О НЕВЕРОЯТНЫХ ЯВЛЕНИЯХ

Фрагмент 40.
Несколько лет тому назад в Мессене, как говорит Аполлоний [1], после сильных бурь и наводнения был обнаружен расколотый каменный пифос (кувшин) и из него выпала голова, втрое больше, чем обычная человеческая. Во рту было два ряда зубов. Когда стали расследовать, чья же эта голова, то нашли высеченную в камне надпись: "Ид". Мессенцы на общественные средства сделали новый пифос, положили в него голову и с почтением относились к останкам этого героя: они поняли, что он - тот самый, о котором Гомер сказал:

И могучего Ида [2], храбрейшего меж земнородных
Оных времен: на царя самого, стрелоносного Феба,
Поднял он лук за супругу свою, легконогую нимфу.

Фрагмент 43.
Также и в Сицилии немало городов пострадало от землетрясения, в том числе и окрестности Регия; почувствовали это землетрясение даже некоторые племена, живущие возле Понта. И в трещинах, образовавшихся в земле, стали видны огромнейшие мертвые тела; жители, пораженные их величиной, побоялись сдвинуть их с места и в качестве образца послали в Рим зуб, извлеченный у одного из мертвецов; зуб этот был длиной не меньше, а, пожалуй, даже больше одной пяди. После, показав этот зуб Тиберию, спросили его, не хочет ли он перенести к себе тело героя, которому этот зуб принадлежит. Тиберий же рассудил весьма разумно: он не захотел лишить себя возможности узнать величину найденного трупа и в то же время хотел избежать опасности осквернить могилу. Поэтому он позвал к себе одного известного геометра, Пульхра, которого он очень уважал за его искусство, и велел ему вылепить голову, соответствующую по размерам величине этого зуба. Пульхр измерил зуб и вычислил, какова должна быть величина всего тела и лица. Он быстро закончил свою работу и принес ее императору; а император сказал, что он вполне удовлетворен тем, что видел, велел отослать зуб обратно и вставить его туда, откуда его вынули.

Фрагмент 44.
Не следует также относиться с недоверием к рассказам о том, что и в Египте есть местность, называемая Литры, где показывают мертвые тела, не меньшие по размеру, чем те, о которых было сказано. Однако эти тела не погребены в земле, а лежат открыто, у всех на виду. Члены их не сдвинуты и не перемещены, а положены в полном порядке: всякий, подойдя к ним, сразу ясно увидит, где бедренные кости, где кости голени, где другие члены. Не верить этому нет оснований, ибо надо принять во внимание вот что: сперва природа, сильная и цветущая, порождала произведения, подобные богам; а когда она стала увядать, то и величина ее порождений увяла вместе с ней.

Фрагмент 46.
Говорят также, что возле Афин есть остров, который афиняне хотели обнести стенами; а при закладке фундамента они натолкнулись на гробницу, длиной в сто локтей: в ней лежал скелет такой же величины, а на гробнице была надпись:

Макросирид лежит на острове большом:
Пять целых тысяч лет он прожил на земле.

Фрагмент 63, 64.
В Сауне, городе в Аравии, был найден гиппокентавр, живший на очень высокой горе, изобилующей смертельным ядом; яд называется так же, как и город, и из всех ядов он самый страшный и быстро действующий. Когда царь захватил этого гиппокентавра живым, он решил послать его вместе с другими дарами Цезарю в Египет. Гиппокентавр питался мясом; но, не вынесши перемены климата, умер, и наместник Египта набальзамировал его и послал в Рим. Гиппокентавра сперва показывали на Палатине: лицо у него было, хотя и человеческое, но очень страшное, руки и пальцы волосатые, ребра срослись с верхней частью бедер и животом. У него были крепкие конские копыта и ярко-рыжая грива, хотя от бальзамирования она почернела так же, как и кожа. Роста он был не такого огромного, как его рисуют, но все же не малого.
...Говорят, что в этом городе встречались и другие гиппокентавры. А если кто не верит, то он может увидеть воочию того, который был прислан в Рим; он находится в императорских хранилищах, набальзамированный, как я уже сказал.

Фрагмент 32.
Вот о чем повествует Антисфен, философ-перипатетик [3]: консул Ацилий Глабрион с легатами Порцием Катоном и Луцием Валерием Флакком [4] натолкнулись в Фермопилах на войско царя Антиоха; Ацилий храбро сражался и заставил воинов Антиоха положить оружие. Самому Антиоху пришлось с пятьюстами своих приверженцев бежать в Элатею [5], а оттуда в Эфес. Ацилий послал Катона в Рим с вестью о победе, а сам направился в Этолию и, подойдя к Гераклее [6], овладел ею без всякого труда. Во время сражения против Антиоха в Фермопилах римлянам явилось множество удивительных знамений. Когда Антиох бежал, римляне на следующий день занялись розысками тех, кто пал, сражаясь на их стороне, а также начали забирать доспехи и оружие убитых и захватывать пленников. И вот, был некий начальник конницы Буплал, родом сириец, пользовавшийся у царя Антиоха большим почетом: он пал, отважно сражаясь. Когда же римляне собрали все оружие - дело было около полудня, - Буплал вдруг восстал из мертвых и, неся на себе двенадцать ран, появился в римском лагере и слабым голосом произнес такие стихи:

Тотчас грабеж прекрати! И тех, что в Аиде, не трогай!
Зевс покарает Кронид нечестивые злые деянья,
Сильно разгневан убийством мужей и твоим преступленьем.
Много отважных племен иа твои он пределы обрушит,
Власти ты будешь лишен и за все, что свершил ты, ответишь.

Военачальники, потрясенные этими словами, немедленно собрали все войско на собрание и стали держать совет, что значит это явление: было решено сжечь тело Буплала, умершего сейчас же после того, как он изрек предсказание, и похоронить его прах; войско подверглось обряду очищения, принесли жертвы Зевсу, "отвращающему беды", а в Дельфы отправили послов вопросить бога, что надо делать. Когда послы дошли до Пифийского святилища и задали вопросы, что следует делать, Пифия изрекла такие слова:

Римлянин, стой! И отныне всегда соблюдай справедливость!
Пусть не подвигнет тебя Паллада на битвы Ареса,
Гибель несущего градам. А ты, безумец, вернешься
В дом после многих трудов, утратив и власть и богатства.

Услыхав это предсказание, римляне отказались от мысли учинить нападение на какой-либо из народов, населяющих Европу, и, снявшись с лагеря, отправились из упомянутой местности в Навпакт, город в Этолии, где находится общегреческое святилище; там они приняли участие в общественных жертвоприношениях и принесли богам первины этого года, как требовалось по обычаю [7]. Во время празднества военачальник Публиций влал в безумие, утратил разум и, неистовствуя, стал выкрикивать предсказания, то стихами, то речью неразмеренной. Когда весть об этом дошла до войска, все сбежались к палатке Публиция: сокрушаясь и предаваясь печали оттого, что такое несчастье постигло одного из лучших и опытнейших военачальников, они в то же время хотели послушать, что он будет говорить: и людей собралось столько, что несколько человек даже задушили в давке. И вот что изрек Публиций стихами, еще находясь внутри палатки:

Родина, Горе тебе! Ниспошлет жестокие войны
Дева Афина, когда, изобильные Азии страны
В прах низложив, ты вернешься домой, в италийскую землю,
В грады, венчанные славой, в Тринакрию [8], остров прелестный,
Созданный Зевсом. Но рать, с душой беспощадной, отважной
В Азии встанет, в далеком краю, где солнце восходит.
Явится царь; он пройдет через тесный пролив Геллеспонта,
Вступит он в крепкий союз с владыкой Эпирского края,
В Азию он приведет дружину несметную; войско
Он соберет из Азийских краев, из Европы цветущей,
Шею твою он согнет под ярмо, и пустынными станут
Стены твои и дома. Свободу ты сменишь на рабство.
Так покарает тебя оскорбленная дева Афина.

Произнеся эти стихи, он в одной тунике выскочил из палатки и сказал, речью уже неразмеренной: "Возвещаем вам, воины и граждане, что вы, перейдя из Европы в Азию, победили царя Антиоха и на море и на суше, завладели всей страной вплоть до Тавра и всеми городами, основанными в ней; вы изгнали Антиоха в Сирию и эту страну с ее городами передали сыновьям Аттала [9]; уже и галаты, населяющие Азию, побеждены вами, а их жен и детей и все имущество вы захватили и переправили из Азии в Европу; но фракийцы, обитающие в Европе на побережье Пропонтиды и Геллеспонта, нападут на вас, когда вы отстанете от своего войска возле границ энианов [10], многих убьют и отнимут часть добычи; а когда те, кому удастся спастись, вернутся в Рим, с царем Антиохом заключат мир; он будет платить дань и уступит часть своих владений".
Сказав все это, Публиций громко возопил: "Вижу рати с железными сердцами и царей объединившихся и многие племена, идущие из Азии на Европу, слышу топот коней и звон копий, вижу битвы кровопролитные и разорение страшное, падение башен и разрушение стен и опустошение всей земли". И сказав это, он опять заговорил стихами:

Вижу я день, когда в сбруе златой серебристые кони,
Стойла покинув свои, сойдут на землю в Нисее [11].
Некогда Эетион Дедал [12] в закрепление дружбы
Этих коней сотворил в сиракузян граде богатом.
Медные ясли им сделал, сковал их крепкою цепью,
Гиперионова сына отлил он из чистого злата,
В светлом блеске лучей и с очами, сверкавшими ярко
В день этот, Рим, на тебя обрушатся страшные беды:
Явится мощное войско и всю твою землю погубит:
Площадь твоя опустеет, огонь города уничтожит,
Кровь переполнит потоки, затопит недра земные.
Горького мрачного рабства судьбу ты в тот день испытаешь.
И после битвы не встретят жена победителя-мужа;
Только подземный угрюмый Аид в свое черное царство
Примет погибших отцов и малых детей с матерями.
Тот, кто останется жив, чужеземцам станет слугою.

Сказав это, Публиций умолк. Потом, выбежав из лагеря, он взобрался на дерево. Когда он увидел, что множество людей идет за ним, он подозвал их к себе и сказал: "Мне, римские мужи и прочие воины, суждено сегодня умереть - рыжий волк растерзает меня; а вы поверите, что все предсказанное мною сбудется - и появление этого зверя и моя гибель докажет, что я по божественному внушению сказал вам правду".
Кончив эту речь, он велел всем отойти в сторону и не препятствовать волку подойти к нему: если они прогонят волка, им самим придется худо; толпа повиновалась его словам и через малое время появился волк. Публиций, увидев его, сошел с дерева, упал навзничь, и волк загрыз и растерзал его на глазах у всех и, пожравши все его тело, кроме головы, убежал в горы. Когда все бросились к останкам и хотели поднять их с земли и похоронить, как подобает, голова, лежащая на земле, изрекла такие стихи:

Не прикасайся к моей голове! Закон воспрещает
Тем, кто навлек на себя проклятье могучей Афины,
К этой священной главе прикасаться. Не двигайся с места!
Слушай мои предсказанья! ты истины слово услышишь.
Этой землей завладеет Арес беспощадный и мощный,
Многих бойцов он пошлет в Аида черную бездну,
Башни из камня низвергнет, разрушит высокие стены,
Наши богатства и наших супруг и детей неповинных
Схватит и в Азию всех увезет через волны морские.
Все это Феб Аполлон тебе предрекает неложно,
Мощного вестника он за мною послал и уводит
Ныне в жилища блаженных меня, где царит Персефона.

Все слышавшие это, немало были поражены. Воздвигнув на этом месте храм Аполлону "Ликейскому" ("волчьему") [13] и поставив жертвенник там, где лежала голова, они поднялись на корабли и отплыли - каждый к себе на родину. И сбылось все, что предсказал Публиций.

---

[1] Аполлоний Александрийский, по прозвищу «Дискол» («Ворчун»), — грамматик II в. н. э.
[2] «Илиада», IX, 558 след., пер. Н. Гнедича. Ид — мессенский герой, участник похода аргонавтов и калидонской охоты, муж Марпессы, которую он увез от сватавшегося за нее Аполлона.
[3] Перипатетик Антисфен Родосский (IIIII вв. до н. э.) принимал участие в политической жизни своего родного города и сочинил историю Родоса.
[4] Маний Ацилий Глабрион —народный трибун 201 г. до н. э.; будучи претором в 196 г., подавил заговор рабов в Этрурии (Ливий, XXXIII, 36). В 191 г. был консулом и вел войну с Антиохом III Великим, царем Сирии (224—187 гг. до н. э.). Ацилий разбил его войско при Фермопильском ущелье и вытеснил из Греции.
Порций Катон Старшин (234—149 гг. до н. э.), политический деятель, оратор и писатель; в юности сражался с Ганнибалом, затем участвовал в войне против Антиоха III, возвратился в Рим с известием о победе при Фермопилах. В 184 г. до н. э. вместе с Луцием Валерием Флакком был Избран в цензоры,
[5] Элатея — город в Фокиде, области средней Греции.
[6] Гераклея — город в южной части Фессалии, близ Фермопил. Там Находился знаменитый храм Артемиды. В 280 г. до н. э. Гераклея вступила в Этолийский союз, впоследствии была завоевана и опустошена римлянами.
[7] У ргмлян был обычай приносить богам первые плоды нового урожая каждого года (первины).
[8] Тринакрия (трехвершинная) — древнейшее название Сицилии.
[9] Аттал I, царь Пергама (241 —197 гг. до н. э.). Его сыновья — Аттал II Филадельф и Аттал III Филометор.
[10] Энианы — греческое племя в южной Фессалии.
[11] Нисея — портовый город Мегариды — области между Коринфским и Саронским заливами.
[12] Эетион — художник и скульптор III в. до н. э., его упоминает Феокрит в седьмой эпиграмме; Цицерон («Брут», 70) и Плиний («Естественная история», XXXV, 50) свидетельствуют о его известности. Дедал — в данном случае нарицательное имя художника.
[13] По–гречески λύκος —волк. Культ Аполлона Ликейского (истребителя волков) существовал в глубокой древности; его храм находился к востоку от Афин.

ТИМОН ИЛИ МИЗАНТРОП

*[1]
Тимон. О, Зевс Милостивец и Гостеприимец, Дружелюбец и Домохранитель, Громовержец, Клятводержатель, Грозоносец, и как еще иначе тебя называют восторженные поэты, в особенности, если у них не выходит размер стиха, так как тогда ты своими многочисленными именами поддерживаешь падающий стих и заполняешь зияние в ритме.
Где же теперь у тебя многошумная молния, где тяжелогремящий гром и раскаленный, сверкающий, страшный перун? Ведь все это, оказывается, бредни, просто дымка поэзии, ничто, кроме громких названий. А твое прославленное, далеко разящее и послушное оружие потухло и охладело, не знаю каким образом, и не сохранило даже малейшей искры гнева против неправедных. Право, собирающийся нарушить клятву скорее испугается вчерашнего фитиля, чем всесокрушающего пламени перуна. Ведь окажется, будто ты ему угрожаешь простой головешкой, которая не дает ни огня, ни дыма, и такой человек знает, что от твоего удара он только замарается сажей. Потому-то уже Салмоней осмелился подражать твоему грому, не совсем безуспешно противопоставив Зевсу, столь холодному в гневе, свой жар и гордость. Да и как могло быть иначе? Ведь ты спишь, словно под влиянием мандрагоры, не слыша ложных клятв и не следя за несправедливыми; ты страдаешь глазами, слепнешь, не различая происходящего перед собой, и оглох, точно старик. Вот, когда ты был еще молод и пылок душой, ты бывал велик в гневе и совершал многое против несправедливых и насильников. Ты никогда не заключал с ними священного перемирия, твой перун всегда был в деле, и эгида сотрясалась от ударов, гремел гром и непрерывно Задала молния, словно копья во время боя; земля дрожала, как решето, снег падал сугробами, град валился, словно камни. И чтобы тебе сказать грубость - дожди шли бурные и сильные, каждая капля становилась рекой! В одно мгновенье земля потерпела такое кораблекрушение при Девкалионе, что все погрузилось в водную бездну; только один небольших размеров ковчег, хранивший в себе кое-какие искорки человеческого семени для нового поколения, еще более худшего, чем первое, едва спасся, наткнувшись на Ликорей [2].
И вот, ты несешь от него заслуженное воздаяние за свою беспечность, так как никто теперь не приносит тебе жертв и не украшает твоих изображений венками; разве только в Олимпии случайно кто-нибудь сделает это; да и тот не считает это очень нужным, а только выполняет какой-то старинный обычай. И в скором времени, благороднейший из. богов, из тебя сделают Крона и лишат всякого почета.
Я уж не говорю, как часто бывал ограблен твой храм; даже у тебя самого обломали руки в Олимпии, а ты, высокогремящий, поленился поднять собак на ноги или призвать соседей, чтобы, сбежавшись на крики, они захватили грабителей, приготовлявшихся бежать. Но, благородный Титаноборец и Гигантоборец, ты сидел, держа в правой руке перун в десять локтей, пока они обстригали тебе кудри!
Когда же, наконец, о изумительный, прекратится подобная небрежность и невнимание? Когда же ты покараешь такое беззаконие? И сколько для этого потребуется Девкалионов и Фаэтонов, теперь, когда жизнь переполнена дерзости и обиды?
Но оставим в стороне общие дела; поговорим о моем собственном положении. Скольких афинян я возвысил и сделал из беднейших богатыми; одним словом, я целиком излил свое богатство в благодеянии друзьям. Когда же благодаря этому я стал нищим, они меня и знать больше не хотят, и даже не глядят на меня. И это те, кто прежде унижались предо мной, кланялись мне и ждали только моего кивка. А теперь, если бы я встретил кого-нибудь из них случайно на дороге, они прошли бы мимо, не узнавая меня, словно проходили мимо какой-нибудь гробницы забытого. мертвеца, покосившейся и пострадавшей от времени. А иные, заметив меня издали, свернули бы в сторону, считая несчастливым и дурным знаком увидать того, кто был еще недавно их спасителем и благодетелем. Все эти несчастия заставили меня удалиться сюда, в отдаленные места; одетый в овчину, я обрабатываю землю за вознаграждение в четыре обола [3], рассуждая в этом уединении с моей мотыгой. Здесь, мне кажется, я выгадываю по крайней мере то, что не замечаю многих незаслуженно счастливых людей - ведь это мне очень прискорбно. Но теперь, сын Крона и Реи, стряхни же с себя этот глубокий и приятный сон - ведь ты переспал даже Эпименида [4]; раздуй свой перун или зажги его от Эты и, получив великое пламя, яви гнев мужественного и юного Зевса, если неправда то, что критяне болтают о тебе и твоей у них могиле.
Зевс. Кто этот крикун, Гермес, который орет из Аттики у подножья Гиметта? Он грязен, худ и одет в овчину. Кажется, он, согнувшись, роет землю. Болтливый и дерзкий человек. Конечно, это какой-нибудь философ, потому что иначе он не вел бы о нас таких безбожных речей.
Гермес. Что ты говоришь, отец? Разве ты не узнаешь Тимона, сына Эхекрагида из Коллита? Это тот, кто часто при совершении жертвоприношений угощал нас целыми гекатомбами, недавний богач, у которого мы обыкновенно так пышно праздновали Диасии.
Зевс. Увы, какая перемена! Он, прекрасный, богатый человек, окруженный множеством друзей! Какие несчастия сделали его таким? Как стал он грязным, жалким, по-видимому, батраком, обрабатывающим землю тяжелой мотыгой?
Гермес. Его извела, так сказать, доброта, человеколюбие, и жалость ко всем нуждающимся, а, если говорить правду, неразумие, добродушие и неразборчивость в друзьях. Тимон не понимал, что угождает воронам и волкам, и, когда у несчастного печень клевало уже столько коршунов, он все-таки считал их друзьями и приятелями, которые радуются еде из расположения к нему. Когда же они обнажили и тщательно обглодали его кости и весьма старательно высосали имеющийся в них мозг, тогда они ушли, оставив Тимона высохшим и с подрезанными корнями; друзья не узнают его больше, не глядят на него - к чему в самом деле - и не помогают ему, не давая ему со своей стороны ничего. Вследствие этого, покинув от стыда город, он в овчине и с мотыгой, как мы видим, обрабатывает теперь землю за плату, тоскуя о своих несчастьях, когда разбогатевшие благодаря ему горделиво проходят мимо, даже забывая, что его зовут Тимоном.

---

[1] Тимон из Афин—по–видимому, состоятельный и философски образованный человек, живший во времена Пелопоннеской войны. О нем, как о человеке полном ненависти к испорченному человеческому роду, было сложено множество анекдотов. У комиков он выводится как тип мрачного Человеконенавистника.
[2] Ликорей (Ликорея) — самая высокая вершина Парнаса. По преданию, у подошвы его остановился корабль Девкалиона.
[3] Обол — мелкая медная монета.
[4] Эиименид с острова Крита иногда считался одним из семи мудрецов. Существует легенда об его долголетнем сне и многовековой жизни.

ФИЛОСТРАТ СТАРШИЙ. ЖИЗНЬ АПОЛЛОНИЯ ТИАНСКОГО

Автор: 

Филострат Старший

Переводчик: 

Миллер Т.А.

Переводчик: 

Грабарь-Пассек М.Е.

Книга I. АПОЛЛОНИЙ В АСПЕНДЕ
(гл. 15)
15. Нелегко мирным и убедительным словом заставить город, измученный голодом, переменить мысли и забыть гнев. Аполлонию же удавалось сделать это даже молча. Прибыл он в Аспенд памфилийский, который расположен на берегу реки Эвримедонта и по значению своему занимает третье место среди городов Памфилии. Жители питались там горохом и малосъедобными вещами, потому что хлеб богачи держали в закромах для вывоза и продажи за границей. И вот население всех возрастов возмутилось против префекта и угрожало ему огнем, хотя он припал к статуе императора, которая была тогда страшнее и священнее Зевса Олимпийского, потому что изображала Тиберия, при котором, говорят, один человек был обвинен в оскорблении величества за то, что побил своего слугу, имевшего в тот момент при себе серебряную драхму с портретом Тиберия. Итак, подойдя к префекту, Аполлоний знаками [1] спросил его, в чем дело, и услыхав в ответ, что тот ни в чем не виноват, но также страдает, как и население, и погибнет вместе с ними, если не получит слова, повернулся к стоявшим вокруг и кивком головы приказал выслушать, они же не только умолкли из уважения к нему, но и факелы возложили на жертвенники. Тогда, воспрянув духом, префект сказал: "Вот этот и вот тот, - многих назвал он, - виновники наступившего, голода: захватив хлеб, они по всей стране прячут его". Когда же аспендийцы стали подговаривать друг друга отправиться на поля, Аполлоний кивком головы велел не делать этого, но призвать скорее виновных и получить хлеб с их согласия. Когда они пришли, он чуть не закричал на них, такое страдание причинили ему слезы народа, ведь и дети и женщины плакали, и старики стенали, предчувствуя скорую гибель от голода, но он, чтя обет молчания, написал порицание на табличке и дал прочесть префекту. Написано там было следующее: "Аполлоний аспендийским хлеботорговцам. Земля - мать для всех, и она справедлива, вы же, несправедливые, сделали ее матерью только для самих себя, и я не позволю вам стоять на ней, если вы не измените своего поведения". Устрашенные этим, торговцы наполнили рынок хлебом, и город тот ожил.

