НАЕДИНЕ С СОБОЙ

Автор: 

Марк Аврелий

Переводчик: 

Роговин С.

Книга I
1. Деду Веру [1] я обязан сердечностью и незлобивостью.
2. Славе родителя [2] и оставленной им по себе памяти - скромностью и мужественностью.
3. Матери [3] - благочестием, щедростью и воздержанием не только от дурных дел, но и от дурных помыслов. А также и простым образом жизни, далеким от всякого роскошества.
4. Прадеду [4] - тем, что не посещал публичных школ, пользовался услугами прекрасных учителей на дому и понял, что на это не следует щадить средств.
5. Воспитателю [5] - тем, что не интересовался исходом борьбы между зелеными и голубыми [6], или между гладиаторами фракийского и галльского вооружения, что вынослив в трудах, довольствуюсь малым, не поручаю своего дела другому, не берусь за множество дел и не восприимчив к клевете.
6. Диолнету [7] - нелюбовью заниматься пустяками и неверием в россказни чудотворцев и. волшебников о заклинаниях, изгнании бесов и тому подобных вещах, тем, что не разводил перепелов [8] и не увлекался. ничем подобным, и тем, что меня не выводит из себя свободное слово, что я отдался философии ребенком, писал диалоги и почувствовал влечение к простому ложу, звериной шкуре и прочим принадлежностям греческого образа жизни [9].
7. Рустику [10] - тем, что пришел к мысли о необходимости исправлять и образовывать характер, не проникся духом софистики, не занимался сочинительством теорий, не держал увещательных речей, не разыгрывал напоказ ни страстотерпца, ни общего благодетеля, не увлекался ни риторикой, ни поэтикой, ни краснобайством, не разгуливал дома в столе [11] и не делал ничего подобного. Благодаря ему я пишу письма без всяких затей, вроде того, которое он сам написал моей матери из Синуессы [12], всегда готов примириться с оскорбителями и обидчиками, лишь только они сделают первый шаг, вникаю во все, что приходится читать, не довольствуясь поверхностным обзором, не соглашаюсь тотчас же с людьми, сыплющими славами, и благодаря ему же я познакомился с (воспоминаниями об Эпиктете [13], которыми он ссудил меня из своей библиотеки.
8. Аполлонию [14] - свободой и решимостью и тем, что неуклонно не взираю ни на что, кроме как на разум, и всегда остаюсь себе верным, при жестокой боли, при потере ребенка, в опасной болезни. Благодаря ему я на живом примере ясно увидел, что в одном и том же лице величайшая настойчивость может ужиться со снисходительностью, благодаря ему я не выхожу из себя, когда приходится растолковывать что-либо; я видел человека, который уменье и сноровку в передаче знаний почитал наименьшим из своих достоинств, и понял, каким образом следует принимать от друзей так называемые услуги, не оставаясь в вечном долгу из-из них, но и не оставляя их равнодушно, без внимания.
9. Сексту [15] - благожелательностью, образом дома, руководимого отцом семейства [16], решением жить согласно природе, безыскусственной серьезностью, заботливым отношением к друзьям, запасом терпения в отношении к людям невежественным и опрометчиво судящим и уменьем со всеми ладить: общение с ним было приятнее всякой лести, и в то же время он пользовался у этих людей величайшим уважением. Он учил меня с пониманием и методически отыскивать и располагать необходимые для жизни основоположения (δόγματα), не выказывать признаков гнева или какой-либо другой страсти, но сочетать любвеобилие с полнейшей свободой от страстей, пользоваться доброй славой, не вызывая шума, и обладать большими познаниями, не выставляя их напоказ.
10. Александру-грамматику [17] - воздержанием от упреков и обидных замечаний по адресу людей, обмолвившихся каким-либо варварским, ошибочным или неблагозвучным выражением: в подобных случаях я, следуя ему, стараюсь употребить правильное выражение в форме ли ответа, подтверждения, совместного исследования самого предмета, а не оборота речи, или же посредством какого-либо другого уместного приема напоминания.
11. Фронтону [18] - пониманием того, каковы злорадство, коварство и лицемерие, присущие тираннии, и того, насколько, в общем, черствы душой люди, слывущие у нас аристократами.
12. Александру-платонику [19] - тем, что не часто и не без необходимости ссылаюсь на недуг, как в разговоре с кем-нибудь, так и в письмах, и не пренебрегаю, таким образом, постоянно, под предлогом неотложных дел, обязанностями по отношению к близким.
13. Катулу [20] - тем, что не оставляю без внимания жалобы друзей, даже если они неосновательны, но стремлюсь, по возможности, все вернуть к порядку, что от чистого сердца воздаю хвалу учителям, как это делали, судя по воспоминаниям, Домиций и Атенодот [21], а также истинной любовью к детям.
