Целых два года потратил Александр на подчинение своей власти двух отдалённейших северо-восточных провинций Персидской империи, тогда как на покорение всей Ассирии, Персии, собственно так называемой, и Мидии потребовался всего только один год. Разница эта зависела вовсе не от сравнительной отдалённости Бактрианы и не от конфигурации её поверхности, а от характера народа, её населяющего. В Бактрии македонцы встретились с родственными себе племенами индо-европейскими. Мидийцы и персы, представляющие собой передовую волну великого переселения народов из Ирана, уже триста лет перед тем хозяйничали в Месопотамии, но были зато окончательно поглощены её цивилизацией, так что ничего индо-европейского в них не осталось. В населении же Бактрии и Согдианы индо-европейская кровь осталась неиспорченной. Брак Александра и Роксаны явился, поэтому, как бы слиянием двух отдалённых потомков этой крови, из коих один тёк с северо-запада, а другой - с юго-востока. Родственная близость их, однако же, выразилась главным образом в одинаковом упорстве, с которым они воевали друг против друга.
Победителю Персии оставалось теперь пройти только самые южные её части. Прямо к югу, перед ним, лежала сатрапия индийская. Пройдя по ней до устьев Инда и вернувшись, затем, к Вавилону через Гедрозию, он обошёл бы вокруг всей Персии.
Северные и западные части долины Инда принадлежали Персии со времён Кира и Дария Гистаспа. Жители её платили персам ежегодную дань в виде трёхсот шестидесяти талантов золотого песку, а кроме того обязаны были служить в персидском войске. В орде, вторгнувшейся в Грецию под предводительством Ксеркса, по словам Геродота, не мало было "индийцев, носивших бумажные одежды и снабжённых бамбуковыми луками и стрелами, окованными железом". В битве при Гаугамеле участвовали также индийцы, "соседи бактриан", а кроме того было пятнадцать слонов, "принадлежащих индийцам, живущим по сию сторону Инда" (Арриан).
Но Индия всё же была страной совершенно неведомой для внешнего мира. Кир, по-видимому, совсем не входил в неё, а Дарий послал только войско к истокам Инда, а затем корабли вниз по реке, для того чтобы открыть её устья и удостовериться в возможности пройти водой до Красного моря. Об этой экспедиции мы знаем только от Геродота. "Желая узнать", - говорит он, - "где Инд - вторая река, в которой водятся крокодилы - впадает в море, Дарий послал корабли, под начальством Сцилакса из Карианды (город в Карии) и других, на которых мог положиться. Они отправились из города Каспапироса (Касуарарига) в Пактийской стране и поплыли вдоль по реке, на восход солнца, к океану, а потом через океан к западу, до тех пор, пока через тридцать месяцев не пришли к тому месту, из которого царь египетский послал финикян обогнуть Африку."
То немногое, что говорит Геродот об Индии, почерпнуто, вероятно, из донесений этого самого Сцтлакса и носит характер совсем сказочный: громадные муравьи, живущие в песчаных пустынях Востока и приносящие тот золотой песок, которым Индия платит дань Персии; полное отсутствие людей в этих пустынях; множество разнообразных племён, живущих около и говорящих на разных языках; племена эти одеваются в платье, сплетённое из тростника, наподобие мат; лодки у них камышёвые, причём камыш такой большой, что одного полена его хватает на целое судно; люди не убивают ничего живого, а питаются травой и особыми стручками, содержащими в себе семена, величиной с просяное зерно, которые они едят варёными; деревья в Индии вместо плодов по-крыты шерстью, гораздо более тонкой и красивой, чем шерсть барана; птицы и все вообще животные гораздо больших размеров, чем где бы то ни было, за исключением лошадей, которые очень малы.
Одним поколением позже Геродота, знаменитый кротонский физик Ктезий, после долгого пребывания в Персии, написал об Индии книгу, содержание которой передано у Форция. Ктезий, впрочем, сам никогда не бывал в Индии и рассказывает о ней то, что слышал от персов, т. е. очень немногое и в весьма искажённом виде. Он говорит о слонах, тиграх и обезьянах с громадными хвостами; о великолепно оперённых птицах, говорящих по-индусски, а, пожалуй, и по-гречески, если выучить их этому языку; о людях, чёрных и белых, карликах и гигантах, с хвостами и собачьими головами; о тучных, выше всякого вероятия, нивах, об озёрах, наполненных очень вкусным маслом; о пальмах, дорастающих до неба; о тростнике, растущем по берегам реки, таком толстом, что два человека не могут обхватить его стебля, и таком высоком, что мачты кораблей кажутся перед ним низенькими. Сквозь эти сказочные подробности местами проглядывается правда, но автор всё же прослыл у современников классическим лжецом.