Книга V. АПОЛЛОНИЙ У ВЕСПАСИАНА
(гл. 31-36)
31. На следующий день Аполлоний пришел ко дворцу на рассвете и спросил телохранителей о том, что делает император [2]. Они же ответили, что он давно не спит и занят перепиской. Услыхав это, Аполлоний ушел, сказав Дамиду [3]: "Этот человек будет править". Снова придя после восхода солнца, он встретил у дверей Диона и Евфрата [4], жаждавших послушать о беседе, и пересказал им апологию [5], которую слышал от императора, о своем же впечатлении умолчал. Его позвали первым. "Император, - обратился он, - давно известные тебе Дион и Евфрат стоят около дверей и интересуются твоими делами. Позови же и их для участия в нашей беседе: оба они мудрые люди". - "Двери моего дома, - ответил Веспасиан, - всегда открыты для мудрых. Для тебя же, поверь, и сердце мое отверсто".
32. А когда их призвали, Веспасиан сказал: "Вчера я оправдался перед благородным Аполлонием в тех действиях, которые я намерен совершить". "Мы слышали про твое оправдание, - возразил Дион, - оно разумно". - "Сегодня же давайте, милый Дион, поговорим о принятом решении, чтобы все мои поступки были прекрасны и служили благу людей. Вот перед моим мысленным взором встает Тиберий, сделавший власть жестокой и бесчеловечной, за ним идет Гай [6], в вакхическом безумии носивший лидийскую одежду и побеждавший несуществующих врагов, во всех государственных делах проявивший свое постыдное исступление, затем добрый Клавдий [7], в своей покорности женщинам забывший не только об управлении страной, но и о своей жизни, ведь он погиб, говорят, от их руки; а зачем мне еще порицать Нерона после краткого и меткого слова Аполлония о распущенности и жестокости, которыми Нерон омрачил свое правление? Что сказать о затеях Гальбы, который нашел свою смерть посреди форума, где собирался усыновить Отона и Пизона, доставлявших ему утехи любви? Если бы мы позволил" властвовать и Вителлию [8], еще большему негодяю, то это был бы второй Нерон. Итак, видя, что из-за этих тиранов власть стала ненавистна, я советуюсь с вами, как мне навести порядок,, когда люди уже потеряли доверие к власти".
На это Аполлоний ответил: "Флейтист послал самых умных из своих учеников к плохим флейтистам, чтобы научить их, как не надо играть; ты, государь, научился у тех, кто плохо правил именно тому, как не надо управлять, о том же, как надо править, давайте поговорим серьезно".
33. Евфрат втайне уже завидовал Аполлонию, замечая, что доверия к нему у императора больше, чем бывает у людей, приходящих за прорицанием к оракулу. С излишней важностью он возвысил тогда голос и произнес: "Не следует ни потакать страстям, ни безумно увлекаться вместе с теми, кто необуздан в своих поступках, но нужно соблюдать меру, если мы на самом деле философы. Ведь следовало обсудить, должен ли ты действовать, ты же приказываешь говорить о том, как надо действовать, не узнав, допустимо ли действие. По-моему, Вителлий должен быть уничтожен (я знаю его как человека мерзкого, распутного), но я не согласен, чтобы ты - муж добрый, отличающийся благородством, исправлял ошибки Вителлия, а про себя самого ничего не знал. О бесчинствах, сопутствующих монархическому правлению, мне нет надобности говорить: ты сам их назвал, но знай, что юность, рвущаяся к тирании, поступает, как ей свойственно: ведь, добиваться власти для юношей то же, что пить, что любить, и юноша, добившийся власти, еще не плох, если он, будучи тираном, кажется убийцей, жестоким и необузданным. А если к власти пришел старец, то подобные наклонности ему сразу ставят в вину, когда же он проявляет человеколюбие и порядочность, они приписываются не ему, а его возрасту и опытности. Кроме того, будет долго казаться, что он уже давно, еще с молодых лет стремился ικ этому, но терпел неудачу. А подобные неудачи люди относят, как за счет злой судьбы, так и за счет трусости. Ведь кажется, будто он либо оставил мысль о власти, не веря в свою судьбу, либо уступил ее другому, несомненно испугавшись противника. О злой судьбе не будем говорить, но как опровергнуть обвинение в трусости, когда противником оказывается Нерон, самый робкий и самый нерешительный? То, что затевал против него Виндекс [9], к тебе, клянусь Гераклом, имело прямое отношение. У тебя было войско, и силы, которые были брошены против иудеев [10], с большим успехом покарали бы Нерона. Ибо иудеи давно удалились не только от римлян, но и от всех людей. Ведя замкнутую жизнь, не имея общих с людьми возлияний, еды, молитв, жертв, они от нас дальше, чем Сузы, Бактры и даже индусы, так что за отпадение от нас иудеев наказывать не следовало: ими лучше было бы не владеть. Но кто не счел бы для себя лестным убить собственной рукой Нерона, чуть ли не пившего человеческую кровь и услаждавшегося пением среди убийств? Я прислушивался к рассказам о тебе, и когда оттуда приходил кто-либо с известием о гибели от твоей руки тридцати тысяч иудеев, а затем и пятидесяти тысяч в следующей битве, я отводил человека в сторону и расспрашивал его наедине: "Что это за муж? Нет ли известия более важного, чем это?" Раз ты воюешь против Вителлия, видя в его образе Нерона, совершай, что замыслил; это дело прекрасное, но после пусть будет так: римлянам очень дорого демократическое правление, и при этой форме правления они завладели многим из того, что принадлежит им. Уничтожь монархию, о которой ты говорил, дай римлянам народную власть, сам стань основоположником их свободы".
34. Видя, что Дион соглашается со словами Евфрата (он это обнаруживал и киванием и возгласами одобрения), Аполлоний сказал: "Дион, не прибавишь ли ты чего-нибудь к сказанному?" - "Да, - ответил тот, - кое в чем я согласен, кое в чем нет. И я тебе, думаю, говорил, что было бы гораздо лучше уничтожить Нерона, чем усмирять иудеев, ты же был похож на боровшегося за то, чтобы его никогда не свергли. Ведь приводя в порядок его расстроенные делал ты восстанавливал его силы на беду всем, для кого он был невыносим. Выступление против: Вителлия похвально. Важнее, на мой взгляд, не дать проявиться тираннии, чем уничтожить уже укоренившуюся [11]. Демократию я приветствую (если эта форма общественного устройства и хуже аристократии, то для людей благоразумных она предпочтительнее, чем тиранния или олигархия), но боюсь, что долголетняя тиранния уже развратила римлян и они стали неспособны жить свободно и опять видеть демократию, как вышедшие из темноты не могут взирать на яркий свет. Поэтому нужно устранить от дел Вителлия и чем скорее, тем лучше. Мне кажется, надо готовиться, как на войну, но объявить не войну, а наказание ему, если он не откажется от власти. Когда победишь его, что, конечно, не составит для тебя труда, предоставь римлянам самим выбрать себе форму правления. Если они предпочтут демократию, согласись. Ведь для тебя это почетнее многих тиранний, почетнее многих побед на олимпийских играх; повсюду в городе будет написано твое имя, повсюду будут стоять твои медные изваяния, для нас ты станешь героем рассказов, в сравнении с которыми повесть о Гармодии и Аристогитоне ничто. Если бы они выбрали монархию, то кому бы, кроме тебя, все отдали бы власть? Охотнее всего они вручат ее именно тебе, после того как ты, уже обладая ею, уступишь ее гражданам".
35. После этих слов наступило молчание, и лицо императора выдавало внутреннюю борьбу, потому что этот совет удалял его от всего того, что он собирался предпринимать и делать в качестве самодержца. Тут начал говорить Аполлоний: "Мне кажется, вы ошибаетесь, отговаривая императора от дел уже решенных, предаваясь глупой и неуместной болтовне. Если бы в моих руках была такая же власть, как у него, и я бы советовался о том, какое добро сделать людям, а советниками были бы вы, возможно, ваше слово имело бы успех (ведь философские мысли наставляют слушателей-философов), но вы даете совет наместнику провинций [12], привыкшему управлять, которому, в случае лишения власти, уготована гибель. Зачем бранить его, если он не отказывается от посланного судьбой, а принимает охотно и советуется о том, как разумно использовать то, чем он владеет? Представьте себе, если мы увидим мужественного, высокого, хорошо сложенного атлета, через Аркадию уже идущего· в Олимпию, если подойдем и станем ободрять его перед соревнованием, а когда он одержит победу на Олимпийских играх, возбраним ему объявить о своей победе через глашатая и надеть на голову венок из ветвей маслины, то не покажется ли, что мы болтаем вздор или насмехаемся над чужими трудами? Итак, принимая во внимание количество сверкающей меди, количество, копий, окружающих нашего мужа, великое множество коней, его порядочность и благоразумие, его пригодность к тому, что он замышляет, пошлем его туда, куда он уже направился, пожелаем счастья и будем поощрять к еще большим успехам. Ведь вы не забывайте и того, что он отец двух сыновей [13], которые уже командуют войсками и которые станут его злейшими врагами, если он не передаст им власти. Что ему в этом случае сулит будущее, как не войну против собственной семьи? Приняв же на себя верховную власть, он будет окружен заботой со стороны собственных детей, будет опираться на них, а они на него, у него будут свои телохранители, не нанятые за плату, клянусь Зевсом, не притворяющиеся по необходимости преданными, но· самые усердные и самые любящие. Для меня форма правления безразлична, потому что я живу под властью богов, но я не желаю, чтобы человеческое стадо гибло за неимением справедливого и благоразумного пастыря. Ведь как человек, отличающийся доблестью, заставляет демократическое правление казаться властью одного самого лучшего, так и власть одного, направленная на благо всего общества, есть народное правление. Он не сверг, ты говоришь, Нерона. А ты, Евфрат? А Дион? А я? Однако никто нас не порицает за это, не считает трусливыми за то, что мы не думали о принятии мер для защиты свободы, тогда как до нас философы свергли тысячи тиранний. Я, впрочем, даже выступал против Нерона, произнося много враждебных: речей, в лицо браня свирепого Тигеллина [14], а своей помощью Виндексу на западе [15] я, несомненно, строил крепость против Нерона. Но я не стану утверждать, что благодаря этому низверг тирана, и вас, не делавших этого, не буду считать более снисходительными к пороку, чем прилично философу. Итак, философ выскажет то, что у него на уме, но постарается, думаю, не говорить ничего глупого и бессмысленного, а наместник провинций, замышляющий низложить тиранна, должен в (первую очередь все обдумать, чтобы начать дело неожиданно, он должен также иметь благовидный предлог, чтобы не показаться клятвопреступником. Ведь, если он собирается поднять оружие против того, кто объявил его полководцем и кому он поклялся в верности, то, конечно, должен в свое оправдание перед богами сказать, что нарушает клятву справедливо; нуждается он также в большом количестве друзей (такие ведь дела нельзя делать незащищенному и неукрепленному) и в больших деньгах для привлечения на свою сторону власть имущих, особенно, когда предпринимает это против человека, овладевшего всеми богатствами земли. Какая тут нужна опытность, сколько потребно времени! Воспринимайте это как хотите. Незачем пускаться в исследование того, что им уже, по всей вероятности, обдумано и чему судьба благоприятствует без всяких усилий с его стороны. Что вы скажете на это? Ведь увенчанному вчера городами в святилищах императору, блестяще проявившему себя в умелом решении общественных дел, вы предлагаете с сего дня объявить всенародно о том, что он собирается остальную жизнь провести как частное лицо, а к власти пришел в припадке безумия. Доведя до конца задуманное, он привяжет к себе преданных телохранителей, полагаясь на которых он и замыслил это, отказавшись же от предпринятого и обманув их надежды, он будет иметь в их лице врагов".
36. С удовольствием выслушав его, император сказал: "Ты не выразил бы яснее задуманного мною, даже взглянув в мою душу. Я, конечно, послушаюсь тебя; ведь божественным считаю все, исходящее от тебя; научи теперь, как должно поступать хорошему государю". А Аполлоний ему на это: "Ты просишь меня о том, чему нельзя научить. Умение царствовать - величайшее из человеческих искусств, но обучить ему невозможно. Я, впрочем, объясню, конечно, какие поступки мне кажутся правильными. Богатством считай не то, что лежит спрятанным, ведь чем оно лучше кучи песка? И не то, что поступает от людей, стонущих под бременем налогов: золото, полученное, из слез, фальшиво и темно. Ты лучше всех царей распорядишься богатством, если нуждающимся поможешь, а у имущих оставишь богатство неприкосновенным. Остерегайся своего полновластия, и ты станешь использовать его более разумно. Не срезай высоко выдающихся колосьев, Аристотель ведь неправ [16], лучше вырывай с корнем вражду, как терние с хлебного поля; будь страшен для замышляющих переворот не тогда, когда ты наказываешь, а когда собираешься наказывать, пусть и над тобой закон сохраняет свою силу. Более разумные законы издашь ты, если не станешь презирать их. Богов чти больше, чем раньше: много получил ты от них и о многом молишься. В том, что касается власти, веди себя как царь, в том, что касается твоего тела, - как частное лицо. Об игре в кости, о пьянстве, о любовных забавах и о ненависти к подобным вещам зачем мне напоминать, когда ты, говорят, и в молодости не увлекался этим? Детей у тебя, государь, как сказывают, двое и превосходных. Держи их в самом строгом повиновении. Ведь их проступки тебе, несомненно, ставятся в вину. Грози им, что не передашь власти, если они не пребудут благородными и честными, чтобы власть они считали не уделом, а наградой за совершенство. Ставшие обычными в Риме развлечения нужно, государь, мне кажется, мало-помалу прекращать. Трудно сразу заставить народ стать благоразумным, следует постепенно приводить умы в надлежащее состояние, одно исправляя открыто, другое тайно. Вольноотпущенников и рабов, над которыми ты получаешь власть, давайте отучим от нахальства и приучим их вести себя тем скромнее, чем важнее у них хозяин. О чем еще поговорить, как не о наместниках провинций? Я имею в виду не тех, кого ты сам станешь посылать, - ты ведь вверишь управление достойным, - а тех, кому власть достанется по жребию [17]. Необходимо, на мой взгляд, при направлении их в доставшиеся им провинции, по мере возможности, принимать во внимание их пригодность к делу. Пусть говорящие по-гречески управляют греками, а говорящие по-латыни - теми, кому понятен этот язык. Расскажу, что навело меня на эту мысль. Когда я был в Пелопоннесе, Грецией правил человек, ничего не смыслящий в делах Греции, и которого греки совершенно не понимали. Он, разумеется, ошибался, и его самого очень часто вводили в заблуждение. Заседатели, участвующие при обсуждении решения суда, превратили процессы в источник наживы и смотрели на правителя, как на невольника. Так, император, мне представляется сегодня. Если еще что-нибудь другое придет мне в голову, мы снова встретимся. А теперь принимайся за исполнение своих обязанностей властителя, чтобы не показаться слишком ленивым в глазах подчиненных".

Книга VI АПОЛЛОНИЙ И ТИТ
(гл. 29-32)
29. После взятия Иерусалима [18], когда повсюду лежали мертвые тела, соседние народы стали увенчивать Тита, но он не счел себя достойным (ведь не сам совершил он это, но доверил свои руки разгневанному богу). Аполлоний одобрил его поступок: нежелание быть увенчанным за кровопролитие обнаруживало в этом человеке ум, понимание человеческих и божественных вещей и великое благоразумие. В письме, которое было вручено через Дамида, он писал так: "Аполлоний приветствует Тита, римского полководца. Ты не захотел быть прославляемым ни за битву, ни за пролитую кровь врагов, и я присуждаю тебе победный венок благоразумия, потому что ты знаешь, за что следует быть увенчанным. Будь здоров". Весьма обрадовавшись письму, Тит сказал: "И я и отец мой благодарны тебе. Я не забуду этого; ведь я пленил Иерусалим, а ты меня".
30. Провозглашенный в Риме императором и удостоенный триумфа за эту победу, Тит отправился в путь, чтобы стать соправителем отца, но сознавая, насколько ценно хотя бы краткое время пробыть в обществе Аполлония, он просил последнего прибыть в Аргос [19]. Когда тот пришел, Тит, обнимая его, произнес: "Отец рассказал мне, как он обо всем советовался с тобой, и вот письмо. В нем он называет тебя своим благодетелем и тебе воздает благодарность за все то, чем мы стали. Мне тридцать лет и, удостоенный того же, чего отец в шестьдесят, я призван властвовать, еще не зная, умею ли повиноваться; мне страшно, не берусь ли я за дело, которое выше того, что надо для меня". Пощупав его шею, а она была крепкая, как у всех атлетов, Аполлоний ответил: "И кому удастся одеть ярмо на быка с такой шеей?" - "Тому, кто растил меня теленком", - возразил Тит, разумея своего отца и то, что подчиняется одному ему, с детства приучившему его слушаться себя. "Я рад, - сказал тогда Аполлоний. - Во-первых, потому что нахожу тебя готовым следовать отцу, управлением которого довольны и не родные ему дети, и потому, что ты намерен уважать того, с кем будешь разделять почет. Какая лира, какая флейта передаст сладчайшую и полную гармонию юности, приступающей к правлению вместе со старостью? Ведь более старое вступит в согласие с новым, благодаря чему и старость станет сильна, и юность будет избавлена от легкомыслия?"
31. "А мне, тианец, что ты посоветуешь относительно власти и царствования?" - "Именно то, в чем ты сам себя убедил: повинуясь отцу, ты, естественно, станешь подобен ему. Хорошо сказал Архит, его слова стоит запомнить. Архит был тарентинец, последователь пифагорейского учения. О воспитании детей он писал так: "Пусть отец служит примером добродетели для своих детей, ведь отцы усерднее будут идти по пути добродетели, если дети станут вырастать похожими на них‟. А к тебе я приставлю Деметрия [20], моего товарища, который, когда бы ты ни пожелал, будет находиться при тебе и растолкует, что должно делать хорошему человеку". - "В чем же, Аполлоний, мудрость этого человека?" - "В его полной откровенности, в том, что он говорит правду и никого не боится: у него сила киника". Титу не понравилось слово "киник". - "Гомер, - возразил Аполлоний, - полагал, что юноша Телемах нуждается в двух собаках, и он послал их на площадь итакийцев [21] сопутствовать отроку, хотя они и были бессловесны. У тебя же будет пес, который, защищая тебя от других и от тебя самого, если ты впадешь в ошибку, станет лаять мудро и не бессловесно". - "Так давай мне в спутники этого пса, пусть он даже кусает меня, если
почувствует, что я поступаю несправедливо". - "К нему уже написано письмо, живет же этот философ недалеко от Рима", - "То, что написано, пусть остается так, а я бы хотел, чтобы и тебе кто-нибудь написал обо мне, и ты стал бы нашим спутником по дороге в Рим". - "Я приеду, когда обоим нам это будет нужно".
32. Удалив присутствующих, Тит произнес: "Тианец, мы остались одни. Можно мне задавать вопросы о самом для меня главном?" - "Спрашивай, - ответил тот, - и будь тем смелее, чем важнее вопрос". - "О жизни моей и о тех, кого мне следует больше всего остерегаться, буду я спрашивать, если не покажется трусостью, что уже сейчас я напуган этим". - "Ты осторожен и предусмотрителен: об этом нужно проявлять самую большую заботу". И, подняв глаза к солнцу, Аполлоний поклялся солнцем, что сам, не дожидаясь вопроса, собирался говорить с ним об этих вещах. Ведь боги велели ему предупредить Тита, чтобы он опасался злейших врагов отца при его жизни, а после смерти- своих ближайших родственников. - "А умру я как?", - спросил тот. - "Так же, как Одиссей. Говорят ведь, что к нему смерть пришла из моря".
Это предсказание Дамид толкует так, что ему надо было опасаться иглы морского ската, которая, говорят, поразила Одиссея, и что через два года после смерти отца Тит, облеченный властью, умер от рыбы, называемой морским зайцем. Неизвестные соки этой рыбы действуют губительнее, чем любой яд на земле или в море, и Нерон своим злейшим врагам подавал этого зайца как приправу. Домициан же угостил им своего брата Тита, ужасным считая не то, что ему приходилось делить власть с братом, а то, что брат его был кротким и дельным.
После этой частной беседы Тит и Аполлоний обнялись в присутствии всех, и уходящему Титу Аполлоний сказал вслед: "Император, побеждай врагов оружием, отца превосходи добродетелями".

Книга VIII СУД НАД АПОЛЛОНИЕМ
(гл. 4-5)
4. Судилище было украшено, как для слушания торжественной речи, присутствовала вся знать, так как Домициану важно было на процессе перед множеством собравшихся уличить Аполлония в причастности к делу тех людей [22]. Аполлоний же настолько презирал императора, что даже не смотрел на него, а когда обвинитель стал поносить его за эту гордость и велел ему смотреть на бога всех людей, он поднял свои глаза к потолку, показывая, что смотрит на Зевса, а любящего нечестивую лесть считает хуже льстеца. Предъявлял обвинитель и такие требования: "Император, измерь воду [23]; если ты дашь ему много времени, он удушит нас. Вот у меня записаны все обвинения, о которых ему надо говорить, пусть отвечает на каждое в отдельности".
5. Похвалив его за совет и приказав Аполлонию защищаться так, как советовал сикофант [24], император опустил некоторые статьи обвинения как маловажные и сосредоточил свои вопросы вокруг четырех статей, на которые, думал он, тот затруднится ответить. "Почему, - спросил он, - ты носишь не обычную для всех одежду, но свою собственную [25] и особую?" - "Потому, - последовал ответ, - что кормилица-земля одевает меня, и я не обижаю несчастных животных". - "Из-за чего люди называют тебя богом?" - "Потому что всякий человек, считающийся добрым, получает в знак уважения прозвание бога". Откуда он заимствовал эту мысль, я уже показал в рассказе об Индии [26]. Третий вопрос был задан относительно чумы в Эфесе. "По какой причине, на основании каких совпадений ты предсказал Эфесу болезнь?" - "Император, питаясь более скудно, чем остальные, я первый почувствовал беду; если хочешь, я перечислю причины заразных болезней". Тот же, по-моему, испугавшись, как бы он не приписал возникновение этих болезней нечистым бракам [27], беззаконию и его неразумным поступкам, ответил: "Мне не нужно ответа на этот вопрос". Четвертый вопрос касался тех людей [28], и он не сразу перешел к нему, но после длительного времени, многое продумав, и как будто в каком-то замешательстве стал спрашивать не так, как все того ожидали. Ведь думали, что он, перестав притворяться, не удержится и назовет тех мужей по имени и будет страшно кричать по поводу жертвоприношения. Он же повел речь совсем иначе, подступая к вопросу незаметно: "Скажи мне, - спросил он, - когда ты вышел из дому в тот день и отправился на поле, кому принес ты в жертву [29] ребенка?" Но Аполлоний, как на мальчишку, закричал на него: "Замолчи! Если я вышел из дому, то я пришел на поле, если это так, то я принес жертву, если принес жертву, то и съел. Но пусть об этом расскажут люди, достойные веры". При этих словах послышалось одобрение, большее чем дозволяется в императорском судилище; Домициан, считая, что присутствующие свидетельствуют в пользу Аполлония, и под каким-то впечатлением от его умных и здравых ответов, сказал: "Я снимаю с тебя обвинение, но ты останешься здесь, пока мы не встретимся с тобой частным образом". Тот же, воспрянув духом, воскликнул: "Тебе, император, спасибо, а вот из-за этих преступников [30] погибли города, острова наполнены беглецами, материк - рыданием, войско - трусостью, сенат - подозрительностью. Если хочешь, можешь не удерживать меня. Если Же нет, то пошли взять мое тело; душу ведь взять невозможно, да даже и тела моего ты не сможешь захватить.
Но отступи, не убьешь ты меня, не причастен я смерти".

