ЗАГАДКА

Эта дева идет, и ползет, и летит:
Скажешь "львица" - но лап не хватает у ней;
Глянешь спереди - женщина с птичьим крылом,
Глянешь сбоку - там тело рычащего льва,
Глянешь сзади - змея завилася в кольцо.
Глянешь разом на все - ни змея, ни жена,
Ни крылатая птица, ни дикий зверь.
Ибо нет у жены пары стройных ног,
Ибо львица молчит - нет у ней головы.
В этой деве природа смешала все,
Безобразное вместе с прекрасным.
(Разгадка - сфинкс)

---

ИЗОБРЕТЕНИЕ СТЕКЛА

Отломил кузнец-работник
Раз неведомый кристалл
И в огонь его закинул,
Как железную руду.
Но кристалл, подобно воску,
Растопился, разогретый
Пожирающим огнем.
Изумились люди, видя,
Как поток из печи хлынул,
А работник, побоявшись
На куски разбить кристалл,
Поспешил его щипцами
Снова вынуть из огня.[1]

---

[1]
Подробное описание способов изготовления стекла в античности приводит Плиний Старший («Естественная история», XXXVI, 26).

ГИМН НЕМЕСИДЕ

Немесида крылатая, жизни судья,
С темным взором очей, Справедливости дочь!
Ты порыв необузданный смертных людей
Укрощаешь уздою железной.
Ненавистна заносчивость злая тебе,
Гонишь прочь ты черную зависть.

Неустанное мчится твое колесо,
Но не видно следов - и вращается с ним
Вместе счастье людей. Ты, неслышно скользя,
Гордеца к земле пригибаешь.
Своей мерой ты меряешь жизнь людей
И, склоняя ниц свой суровый взор,
Ты весы сжимаешь рукою.

О, блаженная, будь милосердна к нам,
Немесида крылатая, жизни судья!
Немесиде бессмертной, нелживой поем
Эту песнь, вместе с ней
Справедливость хваля,
Ту, что к нам прилетает на мощных крылах,
Ту, что может надменное сердце людей
Покарать возмездьем в Аиде.

---

К ПРИРОДЕ

Начало всех рождений,
Родительница мира,
Ты - мрак, ты - свет, ты - тайна,
Ты все слова впиваешь
И Зевса чад приводишь
К могущественной Рее;
Но речи все людские
Ты судишь по деяньям.
Пускай мой дух отныне
Идет прямой дорогой,
Язык - нелживым словом,
А члены тела станут
И гибки, и могучи
На срок всей жизни этой.
А ты, в лучей сияньи,
Ты озаряешь землю,
Негаснущее пламя!
Взгляни на нас очами,
Пролей блаженства влагу.
Тебе поем, Пэану [1];
К тебе я жизнь направлю,
Живя в непрочном теле.
Титан [2], будь милосердным
К несчастным людям в узах.

---

[1] Пэан (дословно—исцеляющий)—эпитет различных богов, приносящих исцеление, в частности Аполлона, который отождествлялся с Гелиосом (Солнцем).
[2] Титан—одно из названий Гелиоса—Солнца, который считался сыном титана Гипериона.

ГИМН СОЛНЦУ

Пусть затихнет весь эфир [1]
Суша, ветры и моря!
Горы, долы замолчат
И напевы звонких птиц.
Скоро, скоро к нам придет
Феб [2] в сверкающих кудрях.
Это ты - отец светлооких Зорь;
Мчишься по небу ты на пурпурных конях
Летучей тропой по незримым путям,
Рассыпая блеск золотых кудрей
В безграничных просторах небесных.
Ты сплетаешь, сгибая, друг с другом лучи;
Многозрящих молний потоком
Обвиваешь отвсюду ты землю кругом,
И бессмертного пламени реки текут,
Продолжая сиянье дневное.
Для тебя хороводы божественных звезд
Над Олимпом проходят по кругу
И тебе непрерывно возносят хвалу,
Утешаемы лирою Феба.
А пред ними идет голубая луна [3]
И ведет за собою часов толпу
И стада белоснежных барашков [4],
И тобой наслаждается разум благой,
Обнимая весь мир многоликий.

---

[1] Под «Эфиром» понимали всеобъемлющее небесное пространство.
[2] Феб (ясный), или Аполлон, отождествлялся с Солнцем в эпоху религиозного синкретизма. В колесницу Феба–Солнца были запряжены огнедышащие кони. С именем Феба связан дар поэзии, пения и игры на струнном инструменте.
[3] Луна считалась сестрой Солнца, проливающей на людей свой мягкий, ласковый свет.
[4] Т. е. облаков.

ЧАСЫ

*[1]
Кто из меди создал искусной рукой
Бег блаженных богов в пределах дня?
Кто построил звезд оборот в кругу,
Этот медный образ вселенной?
Кто измерил прекрасных законов ход,
Начертив неизменный чистый путь
По звериным [2] двенадцати знакам?
Здесь по кругу изваяны мощным резцом
Небес золотые светила.
Вот с шерстью кудрявой жирный баран,
Вот рогатый телец средь толпы Плеяд,
Силачей-близнецов одинаковый лик,
Рак, несущий клещи на своих плечах,
Вот могучий грозящий образ льва,
Златокудрая нежная дева;
Коромысло весов, смертных верный суд,
Скорпион с жестоким оружьем.
Стрелоносец искусный, дерзкий кентавр,
Козерог, что двулик и прекрасен,
Водолей, изливающий струи дождя,
И в пучине живущие рыбы.
В середине же камень порядок блюдет
И, храня свою верную меру,
Сам путем не идя, указует он путь
Хороводам светил, размеряя их шаг.
Так искусство являет здесь мудрой рукой
Нам небес непрерывную распрю.
Смертным людям медной игрушки круг
Раскрывает дня измеренье.

---

[1] В этом стихотворении описываются солнечные часы в виде медного круга с изображением двенадцати знаков зодиака на циферблате. С каждым из этих знаков были связаны определенные мифологические представления.
[2] Большинство созвездий зодиака носило название животных. Созвездие зодиака «Овен» (баран) было названо так в честь барана, спасшего Фрикса. Созвездие «Телец» изображалось в виде передней части быка; считалось, что это бык Европы или бык, подаренный Посейдоном Миносу. Созвездие «Плеяд», не входящее в круг зодиака, расположено позади созвездия Тельца. В него входят семь звезд, и они считаются звездами мореходства: с восходом «Плеяд» начинается благоприятное время для мореходства, с их заходом — время бурь. По мифу, Плеяды — это дочери Океана, которые после смерти своих сестер Гиад умертвили себя и были превращены в звезды. Считалось, что это Диоскуры (Кастор. и Поллукс) или Геракл с Аполлоном или Ясион с Триптолемом. Созвездие «Рака» названо по имени рака, который напал на Геракла, когда тот боролся с лернейской гидрой. Созвездие «Льва» было так названо потому, что по мифу в это созвездие был превращен Немейский лев. Созвездие «Девы» дано в честь Дике, или звездной девы Астреи, которая во время золотого века жила на земле, а с наступлением бронзового века последней из богов удалилась на небо, где и сияет как созвездие. Дике была богиней справедливости, покровительницей законов и судов.· Созвездие «Весы» считалось весами Дике (Правосудия). Созвездие «Скорпиона» отождествлялось с там скорпионом, который убил охотника Ориона, тоже превращенного потом в созвездие. Созвездие «Стрелец» считалось кентавром, натягивающим лук. «Козерог» — мифическое существо, у которого передняя часть туловища напоминает козу, а задняя представляет собой рыбий хвост. Одно из созвездий зодиака носит это имя. «Водолей» —мужчина, льющий воду из кувшина. В мифологии его отождествляют с Ганимедом или с Девкалионом, жившим во время потопа. Созвездие «Рыб» появилось, по мифу, в память того, как Афродита, и Эрот, преследуемые Тифаном, бросились в реку и превратились в рыб.

К АДРИАТИКЕ

О глубокая Адрия! Как я начну
Воспевать тебя, море седое?
Что за ключ иль родник породили тебя?
И, скажи, как священные воды
Без ограды земной так в себе ты хранишь,
Что нигде их паденья не видно?

Не пасут здесь быков, здесь и птиц не видать,
Не играет пастух на свирели;
Всюду воды одни и воздушный простор;
Лишь склоняются звезд хороводы к тебе
Да с блестящей уздою Селена[1]
И Плеяд [2] благородных большая семья.

Дай, владычица, землю мне вновь узреть,
Дай нам ласковый ветер попутный.
И, увидевши мать всей земли, тебе
Дам я в дар круторогого агнца.

---

[1] Селена—луна в мифологическом предоставлении; проезжает на колеснице по небу.
[2] См. примеч. 2 к стихотворению «Часы».

О ПСОВОЙ ОХОТЕ

(Вступление)
16 Я воспеваю с любовью охотника славное дело.
Это - приказ Каллиопы, а с нею - самой Артемиды.
И, повинуясь, как должно, я выслушал волю богини,
Дал я покорный ответ, услышав слово такое:

АРТЕМИДА
20 Встань! Ты за мною пойдешь дорогой крутою и трудной;
Песней своею никто из смертных ее не коснулся.

ОППИАН
Милость яви мне свою! и все, что в мыслях таишь ты,
Смертною речью моей я всем передать попытаюсь.

АРТЕМИДА
Я запрещаю хвалить трехлетнего горного Вакха [1]
Иль Аонийские хоры близ струй потока Асопа [2].

ОППИАН
Я, коль велишь ты, забуду Сабасия [3] бденья ночные,
Сына Фионы не раз восхвалял я в праздничном хоре.

АРТЕМИДА
Не говори о героях, об Арго, плывущей по морю [4],
Ни о жестоких боях, об Аресе, губителе смертных.

ОППИАН
30 Да, я забуду о битвах, о страшных деяньях Ареса;
Я уже пел о Парфянских боях под стеной Ктесифонта[5]

АРТЕМИДА
Также о гибельной страсти молчи, о любовных влеченьях;
Я ненавижу приманки и чары "из моря Рожденной" [6].

ОППИАН
Да, я слыхал искони - ты, блаженная, брака не знаешь.

АРТЕМИДА.
Ты же опишешь сраженья зверей и охотников смелых,
Пестрые своры собак и коней различной породы,
Замыслы хитрых ловцов и смелый труд следопыта.
Ты про вражду меж зверей расскажи и про верную дружбу,
Брачные игры в горах ты воспой и любовь без рыданий,
40 Ложе, где юный детеныш родится без помощи бабки.
Эти заветы дала мне дочь великого Зевса [7].
Им повинуясь, пою; о если б я мог их исполнить!

---

[1] Вакх назван «Трехлетним», так как празднества в честь него справлялись раз в три года на Парнасе.
[2] Аонийские хоры — хоры муз. Аония — поэтическое название Беотии, где находилась посвященная музам гора Геликон. Асоп—река в Аонии.
[3] Сабасий — фракийско–фригийский бог, отождествленный позднее с греческим Дионисом (Вакхом). Фиона — имя Семелы, матери Диониса, после ее обожествления.
[4] Арго — дословно «Быстрая». Женский род названия корабля объясняется тем, что по–гречески «корабль» женского рода.
[5] Ктесифонт — город в Ассирии, на восточном берегу Тигра: сначала — зимняя резиденция парфянских царей, впоследствии — их столица.
[6] «Из моря рожденная» —эпитет Афродиты, так как, согласно мифу, она родилась из морской пены.
[7] Т. е. Артемида.

О РЫБНОЙ ЛОВЛЕ

(I, 646-733)
Все, что, в морях обитая, рождают потомство живое,
Крепко детенышей любят и с нежной заботой лелеют.
Но по природе своей к божеству всех ближе дельфины.
Некогда были дельфины людьми, города населяли
650 С прочими смертными вместе: но дал Дионис им веленье
Сушу сменить на пучину и в рыб навсегда превратиться, -
Только по виду - но душу иную они сохранили,
Разум остался у них и с людьми они сходны в поступках.
Если родятся у них близнецы - лишь двое, не больше, -
Вместе они остаются друг с другом; близ матери милой
Плавают, весело скачут, в открытую пасть заплывая,
Между зубами играют и держатся близко к родимой.
С нежною лаской она, любуясь своим порожденьем,
Кружится возле детей и ими, как видно, гордится.
660 Кормит обоих за раз, чтоб тому и другому достался
Сладкий поток молока; ибо так божество повелело,
Чтобы подобна была она женщине, грудью кормящей.
Долго детенышей малых она и питает, и холит;
Крепнут они, подрастая, и вот уже время настало:
Мать их ведет за собой на ловлю различной добычи,
Учит заботливо их, как за рыбой охотиться надо.
Впрочем, близ них остается, за ними следя неотступно,
Вплоть до того, как в силу войдут и смелыми станут.
Но молодые и после у старших всегда под надзором.
670 Верно, не раз ты дивился, чудесное зрелище видя,
Радость, утеху для глаз; коли плыть доведется по морю,
В легкую зыбь иль - лучше еще - при полном затишье,
Можешь стада увидать морских красавцев-дельфинов.
Стаей плывут впереди молодые дельфины, играя,
Словно подростков цветущих толпа, что, сплетаясь кругами,
Пестрый ведет хоровод, разноцветной блистая одеждой.
Следом за ними плывут, кто старше и ростом крупнее,
Младшим охраною верной служа; так слабых ягняток
Гонят весною на луг пастухи, следя неусыпно.
680 Так же из школы домой толпой возвращаются дети,
Следом идут по пятам воспитатели старые чинно,
Те, кто внушает питомцам стыдливость, приличья и разум, -
Ибо лишь старость одна рассудительным делает мужа.
Вот почему и дельфины с детей своих глаз не спускают,
Их провожают всегда, чтоб с ними беды не случилось.
Впрочем, с не меньшим вниманьем о чадах пекутся тюлени.
Самка тюленья питает детей молоком изобильным;
Знает о часе рожденья она наперед и не в море
Мук она ждет родовых, а рожать на берег выходит.
690 Вместе с потомством проводит двенадцать суток на суше,
Но на тринадцатый день, лишь только заря загорится,
Взяв малюток в объятья, спускается в волны морские,
С радостью гордой она знакомит их с краем родимым.
Так, если женщина, чадо родив на чужбине далекой,
Снова вернется в отчизну и дом свой найдет невредимым,
Носит ребенка весь день на руках и каждую мелочь
В доме покажет ему, где сама родилась; несказанно
Сердце ликует ее; пусть все запомнить не в силах
Мальчик, но мил ему дом и милы старинные нравы.
700 Так же морской этот зверь несет своих отпрысков юных
В бездну морскую, чтоб им показать ее дивные тайны.
Боги! как видно, не людям одним, а и многим животным
Чада милее всего, дороже и света и жизни.
Эта любовь врождена и птице и дикому зверю;
Хищных рыб сыроядных никто не учил беспредельной
Жаркой любви к своему порожденью. И все же готовы
Ради детенышей малых и смерть претерпеть, и мученья,
Без колебаний, охотно, идти на любую опасность.
Часто бывало - бродя по горам, встречает охотник
720 Грозно рычащего льва, который, львят защищая,
В битву вступает. Его не пугает ни камень тяжелый,
Брошенный сильной рукой, ни дрот, беспощадно разящий.
С мужеством, с дерзкой отвагой, он все отражает удары,
Даже израненный тяжко, врагу никогда не сдается.
Если же близкую смерть он почует, скрываться не станет,
Падает он полумертвым на львят; он не смерти страшится,
Хочет собою закрыть он проход к пещере знакомой,
Чтобы беспомощных львят охотника взор не увидел.
Если собака щенят принесет, сторожащая стадо,
720 К ложу, где кормит она, пастух приближаться не смеет;
Верная дружба доселе меж ними была, но сегодня
Лает со злобой на всех, с любым сразиться готова;
Чутко щенят сторожит и в ужас всех повергает.
Если корова расстаться должна с теленочком юным,
Долго уныло мычит и, словно женщина, стонет,
Даже в сердцах пастухов вызывая к себе сожаленье,
Также на ранней заре ты услышишь, как горько рыдает
Чайка над морем, птенцов потеряв; как печальные трели
Льет соловей, как цветущей весною порой раздается
730 Ласточек жалобный вопль, когда беспощадные люди
Гнезда разрушили их иль змеи птенцов загубили.
Так больше всех среди рыб своих чад лелеют дельфины,
Но не найти никого, кто б свое не любил порожденье.

(I, 273-279)
Все обитатели вод узнают жилище родное,
Море - отчизну свою; и места, где на свет появились,
Радость им в сердце вливают; напрасно думают люди,
Будто для них лишь одних ничего нет слаще отчизны.
Нет горемычней судьбы человека, который в изгнанье
Вынужден жизнь проводить, разлученный с родиной милой,
Иго позора влача, как пришелец среди чужеземцев.

(V, 612-674)
Мнится мне, тягостней нет судьбы, чем судьба водолазов,
Ищущих губки в морях, и нет работы труднее.
Прежде всего надлежит, готовя себя к испытаньям,
В пище умеренным быть, обуздывать голод и жажду;
Сном же дозволено им наслаждаться, - меж тем рыболовам
Отдых неведом. Подобно тому, как певец к состязанью
В пенье готовясь усердно, своею формингой прекрасной
Фебову славу стремится стяжать, и все его думы
620 Только одним лишь полны - сладкозвучным звонким напевом
Так же упорным трудом водолаз упражняет дыханье:
Должен уметь он его задержать, погружаясь в пучину,
Должен сберечь, поднимаясь наверх после тяжкой работы.
В день, когда кончится срок испытаний и к битве готовы
Будут бойцы, - обращаясь к богам, повелителям моря,
Молят они защитить их от злобных чудовищ, живущих
В безднах морских, ,и от всякой беды; и если увидят
В миг этот рыбу ("прекрасной" зовется), воспрянут душою:
Там, где живет эта рыба,, ты страшных акул не увидишь,
630 Нет там и чудищ морских, свирепых и людям враждебных.
Только в прозрачной и чистой воде эта рыба играет,
И потому рыболовы ее называют "священной":
Духом ободрясь, на тяжкий свой труд водолаз поспешает.
Бедра себе опоясав канатом длинным и прочным,
В обе руки он берет, что нужно для лова - сжимает
В левой руке своей груз - свинца тяжелого слиток,
Правой хватает рукою отточенный нож серповидный
И наполняет свой рот густою белою мазью.
Станет потом на корме и взор свой вперяет в пучину,
640 С грустью о тяжком труде и о бездне морской помышляя.
Но подстрекают его товарищи речью задорной,
В нем пробуждая отвагу: так, зрителей крики услышав,
К мете стремится бегун быстроногий. И с духом собравшись,
В бездну летит водолаз и все глубже и глубже в стремнину
Тянет его неустанно свинца тяжелого слиток.
Вот он ко дну прикоснулся и мазь изо рта выпускает -
Тотчас же вспыхнувший луч прорезает глубокие воды,
Тьма отступает, пред ним, как ночь перед факелом ярким.
Видит тогда водолаз на утесах растущие губки:
650 Камни подводные ими покрыты и острые рифы.
(Можно найти и по запаху их, - ведь немало растений
Тех, что в глубинах живут, испускают запах противный).
Мощной рукой водолаз, как жнец, серпом своим острым
Губок срезает тела и сейчас же, ни мига не медля,
Дергает крепкий канат, чтоб как можно скорее тянули
Наверх его из глубин: та кровь, что струится из губок,
Гибель ему принесет, если к телу его прикоснется;
Если же в ноздри ему проникнет кровавая влага,
Тотчас дыханье прервет и запахом мерзким задушит.
660 Быстро - быстрее, чем мысль - канатом крепким влекомый,
Он выплывает из волн; но кто его в миг этот видит,
Тот и ликует душой, и скорбит о нем, и рыдает,
Так он измучен и жалок; его покинули силы,
Ужас смертельный, усталость расслабили крепкие члены.
Часто, однако, охота кончается страшной бедою:
Только лишь спрыгнув в пучину, работы еще не свершивши,
Встретится вдруг водолаз с ужасным чудовищем бездны.
Дернуть канат он спешит, товарищам знак подавая,
Чтобы тянули скорей, но чудовища страшная сила
670 Борется с силою их, терзая несчастного тело.
Страшно глядеть, как, за лодку хватаясь, он помощи. просит.
Но прекращают друзья безнадежную битву и скорбно
К берегу держат свой путь, и останки злосчастного друга
Тихо кладут на песок и его провожают слезами.