14. Брату моему Северу [22] - любовью к домашним, к истине и справедливости, знакомством, через его посредство, с Тразеей, Гельвидием, Катоном, Дионом и Брутом [23], представлением о государстве с равным для всех законом, управляемом согласно равенству и равноправию всех, и о царстве, превыше всего чтущем свободу подданных. Ему же я обязан и тем, что неизменно чту философию, делаю добро, постоянен в проявлениях щедрости, исполнен благих надежд и верю в любовь со стороны друзей. Осуждая кого-нибудь, он не скрывал этого, а его друзьям не приходилось догадываться, чего он хочет или не хочет, так как это всем было ясно.
15. Максиму [24] - самообладанием, настойчивостью, бодростью в болезнях и других невзгодах, уравновешенностью, мягкостью и достоинством характера, рвением в исполнении стоящих на очереди дел; что бы он ни говорил, все верили в его искренность, что бы ни делал, - в отсутствие злого умысла. Ему же я обязан тем, что ничему не удивляюсь и ничем не поражаюсь, ни в чем не проявляю ни спешки, ни медлительности, ни растерянности, ни уныния, ни злорадства, ни гнева, ни мнительности, и тем, что предан добру, готов простить обиду, чуждаюсь лжи, предпочитаю верность своему долгу последующему исправлению, соблюдаю благопристойность и в шутках: никто не считал себя презираемым им, но никто не решался и счесть себя выше его.
16. Отцу своему [25] - кротостью и непоколебимой твердостью в решениях, принятых по зрелом обсуждении, отсутствием интереса к мнимым почестям, любовью к труду и старательностью, внимательным отношением ко всем, имеющим внести какое-либо общеполезное предложение, неуклонным воздаванием каждому по его достоинству, знанием, где нужны меры строгости, а где кротости, искоренением любви к мальчикам, преданностью общим интересам. Он разрешил своим друзьям даже вовсе не присутствовать на его обедах и не принуждал их сопровождать его в путешествиях. Если кто отлучался по делам, то, возвращаясь обратно, находил его расположенным к себе по-прежнему. Во время совещаний он настаивал на исследовании всех обстоятельств дела и не спешил положить конец обсуждению, довольствуясь первым встретившимся решением. Он старался сохранить своих друзей, не меняя их по капризу, но и не обнаруживая к ним чрезмерного пристрастия. Уверенность в своих силах и бодрость были его постоянными спутниками. Он предвидел отдаленные события и предусматривал самые ничтожные обстоятельства, не кичась этим. Угодливость и вообще всякая лесть были ему противны. Он всегда был на страже государственных нужд и бережно тратил общественные средства, не боясь упреков за это. Ему были равно чужды, как суеверие по отношению к богам, так и заискивание и угождение по отношению к людям или потакание черни - наоборот, трезвость, положительность, благопристойность, постоянство были его отличительными свойствами. Что касается вещей, которые красят жизнь и которыми судьба одарила его в изобилии, то он пользовался ими без тщеславия, но и без скупости, так что, пользуясь беспритязательно тем, что имелось налицо, он не нуждался в том, чего не было. Никто не мог про него сказать, что он софист, болтун или педант, но всякий должен был признать в нем человека зрелого, совершенного, не доступного лести, способного устроить и свои дела и чужие. Кроме того, он умел ценить истинных философов, к остальным же относился без пренебрежения, хотя и не давался им в обман. Отличаясь приветливостью, он не прочь был и пошутить, но никогда не переходил границ. Он заботился должным образом и о своем теле, не как человек, цепляющийся за жизнь, не стремясь к внешней красоте, но и не оставляя его в небрежении; своим вниманием к нему он имел в виду достичь того, чтобы возможно менее нуждаться во врачебном искусстве или же во внутренних и наружных лекарствах. Но особенно замечательна та готовность, с которой он признавал превосходство людей, приобретших особую авторитетность в какой-нибудь области, например, в красноречии, познании законов, нравов или еще чего- нибудь; он даже прилагал все усилия, чтобы каждый из них получил известность в меру своих дарований. Во всем блюдя заветы отцов, он в то же время даже не старался казаться следующим им. Кроме того, ему были чужды непостоянство и непоседливость, и он подолгу оставался в одних и тех же местах и при одних и тех же занятиях. После жестоких припадков головной боли он, как ни в чем не бывало, со свежими силами принимался за обычные дела. Секретов у него было очень мало, да и те относились только к общественным делам. В устройстве зрелищ, возведении