арабскую и западноевропейскую философские традиции. Из новых публикаций упомяну две значимые работы, оставшиеся мне пока недоступными: Gutas 2010 и Jaulin & Lefebvre 2015. На русский язык трактат переводится впервые.

Теофраст. Метафизика

I
(1) (4a2) Как и какими средствами следует определять теорию (θεορία) о первых началах? Ведь, теория о природе более разнообразна и, по крайней мере, по мнению некоторых, менее упорядочена, так как включает в себя всевозможные изменения, тогда как теория о первых началах отличается определенностью и постоянством.[5] (4а5) Именно поэтому она помещается не в [область] чувственного восприятия, но в [область] умопостижения – того, что свободно как от движения, так и от изменения; потому ее, в целом, считают более достойной и великой [теорией].
(2) Прежде всего, (4а10) существует ли какая-нибудь связь и, скажем так, общность (κοινωνία), между тем, что относится к умопостижению и тем, что принадлежит природе, или же ничего подобного нет, и они как бы отделены друг от друга, как-то взаимодействуя (συνεργοῦντα) между собой, чтобы обеспечить единство сущего? Разумнее (εὐλογώτερον) предположить, что связь определенного рода все же существует и что мир не разделен на отдельные эпизоды, но что одно, к примеру, раньше, а другое – позже, (4а15) а также что есть начала и то, что вытекает из этих начал, как, например, вечное по отношению к временному.
(3) Далее, если верно последнее, то какова природа этих сущностей и в чем они находятся? Если принять, что умопостигаемые (τὰ νοητά) находятся лишь в математических [объектах] (ἐν τοῖς µαθηµατικοῖς), как говорят некоторые,[6] то окажется, что не только их связь с чувственным миром не вполне ясно очерчена, (4а20) но и сами они не выглядят как нечто достойное этого мира. Ведь они представляются как нечто, специально изготовленное (µεµηχανηµένα) нами для того, чтобы наделить вещи очертанием, формой и пропорцией; сами же по себе они природой не обладают. (4b1) А если они все же обладают ею, то она не способна обеспечить их связь с природными вещами, достаточную для того, чтобы произвести в них, например, жизнь или движение. Ведь даже число [на это не способно], (4b5) хотя его некоторые полагают первым и важнейшим.
(4) И если некая иная сущность первичнее и лучше их, [7] то относительно ее следует попытаться сказать, едина ли она по числу, виду или роду. Ведь разумнее, учитывая природу первоначала, полагать, что они содержатся в немногих и необычных вещах, – если не в первых или даже не в самом первом. (4b10) Что это за сущность (или сущности, если их несколько), нам следует каким-то образом прояснить, по аналогии ли, или посредством какого иного уподобления. Они, с необходимостью, распознаются по их силе и превосходству по отношению ко всему остальному, как если бы были божеством. (4b15) Ведь начало всего, благодаря которому все существует и сохраняется, конечно же божественно. И легко его описать подобным образом, сложно сделать это яснее и убедительнее.
(5) И если искомое начало таково, и верно, что оно обеспечивает связь с чувственно воспринимаемым, и что природа, вообще говоря, (4b20) пребывает в движении так как таково ее отличительное свойство, то ясно, что именно это начало и следует считать причиной движения. А так как само по себе оно неподвижно, то ясно, что оно не может через свое движение выступать причиной для природных вещей. (5а1) Тогда остается предположить, что оно таково благодаря некой лучшей и первичной способности: а именно такова природа желаемого (ἡ τοῦ ὀρεκτοῦ φύσις),[8] от которого происходит круговое движение, непрерывное и нескончаемое. Таково решение [проблемы] о том, что нет начала движения, (5а5) если только оно само не обеспечивает его собственным движением (τὸ µὴ εἶναι κινήσεως ἀρχὴν ἢ εἰ κινούµενον κινήσει).
(6) До сего момента наше рассуждение оставалось хорошо согласованным, как в постулировании единого начала всего, так и в наделении его действием (ἐνέργειαν) и сущностью; не описывается оно при этом и как нечто делимое или количественное, но безусловно возводится в лучшую и более божественную область. (5а10) Ведь именно таково должно быть наше рассуждение [о начале], и не следует ограничиваться лишь устранением у него склонности к делению и членению. Ведь такое полное отрицание (ἡ ἀπόφασις) позволяет осуществившим его построить более возвышенное и истинное рассуждение.
II
(1) Теперь следует более детально поговорить об этом стремлении (περὶ τῆς ἐφέσεως), каково оно и откуда, (5а15) тем более что круговые движения совершает более чем одно тело; причем, их движения в некотором роде противоположны, а совершаются они без определенной цели (ἀνήνυτον) и неясно, ради чего. Ведь если движущее одно, то непонятно, почему все они не движутся одинаково, если же оно у каждого свое и причин много (πλείους), то согласованность (τὸ σύµφωνον), (5а20) с которой они подчинены лучшему желанию (εἰς ὄρεξιν… τὴν ἀρίστην), не постижима. (Но вопрос о количестве сфер заслуживает более основательного изучения причин, и того, что говорят об этом астрономы (ὅ γε τῶν ἀστρολόγων), не достаточно.) [9]
(2) Кроме того, непонятно, почему, обладая естественным стремлением, они [эти тела] предпочитают движение, а не покой. (5а25) И по какой причине они – как сторонники Единого, так и чисел (ведь сторонники чисел постулируют и Единое) – полагают именно эту [цель] в соединении с уподоблением (µιµήσει). [10]
(3) И если стремление, в особенности то, которое направлено на благо, предполагает наличие души, (5b1) то – если не прибегать к уподоблениям и метафорам – движущиеся тела должны быть наделены душой.[11] Душа же, по-видимому, сосуществует с движением (ведь она источник жизни для тех, у кого она есть), а от нее происходит стремление ко всякому объекту, (5b5) подобно тому, как у животных чувственное восприятие, хотя оно и обусловлено воздействием со стороны других объектов, порождается душой. Значит, если причина кругового движения первична, она не может считаться причиной наилучшего (ἀρίστης) движения: ведь движение души сильнее (κρεῖττον) и первичнее его и, особенно, движение рассудка (ἡ τῆς διανοίας), (5b10) который и порождает стремление.
(4) Кто-то может спросить, почему лишь тела, движущиеся по кругу, приводятся в движение стремлением (τὰ κυκλικὰ µόνον ἐφετικά), а не те, которые находятся ближе к центру, хотя эти последние и могут передвигаться (κινητῶν)? [12] Потому ли, что они не в силах это сделать, или же потому, что первое начало их не достигает? Но предположение, будто это происходит из-за слабости, абсурдно, (5b15) ведь он сочтет достойной мысль о том, что первое начало сильнее даже Гомеровского Зевса, провозгласившего: «С самой землею и с самим морем ее повлеку я».[13] Остается, правда, возможность, что [предметы, расположенные ближе к центру], некоторым образом не восприимчивы и лишены связей (ἄδεκτόν τι καὶ ἀσύνδετον).
Возможно, следует сначала рассмотреть, (5b20) являются ли эти сущности частями неба или нет, и если да, то в каком смысле. Теперь они как будто отталкиваются (ἀπεωσµένα) от наиболее почитаемых [сущностей], причем не только в пространственном смысле (κατὰ τὰς χώρας), но и энергетически (κατὰ τὴν ἐνέργειαν), ведь таково круговое движение. И случается, что под влиянием кругового движения они случайно меняют место (τόπους) и (5b25) взаимное расположение.
(5) Но если от лучшего происходит лучшее, то от первого начала можно было бы ожидать чего-то более прекрасного, нежели круговое движение – если конечно их не сдерживает неспособность воспринять что-то лучшее. (6а1) Ведь первый и наиболее божественный [принцип] желает для всего только наилучшего.[14] Однако возможно, что все это избыточно и не может быть исследовано, так как рассуждающий таким образом желает, чтобы все вещи были подобны друг другу и состояли из лучших [частей], (6а5) мало или совсем не отличаясь друг от друга.
(6) Точно так же возникает вопрос и о первом небе, а именно, присуще ли ему вращение в том смысле, что если оно остановится, то тут же погибнет, или же это вращение случайно и обусловлено неким стремлением (ἐφέσει) или желанием (ὀρέξει)? (6а10) – Если, конечно, не считать способность испытывать желание (τὸ ὀρέγεσθαι) чем-то для него врожденным, и если ничто не мешает подобным вещам находится в числе существующих.[15]
Также можно спросить и о самом движении, независимо от наличия или отсутствия желания: если его удалить, погибнет ли небо? (6а15) Все это заслуживает отдельного изучения.
III
(1) От этого начала или начал (как и любых других, которые можно было бы положить в основание) следует теперь сразу же перейти к рассмотрению других уровней бытия, и отнюдь не останавливаться, дойдя до определенного места. Ведь так поступает совершенный и разумный муж, подобный Евриту, (6а20) раскладывающему, по словам Архита, некие камешки: это мол число человека, это – лошади, а это – чего-то еще.[16]
(2) Многие же, напротив, останавливаются на полпути, как те, кто постулирует Единое и неопределенную двоицу. [17] (6а25) Обеспечив порождение чисел, плоских фигур и тел, они оставляют в стороне почти все остальное, касаясь лишь немногого и поясняя, что одно происходит от неопределенной двоицы, например, место, пустота и беспредельное,[18] (6b1) а другое – из Единого, например, душа и кое что еще (время и небо вместе с ним, и многие другие вещи[19]). Но о небе и всем остальном больше они даже не упоминают. [20] (6b5) Ни сторонники Спевсиппа, ни многие другие [не отличаются от них], за исключением разве что Ксенократа,[21] который всему в мироздании находит место, и чувственно воспринимаемому, и умопостигаемому, и математическим объектам и, конечно же, вещам божественным. Предпринимает определенные попытки и Гестиэй,[22] не ограничиваясь, как было сказано, лишь первыми началами. (6b10) Возводя все к началам (ἐν τῷ ἀνάγειν εἰς τὰς ἀρχὰς), Платон, по- видимому, ухватывает и другие сущности, связывая их с идеями, а эти последние с числами, от них далее переходя к началам и, через все творение, к упомянутым сущностям. (6b15) Остальные же твердят лишь о началах, усматривая в этом истину: ведь сущие обнаруживаются лишь в области начал (τὰ γὰρ ὄντα µόνον περὶ τὰς ἀρχάς).[23]