---

ПОСЛЕ ГОМЕРА

I. АХИЛЛ И ПЕНТЕСИЛЕЯ
(I, 1-34, 54-116, 7, 494-507, 538-598, 643-674, 716-765, 782-784),
После того, как Пелидом был Гектор убит богоравный,
Тело - огнем сожжено, а кости - землею покрыты,
В городе крепком Приама [1] решили троянцы укрыться,
Так устрашала их мощь отважного внука Эака [2].
Стадо, едва лишь завидит, что близится лев кровожадный,
В чащу укрыться спешит и, встречи с ним избегая,
В страхе, в трущобах спасаясь, быки и коровы теснятся.
Также в стенах городских троянцы пред мужем жестоким
В трепете скрылись, припомнив, сколь многим он душу исторгнул
10 В жертву их жизнь принеся близ Идейских протоков Скамандра,
Скольких бегущих сгубил, не щадя, под высокой стеною
В день, когда Гектора он победил, нападая на город,
Скольких мечом изрубил на брегу неумолчного моря,
В первый же день по прибытьи принесши им страшную гибель.
Все это помня, троянцы свой город покинуть боялись
И несказанное горе над их головами носилось,
Словно уже погибала в огне и в стенаниях Троя.
Тою порой с Термодонта, реки широко текущей,
Пентесилея пришла [3], красой подобна богиням.
20 В бой многостонный рвалась, - но была и причина иная:
Славы недоброй она избегала, боясь, что в народе
Кто-нибудь бросит ей тяжкий упрек, ее обвиняя
В смерти сестры, Гипполиты; о той горевали повсюду;
Крепкое бросив копье, убила сестру, - но невольным
Было убийство: она за оленем гналась на охоте.
Бурным воинственным духом она пламенела, надеясь
Снова найти очищенье, омывшись в бою смертоносном,
Жертвой такою добиться прощенья от грозных Эриний;
Следом за ней они шли, разгневаны кровью родною,
30 Кровью сестры; беспощадны они; за преступником каждым
Ходят они по пятам и укрыться от них невозможно.
С Пентесилеей подруги пришли, по счету двенадцать,
Все были юны, прекрасны и жаждали битв и сражений,
Все были знатного рода, - но ей все вместе служили...
54 К ним отовсюду сбежались троянцы - глядели, дивились,
Видя отважную дочь Ареса, могучего бога.
Девушка видом была богам блаженным подобна:
Грозен как будто он был, но полон нежной красою.
Сладко смеялись уста; чаруя, под темною бровью
Ясные очи блистали, сияньем подобные звездам,
60 Щеки румянец стыдливый залил и таилась во взоре
Прелесть божественных чар и удаль юной отваги.
Легче вздохнули троянцы и радостью горе сменилось.
Если, на гору взойдя, увидят вдали землепашцы,
Как возникает Ирида над морем широкодорожным
В дни, когда ждут они жадно дождя, потому что посевы
Вянут и сохнут от зноя и жаждут Зевсовой влаги [4],
Если увидят, что вдруг потемнело широкое небо,
Знают по верным приметам, что ветер и дождь недалеко, -
Радость для всех, кто уже горевал над полем иссохшим.
70 Так и троянцев сыны ликовали, - в их стены родные
Пентесилея вступила, пылая желаньем сражаться.
Если надежда на добрый исход вливается в сердце,
Вмиг заставляет она человека забыть о несчастьях.
Так и Приам, в своем сердце стенавший под бременем горя,
Все же рыданья уняв, вздохнул немного свободней.
Так же бывает, когда кто-нибудь, страдая глазами,
Долго мечтает увидеть божественный свет иль скорее
С жизнью расстаться, и вдруг - по воле врача или бога
Зренье вернется к нему; он видит сиянье восхода,
80 Правда, не так, как когда-то; но рад он и малому счастью,
Выйдя из худшей беды - пускай даже сильные боли
Все еще очи терзают; с такою же мыслью увидел
Пентесилею Приам; принес ему малую радость
Девушки грозной приход, и горше еще вспоминалась
Смерть его милых сынов. Но гостью повел он в палаты,
Ласковым встретил приветом, как принял бы дочь он родную,
Что на двадцатом году в родительский дом возвратилась.
В честь ее пир он устроил такой, как обычно справляют
В праздник владыки цари, покорив чужие народы;
90 Пышно пируют они, свою торжествуя победу.
Щедро ее одарил дарами богатыми, много
Ей он наград посулил, если станет защитницей Трои.
Дело она обещала свершить, непосильное смертным, -
Жизни Ахилла лишить, аргивян без числа уничтожить,
И корабли их спалить, забросивши яркое пламя.
Да, в неразумье своем она мощи Ахилла не знала,
В мужеубийственной битве насколько он всех превосходит.
Ей Андромаха внимала, разумная дочь Эйтиона,
Слушая речи ее, сама говорила с собою:
100 "Ах, злополучная ты, что ведешь ты надменные речи?
Силы ведь нет у тебя, чтоб сразиться с могучим Пелидом.
Скоро тебе угрожает от рук его смерть и погибель,
Что ты безумствуешь в мыслях своих, несчастная?
Близко Смертный конец пред тобою стоит и страшная Мойра.
Лучше и дальше, чем ты, метал копье свое Гектор,
Был он могучим, - и все же он пал, и в безмерное горе
Всех от троянцев поверг, его почитавших, как бога.
Верной защитой при жизни родителям был богоравным;
Также и мне; о если б в могиле земля меня скрыла
110 Раньше, чем меч ему горло пронзил и душу исторгнул!
Ныне же мне довелось познать нестерпимую муку,
Видя, как там, вкруг стены городской, его тело влачили
Быстрые кони Ахилла, который вдовою безмужной
Сделал меня, и теперь все дни меня горе терзает".
Так говорила с собой прекрасная дочь Эйтиона,
Память храня о супруге. Великое тяжкое горе
Гибель любимого мужа приносит женам разумным...
494 Близко троянцы к судам подошли - и вспыхнуть готовы
Были в огне корабли. В этот миг подошел к Эакиду [5],
Крики и шум услыхав, Аянт, в боях неприступный.
"Слышишь, Ахилл? До ушей мне доносятся страшные вопли;
Видно, близ нашего стана жестокая битва пылает.
Выйдем же вместе на бой, чтоб троянцы к судам не пробились,
500 Их не спалили огнем и аргивских бойцов не убили.
Было бы это для нас обоих тяжелым упреком;
Отпрыскам Зевса-владыки [6] - тебе, как и мне, не пристало
Род наших предков позорить священный; родители наши
Вместе с Гераклем, в боях искушенным, - давно это было -
Лаомедонтову Трою - ты знаешь - дотла разорили [7].
Думаю, надо и нам свершить подобное дело
Нашей рукою - ведь силы у нас обоих немало"...
538 Пентесилея, искусная в битве, обоих завидя
Издали (были они подобны хищникам страшным,
540 Мчащимся к схватке кровавой), рванулась к обоим навстречу,
Словно тигрица в трущобах, которая, гневом пылая,
В ярости машет хвостом и готовит прыжок смертоносный
Против охотников смелых; они же, спокойно, в засаде,
Ждут нападенья ее, полагаясь на силу оружья.
Так, свои копья нацелив, мужи ожидали без страха
Пентесилеи удара; звенела при каждом движенье
Медь их доспехов тяжелых; и первой с размаху метнула
Пентесилея копье и в щит Эакида попала,
Но, как от крепкой скалы, копье отлетело обратно:
550 Был этот щит неприступный подарком чудесным Гефеста.
Снова копье занесла рукою отважной и, ставши
Против Аянта, она обратилась к ним с речью такою:
"Пусть даже первый мой дрот из руки моей вылетел, тщетный,
Скоро, да, скоро надеюсь сломить вашу дерзость и души
Ваши исторгнуть. Напрасно вы оба всегда похвалялись,
Будто сильнее вас нет меж данайцев. Теперь облегченье
Скоро наступит уже в бедах конеборным троянцам.
Ближе ко мне подойдите на поле сраженья! Придется
Вам испытать, сколь могучи сердца в груди амазонок.
560 Родом я выше, чем вы, - рождена не от смертного мужа,
Нет, Аре́с - мой отец, в бою ненасытный и грозный;
Сила моя - от него; она силу мужей превосходит".
Но рассмеялись бойцы. И второе копье полетело;
Чуть лишь задело оно наколенник Аянта, - окован
Был серебром он, - хотя острие это жадно стремилось
Тело поранить; но, видно, ему не положено было
Крови Аянта испить в тот день в многостонном сраженье.
На амазонку Аянт и взгляда не кинул и быстро
Бросился в гущу троянцев, а с нею сразиться Пелиду
570 Он одному предоставил и думал с усмешкой веселой:
"Как ни хвались она силой, Ахиллу победа над нею
Столько доставит труда, как соколу - битва с голубкой".
Горько вздохнула она, копье неудачно метнувши,
И насмехаясь над ней, могучий Пелея наследник
"Женщина" - молвил, "зачем, похваляясь пустыми словами,
Нам ты навстречу выходишь и с нами стремишься сразиться?
Мы ведь средь смертных героев всех прочих гораздо сильнее,
Мы - громовержца Кронида потомки, и нашим рожденьем
Можем похвастаться мы. Трепетал даже Гектор бесстрашный,
580 Если он издали видел, что вместе решили вмешаться
Оба мы в грозную сечу. Моим пораженный оружьем
Пал этот воин могучий: А ты обезумела, видно,
С нами сражаться задумав и гибелью нам угрожая
В нынешний день. Не для нас, для тебя он будет последним.
Даже Аресу, отцу твоему, спасти не удастся
Дочь от жестокой судьбы - так львиных когтей не избегнет
Лань, повстречавшись в горах со львом, губителем стада.
Иль ты не знаешь, как много мужей рассталося с жизнью
Там, возле Ксанфской струи? сражены они нашей рукою.
590 Или блаженные боги тебя разуменья лишили
С тем, чтоб жестокие Керы тебя поглотили сегодня?"
Это промолвив, шагнул он вперед и мощной рукою
Дрот смертоносный метнул, изделье Хирона кентавра.
Страшную рану нанес он прямо над правою грудью
Пентесилее отважной; чернеющей крови потоки
Хлынули разом; она, склонив ослабевшие члены,
На земь копье уронила тяжелое. Мрачною тьмою
Очи покрылись ее и боль затмила сознанье...
- - - -
643 С горькой насмешкой тогда промолвил Пелея наследник:
"В прахе лежишь ты теперь на пожранье псам или птицам
Ты, злополучная! Кто убедил тебя выйти навстречу
Мне? Иль надеялась ты, из сражения выйдя живою,
Много даров дорогих получить от старца Приама
В плату за смерть аргивян? Но этот замысел вряд ли
Боги внушили тебе. Мы многих героев сильнее;
650 Войска данайцев мы - слава и блеск, мы троянцам приносим
Смерть - и тебе, злополучной. Видать, беспощадные Керы
Мысль заронили в твой ум, обычай покинувши женский,
Выйти на битву, в которой храбрейшие мужи бледнеют".
Это промолвив, рванул он копье, застрявшее крепко
В шее лихого коня и в сердце наездницы бедной,
И по пронзенным телам предсмертная дрожь пробежала.
Снял он сверкающий шлем с головы амазонки убитой, -
Солнца лучам был подобен тот шлем и молниям Зевса -
И пред очами Ахилла, хотя и в крови, и во прахе,
660 Образ прелестный открылся, - и лоб, и дивные брови,
Лик, что и в смерти чарующим был; и вокруг аргивяне
Стоя, красой любовались, богам блаженным подобной.
Девушка, лежа на голой земле, в доспехах, как будто
Лишь прилегла отдохнуть, - так Зевсова дочь, Артемида,
Дремлет порою в горах, устав от охоты за львами.
Воля Киприды благой, возлюбленной бога Ареса [8],
Пентесилее убитой такую красу даровала,
Чтобы над ней зарыдал бесстрашный Пелид-победитель.
Многие были бы рады в счастливый день возвращенья
670 Ложе свое разделить с такою супругой прелестной;
Так и Ахилл свое сердце снедал безмерной печалью,
Ставши убийцей ее, а не мужем: женой богоравной
Мог он ее увезти с собой в плодородную Фтию,
Столь непорочна была и видом подобна бессмертным.
- - - -
716 По́д вечер стали сыны отважные мощных ахейцев
С многих убитых снимать доспехи, покрытые пылью
После сраженья. И горько рыдал Пелея наследник,
Девушки нежное тело увидя лежащим во прахе.
720 Сердце его пожирала тоска и тяжелое горе,
Словно опять расставался он с другом любимым, с Патроклом.
С речью недоброй к нему в тот миг Те. рсит обратился: ·
"Эх ты, жестокий Ахилл, от какого внушения злого
Дух твой настолько смутился, что так безутешно горюешь
Ты о враге Амазонке, нам несшей беду и погибель?
Правда, всегда в своем сердце ты был женолюбцем безумным,
Мнится тебе, что она могла бы прекрасной супругой
Стать для тебя, если бы ты посватался к ней и женился;
Как хорошо, что в тебя она первою дроты метнула!
730 Ты ведь всегда был готов потешиться женской красою.
Мы же видали не раз - тебя уж ничуть не заботят
Мысли о воинской славе, как только завидишь красотку [9].
Жалкий вояка! Куда твоя сила и разум девались?
Где твоя царская мощь и величье? Ужели не знаешь,
Что на троянцев беду обрушило их женолюбье?
Нет на земле ничего, что было б страшнее для смертных,
Чем наслажденье на ложе: оно и юнцов покоряет,
Губит и мудрых мужей - трудом добывается слава!
Воину радость - Ареса дела и честь от победы;
740 Тот, кто от битвы бежит, стремится на женское ложе".
Так, издеваясь, Терсит говорит, - но гневом жестоким
Вспыхнуло сердце Ахилла; своею рукою могучей
Он в подбородок и в ухо ударил Терсита; на землю
Зубы посыпались все; и ударом страшным сраженный
Рухнул внезапно на землю Терсит, потерявши сознанье;
Хлынула кровь изо рта; а дух его, робкий и слабый,
Тело ничтожного мужа покинул - на радость ахейцам.
Часто он их клеветой оскорблял и злыми речами,
Сам же труслив был и слаб - позор для данайского войска.
750 Кто-то в толпе аргивян промолвил слово такое:
"Низкому мужу не след бесчестить вождей знаменитых,
Будет ли то втихомолку иль вслух - они страшны во гневе.
Правду Фемида блюдет и Ата бесстыдство карает,
Равною мерой она воздает за обиду обидой".
Вот что сказали данайцы. И, все еще гневом пылая,
Мощный воскликнул Пелид, на убитого глядя с презреньем:
"В прахе лежишь ты теперь, забыв о своем неразумье.
С мощью лучших мужей не может сражаться ничтожный.
Некогда ты в Одиссее его терпеливое сердце
760 Гневом ужасным зажег, его бранью безмерной осыпав [10].
Но не ему уподобился я, Пелид оскорбленный,
Дух твой исторгнувший ныне; тебя не тяжелым ударом
Я поразил. Ты сражен своей беспощадной судьбою,
Собственным духом бессильным, ничтожным.
Теперь от ахейцев Ты убирайся! средь мертвых веди свои речи пустые!"...
782 Пентесилею почтив, Атриды цари ее тело
Вместе с оружьем ее и с конем отдали троянцам,
Им унести разрешили ее в Илион многославный.

II. СМЕРТЬ АХИЛЛА
(III 21-85)
Много в ту пору Пелид сгубил людей злополучных:
Кровью была залита земля плодородная; трупы
Ксанфа теченье и бег Симоента собой запрудили.
Гнал пред собою троянцев Ахилл, их преследуя в бегстве
Вплоть до стены городской: охватил их ужас смертельный.
Верно б он, всех изрубив, к городским воротам пробился,
С петель сорвал их, свалил, разломал замки и засовы,
Мощным напором своим данайцам открыл бы дорогу
В крепость Приама, огнем спалил бы он город богатый,
30 Если бы Феб-повелитель не вспыхнул гневом жестоким,
Видя несметные толпы бойцов, сраженных Ахиллом.
Он, как зверь разъяренный, низринулся с высей Олимпа,
Лук свой неся за плечами и стрелы, несущие гибель,
Прямо к Пелиду рванулся навстречу и встал неподвижно;
С громом ударился лук об колчан и вспыхнули очи
Страшным огнем, и земля под ногою его задрожала.
Голосом грозным вскричал Аполлон и велел, чтоб немедля
Вспять обратился Ахилл, убоявшись божественной кары;
Феб от троянцев хотел отвратить неизбежную гибель:
40 "Стой, не преследуй бегущих, Пелид! Тебе не пристало
Тех, кто уже побежден, предавать безжалостным Керам;
Как бы тебе не пришлось изведать гнев олимпийцев!"
Так он воскликнул; но голос бессмертный не тронул Ахилла,
Над головою его беспощадные Керы кружились.
Бога веленье презрев, он громким кликом ответил:
"Разве не знаешь ты, Феб, я могу и с богами сразиться?
Что ж ты препятствуешь мне отомстить надменным троянцам?
Ты ведь однажды уже из рук моих вырвал победу
В день, когда Гектора ты от смерти спас неизбежной [11].
50 Как ликовали тогда, за стеной укрывшись, троянцы!
Нынче ж -отсюда уйди! Возвращайся в жилище блаженных,
Или тебя поражу я, хотя ты - и бог, и бессмертен!"
Феба минуя, Ахилл за троянцами снова погнался;
В страхе бежали они, к стенам приближаясь, и многих
В бегстве Ахилл поразил. Но, душой жестоко разгневан,
Феб, сам с собой говоря, промолвил слово такое:
"Ах, как безумствует он! Но теперь от гибели черной
Даже Кронид не избавит его, и никто не поможет,
Если кощунствует он и с богами выходит на битву!"
Взмыл он орлом в вышину и скрылся за темною тучей,
С выси воздушной он ранил Ахилла стрелой смертоносной
Прямо в пяту. И от боли жестокой могучее сердце
Дрогнуло. На́ землю рухнул Ахилл; так мощная башня
В бурную ночь, низвергаясь от силы подземных ударов,
Рушится вдруг и, гудя, сотрясаются недра земные.
Так же земля задрожала, когда Эакид был повержен.
Он ухватился рукой за стрелу, принесшую гибель.
"Кто же тайком поразил меня смертоносной стрелою?
Выйдет пускай мне навстречу, лицо свое пусть мне покажет!
70 Черною кровью его я омою и в самое сердце
Крепким ударю копьем - пусть сойдет он под своды Аида!
Острым мечом поразить меня в открытом сраженье,
Знаю, никто бы не мог из смертных бойцов и героев,
Если бы даже носил он в груди бесстрашное сердце,
Страха в душе бы не знал и крепче был кованой меди.
Тот, кто труслив, лишь тайком на того, кто сильней, нападет.
Пусть же он выйдет на бой! Пусть это - один из бессмертных,
Тех, что данайцам враждебны. Да, чую всезнающим сердцем, -
Сам Аполлон в этих тучах скрывается в мраке угрюмом.
80 Слышал давно я уже предсказанье от матери милой [12]:
Феба стрелою сраженный, погибну я жалкою смертью
Здесь, возле Скейских ворот [13], и слова ее не были ложны".
Это промолвив, он смолк, и своею рукою суровой
Разом из раны глубокой стрелу смертоносную вырвал.
Хлынули крови потоки и тьма его очи покрыла.

III. НЕСТОР И ПОДАЛИРИЙ
(VII, 17-97)
Бой на равнине пылал; бушевал Арес смертоносный;
Клич боевой раздавался в обоих войсках, и трещала
Крепкая кожа щитов от ударов меча или камня;
20 Так они силы теряли на тяжкой работе Ареса.
Но от сраженья вдали, ни еды, ни питья не вкушая,
В прахе, стеная, лежал Подалирий [14]; от брата могилы -
Он отойти не хотел; овладел им замысел страшный -
Гибель себе принести он задумал своими руками.
То он хватался за меч, чтобы с жизнью расстаться, то жадно
Кубка с отравой искал; но друзья за ним зорко следили,
Речью разумной пытаясь утешить его, но - напрасно.
Все же наверно ему удалось бы рукою своею
Душу свою загубить у свежей брата могилы,
30 Если б об этом молва не дошла до Нелеева [15] сына;
Жалость к убитому горем его охватила; немедля
Нестор пошел к многостонной могиле - на ней Подалирий,
Прахом посыпав главу и одежды свои растерзавши,
Бил себя в грудь и взывал со слезами к любимому брату.
Вкруг Подалирия много стояло, с ним вместе рыдая,
Слуг и рабов, и друзей, - и печаль их сердца наполняла.
С лаской спокойною Нестор страдавшему тяжко промолвил:
"Горький свой плач прекрати и расстанься с безмерной печалью,
Чадо мое! Не пристало разумному, храброму сердцем
40 Мужу над тем, кого нет, рыдать, как женщине слабой.
Ты воскресить его к жизни и к свету дневному не можешь;
В воздух незримо душа унеслась, а тела останки
Сжег беспощадный огонь и кости земля восприяла.
Как он расцвел, так увял. А ты бесконечное горе
Должен с терпеньем нести. Ведь и мне печальную гибель
Сына увидеть пришлось [16]; не хуже он был Махаона,
Разумом светлым он был одарен; из воинов юных
Был ли другой, кто с отцом был связан такою любовью?
Ради меня он погиб; он отца от гибели черной
50 Телом своим защитил; но в день его смерти заставил
Я себя пищу вкусить и живым зари я дождался,
Зная, что смертны мы все, что сойдем этой общей дорогой
Все мы в жилище Аида, что всем нам поставлены грани
Мрачные горькой судьбой; потому подобает нам, смертным,
Все претерпеть, что нам бог ниспошлет, - и радость, и горе".
Так он сказал: и ему отвечал Подалирий, в печали,
Слез бесконечной струей свой лик омочивши прекрасный:
"О мой отец, мое сердце безмерной растерзано болью;
Брата мудрейшего я потерял; он же - мой воспитатель.
60 Рано отец наш к богам отошел [17], и сиротку-ребенка
Брат, словно сына, в объятьях носил, а потом терпеливо
Тайнам искусства врача обучал; и в общем жилище
Общую трапезу мы разделяли в согласье и дружбе.
Вот почему моя скорбь нестерпима; и больше не в силах
Я после смерти его глядеть на сияние солнца".
Так он сказал, но ему ответствовал старец разумный:
"Всех нас, людей, божество обрекло на угрюмую долю,
Горе нам всем суждено и всех нас земля покрывает
После того, как пройдем дорогами разными жизни.
70 То, что хотим, получить мы не можем; и счастья, и горя
Жребии разных судеб у богов покоятся в лоне.
Многие тысячи их там, смешавшись, лежат; из бессмертных
Видеть их ясно не может никто, но божественным мраком
Вечно покрыты они; и одна только Мойра, рукою
В горсть захватив их, не глядя, бросает на землю с Олимпа.
Здесь то туда, то сюда их несет дыхание ветра;
Вот почему иногда тому, кто счастья достоин,
Выпадет тяжкое горе, а доля благая - злодею.
Так в слепоте и во тьме вся жизнь человека проходит.
80 Да, не безбедно она протекает; препятствий немало
Нам она под ноги мечет - и путь ее крут и извилист;
То поведет этот путь к многослезному горю, и тут же
К радости вдруг повернет; но нет никого из живущих,
Кто бы с рожденья до смерти был счастлив; у каждого - скорби.
Жизни недолог нам срок, и печали одной предаваться
Нам не пристало; должны мы, надежду на счастье питая,
Дух свой во мрак не ввергать; ведь молва среди смертных ведется,
Будто бы доблестных души восходят на вечное небо,
Злых же - нисходят во тьму. И по смерти двойная надежда
90 Брата ведет твоего - и сам он был милостив к людям,
Был и бессмертного сыном любимым; и будет, конечно,
Волей родителя он к небожителей сонму причислен".
Так убеждал своим словом разумным скорбящего Нестор,
Поднял его он насильно с земли и увел от могилы.
Горько рыдал Подалирий, вернуться назад порываясь,
Но, покорясь, к кораблям он пошел. А войско ахейцев
Тяжкий свой труд продолжало, с дружиной сражаясь троянской.

