Знаменитая осада Тира

В продолжение четырёх месяцев, протёкших между поспешным отъездом Александра из Анкиры (июль 333 г.) и битвой при Иссе (ноябрь), старый мир, лежащий по берегам Эгейского моря, пользуясь передышкой, зажил по-своему и даже стал строить планы на будущее. По мере возрастания надежды на то, что дерзкий завоеватель, находившийся теперь за Тавром, неминуемо будет разбит Дарием, двинувшим против него громадные военные силы, оппозиция поднимала голову и со своей стороны приготовлялась к отпору.
Эгейское море было ещё во власти персидского флота. Александр знал это и понимал важность такого положения дел. Он знал, что оппозиция греков, притаившаяся после временного поражения, ждёт только какого-нибудь внешнего толчка, для того, чтобы вновь разгореться, и что таким толчком может быть всякий сколько-нибудь значительный успех персидского флота. Но он знал также о смерти Мемнона и понимал, что за отсутствием центральной фигуры, общего вождя, оппозиционные элементы не могут сгруппироваться. Поэтому он рискнул отправить все свои силы на восток и, одержав там блестящую победу, впоследствии воспользоваться её результатом на западе.
Мы уже упоминали о движениях, совершённых персидским флотом с середины лета до осени, но считаем нужным суммировать все те о них сведения, которые могут быть собраны из разнообразных источников. Осада Митилен, на Лесбосе, продолжавшаяся после смерти Мемнона (февраль 333 г.) окончилась сдачей этого города, а вскоре затем и Тенедос - остров, находящийся при входе в Геллеспонт - подвергся той же участи. Сухопутных сил по берегам Эгейского моря у персов не было, а потому все действия их флота ограничивались взятием островов, да время от времени высадками на континент для фуражировки, грабежа и проч. Нигде, однако, персы не успели прочно основаться. Экспедиция из десяти кораблей под командованием Датамеса, бросившая якорь около Сифноса, для того, чтобы ободрить антимакедонские элементы береговых городов или войти в соглашение со спартанцами, вечными противниками лиги с Македонией, кончилась очень печально, так как восемь из её кораблей были отбиты македонской эскадрой, стоявшей в Эвбее. Хегелох в то же время собрал македонский флот в Геллеспонте и дал сильный отпор части персидского флота, попробовавшей туда проникнуть. Македоняне не допустили персов перерезать себе путь из Македонии в Азию.
Ранней осенью Хегелох и его флот настолько ободрились, что вышли даже из Геллеспонта и отняли у персов Тенедос, но когда они простёрли свою дерзость до того, что наложили даже эмбарго на афинские суда, провозившие зерновой хлеб из Чёрного моря, то вызвали такой взрыв негодования в Афинах, который чуть не повёл к объявлению войны.
Посылка ста кораблей в Геллеспонт для защиты афинских интересов, была уже вотирована афинянами, когда Хегелох отказался от задуманной меры и тем отнял у персидского флота повод вмешаться в начинающуюся распрю. Этот инцидент, вместе с другими мелкими проявлениями враждебности к Александру и лиге с Македонией, доказывает, как много в Греции накопилось элементов, стремившихся разорвать эту лигу, и как близок был такой разрыв. Множество анекдотов и речей того времени свидетельствуют о глухом брожении среди греков.
Недаром Эсхин и его партизаны - сторонники македонской лиги - подвергались насмешкам на площадях и рынках. Их вытянутые лица и смущение всеми были замечены. Противники же их, с Демосфеном во главе, чем далее, тем всё более поднимали головы. Демосфен, получавший сведения отовсюду, знал уже, с каким громадным войском выступит Дарий навстречу Александру, и заранее был уверен в поражении последнего, а потому и сам, несмотря на свою вечную серьёзность, снисходил иногда до шуток над Эсхином и его сторонниками.
Как раз в это время пришло известие, что сто персидских кораблей, переплыв через море, остановились в гавани Сифноса, на 90 миль к югу. Персы, очевидно, расчитывали воспользоваться ожидаемым событием. Коварный Агис, старый царь Спарты, подобно многим своим предшественникам, тотчас же поплыл к ним, с одной только триремой, для того, чтобы предложить план спасения Греции, за что требовал большого вознаграждения деньгами и судами. Неизвестно, чем бы кончились эти переговоры, так как они были прерваны страшными вестями с полей Исса. Немедленно вся картина изменилась. Сообщничество с персами потеряло всякий интерес. Афиняне могли считать себя счастливыми, что не ушли далеко на пути к восстанию, а персы должны были позаботиться о спасении того, что имели. Фарнабаз, с пятнадцатью тысячами наёмников, на десяти кораблях, поспешил назад, чтобы предупредить восстание на Хиосе. Остальной флот последовал его примеру, рассеявшись по гаваням Малой Азии, а затем, к весне, и совсем исчез. Агис, о коварстве которого будет ещё речь ниже, отправился вместе с персами. Финикийцы и жители Кипра, находившиеся во флоте, разбежались раньше других, когда узнали об опасности, угрожавшей их домам и семьям, в виду движения, предпринятого Александром вдоль берегов Сирии.
