Cod. 0. Вступление

Возлюбленного брата Тарасия Фотий приветствует во имя Господне! Когда в сенате и царским указом я был назначен послом к ассириянам,[1] ты попросил меня изложить тебе содержание прочитанных в твое отсутствие книг, самый возлюбленный мой из братьев, Тарасий, чтобы у тебя, с одной стороны, было утешение в разлуке, которую ты тяжело переносишь, с другой стороны, чтобы ты имел достаточно точное и вместе с тем цельное представление о книгах, которые ты не прослушал вместе с нами (а они составляют в общем триста без пятнадцатой части с прибавлением одной, именно это число, я полагаю, случайно миновало тебя из-за твоего отсутствия); принявшись за описание, как бы чтя твое упорное стремление и настойчивость, мы выполнили это, возможно слишком медленно для твоего пламенного желания и горячей просьбы, но слишком быстро для ожиданий кого-нибудь постороннего.
Пересказы книг расположены в таком порядке, какой для каждого из них подсказала мне память, так что всякому, кто захочет, не трудно будет отделить рассказы исторического содержания, от рассказов, имеющих иную цель...[2] Если же тебе, когда ты примешься за изучение этого и вникнешь в самую суть, покажется, что некоторые рассказы воспроизведены по памяти недостаточно точно, не удивляйся. Ведь для читающего каждую книгу в отдельности охватить памятью содержание и обратить его в письмена - дело, если хотите, почетное; однако не думаю, чтобы было делом легким охватить памятью многое, - и притом, когда прошло много времени, - да еще соблюсти точность.
А по нашему мнению, из прочитанного скорее всего то, что удерживается в памяти, получает преимущество; и во все, что из-за своей легкости не минует твоего пристального внимания, мы не вложили столь большой заботы, как в иных случаях, но точностью изложения пренебрегли.
Если же в этих пересказах попадется тебе что-нибудь полезное сверх ожидания, ты сам в этом разберешься лучше. Книга эта, несомненно, поможет тебе вспомнить и удержать в памяти, что ты при самостоятельном чтении почерпнул, найти в готовом виде, что ты в книгах искал, а также легче воспринять, что ты еще своим умом не постиг.

Cod. 3. Ноннос. История

Читана "История" Нонноса [1]. В ней содержится посольство его к эфиопам, америтам и саракинам, могущественнейшим народам того времени, также и к некоторым другим восточным народам. Римским государством тогда правил Юстиниан. Князем саракинов тогда был Каис, потомок Арефы [2], бывшего также князем того народа. К сему Арефе был отправлен дед Нонноса в звании посланника от царствовавшегося тогда Анастасия и заключил с Арефой мирный договор. Отец Нонноса, по имени Аврам, был также отправлен посланником к князю саракинов Аламундару [3] и освободил двух римских военачальников, Тимострата и Иоанна, взятых в плен по праву войны. Он служил царю Юстину в освобождении сих военачальников. Каис, к которому отправлен Ноннос, начальствовал над двумя племенами, самыми знаменитыми между саракинами,- над хиндинами и маадинами [4]. К этому же Каису был послан Юстинианом и отец Нонноса, прежде нежели Ноннос был назначен в посольство. Он заключил договор, взял заложником сына Каисова, называемого Мавией, и привез его к Юстиниану. После того Ноннос отправлен был посланником с двойной целью: привезти, если можно, Каиса к царю и отправиться к царю авксумитов, народа, которым тогда управлял Элесваа; сверх того, ему надлежало быть и у америтов. Авксумий есть город обширный и как бы столица всей Эфиопии. Он лежит на юго-востоке от Римской державы. Ноннос боролся с кознями разных народов, во время дороги часто подвергался опасностям от диких зверей и от непроходимых мест; при всем том он исполнил предположенное и возвратился в отечество невредим.
Аврам был вторично с посольством у Каиса, который приехал в Византию, разделил свое владение между братьями Амвром и Иезидом, а сам получил от царя начальство над Палестиной, куда он привел с собой многих из своих подвластных.
Ноннос уверяет, что так называемые ныне Сандалии древние называли Арвилами; Факиолий называли они Фасолием.
У большей части саракинов, живущих в Финиконе, за Финиконом и за горами Таврийскими, есть место, почитаемое священным и посвященное какому-то божеству. Здесь саракины собираются два раза в год. Один из праздников их продолжается целый месяц; это бывает в половине весны, когда солнце в Тельце. Другой продолжается два месяца после летнего поворота. На этих праздниках они наблюдают совершенный мир не только между собой, но и со всеми другими живущими у них людьми. Уверяют, что в это время дикие звери в мире не только с людьми, но и между собой; рассказывают еще много других диковинок, которые нисколько не отличаются от басен.
Ноннос говорит, что Адулий в пятнадцати днях дороги от Авксумия [5]. На дороге, ведущей к Авксумию, у места, называемого Авой, Ноннос и спутники его увидели необычайное явление (Ава лежит на середине дороги между городами Авксумием и Адулием) - это было множество слонов, около пяти тысяч. Они паслись на обширном поле. Никто из туземцев не мог приблизиться к ним, ни согнать с пастбища. Такое зрелище представилось им на пути.
Должно упомянуть о переменах воздуха, какие бывают от Авы до Авксумия. Лето и зима бывают там наизворот. Когда солнце проходит знаки Рака, Льва и Девы, то до Авы, как и у нас, летний зной и засуха; а от Авы до Авксумия и до остальной Эфиопии бывает ненастье, но не целый день. Оно начинается повсюду с полудня: небо тогда затянет тучами и сильные дожди наводнят землю. В это время Нил обильными водами заливает землю египетскую. Когда же солнце идет по Козерогу, Водолею и Рыбам, то, наоборот, земля адулитов бывает наводняема дождями до Авы; от Авы же до Авксумия и до остальной Эфиопии бывает лето, тогда и земля производит зрелые плоды.
Ноннос, отправившись из Фарсана, доплыл до крайнего острова, где он видел вот какое диво. Ему попались существа, имеющие вид человеческий, малорослые, черного цвета, по всему телу мохнатые. За мужчинами следовали женщины, похожие на мужчин, и дети, еще менее их. Все были голые; только старейшие, мужчины и женщины, закрывали срамоту небольшой кожей. Они не имели в себе ничего дикого и свирепого: голос у них человеческий, но язык их не известен никому из окрестных народов, тем менее спутникам Нонноса. Эти люди питались морскими устрицами и рыбами, выбрасываемыми морем на остров. Они были робки и при виде людей боялись их, как мы боимся больших зверей.

Cod. 21. Иоанн Филопон, О Воскресении

Прочитано сочинение Иоанна Филопона «О воскресении» в […] томах. В этом произведении, он, отклоняя учение о телесном воскресении, говорит о многом невразумительно. Также он высмеивает наших блаженных и святых отцов.

Cod. 22 Феодосий. Опровержение Иоанна Филопона

Прочитал написанные монахом Феодосием опровержения аргументов Иоанна Филопона против воскресения. Тщетные усилия Иоанна он опровергает, основываясь на Священном Писании и святых отцах.

Cod. 23 Инвективы против Ионна Филопона

Читано из Конона, Евгения и Фемистия об Иоанне, где они не только клеймят его тщетные потуги против учения о воскресении, но и обличают его самого, говоря, что он был человеком, полностью чуждым христианского вероучения. При этом, они согласно с ним не признают решений Халкидонского собора.

Cod. 26. Синесий, епископ Кирены. "О промысле и о прочем"

Были прочитаны сочинения Киренского епископа (имя его Синесий) "О промысле", "О царстве" и на другие темы; речь его возвышенна, величественна, а через это приближается к языку поэтическому. Были прочитаны его различные письма, доставляющие наслаждекие и пользу, а вместе с тем насыщенные глубокими мыслями. По происхождению Синесий был эллин, изучал философию. Говорят, что, обратившись к христианству, он принял безоговорочно все, но не согласился с догмой о воскресении.[2]
Однако об этих его настроениях все молчали и, зная его высокую нравственность и чистый образ жизни, все-таки приобщили к нашей вере к посвятили в высокий духовный сан, - хотя столь безупречно живший человек еще не постиг света воскресения. И надежды оправдались: когда он стал епископом, в догму о воскресении он легко уверовал. И для Кирены был он украшением в то самое время, когда во главе Александрии стоял Феофил.[3]

Cod. 33. Юст из Тибериады. Хроника царей иудейских

Прочитал Хронику Юста из Тибериады [1], озаглавленную "Хроника царей иудейских в виде генеалогии, Юста из Тибериады". [2] Он происходит из Тибериады в Галилее, от которой он взял себе имя. Он начинает свою историю от Моисея и доводит до смерти седьмого Агриппы из рода Ирода [3] и последнего из царя евреев. Его царство, которое было даровано Клавдием, было расширено Нероном, а еще больше Веспасианом. Он умер на третий год царствования Траяна, которым история заканчивается. Стиль Юста очень сжатый, и он опускает много того, что имеет первостепенное значение. Страдая от общей вины евреев, к каковому народу он принадлежал, он даже не упоминает о пришествии Христа, о событиях его жизни, или о чудесах, им исполненных. Его отец был еврей по имени Пист; сам Юст, по свидетельству Иосифа, был одним из самых распутных людей, раб порока и алчности. Он был политическим противником Иосифа, против которого он, говорят, составил несколько заговоров; но Иосиф, хотя несколько раз он имел врага в своей власти, только отчитал его словами и отпустить на свободу. Говорят, что история, которую он написал, в большей части выдуманная, особенно там, где он описывает иудейско-римскую войну и взятие Иерусалима.

Cod. 34. Юлий Африкан. История

Прочитал историю Африкана [1], который был также автором "Cesti" в четырнадцати книгах. [2] Хотя его стиль краток, он не пропускает ничего, достойного записи. Он начинает с Моисеевой космогонии и доходит до пришествия Христа. Он также дает беглое изложение событий с того времени до правления Макрина, [3] и на этой дате, как он говорит нам, хроника была закончена, то есть в год 5723-й от сотворения мира. Труд состоит из пяти томов.
Африкан также написал письмо к Оригену против подлинности истории Сусанны, на том основании, (среди прочих), что она не включена в еврейские книги, и что игра слов (ἀπὸ τοῦ πρίνον πρῖσαι... ἀπὸ τοῦ σχίνου σχίσαι) [4] находится в противоречии с подлинным еврейским слогом. Ориген ответил и опроверг эти возражения.
Африкан также написал письмо к Аристиду, [5] в котором он показал, что в самом деле нет никакой разницы, какая предполагалась, между генеалогиями нашего Спасителя у Матфея и Луки.

Cod. 35. Филипп из Сиде. Христианская история.

Прочитана работа Филиппа из Сиде[1], под названием "Христианская история", которая начинается со слов "В начале Бог создал небеса и землю". Он дает обзор весьма пестрой истории, иногда резюмируя, иногда давая полный обзор, хотя и многословный повсюду. Первое сочинение содержит 24 книги, как и 23 других сочинения, которые мы видели сохранившимися до настоящего времени[2]. Его язык разномастен, без учтивости или элегантности, и скоро надоедает, или положительно внушает отвращение; его цель состоит в том, чтобы скорее показать собственное знание, чем принести пользу читателю. Большая часть затрагиваемых им тем не имеет никакого отношения к истории, и работу можно было бы назвать трактатом обо всех видах предметов, а не истории, безвкусным излиянием мыслей. Филипп был современником Сисинния и Прокла, патриархов Константинопольских. Он часто нападает на прошлое в своей истории, потому что, в то время как оба выполняли одинаковую службу[3], Филипп, считался более красноречивым, но именно Сисинний был избран на патриаршество.

Cod. 36 Косьма Индикоплов, Христианская топография

Прочитана книга озаглавленная "Книга христиан", толкующая Восьмикнижие. [1] Автор, [2] который процветал в царствование Юстина, посвящает труд некому Памфилу, он начинается с защиты определенных церковных догм доказательствами, взятыми из Священного Писания. Стиль плох, и переделка вряд ли (возможна) до обычного уровня. Он рассказывает много того, что невероятно с исторической точки зрения, так что он может справедливо рассматриваться как баснописец, но не как заслуживающий доверия авторитет. Взгляды на которые он делает главный упор таковы: что ни небо, ни Земля не является сферами, но что первое является своего рода сводом, а последняя - прямоугольной плоскостью, [в два раза длиннее по ширине], которая на концах соединяется с концами неба, что все звезды с помощью ангелов приводятся в движение, и другие вещи того же рода. Он также упоминает книги Бытия и Исхода, так сказать, в качестве отступления, и вступает в длительные обсуждения и рассуждения о скинии. Пророки и апостолы рассматриваются бегло. Он говорит, что солнце только вдвое больше, чем два "климата"; [3] что ангелы не живут на небе, но над твердью и общаются с нами, что Христос во время Вознесения вошел в пространство между небом и твердью, и что только это и есть Царство Небесное; и тому подобные глупости. Он посвящает первые шесть книг некоему Памфилу, из оставшихся шести (то есть всего двенадцать) седьмая - Анастасию, в которой он утверждает, что небеса неразрушимы, восьмую - о песни Езекии [4] и обратном движении солнца - некоему Петру. В этой книге он также утверждает, что написал комментарии к Песни Песней. Остальные четыре книги не имеют посвящения.

Cod. 41. Иоанн Эгский. Церковная история.

Прочитал "Церковную историю", написанную Иоанном[1]. Она начинается с правления Феодосия Младшего, ереси Нестория и его смещения, и заканчивается временем Зинона и смещением еретика Петра[2], который узурпировал власть в Антиохии. Стиль является ясным, но красивым. Автор описывает подробно третий Собор, проведенный в Эфесе[3], и также другой Собор, проведенный в том же самом месте, "Разбойничий собор"[4], который он обожествляет вместе с его председателем Диоскором и его сообщниками. Он также делает клеветнический отчет о Халкидонском соборе. Это подтверждает заключение, что автор - Иоанн, пресвитер Эги, еретик, который написал специальное сочинение с нападками на Халкидонский собор. История, согласно его утверждению, состояла из десяти книг. Я читал только пять, которые содержат (как уже отмечалось) отчет о событиях от ереси Нестория до смещения еретика Петра.

Cod. 42. Василий Киликийский. Церковная История.

Читана "Церковная История" Василия Киликийского[1]. Она начинается со смерти Симплиция, епископа Рима[2], которую описал Акакий Константинопольский[3], чтобы не иметь никаких деловых отношений с Петром Монгом[4], который тогда развращал Александрию, проклиная его публично и в церкви, на святом Халкидонском соборе. Именно поэтому Акакий не хотел его видеть; поскольку, хотя Акакий сначала был справедливо рассержен на него, он впоследствии не показал отвращения своими доктринами и, таким образом, подвергся подозрению в том, что сам является еретиком. Этот вопрос встал вновь во время правления Зинона. История начинается в это время и заканчивается смертью Анастасия, после того, как тот правил 27 лет и 3 месяца, когда Юстин Фракиец был объявлен его преемником[5]. Оканчивается книга приблизительно в это время, и охватывает период от Зенона до смерти Анастасия и провозглашения Юстина императором. Автор также заявляет, что две других книги были написаны им, как и первая и третья; первая начинается с господства Маркиана и оканчивается периодом Зинона, с этого же периода начинается вторая книга, в то время как третья продолжает рассказ второй, начинаясь с правления Юстина.
Стиль автора довольно неряшлив и неровен. Он также включает в текст большое количество епископской переписки, смысл которой, как он говорит, состоит в том, чтобы подтвердить то, что он пишет. Она значительно увеличивает объем сочинения и содержит только небольшую собственно историю, но и она похоронена под массой словесных оборотов. Четкость рассказа нарушена большим количеством вставных эпизодов.

Cod. 43 Иоанн Филопон. Шестоднев

Читан трактат Иоанна Филопона «Шестоднев». Слог этой книги чистый, ясный и лучше, нежели в обыкновении у Иоанна. Его комментарии согласны во многом с «Шестодневом» Василия Великого, но в них он, пытаясь опровергнуть, выступает против учения Феодора Мопсуестийского, который на ту же тему написал «Толкование на книгу Бытия».

Cod. 44. Филострат, Жизнь Аполлония Тианского

Прочитал восемь книг Жизнеописания Аполлония Тианского за авторством Филострата[1] из Тира[2]. Стиль чистый, приятный, краткий и полон очарования по причине его любви к архаизмам, а равно и к новым построениям.
Он рассказывает, что Аполлоний посетил индов, которых он называет брахманами, от которых он премного научился божественной мудрости. Он также посетил мудрецов Эфиопии, которых он называет гимны[3], потому что они всю свою жизнь проводят нагими и никогда не одеваются, даже в самую плохую погоду. Но он утверждает, что мудрецы Индии многократно превосходят таковых из Эфиопии, поскольку они старше в соответствующее время и их разум яснее и острее, вследствие того, что они живут ближе к солнцу.
Он однако не утверждает, что Аполлоний творил чудеса, как приписывает это ему легенда; он просто восхваляет его за философический и умеренный образ жизни, чем он показывает учение Пифагора, как поведением, так и научными взглядами. Различные рассказы приводятся о его смерти, обстоятельства которой не ясны, как он сам желал; ибо при жизни он имел обыкновение говорить, что мудрец должен держать свою жизнь в тайне от других, или, если не может, должен, по крайней мере, держать свою смерть в секрете[4]. Место его захоронения неизвестно.
Филострат утверждает, то Аполлоний имел великое презрение к богатству; он отказался от своего имущества в пользу брата и других; никто никогда не смог убедить его взять деньги от власть имущих[5], хотя те убеждали его, что он достоин этого. Филострат утверждает, что он предвидел голод в Эфесе и прервал его, когда тот вспыхнул. Однажды он увидел какого–то льва и объявил, что в нем находится душа Амасиса, царя египтян[6], которая попала в тело животного в наказание за преступления Амасиса, свершенные им при жизни. Он также разоблачил Емпуса[7], который под видом куртизанки притворялся, что влюблен в Мениппа[8]. Он вернул к жизни девочку–римлянку, которая, по–видимому, только что умерла, и освободил свои руки от оков, когда находился в тюрьме. Перед Домицианом он защищал себя и превозносил Нерву (Домицианов преемник); после чего исчез из судилища, и присоединился к Деметрию[9] и Дамису[10], но не через долгое время, а через несколько минут, хотя они уже находились в нескольких днях пути от него. Таковы измышления Филострата относительно Аполлония. Он отрицает, однако, что тот был чудотворцем, если он и свершил некоторые чудеса, которые ему приписывают, то они были результатом философии и праведности его жизни. Наоборот, он был врагом магов и колдунов и, несомненно, не был приверженцем магии.
Все что он говорит об индах — переплетение абсурдных и невозможных утверждений. Он заявляет, что у них есть какие–то кувшины, наполненные дождем и ветрами, при помощи которых во время засухи они поят водой страну, и опять–таки, лишают ее мокроты после выпавших дождей, так как в этих бочках они имеют альтернативное средство контроля над источниками дождя и ветра. Он рассказывает подобные истории, насколько глупые, настолько же и нелепые, и эти восемь книг бесполезны в смысле учебы и труда.

Cod. 47. Иосиф Флавий, Иудейская война

Прочитал труд иудея Иосифа Флавия [1] о "Бедствиях евреев". Описаны захват Иотапаты (где сам Иосиф был взят в плен), Гисхалы [2], и уничтожение других еврейских крепостей, а в последней книге - разрушение Иерусалима и крепости Масада. Труд состоит из семи книг. У автора чистый стиль и склонность выражать свою мысль с достоинством, с определенностью и обаянием. Свои речи он преподносит убедительно и приятно, даже если случай побуждает его принять противоположные взгляды; он умен и плодовит в использовании доводов с обеих сторон, и очень любит афоризмы. Он также очень умело привносит эмоции, разжигает страсти и успокаивает их.
Он рассказывает, что многие знаки и предзнаменования предшествовали взятию Иерусалима. Телка, которую вели на жертвоприношение, родила ягненка; свет засиял в храме и послышался голос: "Уходите отсюда"; ворота храма, который с трудом открывали двадцать человек, открылись сами по себе, а вечером появились войска, одетые в броню. Человек по имени Иисус, сын Анании, в течение шести лет и трех месяцев не переставая повторял, как некое внушение, слова: "Горе, горе Иерусалиму!" Когда он был избит за это, он ничего не ответил, но повторял те же самые слова. Он присутствовал при взятии города, и пока кричал: "Горе, горе городу!" он попал под камень одной из вражеских машин, и испустил дух.
Таковы были признаки того, что предсказывало взятие города; но это была внутренняя крамола, что вместе с врагом повергла его. Разбились на фракции зелоты и сикарии, [3] и они уничтожали друг друга, и таким образом плоть государства жестоко и безжалостно рвалась на части простым народом. Город страдал от голода так тяжело, что жители были доведены до всех видов крайности; даже женщина ела плоть собственного сына. Голод сменился мором, явное доказательство того, что это было делом рук Божьего гнева, во исполнение воззвания Господа и угрозы, что город будет взят и полностью разрушен.

Cod. 48. Иосиф Флавий. О Вселенной

Прочитал трактат Иосифа [1] "О Вселенной", в другом месте называемый "О причинах Вселенной", и "О природе Вселенной". Он состоит из двух небольших трактатов, в которых автор показывает, что Платон сам себе противоречит. Он также опровергает Алкиноя, [2] чьи взгляды на душу, материю и Воскресение являются ложными и абсурдными, и приводит свое собственное мнение по этому вопросу. Он доказывает, что еврейский народ намного старше, чем греки. Он думает, что человек представляет собой соединение огня, земли и воды, а также духа, который он называет душой. О духе он говорит следующее: принимая главенствующую часть этого, он формируется вместе с телом, и открывая проходы в нем, пронизывает каждый сустав и каждый член. Дух, таким образом, формируется вместе с телом и распространяется по всему телу, образуя подобие видимого тела, но его природа холоднее по сравнению с тремя другими субстанциями, из которых строится тело. Эти взгляды не согласуются с еврейскими идеями человеческой физиологии, и ниже обычного уровня других его сочинений. Он также дает краткий отчет о создании мира. Христос истинный Бог, говорит он, подобно нам открыто дает ему имя Бога, и, описывает языком, к которому нет никаких возражений, Его неописуемое порождение от Отца. Это могло бы, пожалуй, заставить людей сомневаться в том, что трактат действительно принадлежит Иосифу, хотя в отношении стиля он не отличается от остальных его сочинений.
Я прочитал заметку на полях о том, что труд этот не Иосифа, но некого Гая, [3] пресвитера Рима, также являющегося автором "Лабиринта", [4] и диалога против Прокла, поборника монтанистов. [5] Последний, который не имеет подписи, некоторые приписывают Иосифу, другие Юстину Мученику, а "Лабиринт" - Оригену. Но нет никаких сомнений, что это произведение Гая, автора "Лабиринта", который в конце этого трактата оставил запись, что он автор "О природе Вселенной". Но для меня не совсем ясно, является ли это той же самой или другой работой. Этот Гай, как говорят, был пресвитером церкви в Риме во время епископата Виктора [6] и Зефириния [7], и были рукоположен епископом неиудеев. Он написал еще один особый труд против ереси Артемона [8], а также сочинил увесистый трактат против Прокла, приверженца монтанизма. В нем он насчитывает только тринадцать посланий Павла, и не включает "Послание к евреям".

Cod. 52. Постановления собора в Сиде против мессалиан

Читаны Постановления собора в Сиде[1] против секты мессалиан[2], евхитов, или адельфиев[3]. Амфилохий, епископ Икония, председательствовал, поддержанный 25-ю пятью другими епископами. Читал здесь же письмо от собора Флавиану, епископу Антиохийскому, давая ему отчёт по слушаниям.
Впоследствии из-за этого письма Флавиан созвал другой собор против тех же самых еретиков, которым помогали три других епископа - Биз Селевкийский, Маруфа, епископ Суфарены[4], и Сам. Присутствовали также действующие священники и дьяконы в количестве 30 человек. Собор отказался принять раскаяние адельфиев или признать его, когда он предложил отказаться от своей ереси; поскольку это не показало ни его отказ, ни того, что его раскаяние было искренним. Основателями этой секты были Адельфий, который не был ни монахом, ни священником, но одним из непосвященных, Саба Апокоп (Кастрат), который принимал монашеский сан, другой Саба, Евстафий Эдесский, Дад и Симеон, ещё один злодей, и другие, которые росли вместе с ними. Адельфий и его последователи были осуждены, хотя они искали возможность раскаяния, но им отказали, так как они были замечены в переписке, как будто они разделяют их взгляды, с людьми, которых они прокляли как мессалиан.
Флавиан написал письмо осроэнцам, сообщая им о том, что было сделано и давая отчёт о наказании и отлучении от Церкви еретиков. Епископы, которые получили этот отчёт, отвечали на письмо Флавиану, благодаря его, и выражая своё одобрение. Литойус[5], епископ Армении, также написал запрос о мессалианах, и копию декрета с предложением совета послали ему. Великий Флавиан также написал другому армянскому епископу о том же самом предмете; в этом втором письме он обвиняет епископа в симпатии к мессалианам. Аттик, епископ Константинопольский, также написал епископам Памфилии, предлагая им удалить мессалиан отовсюду. Он написал о подобной возможности и Амфилохию, епископу Стороны.
Сисинний Константинопольский и Теодот Антиохийский послали объединенное письмо Вериниану[6], Амфилохию и остальной части епископов Памфилии, адресованное "нашим коллегам, любимым Богом, Вериниан, Амфилохий, и остальной части епископов в Памфилии: Сисинний, Теодот, и всему священному собору, который волею Бога был собран в могущественном городе Константинополе, чтобы посвятить самого святого Сисинния, любимого Богом, и нашего императора Феодосия, любимого Христом, приветствуют Вас в Боге". В этом письме от имени собора Неон епископ объявил, что, если кто-либо, после отлучения от Церкви из мессалиан, будет обнаружен, говоря или делая что-нибудь, что вызывало бы подозрения в следовании этой ереси, ему нельзя сохранять его положение, но, если бы он предложил платить десять тысяч раз штраф, наложенный на того, кто раскаивается, то любой, кто поддерживал его, епископа или кого-либо еще, должен будет заплатить тот же штраф. Иоанн Антиохийский также написал письмо Несторию о мессалианах. Святой Вселенский собор, Третий Эфесский[7], также издал указ, выставляя богохульства, и ересь мессалиан, проклиная книги аскетиков. Архелай, епископ Кесарии в Каппадокии, также написал 24 анафематизма против этих статей. Гераклид, епископ Ниссы, также написал два письма против них, во втором из которых свидетельские показания даны старинными вероисповеданиями святых изображений.
Спустя некоторое время, Геронтий, старший пресвитер из монахов в Глитисе, написал Алипию, архиепископу Кесарии в Каппадокии, предъявляя различные обвинения против Лампетия[8], светского самозванца, который был первым из секты мессалиан, которая преуспела в том, чтобы собрать сведения о нечестии духовенства. Алипий, по получении письма, приказал, чтобы Хормисда, епископ Команы, исследовал обвинения против Лампетия. Главы обвинительного акта включали следующее: то, что он был виновен в незаконном общении с женщинами; то, что он использовал непристойный язык в ссылке на такие дела; то, что он глумился и насмехался над теми, кто пел часы, как являющиеся законными. Он и мессалиане обвинялись во многих других нечестивых словах и делах; и мы непосредственно, насколько это было в нашей власти, увели их от ошибки, которая в последнее время начинала возникать снова, видя много нагноившихся недостатков, поглощающих их души. Но этот Лампетий попросил пресвитера Геронтия быть его обвинителем, а епископа Хормисду его судьёй, и был признан виновным частично на основании показаний свидетелей и частично из его собственных уст, и был единодушно лишен духовного сана. Алипий Кесарийский, который был введен в заблуждение и выдвинул злодея на должность пресвитера, участвовал в голосовании. Этот трижды греховный Лампетий составил книгу, названную Завещанием, в которое были включены некоторые из его нечестивых доктрин; Север, кто узурпировал власть в Антиохии, в то время бывший только пресвитером, опроверг их. Алфей, епископ Риноколуры[9] защищал Лампетия как невиновного в слове и деле по обвинениям, предъявленным против него, и хотя, насколько каждый знает, он не вводил богохульств в своей изданной работе, он был лишен своего поста как сторонник Лампетия. Другой Алфей, который был назначен пресвитером Тимофеем в Александрии, был удален с поста по обвинениям в той же самой ереси, такой вывод мы делаем из сообщения, сделанного Птолемеем, также епископом Риноколуры, тому же самому Тимофею.

Cod. 55 Иоанн Филопон. Против четвертого собора

Читано сочинение Иоанна Филопона (точнее Матеопона, «вотщетрудящегося»), направленное против Четвертого Святого и Вселенского Собора. Слог ему свойственный. Он бесстыдно тщится доказать, что собор поддержал ересь Нестория, заявляя при этом, что собор анафематствовал оного, якобы лишь бы не повредить человеку, приняв учение Нестория, которое он (подвергнувшийся строгому прещению) столь основательно выпестовал, полагая его самым первостепенным вопросом. Вместе с тем Иоанн позволяет себе лживые и оскорбительные высказывания, изобличая свое умственное состояние и шаткость суждений. Его дерзкие и тщетные утверждения, направленные против Собора, — ничто иное, как комедия в четырех актах, и они никоим образом не заслуживают ни доверия, ни признания разумом.
В той же книге прочитал трактат другого Иоанна, несторианина — против того же четвертого Святого Собора. Хотя этот эгеец — человек нечестивый, речь его красива, блестяща и проницательна.

Cod. 57. Аппиан. Римская история

Прочитал Аппиана [1] "Римскую историю" в трех частях и двадцати четырех книгах. Первая обращается к семи царям: Ромулу, Нуме Помпилию, Анку Гостилию [2], Анку Марцию (внук Нумы), Тарквинию (Приску), Сервию Туллию, Луцию Тарквинию, сыну Тарквиния [3], чьи поступки и деяния содержатся в рассказе. Первый из них, основатель и ойкист города, хотя его правление было скорее патриархальным, чем тираническим, тем не менее был убит, или, согласно другим, исчез из поля зрения. Второй, ни в чем не уступавший как правитель своему предшественнику, или, возможно, даже его превосходил, умер в возрасте... Третий был поражен молнией. Четвертый стал жертвой болезни. Пятый был убит пастухами. Шестой также был убит. Седьмой был свергнут и изгнан из города за его тиранию. После этого монархия была упразднена, а ее полномочия переданы консулам. Таково содержимое первой книги, озаглавленной "Книга царей". Вторая книга, озаглавленная Италика, дает рассказ об истории Италии, за исключением той части, которая находится на Ионическом море. Следующая книга, Самника, относится к войнам римлян с самнитами [4], сильным народом и врагом, труды по покорению которого отняли у римлян восемьдесят лет, и к другим народам, которые воевали на их стороне. Четвертая, Кельтика, относится к войнам римлян с кельтами (галлами). Остальные книги названы похожим образом. Пятая содержит Историю Сицилии и других островов, шестая дает отчет об иберийских дела, седьмая Ганнибалову войну, восьмая - ливийские дела (отношения с Карфагеном и Нумидией), девятая - македонские дела, десятая - дела в Греции и Ионии, одиннадцатая - сирийские и парфянские дела, двенадцатая - Митридатова война. Вплоть до данного момента отношения и войны римлян с чужими народами изложены в этом порядке. Последующие книги описывают гражданские войны и беспорядки среди самих римлян. Они озаглавлены первая и вторая книги "Гражданских войн" и так далее вплоть до девятой, что в итоге составляет двадцать одну книгу. Двадцать вторая книга называется Гекатонтэтия (Hekatontaetia - "История ста лет"), двадцать третья - Дакик, о делах даков, двадцать четвертая - Арабика, об арабских делах.
Таковы разделы всего труда. Отчет о гражданских войнах содержит первую войну между Марием и Суллой, затем таковую между Помпеем и Юлием Цезарем, от того как их соперничество приняло форму жестокой вражды, до того как судьба благоприятствовала Цезарю и Помпей был побежден и обращен в бегство. Затем описывается разбирательство Антония и Октавиана Цезаря (также известного как Август) против убийц Юлия Цезаря, в то время, когда многие уважаемые римляне были казнены без суда и следствия. Наконец, отчаянная борьба между Антонием и Августом, сопровождаемая страшной бойней, в которой победа осталась за Августом. Антоний, покинутый своими союзниками, был вынужден бежать в Египет, где он и умер от собственной руки. Последняя книга "Гражданских войн" описывает как Египет попал во власть римлян и как Август стал единоличным правителем Рима.
История начинается с Энея, сына Анхиза, сына Капа, который жил во времена Троянской войны. После взятия Трои Эней бежал и после долгих скитаний высадился на побережье Италии в месте под названием Лаврент, где показывают его лагерь, и побережье в его честь названо Тройя (Troja). Фавн, сын Марса, который в то время был правителем первоначальных итальянских обитателей, отдал свою дочь Лавинию замуж за Энея и участок земли 400 стадий в окружности, на которой Эней построил город и назвал его Лавиний в честь своей жены Лавинии. Три года спустя Фавн умер, и Эней, который вступил на престол по праву родства, дал аборигинам [5] 5 имя латинян от своего тестя Латиния Фавна. Еще через три года Эней был убит в сражении против рутулов из Тиррении, с царем которых Лавиния раньше была обручена. Ему наследовал Эврилеон по прозвищу Асканий, сын Энея от Креусы, дочери Приама, которая был его женой в Трое. По другим данным, однако, Асканий, который наследовал ему, был его сыном от Лавинии. Асканий умер через четыре года после того как он основал город Альба в основном поселенцами из Лавинии, и Сильвий стал царем. Сын этого Сильвия, как говорят, был Эней Сильвий, а сыном Энея - Латиний Сильвий. Его потомками были Капус, Капет, Тиберин, и Агриппа, говорят был отцом Ромула, который был убит молнией, оставивший сына Авентина, который имел сына по имени Прока. Все они говорят носили прозвище Сильвии. Прока имел двоих детей, старшего звали Нумитор, младшего Амулий. Когда старший вступил на престол после смерти своего отца, младший получил власть силой и злодеянием, убил сына своего брата Эгеста и сделал его дочь Рею жрицей, так что она не могла иметь детей. Но мягкость и кротость Нумитора спасли его от заговора против его жизни. Сильвия нарушила обеты ее и забеременела, [6] и была схвачена Амулием для наказания, ее двое сыновей были отданы каким-то пастухам и были брошены в ближайшую реку Тибр. Младенцы Ромул и Ромус [7] были потомками Энея со стороны матери, имя их отца неизвестно.[8]
Как уже говорилось, история начинается с быстрого отчета об Энее и его потомках; но со времени Ромула, в ойкиста [9] города, дает полные сведения о событиях до царствования Августа, и так и сяк только до времен Траяна.
Аппиан был александрийцем по рождению, и сначала был адвокатом в Риме, будучи впоследствии возведен в сан прокуратора [10] при императорах. Его стиль сухой и свободный от избыточности; как историк, он заслуживает доверия в меру своих возможностей, и отличный авторитет по военным вопросам; речи, которые он приводит, превосходно рассчитаны для поощрения солдат, когда они удручены, или сдерживать их, когда - слишком горячи, выразительно и верно представляет эмоции и чувства. Он процветал в царствование Траяна и Адриана.

Cod. 58. Арриан. Парфика

Прочитал Парфику Арриана, в 17 книгах.
Он же дал лучшее описание походов Александра Македонского; другая его работа - о Вифинии, касающаяся дел его отечества, о чем и написана книга "Вифиника"; так же писалось и об аланах, о чем написана "Аланика".[1]
Здесь же, говорится о войнах Парфии с Римом, во время правления в Риме Траяна. Он считает, что парфяне - народ, произошедший от скифов, отпавший от господствовавших над ним македонян во время когда персы были побеждены, по следующей причине.
Арсак и Тиридат были братьями Арсакидами, сыновьями Арсака, потомка Фриапита. Они, с пятью сообщниками, убили Ферекла, назначенного сатрапом в Парфию царем Антиохом (имеющего прозвище Теос),[2] мстя за оскорбление, нанесенном одному из Арсакидов. Они изгнали македонян, стали править самостоятельно и так окрепли, что достойно сражались с римлянами, а, иногда, одерживали победы в войне. Парфяне, во время царствования Сесостриса, египетского царя, и Яндуса, скифского царя, покинули Скифию, уйдя в земли, которые теперь населяют. Римский император Траян покорил их, но оставил свободными, в соответствии с договором, и назначил им царя.
Этот Арриан - философ и один из учеников Эпиктета,[3] жил во времена правления Адриана, Антонина Пия и Марка Антонина. Его называют "Младшим Ксенофонтом". Благодаря своим выдающимся знаниям, ему поручались различные государственные должности, и, наконец, он был произведен в высокую должность.[4] Он был также автором других произведений: "Учение Эпиктета", известные нам, и "Беседы Эпиктета", в двенадцати книгах.
Его стиль сух, и он настоящий подражатель Ксенофонта.
Он говорит, что является автором и других работ, но они не попали ко мне в руки. Конечно же, он не лишен риторического мастерства и силы.

Cod. 60. Геродот. История

Прочитал девять книг "Истории" Геродота[1], по наименованию и количеству равные с девятью Музами. Он может считаться лучшим представителем ионического диалекта, как Фукидид аттического. Он увлекается бабьими россказнями и отступлениями, проникнутыми очаровательными чувствами, которые, однако, иногда затеняют должное понимание истории и ее правильный и надлежащий характер. Истина не допускает обесценение своей точности баснями или чрезмерным отклонением от темы.
Он начинает свою историю с Кира, первого царя Персии, описывая его рождение, обучение, возмужание, его царствование, и доходит до царствования Ксеркса - его похода против афинян и последующего отступления. Ксеркс был третьим, кто наследовал Киру, - первый Камбис, второй Дарий. Смердис маг не считается в их числе, как тиран, который ловко узурпировал трон не принадлежащий ему. Дария сменил его сын Ксеркс, на котором история завершается, хотя и не доходит так далеко, как конец его царствования. Геродот сам, по свидетельству Диодора Сицилийского[2] процветал в эти времена. Говорят, что, когда он читал свое сочинение[3], Фукидид, тогда еще очень юный, который присутствовал на чтении вместе с отцом, разрыдался. После чего Геродот воскликнул : "Ах, Олор! какова у твоего сына жажда к познанию!"

Cod. 61. Эсхин. Против Тимарха, О фальшивом посольстве, Против Ктесифона

*[1]
Я прочел три речи Эсхина: "Против Тимарха" - первую из его речей, речь "О преступном посольстве" и третью и последнюю - "Против Ктесифонта". Ведь только эти три речи его считают подлинными, а кроме того, еще девять писем. (5) Некоторые поэтому называют его речи Харитами вследствие прелести его красноречия и по числу Харит. Письма же Эсхина называют Музами, ибо число Муз равно девяти. Приводится еще одна речь Эсхина, называемая "Делосской". Но Цецилий (10) не считает эту речь подлинной и говорит, что автором ее является другой афинянин Эсхин, современник этого Эсхина. Эсхин является одним из десяти ораторов [2]. Когда Демосфен привлек его к суду за предательство во время посольства, Эсхин не был осужден, так как вместе с ним против Демосфена выступил государственный деятель Евбул, у которого служил Эсхин, и заставил судей подняться, в то время (15) когда Демосфен еще говорил.
Позднее Эсхин возбудил процесс о противозаконии по поводу псефизмы, которую Ктесифонт предложил в честь Демосфена. Назначив себе сам штраф, на случай если он не докажет противозакония, Эсхин не доказал того, что обещал, и ушел из отечества в изгнание. (20) Он собрался бежать к Александру, сыну Филиппа, воевавшему в Азии, но, услышав о смерти Александра и узнав, чго преемники его целиком заняты распрями, отказался от этого. Отплыв на Родос, он провел там некоторое время, (25) в течение которого обучал юношей. Слушатели восхищались им и высказывали недоумение, как он, имея такие способности к составлению речей, потерпел поражение от Демосфена. Эсхин сказал в ответ на это: "Если бы вы услышали это чудовище, - так он называл Демосфена, - вы не были бы в недоумении". Говорят, что, преподавая на Родосе, Эсхин первым стал сочинять вымышленные иски и так называемые упражнения. Состарившись, он переселился с Родоса на Самос, (30) где и умер.
Отцом его был Атромет, а матерью Главкофея, жрица, темного происхождения. У него было два брата, Афобет и Филохар. Обладая громким голосом, Эсхин сперва был актером на третьих ролях, затем секретарем Совета [Пятисот] и постепенно выдвинулся как политический деятель. (35) Он принадлежал к афинской партии сторонников Филиппа и поэтому был политическим противником Демосфена. Говорят, что он слушал Платона и учился у Алкидаманта [3] и что в речах Эсхина есть признаки того и другого - (40) сила их речи, величавость их вымыслов. Софист Дионисий [4], обратившись как-то к речи Эсхина "Против Ктесифонта" и прочитав в начале выступления: "Я никогда не возбуждал против кого бы то ни было публичного процесса и никого не привлекал по отчетам", сказал: "О пусть бы ты возбудил процессы против многих, пусть бы ты многих привлек по отчетам. (45) Ведь тогда оказалось бы, что ты оставил [нам] больше речей". Настолько восхищен был он красноречием оратора. Речь Эсхина естественна, производит впечатление импровизации, и восхищение вызывает не столько мастерство этого человека, сколько его прирожденное дарование. (50) Ведь в его речах можно найти все признаки искусства, которые свидетельствуют скорее о врожденном даровании. Речь его проста и отчетлива, построение не слишком растянуто, как у Исократа, и не слишком сжато и сокращено, как у Лисия. В силе и вдохновении Эсхин ничуть не уступает Демосфену. (55) Он прибегает к словесным и смысловым фигурам не для того, чтобы показать, что он искусно говорит, но только если это совершенно необходимо для обсуждаемых фактов. Поэтому речь его кажется какой-то бесхитростной и более всего подходящей для выступлений перед народом и судебных речей в частных исках. Речь Эсхина не переполнена ни эпихиремами, ни энтимемами [5], (60) она связная и не слишком тщательно обработана.

Cod. 62. Праксагор Афинский. История Константина Великого

Читана "История Константина Великого" Пракасагора Афинского[1], в двух книгах. В них он говорит нам, что отец Константина, Констанций, был правителем Британии и Испании; Максимин[2] Римский - остальной части Италии, и Сицилии; другой Максим[3] - Греции, Малой Азии, и Фракии; Диоклетиан, как самый старший, управлял Вифинией, Аравией, Ливией, и той частью Египта, которая орошена Нилом. Константина его отец Диоклетиан послал в Никомедию, которая была недавно образована. Тогда Максим[4], правитель Малой Азии, который случайно оказался там, решил составить заговор против молодежи и заставил его бороться с диким львом. Но Константин преодолел и убил животное, и, обнаружив заговор, нашел убежище с его отцом, после смерти которого он взошёл на трон.
Вскоре после своего вступления на престол он подчинил кельтов и германцев, соседние и варварские племена. Узнав, что Максенций, который сделал себя владыкой Рима после Максимина[5], затронул его территории с жестокостью и грубостью, он пошел против него, чтобы наказать его за поведение. Поход был победным, и тот поместил своего врага в яму, которую он подготовил для других и подготовил смерть, которую он замышлял для своих врагов. Римляне отрезали ему голову, надели на копье, и пронесли её через город. Эта часть империи с радостным рвением встретила Константина.
Тем временем, Максимин (который составил заговор против Константина) умер, и его власть перешла к Лицинию. Константин, узнав, что он также затронул свои территории с жестокостью и грубостью, неспособный терпеть такую жестокость по отношению к своему же народу, прошел против него, чтобы положить конец его тирании и заменить её конституционным правительством. Лициний, будучи информированным об экспедиции, встревожился и попытался замаскировать свою жестокость под плащом человечности, и любезно дал клятву, что он затронет лишь свои территории, и строго сдержал своё обещание. Константин, соответственно, на определённое время отложил вою экспедицию. Скоро, так как грешник не может остаться спокойным, Лициний изменил своей присяге и предался всем видам подлости. После этого Константин напал и победил его в нескольких больших сражениях и запер его, осадив в Никомедии, откуда он приехал к Константину в качестве просителя. Его власть была завоёвана, и население благодарило Константина, который таким образом обеспечил себе единоличную власть и стал единственным правителем различных частей большой империи, которая долго желала императора, достойного его. Он унаследовал власть своего отца и часть Рима после ниспровержения Максимина[6] и получил владение Грецией, Македонией, и Малой Азией после смещения Лициния. Далее он взял на себя управление той частью, которая принадлежала Диоклетиану и была присвоена Лицинием, который захватил это право в войне с Максимином[7], преемником Диоклетиана.
Будучи, таким образом, единственным владельцем объединенной империи, он основал Византию и назвал ее столицу своим именем. Праксагор говорит, что, хотя Константин был язычником, в достоинстве, совершенстве, и процветании он далеко превосходил всех своих предшественников на троне. Этими словами заканчивается история.
Праксагору, согласно его собственному утверждению, было 22 года, когда он написал эту историю. Он был также автором двух книг по истории царей Афин, написанных, когда ему было 19 лет, и шести книг по Александру Великому, написанных, когда ему был 31 год. Его стиль ясен и приятен, но ему несколько не хватает энергии. Он пишет на ионическом диалекте.

Cod. 63. Прокопий. История

Прочитал «Историю» ритора Прокопия ^[1] в восьми книгах. Он излагает войны римлян в царствование Юстиниана против вандалов, персов и готов, главным образом, ведомых Велизарием, близким другом которого был писатель и которого он сопровождал в походах, зафиксировав в сочинении события, которым он был очевидец.

Далее содержимое первой книги. Аркадий, император римлян, своим завещанием назначил Яздегерда, царя Персии, опекуном своего сына Феодосия. Яздегерд принял ответственность, исполнил свои обязанности опекуна добросовестно и сохранил трон своего подопечного нетронутым. После смерти Яздегерда Вараран, его преемник, пошел войной против римлян, но затем Анатолий, главнокомандующий Востока, был послан Феодосием с посольством в Персию, заключил договор и вернулся домой. После этого Пероз, царь Персии, который наследовал другому Яздегерду, сыну Варарана, пошел войной на гуннов, называемых эфталиты или «Белые» гунны из-за их облика. Они не безобразны и не похожи на других гуннов. Они не ведут дикий или кочевой образ жизни, но пользуются защитой законов под властью своих царей. Они были соседями персов на севере, которых Пероз убедил вторгнуться в их владения для того, чтобы решить вопрос о границах. Эфталиты хитростью завели его в трудную местность, из которой он едва унес ноги после заключения позорного мира. Он был вынужден признать вассальную зависимость от царя эфталитов, и ему было дозволено удалиться только после клятвы, что он никогда впредь не нападет на них. Впоследствии, однако, он нарушил свое слово и, снова пошел войной на них, и был с позором уничтожен вместе со всей своей армией, которая попала в ловушки и рвы, хитро подготовленные врагом. Он умер на двадцать четвертом году своего правления, став причиной утраты знаменитого жемчуга, который он носил в правом ухе.

Перозу наследовал его младший сын Кабад, ^[2] который был обвинен в нарушении законов и заключен персами в крепость Леты. Сбежав с помощью своей жены, он нашел убежище у эфталитов, правитель которых обручил его с одной из своих дочерей и дал ему большое войско, с которым он выступил против персов и вернул себе трон без боя. Его брат Биас, ^[3] который царствовал вместо него, был оставлен солдатами, захвачен и ослеплен кипящим маслом, вылитым на открытые глаза, в соответствии с давно установившимся персидским обычаем. Далее следует рассказ о споре между Пакурием, царем Персии, и Арсаком, царем Армении, и о совете враждебном Арсаку, данному магом Пакурию. Однако вполне вероятно, что эта история вымышлена.

Вышеупомянутый Кабад, который в значительной степени остался в долгу перед эфталитами, пытался получить ссуду от Анастасия, но встретился с отказом. В этой связи Кабад, без каких‑либо излишних оправданий, внезапно захватил Армению и осадил Амиду. Когда он от отчаяния был на грани отказа от осады, сильное оскорбление со стороны некоторых женщин среди осажденных побудило его вернуться и продолжить труды. Он напал с бешеной стремительностью, взял город штурмом, и увел жителей в рабство. Большое количество из них были впоследствии освобождены без выкупа, и Анастасий обращался с ними большой добротой.

Анастасий, услышав, что Амида осаждена, послал очень большие силы против персов под командованием четырех военачальников: Ареобинда, главнокомандующего Востока (зятя Олибрия, прежнего императора Запада), Целера — начальника императорского двора, Патрикия Фригийского, и своего собственного племянника Ипатия. Им был придан Юстин, сменивший Анастасия, и много других опытных военных. Говорят, что так большая армия никогда не была выведена в поле против персов, но по причине ее задержки прибытия, город был взят; в дальнейшем не было взаимодействия и различные отряды действовали независимо, в результате чего они потерпели позорные поражения с большими потерями. Наконец они достигли Амиды и осадили город, но пока они теряли время, персы в городе, которые находились в бедственном положении, заключили перемирие на семь лет, которое подписали Целер и Асперед как представители Персии и Рима.

Гора Тавр в Киликии сначала проходит через Каппадокию, Армению, Персармению, Албанию, Иберию и все другие независимые страны, которые стали подвластны Персии. Чуть далее границ Иберии есть узкий проход пятидесяти стадий в длину, оканчивающихся на крутой и недосягаемой высоте; там, видимо, нет пути, кроме как естественного выхода, который выглядит так, как будто сделан руками человека, и называемый в древности Каспийские ворота. За этими воротами есть равнины, подходящие для верховой езды, и полные природных источников, и существует обширное пологое пространство, которое предоставляет прекрасные пастбища для лошадей; и почти все оно населены гуннами до самого Palus Maeotis. ^[4] Всякий раз вторгаясь на персидскую или римскую территорию через Каспийские ворота, они скачут на полной скорости на сильных лошадях, так как для всякого кто желает войти в Иберию нужно только преодолеть упомянутую трудную местность в пятьдесят стадий; если, с другой стороны, они выбирают другой проход, то только с большими трудностями можно достичь места назначения. Александр, сын Филиппа, осознав это, построил там ворота и воздвиг крепость. Во время правления Анастасия эта крепость была занята гунном по имени Амбазук, другом римлян и Анастасия, который предложил передать ему контроль над воротами. ^[5] Анастасий поблагодарил его за добрую волю, но отказался принять на себя ответственность. После смерти Амбазука Кабад насильственно изгнал его сыновей и завладел воротами. В этой связи Анастасий, после заключения договора с Кабадом, построил крепость в окрестности Дарас несмотря на возражения персов, а также еще один город в Армении на границе с Персарменией, который ранее назывался Феодосиополис, так как Феодосий даровал ему звание города вместо деревни.

После смерти Анастасия, хотя многие его родственники были достойны стать его преемником, они были отклонены, и Юстин был избран императором. Вскоре после его коронации Кабад, в целях обеспечения трона для своего младшего сына Хосрова, написал письмо Юстину с предложением, что тот должен усыновить Хосрова. Юстин и сын его сестры Юстиниан, предполагаемый наследник, приветствовали это предложение, но в последствии по совету квестора Прокла, который доказывал, что сыновья есть законные наследники и преемники своих отцов, ^[6] они передумали и усыновление не одобрили. Впоследствии Сеос (который когда‑то спас жизнь Кабаду) и Беод ^[7] были отправлены персами, а Руфин и Ипатий римлянами, чтобы обсудить условия мира и усыновление Хосрова. Сеос был обвинен Беодом в совершении различных преступлений, подвергся пыткам и был приговорен к смерти. Руфин также обвинил Ипатия перед императором, который лишил того должности.

Страна между Босфором и Херсоном, которые отстоят на двадцати дней пути друг от друга, населена племенами гуннов, которые ранее были независимыми, но не так давно подчинились Юстину, Херсон быть последним городом на римской территории. Иберы также, подвергаясь жестокому обращению со стороны персов, объявили себя вассалами Юстина вместе со своим царем Гургеном. Это и стало причиной войны между римлянами и персами.

Еще при жизни Юстин сделал Юстиниана своим соправителем, который после смерти дяди стал единоличным правителем. Велисарий и Ситтас были два командующих армиями при Юстиниане. Велисарий был назначен командовать войсками в Дарасе, когда Прокопий, автор этой истории, стал его секретарем. Когда Юстиниан был единственным императором, Велизарий был назначен стратегом Востока и ему было приказано идти походом против персов. Пероз, мирран ^[8], был назначен командиром персидской армии Кабадом. В то время как обе армии расположились лагерем рядом с Дарасом, Пероз направил послание Велизарию, предлагая тому подготовить баню в городе, так как он собирался купаться там на следующий день. Римляне соответственно энергично готовились к бою. Во время боя некто Андрей, византиец, тренер по гимнастике, владелец борцовской школы в Константинополе, и один из банщиков Буза (который был товарищем Велизария по командованию), при вызове на поединок, скромно вышел из рядов, и победил и убил своего соперника. Затем сражение было прекращено. В последующих столкновениях, персы, будучи полностью разгромлены с тяжелыми потерями, решили больше не рисковать генеральным сражением с римлянами, и обе стороны ограничились перестрелками.

Кабад затем послал другую армию в Римскую Армению, состоящую из персоармян, сунитов и сабиритов, под командованием Мермероя. Дорофей, стратег Армении, и Ситтас, главнокомандующий всей армией, вступили в бой, и хотя значительно уступали в численности, победили персов, которые в этой связи вернулись домой. Римляне затем завладели некоторой частью персидской территории, в том числе районом Фарангия, золотые шахты которого составляли доход царя. Тзани (прежнее название Сани), независимый народ, который жили за счет грабежа своих соседей, были побеждены Ситтасом и подчинились Риму. Они приняли христианство и были призваны в ряды римской армии.

После поражения обеих армий, Кабад был в недоумении, что делать. Тогда Аламундар, вождь персидских сарацин, опытный и энергичный военный, который в течение пятидесяти лет беспокоил римлян, предложил ему атаковать Антиохию, которая была не защищена, и опустошить окрестную местность. Но Велизарий, узнав о его намерении, выступил со всей поспешностью против него с войском исавров и сарацин, последние под Арефой, начальником сарацин, которые были на стороне Рима. Аламундар и Азареф отступили в тревоге, внимательно следя за Велизарием, который не собирался вынуждать сражение, но только сделал вид, что преследует их. Но солдаты упрекали его, сначала тайно, а затем открыто, так что против своей воли он согласился дать бой. Сначала, после того как обе стороны сильно пострадали, исход оставался неясным; но после того как войска Арефы и исавров уступили, персы получили решительный перевес. И если бы Велисарий не спешился и не пришел на помощь тем, кто остался, они бы все были уничтожены. Азареф, командир персов, по возвращении не получил благодарности от Кабада за победу. Ибо он потерял много людей, хотя потери противника были больше, и, соответственно, рассматривался как опальный.

Велизарий был отозван в Византию Юстинианом командовать экспедицией против вандалов, оборона Востока была поручена Ситтасу. В это время, пока персы атаковали римлян, Кабад умер и ему наследовал Хосров. Узнав об этом, римляне отправили Руфина, Александра, Фому и Гермогена в посольстве к нему, с предложением заключить «бесконечный мир», а также заплатить сумму в 110 центенариев. ^[9] Сначала переговоры были безуспешными, и этот «бесконечный мир» был заключен не позже шестого года царствования Юстиниана. По его условиям персы получили оговоренные деньги, вернули район Фарангия и крепость Болон, а с другой стороны они отказались от крепостей захваченных в Лазике, а также обменяли Дагария, превосходного солдата, на перса равного ранга.

Вскоре после этого подданные сговорились против и Хосрова. и Юстиниана. Персы ненавидели Хосрова как буйного и беспокойного, и решились даровать корону Кабаду, сыну Хосроева брата Зама. Но заговор был раскрыт, и Хосров умертвил Зама и других своих братьев, и всех, кто принимал в нем участие. Таким образом, заговор был подавлен. Кабад, сын Зама, который был очень молод, избежал смерти благодаря благоразумию и состраданию Ханаранга Адергадунбада ^[10], который был впоследствии казнен в этой связи Хосровом.

Народ Рима также восстал против Юстиниана и объявил Ипатия, племянник Анастасия, императором против его воли. Бунт имел свое начало в цирковых партиях. ^[11] Велизарий и Мунд, по приказу Юстиниана, предали смерти Ипатия вместе с рядом заговорщиков и 30000 граждан. Юстиниан также имели поддержку от своих племянников Бораида и Юста. В этой же книге Прокопий дает отчет о жадности и хитрости Трибониана, памфилийца родом, который занимал должность квестора, а также от Иоанна, префекта Каппадокии, печально известного подлостью, жадностью, пьянством и пороками всякого рода. Он рассказывает, как Антонина, жена Велизария, используя дочь Иоанна Евфимию, обманула его и несправедливо обвинила в заговоре против императора; также как, когда Евсевий, епископ Кизика, был предательски убит, Иоанн, по подозрению в преступлении, был подвергнуть бичеванию и бесславно изгнан.

Содержание второй книги следующее. Хосров, будучи озабочен тем, как разорвать договор с римлянами, чьи завоевания в Ливии возбудил его ревность, далее подстрекаемый Витигисом, царем готов, который прислал к нему посольство, состоящее из неких лигурийцев и Бассака, вождя армян. Армяне восстали против Рима и присоединились к персам, и римский полководец Ситтас был убит, сражаясь против них. Хосров в этой связи решил нарушить «бесконечный мир» и воевать с римлянами. Услышав об этом, Юстиниан послал Анастасия отсоветовать Хосрову не делать этого. В то же время Витигис был взят в плен Велизарием и отправлен в Константинополь. Хосров, однако, пересек римские границы, взял город Суры, и обратил жителей в рабство. Вскоре после этого Кандид, епископ Сергиополиса, предложил выкупить пленных числом 1200, и он отпустил их на свободу, получив залог по два центенария. Но Кандид, не сумев сдержать свое обещание, был справедливо наказан. Хосров затем выступил против Хираполиса и готовился к осаде, когда епископ Берои предложил ему 2000 фунтов серебра, если он откажется от блокады. Хосров согласился, и даже обещал освободить все римские владения на Востоке за 1000 фунтов золота. Между тем Буз, стратег Востока, не считая себя достаточно сильным, чтобы противостоять Хосрову, продолжал двигаться с места на место. Хосров затем выступил на Берои, от жителей которой он потребовал выкуп в 2000 фунтов серебра, вслед за тем увеличил сумму в двое, и когда они не смогли заплатить, он взялся за энергичную осаду города. Но Мегас, епископ Берои, обратился к Хосрову и побудил его позволить жителям уйти свободно, куда бы они ни пожелали. Большинство солдат добровольно перешли к Хосрову, потому что положенную оплату они давно не получали. Подобным же образом Хосров потребовал выкуп от жителей Антиохии, и, когда они отказали, осадил город. Пока он энергично атаковал, Феоктист и Малац ^[12] с солдатами из Ливана тайно выскользнули из города и бежали. Таким образом Хосров легко вынудил Антиохию сдаться и обратил жителей в рабство. Послы из Рима были отправлены к нему: Иоан, сын Руфина, и Юлиан, его личный секретарь. После долгого обсуждения условий было решено, что римляне должны выплатить Хосрову 5000 фунтов золота сразу, и 500 фунтов ежегодно в виде дани, в обмен на его обещание прекратить разорение римской территории; и что послы будут отправлено от Юстинианом с утвержденным договором. Но несмотря на такое соглашение, Хосров приступил к Апамее и потребовал крупную сумму денег от ее епископа Фомы; наконец, он вынес все священные сосуды и подношения и покинул город. Именно здесь чудо драгоценного и животворящего креста имело место. ^[13] Хосров также пожелал присутствовать на цирковых играх в этом самом месте. Затем он пошел на Халкис, и истребовав с жителей 200 фунтов золота, отступил без осады. Затем он посетил Эдессу, с которой взыскал такую же сумму, но, будучи встревожен определенными божественными предупреждениями, покинул этот город также без осады. Эдесса — это город, который связан с историей Авгара ^[14] и чуда, явленного Христом.

Авгар был большим другом Августа, при дворе которого он оставался некоторое время, и только хитростью добился разрешения на возвращение на родину. Хосров затем ушел из Эдессы. В то же время Юстиниан написал своим послам, выражая готовность подтвердить договор. Тем не менее, Хосров, взыскав выкуп с Константины, и, уйдя к Дарасу, приступил к его осаде. Его начальник Мартин приготовился к обороне, и Хосров, не видя никакой надежды взять его осадой, удалился в свою страну после уплаты 1000 фунтов серебра. Жители Антиохии были все переведены в город, называемый Антиохия Хосрова, который он построил в Ассирии, в одном дне пути от Ктесифона. Он относился к ним с большой добротой и благосклонностью, распорядившись освободить их от всякой юрисдикции, кроме своей собственной, построил ипподром, и предоставил им другие увеселения.

Велизарий, который был отозван из Италии, принял командование и выступил против Хосрова в начале весны. По прибытию в Месопотамии, он вооружил и ободрил солдат, которые были почти без снаряжения и дрожали при упоминании персов. Хосров, по приглашению лазов, которые со своим правителем Губазом ^[15] присоединились к персам, вследствие вымогательств и взяточничества Иоанна, римского коменданта, ^[16] быстро выступил против Петры, города колхов на берегу Эвксина. То время пока Иоанн командовал крепостью, осада была неудачной, но когда он был убит выстрелом в шею, крепость сдалась. Жители получили разрешение уйти невредимыми по условию капитуляции. Только большая сумма денег, накопленный Иоанном посредством монополии, была захвачена Хосровом. В то же время Велисарий, после неудавшегося нападения на Нисибис, осадил крепость Сисавранум и вынудил ее сдаться. Ее командир Блисхамес ^[17]и наиболее уважаемые персы были взяты в плен и отправлены в Византий. Арефа также, отправленный с войском против ассирийцев, разорил их страну; но его товарищи, которые завладели крупными суммами денег, отказались вернуться к Велизарию. Последний, чья армия подверглась болезни, был в неведении о том, что сделал Арефа; Рецифанг и Феоктист стремились вернуться домой, чтобы защитить Финикию, которую в настоящее время разорял Аламундар. Велизарий соответственно отвел свои войска с персидской территории, и вскоре после этого был вызван Юстинианом в Константинополь.

[1] Из Кесарии Палестинской, умер вскоре после 562 г. В дополнение к восьми книг о войнах он был автором описания зданий, возведенных Юстинианом, и из Anecdota или Chronique Scandaleuse, с нападками на частную жизнь Юстиниана и его жены Феодоры, пользующейся дурной славой. Подлинность последней оспаривается. По стилю Прокопий является подражателем Геродота и Фукидида. Титул «ритор», данный ему Фотием, лучше подходит Прокопию из Газы, христианскому учителю риторики ( 465-528 ). Об истории этого периода, см. Гиббон, гл. 40 ; J. B. Bury, Later Roman Empire; T. Hodgkin, Italy and her Invaders; G. Rawlinson, The Seventh Oriental Monarchy.

[2] Также Кобад или Кавад .

[3] Также Балаш. По некоторым данным, он был братом, по другим дядей Кабада. Источники различаются в том, умер ли он естественной смертью; в таком случае, Прокопий и другие путают его с братом Кабада Замаспом.

[4] Азовское море.

[5] На условии выплаты некоторой денежной суммы.

[6] Он боялся, что, так как Юстин не имел родного сына, приемный сын мог претендовать на его наследство и трон.

[7] Или Мебод.

[8] Некоторые воспринимают это как имя собственное, другим — звание главнокомандующего персидской армии .

[9] 11000 фунтов золота, около £500000 руб .

[10] Персидский титул.

[11] Восстание Ника (532 г.) .

[12] Или Молатз.

[13] Апамея обладала фрагмента истинного креста.

[14] Обычно известный как Абгар, вероятно титул. Абгар, здесь названный, правил с 4 по 50 г. н. э., с интервалом, в течение которого он был свергнут. Он сказал, что он написал письмо Христу, умоляя его вылечить его от болезни. Христос обещал прислать одного из своих учеников после вознесения, и Фаддей, посланный Фомой, излечил Абгара.

[15] Или Гуназ.

[16] Он установил монополию на зерно и соль.

[17] Существует несколько вариантов этого имени.

Cod. 64. Феофан Византиец. История

1. Читано десять книг "Истории" Феофана Византийского. Первая книга начинается персидской войной, возгоревшей по расторжении мирного договора, заключенного между императором Юстинианом и Хозроем, царем персидским (562 г.). Договор сей нарушен самим Хозроем и Юстином, преемником Юстиниана, в конце второго года его царствования (566). Начиная отсюда свою "Историю", Феофан доводит ее до десятого года войны. В сей первой книге упоминает он, что описал и царствование Юстиниана. Притом видно, что за упомянутыми десятью книгами написал он и другие. В сей же книге он рассказывает о том, как Юстин уничтожил договор через Коментиола, требовавшего обратно у Хозроя Суании, и как Хозрой обещал ее римлянам, но не возвращал [1]; как Месопотамия поколебалась землетрясением, как бы в ознаменование будущих бедствий.
2. На востоке от Танаида живут турки, в древности называвшиеся массагетами. Персы на своем языке называют их кермихионами. Они отправили в то время к царю Юстину дары и посольство и просили его не принимать к себе аваров (568 г.). Юстин принял дары, отправил взаимно к туркам подарки и отпустил их посланников. Когда потом пришли авары, прося о мире и о позволении поселиться в Паннонии, то Юстин не принял их предложения по причине данного туркам обещания и заключенного с ними договора.
3. В царствование Юстиниана один перс показал в Византии неизвестное прежде римлянам искусство разводить червей (шелковичных). Выйдя из земли сиров, упомянутый перс положил в трость семя этих червей и хранил в продолжение дороги до Византии. В начале весны он выпустил семена на листья шелковичного дерева. Вскормленные листьями, окрылились, произвели шелк и прочее. Царь Юстин впоследствии показал туркам рождение и работу сих червей и тем изумил их, потому что турки в то время занимали торговые города и порты сиров, прежде обладаемые персами. После того как царь эвталитов Эвталан, от которого и народ получил свое имя, победил Пероза, персы потеряли эти места. Ими уже владели эвталиты; но вскоре после того турки победили их в сражении и отняли у них те места [2]. Юстин отправил к туркам посланником Зимарха [3] (568 г.), который угостил великолепно турков, был ими принят весьма благосклонно и возвратился в Византию. Хозрой за то послал войско против эфиопов, которые были приятели римлянам. В древности они назывались макровии, а ныне называются омиритами. Миран, полководец персидский, поймал живого царя омиритов Санатурка, завоевал их город и покорил народ. Феофан повествует, что армяне, притесняемые Суриной, особенно за веру, согласившись между собой, убили Сурину содействием некоего Варды и Вардана, которого брата Мануила Сурина умертвил. Возмутившись против персов, армяне пристали к римлянам. Они оставили город Дувий, в котором жили, и перешли в землю римскую, и это в особенности подало повод к расторжению мира между персами и римлянами. Вскоре отпали от персов и ивиры и пристали к римлянам под предводительством Горгена. Столицей ивиров был тогда город Тифилис 4 (571 г.).
4. Маркиан, племянник царя Юстина, был назначен полководцем востока. Он отправился против Хозроя в восьмом году царствования Юстина (572 г.). Иоанн, полководец Армении, и Миран, полководец персов, который назывался и Варамаан, собирали войска. Армянам помогали: колхи, авазги и Сарой, царь аланов; Мирану: савиры, даганы и народ дилманнский. Маркиан дал сражение Мирану при Нисивии, разбил его, убил тысячу двести неприятелей и взял в плен семьдесят человек. Из римлян убито только семь человек. Маркиан осаждал уже и стены нисивийские. Хозрой, узнав о том, собрал сорок тысяч конницы и более ста тысяч пехоты и спешил на помощь городу против римлян. Между тем Маркиана оклеветали перед царем, будто бы он искал верховной власти. Царь, поверив этому, отрешил Маркиана от начальства и вместо него назначил Феодора, Юстинианова сына, прозванием Цир. Последовавший от того беспорядок заставил римлян отстать от осады Нисивия, а Хозрой осадил и покорил Дары (573 г.).