(3) Все, происходящее здесь, противоположно тому, что наблюдается в других областях знания (µεθόδοις), ведь в них все, что идет за началами, представляет собой более сильную и законченную часть той или иной науки. (6b20) И это вполне основательно, так как здесь мы разыскиваем начала, остальные же исходят из этих начал.
IV
(1) Может возникнуть вопрос о том, как нам следует понимать первые начала и какова их природа: лишены ли они формы и наполнены силой (δυναµικάς), (6b25) как считают те, кто [называет началами] огонь и землю; [24] или оформлены (µεµορφωµένας), потому что они должны быть определенными (ὡρίσθαι) – [и так считают иные, например, Платон] в «Тимее», полагая, что порядок и определенность больше всего приличны наиболее ценным вещам. [25]
(7а1) И в других науках, таких как грамматика, музыка или математика, дела обстоят подобным же образом, и все, что происходит из первых начал, следует за ними. Точно так же и в ремеслах, которые подражают природе: инструменты и все остальное, используемое в них, (7а5) действует в согласии с началами.
(2) Итак, одни считают, что все начала наделены формой (ἐµµόρφους), другие – что лишь материальные (τὰς ὑλικάς), тогда как третьи [наделяют их] и тем и другим, как формой (ἐµµόρφους), так и материей (τῆς ὕλης), считая, что полнота (τὸ τέλεον) достигается лишь их совокупностью, а сущность как целое составлена из противоположностей.[26] (7а10) Однако даже им покажется неразумной мысль о том, что [с одной стороны] все небо и каждая его часть строго упорядочены и пропорциональны (λόγῳ) в отношении форм, сил и периодов, тогда как [с другой стороны] среди первых начал не наблюдается ничего подобного и «словно куча мусора разбросанная прекраснейший (по словам Гераклита) космос». [27] (7а15) Однако они распространяют это на все, вплоть до мельчайших сущностей, как одушевленных, так и неодушевленных: и хотя природа каждой из них, даже тех, что возникли сами собой (αὐτοµάτως), признается определенной, первые начала все же считаются неопределенными (ἀορίστους).
С другой стороны, (7а20) трудно найти для всякого рода сущностей разумные основания (τοὺς λόγους), которые связывали бы их с целевой причиной во всех случаях, [28] – для животных, растений и любого пузырька пены (ποµφόλυγι), – если только это не случится через перестановки (τάξει) и изменения в других вещах, которые и производят формы и всевозможное разнообразие (7b1) явлений в воздухе и на земле. Величайшим примером подобного явления некоторые считают смену времен года, приводящую к рождению животных, растений и плодов, (7b5) и прародителя (γεννῶντος) всего этого – солнце.
(3) Все эти проблемы заслуживают изучения, причем требуется определить как пределы упорядоченности, так и ответить на вопрос, почему дальнейшее упорядочивание невозможно и почему изменение, им произведенное, принесет лишь вред.[29]
V
(1) Что касается начал, о которых шла речь ранее, (7b10) возникает естественный вопрос о неподвижности, которую им приписывают. Если она рассматривается в качестве лучшего состояния, то ее следует приписать началам, если же, напротив, она считается бездействием (ἀργία) и утратой (στέρησίς) движения, то этого делать не следует, и если первое, то «движение» следует заменить на «действие» (ἐνέργεια) как нечто более ценное, собственно «движение» оставив только в области чувственно воспринимаемого. (7b15) Ведь утверждение, что они по этой причине находятся в покое, так как невозможно, чтобы двигатель сам был всегда в движении – иначе он не будет первым, – выглядит как словесная уловка (λογῶδες), не достоверная по другим основаниям; как бы там ни было, нужно искать для этого лучший аргумент (αἰτίαν). Но ведь и чувственный опыт в некотором роде подтверждает (συναυδᾶν) то, (7b20) что двигатель вовсе не должен – лишь потому, что одно действует, а другое подвергается воздействию – отличаться от того, что он движет. Тот же самый вопрос можно сформулировать и в отношении ума и божества.[30]
(2) Странным кажется и другое ранее упоминаемое обстоятельство, (8a1) именно, что те сущности, которые испытывают стремление к [началу], пребывающему в покое, тем не менее не уподобляются ему. [31] Почему тогда их неподвижность не сопутствует [неподвижности] этого другого [первого двигателя]? Конечно, не следует думать, будто мы сводим мир к чему-то не имеющему частей; напротив, полностью согласованным с собой и взаимосвязанным (σύµφωνον ἑαυτῷ καὶ ἀπηρτισµένον) нам следует рассматривать весь мир (который они, как известно, считают наиболее совершенным) в том же смысле, (8а5) в каком мы говорим [о созвучности и взаимосвязанности] гражданской общины, живого существа или чего-то подобного, также состоящего из частей. [32]
VI
Следует обсудить и такой вопрос: как надлежит понимать разделение на материю и форму? Должно ли одно считать сущим, а другое несущем (τὸ µὲν ὄν, τὸ δὲ µὴ ὄν)? (8а10) [Мыслить их] как бытие в возможности (δυνάµει) и как бытие, ведущее к действию (εἰς ἐνέργειαν)? Или же заключить, что это первое есть нечто неопределенное, подобно материалу в руках зодчего, и сущность всякого творения зависит от той формы, которую придали вещам в соответствии с исходными пропорциями (κατὰ τοὺς λόγους)? И если это так то, хотя изменение должно быть происходит к лучшему, (8а15) бытие (τὸ δ' εἶναι) тем не менее будет истинно существовать лишь по отношению к чему-то, ему подлежащему [материи, субстрату] (ведь без подлежащего (µὴ ὑπαρχούσης) ничто не может возникнуть), а не в качестве чего-то конкретного, как некое качество или количество, то есть [существовать оно будет] как некая сущность неопределенного вида, хотя и обладающая способностью (ὡς ἀόριστον τοῖς εἴδεσιν, δύναµιν δέ τιν' ἔχον). И, в целом, понимать это следует по аналогии (κατ' ἀναλογίαν) с искусствами (8а20) или подыскать какое-нибудь иное подходящее уподобление (τις ὁµοιότης).
VII
(1) Странным выглядит и следующее обстоятельство, хотя спрашивать об этом, возможно, лишь праздное любопытство (περιεργίαν): почему природа, да и вся сущность мира состоит из противоположностей, так что худшему в нем определена в общем-то не меньшая доля, а иногда и большая, [33] (8а25) так что Еврипид, как кажется, высказал универсальную истину, заметив, что
«хорошие вещи одни не случаются»? [34] Однако так говорить – это все равно, что спрашивать, (8b1) почему не все вещи хороши, или не подобны друг другу, или почему мы приписываем бытие (τὸ εἶναι) всем вещам, хотя в них нет ничего такого, что сделало бы их подобными друг другу, как, например, черное и белое.
(2) Мнение, согласно которому сущее (τὸ ὂν) невозможно без противоположностей, еще более парадоксально. (8b5) А склонные к еще большим парадоксам также причисляют (προσκαταριθµοῦσιν) к природе универсума не сущее, не бывшее и не могущее быть (τὸ µὴ ὂν µηδὲ γεγονὸς µηδὲ µέλλον),[35] однако все это чрезмерное мудрствование.
VIII
(8b10) Ясно, что слово «сущее» используется в разных смыслах. Ведь ощущение созерцает различия и ищет причины. А, возможно, правильнее будет сказать, что оно побуждает рассудок (ὑποβάλλει τῇ διανοίᾳ) продолжать исследования, через простое разыскание или специально сформулированные проблемы, посредством которых, даже если невозможно продвинуться в их решении, некоторый свет все же проливается на то, что выглядело совершенно темным. (8b15) Познание, следовательно, недостижимо без учета некоторых различий. И различие наблюдается как в случае, когда одна вещь отличается от другой, так и в случае общих понятий (καθόλου), когда под один общий признак подпадает много вещей, которые также необходимо должны различаться между собой по мере того, как общие понятия разделяются на роды и виды. (8b20) (2) Да и любая наука касается особенного (ἰδίων). Ведь сущность и чтойность (τὸ τί ἦν εἶναι) своя у каждой вещи, и всякая вещь, наблюдаемая сама по себе (καθ' ἑαυτὰ), а не случайным образом (κατὰ συµβεβηκὸς), будет чем-то в отношении какой-то другой вещи (τὶ κατὰ τινός). В целом же, задача науки как раз и состоит в том, (8b25) чтобы вычленять единое из многого, говорится ли об этом в целом и в общем, или же индивидуально и в частности, например, в отношении чисел, линий, животных и растений. Совершенной будет та наука, которая содержит в себе и то, и другое. В некоторых случаях цель (τέλος) общая, (9а1) когда исследуется причина вещей, в других же – частная, если речь идет о разделении на неделимые сущности (ἄτοµα), как в случае вещей сделанных и изготовленных: ведь такова их действительность (ἐνέργεια). «Тождество» (ταὐτῷ) мы познаем (9а5) по сущности, по числу, по виду, по роду, по аналогии, или посредством какого- либо иного подходящего разделения. Наиболее отдаленным будет сходство по аналогии (ведь мы удаляемся дальше всего от предмета изучения), иногда из-за нас самих (δι' ἡµᾶς αὐτούς), иногда – из-за предмета (ὑποκείµενον), иногда же – из-за того и другого.
(9а10) (3) Так как познание многообразно, то позволительно спросить, как надлежит исследовать его предмет в каждом конкретном случае? Начало и самое важное (µέγιστον) – это подходящий способ (ὁ οἰκεῖος τρόπος). Возьмем, например, первые и умопостигаемые вещи, движущиеся [на небесах] или относящиеся к природе, а из них – те, которые идут первыми, и те, которые следуют за ними, вплоть до животных, растений и неодушевленных предметов. (9а15) Каждому роду вещей свойственно нечто особенное, даже тем, которые относятся к математическим объектам (ἐν τοῖς µαθηµατικοῖς). Ведь [точные] науки (τὰ µαθήµατα) различаются между собой, хотя и принадлежат к одному роду. Все эти предметы достаточно хорошо разделены. [36]
В некоторых случаях кое-что известно своей непознаваемостью (γνωστὰ τῷ ἄγνωστα εἶναι), как говорят некоторые.[37] (9а20) И в этом случае действовать следует особым способом и отличать его от других. Правда, в подобных случаях, когда это возможно, лучше было бы сказать, что они [постигаются] посредством аналогии, или же при посредстве самого непознаваемого, как видимое через невидимое (εἴ τις τῷ ἀοράτῳ τὸ ἀόρατον).
Следует, далее, понять, какие бывают способы и в каких смыслах употребляется слово
«познавать» (τὸ εἰδέναι). (9а25) Начало этого исследования и первое, подлежащее определению, сведется к вопросу: что такое познание (τί τὸ ἐπίστασθαι). Однако ответ на него не выглядит простым, так как невозможно ухватить общее и объединяющее (καθόλου καὶ κοινόν) в предметах, (9b1) о которых говорится столь разными [способами].
