3. Перикл происходил из филы Акамантиды, из дема Холарга и принадлежал и с отцовской и с материнской стороны к самым знатным родам в Афинах. Ксантипп, победивший полководцев персидского царя при Микале, [1] взял в жены Агаристу, предком которой был Клисфен, гот самый, который, изгнав Писистратидов, доблестно положил конец тираннии, дал новые законы и учредил государственное устройство, представляющее собой смесь демократии и аристократии, наилучшее устройство для единодушия граждан и спасения государства. Агаристе привиделось во сне, что она родила льва, и через несколько дней после этого сновидения она родила Перикла. Все сложение его тела было совершенно безукоризненным, исключая лишь головы, которая была удлиненной и несоразмерной. Поэтому почти на всех портретах он изображен в шлеме, так как художники, повидимому, не хотели его изображать в недостойном его виде. Аттические поэты называли его "луковицеголовым". Таковы поэты комедий; напр., у Кратина [2] в "Херонах" сказано:
Гражданская брань и предвечный Крон, сочетавшися браком на небе,[3]
Породили владыку великого; он был "Голо́вомогученоситель"[4]
От богов наречен...[5]
И в другом месте в "Немесиде":
Ты приди к нам, о Зевс, о владыка главы,
Покровитель гостей иностранных...[6]
И Телеклид говорит, что иногда, не зная, как разрешить какое-либо государственное дело,
На акрополе он, точно пьяный, сидел
С головою тяжелой, как камень,
Иногда ж разражалась и буря и гром
Из главы его двадцатиместной.
Евполид же в "Демах" [7] расспрашивает о каждом пришедшем из ада демагоге, а когда последним ему называют Перикла, он восклицает:
Из мрака Ада ты нам глав... ное принес!
4. Мусическим искусствам учил его, как утверждает большинство историков, Дамон, [8] в имени которого, по их мнению, первый слог должен произноситься кратко. Аристотель же утверждает, что он выучился мусическим искусствам у Пифоклида. Повидимому, Дамон был тонким софистом, но мусические искусства служили ему как бы ширмой, чтобы скрыть от массы свою ловкость в речах. Если Перикл проходил как бы курс политической гимнастики, то Дамон служил ему как бы учителем и тренировщиком в этой гимнастике. Но от народа не осталось тайной, что лира служила только ширмой для Дамона; он был изгнан остракизмом, [9] как замышлявший переворот и сторонник тираннии. Это изгнание дало комическим поэтам материал для их шуток. Так, Платон выводит какого-то человека, обращающегося к Даману с таким вопросом:
Во-первых, объясни мне, ради бога: ты,
Как говорят, тот самый есть кентавр Хирон,[10]
Что воспитал Перикла...
Перикл слушал также лекции Зенона Элейского [11], который проповедовал учение Парменида о природе вещей; он был мастером в искусстве спорить и умел рядом ловких возражений привести противника в безвыходное положение. На это указал как-то и Тимон из Флиунта [12] в следующих словах:
Силы же двоеязычной [13] никак одолеть не возможно
Зенона, ибо он всех уловляет...
Но больше всего сблизился с Периклом, больше всего придал вес его речам и серьезный характер его выступлениям перед народом и вообще больше всего направил его ум на высокое и возвышающее душу Анаксагор из Клазомен, [14] которого люди того времени прозвали "Разумом", - либо из восхищения перед умом, сделавшим столь великие и чудовищные достижения в естествознании, либо потому, что он первый принял за первоначало миропорядка не судьбу, не необходимость, а разум, чистый и несмешанный, в то время как все прочее, окружающее его, смешано между собой; этот миропорядок разум устроил путем выделения гомеомерий.
5. Перикл очень восхищался этим мужем и основательно изучил науку, которую одни называют наукой о небесных явлениях, а другие - разглагольствованием о небесных явлениях. Повидимому, благодаря этому не только его ум стал гордым, а речь высокой и чуждой вульгарного и низкого шутовства, но склад лица стал не осклабляющимся при смехе, походка размеренной, одежда лежащей правильными складками и не меняющей своего расположения, в зависимости от того, что речь принимала более патетический характер, а тон речи оставался всегда спокойным; таково же было и все прочее в его внешности, что так поражало всех. Однажды, несмотря на то, что какой-то низкий и распущенный человек бранил и поносил его, он целый день пробыл на агоре, соблюдая все время молчание и в то же время выполняя какие-то спешные дела. Вечером же он пошел домой спокойно и чинно, несмотря на то, что этот человек шел за ним и всячески поносил его. Когда же он подошел уже к входу в, свой дом и стало уже темно, он приказал одному из своих рабов, взяв светоч, проводить этого человека до самого его дома. [15] Поэт Ион характеризует обращение Перикла с людьми как надутое и высокомерное и говорит, что к гордости Перикла примешивалась надменность и презрение к людям; он хвалит открытый характер Кимона и его гармоничное, тонкое и гуманное отношение к окружающим. Но оставим в покое Иона, считающего, что добродетель, подобно сценической тетралогии, должна содержать в себе обязательно и некое сатировское действо. Тем же, которые называют гордую осанку Перикла погоней за популярностью и самомнением, Зенон предлагает попробовать и самим таким же путем гоняться за популярностью, так как такое притворное стремление к прекрасному может незаметно привести к тому, что мы и действительно будем стремиться к прекрасному и приобщимся к нему.
6. Однако не только это было результатом общения Перикла с Анаксагором, но и то, что, как говорят, он был выше какого бы то ни было суеверия, вызываемого страхом перед небесными явлениями. [16] Многие не знают причин этих явлений; они одержимы и приведены в замешательство действием божественных сил вследствие незнания того, что они собой представляют, тогда как естественные науки избавляют нас от такого состояния и на место трусливого суеверия воспаленного ума ставят непоколебимое благочестие, сопровождающееся благими надеждами. Говорят, что однажды Периклу принесли с поля голову однорогого барана. Гадатель Лампой, [17] увидев, что крепкий и твердый рог вырос из середины лба, сказал, что из двух людей, борющихся за власть в городе - Фукидида и Перикла, власть перейдет к одному из них: таков смысл этой приметы. Анаксагор же, разбив череп, показал, что мозг не наполнял все основание черепа, но будучи заостренным, как яйцо, он собрался из всей полости черепа в то место, откуда берет свое начало корень рога. В этот момент восторг всех присутствующих вызвал Анаксагор, а некоторое время спустя Лампон, так как Фукидид был устранен, и все государственные дела оказались в руках Перикла. Но, как я полагаю, ничто не мешает тому, чтобы оказались правы и естествоиспытатель и гадатель, так как один правильно объяснил причинную связь, а другой - целевую. Ибо задачей первого было рассмотреть, из чего данная вещь возникла и как она произошла, а второго - для какой цели она произошла и что она собой знаменует. Те же, которые думают, что, найдя причинную связь в каких-Либо явлениях, они тем самым доказали, что эти явления нельзя считать знамениями, упускают из виду, что, рассуждая так, они отрицают не только существование божественных знамений, но и всяких искусственных сигналов, как например, сигналов, подаваемых ударами железных дисков или огнями костров или определение времени по длине тени на солнечных часах. Во всех этих случаях мы имеем дело с сигналом, но он устроен путем искусственных приспособлений, основанных на причинной связи. Но об этом, пожалуй, уместнее говорить в сочинении другого содержания.
7. В молодости Перикл очень опасался народных масс. Говорили, что он похож своим обликом на тиранна Писистрата, [18] и глубокие старики приходили в ужас от того, насколько его приятный голос, живость и остроумие речи походили на речь Писистрата. Он боялся подвергнуться остракизму, так как был богат, принадлежал к блестящему роду и друзьями его были самые влиятельные люди в государстве. Поэтому он совершенно не занимался государственными делами, но участвовал в походах, отличаясь доблестью и отвагой. Но так как Аристид был уже в гробу, Фемистокл изгнан, а Кимон, вследствие участия в походах, находился по большей части вне пределов Греции, Перикл ходом событий был вовлечен ε государственные дела, причем примкнул к демократической партии; интересы массы бедняков он поставил выше интересов немногих богачей, хотя его природа была менее всего демократической. Он видел, что Кимон держался аристократического образа мыслей и пользовался чрезвычайной популярностью среди знати; с другой стороны, он, повидимому, боялся, чтобы его не стали подозревать в стремлении к тираннии. Поэтому он пошел по пути угождения массам; это было безопаснее и в то же время усиливало его значение в соперничестве с Кимоном. В соответствии с этим он тотчас же изменил и образ жизни. Для него существовала только одна дорога в городе - та, что вела на агору и в здание совета. Он не ходил на званые обеды и прекратил всякое светское общение; так за все то весьма продолжительное время, что он занимался государственными делами, он не ходил на обед ни к одному из своих друзей, кроме лишь своего племянника Евриптолема [19], к которому он пришел на свадьбу и присутствовал лишь во время закуски, а когда должны были перейти к выпивке, немедленно поднялся и ушел. Однако настоящая приятность в обращении состоит в том, чтобы быть выше всякой напыщенности, и очень трудно сохранять в общении с людьми деланую гордость, рассчитанную на мнение окружающих. В истинно же достойной манере держать себя наиболее прекрасно именно то, что проявляется постоянно само по себе; ничто так не поражает окружающих в добрых мужах, как их обычная, повседневная жизнь среди окружающих. Перикл же боялся даже, как бы народ не пресытился постоянным общением с ним и поэтому выступал перед ним только через значительные промежутки времени. Он выступал не по всякому делу и не всегда являлся в народное собрание, но, как выразился Критолай, подобно триэре "Саламинии" [20] позволял пускать себя в ход только в особенно важных случаях, а во всех прочих обстоятельствах действовал через третьих лиц, выпуская в народное собрание своих друзей и других ораторов.
Одним из них, как говорят, был Эфиальт, положивший конец власти совета на ареопаге. Он, по выражению Платона [21], обильно наливал на государственном пиру в винные чаши граждан несмешанную с водой свободу. Однако народ, как говорят авторы комедий, стал от этого напитка грызть свои удила; при этом он
никого не желал уже слушать,
стал Евбею кусать, [22] стал давить
острова и топтать их копытами злобно
8. Свою речь, соответствующую его образу жизни и высокому духу, он часто настраивал, точно музыкальный инструмент, на высокий тон благодаря помощи Анаксагора. Из естественных наук он заимствовал новые краски для своего ораторского искусства. "Эту высоту мысли и эту действенность слова", как говорит божественный Платон [23], Перикл приобрел в дополнение к своим природным способностям из естественных наук и, "извлекая из этого все полезное для искусства речей", далеко превзошел всех современников. Это, как говорят, и послужило источником его прозвища; однако некоторые считают, что он был прозван "Олимпийцем" за то, что украсил город, другие - за его могущество в государственных делах и военном руководстве. Очень вероятно, впрочем, что слава этого мужа имела источником все указанные качества, взятые вместе; однако комедии, поставленные в то время, дающие ряд его характеристик, частью серьезных, частью насмешки ради, показывают, что это прозвище было дано ему главным образом за его красноречие; ибо они говорят, что, когда он выступаете народном собрании, из него исходят громы и молнии, [24] и что он носит на своем языке "ужасный перун Зевса". Передают и следующее изречение Фукидида, сына Мелесия, сказанное в шутку по поводу красноречия Перикла (этот Фукидид был человеком знатного происхождения и очень долгое время был противником Перикла). Когда Архидам [25], царь лакедемонян, спросил у Фукидида, кто лучший борец, он или Перикл, Фукидид ответил: "Если даже я его поборю и положу на обе лопатки, он и тогда станет доказывать, что он стоит на ногах, победит меня в этом споре и убедит в своей правоте всех зрителей". [26] Однако и сам Перикл говорил с опаской; поэтому, идя на ораторскую трибуну, он молился богам, чтобы против его желания с его уст не слетело ни одного слова, невыгодного для защищаемого им дела. [27] Не осталась записанной ни одна из его речей; единственный письменный памятник его деятельности - постановления народного собрания. Лишь очень немногие из его изречений остались в памяти потомства, как например, то, что он предлагал "снять бельмо с глаза Пирея", имея в виду Эгину, [28] или что "он видит уже, как из Пелопоннеса несется в Афины война". Во время одного морского похода Софокл был товарищем Перикла по стратегии, [29] и Перикл, услыхав, что тот расхваливает красавца-мальчика, заметил: "О Софокл, полководец должен иметь незапятнанными не только руки, но и глаза". Стесимброт сообщает, что, произнося с трибуны похвальную речь в честь умерших на Самосе, он сказал, что они бессмертны как боги: ведь, самих богов мы не видим, а заключаем об их существовании по тем почестям, которые они получают, и по тем благам, которые мы от них получаем. Но как раз так же обстоит дело и с павшими за родину.
9. Взгляды на политику Перикла очень расходятся. Фукидид [30] характеризует государственное устройство при Перикле как некоторого рода аристократию, говоря, что на словах это была демократия, а на деле власть принадлежала первому гражданину; другие же и притом многочисленные писатели говорят, что он первый направил помыслы народа на клерухии, [31] феорикон [32] и раздачу платы, [33] народ усвоил эти дурные привычки и стал, таким образом, вследствие этих мероприятий привередливым и распущенным, хотя прежде был скромным и трудолюбивым. [34] Постараемся из самого хода событий сделать вывод, в чем причина этой перемены. Сначала, как уже было сказано, Перикл соперничал в славе с Кимоном и поэтому угождал народу. Но тот [35] ежедневно давал даровой обед всякому нуждающемуся афинянину; гражданам более пожилого возраста он давал и одежду: со своих земельных участков он снял заборы, чтобы все желающие могли брать себе плоды. Таким образом Кимон привлекал к себе бедняков; Перикл же не мог соревноваться с ним в этом, так как не имел столько денег и имущества. Побежденный этой демагогией, Перикл прибегает к раздаче государственных средств. Это он сделал, как сообщает Аристотель, по совету Дамонида из Зи [36]. Феориконом, платой судьям, вознаграждением за другие обязанности и хорегиями он подкупил массу и затем воспользовался своей популярностью для борьбы с советом на ареопаге, [37] членом которого он не был, так как не был выбран по жребию ни архонтом, ни басилевсом, ни полемархом, ни фесмофетом (эти должности с древних времен [38] замещались по жребию, и те, которые, пройдя проверку, занимали эти должности, всходили на ареопаг). Поэтому-то Перикл, когда его влияние в народе усилилось, стал бороться с этим советом. В результате, согласно предложению Эфиальта, у совета на ареопаге было отнято право вынесения важнейших решений, Кимон же как спартанофил [39] и враг демократии был изгнан остракизмом, [40] несмотря на то, что он по богатству и знатности не уступал никому из граждан, к тому же одержал самые блестящие победы над варварами и наполнил город массой денег и добычи, как мы уже сказали в его биографии. Так велико было могущество Перикла в народном собрании.
