(65) Аристипп был родом из Кирены; в Афины он приехал привлеченный славой Сократа, как сообщает Эсхин [1]. Перипатетик Фаний [2] из Эреса говорит, что, занимаясь софистикой, он первым из учеников Сократа начал брать плату со слушателей и отсылать деньги учителю. Однажды, послав ему двадцать мин, он получил их обратно, и Сократ сказал, что демоний [3] запрещает ему принимать их: действительно, это было ему не по душе. Ксенофонт Аристиппа не любил: поэтому он и приписал Сократу речь, осуждающую наслаждение и направленную против Аристиппа [4]. Поносил его и Феодор [5] в сочинении "О школах" и Платон в диалоге "О душе", как я уже говорил в другом месте [6].
(66) Он умел применяться ко всякому месту, времени или человеку, играя свою роль в соответствии со всею обстановкой. Поэтому и при дворе Дионисия [7] он имел больше успеха, чем все остальные, всегда отлично осваиваясь с обстоятельствами. Дело в том, что он извлекал наслаждение из того, что было доступно, и не трудился разыскивать наслаждение в том, что было недоступно, ,3а это Диоген называл его царским псом.
Своей изнеженностью он навлек колкость Тимона [8], который говорит так:
Был Аристипп до того изнежен, что мог прикасаньем
Чувствовать ложь [9].
Говорят, что однажды он велел купить куропатку за пятьдесят драхм. Когда кто-то стал осуждать его за это, он опросил: "А если бы она стоила обол, ты купил бы ее?". Собеседник не отрицал. "А для меня, - оказал Аристипп, - пятьдесят драхм не дороже обола".
(67) Однажды Дионисий предложил ему из трех гетер выбрать одну; Аристипп увел с собою всех троих, сказав: "Парису плохо пришлось за то, что он отдал предпочтение одной из трех". Впрочем, говорят, что он довел их только до сеней и отпустил. Так легко ему было и принять и пренебречь. Поэтому и сказал ему Стратон (а по мнению других, Платон): "Тебе одному дано ходить одинаково как в хланиде [10], так и в лохмотьях".
Когда Дионисий плюнул в него, он стерпел; а когда кто-то начал его за это бранить, сказал: "Рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбешку; я ли не вынесу брызг слюны, желая поймать большую рыбу?".
(68) Однажды, когда он проходил мимо Диогена, который чистил себе овощи, тот, насмехаясь, сказал: "Если бы ты умел кормиться вот этим, тебе не пришлось бы прислуживать при дворах тираннов". "А если бы ты умел обращаться с людьми, - ответил Аристипп, - тебе не пришлось бы чистить себе овощи".
На вопрос, какую пользу принесла ему философия, он ответил: "Дала способность смело говорить с кем угодно". Однажды, когда его упрекали за роскошную жизнь, он сказал: "Если бь; роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов" [11]. На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он ответил: "Если все законы уничтожатся, мы будем жить по-прежнему".
(69) На вопрос Дионисия, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи к дверям философов, он ответил: "Потому что одни знают, что им нужно, а другие не знают". Когда Платон упрекал его за роскошную жизнь, он спросил: "А Дионисий, по-твоему, разве не хороший человек?" И когда тот согласился, сказал: "А ведь он живет еще роскошнее, чем я: значит, ничто не мешает жить роскошно и в то же время хорошо". На вопрос, какая разница между людьми образованными и необразованными, он ответил: "Такая же, как между лошадьми объезженными и необъезженными".
Однажды, когда он входил с мальчиками в дом к гетере и один из мальчиков покраснел, он сказал: "Не позорно входить, позорно не найти сил, чтобы выйти".
(70) Когда кто-то. предложил ему задачу и сказал: "Распутай!" - он воскликнул: "Зачем, глупец, ты хочешь распутать узел, который, даже запутанный, доставляет нам немало хло пот?". Он говорил, что лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй лишен образа человеческого. Однажды кто-то бранил его; он пошел прочь; бранивший направился следом и спросил: "Почему ты уходишь?" Аристипп ответил: "Потому что твое право - ругаться, мое право - не слушать". Кто-то оказал, что всегда видит философов перед дверями богачей. "Но ведь и врачи, - сказал Аристипп, - ходят к дверям больных, и тем не менее всякий предпочел бы не болеть, а лечить".
(71) Однажды он плыл на корабле в Коринф, был застигнут бурей и сильно перепугался. Кто-то сказал: "Нам, простым людям, не страшно, а вы, философы, трусите?". Аристипп ему ответил: :"Мы оба беспокоимся о своих душах, но души-то у нас не одинаковой ценности".
Человеку, который хвастался обширными знаниями, он сказал: "Оттого, что человек очень много ест [12], он не становится здоровее, чем тот, который довольствуется только необходимым: точно так же и ученый - это не тот, кто много читает, а тот, кто читает с пользой". Оратор, который защищал Аристиппа на суде и выиграл процесс, спрашивал его: "Что хорошего сделал тебе Сократ?". "Благодаря ему, - ответил Аристипп, - все, что ты говорил в мою пользу, было правдой".
(72) Своей дочери Арете он давал превосходные наставления, приучая ее презирать всякое излишество. Когда кто-то спросил его, чем станет лучше его сын, получив образование, он сказал: "По крайней мере тем, что не будет сидеть в театре, как камень на камне" [13].
Кто-то привел к нему в обучение сына; Аристипп запросил пятьсот драхм [14]. Отец сказал: "За эти деньги я могу купить раба". "Купи, - сказал Аристипп, - и у тебя будет целых два раба". Он говорил, что берет деньги у друзей не для своей пользы, а для того, чтобы научить их самих, как надо пользоваться деньгами. Когда его упрекали за то, что, защищая свое дело в суде, он нанял оратора, он сказал: "Нанимаю же я повара, когда даю обед".
(73) Однажды Дионисий требовал, чтобы он сказал что-нибудь философское. "Смешно, - сказал Аристипп, - что ты у меня учишься, как надо говорить, и сам меня поучаешь, когда надо говорить". На это Дионисий рассердился и велел Аристиппу занять самое дальнее место за столом; а он: "Ты пожелал оказать почет этому месту".
Когда кто-то хвалился своим умением плавать, Аристипп сказал: "И не стыдно тебе хвастаться тем, что под силу даже дельфину?". На вопрос, чем отличается разумный человек от неразумного, он сказал: "Отправь обоих нагишом к незнакомым людям и ты узнаешь". Кто-то хвастался, что может много пить, не пьянея. "Это может и мул", - сказал Аристипп.
(74) Кто-то осуждал его за то, что он живет с гетерой [15]. "Но разве не все равно, - сказал Аристипп, - занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил?" - "Все равно", - отвечал тот. "И не все ли равно, плыть ли на корабле, где уже плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал?" - "Конечно, все равно". - "Вот так же, - сказал Аристипп, - все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал".
Его упрекали за то, что он, последователь Сократа, берет деньги с учеников. "Еще бы! - сказал он. - Правда, когда Сократу присылали хлеб и вино, он брал лишь самую малость, а остальное возвращал; но ведь о его пропитании заботились лучшие граждане Афин, а о моем только раб Евтихид".
Он был в связи с гетерой Лайдой [16], как утверждает Сотион [17] во второй книге "Преемств". (75) Тем, кто осуждал его, он говорил: "Ведь я владею Лайдой, а не она мною; а лучшая доля - не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им".
