1. {945}Существует ли на самом деле, мой дорогой Фаворин, некая {f} первичная сила и субстанция холода, каковой является, например, огонь для тепла, благодаря присутствию и соучастию которой каждая из прочих [вещей] становится холодной? Или, скорее, холод есть лишенность[1] тепла — так же, как говорят, тьма [есть лишенность] света, а покой движения? Потому что и холод представляется чем–то покоящимся, тепло же подвижным, и охлаждение теплых [предметов] происходит [по–видимому] не по причине присутствия какой–либо силы, а вследствие ухода тепла, ибо когда {946} много тепла кажется ушедшим, одновременно охлаждается и остаток. Ведь и пар, который испускает кипящая вода, исчезает с уходом тепла; по этой же причине охлажденный остаток оказывается меньшим по количеству, поскольку тепло [из него] выделилось, а ничто другое [взамен] не вошло.
2. Но не вправе ли мы считать эту точку зрения сомнительной — прежде всего потому, что она [фактически] упраздняет многие очевидные силы, словно они являются не [реальными! качествами и свойствами, но лишенностями свойств и качеств? [Ведь согласно этой гипотезе] тяжесть [окажется лишенностью] легкости, а жесткость мягкости, чернота же [станет лишенностью] белизны, а горечь сладости, и [таким же образом] любое из тех {B} качеств, которое естественным образом противоположно по своему действию другому, а не как лишенность свойства. А затем потому, что всякая лишенность бездеятельна и бесплодна, как [например] слепота, глухота, молчание и смерть. Ибо они суть устранения форм и отрицания субстанций, а не природные сущности или субстанции [существующие] сами по себе. Находящемуся же в телах холоду не в меньшей степени, чем теплу, свойственно вызывать в них [различные] процессы и изменения. Ибо весьма часто под действием холода [они] застывают, сгущаются и {C} уплотняются; покой же и неподвижность холода не есть бездеятельность, но прочность и устойчивость, [некое] обусловленное присущей [холоду] силой напряжение, способное сдавливать и сдерживать. Поэтому, если лишенность приводит к исчезновению и удалению противоположной силы, то, напротив, [тела] часто охлаждаются, заключая в себе большое количество тепла; некоторые же еще лучше затвердевают и связываются, будучи более горячими, как [это имеет место], например, при закалке железа. Стоики же утверждают, что дыхание в телах новорожденных укрепляется охлаждением и, изменяя свою природу, становится душой. И хотя это [мнение] является спорным, [во всяком случае] неразумно считать холод лишенностью, когда он является очевидным виновником многих других [эффектов].
3. {d} Кроме того, к лишенности никак не применимы [понятия] «большее» и «меньшее», и нельзя было бы сказать, что из двух незрячих один искалечен в большей степени или из двух немых один молчит больше другого или из не живых один более мертв, нежели другой. Среди же холодных тел [понятия] «большее» и «меньшее» вполне допустимы, а также «чрезмерно» и «не слишком» и вообще усиление и ослабление, как и среди горячих [тел] — по причине того, что материя испытывает в одних случаях очень сильное, в других же умеренное воздействие противоположных сил, и из нее образуются одни [тела] более теплые, чем другие, либо же более холодные. И ведь не может быть смеси {E} [какого–либо] свойства с его лишенностью, и никакая сила не допустит такой противоположности, которая угрожает ей лишенностью, и не будет с ней соединяться, но [скорее] отступит перед ней. Горячие же [вещества] остаются до определенной степени таковыми, будучи смешаны с холодными — так же, как черные с белыми, с низкими [звуками] высокие, со сладкими кислые, причем, благодаря такому сочетанию и гармонии цветов и звуков, снадобий и приправ возникают многие приятные и благотворные для людей соединения. Ибо если противоположность лишенности и свойства враждебна и непримирима, поскольку существование одной заключает в себе гибель другого, то, напротив, взятыми в {f} надлежащем отношении сочетаниями противоположных сил часто пользуются ремесла, а больше всего природа — как при изменении погоды, так и в других своих порождениях, а также в том, что упорядочивается и устрояется богом, который именуется творцом гармонии и музыки не потому, что он сочетает низкие и высокие [тона] или согласованно смешивает светлые и темные [цвета], а скорее потому, что он заботится о связи и различении в мире тепла и холода — с тем, чтобы эти силы закономерно соединялись и вновь разделялись — и, удаляя излишки каждой из них, устанавливает для них надлежащие пределы.
4. И действительно, существует ощущение холода, как и тепла {947}; лишенность же не воспринимается ни зрением, ни слухом, ни осязанием и не познается никакими другими чувствами. Ибо ощущение вызывается лишь некоей субстанцией, лишенность же [только] мыслится, когда субстанция не обнаруживается, ибо [лишенность] есть отрицание субстанции — подобно тому, как слепота [есть отрицание] зрения, молчание — звука, а пустота есть отсутствие тела. Ибо нельзя ощутить пустоту осязанием, но там, где не возникает осязательного ощущения тела, появляется мысль о пустоте. Мы не слышим и тишину, но когда мы [вообще] ничего не слышим, мы приходим к умозаключению о тишине. Точно так же у слепых, нагих и невооруженных нет ощущения [слепоты, наготы, невооруженности], но [лишь] умозрение, основанное на отсутствии ощущения. Поэтому если бы холод был {B} лишенностью тепла, то ощущение холода не могло бы возникнуть, но в случае отсутствия тепла делалось бы умозаключение о холоде. Как тепло воспринимается нагреванием и растиранием плоти, так холод ее сокращением и уплотнением, а отсюда ясно, что существует особое начало и источник холода, так же, как и тепла.