IV. ПАРИС И ЭНОНА
(X, 223-235, 253-272, 283-337, 361-489)
223 Был поражен Клеодор [18] стрелой из лука Париса.
Это узрев, Филоктет, неистовый отпрыск Поянта.
В бешенстве лук свой схватил и голосом мощным воскликнул:
"Нынче с тобою покончу я, пес! Ужасную кару
Я над тобою свершу - ты со мной захотел поравняться?
Смогут свободно вздохнуть наконец все те, кто в сраженьях
Силы теряет; твоя в том вина! Но скоро наступит
230 Час избавленья, как только погибнет нам беды принесший".
Это промолвив, свой лук с тетивой, искусно сплетенной,
Крепко он в грудь упирает и сводит концы его; метко
Целится он острием смертоносным - ведь в старости был он
Юноше силою равен почти; тетива завизжала,
И засвистела стрела налету и - цели достигла...
253 Громко Парис застонал; от раны в нем ум помутился,
Он заметался в смятенье; но тотчас врачи подбежали,
С поля сраженья троянцы его унесли; а данайцы
К черным своим кораблям воротились; жестокую битву
Темная ночь прервала, дав отдых измученным людям;
Сон, утешитель в беде, на усталые очи спустился.
Но до зари ни на миг Парис не забылся в дремоте:
260 Муки его успокоить никто не умел; бесполезны
Были целебные средства; судьбой предназначено было
Лишь от Эноны ему получить исцеленье от раны,
Если захочет она; и Парис предсказанью поверил;
Нехотя шаг свой направил, гонимый судьбою жестокой,
К бывшей супруге своей; и с криками мрачными птицы
С горных слетались вершин, и его на пути провожали,
С левой летя стороны; но Парис, хотя их и видел,
Их не боялся ничуть; надеялся он, что напрасны
Крики зловещие их, - а они ему смерть предвещала
270 Вот наконец он пришел к многомудрой Эноне; навстречу
Толпы прислужниц сбежались, дивясь; но, Энону увидев,
Пал он с мольбой о спасенье к ногам изумленной супруги...
283 Силы от боли теряя, к ней с речью такой обратился:
"Нимфа, супруга моя непорочная, я погибаю;
Гнев свой, молю, позабудь, не карай за то, что покинул
Дом твой некогда я, против воли; но грозные Керы
К ложу Елены меня завлекли; о если бы раньше,
Лежа в объятьях твоих я с дыханьем и с жизнью расстался!
Ныне же ради бессмертных богов, обитающих в небе,
290 В память супружеских ласк и нашей исконной приязни
Будь милосердна ко мне, избавь от муки жестокой,
Средства целебные ты положи на смертельную рану.
Знаю, судьбой решено - облегчить ты можешь страданья,
Если захочешь, мои. Одна ты от гибели черной
Можешь избавить меня и можешь предать меня смерти.
Сжалься скорей надо мной! отраву стрелы ядовитой
Ты уничтожь, пока силы еще сохраняются в теле!
Черную злобу забудь, позабудь о горькой обиде,
Не допусти умереть мне жертвой судьбы беспощадной!
300 Здесь пред тобою во прахе лежу я; внемли же моленьям!
Знаешь и ты, что Мольбы - питомицы грозного Зевса;
Тех, кто с душою надменной внимать им не хочет, карают
Тотчас они, насылая на них многостонных Эринний.
О всемогущая, ныне безжалостный приговор рока
Ты от меня отврати и мое не карай неразумье!"
Так он промолвил, страдая, но мрачный свой дух не смягчила,
Гневно над ним издеваясь, ему отвечала Энона:
"Ты почему же явился ко мне? ведь меня ты покинул
В доме моем опустевшем, рыдающей в горе безумном.
310 К дочери Тиндара [19] ныне иди же, нам горе принесшей,
Радость в объятьях ее ты ищи; она ведь сильнее
Бедной супруги твоей; над ней даже старость не властна.
Стань перед ней на колени, а мне твои жалкие речи
Слышать противно, и слезы твои мне сердца не тронут.
Если от дикого зверя могла бы я силу и злобу
Взять, то, тебя растерзав, я твоей бы насытилась кровью;
Нет, не удастся тебе смягчить мое сердце мольбами;
Что ж не поможет тебе Киферея в венке ароматном?
Как это Зевс-повелитель покинул любимого зятя?[20]
320 Их о спасенье моли. От меня уходи поскорее,
Жалуйся всем, кому хочешь, богам ли блаженным, иль людям.
Даже бессмертных богов ты, безумец, повергнул в несчастье;
Птицы терзают тела их сынов [21], убитых в сраженье.
Выйди ж из дома скорей моего, возвращайся к Елене;
Ты ведь и ночью, и днем к ней одной лишь страстно стремишься,
С ней наслаждайся беседой любовной; от тяжкой болезни.
Верно, избавит тебя и несносную боль успокоит".
Речью такою его прогнала из любимого дома,
Но и судьбины своей, обезумев, она не постигла.
330 Керы ее ожидали, и вскоре за мертвым супругом
Было уйти суждено ей; так Зевсова воля решила.
В Иды дремучих трущобах Парис,.упавши на землю
332а [Возле тропы над ущельем, покорный жестокому року,]
К смерти готовился близкой и горько скорбел он душою.
Гера его увидала и сжалилась сердцем бессмертным:
С мощных Олимпа высот, из палат повелителя Зевса,
Верных прислужниц послала к Парису; Селеной [22] прекрасной
Некогда были они рождены от мощного Солнца.
- - -
361 В доме Приама Елена беседу вела, восседая
Между служанок своих. А Париса на Иде далекой
Жизнь покидала в тот миг; и его возвращенья Елене
Видеть уже не пришлось. Над мертвым, в слезах разливаясь,
Нимфы рыдали, о нем вспоминая, как был он малюткой,
Как, между ними живя, веселил их резвостью детской.
С нимфами плакали вместе и те пастухи, меж которых
Стадо он некогда пас - и вторили плачу ущелья.
Многострадальной супруге Приама о доле печальной
870 Сына ее Александра [23] пастух пришедший поведал.
Дрогнуло сердце ее, подкосилися ноги от скорби
И, зарыдавши, она такое промолвила слово:
"Умер ты, милый мой сын, и новое горе на горе
В сердце моем налегло, неизбывная скорбь; ты милее
Был мне всех прочих сынов, кроме Гектора; вместе обоих
Ныне оплакивать стану, терзая печальное сердце.
Волей блаженных богов нам великие посланы беды;
Рок с нами злое замыслил и ждут нас жестокие муки.
О, если б раньше могли умереть мы в покое и счастье!
380 Знаю я, много еще нам придется страданий изведать,
Гибель детей увидать, разрушенье родимого града.
Пламя пожаров зажгут в нем руки данайцев отважных;
Знаю, моих дочерей и невесток, и юных троянок,
Будут делить, как добычу, и гнать на позорное рабство".
Так говорила она, заливаясь слезами. Но с нею
Вместе не плакал Приам. Над могилой лишь Гектора слезы
387а [Дил он; из всех сыновей ему Гектор всего был дороже]
Был он отважен и храбр и сражался копьем за отчизну;
Смерть же Париса отцу покоя души не смутила,
Но, неустанно рыдая, стояла у тела Париса
390 Между троянок Елена; и скорбью, и гневом пылало
Сердце в груди у нее; и в мыслях она говорила:
"Муж злополучный, погиб ты! И мне, и себе, и троянцам
Горя принес ты немало! Теперь же на страшные беды
Ты покидаешь меня: впереди еще худшее горе.
О, если б Гарпиям я попала в железные когти!
Если бы вместе с тобой мне погибнуть судьба разрешила!
Ныне боги тебя покарали суровою казнью,
Мне ж, злополучной, что делать? О, как меня все презирают,
Как ненавистна я всем! Куда мне бежать, я не знаю.
400 Если к данайскому войску пойду я, они избиенью.
Верно, подвергнут меня; но могу ль я и здесь оставаться?
Рано иль поздно троянцы меня на куски растерзают;
Тело мое даже в землю зарыть ни один не захочет,
Псы меня жадно пожрут, расклюют крылатые птицы!
О, если б сжалился Рок и мне раньше послал избавленье!"
Так говорила она, не столько печалясь о муже,
Сколько безумье свое вспоминая в раскаянье горьком.
Также троянки кругом не о смерти Париса грустили,
Но вспоминали одни в тоске о родителях милых,
410 Иль о мужьях, иль о детях своих, иль о родичах близких.
Только одна лишь Энона терзалась сердечною мукой,
Но не стояла она меж троянок, их плач разделяя;
Прячась от взоров людских и в спальном покое укрывшись,
Тяжко стонала она на прежнем супружеском ложе.
В зимнюю стужу покрыты суровой корой ледяною
Скалы крутые и рощи, засыпаны снегом ущелья;
Если ж весенняя буря их теплым овеет Зефиром,
Тают и льдины, и снег, потоки с холмов низвергая.
Но на горе снеговой никогда родник не иссякнет
420 И нескончаемо он источает струю ледяную.
Так, истомленная болью, она, неустанно рыдая,
Таяла, плача о том, кто был некогда мужем любимым.
Так говорила она своему печальному сердцу:
"О как была я безумна! О жизнь моя, полная горя!
Как я любила его, злополучного, в сладкой надежде
Вместе состариться с ним и дойти до смерти порога,
Быть с ним в согласье всегда. Но боги решили иначе.
Черные Керы, зачем вы тогда же меня не убили,
В час, как решили меня разлучить с Александром навеки?
430 Все же пускай он меня при жизни покинул, но к смерти
Вместе я с ним поспешу и ближайшей зари не увижу".
Эти промолвив слова, о гибели мужа печальной
Долго она вспоминала и, слез изливая потоки,
Таяла в них, словно воск на огне, но таилась, скрывая
Горе свое от отца и прислужниц в красивых одеждах.
Этой порой, из глубин Океана возникши, на землю
Ночь поднялась, утешенье неся и покой от страданий.
Крепко родитель Эноны заснул, и заснули служанки;
Тут потихоньку она отодвинула в спальне засовы
440 И побежала из дома быстрее, чем ветра дыханье.
Так же, как в горных лесах, гонимая жгучею страстью,
Мчится телица навстречу быку в неустанном стремленье,
Мчится, не помня себя, и пастух отступает в испуге, -
Ласки его позабыла она - и могучая сила
Гонит все дальше и дальше ее по трущобам и дебрям.
Так же дорогою длинной бежала Энона, и в мыслях
Было у ней лишь одно - взойти на костер погребальный;
Даже не знала она, устала иль лет; все быстрее
Мчалась, забыв обо всем; ее гнали жестокие Керы,
450 Мощь Кифереи гнала; не боялась ни хищников диких,
Ночью бродящих, она; а прежде пред ними дрожала.
Скалы крутые в дремучем лесу ее бег не сдержали,
Не были страшны ущелья глухие, ручьи и обрывы.
С неба ее увидала Селена богиня и, вспомнив,
Как полюбила сама она милого Эндимиона,
Сердцем Энону до слез пожалела и с неба сиянье
Яркое ей пролила и дорогу ее озарила.
Горы крутые пройдя, Энона к костру прибежала;
Нимфы о мертвом Парисе рыдали, в слезах растекаясь;
460 Мощное пламя пылало, его обнимая; из леса
Много пришло пастухов и с собою большие вязанки
Веток смолистых и хворост они принесли простодушно -
Этот последний, печальный подарок владыке и другу.
Плача, стояли они у костра. Подбежавши, Энона,
Взгляда не бросив вокруг, немедля, без плача и стона,
Лик свой прекрасный и очи закрывши густым покрывалом,
Бросилась в пламя костра. Раздались напрасные вопли;
С мужем сгорела Энона. А нифмы вокруг, в изумленье
Речи вели меж собой, пораженные верной любовью,
470 И не одна среди них в своих промолвила мыслях:
"Да, злополучный Парис, зачем ты с супругой расстался,
Верно любившей тебя, и к подруге ушел ненадежной?
Тяжкое горе навлек на себя, на троянцев, на город;
Был ты безумен, забыл ты о скорбной и мудрой супруге.
Даже тебя, кто ее оскорбил, разлюбил и покинул,
Больше любила она, чем сияние светлого солнца".
Вот что подумали нифмы: тела же Эноны с Парисом
Ночь всю до самой зари на костре горящем пылали.
Вкруг пастухи в изумленье стояли; так в древнюю пору
480 Сонм аргивян удивлялся, собравшись толпою и видя,
Как обнимала Эвадна в отчаянье труп Капанея, -
Был поражен он стрелой громовой повелителя Зевса.
После того, как Энону с Парисом могучее пламя
В прах обратило обоих, над пеплом, еще неостывшим,
Чистым вином возлиянье свершили, а кости супругов
Вместе сложили в кратe'р золотой; и в холме надмогильном
Скрыв их, высокую насыпь над ними воздвигли; и рядом
Две одинаковых стелы поставили там; и доныне
Камни несут на себе рассказ о страсти и скорби.

---

[1] Городом Приама названа Троя.
[2] Т. е. Ахилла, отец которого, Пелей, был сыном Эака.
[3] Пентесилея — предводительница амазонок.
[4] Небесные стихии (гром, молния, дождь) считались подвластными Зевсу — повелителю неба.
[5] Т. е. к внуку Эака, Ахиллу.
[6] Аянт и Ахилл были внуками Эака, который считался сыном Зевса и Эгины.
[7] В награду за спасение дочери царь Трои Лаомедонт обещал подарить Гераклу коней Зевса, то не выполнил обещания. Тогда Геракл взял Трою приступом. В походе Геракла против Трои участвовал Теламон, отец Аянта.
[8] Кипридой (называли богиню любви Афродиту, культ которой был распространен на Кипре. Арес — бог войны, отец Пентесилеи, считался возлюбленным Афродиты.
[9] Намек на ссору Ахилла с Агамемноном и на отказ Ахилла сражаться после того, как у него была отнята его пленница Брисеида.
[10] Ср. «Илиада», II, 212—269.
[11] См.. «Илиада», XX, 441—450.
[12] См. у Гомера:
Матерь моя, среброногая мне возвестила Фетида:
Жребий двоякий меня ведет к гробовому пределу:
Если останусь я здесь перед градом троянским сражаться,
Нет возвращения мне, но слава моя не погибнет
(«Илиада», IX. 410—413)
[13] Скейские ворота Трои вели на равнину, где происходили сраженья.
[14] Подалирий и брат его Махаон прибыли на 30 кораблях из Фессалии под Трою на помощь грекам. Оба они были врачами. Их отцом считался сын Аполлона — искусный врач Асклепий.
[15] Т. е. до Нестора.
[16] Сын Нестора Антилох был убит Мемноном под Троей в тот момент, когда защищал от Мемнона своего престарелого отца.
[17] См. Примеч. 1.
[18] Имя этого Клеодора нигде больше в литературе не встречается.
[19] Т. е. Елене. Мать Елены, Леда, была женой Тиндарея. По гомеровскому преданию, отцом Елены был Зевс («Илиада», III, 426), другие же сказания называли отцом ее Тиндарея (Геродот, II, 112).
[20] Т. е. Париса, женившегося на дочери Зевса Елене.
[21] Многим героям Троянской войны приписывалось божественное происхождение. Так, например, главный герой греков Ахилл считался сыном морской богини Фетиды, Аянт Теламонид со стороны отца вел свое происхождение от Зевса.
[22] Селена—луна. Под прислужницами Зевса, дочерьми Луны и Солнца, подразумеваются, очевидно, Оры — богини смены времен года.
[23] Александр—второе имя Париса.

ВЗЯТИЕ ИЛИОНА

I. ВСТУПЛЕНИЕ
(ст. 1-50)
Долгой и тягостной брани предел и конец долгожданный[1]
Храбрый отряд конеборных бойцов Афины аргосской [2],
В многих сказаньях воспетый [3], и я поспешу возвеличить.
Мне расскажи, Каллиопа, про древнюю распрю народов,
Долгой войны разрешенье поведай мне в песне недолгой.
В старческой злобе своей, убийством еще не насытясь,
Гибель Эни́о несла троянским мужам и данайцам.
Годы текли за годами - настало десятое лето;
Стали тупыми мечи, расшатались могучие копья,
10 Латы уже не звенели, и крепкое стерлось плетенье
Прочных ремней, на которых держались щиты и колчаны;
Дротов удар отражать не могли щиты боевые,
Луков изгиб ослабел и рассыпались острые стрелы;
Скудного корма из ясель не ели, понурившись, кони;
То о друзьях тосковали они из той же упряжки,
То своим ржаньем унылым взывали к возницам погибшим.
Лег под могильным холмом Пелид вместе с другом убитым.
Сына любимого смерть престарелый оплакивал Нестор [4];
Мощную силу Аянт погубил своею рукою,
Лезвие злое меча в безумии кровью омывши.
Горько рыдали троянцы о том, что с позором влачилось
Гектора тело вкруг стен [5]; но приблизилось новое горе:
Слезы пришлось проливать над могилой бойцов иноземных,
С разных пришедших краев, говоривших на чуждых наречьях.
Пал Сарпедон, полководец ликийский; пришел он под Трою,
Матери волю исполнив, что с Зевсом в любви сочеталась;
Был он Патрокла копьем поражен; и по воле отцовской
Воздух кровавым дождем омыл убитого тело.
В темную ночь был во сне смертельном погублен коварно
30 Рес, повелитель фракийцев; и после смерти Мемнона
Мать его Эос покрыла свой лик туманом небесным,
Света дневного сиянье в тот день печальный похитив.
Девушек, верных Аресу, отряд, с Термодонта пришедший
(Тех, что не знают мужей и грудь железом калечат),
Горько потерю оплакал красавицы Пентесилеи;
В край незнакомый она на подмогу пришла и немало
Женской рукой положила мужей на поле сраженья.
Только один был сильнее - Ахилл; он копьем смертоносным:
Душу исторг ей, и шлем ее снял, и могилу оплакал.
40 Но до последнего дня под охраной стены богозданной
Крепко стоял Илион на своей нерушимой основе.
В тяжких сраженьях томясь, погибали ахейцев дружины,
Силы свои напрягая в последних жестоких усильях.
Тщетно б свой пот проливала Афина [6], трудясь неустанно,
Если б к данайцам из Трои, как гость, не пришел прорицатель [7]:
Брак был противен ему Деифоба [8], бесчестный и дерзкий,
Жалости полон он был к Менелаю, страдавшему много;
Скорый конец неизбежный предрек он родимому граду;
И предсказанью Гелена поверив, немедля ахейцы
Стали готовиться вновь к окончанию тягостной распри.