Таким образом, Александр овладел Эгейским морем, пробивая себе путь по его берегам.
В ночь битвы при Иссе, возвратись с преследования бегущих неприятелей, Александр пообедал в ставке шаха и приготовился провести в ней ночь. Добыча, доставшаяся победителю, могла быть гораздо значительнее, если бы персы, кроме самого Дария, не оставили своих гаремов и тяжёлого багажа в Дамаске, ввиду затруднительности перевозить всё это через горы. Но в лагере их осталось всё-таки довольно всякого добра, для того, чтобы ослепить македонян и греков. Одного золота нашлось на три тысячи талантов.
По словам Плутарха, Александр, увидав великолепную обстановку и громадные размеры шатра, в котором жил Дарий и в котором все сосуды были из чистого золота, тогда как воздух наполнялся благоуханием мирры и других ароматических специй, не мог удержаться от восклицания: "Вот это по-царски!"
Дарий, между прочим, при своём поспешном бегстве оставил в лагере свою мать, жену и детей. Сдержанное и почтительное обращение с ними Александра, весьма необычное в те времена, произвело на современников громадное впечатление, так что все они рассказывают об этом совершенно одинаково, отдавая полную справедливость благородству победителя.
Арриан, ссылаясь на показания Птоломея и Аристовула, говорит, что Александр тотчас же по прибытию в ставку Дария, услышав неподалёку плач и стоны женщин, послал узнать, кто эти женщины и о чём они плачут. "Царь", - сказал ему посланный, - "эти женщины - мать, жена и дети Дария. Узнав, что его лук, мантия и щит находятся в твоих руках, они оплакивают его смерть". Тогда Александр послал одного из своих приближённых, Леонната, сказать им, что Дарий жив и вещи его достались победителю вместе с колесницей, брошенной при поспешном бегстве. Кроме того, он велел передать, что оставляет за ними как титулы цариц, так и содержание, соответственное их сану, потому что воевал с Дарием не из личной неприязни, а из-за владычества над Азией.
Плутарх, рассказывая тоже самое, прибавляет, что Александр воздержался от всяких насилий над этими женщинами, несмотря на их красоту - жена Дария слыла прекраснейшей из женщин востока, так же как и сам Дарий считался красавцем, а дочери их были вполне достойны своих родителей. Плутарх говорит, между прочим, что Александр вообще до брака воздерживался от сношений с женщинами, кроме Барсины, вдовы Мемнона, взятой в плен при Дамаске.
Арриан и Диодор, вслед за ним и Курций Руф и Юстин рассказывают также, с большими подробностями, что Александр в сопровождении Гефестиона, на другой день после битвы, сам ходил к жене Дария и лично уверил её в своём покровительстве. Диодор прибавляет даже, что он будто бы расцеловал при этом шестилетнего, младшего сына Дария и обещал выдать замуж дочерей последнего, заметив, что устроит это лучше, чем сам Дарий. Надо, однако, заметить, что все такие сказания маловероятны. Плутарх, например, приводит место из письма Александра к Пармениону, в котором первый сам признаётся, что "не видел и не хотел видеть жену Дария и даже не позволял упоминать при себе о её красоте".
Исследования Hansen'a и особенно Pridik'a (Hansen: "Philologus"; Pridik "De Alexandri Magni epistolarura commercio", 1893), доказавшие подлинность таких цитат из писем Александра, придают большой вес такому показанию, да при том Гефестион сделался приближённым македонского героя гораздо позже битвы при Иссе.
Следующий за этой битвой день был посвящён похоронам убитых, сопровождавшимся обычной военной почестью.
Диодор оценивает потерю македонян в 450 убитых; Курций Руф показывает 452 убитых и 504 раненых; Юстин упоминает только о 208 убитых. Арриан, между прочим, говорит, что в одной только схватке между македонской фалангой и греческими наёмниками в персидских войсках пало 150 македонян. Это указание придаёт вес оценке Диодора. Число раненых, показанное у Курция, кажется слишком малым, и потому некоторые издатели прибавляют к нему лишний нуль, но Курций не мог бы сказать той фразы, которая следует прямо за вышеописанной оценкой: "Так дёшево досталась такая великая победа".