5. Далее, лишенность в отношении любого вида единственна и проста, субстанции же обладают многими различиями и силами. В самом деле, тишина однообразна, звуки же многокрасочны, причем в одних случаях они бывают тягостны для слуха, в других же услаждают чувство. Такие же различия имеются у цветов и {C} форм, которые то так, то иначе действуют на тех, кому случится их воспринять. Неосязаемое же и бесцветное и вообще бескачественное не имеет различий, но всегда сходно.
6. И вот, в самом деле, подобен ли холод указанным отрицательным [качествам] в том смысле, что он не образует различий в [вызываемых им] состояниях? Или, напротив, холодные вещества доставляют телу то большие и полезные наслаждения, то, опять–таки, жестокий вред, мучения и тягости, из–за которых [однако] тепло не всегда уходит и покидает [тело], но часто, будучи закупорено [в нем], оказывает сопротивление и борется? Борьба этих [сил] именуется дрожью или ознобом; и если тепло терпит поражение, то наступает затвердение и окоченение [тела], одолевая же холод, [тепло] размягчает и согревает тело, что сопровождается {d} приятным ощущением, которое Гомер[2] обозначает термином «облегчение» (ίαίνέσθαι). Но это ясно всякому, и явления подобного рода в наибольшей степени показывают, что холод по отношению к теплу выступает как субстанция по отношению к субстанции или состояние по отношению к состоянию, а не противостоит ему как отрицание и лишенность, и что он не есть просто уничтожение или удаление тепла, но [сам] является приносящей гибель природной сущностью и силой. В противном случае пришлось бы исключить зиму из [числа] времен года, а борей из [числа] ветров, {E} как не обладающие собственным началом, но являющиеся всего лишь лишенностью теплых [сезонов] и южных ветров.
7. И вот, так как во вселенной имеется четыре первовещества, которые по причине их числа, простоты и действия принимаются большинством за элементы и начала всех прочих [вещей], [а именно] огонь, вода, воздух и земля, то необходимо, чтобы столько же было первичных и простых качеств. И какие же, в самом деле, могут быть эти качества кроме тепла и холода, и сухости, и влажности, с помощью которых эти элементы естественным образом действуют или испытывают всевозможные воздействия? И как в грамматике существуют краткие и долгие {f} элементы, а в музыке низкие и высокие, причем никакие из них не являются лишенностью других, так и среди физических тел следует признать противопоставленность влажных сухим и холодных теплым, учитывая доводы разума одновременно с явлениями. Или, как полагал древний Анаксимен, не оставим в субстанции ни холода, ни тепла, но [допустим], что это — общие для всей материи состояния, получающиеся в результате [происходящих в ней] изменений[3]. А именно, он говорил, что холод есть сжатие и сгущение [материи], тепло же — [ее] разрежение и расширение (так что он [даже] где–то называет [тепло] этим словом [χαλαρόν]). «И поэтому, утверждает он, не без оснований {948} говорится, что человек изо рта испускает и тепло и холод: ведь дыхание охлаждается, когда оно сжимается и сгущается губами, выходя же из раскрытого рта, оно становится теплым по причине разрежения». Аристотель приписывает это мнение невежеству названного мужа, ибо, когда мы открываем рот, мы выдыхаем тепло из самих себя, когда же дуем, сжав губы, то [в первую очередь] отталкивается и устремляется вперед холодный воздух, находящийся перед нашим ртом, а не тот, который заключен внутри нас.
8. Если, таким образом, следует допустить субстанции холода и тепла, продолжим по порядку наше рассуждение и исследуем [вопрос о том], каковы же субстанция, начало и природа холода. {B} И вот те[4], кто утверждает, что в наших телах имеются неравносторонние и треугольные фигуры, шероховатостью которых вызывается [ощущение] стужи, озноб, дрожь и все подобные состояния, хотя и ошибаются в чем–то, [все же] ухватывают начало, от которого следует [исходить]. Ведь следует, как от печки, начинать исследование с вопроса о сущности вселенной. В этом отношении, по–видимому, философ в наибольшей степени отличается от врача, земледельца или флейтиста. Ибо для тех достаточно рассмотреть последние [по времени] причины; ведь [врач] устанавливает ближайшую причину болезни, а именно усиление жара или вторжение сока, [у земледельца это] палящий солнечный зной {C} после дождя, [у музыканта же причина] низкого тона — наклон дырочек и чрезмерная их близость друг к другу, и [любому] ремесленнику это достаточно в его профессиональной деятельности. Для физика же, который ищет истину с помощью [теоретического] умозрения, познание ближайших причин есть не [конечная] цель, но [лишь] начало пути к [уяснению] первичных и высших [причин]. Поэтому правильно поступали Платон и Демокрит, когда они, при исследовании причин теплоты и тяжести, не останавливали свои рассуждения на земле и огне, но, возведя показания [наших] чувств к умопостигаемым началам, доходили до мельчайших как бы семян [всего сущего].