(4) Здесь также возникает затруднение, так как нелегко сказать, до какого [места] и [начиная] откуда (µέχρι πόσου καὶ τίνων) надлежит искать причину, равным образом как среди чувственно воспринимаемых, так и умопостигаемых [вещей]: ведь движение в бесконечность (9b5) чуждо им в обоих случаях и разрушает понимание. Оба они в некотором роде начала, одно для нас, а другое – само по себе (ἁπλῶς),[38] или, возможно, одно – конец, а другое – некое начало для нас. До определенной [степени] (µέχρι µὲν οὖν τινὸς) мы способны изучать вещи через их причину, начиная каждый раз с чувственно воспринимаемого. [39] (9b10) Когда же доходим до крайних и первых сущностей, это становится невозможным, либо потому, что у них нет причины, либо в силу слабости нашего зрения, не способного разглядеть ярчайшие вещи (τὰ φωτεινότατα). [40] (Но возможно правильнее было бы сказать, что созерцание этих вещей возможно одним только разумом, который касается их как бы схватывая (θιγόντι καὶ οἷον ἁψαµένῳ). (9b15) Именно поэтому по отношению к ним невозможно заблуждение).[41]
(5) Трудны именно в этой связи как понимание (σύνεσις), так и убеждение (πίστις). Важные в других случаях, они особенно необходимы в величайших вопросах, а именно: где провести черту (ἐν τίνι ποιητέον τὸν ὅρον), (9b20) отделяющую исследование природы от того, что ей предшествует (περὶ τὰς ἔτι προτέρας)? Ведь ищущие объяснение (λόγον) всего, разрушают само это объяснение, равно как и знание (τὸ εἰδέναι). Или, скажем иначе и правильнее, они пытаются объяснить вещи, необъяснимые по своей природе. [42]
(6) Считающим небеса бессмертными и (9b25) одновременно принимающим все, что раскрывает астрономия (ἀστρολογία) относительно их движения, размеров, форм и расстояний, остается только установить, как движение обеспечивается первыми вещами (τά τε πρῶτα κινοῦντα) и ради чего (τὸ τίνος ἕνεκα), (10а1) а также какова природа каждой вещи, каково их взаимное расположение и общая им всем сущность (и затем, по мере нисхождения, [установить] это и в отношении других вещей, для каждого вида и части вплоть до животных и растений). (10а5) Итак, если астрономия и способствует пониманию, то это не относится к первым началам природы, так как высшие начала отличаются от них и предшествуют им. Да и метод исследования (τρόπος), как думают некоторые, здесь требуется не физический или, по крайней мере, не вполне физический.
(7) И все же, именно способность к движению (κινεῖσθαι) свойственна и природе как таковой (ἁπλῶς), и, тем более, небесам. (10а10) Если действие (ἐνέργεια) – это сущность каждой вещи, и каждая из них по отдельности если действует, то и движется (как в случае животных и растений; в противном случае, от них остается одно название [ὁµώνυµα]), тогда очевидно, что и в круговом движении (ἐν τῇ περιφορᾷ) проявляется сущность небес, (10а15) а если его это движение удалить, оставив лишь покой, то и от них останется одно лишь название. Ведь круговое движение – это своего рода жизнь вселенной. Как, не считая тех или иных случаев, жизнь животного не нуждается в объяснении, так же и движение небес и небесных тел не нуждается в объяснении за исключением особых случаев. [43]
(10а20) И затруднение это некоторым образом связано с движением, инициируемым неподвижным двигателем (τὴν ὑπὸ τοῦ ἀκινήτου κίνησιν).
IX
(1) «Все происходит ради чего-то» и «ничего не случается зря» нелегко определить (как часто говорят: откуда следует начать и на чем закончить?). (10а25) К тому же некоторые из рассматриваемых вещей таковыми не выглядят, оказываясь такими одни в силу стечения обстоятельств (τὰ µὲν συµπτωµατικῶς), другие – по нужде (τὰ δ' ἀνάγκῃ). И таковы небесные тела и большинство вещей, встречающихся на земле. [44]
Для чего нужны приливы и отливы на море, (10b1) его наступление (προχωρήσεις), высыхание, наводнение и, в целом, изменения то в одном, то в другом направлении, гибель и рождения, посредством которых во всем, что существует на земле, возникают (10b5) изменения и перемены (ἀλλοιώσεις καὶ µεταβολαὶ) то в одном, то в другом направлении, и много еще чего тому подобного?
И у животных кое-что выглядит бесполезным (µάταια), как, например, грудь у мужских особей[45] или [семя]извержение у женских (если считать, что оно не вносит никакого вклада[46]). Таковы борода у некоторых животных и, в целом, рост волос в некоторых местах; [47] огромные рога, (10b10) как у некоторых оленей (которые даже мешают им, так как чешутся и заслоняют глаза),[48] и то, как некоторые хорошо известные вещи случаются насильно и вопреки природе (βίᾳ ἢ παρὰ φύσιν): посмотрите, как размножаются цапли[49] и живут мухи-однодневки. (10b15) Можно вспомнить и немало других примеров такого рода. Но наиболее известный и общепринятый пример касается питания и рождения живых существ, так как возникают они не ради чего-то еще, но в силу стечения обстоятельств или по какой другой нужде (συµπτώµατα καὶ δι' ἑτέρας ἀνάγκας). Ведь если бы они возникали ради чего-то, то появлялись бы всегда одинаково и были бы всегда одними и теми же. [50]
(10b20) И относительно растений и даже неодушевленных вещей, которые обладают определенной природой (по мнению некоторых) по форме, виду и возможностям (δυνάµεσιν), позволительно спросить, для чего они? Утверждение, что «ни для чего» (τὸ µὴ ἔχειν λόγον) вызывает трудность само по себе (10b25) и, особенно, у тех, кто думает, что дела таким образом не обстоят в других случаях и, прежде всего, в отношении вещей первичных и более ценных [чем эти]. По этой же причине достоверным кажется рассуждение о том, что определенные формы и свойства, отличающие их друг от друга, они все получают как самостоятельно (τῷ αὐτοµάτῳ), так и (11а1) благодаря круговому движению вселенной.
(2) Если же это не так, мы все же должны признать, что положение «ради чего-то и по направлению к лучшему (τοῦ θ' ἕνεκά του καὶ εἰς τὸ ἄριστον)» должно использоваться с определенными ограничениями и не применяться само по себе (ἁπλῶς). Ведь суждения подобного рода сомнительны и сами по себе и в отношении конкретных вещей. (11а5) Сами по себе – это, например, когда говорят, что «природа во всем стремится к совершенству (τὴν φύσιν <εἰκὸς> ἐν ἅπασιν ὀρέγεσθαι τοῦ ἀρίστου)» и «по возможности позволяет вещам стать причастными вечному и упорядоченному (ἐφ' ὧν ἐνδέχεται µεταδιδόναι τοῦ ἀεὶ καὶ τοῦ τεταγµένου)». Тот же принцип, высказанный в отношении живых существ, звучит так: «если возможно наилучшее устройство, природа никогда не упускает такую возможность», например, (11а10) дыхательные пути расположены перед пищеводом, потому что они ценнее, а средний желудочек в сердце приготавливает лучшую смесь, так как среднее всего совершеннее. [51] Так же и в отношении того, что [сделано] ради украшения (κόσµου χάριν). Ведь если таково стремление [природы], все же очевидно, что имеется много такого, что не подчиняется благу и принимает его; (10а15) более того, именно это имеет место в большинстве случаев. Одушевленные существа редки, неодушевленных беспредельно много. Но и в отношении лишь немногих одушевленных существ можно утверждать, что их существование чем-то лучше, их возможного не-существования (ἀκαριαίου καὶ βέλτιον τὸ εἶναι).
И в целом, положение, согласно которому «благо – это нечто редкое и присущее немногим, тогда как зло повсеместно и многочисленно (σπάνιόν τι καὶ ἐν ὀλίγοις τὸ ἀγαθόν, πολὺ δὲ πλῆθος εἶναι τὸ κακόν)», (11а20) причем проявляется оно не только в «неопределенности» и, как говорят, в «форме материи» как в чем-то таком, что относится к природным вещам, покажется приемлемым лишь последнему неучу (ἀµαθεστάτου). Наобум (εἰκῇ) говорят те, кто рассуждает о сущем как целом (τῆς ὅλης οὐσίας) и, подобно Спевсиппу, делает ценное чем-то редкостным и расположенном в центральной области, всему остальному отводя место на окраине.[52] (11а25) Напротив, сущее хорошо так, как оно есть (τὰ µὲν οὖν ὄντα καλῶς ἔτυχεν ὄντα). [53]
Платон и пифагорейцы помещают [благо] на большом расстоянии [от вещей], (11b1) усматривая во всех остальных вещах стремление ему уподобиться. И все же, устанавливая некую антитезу (ἀντίθεσίν) между единым и неопределенной двоицей (от которой зависит все неопределенное, беспорядочное и, так сказать, всевозможная бесформенность), они признают, что существование природы целого без нее совершенно невозможно. (11b5) Она может лишь, как говорят, иметь равную долю (ἰσοµοιρεῖν) или превосходить другое [начало]. В этом смысле и начала противоположны друг другу. Поэтому даже бог (для тех, кто причиной считает бога) не в силах привести все в наилучше состояние, но, если он вообще в силах [это сделать], лишь настолько, насколько это возможно. [54] (11b10) Но, вероятно, это и не будет предпочтительным выбором (τάχα δ' οὐδ' ἂν προέλοιτ'), если в результате разрушится сущее, состоящее из противоположностей (ἐξ ἐναντίων) и реализующееся в противоположностях (<ἐν> ἐναντίοις).
(3) Но дополнительные наблюдения показывают, что и среди первых [вещей] многое происходит случайно (ἔτυχεν), например, вышеупомянутые изменения на земле (ведь они не выглядят как «лучшие» или «ради чего-то», но если и похожи на что-то, то на нечто, произошедшее по нужде [ἀνάγκῃ τινὶ κατακολουθεῖν]). (11b15) Многое случается так же и в воздухе, и в других областях. Кажется, более всего порядку причастны из чувственно воспринимаемых вещей небесные тела, а из других – если, конечно, предположить, что им ничего не предшествует – математические объекты (τὰ µαθηµατικά). (11b20) Ведь в них упорядочено если не все, то, по крайней мере, многое. (11b25) Если, конечно, кто-нибудь не возьмет очертания (τὰς µορφὰς), подобные тем, что Демокрит постулирует для атомов. [55]
(4) Все это надлежит нам рассмотреть. Однако, как сказано в начале, нужно попытаться найти некий предел как в природе, так и в сущности универсума (ἐν τῇ τοῦ σύµπαντος οὐσίᾳ), как в отношении «того ради чего», так и в связи со «стремлением к лучшему» (τοῦ ἕνεκά του καὶ τῆς εἰς τὸ βέλτιον ὁρµῆς). (12а1) Ведь таково начало теории об универсуме, определяющей на чем основаны сущие (ἐν τίσιν τὰ ὄντα) и каковы их взаимные отношения (πῶς ἔχει πρὸς ἄλληλα). [56]