Число раненых вообще редко показывалось в старинных реляциях, что и понятно, так как правильной врачебной помощи в войсках тогда не было. По мнению генерала Djdge'a, в новейших битвах число раненых относится к числу убитых, как семь к одному, но тот же автор думает, что в битвах старинных, благодаря разнице в вооружении, отношение это должно быть больше - по крайней мере как десять к одному. Во всяком случае, данных, подкрепляющих это мнение, мы не имеем. При вылазке под Галикарнассом, например, македоняне потеряли 16 убитых и 300 раненых; при осаде Сангалы - 100 убитых и 1200 раненых. Может быть, в обоих случаях, условия были исключительные, так как при Парэтаценах, например, Эймен, по показанию Диодора, потерял 540 убитыми и 900 ранеными, тогда как у Антигона, потерпевшего поражение, число раненых и убитых было одинаково.
По отношению к числу убитых, в древние времена, потери армии, потерпевшей поражение, всегда значительно превышали потери победителей, благодаря резне, следовавшей за битвою. При Гранике, например, Александр из тридцатитысячной армии потерял только 115 человек; у персов же из двадцати тысяч конных было убито ровно тысяча, а двадцатитысячный корпус греческих наёмников был вырезан начисто. При Арбелах Александр потерял 300-500 человек из 40-50 тысяч, а потери персов оцениваются Курцием в 40 000, Диодором - в 90 000, а Аррианом - даже в 300 000! Численность их войска, по единодушному показанию Арриана и Диодора, равнялась будто бы одному миллиону. На 600 000 персов, участвовавших в битве при Иссе, убито было 100 000 (а у македонян только 450!). В битве при Мегаполисе, последовавшей на два года раньше (331 г.), разбитые спартанцы вместе со своими союзниками потеряли 5300 человек из 22 000, тогда как из 40 000 македонян погибла только одна тысяча (Курций). При Левктрах спартанцы потеря-ли 1000 человек из 2400 и, кроме того, 400 из 700 прирождённых граждан Спарты; при Лехеуме их погибло 250 из 600.
Таким образом, если в современных войнах потери обеих сторон бывают почти одинаковыми (при Геттисбурге, например, из 89000 унионистов 3072 были убиты, 14497 - ранены и 5434 - пропали без вести, а из 70000 конфедератов убито 2592, ранено - 12709, пропало без вести 5150, так что, в общем, победившая армия потеряла 3.5%, а разбитая -3.7%), то в древних побеждённые теряли от десяти до двадцати пяти процентов, а победители - от одного до двух с половиной.
Между убитыми при Иссе, между прочим, находился Птоломей, сын Селевка, начальник части пехоты. Сам Александр был слегка ранен в ногу. Несмотря на это, однако же, он через день после сражения, навещал раненых и поздравлял свои победоносные войска. Наиболее отличившимся раздавались денежные награды, убитых похоронили с почестями и даже воздвигли в их честь жертвенники: Зевсу, Геркулесу и Афине-Палладе.
Не пытаясь преследовать Дария и выполняя свой первоначальный план, Александр направился по берегам Эгейского моря, находившегося всё ещё во власти персов. Впрочем, он послал Пармениона, с фессалийской кавалерией занять Дамаск (лежавший на 250 миль южнее) и захватить накопленные там богатства, сам же с остальным войском двинулся на Морат - город, который находился на берегу континента, как раз против острова Кипра.
В этом городе встретили его послы Дария, просившего о выдаче своей матери, жены и детей. Предлагая свой союз и дружбу, персидский царь, между прочим, напоминал Александру о мирных отношениях, существовавших между Македонией и Персией во времена Филиппа и Артаксеркса, удивлялся ничем не вызванному нападению его на Персию и уверял в том, что не чувствует личной вражды к македонскому герою, а поднял против него оружие только для защиты своих подданных.
Александр отвечал Дарию следующим письмом, подлинность которого несомненна:
"Твои предки напали на Македонию и Грецию безо всякого с нашей стороны вызова, наделали нам много вреда. Ныне я, сделавшись вождём греков и намереваясь наказать Персию, пришёл в твою страну, после поводов, данных твоим же народом. Разве не ты и твои помогали Перинтианам (в Мраморном море), несправедливо поступившим с моим отцом? А Охус послал армию во Фракию, находившуюся под нашим владычеством. Мой отец был убит заговорщиками, которых вы же подстрекали, как ты не раз хвастался в своих письмах. А потом ты, Дарий, завладев троном при помощи коварства и наперекор законам Персии, стал обижать своих под данных и писать злонамеренные письма к грекам, особенно к спартанцам, восстановлять и подкупать их против меня, хотя они, кроме спартанцев, тебя и не послушали. Тогда, видя, что твои клевреты стараются соблазнить моих друзей и нарушить спокойствие, водворённое мною в Греции, я и пошёл против тебя, первого начавшего неприязненные действия. Теперь я победил, сначала твоих военачальников и сатрапов, а потом и тебя самого. Теперь я милостею богов стал обладателем твоей страны и являюсь покровителем тех из твоих подданных, которые, избежав смерти в битве, нашли у меня убежище и, по собственной воле, присоединились к моему войску. Так как я теперь владею Азией, то приходи ко мне. А если ты боишься дурного обращения с моей стороны, то пришли сначала кого-нибудь из своих приближённых, чтобы получить от меня залог в безопасности. Приходи ко мне и проси за свою мать, жену и детей; проси чего хочешь. Я тебе всё дам, не откажу ни в чём, что найду справедливым. Только, на будущее время, кого бы ты ко мне ни прислал, посылай как к царю всей Азии, а не как к равному тебе. И если что-нибудь тебе нужно, то проси у меня как у господина всех твоих бывших владений. Иначе я поступлю с тобой как с зловредным человеком. Если же ты оспариваешь у меня право на твои бывшие владения, то приходи и сражайся за них. Только не вздумай убежать, потому что я тебя везде найду".