II. ТРОЯНСКИЙ КОНЬ. СТЕНАНИЯ КАССАНДРЫ
(ст. 305-327, 342-351, 358-359, 365-472, 487-513)
Крепкою сбруей из кожи бычачьей коня разукрасив,
Разом троянцы взялись за канат, искусно сплетенный,
В город коня [9] повлекли на вращавшихся быстро колесах,
С грузом отважных мужей, в нем сокрытых. Вокруг раздавались
Звуки форминги и флейты, сливаясь в звенящую песню.
310 О, злополучное племя людей неразумных!
В тумане Темном бредущих! Как часто, пустыми забавами тешась,
Видеть не могут они, что стремятся к погибели скорой.
Так и с троянцами в город, судьба, им смерть уготовав,
Вместе, незванной, вошла; и что страшное близкое горе
Сами они за собою влекут, им неведомо было.
Много цветов, на росистых лугах у реки расцветавших,
В свежий венок заплетя, своему убийце [10] обвили
Пышную гриву они. Но под кованым ободом медным
Тяжко стонала земля; отвечая ей скрипом и стоном,
320 В кольцах вращались колес железные крепкие оси.
Стали канатов узлы, протираясь, слабеть в напряженье,
Дымом охвачены были скрепленья натянутой сбруи.
Тяжкий свой труд облегчали влекущие криком и шумом.
Откликом громким лесов отзывалась тенистая Ида;
Звонкие воды шумели в стремнинах кипучего Ксанфа,
Им откликался поток Симоэнт; но с небесного свода
Грянула Зевса труба, предвещая, что близится битва...
342 Сонмы троянок, ликуя, наполнили улицы Трои;
Девушек юных и жен молодых, Илифию познавших [11],
С песнями шел хоровод в святилище древней богини [12].
345 Многие, сбросив с себя покрывала и пояс узорный,
Вместе с цветами вязали коню ожерелье, сплетая;
Или срывали печати с глубоких сосудов, в которых
Долго хранилось вино с золотым ароматным шафраном,
И выливали на землю осадок густой и душистый.
350 С девичьим звонким напевом сливалось мужей ликованье,
Лепет веселый детей - с приветственной песнею старцев...
358 Только Приамова дочь, одна, вдохновленная богом,
В доме не в силах была оставаться, сорвавши засовы,...
365 Жалом разящим провидца она, уязвленная, мчалась,
Лавр потрясая священный, по городу, тяжко страдая,
Вопль испускала ужасный; она о родителях милых
И о друзьях позабыла, с стыдливостью женской рассталась.
Так, как в трущобах лесных фраки́янка дикая мчится
370 В день, когда бог Дионис напевом флейты манящим
В горы ее завлечет и она, с безумьем во взоре,
Темным плющом обвита, бежит, покрывало отбросив,
Также в ответ на призыв взметнувшись духом крылатым,
Мощным гонимая богом, в безумье носилась Кассандра [13],
Косы терзая густые и воплями грудь разрывая:
"О, злополучные люди! Зачем в наши стены влечете
Этого злого коня? О, зачем вы сами спешите
К ночи последней и к сну, от которого нет пробужденья?
Шествие это к несчастью ведет нас, и скоро свершатся
380 Беды, рожденные снами ужасными бедной Гекубы [14];
Год наступил, он закончит свой труд, он готовит развязку:
Воинов скоро отважных придет к нам дружина, сверкая
Блеском оружья; родит их угрюмою темною ночью
Конь этот страшный; и быстрым прыжком на землю спустившись,
Бросятся в ярости бурной последние воины в битву.
Но не от мук родовых отверзнется страшное чрево;
Воинов этих рожденных не примут женские руки;
Нет, Илифи́ей коню будет та, чьей рукою он создан;
Полное чрево раскроет она; восприемницей станет
390 Этого страшного чада Афина [15], крушащая стены,
Вижу - меж башен троянских бушует, разлившись повсюду.
Алая крови пучина, вздымаются волны убийства.
Цепи ужасного брака куются для женщин злосчастных;
В этой древесной пещере скрывается страшное пламя.
Горе, о горе! и мне, и тебе, мой город родимый!
В прах обратишься ты скоро; и рухнет творенье бессмертных,
Лаомедонтовы стены дотла разрушены будут [16].
О мой отец, моя мать! Рыдаю о вас я! Ужасно
То, что претерпите вы. Отец мой несчастный, на землю
400 Там, где Хранителя Зевса алтарь, ты будешь повергнут,
Ты ж, благородная мать, ты по воле богов потеряешь
Женский свой облик; собакой завоешь о чадах погибших [17].
О Поликсена! Тебя, сошедшую в землю родную [18],
Буду оплакивать я, но недолго; о если б могла я
Пасть от руки аргивян, на твоей рыдая могиле!
Горе! Зачем я живу? Ведь я знаю, меня ожидает
Более страшная смерть и чужая земля меня скроет.
Знаю, царица и мне, и мужу-царю приготовит
Гибельный дар - от войны отдохнет он на ложе последнем [19].
410 Слушайте ныне меня! Узнайте, что вас ожидает!
Тучу судьбы роковой отгоните, над нами нависшей!
Мощное чрево коня рубите скорей топорами
Или спалите огнем! Пусть гибнет коварное тело
Вместе с врагами! Пускай на данайцев обрушится горе!
Вы же, пируйте со мной! Поскорей в хороводы смыкайтесь!
Ставьте крате́ры! Пришла к нам пора свободы желанной!"
Громко кричала она - но никто ее речи не верил;
Так повелел Аполлон, ниспославший ей дар предвещанья [20].
С речью суровой и гневной к Кассандре отец обратился:
420 "Прислана злобным каким божеством ты, провидица злая?
Дерзостным лаем своим испугать ты нас хочешь, собака!
Всё не насытилась ты безумной своей болтовнею.
Радости нашего пира как будто завидуя, снова
К нам ворвалась ты в тот день, как Зевс, наш Кронид повелитель
Дал нам свободу узреть, корабли Ахейцев рассеяв.
Нынче копье не летит и покоится лук, не натянут,
Смолкло бряцанье мечей, не свистят замолчавшие стрелы:
Пляски и сладкие песни повсюду, и распря затихла.
Мать не рыдает над сыном и, мужа на бой проводивши,
430 Нынче жена не заплачет над трупом, оставшись вдовою.
В дар принимает коня владычица града, Афина.
Дерзкая дева, одна ты, вопя пред воротами дома,
Ложно пророчишь беду, беснуешься в диком безумье,
Терпишь напрасные муки и город святой оскверняешь.
Прочь уходи! Нас теперь хороводы, пиры ожидают.
Нет под троянской стеной угрозы, так долго стоявшей.
Голос пророческий твой нам отныне уж больше не нужен!"...
Это промолвив, Приам велел непокорную деву
440 В спальне замкнуть; и отцу покорилась она против воли.
В девственном спальном покое на ложе упала, рыдая;
Жребий свой знала она и видела, как, разгораясь,
Пламя уже бушевало в стенах ее града родного.
Этой порою троянцы воинственной деве Афине
В храме коня посвятили, поставив на крепком подножье;
Жертвы богам возложили на жертвенник в яркое пламя;
Боги ж свой взор отвратили и тщетной не приняли жертвы.
В городе все пировали, все буйством кипело безмерным,
Буйством, что следом идет за вином, мужей веселящим.
450 Разум утратили все и, в пьяный сон погрузившись,
Город затих. У ворот лишь немногие стражи остались.
Свет той порою угас и спустилась в божественном мраке
Ночь на крутой Илион, ему несущая гибель.
Облик старухи седой приняв, к аргивя́нке Елене,
Хитрость тая, Афродита вошла, искусная в кознях;
К ней обратилась она с таким убеждающим словом:
"Знай, дорогая, зовет тебя Менелай полководец,
Муж твой. В коне деревянном он скрыт, а с ним и другие
Славных ахейцев вожди, что руки твоей прежде просили.
460 Тотчас к нему ты иди! Позабудь о старце Приаме,
И о троянцах других, позабудь о самом Деифобе.
Я отдаю тебя вновь Менелаю, страдавшему долго".
Это сказав, удалилась богиня; и сердцем смятенным
Ей покорилась Елена; из спальни своей ароматной
Вышла, и следом за ней Деифоб; на пути ее видя,
Долго глядели ей вслед троянки в хитонах нарядных.
В зданье высокое храма Афины вступила Елена:
Очи свои на коня устремив, она долго стояла;
Трижды потом обошла вкруг него, аргивян завлекая,
470 Жен их кудрявых она по имени всех называла
Голосом нежным своим. Они же, сокрытые, тяжкой
Болью терзались в душе и в молчании слезы глотали...
487 Многих ахейцев могла б соблазнить лукавством Елена,
Если бы, грозная ликом, покинув эфир, не предстала
Дева Паллада пред ней, Елене лишь зрима; из храма
490 Вывела тотчас ее и сказал суровое слово:
"Жалкая! Вот до чего довели тебя злые деянья,
Жажда объятий чужих и козни лукавой Киприды!
Первого мужа ничуть не жалеешь? И дочери видеть
Ты, Гермионы, не хочешь? Опять помогаешь троянцам?
Прочь уходи! И над спальней своею, поднявшись на башню.
Пламя привета зажги кораблям плывущим ахейским".
Сделала тщетным Афина Елены пустое лукавство.
В спальный покой возвратилась Елена. А этой порою
В городе кончились пляски и все погрузилось в дремоту.
500 Звуки форминги умолкли, лежала усталая флейта
Возле кратера; валился вином переполненный кубок
И разливалось вино, струясь по рукам ослабевшим.
Спутница тьмы, тишина, над городом всем воцарилась;
Не было слышно и лая собак; и, казалось, молчанье
Ждет, призывая к себе убийством дышащие клики.
Гибельный жребий троянцев уже на весы свои кинул [21]
Зевс, повелитель войны, и призвал ахейцев на битву.
Феб Аполлон со стены городской Илиона твердыни
С грустью на храм свой взирал в плодородных пределах [22] ликийских.
510 Весть аргивянам Синон посылал с могилы Ахилла
Ярко горевшим костром, во тьме светившим далеко [23].
И полыхало всю ночь над спальным покоем Елены,
Путь освещая бойцам, золотистое факела пламя.

---

[1] Имеется в виду Троянская война, длившаяся десять лет.
[2] Аргос в Пелопоннесе — одно из мест почитания Афины. Бойцы Аргоса названы «конеборными» потому, что окружающая город плодородная равнина давала хороший корм коням («Илиада», II, 287), и, следовательно, главную часть аргосского войска составляла конница.
[3] Помимо гомеровских поэм, существовало много менее значительных эпических произведений о Троянской войне («Эфиопида», «Разрушение Илиона», «Киприи» и другие).
[4] См. Квинтт Смирнский, III ( «Нестор и Подалирий»), примеч. 3.
[5] См. «Илиада», XXII, 248—404.
[6] Афина покровительствовала грекам и старалась помогать им в борьбе против троянцев.
[7] Прорицатель — Гелем, один из сыновей Приама.
[8] Дейфоб, брат Париса, женился на Елене после смерти Париса.
[9] Речь идет об огромном деревянном коне, который умышленно был оставлен греками под стенами Трои и должен был принести троянцам гибель. Внутри этого коня сидели вооруженные греки.
[10] Т. е. коню, см. примеч. 9.
[11] Илифия считалась покровительницей рожениц.
[12] Т. е. Афины Паллады, храм которой находился в троянском акрополе.
[13] Дочь троянского царя Приама, Кассандра, обещала Аполлону свою любовь, за что и получила от него дар предсказаний. Но Кассандра не выполнила обещания и была наказана тем, что ее пророчествам, всегда истинным, никто никогда не верил.
[14] Гекаба (Гекуба), жена троянского царя Приама и мать Париса, видела во сне, что она носит во чреве пылающий факел. Этот сон был истолкован как пророчество о войне (Вергилий, «Энеида», VII, 319—322).
[15] Афина помогала художнику Эпею создавать коня («Одиссея», VIII, 493).
[16] Стены вокруг Трои были построены Посейдонам и Аполлоном во время царствования там Лаомедонта («Илиада», VII, 452—453).
[17] После падения Трои Гекаба как рабыня была увезена греками. На фракийском побережье Гекаба заметила труп своего сына Полидора, убитого царем Полиместором, к которому как к верному другу Приам во время войны послал Полидора. Из мести Гекаба умертвила двух детей Полиместора, за что и была превращена в собаку.
[18] Поликсена, сестра Кассандры, после падения Трои была принесена в жертву тени Ахилла.
[19] В этих словах заключено пророчество Кассандры о судьбе предводителя греков микенского царя Агамемнона. После окончания Троянской войны Агамемнон увез с собой пленницу Кассандру в Микены, где обоих постигла гибель от руки жены Агамемнона Клитемнестры и ее любовника Эгисла.
[20] См. Примеч. 13.
[21] На золотых весах Зевс взвешивает судьбы людей. Ср. «Илиада», VIII. 69—70.
[22] Во время Троянской войны Аполлон стремился помогать троянцам. В Ликии, в городе Патаре находился знаменитый храм и оракул Аполлона.
[23] Когда греки поставили у стен Трои деревянного коня, а сами удалились на ближайший остров, они оставили около коня одного Синона с тем, чтобы он ввел в заблуждение троянцев и подал бы в нужный момент условный знак грекам. Синон заявил троянцам, что конь сооружен как умилостивление Афине и послужит надежной защитой для Трои, если будет ввезен в город. Троянцы вняли его совету, и Синон той же ночью подал грекам сигнал.

ПОХИЩЕНИЕ ЕЛЕНЫ

(ст. 69-192)
Зевс, увидав, что друг с другом богини враждуют [1], Гермесу
70 Дал порученье, к нему обратясь с такими словами:
"Если у Ксанфа, реки, что близ Иды течет, ты увидишь
Сына Приама, Париса, прекрасного юного мужа, -
Он возле Трои в горах обитает, пася свое стадо, -
Яблоко дашь ты ему - он судьей над богинями будет;
Пусть он оценит красу их очей и прелесть их лика.
Та, что всех больше пленит его красотою расцветшей,
Та и получит в награду тот дар, чем чаруют Эроты".
Вот что владыка Кронид велел Гермесу исполнить;
Выслушав волю отца, Гермес покорился охотно,
80 Быстро отправился в путь и богинь посетил по порядку;
Все о своей красоте в тот день неустанно радели.
Замысел хитрый тая и, сбросив повязку, Киприда
Косы густые свои распустила и пышные пряди
Нитью златой обвила и венком золотым увенчалась.
После, Эротов призвав, им такое дала наставленье:
"Битва близка, мои дети! Придите к родимой на помощь.
Завтра придется предстать на суд над моей красотою;
Как я боюсь! Не другой ли достанется яблоко это?
Той, кто взрастила Харит, почитается издавна Гера;
90 С Зевсом престол разделяет и скипетром царским владеет.
Все называют Афину царицей войны и сражений.
Только одна я, Киприда, бессильна; ни царского трона
Нет у меня; ни меча боевого, ни стрел не имею;
Впрочем - чего ж мне бояться? Не нужны мне острые копья;
Быстрый в руках моих меч - любовные сладкие цепи;
Пояс на мне, и бич мой в руке, и лук мой натянут;
Пояс любви, - и стрела от него вонзается в сердце,
Женщинам боль причиняет, но смерти она не приносит".
Розовоперстой Киприды слова услыхавши, Эроты
100 Матери милой веленья охотно послушались: следом
Все полетели они за ней веселой толпою.
Скоро достигли они крутых перевалов Идейских;
Там, под высокой скалой, где кругом громоздились утесы,
Юный Парис сторожил стада, достоянье отцово.
Он. разделив свое стадо, на двух побережьях потока
Порознь их пас; на том берегу быки и коровы,
Здесь, пересчитаны точно, паслись отары овечьи.
Шкурою горной козы был одет он в ту пору; спускалась
С плеч его низко она, покрывая и спину, и бедра;
110 Посохом крепким своим быков погонял он, и часто
Брал в свои руки свирель и, бродя за пасшимся стадом,
Песню звенящую петь заставлял тростники луговые.
Часто напев запевая, один, меж овечьих загонов,
Он о быках забывал, и об овцах заботы не ведал;
Иль, соблюдая обычай пастуший, играл на свирели;
Пана он чтил иль Гермеса, прелестные песни слагая;
Псы замолкали тогда, мычанье быков затихало,
Только в дыхании ветра, своей лишенная речи,
С высей Идейских ему в ответ откликалося Эхо;
120 И отдыхало кругом, насытившись пышной травою,
Стадо быков на лугу, подогнув тяжелые ноги.
Раз, на свирели играя, вдали, над травою высокой,
Вдруг он Гермеса узрел, богов посланника; тотчас
На ноги в страхе вскочил - богов он дотоле не видел.
Звонкий тростник свой повесил на ветку могучего дуба;
Песню лишь только начав, ее оборвал, не закончив.
С речью такой обратился Гермес к пораженному страхом:
"Брось ты подойник пастуший и с пастбищем пышным расстанься,
Будешь ты нынче богинь судить судом справедливым.
130 Прелесть их дивной красы оцени и яблоком этим
Ту, что прекраснее всех, ты наградой желанной порадуй".
Вот что Гермес приказал; и, взор устремив безмятежный,
Суд свой Парис попытался свершить над каждой богиней:
Блеск их очей голубых он узрел, в золотом ожерелье
Стройную шею, и пышный убор, и роскошь наряда,
Тонкой лодыжки размер и узкий след от подошвы.
Он улыбнулся и руку поднял; но суда не дождавшись,
С речью такой к Александру тотчас обратилась Афина:
"Чадо Приама, свой взор отврати ты от Зевса супруги,
140 И Афродиту не чти, что царит лишь в спальных покоях,
Честь ты Афине воздай! она вдохнет в тебя силу,
Станешь ты в Трое владыкой и станешь хранителем града,
Будешь спасителем сотен мужей в тяжелых сраженьях,
Грозной Эни́о рука тебя поразить не посмеет,
Будь мне послушен, - и я научу тебя доблести ратной".
Так говорила ему хитроумная дева Афина;
Но, прерывая ее, белорукая молвила Гера:
"Если присудишь ты мне награду прекрасную нынче,
Я властелином тебя над Азией всею поставлю.
150 Презри же воинский труд! Что за дело царю до сражений?
Царь повеленья свои дает и храбрым, и робким;
Славу стяжают не все, кто верно служит Афине;
Слуг злополучных Эни́о безвременно смерть настигает".
Так обещала Парису владычество Гера царица.
Пеплосом с поясом низким Киприда взмахнула высоко,
Складки его подняла, со стыдливостью женской расставшись,
Пояс слегка распустила - Эротов прелестные цепи -
Грудь обнажила свою и ее красоту показала,
После ж с улыбкою сладкой она к пастуху обратилась:
160 "Глянь на мою красоту и забудь о войне и о битвах,
Скипетр не нужен тебе, не нужны и Азии страны.
Дел я военных не знаю. На что Афродите оружье?
Женщины много скорей красотою стяжают победу.
Дам вместо доблести я тебе дивную женщину в жены,
Вместо престола царей ты взойдешь на ложе Елены.
Мужем, любовью счастливым, увидит тебя Лакедемон".
Это сказав, замолчала Киприда. И яблоко отдал
Ей, не колеблясь, Парис, за красу и в честь, и в награду,
Семя войны роковой, ужасных походов зародыш.
170 Яблоко взяв, Афродита, с насмешкою злой обратившись
К Гере и к деве Афине, такое промолвила слово:
"Что ж - откажитесь от распри и мне уступите победу!
Я красоту избрала, и я красотою любима.
Гера, тобою Арес был рожден; и в трудах ты, как слышно,
Милых Харит воспитала святой хоровод; но Хариты
Все отвернулись сейчас же, и ты в них подмоги не видишь.
Ты - не царица войны, и огонь не ты возрастила;
Власти твоей непокорен Арес, копьеборец безумный,
Пламя - под властью Гефеста, хотя ты Гефеста родила.
Ты ж величаешься тщетно напрасной отвагой, Афина,
Брачные узы тебя не родили, и мать не питала;
Нет - но железа удар и бесчувственный "корень железный"[2]
К жизни воззвал, не рождая, тебя из отцовского мозга.
Медной одеждою ты от глаз свое тело скрываешь,
Нежной любви избегая, гоняясь за делом Ареса;
Ты примиренью чужда, и с согласием ты незнакома.
Словно не ведаешь ты, что не слишком отважны в сраженьях
Девы, которые рвутся на бой и тешатся битвой,
Кем родились - непонятно, ни девы они, ни мужчины".
С дерзкой насмешкой такой говорила с Афиной Киприда.
Так в состязанье победу, принесшую Трое погибель,
Геру с Афиной унизив, Киприда красою стяжала.

---

[1] Во время пира богов на свадьбе Пелея и Фетиды богиня раздора Эрида, не приглашенная на пир, кинула пирующим золотое яблоко с надписью «Той, что всех прекраснее». За право обладать этим яблоком стали спорить три богини — Гера, Афина и Афродита.
[2] «Корень железный» — метонимическое обозначение меча, которым рассекли голову Зевса при рождении Афины.