[1] Здесь и далее свидетельства о Теофрасте представлены по собранию Fortenbaugh, Gutas, Huby & Sharples 1992 [FGH&S].
[2] В списке сочинений Теофраста Диоген Лаэртий (5.46) упоминает одну книгу «О базовых (ἀπλῶν) затруднениях». Возможно, как предполагают многие исследователи, здесь имеется в виду наш трактат, впоследствии названный «Метафизикой» по аналогии с произведением Аристотеля. Как, без сомнения, заметит читатель, перед нами действительно не последовательное рассуждение, а собрание «апорий», своего рода список аргументов «за» и «против» по поводу сложных теоретических вопросов.
[3] Подбор проблем для обсуждения разбирает Devereux 1988. Примечательным образом, основным источником для Теофраста оказывается Аристотелева Метафизика Λ, чему, возможно, есть свое объяснение.
[4] Подробнее об этом см. van Raalte 1988 и 1993 (предисловие и соответствующие места комментария).
[5] Ср. Платон, Тимей 59с и Аристотель, Метафизика 1026а, 1076а1 («сущее не может быть настолько плохо управляемым») и 1090b19 (бессвязный мир подобен «плохой трагедии»).
[6] Должно быть, Спевсипп и Ксенократ, которые действительно отождествляли идеи с математическими объектами. Ср. Аристотель, Метафизика 1028b, 1076a и др. Это место подробно разбирает Джон Диллон (Dillon 2002). В целом о первой философии наследников Платона см. Диллон 2005, 53 сл. и 117 сл.
[7] Так считал Платон. Ср. Аристотель, Метафизика 987b, 1076a.
[8] Ср. Аристотель, Метафизика 1072а, ср. Физика 256а сл., О душе 432а15 сл.
[9] О движения небесных сфер пишет Аристотель в Метафизике Λ 8, 1073b17 сл., базируясь на теории Евдокса и Калиппа. Разумеется, во времена Аристотеля и Теофраста астрономия делала лишь первые шаги и основные открытия еще предстояло сделать.
[10] Теофраст вновь возвращается к платоникам, выводящим чувственно воспринимаемый мир из идей и Единого (имея в виду как самого Платона, так и его преемников). Действительно, как бы вы не развивали теорию математических и геометрических объектов, началом числа окажется единица.
[11] Иными словами, если небесные тела движутся благодаря своему стремлению к первому двигателю, то они сами должны обладать неким движущим началом, душой, которая, по определению, сама способна к движению, а значит причина движения получает объяснение через уже наличествующую способность к движению.
[12] Теофраст критикует Аристотеля, который неосновательно отличал совершенное круговое движение небес от линейных и нерегулярных перемещений земных объектов.
[13] Илиада 8.24, пер. Н. Гнедича. Примечательно, что Аристотель цитирует предшествующие этой строки поэмы (21–22) в трактате О движении животных (699b37–700а2), также в контексте обсуждения первого двигателя. Несколько изменив текст Гомера («наивысший советник» заменив на «наивысший среди всех») Аристотель приводит эту метафору в качестве иллюстрации идеи неподвижного двигателя. Боги не только не смогли свергнуть Зевса с Олимпа посредством золотой цепи, но и сами повисли на ней. Платон в Теэтете (153с6 сл.) считает, что эта цепь метафорически указывает на стабильное вращение солнца, обеспечивающее постоянство мироустройства.
[14] Возврат, как полагает Dillon (2012, 179) к платоникам (ср. Тимей 29е) и, прежде всего, к Ксенократу, который принимал платонизированную версию Аристотелевой концепции бога-ума. По его представлению, формы не просто наполняют ум божества, но и выполняют в мире провиденциальную задачу (ср. Тимей 34а, о движении космоса по воле демиурга).
[15] По замечанию van Raalte 1988, 202 и 1993 (соответствующие место комментария) Теофраст мог иметь в виду концепцию «врожденной пневмы», развитую Аристотелем в трактатах О движении животных и О рождении животных. По мнению Теофраста, это понятие бесполезно, как и Аристотелев эфир, так как движение небес естественно для них, как жизнь для живых существ (ср. 10а9 сл.).
[16] Пифагореец Еврит был учеником Филолая и жил ок. 400 г. до н. э. О нем пишет Аристотель в Метафизике 1092b7 сл., Архита, впрочем, не упоминая. Возможно, эта информация происходит из недошедшего до нас сочинения Аристотеля или у Теофраста были свои источники.
[17] «Пифагорейскую» теорию о порождении чисел и геометрических тел из единицы и двоицы развивали Платон и его непосредственные преемники. Подробнее см. Диллон 2005, 53 сл. и 117 сл.
[18] Ср. Аристотель, Метафизика 1028b21, 1075b17 сл. и 1090b13 сл.
[19] Dillon (2012, 180, n. 19) предполагает, что это поздняя глосса, а именно, неполная цитата из Тимея 38b.
[20] Следуя наблюдению Диллона (с. 181), можно отметить, что, перейдя к подробному описанию устройства небес и человеческого тела, Платон в Тимее действительно не объясняет, как это дальнейшее развитие связано с первыми началами, что породило многочисленные споры среди его последователей.
[21] Ср. Аристотель, Метафизика 1028b24 сл. Действительно, Спевсипп не обсуждает уровни бытия, расположенные ниже Мировой души, тогда как Ксенократ связывает различные божественные сущности с элементами, Аида с воздухом, Посейдона с водой, Деметру с землей и т. д. (фр. 15 Heinze/ 213 Isnardi-Parente, из Аэция). Ср. также фр. 50/151, где говорится, что Эмпедокл и Ксенократ составляли элементы из минимальных масс, «элементов элементов». К сожалению, сведения об этом крайне фрагментарны.
[22] Имеется в виду Гестиэй из Перинфа, один из личных учеников Платона, записавший знаменитую лекцию своего учителя О благе (Диоген Лаэртий 3.46, Симпликий, Комментарий к Физике Аристотеля 453.29). Из доксографической традиции известно, что он также рассуждал о взаимном движении небесных тел и предложил свою теорию зрения.
[23] Описывая, по мысли Теофраста, различные уровнях бытия в математических терминах, платоники не предпринимают никаких, даже таких несовершенных, как в теории Еврита, попыток приложить это теоретическое построение к действительности, что делает его совершенно бесполезным для науки. Исключение делается только для Платона, который в ряде случаев обращается и к практическим вещам.
[24] Речь идет о ранних физиках, таких как Гераклит, Эмпедокл, возможно, о пифагорейцах. Ср. Аристотель, Метафизика 984а7 сл. и др.
[25] Ср. Платон, Тимей 30а.
[26] Первые – это пифагорейцы и платоники, вторые – многие досократики, а третьи – перипатетики.
[27] Фр. 124 DK: ὥσπερ σωρὸς [Mss: σάρξ, Diels: σάρµα] εἰκῇ κεχυµένων ὁ κάλλιστος, φησὶν Ἡράκλειτος, [ὁ] κόσµος. Исправление базируется на Метафизике 1041b12 и 1045a9. Детальное обсуждение: Laks, Most & Rudolph 1988, 243 сл. Версия Моста: ὥσπερ σωρῶν εἰκῇ κεχυµένων ὁ κάλλιστος, φησὶν Ἡράκλειτος, [ὁ] κόσµος (Словно прекраснейшая куча мусора разбросанная, – согласно Гераклиту, – космос).
[28] Χαλεπὸν δὲ πάλιν αὐτὸ <τὸ> [Mss: αὖ τὸ] τοὺς λόγους ἑκάστοις περιθεῖναι πρὸς τὸ ἕνεκά του συνάγοντας ἐν ἅπασιν...
[29] Одно из немногих мест, где Теофраст высказывает собственное мнение. В космосе как органическом целом «произвольное» уже не выглядит как случайное в телеологическом смысле слова. Оно – всего лишь «побочный эффект» органической жизни. Теофраст еще не раз возвращается к этому сюжету, в особенности, немного ниже (8а1–5) и в последних двух главах. Подробнее об этом см. van Raalte 1988 и 1993 (соответствующие места комментария).