9. Тем не менее такому [исследованию] лучше предпослать рассмотрение чувственно–воспринимаемых [вещей], к числу которых Эмпедокл[5], Стратон[6] и стоики причисляли субстанции сил, {d} причем стоики относили холод в первую очередь к воздуху, Эмпедокл же и Стратон — к воде. Равным образом, возможно предположение, что причиной холода является земля. Прежде всего рассмотрим мнения упомянутых [философов][7]. Так как огонь горяч и вместе с тем светел, необходимо, чтобы противоположная огню природная сущность была холодной и темной — ведь как светлому противостоит мрачное, как теплому холодное, ибо как темнота [препятствует] зрению, так холод притупляет озязание, тепло же развивает чувство осязания, подобно тому, как свет [чувство] зрения[8]. Следовательно, что первоначально по [своей] природе является темным, то будет первоначально и холодным. {E} Что воздух первоначально темен, было известно и поэтам, ибо они темноту называли воздухом:
Воздух около кораблей был темный и луна
Не светила с небес.
И также:
Окутанные воздухом бродят они по всей земле,
и еще:
Тотчас же воздух рассеял и отвел мглу,
И солнце засияло, и битва стала видна.
Они также называли наиболее темный воздух словом κνέφας (мрак), что, по–видимому, означает отсутствие света, а сгущенному {F} и уплотненному воздуху дали имя νέφος (туча), то есть отрицание света. И то, что называется туманом и мглой, а также все то, что мешает прохождению света, не давая его воспринять [зрением] — [все это] суть разновидности воздуха, а для невидимого и лишенного цвета из этого придумали наименование Аида и Ахеронта. И вот, как при отсутствии света воздух становится темным, так при удалении тепла то, что остается, оказывается холодным воздухом и ничем другим. Вот почему этот [воздух] из–за холода зовется Тартаром; это явствует из того, что Гесиод говорит о «воздушном Тартаре»[9], а также из того, что дрожание от холода и озноб обозначаются [глаголом] ταρταρίξεΐν. Таковы доводы в пользу этой точки зрения.
10. Но так как уничтожение есть некое превращение {949} уничгожающихся [вещей] в противоположность каждой из них, рассмотрим, хорошо ли говорить, что «смерть огня есть рождение воздуха»[10]. Ведь и огонь умирает подобно живому существу — все равно, гасится ли он насильственным образом или потухает сам по себе. И вот угасание делает явным его превращение в воздух: ведь и дым есть разновидность воздуха, а согласно Пиндару, копоть и испарение:
И всю ночь бьет воздух душистым дымом.
В самом деле, когда пламя чахнет из–за отсутствия питания, как это бывает со светильниками, разве мы не видим, что вершина его растворяется в тусклом и темном воздухе? Да и пар, подымающийся [от тела], когда после ванной или бани мы обливаемся холодной водой, достаточно убедительно показывает превращение исчезающего тепла в воздух, так как [последний] противоположен {B} по [своей] природе огню. Из всего этого следует, что первоначально воздух является темным и холодным.
11. Из всего, что происходит в телах под действием холода, наиболее мощным и сильным [эффектом] является замерзание, представляющее собой изменение состояния воды под действием воздуха. Сама по себе вода весьма текуча, жидка и подвижна, когда же воздух сдавливает ее холодом, она сгущается и застывает. По этой причине и говорится:
Если южный ветер вызовет северный,
сразу же пойдет снег.
Ибо после того, как южный ветер подготовит, подобно сырью, влажность, северный схватывает [ее] и замораживает. Лучше всего {C} это ясно на примере снега: когда он выпустит вошедший в него ранее легкий и холодный воздух, тогда он начинает таять. Аристотель утверждает[11], что слитки свинца плавятся и текут под действием мороза и зимой, если только приблизить их к воде[12]. По–видимому, воздух, сталкивающий под действием холода частицы [свинца], разбивает [их] и размывает.