При своём движении к югу, перейдя Гинду-Куш и вступив в долину Инда, Александр сразу попал в совсем другой мир. Дело в том, что с древнейших времён цивилизация человечества, зародившаяся на востоке, распалась на две части, совершенно изолированных одна от другой. Одна из них - Дальний Восток, сгруппировалась вокруг двух центров - Индии и Китая, а другая часть - Восток Ближний - вокруг Египта и Месопотамии, в долинах Нила и Евфрата. Две последние ветви слились между собой на средиземном море, в культуру эгейскую, руководимую сначала Грецией, потом - Римом, и послужившую основанием для современной европейской цивилизации. Александр первый привил к ней активный элемент Запада. Миссия его заключалась в скреплении этим элементом обеих цивилизаций Ближнего Востока, не касаясь цивилизации индо-китайской. Кратковременное вторжение его в Индию было лишь небольшим инцидентом, и всё же по следу, им проложенному, проникла в Европу часть индусской мудрости, как это доказывается хотя бы литературой басен, начиная с Эзопа и кончая Эбергардом Мбергским.
Задача сближения между собой двух великих цивилизаций - индокитайской с одной стороны и европейской с другой - была выполнена лишь двадцать столетий спустя, когда между Востоком и Западом открылось постоянное сообщение по морю, которому торговля дала крупный толчок. Открытие пути вокруг мыса Доброй Надежды обусловило собой прорытие Суэцкого канала.
Передовая роль в развитии европейской цивилизации, первый импульс которой был дан Александром, стала последовательно переходить к народам, населявшим берега Средиземного моря и черпавшим из них свою силу. К ним же, как к наследникам Александра, должна была перейти и забота об устройстве постоянных морских сношений Запада с Дальним Востоком.
Дорога, по которой Александр вторгнулся в Индию, т. е. горные проходы Гинду-Куша, ведущие в долину Кабула, была, по всей вероятности, таже самая, по которой за много столетий раньше шли предки индийских ариан, отделившись от главного индо-иранского корня. Их близкое родство с иранцами проявилось в ярких чертах. Языки их отличались друг от друга не более, чем северо-германское наречие отличается теперь от южно-германского, и во всяком случае меньше, чем голландский язык - от немецкого. Их религии были почти одинаковы, несмотря на реформацию, введённую на севере Заратустрой (Зороастром).
Варуна Вед есть не что иное как Агурамазда персидской мифологии; Митра (Mitra) индусов соответствует Митре (Mithra) персов; Vrtrahan, победитель дракона - такому же победителю Verethragna; индусский Адам - сын Vivasvant'a, первый смертный, соответствует Yima, сыну Vivanhvant'а. Духовенство обеих религий приготовляет совершенно одинаковое питьё для совершения богослужения (haoma Зенд-Авесты), выдавливая его из древесной заболони, протирая сквозь сито и смешивая с молоком. Одни зовут своих священников hotar, а другие - zaotar. Вообще, духовный ритуал, более стойкий, чем догматика, почти одинаков в обеих религиях.
Арианские иммигранты во времена Александра ещё отличались от коренных жителей, темнокожих дравидов, своими белокурыми волосами и голубыми глазами. Гимны Вед рассказывают о борьбе пришельцев с темнокожим Дазиусом, как Индра "многозванный" поразил Дазиуса и Симиуса (Dasyus, Cimius), уничтожив их ударом грома и, при помощи своих белокожих друзей, овладел всей страной (Ригведа 1,100,18). Арриан, в своих Indica (гл. 6), передавая рассказы современников и сподвижников Александра, говорит, что "индийцы, живущие на юге, похожи на эфиопов, потому что лица их и волосы черны; только носы у них не такие широкие и волосы не вьются. Индийцы же, живущие далее к северу, более похожи на египтян". В другом месте (гл. 18) он говорит: "индийцы худы телом, очень высоки и легковеснее всех других людей".
Во время происхождения Вед (около 1500-1200 г. до Р. Х.) индийские ариане жили в северных частях Индии, в бассейне Инда и на верховьях Ганга. Последний только однажды упоминается в Ригведе. С севера к югу, от гор до моря, бассейн Инда, занимающий теперь две провинции - Пенджаб и Синд, представляет собой площадь 750-800 квадратных миль.
Во времена Александра, однако же, индийские ариане владели большей частью северной и центральной Индии. У них тогда уже шёл средневековый период, начавшийся на тысячу лет раньше чем у нас, на Западе. Наивный объективизм периода Вед, когда люди искали только материальных благ - победы, добычи, выгоды - обращаясь за ними к внешнему миру, уступил уже своё место религиозному субъективизму. Жизнь построилась на этико-религиозных началах; стремление к сверхъестественному взяло верх над стремлением к естественному; Брама низложил Индру и Варуну; аскетизм, раскаяние, отшельничество, монахи разного рода стали заурядным явлением. Как раз в то время, когда Греция в конце шестого столетия до Р. Х. дошла до апогея своего развития, появление Будды начало новую эру в Индии.
Перенесение центра арианской жизни с Инда на Ганг было несомненной причиной радикальной перемены идей, обычаев и социальной организации, отличающей индусов четвёртого и третьего столетия до Р. Х. от народа, воспитываемого Ведами. Покорение цивилизации, значительно превосходящей их собственную, по крайней мере, во внешних проявлениях общественной жизни, привело к учреждению более централизованного государства, к замене племенного феодализма царской властью, к прочной кристаллизации кастовой обособленности, гарантированной преобладающим влиянием браминов и, в конце-концов, к развитию богатого роскошного типа цивилизованной жизни.
