De origine gentis Romanae1.XX. 1: Однако Фабий Пиктор в книге I и Венноний пишут, что дева весталка по обычаю и, как было положено, пошла за водой для священнодействий к источнику, который был в роще Марса, но внезапно среди дождя и грозы, потеряв свою спутницу, сочеталась с Марсом
2. Dionys. Halic. Ant. Rom I, с. 74, Ρ. 187: Затем Ром, оказавшись в руках врагов, как передал Фабий, был в оковах препровожден в Альбу. Когда Ромул узнал о беде брата, то вознамерился тотчас преследовать похитителей с самыми отборными пастухами, чтобы перехватить Рома еще в пути. Но его удержал от такого шага Фаустул. Он видел, что рвение юноши слишком безрассудно. Считаясь их отцом и сохраняя до сих пор для отроков тайну, он поступал так, чтобы они не отважились быстро на что-либо рискованное, прежде чем вступят в пору расцвета. Но теперь Фаустул, побужденный необходимостью, рассказал обо всем Ромулу наедине. 4. Когда же юноша узнал подробности о постигшей их участи, с самого начала он был тронут страданиями матери и заботами Нумитора. Поэтому после многократных бесед с Фаустулом он решил удержаться от немедленного броска, но подготовив силы побольше, освободить всю свою семью от беззакония Амулия. И он отважился на крайний риск за величайшие награды судьбы и уже вместе с дедом по матери совершить то, что тому показалось бы угодным.
LXXXI. Когда Ромул решил, что так будет лучше всего, он созвал всех поселян и попросил их поспешить изо всех сил в Альбу, но не входить всем вместе в одни и те же ворота, дабы у находящихся в том городе не возникло никакого подозрения, а затем дожидаться на площади и быть готовыми выполнить любое приказание, после чего сам он первым отправился в город. 2. Тем временем те, кто вел Рома, представили его царю и начали рассказывать про все оскорбления, полученные от близнецов. Они выставляли свои раны, грозясь покинуть загоны, если не добьются отмщения. Амулий же, возжелав угодить как сошедшейся толпе, так и Нумитору (тот случайно присутствовал там и разделял негодование вместе с клиентами), а также стараясь, чтобы в стране был мир и вместе с тем с подозрением глядя на самонадеянность юноши, в чьих словах сквозила непреклонность, изрекает такой приговор: назначить Нумитора ответственным за наказание Рома, говоря, что лучше всего, чтобы совершивший ужасное деяние претерпел бы за это не от кого иного, как от пострадавшего. 3. Пока пастухи Нумитора вели Рома со связанными сзади руками и осыпаемого оскорблениями, сопровождавший их Нумитор был поражен какой-то царственной красотой тела юноши и заметил благородство духа, которое тот сохранил в тяжелых обстоятельствах, не взывая к жалости, не проявляя назойливости, как поступают все в подобных случаях, но шел навстречу своему жребию в благопристойном молчании. 4. Когда же они добрались до своего поселения, Нумитор, приказав прочим удалиться, спросил оставшегося с ним наедине Рома, кто он и из каких, так как он способен оказаться не тем человеком, кем был. На это Ром ответствовал, что знает от своего воспитателя лишь то, что он с братом-близнецом еще младенцем был выброшен в лес сразу после рождения и воспитан, подобранный пастухами. Помедлив немного после краткого раздумья, Нумитор, то ли заподозрив толику правды, то ли по внушению божества, для прояснения дела говорит ему: 5. "То, что ты оказался передо мной, Ром, дабы претерпеть, что бы я тебе ни присудил, и так как доставившие тебя сюда много ущерба понесли от твоих рук и свято уверены, что ты должен умереть, - все это понимающему человеку объяснять не надо. Если же я избавлю тебя от казни и всякого другого наказания, почувствуешь ли ты ко мне благодарность и поможешь ли мне в нужде, что послужит общему благу для нас обоих?" 6. Отрок в ответ заявил, что надежда на спасение вдохновляет лишенного ее все говорить и обещать владыкам. Нумитор, повелев освободить его и всем уйти прочь, знакомит его со всеми перипетиями собственной судьбы: как его брат Амулий, лишил его царства и отнял у него детей, тайно умертвив сына на охоте и заключив дочь в темницу, а кроме того совершал все прочие злодеяния, обращаясь с ним, как господин с рабом.