12. Добавим еще [следующее]. Взятая из источника вода замерзает скорее, потому что воздух быстрее действует на меньший [объем]. И если достать из колодца в мехе холодную воду, а потом снова опустить мех в колодец так, чтобы он не касался воды и оставался висеть в воздухе, то, по прошествии небольшого {d} времени, вода [в мехе] станет холоднее [чем в колодце]. Отсюда с наибольшей очевидностью явствует, что не вода является первопричиной холода, но воздух. А из больших рек никакая не замерзает [совсем] по причине глубины: ведь воздух не проникает во всю толщу [реки], но замерзают лишь те [ее слои], которые он охватывает холодом, находясь с ними в соприкосновении или [непосредственной] близости. Вот почему варвары, переходя [реки] пешком, пускают вперед лисиц — ибо [эти животные], чувствуя по звуку текущей [подо льдом] воды, что имеется не толстая, но [лишь] поверхностная корка льда, поворачивают назад. Некоторые же рыбаки растапливают лед, [поливая его] горячей водой, {E} чтобы открыть [прорубь], куда можно будет опустить лесу. Таким образом, то, что находится на [большой] глубине, не подвергается воздействию холода. Однако наверху, вследствие замерзания [воды], происходят столь большие изменения, что [например] вода разламывает суда, распирая их изнутри и [одновременно] сдавливая [снаружи], как свидетельствуют зимовавшие вместе с Цезарем на Дунае[13]. А разве другое, что происходит вокруг нас, не является достаточным свидетельством [в пользу сказанного]? Ведь после бани и пропотев, мы больше охлаждаемся, раздетым и расслабленным телом воспринимая вместе с воздухом большое количество холода. Все это происходит и с водой, ибо ранее нагретая [вода] скорее охлаждается, сделавшись более восприимчивой к холоду. Те же, кто зачерпывают кипящую воду, выливая ее с высоты, вероятно не делают ничего другого, кроме как сильно {f} смешивают [ее] с воздухом. Вот каковы, дорогой Фаворин, доводы в пользу точки зрения, приписывающей воздуху первичную силу холода.
13. Тот, кто приписывает воде [эту силу], тоже начинает аналогичным образом — соответственно тому — как говорит Эмпедокл:
Ты видишь, что солнце яркое и всегда горячее,
Дождь же во все [времена] мрачен и холоден.
Ибо, противопоставляя холодное теплому, а черное светлому, он побуждает нас заключить, что субстанция черного и холодного одна и та же, так же. как одна и та же [субстанция] светлого {950} и теплого. То, что чернота есть [свойство] не воздуха, но воды, об этом свидетельствуют [наши] ощущения: ведь от воздуха, вообще говоря, ничто не темнеет, от воды же все. Потому что, если ты бросишь в воду белейшую шерсть или ткань, она будет казаться темной и останется темной до тех пор, пока влага [из нее] не испарится под воздействием тепла или не будет выжата какими–либо катками или грузами. И когда земля орошается водой, чернеют те места, куда упали капли, прочие же остаются прежними. И в самой воде темнейшим из–за [ее] количества представляется наиболее глубокое [место]; те же [места], которые граничат {B} с воздухом, кажутся сияющими и веселыми. Из других жидкостей наиболее прозрачной является масло, потому что оно больше всего содержит воздуха; свидетельством этому служит [его] легкость, благодаря которой оно держится на поверхности всех [прочих жидкостей], будучи увлекаемо вверх воздухом. И оно успокаивает море, если его вылить на волны, и это [происходит] не потому, что из–за гладкости [его частиц] ветры скользят [по нему], как утверждает Аристотель, а потому, что волна ослабляется любой [разлитой по ней] жидкостью, становясь плоской. В особенности же блеск и прозрачность сообщаются маслом на глубине — в силу того, что [частицы] жидкости раздвигаются [содержащимся в нем] воздухом. И оно создает свечение не только на поверхности — тем, кто плывет ночью — но и в глубине {C} собирателям губок, будучи выпускаемо ими изо рта в море. Итак, в воздухе содержится не больше черноты, чем в воде, но меньше холода. Следовательно, поскольку масло из всех жидкостей содержит больше всего воздуха, в нем меньше всего холода и оно слабо застывает, ибо примешанный [к нему] воздух не позволяет [ему] становиться жестким и застывшим. Поэтому иглы, железные булавки и [другие] мелкие изделия закаляют не водой, а маслом — из опасения, что чрезмерный холод воды может их искривить. Потому что правильнее найти решение проблемы на основании этих [наблюдений], а не на основании цветов, так как снег, град и лед являются одновременно и самыми светлыми и самыми холодными, а смола, напротив, теплее меда и {d} темнее его.
14. И вместе с тем я удивляюсь, что те, кто считает воздух холодным по причине его темноты, не учитывают [мнения] других, считающих, что он теплый по причине легкости[14] — ибо темнота не родственна холоду и не сходна с ним в такой степени, как тяжесть или неподвижность. Ибо многим [вещам], лишенным теплоты, присущ блеск, легкости же, подвижности и стремления подниматься вверх никогда не бывает у холодных вещей. И облака, пока по своей субстанции они более родственны воздуху, плавают в вышине, превратившись не во влагу, немедленно падают [вниз] и, в виду зарождения [в них] холода, лишаются легкости не в меньшей степени, чем теплоты. Напротив, когда [жидкость] охватывается теплом, [она] снова меняет направление {E} и, одновременно с превращением в воздух, в силу своей субстанции, подымается вверх. И право, [гипотеза] об уничтожении не является истиной: ведь каждая из исчезающих [вещей] не [переходит] в противоположность, но уничтожается противоположностью, подобно тому, как вода уничтожает огонь, превращая его в воздух[15]. Ибо о воде говорит Эсхил, правда, в трагическом стиле, но [вполне] правильно:
остановите воду, кару огня.