Cod. 65. Феофилакт Симокатта. История

Прочитана история Феофилакта, эпарха и антиграфа, в восьми книгах. Феофилакт этот египтянин родом. Его стиль не лишен изящества, но вследствие чрезмерного использования образных выражений и аллегорических изысков холоден и по-детски безвкусен; далее, его часто несвоевременные отступления в область нравоучительных изречений свидетельствуют о пристрастии к избыточному многословию. В остальном он не заслуживает порицания. Он начинает с царствования Маврикия и доходит до воцарения Фоки.
В первой книге он рассказывает, как император Тиберий объявляет Маврикия своим преемником на тот момент, когда Иоанн возглавлял константинопольскую церковь, и как Тиберий дал наставление Маврикию устами квестора Иоанна, которому было поручено обратиться к самому Маврикию и народу вместо басилевса, и как Тиберий обручил с Маврикием свою дочь [1.1]. И как он умер (14.08.582) на следующий день после Маврикиевой интронизации [1.3.1], и как перед смертью он узрел видение, сказавшее ему: "Вот что, Тиберий, говорит тебе Троица: времена нечестивой тирании не придут в твое правление" [1.2.1-2]. Эти слова предвозвещали трагедию безбожного и тиранического царствования святотатца Фоки [замечание самого Фотия].
И как Маврикий заключил договор с аварами, которые незадолго до того осадили Сирмий, и согласился выплачивать варварам через купцов по 80 тысяч золотых монет в год одеждой и серебром [1.3.7]. Но договор продлился два года и был нарушен из-за алчности варваров [1.3.8], ибо варвар [аварский каган] потребовал еще 20 тысяч золотых [1.3.13]. Это привело к разрыву перемирия (582): поэтому варвары захватывают город Сингидон [1.4.1], Августы и Виминакий и осаждают город Анхиал [1.4.5]. Эльпидий и Коментиол отправлены в качестве послов римлян к аварскому кагану [1.4.6-7] и подвергаются худому обращению за свободные речи Коментиола перед варваром [1.6.2]. В следующем (583) году Эльпидий вновь отправлен послом к кагану с предложением уплатить дополнительные 20 тысяч золотых монет [1.6.5], и он возвратился в Византию вместе с неким Таргитием, представителем авар [1.8.7]. Когда же варвары разграбили немало римских территорий, Таргитий был сослан на остров Халкиду на шесть месяцев [1.8.9]. Коментиол же, избранный стратигом против славян, со славой отличился [1.7.1-5]. И как каган опять разорвал договор, и о маге Буколобре; и разорение варварами множества римских городов [1.8].
Потом он рассказывает о военных операциях между римлянами и персами на реке Нимфий [1.9] и о женитьбе (осень 582) Маврикия на дочери Тиберия Константине [1.10]. Повествует он и о пожаре, который случился на форуме в начале царствования Маврикия [1.11.1-2], и о казни колдуна Павлина, и о чуде с чашей мученицы Гликерии, и как патриарх Иоанн при видимой склонности басилевса к пощаде настаивал на предании колдуна сожжению, приводя в своей речи слова апостола, и что и Павлин, и его сын, являвшийся соучастником кощунства, были приговорены к смерти и окончили жизнь от меча [1.11.3-21].
Еще [говорится] о крепостях Афумоне и Акбасе. Книга вмещает также сражение (весна 583) между римлянами и персами, и как Иоанн [Мистакон] побежден умелыми действиями варваров [1.12.1-7].
Сильное землетрясение (10.05.583), произошедшее в начале царствования Маврикия [1.12.8], и его консульство. И как Филиппик, муж сестры басилевса Гордии, назначен (14.08.583) стратигом вооруженных сил Востока [1.13.2], и его подвиги, и отступление римлян из Мидии, и как римское воинство подверглось опасности из-за недостатка воды [1.13.9-12], и как римский стратиг предал разграблению (весна 584) Арзаненскую область [1.14.1], и доблесть римского оружия, и как стратиг персов опустошил окрестности Мартирополя [1.14.7-8], и первое и второе посольства (весна 585) персов к римлянам [1.15]. Вот что в первой книге.
Во второй [книге] он говорит о горе Изале [2.1] и о надменности кардаригана, стратига персов [2.2.1-3], и как Филиппик и римляне сразились с кардариганом и персами около Арзамона, и как Филиппик, неся нерукотворную икону, обходил и очищал войско [2.3.6], и как римляне одержали славнейшую победу, и как нерукотворный образ с благоговением отправлен к епископу Амиды Симеону [2.3.8]. Варварская территория разграблена римлянами, и кардариган бежит в Дару, и как жители отсылают его от города за поражение [2.5.8]. И как одному римскому стратиоту изранили тело, а был он из таксиса так называемых квартопарфов, расквартированных в сирийском городе Берое [1.6.9].
О походе римлян (лето 585) на Арзанену, и как ее вожди, Маруфас и Иовий, переходят на сторону Филиппика и римлян [2.7.1-9], и о войске, набранном кардариганом из кого попало с целью перехитрить римлян [2.8.1]. И как Ираклий, отец императора Ираклия, послан Филиппиком для наблюдения за врагами и чудесным образом спасается [2.8].
И о персе Заберте, и как римляне оставили осаду Хломарона [2.8.12], и о внезапном и нелепом бегстве Филиппика и панике, возникшей в римских боевых порядках, и о постигшей Филиппика болезни [2.10.7], и Ираклий, отец басилевса Ираклия принимает заботу о командовании [2.9], и как ипостратиг римского войска [Ираклий] атакует южные территории Мидии [2.10.4], и как весной (587) римляне вторгаются в персидское государство [2.10.7].
Он повествует также, что Коментиол выступил в поход на авар (587), имея ипостратигами Мартина и Каста, и как эти двое отличились против авар [2.10.8-14], но впоследствии Каст попадает в плен [2.12.4], и что Аксимуфа, экзарха римских пехотных сил [во Фракии] авары захватили живым, а их рати совершили набег на Фракию [2.12.5-9]. И вынесение на рассмотрение Коментиолом дилеммы, атаковать противника или не атаковать, с речами за и против на военном совете [2.13-14]. И как из-за ложной тревоги, распространившейся в аварском войске, сорвалось нападение Коментиола на кагана [2.15].
И о стратиоте Бусасе, и как его поймали авары, когда он охотился, и как, оставленный на произвол судьбы своими же римлянами, он первым научил авар строить осадные орудия [2.16.1-11]. И как Бероя осаждена каганом и как он терпит неудачу [2.16.11]. И как он же, осадив Диоклетианополь, не имеет успеха [2.17.1-2]. И как басилевс Маврикий подвергся оскорблениям со стороны толпы византийцев за бедствия, причиненные Европе варварами [2.17.5], и как он посылает [во Фракию] стратигом Иоанна по прозвищу Мистакон, придав ему ипостратигом Дроктона, который, сразившись с аварами, когда они осаждали Адрианополь, спас город [2.17.8-12].
Рассказывает он также, как Ираклий штурмовал персидское укрепление, и о крепости Беиудаес, и как благодаря удивительной доблести стратиота Сапира римляне взяли эту крепость, и про пребывание Филиппика в столице [2.18].
Третья книга излагает, как Приск назначен стратигом вооруженных сил Востока вместо Филиппика (весна 588), и как Филиппик из ревности к Приску написал Ираклию приказ объявить войску об уменьшении солдатского пайка, и как Приск, приблизившись к лагерю, не сошел с коня, чтобы согласно древнему обычаю приветствовать войско; поэтому солдаты и по причине снижения размера выдач, и от нанесенной им обиды подняли мятеж. И Приск, дав Элифреду нерукотворную икону, пытался хитростью успокоить воинов, но они забросали ее камнями. Поэтому Приск бежит в Константину, а войско избирает себе стратигом Германа против его воли, и пока так царило насилие, персы причинили римлянам множество бед. Поэтому басилевс отставляет Приска, а Филиппика вновь посылает вместо него стратигом. Но войско взбунтовалось и против него. И Константина осаждена персами (лето 588), но освобождена от опасностей пришедшим к ней на помощь Германом [3.1-3].
И военные действия происходят под Мартирополем (осень 588), и римляне одерживают блестящую победу, тогда как у персов стратиг Марузас и 3000 воинов пали и 1000 попала в плен. И войско примиряется с императором благодаря Аристобулу [3.4.1-4].
Римские пленники совершают подвиг (осенью 588 г.) в крепости Гилигердон [3.5.1-7]. И архиерей антиохийский Григорий посредством посольства возвращает Филиппика к руководству войском [3.5.10]. Мартирополь захвачен персами (05.589) вследствие хитрости Ситтаса [3.5.11-13]. И Филиппик отрешен от должности (после 1.07.589), и вести персидскую войну вместо него басилевс доверяет Коментиолу [3.5.16].
Меж тем геты или славяне опустошали окрестности Фракии, Рим вооружается против лангобардов, в Ливии побеждены маврусии [3.4.7-8]. В командование Коментиола римляне и персы вступают в бой у Сисарбанона близ Нисибиса (конец 589), и римляне с доблестью побеждают, и особенно отличился Ираклий, ибо убит сам стратиг персов Фраат и захвачены вражеские трофеи [3.6.1-4].
Он излагает еще, как (в 589) Варам, победив тюрок и доставив оттуда царю [персов] Гормизде богатую добычу, поднял свой меч и на Сванию [3.6.13-15]; римляне же в командование стратига Романа вступают в бой с Варамом и его войском и с доблестью побеждают [3.7]. И как за эту неудачу Гормизда в знак поношения прислал Вараму женскую одежду; тот же в свою очередь оскорбляет Гормизду, именуя его в письмах не сыном, а дочерью Хозроя [3.8.1-3].
В то же время и армяне под влиянием советов Савватия убивают своего стратига Иоанна с замыслом перейти на сторону персов. Но Доменциол, посланный басилевсом, подавляет мятеж и приводит Савватия в Византию; тот осужден стать кормом для диких зверей, но избавлен от смерти человеколюбием басилевса [3.8.4-8].
Гормизда же посылает Сарама против Варама, но Варам, победив Сарама в битве, отдал его на съедение слонам и открыто восстал против Гормизды [3.8.11]. А ведь он настолько процветал до того как поднял мятеж, что по рангу стоял ниже только царя и занимал должность, которую римляне именуют званием куропалата [3.18.12].
Книга вмещает и замечание о событиях более ранних времен и краткий рассказ о произошедшем в царствование басилевсов Юстина и Тиберия, о жестокости Гормизды, царя персов, и сообщение о персидской генеархии - происхождении царской семьи [3.9-18]. Вот что в третьей книге.
Четвертая книга излагает, как гражданская война распространилась среди персов, и какие победы и успехи случились при узурпаторе Вараме, и убийство Ферехана и измена Задеспры, и как Биндой сверг Гормизду с трона (6.02.590), и как тот попросился прямо в цепях обратиться с заявлением, и его речь. И как выступает с речью и Биндой, и как заколот на глазах у отца сын Гормизды, разрезана на куски царица и ослеплен сам Гормизда, и как впоследствии он был убит дубинами по приказу собственного сына Хозроя, которого персы (15.02.590) утвердили царем. И узурпатор Варам берет верх, и бегство Хозроя, царя персов (28.02.590), и как он прибывает в Киркенсий с целью перейти к Маврикию, и как отправляет к нему посольство [4.1-11].
Изложение возвращается к Вараму, как он пускает в ход уловки, чтобы его объявили царем, и потерпев провал, сам надевает на себя диадему [4.12.1-6]. Как басилевс переводит Хозроя в Иераполь (март 590 г.), придав ему царскую свиту [4.12.8]. И о том, что произошло между Варамом и Хозроем до заключения последним союза с римлянами, и как посольство от Варама к императору Маврикию отослано [4.14.8-9], а новое посольство от Хозроя (весна 590) принято [4.13.3]. Как басилевс высылает к Хозрою епископа Мелитены и Григория, архиепископа Антиохии [4.14.5-6].
О заговоре на жизнь против Варама, который подготовили Замерд и Зоонамб, и о расправе над его соучастниками [4.14.10-14].
О персе Биндое, и как он бежит из Персиды, ибо был сообщником в злоумышлении против Варама [4.15.1]. Как Мартирополь отдан Хозроем римлянам [4.15.12], и о казни Ситтаса на костре [4.15.16] и праздничная речь епископа Мелитены (Дометиан имя ему) по случаю возвращения города [4.16]. Вот о чем в четвертой книге.
Пятая повествует, как Хозрой, царь персов, томимый смятением в душе, обратился к мученику Сергию, к которому шлют посольства и прочие варварские народы, с целью найти избавление от несчастий, и почтил его даром в виде золотого креста, украшенного драгоценными камнями [5.1.6-8], и потом Задеспра убит Росасом (7.01.591) по наущению Блесхана [5.1.9-16], и другое благоприятное случилось Хозрою [5.2.3].
О ссуде золотом Хозрою, царю персов, от императора Маврикия и как Хозрой подписывает долговое обязательство [5.2.6]. И посольство от Хозроя с просьбой отставить Коментиола от командования, и назначение Нарса (весна 591) вместо Коментиола [5.2.7-8] и союз с римлянами против узурпатора Варама. И о царских дарах, посланных Хозрою от императора [5.3.7]. И как Хозрой передал басилевсу ключи Дары через посла Долбзу [5.3.11]. Речь Дометиана Мелитенского, призывающая римлян сражаться в союзе с Хозроем против Варама [5.4.5-15], и об успехах Хозроя до столкновения между римлянами и персами, и как царские сокровища и персидский царский трон возвращены Хозрою Биндоем. Соединение римских сил Армении и Востока [5.9.3], и сражение с Варамом (осень 591), и славнейшая победа римлян [5.9-10]; в битве этой, где командовал Нарс, вместе с другими были захвачены в плен и тюрки, носившие на лбу знак креста, который наложили им [матери] для избавления от моровой язвы [5.10.13-15].
О том, что произошло в Персиде с Голиндухой, и какую аскетическую жизнь она вела [5.12].
Возвращение Хозроя в собственное царство. И о дарах, посланных от Хозроя мученику Сергию [5.13]. И его же посольство (592) к тому же святому, чтобы он мог иметь детей от Сирем, которая была христианкой. И ходатайство имеет успех, и он отправляет ценные дары в храм мученика [5.14].
И как Хозрой умертвил сообщников узурпатора и самого Биндоя как поднявшего руку против царя [5.15.1]. О предсказании от Хозроя, что вследствие мятежа дела римлян подчинятся тиранам [5.15.5-7]. И посольство [в Ктесифон] Проба, проедра Халкедона, и об иконе богородицы, и о том, что произошло в ходе посольства [5.15.8-12]. И поездка императора (591) в Анхиал в Европе [5.16.1-5], и о явившемся ему предзнаменовании в виде вепря [5.16.12-14]. И как император возвратился в столицу из-за прибытия персидского посольства во главе с Залабзой [5.16.6]. Вот что в пятой книге.
Шестая книга содержит: как покидающего город [Селимврию] басилевса накрыла морская буря [6.1.1-2]. И как в окрестностях Гераклеи при пребывании там басилевса родился урод, младенец без рук, без глаз, без бровей, без век, а с бедра его свисал рыбий хвост; и как монстр был убит [6.1.6-8].
О трех славянах с кифарами, которых по их словам послали от границ океана к кагану и которые представились и басилевсу Маврикию [6.2.10-16]. Посольство франков к басилевсу с предложением союза в обмен на уплату дани, но оно отвергнуто. Послы Босс и Бетт были отправлены Теодорихом [6.3.6-8].
О стаде оленей, и как самый крупный из них ранен и бежит в лес и как его преследуют один из дорифоров и другой, гепид родом, и как дорифор убит из-за своих золотых украшений, и как долгое время спустя гепид уличен в убийстве и предан сожжению [6.2.2-9].
Поход аваров против римлян (593), и осада города Сингидона, назначение Приска стратигом, и как он возглавил войска в Европе [6.4.7]. И как каган оказался у Дризиперы [6.5.4] и предал сожжению храм мученика Александра [6.5.2]. И как римляне, заперевшись в городе Тзуруле, осаждаются каганом, и как Маврикий хитростью обманывает варвара и отводит осаду [6.5.10-16]. И посольство аваров (594) к римлянам [6.6.6-14], и поражение Ардагаста от римского войска [6.7.1-5], и еще произошедшее с Татимером, и доблесть таксиарха Александра, и доблесть римлян, и резня славян, и [ответное] нападение славян на римлян [6.8-9]. .
О монстрах, родившихся в окрестностях столицы, и один ребенок был с четырьмя ногами, другой с двумя головами. [6.11.1]. Как Приск был лишен командования за то, что отдал кагану добычу, взятую у славян [6.11.21], и Петр назначен стратигом воевать в Европе [7.1.1]; и о Феодоре, отправленном послом к кагану от Приска, и о его учености и ловкости [6.11.7-17]. Вот что в шестой книге.
Седьмая книга рассказывает о возникших в римских войсках беспорядках [7.1] и о подвигах римлян против славян или гетов [7.1]. Ибо гетами их называли в старину. И о том,что произошло с Петром и гражданами фракийского города Асима [7.3]. И как Пирагаст, филарх славянского войска, убит [7.5.4], и доблесть римлян. О жажде, сопутствующей римским войскам [7.5.6-8]. И как после поражения Петра от славян Приск опять становится стратигом [7.5.10].
Смерть Иоанна Постника, патриарха Константинополя (09.595), и об одолженных ему Маврикием деньгах под расписку и с каким почетом обошелся поистине благочестивый император с обнаруженными у того после смерти лохмотьями [7.6.1-5].
О маврусиях, обратившихся против города Карфагена, и как смелость Геннадия потушила войну [7.6.6-7]. И о комете, замечаемой не один день [7.6.8]. О гражданской войне между тюрками (596) и изложение тюркской политии [7.8.8-15]. И как каган тюрок убил этнарха абделов или эфталитов и поработил этот народ [7.7.8] вместе с племенем огор, истребил колхов до тридцати мириад [7.8.6-7], да еще умертвил восставшего против него Турума [7.8.8-10], и как он отправил победное письмо императору Маврикию [7.7.8; 8.11]. Поработил он и аваров [7.7.9].
Автор повествует также о народах, обитавших в окрестностях Тавгаса и Мукри, среди которых рассеялись побежденные авары [7.7.10-12]. И о народах уар и хуни, часть которых при Юстиниане обосновалась в Европе и назвала себя аварами [7.8.1-2].
И о том, что в стране тюрок неизвестны землетрясения и мор. И о так называемой золотой горе, и о городе Тавгасе, и о червях-шелкопрядах, о способе их выращивания и о широком производстве шелка в окрестностях Хубды; и о белокожих индах [7.9].
(596) Разговор кагана с Приском относительно порабощения Сингидона и ответная речь Приска, и как Приск спасает город [7.10-11]. (598) И о том, что варвары совершили в Далмации и как разорили города, и как Гундуис, посланный Приском против варваров в Далмации, отличился [7.12].
На девятнадцатом году царствования Маврикия некий монах предсказывает его смерть вместе с его детьми, ибо пробежав с обнаженным клинком от форума до притвора дворца, он провозглашает, что Маврикий и его дети погибнут от меча. И некто по имени Геродиан также раскрыл басилевсу будущее [7.12.10-11].
О голоде в войсках (весна 600), и как каган с непостижимым альтруизмом заключил пятидневное перемирие с голодающими римлянами при условии безопасного предоставления им от варваров продовольствия, и как получив от Приска в почетный подарок пряности, он отступил в Мезию. Как каган сразился с Коментиолом в Мезии, и вследствие злоумышления Коментиола римское воинство уничтожено варварами. И бежит Коментиол и прибывает к городу Дризипере, но отсылается от города как дезертир и приходит к Длинным стенам. Варвары, идя следом, взяли сперва Дризиперу, затем сожгли храм мученика Александра и, вытащив его тело из раки, надругались над ним. [7.13-14]. Но божеское правосудие настигает оскорбителей мученика, ибо семь сыновей кагана умирают в один день от нарывов в паху [7.15.2]. .
Коментиол среди смятения проживает в Константинополе, варвары же приближаются к Длинным стенам. Жители Византии были настолько испуганы, что замыслсли покинуть Европу и перебраться в Азию. Однако, басилевс отправляет послом к кагану Арматона, и тот великолепными дарами, к которым добавляются 20 тысяч золотых монет, с трудом умиротворяет варвара, объявившего: "Пусть Бог рассудит между каганом и Маврикием и между аварами и римлянами " [7.15.4-14].
Об уродах в человеческом обличии, появившихся в водах Нила [7.16] и различные мнения о приращении реки. Феофилакт соглашается с Агафархидом Книдским: тот же говорит, что в странах Эфиопии каждый год льются большие и непрерывные дожди сроком от летнего солнцестояния до осеннего равноденствия; поэтому естественно, что река должна сокращаться зимой, так как ее воды питаются лишь из собственных источников, тогда как летом она сильно увеличивается дождями из Эфиопии [7.17] Вот что в седьмой книге.
Восьмая книга рассказывает, как Хозрой из-за набегов [на его территорию] подвластных римлянам сарацин собрался разорвать договор, но к нему послали Георгия и соглашения остались в силе. И Георгий подвергается неуважению [со стороны императора] из-за слов Хозроя, что он сохранил мир ради посла, а не ради басилевса Маврикия [8.1.1-8] .
И как Коментиола судят за измену, и примирение с ним римских войск, и как он опять послан от императора стратигом [8.1.9-11]. Битва между аварами и римлянами под командованием Приска и Коментиола, и из них Коментиол не сражается под каким-то предлогом, а Приск находится при войске; подвиги римлян и истреблено авар до 4000. Вторая битва и истреблено их до 9000. Пятая битва, и победа римлян, и резня авар, и взято пленных авар 3000, других варваров 4000, кроме них еще 2200 и славян 8000 [8.2-3]. Впоследствии каган, обманув императора, пленных авар получил обратно [8.4.1-2]. О меланхолии Коментиола и как по его неразумию множество римлян во время пути к Филиппополю погибло от стужи [8.4.3-7]. Петр снова назначен от императора стратигом в Европе [8.4.9].
О женитьбе (зима 601) Феодосия, сына Маврикия, на дочери Германа [8.4.10]. И о голоде в столице, и о мятеже димов во время молитвы басилевса и о его великодушии, и изгнание стратиотов и их возвращение в тот же день [8.4.11-13; 5.1-4]. .
Как Маврикий (осень 602) написал Петру распоряжение во что бы то ни стало расквартировать войска Фракии на той стороне Истра [8.6.2], и как Петр услышал божественный глас [8.6.5-6], и как в римской армии началось восстание, и тирания воздвиглась против императора, так как Фока провозглашен предводителем от солдат [8.7.7]. И как бежит Петр, и как о мятеже возвещается басилевсу, и как впервые при посредничестве димархов Сергия и Косьмы толпа димов вмешивается в государственные дела и находится 1500 прасинов и 900 венетов [8.7.7-11], и как народу доставлены щедроты. И посольство от императора к мятежным войскам, но оно не принято; и как он окружает столицу караулами [8.8.1-2]. И посольство от армии к Феодосию, сыну Маврикия, с требованием, чтобы или он или его тесть Герман был объявлен басилевсом. Маврикий узнает об этом, подозревает, что Герман является причиной восстания и угрожает ему. Зять Феодосий сообщает Герману об угрозах басилевса, и тот бежит в храм богородицы. Кир и евнух Стефан, наставник царских сыновей, отправлены к Герману с заданием убедить его покинуть место, что не удалось; и Феодосий избит от отца жезлом за предупреждение тестя [8.8.4-15]. И переход Германа из храма богородицы в святую Софию и опять и выманивание, и неповиновение [Германа], так как постоянный прихожанин Андрей помешал ему выйти; и волнения в городе и поджог дома патрикия Константина, которого народ называл Лардисом [8.9.1-5]. Сложное положение Маврикия и его бегство. Как поднявшийся шторм препятствует бегству [8.9.7-9]. И миссия Феодосия к Хозрою и его возвращение из Никеи, когда ему показали перстень как условный знак от отца сыну [8.9.11-12; 11.1].
И как горожане, среди которых был и некий Эдомит, перешли на сторону тирана [8.9.13]. И как Герман, готовясь царствовать, терпит провал, так как прасины отказали ему в интронизации из-за его принадлежности, как они сказали, к партии венетов [8.9.14-16].
Далее коронация Фоки (28.11.602), в церкви Святого Иоанна в Евдомоне [8.10.6]. Кириак держал тогда бразды епископата в столице. Вступление Фоки во дворец и объявление Леонтии, жены Фоки, императрицей [8.10.7-9].
И спор между димархами за места в процессии [Леонтии]. И Косьма, димарх венетов, получает тумак от Александра; оскорбляют и самого Александра. [8.10.10-12]. Тут вспоминают, что Маврикий еще жив, и это подстегивает стремление тирана к убийству басилевса. И истребление детей Маврикия на глазах у отца в гавани Евтропия. Философичность басилевса [перед лицом смерти] с возблагодарением им Господа и его умерщвление Лилием [8.11.1-4]. .
О том, что при басилевсе Ираклии было обнаружено завещание императора Маврикия [8.11.7]. И как царские тела были брошены в морские волны [8.12.1]. И эпитафия Маврикию. И как судом божественного провидения возмездие настигло римские отряды за их преступление против Маврикия, и вскоре [почти] ни один из массы принявших участие в мятеже солдат не оставался в живых, но все погибли кто от чумы, кто от небесного огня, кто от меча, так что когда басилевс Ираклий решил воевать с персом Разатом (613) и собрал армию, он обнаружил лишь двоих уцелевших из числа приверженцев узурпатора. И вот тогда римское воинство стало брать верх против персов, ибо пока еще дышали те мятежники, победа оставалась за персами [8.12.10-14].
Царевич Феодосий, сын императора, убит Александром по приказу тирана вместе с Петром, Коментиолом и Константином Лардисом [8.13.1-3]; и слухи о Феодосии, что он не умер [8.13.4-7; 15.8]. И как в Александрии в округе под названием Тихей статуи сошли со своих мест и объявили о произошедшем в Византии одному каллиграфу, когда тот возвращался домой после ужина [8.13.10]. И как Маврикий якобы сложил третью часть налогов с подданных и дал тридцать талантов на ремонт водопроводов [8.13.17]; и как блестяще он почитал любителей наук [8.13.16]. И о чудесах в связи с кровавыми потоками на теле мученицы Евфимии и как Маврикий, расследуя это явление сперва с недоверием, убедился, что это правда [8.14.4-9]. И как тиран запер в частном доме Константину, вдову басилевса Маврикия, и ее дочерей [8.15.1].
Посольство тирана к Хозрою, царю персов, и провал миссии. Хозрой разрывает договор под предлогом священной мести за Маврикия; и так Лилий (ибо он был послом) возвратился ни с чем [8.15.7].
Казнь Александра, сообщника Фоки в мятеже, по подозрению, что тот пощадил Феодосия, сына Маврикия, которого он на самом деле убил [8.15.8]. Здесь конец всей Истории.

Cod. 66. Никифор. Историческая Эпитома

Прочитал «Историческую Эпитому» Никифора, патриарха Константинопольского[1]. Он начинает от смерти Маврикия и доходит до бракосочетания Льва и Ирины. Его стиль ясный и лишен излишеств, выбор слов отменный; композиция ни слишком расплывчатая, и ни слишком сжатая, но такая как нужно и отлично подходит для ораторского применения. Он избегает новизны, но в тоже время слишком привержен тому, что старомодно и замысловато. Его язык приятен, и не без очарования. Вообще говоря, он затмевает всех историков, что ему предшествовали; его единственный недостаток — чрезмерная краткость, из–за чего некоторым может показаться, что она препятствует его труду быть полностью приятным.

Cod. 67. Сергий Исповедник. История

Прочитал «Историю» Сергия Исповедника[1]. Она начинается с царствования императора Михаила[2], и затем возвращается к беззаконным и скверным актам Копронима[3]. Политические и церковные события вплоть до восьмого года царствования Михаила изложены по порядку; его военные успехи и его взгляды на религиозные вопросы изложены в деталях.
Стиль особенно ясен и прост, как в отношении значения слов, композиции, так и общего порядка, который создает впечатление спонтанности. Язык, полный природного очарования, не характеризуется заученными изменениями формы, требующими чрезмерной заботы. В соответствии с его замыслом, он сохранил стиль наилучше приспособленным для церковной истории.

Cod. 68. Кефалион. Эпитомы истории.

Читаны "Исторические эпитомы" Кефалиона[1]. Они начинаются с господства Нина и Семирамиды[2] и заканчиваются временем Александра Великого. Вся история включает девять книг, названных в честь девяти муз - Клио, Талия, Полигимния, Мельпомена, Терпсихора, Эвтерпа, Каллиопа, Эрато, и Урания, с которой также связаны действия Александра, царя Македонии.
Он пишет на ионическом диалекте. Чрезмерная краткость, с которой он описывает голые факты истории, не оставляет поводов для восхищения или подражания. Он ничего не говорит о своем племени или семье, опуская их молчанием, как Гомер, как сам он и говорит. Однако, по-видимому, он написал работу во время своего изгнания в Сицилию. Не говоря ничего о своем происхождении или семье, хотя он должен был это сделать, он упоминает свое изгнание как признак подлости духа. Его хвастовство перед рядом авторов, с которыми он консультируется в компилировании истории, показывает ум, неспособный к избавлению от мелкой и ребяческой любви к показу. Он говорит, что первая книга его истории была составлена из 570 книг, в 31 из которых он дает имена авторов; вторая книга из 208, с именами 25 авторов; третья из 600, с именами 26 авторов; четвертая из 850, с именами 36 авторов; пятая из 200, с именами 26 авторов, и так далее. Такова История Кефалиона.

Cod. 69. Гесихий Иллюстрий. История.

Читана "История" Гесихия Иллюстрия[1], сына Гесихия и Софии, родившегося в Милете. Это - своего рода синопсис Всемирной истории, как показано в названии - "История римлян и Всеобщая история". Она начинается с правления Бела, царя Ассирии, и заканчивается смертью Анастасия, императора Рима[2].
Его стиль краток и изящен, язык, ясный, но немного риторичен, а состав сложен в пропорции. Он особенно осторожен в выборе слов. Его способ выражения отличен и решителен, и он очаровывает[3] читателя фигурами речи, которые, однако, не препятствуют тому, чтобы события были описаны так ясно, словно он не видит смысла в числах, или даже еще более ясно. Он также высказывает свое намерение придерживаться строгой правды.
Работа разделена на шесть частей. Первая часть содержит рассказ о событиях, предшествующих Троянской войне; вторая - события от захвата Трои до основания Рима; третья - события от основания Рима ко времени, когда назначение консулов положило конец монархии, во время 68-й Олимпиады[4]; четвертая - события от правления консулов до 182-й Олимпиады, когда Юлий Цезарь стал единственным императором, и консулы были отменены[5]; пятая - от событий, которые имели место в правление Юлия Цезаря до времени, когда слава Византии достигла своей высоты, в начале 277-й Олимпиады[6]. Шестая начинается со времени, когда Византия к ее удаче имела Константина своим императором, и заканчивается смертью Анастасия, которого автор (я не знаю, почему) хвалит выше других из его предшественников, выделяя его милосердие и мягкость. Его смерть упоминается в 11-м индикте[7], когда Магн был единственным консулом. Промежуток времени, охваченный его историей, составляет 190 лет[8].
Также прочитана другая книга того же самого автора, которая содержит события правления императора Юстина. Это имеет важное отношение, поскольку после смерти Анастасия Юстин был выбран преемником, как затем за самим Юстином последовал Юстиниан. Различные события произошли в течение первых лет господства последнего. Автору помешала писать далее смерть его сына Иоанна, к которому он был так глубоко привязан, что он был неспособен посвятить себя дальнейшим занятиям литературной работой.

Cod. 70. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека

Прочитано сорок книг Диодора Сицилийского, содержащих своего рода всемирную историю. Он более подробен чем Кефалион и Гесихий Иллюстрий в описании тех же эпох. Его стиль ясный, безхитростный и превосходно подходит для истории. Он не подпадает под чрезмерное влияние аттицизма или старинного способа выражаться, но с другой стороны он вовсе не опускается до уровня обыденного языка. Он скорее имеет склонность к стилю промежуточному между этими двумя, избегая фигур речи и тому подобное притворство, и только пользуется языком басни, по обычаю поэтов, там где он рассказывает легенды о богах и героях.
Он начинает свою историю с мифической эпохи греков и варваров и доходит до начала войны между римлянами и кельтами, в то время, когда Гай Юлий Цезарь (называемый римлянами "божественный" в связи с его великими подвигами) подчинил большинство из этих самых воинственных кельтских народов. Он потратил тридцать лет на историю, как он сам говорит, посетив несколько разных стран ради получения сведений, и подвергая себя многим опасностям. Он был из сицилийского Агирия; от долгого общения с римлянами он стал знатоком этого народа и его языка, и он старательно собрал рассказы о всех их главных успехах и неудачах.
Вся история состоит из сорока книг. В первых шести описаны события, предшествующие Троянской войне и другие легенды, в следующих одиннадцати - события в Мире от взятия Трои до смерти Александра Великого, в остальных двадцати трех - события до времени, когда разразилась война между кельтами и римлянами под руководством Юлия Цезаря. Он подчинил большинство, и самых воинственных из этих народов, и расширил Римскую империи до Британских островов, и в этом месте история заканчивается.

Cod. 71. Дион Кассий, История

Прочитал Историю Кассиана Коккейана (или Коккия) Диона [1] в восьмидесяти книгах. Он начинает с прибытия Энея в Италию из Трои, основания Альбы и Рима, и доходит без перерыва до убийства Антонина, прозванного Элагабал, который был также прозван Тиберин, Сарданапал, Лже-Антонин и Ассирий в связи с его пороками. Он также говорит о царствовании Александра, который после смерти Антонина принял со своим коллегой империю, избежал опасности, которая угрожала ему, и вступил на престол. Писатель сообщает нам, что этот Александр был консулом во второй раз вместе с ним, и, что император, желая вознаградить своего коллегу, сам оплачивал необходимые расходы в связи с его должностью. Автор был назначен наместником Пергама и Смирны Макрином, а впоследствии командовал войсками в Африке. Вскоре после этого он был наместником Паннонии. Избранный консулом во второй раз, он получил разрешение вернуться на родину по причине болезни ног, чтобы провести остаток жизни в Вифинии, как предписывал его "гений": "Вне пораженья поставил, и крови, и бурной тревоги".[2]
Он родился в Никее в Вифинии, которая с одной стороны окружена озером под названием Аскания. Его стиль величественный и напыщенный, отражающий осознание могучих событий. Его язык полон устаревших конструкций и слова соответствуют важности описываемых событий. Его периоды полны затяжных вводных предложений и несвоевременных [3] инверсий. Периодичность и резкие нарушения, употребленные с осторожностью, в связи с общей ясностью избегают внимания случайного читателя. Речи, стилем следуют за таковыми у Фукидида, но яснее, превосходны. Для остального, по большей части, также Фукидид является образцом.

Cod. 72a. Ктесий. Персика

Кте́сий Кни́дский (греч. Κτησίας ο Κνίδιος) — древнегреческий историк второй половины V — начала IV вв. до н. э. Точная дата его рождения не известна, но предполагают, что он родился около 441 г. до н. э. Ктесий уроженец города Книд — спартанской колонии в Малой Азии. Является дополнением и, одновременно, антиподом Геродота, которого сам критикует. По профессии Ктесий — потомственный врач. В конце V в. до н. э., попав в плен к персам, прожил там 17 лет и занимал видное положение при царском дворе, и даже имел расположение царицы, жены Артаксеркса II. Утверждая, что черпал знания непосредственно из царских архивов и рассказов самих персов, написал Историю Персии — "Περσικά". Кроме того, Ктесию принадлежали иные сочинения, от которых (за исключением "Индики") не сохранилось ничего, кроме упоминаний об их существовании у более поздних авторов.
Перевод Персики, сделанный, при помощи английского, французского переводов и использования греческого текста — попытка донести до российского читателя еще один труд древнегреческого историка, хотя и сильно сокращенного Фотием, но интересного и во многом противоречивого. В разбивке текста на книги и параграфы я следовал древнегреческому тексту[1].
Д. В. Мещанский.

1. Прочитана Персика Ктесия Книдского в двадцати трех книгах. Первые шесть посвящены делам Ассирии и всему, что предшествовало Персидской империи. В седьмой начинается рассказ об истории этого народа. В этой книге, восьмой, девятой, десятой, одиннадцатой, двенадцатой и тринадцатой он рассказывает о Кире, Камбизе, маге, Дарии и Ксерксе, где не только почти полностью отличается от истории Геродота, но и называет его лжецом во многих вещах и изобретателем басен[2]; объясняя тем, что жил позже него. Он говорит, что сам был очевидцем большинства событий о которых написал или же узнал о них от персов, но даже, не будучи свидетелем чего–либо, он не начинал писать свою историю, не обучившись этому должным образом. Геродот не единственный историк, которому он противоречил, он также расходится во мнениях с Ксенофонтом, сыном Грилла. Он жил во времена Кира, сына Дария и Парисатиды, брата Артаксеркса, который наследовал персидское царство.
2. Он начинает с заявления о том, что Астиаг, которого он называет Астигас, не был родственником Кира; что он бежал от Кира в Экбатаны, где нашел убежище под сводами царского дворца у своей дочери Амитис[3] и ее мужа Спитама. Кир, придя в этот дворец, приказал Оибару пытками не только у Амитис и Спитама, но и у их детей, Спитака и Мегаберна, выведать его местонахождение, и тот, желая избавить своих внуков от пыток, обнаружил себя. Пойманный Оибаром, он был закован в цепи, но вскоре Кир дал ему свободу и почитал, как отца. Его дочери Амитис он оказывал почести как своей матери, а затем взял ее в жены, после того как муж ее Спитам был приговорен к смерти за ложь, заявляя, будучи допрашиваемым, что не знал о местонахождении Астигаса.
Это то, что Ктесий говорит о Кире, расходясь с Геродотом.
Он сообщает, что Кир воевал в Бактрии, и исход сражения остался не решенным, но как только бактрийцы узнали, что Астигас принят Киром как отец, а Амитис — как мать и жена, они охотно приняли его сторону.
3. Кир во время войны с саками захватил Аморга, царя саков, мужа Спаретры. Та, после пленения мужа, собрала армию в триста тысяч мужчин и двести тысяч женщин и, вступив в сражение, победила Кира, и взяла его в плен со многими другими, среди которых был Пармисис, брат Амитис, со своими тремя сыновьями, которых впоследствии освободили в обмен на Аморга[4].
4. Затем Кир направился в поход против Креза и города Сарды, имея Аморга в качестве помощника. По совету Оибара он изготовил множество деревянных чучел персов, расставив их вокруг стен города, и жители, объятые великим страхом при их виде сразу сдались. Так был взят город[5]. Прежде чем это произошло, сын Креза был дан в заложники в результате того, что пригрезившееся во сне видение обмануло Креза. И поскольку стало очевидно, что Крез замыслил предательство, сын его был предан смерти у него на глазах. Тогда его мать, бывшая свидетельницей казни, покончила с собой, бросившись со стены. Когда город был взят Крез укрылся в храме Аполлона, где трижды был заключен Киром в цепи и трижды незримо освобождался несмотря на то, что храм был заперт и опечатан, а Оибар находился на страже. Сторожившим Креза отрубили головы, подозревая их в попытке его освобождения. В последствии его перевели во дворец и охраняли более строго, но он вновь был освобожден ниспосланными с небес громом и молнией. Наконец Кир помиловал Креза и дал ему Барену, большой город близ Экбатаны[6]. Гарнизон его составлял пять тысяч всадников и десять тысяч пельтастов[7], копьеметателей и лучников.
5. Еще он сообщает, что Кир послал в Персию евнуха Петисака, имевшего на него большое влияние, с тем чтобы тот вернул Астигаса от барканиев, так как и Амитис и ему хотелось повидаться с отцом. Оибар посоветовал Петисаку отвезти Астигаса в пустынное место и оставить там умирать от голода и жажды. Так и случилось. После того как преступление было раскрыто, Амитис потребовала доставить ей виновного, и после того как Кир отдал ей евнуха ему выкололи глаза, с живого содрали кожу и распяли.
Оибар опасался той же участи, хотя Кир заверил, что не допустит подобного, и в течение десяти дней морил себя голодом, пока не умер. Астигас был похоронен с великолепными почестями; в пустыне было найдено его тело, которое, мол, охраняли львы, пока Петисак не вернулся, чтобы забрать его.
6. Затем Кир выступил против дербиков, когда Аморий царствовал у них. Поставив в засаде слонов, дербики внезапно атаковали всадников Кира и разгромили их. Кир упал с лошади и инд, преследовавший его, ударил дротиком под бедро, в результате чего тот вскоре умер. Инды, будучи союзниками дербиков, участвовали в сражении и предоставили слонов.
Сопровождавшие Кира друзья принесли его еще живого в персидский лагерь. В этом сражении с обеих сторон погибло по десять тысяч человек.
7. Аморг, узнав, что случилось с Киром, собрал двадцать тысяч конных саков и поспешил на помощь персам, и саки, совместно с персами, одержали над дербиками блестящую победу. В этом сражении погиб царь дербиков Аморий со своими двумя сыновьями. Дербики потеряли тридцать тысяч, а персы лишь девять тысяч, и Кир стал хозяином этой земли.
8. Кир, чувствуя приближавшуюся кончину, назвал своим преемником на царском престоле старшего сына Камбиза. Что касается Таниоксарка, младшего сына, то его он назначил деспотом[8] Бактрии, Хорамнии, Парфии и Кармании, освободив от уплаты дани. Спитаку, сыну Спитама, он дал в сатрапию Дербикею, другому сыну, Мегаберну — Барканию, наказав повиноваться своей матери. Кроме того он повелел хранить дружбу с Аморгом, заставив пожать в знак этого руки. Он пожелал всем процветания, если они будут хранить добрую волю по отношению друг к другу и напугал проклятием того, кто это нарушит. После этих слов он умер, на третий день после ранения, процарствовав тридцать лет.
Здесь заканчивается одиннадцатая книга Ктесия Книдского.
9. Двенадцатая книга начинается с царствования Камбиза. Приняв царскую власть, он с евнухом Багапатом отправил в Персию тело своего отца для погребения, и в прочих отношениях осуществил волю отца. Во время его правления гирканин Артасирас обладал наибольшим влиянием, а среди евнухов — Изабат, Аспадат и Багапат, которые приобрели большое влияние при отце царя после смерти Петисака[9]. Он отправился походом против Египта и победил египетского царя Амиртея[10] благодаря евнуху Камбафису, что был рядом с египетским царем и оказывал на него большое влияние[11]. Он передал мосты и секреты египтян, чтобы стать эпархом Египта. Так и было: сначала Камбиз заключил с ним соглашение через Изабата, кузена Камбафиса, а затем он повторил это обещание лично, в устной форме. Пленив Aмиртея, он не причинил ему вреда, но отправил в Сузы с шестью тысячами египтян по его выбору в качестве сопровождения; затем покорил весь Египет. В решительном сражении египтян погибло пятьдесят тысяч, а персов — двадцать тысяч.
10. Маг по имени Сфендадат за совершение проступка был наказан плетьми по приказу Таниоксарка. Затаив ненависть, он пошел к Камбизу и заявил, что Таниоксарк злоумышляет против него, а если он хочет проверить правоту его слов, то пусть призовет его ко двору, ибо тот не явится. Тогда Камбиз послал за своим братом, но тот, сославшись на важные дела, не явился. Этот случай придал магу смелости, и он продолжил клевету. Амитис, мать царя, подозревавшая мага, советовала Камбизу его не слушать. Но Камбиз, уверяя ее, что не верит ему, продолжил задуманное.
Он отправил за своим братом в третий раз. Таниоксарк наконец прибыл по его приказу. Царь обнял его, намереваясь убить, но так, чтобы об этом не узнала Амитис. Задуманное было выполнено, так как, будучи в сговоре с царем, маг придумал следующее: он был очень похож на Таниоксарка, и сказал царю, чтобы тот его публично приговорил к отсечению головы, якобы за клевету на брата, а сам Таниоксарк будет убит, маг наденет его одежды, и никто не заподозрит убийство. Приняв этот злой совет, он напоил Таниоксарка напитком с бычьей кровью, и тот умер. Маг, надев его одежды, принял образ Таниоксарка. Никто не знал о подмене за исключением Артасираса, Багапата и Изабата, которые были единственными, кому Камбиз доверился в этом вопросе.
11. Призвав Лабиза, первого среди евнухов, наряду с другими, он показал им мага, одетого в платья брата, и спросил: «Считаете ли вы, что это Таниоксарк»? Лабиз, удивившись вопросу, ответил: «Да, мы считаем, что это он». Такое сходство имел маг с его братом. Затем он был отправлен управлять Бактрией под видом Таниоксарка. Спустя пять лет Амитис, узнав о тайне от евнуха Тибетеоса, который порол мага, стала просить Камбиза выдать ей Сфендадата. Но тот отказал и она публично прокляла его, приняла яд и умерла.
12. Однажды Камбиз стал приносить жертвы, но кровь из них не потекла, что его сильно опечалило. Вскоре после того Роксана родила ребенка без головы, что его еще больше удручило, и, собрав магов, он спросил у них о значении этого события. Те ответили, что знамение означает то, что у него не будет наследника престола. Затем ему ночью явилась мать и сказала, что ему вскоре воздастся за его деяние, заставив его еще больше пасть духом. Однажды, будучи в Вавилоне и ради забавы стругая ножом ветку, он неудачно повредил бедро и скончался на одиннадцатый день, процарствовав восемнадцать лет.
13. Багапат и Артасир после того как умер Камбиз решили возвести на престол мага, и тот после смерти последнего взошел на царство. Изабат отправился в Персию с телом Камбиза. В это время маг взошел на царство, приняв имя Таниоксарка, и Изабат по возвращению из Персии раскрыл правду среди армии и, публично разоблачив мага, укрылся в храме, где был схвачен и обезглавлен.
14. Семь родовитых персов в едином желании устроили заговор против мага. Это были Оноф, Идерний, Норондабат, Мардоний, Барисс, Атафен и Дарий, сын Гидаспа. Дав друг другу клятву, они привлекли на свою сторону Артасираса и даже Багапата, в ведении которого были все ключи от дворцовых помещений; с его помощью эти семеро вошли в царские покои, где нашли мага, возлежавшего с наложницей вавилонянкой. Как только он увидел их, он вскочил с постели, и не найдя вокруг оружия (потому что Багапат, приняв меры предосторожности, тайно все удалил), сломал один из золотых стульев, взял его ножку, которой и защищался, но его сопротивление длилось недолго. Семеро пронзили его несколькими ударами, от которых он умер, процарствовав семь месяцев.
15. Из этих семерых воцарился Дарий в соответствии с заключенным между ними соглашением, поскольку его конь первым заржал на восходе солнца[12]. Персы до сих пор отмечают Магофонию в тот день когда был убит маг Сфендадат[13].
Дарий приказал выстроить для себя гробницу на горе, имеющей две вершины. Когда все было окончено, он захотел все осмотреть, но был отговорен халдеями и родителями. Но последние, желая удовлетворить свое любопытство, поднялись на гору, что стоило им жизни: священники, осуществлявшие подъем на вершину горы, увидев змей, настолько испугались, что бросили веревки и родители, упав, погибли. Опечаленный этим Дарий обезглавил сорок человек, отвечающих за подъем на гору.
16. Дарий приказал сатрапу Каппадокии Ариарамну выступить против скифов и взять в плен мужчин и женщин. Ариарамн, переправившись на тридцати пентеконтерах, взял скифов в плен, причём захватил и брата скифского царя Марсагета, найдя его заключенным в оковы по приказанию брата за какой–то проступок.
17. Скитарб, царь скифов, в гневе написал Дарию оскорбительное письмо, и это заставило его ответить в том же тоне. Дарий наконец, собрав армию в восемьсот тысяч человек, построив мосты через Боспор и Истр, вступил в землю скифов на пятнадцать дней. Они послали друг другу луки. Дарий, увидев, что скифский лук крепче, обратился в бегство. Он перешел через мосты и в спешке их разрушил прежде, чем переправилось все войско. Оставленные в Европе восемьдесят тысяч были перебиты Скифарбом. После этого Дарий сжег дома и храмы халкедонян потому, что они пытались разрушить мост, когда он переходил на их сторону и потому, что они разрушили построенный Дарием алтарь Зевсу–Диабатерию[14].
18. Датис, командующий мидийским флотом, возвращаясь из Понта, разорил Грецию и острова. Но Мильтиад встретился с ним при Марафоне и разбил варваров. Сам Датис погиб в бою[15], и персам было отказано в выдаче его тела, несмотря на их настойчивые просьбы.
19. Дарий возвратился в Персию и после принесения жертвы богам был настигнут болезнью и умер через тридцать дней. Ему было семьдесят два года, и он умер процарствовав тридцать один год. Артасирас также умер. Что касается Багапата, он умер через семь лет в течение которых всегда находился подле гробницы Дария.
20. Царствовать стал его сын Ксеркс, а Артапан, сын Артасира, приобрел могущество, возможно большее, чем в свое время его отец, также большое влияние имели старик Мардоний и евнух Натак. Ксеркс женился на дочери Онофа Аместрис, которая родила ему сына Дария, а спустя два года Гистаспа и Артоксеркса. Кроме того, он имел двух дочерей, одна из которых была названа по имени бабушки, Амитис, а другая Родогуна.
21. Ксеркс предпринял поход против греков, потому что халкедоняне, как я уже говорил выше, пытались снести мост[16], и свергли алтарь, что воздвиг Дарий и, потому что афиняне, убив Датиса в битве при Марафоне, отказывались вернуть его тело персам. Но сначала он отправился в Вавилон, желая увидеть могилу Белитана. Он нашел ее при помощи Мардония, но не смог заполнить сосуд маслом, как того требовала надпись[17].
22. Затем Ксеркс направился в Экбатаны когда узнал, что вавилоняне восстали и убили его стратега Зопира.
Таким образом излагает Ктесий, отличаясь от Геродота, ибо за исключением того, что последний говорит о Зопире, о чудесном рождении мулом жеребенка, он все приписывает Мегабизу, женившемуся на Амитис, дочери Ксеркса. Вавилон был взят Мегабизом, и Ксеркс пожаловал ему множество подарков, среди которых, был золотой мельничный жернов, весивший шесть талантов[18], считавшийся среди персов величайшим царским подарком.
23. Ксеркс, подняв армию в восемьсот тысяч человек не считая боевых колесниц и оснастив тысячу триер, вторгся в Грецию, построив мост у Абидоса. Именно в это время лакедемонянин Демарат направился к нему навстречу, чтобы пресечь нападение на Лакедемон. Ксеркс, прибыв к Фермопильскому проходу, отправил против лакедемонского стратега Леонида Артапана, командовавшего десятью тысячами персов. Персов погибло великое множество, тогда как лакедемоняне потеряли двух или трех человек. Тогда в бой было отправлено двадцать тысяч человек, но и они оказались побеждены. В сражение их гнали кнутами, но даже подгоняемые мастигономами[19], они были разбиты. На следующий день он приказал пятидесяти тысячам возобновить сражение, но ничего не достигнув и этими усилиями, прекратил сражение.
24. Форакс фессалиец, Каллиад и Тимаферн, влиятельнейшие из трахинцев, были тогда в персидском лагере со своими войсками. Ксеркс призвал их вместе с Демаратом и Эгием Эфесским к себе и узнал, что не сможет победить лакедемонян, не окружив их. С двумя этими трахинцами, в качестве проводников, персидская армия в сорок тысяч человек прошла через узкий проход и вышла в тыл лакедемонянам; окруженные таким образом те мужественно сражаясь, все погибли.
25. Затем Ксеркс направил к Платеям сто двадцать человек под командованием Мардония. Фиванцы по приказу Ксеркса начали атаку при Платеях. Лакедемонянин Павсаний выступил навстречу Мардонию с тремя сотнями спартиатов, тысячей периэков[20] и шестью тысячами из других городов. Персидская армия потерпела сокрушительное поражение, а Мардоний получил ранение и скрылся. Затем Ксеркс отправил Мардония ограбить храм в Аполлона, но тот погиб, сраженный большим камнем, чем вызвал печаль Ксеркса.
26. Затем Ксеркс выступил против Афин[21]; афиняне снарядили сто десять триер и бежали на Саламин. Ксеркс, найдя город, оставленный жителями, сжег его за исключением акрополя, так как некоторые оставшиеся там оказывали сопротивление. Но они бежали ночью, и акрополь занятый наконец персами также сгорел[22].
Затем Ксеркс отправился к самой узкой части пролива на стороне Аттики, к месту именуемому Гераклион, и попытался засыпать его землею, чтобы пройти на остров. Но по совету афинян Фемистокла и Аристида с Крита были своевременно доставлены лучники[23]. Затем произошло морское сражение между персами и греками в котором персидский флот насчитывал более тысячи кораблей под командованием Онофа, у греков же было только семьсот[24]. Греки победили снова благодаря советам и мастерству Аристида и Фемистокла, уничтожили пятьсот персидских кораблей и обратили Ксеркса в бегство. Во всех последующих сражениях, персов погибло сто двадцать тысяч.
27. Ксеркс перешел в Азию и на пути в Сарды послал Мегабиза ограбить храм в Дельфах. Но когда тот отказался, он отправил евнуха Матака осквернить Аполлона и все разграбить. Он так и сделал, а затем вернулся к Ксерксу.
28. После того как Ксеркс прибыл из Вавилона в Персию, Мегабиз обвинил в супружеской неверности свою жену Амитис, которая, как было сказано, являлась дочерью Ксеркса. Амитис получила строгое внушение и пообещала отцу вести себя благоразумней.
29. Артапан, пользующийся у Ксеркса большим доверием, совместно с евнухом Аспамитрой, имевшим большую силу, решил убить Ксеркса. Совершив это, они убедили его сына Артаксеркса, что Дарий, его брат, совершил убийство. Дарий был доставлен Артапаном в дом Артаксеркса, где и был предан смерти, несмотря на заявления, что не является отцеубийцей[25].
30. Артаксеркс воцарился происками Aртапана, который в свою очередь вступил в заговор против него. В сообщники Артапан взял Мегабиза, обезумевшего из–за подозрений своей жены Амитис в измене. Они дали друг дугу взаимные обещания и скрепили их клятвой, но Мегабиз, нарушив обещание, выдал своего сообщника; Артапан был арестован и казнен тем же образом, каким собирался убить Артаксеркса. Так был раскрыт заговор Артапана против Ксеркса и Дария, следовательно Аспамитр, бывший тайным участником убийства Ксеркса и Дария, был подвергнут корытной пытке[26].
После смерти Aртапана, произошло жестокое сражение между заговорщиками и прочими персами, в котором погибли трое сыновей Артапана. Мегабиз сам был тяжело ранен, что сильно огорчило Артаксеркса, Родогуну, Амитис и их мать Аместрис; но он был в конце–концов спасен Аполлонидом, врачом с Коса.
31. От Артаксеркса отпали бактрийцы и их сатрап, другой Артапан. В первом сражение преимущества никто не достиг, но во время второго, когда ветер дул в лицо бактрийцам, Артаксеркс победил, воспользовавшись этим, и подчинил себе всю Бактрию.
32. Отпал Египет[27] под руководством ливийца Инара, побудившего прочих египтян приготовиться к войне. По его просьбе афиняне отправили сорок кораблей[28]. Артаксеркс желал лично возглавить поход, но когда его приближенные запротестовали, он отправил своего брата Ахеменида[29] с армией из четырехсот тысяч человек и флотом из восьмидесяти судов. Инар вступил с ним в сражение, и египтяне одержали полную победу. Ахеменид был ранен в руку Инаром и вскоре умер от раны. Его тело было возвращено Артаксерксу[30]. Инар также победил на море, где Харитимид, командовавший сорока афинскими кораблями, проявил себя как наварх против пятидесяти персидских судов, двадцать из которых захватил вместе с экипажами, в то время как тридцать были уничтожены.
33. Тогда против Инара был отправлен Мегабиз с другой армией в двести тысяч человек и тремястами кораблями, под командой Ориска, и, таким образом, без учета флота, армия составила пятьсот тысяч человек. Когда Ахеменид пал в бою, сто тысяч были изрублены вместе с ним.
Произошло кровавое сражение[31], в котором много пало с обеих сторон, но египтяне понесли большие потери. Мегабиз ранил Инара в бедро, и персы одержали верх. Инар бежал в Библос, сильно укрепленный город в Египте, а все греки, не погибшие в бою, бежали с Харитимидом[32]. Так весь Египет за исключением Библоса был возвращен Мегабизом.
34. Поскольку это место казалось неприступным, с Инаром и греками, бывшими там в числе шести тысяч, был заключен мир, с обещанием, что царь им не принесет вреда, и греки получат свободный проход, чтобы вернуться домой, как они этого хотели.
35. Он назначил Сарсама сатрапом Египта и, взяв с собой Инара с греками, возвратился к Артаксерксу, застав его обозленным на Инара в связи со смертью брата Ахеменида. Мегабиз рассказал ему все подробности и добавил, что дал обещание Инару и грекам прежде чем овладел Библосом, и поэтому просит царя пощадить их и обеспечить спасение. В итоге он убедительно сообщил армии, что Инару и грекам не будет причинено зло.
36. Амитис, безутешная в связи со смертью сына Ахеменида, не переставала призывать о смерти Инара и греков, но царь отверг ее мольбы; тогда она просила Мегабиза, который также отклонил ее просьбы. Тогда она непрерывно досаждала своему сыну, и, в конце концов, пять лет спустя, Инар и греки были отданы ей царем; тогда она первого распяла на трех крестах[33], а пятьдесят греков, всех кого смогла найти, обезглавила.
37. Мегабиз, возмущенный этой жестокостью, попросил отпустить его в Сирию в свои владения, где он тайно принял греков, бежавших от мести. Придя туда, он восстал против царя и собрал армию из ста пятидесяти тысяч человек, как пехоты, так и кавалерии. Против него выдвинулся Усирис с двумястами тысячами, и в завязавшемся сражении командующие обеих сторон поразили друг друга. Сначала Усирис на два пальца вонзил копье в бедро Мегабизу, затем Мегабиз нанес ему аналогичную рану в бедро, а затем в плечо. Когда Усирис упал с лошади, Мегабиз, взяв его, приказал держать, не нанося ему никакого вреда. Тогда пало много персов, и, отважно сражаясь, сыновья Мегабиза — Зопир и Артифий — принесли Мегабизу решительную победу.
Усирису была оказана тщательна забота, и по его просьбе он был отправлен к Артаксерксу.
38. Была отправлена другая армия под руководством Меностатеса, сына Артария. Артарий был сатрапом Вавилона и братом Артаксеркса. Произошло сражение, и персидская армия была вновь обращена в бегство. Меностатес был ранен Мегабизом в плечо, затем стрелой в голову, но рана не была смертельной, и он бежал вместе со всеми, предоставив Мегабизу блестящую победу.
39. Артарий послал к Мегабизу с советом заключить мир с царем. Он ответил, что готов к перемирию при условии, что царь предоставит ему автономию, но сам идти не желает. Когда эти условия были доведены до царя, то евнух Артоксар из Пафлагонии и Аместрис охотно поддержали эти требования. К нему был отправлен Артарий, также жена Амитис, двадцатилетний Артоксар, также Петесас, сын Усириса и отец Спитама. Наконец, после многих разговоров и клятвенных заверений им удалось, хотя и с трудом, убедить Мегабиза пойти к царю, и, наконец, сам царь послал за ним прибыть и получить прощение за свои ошибки.
40. Через некоторое время, когда царь был на охоте, на него напал лев, и в то время когда зверь находился в прыжке, Мегабиз убил его ударом копья. Артаксеркс пришел в ярость от того, что Мегабиз опередил его и не дал самому убить зверя и поэтому приказал обезглавить Мегабиза. Но мольбами Амитис, Аместрис и прочих заступников смертная казнь была заменена на изгнание, и он был сослан в город у Красного моря, именуемый Курта. Евнух Aртоксар, часто говоривший царю в пользу Мегабиза, был отправлен в Армению.
41. Проведя пять лет в местах изгнания, Мегабиз бежал под видом писага. Писагами на персидском языке называются прокаженные, и никто к ним не смеет приближаться. Сбежав, таким образом, он прибыл домой к Амитис, с трудом его признавшей; затем Аместрис, совместно с Амитис стали просить за него царя, и тот, в очередной раз смягчился, и даже призвал как раньше к своему столу. В возрасте семидесяти шести лет он умер, вызвав большую печаль у царя.
42. После смерти Мегабиза Амитис нередко вступала в отношения с мужчинами, подобно своей матери Аместрис. Аполлонид, врач из Коса, сказал Амитис, когда та заболела, (так как несмотря на ее болезнь и слабость испытывал к ней влечение), что ей необходимо вступить в связь с мужчиной, дабы излечить болезнь матки. Достигнув своей цели, но видя, что болезнь прогрессирует, перестал с ней встречаться. Чувствуя приближение смерти, она попросила мать отомстить Аполлониду, и та рассказала Артаксерксу, как этот врач прелюбодеял с его дочерью, а затем бросил, обесчестив и, наконец, что дочь просила отомстить. Тогда он позволил матери самой наказать врача. Та арестовала Аполлонида, и после жестоких пыток в течение двух месяцев, приказала закопать живьем, одновременно со смертью Амитис.
43. Зопир, сын Мегабиза и Амитис, потеряв отца и мать, восстал против царя. Он отправился в Афины, где был хорошо принят, из–за оказанных его матерью благодеяний афинянам. Оттуда он отправился в Кавн[34] с приданным ему войском и потребовал передать ему город. Кавнийцы заявили, что отдадутся ему добровольно при условии, что афиняне, его сопровождавшие, туда не попадут. Когда Зопир поднимался на стену, житель Кавна, по имени Алкид, бросил камень, камень попал ему в голову и убил; Aместрис, его бабка, распяла того кавнийца.
Аместрис умерла очень старой женщиной, а вскоре умер и Артаксеркс, процарствовав сорок два года.
Так завершается семнадцатая книга истории и начинается восемнадцатая.
44. Когда Артаксеркс умер, Ксеркс, его сын, стал царем; он был единственным законным ребенком, рожденным от Дамаспии, которая скончалась в день смерти Артаксеркса. Багоразу было поручено перевезти тело отца и матери в Персию. У Артаксеркса было семнадцать незаконнорожденных детей, среди которых были Секундиан[35], от вавилонянки Алогуны, Ох и Арситес от Космартидены, также вавилонянки; Ох впоследствии стал царем. Кроме этих троих сыновей, о которых я только что говорил, у него был Багапай и Парисатида от Андии, еще одной вавилонянки. Парисатида стала матерью Артаксеркса и Кира. Ох был назначен еще при жизни своего отца сатрапом Гиркании и женат на Парисатиде, дочери Ксеркса и своей единокровной сестре.
45. Сикундиан обманом привлек к себе евнуха Фарнака, бывшего первым после Багораза, также Меностана и некоторых других; они вошли в царские покои когда Ксеркс отдыхал пьяным после разгула, и убили его на сорок пятый день после смерти отца[36]. Их тела вместе отправили в Персию; мулы, встав в упряжку, где лежал гроб отца, отказались тащить ее, как будто ждали появления сына, и тогда отправились в путь с большой охотой.
46. Секундиан стал царствовать, назначив Меностана азабаритом[37]. По возвращению Багораза, Секундиан затаил ненависть против него, и под предлогом того, что тот покинул без разрешения тело его отца, был забит камнями. Войско было очень огорчено и, хотя он предложил подарки, его ненавидели за убийство брата Ксеркса и Багораза.
47. Совершив это Секундиан отправил за Охом; тот обещал, но не спешил. И так было несколько раз. Наконец Ох собрал достаточную армию, почему и стало ясно его намерение взять царскую власть. Начальник конницы Арбарий отпал от Секундиана и перешел на сторону Оха, также Арксан, сатрап Египта, затем евнух Артоксар прибыл к ним из Армении, и несмотря на возражения Оха они водрузили китару ему на голову[38].
48. Став царем, Ох принял имя Дарий, затем попытался призвать к себе Секундиана, и по совету Парисатиды использовал для достижения своей цели всевозможные уловки, даже дав клятвенные заверения. Секундиан, хотя и предупреждаемый Меностаносом не доверять этим вероломным людям, все же был убежден. Он был схвачен и брошен в комнату с золой[39], где и погиб, процарствовав в течение шести месяцев и пятнадцати дней.
49. Так стал царствовать Ох, известный под именем Дария. Ему помогали три самых влиятельных евнуха, из которых первым был — Артоксар, вторым — Артибарзан и третьим — Афос. Тем не менее, он часто советовался с женой, которая родила ему двоих детей еще до того времени, как он стал царем, дочь Амистрис и сына Арсака, который в последствии стал зваться Артаксерксом. Став царицей она дала ему еще одного сына, по имени Кир, названного так в честь солнца[40], за ним последовал Артостен и последовательно другие, общим числом тринадцать; наш автор утверждает, что приобрел эти сведения лично от Парисатиды. Большинство из этих детей не прожили долго, за исключением тех, чьи имена были упомянуты, вместе с четвертым сыном, по имени Оксендр.
50. Арситес, брат царя от того же отца и матери, восстал совместно с Артифием, сыном Мегабиза. Против них для ведения войны был направлен Артасирас, но в двух произошедших сражениях Артасирас был побежден. Опять вступив бой, он одержал победу над Артифием, заранее подкупом переманив на свою сторону греческий контингент, из которого лишь трое милезийцев остались верны Артифию. Артифий, обнаружив, что Арситес затаился, сдался царю, после того как Артасир торжественно пообещал, что ему будет сохранена жизнь.
51. Парисатида посоветовала царю не умерщвлять Артифия как тот хотел, но использовать его для того, чтобы привлечь Арситеса, и когда тот, будучи обманутым, окажется в его власти, он сможет убить обоих. И так как ее совет был выполнен, то и Артифий и Арситес были схвачены и брошены в комнату с золой, хотя царь не хотел смерти Арситеса. Парисатида однако частично путем убеждения, а отчасти по принуждению, явилась причиной их гибели. Фарнак, соучастник Секундиана в убийстве Ксеркса, был до смерти забит камнями, а Меностанес наложил на себя руки, так как находясь под стражей, ожидал казни.
52. Писуфн также восстал[41] и, когда Тиссаферн, Спифрадат и Пермисес были направлены, чтобы подчинить его, Писуфн выступил им навстречу с афинянином Ликоном и греками. Тогда царские стратеги подкупили Ликона вместе с греками и те оставили Писуфна. Затем, после обмена гарантиями, его привели к царю, который бросил его в комнату с золой, а сатрапия Писуфна была отдана Тиссаферну[42]. Ликон же за свое предательство получил город с прилегающей местностью.
53. Евнух Артоксар, имевший большое влияние на царя, устроил заговор против него, намереваясь взойти на царство. Он приказал жене сделать фальшивую бороду и усы, чтобы он мог выглядеть как мужчина, но по ее доносу он был схвачен, доставлен к Парисатиде и предан смерти.
Арсак, сын царя, позже принявший имя Артаксеркс, женился на дочери Идернея Статире, в свою очередь на Амистрис, дочери царя, женился сын Идернея по имени Теритухмес, которому после смерти отца была отдана его сатрапия.
54. У него со стороны отца была сестра Роксана, необычайной красоты, отличавшаяся в стрельбе из лука и метании копья. Воспылав к ней страстью, Теритухмес вступил с ней в связь, возненавидел Амистрис и решил сбросить ее в мешок и заколоть с тремя сотнями людьми, с которыми задумал мятеж. Но некий Одиаст, имевший на Тертихума сильное влияние, получил от царя письмо, в котором тот обещал большое вознаграждение за спасение своей дочери; тогда он напал на Теритухмеса и убил его, но мятежник мужественно сражался, убив множество; говорят, от его руки погибло до тридцати семи человек.
55. Митридат, сын Одиаста, бывший оруженосцем Тертитухмеса, отсутствовал при этом. Узнав о происшедшем, он послал множество проклятий на своего отца и, овладев городом Зарис, держал его, чтобы отдать сыну Тертитухмеса. Схвачены была мать Тертитухмеса, двое его братьев — Метростес и Геликон — и две его сестры, кроме Статиры, и заживо похоронены. Что касается Роксаны, то она живьем была разрезана на куски. Так было сделано.
56. Царь сказал Парисатиде, чтобы та наказала подобным образом и Статиру, жену его сына Арсака. Но Арсак, ударяя себя в грудь со слезами стал умолять мать и отца сменить гнев на милость; тогда Парисатида смягчилась, а Ох, то есть, Дарий, сказал Парисатиде, что она однажды сильно пожалеет о своем решении.
Заканчивается восемнадцатая книга истории. В девятнадцатой книге истории он рассказывает о том, что Ох–Дарий умер от болезни в Вавилоне, процарствовав тридцать пять лет[43].
57. Воцарившись Арсак стал именоваться Артаксерксом, и он наказал Одиаста тем, что ему вырезали язык, но тянули его не вперед, а назад, от чего тот и умер. Его сын Митридат получил отцовскую сатрапию. Это было сделано по наущению Статиры и дабы обуздать Парисатиду.
Кир, обвиненный Тиссаферном перед братом Артаксерксом, нашел убежище у своей матери Парисатиды, и та помогла снять с него обвинение. Будучи в опале у своего брата, он отправился в свою сатрапию и стал готовиться к восстанию[44].
Сатибарзан обвинил Оронта в прелюбодеянии с Парисатидой, хотя она и отличалась целомудрием. И Оронт был приговорен к смерти царицей–матерью, раздраженной на царя. Парисатида с помощью яда умертвила сына Теритухма.
Ктесий здесь упоминает и того, кто тело отца противозаконно предал огню, исходя из этого, Гелланик и Геродот признаны виновными во лжи[45].
58. Кир восстал против своего брата и собрал смешанную армию из греков и варваров, где стратегом греков был Клеарх. Сиеннесий, царь Киликии, заключил обоюдный союз, как с Киром, так и с Артаксерксом. Затем излагается обращение к войскам, как Кира, так и Артаксеркса. Лакедемонянин Клеарх, приведший греков, находился в противоречии с фессалийцем Меноном[46], также бывшем при Кире, из–за того, что Кир, во всех советах придерживался Клеарха, пренебрегая словами Менона[47].
Многие бежали от Артаксеркса к Киру, но никто не уходил от Кира к Артаксерксу. Чтобы пресечь дезертирство, Царь велел бросить в золу варвара, который решил перейти на сторону брата. Кир атаковал армию царя, одержал победу, но сам Кир погиб в сражении потому, что не следовал советам Клеарха[48]. Тело его было обезображено братом Артаксерксом: он отрезал голову и руку, которой был ранен Артаксеркс, и взял с собой в качестве знака победы. Лакедемонянин Клеарх отступил с бывшими при нем греками и ночью захватил один из городов, принадлежащих Парисатиде. Наконец, царь заключил мир с греками.
59. Парисатида отправилась в Вавилон, оплакивая смерть Кира, и найдя, хотя и с большим трудом, его отрубленные голову и руку, захоронила их в Сузах. Затем Багапат был казнен за то, что по царскому приказу отрубил голову Киру. Мать играла в кости с царем, выиграв, она по условию получила качестве приза Багапата. Когда он оказался в ее власти, она содрала с него кожу и распяла на кресте. Наконец Парисатида, уступив мольбам Артаксеркса, перестала оплакивать смерть Кира. Царь наградил тех, кто принес тиару его брата, а также и карийца, якобы поразившего Кира, затем Артаксеркс отдал его Парисатиде, и та, после долгих мучений, убила его[49]. Артаксеркс отдал Парисатиде и Митридата, хвастающего за столом, что это он убил Кира, и та после жестоких пыток умертвила и его[50].
Таково содержание девятнадцатой и двадцатой книг истории.
60. Двадцать первая, двадцать вторая и двадцать третья книги завершают историю, и вкратце они содержат следующие: Тиссаферн задумал против греков и взял в товарищи фессалийца Менона, с помощью которого хотел одолеть Клеарха и других стратегов обманом и ложными клятвами. Но Клеарх, председательствующий на собрании, раскрыл коварный замысел. Но большинство его людей, обманутые Мнемоном, вынудили его против воли пойти к Тиссаферну, к тому же беотиец Проксен[51], поддавшись обману, рекомендовал так поступить. Клеарх и другие были в кандалах отправлены в Вавилон к Артаксерксу. Посмотреть на Клеарха стеклось много зрителей, и Ктесий, врач Парисатиды, лично приняв участие в судьбе Клеарха, оказал ему много удобств и заботы во время заточения. Парисатида надеялась освободить его из оков, но Статира уговорила Артоксеркса предать его смерти. Клеарх был убит, но свершилось чудо: поднялся сильный ветер и нанес над его телом большое количество земли, тем самым похоронив его. Вместе с ним были убиты и другие бывшие с ним греки, за исключением Менона.
61. Парисатида, оскорбленная Статирой[52], в конце концов, хотя та и была постоянно на стороже, боясь такой смерти, убила ее при помощи яда следующим образом. Будучи с ней за одним столом, она использовала нож, у которого лезвие с одной стороны было смазано ядом. Этим ножом она разрезала птицу, величиной не больше яйца, которую персы называют ринтак. Парисатида взяла и принялась есть ту часть птицы, которую не коснулся яд, Статире же она предложила другую, отравленную, и та, видя, что мать ест, без подозрений сама съела вторую половину и умерла. Царь, рассерженный на поступок матери, приказал арестовать ее евнухов, пытать и предать смерти. Так же взяли и Гигию, служанку Парисатиды. Привлеченная к ответственности, она была оправдана, но царь приказал предать ее пыткам[53]. Это вызвало гнев Парисатиды к сыну, который, по–прежнему питал неприязнь к своей матери.
62. Через восемь лет курган над телом Клеаха видели в окружении финиковых пальм, которые тайно посадила Парисатида через своих евнухов, когда тот умер.[54]
63. Он называет причину ссоры Эвагора[55], царя Саламина, с царем Артаксерксом. Эвагор передал через Ктесия письма Абулету. Ктесий взял письмо, где тот пишет о примирении с Анаксагором, царем Кипра. Затем Эвагор отправил послов на Кипр, взять письмо, написанное Ктесием. Тем временем Конон говорил с Эвагором о возвращении к царю, но Эвагор вместо этого направил письмо, заявляя, что царь должен считать его равным. Конон в свою очередь направил письмо Ктесию, в то время как Эвагор заявил, что готов платить дань царю. Затем письма были отправлены Ктесию, который говорил с царем от имени Конона, прежде чем послать письмо ему. Эвагор одарил подарками Сатибарзана и отправил послов на Кипр. В то время Конон обратился с письмом к царю и Ктесию. Лакедемонские послы были направлены к царю. Царь направил письма Конону и лакедемонянам, которые Ктесий доставил лично. Конон был назначен навархом Фарнабаза.
64. Ктесий рассказывает о прибытии в Книд, свое отечество, и в Лакедемон, о процессе над лакедемонскими послами на Родосе и их прощении. Сообщает число стадий, дней пути и парасангов от Эфеса до Бактрии и Индии. Представляет список царей от Нина и Семирамиды — до Артаксеркса. На этом он заканчивает.
Стиль этого писателя ясен и прост, его слова доставляют большое удовольствие. Он использует ионийский диалект, но не постоянно, как Геродот, а только в некоторых фразах. И он не отклоняется от своего предмета на неподходящее отступления, какие излагает тот. Хотя он и критикует Геродота за многие басни, сам не избежал этого недостатка, особенно в описании Индии. Основное удовольствие от его истории в том, что он рассказывает о событиях, иногда удивляя читателя неожиданными рассказами, иногда перемещением страстей, и многим другим с помощью сказочных приукрашиваний. Что касается его рассуждений, они часто разрозненные, и он использует простые выражения. И отличается в этом от Геродота, слова которого живы и разнообразны, повествования динамичны и являются каноном ионийского диалекта.

Cod. 72b. Ктесий. Индика

Прочитано и его[1] сочинение "Об Индии", в одной книге, где он усиливает ионическое наречие.
Он говорит о реке Инд, что ширина ее в узкой части составляет сорок стадиев, а в самой широкой части - даже двести[2]. О самих индах он говорит, что их чуть ли не больше, чем всех остальных людей вместе взятых. О черве в этой реке, единственном из всех животных, которое водится в ней[3]. О том, что по ту сторону от них люди не живут.
Что дождей не бывает, а рекой поится Индийская земля.
О самоцвете пантарбе и о том, как он вытянул скопом 477 самоцветов и драгоценных камней, брошенных в реку, которые принадлежали бактрийскому торговцу.
О стеноразрушителях слонах. О маленьких обезьянах с хвостом в четыре локтя, об огромнейших петухах, о птице попугае, что у нее человечий язык и голос, величиной она с ястреба, головка у нее пурпурная, с черной бородкой, до шейки она темная, как киннабар, говорит она, как человек по-индийски, а если научится по-эллински, то и по-эллински.
Об источнике, наполняющемся каждый год жидким золотом, (45b) из которого каждый год черпают сто глиняных кружек. Они должны быть глиняными, потому что золото при черпании затвердевает и необходимо разбивать сосуд, чтобы извлечь золото. Источник этот - четырехугольный, периметром в одиннадцать локтей, глубиной в оргию. Каждая кружка вбирает талант. И о железе на дне источника. Ктесий говорит, что получил два меча, сделанных из него, один - от царя, другой - от Парисатиды, матери царя[4].
Он говорит об этом железе, что, если вбить его в землю, оно отвращает тучи, град и ураганы. И он говорит, что сам видел это, когда царь два раза проделал это.
Об индийских собаках, что они такие огромные, что схватываются даже со львом. О больших горах, в которых добывают и сарду, и ониксы, и другие самоцветы.
Что сильная жара и что солнце по величине кажется вдвое больше, чем в других землях, и многие там погибают от духоты.
Он говорит, что море там ничуть не меньше эллинского, а поверхность его на глубину в четыре пальца такая горячая, что рыба, приблизившись к этой горячей воде, не остается живой, обитает же она ниже.
Что река Инд, протекая среди равнин и среди гор, протекает там, где растет и так называемый индийский тростник, такой толщины, что обхватывать его должны во всю длину рук двое мужчин, а высотой он с мачту большого грузового корабля. Есть и еще больше, и меньше, как это естественно в больших горах. Тростник бывает и мужской и женский. Так вот, у мужского нет сердцевины, и он очень крепкий, а у женского есть[5].
О мартихоре, звере у них, что лицом он похож на человека. Величиной он со льва, цветом красен, как киннабар. Зубы у него - в три ряда, уши - как у человека, глаза - голубовато-зеленые, похожие на человечьи. А хвост у него как у скорпиона, на котором у него есть и жало, длиной больше локтя. Есть у него и по бокам хвоста там и сям жала. Есть у него и на макушке, как у скорпиона, жало. И этим жалом, если кто-нибудь подойдет, он жалит, и ужаленный непременно умирает. А если кто издали наступает на него, (46a) спереди, он, подняв хвост, пускает жала, как из лука, если же сзади, то прямо вонзает. Пускает он их на расстояние в плетр, и всех, в кого пустит, непременно убивает, кроме слона. Жала его - длиной со стопу, толщиной - с тончайшую веревку. Мартихор по- эллински означает "людоед". Дело в том, что он обычно пожирает людей, убивая их. Пожирает он и другие живые существа. Он схватывается и когтями и жалами. А жала снова, говорит он, после метания, отрастают. Его в Индийской земле много. Убивают его люди верхом на слонах и оттуда поражая.
Об индах, что они справедливейшие. Об их нравах и обычаях. О священном месте в необитаемом краю, которое они почитают во имя Солнца и Луны, куда добираться нужно 15 дней от горы Сарда, и что солнце там в течение 35 дней в году прохлаждает ради празднества, чтобы они справили его и прошли в обратный путь не в зной.
Что громов, молний и дождей нет в Индийской земле. А ветры часты, и ураганы часты, и они сметают все на своем пути. С восходом солнца в первую половину дня прохладно, а во вторую половину слишком жарко в большинстве мест Индийской земли.
Что инды не от солнца черны, а от природы. Он говорит, что есть среди них и мужчины и женщины самые белые из всех, хотя очень мало, что он и сам видел двух таких индских женщин и пять мужчин.
Что желая удостоверить свое сообщение о солнце, что оно в течение 35 дней в Индии прохлаждает, он говорит, что и огненный поток из Этны не губит местность в середине, так как люди там справедливые, тогда как все остальное губит[6]. И на Закинте есть источники с водящейся в них рыбой, из которых добывается смола, и на Наксосе есть источник, из которого иногда течет вино, притом очень приятное. И что близ Фаселиды в Ликии огонь есть вечный, и что он всегда горит на скале и ночью и днем, и от воды он не гасится, но разгорается, а гасится от мусора.
Что в середине Индийской земли люди есть черные, зовутся пигмеями, одноязычные с прочими индами. А малы они слишком. Самые высокие среди них - в два локтя, а большинство - в полтора локтя. (46b) Волосы у них очень длинные, до колен, и еще ниже, и борода - самая большая по сравнению со всеми людьми. Так вот, когда они отрастят бороду большой, то уже не одеваются ни во что, но опускают сзади волосы головы много ниже колен, а волосы бороды - спереди, тянущимися до ног, затем, расправив плотным покровом волосы вокруг всего тела, подпоясываются, пользуясь ими вместо одеяния. Срамная часть у них большая, так что касается лодыжек, и толстая. Сами они плосконосы и безобразны. Овцы у них как ягнята, а ослы и коровы - почти как бараны. Лошади у них и мулы, и весь прочий скот - нисколько не больше баранов. Сопровождают царя индов три тысячи человек из этих пигмеев, так как они превосходные лучники. Они справедливейшие люди, и законами они пользуются, как и инды. Они охотятся на зайцев и лисиц не с собаками, а с воронами, коршунами, воронами и орлами.
Что у них есть озеро, периметром в восемьсот стадиев, на поверхности которого, когда на озере не дует ветер, держится масло. И плывя по нему на челнах, на середине его они мисками черпают масло и употребляют его. Употребляют они и сезамовое масло. В озере этом водится и рыба. Употребляют они и ореховое масло. Но озерное масло лучше.
Есть там серебро в большом количестве и серебряные рудники, неглубокие, но говорят, что бактрийские - глубже. Есть и золото в Индийской земле, не в реках находимое и промываемое, как в реке Пактол, а в многочисленных высоких горах, где обитают грифы, четвероногие птицы, величиной с волка* с лапами и когтями, как у льва. Перья у них на всем прочем теле черные, а на груди красные. Из-за них это золото в горах, которого много, оказывается труд- нодобываемым.
Что овцы у индов и козы больше ослов и они родят по четыре-шесть часто. У них большие хвосты, поэтому у самок отрезают их, чтобы они могли покрываться. А свиньй, ни домашней, ни дикой, нет в Индийской земле.
Финиковые пальмы у индов и их плоды втрое больше, чем в Вавилоне. И он говорит о реке из скалы, струящей мед.
(47а) Много говорит он об их справедливости, расположении к своему царю, презрении к смерти.
Он говорит, что есть источник, зачерпнутая из которого вода становится твердой как сыр. Так вот, если, натерев с три обола этой затвердевшей воды, дашь выпить с водой, то человек выдает все что сделал, потому что в этот день он теряет рассудок и не в своем уме. Применяет ее царь против тех обвиняемых, у которых хочет выведать правду. И если тот выдаст себя, то осуждается на голодную смерть, а если не будет изобличен ни в чем, то отпускается.
Он говорит, будто никто из индов не страдает ни головной болью, ни глазными болезнями, ни зубной болью, ни язв во рту ни у кого не бывает, ни гнойников никаких не образуется. Живут они 120, 130, 150 и самое большее 200 лет.
Есть у них змея длиной в пядь. Вид ее - как прекраснейший пурпур, голова - белейшая. Зубов у нее совсем нет. Ловят ее в очень знойных горах, где добывают сарду. Она не кусает, но если извергнет слюну на кого-то, то это место непременно гниет. Если подвесить ее за хвост, она выделяет двоякий яд: янтарный и черный. Один вытекает из живой, а черный - из омертвевшей. Один, тот, который стек из живой, если дать выпить его с семя сезама, убивает тотчас, так как мозги у выпившего вытекают через ноздри. А другой, если дать выпить его, доводит до истощения и убивает почти через год.
Говорит он о птице, называемой "дикайрон", что по-эллински означает "справедливый", величиной с яйцо куропатки. Она зарывает свой помет, чтобы он не был найден, а того, кто найдет и поглотит с семя сезама, с утра охватывает сон, он спит, ничего не чувствуя, и с заходом солнца умирает.
И дерево есть, называемое "п&ребон", величиной с оливковое. Оно встречается только в царских садах. Ни цвета оно не дает, ни плода. У него только пятнадцать корней, притом толстых под землей. Толщина корня наименьшая - в руку. Сам корень, если взять его с пядь, к чему бы он ни был поднесен, притягивает к себе все: золото, серебро, медь, камни и все прочее, кроме янта
ря. А если взять его с локоть, то он притягивает и ягнят и птиц. С помощью его они и ловят большую часть птиц. И если ты хочешь (47b) сделать твердой воду объемом с хой, то бросив в нее с обол этого корня, сделаешь ее твердой, и если вино, то точно так же, и будешь держать его в руке, как воск, а на следующий день растаивает. Он дается как средство от брюшных заболеваний.
Есть и река, протекающая через Индийскую землю, не большая, но около двух стадиев в ширину. Название этой реки по-индийски "Гипарх", а по-эллински означает "несущий все блага". Она в течение 30 дней в году катит в своем течении янтарь. Дело в том, что, говорят, что в горах есть деревья, нависающие над водой (ведь вода стекает с этих гор), и вот наступает время, когда они выделяют капли, как миндаль или сосна или другое какое дерево, а особенно в течение 30 дней в году. И вот эти капли попадают в реку и затвердевают. Дереву этому название по-индийски "сиптахор", по-эллински означает "сладкое", "приятное". Оттуда инды и собирают янтарь. Дают деревья и плод в виде гроздьев, как виноград, а ягоды у них - как понтийские орехи.
В тех же горах, говорят, живут люди с собачьей головой. Одежду они носят из шкур диких зверей, не говорят ни на каком языке, а воют как собаки и таким образом понимают свой язык. Зубы у них больше, чем у собаки, ногти похожи на собачьи, но длиннее и более загнутые. Живут они в горах до реки Инд. Они черные и очень справедливые, как и все остальные инды, с которыми они общаются, и понимают все, что те говорят, но сами не могут говорить, а изъясняются воем, руками и пальцами, как немые. Называют их инды "кали- стриями", что по-эллински означает "собакоголовые". Племя это насчитывает до ста двадцати тысяч человек.
У истоков этой реки растет пурпурный цветок, которым красят в пурпур, ничуть не хуже эллинского, но даже в гораздо более яркий.
Что там водятся насекомые величиной с жука-скарабея, красные, как кин- набар. Ножки у них очень длинные, сами они мягкие, как черви, водятся они на деревьях, выделяющих янтарь, поедают и губят их плод, как у эллинов вредители - виноград. Так вот, инды, растирая этих насекомых, красят (48a) в багрец плащи, хитоны[7] и все что угодно, и это лучше, чем красители у персов.
Что собакоголовые, обитающие в этих горах, не трудятся, а живут охотой. Убитую дичь они вялят на солнце. Они также разводят много овец, коз и ослов. Они пьют молоко и кислое молоко овечье, едят и плоды сиптахор а, выделяющего янтарь (они ведь сладкие), сушат их и набивают ими корзины, как это у эллинов с сушеным виноградом. Собакоголовые, сколотив плот и нагрузив его, отвозят эти сушеные плоды, пурпур из очищенного цветка, 260 талантов янтаря в год, столько же того красителя, которым красят в багрец, и тысячу талантов янтаря[8] отвозят каждый год царю индов. Прочее они везут и продают индам в обмен на хлеб, муку и ксилиновую одежду. Продают они и в обмен на мечи (которыми они пользуются для охоты на зверей), луки и стрелы и копья. Они ведь очень искусно мечут копья и стреляют из лука. Но войнам они недоступны, так как живут в неприступных и высоких горах. А царь дает им раз в пять лет 300 тысяч луков и стрел, столько же копий, сто двадцать тысяч легких щитов и сто пятьдесят тысяч мечей.
У этих собакоголовых нет домов, они живут в пещерах. Охотятся они на зверей стреляя из лука, меча копья, и, преследуя, настигают - они ведь быстро бегают.
Моются их женщины раз в месяц, когда у них наступают месячные, а в другое время - нет. Мужчины не моются, но моют руки, а маслом натираются три раза в месяц, маслом, получающимся из молока, и вытираются шкурами. Одежда у них не мохнатая, а из как можно тоньше выделанной кожи, и у них самих, и у их женщин. А самые богатые из них носят льняную одежду. Но их немного. Лож у них нет, они делают себе подстилки. Тот из них считается самым богатым, у кого больше, чем у всех, овец. Прочее имущество - почти равное. У них у всех есть хвост, и у мужчин, и у женщин, над седалищем, такой же, как у собаки, но больше и мохнатее. И они совокупляются (48Ь) с женщинами на четвереньках, как собаки. Иным образом совокупляться - у них постыдно. Они справедливые и самые долгоживущие из всех людей. Они ведь живут по 170, а некоторые из них и по двести лет.
Говорят, что над ними живут другие, выше истоков реки. Эти люди - черные, как и другие инды. Они не занимаются никаким трудом, не едят хлеб, не пьют воду. Они разводят много овец, коров, коз и ослов. Они только лишь пьют молоко. Когда у кого-то из них рождается ребенок, у него нет заднего прохода, и он не испражняется, но ягодицы есть, а проход сращен. Поэтому они не испражняются. Говорят, что они испускают мочу, как творог, не очень густой, но мутный. Когда они утром выпьют молока, затем еще раз в полдень (у них, говорят, есть сладкий корень, который не дает молоку затвердевать в желудке), так вот, они съедают этот корень, к вечеру вызывают у себя рвоту и с легкостью изрыгают всё.
Что в земле индов есть дикие ослы, с коней, и даже больше. Телом они белые, головой пурпурные, глаза у них темно-синие. У него на лбу рог размером в один локоть. Нижняя часть рога, с две палесты у лба, очень белая. Верхняя часть (это острие рога), она багряно-красная очень. А остальная часть, средняя, - черная. Отпивших из этих рогов (из них ведь делают кубки), говорят, не схватывают ни судороги, ни падучая болезнь и даже не берут яды, и если они прежде отпили, и если после яда отпили или вино, или воду, или что- нибудь другое из этих кубков.
Так вот, у всех других ослов, и домашних и диких, и у всех прочих однокопытных животных нет ни бабки, ни желчи в печени. А у этих есть и бабка, и желчь в печени. Бабка у них самая красивая из тех, какие я видел[9], и видом и величиной - как у быка, но тяжелая, как свинец, а цветом - как киннабар, притом насквозь. Это животное - самое быстрое и самое сильное. Ни одно животное, ни конь, ни другое какое, не может настичь его при преследовании.
Начинает оно свой бег довольно медленно, но чем дольше бежит, тем неистовей напрягается, и бежит все пуще и быстрей.
Вообще поймать на охоте это животное невозможно. Когда они водят своих детенышей (49a) пастись и оказываются окруженными множеством всадников, они не норовят убегать, оставив своих детенышей, а отбиваются рогом, копытами и зубами и убивают много коней и людей. Но и сами они погибают, поражаемые стрелами и копьями. Живьем ведь их едва ли возьмешь. Мясо их из-за горечи несъедобно. Охотятся за ними ради рогов и бабок[10].
Что в реке индов водится червь, видом такой, какой обычно заводится на смоковницах, длиной же в 7 локтей, а то и больше или меньше, а толщиной такой, что, говорят, десятилетний мальчик еле может обхватить руками. У них два зуба, один верхний, другой нижний, и что бы они ни схватили зубами, они пожирают. День они проводят в иле реки, а ночью выходят из нее, и если он встретит на земле быка или верблюда и схватит зубами, то тащит в реку и пожирает все, кроме кишечника. Ловят его с помощью большого крючка, насадив на него козленка или ягненка и приладив железные цепи. Поймав его, подвешивают на тридцать дней и подставляют сосуды, и из него стекает объемом с десять аттических котил. Когда пройдут тридцать дней, червя выбрасывают и масло в сохранности доставляют только царю индов - другому нельзя иметь его. Это масло, на что бы ни было полито, воспламеняется, и сжигает все древесное и все живое, и гасится не иначе как большим плотным слоем глины.
Что в земле индов есть деревья высокие, как кедр или кипарис, с листьями, как у финиковой пальмы, немного шире. У них нет пазух, цветут они, как мужской лавр, плода не дают. Называются они по-индийски "к&рпион", а по- эллински "мирорбда". Это редкое дерево. Из него вытекают капли масла, которые стирают с дерева шерстью и отжимают в каменные алабастры. Оно слегка красноватое цветом и густоватое, а запах у него - самый приятный из всех, и говорят, что пахнет оно на пять стадиев. Только царю можно приобретать его и его родным. Царь индов (49b) прислал его царю персов, и Ктесий говорит, что видел его и ощутил такой запах, что ни сказать, ни сравнить.
Что сыр и вино, говорит он, - сладостнейшие из всех, как он сам, говорит, убедился, отведав.
Что в земле индов, говорит он, есть источник периметром с пять оргий, четырехугольный. Находится вода его в скале, глубина его над водой - три локтя, а под водой - три оргии. Моются в нем знатнейшие из индов, и мужчины, и дети, и женщины. Ныряют они бросаясь вниз ногами, а как только впрыгнут, вода выкидывает их вверх. И она выбрасывает не только людей, но и любое другое живое существо отбрасывает на сушу живым или мертвым, и вообще все бросаемое в нее, кроме железа, серебра, золота и меди, которые она принимает на дно. Вода эта очень холодная и приятная для питья. Она громко шумит, как кипящая вода в котле. Очищает вода эта от белого лишая и чесотки. Называется он по-индийски "балла́де", а по-эллински - "пользительный".
Есть в индийских горах, там где произрастает их тростник, люди, численностью до тридцати тысяч. Женщины у них рождают раз в жизни, и у рождаемых уже есть зубы, и верхние и нижние, очень красивые. И волосы у них, и на голове и брови, у всех седые от рождения, и у женского пола, и у мужского. И вот до тридцати лет у каждого из тех людей волосы на всем теле белые, а затем они начинают чернеть. Когда же они достигнут 60 лет, то можно увидеть, что все волосы у них черные. У этих людей по восьми пальцев на каждой руке, точно так же по восьми пальцев и на ногах, как у мужчин, так и у женщин. Они очень воинственны, и царя индов сопровождают пять тысяч лучников и копейщиков от них. А уши у них, говорит он, такие огромные, что покрывают руки до локтей и сзади закрывают спину, а одно ухо касается другого[11].
При этих своих баснословных писаниях Ктесий говорит, что он пишет ис- тиннейшую (50а) правду, добавляя, что пишет то-то видев сам, то-то узнав от самих видевших, а многое из этого и другое почудеснее он опустил, чтобы не видевшим не показалось, будто он сочиняет невероятные вещи.
На этом и всё.