Человека, который порицал роскошь его стола, он спросил: "А разве ты отказался бы купить все это за три обола?" - "Конечно, нет", - ответил тот. "Значит, просто тебе дороже деньги, чем мне наслаждение".
Сим, казначей Дионисия, - был он фригиец, и человек отвратительный, - показывал Аристиппу пышные комнаты с мозаичными полами; Аристипп кашлянул и сплюнул ему в лицо, а в ответ на его ярость сказал: "Нигде не было более подходящего места".
(76) Когда Харонд (а по другому мнению, Федон) [18] спросил: "Кто это такой пахнет духами?" - он ответил: "Это я, несчастный, а еще несчастнее меня персидский царь. Но подумай, ведь если все другие живые существа не становятся хуже от благовоний, то и человек тоже. А развратники, из-за которых отличные наши притирания пользуются дурною славою, пусть погибнут злою гибелью!".
На вопрос, как умер Сократ, он сказал: "Так, как и я желал бы умереть".
Однажды к нему зашел софист Поликсен [19] и, увидев у него женщин и роскошный стол, стал всячески бранить его. Аристипп, подождав немного, спросил: "А не можешь ли нынче и ты побыть с нами?" - (77) и, когда тот согласился, сказал: "Что же ты ругаешься? как видно, не роскошь тебе претит, а расходы".
Как сообщает Бион [20] в "Диатрибах", однажды в дороге у Аристиппа утомился раб, который нес его деньги. "Выбрось лишнее, - сказал ему Аристипп, - и неси, сколько можешь". В другой раз, когда он плыл на корабле и увидал, что корабль этот - разбойничий, он взял свои деньги, стал их пересчитывать, и потом, словно ненароком, уронил в море, а сам рассыпался в причитаниях. Некоторые говорят, будто он при этом сказал, что лучше золоту погибнуть из-за Аристиппа, чем Аристиппу из-за золота.
На вопрос Дионисия, зачем он пожаловал, он ответил: "Чтобы поделиться тем, что у меня есть, и поживиться тем, чего у меня нет". (78) Другие передают его ответ так: "Когда я нуждался в мудрости, я пришел к Сократу; сейчас я нуждаюсь в деньгах, и вот пришел к тебе". Он осуждал людей за то, что при покупке они проверяют, хорошо ли звенит посуда, и не заботятся проверить, хорошо ли живет человек. Другие приписывают это замечание Диогену.
Однажды Дионисий за чашей вина приказал всем надеть красные одежды и начать пляску. Платон отказался, заявив:
Нет, я не в силах женщиной одеться [21].
Но Аристипп принял платье и, пускаясь в пляс, метко возразил:
Чистая душой
И в Вакховой не развратится пляске [22].
(79) Однажды он заступался перед Дионисием за своего друга и, не добившись успеха, бросился к его ногам. Когда кто-то стал над ним смеяться, он сказал: "Не я виноват, а Дионисий, у которого уши растут на ногах". В бытность свою в Азии он попал в плен к сатрапу Артаферну. Кто-то спросил его: "И ты не унываешь?" - "Глупец! - ответил Аристипп, - меньше, чем когда бы то ни было, склонен я унывать теперь, когда мне предстоит беседовать с Артаферном".
Тех, кто овладел обычным кругом знаний, а философией пренебрегал, он уподоблял женихам Пенелопы, которые сумели подчинить себе Меланто, Полидору и остальных рабынь, но не могли добиться брака с их госпожой [23]. (80) Нечто похожее говорил и Аристон [24] о том, что Одиссей, спустившись в Аид, встретил и увидел там почти всех мертвых, но не лицезрел самой их царицы.
На вопрос, чему надо учить хороших детей, Аристипп сказал: "Тому, что пригодится им, когда они вырастут". Тому, кто обвинял его за то, что от Сократа он ушел к Дионисию, он возразил: "Но к Сократу я приходил для учения, к Дионисию - для развлечения" [25]. Когда преподавание принесло ему много денег, Сократ спросил его: "За что тебе так много?". А он: "За то же, за что тебе так мало".
(81) Гетера сказала ему: "У меня от тебя ребенок". "Тебе это так же неизвестно, - ответил Аристипп, - как если бы ты шла по тростнику и оказала: вот эта колючка меня уколола". Кто-то осуждал его за то, что он отказался от своего сына, словно тот был не им порожден. "И мокрота и вши тоже порождаются нами, - сказал Аристипп, - но мы, зная это, все же отбрасываем их как можно дальше за ненадобностью".
Дионисий дал ему денег, а Платону книгу; в ответ на упреки Аристипп сказал: "Значит, мне нужны деньги, а Платону книга". На вопрос, почему Дионисий недоволен им, он ответил: "Потому же, почему все остальные недовольны Дионисием".
(82) Однажды он просил у Дионисия денег; тот заметил: "Ты ведь говорил, что мудрец не ведает нужды". - "Дай мне денег, - перебил Аристипп , - а потом мы разберем этот вопрос", - и, получив деньги: "Вот видишь, я и вправду не ведаю нужды". Когда Дионисий прочел ему:
Ведь кто под царскую вступает сень,
Тот раб его, хотя пришел свободным, - [26]
он перебил:
Не раб его, зане пришел свободным.
Так говорит Диокл [27] в жизнеописаниях философов; другие рассказывают это о Платоне.
Немного спустя, поссорившись с Эсхином, он предложил: "Не помириться ли нам и не прекратить ли препирательства? или ты ждешь, пока кто-нибудь помирит нас за чашей вина?" - "Я готов", - сказал Эсхин. (83) "Так помни же, что это я первый пошел тебе навстречу, хоть я и старше тебя". - "Клянусь Герой, - воскликнул Эсхин, - ты говоришь разумно и ведешь себя гораздо лучше, чем я: ибо я положил начало вражде, а ты - дружбе".
Т аковы рассказы о нем. Всего было четыре Аристиппа: первый - о котором идет речь; второй - автор сочинения об Аркадии; третий - которому дала образование его мать, приходивщаяся дочерью первому Аристиппу; четвертый - философ новой Академии.
Киренскому философу приписываются три книги "Истории Ливии", посланные им Дионисию, и еще одна, включающая двадцать пять диалогов, отчасти на аттическом, отчасти на дорийском наречии, а именно: (84) "Артабаз"; "К потерпевшим кораблекрушение"; "К изгнанниками"; "К нищему"; "К Лайде"; "К Пору"; "К Лайде о зеркале"; "Гермий"; "Сон"; "К председателю пира"; "Филомел"; "К домочадцам"; "К порицателям", которые осуждали его за любовь к старому вину и гетерам; "К порицателям", которые осуждали его за роскошный стол; "Послание к дочери Арете"; "К упражняющемуся перед олимпийскими состязаниями"; "Вопрос"; "Другой вопрос"; "Слово к Дионисию"; "Слово об изображениях"; "Слово о дочери Дионисия"; "К тому, кто считает себя обесчещенным"; "К тому, кто собирается давать советы" [28]. Некоторые говорят, что он написал также шесть диатриб; некоторые, в том числе Сосикрат Родосский [29], - что он вообще ничего не написал. (85) По мнению же Сотиона (в его второй книге) и Панэтия, сочинения его следующие: "О воспитании", "О добродетели"; "Поощрение", "Артабаз", "Потерпевшие кораблекрушение", "Изгнанники", шесть диатриб, три "Слова", "К Лайде", "К Пору", "К Сократу" и "О судьбе".