зданий, в своих щедротах и тому подобном он проявлял благоразумие и умеренность. Во всяком поступке его занимало только должное, а не добрая слава, сопутствующая такому поступку. Он не пользовался банями в неурочное время, не увлекался постройкой зданий, был непритязателен в вопросе ° еде, о ткани, о цвете одежд, о красоте рабов. Обыкновенно в Лории он носил столу, изготовленную в соседней деревне, в Ланувии по большей части ходил одетым в хитон, в Тускуле [26] же носил плащ, считая нужным извиняться в этом - и таков он был во всем. Не было в нем ничего грубого, непристойного, необузданного, ничего такого, что позволило бы говорить об "усердии не по разуму"; наоборот, он все обсуждал. во всех подробностях, как бы на досуге, спокойно, держась известного порядка, терпеливо, сообразуясь с самим делом. К нему вполне можно было бы применить то, что повествуется о Сократе [27]: именно, он мог и воздерживаться, мог и пользоваться всем тем, относительно чего большинство людей бессильно в воздержании и неумеренно в пользовании. Но проявлять, в одном случае терпение, в другом. - воздержание, :в третьем - трезвость суждения достойно человека, обладающего душою совершенной и непреклонной. Именно таким показал он себя во время болезни Максима.
17, Богам - тем, что у меня хорошие деды, хорошие родители, хорошая сестра, хорошие учителя, хорошие домочадцы, родственники, друзья, почти все окружающие, и тем, что мне не пришлось обидеть никого из них, хотя у меня такой характер, при котором я, при случае, и мог сделать что-нибудь подобное; но, по милости богов, не было такого стечения обстоятельств, которое должно было бы меня обличить. Им же я обязан и тем, что не долго воспитывался у наложницы деда и что сохранил в чистоте свою юность, не возмужал раньше времени, а даже запоздал в этом отношении. Богов я должен благодарить и за то, что моим руководителем был государь и отец, который хотел искоренить во мне всякое тщеславие и внедрить мысль, что, и живя при дворе, можно обходиться без телохранителей, без пышных одежд, без факелов, статуй и тому подобной помпы, но вести жизнь, весьма близкую к жизни частного человека, не относясь поэтому уже с пренебрежением и легкомыслием к обязанностям правителя, касающимся общественных дел. Их же я должен, благодарить, далее, за то, что у меня был брат, который своим характером мог подвигнуть меня на заботу о самом себе и который в то же время доставлял мне радость своим уважением и любовью ко мне, за то, что мои дети не были обижены ни в умственном, ни в физическом отношении, и за то, что я не сделал больших успехов ни в риторике, ни в поэтике, ни в других занятиях, которым, быть может, я бы посвятил себя, если бы знал за собой большую успешность. Богам я обязан и тем, что безотлагательно взыскал своих воспитателей теми почестями, которых они, по-видимому, добивались, а не ласкал их только надеждою, что сделаю это впоследствии, так как сейчас они еще молоды; и тем, что познакомился с Аполлонием, Рустиком, Максимом. Я часто думал о жизни, согласной с природой, и ясно представлял себе, какова она. Боги, с своей стороны, сделали все своими дарами, помощью и внушением, чтобы я мог беспрепятственно жить согласно природе, и если я не жил так, то по своей вине и потому, что не следовал их указаниям и подчас прямым наставлениям - за это я также должен быть признателен богам, равно как и за то, что, при такой жизни, мое тело не отказалось мне служить до сих пор, и за то, что избег сближения с Бенедиктой и Феодотом, да и впоследствии быстро исцелялся от любовных увлечений; за то, далее, что, часто сердясь на Рустика, не сделал ничего такого, в чем бы пришлось потом раскаиваться, и за то, что моя мать, которой суждено было умереть молодой, последние годы провела со мною. Благодарение богам и за то, что не было такого случая, чтобы я хотел помочь бедному или же "вообще нуждающемуся, но должен был отказаться от этого за неимением средств, и за то, что сам никогда не был в такой нужде, чтобы быть вынужденным брать у других, и за то, что у меня такая преданная, любвеобильная, откровенная жена [28], и за то, что никогда не имел недостатка, в хороших воспитателях для моих детей. Им же я обязан и полученным мною во сне указанием средств как против кровохаркания и головокружения (что случалось и в Каэте) [29], так и против других недугов, и тем, что, почувствовав влечение к философии, я не попал в руки какого-нибудь софиста, не увлекся ни историей, ни анализом силлогизмов, не отдался изучению небесных явлений. Ибо для всего этого нужна помощь богов и милость судьбы.