LXXXII. Высказав это и пролив много слез вместе со словами, Нумитор начал просить, чтобы Ром сделался мстителем за все бедствия, причиненные его семье. После того как юноша охотно принял его предложение и потребовал, чтобы тот немедленно приступил к делу, Нумитор похвалил его пыл и сказал: "Я выберу подходящее время, а ты пока пошли брату тайно от всех других весть, давая знать, что ты жив, и требуя, чтобы он явился как можно скорее". 2. Вслед за ним находят и отправляют того, кто способен добросовестно выполнить службу. Тот же, встретив невдалеке от города Ромула, разъясняет доверенную ему весть. Ромул же возрадовался и устремился к Нумитору. Заключив обоих в объятья, он сначала приветствует их, а затем рассказывает о том, как его с братом выбросили и воспитали и обо всем прочем, что он узнал от Фаустула. А так как остальные ждали, чтобы история оказалась правдой, то нуждались в немногих свидетельствах, чтобы поверить, и рассказ был им в радость. Когда же они узнали друг друга, то сразу условились обо всем и стали раздумывать, каким способом и случаем удобнее предпринять нападение. 3. Пока они занимались этим, Фаустула отводят к Амулию. Поскольку он из опасения, как бы Нумитору не показалось неправдой, то, что говорит Ромул, который оказался обличителем столь важного дела без достаточных доказательств, захватив в качестве свидетельства корыто, в котором выбросили младенцев, вскоре поспешил в город. 4. Но когда он проходил в большом смятении через ворота и больше всего старался, чтобы никто не понял, что он несет, его заметил один из стражников (так как из опасения перед нападением врагов ворота охраняли самые верные царю люди). Этот страж хватает Фаустула и, считая, что можно разузнать то, что он скрывал, силой срывает с него одежду. Но как только он увидел корыто и опознал смущенного человека, он потребовал сказать, откуда такое смущение и с каким намерением он не вносит открыто барахло, которое не имеет смысла скрывать. 5. Тем временем к нему стекаются многие стражники, один из них узнает корыто, в котором он сам доставлял детей к реке, и он возвещает об этом присутствующим. Тогда собравшиеся влекут Фаустула к самому царю и рассказывают о том, что случилось. 6. Амулий начал запугивать Фаустула угрозой пытки, если он добровольно не скажет правду, но прежде спросил, живы ли дети. И как только узнал об этом, поинтересовался, каким образом они спаслись. А после того как Фаустул изложил, как все случилось, царь сказал: "Ну-ка, коли ты действительно владеешь истиной, скажи, где они теперь могут находиться? Несправедливо ведь им влачить жизнь среди пастухов, в то время как мне они приходятся родственниками и спасены не иначе как по промыслу богов".
LXXXIII. Фаустул же, заподозрил неладное в такой необъяснимой нежности и встревожился, что тот говорил не то, что думал на самом деле, а поэтому отвечает такими словами: "Дети находятся в горах, ведя жизнь пастухов, я же лично был послан ими к матери, чтобы открыть ей, какова их участь. Услыша, что она под твоей охраной, я намеревался связаться с твоей дочерью, чтобы она отвела меня к ней. А корыто я нес, чтобы сопроводить слова ясными доказательствами. И вот теперь, когда ты решил доставить юношей сюда, я рад. Так что отправь, кого хочешь вместе со мной. Я предоставлю пришедшим детей, и они расскажут им о твоих намерениях". 2. На самом деле он так сказал, пытаясь найти для юношей отсрочку от верной смерти и вместе с тем надеясь скрыться от ведущих его, когда он окажется в горах. Амулий же срочно посылает вернейших из оруженосцев с тайным приказом схватить тех, на кого им укажет свинопас, и как можно скорее доставить к нему. Проделав это, он замыслил тотчас призвать брата и держать его под стражей без оков, до тех пор пока обстоятельства не улучшатся. Так что он призывает Нумитора под видом каких-то дел. 3. Но отправленный вестник, благодаря расположению к находящемуся в опасности Нумитору и жалея его в беде, и из сострадания к его судьбе, изобличает перед Нумитором замысел Амулия. Нумитор, указав юношам на нависшую над ними опасность и приказав им проявить себя доблестными мужами, прибыл ко дворцу, ведя немалый вооруженный отряд из клиентов, друзей и верных слуг. К ним присоединились люди, крепким боевым строем пришедшие с полей в город, минуя Форум, спрятав под одеждой мечи. Все они единым натиском преодолевают вход, охраняемый немногими тяжеловооруженными пехотинцами, без труда закалывают Амулия и после этого захватывают крепость. Такое освещение событий дано Фабием.
3. Плутарх. Ромул 14: Похищение женщин состоялось, согласно Фабию, на четвертом месяце после основания города.