Гомер же[16] противопоставляет реке Гефеста, а Посейдону — Аполлона, причем это противопоставление имеет скорее физический, чем мифический характер. А Архилох неплохо говорит {F} о женщине, думающей противоположное [тому, что она высказывает]:
…в одной руке несла, коварная, воду, в другой же — огонь.
У персов же самой большой просьбой, которая не могла быть отклонена, была такая, когда просящий, взяв огонь и войдя в реку, грозил — если ему откажут — бросить огонь в воду. И хотя он [всегда] получал то, что ему было нужно, однако после получения его наказывали, как применившего противозаконную и противоестественную угрозу. И эта, у всех бытующая [поговорка] «смешать огонь с водой», употребляемая, когда пытаются сделать [что–либо] невозможное, свидетельствует, по–видимому, о том, {951} что [именно] вода враждебна огню, губит его и карает посредством гашения, но не воздух, который овладевает его субстанцией и принимает [ее], когда [она] преобразуется [в его собственную]. Ибо если то, во что превращается уничтожаемое, всегда является [его] противоположностью, то почему огонь покажется большей противоположностью воздуху, чем вода? Ведь в воду превращается [воздух] сгущаясь, в огонь же — разрежаясь, таким же образом, как, со своей стороны, вода уничтожается, в результате разрежения превращаясь в воздух, а в результате сгущения — в землю, как я полагаю, вследствие близости и родственности [вода] по отношению к этим обоим, а не потому, что [вода] противоположна и враждебна каждому из них. Те же [философы], каким бы {B} образом ни рассуждали, только извращают правильный ход умозаключений.
Утверждение, что вода застывает под действием воздуха, представляется абсолютно бессмысленным, ибо нигде не видели, чтобы воздух сам [когда–либо] застывал. Облака же, туманы и тучи представляют собой не застывание, но уплотнение и сгущение влажного и наполненного испарениями воздуха. Лишенный же влаги и сухой воздух при таком охлаждении никогда не подвергается [подобному] превращению. Ведь имеются же такие горы, около которых не образуется ни облако, ни роса, ни туман и которые вершинами простираются в чистый и лишенный влаги воздух. Отсюда в наибольшей степени явствует, что уплотнение и сгущение в нижних слоях вызывается примешанными к воздуху влагой и холодом.
15. Согласно с разумом и то, что в глубине большие реки никогда не замерзают. Ибо замерзшая сверху [вода] не пропускает испарений, которые, будучи замкнуты и изменив направление {C} [движения], передают тепло глубоким слоям влаги. Доказательством этому служит то, что из освобожденной ото льда влаги снова подымается большое количество пара. По этой причине и тела животных зимой бывают более теплыми, поскольку они заключают в себе тепло, загоняемое внутрь внешним холодом. Когда подымают и льют [с высоты] воду, из нее уходит не только тепло, но и холод; поэтому те, кто очень любит холодные [напитки], стараются как можно меньше двигать снег и выжатую из него воду, ибо движение изгоняет холод из того и из другого.
Но что подобная сила присуща не воздуху, но воде, к этому можно прийти путем умозрительных соображений. Прежде всего, {d} невероятно, чтобы воздух, который соседствует с эфиром и соприкасается с его границей, причем эта огненная субстанция также с ним соприкасается, обладал бы прямо противоположной силой. Ведь вообще невозможно, чтобы два соприкасающихся и имеющие общую границу тела не испытывали бы воздействие со стороны друг друга, а если это воздействие будет иметь место, то чтобы более слабые [из них] не уступали бы силе более мощного. И неразумно [было бы предполагать], чтобы природа поместила рядом уничтожающее и уничтожаемое, как если бы она была творцом не связи и гармонии, а вражды и борьбы[17]. Правда она пользуется противоположными вещами в устроении мира, но пользуется ими не как непримиримыми и несовместимыми [силами], а [беря их] попеременно, создает некий порядок и строй — не разрушительный, но благотворный для каждой [из противоположностей], соединяя их с помощью посредника, находящегося между ними. И в качестве такого [посредника] природа взяла воздух, находящийся ниже огня и выше воды и служащий передатчиком и связью для обеих [стихий]. Не будучи ни горячим, ни {E} холодным, но являясь смешением и общностью тепла и холода, он содержит в себе смесь [того и другого], безвредно и мягко сочетающую и ослабляющую [обе] крайние противоположности.