Высшим благом он объявлял легкое движение, воспринимаемое ощущением.
Теперь, описав его жизнь, мы перейдем к его ученикам - киренаикам, из которых одни называли себя последователями Гегесия, другие - Анникерида, третьи - Феодора; коснемся также последователей Федона [30], из которых главные - эретрики. Дело обстоит так. (86) Учениками Аристиппа были его дочь Арета, Эфиоп из Птолемаиды [31] и Антипатр из Кирены. У Ареты учился Аристипп, прозванный "учеником матери", а у него - Феодор, прозванный сперва безбожником, а потом богом. Антипатр учил Эпитимида из Кирены, тот - Паребата, а тот - Гегесия, прозванного "Убеждающим умереть", и Анникерида.
Одни из них, сохранившие верность учению Аристиппа и прозванные киренаиками, держались следующих положений. Они принимали два состояния души - боль и наслаждение: легкое движение является наслаждением, резкое - болью. (87) Между наслаждением и наслаждением нет никакой разницы, ни одно не сладостнее другого. Наслаждение для всех живых существ привлекательно, боль - отвратительна. Однако здесь имеется в виду и считается высшим благом лишь телесное наслаждение (так говорит Панэтий в сочинении "О школах"), а не то, которое восхваляет и считает 'высшим благом Эпикур и которое является спокойствием и своеобразной безмятежностью, наступающей по устранении боли.
Кроме того, они различают высшее благо и счастье: именно, высшее благо есть частное наслаждение, а счастье - совокупность частных наслаждений, включающая также наслаждения прошлые и будущие. (88) К частным наслаждениям следует стремиться ради них самих, а к счастью - не ради него самого, но ради частных наслаждений. Доказательство того, что наслаждение является высшим благом, - в том, что мы с детства бессознательно влечемся к нему, и, достигнув его, более ничего не ищем, а также в том, что мы больше всего избегаем боли, которая противоположна наслаждению. Наслаждение является добром, даже если оно порождается безобразнейшими вещами, как заявляет Гиппобот [32] в сочинении "О школах"; именно, даже если поступок будет недостойным, все же наслаждение остается добром, и к нему следует стремиться ради него самого.
(89) Освобождение от боли, о котором говорится у Эпикура, они не считают наслаждением, равно как и отсутствие наслаждения - болью. Дело в том, что и боль и наслаждение являются движением, между тем как отсутствие боли или наслаждения не есть движение: отсутствие боли даже напоминает состояние спящего. Они признают, что иные не стремятся к наслаждению, но лишь - из-за своей извращенности. Однако не всякое душевное наслаждение или боль порождается телесным наслаждением или болью: например, можно радоваться единственно благоденствию отечества, как своему собственному. Тем не менее, память о благе или ожидание блага не ведут к наслаждению, как это кажется Эпикуру: (90) дело в том, что движение души угасает с течением времени. Далее, они говорят, что наслаждения порождаются не просто зрением или слухом: например, мы с удовольствием слушаем подражание погребальному плачу [33], подлинный же плач нам неприятен. Промежуточные состояния они называли отсутствием наслаждения и отсутствием боли.
Однако телесные наслаждения много выше душевных, и телесная боль много тяжелее: потому-то она и служит преимущественным наказанием для преступников. Таким образом, считая, что боль неприятна, а наслаждение приятно, они главным образом заботились о последнем. Поэтому же, - ибо, хотя к наслаждению следует стремиться ради него самого, но некоторые наслаждения часто порождают противоположные им беспокойства, - они считают слишком утомительным добиваться соединения всех наслаждений, составляющих счастье.
(91) Они полагают, что мудрец наслаждается, а невежда страдает не постоянно, но лишь по большей части, и что достаточно бывает наслаждаться отдельными случайными удовольствиями. Мудрость, по их /мнению, есть благо, ценное не само по себе, а лишь благодаря своим плодам. Друзей мы любим ради выгоды, так же, как заботимся о частях своего тела лишь до тех пор. пока 'владеем ими. Некоторые добродетели присущи даже неразумным. Телесные упражнения помогают овладеть добродетелью. Мудрец чужд зависти, любви и суеверия, ибо эти чувства порождаются пустым воображением, но ему знакомы горе и страх, которые порождаются самой действительностью. (92) Богатство также дает возможность наслаждения, самостоятельной же ценности не имеет.
Страсти познаваемы, но причины их познанию недоступны. Они отвергают исследование явлений природы, ибо они явно непознаваемы, и признают исследование явлений сознания, ибо оно приносит пользу. Мелеагр [34] во второй книге "О мнениях" и Клитомах [35] в первой книге "О школах" утверждают, что киренаики не видят пользы ни в физике, ни в диалектике: по их мнению, достаточно постичь смысл добра и зла, чтобы и говорить хорошо, и не ведать суеверий, и быть свободным от страха смерти.
(93) Нет ничего справедливого, прекрасного или безобразного от природы: все это определяется законом и обычаем. Однако знающий человек воздерживается от дурных поступков, избегая наказания и дурной славы, ибо он мудр. Они признают успехи философии и других наук. Они учат, что один человек страдает больше, чем другой, и что. чувства иногда обманывают.
(20) Диоген, сын менялы Гикесия, был родом из Синопа. По словам Диокла, его отец, заведовавший казенным меняльным столом, портил монету и за это подвергся изгнанию. А Евбулид [1] в книге о Диогене говорит, что и сам Диоген занимался этим и потом скитался вместе с отцом. И сам Диоген в сочинении "Леопард" признает, что он обрезывал монеты. Некоторые рассказывают, что его склонили на это рабочие, когда он был назначен заведовать чеканкой, и что он, отправившись в Дельфы или в делийский храм на родине Аполлона, спросил, сделать ли ему то, что ему предлагают. Оракул разрешил ему "изменить обращение" [2], а он, не поняв истинного смысла, стал подделывать монету, был уличен и, по мнению одних, приговорен к изгнанию, по мнению других, бежал сам в страхе перед наказанием. (21) Некоторые сообщают, что он получал деньги от отца и портил их и что отец его умер в тюрьме, а сам он бежал, явился в Дельфы и спросил оракула не о том, заниматься ли ему порчей монеты, а о том, что ему сделать, чтобы прославиться; тут-то он и получил ответ, о котором было сказано.
Придя в Афины, он примкнул к Антисфену [3]. Тот, по своему обыкновению никого не принимать, прогнал было его, но Диоген упорством добился своего. Однажды, когда тот замахнулся на него палкой, Диоген, подставив голову, сказал: "Бей, но ты не найдешь такой крепкой палки, которая могла бы прогнать меня, пока ты чего-нибудь не скажешь". С этих пор он стал учеником Антисфена, и, будучи изгнанником, повел самую простую жизнь.
(22) Феофраст в своем "Мегарике" рассказывает, что Диоген понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений. По некоторым сведениям, он первый стал складывать вдвое свой плащ, потому что ему приходилось не только носить его, но и спать на нем; он носил суму, чтобы хранить в ней пищу, и всякое место было ему одинаково подходящим и для еды, и для сна, и для беседы. Поэтому он говаривал, что афиняне сами позаботились о его жилище, и показывал на портик Зевса и на Помпейон [4].