ПОЭМА О ДИОНИСЕ

I. МИРОВОЙ ПОЖАР И ПОТОП
(VI, 206-231, 250-291, 367-388)
После того, как погиб Дионис, древнейший и первый,
Зевс, наш родитель, раскрыл хитроумного зеркала козни [1]:
В ярости молнию бросил он в Землю, праматерь Титанов.
Тех, кто убийство свершил Загрея, рогатого чада [2],
210 В Тартара сводах замкнул. И вот - загорелись деревья,
В жарком поблекли огне зеленые кудри земные,
Пламя объяло Восток; от стрелы огневой, раскаленной,
Бактрии край запылал; от страшного жара иссохли
Воды в стране Ассирийской и волны Каспийского моря,
Земли Индийских пределов; кипел в Эритрейском заливе
Огненный вал и арабский Нерей [3] добела раскалился.
Молнией Зевс поразил и страны, где солнце заходит;
Гневом горел он за милое чадо; палящей стопою
Жаркий Зефир иссушил всю воду в пределах Заката
220 Вплоть до Арктических стран; своим дыханьем горячим
Он растопил ледяную кору на море Борея [4],
И снеговая метель, над заливом летя Козерога,
С искрой полуденных стран повстречавшись, огнем запылала.
Слезы обильно из глаз потоками рек проливая,
К Зевсу с мольбой Океан обратился, прося о пощаде.
Видя, что все на земле от молнии жгучей поблекло,
Сжалился Зевс и решил залить струей водяною
Тлеющий пепел пожаров и раны земли опаленной.
Он, повелитель дождя, затопил пределы земные,
230 Тучи густые собрал на высоком своде небесном,
Грянул удар громовой - это Зевса труба заревела...
250 Вдруг в семичастном эфирном чертоге [5] засовы открылись
Волею Зевса, владыки дождя; заплескались в заливах
Волны, забили ключи, зашумели, кипя, водопады;
Влажные чада отца Океана, пруды и затоны,
Стали водой наполняться; подземные хлынули воды
И над седым Океаном взлетели фонтаны, как стрелы;
Капли стекали со скал; по холмам, дотоле безводным,
Горные струи ручьев понеслись, как мощные реки;
Волны морские вздымались, ущелья в горах затопляя;
Стала толпа Нереид Ореадами. Бедная Эхо
260 Тщетно пыталась к воде приучить неумелые руки, -
Снова боялась за девство свое, - как бы, спасшись от Пана,
Ей Посейдону теперь не пришлось в добычу достаться.
Львы, что в морях обитают, подплыли к высоким утесам,
К львам сухопутным в пещеру прокрались и стаей веселой
Свой повели хоровод; в глубоких стремнинах залива
Встретил дельфина морского кабан, блуждающий в дебрях;
А по обрывистым тропкам крутого хребта снегового
Плавали вместе и звери, и рыбы; полип многоногий
Вдруг, заблудившись меж скал, наскочил на горного зайца.
270 Влажное племя, Тритоны зеленые, в чащах лесистых
Бойко ныряли в волнах, шевеля хвостом раздвоённым.
В горных пещерах, где Пан обитает, они приютились,
Словно хотели с орлами поспорить, и раковин пестрых
Кучу оставили там. На холмах, водою покрытых,
Встретился с Паном пещерным Нерей, потерявший дорогу.
Пан же, гористые выси сменивший на волны морские,
Скрылся в пещере сырой, где некогда пряталась Эхо.
Нынче расстаться пришлось ему со свирелью намокшей.
Множество смертных людей в тот день от потопа погибло,
280 В море могилу найдя; и трупов их жалких немало
В волнах всплывало морских и носилось в пене прибоя.
К шумной реке снеговой припали голодные звери,
Жадно глотая струю, летящую с гор; но внезапно
Рухнули в воду и лев, и кабан. И в общем потоке
Реки с ручьями смешались; нахлынули волны морские,
Все воедино слилось; и четыре яростных ветра
В общем порыве носились над водным бескрайным простором.
Видя, что суша исчезла, что более грозный владыка,
Землю дождем заливая, основы ее сотрясает,
290 Был оскорблен колебатель земли и морей повелитель;
Выдернул гневной рукой он из моря свой острый трезубец.
- - -
367 Был лишь один мореход недоступен пучине грозящей:
Девкалионов ковчег [6] скользил по волнам и спокойно
Верным путем своим плыл, якорей и причалов не зная,
370 След свой чертя бороздой в волнах ледяного потопа.
Все в мирозданье смешалось; и узы былого согласья
Чуть меж людьми не порвал Эон [7], кормилец вселенной.
Но по велению Зевса владыка морей темнокудрый [8],
Ставши на самом высоком утесе горы Фессалийской,
Мощным трезубцем ее расколол и раскрылись внезапно
Недра горы и стремглав в них воды, сверкая, рванулись,
Жадно в себе поглощая потоки талого снега,
Вновь показалась земля; ручьи стремительно мчались,
В тьму низвергаясь, и вновь обнажались горные склоны.
380 Жарким дыханьем своим осушил увлажненную землю
Гелиос; вновь к берегам притекли обмелевшие реки;
Ил на болотах застыл в лучах согревающих солнца.
Смертные люди к труду возвратились и с новым искусством
Стали жилища свои на каменном класть основанье.
Строились вновь города и дома заселялись повсюду;
Новых людей поколенье пути по земле проложило;
Вновь улыбнулась природа и шумные стаи пернатых
Стали крылами опять рассекать воздушные выси.

II. АФРОДИТА ЗА ТКАЦКИМ СТАНКОМ
(XXIV, 230-329)
Весело все пировали, вокруг кратера собравшись;
230 Звонкую песню пропел им Левк, самоучка-лесбиец,
Как на Олимп напало Титанов древнее племя;
Правду поведал о том, как Зевс победил многомощный,
Как он стрелой громовой поразил бородатого Крона
И побежденного ввергнул в угрюмую Тартара бездну;
Крон отбивался оружьем зимы леденящей, но - тщетно.
Был на пиру и Лапэт - он родом был с мирного Кипра.
Близко к певцу он подсел и, выбрав кусок пожирнее,
Славно его угостил и просил его песню другую
240 Спеть - ее часто поют в веселых речистых Афинах, -
Как Афродита решила в тканье с Афиной сравняться.
Левк, заиграв на форминге, запел о Киприде сказанье.
"Некогда впало ей в ум заняться тканьем и пряденьем.
Тайно к Афины станку пробралась и рукой неумелой
Острый схватила челнок - непохож он на пояс Эротов.
И натянула богиня такую густую основу,
Словно из ивовых прутьев она канаты крутила;
Точно такою веревкой, искусно сплетенною, длинной
Опытный плотник-старик корабельные ребра сжимает.
250 Целые дни проводила она и целые ночи
Возле станка, распускала, ткала и опять распускала,
Чуждым терзая трудам непривычные нежные руки.
Гребнем зубастым она обскребала шерсть для хитона,
Каменным тяжким грузилом равняла нити основы,
Пеплос иглой расшивала - и стала Киприда Афиной.
Но безуспешен был труд: на пеплосе, сотканном ею,
Толстые нити основы сплетались в узлах безобразных,
А на хитоне неровном основа рвалась беспрестанно.
Двое свидетелей было ее трудов неусыпных:
260 Гелиос видел ее, зажигала ей светоч Селена.
Но орхоменские девы [9], служанки пафийской богини,
Больше уже не вели хороводов: наматывать пряжу
Стала теперь Пасифая, Пейто - кудель навивала,
И над основой Аглая трудилась, Киприде в подмогу.
Не было слышно нигде ликования праздников брачных;
Стали ненужными песни, и свадьбы уже не справлялись;
Старец Эон зарыдал, кто правит рождающей жизнью.
Бросил Эрот свой пылающий лук с тетивой ослабевшей
И борозду мировую никто не пахал и не сеял.
270 Нежные звуки форминги умолкли, молчали свирели,
Звонкая флейта напев: "О Гимен, Гименей!" позабыла [10];
Жизнь убывала повсюду, иссяк источник рожденья,
Сломаны были засовы, крепившие связи супругов,
И увидала Афина старанья богини Пафийской;
Смеха сдержать не могла, хоть и вспыхнула гневом, увидя
Грубую ткань, что соткала Киприда рукой неумелой.
Все рассказала Афина бессмертным богам и с упреком
Горьким она обратилась к отцу своему и Киприде:
"Что же дары ты свои отнимаешь, небесный владыка?
280 Долю, сужденную мне от Мойр, выполнять не могу я;
Жребий, мне данный, взяла твоя же-дочь Афродита.
Жребий Афины отнять не хотела владычица Гера,
Зевса отца и сестра, и супруга; чинит мне обиду,
Мне, кто с рожденья владеет щитом, мне, помощнице в битвах,
Эта привратница спален, богиня изнеженной ласки;
Мне оскорбленья наносит она, не умея сражаться.
Разве она защищала Олимп иль разила Титанов
Поясом женским своим? а теперь - на меня нападает.
Ты мне ответь, Артемида-охотница, разве видала
290 Ты меня мечущей стрелы, зверей загоняющей в дебрях?
Кто ж Синеокую кличет, когда родильницы стонут?"[11]
Слыша Афины слова, на Олимпе живущие боги
Все захотели взглянуть, как взялась за работу Киприда,
И увидавши труды ее руки неумелой
Стали кругом и дивились ее неудачным издельям.
И, рассмеявшись, промолвил Гермес, охотник до шуток:
"Ткацкий станок - за тобой; так отдай же Афине свой пояс.
Если ты ткать научилась и острой владеешь иглою,
Верно, сумеешь владеть и копьем, и эгидой Афины.
300 Знаю, зачем, Киферея, взялась ты за труд непосильный,
Хитрость твою разгадал я: Арес, твой возлюбленный, верно
Новый хитон приготовить просил для услады любовной.
Надо и пеплос Аресу соткать; но только не вздумай
Щит на нем выткать - оружье Киприде совсем не пристало;
Вышей-ка лучше на нем Фаэтона в лучах светозарных;
Он ведь богам рассказал, кто тайно делил твое ложе;
Может быть, нити цветные сплетешь ты в крепкие сети
Или любовника образ ты вышьешь рукою стыдливой?
Лук свой, Эрот, позабудь и за прялку садись поскорее;
310 Нитки разматывать будешь для матери, труд возлюбившей.
Звал я крылатым тебя, теперь ты ткачом назовешься;
Жилы бычачьи на лук ты натягивал, бог огнеликий,
Ныне же нити в иглу продевай, со стрелами расставшись,
Нитью златою ты вышей Ареса с златой Афродитой;
Дай ему в руки челнок, на что ему щит толстокожий?
Верно, захочет и он с Кифереей прилежной трудиться.
Нет, Киферея богиня, дай отдых рукам утомленным!
Ветры пускай эту ткань разнесут, ты ж, в свой пояс облекшись,
Вновь позаботься о браках: ведь космос, источник рожденья,
320 Бродит в печали, а ты расшиваешь здесь пеплос ненужный".
И улыбнулись Олимпа владыки на шутку Гермеса.
Бросив хитон недотканый и нити основы порвавши,
От Синеокой на Кипр Киферея ушла пристыженной,
Сделалась снова, как прежде, кормилицей рода людского.
И многовидную жизнь чарующей пояса мощью
Снова стал сеять Эрот на ложах в круги мировые.
Так меж пирующих Левк сложил сладкозвучную песню.
В ней Афродиту воспев, рассказал, как, прясть не умея,
Вздумала вдруг состязаться с Афиной, ткачихой премудрой.

III. ОТЕЦ И ДОЧЬ
(XXVI, 101-144)
Лучник искусный Тектаф [12] пришел, к походу готовый.
Некогда смерти голодной он ждал, но в уста его тайно
Дочь его грудью своей излила поток животворный.
Кожа иссохла на нем, он подобен был трупу живому.
Был на него скиптроносец в ту пору жестоко разгневан,
Царь Дериад; заключил он Тектафа в тяжелые узы,
Связанным бросил в темницу и крепкими запер замками.
Пищи лишен был Тектаф и питья, истощен и измучен,
Солнца лучей он не видел и светлого круга Селены.
110 В недрах глубоких земли был скрыт этот муж злополучный,
Влаги ни капли, ни трапезы скудной, ни света не видя.
Кожа прилипла к костям; в пещерной тюрьме под скалою
В страшных он муках томился. Терзал его голод безмерный;
Он, задыхаясь, ловил губами иссохшими воздух,
Стал бездыханному трупу подобен, еще не умерший.
Начал он заживо гнить и его уже тленье коснулось.
Стражей отряд у дверей его сторожил неусыпно.
Но хитроумная дочь Тектафа лукавою речью
Их обманула. В ту пору была она юной женою,
120 Только недавно родившей; и стражей она умоляла:
"Не убивайте меня, сторожа! Ничего я не прячу.
Нет ни еды у меня, ни питья - чем отца мне утешить?
Слезы, лишь слезы одни я ему принесу. Поглядите,
Я же с пустыми руками пришла, - вы видите сами.
Если не верите мне, то скорей развяжите мой пояс
И, покрывало сорвав, ощупайте ткани хитона.
Нет у меня и напитков целебных. Меня, умоляю,
Вместе с отцом дорогим заприте в темнице подземной.
Что вам бояться меня? Пусть даже узнает владыка!
130 Кто запрещает о мертвых рыдать? К умирающим можно ль
Быть столь жестоким? Ужель не жалеете вы бездыханных?
Гаснут родителя очи - закрыть их меня допустите!
Смерти прошу - неужель даже этого дара вам жалко?
Дочь пусть погибнет с отцом! Пусть одна нас могила укроет!"
Стражей она убедила и, быстро в темницу вбежавши,
Словно как солнечный луч пред отцом во тьме просияла,
И животворный поток молока в иссохшие губы,
Страха не зная, влила. Услышав о подвиге дивном,
Царь Дериад изумился, и сам, ради дочери смелой
140 Узы отца развязав, ему жизнь возвратил и свободу.
Всюду об этом промчалась молва, и в стане индийском
Все восхваляли жены хитроумной целебное средство.
Ныне ж Тектаф меж Болингов [13] блистает вечерней звездою.
Так сквозь прозрачный эфир светозарный Геспер [14] сверкает,
Геспер, вещающий нам приближение мрака ночного.

IV. ПЛАЧ КАДМА
(XLVI, 240-271)
Кадм сокрушенный внимал похвальбе Агавы безумной.
Слово такое он молвил, его прерывая слезами:
"Зверя убила какого, Агава, несчастное чадо?
Зверя убила какого? Его ты во чреве носила!
Зверя убила какого? Ведь он - Эхионово семя!
Глянь же на льва твоего! Его, малютку, нередко
С радостью Кадм поднимал, рукой лаская питомца.
Глянь же на льва твоего! Качала Гармония часто
Этого зверя в объятьях, а ты его грудью кормила.
Сына зовешь ты теперь, чтоб пред ним похвалиться победой?
250 Как же позвать мне Пенфея, чью голову ввысь ты возносишь?
Как мне, откуда позвать? Его ты, не зная, убила.
Глянь на убитого зверя - ты сына узнаешь родного!
Это ль твой дар, Дионис, за то, что тебя воспитал я?
Это ли свадебный дар, нам с Гармонией посланный Зевсом?
Нет, мне Уранова дочь [15] и Арес этот дар ниспослали!
Скрылась в пучине Ино́, сожжена Кронидом Семела,
Плачет давно Автония о смерти рогатого сына,
Ныне ж единое чадо Агава, не зная, убила;
Где-то в изгнанье скорбит Полидор, мой младший питомец.
260 Я лишь один остаюсь, я - труп не умерший; куда же
Ныне пойду я? Загублен Пенфей, Полидор - на чужбине.
Где мне приюта искать? Киферон, я тебя проклинаю!
Внуков обоих убил ты, опору бессильного Кадма, -
Тело Пенфея хранишь, Актеона останки скрываешь".
Кадма услышавши речь, застонал Киферон седовласый;
Хлынули слезы его потоками струй родниковых,
И зарыдали дубы, и напев погребальный запели
Нимфы и девы Наяды. Над стонами Кадма седого
Сжалился сам Дионис; и на лике его беспечальном
270 Слезы смешались с улыбкой; и разум вернул он Агаве,
Чтобы могла свое горе постичь и Пенфея оплакать.

V. СМЕРТЬ ЭРИГОНЫ
(XLVII, 187-255)
Кончился сон - и виденье на легких крылах улетело.
Девушка [16] в страхе проснулась; румяные нежные щеки
Стала ногтями терзать, ударами грудь поражала,
390 Длинные пряди волос рвала, по плечам разметавши.
Глядя на стадо свое, стоявшее возле утесов,
С жалобным воплем она, убиваясь, его вопрошала:
"Где же Икария тело? Скажите мне, милые горы!
Как мой родитель погиб? Быки, вы, быть может, видали?
Если убит мой отец, скажите, кто были убийцы?
О, дорогой мой родитель! Куда же он скрылся? Соседа,
Может быть, он обучает прививке деревьев плодовых?
С пахарем бродит в полях? с пастухом, с садоводом искусным,
Верно, сажает питомник и скромную трапезу делит!
200 Плачу я - где он, скажите, - и буду я ждать терпеливо.
Если еще он в живых, то юных деревьев отростки
Буду я в нашем саду поливать и жить в нашем доме.
Если же умер отец и к деревьям своим не вернется,
Долю его разделю и погибну с родителем вместе".
Это помыслив, она побежала на горные выси;
Всюду искала следов убийства иль свежей могилы.
Встретился ей козопас, но ей на вопрос не ответил;
В чаще лесной повстречался погонщик быков, но, жалея
Девушку, этих следов показать не хотел, хоть и видел.
210 Старший пастух промолчал - он знал, где тело зарыто.
В поисках долго напрасных бродила она; напоследок
Ей землепашец один ужасную повесть поведал.
И показал ей тот холм, где недавно отца схоронили.
Страшную весть услыхав, в безумии, разум утратив,
Косы терзая свои, Эригона у милой могилы
С плачем упала, одежды рвала на себе и горючих
Слез бесконечной струей хитон омывала, рыдая;
И на уста поклялась наложить молчанье навеки.
Следовал всюду за нею лишь пес, ее спутник надежный;
220 Жалобным визгом своим откликаясь на скорбные вопли,
Словно с ней вместе рыдал. Эригона, в уме помутившись,
Бросилась в лес; подбежав к одному из высоких деревьев,
С шеи повязку сняла, тугую петлю завязала
И, от земли оторвавшись, себя обрекла на погибель.
Дрогнули ноги, повиснув, и кровь уже в жилах не билась.
Так она смертным путем добровольно пошла. И уныло
Пес ее верный завыл, и печально откликнулось эхо;
Хлынули слезы рекой из очей разумного зверя.
Девушки тело в лесу не покинул он, сторож усердный;
230 Хищников диких, пантеру и льва, отогнал он отважно.
К путникам бросился он, что мимо брели по дороге,
Просьбой своей бессловесной повел он их к девушке мертвой,
В крепко сплетенной петле висевшей на ветке высокой.
Путники, пса пожалев, по следу за ним поспешили;
Там, в густолистном лесу, они сняли с высокой верхушки
Тело, не знавшее брака; на землю его опустили,
Заступы взяли свои и поблизости вырыли яму.
Пес это все понимал и вместе с ними трудился:
В землю врывался глубоко он крепкой привычною лапой,
240 И из-под острых когтей земля громоздилася кучей.
Путники тело умершей, все вместе оплакав, зарыли,
Дальше пошли, унося печаль тяжелую в сердце;
Каждый к делам неотложным вернуться хотел поскорее.
Пес лишь один не ушел и лег на могиле знакомой:
Он Эригону любил и в тоске по ней с жизнью расстался.
Сжалился Зевс, наш отец, и в светлые звездные своды
Он Эригону вознес и со "львом" ее рядом поставил [17];
Держит в руке она колос полей; гроздей виноградных
Взять не хотела она - ведь они ей отца погубили.
250 Старцу Икарию Зевс дал место с дочерью рядом,
К высшему звездному кругу вознес он его и названье
Дал "Волопаса" ему и назначил вести "Колесницу"
Возле Арктура; а "Пса" он послал преследовать "Зайца".
Яркой звездой он теперь бежит по сводам небесным,
Где выплывает, сияя, моря покорившая Арго [18].

---

[1] «Козни хитроумного зеркала» — смысл неясен; по–видимому, подразумевается какойто священный обряд в культе Диониса.
[2] Загрей — одно из культовых имен Диониса. Согласно одному из многочисленных вариантов мифа о Дионисе, его растерзали титаны, за что Зевс замкнул их в Тартар. Рогатым чадом назван потому, что изображался с небольшими рожками на голове.
[3] Нерей — морской бог; в данном случае «арабский Нерей» — Красное море.
[4] Море Борея — одно из северных морей.
[5] Согласно древнему представлению греков, боги жили на священной горе Олимп в Фессалии. Позднее обителью богов считались эфирные выси. «Семичастный эфир» — семь планетных сфер, которые, по представлению Пифагора и его последователей, окружают неподвижную Землю. Это представление исходило из учения пифагорейцев о том, что число есть сущность всех вещей, а Вселенная представляет собой гармоническую систему чисел и отношений.
[6] Девкалион, сын Прометея, по совету которого он построил корабль и на нем вместе с женой (единственные из всего человеческого рода) спасся во время потопа, посланного Зевсом на землю.
[7] Эон — олицетворение вечности и мирового порядка. Впервые встречается у Эврипида, в трагедии «Геракл», где Эон назван сыном времени (ст. 900). Согласно более поздним учениям орфиков и теологов, божественная Сущность — Высший Эон — порождает все другие парные (мужские и женские) сущности, кроме одного Разума.
[8] Т. е. Посейдон.
[9] Орхоменские девы — т. е. Хариты. Пафийская богиня — Афродита (в Пафосе на Кипре был ее храм).
[10] Гименей — бог брака у греков и римлян. «О, Гимен, Гименей» — припев в свадебной песне.
[11] «Синеокой» считалась Афина.
[12] Тектаф — искусный стрелок, миф о котором рассказывает Нонн; по его мнению, Тектаф — индус, подданный индусского царя Дориада, против которого боролся Дионис.
[13] Болинги — индусское племя, к которому принадлежал Тектаф.
[14] Геспер — божество вечерней звезды, т. е. Венеры.
[15] Уранова дочь — Рея, впоследствии отождествленная с Кибелой.
[16] Т. е. Эригона, дочь Икария— афинянина, получившего в дар от Диоииса мех с вином; он обучил жителей Аттики виноделию. Пастухи выпили вило Диониса и опьянели. Народ решил, что Икарий их отравил, за что его и убили, а труп закопали под деревом.
[17] По преданию, Эригона стала созвездием Девы.
[18] Арктур — самая большая звезда в созвездии Волопаса. «Колесница» — Большая Медведица близ Арктура. «Пес» и «Заяц» — названия звезд («Пес» — Сириус). Созвездие «Арго» названо в честь корабля аргонавтов.