10. Срок изгнания для подвергшихся остракизму был определен законом в десять лет. Но еще до истечения этого срока большое войско лакедемонян вторглось в Танагрскую область. [41] Афиняне тотчас же устремились против них, а Кимон, придя из того места, где он был в ссылке, стал с оружием в строй на свое место вместе со своей филой. Он хотел, подвергшись опасности вместе с согражданами, смыть этим поступком обвинение в лаконофильстве. Однако сторонники Перикла, набросившись на него, выгнали его, как изгнанника, из рядов войска. Поэтому-то Перикл, как говорят, сражался в этом бою чрезвычайно мужественно и, будучи самым выдающимся из всех, не щадил своей жизни. В этом бою погибли и друзья Кимона - все без исключения, хотя Перикл и обвинял их в лаконофильстве. После этого афиняне раскаялись в том, что они сделали и стали тосковать по Кимоне, так как они потерпели поражение на самой границе Аттики и ожидали новой тяжелой войны наступающим летом. Перикл заметил это настроение и решил немедля пойти навстречу желаниям массы. Он сам внес в народное собрание предложение о возвращении Кимона из изгнания. Тот, как только вернулся, добился заключения мира между Афинами и Спартой. Ибо лакедемоняне были настолько же расположены к нему, насколько были враждебны к Периклу и прочим демагогам. Другие же утверждают, что Перикл согласился внести предложение о возвращении Кимона из изгнания только после того, как тот заключил с ним тайное соглашение. Это соглашение было заключено при посредничестве Эльпиники, сестры Кимона, и состояло в том, что Кимон уйдет в море с двумястами судов и будет начальствовать над войском вне Афин, покоряя землю, принадлежащую царю, Периклу же будет принадлежать вся власть в Афинах. Говорят, что и до этого [42] Эльпинике удалось умилостивить Перикла, когда Кимону угрожала смертная казнь. Перикл был одним из официальных обвинителей, назначенных народным собранием; когда Эльпиника пришла к нему и стала просить за брата, он улыбнулся и сказал: "Эльпиника, ты слишком стара, слишком стара, чтобы выполнять такие щекотливые дела". [43] Однако же эта просьба возымела действие: он только один раз взошел на ораторскую трибуну, и то лишь по обязанности, и из всех обвинителей меньше всего нападал на Кимона. Как же можно поверить Идоменею, утверждающему, будто демагог Эфиальт, его друг и соратник, державшийся с ним одних и тех же политических убеждений, был убит по его тайному наущению из соперничества и зависти к его популярности? Я не знаю, где подобрал Идоменей эту клевету, которую он обрушивает на Перикла. Конечно, и Перикл имел свои недостатки, но с его благородным образом мыслей и доблестной душой совершенно не вяжется такое дикое и зверское преступление. Эфиальт был страшен для олигархов и безжалостен при проверке отчетов и судебном преследовании людей, совершавших преступления перед народом; поэтому, как сообщает Аристотель, враги его подослали Аристодика из Танагры, убившего его из-за угла.[44]
11. Кимон умер, военачальствуя на Кипре. Аристократы уже и до этого видели, что Перикл стал самым влиятельным из граждан. Они хотели, чтобы и по удалении Кимона был какой-нибудь государственный деятель, который мог бы ему противостоять и ослабить его влияние, дабы в государстве не было полного единодержавия. Они выставили ему противником Фукидида из Алопеки [45], человека безукоризненной репутации и свойственника Кимона [46]. У него не было таких военных талантов, как у Кимона; он был скорее оратором и политическим деятелем. Все время он проводил в городе и, схватываясь с Периклом на ораторской трибуне, быстро восстановил равновесие между борющимися сторонами. Он положил конец бывшему до тех пор положению вещей, когда люди из так называемого хорошего общества были рассеяны поодиночке и смешаны с народом, так что блеск их происхождения терялся среди массы рядовых граждан. Он резко отделил их от народа, собрал всю их силу воедино и тем увеличил их все, как бы поместив их на конец рычага. До этого времени в государстве была между аристократической и демократической партиями скрытая, незаметная для глаза трещина; борьба же и соперничество между этими мужами создала в государстве глубочайшую пропасть. То, что находилось по одну сторону от нее, получило название демократии, что по другую - олигархии. По этой-то причине именно в этот момент Перикл отпустил вожжи в государственном управлении и правил, угождая народу, постоянно придумывая для граждан либо какое-нибудь праздничное зрелище, либо всенародное угощение, либо процессию и вообще доставлял гражданам всякого рода культурные удовольствия. Далее, он ежегодно отправлял в море шестьдесят триэр, на которых находилось много граждан, получавших плату в течение шести месяцев; они тренировались и вместе с тем изучали морское дело. Кроме того, он отправил тысячу клерухов на Херсонес, [47] пятьсот - на Наксос, [48] на Андрос - половину этого числа, во Фракию - тысячу, которые должны были там обосноваться вместе с бисалтами [49]. Он отправил также клерухов в Италию, которые восстановили Сибарис, названный теперь Фуриями. [50] Все это он предпринимал, чтобы разгрузить город от Легкомысленной черни, склонной к беспорядкам из-за бездействия, и чтобы облегчить тяжелое состояние простого народа; их поселяли на территории союзников для острастки, в качестве гарнизона, чтобы те не бунтовали.
12. Но позаботился он и о том, что доставило Афинам величайшее удовольствие и более всего украсило их, а у жителей других государств вызвало наибольшее восхищение; из этого одного вся Греция могла увидеть, что разговоры о могуществе Афин и об их древнем богатстве не пустая ложь. Это было сооружение храмов и статуй. Из всех государственных мероприятий эти сооружения вызывали больше всего недовольства у врагов Перикла и больше всего нападок на него в народных собраниях. "Афинский народ, - кричали они, - теряет уважение греков; все ругают его за то, что он перенес общегреческиа деньги из Делоса в Афины. [51] Оправдать эту меру перед нападающими было удобнее всего ссылкой на опасность нападений варваров, из-за чего пришлось взять общую казну оттуда и хранить в неприступном месте. Теперь Перикл лишил нас и этого оправдания, и вся Греция считает, что над ней совершают открытое насилие и распоряжаются деспотически: греки видят, что средства, принудительно взыскиваемые с них для ведения войны, мы тратим на то, чтобы наш город, точно развратная бабенка, мог раззолотить и разубрать себя, надев на себя дорогие камни, статуи и храмы, стоящие тысячи талантов". В ответ на это Перикл объяснял народу, что афиняне не обязаны давать своим союзникам отчет в израсходовании ими денег, так как афиняне сражаются за них и отражают нападения варваров. Союзники же не выставляют ни конницы, ни кораблей, ни гоплитов, а только вносят деньги; ясно, что эти деньги уже принадлежат не тем, кто их платит, а тем, кто их получает, если только они выполняют то, за что им платят деньги. [52] Государство в достаточной мере обеспечено всем, что нужно для войны; поэтому оно правильно поступает, тратя свои средства на то, что, будучи выполнено, даст ему вечную славу, а, пока выполняется, дает афинянам готовые средства к существованию, так как эти мероприятия требуют применения всяческих ремесел и нуждаются в самых разнообразных работах. Ни одна специальность не остается при этом неиспользованной, ни одни руки не остаются в бездействии. Благодаря этому почти все государство может само себя содержать на жалованье, одновременно и украшая себя и удовлетворяя свои насущные потребности. И, действительно, люди, бывшие в цветущем возрасте и в расцвете сил, получали свое пропитание из государственных средств в вознаграждение за военную службу; но Перикл не хотел, чтобы чернь, не сражающаяся в строю и занимающаяся ремеслами, оставалась без государственной поддержки, и в то же время он считал нежелательным, чтобы она получала деньги, ничего не делая и проводя время в праздности. Поэтому он поспешно вносил один за другим в народное собрание проекты больших сооружений; представленные им планы требовали применения труда самых различных ремесленников и притом в течение долгого времени. Благодаря этому граждане, остающиеся на родине, получали не меньшее право пользоваться своей долей казенных средств, чем плавающие на кораблях, находящиеся в гарнизонах или участвующие в военных походах Там, где материалом служили камень, медь, слоновая кость, золото, черное дерево, кипарис, действовали представители тех профессий, которые обрабатывают и формуют эти материалы: плотники, скульпторы, медники, каменщики, золотых дел мастера, размягчатели слоновой кости, живописцы, эмалировщики, чеканщики; затем те, кто подвозят и подносят эти материалы: по морю - купцы, мореходы, кормчие, по суше - каретники, извозопромышленники, извозчики, канатчики, ткачи льняных материй, кожевники, дорожные рабочие, шахтеры. Каждое из этих ремесел, точно полководец, имело под началом собственную армию, соединяющую в себе наемных чернорабочих из простого народа, причем эти люди служили для этих искусств как бы орудием или телом. Эти работы распределяли и распространяли благополучие между людьми самого различного возраста и дарований.[53]
13. Так воздвигались сооружения, выдающиеся по величине, неподражаемые по прелести очертаний, причем мастера наперебой старались превзойти возможности своего искусства тонкостью своей работы. Но наиболее удивительна была быстрота выполнения этих работ. Казалось, что каждая из этих работ была доведена до конца лишь с трудом, в результате деятельности многих эпох и поколений; в действительности все это было выполнено в краткое время расцвета государства, управляемого одним и тем же человеком. Рассказывают, что живописец Агафарх [54] очень гордился, что он умеет быстро и без труда писать картины. Зевксис, услыша это, сказал: "А я работаю с расчетом на большое время". Ведь проворство и быстрота в работе не придает творению ни монументального характера, ни длительной ценности, ни совершенной красоты. Время, которое затрачено на создание произведения в виде труда, является как бы капиталом, отданным на проценты; насколько велик этот капитал, можно видеть из того, сколько времени сохранит свое значение созданное произведение. Тем большего восхищения заслуживают создания Перикла, возникшие в короткий срок и тем не менее сохраняющие свое значение столь долгое время. Каждая из этих вещей была настолько прекрасна, что производила впечатление чего-то стоящего с незапамятных времен; [55] по своей жизнерадостности эти творения и до сих пор кажутся чем-то юным и только что возникшим; столь цветущей свежестью дышат они, и рука времени вовсе не касается их, как будто в них содержится вечно живой дух и нетленная душа. Всем управлял и над всем надзирал у Перикла Фидий, [56] хотя в этих работах принимали участие великие архитекторы и строители. "Стофутовый" Парфенон [57] соорудили Калликрат и Иктин [58] ; дом для посвящений [59] в Элевсине начал строить Кореб; он соорудил колонны нижнего этажа и связал их архитравами. После его смерти Метаген из Ксипеты [60] присоединил сюда фриз и колонны верхнего этажа. Световой люк над главным помещением храма воздвиг Ксенокл из Холарга [61]. Длинную стену [62] (о постройке ее Перикл произнес ту самую речь, которую слышал Сократ [63], как он сам рассказывал), построил с подряда Калликрат. Эту постройку высмеивает в комедии Кратин; по его мнению, она слишком медленно подвигалась вперед:
....уж с давних пор [64] ту стену
Перикл возводит - на словах, на деле же - ни с места!
Что же касается Одеона, то внутри он имеет много ступеней для сидения и много колонн, крыша же его имеет одну вершину, откуда она идет покато во все стороны; говорят, что он сделан по подобию и в подражание палатке персидского царя, причем и в этом случае руководителем постройки был Перикл. Вот почему и по этому случаю Кратин во "Фра-киянках" насмехается над ним:
...лукоголовый этот Зевс подходит,
Одеон неся на голове [65],
пройдя счастливо мимо страшных черепков.[66]
Перикл из честолюбия тогда впервые провел через народное собрание предложение, чтобы на Панафинеях [67] происходили музыкальные состязания. Будучи выбран афлофетом, он установил, как должны участвующие в состязании играть на флейте, петь и играть на кифаре. И тогда и в последующее время можно было наблюдать в Одеоне музыкальные состязания. Пропилеи [68] Акрополя были сделаны в пять лет, причем архитектором был Мнесиклей. Удивительное происшествие, случившееся во время постройки, возвестило, что богиня не только не противодействует этой постройке, но содействует и помогает довести до конца. Самый энергичный и самый ревностный из мастеров поскользнулся и упал с высоты. Он был в самом тяжелом состоянии, и врачи считали его положение безнадежным. Перикл упал духом, но богиня, явившись ему во сне, дала ему указание, как лечить. пострадавшего. Применив это лечение, Перикл быстро и без труда его вылечил. В честь этого излечения он поставил медную статую Афины Целительницы в акрополе подле алтаря, который, как говорят, существовал там уже раньше. Фидий же соорудил золотую статую богини [69], а на плите был нарисован сам творец этой статуи. Все эти сооружения производились под его руководством; вследствие дружбы с Периклом, он стоял, как было уже сказано, во главе всех мастеров. Это породило зависть к одному и клевету на другого. Говорили, будто Фидий устраивал Периклу свидания со свободными женщинами: они ходили к Периклу на постройки. Авторы комедий ухватились за этот слух и обвинили Перикла в чрезвычайном распутстве, впутав в эту клевету и жену Мениппа, его друга и помощника по должности стратега, и Пирилампа [70] с его птичником, обвиняя его в том, что он, будучи другом Перикла, тайно дарил павлинов тем женщинам, с которыми был в связи Перикл. Но можно ли удивляться людям, ведущим жизнь сатиров и постоянно ублажающим зависть масс клеветой на могущественных людей, точно приносящим жертвы какому-то злому демону, когда и Стесимброт Фасосский осмелился обвинить Перикла в страшном и безбожном деле, подобном тому, что рассказывается в мифах - задев честь жены его сына? Историческому исследованию, очевидно, чрезвычайно трудно и мучительно установить истину: более поздним писателям продолжительность истекшего времени мешает определить, каков был действительный ход событий; история же, современная описываемым событиям и людям, искажает и извращает истину, частью из зависти и вражды, частью из угождения и лести.
14. Когда ораторы из числа сторонников Фукидида стали с громким криком обвинять Перикла в том, что он расточает деньги и изводит попусту государственные доходы, он задал в народном собрании вопрос народу: "Не считает ли народ, что я истратил много денег?" Когда же ему ответили: "Слишком много", он сказал: "Хорошо, пусть эти расходы будут произведены не из ваших, а из моих личных средств; зато и посвятительная надпись на сооружениях будет сделана лично от моего имени". Когда Перикл это сказал, все закричали, чтобы он расходовал из государственных денег и производил расходы, ничего не жалея. Так закричали они, либо будучи восхищены его великодушием, либо из честолюбия, желая сами получить славу за эти сооружения. Наконец, борьба с Фукидидом дошла до той стадии, когда черепки [71] должны были решить, кому из двоих уйти в изгнание. Перикд был в опасности, но ему удалось изгнать Фукидида и тем ликвидировать враждебную ему гетерию.
15. Итак, политическая борьба была совершенно ликвидирована, и государство стало как бы безмятежным и совершенно единым. Вследствие этого Перикл сделал подвластными себе Афины и все, что было связано с Афинами, - обложения союзников, войска, триэры, острова, море и всю огромную власть и гегемонию как над греками, так и над варварами, опирающуюся на подвластные племена и на дружественные отношения с царями и союзы с властителями. [72] Но теперь Перикл стал уже иным, не был так послушен народу: он уже не уступал прихотям массы так же легко, как корабль дуновению ветра. Но подобно тому, как музыкант после веселой и нежной мелодии перестраивает струны, чтобы сыграть серьезную и высокую, так и Перикл сменил мягкую демагогию, основанную на уступках массам, на аристократический и даже монархический государственный строй. Он управлял таким образом на благо государству, без смягчений и послаблений. По большей части он руководил народом с его одобрения, убеждая его и наставляя, но случалось, что ему приходилось держать народ в узде и против его воли вести его по пути, полезному для государства; при этом он подражал врачу, который при сложной и затяжной болезни поочередно то применяет лечение, доставляющее удовольствие, то причиняет боль и дает целительные, но острые лекарства.
Так, повидимому, и в душе черни, имеющей такую огромную власть, гнездятся всевозможные страсти; но он один был способен ловким образом держать ее всегда в границах, причем он пользовался, как двумя рулями, надеждой и страхом; таким образом он сдерживал слишком дерзкие порывы ее, путем убеждения смягчал суровость и всем этим показал, что Платон прав, считая, что, ораторское искусство есть умение воспитывать души и что величайшая его заслуга -· умение правильно, подходить к характерам и страстям, как если бы в душе, представляющей собой прекрасную мелодию, находились какие-то звучащие струны, требующие прикосновений и ударов. Причиной этого было не просто его красноречие, но, как говорит Фукидид, [73] популярность этого мужа и уверенность народа в нем, основанная на всей его жизни, ибо он был неподкупнейшим из всех граждан (что было ясно для каждого) и равнодушен к деньгам; большой город он превратил в величайший и богатейший из всех, и, превзойдя по могуществу многих царей и тираннов (многие из них в своих завещаниях даже назначили его опекуном своих сыновей), он, тем не менее, не увеличил состояния, оставленного ему отцом, ни на одну драхму.
16. Фукидид [74] ясно показал, какой характер имела его власть; но авторы комедий осыпают его оскорбительными намеками с целью оклеветать. Окружавших его друзей они называли новыми Писистратидами и требовали, чтобы он поклялся, что не захватит тиранннческой власти, так как его преобладание, по их мнению, не соответствовало демократическому строю и могло иметь тяжелые последствия для него самого. Так, Телеклид утверждает, что афиняне передали ему
города вместе с данью, что платят они, - ·
чтоб вязать иль пускать на свободу,
стен громады из камня - и может он их
возводить и сносить по желанью,
договоры, могущество, силу и мир
и счастливую жизнь и богатство.