Книга II
5. Всегда ревностно заботься о том, чтобы дело, которым ты в данный момент занят, исполнять так, как достойно римлянина и мужа, с полной и искренней сердечностью, с любовью к людям, со свободой и справедливостью; и о том также, чтобы отстранить от себя все другие представления. Последнее удастся тебе, если ты каждое дело будешь исполнять, как последнее в своей жизни, свободный от всякого безрассудства, от обусловленного страстями пренебрежения к велениям разума, от лицемерия, себялюбия и недовольства своей судьбой. Ты видишь, как немногочисленны требования, исполнив которые, всякий сможет жить блаженной и божественной жизнью. Да и сами боги от того, кто исполняет эти требования, ничего больше не потребуют.
17. Время человеческой жизни-миг; ее сущность-вечное течение; ощущение - смутно; строение всего тела - бренно; душа - неустойчива; судьба- загадочна; слава - недостоверна. Одним словом, все, относящееся к телу, подобно потоку, относящееся к душе - сновиденью и дыму. Жизнь - борьба и странствие по чужбине; посмертная слава - забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме философии. Философствовать же значит оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось его, делает или не делает чего-либо его ближний, чтобы на все происходящее и данное ему в удел он смотрел, как на проистекающее оттуда, откуда изошел и он сам, а самое главное, - чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения тех элементов, из которых слагается каждое живое существо. Но если для самих элементов нет ничего страшного в их постоянном переходе друг в друга, то где основания бояться кому-либо их общего изменения и разложения? Ведь последнее согласно с природой, а то, что согласно с природой, не может быть дурным.