[30] Ср. Аристотель, Метафизика 1071b 20 и 1072а24 сл. (где говорится о том, что действие – это сущность первого двигателя и что действие предпочтительнее способности), а также 1048а18 сл. (где между способностью и действием устанавливается телеологическая связь). Это место подробно разбирает Рудольф (Laks, Most & Rudolph 1988, 235 сл.).
[31] Очевидно, уподобляются тем, что сами пребывают в покое.
[32] Аристотель также сравнивает живое существо с полисом (О движении животных 703а29 сл.): подобно тому, как порядок в гражданской общине обеспечивается не централизованным управлением, но потому, что каждый делает свое дело по привычке, так же и в живом существе не нужно постулировать движущее начало (душу) для каждой части, так как все в организме выполняет свои природные функции.
[33] Ср. Метафизика 1051а17 и 1075b21, где Аристотель критикует теорию пифагорейцев о противоположностях.
[34] Или: «Добро одно не ходит» (οὐκ ἂν γένοιτο χωρὶς ἐσθλά). Еврипид, фр. 21.3 Nauck (из трагедии Эол).
[35] Возможно, речь идет о понятии пустоты у атомистов (Симпликий, Комментарий к О небе Аристотеля 3.1, 564.24 сл., из Мнений физиков или Физических мнений Теофраста = Демокрит, фр. 171 Лурье). Ср. также Аристотель, Метафизика 985b12.
[36] Ср. Метафизика 1004а2–10 и 1026а25–27 и др. (о классификации наук).
[37] Ср. Аристотель, Риторика 1402а, где Аристотель упоминает некий диалектический аргумент: «Неизвестное известно потому, что оно известно как неизвестное». Теофраст предлагает далее более осмысленное решение проблемы неизвестного, замечая, что неизвестное может быть до некоторой степени понято благодаря аналогии с уже познанным.
[38] Ср. Аристотель, Аналитика Вторая 71b33.
[39] Ср. Аристотель, Аналитика Вторая 88a.
[40] Ср. Аристотель, Аналитика Вторая 88a6–8 и Метафизика 993b7–11.
[41] Все это находит соответствие в Метафизике Аристотеля (1051b24–26 и 1052а1). Ошибка по отношению к первым вещам невозможна, потому что мы их «схватываем», созерцаем разумом, а не анализируем. То есть об истине или лжи здесь речь идти не может, но лишь о знании и незнании.
[42] Ср. Аристотель, Метафизика 1011а12, 1012а20, 1063b7–11 (критикуется Платон).
[43] Как и в ряде других случаев Реале, а следом за ним Эллис (Reale 1979, Ellis 1988) усматривают в рассуждении диалектическую структуру: 9b24–10a9 содержит тезис, пример астрономии, то есть науки, где требуется доказательство, 10a9–21 – антитезис, пример движения растений и животных, где доказательство не требуется. В заключение предлагается провести аналогию и уподобить космос живому организму. Тогда, как допускает (хотя и не утверждает!) Теофраст, постулировать неподвижный двигатель может и не потребуется, ведь движение первичнее и лучше покоя.
[44] Возражение направлено не только против Платона, но и против Аристотеля (ср. О небе 271а33: «бог и природа ничего не делают зря»).
[45] Ср. О частях животных 688а19 сл., где Аристотель, напротив, утверждает, что грудь у мужских особей существует не без причины, так как она предохраняет внутренние органы. Этот и последующие биологические примеры подробно обсуждает Гленн Мост (Laks, Most & Rudolph 1988, 226 ff. и в соответствующем месте комментария Laks & Most 1993).
[46] Ср. Рождение животных 726а30 сл., где Аристотель спрашивает, является ли зародыш соединением мужского и женского семени и, в отличие от гиппократиков, отвечает на этот вопрос отрицательно. С его точки зрения, предположение о том, что женщина не производит семени, доказывается тем фактом, что, получив сперму от мужчины, она способна зачать не испытывая оргазма и, наоборот, испытав оргазм и получив мужское семя, все же не зачать (727b5 сл.). Возможно, также, что Теофраст имеет в виду менструации, которые Аристотель считает необходимыми для сохранения здоровья женщины (О рождении животных 738а28 сл. 775b8 сл.).
[47] Вопреки Аристотелю, который утверждает по аналогичному поводу, что волосяным покровом «природа» обеспечила наиболее «ценные» места (О частях животных 658а20 сл.).
[48] Аристотель определенно считает, что природа дает животным адекватные средства защиты и нападения и никому не позволяет иметь два средства одновременно (чтобы ни у кого не было преимущества), причем все это, безусловно, имеет определенную цель (О частях животных 661b36 сл.). Именно поэтому рога у оленя, которого спасает быстрый бег, бесполезны и даже опасны для него самого (там же, 663а8 сл.). То есть, рога бесполезны, но эта ситуация возникла не зря.
[49] См. Аристотель, История животных 616b34 (о болезненном совокуплении цапли), 490а34 (о мухах- однодневках).
[50] Гленн Мост (Laks, Most, Rudolph 1988, 228–229) предлагает три альтернативных толкования этого места. Возможно, здесь нашла отражение критика Федона Платона Аристотелем (Метафизика 991b3 сл.), то есть Теофраст хочет сказать, что природные явления слишком разнообразны и случайны для того, чтобы адекватно описываться с точки зрения неизменного мира идей. Не исключено так же, что Теофраст имеет в виду О рождении животных 777b23 сл., где Аристотель связывает время жизни животных и период их вынашивания до рождения с природными явлениями, такими как движение солнца и луны, господствующими ветрами и т. д. и делает вывод о том, что по причине неопределенности разнообразных внешних явлений, определяющих рождение и уничтожение, природа не в силах полностью согласовать время вынашивания и жизни с астрономическими циклами и многое случается «вопреки природе». Наконец, возможно Теофраст имеет в виду огромное разнообразие живых существ и способов их питания и размножения, что вызывает классификационные трудности (ср. Аристотель, О рождении животных 732b сл.).
[51] Критикуется утверждение Аристотеля, оба примера его же: О частях животных 665а9 сл. и 667а3–6.
[52] Центральное и наиболее почетное место в мире занимает, согласно пифагорейцам, огонь (Аристотель, О небе 293а20 сл.). Теофраст должно быть отмечает пифагорейские пристрастия Спевсиппа. Действительно, Ямвлих в Общей математической науке (16.10–14, 18.9–12) сообщает, что Спевсипп отказывается приписывать «благо и красоту» единому, так как оно находится за пределами добра и зла. Лишь на уровне числа можно говорить о красивом, а о благом – лишь на уровне души. На более низких уровнях бытия добро не исчезает, однако появляется зло. Подробнее см. Диллон 2005, 67 сл.
[53] Отвергая сообщение Ямвлиха, Таран (Tarán 1981, 444–449) допускает, что Теофраст здесь ссылается на этическую теорию Спевсиппа, согласно которой наслаждение и боль – это зло, тогда как «безупречное состояние» находится посредине.
[54] Платоники согласны с этим положением. Ср. Платон, Тимей 29е.
[55] Ср. Аристотель, О небе 303а10–12, О возникновении и уничтожении 314а21.
[56] Заключительная фраза ясно указывает на законченность работы. Теофраст предлагает рассмотреть сформулированные апории более детально, однако впоследствии и, должно быть, в других сочинениях. Возможно, по мысли Г. Моста (Laks, Most, Rudolph 1988, 233), он написал Метафизику еще до того, как Аристотель закончил свои О частях животных и О рождении животных (то есть ок. 330 гг. до н. э.). В таком случае окажется, что, пересматривая некоторые из положений в своих поздних сочинениях (например, в О рождении животных 778а30 сл.), Аристотель отвечает на критику своего ближайшего ученика. Прежде всего это относится к проблеме телеологии, которой Теофраст посвящает большую часть своих апорий, а Аристотель – последнюю книгу О рождении животных.