И это не было делом благоприятного стечения обстоятельств или кратковременной удачи или знаком расположения в особо счастливый момент для государства, но он стоял во главе государства в течение сорока лет, сначала при всех этих Эфиальтах, Леократах, [75] Миронидах, Кимонах, Толмидах, Фукидидах, а после того как Фукидид лишился власти и был изгнан, он приобрел власть и господство, единое и непрерывное на протяжении не менее пятнадцати лет в форме ежегодно возобновляемого избрания на должность стратега. В течение всего этого времени он неизменно держал себя так, что его невозможно было подкупить деньгами, хотя и нельзя сказать, чтобы он был вовсе чужд денежных дел. Так он получил в законное наследство доставшееся ему от отца богатство; не желая ни потерять это богатство вследствие небрежения, ни возиться с ним и тратить время, будучи всецело занят государственными делами, он организовал управление им таким способом, который казался ему самым удобным для проверки и самым надежным. Весь урожай он ежегодно продавал, а затем все предметы первой необходимости закупал на рынке; так была организована его жизнь и питание. Такое хозяйство доставляло мало удовольствия его взрослым сыновьям, да и женщин содержал он недостаточно щедро. Они проклинали эти расписанные по дням и точнейшим образом рассчитанные выдачи: здесь не было той роскоши и изобилия, как принято в богатом доме, но все, что вносилось и выдавалось, вносилось и выдавалось счетом и мерой. Всем этим точно рассчитанным хозяйством руководил один раб, Евангел, который как никто другой и по природным задаткам и по данной ему Периклом подготовке был приспособлен к ведению хозяйства. Все это резко противоречило взглядам Анаксагора [76]: ведь тот бросил свой дом, а землю оставил необработанной, так что она превратилась в пастбище для овец и коз. Все это было следствием энтузиазма высокой души; однако жизнь философа-теоретика, как я полагаю, существенно отличается от жизни политического деятеля: первый не нуждается для своих построений ни в орудиях, ни во́ внешней материи, а все свои помышления устремляет на прекрасное; у второго же добродетель вступает в тесное соприкосновение с человеческими нуждами, и ему нередко приходится тратить свое богатство не только на удовлетворение потребностей, но и на добрые дела, как было и с Периклом, который помогал многим беднякам. Это можно подтвердить и на примере самого Анаксагора. Так рассказывают, что в то время, как Перикл был занят государственными делами, Анаксагор, уже глубокий старик, лежал, лишенный ухода; он закрыл себе голову плащом и решил покончить с собой голодною смертью. Когда Периклу сообщили об этом, он, испугавшись, сейчас же побежал к Анаксагору и стал настойчиво просить его отказаться от своего намерения, говоря, что ему придется оплакивать не Анаксагора, а самого себя, если он лишится такого советника в государственных делах. Анаксагор снял с головы плащ и сказал ему: "Кто нуждается в светильнике, наливает в него масло".
17. В то время, когда лакедемоняне стали уже тяготиться усилением афинян, Перикл внушал афинскому народу все большую гордость и уверенность в том, что Афинам предназначена большая роль в Элладе. Он проводит через народное собрание постановление, призывающее всех греков, [77] в каком бы месте Европы или Азии они ни жили, будь то большое государство или малое, послать депутатов на конгресс в Афины, чтобы решить относительно греческих святынь, сожженных варварами, и жертв, которые греки должны принести богам, в силу обетов, данных во время борьбы с варварами, а также о море - чтобы все могли плыть, не опасаясь нападения, и чтобы между всеми греками был мир. Для этой цели он и послал двадцать человек в возрасте старше пятидесяти лет, из них пять должны были пригласить ионийцев и дорийцев, живущих в Азии, и островитян от Лесбоса до Родоса; пять отправились в местности, находящиеся на Геллеспонте и во Фракии до Византия; еще пять - в Беотию, Фокиду и Пелопоннес; из Пелопоннеса они должны были отправиться через область локрийцев в прилежащие части материка вплоть до Акарнании и Амбракии. Остальные же пять отправились через Евбею к этейцам [78], в Малийский залив и к фтиотийским ахейцам [79] и фессалийцам. Они должны были уговаривать греков прибыть и принять участие в решениях ради того, чтобы наступил мир и сотрудничество в Греции. Из этого, однако, ничего не вышло и представители городов не собрались; как говорят, лакедемоняне воспротивились этому, как только в Пелопоннесе стала известна эта попытка. Я остановился на этом, чтобы показать образ мыслей и величие духа Перикла.
18. Как полководец он прославился больше всего трезвой обдуманностью: он никогда добровольно не решался на битву, если исход ее нельзя предвидеть, а риск велик. Он никогда не преклонялся перед теми стратегами, которые бросались в рискованные предприятия и случайно имели блестящий успех, и, хотя все восхищались ими, как великими людьми, он никогда не подражал им. Он всегда говорил гражданам, что, поскольку это зависит от него, он им гарантирует жизнь на вечные времена. Так он заметил, что Толмид, сын Толмея, возомнил о себе вследствие прежних военных удач и вследствие того, что эти удачи сделали его чрезвычайно знаменитым. Он стал готовиться в самый неблагоприятный момент вторгнуться в Беотию и убедил знатнейших и честолюбивейших из людей в самом цветущем возрасте отправиться с ним добровольцами в этот поход. Их набралось тысяча человек, не считая других военных сил. Перикл пытался в народном собрании удержать [80] и уговорить его, сказав свои достопамятные слова: "Если ты не хочешь слушаться Перикла, то ты во всяком случае не ошибешься, выждав мудрейшего из всех советников - время". Тогда это изречение не доставило ему большой славы, но спустя несколько дней, когда в Афинах получилось известие, что погиб и сам Толмид, потерпев поражение в бою при Коронее [81], и погибли многие доблестные граждане, это изречение доставило Периклу большие симпатии и популярность, так как он выказал себя рассудительным и патриотически настроенным гражданином.
19. Из его начальствований в походах особенный успех имело командование под Херсонесом, принесшее спасение живущим там грекам. Он не только переправил сюда тысячу поселенцев, чем усилил гражданское ополчение этих городов, но еще и перегородил перешеек укреплениями и заграждениями [82] от моря до моря, ликвидировав таким образом набеги фракийских разбойничьих шаек, нападавших на Херсонес, приводившие к длительной и тяжелой войне. От этого Херсонесская область страдала все время, так как она имела непосредственными соседями варваров, и ряд разбойничьих гнезд находился и вне и внутри страны. Большое восхищение и популярность за пределами Аттики доставил Периклу его морской поход вокруг Пелопоннеса, когда он со ста триэрами [83] отплыл из Пэг [84] в Мегарской области. Он не только разграбил значительную часть прибрежья, как поступил перед этим [85] Толмид, но высадил на берег гоплитов, бывших с ним на кораблях, и прошел далеко в глубь страны; большая часть встречавшихся ему врагов бежала в крепости в страхе перед его походом; в Немее же он сразился с сикионянами, выступившими против него, и, обратив их в бегство, поставил трофей. Из дружественной ему Ахеи он взял воинов на свои триэры и перевез их на своем флоте на противолежащий материк. Затем он проплыл мимо Ахелоя, сделал набег на Акарнанию, запер жителей Эниад [86] в крепости и, вырубив деревья и опустошив всю страну, отправился назад на родину, внушив страх врагам, а у граждан снискав репутацию осмотрительного и энергичного полководца. Ибо с его воинами не произошло никаких неприятностей, даже по вине случая.
20. Он приплыл и в Понт [87] с большой эскадрой, пышно разубранной, выполнил все, о чем его просили расположенные здесь греческие города, причем проявил в отношениях к ним большое человеколюбие; соседним же варварским племенам. и их царям и властителям он показал, как велико могущество Афин, решающихся спокойно и без страха плыть, где им вздумается, и подчинивших себе все море. Синопцам [88] он оставил тринадцать кораблей под начальством Ламаха и воинов под начальством тиранна Тимесилая. Когда же этот тиранн был изгнан вместе со своими единомышленниками, Перикл провел через народное собрание постановление, чтобы шестьсот добровольцев из афинян поплыли в Синоп и поселились там вместе с синопцами, причем им предоставлялось поделить между собой дома и землю, прежде принадлежавшие тираннам. В других же случаях он противодействовал увлечениям сограждан; так, он не сочувствовал им, когда они, поощряемые возросшим могуществом и военным счастьем Афин, собирались сделать попытку снова [89] захватить Египет и вызвать восстания в приморских владениях царя. Далее, многими овладела мучительная и злополучная страсть к Сицилии, - та самая страсть, которую впоследствии разожгли ораторы, возглавляемые Алкивиадом [90]. Некоторые грезили также об Этрурии и Карфагене; такой поход казался им сулящим надежды ввиду огромной величины афинской державы и удачи в военных делах.
21. Перикл старался сдержать эти стремления к экспансии [91] и наложить узду на непоседливость; все силы афинского государства он обратил главным образом на защиту и упрочение уже имеющегося. Он считал особенно важным удержать лакедемонян от выступления и вообще противодействовать им; это стремление обнаружилось во всей его. деятельности, а больше всего в его поведении во время священной войны [92]. Лакедемоняне, пойдя походом в Дельфы, отобрали святилище, находившеся в то время в руках фокейцев, и вернули его дельфийцам. Но, как только они удалились, Перикл опять ввел на территорию храма фокейцев. Дельфийцы дали лакедемонянам право обращаться к оракулу вне очереди [93] и вырезали соответствующее постановление на лбу медного волка; теперь Перикл получил право обращаться к оракулу вне очереди для афинян и вырезал его на том же медном волке, на его правом боку.
22. То, что произошло затем в Греции, показало, насколько был прав Перикл, когда не хотел выводить афинских войск за пределы Греции. Прежде всего отложились евбеяне; [94] Перикл пошел на них походом и переправился на остров во главе войска; затем получилось сообщение, что выступили военным походом мегаряне [95] и что войско противников находится уже на границах Аттики под предводительством царя лакедемонян Плистоанакта [96]. Перикл поспешно вернулся назад из Евбеи для борьбы в Аттике. Однако, он не решился вступить в борьбу, хотя его и вызывали на бой, так как вражеские гоплиты были многочисленны и храбры. Но он принял в соображение то, что Плистоанакт был еще очень молод, а главным его советником был Клеандрид, которого эфоры послали с юным царем для защиты его и руководства. Перикл сделал тайную попытку дать взятку Клеандриду. Ему очень скоро удалось подкупить Клеандрида деньгами и убедить его увести пелопоннесцев из Аттики. Когда пелопоннесское войско ушло и разошлось по городам, лакедемоняне были возмущены и наложили на царя денежный штраф; штраф этот был так велик [97], что царь не мог его заплатить и удалился в добровольное изгнание из Лакедемона; Клеандрид же бежал и был заочно присужден к смертной казни. Этот Клеандрид был отцом того Гилиппа, который воевал с афинянами в Сицилии. [98] Очевидно, страсть любостяжания Гилипп унаследовал с рождения от отца: и он после славных подвигов был пойман на позорных делах и был изгнан из Спарты. Об этом мы говорили уже в биографии Лисандра.
23. Когда Перикл отдавал отчет о своей деятельности [99] в должности стратега, в графе расходов он написал: "Десять талантов истрачено на нужное дело" [100]. Народ принял этот отчет, не входя в подробности и не требуя раскрытия секретного дела. Некоторые же рассказывают, в том числе и философ Феофраст, что ежегодно Перикл отправлял из Афин в Спарту сумму в десять талантов. Эти деньги он распределял между всеми должностными лицами и таким образом отвращал опасность войны; за эти деньги он покупал не мир, а время для спокойной подготовки к войне с тем, чтобы впоследствии сражаться в лучших условиях. После ухода Плистоанакта он снова двинулся против повстанцев и, перейдя на Евбею с пятьюдесятью кораблями и пятью тысячами гоплитов, покорил евбейские города. [Со всеми евбейскими городами он заключил мирные договоры, кроме Халкиды и Гистиэй].[101] Из Халхиды [102] он изгнал так называемых гиппоботов, известных своим богатством и пользовавшихся большим влиянием; из Гистиэйской же земли изгнал всех жителей и на их место поселил афинян. [103] С ними одними он обошелся безжалостно за то, что они, взяв в плен аттический корабль, перебили всех бывших на нем людей.
24. Вслед за этим между Афинами и Спартой было заключено перемирие на тридцать лет. [104] Затем Перикл проводит через народное собрание постановление об отправке флота на Самос; [105] самосцы обвинялись в том, что они не исполнили приказания афинян прекратить войну с Милетом. Но в действительности он, повидимому, выступил против Самоса, угождая Аспасии. Поэтому здесь будет уместно остановиться подробнее на этой женщине и выяснить, благодаря какому искусству или какой силе она заставляла руководителей политической жизни исполнять свои желания, а философов серьезно считаться со своими взглядами. Все согласны в том, что она происходила из Милета и была дочерью. Аксиоха; но говорят еще, что она, желая превзойти Фаргелию [106], одну из живших в древности ионийских женщин, старалась сблизиться с самыми могущественными людьми. Эта Фаргелия также была красива и обаятельна, а вместе с тем и очень искусна в интригах; она была в связи с очень многими видными греками и всех, имевших сношения с ней, склоняла на сторону персидского царя; через посредство этих людей, наиболее выдающихся и могущественных, она содействовала распространению персофильского направления в греческих городах. Что же касается Аспасии, то Перикл, как говорят некоторые, увлекался ею за ее ум и уменье разбираться в государственных вопросах; ведь к ней от времени до времени заходил и Сократ со своими учениками, и даже женщин приводили к Аспасии их друзья, чтобы послушать ее речи, несмотря на то, что она стояла во главе предприятия неприличного и непристойного: она содержала девушек, продававших свою любовь. [107] Эсхин же рассказывает, что скототорговец [108] Лисикл, человек простого происхождения и низкой природы, стал первым гражданином в Афинах, после того как по смерти Перикла сошелся с Аспасией. [109] Далее, у Платона в "Менексене", хотя первые главы его и написаны не всерьез, историческим фактом, во всяком случае, является то, что эта женщина прославилась сближением с многими афинянами на почве ораторского искусства. Впрочем, увлечение Перикла Аспасией носило скорее любовный характер. Его женой была его родственница, до него бывшая женой Гиппоника, от которого она родила богача Кадлия; от Перикла же она родила Ксантиппа и Парала. Так как их дальнейшая супружеская жизнь не была счастливой, Перикл выдал [110] свою жену с ее согласия за другого, сам же он взял к себе Аспасию и любил ее чрезвычайно. Как говорят, ежедневно, выходя из дому и возвращаясь с агоры, он, здороваясь и прощаясь с Аспасией, целовал ее. В комедиях ее называют новой Омфалой, Деянирой [111] и даже Герой, а Кратин прямо называет ее содержанкой:
Аспасию-Геру родила богиня Похоти ему,
Содержанку-суку, тварь бесстыдную и гнусную.[112]
Как кажется, от нее Перикл имел еще незаконнорожденного сына; Евполид в "Демах" вывел Перикла спрашивающим о нем так:
А мой ублюдок жив?
Миронид отвечает ему:
Он мужем был б уже,
Коль не стыдился б, что от шлюхи он рожден.
Аспасия, как говорят, была настолько популярна и настолько прославилась, что тот самый Кир, [113] который воевал с царем за власть над персами, назвал самую любимую из своих наложниц Аспасией, хотя до того ее звали Мильто. Она была фокеянка родом, дочь Гермотима; после того, как Кир погиб в бою, она была отведена к царю и имела очень большое влияние при дворе.
25. Что касается причины войны с самосцами, то считают, что Перикл провел через народное собрание постановление об этой войне ради милетцев по просьбе Аспасии. Самос и Милет вели войну за обладание Приеной. Самосцы одерживали уже верх, но афиняне приказали им прекратить войну и решить спорные вопросы третейским разбирательством. Однако самосцы их не послушались. Перикл отправился на кораблях в Самос [114] и уничтожил бывшую там олигархию; он взял из самых почтенных граждан пятьдесят заложников [115] и столько же детей и отослал их в Лемнос. Говорят, что каждый из заложников предлагал ему за себя по таланту; еще много денег предлагали ему те, которые не хотели, чтобы в их государстве водворилась демократия. Кроме того, перс Писсуфн [116], сочувствовавший самосцам и выступавший с заступничеством за них, послал ему десять тысяч золотых. Перикл не взял, однако, ничего, но выполнил то, что он решил о самосцах, а затем, установив на Самосе демократический строй, отплыл в Афины. Однако Писсуфн выкрал самосских заложников и приготовил самосцам все, что нужно для войны; поэтому они сейчас же по удалении Перикла отложились от Афин. Перикл выступил по морю вторично против них, так как они не только не успокоились и не испугались, но даже с большим воодушевлением приняли решение бороться за господство на море. У острова, именуемого Трагией, произошла ожесточенная морская битва, в которой Перикл блестяще победил сорока четырьмя кораблями, взяв верх над семьюдесятью, из которых двадцать были транспортными.