Книга II. О ПОДРАЖАНИИ И ВООБРАЖЕНИИ
(гл. 22)
В то время, как они находились в храме (а времени прошла немало, пока царю докладывали о прибытии чужеземцев); Аполлоний спросил Дамида: "Скажи мне, Дамид, существует ли нечто, что мы называем "живописью‟?" - "Конечно, - ответил Дамид, - она существует, раз существует истина". - "А что делает это искусство?" - "Оно, - сказал Дамид, - смешивает все имеющиеся краски - синюю с зеленой, белую с черной, ярко-алую с бледно-желтой". - "А зачем она их смешивает? - опять спросил Аполлоний - неужели только для того, чтоб бросаться в глаза своей пестротой, как поступают женщины, пользующиеся притираньями?" - "Нет, -ответил Дамид, - она делает это в целях подражания, чтобы изобразить пса, коня, человека, корабль, одним словом, все, что Гелиос видит перед собой; она изображает даже и самого Гелиоса, иногда на колеснице, запряженной четверкой коней - именно так он изображен здесь - иногда озаряющим все небо, если художник хочет написать жилище богов в эфире". - "Значит, - сказал Аполлоний. - живопись, Дамид, есть не что иное, как подражание?" - "А что же другое?" - ответил Дамид. - Если бы она была чем-либо иным, то она была бы смешна, так как зря тратила бы краски". - "А те образы, которые видны подчас на небе в просветах между облаками, - то кентавры, то олени, то, клянусь Зевсом, даже волки и кони, - разве они тоже созданы путем подражанья?"
- "По-видимому, так", -сказал Дамид. - "Следовательно, по-твоему, Дамид, бог - художник? Порой он сходит со своей колесницы, на которой он объезжает вселенную, управляя делами божественными и человеческими, садится и начинает для забавы чертить разные фигуры, как делают дети, рисуя на песке?"
Дамид покраснел, видя, что его утверждения привели к такой нелепости. Аполлоний заметил это - он даже в споре никогда не бывал резок - и промолвил: "Ты, может быть, хотел сказать, что эти явления на небе не имеют для бога никакого значения и являются случайно, а мы, которым подражание свойственно от природы, как бы сопоставляем их в известном порядке и таким образом создаем "образцы"". - "Да, - ответил Дамид, - это, конечно, будет правильнее, Аполлоний, и гораздо лучше".
"Итак, Дамид, по-видимому, подражание имеет двойственный характер: оно, как мы полагаем, способно воспроизводить образы либо и рукой и мыслью, а это и есть живопись, либо - только мыслью". - "Нет, - возразил Дамид, - оно отнюдь не двойственно: но более совершенным его видом мы должны считать живопись, которая способна воспроизводить образы и рукой и мыслью, а другой вид его считать частью первого; ведь представлять себе что-либо и воспроизводить это в мысли может любой человек, не будучи художником, но изобразить это, пользуясь своей рукой, он не может". - "А почему? - спросил Аполлоний. - Может быть, рука у него отнялась от ушиба или от болезни?" - "Да нет, клянусь Зевсом, - ответил Дамид, - просто потому, что он никогда не держал в руках чертежной палочки и не умеет пользоваться ни каким-либо иным инструментом, ни красками, - он же никогда не учился рисовать".
"Значит, мы с тобой оба в полном согласии (пришли к такому выводу: подражание присуще человеку от природы, а живопись - результат обучения и упражнения; по-видимому, то же самое относится и к скульптуре: Однако под живописью ты, конечно, подразумеваешь не один только вид искусства, который пользуется красками; ведь древнейшие мастера обходились лишь одной краской и только впоследствии в живописи стали применяться четыре, а потом и большее число красок; простой, не раскрашенный рисунок, пользующийся только светотенью, можно тоже назвать живописью: и в нем можно воспринять и сходство, и общий облик, и выражение лица - ум, скромность, смелость, - хотя все изображение лишено красок и мы не видим ни румянца, ни блеска волос и бороды; рисунок, сделанный в одном тоне, подобен светловолосому бледному человеку: но даже если ты белой краской начертишь образ жителя Индии, он покажется тебе темнокожим: его вздернутый нос, торчащие волосы, выдающийся вперед подбородок - все это как бы окрашивает его облик в черный цвет, и всякий, кто вглядится в него, сразу поймет, что перед ним индус. Поэтому я сказал бы, что уменье воспроизводить образ нужно даже тем, кто смотрит на картины. Никто не станет хвалить нарисованного коня или быка, если он не представляет себе этих животных; никто не будет восхищен Аянтом Тимомаха [31], написавшего "Аянта-безумца", если он заранее не вообразил себе мысленно образа Аянта и не представил себе, как он, перебив троянские стада, в отчаянии замышляет самоубийство. А творения Пора мы не можем назвать ни произведениями исключительно литейного искусства - они подобны картинам, ни живописью - они отлиты из бронзы; мы видим, что их создал искусный художник, соединивший в своем лице литейщика и живописца, какого описывает нам Гомер в образе Гефеста, кующего щит Ахилла; ведь и у Пора ты видишь перед собой победителей и побежденных, и тебе кажется, что земля залита кровью, а между тем она - из бронзы".

Книга VI. БЕСЕДА АПОЛЛОНИЯ С ГИМНОСОФИСТОМ ФЕСПЕСИЕМ
(гл. 19)
"Прежде всего, - сказал Аполлоний, - я расспрошу вас о ваших богах. Что вы думали, когда поставили перед глазами людей, здесь живущих, такие нелепые и смехотворные изображения богов, за исключением немногих; что я говорю-немногих? Нет, лишь ничтожнейшее число их изображено разумно и соответственно их божественной природе, а остальные ваши храмы кажутся посвященными не богам, а скорее неразумным и бессловесным животным". Феспесий, рассерженный, спросил: "А у вас, скажи на милость, какой же вид имеют кумиры богов?" - "Такой, - ответил Аполлоний, - в каком только и можно изобразить богов, - они прекрасны и внушают благоговение".
"Ты, очевидно, говоришь, - возразил Феспесий, - о Зевсе Олимпийском, об Афине, о богинях Книдской и Аргосской и о некоторых других, отличающихся красотой и прелестью". - "Не только о них, - сказал Аполлоний. - Я вообще утверждаю, что другие народы изображают богов, как должно и пристойно, а вы скорее издеваетесь над божеством, чем поклоняетесь ему"... "Что же, разве ваши Фидии и Праксители восходили на небо, вылепили там образы богов и претворили их в художественные произведения, или было нечто иное, что побудило их изобразить богов?" - "Нечто иное, -сказал Аполлоний, - и притом нечто, преисполненное мудрости". - "Что же это? Ты, конечно, не сможешь назвать ничего иного, кроме подражания". - "Нет, - ответил Аполлоний, эти образы создало воображение, творец более мудрый, чем подражание: ведь подражание может изобразить только зримое, а воображение-и незримое, ибо оно создает свои образы, перенося их с того, что действительно существует; к тому же подражание нередко наталкивается на препятствия, воображению же не мешает ничто, оно беспрепятственно устремляется к тому, что оно само создает. Художник, задумав изобразить Зевса, должен как бы узреть его на небе, среди Ор и звезд; так устремил к нему свой взор Фидий; а тот, кто собирается изобразить Афину, должен представить себе ее воинское убранство, ее ум, ее искусность во многих делах, а также и то, как она родилась от самого Зевса. А если ты изобразишь коршуна, сову или волка и принесешь их в храм вместо Гермеса, Афины или Аполлона, то на долю зверей и птиц выпадет завидная слава, но за то боги лишатся большой доли чести, подобающей им. - "Ты, как видно, - сказал Феспесий, - судишь о наших делах, не понимая их сути: ибо египтяне приняли мудрое решение - они не дерзают изображать облики богов, а создают их символы, постигаемые умом, и боги представляются поэтому еще более заслуживающими поклонения".
На это Аполлоний, рассмеявшись, возразил: "Ну и люди! Великую пользу, вы можете извлечь из мудрости египтян и эфиопов, если собака, ибис и козел станут казаться вам заслуживающими поклонения и богоподобными, - так я понял слова мудреца Феспесия. Да разве в этих существах есть величие, которое внушало бы благоговейный страх? Ведь всякие клятвопреступники, святотатцы и толпы богохульников станут скорее презирать таких богов, чем страшиться их. Если же богов следует постигать умом, то египетские боги казались бы внушающими большое благоговение, если бы изображений их вовсе не было, а ваше учение о богах было бы иным, более мудрым и, так сказать, тайным и неизреченным, вы могли бы воздвигать им храмы и устанавливать, какие жертвы подобает приносить им и какие не следует, и в какие сроки и с какой целью, с какими молитвами и обрядами, - но не ставить в храмах никаких изображений, а предоставлять тем, кто входит в храм, воображать себе облик богов; ибо ум рисует и запечатлевает эти образы лучше, чем художество. А вы отняли у ваших богов возможность быть прекрасными и для зрения, и для ума".
На это Феспесий возразил: "Однако был такой афинянин Сократ, и он, уже будучи стариком, был столь же неразумен, как и мы. Он считал богами и собаку, и гуся, и платан - он ведь клялся ими". - "Ничуть он не был неразумен, - сказал Аполлоний. - Напротив, он был боговдохновенным и поистине мудрым человеком: он клялся ими не потому, что считал их богами, а чтобы не клясться именем богов".

---

[1] Аполлоний в это время соблюдал наложенный на себя обет пятилетнего молчания.
[2] Рассказ относится ко времени пребывания Веспасиана в Александрии в октябре 69 г. н.. э.
[3] Дамид — ассириец, встретивший Аполлония в Ниневии и ставший затем преданным учеником его. Дамид оставил воспоминания об Аполлонии.
[4] Дион Хрисостом — ритор и философ III вв, н. э. Евфрат—малоизвестный философ (I в. н. э.), уроженец города Тира.
[5] В июле 69 г. н. э. восточные войска провозгласили Веспасиана императором. В беседе с Аполлонием Веспасиан раскрывал перед ним причины, заставляющие его принять на себя императорскую власть.
[6] Гай Цезарь Калигула — римский император 37—41 г. н. э.; собравшись в поход против Британии, он привел войско на берег океана, приказал солдатам собирать там морские раковины и с этой «добычей» как победитель вернулся в Рим.
[7] Клавдий, племянник Тиберия и дядя Калигулы, после убийства последнего был провозглашен преторианской гвардией императором (в 41 г. н. э.). В 54 г. н. э. был отравлен своей женой.
[8] Сервий Сульниций Гальба — римский император 68—69 гг. н. э. Гальба усыновил Пизона, происходившего из знатного рода и отличавшегося строгой нравственностью. Через четыре дня оба они были убиты. Их гибель была радостно встречена Отоном (ср. Тацит, «Истории» I, 14— 15, 19, 30—34). Таким образом, Филострат в данном случае отступает от исторической правды. Отон родился в 32 г. н. э., был близок к Иерону, перешел на сторону Гальбы, но после усыновления Гальбой Пизона стал интриговать против Гальбы и после его убийства на короткое время стал императором. В апреле 69 года окончил жизнь самоубийством. Вителлий был провозглашен императором в начале 69 г. н. э. германскими войсками. После победы над Отоном он занял Рим, где проводил время в кутежах и не ограничивал бесчинств своих солдат. Во второй половине 69 года большинство войск перешло на сторону Веспасиана. В октябре 69 года Антоний Прим, полководец Веспасиана, разбил войска Вителлия на севере Италии, двинулся затем на Рим и взял его штурмом. В декабре 69 г. н. э. Вителлий был убит.
[9] Гай Юлий Виндекс — наместник Галлии, восставший против Нерона, В 68 г. н. э., потерпев поражение, Виндекс покончил с собой.
[10] Речь идет о восстании в Иудее (60— 70 гг. н. э.), на подавление которого Нерон послал Веспасиана.
[11] Вителлий к этому времени правил всего лишь несколько месяцев.
[12] Веспасиан был в это время наместником в Африке.
[13] Старший сын Веспасиана, Тит Флавий Веспасиан родился в 40 г. н. э. Вместе с отцом принимал участие в войне против иудеев. Младший сын Веспасиана, Тит Флавий Домициан родился в 51 г. н. э.
[14] Софоний Тигеллин был при Нероне префектом преторианской гвардии. Тигеллин отличался жестокостью и во всем потакал Нерону.
[15] В Испании Аполлоний в течение трех дней беседовал с наместником Бетики, очевидно, по поводу Виндекса, так как на прощание он сказал наместнику: «Помни о Виндексе» (Филострат, «Жизнь Аполлония Тианскосго», V, 10).
[16] Аристотель (в VIII книге «Политики») говорит о мерах, способствующих. сохранению тираннии, и называет такие: угнетение людей, возвышающихся над общим уровнем и вытеснение людей мыслящих.
[17] Речь идет о сенатских провинциях. В 27 г. до н. э. Август разделил существовавшие тогда провинции на сенатские и императорские. Сенатские управлялись проконсулами или пропреторами, назначаемыми сенатом по жребию. В императорские же император сам посылал наместников.
[18] Иерусалим был взят римлянами в 70 г. н. э.
[19] Имеется в виду Аргос в малоазиатской провинции Каппадокии.
[20] Деметрий из Суния, нищий философ, живший в Риме в 40—90 гг. н. э.
[21] «Киник» происходит от греческого слова κυων (собака). В IV в. до н. э. недалеко от Афин, в местечке Киносарг, философ Антисфен открыл школу. Его последователи–стали называться киниками. Телемах — сын Одиссея, см. «Одиссея», XVII, 61—62:

Тою порой Телемах из высокого царского дома
Вышел с копьем; две лихие за ним побежали собаки.

Итакийцы — жители острова Итаки, царем которого был Одиссей.
[22] Т. е. Нервы, Орфита и Руфа, которых Домициан обвинял в заговоре против императора. Во время правления Веспасиана и Тита Аполлоний поддерживал дружественные отношения с этими лицами. После воцарения Домициана Аполлоний предсказывал, что скоро другой примет управление государством.
[23] Для измерения времени употреблялись водяные часы, аналогичные песочным. Жидкость вытекала из сосуда через узкое отверстие. Время, которое давалось оратору для произнесения речи, измерялось количеством воды в таких часах.
[24] Сикофант — человек, занимавшийся ложными доносами.
[25] Аполлоний носил только льняную одежду.
[26] См. Филострат, «Жизнь Аполлония Тианского». III, 18. На вопрос: Кем вы сами себя считаете?» — брахман отвечает Аполлонию: «Богами» — «Почему?» — «Потому что мы добродетельны».
[27] Намек на связь Домициана со своей племянницей, дочерью Тита
[28] Т. е. Нервы и его единомышленников.
[29] Аполлония обвиняли в том, что он принес в жертву ребенка и по его внутренностям предсказывал будущее.
[30] Т. е. доносчиков, которым при Домициане предоставлялась большая свобода действий.
[31] Тимомах из Византии (II в. до н. э.) — живописец. Ему принадлежали картины «Медея» и «Аянт—безумец»; последняя, по приказу Цезаря, была выставлена в Риме. О сюжете ее нам дает представление трагедия Софокла «Аянт». Аянт, сын Теламона, один из героев Троянской войны, негодует на то, что доспехи Ахилла присуждены не ему, а Одиссею. Гнев доводит его до безумия. Думая, что он мстит врагам, Аянт ночью Перебил стадо овец. Придя в себя и не стерпев позора, Аянт покончил с собой.

ФИЛОСТРАТ МЛАДШИЙ

Автор: 

Филострат Младший

Переводчик: 

Миллер Т.А.

КАРТИНЫ. ВВЕДЕНИЕ
Прекрасно и очень важно дело художника; ведь кто хочет действительно овладеть мастерством, тот должен уметь хорошо наблюдать природные свойства людей, быть способным подметить черты их характера даже тогда, когда они молчат, заметить, о чем говорит цвет щек, очертание бровей и как смена душевных чувств отражается в глазах, - одним словом, все, что должно относиться к духовной жизни людей. Если он в достаточной мере овладеет этой способностью, он все примет во внимание, и его рука прекрасно передаст действие, присущее каждому душевному состоянию, придется ли ему изображать безумного или гневного, задумчивого или веселого, возбужденного или нежно любящего, и он напишет то, что полностью соответствует каждому характеру. Обман в этом деле для всех приятен и не заслуживает упрека. Подойти к вещам несуществующим так, как будто бы они существовали в действительности, дать себя им увлечь так, чтобы считать их как бы живыми, не терпя при этом никакого ущерба, разве этого не достаточно, .чтобы наполнить душу восторгом, не вызывая против себя никаких нареканий?

---

ФИЛОСТРАТ ЛЕМНОССКИЙ

Автор: 

Филострат Лемносский

Переводчик: 

Грабарь-Пассек М.Е.

КАРТИНЫ I, 3. БАСНИ
Басни пришли в гости к Эзопу -они любят его за его заботы о них; пользовались ими, правда, и Гомер, и Гесиод, да и Архилох [1] прибегал к их помощи, выступая против Ликамба: но только Эзоп претворил в басни все, что присуще людям, и вложил в животных разум, чтобы наделить их разумной речью. Он то бичует корысть, то преследует дерзость и лживость, и все это он показывает в образах то льва, то лисицы, то коня и - клянусь Зевсом - даже черепаха у него не лишена дара слова. От всех этих животных дети научаются житейской мудрости.
И вот, прославившись благодаря Эзопу, басни пришли к дверям этого мудреца, чтобы украсить его повязками и увенчать свежей зеленью. А Эзоп, мне кажется, сочиняет какую-то новую басню - он улыбается, а глаза вперил в землю: ведь живописец понимал, что создание басен требует душевной сосредоточенности; на этой картине в изображение самих басен вложена глубокая мысль - ибо звери на ней уподобляются людям: их облик взят из творений самого Эзопа, и все они окружают его целым хором; корифеем хора выступает лиса, ведь именно ее Эзоп выводит главным действующим лицом в большинстве своих басен, так же как в комедиях эту роль играет Дав [2].

II, 12. ПИНДАР
Мне кажется, ты восхищен тем, как тщательно написаны пчелы, как ясно видны их хоботки, и лапки, и крылышки; и тельце их окрашено так, что они точь-в-точь как живые; художник искусно расцветил все эти мелкие черточки.
Почему же эти умницы не у себя в ульях? Почему они в городе? Они ведут хоровод около дверей Даифанта [3] - ведь, как ты видишь, родился Пиндар, и они хотят воспитывать его с самого детства, чтобы он стал мастером в пении и музыке, и вот они уже и берутся за это дело. Малютка лежит на ветвях лавра и мирты; отец предчувствует, что сын его будет причастен божеству, ибо при рождении его в доме зазвучали кимвалы и тимпаны Реи. И нимфы, говорят, водили в честь его хороводы, и Пан весело запрыгал; а когда Пиндар сам стал сочинять песни, то даже Пан перестал прыгать, а начал петь гимны Пиндара.
У дверей стоит статуя Реи: можно подумать, что она изваяна, живопись здесь настолько уподобилась скульптуре, как будто над ней работал резец. Нимфы покрыты капельками свежей росы, словно только что вышли из своих родников, Пан пляшет, как видно, точно соблюдая особый размер, вид у него сияющий и около носа нет нахмуренных морщин.
Пчелы внутри дома суетятся вокруг ребенка, они кормят его медом и втягивают свои хоботки, боясь ужалить его. Они, наверное, прилетели с Гиметта и из "великолепных, прославленных в песнях"... [4] эти слова, я думаю, были внушены Пиндару ими.

---

[1] Архилох — лирический поэт VII в. до н. э., основоположник ямбической поэзии. До нас сохранились лишь отдельные фрагменты его стихов. О насмешливом характере его ямбов позволяет судить легенда о Ликамбе — отце девушки, которую любил поэт. Он отверг сватовство поэта, и Архилох написал против Ликамба столь злобные ямбы, что все три дочери Ликамба, не вынеся позора, повесились.
[2] Дав — образ честного, благородного раба в комедии Менандра «Герой».
[3] Даифант — отец Пиндара.
[4] После этих слов должно следовать название города Афин — это цитата из Пиндара («Олимпийские оды» XIV, 3).

КАЛЛИСТРАТ

Автор: 

Каллистрат

Переводчик: 

Кондратьев С.П.

ОПИСАНИЕ СТАТУЙ. ВАКХАНКА
Не только творенья поэтов или ораторов бывают овеяны священным наитием, нисходящим на их уста по воле богов, но и руки художников бывают охвачены еще большим художественным вдохновением и в экстазе они творят чудесные вещи, полные неземной красоты. Вот и Скопас [1], осененный каким-то наитием, сумел передать статуе ниспосланное ему от богов вдохновение. Почему бы не начать мне рассказ вам с самого начала об этом вдохновенном творении искусства?
Скопасом была создана статуя вакханки из паросского мрамора; она могла показаться живою: камень, сам по себе оставаясь все тем же камнем, казалось, нарушил законы, которые связаны с его мертвой природой.
То, что стояло перед нашими взорами, было собственно только статуей, искусство же в своем подражании ее сделало как будто обладающей жизнью. Ты мог бы увидеть, как этот твердый по своей природе камень, подражая женской нежности, сам стал как будто бы легким, и передает женский образ, когда его женская природа исполнена резких движений. Лишенный от природы способности двигаться, он под руками художника узнал, что значит носиться в вакхическом танце и быть отзвуком бога, низошедшего в тело вакханки.
Созерцая это лицо, безмолвно стояли мы, как будто лишившись дара речи, - так ярко во всякой детали написано было проявление чувства, там, где, казалось, не было места для чувства. Так ясно выражен был на лице вакханки безумный экстаз, хотя ведь камню не свойственно проявленье экстаза; и все то, что охватывает душу, уязвленную жалом безумия, все эти признаки тяжких душевных страданий были ясно представлены здесь творческим даром художника, в таинственном сочетании.
Волосы как бы отданы были на волю зефира, чтобы ими играл он, и камень как будто бы сам превращался в мельчайшие пряди пышных волос. Это было выше всякого понимания, выше всего, что можно представить себе: будучи камнем, этот мраморный образ сумел передать всю легкость волос; послушный искусству художника, он представил кольца свободно вьющихся кудрей; безжизненный камень, казалось, обладал какой-то жизненной силой.
Можно было бы сказать, что искусство само себя превзошло, настолько невероятным было то, что мы видели, но все же мы его видели своими глазами. И руки художник изобразил в движении: она не потрясала вакхическим тирсом, а несла на руках жертвенное животное, как бывает уже при криках "Эвоэ", что служит признаком более сильного экстаза. Это было изображение козы с кожей бледного цвета: даже состояние смерти камень сумел передать нам. Один и тот же материал послужил художнику для изображения жизни и смерти; вакханку он представил перед нами живою, когда она стремится к Киферону, а эту козу уже мертвой. Вакханка в своем неистовстве ее умертвила - и угасла у ней сила жизненных чувств.
Таким образом, Скопас, создавая образы даже этих лишенных жизни существ, был художником, полным правдивости; в телах он смог выразить чудо одушевленных свойств, как Демосфен, который, создавая в своих речах чеканные образы, показал нам в отвлеченных творениях своей мысли и ума почти что живой образ самого слова, силою волшебных чар искусства. И тотчас поймете вы, что стоящая здесь для всеобщего созерцания статуя от природы не лишена даже способности двигаться; она пленяет зрителя и вместе с тем спасает от забвения имя своего творца.

---

[1] Скопас, знаменитый греческий скульптор и архитектор IV в. до н. э. Его работы украшали гробницу Мавзола (мавзолей) в Галикарнассе, считавшуюся одним из семи чудес древнего мира.

ДАФНИС И ХЛОЯ

ДАФНИС И ХЛОЯ НА СБОРЕ ВИНОГРАДА
(II, 102)
Уже осенняя пора достигла полного расцвета, наступило время сбора винограда, и все в полях принялись за работу: кто точила [1] чинил, кто бочки очищал, а кто корзины сплетал; иной хлопотал о коротких серпах, чтоб срезать виноградные грозди, иной - о камне, чтоб давить из гроздей сок, иной рубил сучья сухие, чтобы можно их было ночью зажечь и при огне переносить молодое вино.
Забыв своих коз и овец, Дафнис и Хлоя пришли им на помощь и тоже руки к делу приложили; Дафнис в корзинах таскал виноградные грозди, в точила бросая, давил и по бочкам вино разливал; Хлоя готовила пищу тем, кто виноград собирал, им для питья наливала вино прошлогоднее и обрезала низко растущие грозди: ведь на Лесбосе весь виноград низкорослый, не тянется кверху, по ветвям деревьев не вьется; но низко стелются лозы и, как плющ, ползут по земле: даже ребенку, чьи от пеленок руки только что стали свободны, легко до гроздей дотянуться.
Как бывает всегда на празднике Диониса, когда родится вино, женщины, с окрестных полей приглашенные на помощь, на Дафниса поглядывали и похваливали его красоту, говоря, будто подобен он Дионису; а из более смелых иная Дафниса и целовала и этим его волновала, Хлою же сильно огорчала. Мужчины же, на точилах работавшие, с Хлоей заигрывали; как сатиры перед вакханкой, они скакали, словно обезумев, и клялись, что готовы сделаться овцами, лишь бы она их пасла; и тут уж она веселилась, а Дафнис огорчался. И оба они с нетерпением ждали, чтоб поскорее кончился сбор винограда и они бы вернулись к привычным местам и вместо буйного крика слушали звуки свирели, блеяние коз и овец. Когда ж через несколько дней был уже собран весь виноград, бочки вином молодым налиты и уж не было больше нужды в таком множестве рук, вновь Дафнис и Хлоя погнали свои стада на луга. И, полные радости, они преклонились перед нимфами, им в дар принося виноградные грозди на лозах, сбора начатки. И в прежнее время ни разу не проходили они мимо нимф без внимания: всегда пастьбу начиная, к ним с мольбой обращались, и, с пастьбы возвращаясь, пред ними они преклонялись. И всегда им что-нибудь в дар приносили: или цветок, или плод, или зеленую ветвь, или молоком возлиянье совершали. За это потом они были с избытком богинями вознаграждены. Тогда же, словно щенята, спущенные с цепи, они прыгали, на свирели играли, песни распевали, с козлами, с баранами бодались.