(23) Сперва он опирался на палку только тогда, когда выбивался из сил, но потом носил постоянно и ее и свою суму не только в городе, но и в дороге, как сообщают афинский простат Афинодор, ритор Полиевкт и Лисаний, сын Эсхриона [5]. Однажды в письме он попросил кого-то позаботиться о его жилище, но тот промешкал, и Диоген устроил себе жилье в глиняной бочке в Метрооне [6]: так он сам объясняет в своих "Посланиях". Желая всячески закалить себя, летом он перекатывался на горячий песок, а зимой обнимал статуи, запорошенные снегом.
(24) Ко всем он относился с язвительным презрением. Он говорил, что у Евклида [7] не ученики, а желчевики, что Платон отличается не красноречием, а пусторечием, что состязания на празднике Дионисий - это чудеса для дураков и что демагоги - прислужники черни. Еще он говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, ему кажется, что человек - самое разумное из животных, но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, а также тех, кто чванится славой или богатством, ему кажется, что ничего не может быть глупее человека. Он постоянно говорил, что для того, чтобы жить, как следует, надо иметь или разум или петлю.
(25) Однажды, заметив, что Платон на роскошном пиру ест оливки [8], он спросил: "Как же так, мудрец, ради таких вот пиров ты ездил в Сицилию, а тут не берешь даже того, что стоит перед тобою?" - "Клянусь богами, Диоген, - ответил тот, - я и в Сицилии питался главным образом оливками и тому подобной пищей". А Диоген: "Зачем же тебе понадобилось ехать в Сиракузы? Или в Аттике тогда был неурожай на оливки?" Впрочем, Фаворин [9] в "Разнообразных рассказах" приписывает эти слова Аристиппу. В другой раз он повстречал Платона, когда ел сушеные фиги, и сказал ему: "Возьми моих фиг". Тот взял и съел, а Диоген: "Я сказал: возьми, но не говорил: поешь". (26) Однажды, когда Платон позвал к себе своих друзей, приехавших от Дионисия, Диоген стал топтать его ковер со словами: "Попираю тщеславие Платона". На это Платон заметил: "Какую ты обнаруживаешь гордыню, Диоген, притворяясь таким смиренным!" Другие передают, что Диоген сказал: "Попираю спесь Платона", а Платон ответил: "Попираешь собственной спесью, Диоген". Сотион в четвертой книге говорит, что именно за это Платон обозвал его собакой. Диогену случалось просить у него то вина, то сушеных фиг. Однажды Платон послал ему целый бочонок; а он: "Когда тебя спрашивают, сколько будет два и два, разве ты отвечаешь: двадцать? Этак ты и даешь не то, о чем просят, и отвечаешь не о том, о чем спрашивают". Так он посмеялся над его многословием.
(27) На вопрос, где он видел в Греции хороших людей, Диоген ответил: "Хороших людей - нигде, хороших детей - в Лакедемоне". Однажды он рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся.
Он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву [10], но никто не соревнуется в добродетели. Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея и не ведают своих собственных; музыканты ладят струны на лире и не могут сладить с собственным нравом; (28) математики следят за солнцем и луной, а не видят того, что у них под ногами; риторы уча г справедливо говорить и не учат справедливо поступать; наконец, скряги ругают деньги, а сами любят их больше всего. Он осуждал тех, кто восхваляет честных бессребреников, а сам втихомолку завидует богачам. Его сердило, что люди при жертвоприношении молят богов о здоровье, а на пиру после жертвоприношения объедаются во вред здоровью. Он удивлялся, что рабы, видя обжорство хозяев, не растаскивают их еду. (29) Он хвалил тех, кто хотел жениться и не женился, кто хотел путешествовать и не поехал, кто собирался заняться политикой и не сделал этого, кто брался за. воспитание детей и отказывался от этого, кто готовился жить при дворе и не решался [11]. Он говорил, что, протягивая руку друзьям, не надо сжимать пальцы.
Менипп [12] в книге "Продажа Диогена" рассказывает, что когда Диоген попал в плен и был выведен на продажу, то на вопрос, что он умеет делать, философ ответил: "Властвовать людьми" и попросил глашатая: "Объяви, не хочет ли кто купить себе хозяина?" Когда ему не позволили присесть, он сказал: "Неважно: ведь как бы рыба не лежала, она найдет покупателя". (30) Удивительно, говорил он, что покупая горшок или блюдо, мы пробуем, как оно звенит, а покупая человека, довольствуемся беглым взглядом. Ксениаду, который купил его, он заявил, что хотя он и раб, хозяин должен его слушаться, как слушался бы врача или кормчего, если бы врач или кормчий были рабами.
Евбул в книге под названием "Продажа Диогена" рассказывает, что Диоген, воспитывая сыновей Ксениада, обучал их, кроме всего прочего, ездить верхом, стрелять из лука, владеть пращой, метать дротики; а потом, в палестре, он велел наставнику закалять их не так, как атлетов, но лишь настолько, чтобы они отличались здоровьем и румянцем. (31) Дети запоминали наизусть многие отрывки из творений поэтов, историков и самого Диогена; все начальные сведения он излагал им кратко, для удобства запоминания. Он учил их, чтобы дома они сами о себе заботились, чтобы ели простую пищу и пили воду, коротко стриглись, не надевали украшений, не носили ни хитонов, ни сандалий, а по улицам ходили молча и потупив взгляд. Обучал он их также и охоте. Они, в свою очередь, тоже заботились о Диогене и заступались за него перед родителями. Тот же автор сообщает, что у Ксениада он жил до глубокой старости, и когда умер, то был похоронен его сыновьями. Умирая, на вопрос Ксениада, как его похоронить, он сказал: "Лицом вниз" - "Почему?" - спросил тот. - "Потому что скоро нижнее станет верхним", - ответил Диоген: так он сказал потому, что Македония уже набирала силы и из слабой становилась мощной [13].
(33) Когда кто-то привел его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашлявшись, сплюнул в лицо спутнику, заявив, что не нашел места хуже. Впрочем, другие приписывают это Аристиппу. Однажды он закричал: "Эй, люди!" - но когда сбежался народ, напустился на него с палкой, приговаривая: "Я звал людей, а не мерзавцев". Так говорит Гекатон [14] в первой книге притч. Говорят, что даже Александр сказал: "Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном",
(34) Тем, кто говорил ему: "Ты стар, отдохни от трудов", - он отвечал: "Как, если бы я бежал дальним бегом и уже приближался к цели, разве не следовало бы мне скорее напрячь все силы вместо того, чтобы уйти отдыхать?" Когда его позвали на пир, он отказался, заявив, что недавно он пошел на пир, но не видел за это никакой благодарности. Босыми ногами он ходил по снегу; о других его поступках такого рода уже говорилось. Он пытался есть сырое мясо, но не мог его переварить.
Однажды он застал оратора Демосфена в харчевне за завтраком; при виде его Демосфен перешел во внутреннюю комнату; "От этого ты тем более находишься в харчевне", - сказал Диоген. Приезжим, которые хотели посмотреть на Демосфена, он указывал на него средним пальцем со словами: "Вот вам правитель афинского народа".