26. После того, как он победил врагов, преследовал их и овладел· гаванью, он стал осаждать самосцев, которые все же пытались еще делать вылазки и вступать в стычки перед стенами. Когда же из Афин, пришла вторая, еще более значительная эскадра и самосцы были заперты со всех сторон, Перикл взял с собой шестьдесят триэр и поплыл в открытое[117] море. Большинство писателей объясняет это тем, что на помощь самосцам шли финикийские суда, и он хотел встретить их и сразиться с ними как можно дальше от Самоса; Стесимброт же утверждает, что он направлялся на Кипр, но это не представляется вероятным. Во всяком случае, каков бы ни был его план, он, очевидно, сделал ошибку. После того, как он отплыл, Мелисс, сын Ифагена, известный философ, занимавший тогда на Самосе должность стратега,, рассчитывая на превосходство самосцев вследствие малочисленности афинских кораблей и неопытности их стратегов, убедил своих сограждан напасть на афинян. Произошла битва, и победили самосцы, причем взяли в плен многих афинян и уничтожили много судов, после чего стали свободно сообщаться по морю и завезли к себе столько всего необходимого для ведения войны, сколько у них не было и до войны. Аристотель утверждает, что и сам Перикл ранее этого был разбит в морском бою Мелиссом [118]. Самосцы выжгли на лбу афинских пленных клеймо - сову [119]; они только ответили надругательством на надругательство, так как афиняне выжгли на лбу самосских пленных самэну. Самэна же представляет собой корабль с обрубленным носом в форме свиного рыла, пузатый и глубокосидящий. Такой корабль и быстроходен и поднимает большие грузы. Назван он был так потому, что впервые появился в Самосе, где такие корабли строил тиранн Поликрат [120].. На эти-то клейма, как говорят, и намекает Аристофан [121] в следующих словах:
- Народ самосский... - Письменами умудрен![122]
27. Перикл, узнав о несчастье, постигшем его войско, поспешил к нему на помощь. Мелисс выступил против Перикла, но Перикл победил врагов и обратил их в бегство. После этого он осадил их; он желал одолеть самосских граждан и взять их город, рассчитывая в большей мере на издержки и продолжительную осаду, чем на полные ран и опасностей подвиги своих воинов. Но ему нужно было придумать, как удержать афинян, которым надоела медлительность и которые рвались в бой; поэтому он разделил все свое войско на восемь частей по жребию. Тем, которые вытянули при жеребьевке белый боб, он разрешил веселиться и ничего не делать, тогда как все остальные несли тяготы войны. Поэтому [123] тот день, который проводят в каких-либо удовольствиях, называют "белым днем" по тому белому бобу. Эфор [124] говорит, что Перикл пустил в ход и машины, ибо его приводило в восторг это новое изобретение; с ним был и изобретатель Артемон. Этот Артемон был хромым и его носили в носилках в те места, где работа была спешной. Поэтому его и называли "носимый всюду Артемон". Это сообщение отвергает Гераклид Понтийский на основании стихотворений Анакреонта, в которых уже упоминается
Носимый всюду Артемон,[125]
хотя Анакреонт жил за много поколений до Самосской войны и описанных выше событий. Он говорит, что Артемон вел изнеженную жизнь, был очень труслив и мнителен; поэтому он по большей части сидел, дома, причем два раба всегда держали щит над его головой, чтобы ничего не могло свалиться на него сверху. Если же он вынужден был выйти, то его носили на передвижном ложе над самой землей; поэтому он и получил прозвище "носимого всюду Артемона".
28. На девятый месяц самосцы сдались. Перикл срыл их стены, отобрал у них корабли и наказал их большой денежной контрибуцией. Часть этого штрафа самосцы уплатили немедленно, часть же обязались вносить в определенные сроки и в обеспечение этих уплат дали заложников. Дурид из Самоса присочиняет к этому еще ужасные жестокости, обвиняя в них афинян и Перикла, но об этом ничего не рассказывают ни Фукидид, ни Эфор, ни Аристотель, и, повидимому, это - неправда. Так Дурид рассказывает, что Перикл приказал будто бы отвести самосских триэрархов и морских воинов на милетский рынок и выставить их там привязанными к столбам в течение десяти дней. Когда они уже совсем ослабели, он приказал их убить, разбивая им головы дубинами, а затем выбросить трупы, лишив их погребения. Но Дурид не привык держаться истины даже в тех случаях, когда в этом не заинтересован; понятно, что здесь он тем более должен был разрисовать мрачными красками несчастья своего отечества и оклеветать афинян. Покорив Самос, Перикл возвратился в Афины, устроил блестящее погребение погибших на войне [126], и вызвал всеобщий восторг, сказав, как это было принято, надгробное слово на их могиле. Когда он сходил с ораторской трибуны, женщины пожимали ему руку и возлагали на него венки и ленты как на победителя в состязании; только Эльпиника, подойдя к Периклу, сказала ему: "Ну, конечно же, достойно восхищения и венков, что ты погубил у нас так много храбрых граждан, воюя не с финикийцами и не с персами, как мой брат Кимон, а покоряя родственный и союзный город". Перикл же, как говорят, услышав слова Эльпиники, улыбнулся и спокойно ответил ей стихом из Архилоха [127]:
Не стала бы старуха миром мазаться...
Ион говорит, что, покорив самосцев, Перикл преисполнился удивительного и необыкновенного самомнения: Агамемнон осаждал варварский город десять лет, а он в девять месяцев покорил первых по могуществу из всех ионийцев. Это самомнение не было несправедливым: исход этой войны был, действительно, совершенно неясным и грозил величайшей опасностью; так, Фукидид говорит, что самосское государство чуть-чуть не отняло у афинян владычество на море.
29. После этого стала уже собираться буря Пелопоннесской войны - коринфяне пошли войной на керкирцев [128]. Перикл убедил народ послать помощь жителям Керкиры, острова, обладавшего могущественным флотом, так как пелопоннесцы почти что уже начали войну с ними. Когда народное собрание приняло постановление об отправке помощи, [129] он послал туда Лакедемония, сына Кимона, дав ему, как бы издеваясь над ним, [130] только десять кораблей. Дом Кимона отличался особенным расположением и дружбой к лакедемонянам. [131] Перикл умышленно дал Лакедемонию так мало кораблей и послал его против его воли: он рассчитывал, что если Лакедемоний не совершит во время этого своего начальствования ничего замечательного и блестящего, то его в еще большей мере будут обвинять в лаконофильстве. И вообще он постоянно унижал сыновей Кимона, говоря, что даже имена их показывают, что они незаконнорожденные: один назывался Лакедемонием (лакедемонцем), другой - Фессалом (фессалийцем), третий - Элеем (элейцем). Дело в том, что мать их, как говорили, была аркадянкой. [132] Перикла стали поносить за эти десять триэр, говоря, что для тех, которые просили о помощи у афинян, польза от них невелика, а "для врагов эти триэры - прекрасный повод для обвинений; тогда он снова послал суда на Керкиру, на этот раз уже в большем количестве. [133] Эти суда прибыли туда уже после боя. Коринфяне гневались на афинян и выступили против них в Лекедемоне с обвинением; к ним присоединились и мегаряне, обвиняя афинян в том, что они закрыли мегарянам! доступ на все рынки и во все гавани в областях, находящихся под властью афинян, [134] хотя это противоречит общегреческому праву и клятвам, которые дали греки друг другу. Эгиняне [135], считая, что они терпят притеснения и насилия от афинян, послали тайно послов с просьбой о помощи к лакедемонянам, не решаясь выступить с открытым обвинением против афинян. В это же время и Потидея [136], город, подчиненный афинянам, но основанный коринфскими колонистами, отложилась и была осаждена афинянами; это еще более ускоряло начало войны. Однако в Афины посылались посольства, а лакедемонский царь Архидам старался мирно разрешить большую часть этих претензий и успокаивал своих союзников; поэтому, если бы афиняне согласились отменить постановление о мегарянах и помирились бы с ними, то остальные из этих обвинений, повидимому, не вызвали бы войны с афинянами. Однако Перикл противился именно отмене этого постановления и побуждал народ не прекращать вражды с Мегарами; вот почему всю ответственность за войну возлагали на одного Перикла.
30. Рассказывают, что когда из Лакедемона прибыло посольство [137] по этому поводу, Перикл ссылался на какой-то закон, запрещающий уничтожать плиту, на которой начертана надпись. Полиалк, один из послов, заметил на это: "А ты не уничтожай плиты, а только поверни ее надписью к стене; ведь нет закона, который бы запрещал это делать". Как ни остроумно было это замечание по мнению слушавших, Перикл тем не менее не уступил. Как кажется, для вражды с Мегарами у него были и личные причины; [138] однако, он выставил официально другую причину государственного характера. Он обвинил мегарян в том, что они присоединили к себе участок священной необрабатываемой земли и провел через народное собрание постановление об отправке одного и того же посла в Мегары и в Лакедемон, чтобы он и там выступил с обвинением против мегарян. Это постановление, внесенное Периклом, имело в виду мирное и полюбовное соглашение. Но Анфемокрит, посланный вестником, был убит, [139] причем в этом убийстве обвиняли мегарян. [140] Тогда Харин провел через народное собрание постановление о том, что вражда между Афинами и Мегарами признается вечной и не может быть прекращена ни путем религиозного примирительного акта, ни путем отправки посольств; всякий мегарянин, вступивший на территорию Аттики, подлежит смертной казни; стратеги, когда они приносят клятву, установленную искони, должны поклясться, что они будут вторгаться два раза в год в мегарскую землю; Анфемокрит должен быть похоронен у Фриасийских [141] ворот (которые теперь называются Дипилонскими). Мегаряне отрицают свое участие в убийстве Анфемокрита и всю вину возлагают на Перикла и Аспасию, ссылаясь на знаменитые и популярные стихи из "Ахарнян" [142]:
Но вот, пойдя в Мегару, здешние юнцы
Оттуда потаскушку выкрали спьяна.
Мегаряне, вспылив от гнева, вслед за тем
Крадут двух девок у Аспасии в ответ.
31. Таким образом трудно определить, из-за чего произошло это столкновение; виновником же того, что это постановление не было отменено, все равным образом считают Перикла. Только относительно причин такого образа действий Перикла существует разногласие: одни видят в его отказе от уступок проявление высокого духа и мудрой предусмотрительности из желания блага отечеству; в ультиматуме спартанцев он видел лишь попытку убедиться, окажутся ли афиняне уступчивыми, и соглашение с ними рассматривал как признание собственной слабости. [143] Другие же говорят, что он пренебрег предложениями лакедемонян из упрямства и желания продемонстрировать силу Афин в соперничестве с лакедемонянами. Но самой некрасивой из всех причин, засвидетельствованной, однако, наибольшим числом свидетелей, была следующая. Скульптор Фидий [144] взялся, как говорят, соорудить с подряда знаменитую статую. Он был другом Перикла и пользовался у него наибольшим влиянием, поэтому у него были враги, причем одни завидовали ему из личных соображений, а другие хотели на нем произвести опыт, - каким окажется народ, когда ему придется судить Перикла. Они склонили на свою сторону Менона, одного из сотрудников Фидия, и убедили его сесть на агоре, как молящего у алтаря богов; он просил предоставить ему право выступить безнаказанно с заявлением о преступлении, совершенном Фидием. Народ удовлетворил просьбу Менона, и процесс был поставлен на обсуждение народного собрания. Однако хищения не обнаружили: Фидий, по совету Перикла, уже заранее так приладил золотую одежду к статуе, что вполне можно было снять ее и проверить ее вес, что Перикл и предложил сделать судьям. [145] Тем не менее Фидия продолжала преследовать зависть, так как благодаря его знаменитым произведениям он стяжал себе громкую славу. Его обвинили прежде всего в том, что он, изобразив на щите бой с амазонками [146], придал лысому старику, поднявшему над головой обеими руками камень, Свои собственные черты лица, [147] и что он сделал выпуклое изображение Перикла, сражающегося с амазонкой - замечательной красоты; рука же, держащая копье перед лицом Перикла, была сделана так, что она делала не столь бросающимся в глаза сходство с лицом Перикла, которое, однако, ясно видно в оставшихся незакрытыми частях лица сверху и снизу копья. Фидий был посажен в тюрьму и умер там от болезни. Некоторые, впрочем, говорят, что он был отравлен ядом; это сделали якобы враги Перикла, чтобы обвинить в этом самого Перикла. Доносчику Менону, согласно предложению, внесенному Главконом, народ даровал освобождение от всех налогов и предписал стратегам заботиться о безопасности этого человека.
32. В это же время Аспасия подверглась обвинению в богохульстве; [148] возбудил дело Гермипп [149], автор комедий, обвинявший Аспасию еще и в том, что она устраивала Периклу свидания в тайном месте со свободными женщинами. Диопиф [150] внес в народное собрание постановление о преследовании тех, которые не почитают богов или занимаются изучением небесных явлений: [151] при этом Диопиф через голову Анаксагора метил в Перикла. Народ принял это предложение, выслушал злостные обвинения и после этого утвердил постановление, внесенное Драконтидом [152], чтобы Перикл представил пританам [153] отчет об истраченных им деньгах и чтобы затем судьи при голосовании брали камешки для голосования с алтаря, причем суд должен происходить в акрополе. Гагнон же внес добавление, по которому из постановления исключалось замечание об этом порядке суда, а дело должны были разбирать тысяча пятьсот судей, независимо от того, будет ли обвинение сформулировано как дело о краже или как о взяточничестве, или как вообще о противозаконном поступке. Оправдания Аспасии Периклу удалось добиться униженными просьбами во время суда: как сообщает Эсхин, он плакал и умолял судей, а Анаксагора [154] он приказал доверенным людям вывезти из города, так как боялся, что он будет осужден. Но так как из-за Фидия его авторитет у народа поколебался, он из страха перед судом разжег пламя войны, медленно тлевшее под пеплом, в надежде, что ему удастся свести на нет все обвинения и укротить враждебность к нему при помощи громких и опасных военных дел, так как в таком случае город ему одному вверит свою судьбу ввиду его славы и влияния. Говорят, что причины, побудившие его уговорить народ не уступать лакедемонянам, были такими. Как обстояло дело в действительности, однако, неясно.
33. Лакедемоняне понимали, что если лишить власти Перикла, то афиняне станут во всех отношениях уступчивее. Поэтому лакедемоняне потребовали от афинян, чтобы они изгнали запятнанных Килоновым грехом [155]; в этом грехе, как сообщает Фукидид, был повинен род матери Перикла. Но эта попытка привела совсем не к тому результату, которого добивались лакедемоняне: это требование вызвало не подозрение и враждебность к Периклу, а еще большее доверие и большее уважение у его сограждан, так как они убедились, что враги больше всего ненавидят и боятся Перикла. По той же причине Перикл, прежде чем в Аттику вторгся Архидам во главе пелопоннесского войска, заявил, что Архидам, возможно, будет опустошать владения других афинян, а его владений не тронет; он это может сделать в виду союза гостеприимства, связывавшего его с Периклом, или просто для того, чтобы дать повод врагам Перикла клеветать на Перикла. Поэтому Перикл объявил [156], что он отдает свой участок вместе с усадьбой государству. Лакедемоняне со своими союзниками действительно вторглись в Аттику; это было огромное войско, предводительствуемое царем Архидамом. Опустошая всю страну, они дошли до Ахарн [157] и расположились здесь лагерем, . рассчитывая на то, что афиняне не стерпят этого, но разгневанные и оскорбленные бросятся в бой с ними [158]. Но Периклу казалось опасным вступить в бой с шестьюдесятью тысячами [159] пелопоннесских и беотийских гоплитов (столько их вторглось в первый раз), ставя на карту родной город. Он успокаивал тех, которые хотели сражаться и выходили из себя, говоря им, что вместо спиленных и срубленных деревьев можно быстро вырастить другие, а вместо погибших мужей достать других не легко. Он не созывал народного собрания, [160] боясь, что его могут принудить сделать что-нибудь, противоречащее его взглядам. Кормчий корабля, когда поднимается на море ветер, приводит все в надлежащий порядок и натягивает паруса и канаты со всем присущим ему искусством, не обращая внимания на слезы и просьбы морских солдат, испуганных и страдающих от морской болезни; так и он, заперши граждан в городе и расставив всюду для безопасности гарнизоны, поступал по собственным составленным заранее планам, не обращая внимания на кричащих и возмущающихся граждан. Его не смущало и то" что к нему постоянно приставали с упреками многие из его собственных друзей, что многие из врагов угрожали ему и бросали ему обвинения, что хоры распевали язвительные песни, стыдя его и понося его за способ ведения войны, считая его образ действий трусливым, так как он передавал инициативу в руки врагов. В это время на поверхности стал уже появляться и Клеон, для которого гнев сограждан на Перикла послужил как бы дорогой к демагогии, как показывают следующие анапесты Гермиппа:
О владыка сатиров [161], скажи, почему
Взять не хочешь ты в руки копье, лишь из уст
Ты воинственный пыл изрыгаешь, душа ж
Как у Телета спряталась в пятки?