Старая родина индусов, Пенджаб, однако же, лишь отчасти воспользовалась реформами, перестроившими жизнь Великой, Восточной Индии. Племенная организация и управление самостоятельных радж в нём остались. Браминство и деление на касты были едва признаваемы. В некоторых районах совсем не было браминского духовенства. Население долины Ганга смотрело, поэтому, на своих соседей с Инда как на еретиков - Vratyas. Да и нельзя было иначе: они ели мясо быков с чесноком; они не выказывали уважения к священным законам - не строго держались кастовой системы, позволяли себе оскверняться различным образом, были грубы и развратны. А кроме того, они не занимались ни торговлей, ни земледелием; не понимали священного языка браминов - санскритского, а говорили на пракритском; постоянно ссорились и воевали между собой; одним словом, для населения Индии они были то же, что македонцы для греков - орда отвратительных варваров. Вообще, для нарождающейся цивилизации ничто не может быть ненавистнее тех форм жизни, которые она только-что оставила за собой, а между тем эти формы были её зародышем. Панджабский индус был лишь старозаветным индусом, как македонец - старозаветный грек. Воинственность, сохранившаяся в этих старозаветных индусах, выкупала, должно быть, их малое стремление к прогрессу, так как Арриан отзывается о них как о "храбрейшем во всей Азии народе".
В конце весны 327 г. Александр, с войском более чем в сто тысяч человек, перевалил через Гинду-Куш. Десять тысяч пехоты и три тысячи пятьсот конных воинов, под начальством Аминтаса, оставил он в Бактрии. Таким образом армия, состоявшая всего только из тридцати тысяч в битве при Иссе и из сорока пяти тысяч в битве при Гаугамеле, значительно возросла во время Туркестанской кампании. Постоянный успех и деньги привлекли к Александру весьма многих людей с Запада. Любители приключений толпами валили к нему. За одну только зиму 329- 328 гг. девятнадцать тысяч новобранцев из Македонии, Греции, Ликии и Сирии присоединились к армии Александра в Цариаспе. Такой прилив новых воинов с избытком покрывал убыль, как убитыми, так и ранеными, из коих последние представляли собой готовый контингент для колоний. Подкрепления продолжали прибывать и тогда, когда Александр стоял уже в Пенджабе.
Даже за несколько дней до выступления в обратный путь прибыли пять тысяч фракийской конницы да семь тысяч греков и македонян, так что, несмотря на всякие потери, в армии, двинувшейся вниз по Инду, считалось сто двадцать тысяч человек.
Уходя из северных провинций Персии, Александр взял, кроме того, с собой около тридцати тысяч бактриан, согдианиан, скифов и стрелков из Даана, на великолепных лошадях, с которыми турки и арабы познакомили впоследствии всю Европу.
В десять дней перешёл Александр через горы, в Кабульскую долину, оставленную им два года тому назад, и провёл в ней большую часть лета (327 г.), укрепляя основанный им тогда город, Александрию-под-Кавказом (Charikor), и подготавливаясь к дальнейшему походу.
Осенью он тронулся, вниз по долине Кофена, в Индию. В ответ на его приглашение, несколько радж из-за Инда, и в том числе друг его Таксиль, вышли к нему навстречу, с подарками и уверениями в преданности. В ста милях к востоку от Кабула, приблизительно на том месте, где стоит теперь лагерь Джелеллабад, Александр разделил свою армию на две части, из коих одна, под начальством Гефестиона и Пердикки, пошла вдоль Кофена, а другая, с Александром во главе, направилась к северу, вверх по долине Хоаспа, что ныне Конар (Читрал). Первый отряд предназначался для того, чтобы овладеть низовьями реки и, в особенности, знаменитым Киберским проходом, где в наши времена афганцы старались установить свою границу с Британской Индией. С другой стороны, сам Александр повернул к северу для того, чтобы покорив горные племена, обитавшие на истоках Кофена, обеспечить Читральские проходы, через которые шла большая дорога к Оксусу и к восточным границам Бактрии. Читральская долина ведёт прямо к Памирскому плато, на южном краю которого встретились теперь границы России и англо-индийских владений, между которыми, в начале текущего века, лежало пространство в две тысячи миль. Сюда же, между прочим, подходили и границы Китая.
Александр, по обыкновению, выбрал себе самую трудную работу. Горные номады оказали ему сильное сопротивление. Несмотря на это, однако же, он быстро взял и разрушил все их укрепления, а население обратил в бегство. Из страны аспазиан (Acvakas), живших в долине Конара, он перешёл в бассейн Панджкоры, а оттуда в долину Свата, населённую могучим племенем Ассакенанов и ведущую в Кашмир. Главный город страны - Массага - сдался победителю только после ожесточённой осады. Вскоре все города пали один за другим, и Александр пробился в долину Инда.
Среди рассказов о целом ряде трудных походов, ожесточённых битв и осад, историки упоминают об одном только мирном, идиллическом инциденте, скрасившем вторжение Александра в Индию.