Cod. 73. Гелиодор. Эфиопика

Прочитал Эфиопику Гелиодора. [1] Труд драматический, и применяемый стиль подходит к теме, будучи исполнен простоты и очарования. Повествование разнообразится событиями, ожидаемыми или неожиданными происшествиями, которые обращаются к чувствам, удивительными спасениями от опасностей, ясной и чистой манерой выражаться. Если, что естественно, есть стремление к использованию фигур речи, они легко понимаются и наглядно иллюстрируют суть предмета. Периоды симметричны, и краткость применяется в целях краткости. Композиция в других отношениях соответствует теме. Это история любви мужчины и женщины, и показывает страсти при строгом соблюдении приличий.
Персонажи Феаген и Хариклея, двое целомудренных влюбленных, которые на протяжении всех своих странствия и частых неволь соблюдают свою скромность нетронутой. Даю их имена, а также краткий отчет об их судьбе и страданиях. Афинский праздник, на котором Хариклея является жрицей, а Феаген состязается на стадионе. Как они влюбляются друг в друга с первого взгляда; последующая болезнь Хариклеи; как с ее согласия ее похищают Феаген и Каласир из дома ее предполагаемого отца Харикла. Путешествие в Закинф, во время которого капитан судна воспылал любовью к Хариклее; Каласир претворяется, что принимает его предложение о браке. Хариклея и ее свита гостеприимно приняты на берегу, и предупреждены рыбаком, который дал им жилье, что Трахин, главарь банда грабителей, намерен похитить ее. Бегство Каласира и Хариклеи, преследование и захват корабля Трахином. Он влюбляется в Хариклею, которая делает вид, что готова выйти за него замуж. Каларис и Феаген, претворившись, что они ее отец и брат, попросили [чтобы они могли оставаться на судне], и их просьба была удовлетворена. Буря на море; им чудом удалось избежать кораблекрушения и пристать на побережье Египта. Трахин говорит о своем намерении сочетаться браком с Хараклеей. Хитрость ее мнимого отца Каласира и приготовления к свадебному пиру. Пелор убеждается Каларисом, что Хариклея влюблена в него, что приводит к ссоре между Пелором и Трахином из-за нее. Имеет место правильное сражение, в котором многие пираты убиты друг другом, [2] и несколько - Хариклеей. Ее горе при виде Феагена, покрытого ранами. Нападения египетских разбойников. Их изумление при виде Хариклеи, которую вместе с Феагеном уводят к Фиаму, вождю буколиев, [3] так назывались разбойники. Он также был поражен любовью к Хариклее, которая в очередной раз делает вид, что Феаген ее брат. Буколии в свою очередь подверглись нападению и разгромлены; бегство Фиама и Гермуфа, [4] преследуемых Кнемоном [5] и Феагеном. Хариклея остается в пещере, [6] при входе в которую лежит мертвое тело Фисбы, при виде которого Феагена [7] охватывает невыносимое горе, пока Хариклея не обращается к нему из пещеры. Тайна смерти Фисбы; горе Гермуфа. Отъезд Кнемона и Гермуфа, Хариклеи и Феагена. Кнемон, оставив Гермуфа, встречает Калариса. Они рассказывают друг другу о своих приключениях. Кнемон рассказывает историю Фисбы и Деменеты, своей мачехи, о своем изгнании и других несчастьях; Каларис о Харикле, Хариклее и Феагене. Оба оплакивают свои несчастья. Тогда Кнемон сообщает приятную новость, что Феаген и Хариклея все еще живы, так как он сам был узником с ними у Фиама. Навсиклея, у которой живет Каласир, называет Хараклею именем Фисба. Услышав это имя, Кнемон, зная, что Фисба мертва, озадачен; но его недоумение сменяется на радость по поводу открытия, что Хариклея жива. Первый поиск Феагена и вступление в брак Кнемона и Навсиклеи. Каларис отправляется с Хариклеей на поиски Феагена. Старуха скорбит о своем сыне, который пал в бою, и обращается к нему при помощи искусства магии, Каларис и Хариклея тем временем наблюдают. Старушка умоляет покойника сказать ей, вернется ли ее другой сын. Сын, проклиная свою мать как виновницу в насильственных и незаконных действиях, сообщает ей, что ее сын будет убит, но что она умрет раньше него за то, что оскорбила мертвых. Она умирает от случайного падения на обломок копья.
Фиам, Феаген, и остальная часть разбойничьей шайки отправился в Мемфис, первый названный желал восстановить жречество, которое захватил его младший брат Петосирис. Это вызывало большое волнение в городе. Арсака [8], которая находилась во главе города, стремясь положить конец розни, приказала двум братьям биться в единоборстве, чтобы жречество досталось победителю. Поединок произошел против воли Петосириса, который был несведущий в использовании оружия, в то время как Фиам являлся опытным солдатом. Фиам сразу напугал своего брата, который бросил оружие и обратился в бегство, дважды обежав вокруг городских стен, преследуемый братом. Феаген - с которым Арсака, жена Ороондата, влюбилась - позаботилась о Фиаме. Каларис и Хариклея появляются на месте действия. Каларис, видя, что его сыновья сошлись в смертельной схватке, подбегает к ним с криком и с трудом останавливает бой, так как они не узнали его. Хариклея падает в объятия Феагена. Братья складывают оружие и Фиам назначается в жречество отцом, который вскоре после этого умирает.
Заговор Арсаки против Феагена и Хариклеи, в котором ей усердно помогала служанка Кибела, которая пригласила их во дворец. Неконтролируемая любовь Арсаки к Феагену, ее замыслы, методы жестокого обращения, соблазны, и интриги. Кибела, которая намеревалась дать чашу отравленного вина Хариклее, по ошибке выпивает сама и умирает. Феаген и Хариклея подвергнуты жестокому обращению и пыткам потому, что Феаген отвергает ухаживания Арсаки. Хариклея осуждена к сожжению, но пламя погашено при помощи камня пантарба. [9] Таким образом Хариклея спасена в этот момент, но Арсака в ярости готовится казнить ее на следующий день. Муж Арсаки Ороондат посылает [своего евнуха Багоя] доставить влюбленных ночью в свой лагерь. Сын Кибелы, разочаровался в своем желании жениться на Хариклее, поспешил сообщить своему хозяину о прелюбодеянии его жены.
Нападение эфиопов; Феагена и Хариклею уводят у Гидаспу, царю Эфиопии. Их освящают для жертвоприношения - Феагена солнцу, Хариклею луне. Игры и жертвы в присутствии Сисимифра, главы гимнософистов, [10] и Персины, жены царя. Хараклея требует, чтобы ей разрешили защититься перед царем. Она требует, чтобы Сисимфр был назначен судьей; показаниями свидетелей подтверждается, что Хариклея в действительности дочь Гидаспа и Персины. Гидасп с трудом убежден в истинности этого, но повинуясь обычаю страны, по-прежнему полон решимости, что она должна быть принесена в жертву. Сопротивление народа и освобождение Хариклеи на радость всем. Хариклее угрожает другая опасность. Феаген все еще связан для жертвоприношения и, несмотря на ее горячие мольбы и разные просьбы, ее отец отказывается освободить его. Хариклея в сильном душевном растройстве рассказывает матери все, что произошло с ней и Феагеном. Последний одолел быка к радости народа. Он также побеждает самого сильного силача среди эфиопов под восторженные крики. Тем не менее он увенчан и приведен к жертвоприношению. Харикл, которому случилось присутствовать придя из Афин, просит царя вернуть ему его мнимую дочь. Царь обещает сделать это, если тот сможет найти ее, но тот не в состоянии сделать это. Харикл хватает Феагена и бросает его перед царем, восклицая: "Это человек, который украл мою дочь из Афин." Ведется следствие, Феаген объявлен не виновным с одобрения Сисимифра, который гарантирует отмену человеческих жертвоприношений на будущее среди всеобщего ликования. Таким образом Феаген и Хариклея, в конце концов, после всех испытаний и опасностей, становятся мужем и женой. Хариклея увенчана митрой священнослужения матерью, а Феаген - тестем. Требуемые жертвоприношения и приготовления для брачных мистических обрядов.
Этот роман был написан Гелиодором, сыном Феодосия, финикийцем из Емесы. Он говорит, что впоследствии был епископом.

Cod. 74. Фемистий, Политические Речи. Лесбонакх, Выступления

Прочитал тридцать шесть политических речей Фемистия[1]. Некоторые адресованы императору Констанцию, другие Валенту, младшему Валентиниану, и Феодосию, и содержат восхваления и панегирики этих императоров. Стиль ясный, без излишеств, но несколько витиеватый. Язык официозный[2], с тенденцией к торжественности. Фемистий процветал в царствование Валента, как это видно из его работ. Он был еще молодым человеком во время Констанция, при котором он был избран членом сената, как видно из письма, адресованного самим императором в этот орган от имени Фемистия. Его отца, также философа, звали Евгений. Мы видели его комментарии на все труды Аристотеля, и краткие и полезные пересказы «Аналитики», «Души» и «Физики», и подобных работ. Он также кое–что сделал для интерпретации Платона, и по сути был любитель и прилежный ученик философии.
Также прочитал шестнадцать речей Лесбонакса[3]. Этот Лесбонакс…

[1] По прозвищу Евфрат («Краснобай»), неоплатоник и софист (ок. 317-390), родился в Пафлогонии, затем житель Константинополя, где поступил на государственную службу, в конце концов стал префектом города. Одна из его особых обязанностей — поставлять императорам, шести при которых он жил, официальные приветственные речи. В дополнение к речам здесь указанным, он был плодовитым писателем на философские темы. Будучи достаточно молодым человеком, он приобрел репутацию комментатора Аристотеля. Он дружил с известными литераторами, ораторами и философами, как с христианами, а равно и с язычниками. Григорий Богослов называл его «царем доводов». Из тридцати шести речей, упомянутых Фотием, мы имеем тридцать четыре (одна из них в латинском переводе), и некоторые из его работ по Аристотелю.
[2] «Державнобумажный».
[3] Возможно Лесбонакс из Митилены, автор трех сохранившихся декламации. Неясно когда он жил, вероятно, в первом веке нашей эры.

Cod. 75 Иоанн Филопон. О Троице против Иоанна Схоластика

Читано небольшое сочинение Иоанна Филопона против богодухновенного учения о Святой и Единосущной Троице, которое было озвучено как огласительное слово святым Иоанном Схоластиком, архиепископом Константинопольским при его первом наречении во времена правления василевса Иустина.
Слог автора вполне ожидаемо ясный, но лишенный энергии и благородства. Его аргументы не только кощунственны, но мало обоснованы, а посему слабы. Он показывает себя не способным придать даже подобие истины своим ложным положениям, обращенным против истинной веры. Изобретательно повествуя о «природе», «сущности», «божестве», о Боге Сотворившем (θεούς πλασάμενος), он показывает себя наглым болтуном (а так оно и есть) и изливает поток богохульств против христианской веры, вращаясь вокруг вопросов наподобие «а сколько же может быть в одном?» Таким образом, будучи упорным в своей гениальном суесловии или, вернее, в своем ребяческом желании всё испытать, он дерзко может похвалиться тем, что не нуждается в тайноводстве (мистагогии) нашей Церкви. Это касается не только этих конкретных аргументов, где он кажется слабым и глупым, но и во всех других работах, им написанных, за исключением тех, в которых он заимствовал у других при этом ложно претендуя на оригинальность.
Он далек от тех авторов, которые знают, как отличить истинное от ложного, и способны достичь тонкости мысли. Что касается сочинений, ложно выдаваемых им за его собственные, как правило, они сохранили характер своих авторов, за исключением того, что в некоторых случаях его порочный стиль и витиеватость уничтожили благородную весомость первоначальных авторов.
[Эти сочинения] похожи на искусственно скрещенные породы, которые, естественно, могут быть отлично сложенными, благодаря уходу, с которым они выращиваются, но со временем в них выявляются признаки не подлинности и вырождения.
В этом сочинении он приводит цитаты из святых отцов, таких как Григорий Богослов, Василий Великий, Афанасия, поборника за веру, а также святого Кирилла, но они ни в коей мере не могут помочь ему в его нечестивых замыслах.

Cod. 76. Иосиф Флавий, Иудейские древности

Прочитал "Иудейские древности" Флавия Иосифа [1] в двадцати книгах. Он начинает с Моисеевой космогонии, и, хотя его отчет согласен в основном с общепринятым, он иногда отличается. Труд заканчивается войной между евреями и римлянами, в то время, когда царем Иудейским был Агриппа [2], сын великого Агриппы, [3] который лишил Иисуса, сына Гамалиила, первосвященства и даровал его Маттиасу, сыну Феофила. Антиох [4] и его стратег Лисий были первыми, кто ввел смелое новаторство по отношению к владению первосвященством. Они сняли Онию, именуемого Менелай, с этой должности, предали его смерти, и лишили его сына права наследования, назначив на его место Алкима, прозванного Иаким, из колена Аарона, но принадлежащего другой семье. До этого по закону со времен Аарона, первосвященник должен был занимать должность в течение жизни, а сын должен наследовать отцу. Но когда умер Алким, будучи первосвященником в течение трех лет, должность пустовала в течение семи лет. После Маттиаса и его сыновей, семье Асмонеев было поручено руководство еврейским народом, и пойдя войной на македонян, Ионатан был назначен первосвященником. Ибо к этой семье также принадлежал Иуда, которого называли Аристобулом, который первым возложил диадему на голову, тем самым, совмещая должности первосвященника и царя. Через год он умер, и оставил своего брата Александра преемником на царствовании и в первосвященстве, который сохранял эти достоинства в течение двадцати семи лет. От этого времени царствование в сочетании с первосвященством оставались в семье Асмонеев до времени Гиркана, которого Помпей, после завоевания Иерусалима, лишил царства, но позволил ему занимать должность первосвященника. Через тридцать три года он был взят в плен парфянскими полководцами Барзафарном и Пакором, которые назначили царем Антигона, племянника Аристобула. После царствования Антигона в течение трех лет и трех месяцев, римский полководец Созий и Ирод Первый, сын Антипатра, священник Аскалона, и Кипр Арабский, свергли его, и забрали его в Антиохию, где он был приговорен к смерти Антонием. Это был конец династии Асмонеев, и Ирод был царем евреев с согласия римлян. Он даровал первосвященство кому попало без различия, подавая пример для подражания своим преемникам. Как было сказано выше, автор в своих двадцати книгах, начиная от сотворения мира доходит до начала последней войны между евреями и римлянами, до времени, когда Агриппа, сын Агриппы, римлянами был назначен царем евреев и Гессий Флор [5] сменил Альбина, наместника Иудеи. Евреи, не выдержав нечестия и жестокости Флора, восстали, решив, что лучше умирать сразу и свободным, чем постепенно и в рабстве. На второй год наместничества Флора, на двенадцатом году правления Нерона, была та война, на которой заканчивается история Иосифа. О его стиле мы уже говорили.
Иосиф был по рождению еврей и священник, принадлежащий к семье со стороны отца происходящей от длинного ряда священников. Со стороны матери он был царской крови, ибо потомки Асмонея, от которого происходила ее семья, в течение длительного времени удерживали и первосвященство и звание царя. Его отца звали Матфий (Matthias). Он родился в первый год правления императора Гая [6], и с детства был прилежным учеником. В шестнадцать он начал уделять внимание трем сектам евреев, и добросовестно исследовал их, с тем чтобы опробовав их все, что он мог бы выбрать лучшее. Это секты фарисеев, саддукеев и ессеев. Пройдя через них, он удалился в пустыню, прожив там в течение трех лет с человеком [7], который вел одинокую и аскетической жизнь. Одежду этот человек делал из листвы деревьев, его пища состояла из обычных трав и фруктов, и он часто купался как и ночью, так и днем, чтобы держать себя непорочным. Когда ему было девятнадцать лет, Иосиф вернулся в город и присоединился к секте фарисеев, которая как говорят, напоминает секту стоиков среди греков. На тридцатом году он был послан народом Иерусалима исследовать состояние дел в Галилее, где было большое смятение и положение были очень неустроенным. Затем он был назначен главнокомандующий Галилеи и показал себя умелым администратором. Он успешно избегал заговоров разного рода, устроенных против него политическими соперниками, и показывая дух умеренности в борьбе со своими врагами, часто привлекал их на свою сторону. Взявшись за оружие против римлян против своей воли, после храброго сопротивления Иотапаты, он был взят в плен Веспасианом, который обращался с ним любезно в то время, и в еще большей степени после того, как он стал императором. Не только Веспасиан, но его сыновья и наследники, Тит и Домициан, питали к нему высокое уважение; ему было даровано римское гражданство и он стал очень богат. Он закончил свою историю на пятьдесят шестом году жизни, в тринадцатый год царствования Домициана.

Cod. 77. Евнапий. Хроника

Читано Эвнапиево продолжение Дексипповой хронологической истории, нового издания, в четырнадцати книгах. Он начинает историю с царствования Клавдия, где оканчивает свою Дексипп. История его заключается царствованием Онория и Аркадия, сыновей Феодосиевых, и той эпохой, когда Арсакий, по удалении Иоанна Златоуста, возведен на патриарший престол, а супруга Аркадия, быв беременна, умерла от родов. Эвнапий был уроженец Сард, города лидийского. Нечестивый по вере, ибо он чтил эллинских богов, он всякими средствами и беспощадно порицает и уничижает тех царей, которые украсили престол благочестием, в особенности же великого Константина; напротив того, он возвышает нечестивых, а более других - Юлиана-отступника; история Эвнапия составлена в его хвалу. Слог его хорош, если выключить слова: λεκτρυονδες, λαφωδέστερον, συωδίστερον, а также ερακδεις, κορακωδεις, πιθηκώδέις, ποταμδες δάκρυον и подобные (петушье, оленье, свиное свойство; ястребообразный, воронообразный, обезьянообразный, рекообразная слеза). Этими словами он портит благородство слога; он чрезмерно употребляет тропы, что противно правилам исторического слога. Сила и приятность его слога устраняют неприятность этого впечатления. Историческое изложение его ясно; периоды его соразмерны и полны приличия. Только по временам слог его более судебный, нежели исторический. В словосочинение вводит он немало новизны, но он делает это не без приятности и не вредит своим периодам.
Он написал об одном и том же предмете два сочинения. В первом он изрекает хулу на чистую веру христианскую, превозносит эллинское суеверие и порицает благочестивых царей; во втором, которое он называет новым изданием, он отчасти отсекает свои нападения на благочестие и сокращает остальную часть труда; но и в этом труде обнаруживается его неистовство. Мы читали и то и другое издание в древних книгах; каждое из них помещено в особой тетради. В новом издании многие места изложены неясно вследствие сделанных отсечений, хотя автор любит ясность. Не знаю, как это случилось, но во втором издании отделенные части нехорошо соединены между собою, а от этого мысли становятся непонятны для читателя.

Cod. 78. Малх. История Византии

Читано сочинение Малха, софиста, под заглавием Византийские события (Βυζαντιακ), в семи книгах. Сочинитель начинает с того времени, как император Леонт (Лев) был тяжко болен на семнадцатом году своего царствования; описывает провозглашение Зинона, удаление его от престола, восшествие на престол Василиска, свержение его, возвращение Зинона в столицу, убиение Василиска от меча. По беззаконному приговору этой казни подверглись и жена его, и дети. Армат, восстановивший Зинона, получил в награду смерть от руки Онульфа. В книге Малха описано возмущение Февдериха, сына Триариева [1], и союз с Февдерихом, сыном Валамировым [2], война с первым и новое возмущение его против Зинона; мятеж Маркиана и до этого козни Вирины, тещи его; пожизненное заточение ее за эти козни; прежние козни Вирины против Илла; занятие изменой Эпидамна Февдерихом, сыном Валамира. Потом он обращается к Риму и оканчивает седьмую книгу смертью Непота, который, лишив царства Гликерия, постриг его и, из царя сделав архиереем, сам овладел верховной властью. Однако Непот был умерщвлен кознями Гликерия. Эти семь книг "Истории" Малха доказывают, что он писал и другие, предшествующие им, как видно и по началу первой из семи книг. Конец же седьмой свидетельствует, что Малх продолжал бы свои сочинения, если бы жизнь его продлилась. Этот писатель родом из Филадельфии. Историческое изложение его превосходно. Слог его чист, непринужден, ясен [3], цветущ; выражения употребляет он звучные и важные. Он не презирает новых слов, в которых есть выразительность, звучность и величие как то [4]... и тому подобные, вообще это образец исторического сочинения. Он был званием софист; отличился в риторике. По вере он не был вне христианского общества.

Cod. 79. Кандид. История

Читаны три книги "Истории" Кандида. Он начинает ее с восшествия на престол Леонта, который был родом из Дакии, что в Иллирии, начальствовал над отрядом войск и правил Силимврией (457 г.) [1]. Он достигнул царства стараниями Ардавурия, родом алана, но с молодых лет служил (при римском войске). Ардавурий имел от трех браков трех сыновей: Ардавурия, Патрикия и Эрменариха - и двух дочерей. Как уже сказано, Кандид начинает "Историю" с восшествия на престол Леонта и оканчивает ее возведением на престол Анастасия. Как сам говорит, он был родом из Исаврии Трахеи (или гористой). Он был званием письмоводитель [2] при тех, которые имели власть между исаврами. Исповеданием он был христианин православный, ибо он превозносит похвалами четвертый Собор и справедливо осуждает противников его. Слог Кандида не идет к истории. Он употребляет поэтические выражения некстати и с юношеской смелостью; то словосложение его жестко и тяжело звучит, как в дифирамвах; то опять впадает он в слабость и небрежность. В словосочинении он вводит новые обороты не для изящества и гладкости слова, как делают другие, но чтоб казаться трудным и не заботящимся о приятности. Однако он иногда становится лучше самого себя, составляя "Историю", смешанную из самых несходных между собой материалов. Он силится доказать, что Исаврия получила свое имя от Исава.
В первой книге повествует он о могуществе Аспара и его сыновей, о возведении на престол Аспаром Леонта [3], о случившемся в городе пожаре (461 или 465) [4] и о том, что Аспаром в этом случае сделано было для пользы общей. Он рассказывает о несогласии царя и Аспара касательно Татиана [5] и Вивиана [6] и о том, что они говорили друг другу. Вследствие сего несогласия царь привязал к себе исаврский народ через посредство Тарасикодиссы Русумвладеота [7], которого он переименовал в Зинона и выдал за него свою дочь, после того как Зинон овдовел; Ардавурий, быв в несогласии с царем, сам вздумал привязать к себе исавров [8]. Мартин, приятель Авдавурия, объявил Тарасикодиссе о кознях Ардавурия против царя; оттого между царем и Ардавурием усилились подозрения, и царь Леонт приказал убить Аспара и сыновей его, Ардавурия и Патрикия-кесаря. Но кесарь, против всякого чаяния, оправился от ран и спасся, и третий сын Аспара, Арменерих, избегнул также смерти, потому что в то время не находился при отце [9]. Царь Леонт, женив Тарасикодиссу на дочери своей Ариадне, переименовал его Зиноном и назначил полководцем востока. Кандид описывает счастье и бедствие Василиска в Африке. Он говорит, что царь Леонт употребил все средства, чтобы объявить царем Зинона, зятя своего, но не мог этого достигнуть, потому что подданные его на то не соглашались; однако до кончины своей он провозгласил царем внука своего, рожденного от брака Зинона с Ариадной. По смерти Леонта внук его, Леонт, венчал царем отца своего, Зинона, с согласия Сената. - Следует подробное изложение родословия исавров; Кандид доказывает долго и с большими трудами, что они потомки Исава. - Он пишет притом, что Зинон, обманутый Вириной, убежал из столицы и оставил царство вместе с супругой и матерью. Вирина, надеясь сочетаться браком с магистром Патрикием и возвести его на престол, употребила хитрость и заставила бежать зятя своего; но и сама была обманута в своих надеждах, ибо сановники провозгласили царем брата ее Василиска. Описывает ужасное побиение исавров в Константинополе. - После римского императора Непота Орест возвел на престол сына своего Августула. Таково содержание первой книги.
Вторая книга гласит, что Патрикий, магистр, любовник Вирины, погиб вследствие гнева Василиска. Вирина, враждуя за то против своего брата, деньгами помогла Зинону снова получить царство и терпела от брата крайнее притеснение. Когда бы Армат не увел ее из храма, то она была бы предана смерти. Армат достиг великой власти, быв любовником супруги Василиска [10]. Когда впоследствии Василиск поручил Армату вести войну против Зинона, то он при посредстве Иллуса перешел к Зинону и был при нем в такой силе, что он увидел сына своего Василиска возведенным в достоинство кесаря; но впоследствии он был изрублен в куски, а сын его Василиск из кесаря причислен к чтецам во Влахернах. Еще до того Василиск провозгласил сына своего Марка сперва кесарем, потом царем. Иллус, примирившись с Зиноном, старался о возвращении ему царства. Уступая возникшему мятежу, Василиск искал убежища в церкви вместе с супругой Зинонидой и детьми. Он был выведен оттуда обманами Армата, заточен в Каппадокию и потом умерщвлен со всем семейством. Нечестивый Петр смущал церковь на востоке. Царь Зинон отправил Каландиона в Антиохию на архиерейский престол. Имея нужду в деньгах, он потребовал их и получил от Каландиона. Многие злоумышляли против Зинона, были изобличены и наказаны, Иллус оказал многие услуги Римской державе храбростью на поле брани, справедливыми и похвальными поступками в городе. - По смерти римского императора Непота и изгнании воцарившегося после него Августула, Одоакр завладел Италией и самым Римом. Против него возмутились западные галлы; и Одоакр, и галлы отправили посольство к Зинону. Сей император принял сторону Одоакра. Некоторый алан хотел убить Иллуса; поразив его, он объявил, что Эпиникий, домашний человек Вирины, побудил его к убиению Иллуса. Эпиникий был выдан Иллусу, и когда ему были обещаны забвение преступления и награда, то он объявил злоумышления Вирины против Иллуса. Зинон выдал Вирину Иллусу, который послал ее в один замок в Киликии и содержал под присмотром. Иллус, подружившись с нечестивым Пампрепием через Марка, все расстроил. Зинон вел междоусобную войну, которую начали Маркиан и Прокопий, сыновья царствовавшего в Риме Анфемия. Зинон одержал над ними верх через Иллуса. Маркиан, старший из них, был рукоположен; Прокопий убежал во Фракию к Феодориху. Маркиан, сосланный в Каппадокию, бежал оттуда и произвел беспокойства в Галатии, где Анкира, но был пойман и переведен в Исаврию. Между царем и Иллусом возникла и усилилась вражда. Это содержание второй книги.
Третья книга содержит, между прочим, и то, каким образом Иллус явно возмутился против Зинона и провозгласил царем Леонтия с Вириной. Они не имели успеха, были осаждены, пойманы и обезглавлены. "История" продолжается до кончины Зинона.
У Суиды читается следующее в слове χειρίζω.
Историограф Кандид пишет, что Леонт Макелл издержал несчетное количество денег в приготовлениях против вандилов. По объявлению тех, которые управляли этими деньгами, ипархами доставлено было сорок семь тысяч золота; комитом казначейства - семнадцать тысяч литр серебра, употреблено семьсот тысяч литр, полученных из описанных в казну имений казненных знатных и от царя Анфемия.

Cod. 80. Олимпиодор из Фив. История

1) Читаны двадцать две исторические книги Олимпиодора. Он начинает свою историю с седьмого консульства царя римского Онория и со второго консульства Феодосия и доводит ее до возведения на престол римский Валентиниана, сына Плакидии и Константия (407-425 гг. по Р. X., Инд. 5-8, 13 г. Гонория, 18 Феодос. Млад.). Олимпиодор - уроженец египетского города Фив. По собственному признанию, он был поэт; верою - эллин [1]. Слог его ясен, но слаб и вял, доходит до самого обыденного просторечия, так что сочинение его не заслуживает названия "Истории". Олимпиодор, может быть, знал это сам и потому говорит, что он не "Историю" сочинял, но собирал материалы для истории; ему самому характер его слога казался необработанным и нескладным. В нем нет ни одной из красот (известных) форм речи, что иногда он близок к простоте - вот все, что можно утверждать; однако же он удаляется и от нее, низостью и пошлостью совершенно впадая в площадность. Назвав свое сочинение историческим материалом, он, однако же, разделяет его на книги, силится скрасить предисловиями. Он посвящает его царю Феодосию, племяннику Онория и Плакидии, и сыну Аркадия.
2) Сочинитель пишет о том, какой силы достиг Стелихон, который самим Феодосием Великим сделан был попечителем над сыновьями его Аркадием и Онорием (395 г. по Р. X., 8 Инд., 1 г. Гонория). Он был женат на Серене, с которой обручил его Феодосий же [2]. Впоследствии Стелихон, женив царя Онория на дочери своей Фермантии, сделал его своим зятем. Это еще более возвысило его. Он вел успешно войну за римлян со многими народами. По бесчеловечным и злодейским проискам Олимпия, которого сам познакомил с царем, получил он смерть от меча [3].
3) Аларих, начальник готфов, был вызван Стелихоном для сохранения Онорию Иллирики (область сия была уделена ему отцом его Феодосием [4]). Мстя за убиение Стелихона и за то, что не получил обещанного ему, Аларих осадил и взял Рим. Он вывез оттуда несчетное множество денег и взял в плен Онориеву сестру Плакидию, которая имела пребывание в Риме [5]. До взятия сего города Аларих провозгласил в цари одного из знатных римлян, по имени Аттала, который тогда имел звание эпарха. Аларих поступил таким образом как по вышесказанным причинам, так и потому, что римляне приняли в союз Сара, который был с ним во вражде. Аларих после того сделался непримиримым врагом римлян. Сар также был готф, начальник небольшой шайки; у него было от двух- до трехсот человек, но он был настоящий герой и в сражениях непобедим.
4) Во время осады Рима жители ели друг друга [6] (408 г. по Р. X., 6 Инд., 14 Гонория).
5) Аларих еще при жизни Стелихона получил сорок кентинариев в награду за свои военные труды [7].
6) По смерти Стелихона была задушена его жена Серена, которую почитали виновницей нашествия на Рим Алариха. Между смертью Стелихона и убиением Серены был умерщвлен и сын их Эвхерий.
7) Слово "вукелларий" было в употреблении во время Онория не только у римских воинов, но и у некоторых готфов [8], равно как и имя "фидераты", под которым разумели пеструю и смешанную толпу [9].
8) Олимпий, кознями которого погиб Стелихон, был сделан магистром оффикий, потом отрешен от этого звания и опять возведен в него. Он был наконец низложен и повелением Константия, который женился на Плакидии, по отрезании ушей, палками забит до смерти. Суд (Божий) не оставил злодея не наказанным до конца.
9). Главные готфы, бывшие с Родогайсом, назывались оптиматами [10]; число их простиралось до двенадцати тысяч человек. Стелихон победил их и принял к себе Родогайса [11] (406 л. по Р. X., 4 Инд., 12 Гонория).
После Алариха, умершего от болезни, преемником его власти был шурин его Адаульф.
Олимпиодор говорит, что сухой хлеб называется "вукеллат" [12]; он смеется над так называемыми вукеллариями, что отсюда получили они свое имя.
Константин, похитив верховную власть, отправил посольство к Онорию. Он оправдывался тем, что принял власть против воли своей, вынужденный к тому воинами. Он просил прощения и принятия его в соправители. Царь, по причине настоящих трудных обстоятельств, с этих пор принял его в участники верховной власти. Сей Константин был провозглашен императором в Вреттаниях и возведен в эту власть возмутившимися там воинами. Еще до седьмого консульства Онориева бывшее во Вреттаниях воинство взбунтовалось и возвело в императорское достоинство некоего Марка, которого оно потом умертвило и на место его возвело Гратиана (407 по Р. X., Инд. 5, 12 Гонория). Но по прошествии четырех месяцев, соскучив и им, и его убило. Затем провозглашен императором Константин. Он назначил полководцами Юстина и Неовигаста [13], оставил Вреттании, переехал с войском в Вононию, первый приморский город, лежащий на границах Галлий [14]. Пробыв здесь несколько времени, он присоединил к своему войску галльского и акитанского солдата [15], занял все части Галатии [16] до Альп, лежащих между Галатией и Италией. У него было двое сыновей: Констант и Юлиан; первого назначил он кесарем, а второго несколько дней спустя - новелиссимом [17].
13) Аттал, вступив на престол, предпринял поход в Равенну против Онория (409 по Р. X., Инд. 7, 15 Гонория). Царь послал к нему, как царю, Иовиана, эпарха и патрикия, и Валента, полководца обеих сил [18], Потамия, квестора, и Юлиана, примикирия нотариев [19]. Они объявили Атталу, что посланы Онорием с предложением управлять государством вместе. Аттал отвергнул предложение и сказал, что позволит Онорию жить спокойно и безопасно на каком-нибудь острове или в другом месте, какое изберет сам Онорий. Иовиан согласился на то с удовольствием и предлагал притом исказить Онория. Но Аттал выговорил за то Иовиану, сказав, что нет обычая искажать царя, добровольно слагающего с себя власть. Иовиан много раз был употребляем в посольствах, но ничего не произвел и наконец остался у Аттала, получив достоинство патрикия Атталова. В Равенне вся власть перешла к препоситу [20] Евсевию. Впоследствии наветами Алловиха и по приговору судебному был он забит палками на глазах царя. Прошло много времени, и Аттал, который не повиновался Алариху, был лишен царского достоинства происками Иовиана, изменившего Онорию во время посольства, и оставался частным человеком при Аларихе. После некоторого времени он опять воцарился и опять был низложен. Наконец по прибытии в Равенну был он сослан в заточение, после того как были у него отсечены пальцы правой руки [21].
14) Аллових вскоре получил возмездие за поступок его с препоситом Евсевием. По повелению царя он убит на его глазах. Похититель власти Константин, который спешил в Равенну для примирения с Онорием, получив известие о смерти Алловиха, испугавшись, возвратился.
15) Ригий есть главный город Вреттии [22]. Аларих хотел переправиться оттуда в Сицилию, но был удержан, потому что его переправе, говорит наш историк, препятствовал стоящий тут кумир, посвященный древним богам для избавления, как баснословит он, Сицилии от огня Этны и для препятствования варварам переправляться туда морем. У одной ноги кумира был неугасимый огонь, у другой - текущая вода. По низвержении его Сицилия претерпела великий вред как от огня Этны, так и от нашествия варваров. Этот кумир был низвержен Асклипием, управлявшим в Сицилии имуществом Константия и Плакидии [23].
16) Тиран Константин и сын его Констант, сперва возведенный в достоинство кесаря, потом провозглашенный императором, были побеждены и предались бегству. Полководец Геронтий, заключив охотно мир с варварами, провозгласил императором сына своего Максима, бывшего в звании доместиков; потом он преследовал Константа и устроил так, что он был умерщвлен, и за Константином, отцом его, гнался он по пятам. Между тем как это происходило, Онорий отправил против Константина Ульфилу и Константия. Они дошли до Арилата [24], где находился Константин вместе с сыном Юлианом, и осадили сей город. Константин, после того как была дана ему клятва, что он останется невредим, убежав в молитвенный дом, рукоположен в пресвитеры [25]. Городские ворота были отворены осаждавшим, Константин отправлен к Онорию вместе с сыном. Но Онорий, который не забыл, что Константин убил его племянников, велел, вопреки данной клятве, умертвить Константина и Юлиана в тридцати милях от Равенны. Геронтий бежал от Ульфилы и Константия, которые приближались. Так как он управлял войском сурово, то и подвергся их злоумышлениям: они подожгли его дом. Геронтий твердо бился с возмутившимися против него, при содействии одного алана, бывшего в числе его служителей. Наконец он убил алана и свою жену, как они того желали, а над ними заколол и самого себя. Сын его Максим, узнав о смерти его, убежал к союзным варварам.
17) Стараниями алана Гоара и Гинтиария, князя вургунтионов [26], Иовин достиг верховной власти в Мундиаке [27], городе Второй Германии [28] (412 от Р. X., 10 Инд., 19 Гонория). По совету Аттала Адаульф отправился к нему вместе с толпой своих. Присутствие Адаульфа было неприятно Иовину, который обиняками жаловался Атталу за данный Адаульфу совет. Сар хотел также присоединиться к Иовину, но Адаульф, узнав об этом, выступил с десятитысячным войском навстречу к Сару, который имел при себе восемнадцать или двадцать человек. Сар оказал подвиги героические и достойные удивления. Неприятели с трудом поймали его живого, закидав грубыми одеждами [29]. Потом умертвили его. Сар отпал от Онория за то, что, когда был убит Веллерид, его доместик, царь не обратил никакого внимания на это убийство, да и следствия об этом никакого не сделано.
18) Историк пишет о Донате и об уннах и об отличном искусстве их начальников в стрелянии из лука. Олимпиодор был у них и у Доната с посольством. Он описывает в трагических выражениях странствие свое по морю и претерпенные на нем опасности. Он говорит, что Донат, обманутый данной ему клятвой, был злодейски умерщвлен. Харатон, первый из начальников, воспламенился гневом за сие убийство, но был смягчен царскими подарками и успокоился. Вот содержание первого десятисловия его "Истории".
19) Второе начинается следующим: Иовин провозгласил царем своего брата Севастиана вопреки мнению Адаульфа; от этого возникла вражда между ним и Адаульфом. Адаульф посылает к Онорию поверенных, обещая предать ему головы тиранов и хранить мир (413 по Р. X., 11 Индик., 19 Гонория). По возвращении поверенных, с данной им клятвой отправлена была к царю голова Севастиана. Иовин, быв осажден Адаульфом, сдался ему и также отослан к царю. Дардан, эпарх, убил его своей рукой. Обе головы выставлены вне Карфагена на том месте, где были отрублены прежде головы Константина и Юлиана, также Максима и Евгения, которые при Феодосии Великом захватили верховную власть и кончили таким образом жизнь свою [30].
20) У Адаульфа требовали Плакидии. На этом настаивал особенно Константий, который впоследствии сочетался с ней браком. Но как данные Адаульфу обещания, особенно в отношении присылки к нему пшеницы, не были исполняемы, то и Адаульф не возвращал Плакидии и уже замышлял о прекращении мира и о начатии войны.
21) Когда у Адаульфа требовали Плакидии, то он взаимно требовал обещанной ему пшеницы (413 г. по Р. X., 10 Инд., 19 Гонория). Онорий и Константий не были в состоянии исполнить обещание, однако не менее того говорили, что они доставят пшеницу, как скоро получат Плакидию. Адаульф давал им тот же ответ. По прибытии к Массалии [31], он надеялся взять сей город обманом. Здесь он был ранен стрелой, пущенной знаменитым Вонифатием. Адаульф едва избегнул смерти. Он отступил к своим шатрам, оставив город исполненным веселья и прославляющим Вонифатия.
22) Адаульф хотел вступить в супружество с Плакидией. Когда Константий требовал ее, то Адаульф делал самые тягостные предложения, для того чтобы в случае неудовлетворения иметь благовидный предлог удерживать у себя Плакидию.
23) Константий, бывший уже давно дисигнатом [32], сделан консулом в Равенне (414 г. по Р. X., Инд. 12, Гонория 20). Товарищем его в Константинополе был Констант. Для необходимых при консульском звании расходов найдено потребное и достаточное количество золота в имении Ираклиана, который был убит за искание тирании. Однако не нашли столько, сколько надеялись: не нашли и двадцати кентинариев. Недвижимое его имение простиралось всего до двух тысяч литр. Все это состояние получил Константий, испросив его зараз у Онория. Сей Константий был на выездах мрачен и суров; глаза его были большие, шея высокая, голова широкая. Сидя на коне, он совершенно прилегал к его шее и в таком положении бросал туда и сюда косые взгляды, он осуществлял собой для всякого пословицу: "Вид, достойный тирана" [33]. Но за обедом и на пирах он был вежлив и приятен и часто вступал в споры с мимами [34], игравшими перед столом.
24) Старанием Адаульфа и увещаниями Кандидиана бракосочетание Адаульфа с Плакидией совершено в январе месяце в Нарвоне [35], в доме Ингения, одного из первых жителей этого города (414 г. по Р. X., 12 Инд. 20 Гонория). В чертоге, убранном в римском вкусе, с царским великолепием, сидела Плакидия на первом месте. Адаульф сидел вместе с нею, в плаще и остальной римской одежде. Сверх других брачных даров, Адаульф подарил Плакидии пятьдесят красивых юношей в шелковых одеждах [36]. Каждый из них держал в руках по два больших подноса. Одни из подносов наполнены были золотом, другие - драгоценными или, лучше сказать, бесценными камнями, награбленными в Риме готфами во время взятия ими этого города. Потом пропеты были эпиталамии [37]. Аттал пел их первый, за ним - Рустикий и Фивадий. Брак совершился среди игр и веселья варваров и бывших с ними римлян.
25) После того как Рим, взятый готфами, возвратился в прежнее состояние, Альвин, эпарх сего города, писал к царю, что раздаваемая народу порция недостаточна, потому что число жителей умножилось. Он доносил, что в один день родилось четырнадцать тысяч детей [38].
26) Когда от Плакидии родился у Адаульфа сын, которого он назвал Феодосием, то он еще более оказывал дружбы римлянам; но так как Константий вместе с приверженцами своими противился миру, то расположение Адаульфа и Плакидии к римлянам не принесло плодов. По смерти дитяти Адаульф и Плакидия сильно о нем скорбели (415 г. по Р. X. Инд. 13. Гонория 20). Они положили тело в серебряный гроб и похоронили в одном храме, перед Варкеллоном. Затем убит и Адаульф, когда, по своему обыкновению, находился в конюшне для осмотра собственных лошадей. Убийство совершил один из домашних готфов его, по имени Дувий, найдя удобное время к удовлетворению старой вражды, ибо прежний господин его, начальник части готфского народа, был умерщвлен Адаульфом. После того Адаульф принял в свой дом Дувия, который, мстя за первого господина, умертвил второго. Адаульф, умирая, велел своим возвратить Плакидию брату ее и если можно приобрести себе дружбу римлян. Преемником Адаульфа был Сингерих, брат Сара; он достиг этого более происками и насилием, нежели по праву наследства и по закону. Он убил детей, рожденных от первой жены Адаульфа, вырвав их насильно из объятий епископа Сигисара, а царицу Плакидию в поругание Адаульфу заставил идти пешком перед своей лошадью вместе с другими пленниками. Это шествие продолжалось от города до двенадцатого столба [39]. Сингерих царствовал семь дней и был убит. Повелителем готфов избран Валия.
27) Историк уверяет, что он слыхал от одного из знатных, по имени Валерий, известие о серебряных кумирах, посвященных богам для удержания варваров от нашествия. Во дни царя Константия, говорит он, когда Фракией управлял Валерий, ему было донесено о найденном кладе. Валерий, пришед к указанному месту, узнал от тамошних жителей, что это место священное и что тут же посвящены были богам кумиры по древнему обряду. Он донес о том царю и получил от него повеление забрать то, о чем доносил. Когда место было разрыто, то найдены три кумира, сделанные из цельного серебра. Они лежали по варварскому обычаю, с выдавшимися локтями, были одеты в варварскую пеструю одежду, имели головы косматые и были обращены к северу, то есть к стороне варваров. Недолго после взятия этих кумиров, спустя лишь несколько дней, первые готфы пробежали всю Фракию, а вскоре надлежало и уннам и сарматам напасть на Иллирику и на самую Фракию, ибо обряды посвящения совершены были между Фракией и Иллирикой. По-видимому, это число три было заговором или заклятьем против всякого варварского народа [40].
28) Историк, описывая свое плавание, говорит, что сильно страдал и бедствовал на море. Он пристал к Афинам и стараниями и усердием своим произвел то, что Леонтий, против воли своей, посажен на кафедру софистики [41]. Он говорит, что в Афинах никому, а особенно иностранцу, не было позволено носить тривон [42], если только это не было предоставлено ему мнением софистов и если совершаемые по законам софистическим обряды не утверждали за ним этого права. Обряды состояли в следующем: во-первых, приводимы были в общественную баню новоприезжие, и малые, и большие. Между ними были и такие, которые по своим летам были уже способны к ношению тривона. Этих последних приводящие их схоластики ставили на середину; одни забегали спереди и не давали им идти вперед, другие толкали и настаивали. Препятствующие кричали: "Ста, ста, у луи" (т. е. "стой, стой, не вымоешься"), а толкающие будто бы одерживали в этой борьбе победу в честь приводимого схоластика. После долгого спора, происходящего при упомянутых нами обычных словах, приезжего водили в баню, где он мылся, потом одевался и получал позволение носить тривон. Он выходил из бани в тривоне, всеми сопровождаемый, с отличным почетом и церемониалом [43]. Он назначал значительные суммы денег начальникам училища, называемым акромитами [44].
29) Вандалы называют готфов трулами, потому что они, терпя некогда голод, покупали у вандалов трулу пшеницы за один золотой. Трула не содержит в себе и третьей доли ксеста [45].
30) При нашествии вандалов на Испанию римляне искали убежища в укрепленных городах. Здесь они терпели такой голод, что были принуждены друг друга есть. Женщина, у которой было четверо детей, съела всех их, при съедении каждого из них оправдывая себя тем, что должна была кормить и сохранять остальных. По съедении всех она была народом побита каменьями.
31) Эвплутий, магистриан [46], послан был к князю (королю) готфов Валии для заключения мира и для получения Плакидии. Валия принял охотно предложение Эвплутия, и по отсылке к нему шестисот тысяч (мер) пшеницы [47] Плакидия была выдана Эвплутию и отпущена к брату своему Онорию.
32) В Афинах возник вопрос о склейке книг: желали знать меру клея. Вопрос разрешен Филтатием, другом историка, человеком, весьма сведущим в словесности. Отличившись таким образом, Филтатий почтен от граждан кумиром [48].
33) Сочинитель говорит много странного об Оасисе и благорастворенности воздуха в том краю. Не только не бывает там людей, страждущих падучей болезнью, но и приезжающие туда с этой болезнью освобождаются от нее по причине чистого воздуха. Он говорит об известных больших песках, о колодцах, вырываемых до глубины двухсот, трехсот, а иногда и до пятисот локтей и бьющих струю, которая разливается из самого устья колодца [49]. Земледельцы, принявшие участие в этом деле, черпают оттуда воду по очереди и орошают свои поля. На деревьях всегда плоды; пшеница здесь лучше всякой другой и белее снега; иногда ячмень сеется по два раза в год; просо всегда по три. Земледельцы орошают поля свои летом через три дня, зимой через шесть дней; оттого у них происходит хороший урожай. Небо никогда не бывает здесь облачным. Олимпиодор говорит о делаемых тут часах [50]. Оасис в древности был островом, но превратился в материк; этот-то Оасис называет Иродот островом блаженных [51]; Иродор, написавший историю Орфея и Мусея, называет его Феакидой [52]. Что Оасис был островом - это доказывает он, во-первых, тем, что к камням горного кряжа, направляющегося из Фиваиды к Оасису, прикреплены морские черепки и устрицы; во-вторых, тем, что тут в великом множестве рассыпаны пески и наполняют три Оасиса. Он также говорит, что есть три Оасиса, из них два больших, один внешний, другой внутренний. Они лежат один против другого. Пространство, отделяющее их, тянется на сто столбов. Есть и третий малый Оасис, в далеком расстоянии от двух других. В доказательство того, что Оасис был островом, автор говорит, что часто видны птицы, несущие рыб, и иногда остатки рыбы, из чего можно заключить, что море недалеко оттуда. Он же уверяет, что Омир ведет свой род от близкой к Оасису Фиваиды.
34) В одиннадцатое консульство царя Онория, когда Константин был консулом вместе с ним, во второй раз, совершено бракосочетание Плакидии с Константием (417 г. от Р. X., 15 Инд., 23 Гонория). Она долго отказывалась от брака, и это заставило Константия гневаться на ее прислужников. Наконец в самый день вступления его в консульство царь и брат ее Онорий, взяв ее за руку, против воли предали в руки Константию. Брак был празднован блистательнейшим образом. Плакидия родила от Константия дочь, которая названа Онорией, потом и сына, нареченного Валентинианом, который еще при жизни Онория был пожалован в новелиссимы. Плакидия вынудила это у брата. По смерти царя и по низложении Иоанна, похитителя верховной власти, Валентиниан возведен на римский престол. Константий правил царством вместе с Онорием, который сам возвел его на престол, но почти против воли. Плакидия объявлена августой братом и мужем. Возведение Константия на престол объявлено царствовавшему на востоке племяннику Онория, Феодосию, но оно не было принято. Константий занемог; он жалел о том что принял царское достоинство, потому что не имел по-прежнему свободы выезжать и ходить как и куда вздумается и ему, как царю, не было уже позволено забавляться играми, как он имел привычку (421 по Р. X., Инд. 4, Гонория 27). Он царствовал семь месяцев, как это и во сне было ему предсказано: "Шесть уже кончились, настает седьмой". Он умер колотьями в боку. Вместе с ним замер и гнев царя и желание вести войну против востока за то, что там не хотели признать возведение Константия на престол.
35) По смерти князя готфского Валии Февдерих наследовал его власть.
36) Сочинитель много претерпел на море и едва спас свою жизнь. Он пишет диковинки о звезде, с тяжестью спустившейся на мачту судна, так что мореходцы были в опасности утонуть. Моряки называют это явление Уранией [53]. Сочинитель говорит и о попугае, который находился при нем двадцать лет и не оставлял без подражания почти ничего из того, что делается людьми. Он плясал, пел, называл людей по имени и так далее.
37) Историк пишет, что во время пребывания своего в Фивах и в Сиине для обозрения тех мест князья и прорицатели живущих при Талмии варваров, то есть влеммиев, желали с ним сойтись, побужденные к тому молвой о нем. Они взяли меня, говорит он, и увели до Талмия (Талмида), для того чтобы я обозрел и те места, отстоящие от Фил на пять дней дороги, до города, называемого Прима, который был прежде первым городом Фиваиды со стороны области варваров [54]. По сей причине римлянами назван он словом "прима", что значит первая; он называется так и ныне, хотя давно уже занят варварами вместе с четырьмя другими городами: Финиконом, Хиридом, Фапидом и Талмием (Талмидом). В этих местах, говорит он, есть изумрудные руды, откуда цари египетские имели изумруды в изобилии. Прорицатели варваров, говорит он, советовали мне осмотреть и рудники, но этого я не мог сделать без царского повеления.
38) Историк пишет диковинки о каком-то Ливании, который был родом из Азии и прибыл в Равенну в царствование Онория и Константия (421 г. по Р. X., 4 Инд., 27 Гонория). Он был весьма сведущ в таинствах. Он обещал действовать против варваров и без военной силы. Потом, когда он доказал на опыте свою силу и когда слух о нем так распространился, что дошел до царицы Плакидии, то сей чудодей был убит. Плакидия, говорит историк, грозила Константию разводом, если бы остался в живых Ливаний, колдун и неверный.
39) Константий был родом иллириец, из дакийского города Наиса [55]. Со времен Феодосия Великого он участвовал во многих походах и наконец, как было сказано, возведен и на престол. Он был человек хороший и не поддавался корысти до женитьбы своей с Плакидией (421 по Р. X.). Но сочетавшись с ней, он пристрастился к деньгам. По смерти его жалобы людей, обиженных им деньгами, стекались в Равенну со всех сторон; но легкомыслие Онория, говорит Олимпиодор, и тесная связь с ним Плакидии делали все просьбы ничтожными и ослабляли силу закона.
40) По смерти мужа ее, Константия, Онорий обнаружил такое расположение к сестре, что эта их любовь не в меру и частые в уста поцелуи внушили многим подозрение в преступной связи. Однако кознями Спадусы и Эльпидии, кормилицы Плакидии, которым она была сильно предана, и содействием Леонтия, ее куратора [56], возродилась между нею и Онорием вражда, от которой в Равенне возникли частые мятежи и дело дошло до драки, ибо и на стороне Плакидии было множество варваров, преданных ей по причине брака ее с Адаульфом и с Константием. Наконец возгоревшаяся вражда и заступившая дружбу ненависть привели к тому, что Плакидия со своими детьми была сослана в Византию, после того как брат ее одержал над ней верх. Один Вонифатий остался верен ей и из Африки, над которой он начальствовал, посылал ей денег, сколько мог, и оказывал к ней уважение. Впоследствии он всеми мерами содействовал ей к получению царства.
41) Онорий, одержимый водяной болезнью, умер до шестого дня календ сентябрьских (423 г. по Р. X.). На восток посланы были грамоты, известительные о кончине царя. Тем временем некто Иоанн [57] похитил верховную власть. При провозглашении его пущены были в виде прорицания слова: "Падает, не стоит",- а народ воскликнул с перестановкой слов: "Стоит, не падает".
42) Вонифатий был муж доблестный, отличившийся много раз в сражениях с варварами. Он сражался против них то с малым числом, то со значительным; иногда вступал с ними в единоборство. Одним словом, он освободил Африку от многих варварских народов. Он любил правосудие, не был предан корыстолюбию. Вот один из поступков его. Поселянин имел жену, цветущую красотой, которая была в преступной связи с одним из союзных варваров. Поселянин жаловался Вонифатию за оказываемое ему оскорбление. Вонифатий расспросил его, на сколько отстоит и как называется то место, где происходят свидания. Потом, отпустив его, велел ему на другой день возвратиться. Ввечеру, тайно от всех, Вонифатий пустился верхом в означенное место, которое отстояло на семьдесят стадий, нашел варвара, спящего вместе с женщиной, отрубил ему голову и в ту же ночь возвратился. Когда на другой день пришел к нему оскорбленный муж, согласно с его приказанием, то он отдал ему голову варвара и спросил его: узнает ли ее? Поселянин был изумлен и не знал, что подумать; потом, узнав, чья была голова, благодарил Вонифатия за правосудие и удалился с радостью.
43) Олимпиодор говорит, что в каждом большом доме в Риме было все то, что может вмещать в себе посредственный город, как-то: ристалище, площади, храмы, фонтаны, разные бани; и потому он восклицает: "Дом что город!"; а город заключает в себе тысячу городов. И публичные бани были чрезвычайно обширны. В так называемых Антонинских находилось для моющихся тысяча шестьсот седалищ из выглаженного мрамора. В Диоклетианских было почти вдвое. По измерению же геометра Аммона, римские стены в то время, как готфы впервые напали на этот город, тянулись на двадцать одну милю [58].
44) Многие дома римские получали ежегодно дохода от своих поместьев до сорока кентинариев золота [59], кроме пшеницы, вина и других произведений, которые стоили бы третью часть получаемого золота, когда бы их продать. Вторые дома, после первых, имели доходу от десяти до пятнадцати кентинариев. Проб, сын Олимпиев [60], отправляя претуру во время Иоаннова правления, издержал двенадцать кентинариев золота. Писатель Симмах, принадлежавший к числу сенаторов посредственного состояния, издержал до взятия Рима готфами двадцать кентинариев, когда сын его Симмах отправлял претуру. Максим, один из богатых людей, во время претуры своего сына издержал сорок кентинариев. Преторы отправляли торжество по семи дней
45) Олимпиодор уверяет, что странствие Одиссея происходило не в Сицилии, но на краю Италии [61], что сошествие его в ад было у океана, где и большая часть его странствий. Он старается доказать это разными путями. Мы читали и других писателей, которые в этом согласны с Олимпиодором.
46) Плакидия вместе с детьми отправлена была Феодосием из Константинополя против похитителя Иоанна. Она приняла достоинство августы, а сын Валентиниан - достоинство новелиссима (423 г. по Р. X., Инд. 6, Феодосия М. 16 г.). Вместе с ней отправлено войско и полководец обеих сил Ардавурий вместе с сыном Аспаром, третьим полководцем был Кандидиан. По прибытии их в Фессалонику посланный туда от Феодосия Илион, магистр оффикиев, надел одежду кесаря на Валентиниана, которому было пять лет от роду. По вступлении в Италию Ардавурий был пойман войском похитителя, отправлен к нему и сделался его другом. Сын его и Плакидия были в крайней горести, но Кандидиан, взяв много городов и оказывая отличные подвиги, рассеял их печаль и утешил их (425 г. по Р. X., Инд. 8, Феодосия М. 18). Тиран Иоанн был убит, и Плакидия вместе с кесарем, сыном своим, вступила в Равенну. Илион, магистр и патрикий, занял Рим. Все туда приехали, и семилетний Валентиниан облечен в царскую одежду. Этим оканчивается "История" Олимпиодора.

Cod. 81. Теодор из Мопсуесты, О магии и в чем она отличается от христианства

Прочитал три коротких трактата Теодора[1] "О персидской магии и в чем она отличается от христианства"[2], посвященных Мастибию, армянину и викарному епископу. В первой книге изложена введенная Зарадесом[3] отвратительная вера персов в отношении Зуруама[4], которого он делает началом всех вещей и называет Судьбой; как то, предложив возлиянием породить Гормисда[5], он породил и его и сатану. Из смешения крови[6]. Изложив эту нечестивую и позорную доктрину простыми словами, он опровергает ее в первой книге. В двух других книгах он обсуждает христианскую веру, начиная от сотворения мира и в то же время быстро доходя до закона благодати[7].
Этот Теодор, как полагают, Теодор из Мопсуесты, так как он упоминает с одобрением ересь Нестория, особенно в третьей книге. Он также нелепо говорит о восстановлении грешников в их прежнем состоянии.

Cod. 82. Дексипп. История.

Читал Дексиппа Историю событий, которые произошли после смерти Александра Великого в четырех книгах; а также его Историческую Эпитому, хронику доходящую до времени Клавдия. Также читал его Скифику, описывающую войну между скифами и римлянами и другие известные вещи. Его стиль свободен от избыточности, степенный и величавый; его можно назвать вторым Фукидидом, хотя он пишет более четко. Его характеристики, главным образом, выявляются в его последней из упомянутых работ.
В записях событий после смерти Александра он рассказывает, как престол достался его брату Арридею, сыну Филиппа Македонского и Филинны из Лариссы. Еще не родившийся ребенок Роксаны от Александра, если это будет сын, должен был стать его соправителем вместе с Пердиккой, который был выбран македонянами управлять делами империи. Разделение империи Александра. В Азии Птолемей Лаг получил в управление Египет, Ливию и сопредельные страны, пограничные с Египтом, Клеомен, который был назначен Александром сатрапом этой области, был сделан его подчиненным. Лаомедонт из Митилены получил Сирию, Филота — Киликию; Пифон — Мидию; Эвмен — Каппадокию, Пафлагонию и побережье Эквсина до Трапез (Трапезунд); Антигон — Памфилию и Киликию до Фригии; Асандр — Карию; Менандр — Лидию; Леоннат — Фригию Геллеспонтскую. В Европе Лисимах получил Фракию и Херсонес; Антипатр всю Македонию, Грецию, Иллирию, страну трибаллов и агриан, — весь материк, над которым он был назначен единоличным начальником со времен Александра. Общие заботы о делах и защита царства были поручены Кратеру; Пердикка получил хилиархию Гефестиона, — высшее достоинство среди македонян.
Пор и Таксил были правителями Индии, Пору досталась страна между Индом и Гидаспом, остальное — Таксилу. Пифон получил страны соседних народов, за исключением Парамисад. Области вблизи Кавказских гор, граничащие с Индией, были даны бактрийцу Оксиарту, отцу Роксаны, чей сын, родившийся после смерти отца, также был назван Александром. Сибиртий правил арахозийцами и гедрозийцами; Стасанор — солийцами, ариями и дрангами; Филипп — согдами; Радаферн — гирканцами; Неоптолем — карманийцами; Певкест — персами. Ороп был правителем Согдианы, но не по наследству от своего отца, а по причине благосклонности Александра. Когда в результате восстания он был обвинен и ему грозила потеря царства, он удержал его сообща с Филиппом. Вавилон был отдан Селевку, Месопотамия — Архелаю. Таковы были страны и их правители, распределенные Пердиккой после смерти Александра. В этой и других частях своего повествования Дексипп, как правило, согласуется с Аррианом.

Cod. 83. Дионисий Галикарнасский. Римские Древности

Прочитал двадцать книг истории Дионисия из Галикарнаса.
Она начинает с прибытия Энея в Италию после падения Трои, подробно описывает основание Рима, рождение Ромула и Рема и другие события до войны римлян против Пирра, царя Эпира. Книга заканчивается третьим годом 128-й Олимпиады, от которого, сообщает автор, начитает историю Полибий из Мегаполиса.
Дионисий жил во времена Августа, как мы уже говорили, он приехал в Италию после окончания гражданской войны между Августом и Антонием, и оставался там двадцать два года.
В этот период, узнав язык и римские древности и собрав многочисленные документы, он начал писать свою историю.
Его стиль и слог отмечены новизной, которая выводит повествование с избитых путей, его склонность к деталям придает приятную простоту повествованию, но переходы резкие и слишком слабо подготовлены. Он любит отступления, которые отвлекают и дают отдых уму читателя, подкрепляют и возрождают его интерес. Одним словом, изящество его стиля, смешивая подробности и отступления, смягчает композицию, которая имеет склонность к черствости.

Cod. 84. Дионисий Галикарнасский. Извлечение.

Прочитал того же автора краткое изложение в пяти книгах двадцати томов его истории. Здесь его стиль более изыскан, но далеко не так приятен; и в то же время этот труд является более полезным, так как в него не вставлено ничего кроме того, что совершенно необходимо. Его стиль краткий и без избыточности, словно царь выносит приговор; его композиция и манера выражаться для ушей слушателя звучат несколько резковато. В остальном стиль не годится для извлечения, но отнюдь не соответствует полной и обширной истории. Очевидно, что писатель жил до Диона Коккеяна[1] и Аппиана Александрийского, которые также написали историю Рима.

Cod. 85. Гераклиан, Против манихеев

*[1]
Я прочитал труд Гераклиана, епископа Халкедона, "Против манихеев" в двадцати книгах. Способ его выражения краток, без излишеств и (вместе с тем) возвышен; он не уклоняется от ясности, но ясность его граничит с величавостью, как у того, кто соединяет разговорный язык с аттическим диалектом и кто готовит учеников к соревнованию в (если так можно сказать) изощренном аттицизме.
Он отвергает сочинение, называемое у манихеев Евангелие, а также Книгу гигантови Сокровища. Перечисляет и всех тех, кто писал до него против безбожия Мани: Гегемония, который записал споры Архелая с Мани; Тита, который собирался написать против манихеев, но написал, скорее, против сочинений Адды; еще Георгия Лаодикийского, который против этого нечестия пользовался почти теми же доказательствами, что и Тит; и Серапиона, епископа Тмуиса; и Диодора, который вел сражение с манихеями в двадцати пяти книгах и который в первых семи книгах собирался опровергать Живое Евангелие Мани, но не сделал этого, а опровергал сочинение Адды, которое называется Модий. В следующих (книгах) он подробно излагал и объяснял, как манихеи для достижения желаемого использовали цитаты из Писания. Так (писал) Диодор.
Упомянув вышеназванных отцов (как благочестивейший Геракли-ан сам их называет), он бегло останавливается на всех слабых местах в их рассказе, с пиететом восполняет их пробелы, а все то, о чем у них рассказано правильно, полностью принимает с благоговением, добавляя к этому и свои размышления.
Этот муж дышит силой, почерпнутой из философии, и богат знанием других наук, поэтому он и опровергает со всей стратью противные разуму мифы Мани и благодаря своему знанию реалий обличает вздор, который тот рассказывал о Сущем.
Этот труд "Против манихеев" в двадцати книгах был написан им для Ахиллия, который попросил его об этом и которого (Гераклиан) называет (своим) верным и любезнейшим чадом. Ведь этот Ахиллий, видя, как распространяется нечестие манихеев, попросил, чтобы против него было написано (обличительное) сочинение, и оно было написано для необратимого триумфа.
Жил же этот благочестивейший Гераклиан во времена...[2]

Cod. 86. Хрисостом, Письма

Читал письма к разным людям, написанные Св. Отцом Иоанном Златоустом после его несправедливого и бесчеловечного изгнания. Наиболее полезное из них семнадцатое на имя благочестивой диаконисы Олимпиады[1], а из тех, что к Иннокентию[2], папе Римскому, то в котором он рассказывает обо всем, что с ним произошло, насколько он был в состоянии сделать это в форме письма. Эти письма характеризуют человека. Стиль блестящий, ясный, убедительный, несколько витиеватый и приятный. Письма к Олимпиаде, однако, кажется, написаны с большей осторожностью; важность затронутых вопросов, к которым эпистолярный стиль не приспособлен, требует соответствующего достоинства композиции.

Cod. 87. Ахилл Татий, Приключения Клитофона и Левкиппы

Прочитал "Приключения Клитофона и Левкиппы" Ахилла Татия из Александрии[1], в восьми книгах. Это драматическое произведение, представляющее некие непристойные любовные эпизоды. Слог и композиция превосходные, стиль разнообразный, а фигуры речи, когда они применяются, хорошо приспособлены к своей цели. Периоды, как правило, афористичные, ясные, приятные, и благозвучные. Но непристойность и грязные отношения умаляют наше суждение, причиняют вред серьезности и делают историю противной для чтения или чем-то, что следует всецело избегать. За исключением имен персонажей и своей отвратительной непристойности, история, приемами и изобретательностью, имеет большое сходство с Эфиопикой Гелиодора.

Cod. 90. Речи и письма софиста Либания

Были прочтены два тома Либания. Его вольные декламации и риторские упражнения полезнее, чем другие его произведения. Хотя в другом он отличается трудолюбием и любознательностью, зато утрачивает природную непринужденность, так сказать, грацию и красоту слога, впадая при этом в неясность, многое затемняя отступлениями, а многое из необходимого и пропуская. В остальном же он - образец и норма аттической речи. Понятен он и в письмах. Много у него сочинений на различные темы.

Cod. 91. Арриан. О царствовании Александра

Прочитал Арриана Историю царствования Александра в семи книгах. Он рассказывает, как тот заключил договор с афинянами и остальными греками, кроме спартанцев, как отправился в Азию и победил персов в трех сражениях. При Гранике он разгромил сатрапов Дария, которые имели армию 20 000 всадников и почти столько же пехоты, при Иссе обратил Дария и его армию в бегство, взял в плен его жен и детей; при Арбеле (или Гавгамеле) Дарий был окончательно побежден, захвачен и убит своими собственными солдатами во время бегства. Бесса, который стал его преемником, Александр изуродовал и убил за предательство Дария. Как Александр был семь раз ранен в бою и как он взял царскую казну в Пасаргадах. Будучи убежден, что Филота устроил заговор против него, убил с его вместе отцом Парменионом.
Как Александр завоевал Согдиану и победил азиатских скифов. Как он убил Клита во хмелю, и раскаялся протрезвев. О заговоре царских слуг против Александра и их наказании. О штурме Согдийской скалы и женщине Оксиарта, начальника округа, его дочери Роксане, которая позже стала законной женой Александра. Как Александр пошел из Бактрии против индийцев, участвовал в нескольких сражениях, осадил и взял несколько городов. Об Осаде крепости Аорнов и вторжении в страну асканиев. После наведения мостов через Инд Александр переправился, победил Пора, царя Индии, в одном единственном сражении и взял его в плен. Александр отнесся к нему великодушно, позволил не только сохранить свое царство, но в действительности увеличил его. Как реки Индии, подобно Нилу, разливаются летом, но мелеют зимой. Был также другой Пор, индийский правитель, человек с дурным характером, преследуя которого Александр пересек Гидасп и покорил окрестные племена индийцев, взял осадой большие и густонаселенные города, и дошел до Гифазиса. Как он собирался пересечь реку, но солдаты начали проявлять признаки недовольства, жалуясь на тяготы и бесконечные марши, заставив Александра покинуть Индию. Здесь пятая книга заканчивается.
В шестой книге сообщается о многих сражениях и блестящих победах Александра на обратном пути. В этих столкновениях он получил две раны в дополнение к уже упомянутым, и хотя седьмая рана оказалась смертельной, в конце концов он выздоровел.
Он вернулся в Индию по суше, Неарх возвращался морем с частью армии. Обе части сделали переход в Карманию, откуда Александр отправился в Персию, Неарх получил приказ плыть в Сузы и в устье Тигра. Путешествие Неарха Арриан описывает в своей Индике, написанной на ионическом наречии.
Александр восстановил заброшенную гробницу Кира, и позволил гимнософисту Калану, неизлечимо больному, уйти из жизни на погребальном костре. О великолепном бракосочетании, его самого и его полководцев. Он сочетался с Роксаной, Арсиноей, старшей дочерью Дария, и Парисатидой, младшей дочерью Оха. Дрипетис, еще одна дочь Дария, было отдана Гефестиону; Амастрия — Кратеру ; Артакана и Артона, дочери Артабаза — Птолемею и Эвмену, дочь Барсины и Ментора — Неарху; дочь Спитамена — Селевку. Другие его друзья, в количестве восемьдесят, получили в жены дочерей благороднейших мидян персов.
Македонские солдаты были отправлены домой, Антипатр получил приказ привести столько же новых рекрутов на их место. Гарпал бежал с большим количеством денег, украденных из казны. О смерти Гефестиона и скорби Александра, о великолепных похоронах. В это же время пришли послы из Ливии и Карфагена и даже из Италии к Александру, который, когда увидел итальянцев, предсказал будущее величие их страны.
Когда он попытался войти в Вавилон, гадатели предсказали его смерть, а когда неожиданно незнакомец сел на его престол, его кончина вновь была рассмотрена как более определенная. Тем не менее, он снарядил флот, чтобы действовать против многочисленных арабских племен, которые верили в двух богов, Урана и Диониса. В ходе подготовки, он заболел и умер.
Много противоречивых историй рассказывали о его смерти. Он жил тридцать два года и восемь месяцев, и царствовал двенадцать лет и восемь месяцев. Арриан восхваляет его в качестве обладателя почти всех добродетелей. Седьмая книга заканчивается здесь, продолжение было в Индике в одной книге.

Cod. 92. Арриан. О событиях после Александра

Тот же автор [Арриан] написал и о том, что произошло после смерти Александра, в десяти книгах.
Он описывает смуту в армии и провозглашение Арридея, сына фессалийки Филины и Филиппа, отца Александра, при условии, что родившийся ребенок Роксаны, если это будет сын, разделит с ним трон. Тогда Арридей был провозглашен под именем Филиппа.
Ссора вспыхнула между пехотой и кавалерией. Главными и наиболее влиятельными командирами последней были Пердикка, сын Оронта, Леоннат, сын Антея, Птолемей сын Лага, Лисимах, сын Агафокла, Аристон, сын Писея, Пифон, сын Кратея, Селевк сын Антиоха и Эвмен из Кардии. Мелеагр же командовал пехотой.
Между ними происходили переговоры, и, в конце концов, было достигнуто соглашение, между пехотой, которая уже выбрала царя, и кавалерией, о том, что Антипатр будет стратегом в Европе, Кратер должен заботиться о царстве Арридея, Пердикка, будет хилиархом войск,[1] бывших, некогда, под командованием Гефестиона, (что означало управление всем царством), Мелеагр же, станет эпархом[2] при Пердикке.
Пердикка, под предлогом смотра войск, захватил зачинщиков беспорядков и предал их смерти в присутствии Арридея, как будто это он приказал так сделать. Это вселило ужас в остальных и Мелеагр, вскоре, был убит. После этого Пердикка стал объектом всеобщей подозрительности и сам подозревал всех. Тем не менее, он назначил сатрапов различных провинций, как будто Арридей приказал ему.
Птолемей, сын Лага, был назначен правителем Египта и Ливии, а также той части Аравии, что граничит с Египтом, а Клеомен, бывший правитель Египта при Александре - его заместителем. Часть соседней Сирии выделялась Лаомедону;[3] Киликия - Филоте;[4] Мидия - Пифону; Каппадокия, Пафлагония, и местность на берегу Эвксина до Трапезунда[5] - Эвмену из Кардии; Памфилия, Ликия и Большая Фригия - Антигону; Кария - Кассандру; Лидия - Менандру;[6] Геллеспонтская Фригия - Леоннату. Эта Фригия раньше была дана Александром некоему Каласу,[7] а, в последствии передана Демарху. Такое было распределение Азии.
В Европе: Фракия, Херсонес и приграничные с Фракией страны, вплоть до Салмидесса на Эвксине,[8] были даны Лисимаху; земля за пределами Фракии, до иллирийцев, трибаллов и агриан, сама Македония и Эпир, до Керавнийских гор, вместе со всей Грецией - Кратеру и Антипатру. Такое было разделение Европы.
Между тем, Роксана родила сына, и большинство незамедлительно признало его царем.
После смерти Александра случились многочисленные беспорядки. Антипатр вел войну против афинян и остальных греков[9] под командованием Леосфена.[10] Сначала он был побежден и пребывал в бедственном положении, но, впоследствии, оказался победителем. Однако, Леоннат, пришедший к нему на помощь, пал в бою. Лисимах также, опрометчиво борясь с Севфом фракийским с подчиненными войсками, был разбит, хотя его войска значительно отличились.
Пердикка также пошел войной на Ариарата,[11] царя Каппадокии, потому что тот отказался передать свое царство Эвмену, которому оно было назначено. Победив его в двух сражениях и взяв в плен, он (Пердикка) повесил его и утвердил там Эвмена. Кратер, своей помощью, оказанною Антипатру против греков, способствовал их поражению, после чего они без колебаний повиновался Кратеру и Антипатру. Таково содержание первых пяти книг.
Шестая книга рассказывает как в Афинах Демосфен, Гиперид, Аристоник Марафонец[12] и Гимерид, брат Деметрия Фалерского,[13] бежали в Эгину, и, пребывая там, были осуждены на смерть по предложению Демада;[14] приговор этот и был осуществлен Антипатром.
Как Архей Фурий, казнивший их, умер в крайней нищете и позоре. Как Демад был вскоре отправлен в Македонию, где он был казнен Кассандром, после того как сын Демада был убит у него на руках. Кассандр утверждал в свое оправдание, что Демад когда-то оскорбил его отца Антипатра в письме, которое он написал Пердикке, прося его спасти греков, которые удерживались вместе лишь старой гнилой нитью - так он оскорбительно называл Антипатра. Демарх Коринфсий выступил обвинителем Демада, который понес справедливое наказание за свою продажность, предательство, и неверность.
Кроме того автор рассказывает, как Гарпал, который при жизни Александра украл деньги, принадлежащие ему, бежал в Афинаы и был убит лакедемонянином Фиброном. Фиброн забрал все деньги, которые остались, и отправился в Кидонию на Крите, откуда перешел в Кирену, с армией в 6000 человек по просьбе некоторых изгнанников из Кирены и Барки.[15] После многих, иногда неудачных взаимных договоренностей и интриг, иногда счастливых, он был, наконец, захвачен во время своего пути некоторыми ливийскими вождями и доставлен Эпикидом Олинфянином в Тевхиру,[16] которая была поручена Офелу Македонскому, отправленному Птолемеем, сыном Лага, для помощи киренцам. Жители, с одобрения Офела, сперва Фиброна пытали, а затем отправили в порт Кирену, чтобы повесить. Но так как киренцы еще упорствовали в своем восстании, Птолемей лично посетил место, и после того, как восстановил порядок, отплыл домой.
Пердикка, интригуя против Антигона, вызвал его на суд, но тот, осведомленный о заговоре, отказался явиться, что привело к вражде между ними. В то же самое время к Пердикке из Македонии, прибыли Иолла и Архий, сопровождая Никею, дочь Антипатра, с предложением брака. Олимпиада, мать Александра Великого, также послала ему, предлагая руку своей дочери Клеопатры. Эвмен из Кардии одобрил Клеопатру, но его[17] брат Алкета убедил принять Никею.
Вскоре Кинана была приговорена к смерти Пердиккой и его братом Алкетой. Эта Кинана была дочерью Филиппа, отца Александра, ее матерью была Эвридика. Кинана была женой Аминты, которого Александр казнил накануне отправки в Азию. Этот Аминта был сыном Пердикки, брата Филиппа, так что приходился двоюродным братом Александру.
Кинана отправила свою дочь Адею (впоследствии названную Эвридикой) в Азию и предложила ее руку Арридею. Впоследствии брак состоялся с одобрения Пердикки, чтобы успокоить растущее возмущение солдат, вызванное смертью Кинаны.[18]
Антигон, тем временем, нашел убежище у Антипатра и Кратера в Македонии, сообщил им об интригах Пердикки против него, заявив, что они были направлены, равным образом, и против всех. Он, также, описал смерть Кинаны, а столь преувеличенных выражениях, что убедил их объявить их войну Пердикке. Арридей, который держал у себя тело Александра, вопреки желанию Пердикки, увез его из Вавилона через Дамаск к Птолемею, сыну Лага, в Египет. И, хотя его поездке часто препятствовал Полемон - товарищ Пердикки, тем не менее, ему удалось осуществить свое намерение.
Между тем, Эвмен передал подарки от Пердикки Клеопатре в Сарды, так как Пердикка решил развестись с Никеей и жениться на Клеопатре. Когда это стало известно Антигону (через Менандра, сатрапа Лидии), он сообщил об этом Антипатру и Кратеру, которые были более, чем когда либо, решительны начать войну с Пердиккой. Антипатр и Кратер, выступив из Херсонеса, пересекли Геллеспонт, предварительно отправив послов, чтобы ввести в заблуждение тех, кто охранял пролив. Они также отправили послов к Эвмену и Неоптолему, которые поддерживали Пердикку; Неоптолем стал на их сторону, но Эвмен отказался.
Неоптолем был заподозрен Эвменом, и между ними разразилась война, в которой Эвмен вышел победителем. Неоптолем с немногими людьми бежал к Антипатру и Кратеру и ему удалось убедить последнего присоединиться к нему; оба начали войну против Эвмена. Эвмен сделал все, чтобы скрыть от своих людей то, что Кратер сражается против него, опасаясь, что, под влиянием его великой славы, они могли бы оставить его, либо, оставшись верными, пали бы духом. Удачливый в обмане, он оказался удачливым и в сражении. Неоптолем пал от руки Эвмена-"писаря", проявив себя перед тем храбрым воином и командиром. Кратер, который сражался против всех, кто противостоял ему и открыто показывал себя, с тем, чтобы быть узнанным, был убит какими-то пафлагонцами, перед тем, как его узнали, хоть он и сбросил свой шлем. Однако, пехота ускользнула и вернулась к Антипатру, что его значительно успокоило.
Пердикка, оставив Дамаск, чтобы начать войну с Птолемеем Лагом, прибыл в Египет с царями и большой силой. Он выдвинул множество обвинений против Птолемея, который публично оправдался, так что обвинения оказались необоснованными. Пердикка, несмотря на оппозицию со стороны войск, решил продолжать войну. Он дважды был побежден, и с теми, кто намеревался перейти к Птолемею обошелся очень сурово, и в отношении прочих, бывших в лагере, вел себя более надменно, чем приличествует полководцу, в результате чего был убит собственными всадниками во время стычки.[19]
Птолемей после смерти Пердикки переправился через Нил, чтобы посетить царей; он преподнес им подарки и относился с величайшей добротой и вниманием, как к ним, так и к другим знатным македонянам. В то же время, он открыто проявил сочувствие друзьям Пердикки, и сделал все что мог, чтобы развеять опасения тех македонян, которые боялись, что пребывают в опасности, так что, как незамедлительно, так и позже, к ним относились с большим уважением.
На всеобщем конгрессе[20] было постановлено, что командующими всеми имеющимися силами, вместо Пердикки, должны быть Пифон и Арридей,[21] около пятидесяти сторонников Эвмена и Алкета были осуждены, главным образом потому, что Кратер погиб в войне с македонянами.
Антигон был вызван с Кипра, и Антипатр созвал всех царей. Прежде, чем они прибыли, Эвридика запретила Пифону и Арридею что-либо совершать без ее разрешения. Сначала они не возражали, но потом заявили ей, что у нее нет ничего общего с государственными делами, и что они сами будут заботиться обо всем, до прибытия Антигона и Антипатра.
Когда они прибыли, Антипатру была дана верховная власть. Когда армия потребовала оплаты, обещанной за поход Александром, Антипатр ответил прямо, что у него нет денег, но чтобы избежать их неодобрения, он собирается искать сокровища и другие места, где они могут стрятаны деньги; и эти слова пробудили недовольство армии. Когда Эвридика присоединилась к обвинениям против Антипатра, то массы возмутились, и произошли волнения. Эвридика затем выступила с речью против него, в которой ей помогал писец Асклепиодор и поддерживал Аттал. Антипатр едва спас свою жизнь, после чего Антигон и Селевк, по его горячему убеждению, обратились к народу и, вследствие чего едва чуть не лишились жизни. Антипатр, избежав, таким образом, смерти, возвратился к своей армии, где созвал командиров кавалерии и, с трудом устранив расстройства, вновь восстановил дисциплину.
Затем он произвел разделение Азии, частично подтверждающее предыдущее распределение и, частично, внося изменения, согласно обстоятельств. Египет, Ливия, большая часть земли за ее пределами, а также вся территория, которая была завоевана в западном направлении, были даны Птолемею; Лаомедону Митиленцу - Сирия; Филоксену - Киликия, бывшая его и ранее. Верхние сатрапии Месопотамия и Арбелитида были даны Амфимаху, брату царя, Вавилония - Селевку. Антигену, командиру македонских аргираспидов, который первым напал на Пердикку, была отдана вся Сузиана; Певкесту[22] - Персия; Тлеполему - Кармания; Пифону Мидия до Каспийских ворот; Филиппу - Парфия. Территоря арийцев и дрангиан - в управление Стасандру; Бактрия и Согдиана - Стасанору из Сол; Арахосия - Сибиртию. Парапамисада - Оксиарту, отцу Роксаны; Пифону, сыну Агенора - части Индии, граничащие с Парапамисадой. Из соседних сатрапий, что на реке Инд, вместе с Паталой, крупнейшим городом Индии - царю Пору, а те, что на реке Гидасп - индийцу Таксилу, ибо их нелегко было перераспределить, так как это было утверждено постановлением Александра, чья сила была велика. Из стран к северу от горы Тавр Каппадокия была отдана Никанору; Большая Фригия, Ликаония, Памфилия и Ликия - Антигону, как и прежде; Кария - Асандру; Лидия - Клиту;[23] Фригия на Геллеспонте - Арридею. Антиген был назначен сборщиком доходов в районе Сузы, и три тысячи македонцев, склонных к восстанию, направились с ним.
В качестве телохранителей царя Антипатр назначил Автолика, сына Агафокла, Аминту, сына Александра и брата Певкесты, Птолемея, сына Птолемея, и Александра, сына Полиперхонта. Он назначил своего собственного сына Кассандра хилиархом кавалерии, а Антигон получил командование сил, которые прежде были под Пердиккой, вместе с заботой и опекой над царями и, по его собственному желанию, - задачу завершить войну против Эвмена. Антипатр, получив общее одобрение всего, что он сделал, возвратился домой. С этим заканчивается девятая книга.
Десятая книга рассказывает как Эвмен, услышав, что случилось с Пердиккой, и что он сам был объявлен врагом македонянами, сделал все приготовления к войне. Как Алкета, брат Пердики, укрылся у него по этой причине. Как Аттал, бывший одним из зачинщиков выступления против Антипатра, также присоединился к изгнанникам с силой в 10.000 пехотинцев и 800 всадников. Как Аттал со своим войском напал на Книд, Кавн и Родос, и как родосцы, со своим навархом Демаратом полностью его отбросили.
Как Эвмен чуть не напал на Антипатра, когда прибыл в Сарды, но Клеопатра, сестра Александра, чтобы предотвратить обвинения македонян в том, что явился причиной войны, убедила Эвмена покинуть Сарды. Несмотря на это Антипатр поносил ее за дружбу с Эвменом и Пердиккой. Она защищала себя более энергично, чем можно было ожидать от женщины, выдвигая против него встречные обвинения, и, в конце концов, они расстались мирно.
Эвмен неожиданно напав на тех, кто не признавал его власть, собрал большую добычу и деньги, которые распределил среди своих солдат. Он также направил письма Алкете и его друзьям, умоляя их собрать все свои силы в одном месте, чтобы они могли сплоченно выступить против общего врага. Но разногласия возникли среди них, и они, наконец, отказалась.
Антипатр, рискуя связываться с Эвменом, послал Асандра против Аттала и Алкеты; в сражении, исход которого долгое время оставался неясным, Асандр потерпел поражение.
Кассандр был в противоречии с Антигоном, но, по приказу своего отца, Антипатра, он отказался от своей оппозиции.
Тем не менее, Кассандр, когда он встретился с отцом во Фригии, посоветовал ему не слишком удаляться от царей и присматривать за Антигоном, но последний, своим спокойным поведением, любезностью и добрыми качествами, сделал все возможное, чтобы рассеять подозрения. Антипатр, будучи успокоенным, назначил его командовать силами, которые перешли с ним в Азию - 8500 македонской пехоты, и такое же количество иноземной конницы, вместе с половиной слонов (то есть 70), чтобы помочь ему в окончание войны против Эвмена. Таким образом, Антигон начал войну.
Антипатр с царями и остальным войском намеревался направиться в Македонию, но армия снова взбунтовались и потребовала своей платы. Антипатр пообещал, что заплатит им, когда достигнет Абидоса, или отпустит их, если не всех, то, по крайней мере, большую часть. Обнадежив их, таким образом, он без помех достиг Абидоса, но обманул солдат и ночью пересек Геллеспонт с царями к Лисимаху. На следующий день солдаты также переправились и, с того времени больше не требовали платы. На этом заканчивается десятая книга.
Этот автор - один из лучших исторических писателей. Он очень силен в кратком рассказе, и никогда не прерывает ход истории ненужными отступлениями; он являет новизну, скорее в структуре, чем в лексике, которую использует таким образом, что без нее было бы невозможно изложить повествование более ясно и доступно. Его стиль отличается благозвучием и лаконичен, ему характерно сочетание мягкости и возвышенности. Его нововведения в языке не просто надуманные инновации, но очевидны и решительны; формы речи действительны, а не просто являются изменением обычных слов. В результате, не только в этом отношении обеспечены четкость, но и в структуре, порядке и характере повествования, что является художественной сутью доступности. Поскольку, простота периодически используется даже теми, кто не являются специалистами, и если простота используется без слов, способных улучшить стиль, то, происходит обеднение, чего, при всей очевидности ее наличия, не наблюдается у нашего автора. Он использует пропуски, не периодов, но, слов, так, что эти пропуски, даже, не заметны; и любые попытки дополнять упущенное, указывают на тенденцию к необязательным дополнением, и не будут, в действительности, заполнять пропуск. Разнообразия его риторических форм достойны восхищения, они не отходят резко от простой формы использования, но постепенно переплетаются с самого начала так, чтобы не нарушить и, пресыщением, не вызвать смущение внезапными изменениями. Одним словом, любой, кто сравнивает его с другими историками, увидит, что многие классические писатели скромнее его по композиции.[24]

Cod. 93. Арриан. Вифиника

Прочел Вифинику того же автора в восьми книгах, содержащую подробный отчет о мифической и общей истории Вифинии. Это история его собственной страны, посвященная в дар родине. Ибо в этой работе он определенно говорит нам, что родился в городе Никомедия, вырос и получил образование там, и занимал должность жреца Деметры и ее дочери, которым город посвящен.
Он упоминает различные свои произведения на другие темы, такие как деяния Тимолеона Коринфского в Сицилии, и памятные подвиги Диона из Сиракуз, который освободил Сиракузы и всю Сицилию от второго Дионисия, сына первого, и от варваров, - которых Дионисий призвал для поддержки своей тирании.
Похоже, история его отечества была четвертой книгой, которую он написал, будучи написана после историй Александра Великого, Тимолеона и Диона. Несомненно, со времени когда он впервые взялся за литературную деятельность, он предполагал обратиться к этой теме, но работа потребовала немало времени до завершения по причине отсутствия материала, по крайней мере, это причина задержки, которую он сам называет.
Он начинает, как было сказано, с мифической истории и доходит до смерти последнего Никомеда, который после смерти оставил свое царство римлянам, которые никогда не имели царей после изгнания Тарквиния.