ГЕРО И ЛЕАНДР

Спой о светильнике, Муза, свидетеле тайных свиданий,
И о бесстрашном пловце, спешившем по морю ночному
К тайному браку - его не зрела бессмертная Эос,
Об Абидосе и Сесте [1], где брак Геро́ совершился.
Слышу, Леандр плывет, и светильник трещит, разгораясь,
Тот, что один возвещал во мраке о власти Киприды
И лишь один озарял полночную свадьбу влюбленных.
Символом был их любви он. И должен владыка эфира [2]
Был бы за подвиг ночной его сопричислить к созвездьям,
10 Новой звездою назвав, помощницей тайного брака.
Только светильник тот знал терзанья и муки несчастных,
Он подавал им всегда и весть об их брачном свиданьи,
Прежде, чем ветер враждебный дыханьем его не коснулся.
Муза, мне спеть помоги, как бурная ночь погасила
Светоча яркий огонь и жизнь молодую Леандра.
Сеет с Абидосом лежат - один напротив другого -
Оба у берега моря. Эрот же, свой лук натянувши,
В каждый из тех городов послав по стреле заостренной,
Деву и юношу ранил. По имени их называли:
20 Милым Леандром - его, а Геро́ - прекрасную деву.
Сест ее родиной был, Леандр обитал в Абидосе;
Звезды прекрасные, были они городов украшеньем,
Друг на друга похожи. И если в тот край ты направишь
Путь свой, тогда поищи ты башню около Сеста,
Где зажигала Геро́ по ночам путеводный светильник,
Или взгляни на пролив, где волны у стен Абидоса
Плачут еще до сих пор о любви и о смерти Леандра.
Как же случилось, что он, в Абидосе живя, а не в Сеете,
Страстью к Геро́ воспылал и зажег ее страстью взаимной?
30 Девой прекрасной была, по крови из рода бессмертных
Жрица Киприды Геро́; она, не ведая брака,
В башне предков старинной жила у самого моря;
Новой Кипридой казалась она; скромна и стыдлива,
Даже средь женщин подруг себе никогда не искала.
Не принимала она в хороводах веселых участья
В страхе навлечь на себя насмешку завистливых женщин;
Ведь красота, как известно, внушает женщинам зависть
Но постоянно она обращалась с мольбой к Киферее;
Часто она и Эрота с Кипридой небесной молила,
40 Жертвы неся им, недаром боясь огневого колчана;
Но не смогла избежать она его стрел огненосных.
День, посвященный Киприде, настал; торжеством всенародным
В Сесте справляли его, Адониса чтя с Кифереей;
И поспешили туда на праздник нарядной толпою
Жители всех островов, что морской омываются пеной,
Все, кто в горах Гемонийских живет и на Кипре далеком.
И в поселеньях Киферы из женщин никто не остался,
Некому было вести хоровод на душистом Ливане;
Также на праздник явились и те, что поблизости жили:
50 И обитатель фригийских краев, и сосед абидосец.
Много тут юношей было, любителей прелести женской,
Вечно влечет их туда, где о празднестве речи услышат;
И не спешат они так бессмертных почтить приношеньем,
Как принести свое сердце красавицам-девушкам в жертву.
В храм, посвященный Киприде, Геро́, его жрица, вступила,
Юной и чистой сияла она красотою так дивно,
Как при восходе луна серебристая в мраке вечернем.
Яркий румянец играл у нее на щеках белоснежных,
Были подобны они двум розам в бутонах, и с лугом
60 Роз ароматных, пожалуй, ты мог бы сравнить ее тело,
Так оно светлой красою блистало - подобные розам
Нежные ноги ее под белым хитоном мелькали.
Легкой толпою, казалось, ее окружали Хариты.
Древние знали троих, но если Геро́ улыбалась,
Сотня прелестных Харит являлась в смеющемся взгляде.
Истинно в ней обрела достойную жрицу Киприда.
Так красотою блистала Геро среди женщин-ровесниц,
Юная жрица Киприды Кипридою новой казалась,
Юношей пылких сердца своей красотою смущая.
70 Всякий бы муж пожелал разделить с нею брачное ложе.
Если скрывалась она в прекрасно построенном храме,
Многие взором за ней устремлялись, и мыслью, и сердцем,
И говорил в восхищенье какой-нибудь юноша пылкий:
"В Спарте не раз я бывал, Лакедемона город я видел,
Издавна там красотой спорят юные девы и жены.
Но не видал я нигде такой девушки милой и нежной.
Уж не одну ль из Харит взяла себе в жрицы Киприда?
Даже устал я смотреть, но взора не мог я насытить.
Смерть я согласен принять после ночи, с Геро проведенной;
80 Богом бессмертным я быть не хотел бы на высях Олимпа,
Если бы мог привести в свой дом я ее как супругу.
Но если жрицы твоей не имею я права касаться,
Ты мне, Киприда. пошли в супруги подобную деву".
Так говорили одни. Иных же своей красотою
Ранила в сердце Герб и даже ввергала в безумье.
Ты ж, злополучный Леандр, прекрасную деву увидев,
Сердце свое не хотел терзать напрасною мукой;
Огненной в сердце стрелой поражен внезапно Эротом,
Жить не хотел ты вдали от Геро́, безмерно прекрасной,
90 С каждым взглядом сильнее любовная страсть разгоралась
Непобедимым огнем в тебе юное сердце пылало.
Женщина может сразить своей красотой непорочной,
Сердце больней истерзать, чем раны от стрел оперенных.
Взор - это путь для любви - от стрелы, что послана взором,
Рана сильнее болит, и сердце мужское страдает.
В миг овладели Леандром восторг, и смущенье, и дерзость.
Сердце его трепетало - стыдливостью робкой охвачен
Был он сперва, но ее восхищенье и страсть победили,
Дерзость внушили ему и велели откинуть сомненья.
100 Медленно он подошел и стал перед юною девой,
Делая вид, что совсем на нее он не смотрит, украдкой
Молча кивал ей и тем смущал ее девичье сердце.
Хитрости эти Геро́ разгадать было вовсе не трудно,
Радостно было ей знать, что ее красоту он заметил.
Взоры прекрасных очей к земле опуская стыдливо,
Так же она незаметно и молча кивала Леандру
И отвернуться спешила. А он в душе веселился,
Видя, что дева его поняла и любовь не отвергла.
Так, пока ждал с нетерпеньем Леандр заветного часа,
110 Свет увлекла за собой на запад ушедшая Эос,
Геспер вдали засиял, посылая глубокие тени.
Тотчас Леандр, осмелев, подойти решился поближе,
Лишь увидал, что покрылась земля темно-синею мглою.
Девичьи пальцы, подобные розам, он сжал потихоньку,
Вздох испуская глубокий. Она же, как прежде, безмолвно.
Будто сердясь на него, свою нежную вырвала руку.
Вспомнил, однако, Леандр, как она ему тайно кивала,
Смело схватил он ее за хитон, прекрасно расшитый,
Деву стараясь увлечь во внутрь священного храма.
120 Медленным шагом за ним шла, колеблясь, Геро́, и казалось,
Будто она неохотно такие слова проронила, -
Словно грозила Леандру, - так делают женщины часто:
"Гость, эти шалости брось! Куда ты меня завлекаешь?
Прочь уходи, злополучный! Хитон отпусти поскорее!
Кары страшись - ведь отец мой и мать богаты и властны,
К жрице богини Киприды тебе прикасаться не должно.
Девственно ложе ее - на него взойти ты не можешь".
Грозно она говорила, как девушкам всем подобает.
Девичьи слыша угрозы Герб, подобные стрелам,
130 Понял Леандр, - это признак, что девушка просьбам уступит.
Знай, если грозною речью ответит юноше дева,
Грозные речи ее возвещают победу Киприды,
Начал Леандр целовать Геро́ благовонную шею,
Страсти стрелой пораженный, он ей нашептывал тихо:
"О Киприда моя, о вторая богиня Афина!
К женам земным приравнять я тебя никогда б не решился,
Только лишь дочери Зевса с тобою сравниться достойны.
Счастлив быть должен отец, тебя на свет породивший,
Счастлива мать, что тебя когда-то во чреве носила.
140 Выслушай, дева, мольбу, над моими страданьями сжалься!
Ты ведь жрица Киприды, познай же Киприды деянья,
В скрытых священных обрядах постигни брачную тайну.
Деве совсем не пристало прислужницей быть Афродиты,
Вовсе не девы Киприде угодны; и если захочешь
Чары богини постичь и в таинство страсти проникнуть,
Есть на то ложе и брак; если ж ты почитаешь Киприду,
То возлюби наслажденья и сладкие чары Эротов.
Спутником быть мне твоим прикажи, а захочешь - супругом.
Ведь для тебя сам Эрот поймал меня, ранив стрелою.
150 Некогда быстрый Гермес, золотой жезлоносец, заставил
Даже Геракла служить у Ярдановой дочери [3] в рабстве.
Я же не хитрым Гермесом к тебе, а Кипридою послан.
Помнишь ли девушку ты из аркадской земли, Аталанту?
Долго она избегала влюбленного Миланиона,
Девство желая сберечь, - лишь гнев навлекла Афродиты:
Прежде отвергнутый, стал для нее он безмерно желанным.
Ты же послушай меня, не гневи понапрасну богиню!"
Речью такой наконец победил он упрямую деву,
Душу смутив ей словами, любовь пробуждавшими в сердце.
160 Взгляд опустила Геро́ и в землю смотрела безмолвно;
Алым румянцем стыда залились ее нежные щеки,
Топала ножкой о землю она и в волненьи стыдливом
Часто хитон на обоих плечах поправляла руками.
Все это было предвестьем, что дева уже уступает;
Девы молчанье сулит наслаждения брачного ложа.
Сладостно-горькие стрелы любви ей в сердце вонзились,
В девственном сердце ее разгоралось сладкое пламя,
Вспыхнув внезапно в лучах красоты молодого Леандра.
В землю безмолвно она устремляла склоненные взоры;
170 Он же смотрел на нее и лицо его страстью пылало,
В девичью нежную шею свой взгляд он вперял неустанно.
Вновь обратилась к нему Геро́ уже с ласковой речью,
Но со стыда залилась по-прежнему ярким румянцем:
"Речью своей, чужестранец, пожалуй, ты тронешь и камень.
Кто же тебя научил обольстительной речи лукавой?
Горе мне, бедной! В родимый мой край кто путь твой направил?
Речи напрасны твои. Как можешь ты, гость иноземный,
Здесь никому неизвестный, со мною в любви сочетаться?
В брак, освященный обрядом, вступить мы с тобою не можем;
180 Будет родителям это моим неугодно; а если ты хочешь
В нашей остаться земле, как пришелец, и быть нашим гостем,
Скрыть ты не сможешь любовь и украдкой служить Афродите;
Злы языки у людей: ты молчишь и тайну скрываешь -
Скоро о тайне своей ты услышишь на всех перекрестках.
Имя свое мне открой, назови свою землю родную!
Верно, ты знаешь уже, что Геро́ - мое славное имя;
В башне высокой мой дом, восходящей до самого неба,
Там одиноко живу я с одной лишь моею служанкой,
Около Сеста, где. волны у берега даже глубоки.
190 Моря пучина - сосед мой, по воле родителей строгих.
Нет и подруг у меня; хороводов и плясок веселых
Юноши там не ведут; и ночью, и днем беспрестанно
Шуму внимаю я волн, гонимых бушующим ветром".
Кончив, она опустила на щеки свои покрывало,
Вновь покраснела, стыдясь, себя за речь осуждая.
Юный Леандр, уязвлен острием любовного жала,
Здесь лишь помыслил о том, как с Эротом вступить в состязанье;
Но хитроумный Эрот, мужей поражая стрелою,
Раны их сам исцеляет. Тому, кто Эроту послушен,
200 Сам он приходит на помощь, ему совет подавая;
Так и Леандру помог он, к Геро́ вспылавшему страстью;
Речью ее огорчен, лукаво ей юноша молвил:
"Ради любви твоей, дева, и море готов переплыть я,
Если бы даже оно пылало огнем неприступным,
Я пред пучиной не дрогну, на ложе к тебе поспешая,
Не испугает меня своим шумом и рокотом море.
Волны морские пускай принесут к тебе ночью супруга;
Буду к тебе приплывать через быстрый поток Геллеспонта -
Плыть ведь не так далеко с абидосского берега к Сесту.
210 Только светильник зажги наверху, на башне высокой,
Пусть он мой путь озарит во мраке по бурному морю.
Буду ладьей я Эрота, светильник - звездой путеводной.
Путь по нему направляя, не стану искать Волопаса,
Ни Ориона [4], не стану следить за путем Колесницы,
Только бы пристани милой, отчизны твоей мне достигнуть.
Но берегись, дорогая, ты ветров дыханья жестоких:
Если светильник угасят они, я сейчас же погибну.
Пусть он хранит мою жизнь, как во мраке вождь светоносный.
Если же хочешь и ты теперь узнать мое имя -
220 Я называюсь Леандр, супруг я Геро́ увенчанной".
Вместе решили они: что втайне в брак они вступят,
Скроют и ласки ночные, и весть о делах Гименея
Строго они охранят, лишь светильник свидетелем будет;
Светоч Герб разожжет, Леандр поплывет через море;
Брака бессонного бденье они обещали друг другу
И неохотно расстались теперь, - но пришлось распрощаться.
В башню Геро́ удалилась. Леандр, постаравшись запомнить
Башни ее очертанья, чтоб ночью не сбиться с дороги,
Вновь возвращаясь домой, отплыл в Абидос многолюдный.
230 Жаждали страстно они сокровенного бденья ночного
И умоляли не раз, чтобы мрак их спальню окутал.
Вот уже сумрак ночной раскинул свой плащ темно-синий,
Сон и покой всем он людям принес - но не сердцу Леандра.
Сидя на камнях прибрежных у грозно шумевшего моря,
Ждал он, когда загорится свидания свадебный вестник.
Зорко следил он и ждал, что вспыхнет далеко во мраке
Свет роковой и его призовет на тайное ложе.
Лишь увидала Геро́, что синим сумраком ночи
День побежден, как светильник зажгла. И лишь только он вспыхнул,
240 Тотчас зажег и Эрот любовью сердце Леандра:
Вместе пылали они. И около бурного моря,
Слушая грохот валов, о прибрежные бьющихся камни,
Вздрогнул сначала Леандр, но с духом собравшись, отважно
Стал он себя убеждать, ободряя такими словами:
"Страшен Эрот, а пучина безжалостна; волны ж морские -
Только вода, а Эрот до костей мое тело сжигает.
Сердце, пылай же огнем и не бойся морского простора
В путь поскорее, туда! там любовь! О чем размышляешь?
Разве не знаешь о том, что Киприда - волн порожденье?
250 Ей же подвластны они и подвластны ей наши страданья!"
Сбросил он, это сказав, с прекрасного тела одежду,
Ловким движеньем свой пеплос вокруг головы завязавши,
Бросился с берега прямо в объятья соленого моря.
К свету далекому в мраке спеша неустанно навстречу,
Был он один и гребцом, и кормчим, и быстрою лодкой.
В башне высокой меж тем Геро́ охраняла светильник,
С той стороны, где могло быть гибельным ветра дыханье,
Легким его прикрывая плащом, пока истомленный
Юный Леандр не взошел на прибрежье песчаное Сеста.
260 Молча обняв жениха, Геро́ повела его в башню.
Тяжко еще он дышал, измученный трудной дорогой,
Пена морская струилась с кудрей; в свою девичью спальню,
Ставшую брачным покоем, Геро́ впустила Леандра,
Тело его обсушила, из роз благовоньем душистым
Члены его умастила, чтоб запах развеять соленый,
И, покраснев, повела утомленного юношу к ложу.
Нежно его обнимая, любовные речи шептала:
"О, мой жених, претерпел ты, чего никому не случалось,
О, мой жених, претерпел ты так много!.. Забудь же о море
270 И о шумящих волнах пучины рыбообильной,
И на груди у меня отдохни от усталости тяжкой!"
Так говорила она, и он развязал ее пояс:
Вместе познали они обряд благосклонной Киприды.
Брак был свершен, но без плясок, и брачное ложе - без гимнов,
Геру, помощницу браков, певец своей песней не славил,
Факелов яркий огонь не сверкал вокруг брачного ложа,
Некому было кружиться в стремительной пляске веселой,
Брачной им песни не пели ни милая мать, ни родитель,
Постлано было для них в тот час, когда браки вершатся,
280 Ложе в молчании Ночи, и Тьма проводила невесту.
И не слыхали они гименея торжественных звуков.
Ночь освятила их брак и не видела Эос ни разу
Юного мужа Геро́ в ее башне на ложе любовном:
Он под покровом ночным домой в Абидос возвращался,
Полон желаний любви, еще не насытившись страстью.
И в своих длинных одеждах, забыв о родительской воле,
Днем была девой Геро́, а ночью - супругой Леандра.
Оба мечтали весь день, чтоб Эос к закату склонилась.
Так поневоле они, любовь похищая украдкой,
290 Тайно, порою ночной познавали радость Киприды.
Но недолго продлилась их жизнь, и недолго друг с другом
Вместе они наслаждались своею печальной любовью.
Скоро дохнула зима леденящим суровым дыханьем,
С севера с ней принеслись холодных вихрей порывы.
Бури до самого дна всколыхнули пучину морскую.
Ветер буруны вздымал, одни на другие толкая,
Море бичуя жестоко. От грозных ударов спасаясь,
Вытащить черный корабль на сушу моряк торопился,
Встречи стремясь избежать с коварною зимней пучиной.
300 Ты же ничуть не страшился сурового бурного моря,
Сильный душою Леандр! Ты светильник увидел на башне,
Знал ты, что он призывает тебя к наслаждениям брачным.
Свет тот заставил тебя презреть беснованье пучины,
Злое неверное море. О, лучше б Геро́ злополучной
Зимнюю пору прожить в разлуке с Леандром любимым,
Не зажигая звезды недолго сиявшей над ложем!
Но повелели и Мойра, и Страсть - и горящий светильник
Ныне уже предвещал не усладу любви, а погибель.
Ночь наступила, и ветры своим дыханьем холодным,
310 Словно копьем, поражали ударами мощными море,
Грозно ревущей толпой на берег морской налетая.
Этой порою Леандр, в надежде на радость свиданья,
Быстро носился по гребням пучины, грозно шумевшей.
Волны катились на волны, вздымались валы водяные,
Небо и море смешались, окрестность наполнилась ревом
Ветров, столкнувшихся в битве: здесь Эвр боролся с Зефиром,
Нот налетал на Борея, ему угрожая свирепо.[5]
Грохот стоял непрерывный над страшно бушующим морем.
Многострадальный Леандр, носясь в непокорной пучине,
320 То обращался с мольбой к Афродите, морем рожденной,
То призывал Посейдона, царя и владыку морского,
То он Борея молил о нимфе из Аттики [6] вспомнить,
Были напрасны мольбы: Эрот над Мойрой не властен!
Волны, кругом громоздясь и бушуя, бросали и били
Тело Леандра. И сила в ногах у него иссякала,
И ослабели его утомленья не знавшие руки.
Волны сомкнулись над ним - и потоком влаги соленой,
Хлынувшей в горло его, захлебнулся Леандр злополучный.
Вихря порыв в этот миг загасил светильник неверный,
330 С ним же угасли и жизнь, и любовь страдальца Леандра.
Ночь, пока буря ревела, Геро́ простояла на башне;
Глаз не смыкая, терзалась она тревогой и скорбью.
Светлая Эос взошла, но супруга Геро́ не узрела.
Взором блуждала она по широкой моря равнине,
Видеть Леандра надеясь - быть может, он сбился с дороги
После того, как светильник погас. И у башни подножья
Тело супруга узрела, волнами прибитое к скалам.
Свой драгоценный хитон она на груди растерзала,
С башни высокой стремглав бросилась в бурные волны.
340 Так погибла Геро́ возле мертвого тела супруга,
Даже в погибели миг друг с другом они не расстались.

