Умеренность и добросовестность ваша, Квириты, качества, прославлявшие вас между всеми народами, внушают мне страх за вас, когда я говорю о тиранстве Л. Суллы. Судя сами по себе, не предполагая других способными к злодействам, о которых самая мысль далека от вас, вы незаметно попадете в расставленные для вас сети. Особенно когда дело идет о человеке, основавшем все свои надежды на злодействе и коварстве; все его ручательство и безопасность заключается в том: быть хуже и ненавистнее, чем вы можете предполагать, и от вас порабощенных отнять всякое помышление о свободе, преисполнив меру ваших зол. Если же вы и провидете что, то вы удовольствуетесь отклонить от себя опасность, а не отмстить виновнику её. Товарищи и сотрудники этого человека, нося славные имена, происходя от предков, совершивших славные подвиги, к непонятому моему удивлению, не стыдятся ценою собственного рабства покупать себе у него право порабощать вас. Таким образом это двойное унижение они предпочитают тому, чтобы пользоваться свободою и честно проводить жизнь под сенью законов. Славные потомки Брутов, Эмилиев и Лутациев, вы родились на ниспровержение того, что ваши предки заслужили доблестно. От Пирра, Аннибала, Филиппа и Антиоха отстаивали мы не иное что, как свободу нашу, право собственности каждого и право повиноваться одним законам, а не личности человека. Неистовый этот Ромул попрал все это и господствует над нами, как бы по праву завоевания. Не удовольствовался он гибелью войска, консула, многих именитых граждан, павших жертвою изменчивости военного счастия; но успехи не сделали его добрее и снисходительнее, а как будто еще более ого ожесточили. Он первый на памяти людей придумывал наказывать людей, которые еще не родились; еще не воспользовались благами жизни, они были уже жертвою осуждения. Таким образом он находит для себя защиту в самой громадности своих преступлений; ужасом он вас держит в рабстве, и вы опасаетесь защищать свою свободу, чтобы не впасть в злейшее рабство.
Нужно действовать, Квириты, и предупредить его, если вы не желаете упрочить ему торжество на развалинах похищенной у вас свободы. Не нужно откладывать вдаль, и обеты тут будут бесполезны. Не надеетесь ли вы может быть, что ему надоест тиранство или ему стыдно будет его, и что он, добровольно, к собственной гибели, откажется от власти, доставшейся ему ценою стольких злодейств. Но теперь для него дело уже идет не о славе, а о безопасности; теперь для него хороши и честны все средства, лишь бы удержать власть в руках. Итак покой и безопасность, соединенные с свободою - самый завидный удел для мирного и честного гражданина, часто им предпочитаемый деятельности, но сопряженной с заботами и трудами-уже для нас невозможны. Нам остается или раболепствовать или предписывать законы; надобно, Квириты, или самим жить в постоянном страхе или внушать его другим.
Чего нам еще ждать? Какие законы человеческие не попраны и божественные не осквернены? Народ Римский, еще недавно повелитель всех народов земли, ныне попран, унижен, презрен, обнажен от покрова законов, чести, славы, власти, возможности полезной деятельности, не имеет избытка и в той самой пище, которая дается невольникам. Многие союзники и большая часть Латинцев, полученное от вас за многие и полезные услуги, право гражданства утратили по произволу одного человека. Родовая поземельная собственность невинного простого народа досталась в награду за преступления немногим спутникам его. Законы, судебная власть, общественная казна, провинция, цари - все принадлежит одному; наконец он же присвоил себе над согражданами право жизни и смерти; при нем видели вы человеческие жертвы и гроба, орошенные кровью граждан. При таких обстоятельствах, что же остается нам, как взявшись за оружие иди отмстить или честно умереть? А умереть - подо всем, как бы ни защищена была жизнь наша; терпеливо же дожидаться горькой участи, ничего не предпринимая, свойственно разве слабому характеру женщины.