Не выезжая ещё из Мората, Александр получил известие об удаче экскурсии Пармениона на Дамаск. Парменион взял город и под Кофеном настиг персов, которые бежали, унося с собою сокровища Дария. Курций Руф говорит, что при этом македонянами было захвачено 30 000 человек, 7000 вьючных животных, 2600 талантов монетой и 500 талантов серебра в слитках, помимо множества других драгоценностей и красивых женщин. Атеней цитирует следующее место из письма Пармениона к Александру по этому поводу:
"Я нашёл три тысячи двести девушек, царских танцовщиц и флейтисток; сорок шесть заплетателей волос; двести семьдесят семь поваров; двадцать девять кашеваров; тринадцать сыроваров; семнадцать смесителей напитков; семьдесят кравчих; сорок мастеров по части благовоний".
Уже из слов Пармениона видно, с каким удивлением смотрели македоняне на восточную роскошь.
Из Мората войско Александра проследовало на Библюс и Сидон, которые, ненавидя персов, охотно сдались ему. Согласно общему принципу, которому всегда следовал Александр, местные царьки и местное самоуправление в этих городах остались в силе.
В Тире Александр встретил решительное сопротивление. Сначала город согласен был сдаться, но когда Александр потребовал себе права войти в него со всем войском, для того чтобы принести жертву в храм Геркулеса, которого считал своим предком, то получил отказ: город соглашался на всё, кроме нарушения обычая, по которому никакое иностранное войско не могло войти в его стены. Обычай этот издревле соблюдался, и мощные укрепления города дозволяли соблюдать его.
Ассириане дважды (701-697 и 671-662) подолгу тщетно осаждали его, так же как и Навуходоносор Вавилонский, который столетием позже (585-573), четырнадцать лет вёл бесплодную осаду. Расположенный на скалистом острове, в полумиле расстояния от берега, Тир с древнейших времён держал в своих руках торговлю Средиземного моря. Греческие колонисты, в 11-ом и даже в 12-ом столетии до Рождества Христова, явившись на азиатский берег, нашли уже там финикян, поселившихся на три столетия ранее и научились от них как мореходству, так и торговле, и искусству, и даже письму. С 12-го и до 7-го столетия Тир оставался столицей финикян, распространивших оттуда свою торговлю на Сицилию, Испанию, Северную Африку, одним словом, на всё Средиземное море, вплоть до "Столбов Геркулеса" - покровителя Финикии. Сидон играл роль второстепенную. Все товары проходили через руки Тира.
Еврейский пророк Иезекиль, писавший уже во времена упадка тогдашней столицы мира (589 г.) и относившийся к ней с таким же отвращением, с каким теперешний обитатель прерий относится к банкирским домам Нью-Йорка, говорит следующее:
И было ко мне слово Господне:
2. И ты, сын человеческий, подними плач о Тире
3. и скажи тиру, поселившемуся на выступах в море, торгующему с народами, на многих островах: так говорит Господь Бог: Тир! Ты говоришь "Я совершенство красоты!"
4 Пределы твои - в сердце морей; строители твои усовершили красоту твою:
5. из Сенирских кипарисов устроили все помосты твои; брали с Ливана кедр, чтобы сделать на тебе мачты;
6. из дубов Васанских делали вёсла твои; скамьи твои делали из букового дерева, с оправой из слоновой кости с островов Киттимских;
7. узорчатая полнота из Египта употреблялась на паруса твои и служила флагом; голубого и пурпурного цвета ткани с островов Елисы были покрывалом твоим.
8. Жители Сидона и Арвада были у тебя гребцами; свои знатоки были у тебя, Тир; они были у тебя кормчими.
12. Фарсис, торговец твой, по множеству всякого богатства, платил за товары твои серебром, железом, свинцом и оловом.
13. Иаван, Фувал и Мешех торговали с тобою, выменивали товары твои на души человеческие и медную посуду.
29. И с кораблей своих сойдут все гребцы, корабельщики, все кормчие моря и станут на землю;
30. и зарыдают о тебе... и. т. д.