(35) Желая наказать человека, который, уронив хлеб, постеснялся его поднять, он привязал ему горшок на шею и поволок через Керамик [15]. Он говорил, что берет пример с учителей пения, которые нарочно поют тоном выше, чтобы хоревты поняли, в каком тоне нужно петь им самим. Большинство людей, говорил он, отстоит от сумасшествия на один только палец: если человек будет вытягивать средний палец, его сочтут сумасшедшим, а если указательный, то не сочтут. Драгоценные вещи, по его словам, ничего не стоят, и наоборот: например, за статую платят по три тысячи, а за меру ячменя - два медных обола.
(36) Ксениаду, когда тот его купил, Диоген сказал: "Смотри, делай теперь то, что я прикажу!" - а когда тот воскликнул: "Вспять потекли источники рек!" [16] - сказал: "Если бы ты был болен и купил себе врача, ты ведь слушался бы его, а не говорил бы, что вспять потекли источники рек?".
Кто-то хотел заниматься у него философией; Диоген дал ему рыбу и велел в таком виде ходить за ним; но тот застыдился и бросил рыбу. Спустя некоторое время Диоген вновь повстречал его и со смехом сказал: "Нашу с тобой дружбу разрушила рыба". Впрочем, у Диокла это записано так: кто-то попросил: "Научи меня разуму, Диоген"; философ, отведя его в сторону, дал ему сыр ценою в пол-обола и велел носить при себе; тот отказался, и Диоген сказал "Нашу с тобой дружбу разрушил сырок ценою в пол-обола".
(37) Увидав однажды как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: "Мальчик превзошел меня простотой жизни". Он выбросил и миску, когда увидел мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба.
Рассуждал он следующим образом. Все находится во власти богов; мудрецы - друзья богов; но у друзей все общее; следовательно, все на свете принадлежит мудрецам.
Увидев однажды женщину, недостойным образом распростершуюся перед статуями богов, и желая избавить ее от суеверия, он, по словам Зоила из Перги, подошел и сказал: "А ты не боишься, женщина, что, быть может, бог находится позади тебя, - ибо все полно его присутствием, - и ты ведешь себя недостойно по отношению к нему?" (38) В храм Асклепия он подарил кулачного бойца, чтобы он подбегал и колотил тех, кто падает ниц перед богом.
Он часто говорил, что над ним исполнились трагические проклятия, ибо он - не кто иной, как
Лишенный крова, города, отчизны,
Живущий со дня на день нищий странник [17].
Говорил он также, что судьбе он противопоставляет мужество, закону природу, страстям разум. Когда он грелся на солнце в Крании, Александр, остановившись над ним, сказал: "Проси у меня чего хочешь"; Диоген отвечал: "Не заслоняй мне солнце".
Когда кто-то читал длинное сочинение и уже показалось неисписанное место в конце свитка, Диоген воскликнул: "Мужайтесь, други: виден берег". Софисту, который силлогизмом доказал ему, что он имеет рога [18], он ответил, пощупав свой лоб: "А я-таки их не нахожу". (39) Таким же образом, когда кто-то утверждал, что движения не существует, он встал и начал ходить. Рассуждавшего о небесных явлениях он спросил: "Давно ли ты спустился с неба?".
Когда один развратный евнух написал у - себя на дверях: "Да не внидет сюда ничто дурное", Диоген спросил: "А как же войти в дом самому хозяину?" Умастив себе ноги благовониями, он объяснял, что от головы благоухание поднимается в воздух, а от ног - к ноздрям. Афиняне просили его принять посвящение в мистерии, уверяя, что посвященные ведут в аиде лучшую жизнь. "Смешно, - сказал Диоген, - если Агесилай и Эпаминонд будут томиться в грязи, а всякие ничтожные люди из тех, кто посвящен, - обитать на островах блаженных".
'(40) Заметив мышей, подбиравшихся к его еде, он воскликнул: "Смотрите, и при Диогене кормятся параситы!" Платону, обозвавшему его собакой, он ответил: "И верно: ведь я прибежал обратно к тем, кто меня продал" [19]. Выходя из бани, на вопрос, много ли людей моется, он ответил: "Мало", а на вопрос,, много ли моющихся: "Много". Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: "Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев", Диоген ощипал петуха и принес. к нему в школу, объявив: "Вот платоновский человек!" После этого к определению было добавлено: "И с широкими ногтями". Человеку, опросившему, в какое время следует завтракать, он ответил: "Если ты богат, то когда хочешь, если беден, то когда можешь".
(41) Видя, что Ω Мегарах овцы ходят в кожаных чепраках [20], а дети бегают голыми, он сказал: "Лучше быть у мегарца бараном, чем сыном". Когда кто-то задел его бревном, а потом крикнул: "Берегись!" - он спросил: "Ты хочешь еще раз меня ударить?". Он говорил, что демагоги - это прислужники народа, а венки - прыщи славы. Среди бела дня он бродил с фонарем в руках, объясняя: "Ищу человека". Однажды он голый стоял под дождем, и окружающие жалели его; случившийся при этом Платон сказал им: "Если хотите пожалеть его, отойдите в сторону", - имея в 'виду его тщеславие.
Когда кто-то стукнул его кулаком, он воскликнул: "Геракл! Как это я не подумал, что нельзя ходить по улице без шлема!" (42) Но когда Мидий ударил его кулаком и сказал: "Вот тебе три тысячи на стол!" [21] - он на следующий день надел ремни- для кулачного боя [22] и отколотил Мидия, приговаривая: "Вот тебе три тысячи на стол!" Аптекарь Лисий спросил его, верит ли он в богов. "Как же не верить, - сказал Диоген, - если, например, я думаю, что ты богам ненавистен". Впрочем, некоторые приписывают это Феодору. Видя, как кто-то совершал очищение,, он сказал ему: "Несчастный, ты не понимаешь, что очищение так же не исправляет жизненные грехи, как и грамматические ошибки". Он порицал людей за их молитвы, утверждая, что они молят не об истинном благе, а о том, что им кажется благом.
(43) Тем, кто боялся недобрых снов, он говорил, что они не заботятся о том, что делают днем, и беспокоятся о том, что приходит им в голову ночью. Когда на олимпийских играх глашатай возвестил: "Диоксипп победил всех мужей", Диоген сказал: "Он побеждает рабов, а мужей побеждаю я".
Однако афиняне его любили: так, например, когда мальчишка разбил его бочку, они его высекли, а Диогену дали новую бочку.
Стоик Дионисий [23] говорит, что при Херонее Диоген попал в плен, был приведен к Филиппу и на вопрос, чем он занимается, ответил: "Слежу за твоей ненасытностью". Изумленный таким ответом, царь отпустил его. (44) Когда Пердикка [24] грозился казнить Диогена, если он не явится к нему, Диоген ответил: "Невелика важность: то же самое могли бы сделать жук или фаланга" и "хуже было бы, если бы он объявил, что ему и без меня хорошо живется".
Часто он объявлял во всеуслышанье, что боги даровали людям легкую жизнь, а те омрачили ее, выдумывая медовые сласти, благовония и тому подобное. По той же причине он сказал человеку, которого обувал его раб: "Ты был бы вполне счастлив, если бы он заодно и нос тебе утирал; отруби же себе руки, тогда так оно и будет".