16. Далее, воздух везде одинаков, зима же не везде одинакова и не везде холодна, но одни части ойкумены холодные и сырые, другие же сухие и жаркие, [и это] не случайно, но потому, что одна и та же субстанция у холода и у тепла. Так, большая часть {F} Ливии горяча и лишена воды, Скифия же, Фракия и Понт, как рассказывают странствовавшие [там люди], имеют большие озера и орошаются многочисленными и глубокими реками. В середине этих стран приозерные и болотистые [области] оказываются наиболее холодными, [что происходит] по причине влажных испарений. Посидоний, утверждающий, что причина холода заключается в обновлении свежего и болотистого воздуха, не опровергает этой точки зрения, но делает ее более правдоподобной. Потому что обновленный воздух не всегда казался бы холодным, если бы холод не имел своим первоисточником влагу. Право, Гомер лучше указал источник холода, говоря:
Холодный ветерок дует от реки перед зарей. {952}
Далее, чувство часто нас обманывает [следующим образом]: когда мы дотрагиваемся до холодной полотняной или шерстяной ткани, нам кажется, что мы коснулись влажной [ткани] — по причине того, что обеим [силам] присуща общая субстанция и они имеют родственную и близкую природу. В климатических районах с суровой зимой холод часто разрывает медные и глиняные сосуды, но только не пустые, но всегда наполненные, [что происходит] от действия силы холода, заключенной в воде. Впрочем, Феофраст утверждает, что сосуды разрываются воздухом, использующим воду наподобие гвоздя, но посмотрим, не сказано ли это скорее остроумно, чем правильно, ибо [в этом случае] было бы {B} необходимо, чтобы [сосуды], наполненные смолой или молоком, скорее разрывались под действием воздуха, [чем наполненные водой]. Представляется, однако, что вода сама по себе и изначально холодна, ибо своим холодом она противостоит теплу огня, подобно тому, как влажностью [она противоположна] сухости, а тяжестью — легкости. Да и вообще огонь — разъединяющая и разделяющая [стихия], вода же — склеивающая и сдерживающая, в силу своей влажности способная соединять и сжимать. Именно это дало повод Эмпедоклу высказать гипотезу, состоящую в том, что он всякий раз, упоминая огонь, называет его «гибельной {C} Враждой», а влагу — «сближающей Любовью»[18]. Пища огня есть нечто, превращающееся в огонь, так как превращается [друг в друга] родственное и близкое, противоположное же превращается с трудом, как, например, вода [в огонь]. Будучи же сама, так сказать, несгораемой, [вода] порождает плохо горящие материалы — влажную траву и сырую древесину, которые, в силу [своей] свежести дают темное и вялое пламя, причем с помощью холода [она] борется с теплом, как [с чем–то] по природе [ей] враждебным.
17. Рассмотрим и эти [воззрения], сопоставив их с теми, [которые были изложены выше]. Ведь даже Хрисипп, полагающий, что воздух изначально холоден[19] , поскольку он темен, ограничивается одним лишь упоминанием тех, кто утверждает, что вода дальше отстоит [по своим свойствам] от эфира, чем воздух. Желая им возразить, он говорит: «таким образом, можно было бы сказать, что и земля изначально холодна, потому что она дальше {d} всего отстоит от эфира», отвергая эту точку зрения, как нечто совершенно нелепое и не заслуживающее внимания. Я же хочу показать, что и в пользу земли имеются правдоподобные и убедительные [аргументы], начав с того, чем больше всего пользуется Хрисипп, говоря о воздухе. Что же это такое? То, что она изначально темна и [следовательно] изначально холодна. Ибо если он, взяв две пары противоположных сил, полагает, что одна [из них] с необходимостью вытекает из другой, то на самом деле существуют тысячи противостоящих и противодействующих [сил], которые отличают эфир от земли и следствием которых можно было бы считать и эту [противоположность]. Ведь [земля и эфир] противостоят [друг другу] не просто как тяжелая по отношению к легкому или как падающая вниз по отношению к стремящемуся {E} вверх[20], не только как плотная по отношению к разреженному, или как инертная по отношению к изменчивому и подвижному, но как самая тяжелая по отношению к самому легкому, как самая плотная по отношению к самому разреженному, наконец, как сама по себе неподвижная по отношению к самодвижущемуся и как находящаяся в центре по отношению к тому, что вечно несется по кругу. Таким образом, [отнюдь] не нелепо, если к столь большому числу столь разительных противоположностей присоединится еще противоположность самого холодного и самого горячего. «Верно, [могут нам возразить], однако, хотя огонь и светел, земля ведь не темна». Ну конечно же. она самая темная и самая мрачная из всех [стихий]. Воздуху же в первую очередь присуще соучастие {f} света; он меняется наиболее быстро и, будучи наполнен светом, распространяет его повсюду, становясь [как бы] телом лучей. Ибо, как сказал какой–то дифирамбический поэт, восходящее солнце
тотчас наполнило обширное жилище носящихся
по воздуху ветров.
Отсюда следует, что и на озеро и на море солнце, перемещаясь [по небу], бросает часть [своих] лучей, и глубины рек яснеют, [в зависимости от того], сколько воздуха в них проникает. Из всех тел лишь одна земля всегда остается лишенной света и не подверженной действию освещения со стороны солнца и луны. Она, впрочем, нагревается ими и от проникающего в нее на небольшую глубину жара становится теплой. Однако свет [земля] не {953} пропускает, по причине [ее] твердости, и освещенной оказывается лишь [ее] поверхность, внутренние же [области земли] именуются тьмой, хаосом и Аидом. Да и [слово] эреб означает то же самое, [а именно] мрак подземных глубин. Излагатели мифов производят ночь от земли, математики же доказывают, что [ночь] есть тень земли, когда последняя загораживает солнце. Ибо воздух наполняется темнотой от земли, подобно тому, как [он наполняется] светом от солнца, и его наименее освещенная часть, на которую распространяется тень земли, определяет длительность ночи[21]. Внешний воздух даже ночью полезен людям и животным, совершающим большие переходы в темное время, потому, что он {B} каким–то образом удерживает следы света и рассеянные истечения лучей. Тот же, кто сидит дома и под крышей, будучи со всех сторон окружен землей, совершенно слеп и лишен света. Но вот кожа и рога животных совершенно не пропускают лучей по причине [их] жесткости, когда же в результате распилки и полировки они становятся прозрачными, то [это происходит потому, что] к ним примешивается воздух. Я думаю, что и [эпитет] «черная», как всякий раз поэтами обозначается земля, имеет своей причиной [ее] темноту и отсутствие света, так что знаменитое противопоставление темного светлому скорее применимо к земле, чем к воздуху.