32. и в сетовании своём поднимут плачевную песнь о тебе, и так зарыдают о тебе: "Кто как Тир, так разрушенный посреди моря!"
Двадцать седьмая глава Иезекиля, из которой мы берём эту цитату, содержит, между прочим, точный и полный отчёт о торговле Тира. Она была написана во время осады этого города Навуходоносором, когда Иезекиль находился в Вавилонском плену. Печальная судьба, предсказанная городу пророком, действительно настигла его, но он погиб не тогда и не от руки Навуходоносора, а двести пятьдесят лет спустя, от руки Александра и не столько даже благодаря осаде, сколько благодаря постройке великим македонским завоевателем нового города - Александрии, которая отбила у Тира его торговлю. Осада Навуходоносора, впрочем, хотя и была неуспешна, но кончилась всё-таки умалением славы Тира: сохранив свою автономию, последний должен был признать себя вассалом Вавилона. Эти вассальные отношения, однако, были очень выгодны для торговли Тира, ставшего посредником между Персией и Европой, особенно, когда морское могущество Афин упало.
План кампании, составленный Александром, подвергся под Тиром суровому испытанию. Предпринимать осаду этого города, ввиду примеров, представленных историей, казалось безумным, а оставить его невзятым значило отказаться от обладания Эгейским морем и запереть себе путь не только в Египет, но даже и в Вавилон - конечную цель похода, предпринятого Александром. С другой стороны, Тир, оставшийся автономным, давал бы постоянную поддержку оппозиционным элементам в самой Греции, главным образом, Спарте. Поэтому Александр решил взять его во что бы то ни стало.
Началась осада, продолжавшаяся с января (332) по август. Из десяти лет, которые Александр ассигновал себе для покорения Азии, больше полугода понадобилось на осаду одного лишь города. Если бы дело шло только об этом городе, то игра не стоила бы свеч, но обладание Тиром вело к господству над Эгейским морем, а потому Александр не жалел потраченного на это времени.
Скалистый остров, на котором стоял город, был отделён от материка каналом в 2500 футов шириною. У берега канал этот был мелок, но у острова достигал глубины в восемнадцать футов. Не имея в своём распоряжении судов, Александр стал строить через канал дамбу или моль из свай, промежутки между которыми заполнялись камнями и землёй. Диодор говорит, что дамбы эта имели двести футов в ширину. Остатки её видны и по сиё время в перешейке, которым маленький современный Тир соединяется с материком. Предание говорит, что сам царь привёз для неё первую тачку земли, а по его примеру вся армия с восторженными криками принялась за работу. Опустелые дома старого Тира, расположенного на континенте, и кедры Ливанских холмов, находящихся неподалёку, обильно снабжали рабочих материалом. Сначала постройка дамбы шла очень быстро, но по мере приближения к острову, она становилась всё более и более затруднительной, благодаря возрастающей глубине канала и метательным снарядам со стен города. Наконец, и неприятельский флот принял участие в деле: финикийские суда, с многочисленным экипажем, вооружённым луками и пращами, сновали около рабочих, осыпая их градом стрел и камней. Работы пошли медленнее. Пришлось строить баррикады для ограждения дамбы от выстрелов, а потом даже целые башни с катапультами и механическими самострелами; пришлось обивать эти башни звериными шкурами для защиты от огня. Но тирийцы тоже не дремали. Увидав, что под прикрытием башен работы могут продолжаться, они решились сжечь эти башни. Взяв большую барку, служившую для перевозки лошадей, они нагрузили её соломой, хворостом, серой и смолою; поставили на её носу две высоких наклонённых вперёд мачты, между которыми на верёвках навешали бочёнков с маслом и жидкой смолою; нагрузили корму камнями, так что нос высоко поднялся; затем, пользуясь попутным западным ветром, подогнали эту барку к самым работам македонян и зажгли её. Огонь перешёл по ветру на башни и дамбу, на которые сверху из бочёнков лились масло и смола. Борьба с таким врагом была непосильна македонянам и многонедельная работа их сразу оказалась разрушенною.
Но не так легко было разрушить энергию Александра. Он тотчас же распорядился постройкою более широкого мола, который бы мог нести более крепкие защитные сооружения, но, видя, что без собственного флота обойтись нельзя, он поручил дело инженерам, а сам с небольшим конвоем отправился в Сидон собирать суда.
Счастье видимо ему благоприятствовало. Весна только-что началась и финикийские суда, дезертировавшие из персидского флота после битвы при Иссе, возвращались домой, горя желанием перейти на сторону победителя. Первыми присоединились к войску Александра суда Арада, Библоса и Сидона - городов давно уже ему сдавшихся. Затем сдались десять кораблей с Родоса, три из Киликийских городов и десять из Ликии. Но самым приятным подарком Александру были сто двадцать кораблей, присланных Кипром, благодаря которому македонский завоеватель оказался стоящим во главе флота в двести пятьдесят судов! Теперь он мог начать уже другой разговор. Кроме осады Тира с суши, он мог блокировать его и с моря, что было особенно важно, ввиду великого морского значения этого города.