ЗИМА
(III, 3-6)
Наступила зима, и была она для Дафниса с Хлоей горше самой войны. Внезапно выпал глубокий снег, завалил все дороги, а всех поселян запер в домах. Бурно потоки низвергались; льдом покрывшись, замерзла вода; деревья поникли, словно надломленные; под снегом скрылась земля и видна была только возле ключей и ручьев. Уже никто не гнал своих стад на пастбища, никто не показывал носа за дверь, но, разведя огонь, лишь только запоют петухи, одни лен прясть начали, козью шерсть другие сучили, иные птичьи силки мастерили. В эта время только одна забота была: в ясли мякины на корм быкам подложить, в стойла козам и овцам - веток с листвой, свиньям в закуты - разных сортов желудей.
Все поневоле дома сидели; землепашцы и пастухи - те были рады, что хоть на короткое время свободными стали они от трудов: по утрам хорошо они ели, долго и крепко спали, так что зима, на их взгляд, была куда слаже и лета, и осени, даже и самой весны. А вот Хлоя и Дафнис, вспоминая минувшие радости, как они целовались, как обнимались, вместе как пили и ели, теперь проводили печально бессонные ночи и ждали весенней поры, как ждут воскресенья из мертвых. Огорчались они, даже сумку увидя, когда под руку им попадалась: из нее ведь, бывало, вместе пищу они вынимали; или - подойник, - ведь из него вместе пили; или свирель, без вниманья лежащую, дар любви. Нимфам молились они и Пану - их от этих мучений избавить просили и вновь показать и им, и стадам их горячее солнце. Но, молясь, в то же время они средство придумать старались, как бы вновь увидеться друг с другом. Но Хлоя вовсе выхода не видела, да и придумать ничего не могла: та, что считалась ей матерью, всегда была с нею, она учила ее чесать шерсть, крутить веретена и то и дело о свадьбе ей поминала. Дафнис уже был свободен и на выдумки более ловок, чем девушка; потому он придумал хитрость такую, чтоб Хлою увидеть.
Перед двором Дриаса, у самого забора, давно уж росли большие два мирта и плющ: мирты стояли близко один от другого, а между ними вился плющ; раскинув, как виноградная лоза, свои побеги на оба мирта, листвой своей густо сплетенной подобье пещеры он создал, и крупные ягоды, будто виноградные грозди, висели на нем. Потому-то здесь собиралось много зимующих птиц-ведь нищи им зимой не хватало; много тут было черных и серых дроздов, были дикие голуби, были скворцы и разные прочие птицы, что ягоды плюща любят клевать. Будто бы ради охоты на этих птиц и пошел сюда Дафнис, а чтоб всякий ему поверил, набрал в сумку медовых лепешек и с собой захватил птичий клей и силки. Расстоянье было не более десятка стадиев, зато снег, еще не расстаявший, много труда и препятствий ему доставлял; но нет для любви пути непроходимого - пусть пролегает он чрез огонь или воду, иль скифские даже снега.
Бегом добежав до двора Дриаса, с ног стряхнувши весь снег, он расставил силки и клеем намазал длинные ветки. Так он сидел, с волненьем и птиц поджидая и Хлою. Что до птиц, то многое множество их прилетело, и ловить их было легко, так что пришлось ему немного потрудиться, их собирая, убивая и перья ощипывая...

САД ЛАМОНА
(IV, 1-3)
Из Митилены пришел один раб, тому же хозяину принадлежавший, что и Ламон, и сообщил, что незадолго до сбора винограда хозяин хочет приехать сюда посмотреть, не нанес ли его полям какого вреда набег метимнейцев. Уже лето кончалось, и осень приближалась, и готовил Ламон своему господину такой прием, чтоб душа его радовалась. Он ручьи очищал, чтоб вода была чистая, вывез навоз со двора, чтоб тяжелый запах хозяина не раздражал, а за садом ухаживал, чтоб был он прекрасен на вид.
И верно, прекрасен был сад у него и на царский похож. Растянулся он на целый стадий, лежал на месте высоком, а шириною был плетра четыре. Сравнить его можно с лугом широким. Были в нем всякого рода деревья: яблони, мирты, груши, гранаты, фиги, маслины; виноградные лозы высоко вились по грушам и яблоням, и зрелые грозди чернели, как будто с плодами соревнуясь. Такие-то были там деревья плодовые. Но были и кипарисы и лавры, платаны и сосны; на них вместо лоз виноградных плющ вился. Большие пучки его ягод темным цветом своим были похожи на виноградные грозди. Деревья плодовые в середине сада росли, словно под чьей-то охраной. А вокруг них стояли деревья, плодов не дающие, будто стена, руками людей воздвигнутая. Все это место было терновой изгородью обнесено. Было все разделено и размерено в точном порядке, и ствол от ствола на равном был расстоянье, а наверху ветви сходились друг с другом, переплетаясь листвою. И то, что сделала природа, казалось, создано было искусством. Здесь были и грядки цветов; одни цветы рождены землею, другие - искусства творенье: розы, лилии и гиацинты - дело рук человека, а первоцветы, фиалки, нарциссы растила земля сама. Летом была здесь тень, весной - цветы, осенью - плоды, и в каждую пору года негою полнилось все.
Отсюда была хорошо равнина видна, и можно было разглядеть пастухов, пасущих стада, хорошо были видны и море и мореходы, мимо плывущие. И это тоже не мало прелести саду придавало; а в самой его середине, где длина и ширина его пополам разделялись, был Диониса храм и алтарь, ему посвященный. Плющ обвивал алтарь, а виноградные лозы - самый храм. Внутри же храма изображена была жизнь бога: Семела рождающая, Ариадна засыпающая, Ликург, в цепи закованный, Пенфей, на клочья растерзанный. Были тут и индийцы побежденные, и тирренцы, в рыб превращенные [2]. И везде сатиры, точила топчущие, везде вакханки пляшущие. И Пана тут не забыли: сидел он на скале, на свирели играя, как будто под песню его и сатиры точила топтали и вакханки плясали.

---

[1] Точило — устройство для выжимания сока из винограда.
[2] «Индийцы побежденные и тирренцы, в рыб превращенные», — мифы рассказывают о победоносном шествии Диониса. на Восток, о том, как ему покорилась даже далекая Индия. В рыб были превращены моряки–пираты, решившие схватить Диониса и продать его в рабство. Тиррения, или Этрурия, — область в Италии.

ПОВЕСТЬ О ЛЮБВИ ХЕРЕЯ И КАЛЛИРОИ

ЛЮБОВЬ И ПОМОЛВКА
(I, 1)
Гермократ, сиракузский стратег, знаменитый победитель афинян [1] имел дочь, Каллирою по имени, девушку замечательную, гордилась которою вся Сицилия. Ибо не человеческой, а божественной была она красоты, не красоты даже нереиды, или какой-нибудь нимфы гор, а красоты самой Афродиты-девы. Повсюду бежала об ее наружности слава, и стекались женихи в Сиракузы к ней, властители и сыновья тираннов, и не из одной лишь Сицилии, но и из Италии и из Малой Азии.
Но возжелал, однако, Эрот связать ее узами брака по собственному выбору.
Каким скульпторы и живописцы изображают нам Ахиллеса, Нирея [2], Ипполита или Алкивиада, таким выглядел и выдававшийся среди всех сиракузян красотой своей юный Херей, отец которого Аристон по важности положения занимал в Сиракузах второе после Гермократа место. Между Аристоном и Гермократом существовало давно политическое соперничество, так что породниться готовы были они с кем угодно, только бы не друг с другом. Но любит Эрот борьбу и тешится он такими удачами, какие происходят вопреки ожиданиям. И вот какой подстерег он случай. Было народное празднество Афродиты, и почти все женщины направились в храм, куда и Каллирою, до той поры никуда еще не выходившую, повела мать по приказу отца, велевшего дочке пойти поклониться богине. А сияющий, словно звезда, возвращался как раз в это время к себе Херей после гимнастических упражнений: как золото на серебре, играл на его лучезарном лице румянец Палестры. Случайно, на одном из поворотов узкого переулка, Каллироя и Херей столкнулись друг с другом, так как их встречу нарочно устроил бог с тою целью, чтобы они увидели один другого. И мгновенно оба они обменялись любовным чувством: красота встретилась здесь с благородством.
Получив ранение, домой шел Херей, еле двигаясь, подобясь смертельно раненному на войне храбрецу, который стыдится упасть, но дольше держаться на ногах уже не в состоянии, девушка же припала к стопам Афродиты и сказала, целуя их:
Владычица, дай мне в мужья того, кого ты же и показала мне.
Наступила ужасная для обоих ночь: огонь разгорался в них все сильнее. Мучительнее, однако, страдала девушка, вынужденная молчать из страха выдать себя. Херей же, гордый и честный юноша, решился, когда стало хиреть его тело, объявить родителям, что он влюблен и что он не выживет, если не добьется женитьбы на Каллирое.
Вздохнул отец, услышав эти слова:
- Итак, - сказал он, - я теряю тебя, мой сын! Ясно же, что Гермократ, располагающий таким великим множеством богатых и царственных женихов, - никогда своей дочери за тебя не выдаст. Нечего тебе и пытаться: иначе нам угрожает нарваться на оскорбление.
Отец продолжал уговаривать сына, а у сына все сильнее разгорался его недуг, мешавший ему даже выходить на привычные занятия: тосковал по Херею без него как бы опустевший гимнасий. Молодежь любила Херея и, наконец, дозналась причины его болезни.
Всех тогда охватила жалость к прекрасному мальчику, погибавшему от страданий благородной души своей.
Приблизилось очередное народное собрание, и сошедшийся на него народ одно только и кричал:
- Доблестный Гермократ, великий стратег, спаси Херея! То будет лучшим твоим трофеем! Гражданство выступает сегодня сватом достойных друг друга жениха. и невесты.
Кто взялся бы описать это народное собрание, демагогом [3] которого был Эрот? Любивший отчизну свою Гермократ не смог ответить отказом на просьбы города. Когда же дал он свое согласие, народ бросился вон из театра [4], и молодые люди пошли к Херею, начальство же и члены городского совета направились вслед за Гермократом. К дому невесты приблизились сиракузские женщины, явившиеся проводить ее к ее жениху, и по всему городу раздалось пение свадебных песен, улицы наполнились венками и светочами [5], окропились вином и благовониями наружные двери домов. Для сиракузян то был день еще большей радости, чем праздничный день победы [6].
Девушка же, ничего о происшедшем не знавшая, лежала на своей постели, накрывшись с головой платком, и молча плакала. Но приблизилась няня к ее кровати и сказала ей:
- Дитятко, встань! Наступил всем нам желанный день: за тобой пришел город вести тебя к жениху.

Дрогнули ноги тогда у нее и сердце застыло [7].

Не ведала ведь она, за кого выдают ее замуж. Пропал у нее тотчас же голос, перед глазами разлился мрак, и она почти что лишилась жизни: окружавшие принимали это за проявление чувства стыдливости. Но только успели ее нарядить служанки, как родители, оставив толпу за дверью, ввели в комнату к девушке ее жениха. Херей бросился к Каллирое и принялся целовать ее, Каллироя же, узнав любимого, вновь просияла вся, как вспыхивает в потухающей лампе свет, если подлить в нее масла, и красота ее возросла. Когда же вышла она к народу, охватило всю толпу изумление, такое же, в какое ввергнуты были бы те охотники, которым в пустынной местности предстала бы Артемида. Многие из присутствующих встали перед ней даже на колени. Дивились все Каллирое и все прославляли Херея. Такою представляют поэты и свадьбу Фетиды на горе Пелионе. Но, как там, говорят, Эрида, так некое выискалось и здесь завистливое божество.

СПАСЕНИЕ ХЕРЕЯ
(IV, 3)
Полихарм начал свой рассказ:
- Оба мы, двое узников, родом из Сиракуз. Он - по известности, богатству и красоте первый в Сицилии юноша, я же, хотя и бедняк, являюсь товарищем его и другом. Мы расстались с родителями, покинув отечество: я выехал ради него, а он ради своей жены, Каллирои по имени, которая была им. пышно погребена, так как он считал ее мертвой. Но проникшие в ее могилу грабители застали ее живой и продали ее в Ионию. Это открыл нам пытаемый перед народом Ферон-разбойник. Город сиракузян отправил тогда триеру с послами на поиски женщины, и эту-то, стоявшую на якоре у них триеру варвары ночью сожгли. Большую часть людей они перерезали, а меня и моего друга связали и продали сюда. Постигшее нас несчастье мы с ним сносили разумно, но некоторые другие из числа таких же, как и мы, колодников, люди, нам неизвестные, разбили свои оковы и совершили убийство, и нас всех повели по твоему приказу на крест. Друг мой, и умирая, не бросал упреков своей жене, я жене мопне вспомнить о ней и не назвать ее виновницей наших бедствий, так как мы из-за нее-то и выехали из Сиракуз.
Еще продолжал Полихарм говорить, как Митридат громко вскрикнул:
- Ты говоришь о Херее?
- Да, о нем, моем друге, - ответил Полихарм.
- Но я умоляю тебя, владыка, - так добавил он, - прикажи палачу и распять нас рядом друг с другом.
В ответ на рассказ Полихарма последовали рыдания и слезы, а Митридат всех направил к Херею, чтобы успеть задержать его кончину. Посланные нашли остальных уже убитыми, Херей же лишь поднимался на крест. Еще издали люди принялись кто что кричать:
- Пощади!
- Спускайся!
- Не прикалывай!
- Отпусти!
Палач приостановился, и Херей, с горечью в сердце, начал сходить с креста: радостно было ему расставаться с тяжелой жизнью и с несчастной своей любовью. Его повели, а Митридат вышел к нему навстречу, обнял его и сказал:
- Брат мой и друг! Своим, правда мужественным, но очень несвоевременным, молчанием ты едва меня не погубил, чуть было не заставив меня совершить нечестивый поступок!
Незамедлительно Митридат отдал распоряжение слугам отвести Херея и Полихарма в баню, залечить их тела, а после бани одеть в дорогие греческие хламиды, сам же созвал знакомых и принес богам жертвы за спасение Херея. За столом много пили, было весело, радостно и не чувствовалось недостатка ни в чем, что дает наслаждение сердцу. Пир затягивался, и разгоряченный вином и любовью Митридат, обратившись к Херею, сказал:
- Не за оковы твои и не за твой крест жалею тебя я, Херей, а за то, что ты лишился такой жены.
Удивившись, Херей воскликнул:
- А где же ты видал мою Каллирою?
- Уже больше не твою, - заметил ему Митридат, - а законную жену Дионисия Милетского: есть у них и ребенок.
Этого Херей не выдержал. Он бросился к Митридату и, обняв колени его, сказал ему:
- Умоляю тебя, владыка, верни мне обратно мой крест. Вынуждая меня после такого сообщения жить, ты меня подвергаешь еще более жестокой пытке, чем крест. Неверная Каллироя! Нечестивая женщина! Из-за тебя был я продан в рабство, искапывал землю, нес крест, отдан был в руки палачу, а ты, пока я находился в оковах, жила в неге и выходила замуж. Но мало тебе было стать при жизни Херея женой другого: ты сделалась еще и матерью!
Все начали плакать, и закончился пир печально. Радовался по поводу происшедшего один только Митридат: он надеялся, что для него открывается возможность и разговаривать о Каллирое и даже как-то в ее пользу действовать под предлогом помощи другу.
- Разойдемся пока, - сказал он, - уже наступает ночь. А завтра на свежую голову давай вместе об этом подумаем. Дело требует тут для своего обсуждения немало времени.
С этими словами Митридат встал из-за стола и, отпустив гостей, ушел на покой в свою обычную комнату. Для молодых же сиракузян он отвел изысканнейшее помещение и особых приставил к ним слуг.

---

[1] Гермократ — крупный исторический деятель конца V в. до н. э. Будучи в Пелопонесскую войну стратегом сиракузской армии, он одержал в 413 году морскую победу над афинянами, почти полностью истребив в водах сиракузской гавани сильный афинский флот.
[2] Прославленный своей красотой один из греческих молодых героев, бившимся под стенами Трои. «Смертный прекраснейший всех, после дивного мужа Пелида» (т. е. после Ахиллеса), так сказано о нем в «Илиаде» (II, 674).
[3] Демагог — оратор и руководитель в народном собрании.
[4] Местом народных собраний обычно был театр.
[5] Венки из живых цветов и горящие факелы — необходимая принадлежность обрядов античной свадьбы.
[6] Автор имеет в виду все ту же победу Гермократа над афинским флотом в 413 г. до н. э.
[7] «Илиада», XXI, 114: часто встречающаяся в гомеровской поэзии формула эпического описания страха.

ЭФИОПИКА

СОСТЯЗАНИЕ В БЕГЕ
(IV, 1-4)
На другой день пифийские игры кончались, но игры молодой четы разгорались все больше - думается мне, сам Эрот стал распорядителем, настойчиво желая посредством этих двух борцов, которых он сопряг, показать, что величайшее из состязаний свойственно лишь ему.
Вот что произошло. Зрительницей была Греция, а награды присуждались амфиктионами. Когда прочие состязания - бег, сплетение в борьбе и различные приемы кулачного боя - были торжественно закончены, глашатай, наконец, прокричал:
- Пусть выйдут тяжеловооруженные.
Храмовая служительница Хариклия тотчас заблистала на конце стадиона, против своей воли придя туда в угоду отеческому обычаю.
Впрочем, мне кажется, она, вероятно, надеялась где-нибудь увидеть Феагена. В левой руке у. нее был зажженный факел, а правой держала она перед собой пальмовую ветвь.
Появившись там, Хариклия заставила обернуться к себе всех зрителей, но взор Феагена нашел ее раньше, чем чей бы то ни было. Любящий зорко видит то, о чем тоскует. Феаген заранее знал, что Хариклия должна прийти, и внимательно подстерегал это мгновение. Он не был в силах даже смолчать и, обратившись ко мне - он нарочно сидел вблизи меня, - сказал:
- Так вот она, Хариклия!
Я стал советовать ему сдержаться.
2. На вызов глашатая вышел великолепно вооруженный человек, заносчивый и считавший только себя одного знаменитым: он уже раньше бывал увенчан во многих состязаниях и теперь не имел противника, так как никто, думаю я, не решился бы состязаться с ним. Амфиктионы чуть было не отослали его прочь: закон не позволяет присудить венок тому, кто не участвовал в состязании. Но он стал требовать, чтобы всякий желающий был вызван глашатаем на состязание. Распорядители дали такое приказание, и глашатай пригласил выступить желающих.
Феаген и говорит мне:
- Он меня зовет.
На мое замечание: "Что это ты говоришь?" - Феаген сказал:
- Так оно и следует, отец мой. Раз я здесь, то на моих глазах никто другой не получит победной награды из рук Хариклии.
- А неудачу, - спросил я, - и возможный позор ты ни во что не ставишь?
- Кто же, - ответил он, - так безумно жаждет видеть Хариклию и приблизиться к ней, чтобы опередить меня в беге? Кого ее вид может так окрылить и увлечь ввысь? Разве ты не знаешь, что и Эрота окрыляют художники, намекая на подвижность одержимых им? Если к сказанному нужно прибавить похвальбу, то никто до сих пор не мог похвастать, что превзошел меня в быстроте ног.
3. Так он сказал и вдруг вскочил. Выйдя на середину, Феаген сообщил свое имя, указал свое происхождение и получил по жребию место для бега. Облачившись в полное вооружение, он стал у загородки, тяжело переводя дух и с нетерпением ожидая трубного знака.
Это было величественное и замечательное зрелище: таким изображает Гомер Ахилла, подвизающегося в бою у Скамандра. Вся Греция пришла в движение от такого неожиданного зрелища и желала победы Феагену, словно каждому предстояло самому состязаться. Ведь красота как-то располагает к себе созерцающих ее.
Хариклия тоже была взволнована в высшей степени, и, все время наблюдая за ней, я видел, что она всячески менялась в лице. Наконец, глашатай во всеуслышание объявил имена состязующихся, провозгласив:
- Аркадиец Ормен и фессалиец Феаген.,
Канат был опущен, и бег начался. За ним едва можно было уследить глазами. Девушка уже не могла оставаться спокойной: ее шаги дрожали, ноги скакали; как будто ее душа, думается мне, порывалась вместе с Феагеном и усердно бежала с ним. Зрители напряженно ждали исхода и были полны беспокойства, а я еще более, так как и вообще решил заботиться о нем, как о сыне.
- Нет ничего удивительного, - промолвил Кнемон, - что Хариклия беспокоилась, присутствуя там и видя этот бег, раз даже я сейчас боюсь за Феагена. Прошу тебя, скажи скорее, был ли он провозглашен победителем?
4. - Феаген добежал, Кнемон, до середины стадиона, оглянулся, бросил на Ормена презрительный взгляд, поднял вверх щит и, выпрямив шею и устремив всецело взор на Хариклию, понесся, как стрела, к цели и опередил аркадийца на много саженей - впоследствии этот промежуток был точно измерен. Подбежав к Хариклии, Феаген с силой нарочно падает ей на грудь, словно был не в силах остановиться с разбега. И когда он брал пальмовую ветвь, от меня не укрылось, что он поцеловал ей руку.

---

ЛЕВКИППА И КЛИТОФОНТ

МУЖЕСТВО ЛЕВКИППЫ
(VI, 20-22)
Надеясь на успех в любви, Ферсандр был всецело рабом Левкиппы, а обманувшись в своих надеждах, дал волю своему гневу. Он бьет ее по щекам с такими словами:
- О несчастная, поистине похотливая рабыня, - я все слышал, что ты говорила! Тебе не нравится, что я с тобой говорю, ты не считаешь великим счастьем целовать своего господина, ты еще кривляешься и притворяешься безумной! Ты, мне кажется, уже ходила по рукам: ведь ты любишь прелюбодея! Но если ты не хочешь познать мою любовь, так осознай мою власть.
- Если тебе угодно мучить меня, - сказала Левкиппа, - то я готова подвергнуться мукам, но насилия не потерплю.
И, увидя Сосфена, она обратилась к нему:
- Свидетельствуй и ты, как я отношусь к оскорблениям; ведь ты нанес мне еще большую обиду.
Сосфен, почувствовав стыд, как человек уличенный, говорит:
- Эту женщину, господин мой, следует бить плетьми и подвергнуть тысяче пыток, чтобы научить ее не презирать своего господина.
21. - Послушайся Сосфена, - говорит Левкиппа, - он даст тебе хороший совет, ставь орудия пытки! Несите колесо: вот руки, тяните их! Несите бичи: вот спина - бейте! Добудьте огонь: вот тело - жгите! Несите и железо: вот кожа - режьте! Борьбу необыкновенную увидите вы: против всех пыток борется женщина одна и побеждает все! И ты называешь Клитофонта прелюбодеем, когда ты сам прелюбодей? И ты не боишься, скажи мне, своей Артемиды, ты подвергаешь насилию деву в городе Девы? Владычица, где твои стрелы?
- Ты дева? -сказал Ферсандр. - О дерзость, о смех! Дева, после того, как ты переночевала с пиратами? Евнухами были для тебя пираты? Или это было убежище философов? Или никто из них не имел глаз?
22. - Осталась ли я девой после Сосфена, - говорит Левкиппа, - спроси об этом самого Сосфена; он, действительно, был для меня разбойником; те были более сдержанны, чем вы, и никто из них не был таким насильником; а раз вы так поступаете, то здесь подлинно вертеп! И вы не стыдитесь делать то, на что не дерзнули даже разбойники? Ты, сам того не замечая, доставил мне еще большую похвалу своим бесстыдством; если теперь, в своем безумии, ты убьешь меня, то будут говорить: "Левкиппа - девушка после разбойников, девушка и после Херея, девушка и после Сосфена". Но это еще скромная похвала, а величайшая похвала - она остается девушкой после Ферсандра, более необузданного, чем разбойники; так как он не мог насильно овладеть ею, то убил ее! Итак, вооружись, возьми бичи, колесо, огонь, железо, пусть выступит с тобой в поход и твой советчик Сосфен! Я же не вооружена, нахожусь в одиночестве, и вдобавок женщина. Одно у меня оружие - свобода, которая ударами не выбивается, железом не вырезается, огнем не выжигается. От нее я никогда не откажусь; если даже ты будешь жечь меня, то найдешь, что и огонь для меня не так горяч!