18. {C}Но эта [противоположность] не связана с предметом [нашего] исследования, ибо [выше] было показано, что среди светлых [вещей] бывает много холодных, а среди тусклых и темных много теплых. В наибольшей степени холоду родственны следующие силы: тяжесть, плотность, неподвижность и неизменность; ни одна из этих [сил] не присуща воздуху и все они в большей степени присущи земле, чем воде. И, действительно, холодная [вещь] чаще всего бывает твердой, оказывающей сопротивление и способной делать твердыми [другие вещи]. В самом деле, Феофраст рассказывает, что если ударять о землю застывшие под действием холода рыбы, то они ломаются и разлетаются на куски, подобно стеклянным или глиняным предметам. Ты же сам слышал {d} в Дельфах о тех, кто поднялся на Парнас, спасаясь от неистовых вакханок: они были застигнуты жестоким ветром и снегом, и их плащи настолько застыли, сделавшись жесткими и одеревянелыми, что при натяжении они трескались и разламывались. Далее, под действием чрезмерного холода мышцы становятся негибкими и пропадает голос, [потому что] влажные и мягкие части тела [при этом] застывают и становятся малоподвижными и жесткими.
19. После этих наблюдений рассмотрим вытекающие [из них] следствия. Каждая сила, если она одерживает верх, имеет обыкновение изменять и превращать в себя побеждаемое [ею]: так, то, что побеждено теплом, загорается, воздухом — испаряется, то же, что падает в воду, если его [сразу] не вынуть, намокает или {E} растворяется. [Таким же образом] и охлаждаемое с необходимостью превращается в изначально холодное, избыток же холода есть замерзание, замерзание же в конце концов приводит к полной неподвижности и окаменению [тел], когда, при окончательном возобладании холода, [вся] влага застывает, а [все] тепло вытесняется. Именно поэтому на большой глубине земля оказывается, так сказать, сплошной скалой и льдом, потому, что там обитает неодолимый жестокий холод, отстоящий дальше всего от [области] эфира[22]. То, что мы видим на поверхности земли — утесы, скалы и камни — по мнению Эмпедокла[23], удерживается в глубинах земли и подымается [на поверхность], выталкиваемое пылающим [там] огнем. Однако нам кажется более правдоподобным, {f} что все те [предметы], из которых тепло вытесняется и улетает, твердеют под действием холода; именно поэтому они называются πάγοι[24]. Поверхности многих [тел], почерневших [в тех местах], где вышло тепло, напоминают по своему виду обгоревшие [предметы], ибо холод замораживает одни [вещества] лучше, другие — хуже, а более всего те, в которых он изначально находился. Потому что, если [присутствие] тепла делает легким, а наиболее горячее является самым легким, далее, если [присутствие] влаги смягчает, а наиболее влажное оказывается [одновременно] самым {954} мягким, и точно таким же образом, если [присутствие] холода способствует затвердеванию, то самое холодное необходимо будет затвердевшим в наибольшей степени, каковой и является земля. Самое же холодное, конечно, уже от природы [должно быть] изначально холодно, так что изначально холодной от природы [стихией] является земля. Это с несомненностью явствует из [наших] чувственных восприятий: ведь глина холоднее воды; огонь тушат, засыпая [его] землей; далее, кузнецы, когда железо раскалилось и [уже] расплавилось, посыпают его [размельченным] мрамором или известью; [наконец], пыль охлаждает тела атлетов {B} и прекращает выделение пота.
20. А что означает ежегодно возникающая у нас потребность в перемещении и переселении? Ведь зимой мы стремимся бежать от земли, [переселяясь] в высокие и приподнятые над [поверхностью] почвы [помещения]; летом же, напротив, предпочитаем прятаться внизу, ища подходящее убежище и охотно перенося местожительство в недра земли. И не делаем ли мы это, побуждаемые нашими чувствами, которых влечет к земле [ее] холод, и догадываясь, что этот холод [присущ ей] изначально и от природы? А пребывание в зимнее время на берегу моря действительно является чем–то вроде бегства от земли: из–за ее холода мы, насколько {C} возможно, удаляемся от нее, окружая себя морским воздухом и теплом, [исходящим от] моря. С другой стороны, летом жара побуждает нас тосковать по рожденному землей и идущему с суши [воздуху] — не потому, что он сам по себе холоден, а потому, что он ведет свое происхождение от изначального холода, от холода по природе, и закален заключенной в земле силой, подобно тому, как закаляется железо. Далее, среди проточных вод самыми холодными являются горные или [рожденные] в скалах [источники], а из колодезных [вод] наиболее глубокие: ведь, по причине их глубины, внешний воздух с ними никак не смешивается, и они вытекают, [проходя] сквозь чистую и [ни с чем] не смешанную {d} землю. Такова вода [источника] около Титариона, называемая «водой Стикса» и тонкой струйкой вытекающая из скалы; она настолько холодна, что никакой другой сосуд, кроме ослиного копыта, не может ее выдержать; все же остальные [от нее] лопаются и разламываются[25].