Стоит только тебе увидать, как кинжал
На наждачном бруске начинают точить,
Как блестит лезвие, ты визжишь убоясь
Молненосного гнева Клеона.
34. Однако все эти выпады не трогали Перикла. Сохраняя полное спокойствие и молчание, он терпел и это поношение и эти оскорбления его чести; послав сто кораблей в поход на Пелопоннес, он сам не принял участия в этом походе, а сидел дома, как затворник, крепко держа в руках государство, пока не удалились пелопоннесды. Так как народные массы продолжали оставаться недовольными войной, он угождал им раздачей денег и издал постановление о высылке клерухии: изгнав всех эгинян, [162] он разделил этот остров по жребию между афинянами. Некоторым утешением было и то, что и враги пострадали. Те афиняне, которые были отправлены с флотом вокруг Пелопоннеса, разграбили огромную территорию, на которой находились также деревни и небольшие города; сам Перикл, вторгшись по суше в мегарскую область, опустошил ее всю. Из всего этого было ясно, что лакедемоняне, хотя и причинили много бед афинянам с суши, но с моря и сами подверглись многим бедствиям от афинян, и что поэтому они не затянули бы войны на столь долгое время, но скоро прекратили бы ее, как и предсказал Перикл с самого начала, [163] если бы только божество не расстроило всех человеческих планов. Ибо прежде всего город постигла моровая язва вроде чумы и пожрала граждан, бывших во цвете лет и сил. Болезнь эта причинила людям тягчайшие страдания и душевные и телесные и крайне озлобила их против Перикла. Потеряв рассудок от болезни, они пытались наносить обиды, как дитя ополчается на родного отца или больной на врача. Враги Перикла возбуждали их против него, говоря: "Болезнь вызывается скоплением сельского люда в городе [164] ; в летнюю пору масса народу принуждена жить вместе в битком набитых маленьких избушках и в душных палатках; при этом им приходится вести образ жизни сидячий и бездеятельный, тогда как прежде они жили в свежести, на открытом воздухе. Виновен в этом тот человек, который, устроив войну, загнал сельский люд массами за городские стены и, считая такие массы людей за ничто, запер их, как скот, в хлеву, не обращая внимания на то, что они заражаются друг от друга моровой язвой, так как не имеют возможности ни изменить свой образ жизни, ни передохнуть".
35. Чтобы устранить это недовольство, а заодно и причинить неприятность врагу, Перикл экипировал сто пятьдесят судов, [165] посадил на них большое число гоплитов и всадников и собирался уже отчалить. Этот поход внушал большие надежды гражданам и не меньший страх врагам, так как эта военная сила была очень велика. Когда экипаж был уже на кораблях и Перикл взошел на свою триэру, случилось затмение солнца и стало темно. Все испугались, видя в этом зловещее предзнаменование. Перикл [166], видя, что кормчий в ужасе и не решается отчалить, поднес к его глазам свой плащ и закрыл их, а затем спросил, видит ли тот в этом плаще что-либо страшное или предзнаменование чего-либо страшного. Тот же сказал, что не видит ничего страшного. "В чем же разница, - спросил Перикл, - между тем и другим? Только лишь в одном: то, что вызвало затмение, больше по величине, чем плащ!" Об этом рассказывают философы в своих курсах. Однако, отправившись в поход, Перикл не сделал ничего такого, что соответствовало бы той торжественности, которой сопровождалась отправка эскадры. Он осадил священный город Эпидавр [167] и надеялся взять его, но потерпел неудачу из-за моровой язвы. [168] Этот мор постиг не только афинских воинов, но гибли и все те, кто вступали в какие-либо сношения с войском. Афиняне негодовали [169] за это на Перикла, но он пытался их уговаривать и ободрить. Но ему не удалось успокоить их гнев и переубедить их; они нашли исход своему чувству лишь в том, что, взяв в руки камешки для голосования и оказавшись на это время распорядителями судеб, лишили Перикла должности стратега и положили на него денежный штраф, [170] величина которого у разных писателей колеблется от пятнадцати до пятидесяти талантов. Возбудил же этот процесс в роли обвинителя, по Идоменею, Клеон, по Феофрасту, Симмий, по Гераклиду Понтийскому, Лакратид.
36. Обиды, нанесенные Периклу народом, не были длительными, ибо подобно тому, как пчела, ужалив, в то же время оставляет в ране свое жало, так и народ оставляет и забывает свой гнев. [171] Но и личные дела сложились у Перикла очень тяжело: из-за чумы он потерял многих близких, а, кроме того, его семья раздиралась тяжелыми распрями. Старший из его законных сыновей [172] Ксантипп был от природы расточителен и был в браке с молодой и расточительной женщиной, дочерью Тисандра, сына Эпилика. Его очень огорчала рассчитанная жизнь отца, который давал ему денег в обрез и понемногу. Он послал к одному из друзей Перикла и взял у него денег якобы по поручению Перикла. Когда же тот, через некоторое время попросил деньги назад, Перикл не только не отдал ему их назад, но даже возбудил по этому поводу судебное дело. Мальчишка Ксантипп, возмущенный этой историей, стал поносить отца: он не только высмеивал всюду домашние неурядицы в семье отца, но издевался и над теми беседами, которые его отец вел с софистами, например, над следующей. Однажды кто-то во время пятиборья нечаянно поранил дротиком Эпитима из Фарсала; от раны Эпитим умер. Перикл потратил целый день в споре с Протагором [173] о том, кто с точки зрения высшей справедливости виновен в случившемся несчастии: дротик ли, или тот, кто его бросил, или устроители состязания. Более того: Стесимброт утверждает, что и клевета о жене Ксантиппа распространялась в публике самим же Ксантиппом и вообще вражда юноши к отцу не ослабела до самой его смерти: Ксантипп заболел и умер во время эпидемии. Тогда же Перикл потерял и сестру и большую часть свойственников и друзей, а также самых полезных помощников в государственных делах.
Тем не менее, он не пал духом; несчастья не сломили его светлого разума и высокой души. Он не плакал, не совершал погребальных обрядов и никто не видел его у гроба кого-либо из его родственников до тех пор, пока он не лишился и остававшегося еще у него в живых сына Парала. [174] Это несчастье сразило его и, хотя он и старался быть таким же, как прежде, и соблюдать величие духа, но в этот момент, когда он надевал венок на труп и увидел лицо сына, он не мог уже больше выдержать борьбы с судьбой: он разразился рыданиями, и слезы ручьем полились из глаз, чего не бывало с ним никогда во всей его предыдущей жизни.[175]
37. Народ пытался пользоваться услугами других стратегов для ведения войны и услугами других ораторов, но не было никого, кто мог бы, подобно Периклу, с равным успехом заведывать и той и другой областью и кто бы мог, подобно Периклу, с честью занимать столь ответственную должность. Граждане тосковали по нем и звали его назад на ораторскую трибуну и на должность стратега, но он упал духом и лежал у себя дома, убитый постигшим его горем. Однако Алкивиад и другие друзья убедили его показаться народу. Народ принес извинения в своей неблагодарности, и он взял опять на себя ведение государственных дел и был выбран стратегом. Тогда он обратился к народу с просьбой отменить закон о незаконнорожденных, который он сам же раньше внес в народное собрание, ибо он боялся, что в силу этого закона из-за отсутствия потомков его имущество перейдет в другой род и к носителям другого имени. Закон же этот был принят при следующих обстоятельствах. Значительно раньше этих событий, когда Перикл еще пользовался наивысшим влиянием в государстве и имел, как мы говорили уже выше, законных детей, он провел через народное собрание закон, [176] чтобы афинянами считались только те, у которых и отец и мать афинские граждане. Когда же затем египетский царь [177] прислал в дар народу сорок тысяч медимнов пшеницы и ее нужно было поделить между гражданами, то на основании этого постановления возникло множество процессов о незаконнорожденных, которые до этого времени остались незамеченными и невыявленными; многие стали также жертвами ложных доносов. Было арестовано и продано в рабство немного менее пяти тысяч; по проверке и обсуждении в афинском гражданстве осталось 14400 человек. Чудовищно, конечно, что закон, имевший такие суровые последствия для целой массы людей, был отменен тем же·, кто внес его, [178] но семейное несчастье, постигшее Перикла, явившееся как бы наказанием за его спесь и презрение к обездоленным, смягчило сердца афинян. Они решили, что после того как Перикла постигло мщение свыше, его просьба является естественной человеческой слабостью, и согласились, чтобы его незаконнорожденный сын был записан членом фратрии и получил имя отца. Позже при Аргинусах [179] он одержал победу над лакедемонянами, но народ предал его казни вместе с его сотоварищами по стратегии.
38·. В это же время и Перикл заболел чумой [180]. Течение болезни не носило острого и бурного характера, болезнь была затяжной и длительной, тяжелое состояние перемежалось светлыми промежутками, но постепенно болезнь убивала и телесные и душевные силы. Феофраст, занимаясь в своей "Этике" [181] решением проблемы, может ли судьба влиять на характер и может ли характер под влиянием физических страданий утратить присущую ему добродетель, рассказывает, что Перикл, будучи больным, показал какому-то навещавшему его другу ладанку, которую женщины повесили ему на шею; Феофраст думает, что состояние его было уже очень тяжелым, если он мог верить такой глупости. Когда он уже умирал, самые почтенные из граждан и оставшиеся в живых из его друзей вспоминали, как велика была его доблесть и влияние; они давали оценку его подвигов и многочисленных трофеев: ведь, будучи стратегом и одержав победу девять раз, он поставил трофей от имени государства. Они говорили об этом, думая, что он потерял уже сознание и ничего не понимает. Он же внимательно слушал все, что они говорили, и вдруг воскликнул, что он удивляется их словам: они хвалят его и вспоминают о том, честь чего принадлежит в равной мере и ему и судьбе и что доставалось уже в удел многим стратегам, но о самом прекрасном и самом великом они ничего не говорят. "Ведь из-за меня, - сказал он, - никто из афинян не облачился в траур" [182].
39. В Перикле заслуживает удивления не только его отзывчивость и мягкость, которую он сохранял всю жизнь, несмотря на все переживания и окружавшую его жестокую вражду, но и его высокий дух: он считал, что из всех его достоинств самым прекрасным было то, что он, имея столь большую власть, ничего не делал из зависти или под влиянием раздражения и никого не считал своим непримиримым врагом. В его прозвище "Олимпиец" есть какое-то наивное бахвальство; но если, тем не менее, прозвище это кажется не заслуживающим упрека и подходящим к Периклу, то причина этого единственно в том, что он имел приветливый характер и вел жизнь чистую и ничем не запятнанную, несмотря на свое могущество. Ведь и племя богов мы считаем причиной благ, но непричастным к злу, ибо это племя по природе властвует в царствует над всем существующим, - не так, как рассказывают поэты, сбивающие нас с толку невежественнейшими воззрениями, в чем можно убедиться из их же рассказов. Место, в котором живут боги, они называют нерушимой и не волнуемой никакими бурями твердыней; здесь не бывает ни ветров, ни облаков, но всегда мягкая погода и чистейший свет, причем освещение всегда одинаковое. Так они представляют себе это место, ибо такая обстановка больше всего подобает блаженному и бессмертному существу. Сами же боги, по их представлению, полны смятения, вражды, гнева и других подобных страстей, которые не подобает проявлять даже сколько-нибудь разумным людям. Но эти вопросы следует разбирать в другого рода исследованиях. Что же касается Перикла, то дальнейший ход событий заставил афинян уже очень скоро после его смерти остро ощутить эту потерю и почувствовать живую тоску по нем. Даже и те, которые при его жизни тяготились его властью - она как бы ослепляла их, - как только Перикла не стало, принуждены были признать, после того как они испытали других ораторов и демагогов, что не существует в природе более мягкого характера при высоком мнении о себе и более недоступного при всей своей кротости. Оказалось, что та власть, которая вызывала зависть, та власть, о которой прежде говорили, что она есть монархия и тиранния была спасительной твердыней для государственного строя. Подлая испорченность глубоко укоренилась в государстве; это не было заметно, пока был жив Перикл, ибо он ослаблял и укрощал эту испорченность, препятствуя тому, чтобы она, получив безраздельное господство, превратилась в неизлечимую рану.
Грозен яростен
Перикл, великий олимпиец, молнией
И громом небеса потряс, страну потряс ..
[25] Архидам, см. "Кимон", прим. 71.
[26] Фукидид был известным борцом. См. статью Wade–Gery, указ. в прим. 50, стр. 209 и сл.
[27] То же у Квинтилиана (XII, 9, 13). Ср. Плутарх "Наставления государственному деятелю", 813 D: "Подумай, Перикл, о том, что ты властвуешь над греками, над афинскими гражданами".
[28] Ср. Фукидид, I, 27: "Им казалось более безопасным, чтобы на Эгину были посланы их собственные поселенцы, так как она очень близка к Пелопоннесу".
[29] Во время похода на Самос, в 445 г.
[30] Фукидид, II, 65.
[31] Уже до персидских войн афиняне, покорив себе территорию вне Аттики, делили ее по жребию на участки (клеры) и распределяли ее между афинянами из двух низших имущественных классов. Такие переселенцы назывались клерухами. Этим достигалась двоякая цель: обеспечение нуждающихся граждан и военная охрана вновь приобретенных территорий.
[32] Феорикон — выдача бедным гражданам денег из государственной казны на посещение театра.
[33] Раздача платы. До этого времени военная служба и участие в народных собраниях и судах считались непосредственной обязанностью и правом каждого свободного гражданина и поэтому исполнялись бесплатно. Перикл ввел плату за исполнение должностей и участие в суде, так как без этого беднейшие из граждан не могли бы тратить на это время и, следовательно, воспользоваться своими гражданскими правами. Античные реакционеры видели в этом главное преступление Перикла, тогда как в действительности причиной тяжелого экономического положения граждан в конце V в. было широкое распространение рабовладения. См. Платон, "Горгий", 515 Е: "Как я слышал, Перикл сделал афинян ленивыми, трусами, болтунами и сребролюбцами, ибо он первый ввел плату за исполнение государственных обязанностей". См. Аристотель, "Афинская полития", 27, 1: "Перикл установил плату за участие в судах" (плата за участие в народном собрании была установлена много позже).
[34] В подлиннике вместо "трудолюбивый" указано "автург", т. е. работающий собственными руками. Может быть, имеется в виду и то, что (ввиду распространения рабства, а в деревне арендных отношений) граждане перестали трудиться сами,
[35] См. выше ."Кимон", гл. 10 с прим. 6. Источником нашего места является, как указывает Плутарх, Аристотель, "Афинская полития", 27, 3.
[36] См. прим. 8 и 9.
[37] Аристотель, "Политика", II, 1274, 7: "Совет на Ареопаге ограничили в правах Эфиальт и Перикл". Аристотель, "Афинская полития", 27,1 : "Перикл отнял кое–какие права у ареопага и направил государство главным образом на усиление морского могущества; это было причиной того, что массы, уже не колеблясь, стали все более считать власть в государстве принадлежащей им". См. "Фемистокл", прим. 26. Об ареопаге см. "Кимон", гл. 15, прим. 67.