Но Сулла говорит, что я бунтовщик за то, что преследую грабивших отечество во время смут и что ищу войны я, домогающийся только возможности оставаться покойным под защитою законов. Точно как будто спасение и безопасность вас и отечества зависели оттого, чтобы Веттий Пицентянин или писец Корнелий разделили себе чужую собственность, честными трудами нажитую; для той же цели вам нужно подтвердить приговор гибели многих граждан, вина которых заключалась в одном богатстве. Для того погибли в мучениях многие именитые люди, другие бежали, город осиротел; имения и пожитки несчастных его жителей, как бы военная добыча, захваченная у Кимвров, проданы с аукциона или розданы в подарки. Но, мне скажут, ты сам покупал имения опальных граждан; не верх ли злодейств этого человека, что никому не дозволено было безнаказанно оставаться честным. Теперь, я то, что купил по чувству робости, и за что платил наличные деньги, возвращаю прежним законным владельцам и не допущу на себя подозрения, что я обогатился во время бедствия соотечественников. Положим конец господству безумия с одной, и излишнего терпения с другой стороны, Римские войска сражались одно с другим и обращали на своих оружие, назначенное для чужих. Положим конец таким позорным и преступным действиям; Сулла же на этот предмет иного мнения; он не только не жалеет о случившемся, а относит его к своей чести; даже если бы это возможно было, готов снова начать все, что было. Дело впрочем уже не в том, что он за человек, какого вы о нем мнения, но осталось ли у вас довольно присутствия духа для собственной обороны? Вот в этом я сомневаюсь. Берегитесь, как бы выжидая друг от друга первого примера, вы не были предупреждены не открытыми силами его, незначительными и пустыми; но вашею же беспечностью докажете вы, что он столько же может надеяться на счастие, сколько и на собственную смелость.
Рассмотрите, кто за одно с ним, кроме немногих приближенных, опозоривших себя злодействами наравне с ним? А торжество всех кончилось для каждого весьма не одинаково. Не воины ли Суллы за него? Они, которые проливали кровь для приобретения богатств Тарруле и Сцирру, самым позорным рабам? Или не те ли партии Суллы, которым предпочтен в гражданских должностях Фузидий, гнусный и подлый человек, недостойный названия мужчины; ему достаточно получить место, чтобы его опозорить. Итак, с надеждою смотрю я на победоносное войско, которое столькими трудами и ранами не заслужило себе ничего, кроме - тиранна. Может быть воины взялись за оружие для ниспровержения власти трибунов, с таким трудом основанной вашими предками для защиты прав их и власти? Ну так они получили прекрасное вознаграждение! Будучи сосланы в леса и в болота, они видят награды немногих, а себе ничего, кроме посрамления и обиды.
Откуда же в нем столько самоуверенности и смелости? Оттого, что счастие служит самим лучшим прикрытием порокам; с изменением же его Сулла столько же будет презираем, сколько прежде внушал страха. Не потому ли надеется на успех, что своему преступлению и отцеубийству придает наименования согласия и мира? Он утверждает, что народ Римский не прежде будет наслаждаться спокойствием, как когда чернь будет лишена поземельной собственности, когда имущество граждан будет достоянием грабежа, а власть, принадлежность народа Римского, достанется ему одному. Если вы хотите испытать, каков мир и спокойствие, обещаемые вам Суллою, то вы этим будете причиною страшных смут в отечестве и гибели его; подтвердите предложенные им законы, примите от него спокойствие вместе с рабством и завещайте потомкам неслыханный пример, как народ Римский собственною кровью стяжал себе рабство. Я, хотя занимаю высшее место в управлении, достаточное для чести имени моего, для достоинства и даже безопасности моей; но не намерен заботиться о себе только, и предпочту борьбу за вольность, сопряженную с опасностью, спокойствию, могущему повлечь за собою рабство. Если вы одобряете слова кои, Квириты, с помощью богов последуйте за консулом вашим М. Эмилием; он будет вашим вождем в начинающейся борьбе за вольность и за ваши права.