Где-то на юге Конарской долины победители открыли тихую, залитую солнцем страну, в которой не только зрел в изобилии виноград, но росли лавры и даже плющ. При виде последнего, которого македонцы не встречали уже около двух лет, ими, по словам Арриана, овладела неудержимая радость. Общий характер страны, напоминавшей благословенную Грецию, вместе с сердечным приёмом, оказанным Александру местным царём, Акуфисом, а также совпадение нескольких черт индийской мифологии с греческой - культ Сивы напоминал отчасти культ Диониса - заставил македонцев считать себя неожиданно попавшими на родину и надолго сохранить воспоминание о гостеприимной Нишаде.
Между прочим, Арриан рассказывает, что когда царь Акуфис впервые встретился с Александром, то спросил последнего, чем бы он мог заслужить дружбу великого завоевателя. "Правь своей страной и пришли нам сотню лучших своих воинов", отвечал Александр. "А мне кажется", сказал улыбаясь Акуфис, "что мне удобней было бы царствовать, отослав к вам худших людей и оставив лучших себе".
Следует заметить, мимоходом, что Сива был не единственным лицом в индийской мифологии, напоминавшим божества греческие. В боге бурь и грома, Индре, греки видели Зевса-Громовержца; Кришна олицетворял для них Геркулеса, так как он, подобно последнему, тоже представляется вооружённым массивной дубиной и тоже совершил множество геройских подвигов, требовавших силы. От своих тысяч жён он имел сто восемьдесят тысяч сыновей и, подобно Геркулесу, был обожествлён после смерти.
Горцы, бежавшие перед Александром, собрались в укреплённой цитадели, которая стояла на вершине скалы, на берегу Инда. Цитадель эта слыла неприступной; по преданиям, сам Геркулес не мог её взять. Вообще относительно этого места ходило столько чудесных рассказов, что даже Арриан относится к ним с некоторым недоверием. Так, высота скалы равнялась будто бы шести тысячам футов, а окружность её - двадцати двум милям. На вершине её рос громадный лес и находилось много источников прекрасной воды, а бока были так обрывисты, что только одна узкая, зигзагообразная дорожка вела к цитадели.
По-санскритски она называлась Avarana - убежище, но греки переделали это название в Aornos - безптичная, потому что, благодаря её высоте, даже птицы, будто бы, на вершине её не водились. Между новейшими попытками определить подлинное местонахождение этой скалы наиболее вероятным является предположение генерала Аббота в его "Gradus ad Aornon". По его мнению, Aornos есть гора Mahaban, находящаяся в тридцати милях от устья Кабула и возвышающаяся на 4125 футов над уровнем моря.
Всякие трудности особенно привлекали Александра, поэтому он не остановился перед штурмом этой цитадели. Выбрав из своего войска наиболее храбрых и, между прочим, двести "товарищей", всех агрианиан, знаменитый отряд Ценуса и множество стрелков, он смело двинулся к подножию горы. По словам местных жителей, на вершине горы, как раз под цитаделью, находился выступ, с площадкой, удобной для сбора войск и нападения. Александр поручил Птоломею, сыну Лагуса, будущему основателю египетской династии, и одному из лучших своих полководцев, эту площадку. Взяв с собой агрианиан и гипаспистов, Птоломей под покровом ночи удачно исполнил это поручение, о чём дал знак Александру маленьким маяком, зажжённым на условном месте. Экспедиция прошла незамеченной неприятелем и ещё до наступления утра укрепила свою позицию турами и палисадами, что оказалось далеко не лишним, так как при первых лучах солнца неприятель напал на неё и в течение целого дня старался выбить Птоломея из засады, тогда как Александр тщетно пытался подать ему помощь. При наступлении ночи неприятель отступил в цитадель, а Птоломей успел вступить в контакт с Александром через одного перебежчика, прекрасно знавшего все тропинки горы, и к следующему утру план общей атаки был выработан.
Согласно этому плану, Александр, со всем войском, должен был постараться пробить себе путь к цитадели, в то время как Птоломей, нападая на неприятеля с тыла и с фланга, будет мешать операциям последнего. Ранним утром начался штурм. Македонцы, малыми группами или даже по одному, стали карабкаться на скалы, среди тучи стрел и целого потока громадных камней, которые обрушивались неприятелем сверху. Ожесточённая битва продолжалась целый день; Александру пришлось каждый шаг брать с боем, но к вечеру всё-таки он успел соединиться с Птоломеем.