[38] Должности архонтов замещались по жребию не с "древнейших времен", а с 487 г. (Аристотель, "Афинская полития", 25, 5).
[39] См. "Кимон" гл. 14 и 16 с прим. 69.
[40] См. "Кимон" гл. 17 с прим 78.
[41] См. "Кимон" гл. 17 с прим. 79, 82, 83.
[42] См. "Кимон" гл. 14 с прим. 65.
[43] См. "Кимон" гл. 14.
[44] См. "Антифонт", V, 68 (речь, произнесенная в 415 г.) и Диодор, XI, 47. По их словам имя убийцы осталось неизвестным. См. Аристотель, "Афинская полития", 25, 4.
[45] Алопека — дем, принадлежащий к филе Антиохиде. Ср. прим. 26, 50.
[46] См. Аристотель, "Афинская полития", 28, 2, 28, 5 ("один из лучших людей Афин", "свойственник Кимона"),
[47] Херсонес был впервые колонизирован уже при Писистрате Мильтиадом, сыном Кипсела, и представлял собой как бы самостоятельное княжество Филаидов (Мильтиада старшего, Мильтиада, победителя при Марафоне, и в известной степени Кимона). После смерти Кимона города Херсонеса потеряли всякие следы бывшего особого положения, и Перикл вывел сюда афинских клерухов. См. Диодор, XI, 88: "[В 453 г.] Перикл, придя в Херсонес с тысячею граждан, разделил им землю на участки, как клерухам".
[48] Клерухи на Наксос были выведены под руководством Толмида (Диодор, XI, 88, Павсаний, I, 27, 5).
[49] Бисалты — фракийско–македонская народность. Повидимому, с этой тысячей тождественны клерухи, выведенные во Фракию, в Брею (местоположение которой неизвестно). До нас дошла надпись — народное постановление (Inscr. Craecae, I2 45 = M. N. Tod, ук. кн., № 44), регулирующее положение этих колонистов. В колонисты допускаются только афиняне низших имущественных слоев — зевгиты и феты. Для распределения земли выбирается 10 геономов ("землемеров"), по одному от филы; главным организатором с неограниченными полномочиями назначается некто Фемоклид. В случае нападения на Брею (имеются в виду, прежде всего, фракийцы) все члены Афинского союза обязаны им помогать. Надпись относится приблизительно к 445 г.
[50] Ионийский город Сибарис на побережьи Лукании (в южной Италии) был разрушен в 510 г. жителями дорийского Кротона. В 446 г. Сибарис был восстановлен греческими, главным образом афинскими колонистами. Но вскоре жители его были снова изгнаны. В 443 г. город был снова восстановлен на другом месте. См. Диодор, XII, 10–11: "Сибариты, изгнанные из отечества, послали в Грецию послов к лакедемонянам и афинянам, прося помочь им вернуться на родину и принять участие в колонизации. Лакедемоняне не вняли им, а афиняне послали им помощь. Они экипировали 10 кораблей и послали к сибаритам; во главе переселенцев стояли Лампон и Ксенокрит. Желая, чтобы колония была общей, они послали глашатаев по Пелопоннесу, провозглашая, что каждый желающий может принять участие в колонии. Многие вняли им; Аполлон дал предсказание, что надо построить город… Построивши город, они назвали его по протекавшему источнику Фуриями. Город разделяли в длину четыре улицы, которые назывались улица Геракла, улица Афродиты, Олимпийская, улица Диониса; в ширину три — улица Героев, улица Фурийская, улица Фуринская. (Прежние жители Сибариса требовали себе всевозможных экономических и политических привилегий). По этой причине возникла вражда, и граждане, присоединившиеся позже, будучи более многочисленными и более сильными, перебили почти всех бывших сибаритов и сами образовали государство. У них было много прекрасной земли; они разделили весь город и всю землю на равные части. Оставшиеся в живых скоро очень разбогатели, и, заключив союз дружбы с кротонцами, пользовались прекрасным государственным устройством. Государственный строй был у них демократический, граждан они разделили на 10 фил и дали им названия по племенному составу. Так три филы, составленные из пелопоннесских пришельцев, они назвали Аркадской, Ахейской и Элейской, другие три по внепелопоннесским, но родственным им племенам — Беотийской, Амфиктионийской, Дорийской, остальные по другим племенам Ионийской, Афинской, Евбейской, Островной. Они избрали себе и законы наилучшего законодателя, прославленного своей ученостью — Харонда" (следует изложение законов Харонда).
Сообщения об основании Фурий производят чрезвычайно противоречивое впечатление. С одной стороны, основание Фурий–одно из завершающих усилий для завоевания влияния в хлебородной Италии (454 г. — договор с Эгестой; несколько позже — договоры с Леонтиной и Регием для создания противовеса Сиракузам, договор с главным противником Тарента, царем мессапов Артом, для создания противовеса Таренту). Но, с другой стороны, в Фурии выводится не афинская колония, а смешанная колония, в которой преобладают пелопоннесцы и беотийцы и в которой действуют реакционные законы Харонда; уже через очень короткое время во главе колонии становится спартанец Клеандрид, и Фурии становятся на сторону Пелопоннесского союза против Афин. Правильную разгадку этого противоречия нашел Wade–Gery в статье "Thukydides, the son of Melesias" ("Journal of Hellenic studies", 52, 1932, стр 205–227). Активная политика Перикла на западе, очевидно, внушала страх афинским массам, уставшим от войны. На 444/3 г. Перикл не был выбран стратегом; руководство переходит к олигархической партии, возглавляемой Фукидидом из Алопеки, и он, очевидно, руководит Фурийской колонией (см. "Жизнеописание Фукидида", § 7 [75]). Естественно, что он должен был извратить идею Перикла: в угоду Спарте, в интересах которой он действовал, он объявил Фурии общегреческой колонией и допустил преобладание в ней пелопоннесцев, чтб обусловило уже все дальнейшее. Вполне понятно, что Фукидид по возвращении в Афины был предан суду, а вскоре затем и изгнан.
[51] 1/60 фороса, поступавшего с союзников, отчислялась в казну богини Афины. До нас дошли списки этих отчислений (Inscr. Graecae, I2 191 и сл.; с новыми дополнениями и исправлениями в "Supplementum Epigraphicum Graecum" V, 1931). Из этих списков мы узнаем, что отчисления начали производиться при архонте Аристоне, т. е. в 454 г.; перенесение казны из Делоса в Афины, очевидно, произошло за короткое время до этого. Несомненно, защита союзной казны от нападений варваров стала, после ужасного поражения и гибели греков в Египте, насущнейшей необходимостью; другая причина (желание бесконтрольно распоряжаться деньгами) вряд ли могла иметь значение, ибо и на Делосе афиняне фактически были бесконтрольными хозяевами. Поэтому неверно замечание Диодора (XII, 38): "Афиняне, стремясь к гегемонии на море, перенесли в Афины общую казну, собранную на Делосе и отдали ее на хранение Периклу".
[52] Здесь есть доля истины: именно афинский народ гарантировал союзникам свободу плавания и торговли на Эгейском море. Он фактически превратился в наемное войско Афинского союза и требовал себе соответствующего вознаграждения. Во всяком случае, власть демократии сопровождалась не большими насилиями, чем власть олигархов (см. предисловие, стр. 26).
[53] Эта мера (общественные работы) лучше всего другого показывает, что основной целью политики Перикла была забота о демократических массах: он вовсе не старался во что бы то ни стало подкупить их, а пытался бороться с безработицей предоставлением им работы; не его вина, что развитие рабовладения делало все эти меры безрезультатными. Эта огромная армия свободных рабочих должна была капитулировать перед более дешевым рабским трудом. См. предисловие, стр. 27.
[54] Этот Агафарх, повидимому, тот же, которого Алкивиад запер на три месяца в своем доме, чтобы он ему расписывал стены и потолки ("Алкивиад", гл. 16, прим. 55).
[55] Характерно это античное представление, по которому все старинное красиво, все новое не отличается действительной красотой.
[56] Фидий был величайшим скульптором античности (его замечательнейшее творение вне Аттики ·- статуя Зевса в Олимпии). Но в древности специализация была так мало развита, что скульптор мог в одно и то же время исполнять обязанности архитектора.
[57] Парфенон — храм Афины Девственницы на Акрополе (парфенос означает по гречески "дева"). Этот храм из белого пентеликонского мрамора сохранился (правда, в разрушенном виде) до нашего времени и представляет собой одно из величественнейших, если не самое величественное здание в мире. На месте Парфенона до персидского нашествия стоял гораздо более скромный храм Гекатомпедон ("стофутовый"), так как он имел в длину и в ширину по сто футов. Этот храм был разрушен персами. Название "стофутовый" сохранил и новый храм, хотя он был гораздо больших размеров.
[58] Согласно Павсанию (VIII, 41, 9) и Страбону (395) этот храм строил только Иктин.
[59] Дом для посвящений, основная часть храма Элевсинской Деметры, где происходило торжественное празднование элевсинских мистерий (частью они справлялись под открытым небом).
[60] Ксипета — дем филы Кекропиды.
[61] Холарг — дем филы Акамантиды.
[62] Длинная стена–так называлась средняя стена, возведенная между двумя стенами (так наз. "Длинными Ногами"), соединившими Афины с Пиреем.
[63] Сократ у Платона "Горгий", 465 Е: "Я сам слышал Перикла, когда он произносил речь относительно средней стены".
[64] Очевидно, народу казалось, что постройка идет слишком медленно, и это вызывало ряд острот.
[65] Остроконечную голову Перикла считали, повидимому, похожей на остроконечную крышу Одеона.
[66] Повидимому, крыша Одеона была черепичной, в связи с чем автор намекает Периклу на "черепок", то есть остракизм.
[67] Панафинеи — главный и торжественнейший из всех афинских праздников в честь Афины Полиады. Он справлялся раз в три года и продолжался 4 дня, сопровождаясь между прочим гимнастическими состязаниями. Победитель на этих состязаниях получал красивые вазы, сохранившиеся до нашего времени.
[68] Пропилеи — колоннада из пентеликонского мрамора, образовавшая вход на акрополь.
[69] Подробное описание этой статуи дано у Павсания (I, 24, 7). См. ниже, гл. 31 прим. 141, 142.
[70] Афиней (IX, 397) рассказывает, что не Пириламп, а сын его Дем разводил павлинов. Эта птица считалась такой редкостью, что4 специально приезжали люди из Лакедемона и Фессалии, чтобы посмотреть на павлинов.
[71] До нас дошел ряд черепков с именем Фукидида, см. выше, прим. 8.
[72] Источник — Платон, "Алкивиад", 104 В: "Перикл… может делать все, что ему угодно, не только в этом городе, но и во всей Элладе, и даже за ее пределами имеет большое влияние у многих великих народов".
[73] Фукидид, II, 65, 8: "Перикл, опираясь на свой престиж и ум, будучи, очевидно, неподкупнейшим из граждан, свободно сдерживал народную массу, и не столько она руководила им, сколько он ею. Благодаря тому, что Перикл приобрел влияние не какими–либо неблаговидными средствами, он никогда не говорил в угоду массе, но мог, опираясь на свой престиж, даже кое в чем с гневом возражать ей…"
[74] Фукидид, там же: "По имени это была демократия, а на деле власть принадлежала первому гражданину".
[75] Этот Леократ покорил Эгину (Фукидид, I, 10), Миронид победил коринфян близ Мегар и беотийцев при Энофите в 457 г. (Фукидид, I, 108).
[76] См. Диоген Лаэрций, II, 67; "Анаксагор был очень знатен и богат, но в то же время он был и великодушен. Все отцовское имущество он отдал своим родственникам"
[77] Посылка торжественных посольств во все греческие города была очень обычна при открытии новых святилищ, празднеств и состязаний общегреческого значения; объявление святилищ и церемоний международными часто сопровождалось признанием территории соответствующего государства неприкосновенной и пользующейся международной защитой. Так было, напр., в Магнесии, см. О. Kern, "Inschriften aus Magnesia" № 16 и сл. ( = Dittenberger, Sylloge, 3 изд., 657–561). Поскольку и здесь речь шла о святынях и жертвах общегреческого значения, посылка таких послов была вполне естественным явлением. Боги были общегреческими; забота об их храмах была естественно общегреческим делом. [76] Здесь, однако, под религиозной оболочкой проводилась мера большого политического значения. Перикл, опираясь на эти взгляды и обычаи, ставит вопрос о восстановлении на общегреческий счет храмов, разрушенных персами в 480- 479 гг. Так как больше всего пострадал от персов афинский акрополь, то это фактически было попыткой отстроить афинские храмы (прежде всего, Парфенон) в новом роскошном виде на общегреческий счет. Если бы этот план удался, Афины превратились бы в религиозный центр Греции, в главу новой амфиктионии по образцу Дельфийской; разумеется, афинянам не трудно было обеспечить для себя фактическое руководство этими храмами. Второй задачей конгресса было установление таких норм, при которых "все могли бы плавать по морю, не опасаясь нападения, и чтобы между всеми греками был мир". Фактически это означало, очевидно, превращение афинского морского союза в общегреческий и признание афинской гегемонии на море в общегреческом масштабе. Афины стали бы не только религиозным, но и политическим центром всей Греции.
[78] Этейцы — жители страны, лежащей в Фессалии у подножья горы Эты. Малийский залив на фессалийском побережье против северной оконечности Эвбеи.·
[79] Фтиотийские ахейцы — жители области Фтиотиды в Фессалии.
[80] Ср. Фукидид, I, 113 (в 446 г.): "Беотийские изгнанники заняли Орхомен, Херонею и некоторые другие пункты Беотии. Афиняне выступили в поход против этих враждебных им городов в числе тысячи своих гоплитов с отдельными отрядами союзников; стратегом был Толмид, сын Толмея. Взявши Херонею, обратив жителей ее в рабство и поставив там гарнизон, афиняне отступили. На пути, подле Коронеи, напали на них беотийские изгнанники из Орхомена вместе с локрийцами, евбейскими изгнанниками и всеми единомышленниками их. Они одолели афинян в сражении, причем одних перебили, других взяли в плен. Афиняне вышли из всей Беотии, заключив договор… Беотийские изгнанники возвратились на родину, и… беотяне вновь стали автономными". Здесь нет указания на участие добровольцев и на недовольство Перикла, но найденная при раскопках на афинской агоре и опубликованная в 1937 г. афинская надпись ("Mitteilungen des deutschen archäologischen Instituts", Athenische Abteilung, 57, 142; 59, 252; "Hermes", 68, 353, "Class. Quarterly", 32, 1938, стр. 80) как–будто подтверждает сообщение Плутарха. Даю прозаический перевод этой трудной для понимания надписи, написанной элегическим размером: "Жестокосердые! Совершив такое ужасное состязание безнадежной войны, вы по воле богов погубили ваши души в бою. Не сила недругов вас погубила, но кто–то из полубогов, встретив вас на священной дороге, повредил, вам. Благосклонный к вам, он предсказал вам, что "будет трудной добыча для врагов" и вам на горе выполнил это предсказание. Он показал, что пророчество сбывается, дабы все люди впредь утверждали это". Кто бы ни поставил эту надгробную надпись — правительство или друзья покойных — ясно, они относятся с неодобрением к участию их в походе. Мы видим даже, что была, повидимому, сделана попытка (вероятно, со стороны беотийского жречества) инсценировать появление на священной дороге (т. е. вероятно, на дороге, ведущей в храм Афины Итонии) призрака героя, предупреждающего афинян об ожидающем их поражении. Выражение "жестокосердые" уместно лишь в случае добровольного похода. "Безнадежная война" напоминает "самый неблагоприятный момент" у Плутарха. Пропаганда веры в предсказания показывает, что были уже значительные круги граждан, не веривших в них; в этом отношении надпись напоминает нам очень близкие места из ".Эдипа–царя" Софокла и из Геродота. По мнению Боура, надпись написана в лаконском стиле. Все это делает понимание классовой и партийной ситуации в этот момент чрезвычайно затруднительным. См. также "Агесилай", гл. 19.
[81] При Коронее; так же Фукидид, Диодор (XII, 6) и Плутарх в другом месте ("Алкивиад". 7), Диодор (XII, 7) и Исократ (16, 28) называют эту битву битвой при Херонее, а Ксенофонт ("Меморабилии", 3, 5, 4) битвой при Лебадее. Очевидно, сражение произошло на границе этих трех государств. См. С. Я. Лурье, "Беотийский союз", СПБ., 1914, стр. 232, пр. 4.