Книга III
5. Не поступай ни против своей воли, ни в разрез с общим благом, ни как человек опрометчивый или поддающийся влиянию какой-нибудь страсти, не облекай свою мысль в пышные формы, не увлекайся ни многоречивостью, ни много деланием. Пусть божество в тебе будет руководителем существа мужественного, зрелого, преданного интересам государства, римлянина, облеченного властью, чувствующего себя на посту, подобного человеку, который, "не нуждаясь ни в клятве, ни в поручителях", с легким сердцем ждет зова оставить жизнь. И светло у тебя будет на душе, и ты не будешь нуждаться ни в помощи извне, ни в том спокойствии, которое зависит от других.
Итак, следует быть правым, а не исправляемым.

Книга IV
17. Не живи так, точно тебе предстоит еще десять тысяч лет жизни. Уж близок час. Пока живешь, пока есть возможность, старайся быть хорошим.
20. Все прекрасное, чем бы оно ни было, прекрасно само по себе; похвала не входит в него составной частью. Поэтому от похвалы оно не становится ни хуже, ни лучше. Я имею здесь в виду и то, что называется прекрасным с обычной точки зрения, как, например, материальные вещи и произведения искусства. А в какой похвале могло бы иметь нужду действительно прекрасное? Не более, чем закон, не более, чем истина, не более, чем благожелательность, чем порядочность. Что из всего этого прекрасно вследствие похвал или извращается благодаря порицанию? Разве смарагд от отсутствия похвалы становится хуже? А золото, слоновая кость, пурпур, мрамор, цветок, растение?
31. Люби то немудреное искусство, которое ты изучил, и в нем находи удовлетворение. Остаток жизни проживи, как человек, всей душой предавшийся, во всем касающемся его, на волю богов - и не желающий быть ни рабом, ни тиранном по отношению к кому-нибудь из людей.
33. Слова, бывшие некогда обычными, теперь нуждаются в пояснении. То же и с именами некогда прославленных мужей, как Камилл, Цезон, Волез, Леоннат [30]; скоро та же участь постигнет и Сципиона, и Катона, затем Августа, а потом очередь и Адриана, и Антонина. Все в мире недолговечно и вскоре начинает походить на миф, а затем предается и полному забвению. И я еще говорю о людях, в свое время окруженных необычайным ореолом. Что же касается остальных, то стоит им испустить дух, чтобы "не стало о них и помину". Что же такое вечная слава? - Сущая суета. Но есть ли что-нибудь, к чему следует отнестись серьезно? Только одно: праведное помышление, общеполезная деятельность, речь, не способная ко лжи, и душевное настроение, с радостью приемлющее все происходящее как необходимое, как предусмотренное, как проистекающее из общего начала и источника.
51. Всегда иди кратчайшим путем. Кратчайший же - путь, согласный с природой; он в том, чтобы блюсти правду во всех речах и поступках.
Подобное решение избавит тебя от утомления, борьбы, притворства и тщеславия.

Книга V
1. Если тебе не хочется подыматься чуть свет, то тотчас же скажи себе: "Я встаю, чтобы приняться за дело человеческое. Неужели же я буду досадовать на то, что иду на дело, ради которого я создан и послан "в мир! Неужели мое назначение - греться, растянувшись на ложе?" - "Но последнее приятнее". - "Так ты создан для наслаждения, а не для деятельности и напряжения сил? Почему ты не смотришь на растения, пичужек, муравьев, пауков, пчел, делающих свое дело, и, по мере сил своих, способствующих красоте мира? Ты же не желаешь делать дела человеческого? И не спешишь к тому, что отвечает твоей природе?" - "Но ведь нужно и отдохнуть". - "Согласен. Однако природа установила для этого известную меру, как установила ее и для еды и для питья. Но ты все же идешь дальше меры и дальше того, что достаточно. В деятельности же своей ты не достигаешь этой меры, не доходишь до границ возможного, ибо ты не любишь самого себя. Иначе ты бы любил и свою природу и ее требования. Другие, любящие свое искусство, всецело отдаются своему делу, забыв и помыться и поесть. Ты же меньше ценишь свою природу, нежели гравер - гравирование, танцор - танцы, сребролюбец - деньги, честолюбец - славу. Все они, когда увлекутся, предпочитают не есть и не спать, только бы приумножить то, к чему лежит их душа. Неужели же общеполезная деятельность кажется тебе менее значительной и менее достойной усилия?".

Книга VI
12. Если бы у тебя были одновременно и мачеха и родная мать, то ты, конечно, относился бы к первой с уважением, но тебя, однако, постоянно тянуло бы к матери. Таковыми являются для тебя двор и философия. Постоянно же возвращайся к философии и ищи в ней успокоения; благодаря ей и жизнь при дворе не будет тебе в тягость и сам ты не будешь в тягость другим.
21. Если кто-нибудь может с очевидностью доказать мне, что я неправильно сужу или действую, то я с радостью изменюсь. Ибо я ищу истины, от которой еще никто никогда не потерпел вреда. Терпит же вред тот, кто упорствует, в своем заблуждении и невежестве.
36. Азия, Европа - только уголки мира, весь океан - капля в мире, гора Афон-ком земли в мире. Все настоящее - мгновенье вечности. Все ничтожно, непостоянно, подлежит изчезновению. Все исходит от одного общего руководящего начала непосредственно или же в силу необходимой связи. И пасть льва, и яды, и все вредоносное, как шипы или тина, есть сопринадлежность совершенного и прекрасного. Не воображай же, что оно чуждо тому, что ты чтишь, но постоянно возвращайся мыслью к источнику всего.
39. Приспособляйся к обстоятельствам, выпавшим на твою долю. И от. всего сердца люби людей, с которыми тебе суждено жить.
58. Никто не может тебе помешать жить согласно разуму твоей природы, и ничто не происходит вопреки разуму общей природы!