Dionys. Halic. Ant. Rom 11, 38: По сообщениям Фабия и Цинция, ее охватила страсть к кольцам и браслетам, которые они носили на левых руках и пальцах. Ведь сабиняне украшались тогда золотом, будучи не менее преданы роскоши, чем тиррены.
Dionys. Halic. Ant. Rom IV, с. 15: А как сообщает Фабий, Туллий разделил всю сельскую округу на двадцать шесть частей, которые нарек также трибами, прибавив к ним четыре, что были в самом городе, так что, по его словам, при Туллии оказалось тридцать триб.
Ab Urbe condĭta I, 44: Передают, что в тот раз переписано было восемьдесят тысяч граждан; древнейший историк Фабий Пиктор добавляет, что таково было число способных носить оружие.
7. Dionys. Halic. Ant. Rom IV, с. 6: Я хочу, прервав ход повествования, изложить основания, по которым я не согласился с Фабием и с остальными историками, которые пишут, что оставленные Тарквинием дети были его сыновьями, чтобы кто-либо из тех, кто натолкнется на эти исторические сочинения, не принял бы за мою небрежность то, что я написал не "сыновья", но "внуки" его. Ведь пишущие о них рассказывают эту историю совершенно необдуманно и легкомысленно, не проверив ничего из невозможного и необычайного, что перечеркивает ее.
8. Dionys. Halic. Ant. Rom IV, с. 30: Здесь я снова вынужден вспомнить о Фабии и высказать ему упрек за небрежность в отношении хронологии. Ведь, заведя речь о кончине Аррунта, он ошибается не только в том, как я сказал ранее, что написал, будто Аррунт был сыном Тарквиния, но и в другом, заявив, что после смерти он был похоронен своей матерью Танаквиль, а она в это время уже не могла быть живой. 3. Ведь Танаквили, как указано было вначале, когда почил царь Тарквиний, было семьдесят пять лет; а к этим семидесяти пяти надо добавить еще сорок других лет; поскольку из погодных записей мы узнали, что Аррунт умер в сороковой год правления Туллия. Выходит, что Танаквили должно было исполниться сто пятнадцать лет. Таким образом, в рассказе Фабия выявляется мало усилий в отыскании истины.
9. Dionys. Halic. Ant. Rom IV, с. 64: И вот в это самое время Секст, старший из сыновей Тарквиния, был отправлен отцом в город Коллацию для выполнения каких-то военных обязанностей и остановился там у родственника, Луция Тарквиния, которого прозывали Коллатинским. Фабий говорит, что этот человек был сыном Эгерия, о котором я ранее рассказал, и что Тарквинию, который первым царствовал над римлянами, он приходился племянником со стороны брата, а назначенный правителем Коллации, по пребыванию в этом городе, и сам был назван Коллатинским, и потомкам своим то же прозвание оставил. Я же верю тому, что он приходился внуком Эгерию, если в самом деле был ровесником сыновей Тарквиния, как передали и Фабий, и остальные сочинители; тем более, что сроки подтверждают мое предположение.
10. Ab Urbe condĭta 1, 55: Царь становится все щедрей на расходы, и выручки от пометийской добычи, которая была назначена, чтобы поднять храм до кровли, едва достало на закладку основания. (8) По этой причине, а не только потому, что Фабий более древний автор, я скорее поверил бы Фабию, по чьим словам денег было только сорок талантов, (9) нежели Пизону, который пишет, что на это дело было отложено четыреста тысяч фунтов серебра - такие деньги немыслимо было получить от добычи, захваченной в любом из тогдашних городов, и к тому же их с избытком хватило бы даже на нынешнее пышное сооружение.
11. Dionys. Halic. Ant. Rom VII, с. 71: Конечно, другой бы решил, что и сами совершаемые ныне в городе обряды дают достаточно немаловажных указаний на древние нравы. Но чтобы кто-нибудь не счел это обоснование слабым в силу того неправдоподобного предположения, что, захватив весь эллинский мир, римляне охотно переняли бы лучшие обычаи, отвернувшись от своих собственных, я приведу свидетельство из того времени, когда они еще не имели верховенства над Элладой и даже господства над какой-либо другой заморской территорией, используя авторитет Квинта Фабия и ни в каком ином ручательстве более не нуждаясь, - ведь он самый древний автор из написавших о римской истории и приводит доказательства не только из числа того, что услышал от кого-то, но также из того, что сам знал.
12. Ab Urbe condĭta II, 40: Уведя легионы из римской земли, вызвал он против себя тяжкую ненависть и погиб, - какою смертью, о том рассказывают по разному. Впрочем, у Фабия, древнейшего из писателей, сказано, будто дожил он до глубокой старости - во всяком случае, будто на склоне лет он не раз говаривал, что старику изгнание еще горше.