Пока флот собирался в Сидоне и заготовлял осадные машины, сам Александр, которому не сиделось на месте, совершил десятидневную поездку через горы Антиливана, лежащие между Сидоном и Дамаском. Эти горы, тянувшиеся параллельно Ливанским, начинаясь от горы Гермона, с которой берёт своё начало Иордань, командуют над путями, ведущими из Сирии к морю. Населяющие их итурийские племена, известные в наше время как друзы, охотно подчинились македонскому игу и тем закрепили для Александра обладание берегом. А по возвращении в Сидон его ожидала ещё одна приятная неожиданность: Клеандр, год тому назад посланный в Пелопоннез для набора наёмников, вернулся с четырьмя тысячами свежего войска, далеко не лишнего для маленькой армии, с которой смелый завоеватель намеревался совершить великое дело. Во-обще, как ни велика роль счастья во всей карьере Александра Македонского, но едва ли не большую роль в ней играет военный гений самого героя, способность его верно оценивать окружающие обстоятельства и предвидеть последствия своих поступков.
С того дня, в который Александр вышел со своим флотом из Сидона, началась новая эра в его военных подвигах. До сих пор он был победителем только на суше, а теперь стал твёрдою ногою и в морях. Несколько часов было достаточно для того, чтобы корабли Александра выстроились в боевом порядке перед северной гаванью Тира. Тирийцы готовились уже встретить неприятельский флот, но при виде его численности были поражены изумлением. Они не рассчитывали, как оказалось впоследствии, на присоединение кипрских судов к эскадре Александра, а потому должны были отказаться от принятого ранее намерения напасть на неё и ограничились защитой собственных гаваней. Этих последних было две -два почти круглых бассейна с узкими входами; один - Сидонская гавань - на севере, другой - Египетская гавань - на юге острова. Каждую из них тирийцы загородили плотным рядом трирем, но тем защита и ограничилась, так как три судна, осмелившиеся высунуться из ряда, были тотчас же потоплены македонским флотом. Что касается последнего, то он разделился на две эскадры, ошвартовавшиеся по обе стороны мола и наблюдавшие, одна - за северной, а другая - за южной гаванями.
Приготовления к осаде продолжались, между тем, с удвоенной энергией и в широких размахах. Механики и инженеры, собранные со всей Финикии и с Кипра, строили всевозможные осадные машины. Широкая дамба, под защитой кораблей, беспрепятственно продвигалась к острову, почти достигая уже стен крепости, возвышавшихся на полтораста футов над уровнем моря. Стены эти были сложены из тёсаного камня на цементе и уставлены большими метательными снарядами - первобытной артиллерией, бросавшей в осаждающих громадные камни, железные ядра и огненные шары. Македоняне начали уже в разных местах пробивать стены таранами, для чего ставили последние на большие транспортные суда, подъезжавшие близко к берегу. Осаждённые, со своей стороны, старались препятствовать этим работам, сбрасывая со стен камни, которые отчасти разрушали суда осаждающих, а отчасти заваливали канал, делая его непроходимым. Тогда же македоняне попробовали снаряжать особые суда, предназначенные к очистке канала от камней при помощи рычагов, воротов и кранов, но тирийские триремы, закрытые кожами для того, чтобы предохранить экипаж от стрел осаждающих, проскользнули в канал и мешали работе. Македонцы, со своей стороны, послали такие же триремы для эскортирования рабочих судов, но с тирийских трирем стали спускаться водолазы, перерезающие канаты воротов под водой. Тогда македонцы заменили канаты цепями и очищение канала пошло беспрепятственно. Битва разгоралась с каждым днём. Стена уже подверглась ударам тарана местах в двенадцати. Тщетно тирийцы каждое утро смотрели на запад, ожидая увидеть паруса карфагенского флота, идущего к ним на встречу: Карфагену было не до того, он сам начинал уже чувствовать соперничество сиракуз, впоследствии окончательно его разоривших. Лишь однажды пришёл карфагенский корабль с тридцатью паломниками, привёзшими обычную ежегодную жертву Геркулесу, покровителю метрополии, но жертва была плохой заменой вооружённого вмешательства.
Таким образом, осаждённым оставалось попробовать ещё одно средство - вылазку на судах. Но это средство было трудно выполнимо, так как флот их, стоявший на разных концах города, в двух гаванях, не мог соединиться, да и выводить сквозь узкие проходы последних только по одному судну за раз было рискованно. Они поэтому должны были долго выжидать удобного момента для вылазки, такого момента, когда внимание осаждающих ослабеет.