(45) Однажды, увидев, как иеромнемоны [25] вели в тюрьму человека, укравшего из храмовой казны какую-то чашу, он сказал: "Вот крупные воры ведут мелкого". Увидев, как мальчик швыряет камешками в крест, он сказал: "Славно ты попадаешь в свою цель!..". Человеку, который хвалился львиной шкурой, он сказал: "Перестань позорить облачение доблести". Когда кто-то, завидуя Каллисфену [26], рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром, Диоген заметил: "Вот уж несчастен тот, кто и завтракает, и обедает, когда это угодно Александру!".
(47) Ораторов и вообще всякого, кто хотел прославиться красноречием, он называл "трижды человеком", то-есть "трижды несчастным". Невежественного богача он называл златорунным бараном. Увидев дом одного распутника с надписью "продается", он сказал: "Я так и знал, что после таких попоек ему легко изрыгнуть своего владельца". Мальчику, жаловавшемуся, что все к нему пристают, он сказал: "А ты не выставляй напоказ все признаки своей похотливости". Об одной грязной бане он спросил: "А где мыться тем, кто помылся здесь?".
Он один хвалил рослого кифареда, которого все ругали; на вопрос, почему он это делает, он ответил: "Потому что, несмотря на свои возможности, он занимается кифарой, а не разбоем". (48) Кифареда, от которого постоянно убегали слушатели, он приветствовал: "Здорово, петух!" - "Почему петух?" - "Потому что ты всех поднимаешь на ноги".
Один юноша разглагольствовал перед народом; Диоген набил себе пазуху волчьими бобами, сел напротив него и стал их пожирать. Когда все обратили взгляды на него, он сказал: "Удивительно, как это вы забыли о мальчишке и смотрите на меня?" Один человек, известный крайним суеверием, сказал ему: "Вот я разобью тебе голову с одного удара!" - "А я чихну налево, и ты у меня задрожишь!" - возразил Диоген. Гегесий [27] просил почитать что-нибудь из его сочинений. "Дурак ты, Гегесий, - сказал Диоген, - нарисованным фигам ты предпочитаешь настоящие, а живого урока не замечаешь и требуешь писанных правил".
(49) Кто-то корил Диогена за его изгнание. "Несчастный! - ответил он, - ведь благодаря изгнанию я стал философом". Кто-то напомнил: "Жители Синопа осудили тебя скитаться". - "А я их - оставаться дома", - ответил Диоген...
Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: "Чтобы приучить себя к отказам". Прося у кого-то подаяния (:как он делал вначале по своей бедности), он сказал: "Если ты подаешь другим, то подай и мне; если нет, то начни с меня".
(50) Тиранн спросил его, какая медь лучше всего годится для статуй. Диоген сказал: "Та, из которой отлиты Гармодий и Аристогитон" [28]. На вопрос, как обращается Дионисий с друзьями, он сказал: "Так же, как с мешками: полные подвешивает в кладовой, а пустые выбрасывает". Алчность он называл матерью всех бед. Увидев мота, который ел в харчевне оливки, он сказал: "Если бы ты так завтракал, не пришлось бы тебе так обедать" [29].
(51) Добродетельных людей он называл подобиями богов, любовь - делом бездельников. На вопрос, что есть в жизни горестного, он ответил: "Старость в нищете". На вопрос, какие звери опаснее всего кусаются, он ответил: "Из диких - сикофант, из домашних - льстец". Вкрадчивую речь он называл медовой удавкой, желудок - Харибдой жизни... На вопрос, почему у золота такой нездоровый цвет, он сказал: "Потому, что на него делается столько покушений". Увидев женщину в носилках, он сказал: "Не по зверю клетка".
(52) Увидев беглого раба, который сидел над колодцем, он сказал: "Берегись колодца, парень!" [30] Заметив мальчишку, ворующего одежды в бане, он спросил: "Что ты хочешь делать с этим добром: мыться или смываться?" [31] Увидев женщин, удавившихся на оливковом дереве, он воскликнул: "О если бы все деревья приносили такие плоды!" Увидев вора, крадущего платье, он спросил:
Грабить ли хочешь ты мертвых, лежащих на битвенном поле?[32]
На вопрос, есть ли у него раб или рабыня, он ответил: "Нет". - "Кто же тебя похоронит, если ты умрешь?" - спросил собеседник. - "Тот, кому понадобится мое жилище".
(53) ...Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для "сальности" и "чашности", Диоген сказал: "А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу". А тот: "И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума". (54) На вопрос: "Что, по-твоему, представляет собой Диоген?" - Платон ответил: "Это безумствующий Сократ".
На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: "Молодым еще рано, старым уже поздно" [33]....На вопрос, какое вино ему вкуснее пить, он ответил: "Чужое". Ему сказали: "Тебя многие поднимают на смех". Он ответил: "А я все никак не поднимаюсь".
(55) Человеку, утверждавшему, что жизнь - зло, он возразил: "Не всякая жизнь, а лишь дурная жизнь". Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски; "Смешно, - сказал Диоген, - если Манес может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манеса". Когда он завтракал оливками, ему принесли пирог; он отбросил его со словами: "Прочь, прочь с дороги царской, чужеземец!" [34] - а в другой раз сказал: "Бич на оливу занес..." [35] Его спросили: "Если ты собака, то какой породы?" Он ответил: "Когда голоден, то мальтийская, когда сыт, то молосская [36]: из тех, которых многие хвалят, но на охоту с ними пойти не решаются, опасаясь хлопот; так вот и со мною вы не. можете жить, опасаясь неприятностей".
(56) На вопрос, можно ли мудрецам есть пироги, он ответил: "Можно все то же, что и остальным людям". На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: "Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами никогда". Он просил милостыню у скряги, тот колебался; "Почтенный, - сказал Диоген, - я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!"[37]
Кто-то попрекал его порчей монеты. "То было время, - сказал Диоген, - когда я был таким, каков ты сейчас; зато таким, каков я сейчас, тебе никогда не стать". Как-то другой попрекал его тем же самым; Диоген ответил: "Когда-то я и в постель мочился, а теперь вот не делаю этого".
(57) Придя в Минд и увидев, что ворота в городе огромные, а сам город маленький, он сказал: "Граждане Минда, запирайте ворота, чтобы ваш город не убежал". Увидев однажды, как поймали человека, воровавшего пурпур, он сказал:
Очи смежила пурпурная смерть и могучая участь [38].
В ответ на приглашение Кратера [39] явиться к нему, он сказал: "Нет, я предпочитаю лизать соль в Афинах, чем наслаждаться роскошными яствами у Кратера". Однажды он подошел к ритору Анаксимену [40], который отличался тучностью, и сказал: "Удели нам, нищим, часть своего брюха: этим ты и себя облегчишь и нам поможешь". В другой раз, среди его рассуждений, он стал показывать его слушателям соленую рыбу и этим отвлек их внимание; ритор возмутился, а Диоген сказал: "Соленая рыбка ценою в обол опрокинула рассуждения Анаксимена".
(58) Однажды его упрекали за то, что он ел на площади; он ответил: "Голодал я тоже на площади". Некоторые относят к нему и следующий случай: Платон, увидев, как он моет себе овощи, подошел и сказал ему потихоньку: "Если бы ты служил Дионисию, не пришлось бы тебе мыть овощи"; Диоген, тоже потихоньку, ответил: "А если бы ты умел мыть себе овощи, не пришлось бы тебе служить Дионисию".
Ему сказали: "Многие смеются над тобою". Он ответил: "А над ними, быть может, смеются ослы; но как им нет дела до ослов, так и мне до них..."