СПАСЕНИЕ КЛИТОФОНТА
(VII, 12-16)
12.... Меня заковали, сняли с тела одежду, подвесили на дыбе; палачи принесли плети, другие петлю и развели огонь. Клиний испустил вопль и стал призывать богов, - как вдруг на виду у всех подходит жрец Артемиды, увенчанный лавром. Его приближение служит знаком прибытия торжественного шествия в честь богини. Когда это случается, должно воздерживаться от казни в течение стольких дней, пока не закончат жертвоприношения участники этого шествия. Таким-то образом я был тогда освобожден от оков. Предводителем шествия был Сострат, отец Левкиппы: византийцы одержали победу в войне с фракийцами благодаря явному заступничеству Артемиды. Поэтому они решили послать богине жертвоприношение в благодарность за помощь. Кроме того, богиня особо предстала Сострату в ночи. Это видение знаменовало, что дочь свою он обретет в Эфесе, а также и сына своего брата.
13. В это же время и Левкиппа, увидев, что двери ее комнаты открыты и что Сосфена нет, стала озираться, не стоит ли он за дверьми. Когда выяснилось, что его нет нигде, она приободрилась опять, как уже вошло у нее в привычку, стала надеяться.
Воспоминание о том, как нередко, вопреки ожиданию, к ней приходило спасение, увеличивало ее надежду и в настоящих опасных обстоятельствах. Она решила воспользоваться счастливой случайностью.
Поблизости от деревни находилось святилище Артемиды. Левкиппа подбежала к нему и там укрылась. Издревле храм этот был недоступен для свободнорожденных женщин и предназначался только для мужчин и девушек. Если женщина вступала в этот храм, наказанием ей была смерть, за исключением рабыни, жалующейся на своего господина. Она может прибегнуть с мольбами к богине, а власти производят суд над ее господином и над ней. Если господин ничем ее не обидел, он получает обратно свою служанку, принеся клятву, что не будет мстить за побег. Если признают, что служанка права, то она остается там в качестве божьей рабыни. Лишь только Сострат пригласил жреца пойти вместе с ним прекратить судебные дела, в святилище вбежала Левкиппа; еще немного, и она встретилась бы там со своим отцом.
14. Когда я был освобожден от пытки и судьи разошлись, вокруг меня собралась шумная толпа: одни меня жалели, другие богов призывали, третьи меня расспрашивали. Бывший там Сострат всматривается в меня и вдруг узнает. Ведь, как я сказал в начале своего повествования, он некогда был в Тире на Геракловых празднествах и провел там много времени задолго до нашего побега. Поэтому он сразу узнал мой облик, - благодаря сновидению, он естественно надеялся, что найдет нас. Он подошел ко мне:
- Да это Клитофонт! Но где же Левкиппа?
Я, узнав его, упал на землю. Присутствующие рассказали ему, в чем я себя обвинял. Испустив вопль и ударяя себя по голове, Сострат стал топтать меня и чуть не выбил мне глаза. А я не пытался противиться и подставлял свое лицо оскорблениям. Но Клиний, подойдя, воспрепятствовал ему и стал его утешать, говоря:
- Что ты делаешь, зачем понапрасну рассвирепел против юноши, который больше тебя любит Левкиппу: ведь он шел на смерть, так как думал, что она умерла.
И многое другое говорил Клиний, утешая Сострата. А тот стонал, взывая к Артемиде:
- Для того ли, владычица, привела ты меня сюда! Вот к чему твоих слов вещание! А я-то поверил твоим видениям и надеялся у тебя найти свою дочь! Прекрасный же дар ты мне послала. Я нашел убийцу моей дочери у тебя!
Клиний, услышав о посланном Артемидою сновидении, обрадовался и говорит:
- Мужайся, отец! Артемида не лжет. Жива твоя Левкиппа, верь моему вещему слову. Разве ты не видишь, что Артемида спасла Клитофонта, когда он почти уже висел на дыбе?
15. В это время бегущий изо всех сил храмовой служитель приближается к жрецу и говорит во всеуслышание:
- Какая-то дева, чужестранка, укрылась в храме Артемиды.
Я окрылился надеждой, услышав это, поднимаю глаза и начинаю возвращаться к жизни. Клиний воскликнул, обращаясь к Сострату:
- Верным было мое вещее слово, отец!
Вместе с тем он спросил вестника:
- Красива ли эта девушка?
- Другой такой, - ответил тот, - я не видывал: она уступает лишь одной Артемиде.
При этих словах я вскакиваю и восклицаю:
- Это ты говоришь о Левкиппе!
- Ну да, - ответил он, - она сказала, что ее так зовут, что ее родина Византия, а отец -Сострат.
Клиний всплеснул руками, издавая радостные восклицания, Сострат от радости лишился чувств. А я, несмотря на оковы, вскочил и, словно брошенная стрела, полетел к святилищу. Стража гналась за мною, думая, что я от нее убегаю, и кричала всем встречным, чтобы меня хватали. Но ноги мои были в тот миг окрыленными. Едва удалось задержать мой неистовый бег. Подбежала стража, пытаясь меня бить, но теперь я уже храбро оборонялся. Все же они поволокли меня в темницу.
16. В это время подошли Клиний с Состратом. Клиний закричал:
- Куда вы ведете этого человека? Он не совершил того убийства, за которое осужден.
Сострат со своей стороны подтвердил это и указал, что он отец той, которая будто бы убита. Присутствующие, узнав в чем дело, возблагодарили Артемиду, окружили меня и не позволяли вести в темницу. Стража же говорила, что она не в праве отпустить человека, осужденного на смертную казнь, пока, наконец, по просьбе Сострата, жрец не поручился за меня и за то, что он доставит меня властям, когда это потребуется. Таким-то образом я освободился от оков и как можно поспешнее устремился к святилищу. Сострат мчался за мной по пятам - не знаю, была ли его радость подобна моей. Но все же бег человека не так быстр: его опережает полет молвы. Так и тогда молва предупредила нас, известив Левкиппу обо всем: о Сострате и обо мне. Завидев нас, Левкиппа выскочила из храма, обняла отца, но взоры ее были направлены на меня. Я остановился, сдерживая, из уважения к Сострату, мой порыв к Левкиппе, и только все смотрел на нее. Так глаза наши приветствовали радостно друг друга.

---

РАЗНЫЕ ИСТОРИИ>

II, 14. О ТОМ, КАК КСЕРКС ПОКЛОНЯЛСЯ ПЛАТАНУ
Смешно, что тот самый Ксеркс, который презирал море и землю, творения божества, пролагая для себя новые дороги и совершая неслыханные плавания [1], поклонялся платану и воздавал почитание этому дереву. Говорят, что однажды в Лидии, увидя великолепно разросшийся платан, он без всякой надобности остался там на целый день, раскинув лагерь в уединенной местности возле платана. Мало того, он надел на него роскошные уборы, украсил ветви ожерельями и запястьями и оставил при нем охранника, словно надзирателя и стража при любимом существе. Но стало ли дерево от этого лучше? Посторонние украшения, чуждые его природе, висели сами по себе, ничего не прибавляя к его красоте. А красота дерева в том, чтобы ветви его были сильными, листва густою, ствол крепким, корни глубокими, тень просторной, чтобы его овеивал ветер, чтобы времена года сменяли друг друга и чтобы вода питала его из почвы и орошала его с небес. А ксерксовы одеяния, варварское золото и все остальные приношения не нужны ни платану, ни любому другому дереву.

II, 25. О ТОМ, ЧТО ШЕСТОЙ ДЕНЬ ФАРГЕЛИОНА БЫЛ У ЭЛЛИНОВ СЧАСТЛИВЫМ
Говорят, что в шестой день месяца фаргелиона [2] совершилось много хорошего как для афинян, так и для многих других. Например, в этот день родился Сократ; в этот же день были разбиты персы, афиняне же приносят Артемиде Агротере триста коз во исполнение обета Мильтиада [3]. В шестой день начальной недели этого месяца произошла, говорят, битва при Платеях, в которой победили эллины, а то сражение, о котором я упомянул раньше, было при Артемисии. Как известно, тот же самый день подарил эллинам и победу при Микале, если только действительно победы при Платеях и при Микале были одержаны одновременно. Александр Македонский, сын Филиппа, в шестой день начальной недели перебил многое множество варваров, окончательно разгромив Дария; по общему мнению, все это случилось в том же месяце. Полагают, что и сам Александр в этот же день и родился и умер.

II, 28. ОТКУДА ПОШЕЛ БОЙ ПЕТУХОВ
После победы над персами афиняне постановили законом, чтобы раз в год в театре всенародно происходили петушиные бои. Я расскажу, какова была причина этого постановления. Когда Фемистокл выводил ополчение против варваров, ему попались на глаза дерущиеся петухи. Не оставив этого без внимания, он остановил войной и сказал им: "Смотрите, они ведь не за отечество, не за отеческих богов, не за могилы предков идут на муки, не ради славы, не ради свободы, не ради детей своих, но для того лишь, чтобы не уступить друг другу и не оказаться побежденными". Этими словами он придал бодрости афинянам. Знаменье же, воодушевившее их на подвиги, он захотел сохранить в памяти на тот случай, если повторятся подобные события.

II, 40. ОБ ОТВРАЩЕНИЙ ЖИВОТНЫХ К ВИНУ И ОБ ИХ ОПЬЯНЕНИИ
Все дикие животные испытывают отвращение к вину, в особенности же те из них, которые пьянеют, объевшись виноградных, косточек или давленого винограда. Вороны, а также собаки становятся пьяными, когда поедят так называемой винной травки. Слон теряет, напившись вина, свою силу, а обезьяна свою ловкость, и их бывает очень легко поймать.

III, 1. ОПИСАНИЕ ТЕМПЕЙСКОЙ ДОЛИНЫ
Изобразим и опишем словами так называемую Темпейскую долину в Фессалии: ведь надо признать, что и слово, если есть в нем сила выразительности, может представить взору все, что угодно, не хуже, чем искуснейшие живописцы.
Есть местность между Олимпом и Оссою. Эти горы очень высоки, и разделены они словно самими богами. Между ними и находится долина, длина которой достигает сорока стадиев, а ширина - кое-где плефра [4], а кое-где немного больше. Посредине протекает Пеней; остальные речки, впадая в него, приносят ему свою воду и превращают Пеней в большую реку.
Многообразна и различна привлекательность этого места, и произвела ее не рука человека, а сама природа: как видно, только к красоте стремилась она, когда творилась эта долина. Плющ, густой и обильный, буйно растет повсюду, наподобие лучшего винограда, обвивая высокие деревья и срастаясь с ними; вьюнок густым покровом взбегает на холм и окутывает скалу: ее даже не видно, перед глазами одна сплошная зелень, услада взора.
А между холмами, в низине, сплошь рассеяны гостеприимные рощи и дубравы, сладостный приют, в жаркую летнюю пору дарящий путнику щедрую прохладу. Из-под земли то и дело пробиваются ключи, и вода их, свежая и приятная на вкус, растекается ручейками; говорят, что этой водой полезно даже умываться, потому что она укрепляет здоровье. Там и тут, услаждая слух, щебечут птицы, многие из них - певчие; идти мимо них легко и приятно, так как это пение развеивает усталость путника.
По обе стороны реки находятся те привлекательнейшие места, зовущие отдохнуть, о которых я уже говорил; посредине же Темпейской долины течет Пеней, медленно и плавно, словно масло. Ближние деревья и свисающие с них ветви образуют над ним густую сень, которая большую часть дня не пропускает солнечных лучей, так что по реке можно плыть в прохладе. Местные обитатели живут между собой дружно, вместе приносят жертвы, сходятся на праздники и попойки. Когда жертвоприношений много, и жертвы предаются всесожжению [5], то их благовоние сопутствует всякому, кто здесь проходит или проезжает.
Такое усердное богопочитание особенно освящает это место. Фессалийцы говорят, что здесь по велению Зевса подверг себя очищению Аполлон Пифийский, когда убил стрелою дракона, охранявшего Дельфы, где тогда было еще прорицалище Земли. Увенчавшись темпейским лавром и взяв десницей ветвь того же лавра, сын Зевса и Латоны пришел в Дельфы и овладел прорицалищем. На том месте, где он возложил на себя венок и отломил ветвь, стоит алтарь. И до сих пор каждый девятый год из Дельфов присылают сюда знатных мальчиков, и один из них бывает архифеором; прибыв в Темпейскую долину, они совершают великолепное жертвоприношение, а потом уходят обратно, сплетя себе венки из того самого лавра, которым некогда венчался бог. Дорога, по которой они следуют, называется пифийской и ведет через Фессалию, Пеласгию и Эту, а затем - через земли энианов, мелийцев, дорян и западных локров. Все эти племена с уважением пропускают их, почитая не меньше, чем тех, кто идет к Аполлону с приношениями от гиперборейцев. Также и на пифийских играх победителям дают венки из этого же лавра.
Вот все, что надо было мне сказать о Темпейской долине в Фессалии.

III, 8. КАК ФРИНИХА ИЗБРАЛИ СТРАТЕГОМ ЗА СОЧИНЕННУЮ ИМ ПЕСНЬ
Афиняне избрали Фриниха [6] стратегом не из-за происков, не из-за знатности рода, даже не из-за богатства, хотя все это нередко имело у них успех и давало человеку преимущество перед остальными. В одной своей трагедии он сочинил для исполнителей пиррихи воинственную песню с подобающим напевом, и пленив этим слушателей, имел такой успех, что его тут же избрали стратегом в надежде, что он будет вести войну с успехом и пользой, сумев сочинить в драме песню и музыку, достойную вооруженных мужей.

III, 17. О ТОМ, ЧТО ФИЛОСОФИЯ НЕ ЧУЖДА ПОЛИТИКЕ, И МНОГИЕ ФИЛОСОФЫ ПРАВИЛИ ГОСУДАРСТВАМИ
Философы также занимались политикой, и вовсе не проводили жизнь в бездействии, занимаясь только совершенствованием своего духа. Залевк наладил государственные дела в Локрах, Харонд - в Катане, а после изгнания из Катаны - в Регии. Тарентинцам помогал Архит [7], афинянам - Солон. Биант и Фалес принесли много пользы ионянам, Хилон - лакедомонянам, митиленянам Питтак, родосцам Клеобул [8]. Анаксимандр управлял милетским поселением в Аполлонии. Ксенофонт был хорошим воином и отличным полководцем: когда он участвовал в походе Кира, Кир и его спутники погибли, и необходимо было назвать человека, который смог бы спасти эллинов и вывести их обратно на родину, то таким человеком оказался он. Платон, сын Аристона, вернул в Сицилицию Диона и обращенными к нему советами у. поучениями низверг тираннию Дионисия [9]. Сократу не нравился афинский государственный строй, ион считал демократию тиранническим и монархическим правлением; поэтому он не допустил афинян голосовать предложение о казни десяти стратегов, но не принял участия и в преступлениях тридцати тираннов; а когда нужно было сражаться за отечество, он был безупречным воином; так, он сражался при Делии, при Амфиполе и при Потидее. Аристотель вновь поставил на ноги свою родину, которая была не только брошена на колени, но, так сказать, повержена ниц. Деметрий Фалерский [10] с великой славой правил Афинами, пока его не изгнала обычная злоба афинян; он же руководил составлением законов у Птолемея в Египте. А кто может отрицать, что философами были Перикл, сын Ксанфиппа, Эпаминонд, сын Полимнида, Фокион, сын Фока, Аристид, сын Лисимаха, Эфиальт, сын Софонида, или позже Карнеад и Критолай? [11] Двое последних прибыли в Рим с посольством от афинян и добились для них спасения; они так сумели устыдить сенаторов, что те говорили: "Афиняне прислали этих послов, чтобы не упросить, а заставить нас выполнить их желание". По моему мнению, политиком был и Персей [12], воспитавший Антигон, и Аристотель, занимавшийся философией с юным Александром, сыном Филиппа, и знаменитый пифагореец Лисис, который воспитал Эпаминонда. Таким образом, если кто скажет, что философы - бездельники, это будет пошлостью и глупостью. А я бы из кожи лез, чтобы достичь такого безделья и такого миролюбия, как у них.

III, 36. ПОЧЕМУ АРИСТОТЕЛЬ ПОКИНУЛ АФИНЫ
Когда Аристотель покинул Афины [13] из боязни попасть под суд, его спросили [14], как ему понравились Афины, и он ответил: "Они прекрасны, нов них ,,Груша зреет на груше и смоква на смокве‟..." [15], - имея в виду сикофантов. А на вопрос, почему он покинул Афины, он сказал: "Я не хотел, заставлять афинян дважды грешить против философии", - намекая на участь, постигшую Сократа, и на опасность, грозившую ему самому.

III, 45. ОРАКУЛ, ПОЛУЧЕННЫЙ ФИЛИППОМ
Говорят, что Филиппу в беотийском храме Трофония [16] выпал оракул: "берегись колесницы". Из страха перед этим вещанием он, по преданиям, с тех пор не всходил на колесницу. Есть два предания об этом. Одно рассказывает, что у меча Павсания, которым он поразил Филиппа, была рукоять слоновой кости с резным изображением колесницы; другое - что он был заколот, когда объезжал болото возле Фив, называемое Колесничным. Первый рассказ широко распространен, второй известен лишь немногим.

IV, 1. ОБЫЧАИ РАЗЛИЧНЫХ НАРОДОВ
Закон луканов гласит: если после захода солнца придет путник и захочет укрыться у кого-нибудь в доме, и если хозяин его не примет, то должен в наказание уплатить пеню за нарушение гостеприимства - как мне кажется, и пришельцу, и Зевсу Гостеприимцу.
Я слышал, что иллирийские дарданцы моются только три раза за всю свою жизнь: при рождении, при браке и после смерти.
Индийцы не дают и не берут в долг, потому что у индийцев не полагается обижать или терпеть обиды друг от друга. Поэтому же у них нет ни расписок, ни залогов.
Есть закон у сардов: состарившихся отцов сыновья убивают дубинами и погребают, полагая, что престарелым не должно жить свыше меры, если им по дряхлости часто изменяют силы в работе. У них же есть такой закон: за безделье человека судят, и тот, кто живет беззаботно, должен предстать перед судом, отчитаться и объяснить, чем он живет.
Ассирийцы собирают всех девушек брачного возраста в один город и объявляют их распродажу: кто какую купит, ту и берет в жены.
Житель Библа ничего не поднимает с дороги, если не сам уронил: иное у них считается не находкой, а воровством.
Дербики [17] убивают всех, кто старше восьмидесяти лет, причем мужчин приносят в жертву, а женщин удушают.
Колхи своих мертвецов кладут в бычьи шкуры, зашивают и вешают на деревьях.
У лидийцев был обычай, чтобы женщины до супружества жили с мужчинами как гетеры, но выйдя замуж, блюли целомудрие. Кто согрешит после брака, для той не было прощения.

IV, 12. ОБ ИЗОБРАЖЕНИИ ЕЛЕНЫ РАБОТЫ ЗЕВКСИДА[18]
Гераклеец Зевксид, написав Елену, нажил на этой картине много денег, потому что он показывал ее не безвозмездно и не всякому желающему, но надо было заплатить установленную сумму и только после этого смотреть. За то, что гераклеец брал деньги за свою картину, все греки тогда же прозвали эту его "Елену" блудницей.

IV, 13. СУЖДЕНИЕ ЭПИКУРА О СЧАСТЬЕ
Эпикур из Гаргетта [19] заявлял: "Кто не доволен малым, тот ничем не будет доволен". Говорил он также, что если у него будут хлеб и вода, он готов посоперничать счастьем с самим Зевсом. Вот как он рассуждал, а с каким намерением он восхвалял наслаждения, мы узнаем в другой раз.

IV, 17. ЧУДЕСА И МНЕНИЯ ПИФАГОРА
Пифагор рассказывал людям, что он происходит от более высокой породы, нежели смертная [20]. Например, говорил он, в один и тот же день и час его можно было видеть и в Метапонте, и в Кротоне. В Олимпии он показывал, что одно бедро у него было золотое. Он напоминал кротонцу Миллию, что он был фригийцем Мидасом, сыном Гордия [21]. Однажды он ласкал белого орла, и орел не улетал от него. А когда он переходил реку Косу, сама река заговорила с ним, сказав: "Здравствуй, Пифагор". Он говорил, что всего священнее - листья мальвы; говорил, что высшей мудростью обладает число, а после него - тот, кто дал названия всем вещам. Причину землетрясений он усматривал в том, что под землей сражаются мертвецы. Радуга, по его словам, является отблеском солнца [22]. Шум, который часто бывает в ушах, - это голос божеств. Нельзя было ни усомниться в сказанном, ни попросить что-нибудь добавить к этому: шее современники относились к его словам как к божественным вещаниям. Когда он объезжал города, шла молва, что едет Пифагор не для того, чтобы учить, а для того, чтобы целить. Пифагор запрещал употреблять в пищу сердце, белого петуха и прежде всего животных, умерших своей смертью; запрещал ходить в бани и бывать на людных улицах, потому что неизвестно, не осквернены ли они кем-нибудь.

IV, 20. О ДЕМОКРИТЕ, И КАК О НЕМ ОТЗЫВАЛИСЬ ФЕОФРАСТ, ГИППОКРАТ И ДРУГИЕ
Говорят, что Демокрит из Абдеры, отличаясь мудростью во всем, хотел провести жизнь незаметно, и действительно, усердно заботился об этом. Потому-то он и отправился путешествовать по многим странам. Он приезжал к вавилонским халдеям, к магам, к индийским мудрецам [23]. Имущество своего отца Дамасиппа, разделенное на три части между тремя братьями, он целиком уступил братьям, взяв себе только деньги для дороги. Поэтому Феофраст хвалит его за то, что он извлек из своего путешествия больше пользы, чем Менелай и Одиссей, которые в своих странствованиях, по существу, ничем не отличались от финикийских купцов, так как добывали только деньги, и только ради этого ездили и плавали [24]. Абдериты называли Демокрита "Философией", а Протагора - "Речью"; а так как Демокрит надо всеми смеялся, называя их безумцами, то сограждане прозвали его также "Смеющимся". Они говорят, что Гиппократ при первой встрече с Демокритом подумал, что он сумасшедший, но постепенно, разговаривая с ним, пришел в великое восхищение от этого человека. Говорят, что Гиппократ был дорянином, но из любви к Демокриту написал свои сочинения на ионийском наречии.

V, 20. ПОСТ У ТАРЕНТИНЦЕВ И РЕГИЙЦЕВ
Когда афиняне осаждали Тарент, желая взять жителей измором, регийцы приняли постановление поститься каждый десятый день и сбереженную за этот день пищу посылать тарентинцам. Благодаря такому воздержанию, тарентинцы были спасены; в память об этом бедствии и те и другие справляют праздник, называемый Постом.

V, 21. О ТОМ, ЧТО МЕДЕЯ НЕ УБИВАЛА СВОИХ ДЕТЕЙ
Есть рассказ, что предание о Медее несправедливо, потому что не она убила детей, но коринфяне. А миф о Колхиде и трагедию сочинил Еврипид по просьбе коринфян, и благодаря мастерству поэта ложь восторжествовала над истиной. Говорят, что за свое преступление коринфяне до сих пор приносят жертвы детям, как бы платя им дань.

VII, 1. О СЕМИРАМИДЕ И О ТОМ, КАК ОНА ОВЛАДЕЛА АССИРИЙСКИМ ЦАРСТВОМ
Ассириянку Семирамиду каждый восхваляет по-своему. Она была прекраснейшей из женщин, хотя и не заботилась о своей красоте. Царь призвал ее к себе за молву о ее красоте, и когда она явилась, влюбился в нее, едва увидев. Она же попросила царя, чтобы он дал ей царское облачение, доверил на пять дней власть над всей Азией и повиновался ее приказаниям; и он не противился ее просьбе. Но когда царь посадил ее на трон, и она поняла, что все находится в ее власти и воле, то Семирамида приказала телохранителям убить самого царя, и этим сохранила власть над ассирийским царством. Об этом рассказывает Динон [25].