Однажды в полдень, когда северо-восточный ветер прибивал македонские суда к берегу, а большая часть их экипажей отправилась за водой или провизией, и даже сам Александр ушёл отдыхать в свою ставку, как это заметили осаждённые с высоты своих стен - момент этот наступил. Тринадцать лучших судов Тира - три квинкверемы, три квадриремы и семь трирем, заранее заготовленные в северной гавани, прекрасно вооружённых и снабжённых отборным экипажем, потихоньку вышли в море и вытянулись параллельно берегу, в полумиле расстояния от него. Движение это было замечено македонским флотом лишь тогда, когда с неприятельских судов раздались звуки труб и воинственные крики. Не более как через пять минут суда эти уже врезались в кипрскую эскадру и потопили большую галеру кипрского царя Пнитагора и корабли Андрокла и Пасикрата. Остальные суда эскадры, наполовину пустые, беспомощно бились о береговые скалы. Ободрённые успехом тирийцы, испуская победный крик, занялись беспощадным истреблением северного македонского флота, но радость их была непродолжительна. С одной стороны, находившиеся на берегу моряки начали поспешно сбегаться к своим судам, а с другой - южный флот двинулся на помощь северному.
Над этим южным флотом принял начальство сам Александр. Услыхав тревогу, он тотчас же отплыл от берега с пятью триремами и несколькими квинкверемами, которые, случайно, были в полном порядке, остальным же приказал как можно скорее плыть за ним. Имея ввиду, что дамба не позволит его судам прямо вмешаться в битву, он решился объехать вокруг острова и перерезать неприятельским судам отступление. Для этого надо было проплыть две с половиной мили, на что потребовалось не более двадцати минут.
Тирийцы, стоявшие на стенах города, первые заметили это движение, поняли его цель и попробовали предупредить свои суда об угрожающей им опасности. Но ни крики, ни различные сигналы не могли привлечь к себе внимание увлёкшихся битвой воинов, так что тирийская эскадра стала отступать лишь тогда, когда Александр стоял уже у входа в северную гавань.
Очень немногие корабли успели проскользнуть в неё обратно. Большинство было уничтожено Александром (причём экипаж спасался вплавь), а одна квинкверема и одна квадрилема попались в плен. Вся битва продолжалась не более одного часа и совершилась на пространстве двух квадратных миль, перед глазами осаждённых и осаждающих, но она была единственным морским сражением Александра и последней борьбой Финикийско-Персидского мира за обладание Средиземным морем.
Уничтожив неприятельский флот, Александр повёл осаду ещё быстрее. Стенобитные тараны работали, почти не переставая, но массивные стены северной и восточной частей города не поддавались. Только в южной стене, около Египетской гавани, найдено было слабое место, в котором скоро образовалась брешь. Небольшая партия охотников, сделавшая атаку на эту брешь, с большим уроном была отбита; пролом в стене оказался слишком узким для энергичного нападения с достаточными силами. Поэтому Александр решился подождать удобного момента для развития атаки в широких размерах, и при том на всю окружность города.
Момент этот настал три дня спустя. Ветер затих; море было спокойно, и потому македонский флот мог произвести нападение на город со всех сторон, отвлекая силы осаждённых от южной стены - главного пункта атаки. На этот пункт Александр направил несколько самых больших таранов, и когда они пробили широкую брешь, то были заменены двумя большими судами с десантом, состоящим из отборной гвардии гипаспистов, находящихся под началом Адмета. Среди них был и сам Александр.
Перекинув досчатые мостики с судов на берег, осаждающие бросились на осаждённых. Первым прошёл сквозь брешь Адмет, но первым же и был убит в схватке. Подчинённые его, желая отомстить за смерть своего начальника и вдохновляемые присутствием Александра, дрались как львы, хотя и встретили достойных себе соперников, в лице осаждённых, шаг за шагом отстаивавших священную почву родного города, которую до сих пор не попирала нога вооружённого чужеземца.
Тщетны, однако же, были все их усилия. Количество осаждающих, постоянно подвозимых с берега, с каждой минутой возрастало. Воодушевляемые Александром, они со всех сторон карабкались по развалинам на стену, а с последней успели проникнуть во дворец, имевший с ней прямую связь. Пройдя по лестницам и коридорам дворца, они сразу очутились в центре города.
Тем временем, как выше сказано, город подвергся нападению и со всех других сторон. Вход в обе гавани был прорван македонским флотом, тирские корабли уничтожены; а так как с северной стороны гавань сообщалась с городом, то македонский десант скоро проник в него и соединился с товарищами, ворвавшимися через дворец.