---

[1] Абидос — город в Троаде, (на берегу Геллеспонта, где родился, и жил Леандр. Сест — город на противоположном берегу пролива, где жила Геро́.
[2] Т. е. Зевс: согласно поздним представлениям греков, боги жили в эфире.
[3] В наказание за убийство Ифита Геракл был отдан на три года в рабство к лидийской царице Омфале, дочери Иардана.
[4] См. примеч. 18 к Нонну. «Орион» — созвездие рядом с созвездием « Плеяд».
[5] Зефир — западный ветер, олицетворение теплого ветра, приносящего дожди. Эвр — юго–восточный ветер. Нот — южный ветер, приносивший грекам туманы и дожди.
[6] Нимфа из Аттики — афинская царевна Орифея, которую унес и сделал своей женой Борей.

ОРФИЧЕСКАЯ АРГОНАВТИКА

I. ВСТУПЛЕНИЕ
(ст. 1 - 18, 47-55)
Царь, властитель Пифойский, провидец, мечущий стрелы!
Ты на вершинах крутых обитаешь утесов Парнасских [1],
Доблесть твою восхвалю. Ты ж пошли мне громкую славу,
В сердце мое и в уста вложи мне правдивые речи,
Чтобы для смертных, повсюду живущих, я звонкую песню
Спел по велению Музы, ударив по струнам пектиды.
Ныне тебе, лиропевцу, создателю сладких напевов,
Дух мой меня побуждает о том рассказать, что доныне
Я не поведал еще; меня стрекалом разили
10 Вакх и царь-Аполлон, и метал я грозные стрелы,
Смертным даря исцеленье, сзывая участников таинств.
Хаос я древний тогда воспевал и Закон непреложный [2],
Крона, которым рожден из его беспредельного лона
Светлый Эфир и Эрот двуприродный, всесильный и славный,
Ночи извечной отец: стал позже зваться "Фанэтом"
Он меж людей потому, что некогда первым явился [3]...
47 Ныне же тело мое покинули острые жала
Стрел, разрезающих воздух, летящих в широкое небо.
То, что я прежде скрывал, теперь от меня ты услышишь:
50 Некогда край Пиерийский и скалы крутые Либетра [4]
Вождь посетил, призывавший к походу дружину героев [5]:
Начал меня умолять, чтобы, став ему спутником верным,
С ним на ладье мореходной поплыл я в чуждые страны;
Люди, живущие там, богаты и горды, и правит
Ими владыка Аэт, рожденный сияющим Солнцем.

II. СПУСК АРГО НА ВОДУ
(ст. 230-279)
230 Стали минийцы [6] вокруг корабля собираться толпою,
Стали друг друга они окликать и вступали в беседу.
Сели за трапезу все - приготовлен был пир изобильный.
После ж, когда и питьем, и едою насытили сердце,
Разом поднявшись с земли, пошли по прибрежью морскому:
Там, на глубоких песках, возвышался корабль мореходный.
Всех поразил он громадой своей; но Аргос [7] не медля
Отдал приказ, чтоб корабль, приподняв, спустили на волны.
Он же и средство нашел, как труд облегчить непосильный;
Круглые бревна подвел под корабль и канатом крученым
240 Крепко опутал корму, и героев к общей работе,
Их ободряя, призвал - и охотно они подчинились;
Сняли доспехи свои, канат на груди закрепили,
Плотно сплетенный. И каждый, все силы напрягши, стремился
Быстро на волны спустить ладью говорящую, Арго.
Но не поддался корабль; он врезался в берег песчаный,
Стебли растений морских его оплетая, сковали,
И непокорен он был рукам героев могучих.
Тут призадумался грустно Ясон; но вдруг, встрепенувшись,
Знак мне подал, чтобы я упорство, отвагу и силу
250 Песней своей, как обычно, вдохнул в людей утомленных.
Взял я формингу мою, натянул ее звонкие струны,
Стройный напев, что слыхал я от матери, тотчас припомнил
И полилась моя песня, исполнена радости светлой:
"Вы, о герои минийцы, вы, кровь отцов благородных:
Ну же, сильней на канат налегайте вы грудью могучей!
Разом упритесь ногами, свой след глубоко врезая
Крепкой пятою в песок. Напрягитесь в предельном усилье!
С радостным кличем спускайте корабль наш на светлые волны!
Ты же, что создана нами из сосен и крепкого дуба,
260 Арго, внимай моей песне! Ты ей уже раз покорилась, -
Помнишь, когда моим пеньем пленил я лесные трущобы,
Кручи обрывистых скал - и к пучине морской ты спустилась,
Горы родные покинув. Сойди же и нынче! Проложишь
Ты неизведанный путь; поспеши же на Фасис [8] далекий.
Нашей покорна кифаре и силе божественной песни!"
И, загремев, отозвался в ответ мне дуб томарийский [9].
Аргос в подводную часть основу из этого дуба
Крепко, по воле Паллады, включил; и корабль чернобокий
Вдруг приподнялся легко и к пучине морской устремился,
270 В море спуститься спеша; разлетелись и вправо, и влево
Круглые бревна, что киль подпирали: канат натянулся,
И закачалась ладья на ласковых водах залива;
Вспенились волны. И радость наполнила сердце Ясона.
Аргос вскочил на корабль, за ним последовал Тифис [10];
Подняли мачты они и канатами к ним привязали
Плотную ткань парусов; потом приладили прочно
Руль за высокой кормой, прикрутив его крепко ремнями.
После с обоих бортов прицепили быстрые весла
И поскорей на корабль велели минийцам подняться.

III. У ХИРОНА
(ст. 366-459)
Рано священный рассвет, поднявшись из струй Океана,
Отпер востока врата; вслед за ним и заря появилась,
Сладостный свет принесла и смертным она, и бессмертным.
Тотчас же скалы крутые открылись взору плывущих,
370 Склон Пелиона лесистый и берег, овеянный ветром.
Обе руки положив на кормило, сдержал его Тифис
И приказал, чтоб гребцы разрезали волну потихоньку.
К берегу быстро причалив, с обоих бортов корабельных
Сбросили крепкие сходни в спокойные воды залива.
Вышли герои-минийцы на берег, работу прервавши.
Слово такое им молвил Пелей, наездник искусный;
"Видите ль, други, вон там ущелье меж скал каменистых?
Скрыто в дубраве тенистой оно; там Хирон обитает
В дикой пещере своей; справедливостью он превосходит
380 Всех кентавров, живущих в Фолое и в Пинда [11] отрогах,
Он - справедливости страж и умелый целитель недугов.
Феба кифару нередко берет он рукою искусной
Иль на форминге играет, на звонком изделье Гермеса,
И поучает соседей, решенья свои возвещая.
Здесь наш единственный сын среброногой Фетидою отдан
На воспитанье Хирону; держа малютку в объятьях,
Мать принесла наше чадо в леса горы Пелионской.
Нянчит и любит детей Хирон, воспитатель разумный.
Нынче горит мое сердце желанием сына увидеть.
390 Шаг наш направим, друзья, к пещере скорей и посмотрим,
Как мой сынок там живет и каким обучается нравам".
Это сказав, он вперед поспешил и, ему повинуясь,
Скоро дошли мы до темной пещеры, жилища Хирона:
Там, на подстилке простой, положенной прямо на землю,
Ростом огромен, кентавр отдыхал и конским копытом
Крепко уперся в скалу, протянув свои быстрые ноги.
Тут же Пелея сынок и Фетиды стоял недалеко;
Лирой учился владеть он и радовал сердце Хирона.
Чуть лишь завидел Хирон гостей, царей знаменитых,
400 На ноги быстро вскочил и приветствовал всех поцелуем;
Трапезу начал готовить; налил он меда в амфоры,
Ложе из сена постлал, листвою с деревьев засыпав,
Всех возлечь пригласил; на простой циновке плетеной
Мяса куски разложил кабанов, быстроногих оленей,
Чаши наполнил вином - на вкус оно сладостней меда.
После, когда мы сердца насытили пищей обильной,
С рукоплесканьями стали меня умолять, чтоб сейчас же
Песню я спел под кифару, с Хироном вступив в состязанье.
Но не послушал я их - стыдом я был сильным охвачен:
410 Много моложе я был, не хотел я со старцем тягаться,
Только Хирон упросил меня и едва не заставил
В пенье померяться с ним - неохотно ему уступил я.
Первым ударил кентавр по струнам пектидой прекрасной,
Взявши ее из ручонок Ахилла; и в песне поведал
Он о сраженье жестоком кентавров, суровых душою:
Как их лапифы на праздник, себе на беду, пригласили,
Как даже против Геракла кентавры сражались упорно
Возле Фолои, упившись вином, свои силы удвоив.
Кончил он: после него заиграл я на звонкой форминге, 4
20 Слаще медовой струи полилася из уст моих песня.
Хаос древнейший сперва я прославил напевом суровым;
Как созидались стихии, поведал, и неба пределы,
Грудь необъятной земли и морей глубоких пучина.
Был первозданный Эрот мной воспет, кто мудрым решеньем
Все порожденья земли отделил одно от другого;
Я рассказал и о том, как после свирепого Крона
Царствовать стал над богами блаженными Зевс Громовержец.
И о Бримо́ [12], и о Вакхе поведал, о споре Гигантов,
430 И о рожденье несметных племен людей слабосильных.
Все рассказал я. Лилась моя песня под сводом пещеры,
Вторила ей "черепаха", искусная в сладких напевах [13].
И по вершинам крутым, по ущельям лесным Пелиона
Песня летела моя, достигая верхушек дубравы.
Вдруг, от корней оторвавшись, дубы ко мне поспешили,
Скалы откликнулись; звери лесные, заслышавши песню,
Возле пещеры теснились и словно застыли, внимая;
Птицы носились, кружась над загоном и хлевом Хирона,
Гнезда свои позабыв, напрягая усталые крылья.
440 Видя все это, дивился кентавр; он хлопал в ладоши
Громко, что силы хватало, и бил о землю копытом.
Кормчий наш Тифис, однако, велел поскорей возвращаться
Нам на корабль; и, ему покоряясь, я песню окончил.
С мест своих все повскакали и быстро надели доспехи.
Только наездник Пелей, держа ребенка в объятьях,
Нежно его целовал в головку и в светлые очи,
И улыбался сквозь слезы - Ахилл же смеялся беспечно.
Мне на прощанье кентавр поднес своими руками
В дар леопардову шкуру - подарок, почетный для гостя.
450 Стали, пещеру покинув, спускаться мы вниз; оглянувшись,
Вдруг увидали, что старец стоял на утесе высоком,
Руки воздев, он молился, ко всем богам обращаясь,
Чтобы минийцам они даровали великую славу
И защитили царей молодых от опасностей грозных.
Берега скоро достигнув, взошли на корабль мы-уселся
Каждый на место свое; поудобней приладивши весла,
Дружно ударили все по волнам - и уже удаляться
Начал от нас Пелион. Над широкой пучиной морскою
Пена взлетела, кипя, и волны кругом забелели.

IV. ПОХИЩЕНИЕ ЗОЛОТОГО РУНА
(ст. 887-1021)
После того, как Медея, покинув палаты Аэта,
Тайно пришла на корабль и здесь меж нами укрылась,
Стали раздумывать мы, что нам делать и как поскорее
890 С дуба священного снять и похитить руно золотое.
Многое мы замышляли, хотя и не знали в ту пору,
Сколь безнадежен успех и какие труды и печали
Нас ожидают. Пред нами разверзлась бедствий пучина.
Возле плотины речной, от царских палат недалеко,
Высилась грозно стена, во много локтей вышиною,
Башни стояли на ней; семикратным кольцом обвивали
Скрепы стальные ее; а в стене тройные ворота
Медью сверкали грозящей; тянулась стена между ними,
И украшали ее повсюду зубцы золотые.
900 Возле порога ворот кумир возвышался богини,
Видящей все и горящей огнем; средь колхов зовется
Грозной она Артемидой, хранящей входы в ворота.
Вид ее людям ужасен, еще страшней ее голос
Всякому, кто непричастен к обрядам святых очищений.
Ведомы были их тайны одной лишь Медее; свершала
Их чародейка сама и с нею кутейские девы [14].
Внутрь за ограду войти из смертных никто не решался;
Ни уроженец Колхиды, ни гость на порог не вступали,
Всем преграждало пути запрещенье жестокой богини,
910 Ярость вдыхала она в собак, охранявших ворота.
Там, за стеной недоступной, в глубоком и темном укрытье,
Роща густая была; в тени деревьев высоких
Лавры росли там, кизил созревал, и широкой листвою
Их осеняли платаны; трава меж корнями стелилась,
Рос асфодел, завивались душистые "женские кудри",
Мята росла, и камыш, и чабрец, и цветы анемонов,
С ними божественный цвел кикламен, распускалась лаванда,
Ирис и дикий пион, - и раскинула пышные листья,
Их осенив, мандрагора и стебли сплелися диктамна.
920 Свой аромат источал кардамон и шафран; но взрастали
Там и другие растенья: вьюнка колючая заросль,
Черные маки, волчец, аконит, ядовитые клубни,
Множество гибельных злаков, землей порождаемых в недрах [15].
И, возвышаясь над чащей, раскинулся дуб необъятный,
Мощные сучья свои вздымая над рощей густою,
Нес он на ветви высокой руно золотое; сверкая,
Свесилось с дуба оно; и руна хранителем грозным
Змей был ужасный, для смертных людей несказанное диво.
Весь чешуей золотою покрыт; вкруг ствола обвивались
930 Кольца огромного тела; охраною был неустанной
Он золотого руна и святыни подземного Зевса [16]
Страж, пораженья не знавший; не ведая сна и дремоты,
Все озирал он вокруг лазурно-сверкающим взглядом.
Только лишь мы услыхали про все эти страшные тайны,
И о Гекате Мунихской, о змее, руно стерегущем
(Все это нам рассказала Медея, мудрейшая дева),
Стали раздумывать мы, как Осилить нам труд этот тяжкий,
Как нам, снискав благосклонность богини-охотницы, в рощу
К страшному змею проникнуть, похитить руно золотое
940 И возвратиться с руном домой в родимую землю.
Дал, поразмыслив немало, совет всем прочим героям
Мопс [17] - он дар прорицанья имел и грядущее видел, -
Чтобы ко мне обратились с мольбами они и просили,
Чарами змея смирить и гнев Артемиды утишить.
Так неотступно молили они, что я согласился;
Я повелел Эсониду [18] избрать на подвиг опасный
Юношей лучших двоих - конеборного Кастора с братом,
Славным кулачным бойцом Полидевком - и Мопса-провидца
Вместе со мной лишь Медея пошла, от других отдалившись.
950 Скоро приблизились мы к обнесенной стеною святыне;
Там я на ровной лужайке тройную выкопал яму,
Взял можжевельника ветви и сучья засохшего кедра,
Терна колючего стебли, плакучего тополя листья,
Все возле ямы сложил я, костер воздвигая высокий.
Злаков волшебных немало Медея, искусная в чарах,
Мне помогая, дала, раскрыв свой ларец благовонный.
Я под плетеным покровом скатал ячменное тесто,
Кинул в зажженный костер и в жертву богиням подземным
Трех щенков я принес, без единой отметины, черных;
960 С кровью смешал купорос и сок айвы и кизила,
Дикий добавил шафран, подорожников лист безобразный,
Корни различных цветов, что содержат алую краску;
Этой смесью набил я желудок щенков и на угли
Их положил, а кишки водою обмыл и, вкруг ямы
На землю бросив, ударил в зловещую медную чашу;
Черный накинувши плащ, заклинанья запел; и немедля
Зов мой услышали те, кто живет в пустынной угрюмой
Бездне: их три - Тисифона, Алекто, Мегера богиня [19].
Факелов пламя в руках их сверкало блеском кровавым.
970 В яме вспыхнул огонь, затрещало страшное пламя,
Хворост сжигая, и дым, чернея, окутал окрестность.
Вот из Аида возникли, разбужены пламенем ярым,
Грозные призраки вдруг, беспощадные, страшные видом:
Первый - с ликом железным; дают ему смертные люди
Имя Пандоры; потом перед нами второй, многоликий
Призрак трехглавый предстал, наводящий неслыханный ужас,
Тартара чадо, Геката; на левом плече она носит
Конскую голову с гривой; на правом - свирепая видом
Злобная сука; меж ними - змея свивается в кольца;
980 В каждой руке она держит тяжелый меч заостренный.
Призраки стали кружиться над ямой то вправо, то влево,
Вслед за Гекатой Пандора, за ними - богини возмездья.
А за оградой кумир Артемиды, разжав свои руки,
Факел на землю поверг, на небо свой взор обращая;
Ласково псы завиляли хвостом и упали засовы
С мощных серебряных створов, и дивная дверь распахнулась
В крепкой стене, и очам открылась тайная роща.
Первым из всех на порог я шагнул, а за мною вступили
Чадо Аэта, Медея и сын Эсона прекрасный,
990 Следом вошли Тиндариды [20], за ними - Мопс-прорицатель.
Вот уже были мы все недалеко от дивного дуба;
Виден был жертвенник Зевса, защитника всех чужеземцев [21];
Но, вкруг ствола обвивая свои необъятные кольца,
Змей свою поднял главу и, открыв ядовитое жало,
Злобный свой свист испустил; отозвался раскатами грома
Вечный эфир, и деревья, от корня до самой верхушки,
Вдруг содрогнулись и вся зашумела тенистая роща.
Ужас меня охватил и сопутников; только Медея
Твердо в груди сохранила свой дух непреклонный, отважный,
1000 Ей приходилось нередко сбирать чародейные травы.
Я же формингу мою на священную песню настроил,
Вызвал из нижней струны я звуки глубокие, тихо
Тайную песню запел, беззвучно губы смыкая.
К Сну я с мольбой обратился, владыке бессмертных и смертных,
Чтобы скорей прилетел он и змея ужасную силу
Чарам своим подчинил. Он внял мне, - в кутейскую землю
Вмиг он примчался и все успокоил: людей утомленных,
Неугомонное ветров дыханье и волны морские,
Вечных струю родников и рек шумящих потоки,
1010 Птиц и зверей; и над всем, что живет на земле здесь и дышит,
Ласково он распростер золотые широкие крылья;
Он прилетел и в страну благовонную колхов суровых.
Очи жестокого змея сейчас же смежились дремотой,
Смерти подобной; и к шее чешуйчатой низко склонился
Он головой отягченной; и это увидев, Медея -
Тяжкий свой рок выполняя - прекрасному сыну Эсона
Снять повелела, не медля, с ветвей руно золотое.
Выполнил он приказанье Медеи и на плечи быстро
Вскинул златое руно, и с ним на корабль возвратился.
1020 Радость наполнила сердце героев-минийцев; воздели
Руки к бессмертным они, к владыкам широкого неба.

---

[1] Автор обращается к Аполлону. В Дельфах, около горы Парнас (в Фокиде), Аполлон убил чудовищного дракона Пифона, в честь чего на этом месте был воздвигнут Дельфийский храм, а Аполлон стал называться Пифойским. Поскольку его оракул предсказывал будущее, то Аполлона называли вещим провидцем; кроме того, он считался еще и богом солнечного света (отсюда его второе имя — Феб — ясный), и его лучи отождествлялись с золотыми стрелами, которыми бог–дальновержец поражает людей.
[2] Под «непреложным законом» понимается мировая необходимость (άνάγκη).
[3] «Двуприродный эрот» — бог любви между мужчинами и женщинами. Фанэт — от греческого φαίνομαι — «являюсь».
[4] Либетр — город в Пиерии — области в юго–западной Македонии; Пиерия — родина Орфея, любимое местопребывание муз.
[5] Т. е. Ясон.
[6] Минийцы, или минии, — эолийское племя, жившее сначала в Фессалии, а в IIIII тысячелетии до н. э. вторгшееся в область Орхомена (в Беотии). Некоторые греческие мифографы отождествляли миниев с аргонавтами и Ясона считали потомком Миния — родоначальника их племени.
[7] Аргос — строитель корабля, на котором греческие герои отправились за «золотым руном».
[8] Фасис — река в Колхиде, ныне Рион.
[9] Томар — гора в Эпире, где находилось знаменитое святилище со священным дубом Зевса.
[10] Тифис — Кормчий корабля «Арго».
[11] Фолоя — богатая лесом плоская возвышенность на границе Элиды и Аркадии. Пинд — горный хребет, отделявший Фессалию от Эпира.
[12] Бримо́ — страшная — эпитет богини подземного царства.
[13] Черепаха — метонимический образ лиры; по преданию, лиру сделал в детстве Гермес из панциря черепахи.
[14] Кутеис — область на Кавказе.
[15] Асфодел — растение семейства лилейных, с крупными цветами. По поверью, асфоделом поросли Елисейские поля в царстве мертвых. Названия растений даны приблизительно, многие травы нам неизвестны.
[16] Т. е. Плутона, бога подземного царства; он изображался похожим на олимпийского владыку: зрелым могучим мужем, восседающим на троне, с трезубцем или жезлом в руке; у ног Плутона обычно лежит Кербер.
[17] Мопс — лапиф из Фессалии, принимал участие в калидонской охоте, в борьбе лапифов с кентаврами, сопровождал аргонавтов в качестве прорицателя; дар прорицания он получил от Аполлона, своего отца.
[18] Эсонид, т. е. сын Эсона, Ясон.
[19] Тисифона, Алекто, Мегера — Эриннии.
[20] Тиндариды — сыновья спартанского царя Тиндарея — Кастор и Полидевк.
[21] В Греции любой гражданин, покинув свой город, терял на чужой земле все гражданские права и становился беззащитным, если его не брал под свое покровительство какойлибо гражданин; единственным местом убежища пришельцу служил жертвенник.