[82] Такую стену строил уже Мильтиад, но вследствие систематического натиска фракийцев стена в конце концов разрушалась.
[83] Фукидид (I, 111) не указывает числа триэр, но говорит о тысяче гоплитов. Для такого числа воинов ста триэр слишком много: Диодор (XI, 88) говорит о пятидесяти кораблях.
[84] Пэги–гавань в Мегариде, принадлежавшая афинянам.
[85] Перед этим — в предшествующем году.
[86] Эниады — имя приморского города в Акарнании в устье реки Ахелоя. Эниады были всегда настроены враждебно к Афинам (Фукидид, III, 102), но их покорение Периклу не удавалось (Фукидид, I, 111).
[87] О походе Перикла в Понт нам ничего больше не известно. Это сообщение имеет очень большую ценность. Афиняне жили, главным образом, хлебом, получавшимся из нынешней южной Украины, поэтому было особенно важно обеспечить афинское влияние в греческих колониях Черноморского побережья и поддержать свой престиж в глазах живших здесь варваров (см. вступительную статью стр. 26). По мнению Бузольта, Белоха и Кирхнера этот поход имел место в 437 г.
[88] Синоп — важнейшая из всех греческих колоний на Черном море. Она управлялась царями.
[89] "Снова» — здесь сказано потому, что афиняне уже в 463 г. помогли ливийскому фараону Инару, восставшему против персидского царя, и послали ему вспомогательное войско. Этот поход кончился тяжелой катастрофой.
[90] Ср. "Алкивиад", 17: "Афиняне рвались в Сицилию еще при жизни Перикла, и после его смерти взялись за дело. Алкивиаду только и снились Карфаген и Ливия. Вслед за этим он мечтал о присоединении Италии и Пелопоннеса, рассматривая Сицилию только как базу для войны".
[91] Перикл знал не хуже Алкивиада, какое значение имеет для афинян новая хлебная база в Сицилии. Но он понимал, что в ближайший момент такой захват невозможен, и подготовлял захват в более или менее отдаленном будущем. Такой смысл имеет клятвенный договор афинян с сицилийской Эгестой (454/3 г.), о котором мы узнаем из надписи (Inscr. Graecae I² 19 = M, N. Tod, ук. соч., № 31). Это — та самая Эгеста, которая была причиной похода афинян в Сицилию в 415 г.
[92] В 448 г. фокейцы отняли у дельфийцев территорию храма Аполлона. Спартанцы вступились за дельфийцев и объявили войну. Всякая война, которая велась за территорию святилища, у греков называлась священной. До нас дошел относящийся сюда договор о союзе между Афинами и Фокидой, возобновляющий более старый союз (М. N. Tod, № 39).
[93] "Вне очереди": обращающиеся с вопросом к оракулу допускались по жребию, но особенно щедрым жертвователям и, вообще, тем, которые оказали услуги храму, давалось право спрашивать бога вне очереди. Легенда о посвящении этого медного волка приведена у Павсания (X, 14, 7).
[94] Евбеяне отложились в 446 г. Отпадение Евбеи и Мегары было следствием поражения при Коронее. См. Диодор, XII, 7 (446 г.): "После того как авторитет афинян упал в Элладе вследствие поражения в Беотии при Коронее, многие из городов отложились от афинян. Так как наиболее мятежными были жители Евбеи, то Перикл, выбранный стратегом, пошел походом на Евбею с большим войском".
[95] До нас дошел интересный памятник Мегарской экспедиции — стихотворная надгробная надпись на могиле некоего Пифиона, участвовавшего в Мегарской экспедиции 446 г. (Inscr. Graecae l2 1085 = M. N. Tod, ук. кн., № 41). Неожиданно спартанский царь Плистоанакт отрезал обратный путь трем афинским филам (Пандиониде, Кекропиде, Антиохиде), под предводительством Андокида направлявшимся из Мегариды в Афины, но Пифион спас эти филы, проведя их кружным путем из Пэг (через Эгосфены и Кревсиду в Беотии) в Афины. Он убил 14 человек, а взял в плен и обратил в рабство 2000. Вместе с мегарцами выступили коринфяне, сикионяне и эпидаврийцы.
[96] Плистоанакт, сын Павсания, был спартанским царем с 458 г. Так как он вступил на престол еще ребенком, то при нем был опекун Никомед.
[97] По Эфору, цитированному в схолии к "Облакам" Аристофана (стих 859), — 15 талантов. Он пробыл в изгнании 19 лет и в 426 г. был возвращен назад в Спарту.
[98] См. "Лисандр", гл. 16–17.
[99] Все должностные лица в Афинах должны были отдавать отчет о своей деятельности. Должностные лица, избиравшиеся на год (кроме стратегов), отдавали этот отчет непосредственно после конца служебного года.
[100] Это выражение ("на нужное дело") пародируется в "Облаках" Аристофана, где на вопрос сына: "Где твой плащ?", отец отвечает таинственно: "Я погубил его на нужное дело". К этому месту схолиаст делает примечание: "Перикл не мог открыто сказать в народном собрании, что деньги им истрачены на подкуп спартанских царей, поэтому он сказал в загадочной форме: "Истратил на нужное дело".
[101] Здесь пропуск; дополняем по смыслу
[102] См. Геродот, V, 77; "Гиппоботами назывались халкидские богачи". Это были богатые землевладельцы, всадники. Как мы знаем из Геродота, гиппоботы были изгнаны из Евбеи уже в 507 г. Возможно, поэтому, что Плутарх здесь просто спутал события 446 г. с событиями 507 г. Однако возможно и другое. До нас дошла надпись, относящаяся как раз к событиям этого года (Inscr. Graeсае 12, 39 = М. N. Tod, ук. кн., № 42). Здесь приведен текст клятв, которыми обменялись халкидцы и афиняне после покорения города. Афинская клятва носит прямо издевательский характер: афиняне клянутся не изгонять из Халкиды ни всего населения, ни отдельных граждан, не лишать ни гражданских прав, не арестовывать, не убивать… без постановления народного собрания в Афинах, т. е. фактически они оставляют за собой все эти права. Далее афиняне обещают, что посольства, приходящие из Евбеи, должны быть выслушаны в совете и в народном собрании… если это будет возможно. Однако даже выполнение этих скромных обещаний для афинян не обязательно, "если халкидцы не будут слушаться афинского народа". Халкидцы со своей стороны клянутся, что не отложатся от афинского народа, что не будут слушать тех граждан, которые уговаривают их отложиться, а донесут на них афинянам, что буду г платить форос афинянам в том размере, какой определят сами афиняне, что будут посылать вспомогательные отряды в афинскую армию в случае войны и вообще во всем будут слушаться афинского народа. Халкидцы не могут сами наказывать никого изгнанием, смертной казнью и лишением гражданских прав. По всем этим делам допускается апелляция в афинский суд. Халкидцы обязаны принять к себе афинскую охрану (т. е., очевидно, клерухов). В обеспечение этого договора халкидцы дали афинянам заложников.
Надо полагать, что халкидские богачи — гиппоботы постепенно под различными предлогами, правдой или неправдой, возвращались в свой родной город, а во время отложения в 446 г. они могли вернуться и сразу в большом количестве. Разумеется, именно они и их единомышленники были организаторами восстания. Поэтому, вполне естественно что по подавлении восстания они были частью изгнаны и даже частью казнены. Такой же договор, как с Халкидой, был заключен, как указано в той же надписи, и с Эретрией на Евбее и, вероятно, с другими городами острова.
[103] Ср. Страбон, Χ, I, 445: "Феопомп сообщает, что Перикл, покорив Евбею, переселил жителей Гистиэи, сдавшихся ему, в Македонию. Он поселил две тысячи человек, пришедших из Афин, в Орее, который прежде был только одним из демов Гистиэи". Ср. Диодор, XII, 7: "Он взял приступом город Гистиэю и выселил гистиэйцев из отечества, а всех прочих он привел в ужас и вынудил снова подчиниться афинянам" (445 г.). Там же, 22: "Афиняне, вернув себе Евбею и изгнав из города гистиэйцев, выслали в этот город своих колонистов, имея стратегом Перикла. Отправив 1000 клерухов, город и страну разделили на участки между ними".
[104] Условия этого договора были вырезаны на медной колонне, которую Павсаний (V, 23, 3) еще видел в Олимпии. Основные пункты этого договора следующие: 1) ни одно государство не может выйти из того союза (Афинского или Пелопоннесского), в котором оно уже находится; 2) Афины отказываются от владения Трэзеной, Мегарской гаванью Нисеей и Пегами, а также от союза с Ахеей, т. е. признают, что весь Пелопоннес является исключительно сферой спартанского влияния; 3) города, не входящие ни в один из союзов, могут войти в любой из них; 4) афиняне могут вступить в союз с Аргосом.
[105] Эту войну Самос вел с Милетом за обладание Приеной (см. ниже, гл. 25, начало). См. Фукидид, I, 115: "Милетяне, побежденные в войне, прислав послов к афинянам, жаловались на самосцев. К ним присоединились и частные люди (т. е. не делегаты правительства Самоса), желавшие переворота на Самосе". Эти "частные люди" были, разумеется, демократами, так как у власти на Самосе стояла аристократическая партия (см. ниже, гл. 25).
[106] См. Афиней, XIII, 608 F: "Фаргелия имела 14 мужей, так как была и очень красива и очень умна".
[107] Эта клевета не повторяется ни у одного серьезного писателя. Очевидно, Плутарх по своему простодушию принял всерьез замечание Аристофана ("Ахарняне", 527; цитировано ниже, гл. 30).
[108] В Афинах пользовались большим почетом крупные купцы (έμποροι), но мелкие торговцы (κάπηλοι) были крайне презираемы.
[109] Это нелепая клевета, так как Перикл умер осенью 429 г., а Лисщкл уже в начале зимы 428 г. (Фукидид, III, 19).
[110] В древности женщина не имела права сама совершать юридические акты (в том числе и брачный договор). Договоры вместо нее заключались ее душеприказчиками. Таким был для незамужней женщины отец или старший брат, а для замужней — ее муж. Поэтому, как это нам ни кажется странным, в Греции, когда женщина разводилась с мужем и вступала в новый брак, за нового мужа ее выдавал ее первый муж. Разводы в Афинах были очень легки; при согласии обеих сторон развод немедленно же совершался. Муж должен был немедленно вернуть жене приданое, с начислением еще полутора процентов за каждый месяц брачной жизни.
[111] В комедиях Геракл изображался слабохарактерным обжорой, находившимся под башмаком у своих жен Омфалы и Деяниры. Поэтому комические поэты и сравнивали Аспасию с этими женщинами.
[112] Аспасия называется бесстыдной и гнусной, так как брак на иностранке по греческим представлениям был развратом.
[113] Кир Младший--см. ниже, "Лисандр" гл. 4. Он погиб в битве при Кунаксе в 401 г. Все эти события подробно описаны в I книге "Анабасиса" Ксен. офонта. Об этой Аспасии см. "Артаксеркс", гл. 26.
[114] См. Фукидид, I, 115.
[115] Диодор, XII, 27, 2: "Перикл взыскал с самосцев 80 талантов контрибуции и взял с них столько же заложников, которых и передал лемносцам".
[116] Писсуфн — сатрап Сард.
[117] Т. е. Средиземное.
[118] Повидимому, либо Плутарх спутал, либо Аристотель в одном из недошедших до нас сочинений ошибся, так как Фукидид не говорит об этом ни слова. О Мелиссе см. "Фемистокл", прим. 12.
[119] Сова служила как бы гербом афинян. По Элиану (Varia historia, 2, 9) и Свиде, дело обстояло как раз наоборот. Афиняне выжигали на самосцах клейма в виде совы, а самосцы на афинянах в виде самены. Это сообщение более вероятно, так как клеймо, описанное у Элиана, показывало бы, что клейменный становится государственным рабом своего победителя.
[120] О Поликрате см. "Лисандр", прим. 33.
[121] Эта цитата заимствована из недошедшей до нас комедии Аристофана "Вавилоняне".
[122] "Письменами умудрен" здесь игра слов. С одной стороны, имеется в виду то, что самосцы, как говорили, впервые изобрели знаки греческого алфавита, с другой стороны — намекается на выжженные на их теле афинянами клейма.
[123] Рассказы, в которых пытаются объяснить существующий обычай, или словоупотребление из какого–нибудь исторического факта, часто довольно произвольно привлеченного, называются в науке этиологическими. Такую наивную этиологию мы имеем и здесь. Белый цвет считается счастливым, а черный несчастным у целого ряда народов.
[124] К этому же месту Эфора восходит и Диодор (XII, 28): "Энергично поведя осаду против города и разрушив стены машинами, он овладел Самосом".
[125] В одном из своим саркастических стихотворений (большой отрывок из него сохранился у Афинея, XII, 533 Е) Анакреонт описывает изнеженного богача Артемона, которого рабы носят всюду на носилках. Анакреонт жил во второй половине VI в. Его "Артемон" был очень популярен в Афинах; так, например, он пародируется Аристофаном,
[126] Похоронное торжество по погибшим на войне за отечество устраивалось в Афинах на казенный счет. Церемонии, которыми оно сопровождалось, описаны у Фукидида, II, 34 и сл. При этом произносилась торжественная надгробная речь, образец которой сохранен нам Фукидидом.
[127] Архилох — величайший лирический писатель древности, живший в VII в. Он написал ряд сатирических стихотворений, частью направленных против Необулы, не согласившейся стать его женой. Эльпиника была уже не молодой женщиной, но она вела себя как юная красавица, что вызывало неоднократные насмешки (см. "Кимон", гл. 14). После слов: "Не стала бы старуха миром мазаться" опущены умышленно дальнейшие слова, которые, повидимому, звучали так: "когда бы дурой не была".
[128] См. Фукидид, I, 24 и сл.
[129] До нас дошел отчет об этой экспедиции и следующей за ней, о которой говорится ниже (Inscr. Graecae 12 295 = M. N. Tod, ук. кн., № 55). Первой отплывшей эскадре, возглавляемой Лакедемонием Лакиадом и двумя другими лицами, выдано за 43 дня 26 талантов ( = 52 тыс. зол. рублей), второй, возглавляемой упоминаемым ниже (гл. 32 с прим. 149) Драконтидом, некоторая сумма (цифры обломаны). Это было в 433 г.
[130] Как правильно замечает Синтенис–Фур это несомненная клевета, имеющая источником Стесимброта (см. "Кимон", 16): Перикл вовсе не имел в виду послать большой флот для войны с коринфянами, а имел целью только наблютать за ними, причем "эскадре был дан приказ не вступать в сражение с коринфянами, если только они не поплывут на Керкиру и не захотят сойти на берег в Керкире или в каком–нибудь из принадлежащих ей пунктов. В этом случае они должны препятствовать коринфянам по мере сил. Такая инструкция была им дана для того, чтобы не были нарушены мирные условия" (Фукидид, I, 45).
[131] См, выше, "Кимон", гл. 16, прим. 20, 69.
[132] См. выше, "Кимон", прим. 69". И здесь источник — несомненно Стесимброт, см. "Кимон", 16.
[133] См. выше, прим. 126. Имеется в виду битва при Сиботах, описанная у Фукидида, I, 49.
[134] Это запрещение торговать на рынках всех союзных с Афинами городов (декретированное летом 432 г.) было для Мегариды, ввиду ее значительной морской торговли и недостатка собственных сельскохозяйственных ресурсов, вопросом жизни и смерти.
[135] Эгиняне были покорены Афинами в 458 г. и жаловались теперь, что они в нарушение договора лишены автономии (Фукидид, I, 67). Очевидно, среди условий тридцатилетнего мира была статья, гарантировавшая зависимым от Афин государствам восстановление их государственной самостоятельности.