О приметах дождей, ветров, ненастья и вёдра

Автор: 
Теофраст
Переводчик: 
Россиус А.А.
Источник текста: 

Небо, наука, поэзия — М., 1992.

1. Приметы дождей, ветров, ненастья и вёдра мы записали со всей возможной тщательностью, частью на основе собственных наблюдений, а частью позаимствовав у тех, чья осведомленность не вызывает сомнений.

Что касается примет, связанных с заходами и восходами небесных тел, то сведения о них следует черпать из астрономии.

2. Заходы бывают двух видов: дело в том, что заходом светила считается прекращение его видимости, - а это происходит, когда оно заходит одновременно с Солнцем или же когда оно заходит во время восхода Солнца. Сходным образом и восходы бывают двух видов: утренние, когда светило восходит прежде Солнца, и вечерние, когда оно восходит одновременно с его заходом. И если так называемые восходы Арктура случаются и утром, и вечером - зимний восход вечером, а осенний утром, - то большинство из общеизвестных созвездий восходят утром, например Плеяды, Орион или Пес.

3. Из прочих примет некоторые свойственны всем странам, где есть высокие горы и котловины, особенно если горные отроги подступают к морю Когда начинают дуть ветры, облака наталкиваются на такие места, а после перемены ветра и они меняют направление движения и. отяжелев от впитанной влаги, опускаются во впадины. Поэтому необходимо приглядываться к особенностям места, где проживаешь: в самом деле, всегда можно найти для себя такую отметину [на местности] и извлекать из нее в высшей степени достоверные приметы.

4. Потому и были в некоторых местах хорошие астрономы так, Матрикет в Мефимне [наблюдал звезды] с [горы] Лепетимна. Клеострат на Тенедосе - с Иды; Фаэйн в Афинах с Ликабетта путем наблюдений открыл то, что относится к солнцестояниям; учеником последнего был Метон, составивший цикл из девятнадцати лет. Фаэйн был в Афинах чужестранцем, а Метон - афинянином. Тем же способом вели астрономические наблюдения и другие.

5. Далее, существуют еще приметы, источником которых служат домашние животные, а также некоторые, отличные от упомянутых, местности и явления. Но наиболее важные приметы извлекаются из наблюдений Солнца и Луны: ведь Луна - это как бы ночное Солнце, и переходы от одного месяца к другому бывают ненастны как раз потому, что лунный свет отсутствует начиная с четвертого дня от конца старого месяца вплоть до четвертого дня нового месяца. В этом случае происходит исчезновение Луны, подобное исчезновению Солнца.

6. Поэтому всякий, кто желает предсказывать погоду, с особым усердием должен наблюдать, каковы будут каждый раз их восходы и заходы. Прежде всего необходимо уяснить, что все промежутки времени разделяются пополам, и с этой точки зрения следует рассматривать и год, и месяц, и день. Год разделяется пополам заходом и восходом Плеяд - ведь от захода их до восхода проходит как раз полгода И точно так же дробится на половины все течение времени.

7. Сходное разделение производят и солнцестояния и равно действия. Стало быть, каково состояние воздуха во время захода Плеяд, таким, в общих чертах, оно и останется вплоть до зимнего солнцестояния; а если оно и изменится, то только уже после солнцестояния, если же не изменится, то останется прежним вплоть до весеннего равноденствия; это правило сохраняет силу и на время от равноденствия до восхода Плеяд, от восхода Плеяд до летнего солнцестояния; далее, от солнцестояния до осеннего равноденствия и, наконец, от равноденствия до захода Плеяд.

8. Точно так же дело обстоит и с каждым месяцем: его последовательно делят пополам полнолуние, восьмой и четвертый день, ввиду чего в качестве отправной точки для наблюдений избирается новолуние. Перемена погоды происходит чаще всего на четвертый день, в противном случае - на восьмой день или в полнолуние; следующий срок после полнолуния - восьмой день от конца месяца, после восьмого - четвертый, после четвертого - новолуние.

9. Сходным образом перемены погоды соотносятся и с частями дня: восход Солнца, утро, полдень, вечер и закат и соответствующие часы ночи имеют для ветров, ненастья и вёдра такое же значение, как и названные выше части года и месяца. Иными словами, если должна произойти перемена, она скорее всего произойдет в один из этих моментов, разделяющих всю протяженность дня на половины. Поэтому с точки зрения общих условий отрезки времени необходимо рассматривать так, как было указано; что же касается отдельных примет, здесь предпочтительнее придерживаться способа, изложенного ниже.

10. Приметы дождя, насколько известно, состоят в следующем. Наиболее достоверную из них можно наблюдать во время рассвета, если небо перед восходом Солнца имеет красноватый оттенок. Эта примета, как правило, предвещает дождь либо в от самый день, либо в течение ближайших трех дней. На это же могут указывать и другие приметы: например, красноватое небо на закате тоже обычно предвещает дождь самое позднее на третий день; впрочем, предсказания по нему не столь надежны, как по утреннему небу.

11. Если зимой или весной Солнце садится в облака, оно предвещает дождь в течение, как правило, ближайших трех дней. То же значение имеют солнечные лучи, падающие с юга; если же они распространяются с севера, примета обладает прежним смыслом, но меньшей силон. Далее, если при восходе Солнце несет на себе черную отметину или если оно восходит из облаков, это примета дождя, а если на восходе солнечные лучи протягиваются над горизонтом еще до того, как поднимется само Солнце, это примета одновременно дождя и ветра. Если во время захода Солнца под ним образуется облако, о которое рассеиваются его лучи, это примета бурной погоды. Наконец, когда Солнце заходит или восходит с опаляющим жаром, и притом царит безветрие, это примета дождя.

12. Сходное значение имеет восход Луны в полнолуние; менее надежны предсказания по молодой Луне. Ест и Луна на восходе пламенеет, она предвещает ветреный месяц; если она темновата - дождливый, все, что может предсказать молодая Луна, она предсказывает, когда ей три дня.

13. Множество падающих звезд - примета дождя или ветра, причем и ветер и дождь появятся с той стороны, откуда падают звезды. Если на восходе или закате солнечные лучи бьют плотным пучком, это примета дождя. Если на восходе Солнца его лучи окрашиваются в тот же цвет, что и-при затмении, это тоже примета дождя. Дождь предвещают и облака, похожие на клочья шерсти. Примета сильного ливня - многочисленные пузыри, возникающие на поверхности рек. Радуга, появляющаяся вокруг светильника или видимая сквозь него, в большинстве случаев предвещает дождь с юга.

14. Когда дует южный ветер, образование нагара в светильниках предвещает дождь; по нагару, пропорционально его толщине и величине, можно предсказать и ветер, а мелкий зернистый нагар яркого цвета предвещает и дождь, и ветер. Если светильник зимой то и дело отбрасывает от себя пламя, словно пузыри, то примета дождя, равно как и если языки пламени, изгибаясь, лижут светильник, или если сыплются искры.

15. Если птицы, не относящиеся к водоплавающим, полощутся в воде, они предвещают дождь или бурю. И жаба, погружаясь в воду, предвещает дождь, а еще более верная примета дождя - лягушачья песнь. Предвещает дождь и появление ящерицы, которую называют саламандрой, и зеленая лягушка, подающая голос с деревьев. Ласточки, ударяя животом о поверхность озера, предвещают дождь. Вол, лижущий переднее копыто, предвещает бурю или дождь; если же он поднимает голову к небу и втягивает воздух, это примета дождя.

16. Ворона предвещает дождь, если она запрокидывает голову и кладет ее на скалы, заливаемые волной, или если она раз за разом нырнет, а затем летает кругами над водой. Если ворон, обычно издающий множество разнообразных звуков, быстро прокричит дважды одним и тем же голосом и с шумом встряхнет крыльями, он предвещает дождь - точно так же, как и если в дождливую пору он кричит на разные голоса или выискивает вшей среди ветвей оливы. Если он. будь то вёдро или дождь, подражает голосом звуку падающих капель, это примета дождя. Если вороны или галки летают в вышине и кричат, как ястребы, они предвещают дождь. Также если ворон в ясную погоду испускает непривычный крик и шумит крыльями, это к дождю.

17. Если ястреб усаживается на дерево, влетает в глубь листвы и выискивает вшей, он предвещает дождь. Также предвещают дождь живущие на острове птицы, когда летом они появляются большими скоплениями; если число их не так велико, это благоприятная примета для коз и овец, но если им не видно конца, иго предвестие тяжкой засухи. И вообще если птицы, самцы и самки, выискивают вшей или подражают звуку падающей воды, - то примета дождя.

18. Домашняя утка забирается под карнизы и хлопает крыльями к дождю; предвещают дождь также галки и куры, если они, подобно утке, хлопают крыльями на поверхности озера или моря. Цапля, испускающая крик рано утром, предвещает дождь или ветер; если она закричит, летя к морю, это примета скорее дождя, нежели ветра; а вообще громкий ее крик означает ветер.

19. Если живущий в доме зяблик запоет на рассвете, это предвестие дождя или бури. Если поставленный на огонь горшок весь обсыпается искрами, это примета дождя. Также примета дождя - множество сороконожек, карабкающихся по стене. Дельфин, то и дело ныряющий и всплывающий на поверхность недалеко от берега, предвещает дождь.


Греческие названия ветров в зависимости от направления


20. Если в ложбине Малого Гиметта, называемого сухим, лежит облако, это примета дождя; предвещают дождь и облака ад вершиной Большого Гиметта и вокруг его склонов летом, и белые облака над вершиной Сухого Гиметта и вокруг его склонов. Если во время равноденствия дует либ [ЮЗ], это примета дождя.

21. Гром на рассвете зимой предвещает скорее ветер, нежели дождь; гром в полдень или вечером летом-примета дождя. Если со всех сторон сверкают молнии, они предвещают скорее дождь. чем ветер, так же как и вечерние молнии. Если в предрассветные сумерки дует нот (Ю) и с южной стороны сверкнет молния, это примета дождя или ветра, ели дует зефир [З], а молния сверкает с северной стороны, это примета либо бури, либо дождя. Вечерние молнии летом означают дождь либо немедленный, либо в течение ближайших грех дней. Осенью молния с северной стороны - примета дождя.