Почтенные Сенаторы, мое самое задушевное желание, чтобы отечество было спокойно или, в случае опасности, находило скорую защиту в лучших гражданах, чтобы смуты и злые начинания падали на голову виновников. Вижу совсем другое, волнения и беспорядки повсюду, и те же люди их производят, на чьей бы обязанности лежало предупреждать их. Короче, благонамеренным и честным людям приходится исполнять волю людей дурных и зловредных. Вы конечно не желали бы войны; теперь же боритесь за оружие, потому что так угодно Лепиду; впрочем, не вздумается ли кому нибудь из вас до того крепко держаться мира, что он станет терпеливо сносить его неприязненные действия? Боги благие, не оставьте хоть вы своим покровительством этот город, совершенно отложивший о себе всякую заботу! М. Эмилий, самый последний из людей преступных, о котором трудно решить чего в нем более, злобы или неспособности ни к чему, командует войском для уничтожения вашей вольности, и из презренного сделался страшным. Вы же медлите, колеблетесь, ни на что не хотите решиться, ищете мира на словах и в предсказаниях жрецов, а защищать его не хотите; вы не хотите знать, что слабость определений ваших унижает достоинство ваше и ободряет вашего противника. Основательно ли я говорю - рассудите сами. Не приобрел ли он грабительством консульство? А за бунт наградили вы его провинциею и войском. Получив такую награду за свои преступления, что ему теперь остается получить в случае, если бы он действовал хорошо и честно?
Не полагаете ли вы, что те, которые решились истощить до последнего все средства примирения, отправляя посла за послом, предлагая всевозможные пути к соглашению, заслужили по крайней мере благорасположение Лепида? Ничуть, он их считает презренными, недостойными руководствовать общественными делами, и готовою своею добычею; робостью нельзя снискать честного мира, потерявши его раз. Что касается до меня, то я с самого начала, видя волнение в Этрурии, созвание людей опальных, покушение подкупить граждан, говорил, что время действовать скоро и решительно, и был в числе немногих принявших совет Катулла. Те же, которые восхваляли какие-то благодеяние рода Эмилиев и приписывали величие народа Римского его великодушию, склонности всегда прощать, утверждали, что Лепид ничего противозаконного не делает, когда он своевольно взялся за оружие для уничтожения вольности; они таким образом причинили вред отечеству, стараясь приобресть выгоды и покровительство. Лепид тогда был не более, как разбойник с шайкою головорезов и прислужников, из коих ни один не пожертвует жизнью из за поденной платы. Теперь же он в должности консула, с властью ему присвоенною, не купленною, но добровольно вами данною; под его начальством есть легаты, по закону обязанные исполнять его приказания. У него сборное место самых испорченных людей всех сословий, подстрекаемых нуждою и страстями, волнуемых сознанием совершенных ими преступлений; для этих людей в смутах раздолье, в мирное время - беда; они стараются, чтобы волнение рождало волнение, война войну. Принадлежа прежде к шайке Сатурнина, потом Сульпиция, потом Мария а Дамазиппа, теперь они нашли себе достойного главу в Лепиде. Этрурия и окрестные страны готовы взяться за оружие; к тому же склоняют Испанию. Мидридат угрожает войною соседним народам, платимая коими дань только нас и поддерживает. Одним словом государству угрожала бы страшная опасность, будь только во главе волнения человек способный.
Молю и заклинаю вас, достопочтенные отцы, обратите внимание на нынешние обстоятельства, не допустите своеволию и склонности к злодейству заразить еще невинных. Если за дурные действия вместо наказания последует награда, то не легко удержаться на стезе добра, не видя воздаяния. Не ждете ли вы, что, снова подвинувшись с войском к городу, Лепид опустошит его огнем и мечем? От теперешних его действий этого не трудно ожидать, даже скорее чем можно было предполагать, чтобы вместо мира и доброго между гражданами согласия перешел он к междоусобной войне. А он ее начал в попрание всех законов божественных и человеческих, не за свою или, как он утверждает, приверженцев обиду, но для ниспровержения законов и вольности. Его мучит и волнует честолюбие и страх наказания; не имея твердого характера и правил, он беспрестанно меняет свои предположения; ненавистник мира, для него страшного, он не имеет довольно решительности вести войну; всего страшнее ему потерять возможность своеволия и роскоши, и более всего рассчитывает он на вашу беззаботность. Сам не знаю как назвать то, что управляет вами, робость ли, леность или безрассудство. Каждый из вас видит опасность, приближающуюся как молния, но и каждый желает только одного: его бы она не поразила; отклонить же общую ото всех опасность, о том ни у кого нет заботы. Обратите, прошу вас, внимание, как изменилось положение дел; зло общественное прежде искало тайны, средства же против него приготовлялись явно; таким образом благонамеренные люди легко предупреждали ковы злых. Теперь же враги общественного порядка и согласия действуют открыто, защитники же его скрываются. Те явно берутся за оружие, вы же трепещете в страхе.