VII, 5. О ТОМ, КАК ОДИССЕЙ И АХИЛЛ РАБОТАЛИ СВОИМИ РУКАМИ
Лаэрта нашел его сын, когда он, сам возделывая свою землю, очищал дерево [26]. И сам Одиссей признается, что многое знает и умеет делать собственными руками:

Мало найдется таких, кто б со мною поспорил в искусстве
Скоро огонь разводить, и сухие дрова для варенья
Пищи колоть...[27]

И плот он себе сколотил сам, без помощи корабельщиков и очень быстро [28]. Ахилл же, третий от Зевса [29], сам разрубает мясо, готовя гостеприимный пир для явившихся ахейских послов.

VII, 7. О БДЕНИИ ДЕМОСФЕНА
Демосфен, сын Демосфена, накануне народных собраний не спал всю ночь, несомненно, обдумывая и запоминая то, что собирался сказать. Поэтому-то, кажется мне, и сказал Пифей [30], насмехаясь над ним, что его советы пахнут светильным маслом.

VII, 15. КАК МИТИЛЕНЯНЕ НАКАЗЫВАЛИ ВОЗМУТИВШИХСЯ СОЮЗНИКОВ
Когда все море находилось во власти митиленян, они установили для союзников такое наказание за отпадение: те не должны были более учить детей грамоте, а сами - учиться музыке. Они полагали, что влачить жизнь в грубости и невежестве есть самая тяжкая кара.

VIII, 2. О МУДРОСТИ ГИППАРХА И О ТОМ, КАК ОН ЗАБОТИЛСЯ ОБ УЧЕНЫХ ЛЮДЯХ И О ГОМЕРОВЫХ ПЕСНЯХ
Гиппарх, сын Писистрата, был старшим из его детей и мудрейшим среди афинян. Он первый доставил в Афины песни Гомера и велел рапсодам исполнять их на Панафинеях. За Анакреонтом Теосским он отправил петеконтеру, чтобы привезти его к себе. Симонида Кеосского он глубоко почитал и всегда держал при себе, привлекая деньгами и богатыми подарками: это весьма правдоподобно, ибо никто не будет отрицать корыстолюбие Симонида [31]. Вот как отличался Гиппарх своей заботой об ученых. Своим примером он хотел воспитать афинян, и управляя, старался исправить их "равы. Будучи прекрасным и добрым, он полагал, что никому не следует отказывать в мудрости. Так говорит Платон, если только сочинение "Гиппарх" точно принадлежит Платону.

VIII, 15. О СДЕРЖАННОСТИ ФИЛИППА И О ТОМ, ЧЕГО ОН НЕ ХОТЕЛ ЗАБЫВАТЬ
Когда Филипп победил афинян при Херонее и благодаря этой удаче достиг большого могущества, он не утратил здравого смысла и не заспесивился: он рассудил, что один из рабов должен каждое утро напоминать ему, что он - человек, и поручил эту обязанность мальчику-прислужнику. И говорят, что он выходил к тем, кто желал его видеть, или допускал их к себе не прежде, чем мальчик трижды возглашал перед ним: "Филипп, ты - человек!"

VIII, 16. О СОЛОНЕ И ПИСИСТРАТЕ
Солон, сын Эксекестида, уже в старости заподозрил, что Писистрат станет тиранном, когда тот, явившись в афинское народное собрание, попросил для себя вооруженной охраны, Видя, что афиняне беспечно относятся к его предостережениям, а Писистрата внимательно слушают, он сказал, что одних он превосходит умом, а других мужеством: он умнее тех, кто не понимает, что человек, получивший вооруженную охрану, станет тиранном, и мужественней тех, кто понимает это, но молчит. Писистрат получил телохранителей и стал тиранном. Солон, сидя перед своим домом, положил рядом с собою щит и копье, заявив, что он вооружился и помогает отечеству по мере своих сил, так как предан ему всей душой, хотя по старости и не может встать во главе войска. Однако Писистрат не причинил никакого зла Солону, то ли уважая такого человека и такого мудреца, то ли храня воспоминания детства, - говорят, что он был его любимцем. Немного спустя Солон скончался в преклонном возрасте, оставив по себе великую славу мудрости и мужества. В честь его поставлена медная статуя на площади, а похоронили его всенародно у городской стены, недалеко от ворот, направо от входа, и могилу обнесли оградою.

VIII, 19. НАДГРОБИЕ АНАКСАГОРА И АЛТАРЬ В ЕГО ЧЕСТЬ
На гробнице Анаксагора написано:

Тот, кто здесь погребен, перешел пределы познанья -
Тайну строенья небес ведавший Анаксагор.

В честь его поставлен также алтарь, посвященный, по одним сведениям, Разуму, по другим - Истине.

IX, 3. О РОСКОШИ И НАДМЕННОСТИ АЛЕКСАНДРА И ДРУГИХ
Александр развратил своих приближенных, не препятствуя их роскоши. Так, Агнон носил башмаки с золотыми гвоздями. Клит, желая поговорить о каком-нибудь деле, принимал собеседника, расхаживая по пурпурным коврам. Пердикка и Кратер, любившие гимнастические упражнения, возили за собой навесы для шатров длиною в целый стадий и под ними упражнялись, занимая ими очень много места на лагерных стоянках. Кроме того, за ними возили на вьючных животных песок, который бывает нужен во время упражнений. Леоннат и Менелай, любители охоты, возили за собой ковры длиной в сто стадиев [32]. Палатка самого Александра могла вместить сто постелей; ее подпирали пятьдесят золотых колонн, поддерживая потолок, а потолок был позолочен и отделан пышными украшениями. Вокруг палатки снаружи стояли пятьсот персов, так называемых мелофоров [33], в пурпурных и желтых одеяниях; за ними тысяча лучников, одетых в огненно-алое; и, наконец, пятьсот македонян с серебряными щитами. Посредине палатки стоял золотой трон, сидя на котором Александр решал все дела, окруженный со всех сторон телохранителями. Вокруг палатки была ограда, и в ней находились тысяча македонян и десять тысяч персов. Никто не смел пройти к нему беспрепятственно: столь велик был страх перед мужем, которого великий дух и воля судьбы возвысили до царского могущества.

IX, 13. О ПРОЖОРЛИВОСТИ И ТУЧНОСТИ ДИОНИСИЯ ГЕРАКЛЕЙСКОГО
Говорят, что Дионисий Гераклейский [34], сын тиранна Клеарха, из-за обжорства и роскошной жизни незаметно ожирел и растолстел. В наказание за полноту тела и толщину плоти ему пришлось поплатиться тяжкой одышкой. От этой болезни врачи, как говорят, указали следующее средство: нужно было приготовить тонкие и очень длинные иглы и прокалывать ими его живот и бока, когда он впадал в глубочайшее забытье. Им было много хлопот, когда игла целиком погружалась в бесчувственное и как бы чужое мясо, а он лежал, словно камень. Если же острие попадало туда, где его тело было еще здоровым, и от избытка жира не стало как бы чужим, то он, почувствовав его, пробуждался от сна. С теми, кто хотел явиться к нему, он разговаривал, лежа всем телом в ящике; а другие говорят, что это был не ящик, а нечто вроде стоячего сундука, так что голова его оставалась снаружи, и он мог вести разговор, а остальные части тела были как бы погребены. Боги! поистине мерзостно было это его облачение, и походило скорее на звериную клетку, чем на человеческую одежду.

IX, 19. КАК ДЕМОСФЕН НЕ ЗАХОТЕЛ ВОЙТИ В ХАРЧЕВНЮ ПО ПРИГЛАШЕНИЮ ДИОГЕНА
Однажды Диоген, завтракая в харчевне, позвал к себе проходившего мимо Демосфена. Тот отказался. "Ты стыдишься, Демосфен, зайти в харчевню? -спросил Диоген, - а ведь твой хозяин бывает здесь каждый день!" - подразумевая весь народ и каждого гражданина в отдельности. Этим он объявлял, что политики и ораторы являются слугами народа.

IX, 20. ОБ АРИСТИППЕ
Однажды Аристипп плыл на корабле; захваченный бурей, он сильно перепугался. Один из спутников спросил его: "И ты, Аристипп, трусишь, как все?" А он: "И с полным правом: вас эта опасность заставляет тревожиться за вашу бедственную жизнь, а меня - за мою блаженную".

IX, 35. КАК АНТИСФЕН ТЩЕСЛАВИЛСЯ РВАНЫМ ПЛАЩОМ
Сократ, видя, как Антисфен [35] все время выставлял напоказ разорванную сторону своего плаща, сказал: "Перестанешь ли ты перед нами тщеславиться?"

X, 13. КАК АРХИЛОХ САМ СЕБЯ ОБВИНЯЛ
Критий упрекает Архилоха в том, что он отзывался о себе в высшей степени дурно. Он говорил: если бы Архилох не распространил о себе такой славы среди эллинов, мы не узнали бы ни того, что он был сыном рабыни Энипы, ни того, что из-за нужды и бедности он покинул Парос и удалился на Фасос, ни того, что он поссорился с тамошними жителями, ни того, что он без разбора поносил и друзей, и врагов. Вдобавок, откуда, кроме как от него, знали бы мы о его разврате, о его похотливости и заносчивости, и -самое позорное - о том, что он бросил щит? Плохие показания давал Архилох о самом себе, если после него осталась такая слава и такая молва. Все эти обвинения - не мои, а критиевы.

XI, 9. О ЛУЧШИХ ГРАЖДАНАХ, КОТОРЫЕ В БЕДНОСТИ ОТВЕРГАЛИ ПОДАРКИ
Лучшие среди эллинов провели свою жизнь в бедности. Пусть же, кто хочет, восхваляет богатство, если бедность была уделом лучших из эллинов в течение всей их жизни. Они были такими, как Аристид, сын Лисимаха, муж, который совершил много полезного во время войны, а потом распределил между эллинами подать; и такой человек не оставил после себя денег даже себе на погребение.
Беден был и Фокион [36]. Когда Александр прислал ему сто талантов, он спросил: "За что он дает их мне?" Ему ответили: потому что Александр его одного из всех афинян считает прекрасным и добрым. "Пусть же он позволит мне и впредь оставаться таким", - ответил Фокион.
Бедняком был Эпаминонд, сын Полимнида. Ясону [37], приславшему для него пятьдесят золотых, он ответил: "Ты начинаешь делать дурное". Когда он пошел на Пелопоннес, то занял у одного из граждан пятьдесят драхм на дорогу. Узнав, что его щитоносец отобрал деньги у одного пленника, он сказал ему: "Отдай мне свой щит, а сам заведи лавку и живи там до самой смерти, потому что, разбогатев, ты больше не захочешь подвергаться опасностям".
А Пелопид, когда друзья упрекали его в том, что он пренебрегает деньгами, которые бывают в жизни полезны, сказал: "Действительно, полезны, клянусь Зевсом, но только для вот этого Никомеда", - и указал на человека хромого и увечного.
Сципион за пятьдесят четыре года своей жизни ничего не купил и ничего не продал - настолько скромны были его потребности. Когда кто-то показал ему богато украшенный щит, он сказал: "Римлянину подобает надеяться на свою правую руку, а не на левую".
Крайне беден был и Эфиальт, сын Софонида: товарищи подарили ему десять талантов, но он не принял их, сказав: "Из-за этого мне придется или, храня признательность, в угоду вам нарушить справедливость, или, наперекор признательности, не угождать вам и прослыть неблагодарным".

XI, 10. О ЗОИЛЕ
Зоил из Амфиполя, который писал против Гомера, против Платона и против других, был учеником Поликрата; этот Поликрат сочинил обвинение даже против Сократа. Этого Зоила прозвали псом-ритором. Был он вот каков: бороду отпускал, а голову брил наголо, и плащ у него был выше колен. Он любил злословить и не упускал случая поссориться с людьми, но в своих хулениях был неудачлив. Один ученый спросил его: почему он про всех говорит дурное? А он: "Потому что я хотел бы сделать им дурное, да не могу".

XI, 13. О СИЦИЛИЙЦЕ, ОТЛИЧАВШЕМСЯ ЗОРКОСТЬЮ
Говорят, что в Сицилии один сицилиец отличался такой остротою зрения, что мог смотреть из Лилибея в Карфаген [38], и глаза его не обманывали: говорят, что он сказал, сколько кораблей отошло из Карфагена, и не ошибся ни на один корабль.

XII, 11. О ПАЛАТИНСКОМ ХОЛМЕ И О ХРАМЕ И АЛТАРЕ ЛИХОРАДКИ
Римляне воздвигли у подножья Палатинского холма храм и алтарь Лихорадки.

XII, 19. О САПФО
Поэтессу Сапфо, дочь Скамандронима, признает мудрой сам Платон, сын Аристона. А я узнал, что на Лесбосе была и другая Сапфо, гетера и не поэтесса.

XII, 29. ЧТО СКАЗАЛ ПЛАТОН О РОСКОШИ АКРАГАНТЯН
Платон, сын Аристона, увидев, какие строят акрагантяне роскошные дома и какие задают роскошные пиры, сказал, что акрагантяне строят дома так, словно собираются жить вечно, а пируют так, словно собираются завтра же умереть [39]. Также и Тимей [40] говорит, что они делали лекифы и скребницы из серебра, а кровати у них были целиком из слоновой кости.

XII, 38. О ЛОШАДЯХ И О НЕКОТОРЫХ ОБЫЧАЯХ САКОВ
У саков лошадь, сбросив случайно седока, останавливается рядом, чтобы он снова на нее сел. Если кто-нибудь захочет взять девушку в жены, то должен с ней сражаться в единоборстве; и если она его одолеет, то уводит в плен, владеет им и распоряжается, если же будет побеждена, то покоряется [41]. Сражаются до победы, но не до смерти. Когда саки скорбят по ком-нибудь, то укрываются в темные подземные обиталища.

XII, 43. КТО ИЗ БЕЗВЕСТНОСТИ СТАЛ ЗНАМЕНИТ
Я слышал, что Дарий, сын Гистаспа, был колчаноносцем Кира. Последний же Дарий, которого разбил Александр, был рабом. Архелай [42], македонский царь, был сыном рабыни Симихи. Менелай, дед Филиппа, считался незаконнорожденным. Сын его, Аминта, как полагают, был прислужником и рабом Аэропа. Персей [43], которого разбил римлянин Павел, был родом аргивянин, сын безвестного человека. Отец Евмена [44], как полагают, был бедняком-флейтистом. Антигон [45], сын Филиппа, прозванный Киклопом за то, что имел только один глаз, был крестьянином. Полисперхонт занимался разбоем. Победивший варваров в морском бою Фемистокл, который один понял глас богов в прорицаниях [46], был сыном фракиянки; мать его звали Абротонон. Фокион, прозванный Добрым, был сыном человека, выделывавшего пестики для ступок. Деметрий Фалерский, говорят, был рабом-домородком из дома Тимофея и Конона. Вряд ли кто сразу назовет родителей Гипербола, Клеофонта, Демада, - а ведь они были народными вождями в Афинах. Калликратид [47], Гилипп и Лисандр считались в Лакедемоне мофаками. Так называют в богатых семьях тех рабов, которых отцы посылают упражняться в гимназиях вместе со своими сыновьями. Ликург, дозволив это, дал право спартанского гражданства тем, кто получит такое же воспитание, как и дети свободных. Безвестного происхождения был и Эпаминонд. А Клеон, тиранн Сикиона, был морским разбойником.

XIII, 19. СУЖДЕНИЕ КЛЕОМЕНА О ГОМЕРЕ И ГЕСИОДЕ
Клеомен [48] говорил, лаконично, по обычаю своей страны, что Гомер - поэт спартиатов, ибо учит воевать, а Гесиод - поэт илотов, ибо учит землепашествовать.

XIII, 28. О ДИОГЕНОВОМ РАБЕ, РАСТЕРЗАННОМ СОБАКАМИ
Когда Диоген покинул родной город [49], его сопровождал только один из рабов, по имени Манет; не выдержав образа жизни хозяина, он сбежал. Диоген, когда ему советовали разыскать раба, сказал: "Разве не нелепо, если Манет в Диогене не нуждается, а Диоген в Манете нуждается?" Этот раб забрел в Дельфы и был растерзан собаками, которые как бы именем господина наказали его за побег.

XIII, 29. О НАДЕЖДЕ
Платон говорил, что надежда - это сновидение бодрствующих.

XIII, 40. О ФЕМИСТОКЛЕ
Проходя мимо лежавшего на дороге золотого персидского ожерелья, Фемистокл остановился, указал на него рабу и сказал: "Мальчик, почему ты не поднимаешь эту вещь? ведь ты не Фемистокл".
Когда афиняне его оскорбили, а затем снова призвали к власти, он сказал: "Не могу одобрить таких людей, у которых один и тот же сосуд служит то для вина, то для нечистот".
Однажды, когда он спорил с Еврибиадом [50], тот замахнулся на него палкою, он же сказал: "Побей, но выслушай!" -ибо знал, что его слова послужат общей пользе.

XIV, 13. О ТРАГЕДИЯХ АГАФОНА
Агафон [51] охотно и обильно пользовался антитезами. Когда кто-то, словно для того, чтобы исправить его драмы, хотел повычеркивать из них антитезы, он сказал: "Любезнейший, но ты ведь сам не замечаешь, как вычеркиваешь Агафона из Агафона" - настолько он ими гордился, полагая, что в них-то и состоит его трагедия.

XIV, 16. О ТЩЕСЛАВИИ ГИППОНИКА
Гиппоник [52], сын Каллия, хотел воздвигнуть статую в дар отечеству. Когда кто-то посоветовал ему заказать эту статую у Поликлета, он сказал, что ему не надобно такого приношения, слава которого достанется не дарителю, а ваятелю. Ибо ясно было, что все, кто увидят, как искусно сделана статуя, будут восхищаться не Гиппоником, а Поликлетом.

XIV, 30. КАК ГАННОН ХОТЕЛ ОБОГОТВОРИТЬ СЕБЯ
Карфагенянин Ганнон [53], опьяненный роскошью, не пожелал верить себя человеческой мерой и вознамерился распространить молву о том, что он более высок и могуществен, чем это судила ему природа. Для этого он купил великое множество певчих птиц и выкормил в темноте, обучая только одной науке - говорить "Ганнон - бог". Когда они, постоянно слыша эти слова, сами овладели ими, он распустил птиц во все стороны, надеясь, что они повсюду разнесут песню о нем. Но птицы, расправив крылья, почувствовали свободу и сразу, воротясь к врожденным привычкам, запели свои обычные птичьи песни, навсегда сказав "прости" Ганнону и всему, что они выучили в рабстве.

---

[1] Имеются в виду мост Ксеркса через Геллеспонт и канал через полуостров Акте.
[2] Месяц фаргелион приблизительно соответствовал второй половине мая и первой половине июня. Греки делили месяц на три десятидневных недели; в первых двух неделях дни отсчитывались, как у нас, от начала к концу, а в последней, как у римлян, — от конца к началу. Таким образом, в каждом тридцатидневном месяце было три шестых дня: 6–го, 16–го и 24–го числа.
[3] Перед битвой при Марафоне Мильтиад дал обет принести в жертву Артемиде столько коз, сколько будет убито варваров; но после сражения не удалось найти такого огромного количества коз, и единовременное жертвоприношение было заменено ежегодным.
[4] Плиний Старший (IV, 31, 5) определяет ширину долины равной примерно 45 м, современные измерения — 40 м.
[5] Обычно сжигались только хребет, внутренности и куски мяса от каждого члена жертвенного животного. Всесожжение совершалось лишь изредка— например, при жертвах подземным богам или если мясо жертвенного животного было несъедобным.
[6] Не ясно, о каком писателе, носившем это распространенное имя, идет здесь речь. Во всяком случае, это не тот Фриних, который был одним из первых афинских трагиков и написал «Взятие Милета».
[7] Залевк и Харонд, законодатели VIIVI вв. до н. э., считались учениками Пифагора. Архит (первая половина IV века), пифагореец, друг Платона, известный математик и механик, шесть раз избирался стратегом (Элиан, «Разные истории», VII, 14) и, по преданию, не потерпел ни одного поражения.
[8] Солон, Биант, Фалес, Хилон, Питтак, Клеобул. и не упомянутый Элианом Периандр все вместе известны под именем семи греческих мудрецов.
[9] Тиранн Дионисий Младший правил Сиракузами в 367—346 годах; при нем Сиракузы дважды посетил Платон. Дион, ученик Платона, муж сестры Дионисия, был изгнан последним, но в 357 году вернулся, низверг его власть и восстановил в Сиракузах демократию. Через четыре года он был убит, и к власти вернулся Дионисий.
[10] Деметрий Фалерский, ученик Феофраста, философ, оратор и поэт, правил Афинами в 317—307 годах как ставленник македонского правителя Кассандра. Афиняне воздвигли в его честь 360 статуй.
[11] Академик Карнеад и перипатетик Критолай в 155 г. были посланы афинянами в Рим, чтобы отклонить штраф в 500 талантов, наложенный на Афины за разрушение беотийской крепости Оропа.
[12] Персей—стоик, ученик Зенона, воспитатель Антигона Гоната, македонского царя (283—240 годы), закрепившего в Македонии власть династии Антигонидов.
[13] Аристотель удалился из Афин в Эвбейскую Халкиду в 323 году, чтобы избежать обвинения в нарушении благочестия.
[14] Аммоний в жизнеописании Аристотеля называет собеседником Антипатра ученика Аристотеля.
[15] «Одиссея», VII, 120 (текст изменен): фраза из описания сада Алкиноя. По–гречески здесь игра слов: сикон (смоква) и сикофант (доносчик).
[16] Трофоний — легендарный строитель Дельфийского храма; святилище в его честь находилось в Беотии поблизости от Лебадеи.
[17] Народ в Азии, живший на территории современной Туркмении.
[18] Знаменитый художник, живший в начале IV века. Из его картин, изображавших Елену, особенно славилась та, которую он сделал для кротонского храма Геры; по указу народа, для этой картины позировали пятеро красивейших кротонских девушек.
[19] Гаргетт — дем (деревня) в Аттике.
[20] То есть, от бога Аполлона.
[21] Учение о переселении душ — характерная черта пифагорейства. О себе Пифагор говорил, что он был сыном Гермеса Эфалидом, троянцем Эвфорбом, Гермотимом, рыбаком Пирром и, наконец, Пифагором.
[22] Текст испорчен. Некоторые ученые читают: «является источником Нила».
[23] Халдеями греки называли вавилонских мудрецов, магами — персидских, гкмнософистами — индийских.
[24] Ср. «Одиссея», III, 301; IV, 90.
[25] Динон из Колофона, историк времен Филиппа Македонского, автор обширного сочинения о Персии.
[26] «Одиссея», XXIV, 226, 227.
[27] «Одиссея», XV, 321—323.
[28] «Одиссея», V, 243.
[29] «Илиада», IX, 206. «Третий от Зевса», т. е. отпрыск Зевса в третьем поколении: Зевс — Эак — Пелей — Ахилл.
[30] Пифей — оратор, враждебный Демосфену. Демосфен, намекая на его разврат, ответил, что у Пифея тоже горел светильник, но освещал совсем другие сцены.
[31] О лирическом поэте Симониде Кеосском говорили, что он первый стал брать плату за свои сочинения.
[32] Клит, брат кормилицы Александра, командовал его телохранителями и спас ему жизнь в битве при Гранике. Кратер и Леоннат отличились во время войны в Индии. Пердикка два года правил государством после смерти Александра. Борцы, намазав перед схваткой тело маслом, осыпали его затем песком.
[33] Так называемые яблоконосцы (от греч. мелон — яблоко и фора — несение), охрана Александра. Их копья были украшены золотыми яблоками.
[34] Современник Александра Македонского, тиранн Гераклеи Понтийской.
[35] Основатель кинической школы, ученик Сократа и учитель Диогена. Иначе передает слова Сократа Диоген Лаэртский: «Сквозь твой плащ я вижу твое тщеславие».
[36] Ученик Платона, афинский политический деятель IV века, приверженец македонской партии; 45 раз избирался стратегом.
[37] Тиранн Фер (378—370 гг. до н. э.), владевший большой частью. Фессалии, союзник Эпаминонда.
[38] Расстояние между Лилибеем (западная оконечность Сицилии) и Карфагеном свыше 200 км.
[39] Диоген Лаэртский (VIII, 83) приписывает эти слова Эмпедоклу.
[40] Сицилийский историк IVIII вв. до н. э., автор «Истории Сицилии» в 68 книгах.
[41] Саки — скифское племя в средней Азии. Ср. сообщение Николая Дамасского в передаче Стобея: сармат никогда не возьмет в жены девушку, которая не убила врага своей рукой.
[42] Архелай — царь Македонии в 413—399 г. до н. э. Он был племянником упоминаемого Менелая. Аэроп — узурпатор, правивший несколько лет после его смерти.
[43] Персей, последний македонский царь, считался не настоящим царским сыном, а подмененным.
[44] Евмен — грек из Кардии, секретарь Филиппа, а затем Александра Македонского, участник войн диадохов. Плутарх называет его отца возчиком.
[45] Антигон Одноглазый — полководец Александра, после его смерти на некоторое время овладевший почти всей Азией. Полисперхонт в течение нескольких лет был регентом при малолетних наследниках Александра.
[46] Прорицание гласило, что спасение Афин — в деревянных стенах; Фемистокл правильно догадался, что под этим имеется в виду флот.
[47] Гипербол и Клеофонт — вожди демократической партии в Афинах в годы Пелопоннесской войны, Демад — в годы борьбы с Македонией. Калликратид командовал спартанским флотом в битве при Аргинусах, в 406 году.
[48] Клеомен I, спартанский царь, правивший в конце VI — начале V в. до н. э.; известен вмешательством в афинские дела после падения Писистратидов.
[49] Родиной Диогена был Синоп; Диоген покинул ее, избегая обвинения в подделке монеты.
[50] Еврибиад — спартанский полководец, совместно с Фемистоклом командовавший греческим флотом при Саламине.
[51] Агафон (ок. 445—400 гг. до н. э.) — афинский трагический поэт, друг Еврипида, ученик софистов, перенесший в трагедию выработанный ими блестящий стиль.
[52] Знаменитый афинский богач V в. до н. э., тесть Алкивиада.
[53] Этот Ганнон, по словам Плиния, был первым из людей, приручившим льва.