Книга VII
15. Кто бы что ни делал или ни говорил, я должен оставаться хорошим человеком. Так золото, изумруд или пурпур могли бы сказать: "Что бы кто ни говорил или не делал, а я должен остаться изумрудом и сохранить свою окраску".

Книга VIII
3. Что Александр, Гай [31] и Помпей по сравнению с Диогеном, Гераклитом и Сократом? Эти последние проникали взором в суть вещей, со стороны причины и со стороны материи, и руководящее начало в них всегда оставалось верным самому себе. А сколько забот было у первых, и от чего только они не зависели?

Книга IX
27. Когда какие-нибудь люди порицают тебя, или ненавидят, или дурно отзываются о тебе, то подойди вплотную к их душе, проникни внутрь и посмотри, что они собой представляют. Ты увидишь, что тебе незачем тревожиться относительно того, каково мнение этих людей о тебе. Однако относиться к ним следует с благожелательностью, ибо по природе они друзья тебе. Ведь и боги оказывают им всяческую поддержку сновидениями и прорицаниями в том, на что направлены их помыслы.
41. "Во время болезни, - говорит Эпикур, - меня не занимали телесные страдания, и с посещавшими меня я не беседовал о подобных вещах. Я продолжал свои начатые ранее научные работы, интересуясь главным образом тем, как мысль, несмотря на свою причастность к подобным движениям в теле, сохраняет тем не менее свой внутренний мир, преследуя свойственное ей благо". "И врачам, - продолжает он, - я не дал повода возгордиться, точно они невесть что для меня делают, но жизнь моя протекала счастливо и хорошо". Подражай ему, если тебе случится заболеть или попасть в какое-нибудь другое опасное положение. Все школы сходятся в том, что не следует ни отрекаться от философии при каких бы то ни было обстоятельствах, ни вторить невеждам, ничего не знающим о природе, но все свое внимание отдавать делу, которым в данный момент занят, и средствам, которыми оно приводится в исполнение.

Книга X
14. Человек просвещенный и скромный обращается ко вседающей и всеотбирающей назад природе со словами: "Дай, что пожелаешь, и возьми обратно, что пожелаешь". Говорит же он так не из дерзновения, а повинуясь природе и благоволя ей.
37. Приучай себя, по возможности, при всяком действии другого человека задаваться вопросом о цели, которую он думает достичь им. Начни с самого себя и исследуй прежде всего самого себя.

Книга XI
6. Первоначально трагедии должны были напоминать зрителям о том, что известные события по природе происходят известным образом, и о том, что развлекающее их на сцене не должно быть тягостным для них и на большей сцене - в жизни. Ибо зрители воочию убеждаются, что данные события должны совершаться именно таким образом и что с ними приходится мириться и тем, кто восклицает: "О Киферон!" [32]. Авторы этих трагедий говорят подчас нечто дельное. Лучшим примером может служить:

Хотя б меня с двумя детьми забыли вы,
Цари небес, - все ж разум есть и правда в том.

И далее:

Что пользы гневаться на вещи?

И:

Нельзя, чтоб в день свой не пожата жизнь была,
Как спелый колос.

И другое в том же роде. После трагедии появилась древняя комедия, нравоучительно откровенная и самой резкостью своей полезная для обличения тщеславия. Для этой цели и Диоген кое-что заимствовал из нее. Подумай же теперь, в чем существо появившейся затем средней комедии, и для чего, наконец, была введена новая, перешедшая мало-помалу в мимическое искусство. Никто не станет отрицать, что и здесь можно найти кое-что полезное. Но какую цель преследует все это направление поэтического и драматического творчества?