21. И вот послушаем еще врачей, [утверждающих,] что всякое [вещество], являющееся по происхождению землей, обладает свойством сжимать и охлаждать, причем они перечисляют много металлов, дающих этим веществам, когда они входят в состав лекарственных снадобий, вяжущую и закрепляющую силу. А именно, стихия земли не является ни острой, ни подвижной, ни легкой; она не обладает ни горечью, ни мягкостью, ни {E} способностью растекаться, но [она] упруга и устойчива, подобно кубу[26]. Отсюда следует, что ей присущи тяжесть и холод, составляющие ее силу. Тем, что [она] сгущает, сжимает и вытесняет влагу, она вызывает, вследствие [ее] неоднородности, дрожь и озноб в теле [человека]; если же она окончательно возобладает и [все] тепло уйдет [из тела] или будет погашено, то наступит состояние [полной] застылости и омертвения. Отсюда следует, что земля либо вообще не загорается, либо горит очень слабо и с трудом. Воздух же нередко загорается сам по себе; когда он горит, он шипит и сверкает, влага же служит для тепла пищей, ибо горючей является не твердая, но влажная [компонента] древесины; когда же [влага] {f} испарится, остается твердое и сухое [вещество] превращающееся в золу. Те же, кто изо всех сил тщится доказать, что и этот [остаток] изменяется и исчезает, многократно увлажняя [его] маслом и смешивая с салом, ничего [этим] не достигают, ибо когда жир выгорает, [весь] земной [компонент] полностью остается и пребывает [неизменным]. Отсюда вытекает, что древние называли [землю] Гестией, то есть «пребывающей в жилище богов»[27], не только в пространственном смысле, как недвижимо покоющуюся на месте, но и как неизменную в отношении [своей] субстанции, учитывая [тем самым] и неподвижность и плотность. Как сказал физик Архелай, холод есть ее [земли] скрепление; ничто [ее] не расслабляет и не смягчает, [потому что нет ничего], что [могло {955} бы] ее согреть и сделать теплой. Те же, кто полагает, будто холод ветра и воды воспринимается [в большей степени], а [холод] земли слабее, [допускают ошибку, объясняющуюся тем, что они] видят землю, находящуюся в непосредственной близости от воздухов и вод и становящуюся соединением и смесью, наполненной теплом солнца. [Эти люди] ни в чем не отличаются от тех, которые доказывают, что тепло [существующее] изначально и от природы — не эфир, но кипящая вода или раскаленное железо, потому, что этих [вещей] они могут коснуться и [до них] дотронуться, первичный же, чистый и небесный огонь, они не воспринимают с помощью чувства осязания. Точно так же они [не воспринимают] и находящуюся в глубине землю, которую в наибольшей степени следовало бы считать землей самой по себе, отличая ее от всех других [родов земли]. Доказательством ее [существования] являются вокруг нас скалы, из недр которых исходит сильный и с {B} трудом переносимый холод. Наконец, те, кто испытывает потребность в холодном напитке, бросают в воду мелкие камешки, потому, что [она] становится более густой и закаляется свежим и беспримесным холодом, выделяющимся из камней.
22. И вот давно уже мудрецы и ученые установили, что земные вещи и [вещи] небесные следует считать не смешивающимися [друг с другом]; [они пришли к этому] не на основании [изучения их] местоположений, наблюдая, словно на весах, [их движения] кверху и книзу, но на основании различия в силах, с одной стороны, относя теплые, светлые, быстрые и легкие [качества] к природе божественного и непреходящего, с другой же, доказывая, что темные, холодные и медленные [качества] свидетельствуют о печальном жребии тленных и мертвых [вещей]. Ведь и тело живого {C} существа, пока оно дышит и «цветет», как говорят поэты, при–частно теплу и жизни, когда же оно оказывается лишенным этих [сил] и покинутым ими, оно становится всего лишь частью земли и им овладевает холод и мороз, потому, что тепло, согласно [его] природе, содержится во всяком другом [веществе] в большей степени, чем в землистом.
23. Итак, дорогой Фаворин, сопоставь эту [точку зрения] с теми, которые были высказаны другими [учеными], и если [ни одна из них] не уступит в вероятности [прочим] и не окажется намного лучше [остальных], оставь эти мнения в покое, признав, что в неясных вопросах философски более правильным будет воздержаться от присоединения [к какому–либо учению].