Цитадель стояла на самой вершине горы, на отдалённой скале, а позиция Птоломея находилась гораздо ниже, отделяясь от этой скалы обширным болотом и громадной рытвиной, так что камни из катапульты не могли нанести вреда крепости. Взять её штурмом тоже казалось невозможным, до такой степени высока и крута была скала, служившая ей основанием. Но энергия Александра ни перед чем не отступала - осада Тира и Газы служит тому доказательством. В данном случае надлежало превзойти и ту и другую. Каждый воин получил приказание нарубить себе в лесу по сто длинных палок или слежков. Мечи тотчас же превратились в топоры, и лес затрещал по всей окружности временного лагеря македонцев. Скоро мостик, связанный из слежков, перекинулся через овраг и стал подниматься к основанию цитадели. Александр был везде, направляя работу и ободряя работающих. В первый же день были окончены триста ярдов моста, который уже и в этом виде мог служить платформой для установки машин на тех местах, где были овраг и болото. На другой день машины эти были установлены и стали громить крепость, не допуская осаждённых мешать своими вылазками продолжению работ. На четвёртый день македонцы добрались по своему мосту до основания скалы, на которой стояла цитадель и стали окружать последнюю. Увидав, что дело плохо, осаждённые начали переговоры о сдаче, хотя в сущности, рассчитывали поторговаться до ночи, а там бежать. Александр угадал, однако же, их замысел и постарался облегчить им бегство ещё днём, приказав своему войску как бы по оплошности отступить от одного фаса цитадели и оставить его незащищённым. Осаждённые дались в обман, но как только они побежали, Александр, с семью стами отборных молодцов, взобрался на стены цитадели и стал громить их оттуда в тыл, в то время, как Птоломей с остальным войском напал на них с фронта и флангов. Все почти погибли: кто - под ударами меча, а большинство - в трещинах и пропастях, окружавших вершину горы. Благоговейный ужас объял всю страну, при виде энергии, перед которой не устояла даже крепость, отразившая когда-то нападение самого Геркулеса.
Окончив своё предприятие, Александр соединился с отрядом Гефестиона и Пердикки в двух милях к югу от впадения Кофена в Инд, на месте современного Аттока. Вся страна, к западу от Инда, была теперь в руках македонян. Оставив в крепостях сильные гарнизоны, Александр образовал из неё отдельную сатрапию.
Протекая между скалистыми берегами, около Аттока, Инд сужается, так что при глубине в 15-200 футов имеет ширину всего 250 футов. Здесь Александр переправился через него по плашкотному мосту и здесь же отпраздновал свои победы жертвоприношением и обычными играми. Это было ранней весной 326 года. За Индом он вступил во владения раджи Таксиля, находившиеся между этой рекой и Гидаспом, на полосе земли в сто миль шириной. Поддерживая репутацию индусской честности и верности дружбе, Таксиль, первый подавший Александру мысль об индийском походе, принял своего друга с распростёртыми объятиями. Прежде всего он выслал к нему навстречу, в виде подарка, три тысячи жертвенных животных, десять тысяч баранов, тридцать слонов, двести талантов серебра и семьсот человек отборной индусской конницы. Получив эти подарки, Александр двинулся к столице государства, от санскритского названия которой - Takshacila - греки произвели, должно быть, и самое имя раджи - Таксиль. Остатки её стен и теперь ещё виднеются близ железной дороги из Хасан-Абдала в Равал-Пинди, в восьми милях от первого. Таксиль во главе всей своей армии и в полном параде встретил Александра за несколько миль от ворот столицы и передал ему как себя самого, так и всё своё государство. Соседние Раджи и главы племён тоже явились поклониться победителю и завалили его подарками - слоновой костью, драгоценными камнями, металлами и тканями. Даже из отдалённого Кашмира, снежные вершины которого виднелись на горизонте, явилось посольство с изъявлением покорности.
Но на другом берегу Гидаспа, к востоку, Александра обрадовала совсем другая встреча. Дело в том, что Таксиль искал его дружбы вовсе не бескорыстно, а хотел заручиться ею для борьбы со своим соседом и соперником, могучим раджей Пауравов, которого греки называли Порром. Этот-то Порр и собрал все свои силы, для того, чтобы не допустить переправы Александра через Гидасп. Войско Порра представляло собой не какие-нибудь нестройные орды, с которыми Дарий выступил при Гаугамеле, а хорошо дисциплинированную и сильную армию, находящуюся под начальством решительного и опытного полководца. Отчаянное сопротивление, оказанное ею Александру, в битве, которая продолжалась от восхода до заката солнца доказало, что старая арийская доблесть живёт ещё в душах индийских арийцев, и что они даже обладали тем, чего недоставало их персидским братьям - способностью организовываться и беспрекословно подчиняться центральной власти.
С другой стороны битва с Порром доказала также многосторонность военного гения, которым обладал Александр, если только кто-нибудь в этом ещё сомневался. В самом деле, разбив иллирийцев и фракийцев в их родных горах; выдержав натиск беотийской фаланги - на равнинах Фив и персидской кавалерии - при Гранике; разрушив стены Тира и неприступной Газы; развеяв орды полудиких жителей Азии при Гаугамеле; вообще перепробовав все способы защиты и нападения, покорив своей власти все народы известного до той поры мира - этот тридцатилетний молодой человек дерзко выходит за границы последнего и там разбивает представителей невиданной цивилизации, обладавших и беззаветной храбростью, и прекрасной военной организацией, и долговременной боевой опытностью. Ни один полководец в истории мира не подвергался таким разнообразным испытаниям и не вышел из них с такой честью.