Чего же вы еще ждете? Неужели вам стыдно или жаль действовать так, как следует? Может быть вас трогают слова Лепида; но он, говоря, что домогается возвратить каждому свое, захватывает чужое. Он домогается уничтожения законов, силою наложенных - сам, насильственно с оружием в руках, ищет утверждения права гражданства за теми, которые, по его же признанию, никогда его и не теряли; он домогается восстановления трибунской власти для упрочения общего мира и согласия между гражданами, тогда как эта самая власть была искони виновницею всех смут. Бессовестный и злейший человек! Могут ли тебя трогать бедность или бедствия граждан тогда, как у тебя самого нет ничего своего, что бы не было приобретено оружием или обидою? Ты домогаешься вторичного консульства, но сдал ли ты первое? В войне ты ищешь средств к восстановлению доброго согласия, тобою же нарушенного? Изменив нам, ты не можешь быть верен и твоим приверженцам, ты - враг всех благонамеренных людей. Как ты не стыдишься людей и богов не боишься, обманув столько раз и тех и других ложными клятвами и обещаниями? Теперь, будучи таков как ты есть, и оставайся им, умоляю тебя, не клади оружия; иначе твой беспокойный нрав, не позволяя тебе остаться в покое, будет причиною беспрерывных смут и беспокойств для нас. И люди, и законы, и боги, покровители отечества, отказывают тебе в праве гражданства: иди избранным тобою путем, чтобы скорее достигнуть заслуженного тобою возмездия!
Но вы, достопочтенные отцы, доколе с терпением будете смотреть на опасность, угрожающую отечеству, и враждебным явно действиям будете противоставлять одни лишь слова? Против вас набирают воинов, явно и тайно добывают денег, выводят из городов и ставят туда гарнизоны, издают законы произвольные; на все это вы отвечаете только посольствами и декретами. Но, уверяю вас, что чем миролюбивее будете вы, тем вызовите вы более ожесточенную войну; враг ваш понимает, что он только и может рассчитывать на робость вашу, а не на справедливость и чистоту своих намерений. Утверждая, что, в предупреждение смут и междоусобного кровопролития, вооруженному Лепиду не должно противоставлять сопротивления, вы сами себе готовите участь побежденных, тогда как вам бы следовало предписывать законы, а не принимать их. Советовать вам во что бы то ни стало поддержать мир, значит подстрекать его - упорнее вести войну.
Если вы этого хотите, если, забыв преступные действия Цинны, возвращение которого в наш город будет вечным пятном на нашем сословия, вы и теперь готовы предоставить произволу Лепида и себя, и жен, и детей ваших, то к чему могут повести совещания и декреты, к чему прибегать к Катуллу? Тщетны его и немногих других усилия спасти отечество. Делайте, как знаете, заранее заискивайте благосклонность Цетега и других подобных ему предателей, уже готовых возобновить грабежи и поджоги, и поднять оружие на богов, покровителей наших очагов домашних. Если же вам еще дорога вольность и справедливость, то пусть декреты ваши будут вас достойны, и придадут мужества и смелости людям благонамеренным. Есть у вас вновь набранное войско; за вас старые воины поселенцы, за вас вся аристократия, в даровитых вождях вы не имеете нужды; счастие будет поборать достойнейшим; но еще немного бездействия с вашей стороны - и уже этих средств к защите у вас не будет. На основании вышесказанного мнение мое следующее: так как Лепид своевольно собрал войско из людей дурных и государством уже осужденных и с ними идет к столице, вопреки повелений Сената; то предписать Аппию Клавдию интеррексу с проконсулом К. Катулом и всем властям - принять меры к защите города и радеть о том, дабы отечеству не последовало какого либо ущерба.