Cod. 97. Флегонт из Тралл. Хронология и список олимпийских победителей

Прочитал Хронологию и список олимпийских победителей Флегонта [1] из Тралл, вольноотпущенника императора Адриана. Труд посвящен некому Алкивиаду, одному из телохранителей императора. Он начинается с 1-й Олимпиады, [2] потому как почти все другие авторы утверждают, что нет точных или достоверных отчетов за предыдущие эпохи, но разные писатели делают различные утверждения, и даже те, кто стремятся получить доверие к писаниям об этом, противоречат сами себе. По этой причине, как мы уже говорили, автор начинает с 1-й Олимпиады, и доходит, как он сам говорит, до времен Адриана.
Я прочитал до 177-й Олимпиады, [3] в которой Гекатомн из Милета был победителем в стадии [4], двойном беге, и в беге в доспехах - три раза; Гипсикл сикионянин и Гай из Рима - в длинном беге; Аристонид из Кос в пятиборье [5]; Исидор Александрийский в борьбе; Аптот в периодах [6]; Атийнас, сын Гиппократа, уроженец Адрамиттия, в кулачном бою; Сфодрий сикионянин в панкратии. [7] Среди юношей Согиген из Азии в беге; Аполлоний из Кипарисс в борьбе; Сотерик из Элиды в кулачном бою; Галас из Элиды в панкратионе; Гекатомн из Милета в беге в доспехах (он был увенчан трижды в один день за стадию, двойной бег, и бег в доспехах); Аристолох из Элиды в скачках четырех-конных колесниц; Гагемон из Элиды со своим скакуном; Гелланик из Элиды со своей парой лошадей, и со своей четырех-конной колесницей; Клетий из Элиды со своей парой, а Каллипп из Пелиона со своим скакуном.
В то время Лукулл [8] осаждал Амис [9], но оставив Мурену [10] с двумя легионами вести осаду, сам отправился с тремя другими против владений Кабиров, куда он отправился на зимние квартиры. Он также приказал Адриану начать войну против Митридата, который потерпел поражение. Землетрясение в Риме наделало много вреда, - и много других событий произошло во время этой Олимпиады. В третий год население, по данным переписи, было 910 000. Синатруку, царю парфян, наследовал Фраат [11] Теос, а Федру эпикурейцу [12] - Патрон. В тот год 15 октября родился Вергилий Марон. В четвертый год этой Олимпиады Тигран и Митридат, собрав армию 40 000 пеших и 30 000 конных, которые были поставлены в римский боевой порядок, вступили в бой с Лукуллом и потерпели поражение; Тигран потерял 5 000 убитыми, большое число пленными, и, кроме того, разношерстный сброд. Катулл [13] посвятил Капитолий в Риме. Метелл [14] выступил против Крита с тремя легионами и занял остров; победив Лаосфена и заперев жителей в стенах; он был награжден званием императора. Пират Афенодор поработил народ Делоса и оскорбил образы так называемых богов, но Гай Триарий отремонтировал поврежденные части города и укрепил остров.
Мы прочитали пять книг до этой Олимпиады. Стиль автора, хотя и не слишком скупой и заурядный, не всегда сохраняет аттичность. Но его неуместное, пожалуй вымученное, усердие в подсчете Олимпиад, списков победителей и их достижений, и его отчеты об оракулах, не только отвращают читателя, так как они не позволяют взглянуть еще на что-нибудь, даже если оно имеется, но и делают язык неприятным и отнимают у него все очарование. Кроме того, он придает слишком большое значение оракулам всех видов.

Cod. 98. Зосим. История

Читал Историю приписываемую Зосиму, [1] бывшему казначею, в шести книгах. Будучи нечестивым язычником, он часто облаивает тех, кто истинной веры. Его стиль краткий, ясный, чистый, и не лишен обаяния. Он начинает свою историю почти со времен Августа и быстро просматривает императоров до Диоклетиана, просто упоминая их провозглашение и порядок наследования. От Диоклетиана он обращается к большой череде его преемников в пяти книгах. Первая книга содержит императоров от Августа до Диоклетиана, а шестая книга заканчивается в момент, когда Аларик, который осаждал Рим во второй раз, и когда граждане были повергнуты в отчаянное положение, снял осаду и провозгласил императором Аттала. Вскоре после этого он сместил его из-за недееспособности, и послал посольство к Гонорию, который был тогда в Равенне, с предложениями о мире. Но Сарус, сам гот и враг Аларика, примерно с тремя сотнями человек присоединился к Гонорию, и, пообещав сделать все возможное, чтобы помочь ему против Аларика, добились того, что переговоры были безуспешны. Здесь шестая книга заканчивается.
Можно сказать, что Зосим сам не писал историю, но, что он скопировал ее у Евнапия[2], от которой она отличается только краткостью и в тем, что менее оскорбительна к Стилихону. В остальном его отчет является почти таким же, особенно в нападках на христианских императоров. Я думаю, что оба эти автора выпущены в новой редакции, хотя я не видел первое издание, но, можно было предположить из названия "Новая редакция", которую я прочитал, что, как и Евнапий, он опубликовал второе издание. Он является более четким и кратким, как мы уже говорили, чем Евнапий, и редко использует фигуры речи.

Cod. 99. Геродиан. История

Прочитано восемь книг Истории Геродиана. [1] Начиная от смерти Марка Аврелия, он рассказывает, как его сын Коммод, который сменил его, показав себя совершенным выродком и полностью попав под влияние льстецов, был приговорен к смерти его наложницей Марсией в результате заговора Лэтия и Эклектия. Его преемником стал Пертинакс, старик высоких достоинств; но преторианцы, которые ненавидели добродетель, убили его во дворце. Юлиан, который получил престол, подкупив преторианцев, был вскоре казнен ими. Нигер, [2] который, похоже, был почтенным человеком, был объявлен императором, тогда как Юлиан был еще жив. Север, [3] острого ума, проницательный, и решительным перед лицом опасности, победив и предав смерти своего соперника, вступил на престол и удалил всех, кто сопротивлялся ему путем открытого насилия или заманив в ловушку. Он относился к своим подданным с величайшим высокомерием. Он умер от болезни, [4] ведя войну против британцев. Антонин, [5] старший из двух его сыновей, заключив с ними договор, вернулся в Италию. Он неохотно принял своего брата Гету как соправителя империи и вскоре убил его на руках у матери. Стремясь превзойти всех в пороке и жестокости, он в Сирии пал жертвой заговора, подготовленного Макрином, которому самому грозила смерть со стороны императора, и он очень хотел это предотвратить. Макрин, старый человек, медлительный и недостаточно сдержанный, но в других отношениях человек достойный, стал императором после смерти Антонина. Моэса, сестра Юлия, имела двух дочерей, Соэмис и Мамею; у первой был сын по имени Бассиан, у последней сын по имени Алексин, оба считались сыновьями Антонина. Армия в лагере, под каким-то незначительным предлогом, провозгласила императором Бассиана [6] и даровала ему имя Антонина. Макрин потерпел поражение в битве, бежал от границ Сирии и Финикии и удалился в Халкидон, намереваясь пробраться оттуда в Рим, но он был перехвачен агентами Антонина, которые отрубил ему голову и отнесли ее императору.
Антонин, до тех пор как он следовал советам своей матери, правил с умеренностью, принял Алексина - чье имя он изменил на Александра [7] - как своего сына и сделал его Цезарем. Но после того как он попал под влияние льстецов, не было никакого чрезвычайного порока и излишества, в котором он не был виноват. Его попытка заговора против Александра была сорвана солдатами, и когда он решил наказать их, они умертвили его. Александр, сын Мамеи, четырнадцать лет царствовал в меру своих способностей с великодушием, милосердием и без кровопролития; но, говорят, по причине жадности и подлости его матери, они оба были преданы смерти, а Максимин был провозглашен императором.
Максимин, грубый и жестокий тиран, человек огромного роста и крайне свирепый, царствовал почти три года. Солдаты в Африке восстали и убили губернатора, человека подобного характера, назначенного Максимином, и избрали проконсула Гордиана (человека восьмидесяти лет) императором против его воли. Рим принял с радостью его избрание, лишив Максимина всех его почестей, и в то же время объявив сына проконсула, Гордиана, императором совместно с его отцом. Пока Максимин готовился к войне, Гордиан, занимавший Карфагена вместе со своим сыном, видя, что его положение отчаянное, повесился, его сын был побежден Максимином и пал на поле боя. Римляне, глубоко скорбя об их смерти, ненавидя и в то же время опасаясь Максимина, провозгласили Бальбина и Максима императорами в Риме. Солдаты устроили беспорядки и потребовали, чтобы Гордиан, внук старшего Гордиана и сын его дочери, совсем мальчишка, совместно с ними принимал участие в управлении. В то время как Максим выступил против Максимина, последний был убит своими собственными солдатами, его голова была доставлена Максиму, а оттуда в Рим. Вскоре после этого солдаты снова взбунтовались, вытащили Максима и Бальбина из дворца и, нанеся оскорбление каждому из на них, приговорили к смерти и даровали трон только одному Гордиану, которому тогда было около тринадцати лет. Здесь восьмая книга заканчивается.
Стиль писателя ясный, блестящий и приятный; его манера - избегать крайностей, не слишком много уделяет красоте слога, что нарушает естественную прелесть обыденного языка, но и не допускает небрежностей, как вырождения к посредственности в жертву по всем правилам искусства. Он не испытывать чувство гордости за то, что является излишним, при этом не упускает ничего, что нужно, одним словом, он несколько уступает во всех наилучших качествах историка.

Cod. 116. Аноним. Третий том на праздник Святой Пасхи, в восьми книгах

Прочитал еще один анонимный труд под названием "Третий том на праздник Святой Пасхи, в восьми книгах". Стиль простой и очень ясный, и содержит много здравых идей. В четвертой книге автор часто опровергает Метродора, и тогда как вспомогая себе доказательствами из Писания, труды в его обсуждении Пасхи (содержат) немало полезных замечания о Создании в виде толкования. Она посвящен какому-то Теодору, которого он называет своим возлюбленным братом. Он был автором других трактатов на эту же тему, но этот наиболее полный и полезный, так как он подробно обсуждает все имеющее отношение к теме. Он дает четкий и подробный отчет о високосном годе и вставном месяце, эпактах солнца и луны, девятнадцати днях и способах их нахождения, о месяцах, о новолунии, о неделе и ее днях, какие годы называются циклическими и какие интеркалярными. Он также обсуждает двадцативосьмилетний солнечный цикл, девятнадцатилетний лунный цикл и его четырнадцатый день, лунный и солнечный месяца, новолуние по лунному и солнечному месяцу, лунный месяц и точный месяц, и расчет годов от сотворения мира. Он говорит, что в соответствии с другими годами Его пришествия, наш Господь и Бог Христос принял участие в установлении праздника Пасхи, но не в тот день, о котором сообщалось. Это заслуживает внимания, так как Златоуст и Церковь учит, что Он принял участие в регулярном празднике[1] перед тайной вечерей.

Cod. 127. Евсевий, Жизнь Константина

Прочитал «Жизнь императора Константина Великого» Евсевия Памфила, панегирик в четырех книгах. Она содержит целиком образ жизни этого человека, и описывает все те его деяния, которые имеют отношение к церковной истории, от его юных лет до того дня, когда он ушел из жизни в возрасте шестидесяти четырех лет. Даже здесь автор сохраняет свой характерный стиль, за исключением того, что его язык вынужден быть несколько более блестящим, а слова, вставляемые здесь и там, быть более цветистыми, чем обычно; он, однако, не выказывает большого очарования и грации в отступлениях, что является недостатком других его трудов. Большое количество отрывков из всех десяти книг его «Церковной истории» разбросаны по всей этой работе в четырех книгах. Он говорит, что Константин Великий сам крестился в Никомедии, откладывая крещение до этого времени, так как он желал принять его в водах Иордана. Он не утверждает определенно, кто крестил его. Что касается Арианской ереси, он не проясняет, придерживался ли он все еще этой доктрины, или все-таки изменился, при этом он не заявляет, были ли взгляды Ария правильными или ошибочными, хотя он должен был упомянуть это, видя, что значительная часть деяний Константина была связана с синодом, при этом притязая на подробный отчет о нем. Но он упоминает, что «спор» (так он называет ересь, чтобы скрыть ее истинную природу) возник между Арием и Александром, и что благочестивый император был очень огорчен спором, и стремился в письмах, и через Осия, епископа Кордовы, побудить спорщиков отказаться от взаимной вражды и таких вопросов, и восстановить дружбу и гармонию между ними; что, будучи не в состоянии убедить их, он решил созвать синод со всех частей, и таким образом положить конец разразившейся розни и заключить мир. Его рассказ, однако, не является ни точным, ни ясным. Посему, как бы стыдясь и не желая обнародовать факты, касающиеся Ария и постановления Синода против него, или справедливого наказания его товарищей по нечестию, которые были низвержены с ним, он ничего не говорит об этом. Он даже не говорит о справедливом наказании Ария со стороны небес очевидном всякому. Он не освещает все эти вещи, и мало говорит о синоде и его работе. По этой причине, собравшись говорить о божественном Евстафии, он даже не упоминает его имя, ни дерзкие и успешные интриги против него. Приписав их также мятежу и смятению, он снова обращается к невозмутимости епископов, которые собрались в Антиохии в результате усердия императора, сотрудничестве и перемене крамолы и мятежа на мир. Аналогично, где он говорит о происках против многоиспытанного Афанасия, в своем желании исключить эти вещи из своей истории, он говорит, что Александрия снова наполнилась подстрекательством к мятежу и беспорядкам, которые еще раз успокоили своим присутствием епископы, поддержанные императором. Но он не проясняет кто начал мятеж, ни его характер, ни то как он был подавлен. Он придерживается почти такого же метода сокрытия в своем повествовании о спорах епископов о догме, или их разногласий в других вопросах.

Cod. 128. Различные сочинения Лукиана

Были прочитаны «Фаларид», «Разговоры мертвых», «Диалоги гетер» и разные другие сочинения, в которых Лукиан почти везде высмеивает эллинов, их глупость и боготворчество, их склонность к разнузданным порывам, их невоздержность, неправдоподобные и нелепые выдумки их поэтов, которые породили неправильный государственный строй, путаницу и сбивчивость в прочей жизни; он порицает хвастливый характер их философов, у которых ничего нет, кроме бесконечных пересказов своих предшественников и пустой болтовни. Короче говоря, Лукиан старается написать эллинскую комедию в прозе. Сам же он, кажется, из тех, которые не придерживаются никаких определенных положений. Выставляя мысли других в шутовском и нелепом виде, то, что думает он сам, он не высказывает; разве только кто-то приводит его мысль, что не существует достоверного суждения. Однако язык у него превосходен, он пользуется словами красочными, меткими, выразительными; в мастерстве сочетать строгий порядок и ясность мысли с внешним блеском и соразмерностью соперников у него нет. Связность слов достигает у него такого совершенства, что при чтении они воспринимаются не как слова, а словно какая-то сладостная музыка,которая, независимо от содержания песни, вливается в уши слушающих. Одним словом, повторяю, великолепен слог у него, хотя и не подходит для его сюжетов, которые он сам предназначил для смеха и шуток. А то, что сам он принадлежал к тем, у кого нет определенных суждений, доказывает такая надпись на книге. Гласит она следующее:

Все это я, Лукиан, написал, зная глупости древних. Глупостью людям порой кажется мудрость сама. Нет у людей ни одной безупречно законченной мысли; Что восхищает тебя, то —пустяки для других.

Cod. 129. Луций из Патр. Метаморфозы

Прочитал различные рассказы из Метаморфоз[1] Луция из Патр. Стиль ясный, чистый и приятный; избегая новшеств в языке, автор привносит в свои рассказы избыток чудес, так что его можно назвать вторым Лукианом. Первые две книги почти пересказ Лукианова "Луций или Осел", если только Лукиан не заимствовал у Луция, что, рискну предположить, имеет место, хотя я не в состоянии знать наверняка, кто из них писал раньше. Как кажется, Лукиан, сократив более объемную работу Луция и удалив все, что показалось неподходящим для его целей, объединил то что осталось в единую композицию, в которой были сохранены слова и компоновка оригинала, и дал заимствованию название "Луций или Осел". Оба произведения полны мифических вымыслов и постыдной непристойности. Разница лишь в том, что Лукиан, как и во всех других своих сочинениях, смеется и издевается над языческими суевериями, в то время как Луций, веря в превращения людей в других людей и скотов, а скотов в людей, и принимая на полном серьезе все пустопорожние и глупые древние басни, включил их в сочинение и написал повесть.

Cod. 130. Дамаский

Прочитал труд Дамаския[1] в четырех книгах, первая из которых, из 352 глав, озаглавлена "О невероятных событиях"; вторая, в 52 главах, "Невероятные истории о демонах"; третья, в 63 главах, "Невероятные истории о духах, которые появились после смерти", четвертая, в 105 главах, "О невероятных существах". Все они содержат невозможные, невероятные и неуклюже придуманные сказки о чудесных явлениях, безрассудные и достойные нечестивого и безбожного Дамаския, который, в то время как свет истинной религии распространялся по миру, оставался погружен в мрак идолопоклонства. Стиль краткий, четкий, и приятный, что обычно не бывает в таких историях.

Cod. 131. Аминтиний. Об Александре.

Прочитал труд Аминтиния "Об Александре", посвященный императору Марку. [1] Автор притязает на описание деяний Александра подобающим образом, но по ходу повествования доказывает, что он излишне проворен и смел в своих обещаниях, но туповат и робок в исполнении. Ибо он гораздо хуже тех, кто ранее писал об Александре, и его стиль, хотя и ясный, характеризуется отсутствием силы и энергии, и многое из того, что имеет огромное значение, опущено.
Среди других работ Аминтинием также написаны параллельные жизнеописания Дионисия и Домициана, и Филиппа Македонского и Августа, - обе в двух книгах. Жизнеописание Олимпиады, матери Александра, также приписывается ему.

Cod. 145. Элладий. Лексикон.

Читаю Лексикон Элладия[1], составленный в алфавитном порядке. Это произведение является самым всесторонним из словарей, которые я знаю, коллекция, состоящая не только слов, но также из некоторых самых приятных коротких клаузул, которые часто становятся совершенными членами. Слова по большей части взяты из сочинений авторов прозы, а не из поэтов, как компиляция Диогения[2]. Алфавитный порядок сохранен не во всех разделах, а только в первом. Коллекция является очень большой, так что в целом не может состоять из пяти большого размера объемов. Наша копия является седьмой. Это - полезная работа для тех, кто занят литературной работой и настроен на приобретение множества знаний, поскольку она содержит высказывания многих ораторов и известных поэтов.

Cod. 146-157

Cod. 146. Лексикон «чистого стиля»

Читал Лексикон чистого стиля в алфавитном порядке. Труд большой и обширный, и больше похож на многотомник. Он весьма полезен для тех, кто изучает эту тему.

Cod. 147. Лексикон «строгого стиля»

Прочитал Лексикон строгого стиля. Он очень объемный, и было бы лучше для читателей, если бы он был в двух или трех томах. Он упорядочен в алфавитном порядке, и полезен для тех, кто хочет поднять свой стиль письма к возвышенному и благородному.

Cod. 148. Лексикон «политического стиля»

Прочитал отдельный Лексикон политического стиля в трех больших томах. Этот очень обширный труд должен ощутимо помочь человеку добиться успеха и предоставить готовый запас контраргументов. Ибо читателю нет нужды учиться, он просто отметит в нем требуемые слова, если только не лишен знакомства с древними писателями. Этот труд тоже в алфавитном порядке.

Cod. 149. Валерий Поллион, Лексикон

Прочитал Лексикон Поллиона[1] в алфавитном порядке. Он содержит много поэтических слов, но не так много как у Диогениана, труд которого в два раза больше.

Cod. 150. Юлиан, Лексикон — Филострат, Лексикон — Валерий Диодор, Лексикон

Прочитал Лексикон Юлиана[2], содержащий слова применяемые десятью ораторами, расположенными в алфавитном порядке. Эта книга также весьма и весьма объемная, и содержит объяснение всех судебных терминов, применяемых афинянами, слова, используемые ораторами в отношении частных вопросов или принятые ими по образцу страны. Очевидно, что работа будет очень полезна при чтении вместе с речами.
Я также наткнулся на труд Филострата[3] из Тира на ту же тему, недурно составленный, однако Юлианов Лексикон лучше. Похожий труд Диодора[4] ни в чем не уступает Юлианову, кроме того, что последний более широко использует цитаты. Я не могу сказать какой из них составлен раньше, или кто у кого заимствовал, но совершенно очевидно, что они не являются независимыми компиляциями.

Cod. 151. Тимей, Лексикон Платона

Прочитал Лексикон Платона составленный Тимеем[5], посвященный Гентиану, небольшой труд в одной книге, упорядоченный по алфавиту.

Cod. 152. Элий Дионисий Галикарнасский, Лексикон аттических слов.

Этот же том содержит пять книг первого издания Лексикона Аттических слов Элия Дионисия из Галикарнасса[6][1], в котором слова упорядочены по алфавиту от первой до последней буквы. Он посвящен некому Скимну и будет очень полезен тем, кто хочет правильно писать по–аттически, а также тем, кто намерен изучать произведения аттических писателей. Он содержит все слова, применяемые афинянами на праздниках и на судебных процессах, в нем легко найти особые и идиоматические выражения, особенно если сверяться не только с первым, но и со вторым изданием, также в пяти книгах, содержащим слова не включенные в первое, или, если включены, то содержат недостаточно примеров, тогда как второе издание полнее и цитаты более многочисленны. Если найдется кто–то, кто объединит две редакции, что не повлечет за собой много труда, польза этой работы будет многократно увеличена.

Cod. 153. Павсаний, Лексикон

Прочитал в том же самом томе Лексикон Павсания[7] в алфавитном порядке, столь же полезен как и предыдущий, если не больше, для изучения аттических слов. И хотя иллюстрации цитатами не такие многочисленные, он содержит больше слов по некоторым буквам, так что сам по себе не такой большой как два издания Элия Дионисия Галикарнасского, он, как уже было сказано, содержит меньше примеров. Если кто-о соединит два издания Дионисия и труд Павсания, что можно сделать без большого труда, результатом была бы замечательная работа, наиболее полезная при чтении аттической литературы.

Cod. 154. Боэций, Список Платоновских слов

Прочитал в том же томе Список Платоноских слов Боэция[8] в алфавитном порядке. Он посвящен Меланфу и будет по полезнее чем собрание Тимея.

Cod. 155. Боэций, О словах сомнительного значения у Платона

Кроме того Боэций автор другого небольшого труда, адресованного Афенагору, озаглавленного О словах сомнительного значения у Платона. Если найдется кто соединит слова этих двух небольших трактатов с теми, что отобраны Тимеем, тот составит большую пользу для тех, кто желает изучать Платона.

Cod. 156. Дорофей, О новых и иностранных словах у Платона

Прочитал в том же томе Список Новых и иностранных слов у Платона
, расположенном в алфавитном порядке. Он, несомненно, будет полезен для учащихся.

Cod. 157. Моэрис, Аттические слова

Прочитал еще Аттикист Моэриса[9]. Это небольшая работа также в алфавитном порядке.

Cod. 158. Фриних Аравийский. Инструменты риторики.

Прочитал "Инструменты риторики" Фриниха Аравийского [1] в тридцати шести книгах. Она содержит собрание слов и статей, некоторые из которых изящно изложены и расположены в необычной манере, по увеличению полноты элементов. [2] Многие из них можно найти в собрании Элладия, но там они разбросаны по всему огромному труду, здесь же они собраны вместе. Цель Фриниха в том, чтобы создать список особых слов, в то время как Элладий, будучи просто лексикографом, добавил их к общему материалу и включил в прочие.
Писатель процветал в период правления Марка Аврелия и его сына Коммода, которому этот труд посвящен и надписан: "Фриних приветствует Коммода Цезаря". В предисловии он призывает Коммода стремиться к знанию, в то же время расхваливая свою работу, о которой говорит, что уже написал тридцать семь книг и посвятил их императору, и обещает написать еще столько же, если, конечно, будет жив. Как мы уже сказали, мы прочитали только тридцать шесть книг, содержащие слова от первой до последней буквы алфавита.
Несмотря на утверждение, что труд посвящен императору, он, кажется, подписал отдельные книги разным лицам. Таким образом, первая, вторая и третья книги предпосланы некому Аристоклу [3], с надеждой, что может послужить для него развлечением и источником отдохновения в его день рождения; четвертая - некому Юлиану, соотечественнику и другу. Автор подбавляет, что сначала намеревался посвятить весь труд Аристоклу, но когда императорским указом был назначен членом сената в Риме, он решил взамен принять Юлиана как своего друга, объединить с ним труды и принять его услуги в качестве судьи и критика своего сочинения. Несмотря на это обещание он посвящает пятую книгу своему другу-ученому по имени Менодор, которые ранее осудил его за отсутствие надлежащего рассмотрения изменения формы слов. Автор говорит, что данную книгу написал по просьбе Менодора, и оправдывает промедление ее завершения тем, что страдал болезненным мочеиспусканием, общим недугом стариков, долгой и серьезной душевной скорбью, кровотечением желудка, и рядом других болезней. Если, однако, он восстановит свое здоровье, то обещает завершить данный заказ, и полагает, что ему хватит хорошего вкуса и сил на изучение любого другого труда своего друга, еще не предложенного. Тем не менее, шестую книгу он опять посвящает другому лицу - Тиберию; седьмую другому Менофилу. который по его словам является непревзойденным ученым и предоставил целые отрывки в иллюстрацию материала шестой книги, и убедил его отобрать многие из этих слов в его сочинение. Восьмая книга опять посвящена Юлиану, которого автор просит быть снисходительным в исправлении каких-либо недостаточно хороших предложений, приводя в оправдание свою болезнь. Девятая подписана Руфину, он говорит, что Аристокл первый побудил его начать книгу, но что Руфин ответственен за ее завершение, потому что увидев весь оставшийся материал, он признал его полезность и одобрил продолжение трудов. Десятую книгу он опять посвящает Аристоклу, затем Менодору, о котором говорит, что он только что натолкнулся на речи Аристида [4], который процветал в это время, и восторженно высказался о них. Он также говорит, что критик Маркиан, презирая Платона и Демосфена, выражает свое предпочтение перед всем остальным к письмам римлянина Брута [5], и провозглашает его образцом совершенства стиля. Автор говорит, что привел это замечание не потому, что одобряет такое суждение, но чтобы предотвратить чье-либо удивление, если некоторые думают, что слава этого человека меньше, чем у Аристида, несмотря на великолепное красноречие; ибо Аристид также, как и другие люди, отличившиеся в обучении, преодолевал тех, кто завидовал его достижениям. Одиннадцатая книга также посвящена Менодору; из остальных - мы не хотим навлечь на себя обвинение в пустословии - одна Регинию, другая Аристоклу, следующая - Басилиду из Милета, софисту, о котором он говорит, что как только получил передышку от болезни, он написал эту книгу для него, и умоляет его исправить ошибки, которые мог допустить в связи с болезнью. Все остальные книги до самого конца, которые мы прочитали, посвящены Менофилу.
Труд этот, несомненно, будет полезен честолюбивым авторам и ораторам. Составитель говорит, что он разделил собранные им слова на те, что пригодны для красноречия, для письменного сочинения, и устной беседы, для насмешливого, презрительного и любовного стилей. Лучшими образцами, нормой и стандартом чистого и безупречного аттического языка автором рассматриваются Платон, Демосфен и другие девять аттических ораторов, Фукидид, Ксенофонт, Эсхин [6], сын Лисания-сократика, Критий [7], сын Каллаэсхрия, и Антисфен [8], который своим двумя речами восхвалял Кира и Одиссея; авторы комедии, Аристофан и его группа, где они используют аттицизм; трагики, Эсхил громогласный, Эсхил сладкозвучный, и многомудрый Еврипид. Предпочитая их всем другим авторам, ораторам и поэтам, он снова ставит на первое того, кого (как он говорит) сам Мом [9] не стал бы порицать, даже если легендарный корикийский бог [10] стал бы корчить ему рожи; это Платон, Демосфен и Эсхин, сын Лисания из-за превосходства его семи диалогов, которые, как некоторые считают, не были написаны им самим, но приписываются Сократу. Таков этот материал.
Писатель показывает большую ученость, но многословен и чрезмерно зануден. Ибо труд, не упуская ничего важного, можно сократить раз в пять, тогда как автор. по причине неуместного употребления слов, скатился к неуправляемой длине, и тогда как, собирая материал по изяществу и красоте стиля, он не сумел перевести свои наставления в примеры.

Cod. 159. Исократ, Речи, письма

Прочитаны 21 речь и девять писем Исократа. [1] Его "совещательные" [2] речи "К Демонику" и "К Никоклу" содержат полезные советы; вторая к Никоклу, и еще "О мире". Темой "Панегирика" является рассмотрение средств обеспечения гармонии среди самих греков и наилучших методов ведения войны против варваров, но безусловно большая часть посвящена прославлению афинян. "Ареопагик" также является одной из "совещательных" речей, возбуждающей мужество афинян похвалами их предков, и осуждающей их потомков. "Платейская" и "Архидам" также "совещательные", и во второй он призывает спартанцев на войну против фиванцев по мессенскому вопросу. В речи "Против софистов" он нападает на своих политических оппонентов. Следующая речь "Похвала Бусирису", [3] как видно из названия. Одиннадцатая "Похвала Елене". Двенадцатая - "Эвагор" [4], является восхвалением царя, посвященная его сыну Никоклу. "Филипп" - "совещательная" речь, рекомендует Филиппу прилагать усилия к установлению согласия между греками и посвятить свое внимание, опять-таки, объединению против варваров Азии. "Панафинейская" - восхваление Афин и предков афинян, которую, он говорит, начал писать когда ему было 94 года, но был упрежден трехлетним приступ тяжелой болезни, и завершил ее по достижении 97 лет. Речь, называемая "Антидосис" (Обмен имуществом), как представляется, относится к классу "судебных" речей и содержит защиту от клеветы некого Лисимаха против него. Эта речь, самая длинная из таковых этого класса, была написана, когда ему было 82 года, и материал более сложный и разнообразный, чем у остальных; он вставляет отрывки из своих других выступлений, для того чтобы показать, что он не развращает молодых людей, но содействует общему благосостоянию. Речь "Против Каллимаха", а также "Эгинская" (сделка с требованием наследства), речь "Против Эвтиноя за Никия", "Трапезитик" (иск против банкира), а также "Против Лохита" (иск о возмещении ущерба за надругательство и нападение) также "судебные". Это 21 речь Исократа, что мы читали. Из его девяти писем одно адресовано Дионисию, тирану Сицилии, другое Архидаму, два - Филиппу, одно - Александру, одно - Антипатру, одно - Тимофею, и девятое - к архонтам Митилены [5].
Этот писатель больше предпочитает давать указания риторикой, чем принимать участие в управлении государственными делами, как и другие девять ораторов, один из которых Демосфен; хотя даже до их времени у него была огромная слава ритора, и позднее он ни коим образом не рассматривался ниже их. Его главные характеристики, как это сразу становится очевидным для читателя, - чистота и четкость, и чрезмерная тщательность в подготовке выступлений, которая часто вырождается в излишнюю занудность и сверх-усложненность. Его безграничная способность прилагать усердие порождают недостаток вкуса больше, чем не изобретательность в аргументации. Ему не хватает внушительности, [6] искренности и живости, [7] но в своих политических речах он замечательно использует достоинства и понятность в равных пропорциях. Его стиль невнятный, и использование наиуравновешеннийших положений вызывает тошноту, более чем что-либо другое, показывает его чрезмерное внимание к мелким деталям. Но мы признаем общее совершенство его языка, и сделали эти критические замечания только для того, чтобы указать, где он сбивается и не полностью проявляет себя. Ибо по сравнению с некоторыми из тех, кто берется сочинять речи, даже его ошибки выглядят достоинствами.

Cod. 160. Хорикий. Декламации

Прочитал "Декламации и разные речи" софиста Хорикия из Газы[1]. Он любитель ясности и чистоты стиля, и если он распространяется ради пользы дела, ясность изложения ни в коем случае не нарушается, так как развертывание никогда не бывает несвоевременным и никогда не достигает длины полного периода. В его сочинениях сочетаются оригинальность и искренность, в тоже же время он не оставляет без внимания нравственные уроки. Как правило он употребляет отборные слова, хотя не всегда в их собственном смысле; так иногда, в связи с неограниченностью образного языка, он впадает в безразличие, а иногда увлекается поэтическим стилем. Он особо хорош в описаниях и эвлогиях. Он приверженец истинной веры и уважает обряды и святыни христиан, хотя по той или иной причине, презрительно и без всяких оговорок, он в своих трудах неоправданно вводит греческие мифы и языческие рассказы, иногда даже при обсуждении святынь. В обращении находится много его сочинений разного вида; встречаются фиктивные, хвалебные и дискуссионные речи, монодии, брачные песни и многое другое. Он процветал во времена императора Юстиниана и был учеником ритора Прокопия [2], но не Кесарийского, наиболее уважаемого человека того времени, который составил полезные и ценные исторические труды, оставив о себе бессмертную славу среди любителей учености. У себя на родине он был связан с другим Прокопием, учителем риторики, который состарившись, имел удовольствие видеть своего ученика занявшего место главы его школы. Многие его речи всех видов находятся в обращении, и все они заслуживают тщательного изучения и подражания. Действительно, книга называемая "Переводы Гомеровых стихов", в которой форма всецело изменена разными стилями, достаточно полно показывает силу риторической энергии, которой Хорикий, как ученик, подражал. Оба были христианами, и в своих речах часто, и вовсе не поверхностно, обсуждали создание священных образов. Смерть учителя дала Хорикию тему для надгробной речи.

Cod. 161. Сопатер. Различные извлечения

Прочитал различные извлечения софиста Сопатера [1] в двенадцати книгах, составленных из произведений разных историков и писателей. Первая книга представляет собой отчет о небылицах о богах из третьей книги Аполлодора [2] "О богах", афинянина, который преподавал грамматику. Выборка не только из третьей книги, но и из четвертой, пятой, девятой, первой, двенадцатой, пятнадцатой, шестнадцатой и вплоть до двадцать четвертой. Подборка включает в себя мифические сказки и вымыслы относительно богов и всего прочего какой-либо исторической ценности, такие как рассказы о героях, Диоскурах [3], о таковых в Гадесе, и тому подобное. Составитель также привлек вторую книгу Юбы [4] "О живописи", и "Дейнософистов" Афинея [5] из Навкратиса. Таковы источники и содержание первой книги.
Вторая книга - из первой книги и далее до десятой "Эпитом" Памфилы [6], дочери Сотерида, и Артемона [7] из Магнезии "О замечательных деяниях женщин", из "Апофтегм" Диогена- киника[8], восьмой книги Сапфо [9] и различных других писателей. Такова вторая книга извлечений.
Третья книга из "Различных Историй" Фаворина, [10] из книг N, C, а остальные по порядку до W, исключая T. Они содержат различные истории, обоснование, происхождение и значение слов и имен, и тому подобное. На этом заканчивается третья книга.
Четвертая книга составлена из анонимного труда под названием "Собрание замечательных вещей", из шестнадцатой книги "Разнообразных заметок" Аристоксена [11], и из восьмой книги "Драматических историй" Руфа [12]. Здесь можно найти многие невероятные и необычные вещи, различные трагические и комические происшествия, диалоги и выступления, нравы, обычаи и тому подобное, на чем заканчивается четвертая книга.
Пятая книга состоит из отрывков первой, второй и третьей книг Руфа "Музические истории". Она содержит отчет о различных комиках и трагиках, сочинителях дифирамбов, игроках на флейте и кифаре, о брачных песнях, и песнях, сопровождающих танцы, танцорах и других лицах, принимавших участие в театральных состязаниях, происхождение и предки тех, кто стали знамениты, будь-то мужчины или женщины; и кто из них были известны как созидатели, а кто практики, кто из них были друзьями и близкими людьми императоров и царей; какие состязания были и откуда произошли, в чем каждый проявлял свое искусство. Также описаны общие праздники, отмечаемые афинским народом. Все эти вещи, и тому подобное, читатель найдет в пятой книге .
Шестая книга - из четвертой и пятой книг "Музических историй" того же Руфа. Она дает отчет о флейтистах, о песнях, которые исполняют на флейте мужчины и женщины, о поэтах Гомере, Гесиоде, Антимахе [13] и большинстве других поэтов, принадлежащих к их школе, и говорит нам кое-что о женщинах прорицательницах, кто такие так называемые Сибиллы и откуда они пришли, все это заимствовано из Руфа. Вторая книга "Галиэвтики" Дамострата [14], а также первая, пятая, девятая и десятая книги "Жизнеописаний философов" Диогена Лаэртского [15]. Здесь мы имеем отчет о философах и о происхождении божественного учения - философии; как она процветала, кто были руководители и покровители различных школ, кто были их последователи или противники, представлена характеристика каждого, их рождение и происхождение, их образ жизни с самого начала, и время когда они процветали. В книге также содержатся сведения о риторике и риторах, выписки из трудов Элий Дионисия "Об Александрии", и из "Египтики" Гелланика [16] и включает различные мифические и вымышленные рассказы и прочее.
Седьмая книга является своего рода антологией из "Истории" Геродота.
Восьмая книга содержит извлечения из старинных и анонимных трудов. Она дает список женщин, которые возвысились к славе и сделали блестящее имя, о деяниях некоторых мужей и их собраниях для изучения риторики, о превосходстве дружбы, и максимы достойных мужей. Есть также выборки из эссе Плутарха "О том, как юноше слушать поэтов" и "О характере и трудах", показывающие как многие, часто с великими трудностями, переделывали порочный характер, а другие по неосторожности позволили испортиться хорошему; как те, кто в годы своей юности рассматривались как тугодумы и тупицы, когда они возмужали, отличались блестящими качествами, сообразительностью и умственной одаренностью. Также из трактатов "О стыдливости", "О болтливости", "О гневе", "О пользе от врагов", "О жизнерадостности", "Наставления по управлению государством", "О богатстве", "Как можно осознать собственное совершенствование в добродетели", "Наставления о сохранения здоровья", "Наставление супругам". Среди этих извлечений можно найти много такого, что достойны запоминания, как слова, так и дела, которые будут полезны во многих отношениях. Таково содержимое восьмой книги.
Девятая книга состоит из извлечений из Плутарха "Почему божество медлит с воздаянием", жизнеописаний Деметрия и Брута Римского, книги озаглавленной "Изречения знаменитых людей", небольшого трактата "О реках", "Как отличить льстеца от друга", жизнеописаний Кратеса, Даифанта, и Пиндара, работы под названием "Изречения царей и полководцев", и первых восьми "Застольных бесед". Такой материал взят у Плутарха. Автор также заимствовал из первой, второй, третьей и четвертой книг "Римской истории" Руфа, в которой можно найти много того, что заслуживает упоминания, хотя вперемешку с баснями и многословной глупостью. Таково содержимое девятой книги.
Десятая книга составлена из Эрато из Кефалиона [17] и повествует о жизни и деяниях Александра Великого; из трактата Аполлония-стоика [18]; относительно женщин, которые были философами или добились другой славы; или при чьем посредничестве семьи примирились; из "Истории Македонского" Феагена [19]; от Плутарховых жизнеописаний Никия, Алкивиада, Фемистокла, Тесея, Ликурга, Солона, и Александра, сына Филиппа, Кимона, [Лисандра, Демосфена], Перикла, Пелопида, Фокиона, и Аристида, содержащих много того, что достойно рассказа и записи. Таково содержимое десятой книги.
Одиннадцатый книга в подобной манере составленна на основе Плутарховых жизнеописаний Эпаминонда, Диона, Агесилая, Агиса, Клеомена, Эвмена из Кардии, Филопомена [20], Арата, который, когда был стратегом Ахейского союза, командовал войсками семнадцать раз и весьма отличился в поле, и Пирра, царя Эпира; из первой и второй книг Аристофанова [21] грамматического труда "О животных", и семнадцатой книга царя Юбы "Театральные истории". Таково содержимое одиннадцатой книги.
Двенадцатая книга взята из различных источников: Калликсена [22] "Каталог художников и скульпторов", Аристоника [23] "О Мусее в Александрии", из "Политики" Аристотеля, касательно дел фессалийцев, ахейцев, парийцев, ликийцев, хиосцев и всех прочих народов, которых он упомянул в своих политических сочинениях, полезность которых очевидна. Таково содержимое двенадцатой книги.
Труд очень полезен для читателя. Ибо, хотя он не свободен от сказочных, чудовищных, ложных и невероятных заявлений, как я уже упоминал не один раз, все же из тех, которые, так сказать, взяты из кладезя мудрости, можно собрать много того, что способствует добродетели и честности. Для изучающих риторику и софистику, как он сам говорит друзьям во введении, все это имеет большое значение и будет очень полезно. Манера выражения меняется, не ограничиваясь одним стилем, хотя ясность является отличительной чертой всего сочинения.

Cod. 163. Винданий Анатолий из Берит. Собрание Сельскохозяйственных Заповедей

Читал труд Виндания Анатолия из Берит[1] под названием "Собрание Сельскохозяйственных заповедей", им составленный из произведений Демокрита, Африкана, Тарантиния, Апулея, Флоренция, Валента, Льва, Памфила и из Парадоксов Диофана[2]. Он в двенадцати томах, и, как показал наш собственный опыт, во многих случаях полезен для возделывания земли и сельскохозяйственных работ. Пожалуй, самый полезный из всех трактатов на эту тему. Однако, он содержит некоторые чудесные и невероятные сказки, полон греческих басен, которыми благочестивый земледелец должен пренебречь, собирая то, что пригодится в дальнейшей работе. Все остальные писатели по сельскохозяйственным вопросам, насколько я знаю, выражают почти одни и те же взгляды на эти вещи, и мало чем отличаются друг от друга. Какой ни возьми, познания Льва предпочтительнее всех остальных.

Cod. 164. Гален. О медицинских школах

Прочитал труд Галена[1] "О медицинских школах". Автор, рассуждая о школах, которые развились в медицинской профессии, заявляет, что тремя главными являются: логическая, которую он также называет догматической и аналогистической; эмпирическая, также называемая наблюдательной или памятной, методическая. Они отличаются по способу измышления и в других отношениях. Врач-догматик основывает свое искусство на использовании методов рассуждения для обнаружения средств лечения; эмпирик опирается на эксперимент и наблюдение; методист, хотя признает употребление и рассуждения и эксперимента, не следует в точности применению одного из двух, и по праву отличается от двух других.
Настоящая работа состоит из трех разделов. Первый содержит описание эмпирической и догматических школ и устанавливает характер каждой; второй представляет эти две школы жарко оспаривающими свои соответствующие претензий на превосходство; третий предоставляет методическую школу, которая ссорится с двумя другими, каждая из них выдвигает свои претензии и стремится низвергнуть своего противника. На этом третья книга заканчивается.
Очевидно, что этот труд должен быть предпочтен всем другим медицинским сочинениям, если нужно узнать, какая из школа наилучшая. Но его не следует считать собственно медицинским трудом, а скорее философским введением в медицину.
Слог и композиция чисты и отличительны; Гален везде уделяет особое внимание этим качествам, хотя во многих трудах он путает и затемняет смысл написанного, перегружая свои трактаты несвоевременными рассуждениями, отступлениями, и запутанными периодами. Этим, как кажется, дробится содержимое, и его утомительный вздор делает читателя безразличным. Настоящий трактат, однако, свободен от этих недостатков.

Cod. 165. Гимерий, Декламации

Читал Декламации[1] и Различные речи Гимерия софиста[2]. Две совещательные, а три судебные, все они с введением. Из совещательных речей первая представляется как произнесенная Гиперидом в поддержку Демосфена, вторая произнесена Демосфеном от имени Эсхина. Из оставшихся трех, первая сделана в форме нападок на Эпикура, который, как предполагается, привлечен к суду за бесчестие; вторая написана против богача, который истощил имущество бедняка своими бесчестными делами, и предваряется мольбами бедняка о своем деле; в третьей Фемистокл обличает царя Персии, который дал множество обещаний в надежде положить конец войне[3].
Эти речи, более чем другие, написаны таким образом, чтобы показать, чего можно добиться совершенством стиля, блеском и силой идей. Автор часто сыпет периодами[4] в подражание Демосфену и самых разных формах; хотя он особо предпочитает возвышенный стиль, он ловко меняет свой язык, вводя иные формы. Его манера речи, по крайней мере в вопросах фразеологии, смысла и силы слов, отнюдь не нуждается в прояснении. Частые обрывы слов звучат странно для уха, но не неприятны, хотя передача смысла менее понятна для обычного читателя. Еще одна причина общей ясности стиля автора в том, что использует выражения, применяемые для определенности. Как я уже говорил, он использует громоздкие периоды для аргументации[5] и в других случаях, но при разъяснении их энергичными[6] фигурами речи, он очищает свой язык от всякой темноты, которая могла возникнуть в связи с ними. Он часто и уместно применяет гипербатон[7] и другие фигуры речи, хотя и не так широко как периоды. Он страстен и искренне энергичен где необходимо. Так он выглядит в упомянутых речах.
Вслед за этими речами идут Полемархик — восхваление тем, кто пал за свободу в битве против персов, а также восхваление войны; Ареопагитик — требование гражданских прав для своего сына Руфина, и это не фиктивная декламация; монодия на смерть этого же сына; на бракосочетание своего друга Севера, также явно не фиктивная, с введением; Диоген или Пропемптик [8] - напутственная речь, также снабженная введением и написанная в форме диалога; Синтактерий — прощальная речь к друзьям при отправлении в Коринф; Пропемптерий к Флавиану на его назначение консулом в Азию; на нового ученика Пизона; другой Диоген или Пропемптик; экспромт [9] на диспут, который возник в школе; на прибытие киприйцев; на своего первого слушателя из Каппадокии; показательная речь [10], которую он сперва отказывался произнести, когда его просили, и в которой обсуждается тезис "красивые вещи редки"; на Музония; на нового ученика Севера, который вышел на сцену во время драки[11], короткое послание[12]; по поводу Урсакия; к другому Северу; на Скилакия, проконсула Греции; о некоторых новых учениках, эфесянам, музианам и гражданам Леон[13]; на товарищей из своего отечества; на счет Афинея; на римлянина Привата, воспитателя сына Ампелия проконсула; на свое возвращение из Коринфа; на Феба, сына Александра, проконсула; на счет Аркадия врача. Назидательная речь к своим ученикам только что прибывшим и пропемптик к Флавиану; на бракосочетание Панафинея; два коротких послания; дискурс [14] при отъезде из Филипп на призыв императора Юлиана; речь о Константинополе произнесенная в самом городе, об императоре Юлиане, и об обрядах Митры; дискурс на префекта Саллюстия с кратким содержанием; на проконсула Флавиана; на день рождения друга; короткое послание возвращенному другу; на интриганов; на проконсула Василия (две); на Гермогена, Плокиана, Ампелия, Претекстата, проконсула Греции, и их товарищей; на свой отъезд к императору Юлиану; речь произнесенная в Никомедии в наставление префекта Помпеяна; речь на новых учеников; на нового ученика; на своего компаньона Зенона; на Арнобия, нового ученика; на того, кто поступил в школу вследствие оракула Посейдона; на тех кто прибыл из Ионии; на ионийских странников; импровизированная речь к своим слушателям; речь в честь друга в Константинополе; обсуждение с учениками после возвращения с родины; импровизированная речь о (плохой) лекторской комнате; упрек тем, кто равнодушно слушал его выступления; импровизированная речь на тех, кто посещал его лекции и был склонен к упрямству; на Китиана и его товарищей, которые вели себя шумно, когда он говорил экспромтом; проповедь о необходимости стремиться обеспечить разнообразие в дискурсе; обсуждение после заживления раны[15]; речь после возвращения из Коринфа; на стилусы учеников; на Амиклы, город лакедемонян, который, подчиняясь сну, он поселил для вознесения молитвы к Богу; что лекции не должны произноситься на публике; речь о необходимости упражнений; другая речь, произнесенная в Коринфе[16].
Я думаю, что это все речи Гимерия, почти семьдесят, которые ты терпеливо и кропотливо прочитал, и я при этом присутствовал. Во всех них, сохраняя один и тот же тип дикции и один и тот же род стиля, он использует нагромождения периодов и фигур речи в такой манере, что чувство пресыщения предотвращается его мастерством и способом, которым они приспособлены. Насколько я знаю и как я считаю, никто никогда не использовал фигуры речи столь превосходно и столь приятно. Его сочинения полны исторических и мифологических примеров либо с целью демонстрации, либо проводя параллели, либо ради получения удовольствия, либо для украшения обсуждаемой темы, при помощи которых он выстраивает и разнообразит свой язык, и при помощи которых строит вступление, заключение и обсуждение. Он также часто дает предварительный план вопроса и способа обсуждения. Но в то время как характер речей его таков, очевидно, что он придерживается нечестивого отношения к религии, и уподобляется собаке, которая тайком лает на нас. Он процветал во времена Констанция и нечестивого Юлиана, и был главою школы риторики в Афинах.

[1] Μελεταί, сложные фиктивные речи, написанные для практики в школах риторики.
[2] Родился в Прусе примерно в 315 г., умер в 386. Жил при дворе императора Юлиана, а после его смерти в Афинах. Он был учителем Григория Богослова и Василия. Из двадцати четырех сохранившихся декламации — некоторые школьные упражнения, прочие инавгурационные речи (см. Cod. 243).
[3] Фемистокл отговорил афинян от принятия его предложения.
[4] Используется слово (περιβολή) выражающие сочетание в одном периоде различных стилей, настроений и фигур речи. Латинский эквивалент circumducta или circumjecta Oratio: ср. Квинтилиан, IX. 4, 124: cum sensus unus longiore ambitu circumducitur ("когда единственная мысль вытягивается длительностью периода»).
[5] Αἰτιολογία, давая причины или обоснования вещей.
[6] Γοργός, "энергичный", "пылкий", а не "вялый", "бездушный".
[7] Инверсия обычного порядка слов или частей предложения, в основном ради привлечения внимания.
[8] Напутственная речь (как и Пропемптерий).
[9] Σχέδιον, короткая импровизированная речь.
[10] Ἐπίδειξις, речь, произнесенная в театре или общественном месте, чтобы продемонстрировать риторические способности сочинителя.
[11] В школе. Чтение Συμπληγάδι (с заглавной буквы S) и перевод "префект Симплегада" кажется абсурдным.
[12] Λαλιά, краткое приветственное слово к реальному персонажу.
[13] Текст не может быть правильным (τοῦ Λέοντος). Τοῦ Λέγοντος, "говорящий" (т. е. сам Гимерий) является еще одним чтением.
[14] Διάλεξις, частная лекция или трактат для обучения студентов.
[15] Полученной в ходе беспорядков (συμπληγάς) в школе.
[16] См. также Cod. 243.

Cod. 167. Иоанн Стобей. Антология

Прочитал Иоанна Стобея[1] «Выдержки, суждения и предписания», четыре книги в двух томах. Он посвящает его тому, для кого, как он сам говорит, он работал, своему сыну Септимию. Его собрание составлено заимствованием из поэтов, ораторов и знаменитых политиков. Он соединил вместе, говорит он, в некоторых случаях выбранные отрывки, в других — некоторые суждения, и кое–где некоторые жизненные правила для дисциплинирования и совершенствования своего сына, вот так вот ненавязчиво сообщая ему небольшой дар для памятного чтения.
Его первая книга посвящена естественным наукам; начало второй — языкам, а остальная часть морали; третья и четвертая, исключая некоторые данные, посвящены морали и политике. Первая книга насчитывает шестьдесят глав и которых автор размещает цитаты и знаменитые высказывания древних. Вот эти темы.
После начального обращения к Богу, как к создателю того, что есть Провидение, которое управляет всем, он интересуется теми, кто отрицает существование Провидения и божественных сил, исходящих от него, и которые способствуют контролю над вселенной. Затем он обсуждает правосудие установленное Богом для руководства деяниями людей и наказания грешников. О божественной необходимости, которая обеспечивает, что все происходит согласно неумолимой воле Бога. О Судьбе и порядке событий. О Роке или Удаче. О движении слепой судьбы. О природе времени, его делении и что чему причина. О небесной Афродите и божественной любви. На десятом месте, о принципах, элементах и вселенной.
Затем о материи, о форме, о причинах, о телах и их делении, о бесконечно малом, об изображениях, о цветах, о смеси и сочетании, о пустоте, месте, пространстве, о движении. На двенадцатом месте, о порождении и разрушении, о мире (что он одушевленный и управляется Провидением?); где тот принцип, который упорядочивает его, и где найти его истоки? О строении мира, о единстве вселенной. О природе и делении неба.
О природе звезд, их фигурах, их движении, их значении. О природе солнца, его размере, форме, эволюциях, о затмениях, его признаках и движении. О природе луны, ее размере, форме, свете, о затмении и как оно выглядит, об интервалах и предсказании. О Млечном Пути; о кометах, о падающих звездах и других пространственных явлениях. О громе, вспышках, ударах молнии, ураганах, тайфунах. На тридцатом месте, о радуге, утренней заре, ложном солнце, лучах, об облаках и тому подобном, тумане, дожде, росе, снеге, инее, граде. О ветрах; о земле: она единственная, ограниченная ли? Каков ее размер, положение, форма? Она неподвижна или движется? О землетрясениях, о море, о приливах и отливах. О воде, о всем прочем. О природе и причинах, которые исходят от нее. О порождении живых существ, и т. д. Сколько видов живых существ? Все ли они наделены разумом и чувствительностью? О сне. О смерти. О растениях. О пище и аппетитах живых существ. О природе людей, о душе, сердце, чувствах и осязаемых предметах; правдивы ли чувства, сколько чувств существует? Какова природа и деятельность каждого из них? О зрении. Об образах, возвращаемых зеркалом. О слухе. О вкусе. Об осязании. Об обонянии. О голосе: бестелесен ли он? Каков принцип, по которому он действует? О воображении, о суждении. Сто и девятый. О взглядах и шестидесятый. О дыхании и его нарушениях. Таковы вот главы первой книги и таково их содержание; ясно, что они имеют отношение к физике, исключая несколько первых, которые скорее можно классифицировать как метафизика[2]. Он собрал здесь, как я уже сказал, мнения древних, неважно согласны ли они или расходятся. Однако в этой книге, прежде чем обратиться к перечисленным главам[3], имеются две главы, одна из которых является похвалой философии, где также есть извлечения из различных авторов; другая обращается к различным направления, которые составляют философию. Именно там он объединил вместе древние взгляды на геометрию, музыку и арифметику.
Вторая книга состоит из сорока шести глав. Он сначала обращается к толкованию божественных знаков, и говорит, что для людей правда о познании природных сущностей вещь незначительная. Затем он обсуждает диалектику и риторику, стиль и письмо, поэзию, формы стилей у древних, моральную сторону философии, о том, что зависит от нас, об идее, что никто не злонамерен сознательно, о том, что философ обязан относиться с уважением к божественному; что благочестивые и праведные люди получают помощь от божества. Гадание. Что нужно, чтобы много общаться с мудрецами и избегать худых и безкультурных людей. О внешнем виде и действительности. О том, что не следует судить о человеке по его речи, но по его характеру. О тех, кто ставит ловушки другим, тем самым вредит себе неосознанно. О славе. Об известности. Что умеренность лучше всего. Что добродетели трудно достичь, а порок легко практиковать. Что не следует принимать во внимание мнение людей лишенных разума. Почему лицемерие пагубно для тех кто использует его и для тех против кого оно используется, и должно быть изгнано из души. О том, что за мирскими делами не должно гнаться, потому что такое отношение вызывает зависть и клевету. О том, что если человек совершает ошибку, ничего нет лучше покаяния. Об оскорблении; то что не благородное. О том, что когда мы оскорбили, необходимо позаботиться, чтобы не впасть в ту же ошибку. О неизбежности в жизни. О том, что нужно действовать обдуманно. О воле. О том, что не нужно действовать беспорядочно. О том, что невзгоды часто целительны, особенно от глупости. Об образовании. О преподавании. О том, что дружба наилучшая из всех вещей. О том, что сходство характеров порождает дружбу. О том, что в бедах и опасностях не следует пренебрегать друзьями. Что не должно вовлекать друзей в несправедливости. О ложных и сомнительных друзьях. О том, что нужно скорее примириться с друзьями, терпя их ошибки и забывая их. О том, что в несчатьи мы узнаем, кто наши истинные друзья. Заповеди дружбы. О вражде и как вести себя в отношении к врагам. Как можно извлечь выгоду от оных врагов. О доброжелательности. О том, что расположение сделанное в нужное время ценится больше. О взаимности выгоды. О том, что не должно ни вредить им, ни получать от них. Заключительная глава: о неблагодарности. Таковы главы второй книги[4].
В третьей книге сорок две главы. Он сначала обращается к добродетели; затем к пороку. О благоразумии, неосторожности, умеренности, невоздержанности, мужестве, трусости, справедливости, корыстолюбии и несправедливости, истине, лжи, лести, откровенности, расточительности, бережливости, самоконтроле, разрешении, смирении, гневе, самопознании, высокомерии, себялюбии, совести, памяти, провалах памяти, клятвах, лжесвидетельстве, необходимости труда, праздности, порядочности, наглости, молчании, значимости слов, краткости, болтливости, доброте, зависти, о родине, о чужбине, тайнах, а на сорок втором месте — о клевете[5].
Вот темы четвертой книги. Первоначально конституция, во–вторых законы и обычаи, народ[6], власть оного в городах, могущество, как качество необходимое лидеру; чем монархия лучше. Заповеди царства. Критика диктатуры. Война. Храбрость. Молодость[7]. Военные руководители и необходимость войны. Заповеди о мире, сельское хозяйство, мир, навигация, искусство, хозяева и рабы, грубая любовь и желание плотских удовольствий, красота, брак и все что его касается в этой главе. Заповеди о браке, дети и все, что касается их в этой главе. О том, что родители должны получать от детей почтение, которое им причитается. Позиция, которую отцы должны принять в отношении своих детей. О том, что есть самое лучшее — братская любовь и почитание родителей. О знати и все что касается их в этой главе. О состоянии простонародья. О богатстве и все что его касается в этой главе. О нищете. Сравнение бедности и богатства.
О том, что жизнь коротка и полна суеты. О печали, которая очень мучительна. О болезни и лечении. О здоровье и его сохранении. О врачах. О счастье. О беде. О том, что человеческое процветание непрочно. О тех, кто незаслуженно счастлив. О тех кто незаслуженно несчастлив. О том, что для поддержания благородства нужны удары судьбы. Что нужно, чтобы показать счастье и скрыть несчастья. О надежде. О том, что случается вопреки ожиданиям. О том, что нельзя радоваться чужому горю. О том, что страдающие нуждаются в сочувствии[8]. О старости и все что ее касается в этой главе. О смерти. О жизни. Сравнение жизни и смерти. О трауре. О погребении. Об утешении. О том, что мертвых нельзя оскорблять. О том, что память о большинстве людей быстро исчезает после смерти.
Вот пятьдесят восемь глав четвертой книги. Во всех четырех книгах — двести восемь[9], где, как мы уже сказали, Иоанн представляет некоторые мнения, цитаты и знаменитые высказывания, которые он черпает из извлечений, суждений и предписаний.
Он собирает их из философов Эсхина–сократика, Анаксарха и Анахарсиса, Аристонима и Аполлония, Антисфена и Аристиппа, Аристона, Аристоксена и Архита, Аристотеля, Анаксимандра, Анаксимена, Анаксагора, Архелая, Архинета, Аркесилая, Арриана, Антипатра, сына Гистиая, Антифана, Аполлодора, Аристарха, Асклепиада, Аристея, Архедема, сына Гекатея, Аполлофана, Аигимия, Аисара, Аттика, Амелия, Альбина, Аристандра, Гарпократиона, Апеллеса, Аристагора, Аристомброта, Архимеда, Боэция, Бианта, Бероса, Вероника, Бротина, Биона, Главкона, Демонакса, Деметрия, Дамиппа, Диогена, Диодора, Демокрита, Диотима, Диокла, Дамармена, Дидима, Диона, Дианта, Евклида, Евфрата, Эпихарма, Эпандрида, Эрасистрата, Экпола, Эпикура из Гаргетта, Эпиктета, Гермеса, Эмпедокла, Эпикура афинского, Евсевия, Евриса, Эратосфена, Евристрата, Экфанта, Эпидика, Евдокса, Эпигена, Эвения, Еврифама, Залевка, Зенона, Зороастра, Гераклида, Гераклита, Герофила, Фемистия, Феобула, Феана, Феагена, Феофраста, Феодора, Фаида, Феокрита, Фрасилла, Иерома, Гиппия, Ямблика, Гиерокла, Гиппала, Иона, Гиппона, Гиеракса, Гипподама, Гиппаса, Ионка, Критона, Клеобула, Кебета, Кориска, Клитомаха, Критолая, Клинея, Карнеада, Клеанфа, Каллимаха, Крития, Крантора, Калликратида, Левкиппа, Луция, Лисиса, Линка, Ликона, Леофана, Лонгина, Менехма, Метрокла, Метопоса, Менедема, Мусония, Мнесарха, Мелисса, Метродора, Милона, Модерата, Максима, Николая, Нумения, Навмахия, Навкрата, Никия, Никострата, Ксенократа, Ксенофана, Оната, Окелла, Онетора, Панакия, Питтака, Периандра, Пифагора, Плутарха, Пемпела, Платона, Панаития, Посидония, Перистиона, Порфирия, Парменида, Полемона, Пифея, Пора, Полибия, Плотина, Протагора, Пифиада, Пиррона, Руфа, Регина, Солона, Сотиона, Сосиада, Серена, Сократа, Стилпона, Спевсиппа, Стратона, Скифина, Сфаира, Селевка, Севера, Тимона, Тимея, Тавра, Тимагора, Телеса, Гипсеоса, Филоксена, Филолая, Ферекида, Фаворина, Финтия, Хиона, Хрисиппа, Харонда, Хилона, и из киников: Арисфена, Диогена, Кратета, Гегесинакса, Онесикрита, Менандра, Монима, Полизела, Ксанфиппа, Феомнеста. Вот философы, из которых он сделал свой сборник.
Из поэтов Афинодора, Анаксилла, Архиппа, Аполлонида, Алкидама, Аристея, Антимаха, Антифана, Аристарха, Архилоха, Ахайя, Эсхила, Агафона, Алексида, Аристократа, Амфида, Алкея, Арата, Астидама, Андроника, Анаксандрида, Аристофана, Аралоха, Аполлодора, Александра, Анакреонта, Аксиника, Аристофонта, Вакхилида, Биона, Биота, Бафонта, Дифила, Дионисия, Деметрия, Дикаиогена, Диодора, Диктиса, Евфидама, Евполида, Евфрона, Эратосфена, Эпихарма, Эвена, Евфориона, Гермолоха, Еврипида, Зенона, Зенодота, Зопира, Гесиода, Герода, Гениоха, Гелиодора, Феодекта, Феспида, Феогнида, Феокрита, Фелерофа, Иофонта, Гиппофооса, Гиппонакса, Исидора, Гиппофоонта, Юлия, Иона, Клеанфа, Клеанета, Каллимаха, Крития, Клеобула, Кратина, Каркина, Керкида, Каллиника, Клиния, Крантора, Клитомаха, Лина, Ликимния, Ликофронта, Леонида, Лаонта, Менандра, Мирона, Мосхиона, Мениппа, Мосха, Мимнерма, Мелино, Метродора, Менофила, Никострата, Николая, Неофронта, Никомаха, Навмахия, Неоптолема, Ксенофана, Ксенарха, Гомера, Орфея, Олимпиада, Пиндара, Парменида, Посидиппа, Павсания, Полиида, Патроклея, Писандра, Паниасиса, Пирифоя, Помпея, Риана, Софокла, Сотада, Симонида, Сосифана, Симила, Сисифеоса, Склериоса, Сапфо, Сарапиона, Сисикрата, Стагима, Сопатра, Сфенида, Совсарона, Стесихора, Тимострата, Тимоклеса, Тиртея, Телесиллы, Гипоболимея, Гипсея, Филета, Филоксена, Филиппида, Фриниха, Филонида, Филемона, Фокилида, Филиппа, Фоникида, Филиска, Ферекрата, Фанокла, Финтия, Филеоса, Херемона, Хорила, Хареса. Вот поэты которыми он заполняет цитаты в своих главах.
Ораторы, историки, цари и полководцы (ибо он также собрал воедино свидетельства от всех этих групп): Аристид, Аристокл, Элиан, Эсхин, Агафон, Антифонт, Архелай, Гай, Горгий, Демосфен, Демад, Демарат, Эфор, Зопир, Гегесиад, Гегесий, Фукидид, Тесей, Феодор, Фрасилл, Феопомп, Исократ, Исей, Корнелиан, Каллисфен, Клитофон, Ктесий, Лисий, Никий, Ксенофонт, Обрим, Полиен, Продик, Протагор, Сострат, Тимагор, Трофил, Гиперид, Филострат, Хрисерм, Александр, Агесилай, Агафокл, Антигон, Агис, Агриппин, Анаксилай, Архидам, Дионисий, Дарий, Эпаминонд, Эвдамид, Фемистокл, Ификрат, Гиппарх, Котис, Клитарх, Ликург, Леонид, Ламах, Маллий, Перикл, Пирр, Птолемей, Семирамида, Сципион, Скилловр, Тимофей, Филипп, Фокион, Фаларис, Харилл, Хабрий, Харес, Аристофан, Эсоп, Антигенид, Аристотель, Аристид Справедливый, Алкмеон врач, Антилл врач, Аримнет, Апеллес, Брисонт, Главкон, Гален врач, Дикеарх, Дион, Дионисий, Диокл врач, Евксифеос, Гермарх, Гермипп, Евриксимах, Евфраний, Эрасистрат врач, Еврифронт врач, Эратосфен, Евбул, Феопомп, Феокрит, Фимарид, Финон, Гиппократ врач, Катон, Кефисодор, Клеострат, Клитомах, Ликимн, Мусон, Метродор, Метрокл, Никострат, Правсион, Симонид, Серифиос, Сотион, Сострат, Спевсипп.
Вот такое количество глав, в которых Иоанн Стобей систематизировал высказывания более ранних авторов и большого числа писателей, философов, поэтов, ораторов, царей и полководцев из которых он заимствовал, чтобы сделать свое собрание. Эта книга вполне очевидно полезна для тех, кто читал труды этих писателей; она поможет их памяти и будет полезна тем, кто еще не обращался к ним, но благодаря постоянным упражнениям может в короткое время приобрести сводные знания множества прекрасных и разнообразных мыслей. Обе категории будут иметь преимущество, естественно, будучи в состоянии найти без усилия или пустой траты времени то, что испрашивается, если кто–то хочет пересказать что–то из этих глав для завершения работы. Более того, для тех кто хочет говорить или писать, эта книга будет небесполезна.

Cod. 175. Памфилия. Разнообразные исторические заметки

Прочитал "Разнообразные исторические заметки" Памфилии[1] в восьми книгах. Это была замужняя женщина, как она дает понять в начале этих пояснений; она прожила тридцать лет со своим мужем от юности до того, как начала составлять эти мемуары; она говорит, что сообщает то, что узнала от своего мужа в ходе тридцатилетней совместной жизни и то, что ей довелось узнать от всех других людей, которые посещали ее мужа (из них многие славились своей образованностью) и то, что она взяла из книг.
Каждое утверждение, которое показалось ей заслуживающим отмечания и запоминания, он включила в заметки без упорядочивания, без организации и разделения по темам, но случайно в том порядке, в котором каждый представился. Было бы не трудно, говорит она, упорядочить их в соответствии с планом, он она сочла, что смесь и разнообразие более приятны и более очаровательны, чем единство плана.
Эта книга полезна как средство начитанности. Фактически каждый находит весьма важные сведения относительно истории, приговоров, некоторые данные о риторике и философских умопостроениях, о поэтических формах и о многих других темах подобного рода.
Памфилия была египтянка; ее слава пришлась на середину царствования Нерона, императора римлян. Ее стиль, в той степени как он может быть определен в предисловии, и когда она говорит от своего имени в других местах, простой, что естественно для исходящего от женщины; словарь так же не отклоняется от этого. В отрывках, где она ссылается на предшествующий ей писателей, ее стиль более разнообразный и не строится по единому образцу.

Cod. 176. Феопомп

Феопомп с Хиоса (др. греч. Θεόπομπος, ок. 376 - после 315 гг. до н. э.), греческий историк и оратор, современник Эфора. Ученик Исократа. Изгнанный из Афин вместе с отцом за сочувствие Спарте, вернулся на родину только в 333/332 г. по распоряжению Александра Великого, после смерти которого бежал в Египет. Автор двух исторических произведений. Элленика (история Греции) в 12 книгах описывала историю Греции с 410 по 394 гг., а следовательно, продолжала сочинение Фукидида; Филиппика (история Филиппа) в 58 книгах (фр.) была крупнейшим произведением греческой историографии; посвященное правлению македонского царя Филиппа II, с 360 по 336 гг. до н. э., благодаря развернутым отступлениям, оно излагало всемирную историю эпохи. Древние причисляли Феопомпа наряду с Геродотом и Фукидидом к исторической классике, его стали меньше ценить со времен Адриана, но, несмотря на это, Филиппика просуществовала почти целиком до IX в., когда ее читал и составил сокращенный вариант патриарх Фотий.

Прочитан исторический труд Феопомпа в пятидесяти трех книгах, которые сохранились. Некоторые из древних авторов говорят, что книги 6, 7, 29, 20 и 30 отсутствовали (уже в их время), поэтому и я их не читал. С другой стороны, Менофан,[1] упоминающий Феопомпа [древний писатель, которого не стоит воспринимать всерьез], заявляет, что 12 книга так же потеряна, но мы читали ее вместе с другими.
Она содержит историю египетского царя Aкориса.[2] Автор сообщает, что он заключил союз с барсийцами[3] и принял сторону царя Кипра Эвагора[4] против персов; как, неожиданно для себя, он (Эвагор) он занял кипрский трон, захваченным Абдемоном из Китиума,[5] который властвовал над островом; каким образом греки Агамемнона заняли Кипр, после изгнания подданных Кинира,[6] остатки которых составили население Аматуса, где до сих пор существуют их потомки.[7] Как царь (Персии)[8], намереваясь начать войну с Эвагором, поставил стратегом войска Антофардата, сатрапа Лидии, а Гекатомна назначил навархом. Автор рассказывает о мире, который царь заключил с греками, отблагодарив за оказанные услуги,[9] но не оставил вражду против Эвагора, усилив ее еще больше, и каким успешным вышло морское сражение, состоявшееся у Кипра.[10] Как Афинское государство пыталось остаться верным своим договорам с царем, но спартанцы, полные гордости, открыто его нарушали. Каким образом был заключен Анталкидов мир, и о Терибазе, ответственным за ведение воны с Эвагором, о том, как последний ответил хитростью на хитрость, подставив его (Терибаза) под подозрения персидского царя и заключил соглашение с Оронтом.[11] Он сообщает, что когда Нектанеб узурпировал египетский трон,[12] Эвагор отправил послов к лакедемонянам и, о том как окончилась война на Кипре.[13] О Никокреоне, устроившем заговор, но разоблаченным удивительным образом и бежавшем. О том как Эвагор и его сын Пнитагор одновременно любили выжившую дочь Никокреона и без ведома друг друга одновременно получали от нее удовлетворение своей страсти. Это происходило благодаря стараниям евнуха Фрасидея из Элиды, пользовавшегося этой их страстью к девушке. Оба они и пали жертвой заговора того же евнуха.[14]
Автор сообщает о том, что царь Египта Акорис[15] заключил союз с писидийцами[16] и, пользуясь случаем, описывает их страну и, соседний Аспендос.[17] Он говорит о врачах Книда и Коса, которых именуют Асклепиадами; первые из них прибыли из Сира, будучи потомками Подалира.[18] Он также говорит о прорицателе Мопсусе и его дочерях - Роде, Мелиаде и Памфилии, которые дали названия (городам) Мопсестии и Родии в Ликии, и стране Памфилии.[19] Он сообщает как Памфилия была колонизирована греками и о гражданской войне (с местным населением). Ликийцы во главе со своим царем Периклом пошли войною против телмесцев[20] и не прекращали сражаться, пока не заперли граждан в стенах, заставив вести переговоры. Таково содержание 12 книги, которую Менофан считает утерянной.
Феопомп прибыл с Хиоса и был сыном Дамосистрата. Он говорил, что был изгнан из своей страны вместе с отцом, который был осужден за поддержку спартанцев. Ему было разрешено вернуться на родину после смерти отца, и его возвращение стало возможным благодаря письму от царя Александра Великого гражданам Хиоса. Феопомпу было тогда 45 лет. После смерти Александра, под угрозой изгнания, исходившей отовсюду, он прибыл в Египет. Птолемей,[21] царь этой страны, не только не желал принимать у себя писателя, но и чуть было не лишил его жизни, как человека постоянно вмешивающегося в большинство дел, если бы некоторые из друзей не спасли его своим ходатайством.
Сам он говорит, что являлся современником афинянина Исократа, Феодекта[22] из Фазелиса и Навкрата[23] из Эритреи; и эти трое, говорит он, считали его первым среди греков, кто занимал место в красноречии. Но из-за своей бедности Исократ и Феодект за деньги писали речи и, будучи софистами, занимались обучением молодых людей, тем самым зарабатывая себе на жизнь. Сам же он и Навкрат были достаточно обеспеченны и думали лишь о том, чтобы совершенствоваться в философии и красноречии. И нет ничего что может отрицать его заявление на первенство среди авторов его времени, потому что он не только составил речи по ораторскому искусству, в которых было более 20 000 строк, но и более чем 150 000 строк, в которых отражены исторические события и дела греков и варваров до его времени. Кроме того, он говорит, что в Греции не было города или более менее значимого места, которые он не только не посещал, но и давал общественные лекции, заслуживая большую славу своим ораторским талантом. Говоря о себе, таким образом, он одновременно заявлял, что ведущие писатели прежних времен сильно уступают авторам его времени, по сравнению с которым, первые не заслуживают даже второго места. И это очевидно - говорит он, - судя по книгам, написанным теми и другими, ибо искусство писать претерпевает быстрое развитие. Но кто являются теми, более древними авторами, о которых он говорит? Я не могу определить это ясно, потому что если он имеет ввиду Геродота и Фукидида, то сильно ошибается, ибо эти двое намного его превосходят. Без сомнения это историки Гелланик[24] и Филист,[25] их он имеет в виду или, возможно, он намекает на Горгия,[26] Лисия[27] и других подобных авторов, живших незадолго до него и, которые не намного уступают ему в своих сочинениях. Но это мнение Феопомпа.
Говорят, с другой стороны, что Эфор и он были учениками Исократа. И в том можно легко убедиться по их сочинениям, ибо обороты и стиль Феопомпа часто подражают Исократу, с той разницей, что они не так точны и отточены. Он (Исократ) так же предложил им исторические темы: с древних времен - Эфору, а события в Греции, где окончил Фукидид - Феопомпу, соразмеряя, таким образом, задачи в соответствии с их талантом и манерой (письма). Вот почему предисловия их историй имеют большое сходство друг с другом в смыслах и целях, как будто оба начали работу с одного и того же. Но Феопоимп, многочисленными отступлениями на всякие темы, растягивает свой исторический труд. Именно поэтому Филипп,[28] который вел войну против римлян, извлек и сгруппировал деяния Филиппа,[29] взяв это все только из Феопомпа, и свел их в 16 книг, не добавляя ничего своего и не упуская ничего кроме отступлений. Дурис Самосский в первой книге своей истории говорит так: "Эфор и Феопомп намного уступают другим писателям. Они, по сути, не обладают ни точностью в сообщении, ни красотой стиля, а обеспокоены лишь простым написанием". Однако сам Дурис значительно уступает в этом отношении тем авторам, которых критикует. Является ли это обвинение ответом на претенциозное заявление Феопомпа, который даже, не назвал писателей бывших на втором после него месте? Я не могу так сказать, но я могу утверждать, что ни один из этих двух авторов не заслуживают его осуждения. Клеохар из Мирлеи[30] разделяет мои чувства, так как, сравнивая учеников Исократа и Демосфена, он говорит, что речи первых напоминают строй старых вооруженных солдат, а рукописи вторых - группы атлетов; это не значит, что мы должны помещать на последнее место учеников Исократа, но избрать середину. Но нет сомнений, что в своих сочинениях Феопомп не уступает ни одной работе Исократа.
Это то, что я должен рассказать об этом писателе. В нескольких словах я поведал о его личности, образовании, о времени когда он жил, его современниках, о его трудах, общественной жизни, его литературном стиле и о превратностях его существования.