(59) Кто-то удивлялся приношениям в Самофракийской пещере [41]. "Их было бы гораздо больше, - сказал Диоген, - если бы их приносили не спасенные, а погибшие". Впрочем, некоторые приписывают это замечание Диагору Мелосскому [42].
Однажды он просил подаяния у человека со скверным характером. "Дам, если ты меня убедишь", - говорил тот. "Если бы я мог тебя убедить, - сказал Диоген, - я убедил бы тебя удавиться". Однажды он возвращался из Лакедемона в Афины; на вопрос "откуда и куда?" он сказал: "Из мужской половины дома в женскую".
(60) ...Расточителей он уподоблял смоковницам, растущим на обрыве, плоды которых недоступны людям и служат пищей воронам и коршунам.
Говорят, что когда Фрина [43] посвятила в Дельфы золотую статую Афродиты, он написал на ней: "От невоздержности эллинов". Однажды Александр подошел к нему и сказал: "Я - великий царь Александр". - "А я, - сказал тот, - собака Диоген". На вопрос, за что его зовут собакой, он сказал: "Кто бросит кусок, тому виляю, кто не бросит, облаиваю, кто злой человек, кусаю".
(61) Он обирал плоды со смоковницы; сторож сказал ему: "На этом дереве недавно удавился человек". - "Вот я и хочу его очистить", - ответил Диоген. Увидев олимпийского победителя, жадно поглядывающего на гетеру, он сказал: "Смотрите на этого Аресова барана: Первая встречная девка ведет его на поводу" [44]. Красивых гетер он сравнивал с медовым возлиянием подземным богам. Когда он завтракал на площади, зеваки столпились вокруг него, крича: "Собака!" - "Это вы собаки, - сказал Диоген, - потому что толпитесь вокруг моего завтрака...".
(62) Увидев борца-неудачника, который занялся врачеванием, он спросил его: "Почему это? или ты хочешь этим погубить тех, кто когда-то одолевал тебя?" Увидев сына гетеры, швырявшего камнями в толпу, он сказал: "Берегись, чтобы не попасть в отца". Мальчик показал ему собаку, подаренную ему любовником; "Собака-то хороша, - сказал Диоген, - да повод нехорош" [45]. Люди хвалили человека, который подал ему милостыню. "А меня вы не похвалите за то, что я ее заслужил?" - спросил Диоген...
(63) На вопрос, что дала ему философия, он ответил: "По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы". На вопрос, откуда он, Диоген сказал: "Я - гражданин мира". Кто-то приносил жертвы, моля у богов сына. "А чтобы сын был хорошим человеком, ради этого вы жертв не приносите?" - спросид Диоген.
Гетер он называл царицами царей, ибо те делают все, что угодно любовницам. Когда афиняне провозгласили Александра Дионисом, он предложил: "А меня сделайте Сараписом". Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых местах, он сказал: "Солнце тоже заглядывает в навозные ямы, но от этого не оскверняется". (64) Когда он обедал в храме и обедавшим был подан хлеб с подмесью, он взял его и выбросил, говоря, что в храм не должно входить ничто нечистое...
Человека, который привел к нему своего сына и расхваливал его великие дарования и отличное поведение, он спросил: "Зачем же тогда я ему нужен?" Человека, который говорил разумно, а поступал неразумно, он сравнивал с кифарой, которая не слышит и не чувствует собственных звуков.
Он шел в театр, когда всё выходили оттуда навстречу ему. На вопрос, зачем он это делает, он сказал: "Именно так я стараюсь поступать всю свою жизнь".
(65) Увидев однажды женственного юношу, он спросил: "И тебе не стыдно вести себя хуже, чем это задумано природой? ведь она тебя создала мужчиной, а ты заставляешь себя быть женщиной". Человеку, сказавшему "Мне дела нет до философии", он возразил: "Зачем же ты живешь, если не заботишься, чтобы хорошо жить?" Сыну, презиравшему отца, он сказал: "И тебе не стыдно смотреть свысока на того, кто дал тебе стать так высоко?" [46] Увидев прекрасного мальчика, болтающего вздор, он спросил: "И тебе не стыдно извлекать из драгоценных ножон свинцовый кинжал?"
(66) Когда его попрекали тем, что он пьет в харчевне, он сказал: "Я и стригусь в цирюльне". Когда его попрекали, что он принял плащ в подарок от Антипатра, он сказал:
Нет, не презрен ни один из прекрасных даров нам бессмертных [47].
Человека, который толкнул его бревном, а потом крикнул: "Берегись!", он ударил палкой и тоже крикнул: "Берегись!"[48]
Человека, преследовавшего своими просьбами гетеру, он спросил: "Зачем ты так хочешь, несчастный, добиться того, чего лучше совсем не добиваться?" Человеку, надушенному ароматами, он сказал: "Голова у тебя благовонная, только как бы из-за этого твоя жизнь не стала зловонной". Он говорил, что как слуги в рабстве у господ, так дурные люди в рабстве у своих желаний.
(67) На вопрос, почему рабов называют "человеконогими" [49], он ответил: "Оттого, что ноги у них, как у человека, а душа, как у тебя, коли ты задаешь такой вопрос".
У расточителя он просил целую мину; тот спросил, почему он у других выпрашивает обол, а у него целую мину; "Потому, - ответил Диоген, - что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя, одним богам ведомо". Когда его попрекали, что он просит подаянья, а Платон не просит, он сказал: "Просит и Платон, только
Голову близко склонив, чтоб его не слыхали другие" [50].
Увидев неумелого стрелка из лука, он уселся возле самой мишени, объясняя: "Это чтобы в меня не попало" [51].
(68) На вопрос, является ли смерть злом, он ответил: "Как же может она быть злом, если мы не ощущаем ее присутствия?" Однажды Александр подошел к нему и спросил: "Ты не боишься меня?" - "А что ты такое, - спросил Диоген, - зло или добро?" - "Добро", - сказал тот. "Кто же боится добра?" Он говорил, что образование сдерживает юношей, утешает стариков, бедных обогащает, богатых украшает. Развратнику Дидимону, который лечил глаз одной девушке, он заметил: "Смотри, спасая глаз, не погуби девушку" [52]. Кто-то жаловался, что друзья злоумышляют против него. "Что же нам делать, - воскликнул Диоген, - если придется обращаться с друзьями, как с врагами?" (69) На вопрос, что в людях самое хорошее, он ответил: "Свобода речи". Зайдя в школу и увидев много изваяний муз и мало учеников, он сказал учителю: "С помощью богов, у тебя много учащихся!" [53].
Все дела он совершал при всех: и дела Деметры и дела Афродиты. Рассуждал он так: если завтракать прилично, то прилично и завтракать на площади; но завтракать прилично, следовательно, прилично и завтракать на площади. То и дело занимаясь рукоблудием у всех на виду, он говаривал:. "О если бы и голод можно было унимать, потирая живот!" О нем есть много и других рассказов, перечислять которые было бы слишком долго.
(70) Он говорил, что есть два рода упражнения: одно для души, другое для тела; благодаря этому последнему, привычка, достигаемая частым упражнением, облегчает нам добродетельное поведение. Одно без другого несовершенно; те, кто стремится к добродетели, должны быть здоровыми и сильными как душой, так и телом. Он приводил примеры того, что упражнение облегчает достижение добродетели: так, мы видим, что в ремеслах и других занятиях мастера не случайно добиваются ловкости рук долгим опытом; среди певцов и среди борцов один превосходит другого именно благодаря своему непрестанному труду; а если бы они перенесли свою заботу также и на собственную душу, такой труд был бы и полезным и ценным.