Когда Александр со своим войском достиг берегов Гидаспа, то нашёл эту реку разлившеюся от таяния снегов в горах на целую милю. Переходить её вброд при таких условиях, да ещё перед лицом сильной неприятельской армии, было бы безумием. Войско Порра, расположившееся на южном берегу Гидаспа, состояло из тридцати пяти тысяч человек, при трёхстах слонах, подобно живым башням стоявших в одну линию. Не только переходить эту реку вброд или переплывать её на лодках, перед лицом такой армии, но даже просто атаковать последнюю с фронта, если бы она стояла на ровном месте, Александр бы не осмелился, так как вся сила его была в кавалерии, а лошади боялись даже запаха слонов и их рёва. Приходилось, стало быть ждать удобного случая для атаки или придумать какой-либо иной выход.
Никакого случая, однако же, отвлечь внимание неприятеля или усыпить его бдительность не представлялось. Каждый день Александр производил ложные тревоги, делая вид, что намеревается перейти реку вброд или переплыть её на лодках. То вся его кавалерия сразу бросалась в воду, то пехота садилась на лодки, то по целым ночам звучали трубы, как бы призывая к атаке, а стойкие индусы, вызывая насмешки греков, не сходили со своих мест, не нарушали боевого порядка, и слоны их по-прежнему живой стеной стояли по берегу реки. Обмануть неприятеля не удавалось, а стоять ничего не предпринимая было слишком досадно.
Тогда Александр распустил слух, что он будет ждать с переправой до осеннего мелководья, и приказал запасать провиант для продолжительной стоянки. Фуражиры его обыскали и ограбили всю окрестную страну, а тем временем и изучили её в подробности. Постоянное их передвижение вниз и вверх по реке перестало даже возбуждать подозрительность неприятелей.
В девяти или десяти милях выше македонского лагеря Гидасп круто поворачивал к западу, где на месте поворота, в реку вдавалась длинная коса, весьма близко подходившая к лесистому острову, который, в свою очередь, другой стороной близко подходил к противоположному берегу. Холмистая местность между лагерем и косой тоже густо поросла лесом. Вообще берег реки, со стороны македонского лагеря, был лесистый и нагорный, а лагерь Порра стоял на голой плоскости.
Задумав переправиться через косу и остров, Александр расставил по всему своему берегу часовых, которые наблюдали за движениями неприятеля и служили, кроме того, живым телеграфом для сообщения между косой и лагерем. Затем, отделив от войска отряд в тридцать тысяч человек, он пошёл с ним ночью, боковой дорогой, за холмами, к косе, а большая часть армии, с Кротером во главе, осталась в лагере с тем, чтобы отвлекать внимание неприятеля насколько можно дольше, а потом, в удобную минуту, переправиться через реку и ударить ему во фланг. С той же целью Александр поставил и ещё один сильный отряд, под начальством Мелеагра, как раз на половине пути от лагеря к косе. В этот отряд вошли наёмные войска.
Переправа началась в тёмную, бурную ночь, под сильным проливным дождём и грозою. Пройдя пятнадцать миль, отделявших лагерь от косы, по обходной дороге, Александр оставил больше половины своего отряда, т. е. всю тяжёлую пехоту и часть конницы, на этой стороне, для того, чтобы оберегать свой тыл от нападения Абиссара Кашмирского, спешившего на помощь к Порру, а сам, с тринадцатью тысячами гипаспистов, лёгкой кавалерии и стрелков, начал переправляться. Понтоны, заранее тайно приготовленные для этой переправы, были перенесены через лес на руках и наскоро связаны между собой в неособенно широкий мост. Кроме этого моста, часть войска переправлялась на нескольких галерах и плотах, а кавалерия пошла вплавь, причём люди плыли на кожах, набитых сеном. К рассвету все приготовления были кончены, и хотя река, надувшись от дождя, бурлила больше обыкновенного, весь отряд, по данному сигналу, начал переправляться.
Ночь, гроза и лес, росший на острове скрыли всё это движение от неприятеля, но когда македонский отряд показался на той стороне острова, которая была обращена к лагерю Порра, то передовые посты последнего подняли тревогу, для чего должны были, конечно, отступить в лагерь. Берег поэтому остался совсем незащищённым, и переправа на него с острова совершилась беспрепятственно. Но вот тут-то и оказалось, что Александр, со своим плохим знанием топографии, попал впросак и мог бы жестоко поплатиться за это, если бы враги его не были сбиты с толку недоразумением. Только уже переправившись на предполагаемый берег, македонцы заметили, что находятся опять-таки на острове и что от настоящего берега их отделяет широкий рукав реки. В рукаве этом, к счастью, скоро был найден брод, хотя очень глубокий и неудобный. Кое-как, спеша, толкаясь и в сравнительном беспорядке, отряд успел, однако же, переправиться до появления неприятеля, который мог бы его при этой переправе совершенно уничтожить. Именно в это время, говорят будто бы, с уст Александра и сорвалась острота, подслушанная Онесикритом и дошедшая до Плутарха: "О афиняне! - воскликнул Александр, - вы и не поверите, какому риску я подвергаюсь, чтобы заслужить ваше одобрение!"