Cod. 178. Диоскорид. О веществах

Прочитал "О (лекарственных) веществах" Диоскорида, труд в семи книгах. [1] В пяти из них он говорит о лекарственных травах, растениях, благовониях и изготовлении масел и мазей. Он также рассматривает животных и пользу, которую можно извлечь из некоторых их органов; деревья, соки, которые они дают, мед, а также молоко, травы, растения, которые называются злаки или овощи, корни растений, кустарников и трав и польза их соков для медицины или питания. Кроме того он достаточно полно рассматривает вина и металлы, и большинство этих предметов он намерен обсудить (внешний вид, свойства предметов и места, где их можно найти) очень подробно, так что тему можно признать исчерпанной; он говорит о пользе меньше, чем о том как можно их сделать, или он описывает поиск с меньшей тщательностью. В этой части он также дает различные способы применения вин.
В шестой книге он обсуждает лекарства: те которые опасны, и те которые нападают на болезнь. В седьмой, которая также является последней книгой его исследования, он предпринимает исследование ядовитых животных и средства, благодаря которым, те кто столкнется с этими животными, получат облегчение, и даже полное исцеление.
Такова общая цель работы. Эта книга полезна не только для медицинской практики, но для философских умозрений и естественных наук. Из всего этого, поскольку Диоскорид писал о простейших, некоторые только скопировали его труд, другие даже не удосужились переписать его точно, но разрушили единство учебного пособия по каждой теме для того, чтобы сгруппировать в одной части факты о внешнем виде, природе и размножении простейших, а в другой части описать в подробностях их применение и пользу.
Александр, Павел [2] и Аэций [3] и другие писатели подобного рода даже не брались за отчеты о внешнем облике растений, но только извлекали сведения об их использовании для включения в свои трактаты; кроме того Павел оставил то, что сказал Диоскорид о пользе растений, и собрал ряд фактов о применении и пользе предметов, которые последний не упомянул. Аэций не только ничего не добавил, но пропустил, не знаю почему, многое из того, что написал Диоскорид. И даже Орибазий, который, кажется, самый многословный из них, не переписал в своих сборниках всего того, что написал Диоскорид, но он разделил применение и природу.
И Гален, не говоря уже о том, что пропустил большое число фактов о растениях, переписал только сведения о действии и пользе предметов им упомянутых: он только дает невнятное оправдание своего пропуска формы и природы. Хотя, обсуждая лекарственные травы, он говорит о них более подробно нежели Диоскорид, превзойдя репутацию этого писателя в полезности этой одной части, не самую последную по важности, но все равно он не превзошел его в остальном, потому что проявил себя хуже в своем трактате о растениях. Насколько мне известно, в отношении вещей, что касаются проявленных познаний природы и происхождения этих растений, нет автора более полезного чем Диоскорид.
По свидетельству Галена автор был из Аназарбы. Сам я нашел в рукописях, что он назывался в одно и то же время и из Аназарбы и из Педы [4]. Среди множества авторов, обращающихся в этой же теме, он открывается как самый точный и самый полезный.

Cod. 186. Конон. Повествования

Переведено по французскому варианту: Récits de Conon, с использованием польского перевода: Focjusz. Biblioteka, t. II, Kodeksy 151-222. (главы 1, 19, 23, 34, 43, 48 даны с учетом существования русского перевода Л.А. Фрейберга (Памятники византийской литературы IX-XIV вв., М. 1969.).

В квадратных скобках добавления переводчика.

Была прочитана небольшая книжечка Конона^[1]; посвящено это произведение царю Архелаю Филопатору и состоит из 50 повествований, извлеченных из многих древних авторов.

1. Первое о Мидасе^[2] и бригах,^[3] как он [Мидас] случайно нашел сокровища и стал очень богатым и как стал учеником Орфея в горах Пиерии^[4] и при помощи каких уловок стал у бригов царствовать. Во время царствования Мидаса подле горы Бремия,^[5] где обитал этот многочисленный народ, заметили и привели к нему Силена,^[6] и это животное, освободившись от необычайной формы, предстало в человеческом облике. Далее говорится, что у него [Мидаса] все превращалось в золото, даже подаваемые блюда, и о том, что он убедил своих подданных уйти из Европы и перейти Геллеспонт; так они поселились выше Мисии, и он, несколько изменив их имя, назвал вместо бригов фриги [фригийцы].^[7] У Мидаса было много таких, которые доносили ему обо всем, что говорилось и делалось среди его подданных; таким способом до самой старости охранял он свое царство от мятежей и шла молва, что у него длинные уши; вскоре молва превратила его уши в ослиные;^[8] таким образом, то, что было сказано в шутку, в последствии воспринималось всерьез, как истина.

2. Второе о Библиде, дочери Милета,^[9] у которой был брат по имени Кавн. Вместе они жили в Милете, что в Азии, который в последствии был занят пришедшими из Афин ионийцами во главе с Нелеем,^[10] тогда там обитали карийцы - многочисленный народ, проживавший в деревнях. Кавн без ума был влюблен в свою сестру Библиду и приложил все усилия, чтобы та уступила его желанию, но, потеряв надежду, он решил покинуть эти земли. И когда он исчез, бесконечное горе овладело Библидой, и не в силах пребывать в доме отца и в родном городе, она отправилась в лес искать уединения, где после долгих скитаний, наконец, поддавшись боли и не надеясь ни на что в своей неразделенной любви, сделала петлю из пояса и, привязав ее к орешнику, повесилась.

Там она выплакала поток слез, образовавших источник, который местные жители назвали источником Библиды. Кавн, в своих скитаниях, прибыл в Ликию, где перед ним предстала Проноя (это была наяда), вышедшая из протекавшей там реки. Узнав о жестокой судьбе Библиды, она попыталась утешить его и попросила взять себя в жены, предложив царствовать над побережьем (которым она владела) при вступлении в супружество. Кавн с Проноей родили Эгиала, который затем вступил на царство, когда умер отец; он собрал народ, разбросанный по деревням, и построил на берегу той же реки большой город, который назвал Кавн, во имя своего отца.

3. Это третье. Остров Схерия,^[11] что в Ионическом море, недалеко от Эпира и Керавнийских гор, был впервые заселен феаками - коренным народом, взявшим это название от одного из своих царей – Феака и сохранял его до тех пор пока коринфские колонисты не высадились на этом острове, который тогда изменил свое название на Керкиру и с этими людьми стал первым на море. Когда Феак, царь острова, умер, его сыновья - Алкиной и Локр - вступи между собой в распрю, но затем пришли к соглашению о том, что Алкиной остается царствовать над феаками, а Локр с частью жителей отправится в другое место. Согласно этому соглашению, Локр отплыл в Италию, где Латин, царь этой страны, не только хорошо его принял, но сделал зятем, сочетав браком со своей дочерью Лавриной. Вот почему считают связанными кровными узами феаков и локрийцев, обосновавшихся в Италии.

К тому времени случилось так, что Геркулес, везший Эврисфею дивных коров Гериона, высадился в Италии, где любезно был принят Локром. Но Латин, жившей с его дочерью, увидел коров, которые ему очень понравились. Тотчас он возжелал ими овладеть; и уже уводил их, когда Геракл, узнав об этом, пошел к нему на бой, поразил копьем и забрал своих коров. Локр, узнав о сражении и, переживая о несчастном исходе, боясь за Геракла, так как знал, что Латин обладал большой телесной силой и мужеством, взял смену одежды и поспешил на помощь гостю. Геракл, увидев спешно приближавшегося к нему человека, принял его за очередного противника, пустил в Локра стрелу, и тот пал к его ногам; узнав о своей ошибке, он издал стон, но беда была неотвратима. Он оплакивал своего друга, устроил пышные похороны и когда сам оставил жизнь, явился местным жителям и велел построить город в Италии в месте, где был погребен Локр. Этот большой город до сих пор носит его имя и чтит его память. Но тут я отвлекся, подробно сообщая о тех вещах, о которых необходимо было упомянуть лишь вскользь!

4. Четвертое, соответственно, повествует о городе Олинфе и Стримоне, царе феаков,^[12] чье имя перешло к реке, именовавшейся ранее Эионея. У этого Стримона было три сына: Бранг, Ресс и Олинф. Ресс отправился в Трою на помощь Приаму и пал от руки Диомеда. Олинф во время охоты в одиночку напал на льва и был им убит. Бранг, оплакав печальную кончину брата, возвел могилу на месте его гибели. Решив прийти в Ситонию, он основал там город, в дальнейшем процветавший, и назвал его Олинфом, дав имя своего брата.^[13]

5. Пятое – история о регийце^[14] и Эвноме из Локр - двух певцах-кефаристах; оба они прибыли в Дельфы. Региец и локриец были разделены рекой (река эта называлась Алекс); со стороны локрийца пели цикады, а со стороны регийца – они молчали. Эвном в соревновании с регийцем одержал победу по следующей причине: одна из семи струн порвалась, и цикада уселась на кифару, заменив своим пением недостающую струну.

6. Шестое о Мопсе, сыне Манто и Аполлона,^[15] получившем в наследство дар матери, оракула Аполлона Кларосского.^[16] В то время когда Мопс занимался прорицаниями, в Колофон^[17] прибыл Калхас,^[18] бродивший после захвата Трои. Между ними возник большой спор, который разрешил Амфимах, царь Ликии. Мопс остерегал его от начала войны, предрекая поражение; Калхас, в свою очередь, подталкивал, предвещая победу. И он проиграл, а Мопс оказался лучшим провидцем, Калхас же, покончил с жизнью.

7. Седьмое рассказывает о Филаммоне, сыне Филониды, рожденной Эосфором^[19] и Клеобоей из Форика, в Аттике. Этот Филоммон был отмечен небесной красотой. Молодой человек полюбил нимфу и она от него забеременела. Чтобы скрыть свой позор, она покинула Пелопоннес и пришла в Актен, где родила мальчика Тамириса. Когда он вырос, то стал настолько искусным музыкантом-кифаристом, что скифы избрали его своим царем.^[20] Он бросил вызов Музам в песенном конкурсе. Условие было следующим: при победе он женится на музе, а если они возьмут верх, то поступят с ним по собственному желанию. Он проиграл и был лишен зрения.^[21]

8. Восьмое говорит о Протее,^[22] египетском пророке, и его дочери, Теоное, полюбившей Каноба (он был кормчим Менелая по возвращению из Трои), но без ответа. Коноб был красив и молод. Когда Менелай и Елена хотели отплыть из Египта, где стояли на якоре, то Каноба укусила за ногу змея; образовалась гангрена и тот умер. Менелай возвел могилу на том месте, где позднее в устье Нила был построен город, названный Каноб, или, Канобикус, по имени кормчего.

9. Девятое рассказывает о Семирамиде, и Семирамида, заявляет наш автор, была Нину^[23] не женой, как рассказывают другие, а его дочерью. Одним словом, он приписывает Семирамиде все то, что другие приписывали Атоссе Ассирийской;^[24] либо он знал лишь одного человека под этими именами, либо история Семирамиды ему не была известна вовсе. Как бы там ни было, он утверждает, что царица имела открытую связь со своим сыном как с мужем; так что то, что порождало гнев других, среди персов и мидян было хорошим тоном и обычным делом.

10. Десятое о Ситоне, царе Херсонеса Фракийского, сыне Посейдона и Оссы, отце Паллены от нимфы Мендеиды. Когда многие стали претендовать на нее, был объявлен конкурс: тот, кто в поединке одолеет Ситона – получит и девушку и царство. Тотчас же предстали и были убиты Мероп, царь Антемусии и Перифет из Мигдонии.^[25] После этого Ситон, не желая более сражаться, заявил, что женихи должны за приз биться между собой. Стали состязаться Дриант и Клит, и Дриант погиб по хитрости Паллены.^[26] Узнав об этом, Ситон приказал предать Паллену смерти, но Афродита при помощи жителей города спасла девицу от смерти. После смерти отца Паллена и Клит стали царствовать, и эта земля стала именоваться по ее имени, Палленой.

11. Одиннадцатое о жертве Гераклу, приносимой линдосцами,^[27] которые сопровождали эту жертву проклятиями. Произошел это обычай оттого, что Геракл, пребывая в их стране, спросил земледельца какой-либо еды для своего сына Иолая, которого, совсем еще юным, взял собой в путешествие. Но крестьянин, не только не дал им ничего, но и стал над ними насмехаться. Геракл, негодуя, убил одного из его быков, изжарил, и от души с Иолаем насладился едой за счет крестьянина. А тот издалека проклинал их от всего сердца. Геракл же только и делал, что смеялся и, усмехаясь говорил, что никогда еще не ел блюда лучшего, чем приправленного проклятиями.

12. Двенадцатое о Тросе, сыне Эрихтония, внуке Дардана, царствовавшем в земле, расположенной у подножия горы Ида.^[28] От жены Каллирои у него была Скамандра, Ил (отсюда и Илион), Асарак и Ганнимед, похищенный Зевсом. Асарак вместе с отцом царствовал в Дардане, столице троянцев. Ил построил Илион и победил в бою царя бебриков^[29] по имени Биз и помышлял об увеличении Илиона.

13. Тринадцатое про Этиллу, дочь Лаомедона и сестру Приама. Ее пленил Протесилай и вместе с другими троянцами увез на корабле. В наказание на него внезапно, налетела буря, и он с трудом смог встать на якорь между Мендесем^[30] и Скионой.^[31] Когда Протесилай со своими людьми сошел на берег в поисках воды, Этилла заявила пленным сотоварищам, что если эллины приведут их в Элладу, то все, что было ранее, покажется троянцам золотом по сравнению с ожидающими их несчастьями. Она убедила их поджечь корабли и эллины, вынужденные остаться в этой местности, основали город, названный Скиона.

14. Четырнадцатое про Эндомиона, сына Аэтния, который был сыном Зевса и Протогенеи, дочери Девкалиона. У него было двое детей – Эврипила и Этол, который оставил Пелопоннес^[32] и, отказавшись от отечества, со своими друзьями поселился в земле напротив, затем изгнал [живших там] куретов, назвав ее Этолия, дав свое имя. Сын Эврипилы и Посейдона Элей царствовал после смерти своего деда по материнской линии, и городу, построенному Эндомионом, дал свое имя – Элис.

15. Пятнадцатое о Фенее,^[33] Деметре и Коре, которую Плутон похитил втайне от ее матери и увел в свое подземное царство. И фенеаты показали Деметре место, где можно было спуститься под землю (это разлом в Киллене^[34]), и помимо прочих благ, которые им за это дала богиня, было обещание того, что в сражениях будет погибать не более ста фенеатов.

16. Шестнадцатое о Промахе и Левкокоме из Кносса (Кносс – город на Крите). Этот Промах страстно полюбил молодого человека, но Левкоком не отвечал взаимностью, он давал ему ежедневно все более сложные и опасные поручения, чтобы тот заслужил его любовь. Когда Промах преодолел все трудности и, видя, что его надежды не оправдались, он в свою очередь сам отомстил Левкокому. Последний свой дар (а это был общеизвестный шлем) он водрузил на голову другому прекрасному юноше в присутствии Левкокома; и тот в отчаянии бросился на свой меч.

17. Семнадцатое о братьях Дикайе и Силее - сыновьях Посейдона, живших в Фессалии, недалеко от горы Пелион.^[35] Первый был справедливым,^[36] соответствуя своему имени. Силей же – совершенно противоположный,^[37] так что Геракл был вынужден его убить. Гостя у Дикая, он увидел дочь Силена, жившую у него и воспитывавшуюся; тогда он взял ее в жены. Когда Геракл был вдали от дома, она умерла от тоски по любимому. Геракл вернулся в тот момент когда проводился похоронный обряд и возжелал сгореть на том же костре. С трудом присутствующие его удержали, принося слова утешения. После его отбытия земляки соорудили гробницу на могиле девушки, а из нее, в дальнейшем, возвели храм Геракла.

18. В восемнадцатом о том, что локрийцы во время сражения, исходя из того, что Аякс был их соплеменником, соблюдали тот обычай, что оставляли в боевом порядке одно место пустым, как будто Аякс должен был его заполнить. Таким же образом они выстроились и на битву с кротонцами. Автолион, возглавлявший кротонцев, решил атаковать в том месте, которое ему казалось пустым, и окружить противника, но, раненный в бедро призраком, он был вынужден выйти из сражения. Рана стала переходить в гангрену, если бы не совет оракула о том, что он должен отправиться на остров Ахилла на Понте (что за Истром, близ Тавриды). Там он увидел некоторых старых героев, среди которых и Аякса из Локр, успокоив чей дух, исцелился. Когда он собирался в обратный путь, то Елена велела передать Стесихору, что если он дорожит дневным светом, то должен спеть ей палинодию.^[38] Стесихор немедленно спел гимн Елене и вернул себе зрение.^[39]

19. Девятнадцатое о том, что дочь Кротопа^[40] Псамата родила ребенка от Аполлона и после родов, так как она боялась отца, отдала его. Назвала она его Лином. Принял его пастух и воспитал как своего сына. Но случилось так, что собаки, охранявшее стадо, растерзали его. Мать в отчаянии пришла с повинной к своему отцу, а отец осудил ее на смерть, полагая, что она предавалась блуду и оклеветала Аполлона. Но Аполлона разгневала казнь возлюбленной, и он в наказание наслал на аргосцев чуму. Когда же они вопросили оракул, как им от этого избавиться, он ответил, что надо умилостивить Псамату и Лина. Тогда аргосцы кроме прочих почестей стали посылать женщин и девушек оплакивать Лина. А плакальщицы, чередуя мольбы и трены,^[41] оплакивали еще и свою судьбу. И плач по Лину был так прекрасен, что с тех пор у всех поэтов поется о Лине в каждой скорбной песне. И месяц назван Арнием, потому что Лин был вскормлен вместе с ягнятами. С тех пор приносят жертвы, когда справляют праздник Арниды. В этот день убивают всех собак, сколько их ни найдут. Однако бедствия прекратились лишь тогда, когда Кротоп, по приказанию оракула, покинул Аргос и поселился в основанном им на земле Мегариды городе, который он назвал Триподиск.

20. Двадцатое о том, как Феокл Халкидиец, плененный бизалтами (бизалты – фракийское племя, обитавшее напротив Паллены), тайком направился к халкидийцам, чтобы предупредить, что если они нападут, то застанут бизалтов врасплох. И те, напав неожиданно, посеяли страх среди бизалтов и при помощи предательства пастуха, захваченного в плен, стали хозяевами занятого города, изгнав оттуда бизалтов. Пастуха же, в нарушение данного обещания за его службу, они убили. В результате их постиг гнев божественный, пока они не обратились к оракулу, и по его велению возвели великолепную гробницу пастуху и наградили его почестями, достойными героя; в результате чего и были спасены от несчастий.

21. Двадцать первое о Дардане и Ясоне, сыновьях Зевса и Электры Атлантиды, живших на острове Самофракия. Ясон, попытавшийся обесчестить Деметру, был поражен ударом молнии. Дардан, приведенный в ужас тем, что постигло его брата, направился в землю напротив, расположенную на широкой равнине подле горы Ида, на плоту (кораблей тогда, еще, не было). Властвовал в той стране сын Скамандра, бога одноименной реки, и нимфы^[42] - Тевкр. Жители именовались тевкроями, а сама страна – Тевкрией. После нескольких проведенных совместных бесед Дардану была отдана половина земли, а в том месте, где он пристал на своем плоту, был основан город, получивший имя Дардана. Затем после смерти Тевкра он принял власть над всей страной.

22. Двадцать второе о юноше с Крита, получившем от своего любовника в подарок новорожденную змею. Юноша кормил ее, окружал заботой, до тех пор пока змея, достигнув больших размеров, не стала пугать соседей, которые заставили юношу отнести ее в ближайший лес, что он и сделал, пролив немало слез. Спустя несколько лет юноша, ставший взрослым, пошел туда на охоту и подвергся нападению разбойников. Тотчас же он принялся кричать, и змей, услышав знакомый голос, пришел ему на помощь. Он набросился на разбойников, удушил их всех и спас того, кто с добротой к нему относился.

23. Двадцать третье о том, что от Александра-Париса и Эноны, на которой он женился до похищения Елены, родился сын - Корит, красотой превзошедший отца. Мать отослала ребенка к Елене, чтобы вызвать зависть у Александра и уязвить Елену. Корит стал для Елены своим человеком; Александр же вошел однажды в спальню и увидел, что Корит сидит возле Елены — тотчас же Александр воспылал подозрением и убил Корита. А Энона от обиды нанесенной ей и из-за смерти сына много наколдовала и наворожила Александру (ведь у нее был дар прорицания и она знала волшебные травы), и тот однажды был ранен ахейцами, но помощи не получил и пошел домой. А через некоторое время Александр, в битве с ахейцами за Трою был ранен Филоктетом; в повозке его доставили к горе Иде. Он послал вестника и через него призвал Энону, но та обошлась с глашатаем грубо и с бранью приказала Александру вернуться к Елене. И Александр в пути умер от раны. Энона же, еще ничего не зная о его кончине, глубоко раскаялась. Она приготовила отвар из целебных трав и побежала, чтобы не допустить гибели Александра. Узнав от вестника, что Александр скончался и, что убила его она, то швырнула камнем в голову говорившего, а тело Александра обняла и, безумолчно проклиная их общую злую судьбу, повесилась на собственном поясе.

24. Двадцать четвертое о том, как в Феспиях в Беотии (этот город расположен недалеко от Эликона), родился красивый мальчик Нарцисс, с презрением относившийся к Эроту и своим обожателям. Многие отчаялись в своей любви, но остался единственный, Аминий, продолжавший добиваться расположения и, придя с посланным ему мечом, покончил с собой у дверей Нарцисса, горячо умоляя бога отомстить за свою смерть. Однажды Нарцисс увидел себя: посмотрев в источник, он увидел в воде свое отражение и стал первым, кто воспылал сам к себе неестественной любовью. В конце концов, не зная, что делать в своей беспомощности и, считая, что несет наказание за презрение чувств Аминия, он покончил с собой. С тех пор феспийцы окружили культ Эрота еще большим почитанием, и помимо общественных жертвоприношений он пользовался и частными. Местные жители были убеждены, что цветок нарцисс впервые появился из земли в том месте, куда упали капли крови Нарцисса.

25. Двадцать пятое о Миносе, сыне Зевса и Европы, царствовавшем на Крите, который отправился на поиски бежавшего Дедала в Сиканию (или, как мы говорим сейчас, Сицилию), но погиб из-за происков дочери Кокала (он тогда царствовал в Сицилии). Тогда жители Крита пошли войной на сицилийцев, чтобы отомстить за своего царя, но потерпели поражение. Побежденные, они возвращались, когда были выброшены штормом к япигам и, осев в этом месте, критяне смешались с япигами. Спустя время часть их, изгнанная из страны во время внутренних беспорядков, вопросила оракул где им поселиться и, получив ответ, что там, где их ждет земля и вода, поселились в землях боттиев.^[43] Там они увидели детей, которые лепили хлеб из глины. Когда проходящие мимо попросили хлеба, они дали им не настоящий хлеб, а слепленный из глины. Решив, что веление оракула выполнено, они стали просить македонского царя позволить им остаться, на что и получили разрешение жить в земле боттиев и, сменив имя на третье – боттии - стали одним из фракийских племен.

26. Двадцать шестое рассказывает о призраке Аполлона, именуемом Карней Дорийский,^[44] который был убит Гиппотом,^[45] потомком Геракла, когда Гераклиды возвращались на Пелопоннес. Тогда чума немедленно поразила их и, следуя оракулу, они изгнали Гиппота из лагеря; тогда был предсказан призрак. Дорийцы вернулись на Пелопоннес; Гиппот же бродил по свету пока не женился и не родил сына, которого назвал Алет, в честь своих скитаний.^[46] Когда тот стал мужчиной, то, собрав дорийцев, напал на Сисифидов, царствовавших в Коринфе,^[47] изгнал их и населил город ими [дорийцами] и ионийцами. Так продвигаясь по Аттике, он узнал от оракула, что победит, если пощадит царя афинян. Узнав предсказание оракула, афиняне убедили Кодра,^[48] который был уже семидесяти лет, посвятить себя спасению отечества. Тот сменил свою одежду на одежду лесоруба и, затеяв ссору с каким-то дорийцем, принял смерть. Тогда дорийцы узнав, что не смогут победить, заключили с афинянами мир.^[49]

27. Двадцать седьмое о Девкалионе, царствовавшем в Фотиде, и о наводнении, затопившем Элладу; также о его сыне, Эллине, которого считали сыном Зевса, сменившем на царстве Девкалеона после его смерти. У него было три сына; старшего, Эола, он сделал своим преемником, чтобы тот управлял царством, которое затем расширил между реками Асопом и Энипом.^[50] Поэтому эолийцы и произошли от него. Дорус, его второй сын, взял с собой часть людей, и по велению отца подле горы Парнас основал города Бонион, Китиний, Эриней; следовательно, там стали обитать дорийцы. А младший, Афин,^[51] достиг Аттики и, основав там так называемый Тетраполис^[52], женился на дочери Креуса Эрихтее и та родила Ахея и Иона. Ахей вынужден был покинуть страну из-за совершенного им неумышленного убийства^[53] и прибыл на Пелопоннес, где основал Ахейский Тетраполис, положив начало ахейцам. Ион, после смерти своего деда по материнской линии, Эрихтея, в знак признания его добродетели и прочих достоинств, стал царствовать над афинянами, поэтому афиняне стали зваться ионами, а все население – ионийцами.

28. Двадцать восьмое о Теннесе и Гемитее, детях Кикна, царя Троады. Когда Кикн потерял свою жену, то женился на другой,^[54] и та воспылала страстью к своему пасынку, но, не получив взаимности, обвинила юношу в аналогичном поведении. И отец, введенный в заблуждение, заточил Теннеса в сундук, а так как Гемитея оплакивала своего брата, то ее постигла та же участь. Сундук, брошенный в море, был отнесен течением к соседнему острову, жители которого вытащили его на берег, Теннес и Гемитея удостоились власти, а остров изменил свое название с Левкофрия на Тенедос.^[55] И Кикн в раскаянии прибыл на остров и с борта корабля стал умолять сына о прощении. Но тот схватил топор и, чтобы не дать отцу сойти на берег, перерубил корабельный канат. И теперь о совершенном безжалостном поступке люди говорят: «Топор Теннеса».^[56]

29. Двадцать девятое о магнетах, которые сейчас проживают в Магнесии, в Азии; прежнее их место жительства было на берегах реки Пеней, подле горы Пелион.^[57] Они совместно с ахейцами пошли войной на Трою под предводительством Профоя^[58] и были приглашены в Магнесию. Спустя десять лет, когда магнеты вернулись из под Трои, он же послал их в Дельфы. Но после многих лет они покинули священное место и, уйдя по морю, прибыли на Крит. Но потом вынужденные покинуть Крит, они прибыли в Азию и оказались большим подспорьем ионийцам и эолийцам, став их союзниками в борьбе против захватчиков.^[59] Оттуда пошли далее и основали город, назвав его, в соответствии древним отечеством, Магнесией.

30. Тридцатое о Пифении Аполлонийце, что был пастухом жертвенных стад для Гелиоса. Но из-за его небрежной службы волки зарезали шестьдесят овец, и граждане в наказание лишили его зрения. Тогда земля перестала давать урожай аполлонийцам потому, что бог разгневался на них. Это продолжалось до тех пор пока они не только умилостивили Пифения, но и еще подарили ему два дома в округе, и один в городе по его выбору; тогда бесплодие прекратилось. Этот Пифений происходил из знатного рода, как и все его приемники в заботе о священных стадах. А Аполлония – эллинский город^[60] в Иллирии и расположен на берегу моря,^[61] через него течет река Лой^[62] и впадает в Ионическое море.

31. Тридцать первое о Терее, царе Фракии, над Давлидой и прочими, смежными [землями] в Фокиде, который женился на Прокне, дочери афинского царя Пандеона. Он, изнасиловав сестру Прокны, Филомелу, отрезал ей язык, боясь, что та расскажет о его преступлении. Но та на вуали выткала буквы, описав произошедшее с ней. Прокна, узнав об этом, из мести приготовила ему на ужин блюдо из его собственного сына. Терей, узнав, что съел чудовищную пищу, достал меч и решил убить саму Прокну и ее сестру, как сообщницу. Но, согласно мифу, в этот момент Прокна превратилась в соловья, а Филомела – в ласточку и, с тех пор они всегда поют о случившемся горе. Терей же, согласно мифу, превратился в удода; все они, будучи птицами, по-прежнему хранят взаимную ненависть, поэтому удод всегда гоняется за соловьями и ласточками.

32. Тридцать второе о том, как пропала Европа, дочь Феникса, и отец отправил сыновей на поиски сестры. Среди них был Кадм, спутником которого стал Протей, бежавший из Египта в страхе перед царствовавшим там Бусирисом.^[63] После долгих и бесполезных скитаний они достигли Паллены. Там Протей был гостеприимно принят Клитосом (Клитос был мудрым и справедливым царем Ситонов - фракийского племени) и, одарив его многими подарками, женился на его дочери Хрисоное. Изгнав бизалтов с их земель в результате войны, развязанной против них Клитосом и Протеем, там воцарился Протей и породил сыновей, совсем на него не похожих, жестоких и попирающих законы; нечестивцев этих уничтожил Геракл. Отец их сам вырыл им могилы и провел обряд очищения Геракла (он оказался пораженным проклятием) после совершенного им убийства.

33. Тридцать третье о Демокле Дельфийце, у которого был красивый сын по имени Смикр. Отправляясь в Милет, он, по воле оракула, взял с собой своего ребенка. Но поспешно возвращаясь по забывчивости оставил своего тринадцатилетнего сына. Тогда сын козопаса Эрифарса нашел Смикра и привел к своему отцу, и тот, тронутый внешностью и постигшей Смикра неудачей, окружил его заботой, как своего собственного сына. Далее, когда двое мальчиков спорили из-за пойманного лебедя, появилась Левкофея^[64] и сообщила милетцам, чтобы те учредили спортивные состязания в ее честь потому, что борьба детей ей очень понравилась. Смикр женился на дочери одного уважаемого милетца; во время родов ей [его жене] привиделось, будто солнце через рот вошло ей в живот и вышло в его нижней части и это видение было добрым знаком. Она родила сына и нарекла его Бранхом из- за того, что солнце, проникнув в нее, вызвало хрипоту.^[65] Ребенок был красивейшим среди людей и его полюбил Аполлон, когда тот пас овец, и на том месте, где они подружились, был возведен алтарь Аполлону. Бранх получил в дар от Аполлона умение пророчествовать и занялся этим в окрестностях Дидим.^[66] И по сей день в эллинском мире после Дельфийского, оракул Бранха наиболее почитаемый.^[67]

34. Тридцать четвертое о том, как после смерти Александра-Париса, сыновья Приама - Гелен и Деифоб - стали спорить, кому жениться на Елене. Благодаря своей силе и уважению победил Деифоб, который был моложе. А Гелен, не вынесши оскорбления, удалился на гору Ида и предался покою. По совету Калханта, осаждающие Трою эллины устроили Гелену засаду; и под воздействием угроз, а еще из-за подкупа, а больше всего из злобы на троянцев, Гелен открыл, что Илион суждено им взять при помощи деревянного коня и полностью это свершится тогда, когда ахейцы захватят упавший с неба Палладий Афины,^[68] — наименьший из существующих. И вот, чтобы украсть Палладий, были выслали Одиссея с Диомедом, и Диомед встал на плечи Одиссея и взобрался на стену. И хотя Одиссей протянул ему руки, Диомед не помог ему, а пошел один за Палладием и вернулся с ним к Одиссею. И когда они шли по равнине, Одиссей спросил у Диомеда о подробностях похищения, но Диомед, зная хитрость этого человека, не сказал какой именно Палладий научил его взять Гелен, а сказал о другом Палладии. Когда же с помощью некоего божества Одиссей узнал Палладий, он отстал от Диомеда и извлек меч, чтобы убить своего спутника и самому принести ахейцам Палладий. Но как только он собрался нанести удар (а было полнолуние), Диомед увидел отблеск меча. Одиссей воздержался от удара потому, что тот тоже извлек меч, но, браня его за трусость и, ударяя тыльной стороной меча по спине, стал подгонять идти дальше.

С тех пор существует поговорка: «Принуждение Диомеда», — обо всем, что совершается вопреки желанию.

35. Тридцать пятое о двух пастухах, пасших свои стада у подножия Лиссоса, возле Эфеса. Там они увидели рой пчел, выходящий из глубокой и труднодоступной пещеры. Один из них привязал к веревке большую корзину и спустился вниз с помощью товарища. Внизу он нашел и мед, который искал и много золота, которое не ожидал увидеть; три раза он наполнял корзину, которую другой поднимал наверх. Когда все золото было поднято, он обратился к товарищу, что сам сядет в корзину, чтобы подняться. Но, заподозрив, что тот может единолично воспользоваться их удачей, положил в корзину камень и дал сигнал к подъему. Подняв корзину до края отверстия, тот резко отпустил ее на дно пещеры, чтобы погубить товарища. Закопав золото, он стал придумывать возможную причину исчезновения второго пастуха.

Когда несчастный пастух, оставшийся на дне пещеры, потерял надежды не спасение, ему во сне явился Аполлон и приказал нанести себе острым камнем раны и оставаться недвижимым, что тот и сделал. Появившиеся грифы посчитали его мертвым и, уцепившись когтями, кто – за волосы, кто – за одежду, вынесли его из пещеры и отнесли в ближайший овраг. Отправившись в суд, он обо всем рассказал. Злоумышленника эфесцы решили наказать, кроме того тот, хоть и неохотно, показал место, где зарыл золото. Половину золота отдали добропорядочному, а другую половину посвятили Артемиде и Аполлону. Спасенный пастух, получив золото и став очень богатым, возвел алтарь Аполлону на вершине горы, который, в память об этом событии, именуется также и «Грифовым».^[69]

36. Тридцать шестое о том, как Филоном Спартиат предал Лакедемон дорийцам, получил в награду Амиклы^[70] и населил их выходцами с Имброса и Лемноса.^[71] Третье поколение [жителей] восстало против дорийцев, покинуло Амиклы, взяло с собой некоторых спартиатов и под началом Полидоса и Дельфа уплыло на Кипр. Проплывая мимо Мелоса, Аподасмос поселился там, и мелосцы, там проживавшие, смешались со спартиатами. Остальные добрались до Гортины,^[72] заняли ее без каких-либо осложнений и поселились там с жившими местными критянами.

37. Тридцать седьмое сообщает, что Тасос^[73] является производным от Тасоса, брата Кадма; там он пребывал с оставленной братом частью войска. Сам Кадм, приобретя в Фимникии достаточную силу и известность, был послан в Европу. Финикийцы были тогда (говорит автор) очень могущественными, завоевали большую часть Азии и центром своего царства сделали Фивы Египетские. Кадм был направлен туда, как говорят эллины, в поисках Европы, дочери финикийца, похищенной Зевсом, который превратился в быка. Но, прибыв в Европу, он попытался там остаться, делая вид, что занят поисками сестры; поэтому миф о Европе и достиг эллинов. Прибыв в Европу и, оставив брата Тасоса, как уже говорилось, на острове, он отплыл в Беотию и остановился у места, именуемого сейчас Фивами; окружив с помощью войска его стенами и дал название «Фивы», во имя своего отечества. Беотийцы вступили в сражение с прибывшими и стали одолевать финикийцев, но те победили с помощью хитростей, устройства засад, имея необычное оружие и внешний вида; к тому же шлем и щит тогда эллинам были не известны. Кадм сделался хозяином земли беотийцев; те кто спаслись – бежали – каждый в свой город. Финикийцы обосновались в Фивах, а он женился на Гармонии, дочери Афродиты и Ареса. А беотийцы были так сильно поражены оружием и устроенными засадами, что были убеждены, будто те выходили из земли в полном вооружении и назвали их «спартами», что означает «вышедшие из земли». Такова правдивая история о Кадме и основании Фив, все остальное – миф и красивые сказки.

38. Тридцать восьмое о неком милетце, который в то время когда его отечеству угрожал Гарпаг [военачальник] Кира,^[74] уехал на Сицилию в Тавромений, где своему другу – меняле отдал на сохранение золото, а затем уплыл обратно. Когда Кир поработил Милет и не причинил жителям ничего дурного, чего они опасались, милетец вернулся в Тавромений, чтобы забрать оставленные у менялы деньги. Но тот, соглашаясь, что принимал оговоренную сумму, заявил, что ее уже вернул. После долгих споров и пререканий, милетец решил привлечь его к суду, чтобы тот под присягой заверил свои слова, но меняла придумал следующую хитрость. Он влил расплавленное золото в пустотелую палку и заткнул отверстие. Явившись для дачи присяги, он опирался на эту трость, ссылаясь на немощь в ногах. Затем, желая дать клятву, он передал трость стоявшему рядом милетцу. Когда он, вознеся руки, стал клясться, что вернул милетцу деньги, врученные на хранение, тот отшвырнул трость, воскликнув, что есть люди более честные. Трость раскололась и показавшееся золото раскрыло лжесвидетельство. Так милетец вернул свою собственность, а меняла под тяжестью стыда и всеобщего поношения, покончил с жизнью, надев на себя петлю.

39. Тридцать девятое о Меланфе^[75] из рода Нелеида, царствовавшем в Пилосе, в Мессинии и произошедшем от Посейдона. Его во время войны низвергли Гераклиды и изгнали из родной земли. Тогда по воле оракула он прибыл в Афины, где народ его принял и стал относиться с большим почтением. Когда между афинянами и беотийцами вспыхнула война, было решено разрешить спор единоборством царей. Но Тимет,^[76] царь Афин, испугавшись поединка, заявил, что уступит царство тому, кто сразится против Ксанфа – беотийского царя. Тогда Меланф, желая получить царство, вступил в борьбу, согласившись на условие. Когда они вступили в сражение, Меланф увидел безбородый призрак, следовавший за Ксанфом. Тогда он воскликнул, что тот нарушает договор, идя в бой с помощником, на что Ксанф обернулся, не веря в нарушение. Меланф тотчас же нанес ему смертельный удар копьем, тем самым в одном поединке сохранил афинянам их владение и приобрел царство для себя. Таким образом, род Эрехтеидов сменился Мелантидами, откуда произошел и Кодр. Позже, по воле оракула, афиняне возвели храм Диониса Меланфа, где ежегодно приносили богу жертвы, кроме этого они приносили жертвы Зевсу Апатурию^[77] в память об обмане, давшем им победу в борьбе.

40. Сороковая история передает миф об Андромеде, но не так, как его излагают эллины. Жили тогда два брата – Кефей и Финей, и Кефей царствовал над землей, позже называемой Финикией, а тогда именовавшейся Иоппа,^[78] взявшей название от Иоппы - приморского города. Его владения простирались - от нашего моря – до земли арабов, живущих на берегу Красного моря. У этого Кефея была дочь чрезвычайной красоты, Андромеда, которой предстояло вступить в брак с финикийцем, или с братом Кефея – Финеем. После долгих размышлений, кому из них отдать предпочтение, Кефей останови выбор на финикийце, но, стараясь избежать ссоры [с братом], оставил это в тайне. Андромеда была похищена с пустынного острова, где по обыкновению совершала жертвоприношения Афродите. Финикиец похитил ее (воспользовавшись удачей на корабле, называвшемся «Кит», или по схожести с этим животным, или, по какой-то иной причине); Андромеда, похищенная без ведома отца, предалась плачу, взывая о помощи. Персей, сын Данаи, проплывавший мимо, увидел страдающую девушку и, проникшись к ней состраданием и любовью, разрушил корабль, тот самый «Кит» и, напав на него с такой яростью, что один перебил всех, окаменевших от ужаса. Поэтому-то эллины и придумали миф о чудовище и о превращении в камень при виде головы Горгоны. Взяв в жены Андромеду, Персей отплыл с ней в Элладу, где стал царствовать, поселившись в Аргосе.

41. Сорок первое об Антандросе, который ранее населяли пеласги, но, как утверждают некоторые, город был назван по причине того, что был дан выкуп за плененного ими Аскания, после чего он был ими отпущен; таким образом и произошло название Антандрос - ἀντὶ ἑνὸς ἀνδρὸς – вместо человека. Этот Асканий был сыном Энея, который после падения Трои царствовал на Иде. Другие повествуют, что пеласги поселились в Антандросе по иным причинам; у Аполлона и Креусы родился мальчик по имени Аний, чей сын, Андрос, дал название одному из островов, на котором жил. Но, изгнанный оттуда, подле Иды, на месте, что было схоже с Андросом, основал город, подобный первому дав ему, поэтому, имя Антандрос. Так как Андрос был одинок, то поселил там в качестве жителей пеласгов. Кизик так же был населен пеласгами. Кизик, сын Аполлона, царь пеласгов, живших в Фессалии, был изгнан эолицами вместе с пеласгами. На Херсонесе в Азии он построил город, дав ему свое имя, а затем намного усилил свое господство, женившись на Клите, дочери Меропа,^[79] царствовавшем в местности Риндака.^[80] В то время Ясон, плывший за руном, прибыл на своем Арго в Кизик, и пеласги, узнав, что корабль прибыл из Фессалии, придя в негодование, ночью напали на Арго.^[81] Кизик направился, чтобы прекратить битву, но Ясон, не узнав, убил его, так же, он поразил многих пеласгов, после чего Арго отплыл в Колхиду. После смерти царя власть в городе была отдана аристократии (так как Кизик не имел наследника). Так было до тех пор, пока тиррены не изгнали кизикцев; они, пройдя на Пелопоннес, разгромили в сражении остатки милесийцев и поселились в Кизике.

42. Сорок второе о том, как Гелон Сикелиот, задумав установить тиранию, стал проявлять беспокойство о народе Гимеры, борясь с его угнетателями. И так он стал любим, что, когда попросил охрану для своей личности, то легко ее получил. Стесихор, гимерский поэт, предвидя наступление тирании, своей притчей предупреждал ничего не подозревающих в происходящем. Лошадь – говорил он – пасшаяся на лугу, пошла к источнику, чтобы напиться. Но олень, пасшийся там же, вытоптал траву и взбаламутил воду. Лошадь захотела наказать виновного, но не в силах его догнать, обратилась за помощью к охотнику. Тот пообещал помочь, но при условии, что лошадь закусит удила и возьмет его себе на спину. Она согласилась, олень был убит ударом копья, но тут же лошадь поняла, что оказалась в подчинении. Поэтому, я боюсь, гимерийцы, что то же произойдет и с вами и вы, пребывая при демократии, преодолев врагов, с помощью Гелона, окажитесь в его власти. Ибо, любая власть бесконечно приятна для того, кто ее получает, но тот кто однажды ее дал, не получит ее в том же виде.

43. Сорок третье о том, как однажды кратеры Этны извергли настоящие реки огня и пламени. И катанцам (в Сицилии был эллинский город Катана) казалось, что для города наступает полный конец. И, убегая, как можно быстрее из города, одни из них уносили золото, другие — серебро, а иные все, что пожелали взять из припасов на время бегства. Но Анапий с Амфином вместо всех вещей взяли на плечи престарелых родителей и так убежали.
Других людей настигало губительное пламя, их же огонь окружил так, что они как бы находились на острове посреди горящего моря. Поэтому сикелиоты назвали это место благостным и воздвигли там статуи этих людей — память о делах божеских и человеческих.

44. Сорок четвертая история рассказывает о том, что Леодам и Фитрес затеяли спор о том, кто будет царствовать над милетянами, так как оба происходили из царского рода. И народ, долго терпя их разногласия, решил положить конец их вражде, для чего было решено, что из двух победит тот, кто, если бы стал царем, совершит величайшее благодеяние для милетцев. Они воевали на два фронта: с каристийцами и – с мелосцами.^[82] Против Мелоса (по жребию – ему пришлось идти туда войной) направился, с армией Фитрес, но вернулся, не добившись успеха. Леодам, напротив, отличился большими подвигами против каристийцев, захватил город, поработил их и вернулся в Милет, где был избран царем, согласно договора. По воле оракула он отправил Бранхидам^[83] захваченную девицу – каристийку с ребенком под сердцем и многие другие дары - десятую часть добычи. В то время Бранх, руководивший храмом и оракулом, взял в жены девицу и усыновил родившегося вскоре мальчика. Ребенок этот вызывал удивление, так как был умен не по возрасту. Когда он достиг подросткового возраста, Бранх сделал его извещателем оракулов и назвал Евангелием. В дальнейшем он принял от Бранха оракул и зачал род Евангелидов, бывших милетцев.

45. Сорок пятое об Орфее, сыне Эагра и Каллиопы, одной из муз, который царствовал в Македонии в стране одрисов.^[84] Он преуспел в музыке, но особенно в игре на кифаре. И этим (поскольку, музыку любили, как фракийцы, так и македонцы) он доставлял большую радость окружающим. Считалось, что после смерти своей жены Эвридики, он спустился за нею в Аид, где Плутон и Кора, очарованные его пением, проявили свою благосклонность; но он не долго пользовался этими благами, потому что позабыл данные ими указания. Очарованные его пением и мелодичными звуками дикие животные, птицы, деревья и камни собирались вокруг. Умер он от рук фракиек и македонянок, раздраженных тем, что он не желал допускать их участия в жертвоприношениях, оргиях и, возможно, по другим причинам. Потеряв жену, он, якобы, возненавидел всех женщин. По местному обычаю толпа вооруженных фракийцев и македонцев, собиралась в Либетроисе,^[85] в большом здании, предназначенном для священных обрядов. Перед входом всё оружие они оставляли у двери. Женщины увидели это и, решив отомстить за оказанное им презрение, однажды, когда мужчины собрались, пришли, взяли оставленное у входа оружие и перебили всех, кто им попался. Орфея так же изрубили и побросали его части в море. Тогда всех поразила чума потому, что женщины остались безнаказанными. И людям, обратившимся к оракулу за помощью, было объявлено, что они избавятся от напасти тогда, когда найдут голову Орфея и дадут ей погребение. Она была найдена благодаря рыбаку в устье реки Мелос, ибо, отделенная от тела, все равно пела и не была изуродована морем, как это происходит с другими людьми после их смерти. Напротив, после долгого пребывания, попав в невод, она сохранила цветущее состояние и природную красоту. Они взяли ее и устроили пышный похоронный обряд, надежно ее закрыв. В течение долгого времени это было святилищем героя, а позже там возвели храм и приносили в его честь жертвы, как прочим богам. Женщинам вход туда был полностью воспрещен.

46. Сорок шестое о том, как во время осады Трои Приам отправил в Лидию двух сыновей Гектора – Оксиния и Скамандра. После падения Илиона, Эней, сын Анхиса и Афродиты, бежал от ахейцев и поселился на горе Ида, а затем когда Аксиний и Скамандр вернулись в Лидию и, прибыв в отечество, вступили в наследство, он, взяв отца Анхиса, товарищей, сколько было возможно и ведомый Афродитой, двинулся на Восток.^[86] Переправившись через Геллеспонт, он прибыл в залив, именуемый Термон,^[87] где похоронил только что умершего Анхиса и, не пожелав царствовать над местными жителями, просившими его об этом, двинулся далее. Он прибыл в Брусиаду,^[88] где при помощи Афродиты расположил к себе всех жителей. И когда корова, привезенная им с Иды издала мычание (так велела ему Афродита), он понял знак и принял над этой землей власть. Принеся корову в жертву Афродите, он основал город, назвав его, по своему имени, Энея,^[89] но позже, название было изменено на Энос. Такова одна из многих историй, которые рассказывают эллины. Но есть, например и такая, что он основал римский род и построил город Альбу по велению оракула, который приказал ему с товарищами обосноваться в том месте, где, принеся жертву богам, они, поев, съели бы и столы,^[90] что сейчас стало обычным.

47. Сорок седьмое об Алфемене из рода Гераклидов, бывшем в третьем поколении после Темена,^[91] о том, что он отложился от своих братьев (он был самым младшим) и покинул Пелопоннес с отрядом дорийцев, и некоторыми пеласгами. В это время афиняне отправили Нелея^[92] и других детей Кодра осваивать колонии; так же и лакедемоняне, недовольные гражданами, которых Филомон поселил в Амиклах, отправили их под руководством Полидоса и Дельфа.^[93] Каждые из них были приглашены Алфеменом принять участие в его предприятии; тогда дорийцы стали его звать с собой на Крит, ионийцы же убеждали пойти в Азию.

Но он, не желая следовать ни за теми, ни за другими, верный совету оракула, заявил, что обратится к Зевсу и Гелиосу, чтобы освоить их земли; ибо Зевсу принадлежал Крит, Гелиосу – Родос. Поэтому, покинув Пелопоннес, он остановился на Крите, где высадилась часть его людей, те кто желал там поселиться; остальные, в большинстве своем дорийцы, отплыли на Родос. Родос издревле населяли коренные жители, первые из которых происходили от Гелиадов,^[94] затем финикийцы заняли остров; в течение короткого времени финикийцы сами были изгнаны карийцами, которые захватили и некоторые другие острова Эгейского моря.

Наконец, там появились дорийцы и, оказавшись сильнее карийцев в войне, основали три города – Линдос, Иалисос и Камирос.^[95]

Так, господство дорийцев, начавшееся с Алфемена, продолжается и до сих пор. А эти три города объединились в один, великий и процветающий, который назвали Родос, по имени острова.

48. В сорок восьмом говорится о Реме и Ромуле, но несколько иначе, чем в других [преданиях]. Здесь повествуется о том, как Амолий вступил в заговор против брата Неметора,^[96] убил его, а его дочь, Илию,^[97] чтобы та ни родила, или не вышла замуж, отдал в храм Гестии. С ней сошелся Арес и, открывшись, кто он есть, сказал, что она родит от него двух сыновей и чтобы она мужалась.

Когда она родила, Амолий бросил ее в тюрьму и поручил одному из своих пастухов, наиболее верному, убить новорожденных. Пастух взял их, но, не желая осквернить свои руки убийством, поместил младенцев в корзину и пустил в Тибр по течению. Проплыв большое расстояние, корзина зацепилась за корни большой смоковницы, что росла на берегу; так корзина с детьми оказалась выброшенной на мягкий песчаный берег. Волчица, недавно ощенившаяся, набрела на детей и, когда она подошла к ним и, те, заплакав, протянули к ней руки, она дала им свои сосцы; они стали есть, освободив набухшие сосцы, что дало волчице облегчение. Фаустул, один из пастухов увидел это и, почтив за божественное знамение, стал воспитывать детей как родных. Через некоторое время он встретил того пастуха, который их выбросил и, узнав все о них – а они стали уже юношами – рассказал, что они происходят из царского рода и, что они сыновья Ареса и о том, что претерпели их мать и дед. Тогда юноши (а они были красивы внешне, обладали телесной силой и врожденным мужеством) немедленно взялись за мечи и, потихоньку подошли к Альбе. Напав на Амолия (а тот, не ожидая измены, не держал при себе охрану), они в отмщение убили его мечами и освободили мать из темницы; их сердечно приняло население и они стали царями Альбы и ее окрестностей. Так как к ним стало переселяться множество народа, они покинули Альбу и основали город, который назвали Рим и который до сих пор повелевает народами. О части этих фактов свидетельствует смоковница, все еще хранящаяся в римском сенате и закрытая медной балюстрадой; в храме Зевса также можно увидеть сделанную из ветвей хижину – памятник древней хижине Фаустула, где дети нашли спасение.

49. Сорок девятое об острове Анафи (он расположен выше острова Тера, недалеко от Лакедемона),^[98] где возвышается храм Аполлона Эглета,^[99] в котором местные жители приносят жертвы, сопровождаемые шутовством, и происходит это по следующей причине. Когда Ясон с Медеей^[100] плыл из Колхиды домой, то попал в такой сильный шторм, что кораблекрушение казалось неизбежным. И в то время когда экипаж Арго возносил мольбы, Аполлон закрыл их своим луком от всех опасностей: с неба грянула молния, и из глубины моря появился остров; и потому, что солнце видело этот остров впервые, они назвали его Анафи. Затем построили храм Аполлону Эглету и, радуясь неожиданному избавлению от беды, принялись воздавать молитвы. Медея и другие женщины, гуляя на свадьбе с Ясоном, помимо игр, разгоряченные вином, стали насмехаться над героями на протяжении всей ночи; те, в свою очередь, стали насмехаться над женщинами. С тех пор проживавшие на Анафи (остров этот был колонизирован), ежегодно отмечают праздник в честь Аполлона Эглета и, подражая им, дразнят друг друга.

50. Пятидесятое о тиране Александре,^[101] убитом собственной женой Фебой.^[102] Она была дочерью Ясона, царя Фессалии, и у нее было трое братьев – Тисифон,^[103] Ликофрон и Питолай; все они были рождены одной матерью, но отец братьев был Эолк. Этот Александр, хозяин Фер, испытывая неприязнь к ним, задумал их убить; зная, что Феба не сможет вынести смерти своих братьев, рожденных с ней одной матерью, сама вздумает покончить с собой. В трезвом состоянии он мог сдерживать свои помыслы, но, будучи пьяным (а он был падок на вино), говорил то, что думал. Феба, узнав о его намерениях, собрала братьев и, вручив им приготовленные кинжалы, призвала к убийству; не теряя времени, она поит Александра, пока алкоголь не поверг его в сон, затем, под предлогом того, что желает принять ванну, отпускает охрану, стоявшую у дверей и приглашает братьев, призывая их совершить задуманное. Но, видя их колебание, особенно младшего, после многих угроз она заявила, что разбудит Александра и раскроет ему свои планы; это быстро придало мужества, и они убили спавшего Александра. Феба созвала начальников стражи и, используя, как угрозы, так и обещания, убедила помочь ей в приобретении власти. Таким образом, она взяла себе управление, но достоинство тирана она возложила на старшего брата Тисифона.^[104]

51. Таково содержание пятидесяти повествований Конона. Стиль письма - аттический, речевые обороты приятны и увлекательны, но, вместе с тем, несколько путаны, из-за чего доступны не многим.

52. В том же самом кодексе мною была прочитана книжечка Аполлодора.^[105] Называется она «Библиотека». Эта книжечка излагала древнейшие сказания эллинов, повествовала о героях и богах так, как представляли их себе в те времена, рассказывала о происхождении названий рек, мест, народов и городов и прочего, что восходит к древности. Изложение доводилось до событий Троянской войны. Оно касалось также единоборств, происходивших между некоторыми мужами, и их деяний, и описывало странствия тех, кто возвращался из-под Трои, особенно же Одиссея, на котором и заканчивалось это повествование о древних временах. Это синопсис многих книг и он не бесполезен для тех, кто желает изучить древние сказания; кроме этого, рекомендуется прочесть приведенные ниже строки.

В этой эпиграмме читателю давался совет познавать мифы не обращаясь ни к Гомеру, ни к авторам элегий, ни к трагикам, ни к лирическим поэтам и авторам киклических поэм, ибо в этой книге читатель найдет все, «что содержит мир».

^[1] Конон – писатель и мифограф греческого происхождения. Жил, предположительно, в I в. до н. э. и работал при дворе царя Каппадокии Архелая Филопатора.

^[2] Мидас (др. греч. Μίδας) — имя многих фригийских царей. Первый, мифический Мидас был сыном Гордия и Кибелы.

^[3] Бриги (греч. Βρύγοι или Βρίγες) — народ, обитавший на Балканском полуострове.

^[4] Пие́рия (греч. Πιερία) — ном в Греции, на юге Центральной Македонии.

^[5] Гора во Фригии. Страбон, именуя ее Бермий (XIV, 5, 27) говорит, что Мидас достиг большого богатства, благодаря разработке бывших подле нее рудников.

^[6] Силен. Силены (ед. ч. др.-греч. Σειληνός, Σιληνός, лат. Silenus) — божества собственно малоазиатской мифологии, отождествленные греческой драмой с сатирами, спутниками Вакха, от которых они, однако, изначально отличались, как по происхождению, так и по демоническим свойствам. Согласно мифам, Силена сначала приручили, а затем привели к Мидасу. Этим именем названы обезьяны, обитающие на острове Борнео.

^[7] Мидас, боясь умереть с голоду, пришёл к Дионису и умолял его взять назад этот дар. Дионис сжалился над ним. Он приказал Мидасу искупаться в реке Пактол, которую стали называть Хрисорроем, отчего река до сих пор несёт в своём течении крупицы золота, а Мидас избавился от своего дара.

^[8] Согласно мифу, Аполлон, разгневанный тем, что при состязании его с Паном (или Марсием) Мидас отдал последнему предпочтение перед богом, сделал его уши ослиными, о чём раб Мидаса рассказал шёпотом в ямку, из которой вырос тростник.

^[9] Библида, или Библис (др.-греч. Βυβλίς или Βιβλίς) — персонаж древнегреческой мифологии^. Дочь Милета и Кианеи (или Идофеи, Эйдофеи). Отвергала множество женихов. Покончила с собой из-за любви к своему брату Кавну, в Карии превратилась в ручей под каменным дубом. Согласно Парфению, привязала к дубу ленту для волос и повесилась. Согласно Антонину Либералу, хотела броситься со скалы, но нимфы удержали её и превратили в гамадриаду, источник называют «Слезой Библиды». Источник Библиды был в Милетской области. По версии, она основала Мелос.

^[10] Нелей (др.-греч. Νηλεύς, аттич. Нейлей, «безжалостный») — персонаж древнегреческой мифологии. Сын Кодра. Проиграл спор со своим братом Медонтом из-за власти. Решил основать колонию в Милете.

^[11] Схерия (Σχερίη) - в древнегреческой мифологии сказочный остров, заселённый феаками; последнее местопребывание Одиссея перед возвращением на родину. В античности С. иногда отождествляли с островом Керкирой (Корфу).

^[12] Феа́ки (др.-греч. Φαίᾱκες, Φαίηκες) — народ в древнегреческой мифологии, живший на острове Схерия. Считались одним из блаженных народов, близких к богам, как и гипербореи, эфиопы, лотофаги. Считалось, что этому народу покровительствовал Посейдон. Феаки верили также в Зевса, Афину, Гермеса и прочих богов древнегреческого пантеона.

^[13] Ситони́я, Сифони́я (греч. Σιθωνία) — полуостров в Греции, средний из трёх крупных полуостровов на юге Халкидики, вдающийся в Эгейское море.

^[14] Имя первого музыканта упущено в тексте Фотия, скорее всего, по ошибке одного из переписчиков. Но Страбон рассказывает эту историю согласно Тимею, называя имя музыканта – Аристон.

^[15] Мопс (др.-греч. Μόψος) — персонаж древнегреческой мифологии. Сын Ракия и Манто (либо сын Аполлона и Манто). Прорицатель из Колофона.^. По версии, основал Колофон.

^[16] Кларос (Κλάρος) в древности местечко в области Колофона, ионийского города на западном берегу Малой Азии, со знаменитым святилищем и оракулом Аполлон.

^[17] Колофон (греч. Κολοφώνα) - город в Лидии.

^[18] Ка́лхас, также Ка́лхант (др.-греч. Κάλχας) — в древнегреческой мифологии сын Фестора из Микен или Мегары, жрец и прорицатель в войске Агамемнона, по словам Гомера «знавший, что есть, что будет или что было». Неоднократно упомянут в «Илиаде» (I, 69 и др.).

^[19] Эосфор (др.-греч. Ἑωσφόρου «несущий свет») — у древних греков название Утренней звезды. По Гесиоду, Эосфор был сыном титанида Астрея и богини зари Эос и считался любимцем Афродиты, которая сделала его стражем своего святилища.

^[20] Тамирис выиграл приз на Пифийских играх третьим, после Хрисамона и Филаммона, его отца и деда. Но что он был царем скифов, не сообщают ни Страбон, ни Павсаний.

^[21] Павсаний говорит, что Тамирис лишился зрения из-за той же болезни, что постигла Гомера. И добавляет, что Гомер, ослепнув, продолжил свое дело, а Тамирис, после постигшего его несчастья, стихи более не писал.

^[22] Протей (Πρωτεύς) - одаренный даром прорицателя морской старец, подчиненный Посейдону, пасший тюленей Амфитриты и имевший местоприбывание на острове Фарос у Египта. Т.к. он в полдень выгонял свое стадо на берег и отдыхал с ним в тени скалы, то однажды Менелай, который во время обратного плавания из Трои в отчество был задержан долгое время на этом острове противными ветрами, по совету Эйдофеи, дочери П., захватил его во время сна и, как тот ни старался различными превращениями освободиться, принудил его предсказать, как он может возвратиться домой.

^[23] Нин (др.-греч. Νίνος) – царь Вавилонии, IX в. До н. э.

^[24] Атосса (Ἀτόσσης) - дочь Ариаспа. Гелланик мог полагать ее одной и той же фигурой, что и Шаммураммат (Семирамида), и это несомненно делает Евсевий (Атосса-Семирамида, дочь царя Ассирии Белоха [или Нина, по Макробию] , правит с отцом семь лет - мифическая цифра, затем их сменяет садовник Белетар) .

^[25] Антемусия и Мигдония – провинции Фракии. Фукидид о них говорит, что они были частью Верхней Македонии и завоеваны предками Пердикки.

^[26] По рассказу мифографа Парфения (Парфений. О любовных страстях, 6), ссылающегося на Феагена и «Палленскую историю» Гегесиппа, когда Сифон состарился, он приказал двум женихам (Дрианту и Клиту) вступить в поединок на колесницах друг с другом, получив в награду царевну и царство. Паллена, влюбившись в Клита, хитростью обеспечила ему победу (её воспитатель подкупил возницу Дрианта, который не закрепил колеса повозки).

^[27] Ли́ндос, Линд (греч. Λίνδος) — город, находящийся на мысе Крана - на юго-востоке острова Родос в Греции.

^[28] Ида(греч. Ίδη), также Псилоритис (греч. Ψηλορείτης) — высочайшая гора острова Крит (2456 м). Расположена в центральной части острова.

^[29] Бебрики (др.-греч. Βέβρῠκες) — народ, обитавший в античные времена на территории Вифинии. Согласно Страбону, они были одним из фракийских племён, проникших в Малую Азию из Европы.

^[30] Мендес (Μένδης) - крупный древнеегипетский город в северо-восточной части дельты Нила, на южном берегу о. Танис и при устье Нила, столица 12-го нома Нижнего Египта.

^[31] Скиона (Σκιώνη) - главнейший город македонского полуострова Паллены на западном берегу, к востоку от мыса Посидиона.

^[32] Павсаний (V, 1, 8) говорит, что он стал царем Элиды после брата Эпея. Затем, во время гонок на колесницах, нечаянно задавил колесницей Апида (Аписа), сына Ясона, во время погребальных игр в честь Азана. Сыновья Апида добились его осуждения за убийство, и он бежал в страну Куретиду вдоль Ахелоя. Там он убил сыновей Фтии и Аполлона и назвал землю Этолией.

^[33] Φενεατῶν. Город в Аркадии.

^[34] Κυλλήνῃ. Гора в Аркадии.

^[35] На юго – востоке Фессалии.

^[36] Дикей (греч. δικαῖος, от греч. δίκαιος) — «справедливый».

^[37] Силей (др.-греч. Σύλευς) - «грабитель».

^[38] Палинодия (греч. Παλινωδία, от pálin — обратно и odé — песнь) — род стихотворения в древности, в котором поэт отрекается от сказанного им в другом стихотворении.

^[39] Стеси́хор (др.-греч. Στησίχορος, 2-пол. VII в. до н. э. — ок. 556 до н. э.) — древнегреческий лирический поэт, представитель хоровой мелики. Был включен в канонический список девяти лириков. Существовало предание, что поэт ослеп, когда написал стихотворение, порочащее Елену, и вновь прозрел после создания "Опровержения"; в нем говорилось о древнейшей легенде об Елене, согласно которой Елена осталась в Египте, а в Трою отправился только призрак.

^[40] Кротоп (Кротопий, др.-греч. Κρότωπος) — персонаж древнегреческой мифологии, царь Аргоса после Иаса.

^[41] θρῆνος - погребальная песнь.

^[42] Нимфу звали Идая, ее имя не указано, вероятно, по ошибке одного из переписчиков.

^[43] Фракийское племя, получившее название от своего предводителя – Боттона.

^[44] Карней (др.-греч. Κάρνειος) — в древнегреческой мифологии имя героя и известный эпитет Аполлона.

^[45] Гиппот (др.-греч. Ἱππότης «управляющий конями, лихой ездок, всадник»).

^[46] Алет (др.-греч. Ἀλήτης) – букв. Бродяга.

^[47] Сисифиды (др.-греч. Σισυφίδας) – наименование коринфян, чей род по преданию был основан Сисифом.

^[48] Кодр (др.-греч. Κόδρος) — сын Меланфа, мифический царь Аттики (1089—1068 до н. э.), живший во времена переселения дорийцев.

^[49] Смерть Кодра хронографами обычно относится к 1068 до н. э. Жители Аттики решили больше не иметь царей, а выбирать пожизненных архонтов. Первым из них был сын Кодра - Медонт.

^[50] Асоп протекает в Беотии, а Энип – в Фессалии. Таким образом, Эллин на много увеличил территорию царства.

^[51] Другое его имя – Ксуф (др.-греч. Ξοῦθος).

^[52] Τετράπολις – союз четырех городов - Энои, Пробалинфа, Трикорифа и Марафона.

^[53] Павсаний (Описание Эллады VII 1, 2-3) говорит, его обвинили в том, что он похитил часть отцовских богатств.

^[54] Первую жену звали Прокла, вторую – Филонома.

^[55] Сейчас это турецкий остров Бозджаада, в северной части Эгейского моря, при выходе из пролива Дарданеллы.

^[56] Павсаний (Описание Эллады, X,14, 2) говорит: «Поэтому о людях, дающих решительный отказ, принято говорить: «Это тот, кто отрубил то-то и то-то тенедосским топором».

^[57] Пелопоннес, Элида.

^[58] Профой (Профоой, др.-греч. Πρόθοον) — персонаж древнегреческой мифологии. С восточного побережья Фессалии. Сын Тендредона. Жених Елены. Правил у Пелиона. От магнетов привел под Трою 40 кораблей.

^[59] Эолийцы и эонийцы основывали в Азии свои колонии.

^[60] Согласно Страбону (VII,5,8) – это колония коринфян и коркирцев.

^[61] Конон ошибается, она отстояла от моря на 60 стадий.

^[62] Другая ошибка, скорее всего, переписчика. Река именовалась Аой (совр. Виоза) и протекала в 10 стадиях от города.

^[63] Бусирид (Бусирис, др.-греч. Βούσιρις) - царь Египта, сын Посейдона и Лисианассы. Когда страну поразила засуха, длившаяся девять лет, критский прорицатель Фарсий предсказал, что бедствие прекратится, если Б. будет приносить в жертву Зевсу по одному чужестранцу в год. Б. первым умертвил самого Фарсия, а затем закалывал у алтаря всех чужеземцев, прибывавших в Египет.

^[64] Левкофея, или Левкотея (др.-греч. Λευκοθέα «белая богиня») — в древнегреческой мифологии имя богини, в которую по желанию Диониса была превращена Ино — вторая дочь Кадма и Гармонии, супруга Афаманта, мать Леарха и Меликерта. Вскормила Диониса

^[65] Бранх (др.-греч. Βράγχος) - «хрипота».

^[66] Διδυμοι - город близ Милета.

^[67] Бранх положил начало роду прорицателей Бранхидов, который служил Дидимскому оракулу еще много столетий. Благодаря сохраненному Фотием этому отрывку из Конона и имеется история происхождения этого оракула.

^[68] Палладий — легендарное деревянное изображение Афины Паллады, упавшее с неба. Было одним из условий несокрушимости Трои.

^[69] Лишь Конон, в отличие от других авторов, дает второе название этому алтарю, а так же и причину его появления.

^[70] Амиклы (греч. Αμύκλες) — древний ахейский город в Лаконии, располагался в среднем течении р. Эврот, в 3 км южнее Спарты.

^[71] Имброс - остров у побережья Фракии с одноименным городом. Лемнос, еще один остров у Фракии, где располагались два города - Эфестия и Мирины.

^[72] Го́ртина (др.-греч. Γορτύν) — античный город на Крите.

^[73] Тасос или Фасос (греч. Θάσος) — остров в северной части Эгейского моря.

^[74] Гарпаг (др.-греч. Ἅρπαγος) — мидийский сановник, а затем военачальник Кира II Великого и сатрап Лидии. Милет был завоеван и разрушен персами в 494г. до н. э.

^[75] Меланф (др.-греч. Μέλανθος) – мифический персонаж, относящийся к 12 в. до н. э.

^[76] Тимет (Фимет, или Фиметий, др.-греч. Θυμοίτης) — персонаж древнегреческой мифологии. Царь Афин в 1134—1126 гг. до н. э.

^[77] Απάτης – хитрость, мошенничество, обман. В честь этого афиняне установили трехдневный праздник.

^[78] Я́ффа или Я́ффо, Я́фо, Ио́ппия (ивр. יפו‎, букв. «красивая») — один из главных портов древнего Израиля и один из древнейших непрерывно населенных городов мира.

^[79] Мероп (др.-греч. Μέροπας). В греческой мифологии Мероп - царь фригийского города Перкоты, что вблизи Трои, отец Клиты.

^[80]Стефан Византийскй (Этника) считает, что Риндак (древнегреч. Ῥύνδακον) — город, расположенный между Фригией и Геллеспонтом. Страбон (XII,3,22, XII,6,10-11) и Плиний говорят, что Риндак - важнейшая из малоазиатских рек, теперь носящая название Адирнас или Адранос-Чай, берет начало на северном склоне горы Диндима (ныне Мурад-Даг), во Фригии.

^[81] Пеласги были изгнаны из Фессалии.

^[82] Кариста – город подле горы Оха в южной части Эвбеи.

^[83] См. гл. 33.

^[84] Фракийское племя.

^[85] Λιβήθροις – город на горе Олимп, со стороны Македонии.

^[86] По другим источникам, Эней, перейдя Геллеспонт, двинулся на Запад.

^[87] Термон, Фермон (Θερμὸν) – город в Этолии.

^[88] Возможно, Брусида в Македонии.

^[89] Одни помещают этот город во Фракии, другие – в Македонии.

^[90] Перекусив, спутники Энея ,надкусили приготовленные из полбы лепешки, служившие неким подобием столов для еды. См. Вергилий, Энеида, 7:

Вышли с Энеем вожди и прекрасный Аскании на сушу,
Наземь легли отдохнуть в тени высокого бука.
Тут же друзья на траве расставляют для трапезы яства,
Их, как Юпитер внушил, разложив на лепешках из полбы,
Диких приносят плодов, на столы из хлеба кладут их…
Быстро скудный запас истребили троянцы, и голод
Их заставил доесть и Цереры дар необильный.
Только успели они хлебов, отмеченных роком,
Дерзкой коснуться рукой и вкусить от круглых лепешек
Юл воскликнул: "Ну вот, мы столы теперь доедаем!"

В отличии от Конона, серьезно относящемуся к предсказанию оракула, Вергилий обращает это событие в шутку.

^[91] Темен (др.-греч. Τήμενος) — легендарный царь Дориды и Аргоса, из рода Гераклидов, правивший в конце XII — начале XI века до н. э.

^[92] О Нелее смотри примечание к главе 2.

^[93] См. гл. 36.

^[94] Гелиады (др.-греч. Ηλιάδαι, ῾Ηλιάδες), в греческой мифологии сыновья и дочери бога Гелиоса.

^[95] Остров был населён ещё с неолита. В XVI веке до н. э. был под контролем минойского Крита, в XV веке до н. э. — микенцев с Пелопоннеса. В VIII веке до н. э. появляются города дорийских греков.

^[96] Ну́митор Сильвий (лат. Numitor Silvius) — царь Альба-Лонги (в Лации), потомок Энея.

^[97] По принятой традиции мать Ромула и Рема звали Рея Сильвия.

^[98] Ошибка, оба острова принадлежат Кикладскому архипелагу, в Эгейском море. Ошибка связана с тем, что эти острова являлись колониями Спарты.

^[99] Один из эпитетов Аполлона – «Сияющий».

^[100] Меде́я (др.-греч. Μήδεια) - в древнегреческой мифологии колхидская царевна, волшебница и возлюбленная аргонавта Ясона.

^[101] Александр Ферский (греч. Ἀλέξανδρος των Φερών; ? — 358 до н. э.) — сын Полидора, племянник Ясона Ферского, тиран города Феры, область Магнисия, провинция Фессалия, Центральная Греция, правил с 369 до н. э. по 358 до н. э.

^[102] У Плутарха (Пелопид, 35) – Фива.

^[103] У Плутарха (Пелопид, 35) – Тисифрон.

^[104] Эта история Конона подтверждается и Плутархом, за исключением некоторых обстоятельств. Кроме этого, Плутарх говорит, что Александр «…оказался единственным или, во всяком случае, первым тираном, погибшим от руки собственной жены, и тело его после смерти подверглось жестокому поруганию - оно было выброшено на улицу и растоптано гражданами Фер…» (Плутарх, Пелопид, 35).

^[105] Аполлодор Афинский (Ἀπολλόδωρος ὁ Ἀθηναῖος) (II в. До н. э.), адепт стоической школы, ученый разнообразных интересов, поэт. Учился у Диогена Вавилонского, а затем у Панетия (или, по крайней мере, был лично с ним знаком) и грамматика Аристарха Александрийского Автор различных сочинений (иногда отождествляется с автором «Мифологической библиотеки»), среди которых выделяются сохранившееся в ряде фрагментов соч. «О богах» в 24-х кн. (Phot. Cod. 161, p. 103a22 Bekker и др.) и «Хронология» (Χρονικά) в 4-х кн., - написанный ямбами исторический обзор начиная с падения Трои и почти до конца 2 в. до н. э., содержавший в т. ч. подробные сведения об истории философских школ и биографические данные.

Cod. 188. Александр из Минда, Собрание Чудес — Протагор, Всемирная География

Читал Александра[1], собрание чудес. Он сообщает в этой книге ряд потрясающих и невероятных вещей, но сперва он перечисляет других авторов, которые до него сообщили эти факты, причем небезызвестных. Он говорит о животных, о растениях некоторых стран, о реках, родниках, растениях и других предметах такого рода; стиль у него ясный и краткий, и не лишен приятности.
В том же томе труд Протагора[2], озаглавленный Всемирная География в шести книгах. Первые пять, не будучи серьезны или точны как надлежит географии, составляют описание Азии, Ливии и Европы. Шестая книга составлена в том же ключе, что и собрание Александра, потому что она сообщает экзотические истории, которые циркулируют повсеместно; он приписывает часть из этого древним авторам и претендует на то, чтобы выглядеть не менее странно чем остальные. Этот автор в равной степени имеет ясный и краткий стиль, прежде всего в шестой книге.

Cod. 189. Сотион из Александрии, Удивительные рассказы о воде - Николай из Дамаска, Странные обычаи - Акесторид, Городские басни

Прочитал Сотиона[1] об удивительных историях, которые случались в разных местах возле рек, источников и озер. Это небольшая работа в том же жанре, что шестая книга Протагора и собрание Александра, за исключением того, что в этой конкретной книге он сообщает чудесные истории об источниках и озерах, тогда как в других присутствует значительное количество других тематик. Стиль близок к стилю этих работ.
В том же томе еще прочитал работу Николая[2], посвященную Ироду, царю евреев, которая содержит собрание странных обычаев. Она в точности совпадает с некоторыми из странных историй собранных Александром и добавляет ряд деталей к легендам собранным Кононом; но все же, он опускает некоторые, потому что сообщает о них в другом месте. По стилю он в равной степени умерен и не испытывает недостатка в ясности, но более краток и более талантлив, чем предшественники.
Он сообщает некоторые факты, которые как ни странно, признаются многими людьми, и некоторые другие, которые не известны, но которые не состоят в резком противоречии с правдоподобием, потому что зачастую эти обычаи он приписывает определенным народам, хотя кто-нибудь найдет среди них такие, нереальность которых очевидна. Этот Николай, я думаю, Николай из Дамаска, который достиг пика карьеры при Августе и считался его другом; и именно по этой причине император назвал пирожное "николаевским"[3], которое Николай послал ему; он хотел почтить хоть чем-то того, кто оказал ему любезность. Это автор также оставил нам, если правильно помню прочитанное, многотомную Историю Ассирии.
В том же томе я прочитал четыре книги труда Акесторида О Городских баснях. Это автор, сдается мне, имел гораздо больше возможностей чем другие в выборе названия своего труда. На самом деле истории, которые он пересказывает, более умеренные не комментирует, а про другие утверждает, что они истинные, и он в своем желании быть точным, называет баснями и собирает коллекцию или даже книгу легенд, как он был счастлив назвать их.
Среди этих историй можно найти много таких, которые собраны Кононом и которые Аполлодор излагает в своей библиотеке, которые были собраны Александром, посвящены Августу Николаем, и ранее обработаны Протагором. Но Акесторид включил много таких, которые другие опустили; действительно, во многих этих историях, обработанных им самим и другими, можно увидеть, что версии расходятся.
Этот автор сообщает в своих сочинениях много фактов, которые подтверждены известными источниками. Он один из тех, кто мог бы показать их правду ясно и, как кажется, он озаглавил их баснями не для того, чтобы критиковать их композицию, но чтобы подчеркнуть их приятность и очарование. Но на мой взгляд, можно признать его мудрость, потому что, предлагая объединить вместе очевидные басни и реальные факты, он избегает обвинения в неоднозначности своего заглавия. Стилем он напоминает предыдущих авторов.

Cod. 190. Новая история Птолемея Хенна

Cod. 190. Птолемей Хенн. Новая история для многознающих

Птолемей Хенн или Птолемей Гефестион, ( вторая половина I в. - первая половина II в. н. э.), согласно словарю Суды, жил в Александрии, был современником Траяна и Адриана, грамматик, сын Гефестиона. Суда называет среди его трудов "Удивительные истории", драму "Сфинкс" и поэму "Анфомер" в 24 песнях. Его "Новая история", в семи книгах, представляет собрание исторических событий и мифов, изложенных им в иной интепритации, наполненной вымышленными фактами, с ссылкой на писателей, зачастую вымышленных, что вызвало большую критику, как древних, так и современных исследователей его произведения. Так Фотий, благодаря кому и сохранилась "Новая история", в своем предисловии откровенно критикует автора, называя его наивным хвастуном, не обладающим красотой лексики.