ДИОНИСИЙ РОДОССКИЙ

(I-II века)
(VII, 716)
Юный, но всеми любимый в Иалисе [1] нашем, скончавшись,
В мрачную Леты волну канул навек, но успел,
Мало на свете прожив, ты мудрость постигнуть; над гробом
Совы, не знавшие слез, плачут теперь по тебе,
О Фенокрит! И пока на земле останутся люди,
Даже грядущим певцам так не прославить тебя.

---

[1] Иалис — город в северной части острова Родоса.

ДИОГЕН ЛАЭРТСКИЙ

(II век)
1 (App., IV, 46)
Ты не горюй, коль с тобою несчастье нежданно случилось.
Равно довольствуясь всем, что ниопошлет божество.
Даже мудрец Периандр, пав духом, угас невозвратно:
Он не добился того, чем захотел обладать.

2 (App., V. 38)
Ты, Аристон, и старец, и плешив; и вот
Подставил солнцу темя, чтобы спалить его.
Теплее стать, чем надо, видно, хочешь ты
И не желаешь хладным угодить в Аид.

---

ФИЛОСТРАТ

(III век)
НА ИЗОБРАЖЕНИЕ РАНЕНОГО ТЕ́ЛЕФА
(XIV, 110)
Он - предводитель тевтранцев [1], он - Тёлеф, не ведавший страха,
Грозные греков войска кровью в бою обагрил;
Даже мисийский Каик [2] окрасился кровью убитых;
Он же, достойный копье в битве с Пелидом скрестить,
Ныне, в бедро пораженный, скрывая мученья, не дышит,
Но, как живая, вокруг раны натянута плоть.
И пред поверженным, в страхе, смятенные духом ахейцы
Все поспешают отплыть прочь от тевтранских брегов.

---

[1] Тевтранцы — жители города и области в северо–западной части Малой Азии, откуда направлявшиеся под Трою греки были отогнаны Телефом, раненным копьем Ахилла. Ахилл вылечил его ржавчиной своего копья.
[2] Каик — река в Мисии, близ города Пергама.

ИМПЕРАТОР ЮЛИАН

(IV век)
ОРГАН (IX, 365)
Странную я постигаю природу тростинок. Из медной
Почвы они рождены и, строптивые, нам не подвластны;
Наше дыханье не в силах звучанье из трубок исторгнуть.
Воздух, рванувшийся с силой из бычьего меха, однако,
От основанья тростинок в их глубь проникает. И может
Тот, кто усталости чужд и проворные пальцы имеет,
Встать, управляя законом созвучия трубок; они же
Кверху взлетают и нам отвечают сладостной песней.

ОРАКУЛ АПОЛЛОНА ПИФИЙСКОГО ВРАЧУ ОРИБАСИЮ[1]
(App., VI, 122)
Вы возвестите царю, что храм мой блестящий разрушен.
Нет больше крова у Феба и нет прорицателя - лавра;
Ключ говоряший умолк: говорливая влага иссякла.

---

[1] Орибасий — придворный врач императора Юлиана (361-363 гг.), автор свода наиболее важных сведений из трудов греческих врачей. Сохранилось составленное самим Орибасием краткое изложение этого труда.

ФЕОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ

(конец IV - начало V века)
(IX, 41)
Щит, охранявший когда-то от вражеских копий, сумевший
Бурю кровавой войны, страха не зная, сдержать,
В час, когда дикое море вселило смятение в душу
И средь пучины морской гибли уже моряки, -
Щит не. покинул владельца, но, словно неся дорогую
Ношу, как истинный друг, плыл он до гавани с ним.

---

ПАЛЛАД

(IV-V века)
1 (V, 257)
Я убедился, что Зевс не такой уж и влюбчивый, если
Ради такой красоты он превращаться не стал.
Ибо не хуже Европы она и не хуже Данаи,
Не уступает она в нежности Леде самой.
Может быть, Зевсу противны блудницы? Пожалуй. Я знаю:
Царственных девушек он только и рад соблазнять.

2 (VII, 610)
Некто похитил жену, но и счастье у этого брака
Демон какой-то украл, многих на свадьбе сгубив.
Брак этот, хоть и один, двадцать пять породил погребений,
Этот единственный брак в смерть обратился для всех.
Пенфесилея - невеста, и ты, о Пенфей многослезный,
Брак ваш несчастный богат множеством был мертвецов.

3 (VII, 687)
Культа Аммонова ложь [1] едва лишь Гессий изведал,
Тотчас изгнанником он с жизнью простился навек.
Проклял он веру свою и науку, в которую верил,
Проклял невежество тех, кто вещунам доверял.

4 (VII, 688)
Гессия двое Калхантов [2] сгубили своей ворожбою;
Кресло ипатов [3] ему пообещали они.
Люди, пустые как ветер, себя же язвящие злобой,
В вечном невежестве вы вплоть до последнего дня!

5 (IX, 5)
Груша, ты сладостный труд моих рук; я летней порою,
Нежную взрезав кору, привил тебе новую ветку.
И прижилась она, став выше всех, и плоды заменила:
Снизу все те же дички, а вверху ароматные груши.

6 (IX, 119)
Если властитель желает льстецов со вниманием слушать,
Многих погубят тогда гнусные их языки.
Вот почему человек справедливый поистине должен
Всех ненавидеть льстецов, как и внимающих им.

7 (IX, 134-135)
Ныне прощайте, Судьба и Надежда: я выбрал дорогу.
Ваших услад мне уже не изведать. Уйдите же обе,
Вы, кто повинны бесспорно во многих людских заблужденьях.
Фантасмагории нам вы внушаете ложные, словно
Призраки сна, уверяя, что все наяву совершится.
Сгинь же, презренная дева, виновница мук! Уходите
Обе! Не мною играйте, - другими, кто явится после:
Кто и не ведает вовсе, о чем ему следует думать.
Счастье для каждого здесь - несомненно обман, ибо счастье
Слово пустое; вернее - ты в мире его и не сыщешь.

8 (IX, 169)
И для меня, кто учил грамматическим знаньям, причиной
"Гибельной" бедности был "гнев Ахиллеса". Когда б
Вместе с данайцами он и меня погубил, ополчившись,
Нежели голод убьет, спутник науки моей! [4]
Ведь Агамемнон давно Брисеиду похитил; Елену
Раньше похитил Парис: мне уже нечего взять.

9 (IX, 174)
Здесь обучают все те, на кого разгневан Сарапис,
Кто начинают с азов "гибельный гнев" воскрешать.
Здесь - только месяц пройдет - ученик является с платой,
В книгу и в лист обернув жалкую бедность свою;
И, словно ладан богам, пред учителем, как на могилу,
Руку свою протянув, маленький сверток кладет.
Но ведь бывает: один похищает и малую плату,
К деньгам свинец подмешав, платит монетой такой.
Если ж иной обязался за год заплатить золотыми,
В месяц последний уйдя, сменит наставника он,
Нагло его обманув и нарушив договор прежний [5];
Целого года труды зря пропадают тогда.

10 (IX, 180)
Судьба людей, дурача, норовит надуть.
Ее непостоянен и коварен нрав;
Смятенье сея всюду и колебля всё,
Она теперь торговка - не богиня, нет.
И нрав ее подходит к ремеслу её.

11 (IX, 182)
Где, о Судьба-госпожа, ты взяла столь несчастное счастье?'
Счастье дающая, как стала несчастною ты?
Бедствий пучину своих приучайся терпеть, и познаешь
Беды, которые ты людям приносишь другим.

12 (X, 48)
"Пусть никогда госпожою не станет служанка", - такая
Есть поговорка. И я то же на это скажу:
Тот, кто в суде защищал, да не будет вовеки судьею,
Пусть Исократа в речах он превзошел самого.
Ибо привыкший за деньги служить наподобие шлюхи
Разве сумеет в суде честно дела разбирать?

13 (X, 51)
"Лучше завидуют пусть, чем жалеют", - вот Пиндара слово [6].
Люди завидуют тем, кто беспечально живет;
Тех же, кто в жизни несчастен, жалеют. Но я не желаю
Лишнего счастья себе, как и участья людей.
Лучше всего - середина: высоко подняться - опасно;
Если же ниже других ты опустился - позор.

14 (X, 55)
Если ты всюду хвастливо кричишь, что жене не подвластен,
Вздор ты болтаешь; ведь ты, как говорится, не "сук
Крепкого дуба, не камень утеса" [7]. Тебе, как и многим,
Если не всем, суждено быть под началом жены.
"Если сандалией, - ты говоришь, - не дерется супруга,
Коль не распутна она, надо молчать и терпеть".
Да, у тебя, я согласен, не слишком тяжелая доля:
Продали в рабство тебя честной жене и не злой.

15 (X, 60)
Пусть ты богат. Ну так что же? Коль час твой последний настанет,
Разве сумеешь с собой деньги в Аид унести?
Тратишь ты дни, не жалея, на то, чтоб умножить богатства;
Как ни старайся, но дней ты не прибавишь себе.

16 (X, 62)
Не рассуждает Судьба, признавать не желает законов;
Не размышляя, она - деспот - царит над людьми.
Честных людей ненавидит, но любит зато нечестивых,
Этим являя свою смысла лишенную власть.

17 (X, 63)
Смертный бедняк никогда не живет и не ведает смерти:
Жил он, казалось, но был трупом при жизни живым.
Лишь для счастливых людей и стяжавших богатства без меры.
Только для них, говорю, смерть - это жизни конец.

18 (Χ, 73)
Если влечешься, Судьбою влеком, так влекись, не противясь;
Как ты ни рвись, - все равно будешь Судьбою влеком.

19 (X, 75)
Все мы, живущие в мире, вдыхаем колеблемый воздух,
Тянем ноздрями его, смотрим на солнечный блеск.
Все мы при жизни своей лишь орудья, что служат тому лишь,
Чтобьг дыханьем своим жизнь сохранить на земле.
Если же кто-либо это дыхание рукою закроет,
Жизнь погубивши, в Аид сам он себя низведет.
Значит, мы люди - ничто; а еще преисполнены спеси
Мы, кто и живы-то все малостью воздуха в нас.

20 (X, 77)
О человек, не напрасно ль в стараниях ты и в волненьях,
Если с рожденья тебе рабство Судьбой суждено?
Лучше оставить все это и вовсе с Судьбой не бороться;
Долей довольный своей, в жизни покой возлюби.
Лучше однако всего, если только возможно, стараться
Жребию наперекор радость в душе ощутить.

21 (X, 78)
Брось же грустить и рыдать! Коль сравнить бесконечность могилы
С временем жизни твоей, - разница будет большой.
А потому до кончины, пока ты не съеден червями,
Душу не мучай свою, словно уже обречен.

---

[1] «Культа Аммонова ложь едва лишь Гессий изведал» —· Гессий — египтянин, современник Паллада. Был учителем риторики. Добивался консульства, но за обращение к оракулу, что строжайше запрещалось, был казнен.
[2] Двое Калхантов — т. е. двое жрецов–прорицателей.
[3] Кресло ипатов — т. е. консульское кресло, к которому стремился Гессий (см. примеч. 1).
[4] Во втором стихе этой эпиграммы намек на начало «Илиады», бывшей предметом изучения на уроках грамматики. В четвертом стихе: «Нежели голод убьет» слово «голод» (λιμός) звучало в эту эпоху как слово «чума» (λοιμός), что являлось еще одним намеком на первую песнь «Илиады».
[5] О подобном случае — обмане учениками своего учителя — сообщает также Фемистий. Августин, преподававший в Риме риторику, не избег той же участи («Исповедь», V, 12).
[6] Пиндара слово — «Пифийские оды». I. 85. Ср.: Геродот, III, 52.
[7] «сук крепкого дуба, не камень утеса» — здесь приведены ставшие поговоркой стихи «Одиссеи» (ΧΙΧ, 162—163).

МАРИАН СХОЛАСТИК

(V-VI века)

1. НА СОФИАНСКИЙ ДВОРЕЦ [1]
(IX, 657)
Где обрывается суша и в море вдается уступом,
Где, колыхаясь, пролив бьется в его берега,
Этот чертог золотой супруге своей и царице,
Софье преславной, воздвиг дивный властитель-супруг.
Рим всемогущий, красу, что достойна себя, созерцаешь
Ты из Европы своей в Азии перед собой.

2. НА ПРИГОРОД АМАСИИ, НАЗЫВАЕМЫЙ "ЭРОТ"[2]
(IX, 669)
Путник, прилечь поспеши в этой роще тенистой, и отдых
После неближних дорог телу усталому дай.
Здесь меж платанов текут, изливаясь, прозрачные воды;
Из родников без числа щедро струятся они.
Влаголюбивая здесь над весенней землею фиалка,
Благоухая, цветет вместе с бутонами роз.
Глянь! Покрывая равнину росистого, свежего луга,
Плющ густолиственный все зеленью буйной обвил.
Мимо заросших брегов протекает река, подмывая
Кромку долины, и все в ней вырастает само.
Это - "Эрот". И какое другое названье подходит
Месту, где всюду найдешь ты вожделенных Харит!

3. НА УВЕНЧАННОГО ЭРОТА
(XVI, 201)
Лук твой изогнутый где и стрелы куда подевались,
Что посылаешь всегда в сердце без промаха ты?
Крылья и факел, несущий так много страданий?
Откуда Эти четыре венка [3] - на голове и в руках? -
Ведь не Кипридой доступной, о гость, не землею рожден я,
И не от плотской любви я появился на свет.
Но зажигаю я в чистом уме человеческом пламя
Истинных знаний и ввысь душу веду к небесам.
Из добродетелей свил я четыре венка и увенчан
Мудростью - первым венком, а остальные - в руках.

---

[1] Софианский дворец — дворец в Константинополе, построенный Юстином II (565—578 гг.) для своей супруги Софии. Находился близ гавани Юлиана.
[2] Амасия — город на Понте, в северо–восточной части Малой Азии. Роще, носящей имя «Эрот», посвящена другая эпиграмма Мариана («Палатинская Антология», IX, 668).
[3] Четыре венка — рассудительность, мудрость, скромность и справедливость.

НЕИЗВЕСТНЫЙ

ПЛУТАРХУ
(App., III, 220)
Кто речь очистить жаждет, освежить свой ум,
Твою откроет книгу; словно ключ она,
Что через край обильно влагу льет свою.

---

НА ПИФИЙСКИЕ ГОРЯЧИЕ ИСТОЧНИКИ

* [1]
(App., IV, 75)
Ты хочешь знать о токе
Природных вод горячих,
Откуда всем болящим
Является бесплатно
Подарок светлый, чистый
И милая услада?
Я все тебе открою;
Наставлю в том охотно,
Что постигает мудрый,
10 Чему природа учит
И опыт подтверждает.
Внимай же, начинаю.
В земле, одни считают,
Есть узкие каналы.
И там вода, сливаясь
С бегущей ей навстречу,
Сжимается и, сжавшись,
Стерпеть не в силах жара.
Другие полагают [2],
20 Что под землею, в недрах,
Есть серные породы.
Вода, соседясь с ними,
Горячих руд достигнув,
Не в силах там остаться
И вся стремится кверху.
Ты с первыми согласен?
А я второе мненье
Считаю достоверным.
Ты знаешь, - есть ведь запах
30 Удушливый и с гнилью, -
Он чувствуется явно;
Вот так течет пред всеми
Поток с избытком жара.
Не врач, но - Гиппократ он,
Гален, - хоть не ученый.
Тому свидетель остров [3],
Где рвется кверху пламя,
Гудящее со стоном
И сильным сотрясеньем.
40 Испытывают это
Атитания ми́дян,
Персидская Питтака,
Страна лидийцев также,
Что золотом обильна.
Там, где столпы Геракла,
Металлов очень много.
А ближе, в Питекусах
И острове Липаре [4]
Ужасны изверженья.
50 Они сверкают ночью,
Швыряя с громом камни, Курящиеся серой;
Все это видеть можно.
Такие ж есть поменьше
В сравнении с другими.
Один поток забвенье
Несет, другой - пьянит нас,
И льется маслом третий,
А молоком - четвертый.
60 Бежит поток - лекарство,
Пернатых исцеляя.
Другой источник пьяниц
Своей водою лечит.
В открытом море где-то
Пучиной взят источник
И глуби выдыхают
Пророческие звуки.
Земля иная наверх
Выводит нефть. Что это?
70 Из всех чудес вот чудо!
От брани ключ мутнеет,
От похвалы - сверкает.
Один, - твердят, - источник
Обман разоблачает;
Другой, твердят повсюду,
Из тела гонит влагу;
А третий, - добавляют, -
Нам закаляет тело.
Воде приносит горечь
80 Свет пламенного солнца,
Но ночь умеет снова
Их сладостными сделать.
И вот, потока благо -
Нести с собою кверху
И легкие породы
И тяжесть, как пылинку.
Иной источник малый
Ушибы тела лечит
И переломы также,
90 А тело поправляет.
Скажу, коль хочешь, больше:
Есть, - повествуют, - жидкость;
Поставь на вольный воздух
Ее в сосуде на ночь, -
К утру найдешь замерзшей.
Есть, - говорят, - другая:
Склонишься пить, и видишь, -
Как-будто убегает
В земные недра кто-то.
100 А есть поток (о чудо!),
Который, что ни примет,
Все превращает в камень
В теченье дней немногих.
А есть еще источник,
Воды дающий мало;
Когда ж сойдутся толпы,
Он воду льет обильно.
А где-то, - уверяют, -
Еще один: зимою
110 Он весь пересыхает,
А летом щедры струи.
Иной источник, слышно,
Течет обильный натром,
Чтоб не нуждались в мыле,
Кто в нем пришел помыться.
Есть водоем, в котором
Вода тепла, и звери
Не пьют ее: воняет,
Как гной иль гниль иная.
120 Там, - говорят, - немало
Есть тополей, дающих
Янтарь, - по виду - злато [5].
Он падает сначала
С ветвей, к земле склоненных,
Тягучею слезою,
А после - это камень,
Металл, - даешься диву!
Теперь скажу и дальше:
В каком-то месте малый
130 Есть водоем и круглый;
Захочешь в нем помыться, -
Он до краев наполнен.
Людей с полсотни могут
В нем вымыться отлично.
Но если очень многих
К нему приводят мыться,
Он, вырвавшись, сбивает
Блаженствующих в водах.
И дым ползет из грота;
140 Скрывая, обжигает,
Что ты зажжешь открыто,
Едва лишь капнув масла.
Другой же грот, пусть мал он,
Сам зажигает пламя;
В него вливая масло,
Ты тот огонь погасишь.
Нам сообщают книги:
Есть грот, глубокий летом;
Он кверху мечет пламя.
150 Зимой же льет оттуда
Вода, а с нею - камни.
Они горят, как факел,
Который ты смиряешь
И гасишь опахалом.
Но если брызнешь кровью,
Пылает пламя ярче.
А из другого жерла
Огонь с водою рвется;
И смесь "врагов" скрепляет
160 Четыре элемента [6].
Вот так владыка мира
Явления природы
Рождая, к нам приводит,
Царит и сочетает
И ясно открывает
Их всем на удивленье.
Его, назвавши богом,
Представь в глубинах сердца,
Не тщась придумать облик,
170 Коль хочешь быть правдивым.
Он - дух непостижимый,
Он - в деле несказанном
И дивное он диво.
Он тайным светом вечен,
Он не из нашей плоти,
Создавший жизнь и космос
На многомудром небе
В предвиденье правдивом.
Итак, одно я вижу,
80 Другое - дали книги,
А третье дал мне опыт.
Они же нам даруют
Из темноты - прозренье,
И малое в великом.
На чудо дел взирая,
Желать, - я знаю, - будешь
Ты тройственного света.
А пожелав, ты станешь
Искать. И в том обрящешь
190 Ты истинного бога.

---

[1] Пифея—местность в Вифинии, области, примыкавшей к южному побережью Черного моря. Славилась своими источниками. Историк Прокопий сообщает о находившемся там императорском дворце и банях, построенных Юстинианом.
[2] Это «второе мненье», высказанное Сенекой, приведено у Витрувия («Об архитектуре», VIII, 3): «Некоторые полагают, что воды, вытекая из мест или протекая через места, богатые серой, принимают тепло под влиянием вещества, через которое они протекают; и это подтверждается запахом и вкусом вод».
[3] «Тому свидетель остров» — речь идет о Сицилии.
[4] Липара — самый большой из Эоловых, или Липарских, островов (в Тирренском море). Часто страдал от вулканических извержений.
[5] «Там» — то есть вблизи реки Эридана, где, по преданию, превращенные в тополя сестры Фаэтона оплакивали его гибель слезами из чистого янтаря.
[6] Четыре элемента — то есть: огонь, воздух, вода и земля.