Как бы то ни было, к рассвету дня отряд стоял уже в полном боевом порядке на неприятельском берегу: на левом фланге - даанская конница, на правом - "товарищеская", в центре - гипасписты (пять тысяч) и другая пехота, поддерживаемая стрелками, а во второй линии - агрианиане и копейщики. Позиция их составляла как раз прямой угол с позицией Порра, находившейся в семи милях к востоку. Войско последнего стояло фронтом к реке, а Александр упирался в реку правым флангом. Для того чтобы избежать нападения сбоку или сзади, Порр должен был, следовательно, хоть часть своей армии повернуть фронтом к Александру, а стало быть, оставив реку без прикрытия или, по крайней мере, с гораздо меньшим прикрытием.
Аванпостные отряды донесли Порру о том, что через остров переправляется какое-то войско, но какое это было войско, они в темноте решить не могли. Между тем, армия Александра, стоявшая на противоположном берегу, как будто бы не изменила места и не уменьшилась в численности. Поэтому Порр, давно уже ждавший прибытия подкрепления от Абиссара, царя Кашмирского, не встревожился особенно и ограничился посылкой своего сына, с двумя тысячами конницы и ста двадцатью колесницами, для того чтобы встретить Абиссара, если это был он, или задержать неприятеля, в случае действительной переправы последнего. Такой переправы, впрочем, ожидать было невозможно: слишком уж она казалась рискованной... Порр, очевидно, не знал своего противника.
Александр, как полководец, не принимал положений, навязанных ему неприятелем, а сам стремился создать своё таковое. В данном случае, переправа его через реку и позиция во фланге неприятеля совершенно изменили весь план сражения. В новейшей стратегии такие движения известны и называются фланговыми, но в старину их не знали - тогда армии сходились фронт с фронтом. Александр первый нарушил этот обычай и, благодаря его гениальной находчивости, Порр должен был повернуться фронтом перпендикулярно к реке, оставив её незащищённой и подставив свой левый фланг под удары Мелеагра, а тыл - под удары кратера. Всё преимущество его позиции было уничтожено. Сражение должно было произойти теперь на одной и той же равнине, с одинаковыми шансами для обеих армий. Кавалерия Александра, в которой заключалась главная его сила, могла теперь сразу вступить в дело. Порр принуждён был быстро приспосабливаться к новому положению. Выбор места и оружия был сразу захвачен гением его противника.
Но даже при всех неблагоприятных обстоятельствах, если бы Порр тотчас же перешёл в наступление, то мог бы обернуть дело в свою пользу. Благодаря значительному превосходству сил (от 35-ти до 40-а тысяч против 13-ти), а в особенности благодаря слонам, против которых конница была бессильна, он мог бы окружить отряд Александра и опрокинуть его назад в реку или совсем уничтожить. Но он предпочёл ждать, пока противник его атакует.
Остатки отряда, посланного Порром на рекогносцировку, скоро возвратились в самом жалком виде. Сын царя и с ним более четырёхсот всадников остались на поле битвы. Большая часть колесниц были испорчены или попали в руки неприятеля. Порр не мог более сомневаться, что имеет дело с самим Александром, поэтому он тотчас же стал готовиться к битве. Громадный фронт его армии, длиной в четыре мили, медленно повернулся и занял новую позицию. В центре его, на 50 или 100 футов друг от друга, стояли двести слонов. Между ними и за ними толпилась пехота, в две линии. На флангах помещалась кавалерия и колесницы. Несколько слонов и крупный отряд пехоты остались на прежней позиции, следя за кратером и оберегая фланг главной армии.
Когда все приготовления были кончены, то армия Порра медленно двинулась по лугу вперёд, навстречу Александру и, дойдя до твёрдого грунта, годного для движения колесниц, остановилась перед македонским войском, фронт которого занимал менее одной мили. В этой остановке лежало спасение Александра - ей он обязан победою, так как от него теперь зависел выбор удобного пункта для нападения. Избегая слонов, он, конечно, должен был выбрать какой-нибудь фланг и выбрал левый, ближайший к реке, отчасти потому, что привык уже нападать своим правым флангом, а главным образом для того, чтобы не быть отрезанным от реки, откуда могло придти подкрепление.
Пехота его центра и левого фланга была оставлена в запасе, до тех пор, пока левый фланг неприятеля не будет расстроен атакой кавалерии. Атака эта была начата одной тысячей даанских конных стрелков. Засыпав неприятельскую кавалерию тучей стрел, они стремглав бросились на неё с мечами. Сам Александр с корпусом "товарищеской" конницы поддерживал эту атаку, напав на левую сторону неприятельского центра, а Цэна и Деметрия с двумя отрядами послал в объезд правого крыла неприятеля, для того чтобы быть в тылу кавалерии этого крыла, если она косвенно бросится на помощь своему левому флангу.