Я прочитал Новую историю Птолемея Гефестиона, предназначенную для образования, в шести книгах. Эта книга, действительно, полезна тем, кто повышает знания в области истории и может позволить, в короткий промежуток времени, познать множество рассеянного, при самостоятельном тяжелом труде над чем, пришлось бы потратить всю жизнь. Он изобилует диковинными и плохо сформированными данными, и самое абсурдное в том, что для некоторых тривиальных басен пытается объяснить причины их появления.
Однако тот, кто объединил все это, несколько наивен, хвастлив и не обладает красотой лексики. Он обращается к некой Тертулле, как к своей госпоже и превозносит ее, как большого филолога и эрудита. Он нападает на предшественников, обвиняя их в не здравом рассмотрении некоторых тем. В любом случае, большая часть его историй, свободных от невероятных вещей, не плоха и дает большие знания. [1]
I
Первая книга содержит рассказ о смерти Софокла,[2] а перед этим - о Протесилае,[3] также, о Геракле, павшим жертвой огня, так как не смог согнуть свой лук, достигнув пятидесятилетия.[4] Также о Крезе,[5] спасенном от костра, смерти Ахилла и гетере Лаиде, умершей, поперхнувшись оливковой косточкой. В каждой из этих тем, он утверждает, что его предшественники совершили ошибки, собирая их и записывая.
Затем он рассказывает, что царь Александр,[6] увидев в Эфесе картину, изображающую Паламеда,[7] хитростью убитого, сильно обеспокоился потому, что предательски убитый, походил на Аристоника, товарища Александра по игре в мяч; таков был характер Алесандра, полный любви к своим товарищам. Затем он утверждает, что смысл выражения Эвфориона[8] в его "Гиацинте", "Лишь Кокит[9] смоет раны Адониса", заключается в том, что Кокит - имя ученика, которого Хирон учил медицине, и который заботился об Адонисе, раненном вепрем.
Он говорит, что человек из первой книги истории Геродота, убитый Адрастом,[10] сыном Гордия, звался Агафоном, и был он убит в ссоре из-за перепела. Также Кадм и Гармония[11] превратились во львов, и Тиресий претерпел семь метаморфоз,[12] и объясняет почему критяне называли его "дочерью Форбанта".[13] Эриманф, сын Аполлона, был наказан, потому что он увидел, как, во время купания, Афродита соединилась с Адонисом, и Аполлон, в гневе превратившись в кабана, убил Адониса, пробив его доспехи.[14]
Объясняет, почему поэт[15] делает голубей слугами, кормящими богов, и он сообщает о чем говорили царь Александр и Аристотель; также и Гомер говорит о голубях. Он говорит, что поэт Эпихарм[16] произошел от Ахилла, сына Пелея. Гомер называет первым всадником Патрокла, которого Посейдон, влюбленный в него, научил этому.
Одиссей, имея большие уши, сначала был назван Утисом, но во время дождливого дня мать, будучи беременной, не могла его удержать на краю дороги, и по этой причине он получил имя Одиссея.[17]
Аркадец по имени Перитан прелюбодействовал с Еленой, когда та жила с Александром в Аркадии; Александр, чтобы наказать за прелюбодеяние, оскопил его, и с тех пор аркадяне называют евнухов пеританами.
Аристоник из Тарента[18] сообщает, что Ахилл, когда пребывал среди девушек в доме Ликомеда,[19] носил имя Керкисера, также его звали Исса, Пирра, Аспет и Прометей. Ботрий из Минда говорит, что все дети Ниобы были убиты Аполлоном.[20] Отец дал Одиссею наставника по имени Муиск, чтобы тот сопровождал его в Кефалению. Ахилла сопровождал наставник Ноемон из Карфагена, а Патрокла - Евдор. Антипатр из Аканфа сообщает, что Дарет, написавший "Иллиаду" ранее Гомера, был наставником Гектора, и получил от него обещание не убивать спутника Ахилла. Он же сообщает, что наставником Протесилая был Дардан из Фессалии, а Антилоху Нестор дал наставником Халкона. Эти темы рассматриваются в первой книге.

II
Вторая о Геракле, которого от безумия излечил Антикирей, нашедший лекарство в Фокиде, им изобиловшая; другие дают различные версии излечения. Он говорит, что Нестор Геракл был любим, чего не было. Не Филоктет, говорит он, а Морсим из Трахина зажег костер Геракла. Геракл после того как Немейский лев откусил один из пальцев, и их у него осталось только девять, воздвиг гробницу этому пальцу. Другие говорят, что он потерял свой палец в результате удара дротика, а в Лакедемоне, над могилой пальца стоит каменный лев, и это - символ мощи героя. С тех пор каменных львов ставят на могилах. Хотя другие дают иное объяснение статуям львов.
При восшествии Геракла на костер, стая саранчи опустошила окрестности как чума, пока не была уничтожена.
Так как Афродита любила Адониса, как и Геракл, она научила кентавра Несса,[21] как поймать Геракла в западню.
Нирей из Симы, который был возлюбленным Геракла, помогал ему победить Геликонского льва. Другие говорят, что Нирей был сыном Геракла.
Кто является Харитами,[22] упомянутыми поэтом, которых он сравнил с волосами Эфорбии. Геракл, говорит автор, был назван Нилом при рождении, а затем, когда он спас Геру, убив напавшего на нее безымянного гиганта, дышащего огнем, он изменил имя, потому что спас от опасности Геру. Абдер, возлюбленный Геракла, был убит Тесеем, когда возвестил, что тот принял смерть.
Аристоник из Тарента[23] сообщает, что средняя голова Гидры была золотой. Александр Миндский[24] говорит, что змей, рожденный землей, вместе с Гераклом сражался против Немейского льва. Геракл кормил его и тот сопровождал его в Фивы и оставался в шатре, это он съел воробьёв и был превращен в камень.
"Арго" был построен Гераклом в Оссе в Фессалии; имя ему было дано от Аргоса, сына Ясона, его возлюбленного. Из-за него он[25] предпринял путешествие с Ясоном в Скифию. Гера, будучи в союзе с Герионом, была ранена Гераклом, получив удар в правый бок, под грудь, после этого все было закончено.
Кориф из Иберии, также возлюбленный, был первым, кто изготовил шлем, и эта часть брони носит его имя.
Бывшая на Крите гробница, именуемая Зевсовой, на деле - Критянина Олимпа, который воспитал Зевса, сына Кроноса и научил божественным деяниям. Но Зевс убил своего приёмного отца, потому что тот побуждал гигантов атаковать его сзади. Поразив его, он с сожалением стоял над его телом. И, не имея ни какой возможности успокоить свою боль, он дал его могиле собственное имя.
Кто является автором того, что процитировал Александр, сын Филиппа: "Протей, ну пить вино, теперь, когда ты съел человеческое мясо"? И он говорил о Протее. Чью песнь любил петь Александр, и какие были в ней слова. Для кого Александр, сын Филиппа, написал похоронную песнь. Таково основное содержание второй книги.

III
Третья посвящена Гиллу, сыну Геракла, у него был небольшой рог на правой стороне лица, и Эпопей из Сикиона забрал его, убив в поединке, и, наполнив водой из Стикса, стал царем страны. Что касается вод Стикса в Аркадии, он говорит следующее: в то время как Деметра оплакивала свою дочь, Посейдон вторгся в ее горе, и гневе она превратилась в кобылу и пришла в этом облике к источнику, злясь на который, она сделала его воды черными.
О Гекале и всех, кто звался этим именем.[26] Отец Александра был не Филипп, а человек по имени Дракон, по происхождению аркадянин, поэтому возникла легенда о змее. О псе Птолемея, что он сражался со своим хозяином, и, когда умер, обнаружилось, что у него волосатое сердце. Он был молосской породы и звался Бриарей.[27]
О Полидамнате.[28] Что означают эти слова поэта: "О дочери Пандарея, поющей в зелени", и далее. О Палладии,[29] который украли Диомед и Одиссей. О тростнике, сказавшем Мидасу, что у того ослиные уши.[30] О птицах, что искали у Стесихора. О скале Гигона, что на берегу океана, которая может быть сдвинута,лишь асфоделем,[31] но не поддается силе. Ропал, сын Геракла, в один день он принёс отцу почести как герою и как богу. Амфиар получил свое имя потому, что родители его матери молили о том, чтобы та родила его без труда.
О том, кто написал гимн, исполняемый в Фивах в честь Геракла, и где он называется сыном Зевса и Геры. Что касается гимнов, поющихся в различных городах, и о поэте Филостефаносе из Мантинеи, который никогда с рождения не носил одежды, и о Матрис из Фив, авторе гимнов, что жила на листьях мирта. И как Евпомп из Самоса явил невероятное чудо, воспитав дикого змея, и как говорят, один из его сыновей звался Драконом воспитал и имел очень острый взор, видя на 20 стадиев. За 100 талантов он отправил его служить к Ксерксу и, сидя с ним под золотым платаном, рассказывал о морском сражении между эллинами и варварами и подвиге Артемисии.[32] И как Плессирой Фессалиец, автор гимнов, был возлюбленным Геродота Галикарнасского и его наследником; он составил предисловие к первой книги, начинающееся словами: "Персы говорят хорошо знали, что финикийцы были причиной конфликта". Полизел из Кирены никогда не смеялся отсюда и его прозвище - "Агеласт".[33] И превзошедший всех своей набожностью, по одним - Антигон из Эфеса, по другим - Лукий из Гермионы, о котором Теофраст[34] говорит в своих письмах, и, как Ахиллес и Деидамия[35] имели двоих детей: Неоптолема и Онира; и Орест убил в Фокиде Онира, сражаясь с ним за место для шатра.
Затем рассматриваютя капризы истории. На могиле Амика[36] вырос красный лавр, и те, кто пробовали его, одерживали победы в кулачном бою. Антодор одержал 13 побед, но был побежден Диоскором из Феры в четырнадцатом бою, как и сам Амик был побежден одним из Диоскуров. Крез, как говорят, был зачат во время праздника Афродиты, когда лидийцы проводят шествие и украшают богиню своим богатством. Отец Фемистокла[37] принес в жертву быка, когда было объявлено о рождении сына, - он выпил кровь жертвы и умер. Дарий, сын Гистаспа, выброшенный матерью, был вскормлен лошадиным молоком всадником Спаргаписом, и стал царем благодаря ржанию лошади.[38] Слуга лирического поэта Ивика, которого звали Геракл, был сожжен заживо за то, что сговаривался с разбойниками против хозяина.
Орест[39] родился во время праздника Деметры Эринии.[40] Филипп[41] в детстве по вечерам стрелял из лука в падающие звезды, и Диогнет предсказал, что ребенок будет повелевать многими людьми. Астер - имя того, кто от такой стрелы потерял глаз.[42] Марсий, флейтист,[43] тот с которого была содрана кожа, родился во время праздника Аполлона, где шкуры, сдираемые с жертв, предлагались богу.
О Титии, который пытался напасть из засады на Александра. Мать Клавдия, будучи им беременной, возжелала и съела несколько болетовых[44] грибов, и Клавдий, съев такие же, но отравленные, умер. Кентавр Ламий, схваченный за прелюбодеяние, был убит, согласно одним, - евнухом Пиритом, согласно другим - Тесеем. Так много в этих историях фактов совпадения.
Таково содержание третьей книги.

IV
В четвертой повествуется о том, что Елена[45] была первой, кто придумала жеребьевку на пальцах, и в этом она победила в споре с Александром;[46] она была дочерью Афродиты. Еленой и Ахиллесом на счастливых островах был рожден крылатый ребенок по имени Евфорион, получивший имя от плодородия этой земли, и Зевс поймал его и сбросил на землю на остров Мелос, где бог продолжил погоню и превратил здешних нимф в лягушек, ибо они похоронили его. Некоторые говорят, что Елена была похищена Александром, когда она охотилась на горе Парфений; пораженная его красотой, она следовала за ним как за богом.
О том, что Гера получила от Афродиты вышитый пояс и передала Елене; его украла служанка Елены Астианасса, у которой его забрала Афродита.
В чем смысл слов Гомера о Елене, которая "голосу наших возлюбленных жен подражая искусно..."?[47] Елена была дочерью Гелиоса и Леды, и ее звали Леонта. Это было из-за негодования Афродиты на Менелая, который обещал богине гекатомбу[48] за брак, и не пожертвовал её.
Цветы Елены растут на Родосе, они получили её имя (ибо выросли под деревом, где Елена повесилась), И тот кто ест их, неизбежно поссорится. Менелай похитил Елену и, таким образом, женился.
Некоторые авторы сообщают, что Елена, прибыв в Тавроскифию с Менелаем в поисках Ореста, была принесена вместе с ним в жертву Артемиде Ифигенией. Другие сообщают, что Фетида вернула ее во время возвращения эллинов и превратила в тюленя.
Говорят, что настоящее имя Елены было Эхо, так как она умела подражать голосам. Еленой её назвали, ибо Леда родила ее в болотистом месте. Местечко Сандалион в Лакедемоне названо так из-за сандалии Елены, которая упала, когда Александр преследовал её здесь. Елена родила дочь от Александра, они не приходили к согласию как ее назвать, ибо он хотел назвать её Александра, а она - Елена, после игры в бабки ребенок получил имя матери. Она была убита, как говорят, Гекубой во время падения Илиона.
Во время Троянской войны, было много знаменитых Елен: дочь Клитемнестры и Эгисфа, убитая Орестом; та, что помогла союзу Афродиты и Адониса; дочь жителя Эпидамна, которую эпидамнцы чтут как Афродиту, потому что она раздавала деньги во время голода, и дочь Фаустула, приемного отца Ромула и Рема. Женщина, которая съедала по три козленка в день, также звалась Еленой, и сестра Дикеарха, сына Телесина, и еще восемнадцать других, среди которых дочь афинянина Мусея, которая описала Троянскую войну, от неё Гомер узнал тему своей поэмы, и это её ягнёнок мог говорить на двух языках; еще одна Елена была дочерью этолийца Титира, она вызвала Ахилла на поединок и ранила его в голову, но рана была не смертельна, и она пала под его ударами.
И художница Елена также принадлежит этому списку; она была дочерью египтянина Тимона и изобразила битву при Иссе, будучи на вершине своего таланта. Картина была выставлена в храме Мира Веспасианом. Архелай с Кипра сообщает, что Елена из Гимеры, дочь Микифа, была возлюбленной поэта Стесихора,[49] она оставила его и ушла к Бугпалу. Поэт, желая защитить себя от обвинений в глупости, написал, что Елена ушла по его собственному желанию. Рассказ, что Стесихор ослеп, ложен.[50]
Растение "моли", о котором говорит Гомер,[51] выросло из крови гиганта, убитого на острове Киркой, это был белый цветок. Союзником Кирки[52] в убийстве Гиганта был Гелиос. Битва была тяжелой, так и назвали растение.
Дионис был возлюбленным Хирона,[53] который научил его песням и танцам, вакхическим обрядам и инициациям. (Автор пишет) о "Тараксиппе"[54] в Олимпии и о Миртилах, отце и сыне. Неоптолем Макиот был единственным, кто узнал от дельфийца Эфоса оракулы Фемонои,[55] именно об этом Эфосе говорит Геродот в I книге "Истории": "Хоть я и знаю его имя, но не буду его называть".[56]
Автор рассуждает о двойных названиях у Гомера, используемые среди богов и среди людей. Ксанф - единственная река, бог которой - сын Зевса. В Тиррении есть Башня Моря, получившая имя от Моря - тирренской отравительницы, бывшей служанкой Кирки и бежавшая от неё. Именно к ней прибыл Одиссей, которого она снадобьями превратила в коня и держала его, пока он не умер от старости. Благодаря этой истории, трудность гомеровского текста решена: "Тихо смерть на тебя низойдет".[57] Так заканчивается четвертая книга.

V
В пятой книге говорится о том, что с Амиком сражался Ясон, а не Полидевк.[58] Об этом месте свидетельствует его название "Копья Ясона"; а рядом появился источник, названный Еленой. Так проясняется смысл эпиграммы Кринагора. Строка "кобылы Прокла будут есть зеленый псалаканф" неизвестна Каллимаху, а является комедией комика Евбула на Дионисия. Кроме того, автор обсуждает пародию этого стиха. Псалаканф - это египетское растение, которое дает здоровье и победу, когда им украшают лошадей. По другой версии, Псалаканфа - нимфа с острова Икария, которую пленил Дионис, и она помогла ему добиться Ариадны под условием, что он будет также принадлежать ей, а Дионис отказался. Бог превратил ее в растение, а затем раскаялся и поместил растение на венец Ариадны, который занял место среди созвездий. Некоторые говорят, что растение напоминает полынь, по другим - донник
Афинодор из Эретрии[59] сообщает в восьмой части записок, что Фетида[60] и Медея[61] в Фессалии спорили о том, кто красивее, и судьей был Идоменей,[62] присудивший победу Фетиде, а Медея в гневе сказала, что "все критяне лжецы" и наложила на него проклятие, что он никогда не скажет правду; от сюда и следует, что критяне слывут лжецами. Афинодор называет автором этого рассказа Антиоха, в своей второй книге "Мифы городов".
Ил, отец Лаомедонта,[63] имел плюмаж из лошадиных волос, среди сыновей Приама его носили Меланипп и Идей. Ксанф и Балий, Ахиллесовы кони, некогда принадлежавшие гигантам, были единственными, кто сражался на стороне богов против своих братьев. Когда Одиссей потерпел кораблекрушение у Тилы в Сицилии, Ахиллесов щит был выброшен у памятника Аяксу, и, помещенный туда, он был поражен молнией на следующий день.
Геракл носил шкуру не Немейского льва, но гиганта-льва, которого Геракл убил в поединке, бросив ему вызов. Дракон, который охранял золотые яблоки, был братом Немейского льва. Упоминаемый Гомером Ир, был беотийцем. Жену Кандавла,[64] имя которой не называет Геродот, звали Ниса, у неё были двойные зрачки и пронзительный взгляд, и она получила камень от змей, благодаря этому дару она разглядела Гигеса.[65] Другие сообщают, что её звали Тудун или Клития. Абант сообщает, что её звали Абро. Её имя Геродот предал забвению, ибо его возлюбленный Плесиррой повесился от несчастной любви к женщине Нисии из Галикарнаса. По этой причине Геродот не упоминает имя Нисии, которая была ему противна.
Кентавры, которые бежали от Геракла в Тирсению, умерли от голода, очарованные песнями сирен. Абдер, возлюбленный Геракла, был братом Патрокла. Эпипола из Кариста, дочь Трактиона, скрыла свой пол и отправилась на войну вместе с эллинами, её разоблачил Паламед, и эллины забили её камнями. Когда Александр похитил Елену, Менелай в Гортине на Крите пообещал Зевсу гекатомбу. Паламед заменил Агамемнона, волей эллинов, на царствовании; когда эллины прибыли в Авлиду, Агамемнон застрелил дикую козу, посвященную Артемиде, и эллины не могли выйти в море, Калхант предсказал, что Агамемнон должен посвятить свою дочь Ифигению Посейдону. Когда он отказался, греки в ярости сместили его и назначили царем Паламеда.
Филоктет умер, укушенный змеей, и Александр был убит Менелаем ударом копья в бедро. После смерти Деметрия из Скепсиса у его изголовья нашли книгу Теллиды; у изголовья Тирониха из Халкиды нашли "Ныряльщиков" Алкмеона; у изголовья Эфиальта - "Нарушителей справедливости" Евполида; у изголовья Александра Македонского - "Евнид" Кратина, у Селевка Никатора - "Труды и дни" Гесиода. Керкид, законодатель из Аркадии, завещал, чтобы вместе с ним похоронили I и II книги "Илиады". Помпей Великий никогда не отправлялся на войну, не прочитав XI книгу "Илиады", ибо восхищался Агамемноном. И римлянин Цицерон был обезглавлен, когда в носилках читал "Медею" Еврипида.=
Диогнет с Крита, кулачный боец, победил в состязании, но не получил венок от элейцев, ибо соперник, которого он убил, носил имя Геракла, как герой. Этого Диогнета критяне почитают как героя. Стихи Гомера, когда Менелай был ранен: "Но тебя, Менелай, не оставили блаженные боги",[66] были спародированы Пифийским богом, который заменил Менедема на Менелая. Вопрос был задан на празднике, организованном императором Августом: "Какой стих Гомера бы спародирован оракулом, и кто явлется персонажем, о котором там говорится"? Менедем из Элеи, сын Буния, показал Гераклу, как с помощью реки очистить Авгиевы конюшни, он сражался на стороне Геракла против Авгия, был убит и похоронен в Лепреоне близ сосны. Геракл установил игры в его честь и на них сражался с Тесеем, так как схватка была равной, зрители заявили, что Тесей - второй Геракл.
Фантасия из Мемфиса,[67] дочь Никарха, раньше Гомера составила рассказ о Троянской войне и приключениях Одиссея. Эти книги хранились в Мемфисе, Гомер прибыл туда и получил копии от писца Фанита, и сочинял, вдохновляясь этими текстами. Адонис был андрогином и вел себя как мужчина с Афродитой и как женщина с Аполлоном.
После победы в Олимпии, в благодарность реке Алфею, Геракл назвал в её честь букву "альфа", поместив в начале алфавита.
Это вздор, что говорит мифограф, будто Моисей, еврейский законодатель, был прозван "альфа", ибо имел белую паршу на теле. Галерий Красс, бывший военным трибуном при Тиберии, был прозван "Бета", потому, что он любил поесть белую свеклу, которую римляне называли "бетакиум". И Орпиллис, гетера из Кизика, звалась "Гамма", и Антенора, автора "Истории Крита", называли "дельта" из-за любви к родному городу, а критяне называли его "дельтон". Аполлоний, прославившийся во времена Птолемея Филопатора знанием астрономии, был прозван "эпсилон", ибо форма этой буквы напоминает луну, в знании которой он был весьма опытен. Сатира, друга Аристарха, называли "дзета" из-за любви к исследованиям, и Эзопа его хозяин Идмон называл "тета" из-за переменчивого характера, да и вообще, рабов называют "тетес". Мать Кипсела, которая была хромой, дельфийский бог назвал "лямбда". Демокид сообщает, что Пифагор, который описал все числа, обозначается третьей буквой. Таково содержание пятой книги.

VI
Шестая книга содержит следующие главы. Ахилл, убитый Пенфесилеей,[68] был воскрешен по просьбе Фетиды, чтобы вернуться в Аид, когда убьет Пенфесилею. Ликофрон в "Александре"[69] пишет: "какой бесплодный соловей - убийца кентавров", но он (наш автор) убийцами кентавров считает сирен. Гелен, сын Приама, был любим Аполлоном и получил от него серебряный лук, которым он ранил Ахилла в руку.
Что Андромаха с сыновьями и Приамом пришли к Гектору просить кости Ахиллеса. Фетида сжигала в тайном месте детей, которых имела от Пелея.[70] Шесть были сожжены, а Ахилла Пелей вырвал из пламени (только нога была сожжена) и передал Хирону. Тот выкопал тело погребенного в Паллене гиганта Дамиса (самого быстрого из гигантов), извлек кость (астрагал) и вставил в ногу Ахилла. Когда Аполлон преследовал Ахилла, эта кость выпала, Ахилл упал и был убит. По другому рассказу, Поэт называет его Подарком, потому что Фетида дала новорожденному крылья Арки, а Подарк значит, что его нога (пода) имеет крылья Арки. Арка была дочерью Тавманта и сестрой Ириды. Обе они имели крылья, но во время войны Арка бежала из лагеря богов и присоединилась к титанам. После победы Зевс забрал её крылья перед тем как сбросить её в Тартар и, придя на свадьбу Пелея и Фетиды, подарил их Фетиде. На свадьбе Пелей получил меч от Гефеста, драгоценности с изображением Эроса от Афродиты, лошадей Ксанфа и Балия от Посейдона, от Геры хламиду, от Афины флейту, от Нерея корзину с солью, называемой божественной, которая вызывает непреодолимым аппетит, улучшает вкус пищи и пищеварения, отсюда и выражение "она насыпала божественную соль".
Ахиллес - сын Земли, который, когда Гера бежала от брака с Зевсом, убедил ее выйти за Зевса замуж, и это был первый брак. Тогда Зевс пообещал, что все, кто носят это имя, будут знамениты, именно по этой причине, Ахиллес, сын Фетиды, известен. Хозяин Хирона[71] носил имя Ахилл, и его имя Хирон дал сыну Пелея. И острокизм в Афинах предложил Ахиллес, сын Лисона. Ахиллес - сын Зевса и Ламии, он был очень красив, из-за него состязались, и он выбрал судьей Пана. Афродита разгневалась и поместила в сердце Пана любовь к Эхо, а также сделала его непривлекательным. И Ахилл - сын некоего галата, с рождения был седым. Есть еще сорок знаменитых Ахиллесов, среди которых два пса, чье поведение было изумительным.
Приам был возлюбленным Зевса и получил от него золотую лозу, которую он подарил Еврипилу, сыну Телефа, за союз с ним. Эзоп,[72] убитый дельфийцами, воскрес и сражался на стороне греков при Фермопилах. Филоктет на Лемносе[73] был излечен Пилием, сыном Гефеста, от которого научился натягивать лук. У речного бога Скамандра был сын Мелос, который был красавцем, и Гера, Афина и Афродита поссорились из-за того, чьим он будет жрецом. Парис присудил его Афродите, поэтому рассказывают басню о яблоке. Гипермен в "Истории Хиоса" рассказывает, что у Гомера был слуга Скиндапс, и хиосцы оштрафовали его на 1000 драхм за то, что он не сжег тело своего хозяина, а человек, который изобрел инструмент скиндапс,[74] был эретрийцем, сыном флейтиста Пойкия. Такова шестая книга.

VII
В седьмой, мы находим, что Феодор Самофракийский[75] говорит, что Зевс после своего рождения не переставал смеяться в течение семи дней, и именно поэтому число семь считается совершенным. Ахиллес был назван "спасенным из огня", и отец назвал его Ахиллесом, так как одна из его губ была обожжена. Телемах был убит сиренами, когда они узнали, что он сын Одиссея. Одиссей в земле тирренцев участвовал в состязании флейтистов и выиграл его, исполняя "Падение Илиона" Демодока.[76] У Стихия Этолийца, возлюбленного Геракла, при вскрытии, было обнаружено волосатое сердце; он был убит самим Гераклом, когда тот, в припадке безумия, убил своих детей; говорят, что он был единственным, кого оплакивал герой.
Гермес, влюбленный в Полидевка, одного из Диоскуров, подарил ему Дотора, фессалийского коня. Аполлон устроил погребальные игры по Пифону.[77] В них участвовали Гермес и Афродита, она выиграла и получила в награду кифару, которую подарила Александру.[78] Об этом говорит Гомер: "Была бы не в помощь тебе кифара..." и далее.[79] Какие слова Бакхилид[80] приписывает Селену и кому он их адресует в эпосе?
Скала Левкада[81] получила имя от Левка, спутника Одиссея, который был из Закинфа и был убит Антифом. Это он построил храм Аполлона Левката. Те, кто прыгают с вершины скалы, освобождаются от любви и ее причины. После смерти Адониса Афродита блуждала и в Аргосе (город на Кипре), в святилище Аполлона Эрифия рассказала Аполлону о своей любви. Тогда Аполлон привел ее на Левкадскую скалу и приказал спрыгнуть, она сделала это и освободилась. Когда она захотела узнать причину, то Аполлон рассказал, что он как предсказатель узнал, что Зевс, всегда влюбленный в Геру, стоял на скале и избавился от любви.
И много других мужчин и женщин, страдающих от боли любви, освободились от своей страсти, прыгнув с вершины скалы, такие как Артемеса, дочь Лигдамида, который воевал с Персией, влюбленная в Дардана из Абидоса и презираемая им, выцарапала ему глаза, пока он спал, но боги только усилили любовь. Согласно оракулу, она пришла к Левкаде, спрыгнула со скалы, погибла и была похоронена. Гиппомедон из Эпидамна, влюбленный в юношу-земляка, и, не имея успеха, поскольку тот склонился к другому, убил его, затем пошел к Левкаде и покончил с собой, спрыгнув с нее. И Никострат, комический поэт, влюбленный в Тетигидейю из Мирины, спрыгнул и излечился от любви. Макес из Бутрота был прозван "Белой скалой" (Левкопетр), ибо излечивался от любви, спрыгивая со скалы четырежды.
И много других избрали этот путь для освобождения. Булагор из Фанагории, влюбленный во флейтиста Диодора, спрыгнул со скалы и погиб уже немолодым. Родопа из Амисены покончила с собой, спрыгнув вниз, влюбившись в двух близнецов, стражников царя Антиоха по имени Антифонт и Кир. И Ямбический поэт Харин был влюблен в евнуха Эрота, дворецкого Евпатора. Доверяя легенде, он спрыгнул, сломал ногу, и умер от боли, сочинив эти ямбы:

Иди к дьяволу, обманчивая, смертельная гора Левкада!
Харин, увы, увы, что сотворил с ямбическою Музой,
Превратил в пепел своими тщетными словами надежды!
Чтобы Евпатор испытал такое же, ради Эрота.

Нирей из Катаны, влюбленный в афинянку Афину, спрыгнул со скалы и был избавлен от боли, попав в рыбачьи сети, где нашелся также ларец с золотом. Он стал судиться с рыбаком из-за золота, но во сне ему явился Аполлон и сказал, что тот должен благодарить за спасение, а не требовать золота, что принадлежит другим.
Пан, говорят, морское китообразное, Кастрюля, чья внешность напоминает пана; в его теле находят камень "астерит", который, выставленный на солнце, воспламеняется, кроме оттого, он дает привлекательность. У Елены был такой камень, на котором было изображение рыбы-пана, и она использовала его как печать.
Таковы главы седьмой книги "Новой истории" Птолемея Гефестиона для пользования эрудитами.

Cod. 213. Агатархид. О Красном море

Прочитал труды по истории Агатархида, некоторые также называют его Агатаркий. Его родина Книд, он по профессии грамматик, был писцом и занимал должность секретаря Гераклида Лембросского. Он был учеником Киннея.
Агатархид написал Историю Азии в десяти книгах, Европы в сорока девяти книгах, затем описание всего Красного моря и его окрестностей в пяти книгах. Он, кажется, упоминает в последней из своих книг, где, среди прочих причин почему он больше не писал, он говорит, что он стар.
Некоторые говорят, что он написал другие труды, но я не смог на них взглянуть. Он упоминает краткое изложение того, что он написал о Красном море, пять книг о троглодитах, выдержки из поэмы "Лида" Антимаха из Колофона, другое извлечение из собрания о необычных ветрах, выдержки из истории и трактат по искусству жить хорошо с друзьями.
Этот автор, как я смог в этом убедиться при чтении его книг, серьезен и богат изречениями; его речь несомненно великолепнее и достойнее, чем у других. Этот автор не гоняется за необычными словами, хотя вполне овладел искусством блеснуть новым оборотом в предложении, составленном из употребительных слов; кого-нибудь, кто пользуется таким приемом, не видит новизны в его стиле; его речь не менее ясна, чем у того, кто использует обычные слова.
Своим выбором предложений он показывает такую же тщательностью, как и талант; что касается перестановки слов, понятно, что он талантливейший из писателей, особенно в совокупности его трудов, которые были рассмотрены.
Когда он использует риторические фигуры с умерением, их смысл не так уж и труден, это не означает только перестановку слов, он выказывает в своих сочинениях все то, что может порадовать и доставить удовольствие; никто не способен более умело сделать из существительного глагол, из глагола существительное, и сократить фразу до существительного.
Отметим также, что он подражает Фукидиду своею речью, но также сравним с ним по величию и превосходит ясностью.
Вот грамматика, которая принесла славу этому писателю. Наконец, хотя он не назывался ритором, но, на мой взгляд, ни один известный мастер не превзошел его, ни как грамматика или ритора, ни как преподатателя, ни как писателя.

Cod. 215 Иоанн Филопон. Против трактата Ямвлиха «О статуях»

Прочитан трактат Иоанна Филопона против сочинения Ямвлиха «О статуях». Целью Ямвлиха было показать, что идолы (то есть «статуи») — божественны, так как исполнены присутствия божества. В равной степени это относится к рукотворенным и к нерукотворенным статуям. Последние так называются в силу анонимности автора и считаются ниспосланными с неба, как бы изваянные свыше (как будто бы они в самом деле имели небесную природу и от падения на землю заслужили сие название). Но божественными также называются и статуи, сделанные посредством искусства кузнеца или скульптора, или иного мастера — ради самого искусства или за плату.
Ямвлих пишет: произведения мастеров превосходят природу и преодолевают образ мысли человеческой. И он не краснеет ни от изобилия слов, повествующих о множестве невероятных вещей, почерпнутых им из мифов; ни от их соединения с неясными причинами, ни от их отрицания очевидностей.
[Отметим, что Ямвлих] разделяет свой трактат на две части: большую и меньшую. И согласно этому именует их.
Филопон критикует обе, используя обычный свой лексикон и свою привычную манеру сочинения; он соблюдает правила четкости и ясности, но ему не достает изящества аттической речи. Его возражения на тезисы Ямвлиха сильны и опираются на факты. Тем не менее, он контраргументирует поверхностно и буквально, слишком уклоняясь от сути полемики, хотя тезисы оппонента не сложно опровергнуть ввиду их очевидной слабости.

Cod. 216. Орибазий, Эпитома произведений Галена.

Прочитал четыре книги, где Орибазий развивает медицинский трактат им составленный, и кроме того такой же в семи, который сделан, как кажется, почти в том же виде.
В первой книге он обобщил труды Галена. Она посвящена Юлиану Отступнику и начинается: "Охотно подчиняюсь твоей воле, божественный император Юлиан, когда ты заказал мне кратко изложить замечательные книги по медицине несравненного Галена. Ибо тот, кто хочет погрузиться в это искусство (это он говорит) без естественных наклонностей и не имея подходящего возраста или тот, кто зачастую не имеет понятия об основах (и по этим причинам не может изучать книги слишком объемные), для того написанного мною будет достаточно. Очерк потребует минимум времени и понимание будет легче, потому что краткое изложение рассеивает тьму.
Но тем, кто уже прикоснулся к медицинской науке и кому не препятствуют ни возраст, ни естество вникать в полное собрание сочинений, это извлечение также подойдет: особенно, когда они вынуждаемы необходимостью срочно восстановить в памяти необходимые основы".
Это предисловие настоящего трактата. Он обещает собрать мысли только Галена и уважать искусство медицины. Этот труд он осуществил... книги.

Cod. 217. Орибазий, Медицинский сборник.

Второй трактат, также посвященный Юлиану, состоит из семидесяти книг. Он представляет собой вклад столь же полезный, как и первый, и даже более полезный из-за его важности[1].
Он также имеет введение; выглядит оно так: "Император Юлиан, я завершил, подчиняясь вашему желанию, в течение нашего пребывания в Галльской стороне, краткое изложение, обращаясь только к трудам Галена, которое Ваша Божественность поручили мне. После пользования этим собранием, вы подрядили меня на другой труд, найти и собрать то, что есть самое важное у лучших врачей, и все то, что способствует достижению цели в медицине; и я с готовностью решил сделать такой труд в меру своих способностей, в уверенности, что подобное собрание будет очень полезным, так как читатели могли бы быстро найти то, что в каком случае подходит для больных. Считая излишним и даже совершено бессмысленным повторять несколько раз одно и то же, делая выписки у авторов, которые имеют наилучшие сочинения, так и у тех, которые не составили свои произведения с той же тщательностью, я возьму только у лучших писателей, не опуская ничего из материала, что был дан некогда только Галеном, сообразуя мою книгу с почтением, которое сей автор получает от всех других, кто занимался теми же вопросами, потому что он использует методы и определения наиболее точные, принимая во внимание, что он следует принципам и мнениям гиппократиков. Я принял здесь следующий порядок: я соберу, во-первых, то, что касается области гигиены и терапии, затем то, что было сказано о природе и строении человека, то, что относится к сохранению здоровья и восстановлению сил у больных, после этого то, что содержит учение о диагностике и прогностике; наконец, я займусь исцелением болезней и симптомами, словом, тем, что против природы".
Вот введение второго трактата. Он начинается с тех же самых доводов, что и первый, предоставляя свойства продуктов питания. В семидесяти книгах он рассматривает то, что было объявлено. Этот труд, написанный в то время, первый в полезности, так как он содержит не только то, что Гален записал для потомков, но и вопросы, которые он оставил в стороне, и то, чему учили другие. И по моему мнению, этот труд полезен, но не больше, чем все то, что можно прочитать о медицинском искусстве и науке, но в любом случае, больше, чем большинство из них, ибо ясность с каковою излагается это дело, и потому, что ничего не оставлено в стороне, и потому, что большинство собранных вещей выражаются в различных терминах. Если нечто рассказано кем-то другим слишком неясно, это вскоре проясняется объяснением других авторов. И тем, кто практикует в медицинской науке, я бы посоветовал постоянно справляться с этим трактатом.
Таково второе собрание Орибазия о медицинской практике и науке.

Cod. 218. Орибазий. Эпитома медицинского сборника

Третье издание трудов автора содержит, как он сам говорит во введении, сокращение его работ. Посвящено оно его сыну Евстахию. Всего оно разделено на девять книг в которых идет речь о лекарствах от болезней, очень легко получаемых и быстродоступных. Хирургия в этом сборнике опущена.
Данная книга представляет собой руководство для тех, кто уже знаком с теорией и практикой медицины, дает немало пользы, и способом легким и доступным. Тем, кто надеется быстро освоить профессиональные знания при помощи этого сокращения, я бы сказал, что это могло бы быть полезно в некоторой степени, сам я не узнал из практики о его недостатках в методах и определениях; они ведут людей несведущих в этих знаниях и тех, которые слишком поспешно принимаются за лечение, к крупным ошибкам для больных, а иногда даже для здоровых. Кроме того, он включает в девять обсуждаемых книг сокращение из семидесяти книг.
В первой автор рассказывает об осторожности, которой надлежит придерживаться при физических упражнениях, и о самих физических упражнениях, об упражнениях полных и частичных, о болезнях мнимых и тех, которые во власти природы. Обсуждает климат, купания природные и искусственные, купания в оливковом масле, либо в оливковом масле с водой, и купания резко воздействующие на кожу; о лечении хронических болезней, которые врачебная методика называет удалением жидкости из организма.
Вторая посвящена действенности лекарств, изготовленных из лечебных трав, их сбора и подготовки, мазям, которые называются укрепляющими, пластырям, весам, так называемым большим клейким "раздроблинам", приготовляемых из травы с клеем.
Третья книга содержит различные рецепты из лекарственных трав.
Четвертая посвящена свойствам пищи, ее приготовлению, воде с медом и другим напиткам, необходимых больным, и, наконец, водам.
Пятая описывает болезни беременных женщин, их диету, и рассказывает как нужно кормить младенца, о детском питании и о том, что обычно происходит с детьми. Рассказывает о состоянии усталости, вызванной физическими упражнениями, и о той, причина которой не очевидна, обсуждает одряхление кожи. В этой книге вы также найдете диету для пожилых людей, описание болезней, которые обезображивают тело и вызывают жалость при виде их, а также советы как удалить и вылечить эти искажения. В свою очередь рассказывается об уходе за зубами, лекарствах для людей с ослабленным слухом и зрением, о лечении заболеваний, вызванных чрезмерной едой, о диете для работников, о людях, в которых уничтожаются продукты питания. Затем автор обсуждает диету для путешественников и моряков, для похудания и восстановления сил, сведения о теле и лечении его недугов.
В шестой книге автор собрал все, что касается надежного распознавания признаков заболевания, определение лихорадки и симптомы, разновидности лихорадки и способы лечения. Говорит о чуме, слабости, обмороках, болях, икоте, о терапии, - собачий голод, отсутствие аппетита и волчий голод; кроме того обсуждается морская болезнь, рвота, бессонница, спячка, обезвоживание, обезвоживание и лечение гнойников в области крестца.
В седьмой обсуждаются все виды ран, которые называются обычными, глубокими и гнойными, и такие, которые требуют лечения сами и чрезмерно заросшие мясом; дается способ лечения ожогов, сыпи, чесотки, прыщей, язвы, гнойные и злокачественные. Описаны методы лечения карбункулов, опухолей, судорог, растяжений, ушибов, дает способы удаления острых шипов, тростника, чертополоха, или шипов, которые застряли в теле. Далее говорит о вросших ногтях на ногах, ранах в суставах, кровотоках, повреждениях нервов, напряжениях суставов, воспалений, склонности к отекам; о гангрене и костоеде, нагноении, язвах, свищах, румянце, лишаях, опухолях твердых и припухлостях, отеках, язвах, болезненных особенно ночью, вырезание связок; далее - о наростах, бородавках, волдырях, бородавках с тонкой шейкой, бородавках в форме муравьев и другие подобные медицинские симптомы. Он говорит о лечении так называемого подкожного отека, об обморожении ног, трещинах кожи, изъязвлениях половых органов, обсуждает проказу, сыпь, чесотку, лишай, опухоли, отек, и говорит, что укус гадюки лучшее лекарство от слоновой болезни.
Таковы темы седьмой книги.
В восьмой речь идет о потере памяти, о больных сильно страдающих от бессонницы и вялости, представляет ночные кошмары, эпилепсию, головокружение, удар (инсульт), меланхолию, безумие, сексуальные извращения, оборотничество и дает способы их лечения. Затем обсуждаются заболевания, вызывающие расстройство мозга, укусы бешеной собаки, паралич, трясучка, при которой нет жара, судороги, столбняк и болезни головы. Дает лекарство от истощения, случающегося у детей, от неприятного запаха, который выделяется из носа, от синяков под глазами и от постоянного насморка. В свою очередь обсуждает растрескивание губ с указанием средств, пятна на лице, стеблевидные знаки, прыщи и фиговые наросты на подбородке. Он говорит о неприятном запахе из подмышек, заболеваниях глаз, вшах, закупорке ноздрей. Таково содержание восьмой книги.
В девятой обсуждаются болезни легких, брюшной полости вплоть до половых органов. В ней перечислены женские болезни, способы лечения подагры, артрита и радикулита.
Таков третий труд Орибазия.

Cod. 219. Орибазий. Эйфория

Четвертый труд имеет целью обобщить медицинское искусство автора; он разделен на четыре книги. Писатель упоминает Евнапия как того, кто внес свой вклад в этот труд и хвалит его красноречие. Он пытается представить изготовление лекарств очень легким действием и дает наставление о них тремя способами. В первом рассматривает общие свойства трав и обсуждает применение каждой из них в отдельности, тогда как во втором составляет лекарства для отдельных болезней, в третьем обсуждает способы изучения больных частей тела и применение наркотиков, которые применяются в лечении. С другой стороны - это четвертая тема, которая помещена перед иными проблемами здоровья, и сразу же, в соответствии с естественным порядком вещей, начинается с воспитания детей.
Труд посвящен Евнапию и почти такой же, как тот, что он написал для своего сына. Действительно, ни один из них ни слова не говорит о хирургии, кроме того во всех темах они согласны друг с другом и построены по одной схеме. По некоторым вопросам в одном он дает больше материала, чем в другом; например, во многих случаях в отношении частей тела и приготовлении лекарств из трав лучшим является труд посвященный Евнапию. Бывает и так, в труде посвященном Евстафию, автор излагает материал на более высоком уровне, чем в ином. Тем не менее автор заслужил благодарности за оба труда, потому что как он сам сказал, ни один из них никому не приносит вреда; равно как полезны и другие ранние работы. Кажется, что говорить об особенностях этого труда автора не трудно, а кроме того нет необходимости; все его сочинения представляют собой сборники, сделанные с разного вида трактатов, и к тому же благоразумный врач не будет смотреть на красоту и изящество стиля, но на то, как он изложил и представил медицинские вопросы.
Я сам видел другой труд этого автора из четырех книг, озаглавленный "Простейшие лекарства". Инициатором этой работы назван Евгений. Этот Евгений назван человеком очень красноречивым. Трактат этот полезен в сельской местности, в путешествии и там где нет врачей. Эта книга с одной стороны имеет некоторые отличия в названии, в своем предназначении и посвящении, а с другой - хорошо видно, что она является копией трактата, посвященного Эвнапию, так что я пришел к выводу, что ни в коем случае это не авторство Орибазия, но результат ошибки, допущенной переписчиком, который переписав книгу, посвященную Евнапию, изменил ее название на "Простейшие лекарства" и вместо Евнапия вставил Евгения, или лечением кого-то, кто хотел найти себе славы новым посвящением, он прибег к идее заменить Евнапия Евгением, а прежнее название заменил на "Простейшие лекарства".

Cod. 220. Теон Александрийский. Человек.

Прочитал книжечку архилекаря Теона из Александрии под названием "Человек"; автор посвятил свою работу Феоктисту. Лекции о лечении начинаются с терапии головы и заканчиваются терапией ног, даются способы лечения болезней всех частей тела. Нет лекции, разве что краткой, в нескольких словах, о сути заболеваний, и с помощью необходимых определений не объясняются темы, которые оговорены во вступлении.
После описания лечения болезней - подагры и артрита - он обсуждает травы, используемые как слабительные, и пытается объяснить, - на мой мой взгляд, его объяснения не являются ни правильными, ни соответствующими истине - некоторые причины, которые придают препарату свойства слабительного. Затем говорит о сочетании всякого вида лекарственных трав, которые, по его словам, достаточно эффективны при вышеуказанных заболеваниях, а также о всяких телесных недугах, опущенных при описании курса лечения больных частей тела. Он также пишет о пластырях, укрепляющих средствах, глазных каплях и иных лекарственных препаратах, составленных по рецептам разных врачей. Таково содержание этого труда. Книга очень полезная, также как и справочник Орибазия.

Cod. 224. Мемнон. О Гераклее

Cod. 227. Евлогий Александрийский. Против феодосиан и гаинитян

Того же [Евлогия, епископа Александрийского] обличительное слово
Было прочитано обличительное слово того же святого мужа против соединения, кратковременно возникшего с феодосианами и гаинитами акефалами. Ранее они находились в разделении друг от друга, позднее же те, кто до смерти защищали догматы, с обоих сторон отступили [от непримиримости и], соединились в краткое нечестие, откуда снова, [953B] вернувшись к прежней части нечестия, они отступили каждый [к прежним мнениям], из которых ранее соединялись. Итак, он порицал в этой книжечке их нечестие и показал, что, как обнаружилось, их единство происходило не от икономии, но показал предательство всей их веры. И он разделяет образ икономии, который знала Церковь Божия, на три вида, и доказывает, что ни из какого из этих трех не происходит [оправдание] им [вступать] в нечестие смешения, и [что] их нечестивые соглашения ничтожны. Но, как мы сказали, каждой частью своего богослужения они совершили предательство и отрицание [веры] во имя этого соединения. И прежде всего он говорит, что по смыслу икономии призваны для [разрешения] дел не случайные [953С] наблюдатели и посредники, но служители Христовы и домостроители (οἰκονόμους) Божественных таинств, и те, кому вверены законы архиерейских престолов, ничего из которого упомянутое единство гаинитян и феодосиан не познало. Итак, тогда только учение икономии используется правильно, когда нисколько не повреждается догмат благочестия (δόγμα τῆς εὐσεβείας), [с тем, чтобы], пребывая ему невредимому и неискаженному, икономия находила бы ему утверждение в какой–либо внешней области.
Часто [бывает, что] некоторая кратковременная икономия произошла из недолгой [ситуации, когда] было допущено и воспринято нечто недолжное – с тем, чтобы и долгому и непоколебимому благочестию получить силу, и ослабить козни тех, кто противится движению истины. [Ведь] многие, [953D] стремящиеся сильным натиском сотворить зло, когда управители Церкви ни в чем нимало не послабляли, держали наготове (παρεῖχον) [т. е. обращали внимание сомневающихся на] бесспорное. Так, [956А] Павел из–за иудейских неукротимых козней, а также [чтобы не дать] повода к отпадению, обрезывает Тимофея и сам остригает голову и очищается, [в связи с чем] пишет галатам: Се аз Павел глаголю вам, яко аще обрeзаетеся, Христос вас ничтоже пользует. Но такую икономию он установил на короткое время, что и показывает этот пример; Церковь же всегда и вечно избегает мятежей и [хранит] целостность.
Другой образ икономии касается словесных выражений. Иногда те, кто право обладают догматами Церкви (τῶν τῆς ἐκκλησίας δογμάτων ὀρθῶς ἐχόντων), но [при этом] проповедают их посредством других терминов (καὶ δι ἑτέρων φωνῶν ἀνακηρυττομένων), некоторые слова не повреждая, но некоторыми неразумно давая поводы для соблазна, — в отношении этого [следует] быть согласными хранить молчание. И тот, кто [действует] по икономии в рассуждении и молчании, исполнит, [чтобы] звучание благочестивых догматов было приведено во всю вселенную. [956B] И Григорий Богослов об Афанасии Великом говорит, что он так поступил: После того, как, — говорит, — он находил согласных и не противящихся в [самом] учении, уступая [им] в именах, соединял [их] на деле. И [в слове] на Пятидесятницу того же учителя ты увидишь, как властвует тот же образ икономии: Но вы недовольны, — говорит, — слогами и спотыкаетесь о термин. Дайте силу Божеству, и мы дадим вам уступку в термине.
Третий же образ икономии, говорит он [т. е. Евлогий], — когда лица, объявляя [об этом], часто пренебрегали провозглашенным о них по акривии мнением, ни в чем [при этом] не отступая от правильных властвующих догматов. Согласно этому, говорит он, [образу] икономии, Феофил вступил в общение с Геласием, который имел вписанного во святых диптихах Евсевия Палестинского, а Кирилл – не устранился от общения с Феодором Мопсуестийским, [956С] о котором таким же образом было возглашено на востоке. Ибо он видел, что жизненная важность благочестия спасается неповрежденными догматами. Но правильный смысл икономии сохраняется лишь до тех пор, пока ничего не изменяется к новому в церковных догматах.
Итак, разделяя икономию на три [образа] и показывая, что соединение [с] феодосианами и гаинитянами не происходит ни от одного из них, он полагает, что каждая часть [их] богослужения была совершена в предательство [веры], и нигде не была установлена, но, слившись [воедино], они снова отделились друг от друга, и [затем] друг против друга вели войну. Излагая по порядку всё это и другое, подобное этому, обличая указанный союз акефалов, через другое большее [также] ясно показывает, [956D] что не было у них совершено [даже] и следа икономии, но ясное предательство и отрицание [веры], к которому [лишь бы не] отступить, ранее десятками тысяч устремлялись к смерти. Так он по порядку изложил [всё] это в своей книжечке против акефалов.
[Та же книжечка] содержит также его книгу и послание, написанные Евтихию, архиепископу Константинопольскому, которые он написал, будучи еще пресвитером и которые содержат исполненность в православии и кафолическом благочестии и вере.

Cod. 229. Ефрем Антиохийский. Четыре книги

Прочитана книга того же самого во святых Ефрема, который повествует в четырех книгах о священных антиохийских установлениях. Из этих четырех первая упоминает об оклеветанных (то есть названных ересью) речениях Кирилла, которые тот написал во втором письме к Суккенсу, а также о нечестии ереси Севира. Вторая представляет собой ответ схоластику Анатолию относительно тех вещей, о которых он хотел узнать. В третьей книге содержится апология Вселенского Собора в Халкидоне, написанная для Иоанна и Домна, подвизающихся во Второй Киликии. Четвертая же обращена к восточным монахам, которые сами были приверженцами заблуждения Севира. Итак, в первой книге он (Ефрем) излагает слова, считающиеся еретическими, как мы уже сказали, из второго письма к Суккенсу, содержание которых следующее: Пусть снова будет для нас примером среди нас живущий человек. Ибо мы знаем у него две природы: одну природу душевную, а другую – телесную. Однако мы, разделяя чисто умозрительно и проводя различие с помощью слабых образов или представлений, не по частям располагаем природы, и не допускаем разделения этих природ, но мыслим их как единое целое (как одну одного), так что эти две природы больше уже не являются двумя, но посредством двух образуется одно живое существо. Таковы считающиеся еретическими слова Кирилла. Ибо святой Кирилл не хотел на словах устанавливать различие между душой и телом, из которых образуется человек, потому и говорил: Не по частям располагаем природы, это – разделение, но добавлял: но мыслим их как единое целое (как одну от одного). И что это? Получается, что он говорил об одной ипостаси, а не о природе. И он обозначил это яснее, присовокупив: посредством двух образуется одно живое существо. Ибо как возможно мыслить душу и тело как одну сущность? Но зри следующее безумие ереси: Мыслить, говорит, но не говорить. Но ведь кто не знает, что то, что мыслится добрым, то и называется добрым, а что мыслится плохим, не называется добрым. Но почему он говорит: Одну от одной мыслим. «Одной» он называет нашу, человеческую, природу, а «от одного» следует только понимать как «от живого существа», но не говорить; стало быть, не следует говорить и об одной природе тем, кому он мыслить это позволил. Как же он спокойно говорит о том, о чем говорить не следует? Но тогда его следует назвать пустым болтуном! А вот, скажут, он еще заявил: эти две природы больше уже не являются двумя, но посредством двух образуется одно живое существо. Таким образом, он утверждает, что две природы не остаются более двумя природами. Если же нам скажут, что он на основании примера утверждает что две природы не остаются более двумя природами, то очевидно, что это соответственно можно мыслить и по отношению ко Христу. Так говорят люди не понимающие, во-первых, что не все содержащееся в примере и в приводимом в пример должно подвергаться умозрению, а во-вторых –он сказал, что две природы больше уже не являются двумя, то есть существуют не по частям, и не каждая сама по себе, но посредством двух образуется одно существо. И обрати внимание, что не из двух, но посредством двух образуется живое существо, и это подразумевает, что каждая из природ сохраняется в образованном существе. В таком случае, что мешает вместо посредством двух сказать посредством одной одно образуется живое существо? Ибо если двое уже больше не остаются двумя и соединяются в одну природу, то следует говорить, что посредством одной образуется одно существо, и он не говорит далее, что посредством обеих образуется одна природа, а одно живое существо, то есть ипостась. И правильно, что он не говорит: образовалась одна природа, потому подобные высказывания относятся к ереси Апполинария, который утверждает, что божественное слияние Бога и человека образовало единую и одну и ту же природу. И в первом письме к Суккенсу он приводит тот же самый пример: Если угодно, возьмем для примера наш состав, посредством которого мы являемся людьми. Мы состоим из души и тела, и наблюдаем две природы: одну плотскую, и другую – душевную, так что в соединении мыслятся две природы. Таким образом, он не говорит, что они более не являются двумя, и становятся одной природой, но что они существуют не отдельно и не каждая сама по себе. Ведь природа тела и души различна, и после соединения она мыслится как сложная, о чем свидетельствует и св. Григорий Богослов, в своем слове «О крещении» говоря следующее: Поскольку наша сущность двойственна и состоит из души и тела, первая имеет невидимую природу, а второе – видимую, то двойственно и очищение и все прочее. Но и святой Кирилл в девятой книге своего «Комментария на Евангелие от Иоанна» говорит следующее: Священные Писания наставляют нас верить в Распятого и Умершего и Восставшего из мертвых как ни в какого другого Сущего Сына, как только в находящегося в Нем Логоса. А затем: я говорю не столько о тождестве сущности (ведь тело есть тело, а не Логос, даже если тело Логоса), а скорее о верном использовании понятия сыновства. Итак, где тождество сущности или природы души и тела? И как они суть одна (природа?) – они, в которых невозможно увидеть тождество природ и сущности? То же самое утверждает и Евстафий Великий, епископ Антиохийский и Антиох, епископ Птолемиады, когда говорит: Господи, Сыне Давидов, двойственный и не составной, два и один – Воплощение неразделенное и Спасение не рассеченное надвое, чтобы ни Бог не оказался страдающим, ни человек – спасающим собственными силами вселенную. И золотые уста Церкви (скорее всего, Иоанн Златоуст – прим. пер.), и прочий бесчисленный сонм богоносных Отцов наших признают одного Христа в двух сущностях или природах, из которых и составляется воплощенное Слово и в которых Оно существует и познается. Кирилл же снова восклицает: Как Он в Божестве совершенен, так и в человечестве, а также: Мы не утверждаем, что Единородный Сын Божий (на основании чего Он и познается как Бог, и есть Бог) пострадал телом в собственной природе – Он скорее пострадал Своей перстной (состоящей из праха, земной) природой, и еще: Ибо было необходимо, чтобы Единый и Истинный сын Божий спас и ту, и другую (природу), а также Не пострадал Божеством, и: а пострадал человечеством, ибо пострадала Его плоть. Ученейший Кирилл сказал об этом верно, а еретики, напротив, считают, что Он пострадал и Божеством, и человечеством. Но Кирилл снова вопиет: Совершенство в человечестве и проявление нашей человеческой сущности достигнуто, когда мы говорим «воплощенная». Выше он высказывается о плоти Слова следующим образом: Не умалена и (как он говорит) не похищена, и следовательно, неизбежно сохраняется. И еще выше: Говоря о соединении, мы имеем в виду различие по природе соединяющихся элементов. И в другом месте: Они не соединены благодаря этому, как им кажется, – ни природа Слова не превращается в природу плоти, ни плотская природа – в природу Слова, но каждая из них пребывает и мыслится сохраняющей свои индивидуальные свойства, и невыразимое и неописуемое соединение являет нам природу Сына, но только воплощенную. Поэтому он говорит – очевидно, что после воплощения каждый из соединяющихся элементов пребывает сообразно своей природе. Изложив это, писатель говорит, что единосущное не соединяется с единосущным по ипостаси (ни душа соединяется с душой по ипостаси, ни тело с телом), а обладающие разными сущностями образуют соединение по ипостаси, но получившееся в результате соединения не превращается в тождество одной сущности. Так что, если мы хотим, чтобы единая природа Воплощенного Бога Слова, то есть одна ипостась, была обоснована, нам следует видеть в соединяющихся элементах разницу по сущности. Итак, мы считаем единую природу Воплощенного Бога Слова единой ипостасью. Если же мы единую воплощенную природу назовем природой в собственном смысле слова, то привнесем воплощенного Отца и Всесвятого Духа. Ибо одна и та же природа у Сына и Отца и Святого Духа. Но этот вопрос следует рассмотреть более подробно. Что говорит ересь? Мы говорим о соединении двух природ после одного соединения. Но если они говорят о природе и о сущности, как они не уличаются (в неправоте?), представляя себе нечто соприродное и единосущное? Если же они верно говорят о едином лице или ипостаси, то пусть знают, что высшее и неделимое соединение не допускает ни разделения соединяющихся элементов, ни слияния, ни превращения в одну сущность. Ибо также полагает и во святых Кирилл в «Комментарии на Евангелие от Иоанна»: Един Сын и Христос, не имеющий разделения через вочеловечивание, если только не иметь в виду разделение на природу Слова и плоти, познаваемую не как одна и та же. И еще – в письме к Евлогию: И в этом пусть не сомневаются: когда речь идет о соединении, обозначается слияние не одной какой-либо вещи, но двух или нескольких и различающихся между собой по природе. Поэтому, когда говорим о единстве, то признаем, что происходит умное соединение одушевленной плоти и Логоса. И снова из этих же размышлений о Слове: Что ты будешь делать, когда единый по природе явится нам двойственным? И тысячу раз святым будет тот муж, который признает, что единый Христос единосущен и Отцу, и нам. Амфилохий, епископ Иконийский говорит следующее: Итак, смотрите, как Святые Отцы находят Сына единосущным Отцу по Божеству и единосущным Матери по человечеству, двойственного по сущности или природе, но единого по ипостаси. А ведь Амфилохий один из самых выдающихся богословов. Кирилл же использует его свидетельство против нечестивого Нестория. Также и Амвросий, удивительный исповедник, утверждает следующее: Представь соединение Божества и плоти – одно в другом называется Сын Божий, потому что в Нем и та, и другая природа есть. Такой же аргумент использует против Нестория и святой Кирилл. В слове, которое называется «О толковании веры», сей исповедник пишет следующее: Утверждающих, что Христос просто человек, или, что Бог подвержен страданию или что Он превратился в плоть или имеет единосущное (с Божеством) тело, или, что Он принес тело с неба, или, что оно – призрак, а также полагающих, что Бог Слово смертен или, что Он нуждался в Отце, чтобы воскреснуть, или, что Он есть бездушное тело, или, что Он воспринял человека, не имеющего разума, или, что две сущности Христа, соединившись смешением, образовали одну сущность; и не признающих, что Господь наш Иисус Христос есть две неслиянные сущности (природы!), но одно Лицо, на основании чего един Христос, един Сын – всех они отлучаются от кафолической и святой Церкви. Ведь Отцы говорят, что не может быть единосущия, то есть одной природы, Логоса и плоти. Как пишет во святых Амвросий против Апполинария: Но в чем мы обличаем тех, появились и другие, утверждающие, что тело Господа и Его Божество одной природы. Какой ад изверг такое богохульство? Ариане уже оказываются более сносными, чье заблуждение из-за них укрепляется большим упорством, – они не говорят, что Отец, Сын и Святой Дух одной природы, так как они пытаются утверждать, что одной природы Божество Господа и Его плоть. Об этом же, но более ясно говорит Афанасий в письме к Эпиктету. Последовательно говоря о сущности или природе и о ипостаси или лице, писатель приводит отеческие свидетельства, что природа, род, сущность суть общее, а ипостась или лицо – частное. А природу он называет сущностью, и наоборот, ведь кто-нибудь может неправильно употреблять слово «природа» как ипостась. Но все же следует эти слова употреблять не для намерений нечестивых, но для размышления благочестивых. Если этим словом обозначается лицо и образованное единство, то слово «природа» следует понимать как ипостась. Если же о тех природах, из которых (составляется) единый Христос, тогда слово «природа» и «сущность» следует понимать в собственном смысле слова. Ибо придерживаясь такой схемы, мы обнаружим, что Отцы ни в каком месте не противоречат друг другу по этому вопросу. И такое-то святоотеческое мнение ты можешь увидеть и у победоносного Кирилла в его первом письме к Суккенсу: Совершенно невозможно, чтобы в природу или сущность Божества поселилось нечто из тварных вещей, ибо сотворенное есть плоть. Очевидно, что в данном случае он употребляет слово «природа» как равнозначное слову «сущность». И еще цитата из письма к Несторию: Ведь Он говорит, что Бог есть Его Отец, так что Бог поистине Его природа или сущность. Впрочем, в данном случае понятия природы и сущности совпадают. И еще: Всякий раз, когда Он боголепно говорит о Себе Самом: видевший Меня, видел Отца, и: Я и Отец – Одно, мы познаем Его божественную и неизреченную природу, которой Он есть одно со Своим Отцом благодаря тождеству сущности. Ибо всякому понятно, что (этими словами) Он подтвердил, что природа и сущность имеют одинаковое значение. И иже во святых Амфилохий, как это понятно из вышесказанного, – тоже. Но когда природа употребляется в значении сущности, указано, что она также может неправильно употребляться в значении ипостаси, о чем свидетельствует сам Кирилл в своих «Опровержениях»: Мы, по необходимости опровергая его аргументы, утверждаем, что бывает соединение по ипостаси, которое является ничем иным, как одна природа Слова или ипостась, то есть само Слово, поистине соединенное с человеческой природой без превращения и слияния, поэтому мы как можно чаще говорили, что Христос есть и мыслится единый – один и тот же Бог и человек. И дивный Василий Великий, епископ Кесарии Каппадокийской, просветивший всю вселенную, утверждал, что «облик» и «сущность» – равнозначные понятия. И Прокл, епископ Константинопольский, – точно так же. И первый облик называл сущностью, а второй – природой. Таким же образом и Отцы наши, говоря, что Господь наш Иисус Христос составляется из двух природ, употребляют когда выражение «из двух природ», а когда – «в двух сущностях». Также и сын грома об этом учит, говоря: >О том, что было от начала... что видели... и что осязали руки наши, о Слове жизни (1 Ин 1,1). Ибо он провозгласил, что один и тот же (Господь) обладает осязаемой сущностью и неосязаемой. Ибо он, называя Слово неосязаемым, свидетельствует, что Его можно было осязать, и называя невидимым, объявляет, что Его можно видеть, так что познает единого Христа в осязаемой и неосязаемой сущности, в видимом и невидимом облике, таким и другими Учитель признается. Ибо если (и можно сказать?) что у одного лица другое, то кто, имеющий ум, может утверждать, что одна и та же природа у осязаемого и неосязаемого, у видимого и невидимого. Подобным образом принимаемое верующими Тело Христово: оно не лишено сущности, воспринимаемой чувствами, но в то же время пребывает неотделенным от умопостигаемой благодати. И крещение, являющееся всецело духовным и единым, сохраняет и свойственное чувственной сущности (я имею в виду воду), и то что образовалось, не погибает. Но нечестивый Несторий, который, как кажется, стал предлогом для богоборчества для тех, кто противостоит нечестию, выдумал две разделенные между собой и самоипостасные природы и разделение природ по ипостасям. А богоборец Евтих не отрицает соединение по ипостаси, ни то, что Господь наш Иисус Христос воплотился от Богородицы Девы, и учил этому, движимый раскаянием, говоря то, чего не хотел. Но он также анафематствовал за то, что он сам прежде признавал, говорящих, что плоть спустилась с небес. Однако никаким образом не хотел признавать (хотя и многократно и часто принуждаемый к этому), что она (плоть Христа) единосущна нам, но уча об одной сущности (природе!) вместо того, чтобы исповедовать единосущную с нами плоть, сам был подвергнут анафеме. Итак, достигнув своей цели, первое слово заканчивается. Во втором же слове, в его пяти главах, в которых схоластик Анатолий просит о научении, спрашивая, во-первых, о том, действительно ли даже сейчас Христос Бог наш познается во плоти, во-вторых, если Адам был создан сложным (в смысле: составным), как он мог быть сотворен бессмертным, в-третьих, как можно убедиться в том, что евангелист Иоанн до сих пор жив; затем, как Адам, если он был создан бессмертным, не мог понимать выгоды этого, и наконец, что значит: Адам стал как один из Нас (Быт. 3,22). Первая глава изобилует свидетельствами из Писания и Отцов. Первое свидетельство – из Исаии, когда он говорит о восхождении воплощенного Христа Бога нашего: Кто это идет от Едома (Ис. 63,1), что значит перстный. И снова он же: в червленых ризах от Восора — а евреи называют Восор плотяным. И еще: Отчего же одеяние Твое красно, и ризы у Тебя, как у топтавшего в точиле? Это пророк открывает тайну страдания после страдания и в восхождении. А вот слова другого пророка, говорящего словно от лица Господа, как бы вопрошаемого ангельским силами: Ему скажут: отчего же на руках у тебя рубцы? И Спаситель отвечает, говоря: оттого, что меня били в доме любящих меня. Но и во время вознесения предстоящие ангелы восклицают следующим образом: ...придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо (Деян. 1,11). И первомученик Стефан во время своего мученичества, узрев Господа Христа, сидящего одесную Отца в том виде, в каком Он жил вместе со своими учениками, рассказал об этом святом и божественном видении. А сосуд избрания (имеется в виду ап. Павел – прим. пер.), тайноводствуемый к познанию истины, услышал Христа, вопиющего с небес: Савл, Савл, что ты гонишь меня? И он ответил: Кто Ты, Господи? И Он сказал: Я Иисус Назорей, Которого ты гонишь. Когда Он сказал Иисус и Назорей, то Он открыл истинность Своей плоти. Об этом же самом свидетельствуют Григорий Назианзин, и Кирилл в «Слове против «единосущников», и Василий в «Слове о вере». Также Кирилл пишет об этом в письме к Акакию Скифополитанскому, когда обсуждается толкование слова apompaion (греч. «изгнание нечестивых»). Каждый из них, и тысячи других, утверждают, что Господь во плоти и вознесся, и пребывает, и появится во время Своего грядущего Второго пришествия. Поэтому Он небесный и земной, видимый и невидимый. Видимый вместе с Божеством – не по Божеству, но по плоти. Невидим же вместе с человечеством – не по человечеству, но по Божеству, тварный и нетварный, и все остальное – сообразно вышеупомянутому благочестивому разделению созерцается. Ибо наша плоть, соединенная с Богом Словом по ипостаси, а не измененная в сущность Слова, если даже и стала плотью Бога, – и Слово не превратилось в плоть, если даже и сотворило домостроительно для Себя плоть, но единый Христос – и есть и представляется, и сохраняется нераздельный и без изменения, и из них (т. е. из Божества и человечества состоящий – прим. пер.) и в них познается Христос – не превращаясь из одного в другое, но как уже говорилось выше, Он един и один и тот же. Он имеет родословную (т. е. человеческое происхождение – прим. пер.), и в тоже время без родословной. Ведь Священное Писание говорит: Человек есть , и кто знает Его, род же Его кто изъяснит? (Ис. 53,8), и вместе с тем вопиет: Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова (Мф. 1,1). Таким образом, по человечеству Своему Он имеет родословную, а по Божеству Своему – Он безроден. Он одновременно предвидит все (ибо Он по природе Бог) и не знает Своего последнего дня, ибо он нашей закваски. И: Ни Меня знаете, ни Отца Моего знаете, а по человечеству: Меня знаете, и откуда Я знаете. И еще: Если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истинно (Ин. 5,31), но в другом месте: Если Я и Сам о Себе свидетельствую, свидетельство Мое истинно (Ин. 8,14). И одно говорится благодаря Божественной Его природе, а другое – благодаря человеческой. Он также в одно и то же время ограниченный и неограниченный, поскольку Он, будучи единым, имеет два происхождения и две сущности (природы). Если же Он был бы одной природы после Воплощения (согласно Мани), то пришлось бы признавать у Него и одно происхождение, и тогда напрасно Он назван Сыном Человеческим. Так завершается первая глава.

Во второй же рассуждается следующим образом: Или смертным был создан изначально Адам, или бессмертным, но очевидно, что Бог не создавал смерти и Ему не доставляла удовольствия гибель людей, но завистью диавола смерть вошла в мир. Бог повелел, чтобы человек некоторое время пребывал бессмертным, два ему заповедь для соблюдения, после нарушения которой Он бессмертие изменил на смертность. Ибо удостоенный свободой выбора человек выбрал худшее, отказавшись от лучшего. Но мы видим, что эта душа, сотворенная бессмертной и разумной, была из-за преступления заповеди предана смерти, если не чувственной, то умозрительной (что хуже). Ибо смерть души – грех, который принес ей наказание и смертность. Бойтесь, говорит Господь, могущего душу и тело погубить в геенне (Мф. 10,20). Простым и неограниченным является только Бог, всякое же ограниченное не может быть простым. Все, кроме Бога, является сложным. А о том, что сложное может быть бессмертным, свидетельствуют умные (ангельские) силы и душа, а более всего – воскресение, в котором человек, ничуть не менее сложный, чем раньше, воскресая в бессмертие, восстает вместе с душой и телом. Ибо подобает сему смертному облекаться в бессмертие, и сему тленному облекаться в нетление. И неужели кто-нибудь скажет, что тело тогда превратится в природу души, и если оно становится боле легким и прозрачным, то сохраняет очертания тела, и оно есть человек, и сохраняет признаки человека.

Об этот свидетельствуют Енох и Илия и сын грома Иоанн, еще пребывая в теле. Ибо взяв их как начало всякой земной вещи, Творец показал, что хотя и согрешил Адам, но остался с телом. Однако, прожив многолетнюю жизнь, они вкусили наконец смерти, хотя и в мгновение ока. Посмотри на их веру, которая ведется от трех родов: из тех, кто прежде Закона был взят Енох, их тех, кто после Закона – Илия, и из тех, кто после Благодати (т. е. Нового Завета) – украшение апостолов. Таким образом, и Адам, если бы не согрешил, жил бы с ними в нетлении. О том, что девственный Иоанн не умер, как Енох и Илия, свидетельствует предание. И то, что в Евангелии говорится о нем, привлекает ум. Ибо Христос сказал о том виде смерти, которым должен был умереть за Него Петр. Петр же услышав о своей смерти, тут же спросил о евангелисте Иоанне. Очевидно, что он спрашивал ни о чем ином, как о том, как он умрет. И Спаситель ответил: Если Я захочу, то он пребудет, пока я не приду, что тебе до того? (Ин.21,22). Как не то, что он будет пребывать до Его Второго пришествия, – провозвестил воистину Господь? Поэтому и во святых Кирилл воспринял слова Спасителя: иди за мной как слова о смерти Петра. А слова И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет и так далее – не только не противоречат предыдущим, но и согласуются с ними. Ибо Он не говорит, что Иоанн бессмертен, но что он будет пребывать с Енохом и Илией до Его Второго пришествия. Что и сам ученик подтвердил, говоря Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? (Ин.21,23). И понятно, что он опроверг, что он бессмертен, и подтвердил, что он будет пребывать до Второго пришествия.

Если же Евсевий Памфил описывая «Церковной истории» и свои времена, в которые он жил, вычислил вплоть до времен Траяна, и не нашел никаких противоречий, хотя так казалось. Это каждый воспринял своим умом, что совершенно известны времена Еноха, и сколько лет он жил в мире передало Священное Писание, но не потому, что отрицается перемещение праведного вместе с телом. С этим мнением согласуются деяния возлюбленного Иоанна и жизнь, о которой многие рассказывали. Ибо он был помещен, как говорят, Его увещанием в некое место. И разыскиваемый, он не был обретен внезапно, но распространяя святость на то место, в котором он короткое время находился, из которого мы все как из источника святости сие святое поглощаем. Ясно и то, что сие исследование, хотя и уклонилось от истины, не несет опасности душе. Ибо поиски истины относительно веры приносит душе большое разрушение. Поэтому следует придерживаться краткого слога, в котором осуществляется истина (который относится к истине?). Исследование проблем, касающихся веры, прекрасно, если в конце достигается истина. Если же такое исследование погрешает в истине, то это нехорошо, хотя и не несет гибели душе. Таким образом, разрешается второй и третий вопрос. Созданный бессмертным, Адам не осознавал выгоды этого положения, как до него диавол и вместе с ним отпавшие от Бога небесные силы. Если кто-то и посчитает, что слова И вот стал Адам как один из Нас были сказаны с иронией, то на самом деле это не так. Не имелось в виду, что Адам на самом деле стал Богом, это совершенно невозможно и было бы богохульством. Что же Бог хотел сказать фразой И вот стал Адам как один из Нас. И вот, сказал, Он, я показал, до какой степени, возможно, вообразить себя ставшим Богом. Так ответил Бог на слова Адама и обличил зло. Ибо мы часто находим в Писании, что Бог упрекает нас для нашего наставления.

Но есть и второе мнение. Могло быть и так, что слова И вот стал Адам как один из Нас были сказаны в ироническом смысле и не содержали упрека, но показывали милосердную речь Бога в Его сострадании. Пусть каждый выберет мнение, которое ему по душе.