22. Когда Евбея перепоясана посередине, вскоре прольется дождь. Если на склон Пелиона село облако, это примета дождя или ветра с той стороны, где оно село. Появление радуги предвещает дождь; если радуг много, дождь будет продолжителен. Зачастую то же значение имеет и внезапное появление Солнца из-за туч. Если в низменной местности муравьи выносят яйца из муравейника на более высокое место, они предвещают дождь, а если несут их назад - вёдро. Если появляются одновременно два ложных Солнца - одно с южной, другое с северной стороны - и гало, это означает, что скоро прольется дождь. Гало черного цвета также предвещает дождь, особенно в полдень.

23. В Раке есть две звезды - так называемые Ослы, а туманность между ними именуется Ясли, ели она становится темной, это примета дождя. Если восход Пса или Арктура не сопровождается дождем, следует, как правило, ждать дождя или ветра под равноденствие. Справедливо и то, что в народе говорится о мухах: если они особенно кусаются, это примета дождя. Если зяблик кричит на рассвете, он предвещает дождь или бурю, если в полдень - дождь.

24. Если ночью Гиметт опоясан пониже вершин белым длинным облаком, это примета дождя, который прольется, как правило, через несколько дней. Если на Эгине облако садится на святилище Зевса Геллания, обычно проливается дождь. Если зимой выпадает много дождей, весна в большинстве случаев бывает сухой; если зима оказывается сухой, весна бывает дождливой. За снежной зимой обычно следует пора хорошей погоды.

25. Кое-кто утверждает, что если в углях появляются как бы блестящие градины, это обычно бывает предвестием града; если же впечатление такое, словно в углях множество блестящих просяных зерен, это предвещает в ветреную погоду вёдро, а если ветра нет - дождь или ветер. И для растений, и для животных лучше, если дождь придет с севера прежде, чем с юга, причем дождевая вода должна быть на вкус пресной, а не соленой. И вообще более благоприятной и здоровой будет та пора года, когда северный ветер преобладает над южным. Если овцы или козы случаются во второй раз за год. это примета долгой зимы.

26. Таковы приметы дождя; приметы же ветра и всякого рода движений воздуха следующие Солнце, восходящее с опаляющим жаром, но без яркого сияния, предвещает ветер; если Солнце кажется вогнутым, это примета ветра или дождя. Если Солнце палит в течение многих дней, оно предвещает длительные засухи и ветры. Если на восходе лучи его разделяются, и одни бьют на север, а другие на юг. в то время как центральная часть сияет, это примета как дождя, гак и ветра.

27. Приметами могут служить и пятна на Солнце и Луне: черные предвещают дождь, красные - ветер. Если дует борей [С]|, и рога молодой Луны стоят прямо, вслед за этим, как правило, задуют зефиры [З], и оставшаяся часть месяца будет бурной. Когда вперед наклоняется верхний рог растущей Луны, она предвещает северные ветры, а если нижний - южные; если же рога ее вплоть до четвертого дня сохраняют отвесность, не «. лишком изогнуты и правильно закругляются, в этом случае, скорее всего, погода будет бурной. Темная Луна предвещает дождь, пламенеющая - ветер.

28. Если чайки и утки, как дикие, так и домашние, погружаются в воду, это примета дождя; если хлопают крыльями - ветра. Буревестники в ясную погоду предвещают ветер с той стороны, куда они летят. Если зимой с вечера начинают кричать воробьи, они предвещают либо перемену ветра, либо проливной дождь. Цапля, летящая от моря и издающая крик - примета ветра, и вообще громкий ее крик всегда к ветру.

29. Если собака валяется на земле, это примета сильного ветра. Множество паутин, несущихся по воздуху, - предвестие ветра или бури. Отлив на море предвещает северный ветер, прилив - южный. Дело в том, что прилив, если он приходит с севера, переменяет ветер на южный, а отлив, если он появляется с юга, переменяет ветер на северный. Вздувшееся море, ревущие утесы и гулкое побережье - приметы ветра Борей [С] обладает меньшей силой под конец, когда ему приходит пора остановиться. А нот [Ю] - наоборот, сначала. Ложное Солнце предвещает дождь или ветер с той стороны, где оно появляется.

30. Пятнадцатый день после зимнего солнцестояния бывает, как правило, отмечен южным ветром. Когда дуют северные ветры, все вокруг сохнет, когда южные - увлажняется. Если при южном ветре затрещит какой-либо склеенный предмет, это предвестие перемены ветра на северный; а если распухают ноги, ветер переменится на южный. Это может быть и приметой вихря. Такое же значение имеет покалывание в правой ноге. Знаменательным бывает и поведение ежа Где бы он ни жил, этот зверь проделывает два входа в нору - один смотрит на север, другой на юг; какой из них еж затворит, с той стороны он и предвещает появление ветра; а если закрыты оба входа, это признак сильной бури.

31. Если гора (…), это предвестие ветра, дующего в северном направлении. Если на море в ветреную погоду внезапно наступает спокойствие, это признак перемены или усиления ветра. Если прибрежные скалы кажутся поднятыми над водой или один остров выглядит как несколько, это предвестие перемены ветра на южный. Если земля с моря кажется черной, это признак перемены ветра на северный, белой-на южный. Гало вокруг Луны предвещает ветер с большей надежностью, чем гало вокруг Солнца; но и в том и в другом случаях изломанные гало - примета ветра, который задует с той стороны, где обнаружится излом. Если небо закрыто облаками, Солнце предвещает ветер с той стороны, где оно впервые становится видимым. Легкая рассеянная облачность летом - предвестие ветра.

32. Если со всех сторон сверкают молнии, это примета дождя; с той стороны, откуда приходят частые, повторяющиеся молнии, задует ветер. Летом сильные ветры начнут дуть оттуда, откуда сверкают молнии и доносится гром; если вспышка молнии окажется мощной и яркой, ветры задуют внезапное и сильнее, чем после несильной и редкой молнии, когда ветер займется мало-помалу. Зимой и осенью дело обстоит противоположным образом, поскольку в это время года молнии останавливают ветер, и ветер смиряется тем скорее, чем сильнее оказываются молния и гром. Весной, так же как и зимой, такие приметы, по моему мнению, не всегда имеют одно и то же значение.

33. Если с северной стороны сверкнет молния, когда дует нот [Ю]. ветер прекратится. Если молния видна на рассвете, ветер затихнет, как правило, на третий день; другие ветры, в отличие от нота, прекращаются на пятый, седьмой или девятый день; ветры, поднявшиеся в полдень, стихают быстро. Борей [С] в большинстве случаев прекращает дуть через нечетное число дней, нот - через четное. Если восход Солнца или Луны остановил ветер, он после этого занимается с новой силой; ветры, начинающие дуть днем, бывают более продолжительны и напористы, чем начинающиеся ночью.

34. Если летом ежегодные ветры дули в течение длительного времени и затем наступает ветреная осень, зима будет безветренной, в противном случае противоположной будет и зимняя погода. С какой стороны от вершины горы протягивается облако, в том направлении и задует ветер. Если облака прильнут к заднему склону горы, сзади задуют и ветры. Афон, посередине разделенный облаком, предвещает южный ветер, и вообще перепоясанные облаками горы, как правило, означают южный ветер. Появление комет в большинстве случаев предвещает ветер, а если комет много - то и засуху. После снега чаще всего дует нот [Ю], после инея - борей [С]. Нагар в лампе означает надвигающийся с юга ветер или дождь.

35. Направления, по которым приходят ветры, обозначены на чертеже [см. рис.]. Есть ветры, которые сталкиваются с другими, когда те еще продолжают дуть, и подавляют их-этим свойством в наибольшей степени обладают апарктий [С], фракий [ССЗ] и аргест [СЗ]. В том случае, когда ветры не рассеиваются друг о друга, по увядают сами до себе, каждый из них переменяется на соседний справа - в соответствии с направлением движения Солнца. Нот [Ю] бывает сухим, когда поднимается, влажным - когда затихает; это справедливо и для эра [ЮВ]. Апелиот [В], приходящий со стороны равноденственных восходов Солнца, чреват влагой, однако приносимая им вода прольется малыми долями.

36. Особенно влажны кекий [СВ] и либ [ЮЗ], градом чреваты апарктий [С], фракий |ССЗ] и аргест [CЗ]): снег несет мес [СCВ] а апарктий [С], жару - нот [Ю]. зефир [З] и эвр [ЮВ]. Такое значение одни из ветров имеют для мест, на которые они обрушиваются с моря, другие - для мест, к которым они несутся по суше. Свойством нагонять на небо тучи и совершенно закрывать его в наибольшей степени наделен кекий. [СВ], а после него либ [ЮЗ]. В то время как все прочие ветры отталкивают тучи от себя, кекий один влечет их к себе, когда дует. Ясное небо приносят преимущественно фракий [ССЗ| и аргест [СЗ]. а из остальных ветров - апарктий [С]. Ураганными бывают чаще всех апарктий [С], фракий [ССЗ] и аргест [СЗ].

37. Становятся эти ветры ураганными когда они сталкиваются с другими, в особенности осенью, а из других времен года - весной. Молниями чреваты фракий |ССЗ], аргест [СЗ], апарктий [С] и мес [ССВ]. Если по поверхности моря носится обильный пух, слетевший с чертополохов, это предвестие большого ветра. Ветер появится оттуда, где много падающих звезд, а если звезды падают со всех сторон с равной частотой, они предвещают много ветров одновременно. Таковы приметы ветров.

38. Приметы буря следующие. Если Солнце на закате омрачатся, это примета бури: и как оно разделится при заходе, таким и выйдет день. Например, может остаться незатененной третья часть его диска или половина. Если рога Луны до четвертого дня сохраняют отвесность и правильную округлость, погода будет бурной вплоть до полнолуния. Если журавли в ранний час летают стаями, зима будет ранней, а если они летают поздно вечером и подолгу, и зима будет поздней; если же они летают кругами, они предвещают бурю.