Благодаря недоразумению переводчиков, рассказ Арриана об этом эпизоде битвы значительно искажается обыкновенно. Цену приписывают невозможный геройский подвиг, говоря, что он будто бы не только обскакал правый фланг неприятеля, но и проехал в тылу всей его армии, чтобы очутиться сзади левого фланга. На самом деле ни Арриан, ни Курций Руф ничего подобного не говорят. Левый фланг армии Порра был просто сбит с позиции и попал между двумя массами македонской кавалерии, почему окончательно расстроился и бежал под защиту слонов. Таким образом уже в самом начале сражения страшно сильный центр армии Порра оказался доступным для атаки с левого фланга. О колесницах, стоящих на этом фланге, ни один из летописцев почему-то не упоминает, так что роль их остаётся совершенно неизвестной.
В сражении при Гидаспе Александр, стало быть, поступил совершенно так же, как он всегда поступал в подобных случаях: выбрав у противника слабый пункт, он обрушивался на него и локализовал всю битву на этой нанесённой ране. В данном случае местом такой раны было соединение левого крыла с центром, выбранное для того, чтобы избежать встречи со слонами.
Эти последние, однако, сыграли в битве некоторую роль. Когда левый фланг армии Порра был разбит, ближайшие к нему слоны, поддерживаемые остатками кавалерии, бросились на македонскую конницу и впервые заставили её попятиться. Но это движение ослабило позиции левой стороны центра. Пользуясь отсутствием слонов, удалившихся влево, македонские фаланги атаковали не прикрытую ими пехоту, а в то же время и собственный их тыл, при чём старались убивать вожаков. Такая диверсия дала возможность македонской кавалерии вновь собраться и вместе с пехотой ударить слонов с фронта. Последние, оставшись без вожаков, стали пятиться (не оборачиваясь, однако, к врагу задом, как говорит Арриан), давить своих и вносить в их ряды полное расстройство. Скоро они даже совсем побежали и окончательно смяли всю левую часть своего центра, тогда как правая его часть и весь правый фланг стояли в бездействии.
Как раз в это время, пользуясь смятением неприятеля, Кратер начал переправу, спеша выручить усталый отряд Александра, проведший целую ночь в походе и дравшийся уже более половины дня, так как солнце перешло уже за полдень.
Порр, однако же, не был похож на Дария: пока хоть часть его армии не была ещё разбита, он оставался на своём месте, в центре, распоряжаясь сражением с высоты своего раззолоченного кресла, стоявшего на одном из самых больших слонов. Только тогда, когда бегство стало всеобщим и сам он был жестоко ранен, несчастный раджа, вздумавший противостоять Александру, решился подчиниться своей судьбе.
Сам Александр, поражённый хладнокровием и храбростью Порра, желая спасти его жизнь, послал Таксиля просить раджу к себе, но старик, увидав своего заклятого врага, ограничился лишь тем, что погрозил ему своим копьём и вернулся, не исполнив поручения. Тогда Александр послал к Порру индуса Мероя, старого его друга. Увидав Мероя, Порр остановился, слез со слона и попросил пить, а "напившись и освежившись, приказал Мерою вести его прямо к Александру, куда Мерой его и повёл".
Александр с небольшой свитой выехал навстречу Порру и, увидав его, "не мог удержаться от восхищения при виде благородной и статной фигуры своего противника", рост которого равнялся пяти локтям с лишком. Он удивлялся и восхищался им также потому, что Порр не был убит нравственно, а шёл к нему бесстрашно и доверчиво, как доблестный воин должен встречаться с другим доблестным воином, с которым он только что сражался за целость своего трона. Александр начал говорить первый и спросил Порра, как он желает, чтобы с ним обращались. "Обращайся со мной по-царски, Александр", - отвечал тот. Александру это очень понравилось и он сказал: "Со своей стороны, Порр, я буду обращаться с тобой "по-царски", но какое же твоё-то "царственное" желание"? Порр ответил на этом, что слово "по-царски" удовлетворяет всем его желаниям. (Арриан). Так говорит история о встрече двух арийских джентльменов древности, смотревших на войну как на спорт. Спортсмены, вообще, сразу узнают друг друга, к какой бы нации не принадлежали.
Битва кончилась. По тонкости плана и блистательному выполнению, она принадлежала к шедеврам Александра. Армия Порра была почти совсем изничтожена. По словам Диодора, она потеряла двенадцать тысяч человек убитыми, а по показанию Арриана - двадцать три тысячи. Колесницы были попорчены, а возницы их убиты. Восемьдесят слонов попали в плен, а ещё больше было перебито. Среди погибших находились, между прочим, два сына Порра. От могучей армии, ещё в то же утро торжественно стоявшей на берегу реки, не осталось ничего. Такую великую роль играет единичная воля и единичный гений в военном деле.
На поле битвы при Гидаспе Александр основал город Никею (Победа), а на другой стороне реки, на месте своего лагеря - другой, который назвал Буцефалом, в честь своей знаменитой лошади, по словам некоторых историков, павшей во время стоянки, а по-словам других - убитой в сражении. Буцефал служил Александру целых восемнадцать лет, никогда с ним не разлучался, ни под кем, кроме своего хозяина не ходил, а потому и заслуживал, конечно, такой чести. Город, основанный в память Буцефала, существует и до сих пор под именем Джелальпура.
Печатается по изданию: В. Уиллер. Александр Великий. СПб., 1899