Cod. 238. Иосиф Флавий. Иудейские древности

Прочитал Иудейские войны Иосифа Флавия. Настоящая выборка представляет, что он говорит об Ироде: восстановлении храма, способе, которым он узурпировал Иудейский трон, как его потомки наследовали власть и как их власть исчезла в пользу аристократии, когда первосвященники забрали преемственность из под контроля народа, и все прочие события, связанные с этими[1].
Ближе к концу пятнадцатой книги своих Древностей[2] Иосиф говорит, что на восемнадцатом году своего царствования Ирод перестроил Иерусалимский храм, первоначально построенный царем Соломоном и уничтоженный, потом восстановленного по завершении сорок шестого года от возвращения из вавилонского плена, при помощи Дария, царя Персии. Этот храм был известен шестьсот лет; Ирод разрушил старые основания и воздвиг новые и создал здание в два раза большее чем замененное. В самом деле, храм построенный пленниками был менее высоким по некоторым измерениям, чем таковой Соломона.
Храм Ирода был сто локтей в длину и больше двадцати в высоту, высота которого уменьшалась со временем в результате эрозии, и который евреи задумали восстановить во времена Нерона. Святилище было, как выяснил Иосиф, построено Иродом за восемнадцать месяцев, и его здания и корпуса, которые окружали святилище, были закончены за восемь лет. Камень, который использовался при возведении храма был белый и прочный; каждый из них имел двадцать пять локтей в длину, восемь в высоту и примерно двадцать в толщину. Работы были завершены в соответствии с планом. Ирод вложил немало самомнения в эту затею; он таким образом начал собирать всякие материалы; он имел тысячу повозок переданных ему для перевозки камня; он имел в дополнение к десяти тысячам работников тысячу священников, которые выполняли работы в Святая Святых, такова была численность тех, кто был научен строить, работать с деревом и он купил для них священническое одеяние. Эти приготовления позволили ему выполнить свои долгосрочные намерения гораздо быстрее, чем можно было надеяться, и он принял множество великих знаков признательности от имени народа, который, кроме того, поддержал Ирода весьма рьяно. Он пожертвовал во время завершения храма три сотни коров; что другие евреи предложили в жертву, это вообще невозможно подсчитать[3].
Этот Ирод — сын Антипатра Идумейского и его арабской жены Киприды; в его царствование Христос, наш Бог, родился от девы–матери для спасения нашего рода; в своей бешеной ярости против него, Ирод не тронул Владыку, но сделался убийцей огромного числа младенцев.
Кровожадной жестокостью, говорят, он превысил других тиранов. Его женой была Мариамма, дочь Александры, которая сама была дочерью первосвященника Гиркана, и ее красота никогда не знала соперников. Эту женщину и двух детей, рожденных от нее, Аристобула и Александра, чьи имена были у всех на устах из–за их красоты, их образованности, и их физического состояния гораздо чаще из–за того, что они были сыновьями царя, Ирод, побужденный к этому клеветой Аристобула, замучил сначала свою жену[4], затем ее детей, и, наконец, Антипатра, который был его сыном от первой жены. Его поразила ужасная болезнь: язвы в кишечнике терзали несчастного злодея, его дыхание было неглубоким и шумным, его ступни раздулись от белого гноя, у него были ужасные колики, и его "стержень" разложился, производя червей, и он страдал тысячи других напастей. Пять дней спустя после убийства своего сына Антипатра, подошла к концу и его жизнь. всего он прожил семьдесят лет, и царствовал тридцать семь. Этот персонаж стал царем незаконным способом и против своих собственных ожиданий благодаря покровительству вождя римлян Антония, который был рабом денег, и благодаря поддержке Августа и указа Римского сената, который утвердил его в должности.
Этот Ирод, который был первым иностранцем царствовавшим над евреями вопреки их законам, имел отцом иумеянина из Аскалона, сына Антипы, который сначала имел прозвище Антипа, а затем Антипатр. Этот человек был очень богат и был великий интриган; он имел хорошие отношения с Гирканом, первосвященником евреев, и разногласия с Аристобулом, братом [Гиркана]; вот почему постоянно он требовал от Гиркана отобрать все знаки царского достоинства, которые Аристобул имел и взял себе с его согласия.
Эта трещина между братьями стала причиной страданий для них, их семьи и еврейского народа; это привело царство к падению от рук чужеземцев. В этой ссоре, что бесспорно, Антипатр сделал много для Гиркана и против Аристобула. Наконец, Аристобул и его дети были взяты в Рим как заложники; Аристобул сбежал оттуда и вернулся, чтобы забрать себе Иудею; он снова был осажден римлянами, со своим сыном Антигоном — потому что последний бежал из Рима вместе с отцом — он был схвачен и возвращен в Рим, где содержался в тюрьме; он был царем и первосвященником три года и шесть месяцев и правил он умело и величественно.
Должность первосвященника была отдана Гиркану без царства: народ управлялся сам и власть данная Гиркану взамен царства называлась этнархия. Антипатр при понтификате Гиркана значительно увеличил свою власть. Он на самом деле сражался на стороне римских генералов против тех, кто сопротивлялся им, и он имел в своих руках управление иудейскими делами благодаря услужливой бездеятельности Гиркана. Аристобул был извлечен из тюрьмы Юлием Цезарем, который вознамерился отправить его в Сирию против сторонников Помпея, но помпеянцы захватили инициативу и отравили его. Сципион, к которому Помпей послал сына Аристобула Александра, обвинил его в прежних преступлениях против римлян, и обезглавил его.
После победы над Помпеем Юлий Цезарь провозгласил Антипатра наместником Иудеи. Позже, по прибытии в страну, поручил своему сыну Фаселу военное правление Иерусалимом и областью; его другой сын, Ирод, который тогда был очень молод — ему едва исполнилось пятнадцать лет — был провозглашен наместником Галилеи и его юность не препятствовали ему проявлять умение и мужество. И этими деяниями заслужил Антипатр в глазах народа большое восхищение, как если бы он был царем; однако он не отходил от своего благорасположения и честных отношений с Гирканом, первосвященником. Антипатр был убит как раз тогда, когда жизнь открыла ему великолепную карьеру, полную славы. Он был отравлен следующим заговором: Малх подкупил его виночерпия и приказал положить яд в выпивку Антипатра; этот Малх был еврей изобретательный в уловках, и когда был заподозрен, успокоил подозрения клятвами и фальшивыми заверениями в дружбе. Тем не менее, вероятно, потому что он нашел в Ироде одаренного противника, способного к махинациями подобного рода и даже более искусными чем его, и который искал способа наказать убийцу своего отца, Малх был зарезан.
Антигон, сын Аристобула, подкупил Фабия и получил поддержку Помпея, сына Меная, через брак — потому что он заключил брак с его сестрой — и еще некоторыми другими, и предпринял поход в Иудею. Но Ирод вступил в битву с ним, разбил и изгнал его из страны евреев, и сам он по возвращении принял льстивые поздравления от города Иерусалима и от Гиркана лично за его победу. И Антоний, вождь римлян, дал за взятку еврейскую тетрархию Ироду, и его брат Фасел без Гиркана зародил недовольство этим. И когда народ обвинил Ирода, случилось только то, что обвинители были наказаны вместо того, чтобы увидеть свои обвинения в силе, потому что Антоний был подкуплен и потому что Гиркан поддержал Ирода, так как последний уже был женат на Мариамме, его внучке.
Когда Птолемей Менай умер, его сын Лисаний наследовал ему. Пакор, сын царя, и Базафарман, парфянский сатрап, захватили Сирию. Лисаний, союзный сатрапу, заключил договор дружбы с Антигоном, сыном Аристобула, и Антигон обещал парфянам тысячу талантов и пятьсот женщин, при условии, что те отдадут ему отцовское царство, которое они должны будут забрать у Гиркана, и что они убьют сторонников Ирода.. Поэтому Пакор и Базафарман помогали Антигону; Ирод объявил им войну и много павших было с обеих сторон; Ирод совершил самые выдающиеся деяния. Наконец, Гиркан и Фасел были захвачены в плен благодаря вероломным переговорам между парфянами и Фаселом, ведущий их позже погиб от рук врагов, его голову разбили вдребезги о камень и он умер; Гиркан был оставлен в заложниках. Парфяне захватили Иерусалим; Ирод, благодаря своему умению, быстроте решений и храбрости, заслуженно сбежал от них, и они разграбили имущество народа Иерусалима за исключением такового Гиркана, который имел восемьдесят талантов; таким образом они посадили Антигона на отцовский трон. Антигон, с тем чтобы его дядя Гиркан не восстановил свои священнические обязанности, изуродовал части тела, препятствующие евреям быть священниками, отрезал ему уши и отправил его к парфянам, с тем чтобы они держали его у себя.
Что касается Ирода, он не давал себе передышки, но пошел сначала к Малику, царю арабов, надеясь здесь найти определенную помощь во имя дружбы с его отцом; разочарованный, он пошел в Бринд к Антонию, вождю римлян, и отсюда с ним в Рим; он жаловался на то, что случилось с ним и на смерть своего брата. Он лелеял замысел передать трон, если сможет управиться с этим, своему зятю, сыну дочери Гиркана, потому что сам он не мог надеяться получить его, так как был иностранцем. Но Антоний и Август, поддержанные голосами сената, провозгласили его царем евреев; они боролись на его стороне с Антигоном в нескольких случаях и, после больших кровопролитий и многих битв, они захватили Антигона; это был римский генерал Соссий, который написал эпилог к войне; они также усилили власть Ирода.
Вождь римлян Антоний, к которому был послан пленный Антигон, приказал держать его в цепях до своего триумфа; но когда он узнал, что еврейский народ восстал из ненависти к Ироду, он обезглавил Антигона в Антиохии. Гиркан, когда он узнал, что Ирод стал царем, обратился к просьбой к царю Фраату и, так как Ирод обратился к нему со своей стороны, Гиркан был отпущен на родину; он надеялся получить от Ирода многого. Это, казалось бы, свидетельствовало о том же расположении и том же уважение к ему, как и прежде; позже, он несправедливо обвинил его в продажности и государственной измене в пользу арабов и предал его смерти в возрасте двадцати четырех и чья великая доброта и миролюбие не имели равных. Аристобул, внук Гиркана и брат жены Ирода Мариаммы, по просьбе Александры, матери его детей, и самой Мариаммы, в возрасте семнадцати лет был назначен Иродом первосвященником, а немного позже, он задушил его в банях в Иерихоне. Таков был Ирод, человек который был уже изображен ранее.
На момент смерти, Ирод с согласия императора, составил завещание так, чтобы его сын Архелай сменил его на троне И Цезарь — это был Август — объявил Архелая владыкой половины страны и сказал, что он дарует ему царство, если узнает, что он исполняет свою должность с умеренностью и справедливостью; он разделил другую половину и назначил тетрархами Филиппа и Антипатра, также сыновей Ирода. Но Архелай управлял евреями со строгостью в манере своего отца, его затираненные подданные прибегли к Цезарю, и на десятом году царствования он был свергнут и осужден на ссылку в Виенну в Галлии; соответственно из царства Иудея стала провинцией.
Ирод, тетрарх Галилеи и Переи, сын Ирода Великого, сообщает Иосиф, взял жену от своего брата Ирода, которую звали Ироида. Она также происходила от Ирода Великого, будучи рожденной от его сына Аристобула, которого Ирод Великий приговорил к смерти; у нее был брат Агриппа. Ирод взял ее от ее мужа, и женился не ней. Это был он, кто убил Иоанна Предтечу из страха, говорит Иосиф, который не поднял народ против него, потому что все последовали заветам Ионна из–за его исключительной добродетели[5]. Также в его царствование имело место Пришествие Спасителя[6].
Агриппа, потомок первого Ирода, сын Аристобула, который был предан смерти, и брат Иродиады, пал среди бесчисленных приключений и превратностей; однако, в то время как он находился в тюрьме, где Тиберий оставил его умирать, он был освобожден по милости Калигулы и был избран царем тетрархии Филиппа, брата первого Ирода; он принял также тетрархию от Лисания и отправился в Иудею к огромному онемению и удивлению всех перед лицом такого поворота фортуны. Иродиада, удивленная как и другие, страдавшая от уязвленного самолюбия, не прекращала докучать мужу, пока не вынудила его ехать в Рим и активно заняться возвращением себе престола. Она уехала с ним; Агриппа, который последовал за ними, присоединился к ним в тот момент, когда они только что высадились. Перед Калигулой он обвинил Ирода в постоянной враждебности по отношению к римлянам; действительно, в то время как Тиберий был еще жив, он заключил договор о дружбе с Сеяном, врагом римлян, и теперь он мечтал заключить еще один договор против них с Артабаном, царем парфян. Он сделал это так удачно и так хорошо, что вместо царства, о котором он мечтал, Ирод был лишен собственной тетрархии и был отправлен в Лион, обреченный на вечное изгнание. Иродиада добровольно последовала за мужем в ссылку; Калигула отдал и эту последнюю тетрархию Агриппе. Это Агриппа, который, чтобы отличить его от сына, называется Агриппа Великого, царствовал над евреями, говорит Иосиф, одаривая их своими милостями. В угоду им, по–видимому, он убил мечом Иакова, брата Иоанна, и он пытался убить Петра, главу апостолов, но он не преуспел в своем намерении[7]. Агриппа, носил платье, расшитое серебром, говорил с народом и, тогда как он слушал не отвергал слова толпы, которая возмутительно продвигала лесть на вершину нечестия, он был наказан однажды; действительно, к нему пришла тяжелая боль в животе, и он умер через пять дней; это было на пятьдесят четвертом году его жизни, в седьмой год его правления, четыре из которых были прошли при Калигуле, три во главе тетрархии Филиппа и четвертый, кроме того, с такою Ирода; три других года пришлись на правление Клавдия, и в этот момент он приобрел дополнительно Иудею, Самарию и Кесарию, которые дал ему император. Таким образом Агриппа умер;"Бубо" — птица, которую так называют римляне — появился за пять дней до его смерти над его головой; эта птица также объявила трон своим, так полагает Иосиф. После смерти он оставил четырех детей: мальчик Агриппа, которому был семнадцатый год, и три девочки: Береника, Мариамма и Друзилла. Первой было шестнадцать лет и она вышла замуж за Ирода, своего дядю; Мариамме было десять лет, Друзилле шесть. Без какой–либо другой причины, кроме как безумной ярости, себастийцы вдруг схватили их, заключили в публичные домах и сделали им известными все оскорбления, которые можно назвать и о которых невозможно сказать. Клавдий был раздражен против них, однако не наложил на них наказания, подходящего за их преступления.
Агриппа, сын Агриппы, после смерти своего отца, отправился в Рим; Клавдий решил доверить ему отцовское царство, но, под влиянием мнения некоторых людей, которые указали на молодость Агриппы, он послал Фада контролировать Иудею и он установил Агриппу царем Халкиды, где царем был Ирода, который только что умер. Через четыре года он дал ему также тетрархию Филиппа и Батанию, а еще Трахонитиду, которая принадлежала тетрархии Лисания. Когда он сделал ему этот дар, он отнял Халкиду у него.
Агриппа отдал сестру Друзиллу замуж за Азиза, царя Эмесы, который был обрезан, потому что Епифаний, сын Антиоха, хотя он обещал, не принял обрезание, что привело к разрыву обещанного брака. Друзилла была отделена от Азиза и выдана замуж за Феликса, наместника Иудеи, который проявил свое нетерпение из–за ее красоты. Что касается Мариаммы, он отдал ее Архелаю, сыну Гелкия, для которого его отец предназначил ее; от него родилась Береника. После смерти Клавдия, Нерон, его преемник, дал Агриппе часть Галилеи, Тибериаду и Тарихею, требуя его повиновения; он добавил к этому Юлий, город в Перее, и десять деревень, окружавших его. Именно при этом Агриппе Св. Павел говорил перед Фестом.
После Фада, наместника Иудеи, был прислан Киман; после него, когда он был отозван в Рим, чтобы ответить на обвинение, был прислан Феликс; после него был Фест, потом Альбин, наконец Флор. Это было на втором году его правления, из–за чрезмерных страданий, которые он навлек на евреев, началась война между евреями и римлянами; был двенадцатый год царствования Нерона.
Ананий, сын Анания, вступил в должность первосвященника после изгнания с нее Иосифа; он был смелым, бесстрашный и храбр до крайности; он был, действительно, последователь секты саддукеев и те были суровы в своих суждениях и склонны к всякой дерзости. Таким образом, этот Анания, когда Фест умер в Иудее и перед тем как Альбин вошел в должность, собрал синедрион своею властью и обвинил Иакова, брата Повелителя, и других вместе с ним в неподчинении законам, и приказал их побить камнями. Большинство, наиболее умеренные евреи и сам царь Агриппа, глубоко затронутые, вынудили его уйти после трех лет пребывания в должности и поставили на его место Иисуса, сына Дамнеса.
Так было после смерти Аарона, брата Моисея, что его сыновья, и их потомки после них, следовали один за другим в должности первосвященника, потому что в силу закона наследования, запрещалось кому–либо не крови Аарона получить должность первосвященника. Так было восемьдесят три года от Аарона до Фанаса, которой был избран первосвященником во время войны восставших евреев. Затем, во время перехода в пустыню, в ходе которого была изготовлена скиния, в храме, который построил царь Соломон, было тринадцать первосвященников, которые исполняли должность до самой смерти.
Первая еврейская конституция была аристократической, потом это была монархия и третий режим, — цари. От исхода из Египта до строительства храма в Иерусалиме прошло шестьсот двенадцать лет. После тринадцати первосвященников и строительства храма было восемнадцать первосвященников, освященных в храме Соломона, от до момента, когда Навуходоносор, царь Вавилонский, сжег храм и угнал евреев в Вавилон с первосвященником Иоседеком. За время правления первосвященников прошло триста шестьдесят шесть лет, шесть месяцев и десять дней, и когда исполнился семидесятый год пребывания в плену, Кир позволил пленным вернуться на родину. Один из них взял в должность первосвященника, и было после него пятнадцать потомков до Антиоха Евпатора, а народ жил при демократическом строе. Их время длилось сто восемьдесят лет.
Это тот Антиох, который первым со своим полководцем Лисием положил конец первосвященству Онии, прозванному Менелаем, убив его в Бероии; они поставили Иоахима, который был из рода Аарона, но не из той же семьи. Вот почему Анания, племянник Онии, который умер, ушел в Египет; он был в дружбе с Птолемеем Филометором и с его женой Клеопатрой, построил в деме Гелиополис в честь Бога похожий храм, что в Иерусалиме, и убедил государей, сделать его в нем первосвященником. Что касается Иоахима, он умер после трех лет священства, и он не имел преемника в течение семи лет.
Это были снова потомки детей Асамона которые прилагали все силы, чтобы получить поддержку народа; они начали войну с македонянами и избрали первосвященником Иоанна, который умер после того, как исполнял должность в течение семи лет; его смерть была вызвана происками Трифона; его брат Симон стал его преемником. При этом один из них был убит предательски во время пиршества его зятем, его сын по имени Гиркан наследовал за ним; наконец, умирая, оставил свою должность Иуде, которого называли также Аристобул; этот, в свою очередь, имел наследником брата Александра: он умер от болезни и занимал должности первосвященника и царя — потому что Иуда первым надел диадему — в течение одного года.
Александр был царем и священником 27 лет и умер, возложив на своею жену Александру ответственность за избрание нового первосвященника. Она отдала священство своему старшему сыну Гиркану и занимала трон в течение девяти лет, а затем умерла; продолжительность священства Гиркана была такой же. Действительно, после смерти матери, младший сын, которого звали Аристобул, поссорился со своим братом, и он отнял должность первосвященника от него и то же самое время царство матери вернулось к нему. Через три года и три месяца после его возвышения пришел Помпей; он захватил город и послал Аристобула пленником в Риме с его детьми; он вернул первосвященство Гиркану и поручил ему управление народом, но он запретил ему носить диадему; Гиркан правил двадцать четыре года в дополнение к первым девяти годам пребывания в должности.
Базафарман и Пакор, вожди парфян, начали войну против Гиркана, захватили его и сделал Антигона, сына Аристобула, царем. Когда процарствовал на три года и три месяца, Соссий и Ирод отняли город у него, а Антоний забрал его в Антиохию и обезглавил там. Ирод, которому римляне поручили трон, не выбирал более никого первосвященником из потомков Асамона, но из скромных семей и брал просто из числа священников, кроме одного: Аристобула, сына дочери Гиркана, которого забрал от парфян и с чьей сестрой Мариаммой он жил. Ибо боясь, что Аристовул, который был из известной семьи и личность которого была выдающейся, может настроить народ против него, то он задушил его в Иерихоне, пока тот купался.
При выборе первосвященников, его сын Архелай, который захватил царство, сделав это таким же способом как и он, поступал подобно ему и римлянам.
Таким образом, может сосчитать, что от Ирода до захвата и сожжения храма, было двадцать восемь первосвященников на протяжении примерно ста семи лет. Некоторые из них исполняли должность, очевидно, при царствования Ирода и Архелая; после этого режим был аристократическим, когда управление народом было поручено священникам.

Cod. 239. Хрестоматия по грамматике Прокла

Cod. 240 Иоанн Филопон. Шестоднев

Прочитал ряд комментариев Иоанна Филопона на «Шестоднев».
Он посвятил это сочинение Сергию константинопольскому, о чем говорит в предисловии, что согласно настоянию последнего принялся за исследование вопроса, как согласовать учение досточтимого пророка Моисея с наблюдениями над миром.
Моисей не намеревался повествовать ни об астрономии, ни о природе, но желал привести человека к богопознанию через рассматривание творения. Он хотел показать, что мир как величественное произведение есть создание Творца, а вовсе не самостиен и не образован из материи нетварной и совечной Богу.
И даже Платон, который считается среди греков мудрейшим, живший после Моисея и писавший свои книги не для плебеев, но для мужей, просвещенных в философии, подражает в чем–то Моисею в своем повествовании о мире. Филопон считает, что Моисей говорил о Творце более возвышенно, нежели Платон.
Иоанн отмечает, что согласно Пророку, в рассказе о миротворении нет ничего, что не согласовывалось бы с наблюдаемым порядком во Вселенной. Напротив, многое, что позднее было объяснено естествоиспытателями, имело исходное основание в писаниях Моисея.
Многажды Иоанн справедливо хвалит творения Василия Великого и Феодора Мопсуестийского, хотя последнего он порой в чем–то упрекает без осуждения, но и соглашается с ним во многом.
Этот последний утверждает, что слово начало имеет много значений, в силу чего в начале указывает на временной аспект, что по мысли автора означает не то, что время предшествует появлению на свет, как это происходит с нами, но исходное ныне — это время, когда Бог сотворил небо и землю, без какого–либо временного интервала.
Ибо всеначало, говорит он, совсем иная вещь, нежели просто начало. И подтверждает это примерами. Вот почему Бог сотворил небо и землю в начале времен, а не во времени. И слово начало означает только одно: момент, когда небо и земля были сотворены. С другой стороны, начало означает — первый этап создания, как киль — начало кораблю, а фундамент — дому. И очевидно, что таким же образом можно понимать, что небо и земля были созданы в качестве начала. Небо и землю положил Господь как основание и принцип всех вещей мира. Что касается других значений слова начало, то с ними дело обстоит иначе.
Поменяв в своем переводе έν κεφαλαίω на έν άρχη, Акила предлагает считать, что выражения συνηρημένως τό, έν άρχη означают, что появление неба и земли произошло неразрывно и одновременно; в самом деле, ни то, ни другое не появилось прежде друг друга. Мы обычно называем словом κεφάλαιον то, что объединяет части в единство целого. Именно в этом смысле это слово употребляется наиболее часто. А в выражении συνηρημένως τό приставка σύν означает в большинстве случаев соединение двух частей. Так фраза «Έν κεφαλαίω он создал небо и землю» выражается мысль, что они произошли в одно и то же время έν κεφαλαίω. Некоторые не понимают это выражение έν κεφαλαίω подобным образом, но, считая, что это надуманная метафора, взятая от понятия «голова» как главная часть тела, интерпретируют это выражение со значением «главное».
Говоря о небе и земле, он объединяет их как «крайние основания» так, как если бы хотел сказать о единстве «всего». Конечно, их справедливо называют таким образом, поскольку земля, будучи центром вселенной, — основание для всего, что вне ее; а небо, будучи покровом всего, — усовершает вселенную. С другой стороны, нисходя, небо становится началом всего, а земля завершением. А посреди них: вода, воздух и огонь. Вот почему он продолжает: «…и тьма над бездною» (Быт 1:2); он именует воду бездною, а воздух тьмою, поскольку он лишен света. В самом деле обычно тьмою называют сумрачный или ночной воздух, или другие подобные случаи.
Осязаемая тьма (Исх 10:21), которую ощущали Египтяне, говорит он, так называется по двум причинам: либо потому что ни один луч не пронизывает ее в силу ее густоты, так что можно ощутить ее плотность касанием; либо по образу продвижения в ней наподобие слепых, которые ощупывают пространство перед собой; либо сама тьма так воздействует, что воспринимается ощутимо.
Все называют «бездной» глубоководное место, в котором невозможно обнаружить дна. Вот почему Моисей называет эти воды бездной, прежде чем назвать их водою, говоря: «И Дух Божий носился над водою» (Быт 1:2), поскольку воздух простирается над водою. Моисей еще не использует само понятие «воздух», либо потому, что у евреев тогда еще не было точного слова для обозначения оного, либо потому, что ему было достаточно обозначить оба элемента одним словом «вода». В самом деле «воздух» и «вода» имеют много общих характеристик и часто этим одним словом обозначается как то, так и другое.
Моисей не упоминает о сотворении ангелов, как если бы он писал об истории только этого мира. Но не стоит считать, — говорит автор, — что они существовали одновременно с небом и землей, или, что они были сотворены после, а не до того. Он пытается это доказать от естества и от Священного Писания, воюя с Феодором и его идеями, согласно которым ангелы были сотворены одновременно с небом. Он приводит в свою поддержку свидетельство Василия Великого, также оспаривающего мнение Феодора. Суммируя аргументы в пользу воззрения, что ангелы не были сотворены одновременно с небом, он пишет: «Посмотрим же, с чего выводится, что их творение может быть небесным: 1. Ни Моисей, ни иной священный текст не говорит о том, что они сотворены одновременно с миром; 2. Они бестелесны и не связаны как наши души с телесным организмом; 3. Их сила превосходит энергии мира; 4. Они созерцают Бога непрерывно, чего не может делать никто из тварного мира; 5. Души, лишенные разума не были сотворены с телом, хотя они не могут существовать без тела; 6. Человеческая душа также не сотворена одновременно с телом, поскольку тело создано из праха земного, а душа, по своей собственной природе, причастна божественному происхождению».

Cod. 241. Филострат. Жизнь Аполлония Тианского

Прочитано кое–что об Аполлонии со слов Филострата.
Он говорит, что Вавилон огорожен круглой стеной протяженностью в 480 стадий, в три полуплефра высотой и менее полуплефра толщиной. Город разделен на две равные части Евфратом, под которым проходит подземная переправа, обобщающая невидимым снаружи путем царские дворцы на обоих берегах. Рассказывают, что женщина по имени Медея, которая здесь царствовала когда–то, соединила берега реки уникальным способом. Она погрузила в реку камни, медь и смолу, образовав озеро; затем прорыла в пересохшем русле траншею глубиной в две оргии — так что казалось, будто она появлялась в упомянутых дворцах словно из–под земли — и покрыла ров сверху смолой, восстановив уровень русла. Дно и стены получившегося тоннеля отличались необыкновенной прочностью, ибо смола от соприкосновения с водой твердеет как булыжник. Потом над еще влажной замазкой было опять пущено течение Евфрата, и так устроился переход.
Дворец покрыт медной кровлей и весь от нее блестит. Палаты, терема и портики украшены серебром и золотой парчой. По словам Аполлония, там есть чертог с потолком в виде купола, похожим на небесный свод; он выложен лазуритом, а камень этот по причине своей темной синевы являет глазам цвет неба. Статуи почитаемых там богов вознесены ввысь и кажутся золотыми, словно сияя от природного света. Царь творит там суд; четыре вертишейки, подвешенные над сводом, напоминают ему о неизбежности рока и о том, что он тоже смертный. Подвесили этих птиц якобы маги, частые гости во дворце; они называют их "языками богов" [1.25].
Автор говорит, что, покинув персидское царство и приближаясь к Кавказу, Аполлоний и его спутники почуяли запах весьма благовонной земли.
Гору Кавказ мы считаем началом Тавра, который через Армению и Киликию простирается до Памфилии и Микале, до морского берега, где проживают карийцы и где предел Кавказа, но не его начало, как думают некоторые, ибо высота горы Микале не так значительна, тогда как вершины Кавказа настолько неимоверны, что разрезают солнечный свет. Другая цепь Тавра, которая окружает сопредельную с Индией Скифию до Меотиды до левобережья Понта, имеет длиною более двадцати тысяч стадий, ибо именно такова общая протяженность Кавказского хребта.
То же, что утверждали относительно нашей части Тавра, будто она продолжается и за Арменией, долгое время подвергалось сомнению, пока не подтвердилось благодаря барсам, которых, я знаю, ловят в богатой ароматами Памфилии; ибо звери эти настолько обожают благовония, что, издалека влекомые чутьем, они идут из Армении через горы к "слезам" стиракса, как только ветры подуют с той стороны, где дерево это источает душистую смолу. Рассказывают, что в Памфилии однажды поймали молодую барсиху в золотом ошейнике с надписью на нем армянскими письменами: "Царь Арсак богу Нисию". Арсак царствовал тогда в Армении, и я думаю, что это он посвятил зверя Дионису по причине его величины, ибо Дионис называется Нисием по имени города Нисы в Индии, и не только индийцами, но и всеми народами востока.
Барсиха одно время повиновалась человеку и давала себя трогать и ласкать, но с наступлением весны умчалась в горы, томясь по самцу, прямо с ошейником; так ее и словили у отрогов Тавра, куда она была завлечена ароматами. Итак, Кавказ отделяет Индию от Мидии и спускается другой цепью до Красного моря [2.2].
Пересекая Кавказ, они увидели, говорят, людей в четыре локтя ростом и чернокожих, узрели и других, уже в пять локтей ростом, когда переправились через Инд [2.4].
Перевалив через гору Кавказ, говорит автор, они повстречали людей, едущих на слонах. Народ этот обитает между Кавказом и рекою Кофен; они неимущие управители слоновых стад. Кое–кто из них ездит и на верблюдах, которых инды применяют для скорого путешествия; те пробегают за день тысячу стадий, ни разу не склонив колена [2.6].
Спутники с Аполлонием переправились через Инд, ширина которого более сорока стадий в судоходной части. Говорят, он начинается с Кавказа и уже там он полноводнее всех других судоходных рек Азии, многие из которых в него впадают [2.18].
После того как они перешли Инд, говорит автор, назначенный сатрапом проводник повел их прямо в Таксилу, где находился дворец индийского царя. Жители за Индом, как говорят, носят одежду из местного льна и обувь из папируса, а люди познатнее наряжаются в виссон, который произрастает якобы на дереве со стволом как у белого тополя и с листьями как у ивы. Аполлонию, по словам автора, понравился виссон из–за сходства с его холщовым плащом. Таксила не уступает по величине Ниневии и укреплена по образцу эллинских городов. Дворец же принадлежал владыке, который правил тогда державой Пора [2.20].
Истоки Гифаса, к которым, как говорит автор, Аполлоний прибыл после того как он перешел Гидраот и посетил многие народы, начинаются в долине и там судоходны, но дальше кораблям не проплыть, ибо, торчащие из воды то тут то там остроконечья скал вместе с воронками вокруг них делают реку непригодной для навигации. По ширине Гифас сравним с Истром, крупнейшей из рек, протекающих в Европе.
Деревья, занимающие берега и Гифаса, и Истра, также почти похожи; только индийские источают смолу, из которой местные изготавливают свадебные благовония. Только в Гифасе и больше нигде водятся рыбы–павлины; их называют так соименно с птицами потому, что плавники у них голубые, чешуя пестрая, а хвосты золотистые и по желанию сворачиваются и распускаются.
. Еще в реке обитает тварь, похожая на белого червя; его варят для получения масла, горящего настолько сильным огнем, что пламя можно удерживать разве что в стекле. Тварей этих ловят только для царя, который применяет их для взятия твердынь, ибо когда зажженный жир соприкасается с крепостной стеной, вспыхнувший пожар нельзя погасить никакими известными людям огнетушительными средствами [3.1].
Ловят в этих болотистых долинах также диких ослов с одним рогом на лбу, которым рогом они храбро бодаются совсем как быки. Инды делают из их рогов кубки для вина, и выпивший оттуда в тот день уже не заболеет, и от раны не пострадает, и из огня выйдет невредим, и никакой яд его не отравит. Однако пить из кубков, как и охотиться на ослов дозволено одному царю. Что это басни, доказывается тем, что индийские цари болеют и умирают. Но увидеть этих ослов в описываемом виде можно [3.2].
Оттуда Аполлоний перешел в ту часть Кавказа, которая простирается до Красного моря; она покрыта различными видами ароматов; на вершинах гор произрастает киннамон, который внешне похож на молодые побеги виноградника. Распознать это растение можно благодаря козе, которой если протянешь щепоть киннамона, она поведется за рукой как собака и побежит за уходящим, тычась носом ему в ладонь, а если отгонит ее пастух, будет стонать, словно у нее отобрали лотос. На крутых обрывах растет горный ладан и множество других деревьев, в том числе и перечное дерево, которое обихаживают обезьяны; похожее на греческую иву, оно растет на отвесных утесах, недоступных человеку; в тех местах, говорят, обитает обезьяний народ, населяющий все тамошние пещеры и расселины. Обезьяны в почете у индов, для которых они собирают перец, и поэтому люди отгоняют от них львов с помощью луков и собак. Занемогший лев нападает на обезьян с целью излечиться, ибо их мясо врачует его болезнь, а состарившийся ловит их ради пропитания, ибо став неспособными к охоте на оленей и кабанов, он пожирает обезьян, которых одних в состоянии настигнуть из последних сил.
Относительно же перечных деревьев происходит вот что. Инды подходят к горе, срывают доступные им плоды, роют вокруг деревьев ямы и сносят туда сорванный перец, бросая небрежно, словно он не представляет для них никакой ценности. И обезьяны, наблюдая это сверху со скал, ночью начинают подражать действиям людей: срывают с деревьев гроздья, тащат их и бросают в ямы, откуда инды собирают "урожай" без забот и труда [3.4].
Перевалив через гору, они узрели, говорят, плоскую равнину, пересеченную вдоль и поперек полными воды рвами, которые служат границами участков, а во время засухи вода оттуда, заимствованная из Ганга, применяется для орошения. Равнина эта, говорят, лучший край Индии и самый обширный среди тамошних стран, ибо надо идти пятнадцать дней по берегу Ганга и восемнадцать дней от моря до обезьяньей горы, чтобы ее преодолеть.
Край этот — сплошной чернозем и родит в изобилии любые плоды, так что там можно увидеть колосья высотою с камыш, бобы втрое больше египетских, а также кунжут и просо необычайных размеров; произрастают там якобы и орехи. А вот виноград там мелкий, вроде лидийского или меонийского; вино от него приятно для питья, а гроздья благоухают как только сорвешь. По словам Аполлония, он нашел там дерево, видом схожее с лавром и на нем почки видом и размером с преогромный гранат, а внутри их находятся яблоки темного цвета как у лепестков гиацинта, вкусом превосходящие все на свете плоды [3.5].
Спустившись с горы, они случайно стали свидетелями охоты на змей, ибо вся Индия кишит большущими змеями; ими наполнены болотистые равнины и горы и от них не свободен ни один холм. Болотные змеи медлительны, длиною в тридцать локтей, не имеют кокуля, чем неотличимы от самок, со спинами черными и менее чешуйчатыми, нежели у других пород. Равнинные змеи превосходят болотных во всем, ибо они длиннее, перемещаются быстрее самых стремительных водных потоков и никто не ускользнет от них. Они имеют кокуль, который едва выдается у молодняка, развит у взрослых и наконец вздувается, окрашиваясь в огненный цвет и приобретая очертаничя гребня. Они бородаты, шею держат высоко, их чешуя сверкает серебром, а в зеницах глаз заключены самоцветы, чья сила якобы чудодейственна во многих таинствах.
На равнинную змею охотятся, когда она нападает на слона, что повлекает гибель обоих. Люди забирают как добычу змеиные глаза, шкуру и зубы, которые похожи на клыки самых крупных кабанов, но тоньше, круче изогнуты, и они острее, чем у больших рыб. Горные змеи кажутся золотистыми из–за своей чешуи, размером превосходят равнинных, борода у них густая и тоже золотистая и брови плотнее придвинуты к глазам, нежели у равнинных; взгляд у них грозный и беспощадный. Они издают звук словно бряцают медью, когда извиваются по земле, а их багровые кокули пылают огнем поярче пламени факела. Эти змеи убивают даже слонов.
Сами они ловятся индами вот как. Взяв алую ткань с вытканными на них золотыми письменами, чародейство коих нагоняет сон, люди кладут ее перед змеиным логовом и та убаюкивает змею с вечнобдящим взором сокровенными заклинаниями, так что тварь высовывает голову из убежища и засыпает прямо на магических буквах. Тут инды набрасываются на нее спящую, бьют топорами, отрубают ей голову и достают оттуда драгоценные камни, переливающиеся всеми цветами радуги и обладающие волшебной силой, какая была, говорят, и в перстне у Гига. Однако часто бывает, что змея хватает человека несмотря на топор и ворожбу и утаскивает его к себе в нору, при этом почти сотрясая гору. Змеи эти по рассказам населяют также высоты в окрестностях Красного моря. О продолжительности их жизни трудно узнать и все догадки не заслуживают доверия [3.6–8].
Когда путники двигались дальше, говорит автор, им послышались звуки флейты — это пастух собирал стадо из белых оленей, которых инды доят, считая их молоко очень питательным [3.9].
Оттуда за четыре дня пути через плодородную и богатую страну они прибыли в замок мудрецов, называемых брахманами, с которыми оставались продолжительное время, увидев и услышав там по их словам то, во что не поверил бы ни один разумный человек. Гнусная вера о переселении душ пришла якобы как раз оттуда к пифагорейцам через посредство египтян. У этих индов длинные волосы как у лакедемонян в древности и у фурийцев; они повязывают их белой лентой и ходят босиком. Они носят одежду, похожую на короткую тунику, сотканную из самородной шерсти, производимой землей, белой как памфилийская, но помягче. Это их священные одежды и только для них одних землей дается шерсть. Носят они еще перстень и посох [3.15].
Автор говорит о камне, называемом пантарб; наибольший из них размером с ноготь и родятся они в подземных пещерах на глубине четырех оргий, и когда он родится, то от его энергии земля вздувается и трескается. И нельзя его добыть, разве только заклинаниями можно удержать. Ночью от него как днем, ибо он огненный и лучистый, а днем он ослепляет сильнейшим сиянием. В нем заключено свечение невыразимой мощи, и брошенный в море, он притянет к себе все разбросанные по дну там и сям камни, которые прилепятся к нему гроздью словно пчелиный рой — вот какая исходит от него сила. И сказочник Филострат заявляет, что [брахман] Иарх показал Аполлонию и сам камень, и все его свойства [3.46].
Он говорит, что пигмеи обитают под землей в области по ту сторону Ганга, и то, что рассказывают про образ их жизни, не выдумки. А вот скиаподов, макрокефалов и прочих тварей, о которых сообщает в своих баснях Скилак, нет ни в других землях, ни в Индии [3.47].
Золото, которое добывают грифоны, говорит автор, представляется в виде гальки, похожей на капли, и высекается клювом. Грифоны действительно обитают в Индии, ростом и силой сравнимые со львами, которых, пользуясь преимуществом в крыльях, они атакуют; превосходят они силою также драконов и слонов. Однако летают они как слабокрылые птицы, да у них собственно и нет настоящих птичьих крыльев, но имеются лишь алые перепонки. Тигр единственный зверь, которого они не могут настигнуть, ибо проворством тот не уступает ветру [3.48].
О птице фениксе автор сообщает то же, что и другие писатели [3.49].
Он говорит, что Аполлоний прожил у индов [брахманов] четыре месяца. Затем, покинув священную гору и имея с правой стороны Ганг, а с левой Гифас, он спустился к морю через десять дней пути. Во время путешествия путникам явилось много любопытного, в том числе обезьяны, но другой породы, нежели из перечной страны — черные, мохнатые, собаковидные и ростом с карликов. Они прибыли к Красному морю, которое, говорит автор, очень темного цвета и называется Эрифрейским по имени царя Эрифра [3.50].
Там они сели на корабль, увлекаемый нежным и благоприятным ветром. Они восхищались устьем Гифаса, который устрашающе устремляется в море. Действительно под конец его течение низвергается в каменистые, тесные, крутые места, через которые он прокладывает себе путь и впадает в море единым устьем, становясь опасным для тех, кто слишком приближается к берегу. Они говорят также, что видели устье Инда, где находится город Патала, омываемый им со всех сторон, и куда приплыл некогда флот Александра, ведомый опытным мореходом Неархом. Что же касается утверждений Орфагора, что в Красном море не увидишь Большую Медведицу, что мореплаватели там не могут обозначить полдень и что видимые звезды меняют там своё положение, то следует его словам вполне доверять.
Путешественники упоминают также маленький островок по имени Библ, где водятся улитки, устрицы, ракушники и прочие обитатели прибрежных скал — все вдесятеро крупнее греческих. Там же добывается из белых ракушек камень маргарит, скрывающийся в их сердцевине [3.52–53].
Они достигли также по их словам Пагады в стране оритов, где камни и песок медные, где реки несут медные блестки. Медь эта настолько благородная, что ориты считают свою страну золотоносной [3.54].
Они говорят также, что случайно попали к ихтиофагам, чей город называется Стобира. Жители там одеваются в чешую больших рыб. И овцы в тех краях похожи на рыб, ибо питаются ими, потребляя странную пищу.
А вот инды–карманы племя довольно цивилизованное. Море возле их берегов настолько богато рыбой, что у них даже нет рыбных садков, ибо они имеют ее сколько хотят и не засаливают впрок [3.55].
Автор говорит, что они причаливали также к Валаре; этот эмпорий утопает в миртах и пальмах, лаврах и садах с разнообразными растениями. Напротив лежит священный остров Селира. На его стороне, обращенной в открытое море, имеется на дне громадная впадина, где водятся устрицы, заключенные в белые раковины, внутри которых масса жира, но никакого камня. Туземцы выжидают, когда море утихнет или успокаивают его сами, вылив туда масла. Тогда пловец ныряет за добычей, снаряженный как резчик губок, однако снабженный ещё железной плитой и ёмкостью с благовониями. Приблизившись к моллюску, он выпускает благовоние для приманки; тот открывается и аромат опьяняет его: тотчас он пронзается железным острием и из его раны выходит жидкость, которую ныряльщик собирает в круглые углубления, выдолбленные в железной плите. Там эта влага затвердевает и приобретает вид природного жемчуга, который и есть белая кровь Красного моря. Море в тех краях кишит стадами китов и чтобы их отогнать, корабли имеют на корме и на носу колокола, звон которых пугает этих тварей. Наконец путешественники доплыли до устья Евфрата и направились по их словам вверх по реке в Вавилон [3.57–58].
В четвёртой книге Филострат рассказывает одни мифы и выдумки во славу и для похвалы Аполлония.
Между окраинными побережьями Европы и Ливии есть пролив в шестьдесят стадий, и через него Океан проникает во Внутреннее море. Пограничная оконечность Ливии именуется Абинна, и высокие горы, вершины которых населены львами, простираются до земель гетулов и тингов, диких ливийских племён, и ещё далее, если плыть по Океану до устья Салека, на девяносто стадий; и здесь ещё не конец, однако расстояние уже не исчислить, ибо за рекой Ливия пустынна и безлюдна. Оконечность Европы зовётся Кальпа; она справа для того, кто входит в Океан, и простирается на шестьсот стадий до древней Гадиры [5.1].
Много говорят о приливах и отливах Океана; я сам видел это явление у кельтов. Но почему море так наступает и отступает? Это Аполлоний, мне кажется, верно обьяснил. В одном из писем к индам он говорит, что Океан колеблем выходящими из многих подводных и прибрежных пещер ветрами, и это движение похоже на процесс дыхания у человека, когда вдохи чередуются с выдохами. Аполлоний подтверждает своё мнение наблюдением за больными в Гадире, ибо пока вода поднимается, души не покидают умирающих, которое совпадение было бы невозможно, когда бы не всходило и земное дыхание.
Говорят, что воздействует на Океан нарождение или полнота или убыль луны, и я знаю, что это правда, ибо Океан соразмерен с четвертями луны, вместе с месяцем прибывая и убывая. У кельтов день сменяет ночь и ночь сменяет день при весьма скоротечном прибавлении света или темноты; так, например, в окрестностях Гадиры и Столпов эта мгновенность, говорят, поражает взор, словно зарница. А ещё рассказывают, будто с Ливией сопредельны Острова Блаженных, вплотную подступающие к её необитаемой окраине [5.2–3].
Гадира расположена на самом краю Европы. Жители этого города весьма суеверны. Они воздвигли алтарь в честь Старости, и они одни празднуют смерть песнями. У них есть также алтари в честь Нищеты, Искусства и Геракла Египетского и ещё другие в честь Геракла Фиванского, ибо последний по их словам прошёл до соседней Эрифии, когда он захватил Гериона и его коров, а первый благодаря мудрости измерил землю до крайних её пределов. А ещё говорят, что жители Гадиры греки по происхождению и воспитаны по–эллински [5.3].
Путешественники видели в той стране деревья, каких нет больше нигде на земле и которые называются Герионовыми; являясь помесью сосны с елью, в числе двух растут они на могиле Гериона и сочатся кровью подобно тому, как и тополи–гелиады источают золото. Храм на острове занимает всю его территорию, вымощенную тесаным и гладким камнем. В храме поклоняются обоим Гераклам. Там нет их статуй, но египетский имеет два медных алтаря без надписи и изображения, а фиванскому воздвигнут один каменный алтарь с барельефами, представляющими Лернейскую гидру, Диомедовых коней и двенадцать подвигов самого героя. В святилище находится также золотая олива Пигмалиона; достойно немалого восхищения изящество самой работы, но особенно восхищает плод на ветви, ибо он смарагдовый. Показывают в храме ещё золотой пояс Аякса, сына Теламона, но как и зачем этот герой прибыл к Океану, тамошние не знают.
Колонны Геракла в храме сделаны из одноцветного сплава золота и серебра, высотою более локтя, четырёхугольные как наковальни, а их конусы покрыты письменами, которые ни египетские, ни индийские, ни читаемые вообще. Поскольку жрецы никак это не комментировали, Аполлоний сказал им: ''Геркулес Египетский запрещает мне молчать о том, что я знаю. Колонны эти скрепляют Землю и Океан, а письмена начертал сам Геракл в обители Парок, чтобы помешать всякой войне между этим стихиями и сохранять нерушимым согласие, которое их обьединяет''.
Наши путешественники поднялись по реке Бетису, где Аполлоний нашёл главные доказательства своего обьяснения приливов и отливов. В самом деле, когда море прибывает, река возвращается к своему истоку под воздействием упомянутых мною ветров. Страна, которая по имени реки называется Бетикой, богатейшая на земле; Бетис протекает через города, пастбища, через прекрасно возделанные поля, и погода там приятная, как в Аттике осенью, когда справляют мистерии [5.6].
Рассказы поэтов об Этне Аполлоний отверг как сказки, заявив: ''Что ж, я и сам восхвалял творчество Эзопа, однако оговорюсь: басня, которую я отметаю, не принадлежит Эзопу, но без перерыва повторяется стихоплетами. Послушать их, так под этой горой стонет какой–нибудь скованный гигант, Тифей или Энкелад, который в долгой агонии изрыгает все это пламя. Я согласен, что существовали гиганты, ибо в различных местах обнаружены могилы с костями людей исполинского роста, но не допускаю, чтобы они вступили в борьбу с богами; что надругались над храмами и статуями, может быть, но штурмовать небо и изгонять оттуда бессмертных — и говорить так, и верить в это чистое безумие. Другая сказка, хотя на вид и менее оскорбительная для богов, но тоже нелепая, что это Гефест работает у себя в кузнице в недрах Этны, и грохот постоянно звучит от его наковальни. Однако, есть на земле и другие вулканы, но не скажешь, что существует на свете столько гигантов и Гефестов [5.16].
Так откуда же огонь появляется в подобных горах? Земля, содержащая смесь смолы и серы, курится, естественно, но без пламени. Однако, если в ней много пустот и воздух проникает в эти полости, то она вздымается как пылающий факел. А затем пламя увеличившись устремляется с гор как поток воды, распространяется в низменности и достигает моря огненным ручьем" [5.17].
Эфиопия занимает самую западную часть земли, как Индия обьемлет восточную оконечность. Она граничит с Египтом через Мероэ, простирается до ливийской пустыни и соприкасается с морем, которое поэты называют Океаном и которое по их словам окружает всю землю. Эфиопия дарует Египту Нил, который течёт от Порогов и приносит от эфиопов ил, затопляющий Египет.
По пространству эту страну не сравнить с Индией, как и любую другую землю, известную людям. Даже если присоединить Эфиопию к Египту (разве Нил их не обьединяет?), им вместе Индию все равно далеко не покрыть. Размышляя над особенностями Инда и Нила, находишь между ними немалое сходство: они заливают землю в то время года, когда земля нуждается в воде, только в них водятся крокодилы и гиппопотамы и им посвящены одинаковые религиозные обряды.
Существует сходство и между обоими странами — свидетельствуют о том одни и те же пряно–ароматические растения, которые там растут, львы и слоны, причём последних ловят и приручают и в Египте, и в Индии. Обе страны питают зверей, которых больше нигде не встретишь, и еще неизвестных в других краях чёрных людей, пигмеев, кинокефалов и прочих уродов. Индийские грифоны и эфиопские муравьи имеют, несмотря на несхожесть внешнего обличия, общий инстинкт; как говорят, они любят землю, где есть золото, и стерегут его [6.1].
Когда Аполлоний прибыл к границам Египта и Эфиопии — место это зовется Сикаминон — он обнаружил на перекрёстке двух дорог золото в слитках, лен, слоновую кость, коренья, елей и благовония, и все это без присмотра. Зачем, я обьясню. Эфиопы везут на это торжище продукты своей родины, египтяне доставляют туда же свои товары равной стоимости, чтобы обменять то, что они имеют, на то, что им необходимо. Пограничные жители там не совсем черные, но одни светлее эфиопов, другие темнее египтян [6.2].
Оттуда, говорит автор, Аполлоний направился к месту, посвященному Мемнону, куда провел его молодой египтянин Тимасион. По словам Аполлония, он был плохо принят эфиопскими гимнософистами и не получил от них тех же почестей, каких его удостоили брахманы. Дело в том, что философ Евфрат, питая вражду к Аполлонию, своей клеветой настроил гимнософистов против него.
Автор говорит, что индийские брахманы гораздо мудрее эфиопских гимнософистов. Он говорит, что последние живут под открытым небом на невысоком холме почти у берега Нила. Аполлоний прибыл к ним от моря и по Нилу [6.3–22].
Проведя немного времени с гимнософистами, путешественники направились по ведущей в сторону гор дороге к Нилу. Из того, что они увидели, обращают на себя внимание нильские пороги, которые суть земляные горы, похожие на лидийский Тмол; Нил спускается и всю почву, которую несет, распространяет и на весь Египет. Шум водопада и грохот от низвержения его в Нил настолько невыносимы, что некоторые подошедшие слишком близко стали глухими [6.23].
Аполлоний и его спутники, идя дальше, узрели холмы, покрытые деревьями, с которых эфиопы собирают листья, кору и смолу. На их пути попадались львы, барсы и прочие хищники, но они не причиняли им вреда, даже напротив пускались наутек, словно страшась вида людей. Путники видели также оленей, косуль, страусов и онагров в немалом количестве, но в основном буйволов и ещё козлотуров — помесь быка и козла — откуда и их название; часто встречались кости и полуобглоданные туши последних, ибо львы, насытившись свежей добычей, брезгуют обьедками в уверенности, что всегда найдут новую [6.24].
На этой земле обитают кочевые эфиопы, живущие в кибитках как в городах. С ними соседствуют элентофаги, охотники на слонов, которые питаются и торгуют их мясом. Среди других народов Эфиопии числятся также насамоны, людоеды, пигмеи и скиаподы в пространстве до Океана, куда однако не доплывет ни один моряк, разве что занесет штормом [6.25].
Пока Аполлоний и его спутники рассуждали о встречных зверях и рождающей различные виды животных природе, они услышали шум, похожий на тот гром, который ещё не разорвался, но первые его раскаты уже звучали в небе. "Товарищи!'' воскликнул Тимасион, "мы приближаемся к порогу, последнему от устья и ближайшему к истокам". Пройдя десять стадий, они увидели низвергающуюся с горы реку, ничуть не более полноводную, чем Марсий при слиянии с Меандром. Помолясь Нилу, они пошли далее, и больше не встречали животных, потому что звери по своему естеству боятся шума и предпочитают обитать возле тихих вод, нежели около грохочущих стремнин. Через пятнадцать стадий они услышали звук другого порога, для слуха совсем нестерпимый, ибо поток падал с более высокой горы и обьемом вдвое превышал предыдущий. По словам Дамида он и некоторые другие настолько оглохли, что остановились и просили Аполлония не продолжать путь, но тот вместе с Тимасионом и другим товарищем по имени Нил отважно достиг третьего порога, о котором по возвращении рассказал следующее.
В этом месте над Нилом громоздятся горные вершины высотою до восьми стадий; отроги эти совершенно отвесны, словно в некоей странной каменоломне, и к ним обращен ненизкий берег Нила. Питающие реку ключи струятся по кромке гор, а затем низвергаются оттуда и пенистым полноводным потоком падают, наконец, в Нил. Этот двойной водопад во много раз оглушительнее прочих и гул от него в горах может лишить слуха; поэтому трудно его созерцать. Что касается дальнейшего пути, к первоистокам Нила, то туда и не добраться, и даже нельзя об этом и думать из–за демонов, о коих слагают песни, как и Пиндар в премудрости своей сочинил гимн о божестве, приставленном к нильским порогам для измерения реки [6.26].
Император Домициан, говорит автор, запретил декретом оскопление и культивирование виноградников с приказанием вырубить уже посаженные. Аполлоний, находясь тогда у ионян, сказал им: "Эти постановления не относятся ко мне, потому что, может быть, я единственный человек, который не чувствовал потребности ни в половых органах, ни в вине. Однако наш прекрасный государь не видит, что он сохраняет мужчин, но холостит землю" [6.42].
В седьмой и восьмой книгах Филострат хвалит свободу речей Аполлония перед тиранами и особенно перед Домицианом и рассказывает о том, как он был обвинен и добровольно явился в трибунал, и как он оказался в тюрьме, и как был заключен в оковы и освободился, и как защитил себя и покинул судилище. Потом автор уверяет, что Аполлоний не имел никакого касательства к магии и что никто не питал к ней большего отвращения, нежели он, хотя сам написал много чудесного о нем, и он говорит, что смерть его была загадочной и наделала много шума и что он при жизни заботился о своей кончине. По словам автора он не раз повторял: "живи незаметно, иначе умрешь незаметно". Будучи предан добродетели, он всегда подражал мудрости Пифагора.
Изложение Филострата приятное и очень разнообразное, для чего он использует подходящие слова и конструкции, которые до него никто среди писателей не применял. Некоторые говорят, что он пренебрегает порядком. Мы знаем, что он был весьма учен и, не отступая от правил синтаксиса, придумал новое построение фразы. Известно также, что он злоупотреблял архаизмами, редко встречающимися даже у древних. Он доказывает, что это не запрещено и не напрасно, но необходимо для цели придать очарования стилю, который является убедительным и обаятельным.

Cod. 244. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека

Данный текст является компиляцией ранее нами переведенных отрывков «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского. Текст сверен по французскому варианту кодекса, фрагменты, отсутствующие или отличные в английском переводе Диодора здесь выделены курсивом. Ссылки на соответствующие места в Диодоре даны в квадратных скобках. Примечания к данным фрагментам смотрите в нашем переводе Диодора.

Прочитал несколько книг из библиотеки Диодора, а именно книги XXXIV, XL, XXXI, XXXII, XXXVI, XXXVII, XXXVIII, из которых я извлек следующее.
Много разных людей, которые оставили ряд воспоминаний, рассказывали, что люди, которые, как казалось бы, принимались за женщин, имели сексуальные сношения вопреки человеческой природе и Диодор продолжает говорить об этих замечательных вещах, которые произошли при Александре, царе Келесирии и Антиохии.

КНИГА XXXII.

Вот что он рассказал. [32.9d.10] Александр, разбитый в битве, бежал с пятью сотнями своих людей в Абы в Аравии, чтобы укрыться у Диокла, местного шейха, попечению которого он ранее оставил своего малолетнего сына Антиоха. Вслед за тем Гелиад и Касий, два офицера при Александре, вступили в тайные переговоры о своей безопасности и добровольно предложились убить Александра. Когда Деметрий принял их условия, они сделались не только предателями своего царя, но и его убийцами. Вот так Александр был убит своими друзьями.
Будет ошибкой упустить странное происшествие, имевшее место перед смертью Александра, хотя оно настолько удивительное, что, вероятно, не будет имеет доверия. Незадолго до времени нашего повествования Александр, советуясь с оракулом в Киликии (где говорят находится святилище Аполлона–Сарпедония), бог ответил ему, что он должен остерегаться места, которое породило «некто в двух формах». В то время оракул показался загадочным, но позже после смерти царя, смысл был пояснен посредством следующего случая.
Жил в Абах в Аравии один человек по имени Диофант, македонянин по происхождению. Он женился на арабской женщине и родил сына, названного в свою честь, и дочь по имени Гераис. Сына он увидел мертвым не достигшего расцвета, но когда дочь достигла брачного возраста, он дал ей приданное и отдал человеку по имени Самиад. Он, прожив в супружестве с ней примерно год, отправился в длительное путешествие. Гераис, говорят, заболела странным и совершенно невероятным недугом. Сильная опухоль появилась у нее под животом, и эта так как область все больше и больше набухала и сильный жар охватил ее, врачи подозревали, что изъязвление имеет место в устье матки. Они применили такие средства, которые, как они думали, снимут воспаление, но, тем не менее, на седьмой день поверхность опухоли прорвалась, и выступив из ее паха, явились мужской половой орган с яичками в придачу. Когда этот разрыв произошел с его последствиями, никто из врачей или других посетителей не присутствовал, но только мать и две служанки. Огорошенные этим чрезвычайным событием, они заботились о Гераис так хорошо, как могли, и никому не сказали о случившемся. Она, оправившись от болезни, носила женские платья и продолжала вести себя как домоседка и как собственность своего мужа. Однако, те кто был посвящен в ее тайну допускали, что она была гермафродитом, и что в своей жизни с мужем, поскольку естественные сношения были невозможны, сочеталась с ним как мужчина с мужчиной. Тогда как ее состояние все еще не было разоблачено, Самиад вернулся и когда как полагалось, к великому стыду, не смог добиться от нее предстать в свое присутствие, он, говорят, сильно разгневался. Так как он непрерывно настаивал и требовал свою жену, а ее отец между тем отрицал его требования, но пребывал в растерянности, скрывая причину, их разногласия переросли в ссору. В результате Самиад подал ходатайство за свою жену против ее отца, ибо Фортуна делает реальностью то, что она обычно делает в пьесах и сделала странную перемену предметом обвинения. После того как судьи заняли свои места и были представлены доводы, человек изза которого шел спор предстал перед трибуналом и присяжные обсуждали имеет ли муж больше власти над своей женой или отец над дочерью. Однако, когда суд нашел, что жена должна оказывать уважение мужу, она наконец открыла истину. Набравшись мужества, она спустила платье, что закрывало ее, выставив на показ мужские признаки, и воскликнула с горечью, потребует ли ктонибудь, чтобы мужчина сожительствовал с мужчиной. Все присутствующие были потрясены увиденным и закричали от изумления такому чуду. Гераис, теперь, когда ее срам был публично разоблачен, сменила женские наряды на одежду юноши; и врачи, будучи призваны для показаний, заключили, что ее мужской орган был спрятан в яйцевидной части женского органа, и что поскольку мембрана неправильно облегала орган, отверстие имело форму, через которую удалялись выделения. В заключение они нашли, что необходимо подрезать продырявленную область и стимулировать заживление: имея таким образом вышедший мужской орган подобающей формы, он получили уверенность, применяя такое лечение в допустимых случаях. Гераис, сменив имя на Диофант, был зачислен в кавалерию, и после сражения в царских войсках, сопровождая его, отступил в Абы. Вот так оракул, который первоначально был непонятен, прояснился, когда царь был убит в Абах, месте рождения «некого в двух формах». Что касается Самиада, говорят, что он все еще любил его и их прежние соития, но смущенный стыдом за свое неестественное супружество, назначил Диофанта своим наследником и ушел из жизни. Вот так она, кто была рождена женщиной, приобрела мужскую отвагу и славу, тогда как мужчина показал самообладания меньше чем женщина.
[32.11] Изменение пола в похожих обстоятельствах произошло тридцатью годами позже в городе Эпидавр. Жила в Эпидавре Калло, круглая сирота, которую считали девочкой. Так вывод, которым снабжены женщины в ее случае не имел отверстия, но вблизи так называемого лобка она имела от рождения дырочку, через которую выделялись жидкие отходы. По достижении зрелости она стала женой одного из сограждан. Она прожила с ним два года, и поскольку была неспособна к сношениям как женщина, то была вынуждена подчиниться неестественным объятьям. Позднее опухоль появилась на ее гениталиях, и поскольку она причиняла сильную боль, было позвано большое число лекарей. Ни один из них не взял на себя ответственность за ее лечение, но один аптекарь взялся вылечить ее и разрезал воспаленную область, вследствие чего были извлечены мужские органы, а именно яички и непрободенный пенис. Тогда как все прочие застыли, пораженные необычным событием, аптекарь предпринял шаги по исправлению оставшихся недостатков. Прежде всего, проколов головку, он сделал проход в мочеиспускательном канале, и вставив серебряный катетер, удалил остатки жидкости. Затем, подровняв разорванную область, он соединил части вместе. После завершения лечения таким способом он потребовал двойную плату, сказав, что приняв больную женщину, он сделал из нее здорового мужчину. Калло отбросила ткацкий станок и все прочие орудия женских работ, приняв гардероб и статус мужчины, изменила свое имя (добавив только букву Н в конец) на Каллона. Некоторые утверждают, что до превращения в мужчину, будучи женщиной, она была жрицей Деметры, и поэтому она была свидетелем вещей, неположенных видеть мужчинам, и была привлечена к суду за непочтительность.
[32.12] Точно также в Неаполе и в порядочном количестве многих других мест, говорят, случились неожиданные изменения такого рода. Не то чтобы мужская и женская натура были объединены, образуя истинный двуполый образец, ибо это невозможно, но Природа, пугая и мистифицируя род людской, посредством частей тела ложно дает такое ощущение. И это причина, почему мы рассматриваем эти перемены пола, достойные упоминания, вовсе не для развлечения, но для развития большинства наших читателей. Ибо многие люди, рассматривая такие явления как знамения, впадают в суеверия, и не только отдельные личности, но даже нации и города. В начале марсийской войны, по некоторым оценкам, жил, как сообщается, в Италии недалеко от Рима некто, кто женился на гермафродите, похожем на описанных выше; он изложил сведения перед сенатом, который в приступе суеверного страха и покорности этрусским прорицателям, приказал сжечь человека заживо. Таким образом тот, чья природа походила на нашу и кто не был, в действительности, монстром, встретил неподобающий конец изза неправильного понимания его болезни. Вскоре после этого был другой такой же случай в Афинах, и снова изза неправильного понимания недуга, человек был сожжен заживо. И даже, на поверку, причудливые рассказы создают впечатление, что животные, называемые гиены, одновременно и самцы и самки, и что ежегодно чередуясь они покрывают друг друга. Это просто–напросто не правда. И самцы и самки имеют свои собственные половые признаки, явные и очевидные, но имеются также в каждом случае придатки, которыми животное ложно представляется и обманывает случайного наблюдателя: самки со своей стороны имеют привесок, напоминающий мужской орган, и самцы, опятьтаки, имеют некое подобие во внешности, что это самки. Эти же самые рассуждения применимы ко всем живым созданиям, и хотя истина в том, что чудовища разного рода рождаются часто, они не развиваются и неспособны достигнуть полной зрелости. Сказано достаточно, чтобы исправить наши суеверия.
Это Диодор сообщает в конце тридцать второй книги своей истории, и многие другие авторы сообщали об изменениях такого рода.

КНИГА XXXIV.

[34/35.1] Когда царь Антиох, говорит Диодор, осадил Иерусалим, евреи держались какоето время, но когда все запасы были исчерпаны, они оказались вынуждены делать попытки примирения для прекращения боевых действий. Тогда большинство друзей советовали царю взять город штурмом и уничтожить полностью народ евреев, так как они одни из всех народов избегали отношений с другими народами и смотрели на всех людей как на своих врагов. Они отмечали также, что предки евреев были изгнаны из всего Египта, как люди нечестивые и ненавидимые богами. Для очищения страны, все люди, которые имели на своих телах белые отметины или знаки проказы, были собраны и изгнаны за границу, как находящиеся под проклятием; беженцы заняли территорию вокруг Иерусалима, и учредили еврейскую нацию, сделав свою ненависть к человечеству традицией, и на этот счет введя совершенно диковинные законы: не ломать хлеб с любым другим народом, не проявлять к ним никакой доброты. Друзья напомнили Антиоху и о вражде, которую в былые времена его предки испытывали к этому народу. Антиох, прозванный Епифан, разгромив евреев вступил во внутреннее святилище храма бога, куда по закону может входить только священник. Найдя там мраморную статую очень бородатого человека, с книгой в руках, сидящего на осле, он предположил, что это изображение Моисея, основателя Иерусалима и создателя нации, человека, кроме того, предписавшего для евреев их человеконенавистнические и беззаконные обычаи. А так как Епифан был потрясен такой ненавистью, направленной против всего человечества, он поставил перед собой цель уничтожить их традиционный уклад. Соответственно, перед изображением основателя и перед алтарем бога под открытым небом он принес в жертву большую свинью и вылил кровь на них. Затем, подготовив тушу, он приказал священные книги, содержащие ксенофобские законы, окропить мясным отваром, лампу, которую они называют бессмертной и которая постоянно горит в храме, погасить, а первосвященник и остальные евреи были принуждены отведать мясо.
Пересказывая все эти события, друзья настоятельно советовали Антиоху положить конец этой расе, либо, в противном случае, отменить их законы и заставить изменить свое поведение. Но царь, будучи великодушным и кротким человеком, взял заложников, но отклонил обвинения против евреев как только он взыскал обусловленную дань и разобрал стены Иерусалима.
Вот ложь, что Диодор возводит на обычаи и законы еврейского народа, а также на основателя Иерусалима а также на исход евреев из Египта, и предвидя доказательства, что могли бы выявить его ложь, как если бы он не хотел разоблачать сам себя, он возложил на других разоблачение лжи, им рассказанной, добавляя ложь о дружбе Антиоха с евреями.
В XL–й книге Библиотеки он также писал о евреях.

КНИГА XL

[40.3] Теперь, когда мы собираемся изложить войну против евреев, мы считаем целесообразным дать сначала краткий отчет о возникновении нации, от ее истоков, и обычаи, наблюдаемые среди них. Когда в древние времена мор возник в Египте, простонародье приписывало свои беды действию божественной силы; ибо в самом деле изза множества чужеземцев всех видов, обитающих в их среде и исповедующих разные религии и жертвоприношения, свои традиционные обряды в честь богов вышли из употребления. Таким образом местные уроженцы предположили, что если они не удалят иностранцев, их проблемы никогда не будут решены. Поэтому немедленно чужаки были изгнаны из страны, а наиболее выдающиеся и деятельные из них объединились и, как говорят некоторые, были выброшены на берег в Греции и некоторых других областях; их вождями были знаменитые люди, главные из них Данай и Кадм. Но большинство были изгнаны туда, что сейчас называется Иудей, что недалеко от Египта и в то время было совершенно безлюдно. Переселенцев возглавлял человек по имени Моисей, выдающийся как своей мудростью, так и мужеством. На захваченной земле он основал, кроме других городов, один в настоящее время самый известный из всех, называемый Иерусалим. Кроме того, он учредил храм, который они почитают главным в благоговении, ввел в употребление порядок поклонения и ритуалы, составил законы и упорядочил политические учреждения. Кроме того, он разделил их на двенадцать колен, так как это считается самым совершенным числом и соответствует количеству месяцев, которые составляют год. Но он не имел какого бы ни было изображения богов, сделанного для них, считая, что Бог не имеет человеческого вида, скорее Небеса, которые окружают землю сами являются божеством и управляют Вселенной. Жертвы, которые он учредил, отличаются от других народов, равно как и их образ жизни, ибо, как результат их собственного изгнания из Египта, он ввел замкнутый и нетерпимый образ жизни. Он выбрал людей самых возвышенных и с величайшими способностями, чтобы возглавить весь народ, и назначил их священниками; и он рукоположил, что они сами должны заниматься в храме почитанием и жертвоприношениями своему богу. Этих же людей он назначил на должность судей во всех крупных спорах, а также возложил на них охрану законов и обычаев. По этой причине евреи никогда не имели царя, и власть над народом обычно принадлежала священнику, известному как превосходящих своих коллег в мудрости и добродетели. Они называют этого человека первосвященник, и считают, что он действует как посланник Божий. Это он, как нам говорят, кто на собраниях и других мероприятиях объявляет предписания, а евреи настолько послушны в таких вопросах, что тотчас они падают на землю и выражают почтение к первосвященнику, когда он излагает заповеди для них. А в конце их законов есть даже приложение гласящее: "Эти заповеди Моисей слышал от Бога и провозгласил их евреям". Их законодатель позаботился также о обеспечении военного дела, и обязал молодых людей развивать мужество, стойкость, и, в общем, способность переносить всякие трудности. Он вел военные походы против соседних племен, а после присоединения многих земель, распределил их, назначая равные наделы для частных лиц и большие оных для священников, чтобы они, в силу получения более обильных доходов, могли не отвлекаться и применять себя для постоянного поклонения Богу. Простым гражданам было запрещено продавать свои отдельные участки, чтобы не было тех, кто бы в своих интересах скупал их, и посредством угнетения бедных классов вызвать нехватку рабочих сил. Он требовал от тех, кто поселился на земле воспитывать своих детей и о потомстве заботиться при небольших затратах; евреи с самого начала были многочисленным народом. Что касается брака и погребения мертвых, он следил за тем, чтобы их обычаи сильно отличались от других людей. Но позже, когда они стали объектом иноземного управления, в результате их смешения с людьми других национальностей (как под правлением персов, так и македонян, которые свергли персов), многие из их традиционных обычаев были расстроены.
Вот что здесь говорит Диодор об обычаях и законах евреев и об исходе из Египта и божественном Моисее; он врет большую часть времени и новых нападок критики, которую заслуживает своим искажением истины, он избегает, находя выход в том, что приписывает авторство рассказа, что он излагает, другому, добавляя в итоге: "Вот что сказал Гекатей из Абдеры в отношении евреев".

КНИГА XXXVIII

Несчастный случай, который, рассказывают, произошел с императором Иовианом и стал причиной его смерти, потому что он спал в только что побеленном доме, где развел огонь, чтобы бороться с влажностью и чем вызвал сильные пары извести, как сообщает Диодор, Катул сделал так добровольно и в гораздо более древние времена. Он говорит, по сути, в своей начале своей XXXVIII книги, что [38/39.4] Цинна и Марий встретились с самыми выдающимися вождями обсудить как установить мир на прочной основе. Решением, на котором они наконец остановились, были преданы смерти самые известные их противники, все те, кто были способны оспорить их власть. Таким образом, когда их собственная партия и фракция были очищены, они и их друзья могли впредь проводить свое руководство без страха и по–своему умыслу. Таким образом, они незамедлительно пренебрегли своими клятвенными договорами и обязательствами, а люди, отмеченные к смерти, убивались направо и налево без огласки. Квинт Лутаций Катул, бесспорный победитель кимвров, имеющий частичную поддержку своих сограждан, оказался обвинен перед народом некоторыми трибунами за тяжкое преступление. Опасаясь риска, связанного с этой показной законностью, он обратился к Марию с просьбой о помощи. Марий, хотя в былые времена был его другом, теперь, потому что чтото вызвало подозрение, отвернулся от него, и дал единственный ответ: "Ты должен умереть". Катул, потерял всякую надежду на спасение, но желая до конца своих дней не подвергаясь себя подлым унижениям, сделал свой уход из жизни довольно оригинальным и удивительным образом. Заперев себя в только что оштукатуренной комнате, он усилил испарения от негашеной извести огнем и дымом и, задохнувшись от вредных паров, закончил свои дни.

КНИГА XXXI

[31.5.1] Как раз в это время посланники родосцев прибыли в Рим, чтобы снять с себя обвинения, выдвинутые против них, ибо считалось, что во время войны с Персеем их симпатии были на стороне царя и, что они были вероломны по отношению к своей дружбе с Римом. Не достигнув целей своего посольства, послы пали духом, и дали волю слезам, когда они подавали свои ходатайства. Представленный перед Сенатом Антонием, одним из трибунов, Филофрон сначала говорил от имени делегации, а затем Астимед. Очень долго они обращались к суду за милосердием и прощением, и, наконец, после того, как говорится, спели свою лебединую песнь, они наконец сумели вынудить ответ. Этим, воистину, они избавились от худших опасений, хотя их с горечью упрекали в предполагаемых преступлениях.

[31.6] Следовательно, то, что среди римлян самых выдающихся мужей следует рассматривать как соперничающих друг с другом за славу, именно их усилия, по практически всем вопросам, — основной вклад в то, что народ доведен до преуспевания. В других государствах люди завидуют друг другу, но римляне хвалят своих сограждан. Результатом является то, что римляне, соперничая друг с другом в содействии общему благу, достигают самых славных успехов, в то время как другие люди, стремясь к незаслуженной славе и срывая замыслы друг друга, наносят ущерб своей родине.

[31.9] Персей, последний царь Македонии, чьи отношения с римлянами были зачастую дружественны, но который также неоднократно воевал против них с не такой уж маленькой армией, был наконец побежден и взят в плен Эмилием, который за эту победу отпраздновал великолепный триумф. Несчастья, которые постигли Персея были настолько велики, что его страдания похожи на выдумки литераторов, но даже в этом случае он не хотел расставаться с жизнью. Так как прежде сенат принял решение, что он должен страдать в наказание, один из городских преторов бросил его с детьми в тюрьму на Альбе. Эта тюрьма представляла глубокое подземелье, не больше, чем комната на девять лож, темное, и нездоровое изза большого числа помешенных в это место людей, осужденных на смертную казнь, ибо большинство заключенных из этой категории были там в этот период. Поскольку слишком много заключенных было в такой тесноте, несчастные были доведены до скотского состояния, и поскольку их пища и все относящиеся к ним другие потребности — всё были отвратительно смешано, жуткое зловоние нападало на всякого приближающегося, так что он едва мог это перенести. Там в течение семи дней оставался Персей, в таком плачевном состоянии, что он просил помощи даже у людей подлейших, чей пищей был тюремный паек. Они, действительно, пораженные величием его несчастья, которому они сопереживали, плакали и великодушно дали ему часть того, что они получили. Меч, чтобы убить себя, был подброшен ему, и петля, чтобы повеситься, с полной свободой пользования, как только он пожелает. Ничто, однако, не кажется мило тем, кто переносит несчастья как саму жизнь, если даже их страдания — смертный приговор. И, наконец, он бы умер от этих лишений, если бы не Марк Эмилий, глава сената, который чтобы сохранить как свои принципы, так и кодекс справедливости своей родины, с негодованием предостерегал сенат, что даже если они совершенно не боятся людей, по крайней мере следует уважать Немезиду, и что собаки те, кто нагло злоупотребляет своею властью. В результате, Персей был помещен в более подходящее заключение, и, благодаря милости сената, поддерживал себя напрасными надеждами, только для того, чтобы встретить в итоге конец, который соответствовал его предшествующим несчастьям. Ибо цепляясь за жизнь в течение двух лет, он оскорбил варваров, которые его охраняли, и те запрещали ему спать, пока он не умер.

[31.19] Цари Каппадокии говорят, что они ведут свою родословную от Кира Персидского, а также утверждают, что они являются потомками одного из семи персов, которые убили Мага. Ныне свою связь с Киром, они рассчитывают следующим образом. У Камбиза отца Кира, была законнорожденная сестра Атосса. От нее и Фарнака, царя Каппадокии, родился сын Галл (Gallus), его сыном был Смердис, а его — Артамн (Artamnes), а его Анаф (Anaphas), человек выдающегося мужества и смелости, который был одним из семи персов. Такова родословная, отслеживающая их родство с Киром и Анафом, которому, говорят они, ввиду его доблести была предоставлен сатрапия Каппадокия, с тем соглашением, чтобы не выплачивать дань персам. После его смерти правил сын такого же имени. Когда он умер, оставив двух сыновей, Датама и Аримнея, Датам вступил на престол, как человек, который как на войне, так и в других сферах царских обязанностей заслужил похвалу, и который, вступив с персами в битву, бился великолепно и погиб в бою. Царство перешло к его сыну Ариамну, у которого были сыновья Ариарат и Голоферн; Ариамн правил пятьдесят лет и умер, не свершив ничего достойного упоминания. Престол перешел к Ариарату (I), старшему из сыновей, который, как говорят, любил брата с исключительной привязанностью, и выдвигал его на самые выдающиеся должности: так, он был отправлен на помощь персам в их войне против египтян и вернулся домой обремененный наградами, которые Ох, персидский царь, даровал за храбрость; он умер на своей родине, оставив двух сыновей, Ариарата и Арисеса. Тогда его брат, царь Каппадокии, не имея своих законных потомков, усыновил Ариарата, старшего сына своего брата. Примерно в это же время Александр Македонский победил и ниспроверг персов, а затем умер; Пердикка, которому в этот момент принадлежало верховное командование, направил Евмена, чтобы стать военным правителем Каппадокии. Ариарат (I) был разбит и пал в бою, а сама Каппадокия и соседние области попали под власть македонян. Ариарат (II), сын покойного царя, рассматривая текущую ситуацию как безнадежную, отступил с несколькими последователями в Армению. Вскоре после этого Евмен и Пердикка погибли, а Антигон и Селевк были заняты в других местах, он получил армию от Ардоата, царя Армении, убил Аминту, македонского стратега, изгнал македонян со своих земель в короткие сроки, и восстановил свои первоначальные владения. Из трех его сыновей Ариамн, старший, унаследовал царство; он устроил брачный союз с Антиохом (прозванным Теосом), на дочери которого Стратонике он женил своего старшего сына Ариарата (III). И будучи человеком необычайно преданным своим детям, он поместил диадему на голову своего сына, сделав его соправителем, и разделил с ним на равных условиях все привилегии царского сана. После смерти своего отца, Ариарат стал единственным правителем, и когда он ушел из жизни, то оставил царство сыну Ариарату (IV), который тогда был еще младенцем. Он в свою очередь женился на дочери Антиоха (прозванного Великим), по имени Антиохия, совершенно беспринципной женщине. Будучи не в состоянии иметь детей, она подсунула своему недовольному супругу двух подложных сыновей, Ариарата и Голоферна. Через некоторое время, однако, она перестала быть бесплодной и неожиданно родила двух дочерей и одного сына, названного Митридат. Затем, после выявления мужем истины, она устроила старшего из подмененных сыновей, отправив в Рим с соответствующим содержанием, а младшего в Ионию, для того, чтобы избежать споров с законным сыном на царство. Он, говорят, изменил свое имя на Ариарата (V) по достижению совершеннолетия, получил греческое образование, и добился похвалы также за другие заслуги. Тогда, так как он был такой родной сын, отец его шаг за шагом передавал родительское влияние, и их отношения друг к другу достигли такого состояния, что отец целиком устранился от престола в пользу своего сына, а сын заявлял, что не может принять такую благосклонность, пока родители живы. Но когда неизбежный день пришел к отцу, он унаследовал царство, и весь его образ жизни, и особенно его преданность философии, выказали его достойным самых высоких похвал, и, таким образом, Каппадокия, так долго неизвестная грекам, является в настоящее время местом проживания культурных людей. Этот царь также обновил договор о союзе и дружбе с Римом. Столькото в итоге, произошедшая от Кира династия, в данный момент правит Каппадокией.

ИЗ ТОЙ ЖЕ КНИГИ

[31.25.2] Диодор, в своем рассказе о похоронах Луция Эмилия, победителя Персея, утверждает, что они было проведены с особой пышностью, и добавляет следующие слова: "Тем римлянам, которые на основании благородного происхождения и славы своих предков, превосходят других, когда они умирают, делают портретные изображения, которые не только жизненны в деталях, но показывают целиком всю их телесную наружность. Ибо они нанимают актеров, которые наставляются человеком всю жизнь близко наблюдавших поведение и некоторые особенности внешности покойного. Подобным же образом каждый из предков покойника занимает свое место в похоронной процессии, с такой одеждой и знаками отличия, как позволяют зрителям понять по портретам, насколько каждый из них преуспел в cursus honorum и имел участие в государственных должностях".

[31.42] Диодор также называет иберов лузитанами. Ибо он говорит, что претор Муммий был послан с армией в Иберию, и что лузитаны, собрали войско и захватили его врасплох, когда он пришел в страну, разбили его в сражении и уничтожили большую часть армии. Когда стала известна новость о победе иберов, авераки, считающие себя гораздо сильнее иберов, легкомысленно отнеслись к врагу, и народ на собрании постановил вступить в войну против римлян, действуя, главным образом, по этой причине.

КНИГА XXXII

[32.14] Он говорит, что стены Карфагена сорок локтей в высоту и двадцать два в ширину. Несмотря на это осадные машины римлян и их воинские навыки оказались сильнее чем защитные средства карфагенян, они захватили и сровняли его с землей.

[32.16] Масинисса, покойный царь Ливии, который всегда поддерживал дружеские отношения с римлянами, прожил до девяноста лет, сохранив твердость ума и крепость тела, и умер, оставив десять сыновей, которых поручил опеке римлян. Это был человек замечательной физической силы, привыкший с детских лет к невзгодам и напряженной деятельности: в самом деле, останавливаясь по дороге, он мог оставаться без движения целый день, или сидеть не вставая до самых сумерек, занимаясь своими делами, или верхом на лошади он мог скакать безостановочно день и ночь, не чувствуя усталости. Следующее простое обстоятельство доказывает его отличное здоровье и жизнестойкость: будучи под девяносто лет, он на момент смерти имел сына четырех лет, который был исключительно здоровым малышом. Заботою о своих полях Масинисса был настолько знаменит, что оставил каждому сыну поместья в десять тысяч плетров, снабженные всеми необходимыми строениями. Его выдающаяся деятельность в качестве царя продолжалась 60 лет.

[32.21] Никомед, разбив своего отца Прусия в битве, убил его, когда тот искал убежища в храме Зевса. Вот так он овладел троном Вифинии, добившись высокого положения путем свершения наиболее кощунственного убийства.

[33.1] Лузитаны, говорит Диодор, по первости изза отсутствия подходящего вождя были легкой добычей в своей войне с Римом, но позже, после того как они нашли Вириата, причинили тяжелый урон римлянам. Это Вириат был из тех лузитан, которые обитают у океана, и будучи с раннего детства пастухом, был умелым горноходцем; при таком образе жизни его физические данные весьма пригодились ему; поскольку силой рук и быстротою ног, проворством и находчивостью, он превосходил прочих иберов. Приучив себя к скудной пищей, множеству физических упражнений, и довольствуясь только минимумом сна, и, короче говоря, живя все время с оружием и в постоянных схватках с дикими зверями и разбойниками, он стал любимцем народа, был избран вождем, и в короткое время собрал вокруг себя банды лихих людей. Своими успехами на поле боя он не только прославился как воин, но и приобрел репутацию незаурядного организатора. Кроме того он был щепетилен при дележе добычи и в соответствии с их достоинствами чествовал дарами людей, выдающихся своею храбростью. Через время, провозгласив себя вождем, и уже не разбойником, и взявшись за оружие против римлян, он бил их во многих сражениях: например, римского полководца Ветилия и его армию он разгромил наголову, взяв самого командующего в плен и предав его смерти. (4) Кроме того он добился многих военных успехов, пока Фабий не был избран вести войну против него. Поэтому его удачи стали уменьшаться в не малой мере. Затем, оправившись, он завоевал новые лавры за счет Фабия и вынудил того подписать позорный для римлян договор. Но Цепион, будучи отобран командовать войсками против Вириата, отменил договор, и сперва причинив Вириату многократные неудачи, затем довел его до полного разгрома — так что тот был вынужден искать перемирия — добился его убийства человеком из его родни. Затем, запугав Тавтама, который принял командование, и его армию, и учредив договор на желаемых условиях, он даровал им землю и город для поселения.