[136] После битвы при Сиботах афиняне предъявили суровые требования Потидее. Она входила в Афинский союз и платила афинянам форос, но была колонией Коринфа, и Коринф посылал сюда высшее должностное лицо — эпидамиурга. Афиняне потребовали, чтобы потидейцы срыли свои стены с юга. Это было очень выгодно для афинян на случай отпадения Потидеи, но неприемлемо для потидейцев. Поэтому потидейцы отложились от афинян. Афиняне два года осаждали Потидею и, наконец, взяли ее. См. Фукидид, I, 56 и сл.; II, 70. Диодор XII, 46: "[в 429 г.] Гагнон, прибыв в Потидею, приготовился к осаде: он приготовил всевозможные осадные машины, огромное число паицырей и стрел, а также хлеб в изобилии для всего войска. Каждый день он совершал непрерывные приступы… Наконец, потидейцы, когда у них вовсе вышел хлеб и граждане упали духом, послали к осаждающим вестника с просьбой о прекращении военных действий. Те охотно пошли на это на том условии, чтобы все потидейцы ушли из города, не взяв с собой ничего, кроме плащей — каждый мужчина один плащ, каждая же женщина — два… Афиняне же послали из своих граждан 1000 поселенцев в Потидею и нарезали им на участки город и территорию, как клерухам".
[137] Имеется в виду второе посольство (Фукидид, I, 139).
[138] Имеется в виду выпад Аристофана; см. ниже в этой же главе.
[139] Личность вестников считалась неприкосновенной, всякое оскорбление их, а тем более арест или убийство считалось тяжелым религиозным преступлением.
[140] Об этом случае Фукидид ничего не упоминает. См. Павсаний (I, 36, 3): "Если итти из Афин в Элевсин по дороге, которую афиняне называют священной, то можно увидеть надгробный памятник Анфемокрита. С ним мегарцы учинили безбожнейшее дело. Он был послан к ним вестником с требованием, чтобы они впредь не запахивали (принадлежащей афинянам) земли. Но они убили Анфемокрита. За то, что они это сделали, над ними до сих пор тяготеет гнев элевсинских богинь".
[141] Фриасийские ворота находятся на северо–западе Афин и через них проходит дорога к Фриасийской (Элевсинской) равнине. Дипилонскими (т. е. двухворотными) они называются потому, что очень широки (Ливий, 31, 24). Бьпь похороненными у ворот считалось особенной честью.
[142] "Ахарняне", стих 524 и сл. Это — обычная в комедии гипербола (незаконная жена — 1етера, развратница с античной точки зрения, превращается в сводню); но поздние источники, лишенные исторического чутья (прежде всего, конечно, мегарские историки) приняли эту выходку за чистую монету.
[143] Фукидид, I, 140: "Я держусь, о афиняне, всегда одного и того же взгляда — не уступать пелопоннесцам… Если вы уступите лакедемонянам, они тотчас предъявят вам какие–нибудь более тяжкие требования, полагая, что вы из страха пошли на уступки".
[144] Древнейшее свидетельство, содержащее клевету, будто Перикл начал войну, чтобы скрыть грязные делишки Фидия, в которых был якобы замешан он сам — это стихи 603 и сл. комедии Аристофана "Мир":
К вам, хозяевам, почтенным земледельцам речь моя! Слушайте, чтобы знагь и помнить, как погиб бесславно мир. Начал Фидий злополучный, первый он нанес удар, А затем Перикл. Боялся он невзгоды для себя… Чтобы самому не сгибнуть, в город он метнул пожар — Бросил маленькую искру–о мегарянах закон — И раздул войну такую, что у эллинов глаза Выжег дым до слез горючих…
Наиболее подробно излагает всю эту сплетню Диодор (XII, 38): "Союзную казну, хранящуюся на Делосе, отдали на хранение Периклу. Он же благородством, славой и красноречием много превосходил своих сограждан, но через некоторое время он истратил на свои частные нужды очень много денег, а когда у него попросили отчет, заболел, будучи не в состоянии дать отчет в истраченных деньгах. Когда Перикл огорчился по этому поводу, его надоумил его племянник Алкивиад (см. биографию Алкивиада, гл. 7), сирота, воспитываемый у него, еще дитя по возрасту. Видя, что его дядя огорчен, он спросил, в чем причина. Перикл ответил: "У меня просят отчет в истраченных деньгах, и я ищу, как бы мне обсчитаться перед гражданами". Алкивиад сказал, что Перикл должен думать не о том, как ему отчитаться, а как бы ему вовсе не отчитываться. Поэтому–то Перикл последовал совету мальчика Он думал, как бы ему втянуть афинян в большую войну. Он полагал, что в суматохе, треволнениях и страхах граждан ему не придется давать точный отчет о деньгах. С этим совпало и следующее: Фидий сооружал статую Афины; Перикл, сын Ксантиппа, был приставлен контролером. Из тех, которые работали вместе с Фидием, некоторые, подученные врагами Перикла, сели просителями у алтарей богов. Когда пораженные этим афиняне допросили их, они заявили, что докажут, что Фидий присвоил себе значительное количество священных сумм, причем контролер Перикл знал об этом и помогал ему. Когда по этому поводу было созвано народное собрание, враги Перикла убедили народ арестовать Фидия, а самого Перикла обвинили в святотатстве. Кроме того они оклеветали софиста Анаксагора, учителя Перикла, будто он безбожник. В эти обвинения и клевету они впутали и Перикла, пытаясь из зависти очернить популярность и славу этого мужа. Перикл же, зная, что народ во время войны, попав в беду, восторгается славными мужами, а в мирное время от нечего делать и из зависти на них же клевещет, решил, что ему будет полезно втянуть государство в большую войну, чтобы народ, нуждаясь в его доблести и военных знаниях, не слушал клеветы против него и не имел досуга и времени точно проверять его денежный отчет …"
[145] См. Фукидид, II, 13, 5: "Перикл объяснил, что статуя богини имеет на себе веса 40 талантов чистого золота и что все оно может быть снято". До нас дошли отчеты особой коллегии "эпистатов статуи", коим поручена была охрана статуи (бывшей в известном смысле запасным "золотым фондом" Афин), починка и уход за ней (Inscr. Graecae, 12 355, 355а = M. N Tod, ук. кн., № 47).
[146] Покорение вторгшихся в Аттику воинственных женщин–амазонок считается одним из самых славных подвигов афинского мифического царя Фесея.
[147] Ср. Цицерон "Тускуланские беседы", I, 15: "Фидий изобразил на щите Афины лицо, похожее на свое лицо, так как на статуе богини художник не мог подписать свое имя". По Пс. — Аристотелю ("О мире", гл 6), это изображение было сделано так искусно, "что, если бы кто–нибудь захотел удалить изображение Фидия, голова статуи распалась бы и стала негодной". Это, конечно, легенда. До нас дошли копии, на которых еще можно узнать изображение Фидия и Перикла. См. выше, гл. 13.
[148] Обвинение в богохульстве охватывало самые различные случаи нарушения почитания богов. В чем именно обвинялась Аспасия, нам неизвестно.
[149] Гермипп — афинский комический поэт, старший современник Аристофана.
[150] Диопиф, судя по замечаниям комических поэтов, был религиозным фанатиком.
[151] Ср. Плутарх, "Никий", 23: "Они не желали терпеть у себя физиков и "болтунов о небесных явлениях", как их тогда называли, которые разменивали бога на неразумные причины, на силы, лишенные дара провидения и на взаимодействия, совершающиеся по закону необходимости… Лишь позже воссияла теория Платона… Он подчинил всякого рода физические необходимости более истинным, божественным началам и уничтожил предубеждение против такого рода наук". Таким образом, как мы видели и выше (гл. 6, пр. 16), по существу Плутарх всецело стоит на точке зрения преследователей Анаксагора, но ввиду несомненности завоеваний науки пытается каким–то образом примирить научное и религиозное мировоззрения. Ср. "Алкивиад", прим. 25.
[152] Драконтид, согласно схолии к "Осам" Аристофана, стих. 157, был "подлым человеком, виновным во множестве преступлений". Вероятно, это тот же человек, который позже выступал как враг демократии и один из тридцати тираннов. Он был стратегом в экспедиции 433 г. на Керкиру. См. прим 126.
[153] Вообще, в Афинах должностное лицо, срок службы которого окончился, должно было отдать отчет в своей деятельности коллегиям евфинов и логистов. Здесь мы имеем исключительно важный случай, когда отчет отдавался совету пятисот. Совет пятисот был разбит на десять пританий, из которых каждая заведывала делами в течение 1/10 с алтаря года. Голосование должно было сделать этот суд еще более торжественным. Такое же значение имело и назначение 1500 присяжных вместо обычных 500.
[154] это касается обвинения Анаксагора (см. "Лисандр", прим. 46) и его изгнания, равно как и года его смерти, то сообщения об этом противоречат друг другу. В то время, как здесь ничего не сказано о самом ходе процесса, в биографии Никия говорится о том, что он посажен в тюрьму уже до суда (гл. 23).
[155] В конце VII в. Алкмеонид Мегакл разрешил сторонникам тиранна Килона, засевшим в храме, после того как они были побеждены, выйти из храма, а когда они вышли, приказал перебить их. С тех пор считалось, что весь род Алкмеонидов запятнан грехом. Поскольку мать Перикла, Агариста, принадлежала к этому роду, запятнанным оказался и Перикл. См. Фукидид, I, 127: "Очищения от этой скьерны и требовали от афинян лакедемоняне, ратуя якобы больше всего за богов. На самом деле они знали, что со стороны матери причастен к преступлению и Перикл, и рассчитывали, что, по изгнании его, переговоры с афинянами могли бы пойти у· них успешнее. Впрочем, лакедемоняне не столько надеялись на то, что Перикл действительно будет изгнан, сколько на то, что их требование вызовет в гражданах раздражение против него, так Как причиною войны будет, отчасти, его злосчастие".
[156] Как раз то же рассказывает о Перикле Фукидид (II, 13).
[157] Ахарны, дем филы Энеиды, крупнейшее поселение в Аттике.
[158] См. Фукидид, II, 20. "Он рассчитывал на то, что афиняне, находящиеся в расцвете юности и будучи в столь полной боевой готовности, как никогда до тех пор, не вытерпят того, что их земля опустошается, и выйдут из стен".
[159] Шестьдесят тысяч: такой цифры нет у Фукидида. У него (II, 11) царь Архидам говорит только об "огромнейшем и доблестнейшим войске". Эту цифру мы находим, кроме Плутарха, еще у позднего ритора. Аристида (И, 141). Но схолиаст к последнему месту замечает: "Он нарочно преувеличивает число лаконцев. чтобы показать, что Перикл имел веские основания не выходить за стены".
[160] Ср. Фукидид, II, 22: "Перикл не созывал народного собрания и не устраивал вообще никаких совещаний из опасения, как бы граждане в собрании не впали в ошибку, действуя скорее под влиянием раздражения, чем по внушению рассудка".
[161] Выражение "владыка сатиров" имеет в виду прежде всего трусость Перикла. Сатиры выводились обычно трусами. См. напр., сатировскую драму Еврипида "Киклоп". Изображения трусливо убегающих сатиров очень обычны и на вазах.
[162] См. Фукидид, II, 27.
[163] См. напр., Фукидид, II, 141, 3: "Пелопоннесцы живут собственными трудами: у них нет денег ни частных, ни общественных". Точно также и спартанский царь Архидам (Фукидид, I, 80, 3) советует вступить в войну с большой осторожностью, так как у афинян есть "частные и государственные деньги". Пелопоннесцы рассчитывали на "дельфийские и олимпийские сокровища", которыми они могли пользоваться, так как оба бога, Зевс и Аполлон, были на их стороне (1, 121, 3; ср. 143, 1). Но коринфяне предлагают (I, 12), b) и другое средство: сбор пожертвований (вернее, ссуд) среди сторонников Спарты: "Нужные для этой цели средства мы соберем". Из одной фрагментарной спартанской надписи мы узнаем, что такой сбор производился и дал результаты (Inscr. Graecae, V, 1, 1 = M. N. Tod, ук. кн., № 62). Со всех концов лакедемонянам присылали частные люди, группы людей и города деньги или хлеб, или брали обязательство содержать определенный отряд. Здесь без конца повторяется "[Такой–то] дал лакедемонянам на войну [столько–то]". Здесь упомянуты эфесцы, мелийцы, "друзья из числа хиосцев", т. е. хиоские аристократы, и т. д.
[164] См. Фукидид, II, 52: "Так как домов недоставало и летом они жили в душных землянках, то они умирали в полнейшем беспорядке: умирающие лежали один на другом, как трупы, или ползали по улицам и около всех источников мучимые жаждою". Никий, 6: "Главным виновником моровой язвы считался Перикл, так как вследствие войны он запер в городе все сельское население, и от перемены обстановки и непривычного образа жизни, они заболели".
[165] Из этих кораблей 50 были выставлены Хиосом, и Лесбосом (Фукидид, II, 54).
[166] См. Валерий Максим, VIII, 11, ext. 1: "Перикл вышел к толпе и рассказал то, что сообщил ему его учитель Анаксагор о движении солнца и луны". В этом случае мы имеем возможность проверить одну из нравоучительных суеверных легенд Плутарха при помощи данных нынешней астрономии и можем убедиться с несомненностью, что вся история с начала до конца выдумана. Солнечное затмение произошло не в это время, а за год до этого, 3 августа 431 г. в 4 ½ часа дня. Вдобавок, вопреки рассказу Плутарха, во время этого затмения не могло стать темно, так как затмение закрыло лишь 2/3 поперечника солнца, а при этом значительного потемнения не наступает. Наоборот, Фукидид дает точную историческую картину (II, 28): "В ту же летнюю кампанию [т. е. в 431 г.] в новолуние (кажется, только тогда это и возможно) солнце после полудня затемнилось, приняло вид полумесяца, причем появилось несколько звезд, и снова стало полным".
[167] Ср. Фукидид, II, 56.
[168] Ср, Фукидид, II, 57: "Болезнь губила афинян и в войске и в городе".
[169] Ср. Фукидид, II, 59 и 65.
[170] Перикл был обвинен в хищении и осужден. Рассказ же об его отстранении от должности неточен; устранять с должности могло только народное собрание. Вероятно, он просто не был переизбран.
[171] См Фукидид, II, 65, 4: "Вскоре после того (как обыкновенно поступает толпа) они, однако, снова выбрали его в стратеги, доверив ему все государственные дела".
[172] Ср. Платон "Алкивиад", 118 Е: "Оба сына Перикла оказались дураками".
[173] Протатор из Абдеры жил приблизительно с 485 до 415 г., известнейший из софистов. Его основным положением было: то, что представляется существующим каждому человеку, то и существует для него. То, что человек представляет себе несуществующим, то и не существует.. Никакой общеобязательной истины не существует. Ср. "Никий", пр. 70. Разбираемый здесь вопрос исследуется и у упомянутого уже Антифонта (II тетралогия).
[174] Сыновья Перикла, Парал и Ксантипп, умерли один за другим в течение нескольких дней.
[175] Эта патетическая концовка нужна была Плутарху, чтобы придать всей биографии, в стиле его времени, необходимую трогательность — чтобы заставить олимпийца Перикла смягчиться перед смертью. Этот рассказ не соответствует действительности, так как он противоречит сообщению Протагора, современника и очевидца указанных событий (стр. 9). "Когда его сыновья, молодые и красивые, умерли в течение недели один за другим, Перикл снес это, ничем не выражая своего горя".
[176] По обычаю, господствовавшему до принятия закона Перикла, для того чтобы быть законным афинским гражданином, необходимо было только, чтобы отец был афинским гражданином, чтобы он признал новорожденного, совершил над ним полагающиеся обряды и внес в списки фратрии и "лексиархов". Мать могла быть и иностранкой — так было с Фемистоклом. См. Аристотель "Афинская полития", 26, 3: "В архонтство Антидота афиняне постановили по предложению Перикла, чтобы те, которые не имеют обоими родителями граждан, не имели гражданских прав"
[177] Египетский фараон Псамметих прислал в дар афинянам хлеб в 444 г., когда хлеб в Афинах был очень дорог.
[178] Закон, конечно, не был отменен. Вероятно, сын Перикла получил гражданство особым постановлением народного собрания. Это всегда разрешалось и не стояло в противоречии с законом Перикла.
[179] Эта битва произошла в 406 г. Афиняне одержали победу над спартанцами, но буря помешала им подобрать плавающие трупы воинов. По греческим представлениям души этих непогребенных людей были обречены на ужасные страдания. Победители–стратеги были обвинены в религиозном преступлении и казнены.
[180] Осенью 429 г,
[181] Это произведение Феофраста пропало.
[182] В Греции черную одежду (траур) носили не только в случае смерти родных, но и при всяком несчастии, постигшем семью.