О ЖИВОТНЫХ

III, 21. О ЛЬВЕ, МЕДВЕДИЦЕ И ДРОВОСЕКЕ
Евдем [1] рассказывает, что однажды в горах фракийского Пангея медведица набрела на оставленное без присмотра львиное логовище и растерзала в нем львят, еще маленьких и неспособных защититься. Отец и мать, вернувшись с охоты, увидели, что их детеныши мертвы; мучимые горем, которое легко понять, бросились они за медведицей, а та в страхе поспешила взобраться на дерево и засела там, пытаясь избежать их расправы. Но они твердо решили отомстить убийце: львица осталась на страже, усевшись под деревом и глядя вверх налитыми кровью глазами, а лев, тоскуя и томясь, как человек в своем несчастии, пустился бродить по горам; и встретился ему дровосек. От испуга дровосек выронил топор; но дикий лев замахал хвостом и, потянувшись к нему, стал ласкаться, как мог, и лизать ему лицо. Тот приободрился, а лев, обвив его ногу хвостом, повел его за собой и лапою показал, чтобы он не оставлял топора, а подобрал бы его. Дровосек не понял; тогда лев пастью взял топор и протянул ему. Тот пошел следом за ним, и лев привел его к нужному месту. Львица, увидев его, подошла и тоже замахала хвостом, жалостно глядя на него и указывая глазами на медведицу. Заметив это и сообразив, что медведица чем-нибудь их обидела, человек стал рубить дерево, что было сил; дерево повалилось, медведица упала, и львы ее растерзали. А дровосека, целого и невредимого, лев отвел обратно на то место, где повстречал его, и тот вернулся к своему прежнему занятию.

III, 47. О ПОЧТЕНИЕ ВЕРБЛЮДА К МАТЕРИ
Дайте мне, во имя отеческого Зевса, спросить трагических поэтов, а еще раньше - слагателей мифов: почему приписывают они такое неведение сыну Лаия, несчастным браком соединившемуся с матерью, да Телефу, который, хотя и не посягнул на это совокупление, но разделил с родительницей ложе и совершил бы то же самое, если бы не разъединил их змей, ниспосланный божеством, - тогда как даже неразумным животным дает природа угадать такую связь при простом соприкосновении тел, и не нуждается ни в приметах, ни в киферонском пастухе, как софоклов Эдип. Так, верблюд никогда не совокупляется со своей матерью. В одном стаде пастух, закутав самку, как только мог и скрыв у нее все, кроме члена, подпустил к матери верблюжонка, и тот, побуждаемый жаждой соития, ничего не подозревая, соединился с ней и обо всем догадался; тогда он стал кусать, лягать и топтать ногами виновника этого противоестественного союза, пока тот не погиб жалкой смертью, а сам бросился с высокой скалы. Неразумно поступил Эдип, когда лишил себя зрения вместо того, чтобы убить, и не догадался, что в его власти положить конец всем бедствиям, и не прибавлять своим проклятием дому и роду новые тяжкие бедствия к непоправимым старым.

IV, 21. ОБ ИНДИЙСКОЙ МАРТИХОРЕ
Есть в Индии зверь, чудовищной силы, величиной с самого большого льва; шкура у него красная, подобно киновари, и покрыта шерстью, как у собаки. На языке индийцев он называется мартихора. Морда у него такая, что напоминает не звериную, а человеческую; зубы в три ряда сверху и в три ряда снизу, и такие острые, что лучше собачьих; уши по форме похожи на человеческие, но крупнее и покрыты шерстью; глаза светлые, и также похожи на человеческие. Ноги и когти, да будет это известно, такие, как у льва; а на конце хвоста находится жало, подобно жалу скорпиона, длиной больше локтя, и весь хвост покрыт жалами с обеих сторон; жало на конце хвоста при малейшем прикосновении наносит рану и убивает на месте. Когда ее преследуют, она мечет боковые жала, наподобие стрел, и разит издалека; если ей нужно жалить спереди, то она изгибает хвост, а если сзади, наподобие саков [2], то вытягивает его во всю длину. Летящее жало губит все, чего ни коснется, и не убивает только слона; длиной оно около фута, толщиной - как стебель камыша. Ктесий [3] говорит (и уверяет, что все индийцы думают так же), что на месте выброшенных жал отрастают другие, как новая пагубная поросль. По его же словам, этот зверь очень любит пожирать людей и совершает много убийств, причем не подстерегает людей по одиночке, а нападает на двоих и троих сразу, и один их одолевает. Она побеждает всех остальных животных, и только льва не может осилить. О том, что она с особенным удовольствием поедает человеческое мясо, свидетельствует само ее название - это индийское слово по-гречески означает "людоед", и такое имя получила она по заслугам. Бегает она, как самый быстрый олень. На ее детенышей, еще не имеющих жал, индийцы устраивают охоты, и камнями раздавливают им хвосты, чтобы на них не могли вырасти жала. Голос ее больше всего похож на звук трубы. Ктесий говорит, что он даже видел в Персии такое животное, присланное индийцами в подарок персидскому царю. Если кто считает Ктесия надежным свидетелем по этой части, тот, услышав о таких достопримечательностях этого животного, пусть обратится к сочинениям книдского писателя.

V, 17. О МУХАХ В ПИСАТИДЕ
Воздадим честь и мухе, чтобы не оставить ее здесь без упоминания; и это будет справедливо, ибо и она - творение природы. В Писатиде на время олимпийских празднеств мухи, так сказать, заключают перемирие как с приезжими, так и с местными жителями [4]. А именно, в то время, когда приносится столько жертв, проливается столько крови, развешивается столько мяса, они предпочитают удалиться и улетают на противоположный берег Алфея. Кажется, что они ведут себя так же, как местные женщины; и даже считается, что они выказывают себя более воздержными, ибо женщин не допускает к празднествам закон о состязаниях и о соблюдаемой при этом нравственности [5], мухи же не касаются жертв по доброй воле, и находятся в удалении все время, назначенное для жертвоприношений и игр. "Кончены игры" [6], и они возвращаются, словно изгнанники, получившие указ о прощении: таким образом, вместе с женщинами устремляются в Элиду и мухи.

VI, 27. ОСОБЕННОСТИ РАЗЛИЧНЫХ ЖИВОТНЫХ
Вот какие бывают особенности в природе различных животных. У бисалтов [7], говорит Феопомп [8], зайцы имеют двойную печень. Леросских [9] цесарок, по словам Истра [10], не трогает никакая хищная птица. Аристотель утверждает, что в земле невров [11] живут быки с рогами на плечах. Агафархид [12] - что в Эфиопии есть рога у свиней. Сострат [13] говорит, что все килленские дрозды - белые. Александр Миндийский [14] сообщает, что понтийские овцы тучнеют от самой горькой полыни и что козы, родившиеся на Миманте [15], не пьют по шести месяцев, а вместо этого только смотрят на море и, раскрыв рот, дыша г морским ветром. У иллирийских коз, как я слышал, копыта простые, а не раздвоенные. Феофраст [16] говорит удивительнейшие вещи о том, что в Вавилонии рыбы часто выходят из воды и пасутся на сухом месте.

VI, 34. О ЛЕБЕДЕ
У лебедя есть величайшее преимущество перед человеком: он знает, когда придет конец его жизни, и от природы наделен прекраснейшим даром -с легким сердцем принять его; ибо он уверен, что в смерти нет ничего болезненного или горестного, люди же пугаются неизвестного и считают ее худшим из зол. И так легко бывает у него на душе, что даже при своей кончине он поет, как бы заводя себе погребальную песнь. То же самое прославляет и Еврипид в Беллерофонте [17], который принял смерть доблестно и благородно, как подобало герою, и которого поэт заставляет так говорить самого с собой:

Пока я жил, я жил благочестиво,
Друзьям был друг и странникам заступник,

и так далее. Таким вот образом лебедь поет по себе (погребальную песнь, сопровождая себя в последнем пути то ли гимном богам, то ли хвалою самому себе. О том, что поет он от радости, а не от горя, свидетельствует также Сократ [18]. Действительно, когда у человека на душе тяжко и горько, в ней нет места музыке и пению.
Лебедь мужествен не только в смерти, но и в битве. Словно человек разумный и сдержанный, он никогда не нападет первым, но перед зачинщиком и обидчиком не отступает и не уклоняется. Все птицы живут с ним в мире и как бы в союзе, и только орел часто нападает на него, по словам Аристотеля, но никогда его не одолевает и неизменно бывает побежден, ибо лебедя в бою не только спасает сила, но н защищает правда.

VI, 35. О ЯСОССКОМ ДЕЛЬФИНЕ
Издавна прославляемую любовь ясосского дельфина к прекрасному мальчику, по-моему, не следует оставить без упоминания, и поэтому я расскажу о ней.
В Ясосе [19] гимнасий находится возле самого моря, и эфебы после упражнений в беге и борьбе спускаются к морю, чтобы омыться по старинному обычаю. И вот, когда они плавали, одного из них, замечательного цветущей красотой, страстною любовью полюбил дельфин. Когда он приблизился в первый раз, мальчик был изумлен и перепуган, но потом привык и питал к нему немалую дружбу и любовь. Они стали играть друг с другом, иногда состязались, плавая наперегонки, а иногда мальчик горделиво разъезжал, взобравшись на своего пловучего любимца, как всадник на жеребца. И ясийцы, и приезжие дивились этому. Увлеченный любовью, дельфин уносил мальчика так далеко в море, как тому нравилось, а потом поворачивал и нес его к самому берегу; здесь они расставались, и один возвращался домой, а другой - в открытое море. Дельфин приплывал как раз тогда, когда детей распускали из гимнасия, и мальчик радовался появлению друга и новым играм с ним. Поистине, красота его тела была замечательна, если не только людям, но и неразумным животным он казался прекраснейшим. Но и эту взаимную любовь в скором времени погубила зависть судьбы.
Однажды мальчик, утомленный гимнастическими упражнениями больше обычного, сидя на дельфине, прилег к нему животом; и случилось, что шип, торчащий на спине животного, вонзился ему в пупок; лопнули жилы, кровь потекла сильной струей, и мальчик тут же умер. Когда дельфин стал догадываться об этом по тяжести тела, - потому что мальчик лежал на нем уже не так легко, как обычно, когда дыхание уменьшало его тяжесть, - и увидел, как покраснело море от крови, он понял все, и не захотел пережить своего любимца. С плеском, как корабль, сильно и стремительно поплыл он к берегу и выбросился, вынеся на себе тело мальчика; там лежали они, один мертвый, другой испускающий дух. Нет, Еврипид, не решился на такое Лаий из-за Хрисиппа [20], хотя и ты говоришь, и молва гласит, что он самым первым завел у эллинов мужскую любовь. Ясийцы почтили столь великую любовь, похоронив в одной могиле и прекрасного мальчика, и влюбленного дельфина, а над могилой поставили статую мальчика верхом на дельфине. Была отчеканена монета из меди и серебра с изображением гибели обоих; и местные жители благоговейно сохранили в памяти деяние столь великого бога [21]. Как я слышал, и в Александрии при Птолемее II был дельфин, любивший подобной любовью, и в италийской Дикеархии [22]. Если бы знал это Геродот, он этому не меньше бы удивлялся, чем рассказу об Арионе из Мефимны.

VI, 40. О МЫШАХ НА ГЕРАКЛОВОМ ОСТРОВЕ
На Понте известен остров, названный по имени Геракла. И вот, сколько есть на этом острове мышей, все они почитают этого бога, и всякую вещь, ему посвященную, считают угодной божеству и не касаются ее. Там растет виноградник, посвященный богу и почитаемый как его собственность; служительницы божества сохраняют его лозы для жертвоприношений. И когда гроздья начинают созревать, мыши покидают этот остров, чтобы даже нечаянно не тронуть неприкосновенного. А когда эта пора проходит, они возвращаются на привычные места. Так хорошо поступают понтийские мыши. А Гиппон, а Диагор, а Герострат [23] и вся остальная вереница богопротивников, разве пощадили бы они этот виноград или какую иную святыню, - они, стремившиеся так или иначе уничтожить самые имена и деяния богов?

VII, 8. ОБ АНТИЛОПЕ, КАК ОНА ПРЕДЧУВСТВУЕТ ВОСХОД СИРИУСА, О ЛИВИЙСКИХ КОЗАХ И ВООБЩЕ О ТОМ, КАК ЧЕТВЕРОНОГИЕ ЖИВОТНЫЕ ПРЕДСКАЗЫВАЮТ ДОЖДЬ И ЯСНУЮ ПОГОДУ, А ТАКЖЕ О ГИППАРХЕ И АНАКСАГОРЕ
Египтяне, как я слышал, говорят, что антилопа первая замечает восход Сириуса [24] и извещает об этом чиханьем. А ливийцы, похваляясь, настойчиво твердят, что их козы также это предчувствуют, и что, кроме того, они предсказывают приближение дождя. Именно, когда их выгоняют из хлева, они бегом спешат на пастбище, а потом, насытившись, поворачиваются к стойлам и, глядя в их сторону, неподвижно ждут, пока пастух не поторопится собрать и загнать их. При тиранне Гиероне всех привел в удивление Гиппарх [25], который сидел в театре, одетый в кожух, потому что в ясную погоду предвидел приближение грозы, и сам Гиерон, изумленный, поздравил вифинских никейцев с тем, что их согражданином является Гиппарх; когда в Олимпии Анаксагор смотрел на состязания, также одетый в кожух, и, действительно, хлынул дождь, все эллины прославляли его и гордились тем, что он одарен скорее божественным, чем смертным разумом; а тому, что быки, когда Зевс собирается послать дождь, ложатся на правый бок, а перед хорошей погодой - на левый, почти никто не удивляется. Вот что я слышал еще, достойное удивления: когда бык мычит и принюхивается [к земле], то непременно будет дождь; а когда быки едят доотвала и больше обычного, это предвещает бурю. Если овцы роют землю копытами, это, как кажется, к буре; а если они по утрам просыпаются рано, это указывает на раннюю зиму. Когда козы спят, сбившись в кучу, это говорит о том же самом.. Появление свиней в душистых травах означает, что дождь прошел стороной. Бараны и козлы, прыгая и наскакивая друг на друга, обещают ясный день. Если пищат ласки, а также мыши, это значит, что будет сильная буря. Когда волки покидают глушь и подходят к жилью, этим они показывают, что боятся наступающей зимы. Лев, появляясь в плодородных местах, предвещает засуху. Если рабочий скот шумит и скачет больше обычного, это значит, что будет гроза с дождем; и если поднимает пыль копытами, это указывает на то же самое. Зайцы, во множестве появляясь по одним и тем же местам, обещают ясную погоду. И все они превосходят людей, которые узнают о перемене погоды только тогда, когда она уже произошла.

VII. 27. ОБ ОВЦАХ
Из всех животных овцы самые послушные: сама природа научила их повиновению. Они слушаются пастуха, собак и ходят даже за козами. Они очень любят друг друга, и поэтому им меньше угрожают волки, так как они не бродят по одиночке и не отлучаются от стада, как это делают козы. Арабы говорят, что у них стада тучнеют не столько от корма, сколько от музыки. Овцы с удовольствием едят соленое, потому что от такой еды вкуснее становится питье. Знают овцы и о том, что не меньше, чем покрывающие их бараны, помогает им беременеть северный и южный ветер, знают и о том, что северный ветер производит мужской приплод, а южный - женский; и судя по тому, хочет ли овца того или другого потомства, она при случке поворачивается к тому или к другому ветру. Ахиллу, чтобы друг его был сожжен на погребальном костре, пришлось творить молитву, а Ириде, о славный Гомер [26], упрашивать ветры помочь ему, обещая им священнослужение как бы в награду за подмогу; афинян научил почитать ветры жертвоприношениями сын Неокла [27]; овцам же ветры помогают в родах открыто, без всяких обрядов и даже без зова. Пастухи за этим внимательно следят, и когда дует южный ветер, подпускают баранов к маткам, чтобы у них родилось побольше ярок.

VII, 42. О ЛЕНИВОМ МУЛЕ, КОТОРОГО ПРОУЧИЛ МУДРЫЙ ФАЛЕС
Фалес Милетский очень своеобразно проучил одного мула, уличив его в лености. Этот мул, нагруженный солью, однажды, переходя через реку, случайно поскользнулся и свалился в воду. Соль намокла, подтаяла, и мул, почувствовав облегчение, обрадовался. Сообразив, каким образом тяжелая ноша стала легкой, он воспользовался уроком этого случая, и то, что в первый раз произошло с ним случайно, он делал с этих пор намеренно. Погонщик был не в силах направить его по другой дороге, кроме как через реку. Услыхав такой рассказ, Фалес мудро рассудил, как надо проучить ленивого мула, и велел навьючить его, вместо соли, губками и шерстью. Тот, не догадываясь о хитрости, поскользнулся, как обычно; вьюк его пропитался водой, и он почувствовал, что его уловка обернулась ему же во вред. С этого времени он ходил осторожно, твердо держался на ногах и сохранял соль невредимою.

Χ, 48. КАК ДРАКОНЫ УМЕЮТ БЫТЬ БЛАГОДАРНЫМИ
У Ликаона, эмафийского царя, был сын Македон, по имени которого была потом названа страна, утратившая прежнее наименование. А у Македона был сын Пинд, отличавшийся замечательной храбростью и красотой. Были у него и другие дети, но душой они были неразумны, а телом слабы; завидуя доблести и другим достоинствам брата, они впоследствии погубили его, но и сами погибли, поплатившись перед высшей Правдой. Узнав, что братья злоумышляют против него, Пинд оставил отцовское царство и жил в деревне, будучи столь же искусен в охоте, как и во всем остальном.
Однажды он охотился на оленей; они убегали со всех ног, а он, преследуя, гнал коня, что было сил, и далеко опередил товарищей по охоте. Олени бросились в глубокую расселину, так что преследователь потерял их из виду; соскочив с коня и привязав его уздечкой к ближнему дереву, Пинд обшарил, как мог, всю расселину, разыскивая их. И тут он услышал голос: "Не трогай оленей". Долго озираясь и ничего не увидев, он испугался, что голос принадлежал какому-нибудь высшему существу. Он удалился прочь, погоняя коня, и на следующий день явился один, но не посмел войти в расселину, со страхом вспомнив голос, который он слышал собственными ушами. В недоумении раздумывая про себя, кто бы это мог помешать ему накануне гнаться за добычей, он высматривает, нет ли где-нибудь горных пастухов, или хижины, или других охотников, и видит огромного дракона: почти все его тело волочилось по земле, и поднятая голова и шея составляли только малую часть его, но и они были величиной со взрослого человека. Увидав его, Пинд испугался, но не обратился в бегство, а собрался с духом и задумал разумным поведением склонить чудовище к миру: он взял птиц, на которых в этот день охотился, и протянул ему как подарок от гостя и выкуп за собственную жизнь. Тот, смягчившись, и как бы очарованный подарком, уполз и скрылся.
Юноша был очень обрадован, и с этих лор, как человек добрый и любезный, стал в благодарность за спасение приносить дракону начатки своей добычи - горных животных или птиц. В этих приношениях Пинд был очень усерден, и волею божества ему стала сопутствовать удача, так что день ото дня он жил все привольнее, и на охоте ему всегда везло, охотился ли он на лесных зверей или на птиц. Все у него было в избытке, и даже распространилась молва, что он выходит на зверей один на один и без трепета берет их. Был он видного роста, страшной телесной силы и крепкого здоровья; своею красотою он воспламенял и как бы приковывал, к себе всех женщин: незамужние, словно в опьянении, ходили к его дверям, а замужние, хоть и покорялись закону, но так пленялись молвой о красоте Пинда, что скорее бы предпочли соединиться с Пиндом, чем даже сделаться богинями; мужчины же дивились ему и искали его дружбы; и только братья были его врагами.
Однажды во время охоты - а охота была возле реки - они подстерегли его в одиночку, и в глухом месте, выйдя на него втроем, поразили мечами. Он закричал, и это услышал его друг - дракон, животное с острым слухом и очень быстрым зрением. Он покидает свое логово, обвивает телом нечестивцев и убивает их, стеснив им дыхание, а сам остается сторожить тело до тех пор, пока приближенные, беспокоясь за юношу, не пришли и не застали его мертвым. Они подняли плач, но приступить к погребению не решались, в страхе перед таким стражем. Дракон каким-то таинственным образом догадался о том, что они его боятся, и медленно, не спеша, удалился, оставив мертвого приближенным, чтобы они оказали ему последнюю услугу. Его похоронили со всею пышностью, а река, протекавшая поблизости от места убийства, получила название Пинд - по имени покойника и по его гробнице. Таким образом, и животным свойственно платить благодарностью за благодеяние, о чем я говорил и раньше, чему этот рассказ представляет немалое подтверждение.

XII, 3. О ЕГИПЕТСКОМ ЯГНЕНКЕ С ДВУМЯ ХВОСТАМИ
Есть у египтян рассказ, которому, однако, я нисколько не верю. Именно, они говорят, что во времена знаменитого Бокхориса [28] родился ягненок с восемью ногами и двумя хвостами, а говорил он человечьим голосом; утверждают, кроме того, что ягненок был о двух головах, и рогов у него было четыре. Можно простить Гомера, который дал человеческий голос коню Ксанфу [29], потому что он поэт; не в чем упрекнуть и Алкмана, который допустил это в подражание Гомеру, благоговея перед смелостью своего предшественника; но когда тем же самым похваляются египтяне, кто может этому поверить? Все же, я рассказал о достопримечательности этого ягненка, хотя бы это и было вымыслом.

XII, 5. О ЛАСКЕ, ПОЧИТАЕМОЙ ФИВАНЦАМИ, И О МЫШАХ В ХРАМЕ СМИНФИЯ
Многие заслуженно высмеивают египтян, которые почитают и обожествляют различные породы животных. Но ведь и фиванцы, как я слышал, хотя и принадлежат к эллинам, воздают почитание ласке и говорят, что она была кормилицей Геракла, а если не кормилицей, то когда Алкмена мучилась родами и не могла разрешиться, ласка пробежала мимо и уничтожила колдовство, так что Геракл тут же появился на свет и сразу стал ползать [30].
Обитатели Амаксита в Троаде почитают мышь; поэтому, говорят, и Аполлон, которому они поклоняются, называется Сминфием, ибо у эолян и троянцев мышь называется "сминфом", как пишет и Эсхил в "Сисифе" [31] :

Здесь у полевого сминфа сила есть чудесная.