Осаждённые тоже бросились со стен в город и собрались перед храмом Агенора, где последовала отчаянная рукопашная схватка. Конец всего дела Арриан рассказывает следующим образом:
"Когда тирийцы спустились со стен и собрались перед храмом Агенора, Александр двинул на них своих гипаспистов, избивая сражающихся и преследуя бегущих. Много крови пролили также и те македонцы, которые ворвались в город через северную гавань, равно как и отряд, находившийся под начальством Ценуса. Никому они не давали пощады, потому что были раздражены продолжительностью осады, а также и тем, что во время последней тирийцы, захватив в плен нескольких их товарищей, взвели их на стену, замучили на глазах всего лагеря и сбросили в море. Около восьми тысяч тирийцев было убито в день штурма, а из македонян погибло только двадцать гипаспистов, кроме Адмета. За всю осаду Александр потерял четыреста человек".
В конце концов Тир был взят гораздо скорее и легче, чем рассчитывали сами македоняне. Это ясно из следующих слов Плутарха:
"Однажды, когда Александр, желая дать отдых главным силам своей армии, уставшей от перенесённых уже трудностей, послал к стенам Тира небольшие отряды, с целью беспокоить неприятеля, предвещатель Аристандер занимался жертвоприношением. Вглядываясь во внутренности жертвенного животного, он заявил предстоявшим, что Тир должен быть взят в текущем месяце, а так как это происходило в последний день месяца, то предсказание Аристандера навлекло на него всеобщие насмешки. Царь, видя смущение прорицателя и желая поддержать его авторитет, которым всегда очень дорожил, приказал трубить сбор и произвести на город более серьёзное нападение, чем первоначально рассчитывалось. Нападение это было сделано македонцами так стремительно, что город сдался в тот же день".
Население города перед осадой равнялось семидесяти пяти или ста тысячам человек. За время осады больше половины их, по словам Диодора, бежали в Карфаген, оставив только воинов, женщин и детей. Из этих последних, по показанию того же Диодора, Александр продал в рабство тринадцать тысяч. Арриан, принимая в расчёт также и наёмников, увеличивает эту цифру до тридцати тысяч, но он, по словам Диодора, забыл упомянуть о двух тысячах воинов, преданных смерти через повешение.
Те из обывателей Тира, которые нашли убежище в храме Геркулеса - в том числе царь, высшие чиновники и карфагенские послы - были помилованы и освобождены Александром. Принеся жертву Геркулесу, своему родственнику, патрону Тира и старому другу греков и македонян, посвятив ему машину, при помощи которой была разбита стена города, равно как и священный корабль тирийцев, найденный в гавани, Александр отпраздновал победу двумя смотрами - морским и сухопутным, а также неизбежными у греков атлетическими играми, факельными шествиями и проч.
Незадолго до взятия Тира Дарий прислал другое письмо с более заманчивыми предложениями. Теперь он уступал победителю всю страну к западу от Евфрата, обязывался уплатить десять тысяч талантов контрибуции, отдать руку своей дочери и, кроме того, оставаться навсегда другом и союзником Александра, прося взамен возвратить ему семью. Когда эти предложения были предъявлены военному совету, то Парменион будто бы воскликнул : "Если бы я был Александром, то сейчас же согласился бы принять мир на этих условиях и тем закончить рискованное предприятие". Александр отвечал ему на это: "То же сделал бы и я, если бы был Парменионом; но я - Александр, и потому мой ответ остаётся таким, каким был прежде".
Получив этот ответ, Дарий понял, что никакой надежды на мир пи: тать не может, и стал опять готовиться к войне.
Александр, со своей стороны, продолжая выполнять задуманный план, двинулся по берегу моря к Палестине. Все города, стоявшие на пути, беспрекословно ему сдавались, кроме Газы, защищавшейся арабскими наёмниками и решившейся на отчаянное сопротивление.
Этот город - один из пяти древних филистимлянских городов - находился в ста пятидесяти милях к югу от Тира и стоял, как и теперь стоит, в двух милях от берега моря, на торговой дороге между Сирией и Египтом, что давало ему важное торговое значение. Он был расположен среди равнины, на высоком холме, над поверхностью которого стены его возвышались на искусственном основании в шестьдесят футов высотою. Никакие стенобитные машины не могли, следовательно, быть подвезены к этим стенам, так что инженеры сомневались в возможности взять город приступом.
Но победитель Тира и кандидат на обладание всем миром не признавал ничего невозможного. Он приказал, поэтому, насыпать около южной стены города, казавшейся слабою, гигантский вал, на который и поставить осадные машины. Вал этот был доведён до изумительной высоты в двести пятьдесят футов, при ширине основания в тысячу двести футов!
В результате, после двухмесячной осады и трёх неудавшихся приступов, Газа была взята, население её - отчасти вырезано, отчасти - продано в рабство, а сам город, вновь населённый окрестными жителями, превращён в постоянную крепость.
При одной вылазке осаждённых Александр был жестоко ранен стрелою из катапульты. Пробив его щит и кирасу, она проникла в плечо и едва не убила победителя.