39. Если гуси кричат громче обычного дли дерутся из-за корма, это примета бури. К буре щебечут на рассвете зяблик и воробей. Если королек забирается в дыры и ныряет на их дно, это предвестие бури; это же можно сказать о малиновке. Ворона быстро каркает подряд два раза и потом еще третий к буре. Если ворона, ворон или галка поют поздно вечером, это примета бури. Когда видят белого воробья или ласточку, или еще какую-либо птицу, которая обычно не бывает белой, это предвестие бури, подобно тому как появление множества этих птиц черною цвета предвещает дождь.

40. Также если птицы убегают с моря, они предвещают бурю. Зяблик в обитаемом жилище кричит к буре. Все приметы, означающие дождь, несут и бурю - иначе говоря, если за ними не следует дождь, следуют снег и буря. Если ворон зимой издает множество звуков, это примета бури. Галки, летящие с юга, предвещают бурю, гак же как и каракатицы. Если голос в бухте раздается с громким треском и многократными отголосками, это примета бури. Если в море появляется много медуз, это признак бурного года. Если овцы случаются прежде срока, они предвещают раннюю зиму.

41. Если осенью овцы или волы роют копытом землю и лежат окупившись и приблизив друг к другу головы, это означает бурную зиму. А в Понте, как говорят, во время восхода Арктура они пасутся, обратись к северу. Волы едят больше обычного; и ложатся на правый бок к буре. Осел трясет ушами к буре. Если овцы или птицы дерутся из-за корма сильнее обычного, это примета бури, ибо так они готовятся к непогоде. Бурю предвещают и мыши, когда они пищат и исполняют свой танец.

42. Сука, роющая лапами землю, и древесная лягушка, поющая в сумерки, - приметы бури. Появление во множестве червей, которых называют «внутренности Земли», предвещает бурю. Если огонь никак не хочет загораться или светильник не зажигается это примета бури, а если спекается зола, это предвестие снега. Если в вёдро светильник горит спокойным пламенем, он предвещает бурю: примета бури также - образование в зимнюю пору черного нагара, в особенности если светильник словно бы полон множеством просяных зерен; если же эти зерна в ясную | погоду располагаются кольцом вокруг пламени, это предвестие снега.

43. Если Ослиные Ясли съеживаются и делаются темными, они предвещают бурю. Если яркая молния не остается на одном и том же месте, это примета бури. Если при заходе Плеяд над Парнетом, Брилеттом и Гиметтом сверкнет молния, будет следующее: если молния блестит над всеми тремя горами, она предвещает сильную бурю; если над двумя из них - менее сильную; а если молния видна над одним только Парнетом, это признак вёдра. Если во время бури над Гиметтом находится длинное облако, это означает, что буря усилится. Афон, Олимп или вообще любая горная вершина, закрытая облаками, - предвестие бури. Если небо прояснилось и в нем появляется вытянутое изорванное облако, то означает, что буре еще далеко до конца.

44 Если погода осенью выдалась сверх обыкновения ясной, весна, как правило, будет холодной; если рано началась зима, она рано и закончится, и весна будет погожей; в противном случае весна также придет поздно. Если зима дождлива, лето будет сухим; если зима сухая, весна будет погожей. После хорошей погоды в конце лета овец обычно ждет голод. Если весной и летом холодно, конец лета и осень будут знойными и безветренными. 45. Если дуб обильно плодоносит, будет очень много бурь. Если на вершине горы отвесно стоит облако, это примета бури, о которой Архилох сочинил такие стихи:

Главк, смотри, уж будоражат волны море глубоко,

И вокруг вершин Гирейских круто стали облака, -

Признак бури.

(Пер. В. Вересаева)

Если облака имеют однородный цвет, оттенка пергамена, они предвещают бурю. Когда к неподвижным облакам ветер песет другие, а те по-прежнему стоят на месте, это примета бури.

46. Если зимой Солнце, показавшись на миг из-за облаков, вновь скрывается, и так повторяется дважды и трижды, погода весь день будет бурной. Звезда Гермеса, появляясь зимой, предвещает холод, летом - зной. Если в ясную погоду пчелы не отлетают далеко от гнезда, но кружат возле него, это указывает на приближающуюся бурю. Волчий вой предвещает бурю в течение ближайших трех дней. Если волк в зимнюю пору устремляется к возделанной земле или вторгается на нее, он предвещает немедленную бурю.

47. Есть и такая примета сильных бурь и ливней, как появление осенью большого числа ос, а также прилет белых птиц на возделанные поля. И вообще, если дикие звери приходят на возделанные земли, это означает северный ветер и великую бурю. Если западный склон Парнета и та его сторона, что обращена к Филе, в период северных ветров загорожены облаками, это примета бури.

48. Если случается жестокая жара, она потом, как правило, отдает долг, и зима бывает суровой. Если весна изобилует дождями, на равнинах и в низинах вслед за тем наступает жестокий зной. Поэтому необходимо смотреть, как начинается эта пора. Когда бывает очень ясная осень, весна обычно оказывается холодной, а поздняя и холодная весна влечет за собой запоздалое лето и, как правило, душную осень.

49. Если дубы приносят особенно много плодов, это обычно бывает приметой суровой зимы, а иногда, говорят, случаются и засухи. Если поймать крота и посадить его в кувшин, прикрыв дно глиной, то звуки, которые он издает, будут предвещать ветер или вёдро. Есть и такая повсеместно известная среди народа примета: мыши дерутся из-за сора и принимаются носить его к буре.

50. Приметы вёдра следующие. Если Солнце на восходе сияет, но без опаляющего жара, и не несет на себе никакой отметины, оно предвещает вёдро. Это относится и к Луне в полнолуние. Если в зимнюю пору та часть неба, куда садится Солнце, сохраняет чистоту, это предвестие вёдра, но если Солнцу за последние несколько дней приходилось с ясного неба опускаться в пасмурную область, предсказание неопределенно. Равным образом и в бурную погоду, если та часть неба, куда садится Солнце, остается чистой, это предвестие вёдра. Если зимой Солнце на закате окрашено в бледный цвет, оно предвещает вёдро.

51. Если на третий день рога Луны ярки, это примета вёдра. Вёдро предвещают и Ослиные Ясли, когда они появляются на небе чистыми и яркими. Когда гало образуется и рассеивается равномерно, это примета вёдра. Легкие рассеянные облака зимой предвещают вёдро. Если отчетливо видны вершины Олимпа, Афона и вообще важных для предсказаний гор, это примета вёдра. Вёдро предвещают и облака, опоясывающие эти горы возле самого моря. То же значение имеют и облака, которые после дождя окрасились на закате в бронзовый цвет: после этого, как правило, погода на следующий день будет ясной.

52. После тумана дождя либо не бывает, либо он незначителен. Если журавли отправляются в полет и не поворачивают назад, они предвещают вёдро - ведь они не начинают пути прежде, чем увидят перед собой чистое небо. Зимой тихий крик совы предвещает вёдро, и то же значение имеет ее тихая песнь ночью во время бури. А морская сова, если она запоет в бурю, предвещает вёдро, а если в вёдро - бурю. Если одинокий ворон тихонько каркает или если, каркнув три раза, он повторяет свой крик раз за разом, это предвестие вёдра…

53. Если ворона трижды прокаркает на рассвете, она предвещает вёдро, так же как если она поет потихоньку вечером во время бури. Если королек на рассвете вылетает из норы, из ограды или из дома, он предвещает вёдро. Если во время бури, налетевшей с севера, в северной части небес возникает белое зарево, а с противоположной стороны, на юге, образуется плотная туча, в большинстве случаев это означает перемену к вёдру. Если борей [С] сильным дуновением гонит множество туч, это примета вёдра.

54. Если овцы случаются позднее срока, они тем самым дают указание на ясную погоду. Если вол ложится на левый бок, он предвещает вёдро, а если на правый бок - бурю. То же самое можно сказать о собаке. Появление множества кузнечиков предвещает нездоровый год. Если светильник горит спокойным пламенем во время бури, это примета вёдра; вёдро настанет и в том случае, если по краям его видны словно блестящие просяные зерна, а также если фитиль кольцом окружает яркая черта.

55. Урожай фисташки указывает время для сева: дерево это плодоносит в три приема, и первый его урожай дает примету для первого сева, второй - для второго и третий - для третьего; и насколько каждый из этих урожаев окажется изобилен и принесет спелые плоды, таким будет и результат соответствующего ему сева.

56. Нижеследующие приметы, как известно, имеют силу либо для всего года, либо для его времен. Если в начале зимы стоит пасмурная погода, сменяющаяся жарой, которую затем без дождя разгоняют ветры, это означает, что ближе к весне следует ожидать града. Если после весеннего равноденствия падут туманы, они предвещают ветреную погоду вплоть до седьмого месяца, считая включительно. Если туман ложится, когда Луна в первой четверти, он предвещает на указанный срок ветер, а если он появляется, когда Луна в третьей четверти, это предвестие дождя. И чем более густыми окажутся туманы в обоих этих случаях, тем, соответственно, сильнее проявится то, что они предсказывают.

57. Также несут в себе приметы и ветры, поднимающиеся в пору образования туманов: если они дуют с востока или юга, они предвещают дождь, а если с запада или севера, это предвестие ветров и холодов. Светила, именуемые у египтян «кометами», своим появлением предвещают не только все, что указано выше, но и холода. Звезды - подобно тому, как бывает в случае равноденствий и солнцестоянии. - лают примету, как правило, не в самый день восхода, но несколько ранее или позднее.

{Прим. Вёдро - сухая, ясная погода.}