В храме Сминфия прикармливают ручных мышей, и корм для этого дает государство; под алтарем гнездятся белые мыши, а возле треножника Аполлона стоит изображение мыши [32]. Об этих священных обычаях я слышал такое предание. Однажды на нивах эолян и троянцев появилось великое множество мышей и погрызло все всходы, так что сеявшие собрали очень скудную жатву. Обратились к дельфийскому богу, и он указал воздать почитание Аполлону Сминфию. Исполнив это, жители избавились от мышиной опасности и собрали обычный урожай пшеницы. Вдобавок к этому еще рассказывают вот что. Когда критяне после какого-то постигшего их бедствия покидали родину, чтобы основать колонию, они попросили пифийского бога указать им хорошую и удобную для поселения местность; и оракул вещал, что они должны обосноваться и выстроить город там, где с ними вступят в войну земнородные. Они прибыли в этот Амаксит и расположились лагерем на привал; и тут выползло несказанное множество мышей, которые стали глодать ремни у щитов и перегрызать тетивы у луков. Они догадались, что это и есть земнородные, и лишившись таким образом оружия, заселили эту местность и воздвигли храм Аполлона Сминфия. Вот как упоминание о мышах завело нас в область богословия; но оттого, что мы все это узнали, нам не стало хуже.

XII, 34. О РАЗЛИЧНОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ЖИВОТНЫХ У РАЗЛИЧНЫХ НАРОДОВ
Не лишним будет рассказать о животных также и следующее. Скифы за недостатком дерева сжигают мясо жертвенных животных на их же костях. Если у фригийцев кто-нибудь убьет пахотного быка, его наказывают смертью. Сагареи [33], почитая Афину, ежегодно устраивают в ее честь состязания верблюдов, которые у них отличаются быстротой и прекрасно бегают. Саракоры не пользуются ослом ни для перевозки тяжестей, ни для вращения жернова, но только для войны: вооружившись, они принимают бой, сидя верхом на ослах, как эллины на конях. Который осел покажется им более тучным, того они уводят и посвящают Аресу. Перипатетик Клеарх [34] говорит, что из всех пелопоннесцев только аргивяне не умерщвляют змей. Они же убивают собаку, если она пробежит по площади в определенные дни, называемые у них Арнейскими [35]. В Фессалии человек, который хочет жениться, приводит на свадебное жертвоприношение взнузданного боевого коня и в полной военной сбруе; и когда жертвоприношение совершено и брачный союз заключен, он подводит коня под уздцы к невесте и передает ей. Что это значит, пусть расскажут сами фессалийцы. Тенедосцы откармливают стельную корову для древнего Диониса-человекоубийцы, и когда она телится, помогают ей, как роженице, а новорожденного теленка обувают в котурны и приносят в жертву, причем того человека, который ударяет его секирой, во искупление греха забрасывают камнями, пока он не забежит в море. А эретрийцы приносят в жертву Артемиде Амаринфской увечных животных.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Все, что я мог разыскать и найти, усердно, заботливо, трудолюбиво и любознательно занимаясь теми вопросами, касаясь которых, соперничали в учености знаменитые мужи и философы, - все это я изложил, как умел, ничего не оставляя в стороне и не ослабляя своего усердия высокомерным презрением к неразумным и бессловесным животным, потому что и здесь руководила мною пламенная любовь к знанию, свойственная мне от природы.
Для меня не секрет, что иные из тех, кто заботится о богатстве, из тех, кто стремится к почестям и власти, и вообще, все, кто любит славу, станут обвинять меня в том, что я посвящаю этому свое время, тогда как можно со славою добиваться успеха перед народом или копить великие богатства. А меня занимают лисицы, ящерицы, жуки, змеи, львы, и как ведет себя леопард, и как аист любит своих птенцов, и как сладостен голос соловья, и как разумен слон, и породы рыб, и перелеты журавлей, и какие бывают драконы, и все прочее, что я постарался собрать и сохранить в этой книге; и я совсем не хотел бы, чтобы меня считали богачом и причисляли к ним. Я хочу и всеми силами стараюсь войти в число тех славных людей, среди которых есть и мудрые поэты, и тонкие наблюдатели и знатоки тайн природы, и многоопытнейшие писатели; и думаю, что рассуждаю лучше, чем мои советчики. Мне хотелось бы превосходить людей только своими знаниями, а вовсе не имуществом и деньгами прославленных богачей. Но довольно об этом.
Знаю также, что иные не одобрят, что я веду рассказ не о каждом животном в отдельности, чтобы сразу все сообщить об особенностях каждого, но вместо того перемешал разное и по-разному, говорил сразу о многих, то обрывал рассказ о таких-то животных, то снова возвращался с новыми сведениями об их природе. Но я, во-первых, по существу, вовсе не раб чужих желаний, и не считаю нужным следовать за другим человеком, куда ему угодно; а во-вторых, я старался привлечь читателя разнообразным чтением, избегая ненавистного однообразия; и подобно тому, как луг или венок бывает красив пестротою, так и я, вместо цветов располагая различными животными, хотел соткать и сплести свое повествование. И если охотникам кажется удачей выследить одного только зверя, то и для меня отрадно заполучить такое множество животных, причем не следы их или туши, но все, что им дала природа и за что они ценятся. Что по сравнению с этим Кефалы, Ипполиты и прочие искусники гоняться за дичью по горам или такие замечательные мастера рыбной ловли, как Метродор Византийский [36], сын его Леонид, Демострат и другие рыболовы, которых, клянусь Зевсом, немало? А если художники готовы возгордиться, когда кто-нибудь прекрасно напишет лошадь, как Аглаофонт [37], или оленя, как Апеллес, или изваяет бычка, как Мирон, или что-нибудь, - то когда один человек нашел у стольких животных и выставил напоказ их нравы, облик, разум, сметливость, справедливость, умеренность, мужество, любовь, благочестие, можно ли удивляться этому? Дошел я до этого места, и горько мне стало, что приходится неразумных животных хвалить за благочестие, а людей порицать за нечестие. Но об этом я рассуждать здесь не буду.
Хочу еще только одно сказать тому достойнейшему читателю, о котором я упоминал в начале книги: если я говорил то же, что и все, или, по крайней мере, многое, то не следует меня за это винить, ибо выдумать новых животных я не мог, а то, что известны мне весьма многие, я доказал. Впрочем, я рассказал также кое-что, о чем другие молчат, и что я узнал из собственного опыта; и здесь, как и в остальном, истина была мне всего дороже. А каким образом и с каким старанием я вел рассказ, каково в нем изящество слога и плана, или красота слов и выражений, это узнают разумные ценители, на которых, я и возлагаю надежду.

---

[1] Эвдем Родосский, ученик и комментатор Аристотеля, известный философ, медик и математик.
[2] Намек на скифский обычай отстреливаться из луков при отступлении.
[3] Ктесий Книдский, современник Ксенофонта, придворный врач царя Артаксеркса II, много лет провел в Персии и написал о ней большое историческое сочинение; греки обвиняли его во лживости.
[4] Павсаний (I, 14, 1) говорит, что при этом элейцы приносят жертву Зевсу, отвратителю мух.
[5] По закону, на олимпийские состязания разрешалось смотреть только девушкам, но не замужним женщинам.
[6] «Илиада», XXIV, 1.
[7] Племя в Македонии.
[8] Феопомп Хиосский — историк IV в. до н. э., ученик Исократа, автор «Истории Греции» и «Истории Филиппа Македонского».
[9] Лерос — остров у берегов Карии.
[10] Историк и географ второй половины III в. до н. э., раб поэта Каллимаха.
[11] Невры — народ в северной Скифии.
[12] Агафархид Книдский—географ II в. до н. э., работавший в Александрии.
[13] Сострат из Нисы — географ I в. до н. э., учитель Страбона.
[14] Александр Миндийский;—компилятор I в. н. э.; его обширное сочинение «О животных» — основной зоологический материал для Элиана и других писателей эпохи империи (Плутарха, Афинея).
[15] Мимант—горный кряж в Ионии, на полуострове против Хиоса.
[16] Феофраст с Лесбоса — виднейший из учеников Аристотеля, философ и натуралист, основатель научной ботаники.
[17] Трагедия не сохранилась.
[18] Имеются в виду слова Сократа о лебедях в «Федоне» Платона (84 е — 86 Ь): «они радуются, что им предстоит отойти к тому божеству, которому они служат» (т. е. к Аполлону).
[19] Ясос — город на одноименном островке у берега Карии.
[20] По мифу — сын Пелопса, похищенный и обесчещенный фиванским царем Лаием, и покончивший с собой, чтобы избежать позора (искуплением этой вины Лаия была его смерть от руки Эдипа и дальнейшая судьба Эдипа и его потомства). Хрисиппу посвятил Еврипид одноименную трагедию, до нас не дошедшую.
[21] Т. е. Эрота.
[22] Об этом последнем случае рассказывает Геллий, VII, 8.
[23] Гиппон — философ–пифагореец, современник Пирикла; его безбожие высмеивал афинский комик Кратин. Диагор Мелосский — современник Перикла, философ–материалист, последователь Демокрита, изгнанный из Афин за безбожие. Герострат сжег знаменитый храм Артемиды в Эфесе (по преданию, в 356 году, в ночь рождения Александра Македонского).
[24] Восход Сириуса означал наступление самого жаркого и засушливого времени — лета.
[25] Гиппарх (середина II в. до и. э.)—знаменитый астроном, основатель научной астрономии; говорили, что он рассчитал движение солнца и луны на 600 лет вперед. Элиан допускает хронологическую ошибку: Гиппарх жил почти на сто лет позже Гиерона.
[26] «Илиада», XXIII, 194 сл.
[27] Фемистокл.
[28] Эфиопский царь, правивший Египтом в VIII в. до н. э.
[29] Один из бессмертных коней Ахилла; его пророчество Ахиллу — «Илиада», XIX, 404 сл.
[30] Овидий («Метаморфозы», IX, 306 сл.) (рассказывает, что богиня родов Имифия, повинуясь приказанию Геры, непрерывными заклинаниями препятствовала Алкмене разрешиться от бремени; служанка Галантида (Антонин Либерал, 29, называет ее Галантиадой) сказала ей, что Алкмена уже родила, и этим привела ее в смятение и дала возможность Алкмене разрешиться. За это Гера превратила Галантиду в ласку.
[31] Трагедия (может быть, сатировская драма) не сохранилась.
[32] Страбон (XIII, 1, 48) рассказывает, что в этом храме стоит статуя работы Скопаса, изображающая Аполлона, опирающегося пятою на мышь.
[33] Сагареи — кочевое племя в Мидии. Саракоры — по–видимому, какоето из арабских племен.
[34] Клеарх из Сол, ученик Аристотеля, автор этнографического сочинения «Образы жизни», широко используемого поздними авторами.
[35] Летний праздник в память о смерти божественного юноши Лина.
[36] Метродор Византийский упоминается только здесь. Сочинения его сына Леонида (жил в начале I в. до н. э.) и римского сенатора Демострата (жил в начале империи, писал не только о рыбной ловле, но и о гадании на воде и т. п.) были основными источниками Элиана в области ихтиологии. Уже для этих авторов, по–видимому, характерен интерес к необычайному и редкому.
[37] Аглаофонт — знаменитый художник эпохи греко–персидских войн, отец и учитель Полигнота. По преданию, первый изобразил Нику (Победу) крылатой.

ФИЛОГЕЛОС

2. Педант, плавая, едва не утонул, и дал зарок не входить в воду, пока не научится хорошо плавать.
5. Некто, повстречав педанта, сказал ему: "Господин педант, во сне я видел вас и заговорил с вами". Тот ответил: "Клянусь богами, я был занят и не заметил".
6. Педант, заметив на улице врача, который обычно его лечил, стал от него прятаться. Один из приятелей спросил, почему он это делает. Педант ответил: "Я очень давно не болел, и мне перед ним стыдно".
7. Педанту сделали операцию горла, и врач запретил ему разговаривать. Педант велел своему рабу отвечать вместо него на приветствия знакомых, и при этом сам говорил каждому: "Не прогневайтесь, что за меня с вами здоровается раб: это потому, что врач запретил мне разговаривать".
11. Педант, желая посмотреть, пристойно ли он выглядит, когда спит, поставил перед собой зеркало и закрыл глаза.
14. Педант купил дом, и, высовываясь из окна, спрашивал прохожих, к лицу ли ему этот дом.
15. Педанту приснилось, что он наступил на гвоздь; проснувшись, он перевязал себе ногу. Приятель спросил, почему он это делает, и, узнав, сказал: "Поделом зовут нас дураками: зачем мы спим разутыми?"
17. Педанту приятель прислал из путешествия письмо с просьбой купить для него книг. Педант об этом не позаботился, и, повстречав вернувшегося приятеля, сказал ему: "Твоего письма о книгах я не получал".
18. Некто, повстречав педанта, сказал ему: "Раб, которого ты мне продал, умер". - "Клянусь богами, - сказал педант, - пока он был у меня, он никогда так не делал".
21. Педант хотел спать, но у него не было подушки, и он велел рабу подложить ему под голову горшок. Раб сказал: "Он жесткий". Тогда педант велел набить горшок пухом.
29. Умер один из братьев-близнецов; педант, встретив оставшегося в живых, спросил его: "Это ты умер или твой брат?"
31. Педант, переправляясь через реку, въехал на паром верхом на лошади. На вопрос, почему он не слезет, он ответил: "Я тороплюсь".
32. Педант, приглашенный на пирушку, ничего не ел. Кто-то из гостей спросил: "Почему ты не ешь?" Он ответил: "Чтобы не подумали, что я пришел ради еды".
38. У педанта тяжело болел старик-отец, и он попросил приятелей принести венков для похорон. На следующий день, когда отцу стало лучше, и приятели обиделись, педант сказал им: "Мне и самому стыдно, что я ввел вас в расход; но ужо приходите завтра, и я его похороню во что бы то ни стало".
39. Гуляли двое педантов. Заметив черную курицу, один из них сказал другому: "Братец, никак у нее петух умер?"
42. Двое педантов шли по дороге, и один из них по нужде немного задержался. Вернувшись, он увидел надпись, оставленную товарищем на верстовом камне: "Догоняй меня", и приписал внизу: "А ты подожди меня".
43. Педант, когда кто-то ему сказал: "К тебе уже старость подходит", пошел к воротам города и стал поджидать ее. Другой педант спросил, в чем дело, и, узнав, сказал: "Поделом зовут нас дураками: откуда ты знаешь, что она войдет не через другие ворота?"
44. Педант ночью, когда его отец спал, поднялся с постели и принялся потихоньку объедать развешанные по комнате виноградные гроздья. Но у отца был спрятан светильник под горшком, и когда педант встал, отец внезапно открыл свет. Педант, стоя, притворился спящим и захрапел.
Педант ночью встал и полез к своей бабке; отец его за это отколотил. Педант сказал: "Сколько времени ты сам с моей матерью спишь, и я тебе слова не сказал, а стоило мне один раз лечь с твоей, и ты уже сердишься".
52. Педант упал в бассейн и долго звал на помощь рабов, но его никто не слышал. Тогда он сказал сам себе: "Дурак я, надо мне вылезти и отстегать их всех: тогда уж они послушаются и спустят мне лестницу".
57. У педанта родился ребенок от рабыни. Отец посоветовал убить его. Педант сказал: "Сперва своих детей похорони, а потом советуй мне моих убивать".
62. Педант на состязаниях в Риме в тысячном году [1] увидел атлета, который потерпел поражение и плакал; в утешение он сказал ему: "Не горюй, на следующих тысячелетних играх ты наверняка победишь".
73. Педант говорил, что памятник Скрибонии и красив, и богато отделан, да стоит в нездоровом месте.
77. У педанта умер сын. Встретив его школьного учителя, он сказал: "Простите, что мой сын не пришел к школу: он умер".
78. Педант купил в Коринфе картины древних живописцев, и, погрузив их на корабль, сказал корабельщикам: "Если вы их погубите, я с вас потребую новые" [2].
86. Педант потерял денарий, и отец хотел его побить. "Не сердись, - сказал педант, - я куплю тебе денарий за свои деньги".
88. Педант, возвращаясь с прогулки домой и поднимаясь на крутой холм, сказал с удивлением: "Когда я здесь в первый раз проходил в ту сторону, тут был спуск; как быстро он изменился и стал подъемом!"
96. Двое трусливых педантов спрятались, один в колодце, другой в камыше. Солдаты спустили в колодец шлем, чтобы зачерпнуть воды; педант подумал, что это спускается солдат, стал просить пощады, и его схватили. Солдаты сказали, что если бы он молчал, они бы прошли мимо него, не заметив. Тогда педант, спрятавшийся в камыше, закричал: "Ступайте же мимо меня, ведь я молчу".
101. Педант увидел братьев-близнецов, сходству которых дивились люди. "Нет, -сказал педант, - первый похож на второго больше, чем второй на первого".
104. Скряга, составляя завещание, все имущество отказал самому себе.
111. В Абдерах осел незаметно зашел в гимнасий и разлил масло [3]. Горожане собрались на совет, послали за всеми ослами в городе и, согнав их в одно место, на глазах у них для острастки поколотили виновного осла.
112. Абдерит хотел удавиться, но веревка порвалась, и он расшиб себе голову. Взяв у врача пластырь, он приложил его к ране, и, вновь удалившись, повесился.
115. Абдерит увидел евнуха, разговаривавшего с женщиной, и спросил соседа, не жена ли это евнуха. Тот ответил, что евнух не может иметь жену. "Значит, это его дочь", - сказал абдерит.
122. Абдерит продавал кувшин, у которого не было ушек. На вопрос, почему кувшин без ушек, он сказал: "Чтобы он не услышал, что его продают, и не убежал".
124. Абдериту приснилось, что он продает поросенка и просит за него сто денариев, а покупатель дает только пятьдесят; не желая их брать, он проснулся. Тогда, зажмурившись и протягивая поросенка, он сказал: "Ну, давай хоть пятьдесят".
131. У сидонского педанта было имение на расстоянии многих миль; желая, чтобы оно было поближе, он выворотил по дороге к нему семь верстовых камней.
134. Сидонский сотник сказал солдатам: "Отдыхайте сегодня почаще: завтра вам предстоит большой переход".
136. Сидонский грамматик спросил учителя: "Сколько вмещает пятимерная кружка?" [4] Тот переспросил: "Сколько чего: вина или масла?"
На вопрос болтливого цирюльника: "Как тебя побрить?" шут ответил: "Молча".
Некто обесчестил шута в бане; тот призвал в свидетели банщиков. Ответчик отклонил их как не заслуживающих доверия. Шут сказал: "Если бы дело было в деревянном коне, я призвал бы в свидетели и Менелая, и Одиссея, и Диомеда, потому что они были бы рядом; но дело было в бане, так что, бесспорно, банщикам было виднее".
158. В Кимах один человек, продавая краденую одежду, вымазал ее смолой, чтоб не узнали.
160. В Кимах один человек искал приятеля, и, стоя перед его домом, звал его по имени. Ему сказали: "Кричи громче, чтобы тебя услышали". Он перестал звать по имени и закричал: "Эй ты, Громче!"
160. В Кимах один человек, застигнутый дождем во время купания, чтобы не вымокнуть, залез на глубокое место.
166. В Кимах один человек, проезжая мимо сада верхом на осле, заметил свешивающуюся ветвь смоковницы, покрытую спелыми плодами, и ухватился за нее; осел убежал вперед, а он остался висеть. Садовник спросил его, что он тут делает в воздухе? Тот ответил: "Я упал с осла".
171. Один человек из Ким жил в Александрии, и у него умер отец. Он отдал тело отца бальзамировщику, и, спустя положенное время, попросил его обратно. У бальзамировщика были и другие покойники, поэтому он спросил: "Какие были приметы у твоего отца?" Тот ответил: "Он кашлял".
173. В Кимах один человек продавал мед. Подошел покупатель, и, отведав меда, сказал, что мед отменно хорош. "Еще бы, - сказал продавец, - кабы в него не угодила мышь, я бы и не продавал его".
185. Одноглазый врач-ворчун спросил больного: "Как здоровье?" Тот ответил: "Как вы видите". Врач сказал: "Если так, как я вижу, то вы уже наполовину умерли".
187. Ворчун-астролог, составив гороскоп больного мальчика, пообещал его матери, что ребенок будет жить очень долго, и потребовал с нее платы. Она сказала: "Приходите завтра, заплачу". Он возразил: "Как, а если ребенок ночью умрет, и я останусь без денег?"
190. Ворчун играл в шашки; один бездельник, подсев, стал критиковать его ходы. Игрок рассердился и спросил: "Чем ты занимаешься? и почему бездельничаешь?" Тот ответил: "Я портной, но сейчас у меня нет работы". Тогда ворчун разорвал свою рубашку и дал ее портному со словами: "Делай свое дело и молчи".
193. Некто разыскивал ворчуна; тот крикнул: "Меня здесь нет"! Искавший засмеялся и сказал: "Неправда: я слышу твой голос". - "Негодяй, - сказал ворчун, - если бы это сказал мой раб, ведь ты бы ему поверил; значит, я, по-твоему, меньше заслуживаю доверия, чем он?"
201. К глупому прорицателю пришел путешественник спросить его о своих домашних. Тот сказал: "Все они в добром здравии, и отец ваш тоже". Путешественник сказал: "Но мой отец десять лет, как помер". Прорицатель ответил: "А откуда вы знаете, кто на самом деле был вашим отцом?"
202. Глупый прорицатель, составив гороскоп ребенка, сказал: "Он будет оратором, потом наместником, потом императором". Ребенок умер, и его мать потребовала денег назад, заявляя: "Тот, кому ты сулил быть оратором, правителем, императором, - умер". Тот ответил: "Клянусь его памятью, если бы он не умер, так бы оно и было".
206. Трус, отвечая на вопросы, какие корабли надежнее - военные или торговые, сказал: "Вытащенные на берег" [5].
211. Спали двое лентяев; вор вошел и стащил с них одеяла. Один из них заметил это и сказал другому: "Встань и задержи того, кто украл одеяло". Другой ответил: "Погоди, вот когда он придет за тюфяком, мы схватим его вместе".
213. Лентяй лентяю одолжил денарий; встретив его однажды, он потребовал с него долг. Тот сказал: "Протяни руку, развяжи мой кошель и достань, денарий". Первый ответил: "Ступай себе, ты мне больше не должник".
253. Педант, узнав, что ворон живет дольше двухсот лет, купил себе ворона и стал его кормить, чтобы проверить.
263. У педанта было аминейское вино [6] в запечатанном кувшине. Раб просверлил кувшин снизу и понемножку отпивал вино. Хозяин удивлялся, почему вино убавляется, а печать остается в целости. Другой педант посоветовал: "Посмотри, не отпивают ли его снизу". - "Дурак, - ответил хозяин, - ведь, вино-то убавляется не снизу, а сверху!"

---

[1] Речь идет о состязаниях на празднестве в честь тысячелетия со времени основания города Рима, которое было с небывалой пышностью отпраздновано в 249 году, при императоре Филиппе Арабе.
[2] Ср. рассказ Веллея Патеркула (I, 13—14) о Муммии, разрушившем Коринф в 146 г. до н. э·: «Он был настолько невежествен, что когда по взятии Коринфа грузил для отправки в Италию картины и статуи, выполненные руками величайших мастеров, он велел предупредить сопровождающих, что если они их потеряют, то должны будут вернуть новые».
[3] Маслом намазывались борцы перед борьбой.
[4] В подлиннике— $1кувшин в пять котил»: «котила» — мера жидких тел, равная 0,274 л.
[5] В подлиннике: «длинные или круглые». Длинными и остроносыми были военные корабли, закругленный нос имели купеческие суда. Диоген Лаэртский (I, 104) приписывает этот ответ скифскому философу Анахарсису, Афиней (VIII, 350Ь.) — известному острослову кифареду Стратонику.
[6] Вергилий, «Георгики», II, 97: «Самые крепкие вина дают Аминейские лозы».