(71) Он говорил, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения; оно же все превозмогает. Если вместо бесполезных трудов мы предадимся тем, которые возложила на нас природа, мы должны достичь блаженной жизни; и только неразумие заставляет нас страдать. Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают самое наслаждение. Этому он и учил, это он и показывал собственным примером; поистине это было "переменой обращения", ибо обращение к природе было для него важнее, чем обращение к обычаям. Он говорил, что ведет такую жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу.
(72) ...Знатное происхождение, славу и тому подобное он высмеивал, обзывая все это прикрасами порока. Единственным истинным государством он считал весь мир. Он говорил, что жены должны быть общими, и отрицал законный брак: кто кого склонит, тот с той и сожительствует; поэтому же и дети должны быть общими.
(73) Нет ничего дурного в том, чтобы украсть что-нибудь из храма или отведать мяса любого животного: даже питаться человеческим мясом не будет преступлением, что явствует из обычаев других народов. В действительности, все заключается во всем: в хлебе содержится мясо, в овощах - хлеб, и вообще все тела как бы парообразно проникают друг в друга мельчайшими частицами через незримые поры. Так разъясняет он в своем "Фиесте", если только трагедии написаны им, а не его учеником Филиском с Эгины и не Пасифонтом, сыном Лукиана [54], который, по словам Фаворина в его "Разнообразных рассказах", писал уже после смерти Диогена. Музыкой, геометрией, астрологией и тому подобными науками Диоген пренебрегал, считая их бесполезными и ненужными.
(74) В ответах он отличался находчивостью и меткостью, как это явствует из всего вышесказанного. Когда его продавали в рабство, он вел себя с необыкновенным достоинством. Дело было так: когда он плыл на корабле в Эгину, его захватили в плен пираты во главе со Скирпалом [55]; они увезли его на Крит и продали в рабство. На вопрос глашатая, что он умеет делать, он оказал: "Властвовать людьми" и добавил, указав на богато одетого коринфянина - это был вышеупомянутый Ксениад, - "Продай меня этому человеку: ему нужен хозяин". Ксениад купил его, отвез в Коринф, приставил его воспитателем к своим сыновьям и доверил ему все хозяйство. И Диоген повел его так, что хозяин повсюду рассказывал: "В моем доме поселился добрый дух". (75) Клеомен [56] в сочинении, озаглавленном "Педагогик", говорит, что ученики хотели выкупить Диогена, но он обозвал их дураками: ибо не львы бывают рабами тех, кто их кормит, но те, кто кормит, - рабами львов, потому что дикие звери внушают людям страх, а страх - удел рабов.
Этот человек обладал поразительной силой убеждения, и никто не мог противостоять его доводам. Говорят, что эгинец Онесикрит [57] послал однажды в Афины Андросфена, одного из двух своих сыновей, и тот, послушав Диогена, там и остался. Отец послал за ним старшего сына, вышеупомянутого Филиска, но Филиск точно так же не в силах был вернуться. (76) На третий раз приехал сам отец, но и он остался вместе с сыновьями заниматься философией. Таковы были чары диогеновой речи.
Слушателями Диогена были и Фокион, прозванный Честным, и Стильпон мегарский [58], и многие другие политики. Говорят, что он умер почти девяноста лет отроду. О его смерти существуют различные рассказы. Одни говорят, что он съел сырого осьминога, заболел холерой и умер, другие - что он задержал себе дыхание; среди последних - Керкид из Мегалополя [59], который так говорит в мелиямбах:
Не таков был мудрец из Синопа,
С палкой, в двойном плаще, под открытым небом живущий:
(77) Принял он смерть, закусив себе губы зубами
(И задержавши дыхание). Был он поистине
Отпрыском Зевса [60] и псом небожителей.
Другие говорят, что когда он хотел разделить осьминога между собаками, они искусали ему мышцы ног, и от этого он умер. А рассказ о том, что он задержал дыхание, это, по словам Антисфена [61] в "Преемствах", домысел его учеников: Диоген жил в это время в Крании - так назывался гимнасий поблизости от Коринфа; однажды, явившись к нему как обычно, ученики увидели, что он лежит, закутавшись в плащ, и подумали, что он опит, - вообще же он не страдал сонливостью; а когда откинули плащ, то увидели, что он уже не дышит, и подумали, что он сделал это умышленно, чтобы незаметно уйти из жизни.
(78) Между учениками, говорят, разгорелся спор, кому его хоронить, и дело даже дошло до драки; но вмешались родители и старейшины и указали похоронить Диогена возле ворот, ведущих к Истму. На его могиле поставили столб, а на столбе - собаку из паросского камня. Впоследствии сограждане Диогена также почтили его медными изображениями, написав на них так:
Пусть состарится медь под властью времени - все же
Переживет века слава твоя, Диоген:
Ты нас учил, как жить, довольствуясь тем, что имеешь,
Ты указал нам путь, легче которого нет.
(79) А вот моя эпиграмма [62]:
Диоген, какая доля увела тебя от нас
В дом Аида? - Злой собаки поразил меня укус.
Некоторые рассказывают, что умирая, он приказал оставить свое тело без погребения, чтобы оно стало добычей зверей, или же сбросить в канаву и лишь слегка присыпать песком; а по другим рассказам - бросить его в Илисс, чтобы он принес пользу своим братьям [63]. Деметрий в "Соименниках" сообщает, что Александр в Вавилоне и Диоген в Коринфе скончались в один и тог же день. Он был уже стариком в 113-ю олимпиаду [64].
(80) Ему приписываются следующие сочинения: диалоги "Кефалион", "Ихтий", "Галка", "Леопард", "Афинский народ". "Государство", "Наука нравственности", "О богатстве", "О любви", "Феодор", "Гипсий", "Аристарх", "О смерти"; послания; семь трагедий: "Елена", "Фиест", "Геракл", "Ахилл", "Медея", "Хрисипп", "Эдип". Однако Сосикрат в первой книге "Преемств" и Сатир [65] в IV книге "Жизнеописаний" говорят, что все это Диогену не принадлежит, а трагедийки, по словам Сатира, написаны Филиском из Эгины, учеником Диогена. Сотион в седьмой книге говорит, что Диоген написал только следующие сочинения: "О добродетели", "О благе", "О любви", "Нищий", "Толмей", "Леопард", "Кассандр", "Кефалион", "Филиск", "Аристарх", "Сисиф", "Ганимед", "Притчи", "Послания".
(81) Диогенов было пять: первый - физик из Аполлонии, сочинение которого начиналось так: "Приступая к какой бы то ни было речи, следует, как мне кажется, взять за основу нечто бесспорное"; второй - сикионец, который писал о Пелопоннесе; третий - тот, о котором шла речь; четвертый-стоик, родом из Селевкии, которого называют также вавилонянином, потому что Селевкия находится недалеко от Вавилона; пятый - из Тарса, писавший о вопросах поэтики, которые он пытался разрешить. О философе Афинодор [66] в восьмой книге "Прогулок" сообщает, что он всегда казался блестящим, благодаря притираниям.