13. Ab Urbe condĭta VIII, 30: Начальник конницы, как бывает обычно при таком разгроме врага, завладел множеством доспехов; он приказал свалить вражеское оружие в огромную кучу, поджег ее и спалил, потому ли, что дал такой обет какому-то богу, или же, если верить рассказу Фабия, сделал это, чтобы диктатор не мог насладиться плодами его победы, то есть написать на военной добыче свое имя и везти ее с собой во время триумфа.
14. Ab Urbe condĭta Χ, 37: Фабий пишет, что оба консула вели войну и в Самнии и под Луцерией, что войско совершило переход в Этрурию (но какой из консулов его при этом вел, не уточняет), и что под Луцерией обе стороны потеряли много убитыми; (15) именно в этом сражении дан был обет о храме Юпитеру Становителю; этот обет еще ранее дан был Ромулом, однако тогда выделен был только священный участок, то есть место, освященное для храма, и только в этом году сенат из богобоязни повелел все-таки выстроить храм, ибо государство уже вторично было связано одним и тем же обетом.
15. Polybius 1, 14, 3 и 15: Остановиться на этой войне побуждало меня, кроме вышесказанного, и то обстоятельство, что писавшие о ней Филин и Фабий, хотя и почитаются весьма сведущими историками ее, сообщают нам известия не вполне точные. (2) Принимая, впрочем, во внимание жизнь их и настроение, я не думаю, что они намеренно говорили неправду, мне кажется, с ними случилось нечто подобное тому, что бывает с людьми влюбленными. Так, благодаря своему настроению и вообще благоговению к карфагенянам Филин находил все действия их разумными, прекрасными и великодушными, во всем этом совершенно отказывая римлянам. Фабий поступал наоборот.
16. Polybius I, 58: И здесь обе стороны пустили в ход одна против другой всю изворотливость и силу, какие потребны в деле осады, претерпели всевозможные лишения, испытали все виды нападения и обороны, пока наконец "не пожертвовали победного венка богам" не потому, как уверяет Фабий, что не в силах были терпеть дольше, но потому что сделались нечувствительными к страданиям и неодолимыми.
17. EVTROPIVS. BREVIARIVM HISTORIAE ROMANAE III, 2: В консульство Луция Эмилия (225 г.) огромное войско галлов перешло Альпы. Но на стороне римлян выступила вся Италия и, как сообщает об этом историк Фабий, который сам был свидетелем этих событий, для этой войны было набрано 800 тыс. чел.
Orosius IV, 13: И вот консулы, весьма обеспокоенные, для защиты государства собрали силы всей Италии. В результате этого, как передается, в войске обоих консулов насчитывалось восемьсот тысяч воинов, как написал историк Фабий, который участвовал в той самой войне.
18. Polybius III, 8: Римский историк Фабий утверждает, что причиною войны с Ганнибалом было корыстолюбие и властолюбие Гасдрубала вместе с обидою, нанесенною заканфянам. Ибо, говорит он, Гасдрубал, достигнув сильной власти в Иберии, по возвращении в Ливию задумал ниспровергнуть учреждения карфагенян и изменить форму правления их в единодержавие; однако первые государственные люди Карфагена, постигнув заранее его замыслы, составили с целью сопротивления заговор. Догадавшись об этом, Гасдрубал, продолжает Фабий, удалился из Ливии и с этого времени управлял делами Иберии по собственному усмотрению, не соображаясь с волею сената карфагенян. Между тем Ганнибал, который с детства был пособником и подражателем Гасдрубала, а теперь наследовал ему в Иберии, управлял делами в духе Гасдрубала. Так и последнюю войну с римлянами он начал по собственному почину наперекор карфагенянам; ибо ни один значительный карфагенянин не одобрял действий Ганнибала относительно города заканфян. Рассказав это, Фабий прибавляет, что по взятии названного только что города явились римские послы в Ливию и объявили, что карфагеняне должны или выдать им Ганнибала, или принять войну.
19 Ab Urbe condĭta. XXII, 7: Такова была знаменитая битва у Тразименского озера - одно из самых памятных бедствий народа римского. Пятнадцать тысяч римлян было убито в бою; десять тысяч, рассеявшись по всей Этрурии, разными дорогами добрались до Рима; (3) две с половиной тысячи неприятелей погибли в бою и многие после от ран. Другие писатели говорят, что убитых с обеих сторон было гораздо больше; (4) я ничего не хочу попусту преувеличивать - к этому весьма склонны писатели - я придерживаюсь Фабия, современника этой войны, автора весьма осведомленного.