Введение

Между Ксенофонтовой Элленикой и Иудейской войной Иосифа Флавия ни одного греческого исторического произведения не уцелело полностью. За истекший период первые пять книг Полибиевой "истории" представляют собой самый длинный сохранившийся пласт непрерывного исторического прозаического повествования. Этот разрыв не является результатом снижения количества исторических сочинений: собрание фрагментов греческих историков Феликса Якоби включает в себя сотни авторов эллинистической эпохи, большинство из которых являются для нас лишь именами. Но из других, например, из Феопомпа и Эфора, поздние писатели сохранили значительное число цитат и парафраз в своих работах. И хотя члены "большой тройки" Геродот, Фукидид и Ксенофонт оставались наиболее известными историками на протяжении всей античности, литературная критика указывает на то, что некоторые авторы эллинистического времени были еще читаемы, по крайней мере, в литературных кругах, в ранней Римской империи (Lucian, Hist. conscr. 2; Dion. Hal. Pomp. 3). Многочисленные факторы способствовали исчезновению их трудов, в том числе деятельность компиляторов и эпитоматоров и триумф кодекса над папирусным свитком. В каком-то смысле мы должны считать, что нам еще повезло иметь даже малую информацию об эллинистических историках. Это отсутствие современного литературных свидетельств очевидно влияет на нашу способность реконструировать историю греческого мира в эпоху эллинизма. Мы опираемся на более поздних авторов вроде Диодора, Арриана, Плутарха или даже Юстина, чтобы предоставить очертания политических и военных событий периода, и мы целиком зависим от эпиграфических источников в попытках заполнить пробелы, которые часто оставляют их сообщения. Но утраты влияют даже сильнее на изучение античной историографии. Понятно, что многое из того, что говорят ученые об историописании в Древней Греции вытекает из авторов, чьи произведения выжили в полном объеме. Скудость наших свидетельств об эллинистических историках не позволяет не только сделать выводы о характере их собственных произведений, но и вписать их в более широкое развитие греческой историографии. Частично в результате этого, я полагаю, ученые часто рисуют мрачную картину исторического сочинительства в этот период. Обычно один Фукидид на Монблане, затем греческое историописание спускается в темную долину эллинистической историографии и вылезает, но лишь на мгновение, на плечах Полибия. Моя цель состоит не в том, чтобы низвергнуть Фукидида с его благородных вершин или поднять эллинистических историков до уровня их предшественника, но я считаю, что этот традиционный рельеф греческой историографии должен быть повторно рассмотрен. Своей работой я надеюсь внести свой вклад в процесс переосмысления написания истории Древней Греции, сфокусировавшись на одном историке, Тимее из Тавромения (приблизительно 350-260 до н. э). Остатки его работы дают прекрасную возможность для решения некоторых из основных моментов, усложняющих изучение эллинистической историографии. Для того, чтобы хотя бы начать изучать потери исторических трудов этого периода, мы должны разработать и использовать рациональную методологию, которая будет учитывать эти проблемы. В своей книге буду двигаться в трех направлениях. Во-первых, я помещу Тимея в его исторический контекст и понаблюдаю, какое влияние переменчивые судьбы Афин начала третьего века оказали на его работу. Я также рассмотрю интеллектуальную среду, в которой Тимей работал, и с точки зрения места (Афины) и с позиции времени (ранний эллинистический период), чтобы увидеть, играл ли он какую-либо роль в академических и литературных дебатах дня. Наконец, я исследую Тимея историографически, сосредоточившись кроме прочего на его отношении к написанию истории. Я прихожу к заключению что цель, с которой более поздние авторы использовали его работу, сильно навредила ему, и что вопреки традиционному портрету Тимей не был ни уединенным мизантропом, ни эскапистом, но напротив по сюжетам и структуре рассказа он приближался к Геродоту.