Книга XII
20. Еще немного времени и ты исчезнешь, равно как и все то, что ты видишь, и все те, кто живет сейчас. Ибо все подлежит изменению, превращению и исчезновению - дабы, вслед за ним, возникло другое.

---

[1] Марк Анний Вер — дед Марка Аврелия с материнской стороны, римский сенатор, дважды консул.
[2] Отец Марка Аврелия — Публий Анний Вер, претор.
[3] Мать Марка Аврелия — Домиция Луцилла, дочь Кальвизия Тулла, бывшего дважды консулом.
[4] Прадед Марка Аврелия — Катилий Север, был дважды консулом.
[5] Может быть, имеется в виду стоик Аполлоний Халкедонский.
[6] Зеленые и голубые — партии на конских состязаниях, называемые так по цвету одежды наездников.
[7] Диогнет — учитель живописи Марка Аврелия. О нем упоминает Капитолии («Жизнеописание Марка», IV, 9).
[8] Разведение перепелов — модное в то время увлечение.
[9] Как сообщает Капитолин, Марк уже с двенадцати лет вел аскетический образ жизни, рекомендуемый стоическим учением («Жизнеописание Марка», 1).
[10] Юний Рустик — философ–стоик, один из учителей Марка Аврелия, пользующийся особым его расположением.
[11] Стола — длинная туника с рукавами, одежда римских матрон, иногда носилась мужчинами.
[12] Синуесса — город в Лации на границе Кампании.
[13] Эпиктет — философ–стоик, особенно почитаемый Марком Аврелием. Жил в конце I — начале II в. н. э.
[14] Аполлоний Халкедонский — философ–стоик, учитель Марка Аврелия.
[15] Секст Херонейский — философ–стоик, племянник Плутарха (Капитолии, «Жизнеописание Марка», 3).
[16] «Дом, руководимый отцом семейства» — один из символов мироздания в стоическом учении.
[17] Александр Котиенский — родом из Фригии, учитель греческой грамматики Марка Аврелия (Капитолин, «Жизнеописание Марка», 2). Из его трудов известен комментарий к поэмам Гомера.
[18] Марк Корнелий Фронтон — знаменитый ритор, учитель Марка Аврелия.
[19] Александр — по свидетельству Филострата, секретарь Марка Аврелия.
[20] Цинна Катул — стоический философ, упоминаемый Капитолином («Жизнеописание Марка», 3).
[21] Домиций — имя неизвестное. Атенодот — по–видимому, философ–стоик. О нем как о своем учителе вспоминает Фронтон («К Марку Цезарю», IV, 12; «К Веру», I, 1).
[22] У Марка Аврелия не было братьев по имени Север. Некоторые издатели полагают, что здесь ошибка в тексте и предлагают читать φιλόν — «другу» вместо άδελφον. Тогда можно предположить, что речь идет о перипатетике Клавдии Севере, учителе Марка (Капитолин, «Жизнеописание Марка», 3).
[23] Тразея Пет и Гельвидий Приск — римляне, известные своими республиканскими симпатиями, преследовались Нероном. Катон Утический — участник гражданских войн конца республики. Марк Брут — убийца Юлия Цезаря. Дион, друг Платона, ниспроверг тиранию в Сиракузах.
[24] Клавдий Максим — философ–стоик, учитель Марка Аврелия (Капитолин, «Жизнеописание Марка», 3).
[25] Здесь Марк Аврелий имеет в виду своего приемного отца, императора Антонина Пия.
[26] Лорий — небольшой город на границе Этрурии и Лация, любимая резиденция Антонина Пия. Ланувий и Тускул — города Лация.
[27] Ксенофонт, «Воспоминания», I, 3.
[28] По единогласному свидетельству источников, Фаустина, жена Марка Аврелия и дочь Антонина Пия, напротив, вовсе не отличалась благонравным поведением и высокими душевными качествами.
[29] Каэта–город и гавань в Кампании.
[30] Леоннат — друг и соратник Александра Македонского. Какие имеются в виду Цезон и Валез — неизвестно.
[31] Гай — Юлий Цезарь.
[32] «О Киферон!» — Софокл, «Эдип–царь», стих 1391.