КНИГА XXXIV

[34/35.2.1-24] Когда Сицилия после падения карфагенян наслаждалась шестьюдесятью годами процветания во всех отношениях война с рабами разразилась по следующей причине. Сицилийцы, быстро разбогатев и приобретя огромные богатства, стали покупать большое количество рабов, на чьи тела, как только их доставляли толпами с невольничьих рынков, они сразу же ставили отметки и клейма. Молодых людей они использовали в качестве пастухов, остальных такими способами, чтобы они оказались полезными. Но они обращались с ними жестоко и выдавали самое скудное содержание, только самый необходимый минимум еды и одежды. В результате, большинство из них добывали средства к существованию разбоем, и повсеместно случались кровопролития, так как разбойники были подобны рассеянным шайкам солдат. Наместники (преторы) пытались подавить их, но так как они не решались наказать их, изза власти и престижа землевладельцев, владевших разбойниками, они были вынуждены смотреть сквозь пальцы на разграбление провинции. Ибо большинство помещиков были римскими всадниками, а так как это были всадники, которые выступали в качестве судей, когда обвинения, связанные с делами провинции, предъявлялись наместниками, магистраты пребывали в страхе перед ними.
Рабы, задавленные своими лишениями, часто терпящие произвол и битые сверх всякой меры, не могли вынести их обращения. Собравшись вместе, когда представлялся случай, они обсуждали возможность восстания, пока, наконец, они не претворили планы в действие. Был некий сирийский раб, принадлежащий Антигену из Энны, апамеец по происхождению, имевший склонность к магии и творящий чудеса. Он утверждал, что предсказывает будущее по божественному внушению во сне, и поэтому такая черта его таланта обманула многих. Исходя из этого, он не только давал оракулы с помощью сновидений, но даже утверждал, что божество являлось ему во время бодрствования и слышал будущее из их собственных уст. Из его многочисленных импровизаций некоторые случайно оказались правдой, и поскольку неудачные не подверглись сомнению, те, которые исполнились, обратили на себя внимание, и его слава быстро разрослась. Наконец, при помощи некого устройства, находясь в состоянии одержимости божеством, он извлекал огонь и искры изо рта, и, таким образом в бреду давал оракулы о грядущих событиях. Он помещал огонь и топливо для его поддержания в орех — или чтото подобное, — что было проколото с обеих сторон, а затем, поместив это в рот и дуя в него, он иногда зажигал искры, а иной раз пламя. Еще до восстания он говорил, что сирийская богиня явилась ему, говоря, что он будет царем, и он повторял это, и не только другим, но даже своему хозяину. Так как его притязания воспринимались как чудачество, Антиген подхватил его фокусы и представил Эвна (таково было имя чудотворца) на званом обеде, и устроил перекрестный допрос о его царствования и о том, как он будет относиться к каждому из присутствующих людей. А так как он дал полный отчет обо всем, не задумываясь, объясняя, что с умеренностью будет относиться к хозяевам и в общем рассказывал красочные басни о своем знахарстве, гости все время покатывались со смеху, а некоторые, взяв из тарелки лакомый кусочек, угощали его, добавив, что делают это для того, чтобы, когда он станет царем, он помнил их доброту. Но, как это бывает, его шарлатанство и в самом деле привело на царство, и за любезность, полученную в насмешку на пиру, он воздал благодарностью на полном серьезе. Началось же общее восстание следующим образом.
Был некто Дамофил из Энны, человек очень богатый, но с жестоким нравом; он чрезвычайно плохо относился к своим рабам, а его жена Мегалла даже соперничала с мужем в наказаниях рабов и в обычном бесчеловечном отношении к ним. Рабы, доведенные таким унижающим достоинство обращением до уровня животных, составили заговор с целью бунта и убийства своих хозяев. Придя к Эвну они спросили его, является ли их решимость угодной богам. Он, обратившись к своим обычным ритуалам, обещал им милость богов, а вскоре уговорил их действовать немедленно. Тотчас они собрали вместе четыреста своих товарищей–рабов и, вооружившись как попало, что подвернулось под руку, обрушились на город Энна с Эвном во главе, извергающим чудесное пламя ради своей выгоды. Когда они заходили в дома на своем пути, они проливали много крови, не щадя даже грудных младенцев. Чаще всего, их отрывали от груди и бросали наземь, в то время как женщин, на глазах их мужей — но не могу найти слов рассказать о степени их бесчинств и актах разврата! К этому времени к ним присоединилось великое множество рабов из города, которые сначала с полной беспощадностью выразили свои чувства против хозяев, а потом обратились к избиению остальных. Когда Эвн и его люди узнали, что Дамофил и его жена были в саду, который лежал недалеко от города, они послали за ними группу и притащили их обоих, мужа и жену, скованных и со связанными руками за спиной, подвергая их многочисленным оскорблениям по пути. Только в случае их дочери рабы проявили уважением во всех отношениях в следствие ее природной доброты и потому, что в меру своих сил она всегда проявляла сострадание и готовность помочь рабам. Таким образом это показало, что обращение с остальными было вовсе не результатом «естественной жестокости рабов», а мщением за ранее перенесенные обиды. Люди, назначенные на это задание, притащили Дамофила и Мегаллу в город, как мы уже говорили, и привели их в театр, где собралась толпа повстанцев. Но когда Дамофил пытался мольбами добиться от них пощады и своими словами привлек многих из толпы, Гермеас и Зевксис, люди ожесточенные против него, осудили его как обманщика, и, не дожидаясь формального судебного разбирательства со стороны собрания, один пронзил ему грудь мечом, другой отрубил голову топором. В след за тем Эвн был избран царем, но не за свою отвагу и не за способности полководца, но исключительно за свои чудеса и побуждения восстания к действию, и потому, что его имя, казалось, содержало благоприятное предзнаменование, намекающее на доброе отношению к своим подданным.
Учрежденный главнокомандующим повстанцев, он созвал собрание и предал смерти всех граждан в Эннах, за исключением оружейников: их он закован в цепи и раздал им задания. Он отдал Мегаллу служанкам как те просили; они подвергли ее пыткам и сбросили в пропасть. Он сам убил своих собственных хозяев: Антигена и Пифона. Водрузив диадему на голову, и облачившись в пышное царское одеяние, он провозгласил свою жену царицей (она была землячкой–сирийкой и из того же города), и назначил в царский совет таких людей, как казалось, одаренных высоким умом, среди них некто Ахей (Ахей и по имени и по происхождению ахеец), человек, преуспевший как в составлении планов, так и действии. В три дня Эвн вооружил, как мог, более шести тысяч человек, кроме того, остальные из его последователей имели только топоры и секачи, или пращи, или серпы, или закаленные на огне колья, или даже кухонные вертела; и пошел по округе, разоряя местность. Тогда, поскольку он пополнился огромным числом рабов, он решался даже на бой с римскими полководцами, и по вступлении в бой неоднократно преодолевал их за счет своего превосходства в численности, ибо теперь у него было более десяти тысяч солдат.
Тем временем, человек по имени Клеон, киликиец, также поднял восстание других рабов. И хотя повсеместно были сильные надежды на то, что повстанческие группы вступят в противоречие друг с другом, и мятежники уничтожат себя, освободив Сицилию от раздоров, вопреки ожиданиям, обе группы объединили свои силы, Клеон подчинил себя Эвну в качестве простого командира, исполняя, так сказать, обязанности стратега, служащего царю; его отдельный отряд был численностью пять тысяч человек. Это случилось примерно на тридцатый день с момента возмущения.
(18) Вскоре после этого, вступив в сражение с полководцем, прибывшим из Рима, Люцием Гипсеем, который имел восемь тысяч сицилийских войск, повстанцы одержали победу, так как они тогда насчитывали 20 000. Вскоре их отряды достигли численности в 200 000, а в многочисленных боях с римлянами, они зарекомендовали себя хорошо и редко терпели неудачу. Когда известия об этом разлетелись повсюду, в Риме вспыхнуло восстание ста пятидесяти рабов, объединенных в группу, более тысячи восстали в Аттике, и еще на Делосе и во многих других местах. Но благодаря скорости, с которой были стянуты войска и тяжести карательных мер, магистраты этих общин сразу избавились от повстанцев и привели в чувство всякого, кто колебался на грани восстания. В Сицилии, однако, проблемы нарастали. Города были захвачены со всеми их жителями, и многие армии были разбиты в пух и прах повстанцами, пока Рупилий, римский полководец, возвращая Тавромений римлянам, не обложил его строгой осадой и не заточил повстанцев в условия невыразимой нужды и голода: в условия, когда они, начав поедать детей, приступили к женщинам, и даже не совсем воздерживались от поедания друг друга. Именно по этому поводу Рупилий захватил Комана, брата Клеона, когда тот пытался сбежать из осажденного города. Наконец, после того как Сарапион, сириец, предал крепость, полководец наложил руки на всех беглых рабов в городе, которых, после пыток, он сбросил со скалы. Оттуда он двинулся в Энну, которую он обложил осадой, во многом таким же образом, в результате чего повстанцы оказались в затруднительном положении и потерпели крушение своих надежд. Клеон вышел из города с малым числом людей, но после героической борьбы, покрытый ранами, он оказался мертв, а Рупилий захватил и этот город предательством, так как его укрепления были слишком неприступны, чтобы взять его силой оружия. Эвн, прихватив с собой телохранителей, тысячу человек, бежал образом недостойным мужчины в горную область. Однако, его люди, зная, что им уготована неизбежная страшная участь, так как Рупилий уже выступил против них, поубивали друг друга мечом через обезглавливание. Эвна, чудотворца и царя, который по трусости нашел убежище в какойто пещере, вытащили с четырьмя другими: поваром, пекарем, человеком, который делал ему массаж в бане, и четвертым, в чьи обязанности входило развлекать его на пиршествах. Возвращенный в тюрьму, где его сожрали вши, он встретил такой конец, какой полагался за его мошенничество, и умер в Моргантине. Вслед за тем Рупилий прошел всю Сицилию с небольшим отборным войском, и раньше, чем можно было ожидать, избавил ее от всех без исключения разбойничьих гнезд.
Эвн, царь мятежников, называл себя Антиохом, а орды повстанцев — сирийцами.

КНИГА XXXVI

[36.1-10] В Риме, приблизительно в то же время, когда Марий победил ливийских царей Бокха и Югурту в большом сражении и убил многие десятки тысяч ливийцев, и затем взял в плен самого Югурту (после того как тот был схвачен Бокхом, который тем самым получил прощение римлян за деяния, совершенные во время войны против них), в это время, кроме того, римляне будучи в состоянии войны с кимврами, были обескуражены, столкнувшись с очень серьезными неудачами в Галлии, — примерно в это время, я повторяю, прибыли люди в Рим из Сицилии, доставив известие о восстании рабов, чья численность достигала много десятков тысяч. С получением этой новости римское государство обнаружило себя в кризисе, в виду того, что примерно 60 000 союзных войск погибли в Галлии в войне против кимвров, и не было легионных войск, чтобы послать туда.
Еще незадолго перед известием о возмущении рабов на Сицилии было несколько скоротечных и мелких мятежей, как будто сверхъестественные силы заблаговременно показывали величину грядущего Сицилийского восстания. Первое было в Нуцерии, где 30 рабов организовали заговор, но были быстро наказаны; второе в Капуе, где 200 рабов подняли мятеж и были немедленно убиты. Третье было неожиданного характера. Был некто Тит Минуций, римский всадник и сын очень богатого отца. Это человек сильно влюбился в очень красивую служанку, которая принадлежала другому. Возлежав с ней и охваченный невероятной страстью, он купил ей свободу за семь аттических талантов (его влюбленность была столь необорима, и хозяин девушки согласился продать с явной неохотой) и установил время, когда он выплатит долг, ибо отцовские богатства были средством получения кредита. Когда пришел назначенный день и он не смог расплатиться, он назначил отсрочку в 30 дней. Когда это день был уже близок и продавцы потребовали уплаты, тем не менее, хотя его страстнось была на подъеме, он по прежнему не мог исполнить обязательства, и тогда он пустился в рискованное предприятие, которое превосходит всякое понимание: он устроил заговор на жизнь тех, кто надоедал ему требованием долга, и посягнул на единоличную власть. Он скупил пять сотен комплектов брони, и договорившись об отсрочке оплаты, которую он гарантировал, скрытно доставил их на какоето поле, и взбудоражил своих рабов, числом в четыре сотни, поднять восстание. Затем, приняв диадему и пурпурное одеяние, вместе с ликторами и другими принадлежностями власти, и имея товарищами рабов, он объявил себя царем, сек и обезглавил лиц, требующих деньги за его возлюбленную. Вооружив своих рабов, он прошел окрестные имения, и выдавал оружие тем, кто жаждал присоединиться к его восстанию, но убивал всякого, кто перечил ему. Вскоре он имел более 700 солдат, и разбив их на центурии, он построил палисад и приветствовал всех восставших. Когда известие о бунте достигло Рима, сенат принял благоразумные меры и исправил положение. Из преторов в городе они назначили одного, Луция Лукулла схватить беглецов. Так что в тот же день в Риме он сам отобрал 600 солдат, и ко времени достижения Капуи он призвал 4000 пехотинцев и 400 всадников. Веттий, узнав, что Лукулл идет на него, занял сильный холм с армией общей численностью более 3500 человек. Завязалось сражение и сперва беглецы имели преимущество, поскольку они дрались с более высокой позиции; но затем Лукулл, подкупив Аполлония, командующего Веттия, и гарантировав ему от имени государства освобождение от наказания, убедил его изменить своим товарищам–повстанцам. Поскольку он теперь сотрудничал с римлянами и обратил свои силы против Веттия, последний, боясь наказаний, которые его ждали в случае пленения, покончил с собой, и лично добавил свою смерть к тем, кто принял участие в его мятеже. Спасся только предатель Аполлоний. Итак, эти события, служили как бы прелюдией, предшествуя крупному восстанию на Сицилии, которое началось следующим образом.
В ходе военных действий Мария против кимвров сенат даровал Марию право призывать военную помощь от заморских наций. Соответственно Марий послал к Никомеду, царю Вифинии, запрашивая содействия. Царь ответил, что большинство вифинян схвачены сборщиками налогов и ныне находятся в рабстве римских провинциях. Тогда сенат издал декрет, что граждане союзных государств не должны быть в рабстве в римских провинциях, а преторы должны обеспечить их освобождение. Исполняя декрет Лициний Нерва, который в то время был наместником в Сицилии, назначил слушания и выпустил на свободу много рабов, в результате чего за несколько дней восемьсот человек обрели свободу. Рабы по всему острову пришли в возбуждение от надежды на свободу. Знать однако, собралась в спешке и стала упрашивать претора воздержаться от своей деятельности. Он, или расположенный к ним взяткой, или из малодушия уступивший их желаниям, благоволил к ним, в любом случае он прекратил проявлять интерес к таким трибуналам, и когда люди приходили к нему добиваться свободы, он бранил их и приказывал возвращаться к хозяевам. Рабы, собравшись в шайки, покинули Сиракузы и нашли убежище в святилище Паликов, обсуждая возможность восстания. С этого момента дерзость рабов обнаруживала себя во многих местах, но первыми заявили о свободе тридцать рабов двух очень богатых братьев из района Галикии, возглавлял которых человек по имени Варий. Первым делом они убили своих господ ночью, когда те спали, затем обошли соседние виллы и призвали рабов к свободе. В эту ночь вместе собралось более 120 человек. Захватив позицию, укрепленную от природы, они усилили ее еще больше, и приняли тем временем подкрепление в 80 вооруженных рабов. Лициний Нерва, наместник провинции, в спешке выступил пров них, их хотя он взял место в осаду, его усилия были тщетны. Когда он увидел, что укрепление нельзя взять силой, он возложил свои надежды на предательство. Орудием своих замыслов он имел некого Гая Титиния, прозванного Гадей, которого он подкупил обещаниями безнаказанности. Это человек был приговорен к смерти два года назад, но избежал наказания, и, промышляя разбоем, убил много свободных людей в этой области, тогда как воздерживался от насилия в отношении рабов. Итак, имея при себе достаточный отряд верных рабов, он явился в крепость повстанцев, якобы намереваясь присоединиться к ним в войне против римлян. Принятый с распростертыми объятиями как друг, он даже, по причине своей доблести, был избран стратегом, в следствие чего сдал крепость. Некоторые повстанцы были убиты в сражении, другие, опасаясь наказания, которое последует после их пленения, бросились вниз со скалы. Так был подавлен первый бунт беглых рабов.
После того как солдаты были распущены и вернулись к своим обычным местам пребывания, пришло известие, что 80 рабов взбунтовались и убили Публия Клония, римского всадника, и кроме того, сейчас они были заняты сбором большой шайки. Претор, сбитый с толку советами от других и в связи с тем, что фактически большая часть войска была распущена, упустил действовать решительно, чем предоставил восставшим возможность еще больше укрепить свою позицию. Но он выступил с теми солдатами, что были в наличии, и после того как переправился через реку Альба, прошел мимо мятежников, которые стояли на горе Каприан, и достиг города Гераклея. Распространяя известие, что претор струсил, поскольку он не атаковал их, они возбудили большое число рабов к мятежу и привлекли много новобранцев, которые были снаряжены к бою в той мере, как было возможно, в первые семь дней они имели более 800 вооруженных людей, но очень скоро их численность достигла двух тысяч. Когда претор в Гераклее узнал об их растущей численности, он назначил командиром Марка Титиния, дав ему войско в 600 человек из гарнизона Энны. Титиний предпринял атаку на мятежников, но поскольку они имели преимущество как в численности, так и по причине трудности позиции, он и его люди были отброшены, многие из них были убиты, тогда как остальные бросили свое оружие и едва спаслись бегством. Мятежники, добившись победы и получив так много оружия сразу, защищали свое дело более дерзко, и все рабы повсеместно теперь были настроены на восстание. Поскольку было много тех, кто восставал ежедневно, их численность получила внезапное и удивительное увеличение и через несколько дней их стало больше 6000. Поэтому они устроили собрание, и когда вопросы были представлены им, первым делом они выбрали царем человека по имени Сильвий, который имел славу умелого предсказателя и был флейтистом неистовой музыки на представлениях для женщин. Когда он стал царем, он избегал городов, считая их источником праздности и греховности, и разделил восставших на три отряда, отдав их равному числу командиров, он приказал им рыскать по стране и затем созвал все войско в означенное время и место. Снабдив себя посредством набегов обилием лошадей и других животных, вскоре они имели более 2000 кавалеристов и не меньше чем 20 000 пехоты, хорошо подготовленных посредством военных упражнений. Итак, внезапно обрушившись на укрепленный город Моргантины, они подвергли его энергичному и непрерывному штурму. Претор с 10 000 италийских и сицилийских войск выступил на помощь городу, совершив ночной марш; обнаружив по прибытию, что мятежники заняты осадой, он напал на лагерь, и найдя, что защищала его лишь горстка людей, но лагерь заполнен пленными женщинами и другой добычей, он захватил его с легкостью. После разграбления лагеря он двинулся на Моргантины. Мятежники внезапно контратаковали, и поскольку они удерживали командные высоты и ударили мощно и главными силами, то немедленно получили превосходство и войско претора было отброшено. Когда царь восставших провозгласил, что тот кто не бросит оружия, должен быть убит, большинство бросили его и побежали. Перехитрив врагов таким способом, Сальвий вернул свой лагерь, а своею потрясающей победой приобрел много оружия. Не более 600 италийцев и сицилийцев погибли в сражении благодаря человеколюбивому приказу царя, но 4000 попали в плен. Удвоив свои силы, поскольку много народа стекалось к нему в результате его успеха, Сальвий теперь бесспорно владел открытой местностью, и он снова предпринял осаду Моргантины. Своим указом он объявил рабов в городе свободными, но когда хозяева ответили таким же обещанием, если они присоединятся к ним в защите города, они выбрали сторону своих хозяев и отважно отражали осаду. Позже, однако, претор, аннулировав их освобождение, стал причиной перехода большинства из них к восставшим.
На территории Сегесты и Лилибея и в других соседних городах огонь восстания также свирепствовал среди массы рабов. Здесь вождем был некто Афенион, человек выдающейся храбрости, родом из Киликии. Он был управляющим у двух богатых братьев, и имея великие познания в астрологии, сначала склонил на свою сторону тех рабов, которые подчинялись ему, примерно двести, а затем тех, что были по–соседству, так что за пять дней он собрал более тысячи человек. Когда он был избран царем и надел диадему, он принял позицию прямо противоположную тому, что имели все повстанцы: он не принимал всех восставших, но отбирал наилучших солдат и приказывал остальным оставаться на своих прежних работах и самим заниматься делами по хозяйству и выполнять свои обязанности; таким образом Афенион в изобилии обеспечил пищей своих солдат. Кроме того, он притворялся, что боги посредством звезд предсказали ему, что он будет царем всей Сицилии; следовательно, он должен беречь страну и все ее стада и посевы, свое собственное имущество. Наконец, когда он собрал войско больше чем 10 000 человек, он отважился обложить осадой неприступный город Лилибей. Не добившись какоголибо успеха, он отступил, сказав, что получил приказ от богов и, что если они будут упорствовать в осаде, то их постигнет несчастье. Уже когда он готовился к отступлению от города, в гавань прибыли корабли с отрядами мавританских вспомогательных войск, которые были посланы укрепить город Лилибей, а их командиром был Гомон. Он и его люди ночью внезапно атаковали войско Афениона, когда оно было на марше, и после того как многих убили и немалое число других ранили, отступили в город. В результате мятежники изумлялись предсказанному событию, прочитанному по звездам.
Беспорядки и целая череда несчастий и бедствий охватили Сицилию. Не только рабы, но и обездоленные свободные были виновны в разного рода грабежах и беззакониях, и безжалостно убивали всякого встречного, раба или свободного, с тем чтобы никто не мог сообщить об их безумном поведении. В результате все городские жители считали, что их собственность только внутри стен, а все что бы ни было за их пределами утрачено ими и захвачено по беззаконному праву силы. И сверх того много чуждых деяний свершилось в Сицилии, и много было злоумышленников.
После осады Моргантины Сальвий опустошил страну вплоть до равнины Леонтин, где созвал все войско, не меньше 30 000 отборных войск, и после принесения жертв героям, Паликам, посвятив их в благодарность за победу одеяние, окаймленное по краям полосами, окрашенными в пурпур. В это самое время он провозгласил себя царем и этого времени обращался к мятежникам как Трифон. Так как он задумал осадить Триокалу и построить там дворец, он послал к Афениону, призывая его, как царь призывает своего полководца. Всякий воображал, что Афенион будет оспаривать первенство и в результате разгорится соперничество между восставшими и война легко будет завершена. Но Фортуна, как будто с умыслом увеличила силы беглых рабов, заставив вождей быть заодно. Трифон спешно пришел со своей армией к Триокале, с другой стороны явился Афенион с тремя тысячами бойцов, покорившись Трифону, как полководец покоряется царю; остаток армии он послал обойти округу и призвать рабов к восстанию. Позднее, заподозрив, что Афенион собирается напасть на него, выжидая удобного случая, Трифон поместил его под стражу. Укрепление, которое всегда было очень сильным, он оснастил богатыми постройками и укрепил еще больше. Это место, Триокала, говорят, называется так, потому что обладает тремя важными преимуществами: первое, обилие источников, вода которых исключительно сладкая; второе, расположенное рядом производство вина и олив, превосходно поддающихся культивации; и третье, превосходная сила позиции, ибо это большой и неприступный хребет скалы. Это место, которое он окружил городской стеной в восемь стадий длины и глубоким рвом, он использовал как царскую столицу, видя, что оно обильно снабжается всем необходимым для жизни. Он построил также царский дворец и рыночную площадь, способную вместить огромную толпу. Кроме того он отобрал достаточное число людей, одаренных выдающимся умом, которых назначил советниками и использовал их как правительство. Устраивая приемы, он надевал тогу, окаймленную пурпуром, носил тунику с широкой каймой, и имел ликторов, следующих перед ним: в общем, он перенимал все внешние признаки, чтобы устроить и приукрасить царское достоинство.
Бороться с повстанцами римский сенат назначил Луция Лициния Лукулла с армией в 14 000 римлян и италийцев, 800 вифинцев, фессалийцев и акарнанцев, 600 луканцев (под командой Клептия, умелого военачальника и человека прославленной храбрости), и кроме того еще 600 других, всего 17 000: с этими силами он занял Сицилию. Итак Трифон, отвергнув обвинения против Афениона, составил план неминуемой войны с римлянами. Он избрал для борьбы Триокалу, но Афенион настаивал, что они не должны запирать себя в осаде, но должны сражаться открыто. Этот план победил и они стали лагерем у Скирфеи силами не менее 40 000 человек; римский лагерь отстоял на 12 стадиев. Сначала, как водится, завязалась перестрелка, затем две армии сошлись лицом лицу. Сражение склонялось то на одну, то на другую сторону, сопровождаясь большими потерями для обеих сторон. Афенион, который имел боевой отряд в 200 всадников, был победоносен и целиком усеял трупами пространство вокруг себя, но после ранения в оба колена и получив третий удар, он больше не мог вести бой, поэтому беглые рабы утратили дух и были сломлены. Афенион притворился мертвым и поэтому не был найден. Благодаря такому притворству он спасся, дождавшись наступления ночи. Римляне одержали блестящую победу, так как армия Трифона и сам Трифон обратились в бегство. Много было изрублено при бегстве, и не меньше чем 20 000 в конечном итоге были убиты. Под покровом ночи остальные спаслись в Триокале, хотя было совсем нетрудно уничтожить и их, если бы претор продолжил погоню. Отряды рабов сейчас были настолько подавлены, что обдумывали возвращение к своим хозяевам и передачу самих себя к ним в руки; но мнение тех, кто клялся себе бороться до конца и не уступать презренно врагу, в конце концов победило. На девятый день прибыл претор, чтобы осадить Триокалу. Причинив и понеся потери, он отступил побежденный, и восставшие тотчас гордо подняли головы. Претор, то ли из нерасторопности, то ли потому, что был подкуплен, не исполнил ничего из того, что нужно было сделать, и следствие этого позже римляне судили его и наказали.
Гай Сервилий, посланный как претор на смену Лукуллу, точно также не совершил ничего достойного упоминания. Поэтому он, подобно Лукуллу, был осужден и отправлен в изгнание. После смерти Трифона, Афенион принял командование, и, поскольку Сервилий ни в чем не препятствовал ему, он подвергал города осаде, с безнаказанностью опустошал страну, и привел многие города под свою власть.
По завершении этого года Гай Марий был избран консулом в Риме в пятый раз, Гай Аквиллий — его коллегой. Этот Аквиллий был послан против восставших, и будучи человеком отважным, добился громкой победы над ними. Встретив лицом к лицу Афениона, царя повстанцев, он устроил героический поединок; он убил Афениона и сам был ранен в голову, но восстановился после лечения. Затем он продолжил действия против выживших мятежников, которых тогда насчитывалось 10 000. Когда они не стали ждать его появления, но искали убежища в своих крепостях, Аквиллий неукоснительно принимал все средства, пока не захватил все крепости. Но была еще тысяча, которых возглавлял Сатир. Аквиллий сперва намеревался покорить их силой оружия, но потом, после обмена посольствами, он освободил их от незамедлительного наказания и отправил их в Рим сражаться с дикими зверями. Здесь, как сообщают некоторые, они привели свои жизни к наиболее славному концу; ибо они уклонились от сражения со зверями и перерезали один другого у общественного алтаря, сам Сатир убил последнего человека. Затем он, как последний выживший, героически погиб от своей собственной руки. Таков был драматический исход Рабской Сицилийской войны, которая длилась примерно четыре года.

[36.13] Некий человек по имени Баттацес, жрец Великой Матери богов, прибыл, говорит Диодор, из Пессинус во Фригии. Провозгласив, что он пришел по приказу богини, он добился свидания с консулами и с сенатом, на которых он утверждал, что храм богини осквернен и, что обряды очищения должны быть проведены в Риме от имени государства. Платье его, точно также остальной его костюм, было диковинным и не допускалось римскими нормами, ибо он носил огромную золотую корону и цветастую накидку, переливающуюся золотом, со знаками царского достоинства. Обратившись к народу с ростр, и вызвав в толпе чувства религиозного трепета, он был обеспечен жильем и гостеприимством за счет государства, но одним из трибунов, Авлом Помпеем, ему было запрещено носить корону. Приведенный к рострам другим трибуном, и расспрашиваемый о том, какие ритуалы очищения нужны храму, он давал свои ответы словами, вызывающими благоговейный страх. Когда вслед за тем он был браним сторонниками Помпея и с презрением отослан в свое жилище, он избегал повторно появляться на публике, говоря, что не только он, но и богиня в равной мере была нечестиво подвергнута непочтительности. Помпей немедленно был поражен мучительной лихорадкой, затем потерял голос, страдая болезнью горла, и умер на третий день. Человеку с улицы казалось, что смерть была актом Божественного Проведения в воздаяние за оскорбления, нанесенные богине и ее священнослужителю, ибо римляне были весьма склонны бояться религиозных материй. Соответственно Баттацес получил особое разрешение в отношении своего костюма и священного платья, почтенный замечательными дарами, и когда он пустился в путь домой из Рима, на всем пути его сопровождала огромная толпа, как мужчин, так и женщин.

[36.14] Римские солдаты имеют обычай, когда их полководец, который вместе с ними вступил в битву с врагом, убивает шесть тысяч врагов, они приветствуют и провозглашают его императором, то есть "царем".

КНИГИ XXXVII , XXXXVIII И СЛЕДУЮЩИЕ

[37.2] Диодор утверждает, что так называемая Марсийская война, которая выпала на годы его жизни, была более великой, чем любая война прошлого. Он говорит, что она была названа Марсийской в честь тех, кто возглавил восстание, ибо, конечно, это было объединение италийцев, которые вели войну против Рима. Основная причина войны, говорит он, была в том, что римляне отбросили дисциплину, бережливость и строгий образ жизни и впали в пагубную погоню за роскошью и вседозволенностью. Плебс и сенат будучи в разногласии в результате такой порчи, позднее призвали италийцев себе в помощь, обещая допустить их до многожеланного римского гражданства и подтвердить пожалование законом; но когда ничего из обещанного италийцам не было исполнено, вспыхнула война между ними и римлянами. Это случилось когда Луций Марций Филипп и Секст Юлий были консулами в Риме, в ходе 172 Олимпиады. В этом столкновении все виды и способы страданий, включая штурмы городов, отдельно выпадали обеим воюющим сторонам, поскольку Победа склоняла весы то в одну, то в другую сторону, и никому не давалась во владение надолго, тем не менее после неисчислимых потерь с обеих сторон, с запозданием и трудностями вышло так, что власть Рима была твердо установлена.
Вступили в войну с римлянами самниты, народ Аскула, луканцы, питентинцы, народ Нолы, и другие города и нации. Наиболее значимым и важным городом был Корфиний, вновь учрежденная союзная столица италийцев, где они воздвигли, среди других символов политической и верховной власти, вместительный форум и зал совета, богатые запасы денег и других военных запасов, и обильные съестные припасы. Они также учредили союзный сенат из пятисот членов, из числа которых выбрали для повышения людей, заслуживающих управлять страной и способных обеспечить общественную безопасность. Им они поручили ведение войны, дав сенаторам все полномочия. Позже они соответственно предписали ежегодно избирать двух консулов и двенадцать преторов.
Мужами вступившими в должность консулов были Квинт Помпедий Силон, марсиец родом и первый из этого народа, и во–вторых, из рода самнитов, Гай Апоний Мотилий, таким же образом человек выдающейся репутации и достижений в своем народе. Разделив всю Италию на две части, они назначили здесь консульские провинции и районы. Помпедию они предписали область, известную как Геркола, на Адриатическом море, а именно северо–западную часть, и шесть преторов, подчиненных ему; остальную Италию, то есть юго–восток, они предписали Гаю Мотилу, также обеспечив шестью преторами. Когда они так умело распределили свои дела и организовали правительство, в котором они в большей части скопировали освященные веками римские образцы, они посвятили себя с этого времени деятельному ведению войны, дав своему союзному городу новое имя Италия.
Их борьба с римлянами шла, по большей части, успешно до того времени, когда Гней Помпей был избран консулом и принял командование на войне, и он вместе с Суллой, легатом при другом консуле Катоне, добился замечательных побед, и не раз, а многократно, над италийцами, и разбил их надежды вдребезги. Но они продолжали борьбу. Но после того как Гай Косконий был отправлен принять командование в Япигии, они были разбиты снова и снова. Вслед за этим, сокращенные в силах и оставшись не более чем в остатках от первоначальной численности, по общему согласию они покинули свою союзную столицу Корфиний, поскольку марсы и все соседние народы покорились римлянам. Они, однако, закрепились в самнитском городе Эсерния, и поставили над собой пятерых преторов, одному их которых, в частности, Квинту Помпедию Силону, они доверили верховное командование в связи с его способностями и репутацией полководца. Он с общего согласия преторов создал большую армию, так что, включая людей, которых они уже имели, ее общая численность составила примерно тридцать тысяч человек. Кроме того, он освободил рабов, и при случае снабжая их оружием, он собрал немногим меньше двадцати тысяч человек и тысячу всадников. Встретив в сражении под (командованием) Мамерка римские силы, римлян он убил немного, а сам потерял свыше шести тысяч человек. Примерно в тоже самое время Метелл взял осадой Венузию в Апулии, важный город с многочисленным гарнизоном и захватил более трех тысяч пленных. Поскольку римляне все больше и больше брали верх, италийцы послали к царю Митридату Понтийскому, чьи военные силы и средства были на тот момент на пике, прося его послать в Италию армию против римлян; ибо если бы они объединили силы, то могли бы с легкостью свергнуть Рим. Митритдат ответил, что отправит свою армию в Италию, когда приведет Азию под свое господство, так как он сейчас занят именно этим. В следствие этого повстанцы были подавлены, ибо у них остались только самниты и сабелы, которые были в Ноле, и помимо того остатки луканцев под командой Лампония и Клепития.
Но теперь, поскольку Марсийская война была в сущности закончена, междоусобная борьба, которая ранее имела место в Риме, обрела новое дыхание, ввиду того, что многие видные люди претендовали на командование против Митридата, усматривая богатый приз в этом назначении. Гай Юлий и Гай Марий (человек, который шесть раз был консулом) боролись друг против друга и народ был разделен в сочувствии к одному и другому. Консул Сулла, однако, покинул Рим и присоединился к армии, собранной у Нолы, и нагнав страха на соседние народы, вынудил их выдать своих влиятельных персон и свои города. Но как только Сулла выступил в Азию для войны с Митридатом, поскольку Рим теперь был расстроен большими беспорядками и междоусобными кровопролитиями, Марк Апоний и Тиберий Клепитий, а также Помпей, военачальники оставшихся италийцев, которые тогда были в Бруттии, надолго обложили осадой Исий, сильно укрепленный город. Они не добились его капитуляции, но оставив часть армии продолжать осаду, с остальною решительно окружили Регий, ожидая, что если получат его в свои руки, то с легкостью переправят свою армию на Сицилию и получат контроль над богатейшим островом под солнцем. Но Гай Норбан, наместник Сицилии, незамедлительно воспользовался своей большой армией и военными ресурсами, поразил страхом италийцев величиной своих приготовлений и спас народ Регия. Затем, когда разгорелась гражданская распря между Суллой и Марием, некоторые сражались за Суллу, другие за Мария. Большинство из них погибли в столкновениях, а выжившие перешли на сторону победителя Суллы. Таким образом огонь гражданской войны был подавлен, и в тоже самое время величайшая из войн, Марсийская, наконецто подошла к концу.
[38/39.15] Как раз когда Марсийская война подошла к концу, разразилась большая гражданская война, во главе с Суллой и Гаем Марием, младшим сыном Мария, который много раз (на самом деле, семь) был консулом. В этой борьбе многие десятки тысяч людей погибли, но Сулла возобладал, и став диктатором, он принял имя Епафродита, хвастовство, которое не оправдались, так как он одержал победу на войне и умер естественной смертью. Марий доблестно сражался против Суллы, но тем не менее, потерпел поражение и нашел убежище в Пренесте с пятнадцатью тысячами человек. Окруженный и подвергнутый длительной осаде, наконец, когда все покинули его, и не найдя путей спасения, он был вынужден обратиться к помощи одного верного раба, чтобы освободить себя от неприятностей. Раб согласился, и одним ударом покончил со своим хозяином, а затем убил себя. Таким образом гражданская война закончилась, хотя немногие остатки партии Мария, пережив войну, продолжали борьбу с Суллой еще некоторое время, пока они не погибли как и все остальные.
Но едва она была потушена, поднялась другая между Помпеем и Цезарем. Она была начата первым, имеющим прозвище Великий, в уважение заслуг, которые он уже свершил или по приказу Суллы, или сам будучи главнокомандующим. Но в конце концов римляне оказались ввергнуты в новые беспорядки и новые убийства. Помпей был разбит, потерял все имеющиеся войска, и нашел погибель в гавани Александрии, где был зарезан, и это был удар, который железом сократил огромную власть консулов до крайнего предела, передав, фактически, всю полноту (власти) лично Цезарю: он, казалось, стремился закончить междоусобную гражданскую войну.
Но после того как он был убит сам, поднялась, против его убийц Брута и Кассия, новая гражданская война, которая была объявлена им двумя консулами: Антонием и Лепидом вместе с Октавианом Августом. Эта война, казалось, закончилась с поражением и гибелью Кассия и Брута, когда из неё возникла война открытая и провозглашающая взаимные претензии Августа и Антония на суверенную власть, которая после долгих кровопролитий с обеих сторон осталась полностью за Августом. Он спокойно прожил остальную часть своей жизни и навсегда положил конец авторитету консуляров, лишив его былого блеск из-за случившихся беспорядков, которые, очевидно, грозили общей погибелью.
Достоинство знаменитых является третьим чином после патрициев; говорит автор.
Прежде монархии Августа, вот имена магистратов, что знали римляне: патриции, также назывались Советом или Сенатом, трибуны, которые были во главе народа, эдилы, консулы, наделенные суверенными полномочиями и диктаторы, которые имели тоже самое, но не подотчетные и с более обширными полномочиями, пропреторы, преторы, проконсулы и другие звания того же рода. Знаками власти проконсула были двенадцать ликторов и платье с латиклавой, у диктаторов ликторы…

Cod. 245 Плутарх. Сравнительные жизнеописания

Прочитал разные отрывки "Жизнеописаний знаменитых мужей" Плутарха, из которых выбрал самые полезные для людей, которые хотят развиваться.

Дион
[36][1] Однако Тимей делает предлогом, с другой стороны достаточно обоснованным, рвение и преданность Филиста в поддержке тирании, чтобы наполнить свою историю клеветническими обвинениями против него. Тем, кто пострадал от несправедливости тирана, простительно вымещать свой гнев на бесчувственном трупе; но те историки, по времени удаленные, кому Филист не сделал зла, но которые вопреки пользы сочинения, позволяют себе обвинять его обидными насмешками в несчастьях, в которые судьба может повергнуть людей более добродетельных, это несправедливо, от чего забота о собственной репутации должна уберечь их.
Эфор не выглядит более мудрым, раздавая похвалы Филисту: при всем таланте историка приукрашивать благовидными предлогами деяния самые несправедливые, чтобы дать развращенным нравам разумные причины и найти слова, способные убедить, он никогда не сможет уничтожить мысль, что Филист был ярым сторонником тирании, поклонником самой необузданной роскоши, власти, богатства и союза с тираном. Поэтому тот, кто не одобряет действия Филиста, и не порицает его в несчастье, достоверный и беспристрастный историк.

Брут
[23] В первых письмах писал это Брут.
Уже Рим был разделен между Цезарем и Антонием; армии, словно на аукционе, продавались тому, кто выставит более высокую заявку. Тогда Брут, отчаявшись возродить положение, решил покинуть Италию; посуху через Луканию он достиг Элей на берегу моря. Порция, которой нужно было возвращаться в Рим, пыталась скрыть боль разлуки с мужем; но ей не удалось сохранить мужество при виде картины из греческой истории; она представляла прощание Гектора и Андромахи, принимающей из рук мужа Астинакса, их малютку сына, и пристально глядящей на Гектора. Видя эту картину, напоминающую Порции её горести, она заливалась слезами по несколько раз на день подходя к ней.

Павел Эмилий
Среди пороков и страстей всякого рода, преобладает алчность. (Так Плутарх говорит о Персее, царе Македонии.)

Демосфен.
[16] Послы прибыли из Афин и царь Филипп, выслушав всех прочих, отвечал только на речи Демосфена. Однако ему не оказал тех же почестей и благорасположения, проявленных к другим послам, и сберегал для Эсхина и Филократа многочисленные знаки внимания. Поэтому, когда эти два посланника начали нахваливать Филиппа за его красноречие, за его красоту, и за его талант в пьянстве, Демосфен не удержался от желания повернуть эту похвалу в насмешку и сказал, что эти качества присущи софисту, женщине и губке, но ни одно не подходит для царя.
[22] Дочь у Демосфена умерла, ему тайно сообщили о смерти царя Македонии; и для вдохновения заранее афинянам уверенности в будущем он появился на совете с притворной радостью на лице и сказал, что минувшей ночью ему приснился сон, предвещающий большую радость Афинам, а вскоре после этого гонцы доставили известие о смерти Филиппа. Афиняне немедленно принесли благодарственные жертвы богам за радостные известия и постановили увенчать Павсания, его убийцу. Демосфен появился перед народом увенчанный цветами и нарядно одетый, хотя всего семь дней назад он потерял дочь.
Эсхин по этому поводу сильно упрекал его и обвинил в отсутствии привязанности к своим детям; но это скорее обвинение Эсхину в мягкости и малодушии. Он, который видит в стонах и жалобах признак души чистой и чувственной и осуждает мужество, которое служит поддержкой с кротостью и умеренностью во внутренних несчастьях.
Признаюсь, однако, что я не одобряю афинян, увенчанных цветами и приносящих жертвы по причине смерти царя, который пользовался своими победами с умеренностью, обращался с ними в их несчастье мягко и человеколюбиво. Кроме того, они подверглись божественному возмездию, ибо было мало благородства в таком поведении по отношению к Филиппу; они чествовали его при жизни, даровали ему право афинского гражданства, но как только он погиб от меча убийцы, они не смогли сдержать свою радость; они, казалось, готовы были топтать его труп.
Но к тому же я не могу осуждать Демосфена, который, оставив плачущих женщин стенать о своих несчастьях, сам делал то, что считал полезным для своей родины. Это, на мой взгляд, личность одухотворенная и достойная правления, способная неизменно заботится об общественном благе, подчинять свои горести и личные интересы государству и сохранять достоинство своего звания более тщательно, чем актёры, играющие царей и тиранов, и которых мы видим смеющимися и плачущими не по собственному настроению, но по ситуации, которые требуют роли, ими изображаемые. Действительно, не следует покидать несчастных и отвергать утешения, которые могут облегчить их страдания; если некто будет стараться вместо того, чтобы успокаивать его горести речами, подобающими ситуации, и продвигать его мысли к наиболее приятным вещам, подобно тому как больной глазами отворачивается от ярких и трепещущих цветов, которые ему вредны, чтобы смотреть на цвета мягкие, которые успокаивают, такие как зеленый. Какое утешение более сильное может быть для человека, который страдает от личных неурядиц, чем счастье его родины? Когда борется общественное счастье с личным несчастьем, борьба при которой приятные чувства ослабляют боль.
[25] Демосфен, говорят, пораженный этим подарком, словно впустил гарнизон, принял интересы Гарпала, и вызванный на собрание для рассмотрения дела Гарпала (он выступал против тех, кто хотел сохранить и завладеть золотом, перед этим полученным от него [Гарпала]), явился на собрание, обернув шею шерстяной повязкой. Народу, который приказал ему встать и высказать своё мнение, он сделал знак, что потерял голос. Некоторые беззлобно насмехались над этой притворной болезнью, говоря, что ночью их оратора одолела, но не простуда, а златострастие.
[26] Затем он был отправлен в изгнание из-за подарков, полученных от Гарпала. Молодых людей, которые приходили, чтобы увидеть его и поговорить с ним, он отвращал от участия в государственных делах. "Если бы в начале своих занятий, говорил он, мне предложили два пути, один - выступления и собрания, второй - верная смерть, и если бы я знал все то зло, которое ожидает меня в политике: страхи, зависть, клевета и борьба, которые неотделимы друг от друга, я бы бросился с головой по пути смерти".

Цицерон.
[5] Лицедейство, по его словам, придавало убедительности речам Цицерона. Также он высмеивал тех ораторов, которые не имели другого способа добиться этого кроме как криком. "В своей немощи, говорил он, они нуждаются в крике, как хромые в лошади".
Употребление таких язвительных слов, направленных против врагов и оппонентов, было частью ораторского искусства; но Цицерон использовал их без разбора против всего общества, набрасываясь с насмешками на людей; такая привычка издеваться была ненавистна многим людям, и настроила против него Клодия и его сторонников.
[29] Римляне называли самую мелкую из медных монет квадрантом.
[46] Цезарь, говорят, первые два дня усердно защищался ради спасения Цицерона, но на третий день сдался и предал его. Каждый получил жертвы, каких добивался: Цезарь пожертвовал Цицероном, Лепид - своим братом Павлом, Антоний - дядей с материнской стороны Луцием Цезарем. Так, в гневе и злобе, задыхаясь от всякого чувства человеколюбия, они доказали, что нет зверя более жестокого, чем человек, когда у того есть власть, чтобы утолить свои страсти.

Фокион
[10] Фокион был суров и мрачен. Сикофант Аристогитон всегда храбрый на собраниях постоянно побуждал народ взяться за оружие, но когда выступил в роли граждан, призванных на службу, явился на собрание опираясь на палку и с перевязанной ногой. Фокион, стоящий на трибуне, увидев его издали, прокричал писарю: "Запиши Аристогитона, хромого труса." Когда я взираю на все вышеперечисленное, я задаюсь вопросом, почему такой строгий и суровый человек получил прозвище Доброго? Это трудно, но, по крайней мере, не невозможно, чтобы один и тот же человек был приветлив и резок, как вино бывает иногда сладкое и пряное. Он был противоположностью людей, которые наружностью слащавы, но угрюмые и злобные. Однако оратор Гиперид однажды сказал народу: "Афиняне, смотрите не на то, сердит ли я, но бескорыстен ли я."
Фокион никогда не делал зла своим согражданам из чувства личной ненависти; он никого не рассматривал как личного врага: он не показывал жестокости, строгости и непреклонности к тем, кто противостоял ему, когда противники желали добра родине. Во всем остальном это был самый мягкий, самый добрый, самый человеколюбивый из всех; и когда его значительнейшие противники сами претерпевали какие-либо несчастья или попадали в опасность, он спешил на помощь и объявлял себя их защитником.
[30] Антипатр, стратег македонян, говорил, что у него два друга в Афинах: Фокион и Демад, и он никак не может заставить принять дар одного, ни удовлетворить жадность другого.

Катон
[1] Когда он начал своё обучение, то обнаружил ум ленивый и медлительный, но то, что он один раз усвоил, он это удерживал и память его была надёжна; это, вообще-то, довольно обычное дело, умы подвижные легко забывают, те же, кто учится с большим прилежанием, запоминают лучше; всякий предмет, который они изучили, для них как огонь, который загорается в их душе с новым пылом.

Александр
[4] У Александра была очень белая кожа, и такая белизна подтверждалась малиновым оттенком, особенно на лице, груди и других частях тела. Многие писали, что кожа у него была здоровая; он источал изо рта и от тела приятный запах, которым пахли его одежды. Это могло исходить от его темперамента, который был огненным; потому что по Теофрасту хороший запах является результатом полной переработки, при котором природное тепло даёт настроение. Кроме того, самые сухие и самые жаркие страны в избытке производят наилучшие специи, потому что солнце удаляет с поверхности тел влагу, которая является причиной гниения. Вероятно, это природное тепло было причиной мужества Александра и его пристрастия к вину.
[6] Когда Филипп отказался купить у Филоника за тринадцать аттических талантов Букефала, потому что тот не унимался и не подчинялся никому из слуг Филиппа, Александр разволновался и попросил отца приобрести коня. Александр подошёл к коню, взял вожжи, и повернул морду к солнцу, потому что, по-видимому, тот боялся своей тени, которая падала перед ним, и следил за каждым её движением. Покуда его волнение не улеглось, Александр осторожно поглаживал его и успокаивал голосом, а затем сбросил плащ на землю, легко вскочил на коня и уселся вполне надёжно. Филипп и его двор, охваченные смертельным страхом, хранили глубокое молчание, переживая, чтобы с юношей не случилось какого-нибудь несчастья, тогда как некоторые радостно приветствовали и все были в таком изумлении, что когда он привёл коня обратно настолько же легко, настолько же и безопасно, всех охватило ликование. Филипп пробивал слёзы радости, и когда Александр спешился, он крепко сжал его в объятиях: "Сын мой", сказал он, "ищи царство достойное тебя, Македония тебе мала".
[21] Александр справедливо считая, что не достойно царя не сдерживать себя, пока не одержана победа над врагами, не тронул ни одну из дочерей Дария, и до брака не знал другой женщины кроме Барсины, вдовы.
[57] Примерно в то время овца родила ягненка, чья голова была увенчана тиарой, формой и цветом напоминающей персидскую, а по обе стороны от тиары были признаки половых органов. Александр был в ужасе от этого чуда, и очистился при помощи вавилонян, которых держал при себе для таких видов искупления, друзьям же он сказал, что больше о них, чем о себе обеспокоен этим знамением. "Я боюсь", прибавил он, "как бы после моей смерти царство не попало в руки человека малодушного и безвестного". Но более благоприятный знак вскоре дал ему лучшие надежды. Один македонянин, по имени Проксен, распорядитель царских слуг, копая на берегу реки Окс для обустройства палатки Александра, нашёл источник жирной и маслянистой жидкости, которая не скоро была исчерпана, и из того же источника забило масло чистое и прозрачное, на запах и вкус не отличное от настоящего масла, и которое своими цветом и мягкостью было совершенно неотличимо: между прочим, во всей стране нет мест с оливковыми деревьями. Это правда, говорят что воды Окса маслянистые и кожа касающихся становится жирной и маслянистой. Мы видим как он обрадовался этому открытию.
[76] Аридей был сыном Филиппа и куртизанки по имени Филина. Но его ум был ослаблен тяжёлой болезнью, которая не была вызвана случаем или недостатком телосложения: будучи ребенком он выказывал благородный характер и высокий разум, но Олимпиада дала ему яд, который изменил его характер и повредил рассудок.

Цезарь
[32] В ночь перед его вступлением в Аримин (это большой кельтский город, который он внезапно захватил без подготовки), говорят, ему приснился отвратительный сон: он видел как вступил с матерью в кровосмесительную связь.

Эвмен
[9] Успех возвышает души от природы слабые и ничтожные, которые ввиду степени преуспеяния, на которую их поместила судьба, несомненно кажутся великими и значительными; но человек истинно великий и непреклонный намного лучше в несчастьях проявляет величие своего характера, как, например, Эвмен. У него была наиблагороднейшая душа и острый ум, далеко превосходящий, который не покидал его в несчастьях.
[13] Эвмен понимая, что они презирают друг друга, но все боятся и выискивают возможность избавиться от него, сделал вид, что нуждается в деньгах и занял большие суммы, чтобы тех, кто ненавидел его наиболее, вынудить к доверию и заинтересовать их в своей безопасности из страха потерять то, что они одолжили. Таким образом, чужое серебро стало его защитником; вместо того чтобы давать другим для спасения своей жизни, он обеспечил свою безопасность заимствуя у других.
Филополем (philopolemos) - это тот кто предпочитает пользу безопасности, полемик (polemicos) - тот кто одержим безопасностью во время войны.[2]

Серторий
[8] Прибывши в Испанию, Серторий повстречал мореходов, которые недавно прибыли с островов в Атлантике. Это два острова, отделенных друг от друга очень узким морским проливом и отстоящих от Африки на десять тысяч стадий; называются они острова Блаженных. Дожди здесь редкие и слабые; ветра обычно приятные и приносят полезную влагу, питая землю и делая её пригодной к производству всего чего хочешь посевом и посадкой, но тем не менее она самопроизвольно даёт отличные плоды и в достаточном изобилии, чтобы прокормиться без труда и без забот счастливому народу, который проводит свою жизнь в самых приятных удовольствиях. Температура времен года, чьи смены обычно умеренные, поддерживает воздух чистый и здоровый. Ветры северные и восточные, которые дуют из наших краев, попав в это огромное море, пройдя необъятное пространство, рассеиваются в этих пределах и теряют всю свою силу, дойдя до этих островов. Ветры с моря, например, западный и южный, иногда приносят несильные дожди, которые орошают землю, но чаще они приносят освежающие пары, которых достаточно для оплодотворения. Все эти преимущества, даже среди варваров, укрепили мнение, что на этих островах находятся прославленные Гомером Елисейские поля, где пребывают души блаженных.
[9] Серторий, которому рассказали об этих чудесах, загорелся самым страстным желанием поселиться на этих островах и жить в мире свободном от тирании и избавленном от всяких войн. Но прибыли киликийцы и затеяли новую войну, разрушив и рассеяв эту страсть.
[10] Серторий был неприступен для удовольствий или страха; бесстрашный в опасности, умеренный в удаче, он превосходил любого полководца своего времени дерзостью, чтобы внезапно напасть на врага и дать бой. Скрыть свои планы от врага, расстроить их замыслы, захватить выгодные позиции, использовать слова для коварства и обольщения, никто не мог сделать это искуснее, чем он. Расточительно щедрый в наградах за добрые дела, он был умерен в наказаниях за проступки; правда, уже в конце жизни жестокое отношение к заложникам, находившимся у него в руках, доказывает, что доброта не была свойственна его натуре, но он вел себя в своих интересах так, как того требовали обстоятельства. На мой взгляд, истинная добродетель, подкрепленная разумом, никогда не сможет переродиться даже при наисильнейших невзгодах; но я не считаю невозможным, что наилучшие натуры с крепкими душами, когда они обременены тягчайшими несчастьями, меняют нравы при переменах удачи. Поэтому, я думаю, так случилось с Серторием, когда удача покинула его: перемены к худшему ожесточили его к предателями.

Деметрий
[2] Деметрий, несмотря на высокий рост, был ниже отца, но он был настолько красив, настолько благороден и величественен духом, что художники и скульпторы никак не могли полностью передать черты его лица; внешность его внушала одновременно и кротость и суровость, доброжелательность и страх; надменность и юношеская пылкость соединялись с героическим видом, с поистине царским величием, которые почти невозможно изобразить. Его манеры представляли тот же самый контраст: они обладали чем-то устрашающим и чем-то приятным.
[11] Подхалимом самым изощрённым был некто Стратокл: он придумывал новшества все более превосходные и все более мудреные. Он распорядился, чтобы афиняне, направленные указом народа к Антигону и Деметрию, назывались бы не как обычно послы, а феоры, имя, которое города Греции давали посланцам, которые в дни праздничных торжеств направлялись к Пифии и в Олимпию для жертвоприношений.
[13] Насмехаясь таким образом над Деметрием, они окончательно развратили правителя, чей дух и так был не слишком здрав.
[22] Афиняне, осажденные Филиппом, перехватив почту Филиппа, с которым они находились в состоянии войны, открыли все письма, но отнестись с уважением к тем, которые Олимпиада писала ему, и вернули обратно не вскрытыми.
[42] Нет более важной обязанности царя, чем правосудие. Марс - тиран, говорит Тимофей; но, по словам Пиндара: "Справедливость есть царь, владыка земли".
[43] До Деметрия, сына Антигона, которого прозвали Полиокрет, не было гребных судов с пятнадцатью и шестнадцатью рядами весел. Только много позднее Птолемей Филопатор построил такое с сорока рядами весел; было оно двести восемьдесят локтей в длину, сорок восемь в высоту до верхней части кормы; экипаж составлял четыреста матросов, гребцов - четыре тысячи, и кроме того, три тысячи бойцов, которые распределялись среди гребцов на мостике. (400 моряков, 4000 гребцов, 3000 солдат, всего 7400). Но оно никогда не было объектом любопытства: почти не отличаясь от прочного здания, оно годилось только для показухи и было бесполезно для войны из-за трудностей и опасностей, что возникали при его движении.

Антоний
[24] Антоний не замечал большинства нарушений, которые совершались от его имени, не столько вследствие своей беспечности, сколько из-за простодушия, которое делало его чересчур доверчивым; ибо он имел характер простецкий, а так же разум - малость неуклюжий. Когда он узнавал о несправедливости своих служащих, он бывал глубоко тронут и винился перед обиженными. Неумеренный как в наградах, так и в наказании, особенно в первом, он был от природы склонен переходить грань. Его шутки и остроты, которыми он осыпал провинившихся, несли в себе как бы лекарство: ибо он дозволял осмеянному прибегать к такому же средству, и он с не меньшим удовольствием потешался над шутками других. Но ничто так не способствовало погибели, как это пристрастие к насмешкам: убежденный, что те, кто свободно насмехается над ним, не будут льстить в делах серьёзных, он позволил себе легко попасться на приманку их похвал. Он не заметил, что его приближенные соединили эту привилегию с лестью, словно добрую вяжущую приправу, скрывающую неприятный вкус, что был причиной преувеличенного угодничества, расточаемого за столом; они пытались убедить его, что когда они уступают ему в важных случаях, делают это не потому, что хотят доставить удовольствие, но признают его превосходство в благоразумии и способностях.

Пирр
[3] Пирр имел черты лица величественные, которые вызывали скорее страх, чем почтение; его верхние зубы не разделялись, но образовывали одну сплошную кость, где небольшие насечки отмечали разделения, которые должны были иметь зубы. Он, как полагали, имел силу, чтобы лечить болезни селезенки. Он приносил в жертву белого петуха и нежно прижимал правую лапку к животу больного, когда тот лежал на спине. Как бы не был беден человек, самого низкого сословия, он не получал отказа в таком лечении, если просил о нем; Пирр брал в оплату пожертвованного петуха, и этот дар ему был приятен. Палец ноги, как утверждают, имел чудесные свойства; и когда после смерти его тело было сожжено, палец был найден невредимым, без каких-либо следов огня.

Марий
[6] Воздержанность Мария была общепризнанной, он соединял, говорят, непоколебимое терпение к боли, чему дал веские доказательства при операции, которая ему была сделана. Его голени вздулись от варикоза, что доставляло ему мучения. Поэтому он позвал хирурга, чтобы вырезать это, и подставил ему одну ногу, не позволив себя связать, и страдал от жестокой боли, что доставляли разрезы, не двигаясь, не издавая стонов, с невозмутимым лицом и в полной тишине; но когда хирург захотел заняться другой ногой, он отказал ему и сказал: "Я вижу, что лечение не стоит таких страданий".
[16] Марий вернувшись с армией из Африки, вступил в должность консула; он вошел в Рим с триумфом и явил римлянам зрелище, в которое они не могли поверить: это был пленный Югурта. Никто не мог надеяться, что войне будет конец, покуда жив этот государь, настолько он умел гибко приспосабливаться ко всяким изменениям судьбы, настолько его мужество содействовало его хитроумию. В этом триумфе, говорят, несли золота весом три тысячи семьсот фунтов, серебра - пять тысяч семьсот семьдесят, и двести восемьдесят семь[3] тысяч драхм наличной монетой.
[13] Трудолюбивые солдаты, исполнительные, безропотно выполняющие приказы, получили прозвище мулы Мария. Другие, правда, дают иное происхождение этой пословицы: мол, при осаде Нуманции Сципион хотел осмотреть не только оружие и лошадей своих солдат, но также их повозки и мулов, чтобы знать все ли держат их в хорошем состоянии, и всегда ли они годны к службе. Марий привёл своего коня, им самим откормленного и весьма хорошо ухоженного, и своего мула, который своею дородностью, силою и кротостью затмил всех остальных мулов армии. Полководцу понравилось состояние, в котором он увидел животных, служащих Марию, и с тех пор часто упоминал, и высказывание вошло в поговорку. Когда в шутку хвалят человека работящего, прилежного и упорного в труде, то его называют мулом Мария.
[21] Марий разбил 100.000 тевтонов, массилийцы додумались огородить виноградники костями убитых; а тела, поглощенные нивами, из-за дождей, которые выпадали в продолжении зимы, настолько удобрили землю, и проникли так глубоко, что следующим летом она принесла огромное количество плодов; это подтверждает слова Архилоха, что ничто так не удобряет землю, как разлагающиеся тела.
Он также сказал, что очень правдоподобно, что великие битвы почти всегда сопровождаются приливными дождями: либо благие боги, чтобы омыть и очистить землю, льют чистую влагу, ниспосылая её с небес, либо воздух, который легко портится и испытывает самые большие изменения по самым малым причинам, сгущает испарения влажные и тяжелые, которые выделяются в лоне такого разложения.
[43] Самого высокого восхищения заслуживают рабы Корнута. Во время гражданской войны многие люди были осуждены без оснований, и массовые убийства имели место. Рабы спрятали хозяина в доме, взяли одного из тех, кто был убит на улице, повесили за шею, надели на палец золотое кольцо и показали подручным Мария. После чего похоронили его так, как будто это был хозяин, и никто не заподозрил подлога.
Корнут, спасенный рабами, удалился в Галлию.

Арат
[29] Арат, не смотря на блестящую победу его солдат над тираном Аристиппом, смерть тирана Крита Тагиска и более чем 1500 его людей, и которая не стоила ему ни одного человека, однако, не смог сделать себя хозяином Аргоса, ни вверить этому городу свободу: Агий и младший Аристомах вошли с царскими войсками и захватили власть.
Но по крайней мере славный успех заставил умолкнуть клевету, и прервать несправедливые речи и оскорбительные насмешки тех, кто, чтобы польстить тиранам, им в угоду постоянно твердили, что кишечник стратега ахейцев расстраивается при приближении боя, что звуки трубы вызывают у него головокружение и помутнение, что построив свою армию к бою и напутствовав солдат, он спрашивал своих помощников и командиров, теперь, когда жребий брошен, необходимо ли его присутствие, и он не мог дождаться, чтобы уйти немного поодаль от места боя.
Эти слухи настолько укоренились, что когда философы в своих школах изучают, что если сердцебиение, искажение черт лица в опасных обстоятельствах доказывают робость вследствие ли изъянов телосложения или природной холодности характера, они всегда приводят пример Арата, как стратега, которому присущи эти неприятные моменты в бою.
[53] Как будто древний закон, кроме того подкреплённый суеверным страхом, запрещал хоронить человека в пределах стен, и они послали спросить Пифию в Дельфах, которая дала разрешение. Этот оракул наполнил радостью всех ахейцев, а в особенности сикионцев, которые сменили траур на праздник, увенчались цветами и надели белые одежды, с танцами и торжественными песнями перенесли тело Арата из Эгий в свой город, выбрали видное место и похоронили там, как основателя и хранителя горда.
Это место до сих пор называется Аратий.
[52] Он умер коварно отравленный под прикрытием доброжелательности. Убийство совершил Тавтион по приказу Филиппа, тирана Пелопоннеса, ради сохранения безнаказанности. Что он и сделал.

Артаксеркс
Имя его матери - Парисатида. Это была умная женщина и она очень хорошо играла в кости.
Страх терзает наиболее кровавых тиранов.

Агис
[30][4] Антигон, царь македонян, призванный на помощь ахейцами против Клеомена, одержал победу, обратил в бегство Клеомена и вынудил его бежать (из Спарты), а по прибытии, завладев Спартой, обращался с жителями человеколюбиво: ничем не оскорбил и не унизил достоинство города, сохранил их законы и государственный строй, принес жертвы, и покинул ее на третий день: он узнал, что Македония испытывает все трудности войны и что варвары подвергают страну огню и кровопролитию. Кроме того, он уже страдал опасной болезнью, которая приводила к чахотке и полной порче крови. Однако он не позволил себе поддаться жестокой болезни и сохранил достаточно сил, чтобы повести царство на новую битву, и он со славой умер после победы, разбив в пух и прах варваров. Филарх прибавляет, что весьма вероятно, что в пылу сражения он очень громко кричал и надорвал легкие. Некоторые ученые также отмечают, что после победы он воскликнул на радостях: "О, прекрасный день!", и у него началось кровотечение, а после сильной лихорадки он помер.
[31-38][5] Клеомен, побежденный Антигоном, бежал в Египет. Сначала он очень хорошо был принят царем. Но вскоре после этого, не совершив никаких преступлений, по причине необоснованных подозрений и злоумышлений обвинителей, он был заключен в тюрьму и приговорен к смертной казни. С шестнадцатью товарищами он вышел из тюрьмы при оружии, бежал по улицам и призывал народ бороться за свободу. Граждане хвалили храбрость и самоотверженность Клеомена, но никто не осмелился последовать за ним из страха перед тираном. Они убили тех, кого встретили, в том числе двух своих злейших врагов. Они убили большое число врагов, которые сбегались к ним, но были убиты и распяты.
[39] Через несколько дней после казни стража у креста с телом Клеомена увидела около его головы огромного змея, который закрывал лицо и мешал хищным птицам приблизиться. Это чудо поразило царя суеверным страхом, и по этой причине женщины совершали жертвоприношения во искупление смерти Клеомена, которого почитали государем любезным богам и наделенным сверхчеловеческой природой.
Народ Александрии толпами стекался на это место и взывал к Клеомену как к герою и потомку богов. Наконец, люди более образованные положили конец суеверию сообщив, что точно также как тела волов, когда они разлагаются, порождают пчел, лошади - ос, ослы - жуков, точно также тела людей, когда жидкость, которая образует костный мозг, густеет и застывает, она порождает змей; это наблюдение сделали еще древние, поэтому из всех животных, змей посвящают героям.

Тит
[10] В скором времени отмечались Истмийские игры, куда собирались огромные толпы народа поглазеть на гимнастические состязания здесь устраиваемые. Ибо Греция, которая с некоторого времени, избавившись о своих войн, надеясь на скорую свободу, уже отмечала праздник мира, здесь представленный. Вдруг, в самый разгар собрания, звук трубы призвал к общему молчанию, и глашатай, выступив на середину арены, провозгласил: "Римский сенат и Тит Квинтий, римский полководец, наделенный консульской властью, победив царя Филиппа и македонян, объявляют свободными от всяких гарнизонов и налогов коринфян, локров, фокейцев, эвбейцев, ахейцев, фтиотийцев, магнесийцев, фессалийцев, перребов и оставляют им право жить по своим законам".
Сначала не все зрители достаточно отчетливо расслышали это воззвание. Стадион наполнился смятением и неразберихой; некоторые выказывали свое восхищение, другие пересказывали то, что было сказано, а другие требовали чтобы глашатай повторил объявление. И когда установилась полная тишина, глашатай сильным голосом повторил воззвание, которое услышало все собрание. Греки в радостном порыве издали пронзительный крик, долетевший до самого моря. Весь театр встал и никто уже не думал об играх; присутствующие устремились в толпу приветствуя и целуя Фламиния; его называли защитником и спасителем Греции. Здесь свершилось нечто, о чем зачастую преувеличенно говорят, связанное с величиной и силой крика многолюдной толпы. Во́роны, которые в это время пролетали над собранием, упали на стадион. Разрыв, который произошел в структуре воздуха, стал причиной этого падения. Когда одновременно ударяют несколько весьма сильных звуков, он рассекается, и летящие птицы, не находя достаточной поддержки, падают, словно находятся в пустоте. Если только не сказать, что пораженные силою встречного звука, словно стрелой, они падали и умирали немедленно. Может быть к тому же это влияние вихрей, которые поднимаются в воздух, словно, как иногда бывает, морские волны, взволнованные жестокой бурей, образуют водоворот. [11] Если бы, завершая собрание, Фламиний, предвидя громадность толпы народа, что его окружит, не ухитрился быстро скрыться от их услужливости, он рисковал быть задушенным: так велика была толпа, что разверзлась вокруг него.

Плутарх, как он сам говорит в этом Параллельном жизнеописании и других, жил во времена Нерона.

Cod. 249. Аноним. Жизнь Пифагора.

Прочитал также биографию Пифагора.
1. Платон был учеником Архита и, таким образом, девятым преемником Пифагора. Аристотель десятый. Те из учеников Пифагора, которые посвятили себя созерцанию, назывались себастики, преподобные, тогда как те, кто занимались делом, назывались политиками. Те, кто развивал учения геометрии и астрономии назывались учеными (математики). Те кто был лично связан с Пифагором называли пифагорейцами, тогда как те, кто просто подражали его ученикам назывались пифагористами. Все они в целом воздерживались от мяса животных; иногда они вкушали плоть жертвенных животных.
2. Говорят, Пифагор прожил 104 года; Мнесарх, один из его сыновей, умер молодым. Телавг — другой сын. Сара и Мийа — его дочери. Теано, как говорят, была не только его ученицей, но и, на самом деле, дочерью.
3. Пифагорейцы проповедовали разницу между Монадой и Единицей. Монада обитает в умопостигаемой области, тогда как Единица живет среди чисел. Схожим образом Двойка существует среди исчислимых вещей, тогда как Диада является неопределенной.
4. Монада выражает равенство и меру, Диада — избыток и изъян. Середина и мера не могут признаваться бо́льшими или меньшими, тогда как избыток и изъян, которые продолжаются до бесконечности, допускают это; именно поэтому Диада называется неопределенной. Отсюда, из–за всевключенности Монады и Диады, все вещи сводятся к числам; а число совершенное это десять. Десять получается сложением по порядку первых четырех цифр; поэтому десять называют Кватернарием (или Тетрахтом).
5. Они утверждают, что человек может усовершенствоваться тремя способами: первый, путем бесед с Богами, ибо к ним никто не может приблизиться, если не воздержится от всякого зла, подражая божественности, даже в уподоблении; второй, путем добродетели, которая есть характеристика божества; третье, путем смерти, ибо если незначительное отделение души от тела в результате епитимьи улучшает душу так, что она начинает предсказывать, во сне — и если болезненный бред вызывает видения — тогда душа должна улучшиться в самой большой степени, если будет отделена от тела в результате смерти.
6. Пифагорейцы воздерживались от поедания животных вследствие своей глупой веры в переселение, а также потому, что мясо дольше переваривается. Фасоль они также избегают, так как она вызывает метеоризм, пресыщенность, и по другим причинам.
8. Пифагорейцы, говорят, предсказали множество вещей, и предсказания пифагорейцев всегда сбывались.
9. Платон, говорят, изучал умозрительные и физические доктрины у италийских пифагорейцев, этические — у Сократа, а логические — у Зенона, Панненида и элеатов. Но все эти учения берут начало от Пифагора.
10. В соответствии с Пифагором, Платоном и Аристотелем, зрение оценивает десять цветов, белый и черный будут крайними, все остальные между ними: желтый, темно–желтый, палевый, красный, синий, зеленый, голубой и серый. Слух оценивает голос, резкий и вялый. Обоняние оценивает запахи, хорошие и дурные, гниль, сырость, сухость и испарение. Вкус оценивает вкусы, сладкий и горький, а между ними пять: острый, кислый, холодный, соленый и горячий. Осязание судит о многих вещах между крайне тяжелым и наилегчайшим, таких как горячий и холодный; и тех которые между ним, твердым и мягким, и тех что между ними, сухим и мокрым, и тех что между ними. Тогда как четыре основных чувства привязаны к своим органам чувств в голове, осязание распределено по всей голове и всему телу, но применяется в основном руками.
11. Пифагор учил, что на небесах есть двенадцать иерархий, первая и самая внешняя, будучи неподвижной сферой, согласно Аристотелю, является обиталищем высшего Бога и познаваемых божеств, куда Платон поместил свои Идеи. Далее следуют шесть планет: Сатурн, Юпитер, Марс, Венера, Меркурий, Солнце и Луна. Затем идут сферы Огня, Воздуха, Воды, и, наконец, Земли. На неподвижной сфере обитает Первопричина, и все чтобы то ни было, что находится ближе к ней, наилучше устроено и самое превосходное; тогда как то, что дальше от нее, наихудшее. Постоянный порядок сохраняется понижаясь к Луне, тогда как творения подлунные беспорядочны.
Зло, следовательно, по необходимости присутствует в окрестностях Земли, которая была помещена на самый низ, как основа вселенной и в качестве вместилища вещей низменных. Все надлунные вещи управляются твердым порядком и Провидением Божьим, которому они следуют; тогда как подлунные управляются четырьмя причинами: Богом, Судьбой, нашим выбором и Фортуной. Например, подняться или нет на борт корабля, это в нашей власти; но штормы и бури, которые могут подняться в спокойном море, это следствие Фортуны; сохранность судна, плывущего по воде, находится в руках Провидения Божьего. Есть много различных проявлений Судьбы. Делаются различия между Судьбой, которая предопределена, упорядочена и последовательна, тогда как Фортуна капризна и случайна. Например, одно из проявлений Судьбы в том, как она ведет возмужание мальчика последовательно через все возраста к зрелости.
12. Аристотель, который был прилежным исследователем, согласен с пифагорейцами, что Зодиак работает косвенно, за счет поколений тех земных вещей, которые становятся дополнением к вселенной. Ибо если они движутся равномерно, то не должно быть изменений сезонов какого–либо рода. Итак, проход солнца и других планет из одного знака в другой — это причина четырех времен года, которые определяют рост растений и размножение животных.
13. Другие полагали, что размер солнца превышает земной не более чем в тридцать раз; но Пифагор, как я думаю совершенно правильно, считал его более чем в сто раз большим.
14. Пифагор называл обращение Сатурна большим годом, поскольку другие планеты обегают свой путь за меньшее время; Сатурн тридцать лет, Юпитер двенадцать, Марс два, Солнце год, Меркурий и Венера также как и Солнце. Луна, будучи ближе всех к Земле, имеет самый малый цикл — месяц.
15. Пифагор первым назвал небеса Космосом из–за их совершенства и «украшенными» бесконечной красотой и живыми существами.
С Пифагором согласны Платон и Аристотель, что душа бессмертна, хотя те, кто не понял Аристотеля, утверждают, что он думал, что душа смертна.
Пифагор сказал, что человек это микрокосм, что означает вместилище вселенной; но не потому, что подобно другим животным, даже малым, он составлен из четырех элементов, но потому, что содержит все силы космоса. Ибо вселенная содержит богов, четыре стихии, животные и растения. Все эти силы содержатся в человеке; он имеет природу элементов, силу движения, роста и воспроизводства. Однако в каждой из них он хуже чем другие. Например атлет, практикующий пять видов спорта, отвлекая свои силы в пять потоков, хуже чем атлет, практикующий один вид спорта; так и человек, имея все силы, уступает в каждой по отдельности. Мы имеем меньшие способности к рассуждению, чем боги, и меньше (силы) каждой стихии, чем сами стихии. Наши гнев и страсти уступают таковым бессловесных животных, тогда как сила роста и питания уступает растениям. Созданные таким образом из различных сил, мы ведем трудную жизнь.
16. В то время как другие создания управляются одной только природой, мы подвержены различным силам; например, когда перед богом мы тянемся к наилучшим вещам, или когда идем дорогой зла под действием низменных сил. Тот, кто подобно бдительному и опытному вознице[1], сам в себе взращивает божественной элемент, способен применять другие силы смешанных стихий, гнев, желание и привычку так, как это будет необходимо. Хотя это кажется простым — знать себя, на самом деле это самая сложная из вещей. Говорят, это изрек Аполлон Пифийский, хотя это связано с Хилоном, одним из Семи мудрецов. Его призыв, так или иначе, открыть для себя собственные силы, что составляет изучение природы всего существующего мира, что, как говорит нам Бог, невозможно без философии.
17. Существует восемь органов познания: чувство, воображение, умение, мнение, обсуждение, наука, мудрость и разум. Умение, благоразумие, науку и разум мы делим с богами; чувство и воображение с неразумными животными; тогда как мнение — это наша собственная характеристика. Чувство — это ошибочное знание, полученное через тело; воображение — это представление в душе; умение — есть обычай, сотрудничающий с разумом. Слова «с разумом» добавлены потому, что паук тоже работает, но делает это без участия разума. Размышление — это привычка выбирать справедливость в планировании дел; наука — это привычка к тем вещам, которые остаются либо тождественными, либо единообразными; мудрость — это знание первопричин; тогда как разум — принцип и источник всех благих вещей.
18. Обучаемость делится на три части: прозорливость, память и проницательность. Память хранит вещи, которые были изучены; прозорливость — это быстрота понимания, проницательность — это способность выведения неизученного из тех знаний, что уже изучены.
19. Небеса можно истолковать тремя способами: первое, как внешняя сфера; второе, как пространство между неподвижной сферой и луной; третье, мир в целом — небеса и земля.[2]
20. Крайние элементы, и лучшие и худшие, действуют постоянно. Нет перерыва в деятельности бога и вещей близким к нему — Мысли и Разума; и растения непрерывно питаются днем и ночью. Но человек не всегда активен, равно как и неразумные животные, которые отдыхают и спят большую часть времени.
21. Греки всегда превосходили варваров и в манерах, и в образе жизни за счет мягкого климата в котором они живут. Скифам причиняет неприятности холод, а эфиопам жара, которые неистово отбирают внутренние тепло и влагу, что делает варваров жестокими и храбрыми. Аналогично, те кто живет в умеренной зоне и рядом с горами, наслаждаются мягкостью страны обитания.[3] Именно поэтому, как говорит Платон, греки, а в особенности афиняне, совершенствовали те науки, которые пришли от варваров.[4]
22. [От них пришли] военная наука, живопись, механика, полемика, красноречие и атлетика. Но эти науки были разработаны афинянами вследствие благоприятных условий освещения и чистоты воздуха, что имело двойной эффект не только в осушении земли, как это бывает в Аттике, но также делает восприимчивым разум людей. Так разреженная атмосфера неблагоприятна для плодородия почвы, но благоприятно для умственного развития.
23.[5] Этесии дуют когда устанавливается сильная жара. Солнце проходит зенит с юга на север, разлагая влагу в Медведице и как только влага рассосется, поднимаются ветры. Среди них есть этесии, рожденные дыханием, вызванным разложением влаги на севере. Они выходят из областей, противоположных полуденным, и, следовательно, влага выпадает в горах Эфиопии, а собираясь и становясь мощнее, она выпадает дождем. Эти летние дожди вызывают подъем Нила и разлив, приходящий с южных засушливых областей. Именно благодаря своим исследованиям Аристотель нашел это решение. Таково было превосходство его ума, чтобы представить эту теорию. Он счел нужным направить Александра Македонского в эти места, и получил из первых рук причины разлива Нила. Вот почему он говорит, что это больше не загадка. Очевидно, что Нил разливается от дождей. И это конечно удивительно, что за самыми засушливыми местами Эфиопии, где не бывает ни зимы, ни дождей, есть место, где выпадает много дождей.

Cod. 250. Агатархид. О Красном море.

Прочитал две книги Агатархида; первую и пятую в кратком изложении о том, что находится на берегах Красного моря и других необычных явлениях.

Извлечение из первой книги «О Красном море»

(1) Птолемей, сын Лага, был первым, кто устроил охоту на слонов, и кроме того других животных подобного рода, особой природы, он дальновидно объединил в одном месте обитания. Мы должны принять во внимание рассказ историка. Потому что еще до Птолемеев некоторые использовали на войне прирученных слонов, как Пор, царь индов, который сражался против Александра, и многие другие. Вполне возможно, что Птолемей был первым, кто по–видимому особо заботился об одомашнивании этих животных, во всяком случае, первый из преемников Александра и царей Египта.

(2) Красное море получило название не от того, что горы Аравийского залива, расположенные на западе, имеют вид углей, когда солнце опаляет их своими лучами, жгучими и яростными, или потому, что барханы песка и красноватой глины, простираются на востоке на морском побережье на многие стадии. Вовсе не по этим причинам оно называется Красным морем. Ибо, так как море слишком узкое, чтобы дать достаточно места для мореплавания, склоны гор и холмов по на обе стороны пролива, отражаясь в его берегах, создают видимость, что море является пустыней. Это ощущение поражает глаз, даже когда мы не в состоянии понять причину такого впечатления. Но не по этой причине море получило свое название, хотя до нашего автора многие люди так думали. (3) Вот первое объяснение, что он приводит, даже если оно несогласно с истиной. А вот другое. Солнце, говорит автор, которое поднимается над этими местами, освещает пролив не ясными лучами, а, напротив, они похожи на кровь. Наблюдателю эти явления напоминают разливы крови, и именно поэтому море называется Красным. (4) Третью причину выдвигают аргосцы. Она дерзкая, но неубедительная. Ибо историки, которые принимают мнение Клиния и основывают свою безнаказанность на поэтической вольности, сообщают, что Персей вышел из Аргоса, чтобы прибыть в Эфиопию, также называемую Цефения, с целью освободить дочь Цефея, а затем отправился в Персию и наделил персов своим именем через одного из потомков, а также имея сына по имени Эритр, он дал такое же имя морю. Вот полная чушь, которой верят жители Аргоса в деле о Красном море. (5) Четвертая причина является подлинной и автору стала известна от перса по имени Боксус, который языком и образом мыслей был греком, так как, покинув родину, он всю свою жизнь прожил в Афинах. Вот то, что сообщил этот перс. Жил в Персии человек, известный храбростью и богатством, по имени Эритр, сын Миозайя. Он жил неподалеку от моря, напротив тогда пустынных островов. Было это во времена господства Мидии, потому что именно тогда прославился Эритр. Оставаясь на зиму в Пасаргадax, он весной возвращался в свои владения, то ли потому, что находил какие–то выгоды, то ли потому, что ему просто нравилось сменить место проживания. Так случилось, что львы набросились на довольно большое стадо кобыл, что принадлежало ему, и убили несколько. Те, которые спаслись, в горячке, вызванной страхом увиденного, поскакали к морю и попали в течение (волей судьбы здесь были сильные ветры с суши), став жертвой волнения, они сперва плыли вдоль берега, но потом, в не меньшем испуге, были унесены волнами, и с большим трудом невредимыми достигли противоположного берега острова с одним из пастухов, юношей редкого мужества, которого унесли с собой на переправу, и который крепко держался за спину то одной, то другой (лошади). Тогда Эритр, в поисках исчезнувших кобыл, был первым среди жителей этих мест, кто построил плот малых размеров, но прочной конструкции и, пользуясь попутным ветром, который дул с умеренной силой в водах пролива, подталкиваемый быстрыми волнами, нашел своих кобыл и, кроме того, нашел пастуха. Но так как остров показался необычным, он также основал деревню вблизи подходящий бухты и населил бедняками с противоположного берега. Отсюда берет начало заселения и других необитаемых островов. Своими подвигами он приобрел репутацию в глазах людей настолько великую, что все мы, даже в наше время, называем море в тех местах, которое является безграничным, Эритрейским. Итак, в этом состоит различие в объяснениях происхождения названия так называемого «Эритрейского моря» (Έρυθρα θαλατταν) от весьма отличного, которое называет море «Красным» (Θαλατταν ερυθραν): на самом деле, первое название выделяет человека, который подчинил это море, другое подчеркивает красный цвет природы, о чем мы говорили. Но автор уточняет, что объяснение названия моря от цвета является ложным (потому что море не красное), тогда как другое, которое обращается к тому, кто господствовал, истинное, насколько персидский вариант надежен.

(6) Автор также не считает достойным доверия объяснения, все же сообщаемого многими, в котором персы получили свое название от одного из потомков Персея: в самом деле, они не называют себя Περσαί, с ударением на предпоследнем слоге, но Περσαι, с диакритическим ударением на последнем слоге.

(7) Рассматривая кратко лживую природу рассказов о Персее среди множества других рассуждений, прибавим кроме того это. В ролях, что исполняются на трагических представлениях, Персей совершает свои действия с маской на лице и с серпом в руке, и даже вдобавок он может давать актеру и хору задание решать в мифе элементы противоречия, что более соответствует роли богов. Мы кратко рассмотрим основные принципы этих элементов.

Были кентавры, Герион, циклопы, Хрис, Цирцея, Калипсо, Минотавр, Сцилла, Химера, Пегас, лестригоны, Цербер, морской Главк, Атлант, Протей, Нерей, нереиды, дети Алоя, которые выросли в девять саженей в высоту и девять локтей в ширину. По Гесиоду они сперва увидели рождение Золотого Века, затем Серебряного, и, наконец, Бронзового. Тогда же появились лошади, которые беседовали с Ахилом о будущих событиях; Сфинкс, предлагающая загадки сынам Фив; сирены, чья песнь губила тех, кто их слушал; Ниоба и Полидект, которые из страха обратились в камень. К этому добавим моряков, спутников Одиссея, которые в ходе путешествия из людей превратились в свиней, а из свиней — в людей. Тантал был награжден за свою умеренность и был угоден богам: но позже, наказанный за свою несдержанность, был унесен ветром. Другие говорят, что он исполнил замысел, состоящий в том, чтобы спуститься в Аид. Некоторые говорят, что это было ради вопрошания мертвых предсказателей о судьбе живых; другие (утверждают) нечто обратное: чтобы силой взять в жены Прозерпину, которая тогда была одинока. Овечья шкура была золотым руном: в Ливии выросла яблоня, которая приносила золотые плоды. Живые проводили всю жизнь, не ведая сладости сна. Борей, Нот и другие ветра были заперты. А еще Пасифая, которая соединилась с быком и рекой Тиро, хотя, конечно, разные виды не могут иметь общего потомства. Филомела превратилась в соловья, Терей в удода, а Гекуба в сторожевую собаку. Кроме того Ио, что была дочерью реки, будучи в облике коровы, преследуемая оводом, переплыла Понт, за это море получило название Босфор. Лапиф Кеней сначала был женского пола, достигнув возраста зрелости превратился в мужчину, и наконец кентавры забили его еловыми кольями и живьем вколотили в землю. Леда родила не так, как это делает обычная женщина, но родила яйцо, из него выросла красавица, что была объектом желаний и причиной сражений: я имею в виду Елену. Гелла и Фрикс, пересекшие пролив верхом на быстроногом баране[1], дали свое имя Геллеспонту, морю, что лежит между двумя этими сторонами. Геракл путешествовал по морю в лохани во время сильных штормов и пересек Ливию, где нет ни плодов, ни воды, ни хоженых дорог: он занял место Атланта, чтобы держать этот мир, и не потому, что получил приказ, но ради пользы. Когда Орфей щипал струны своей лиры, ее сладкозвучие влекло за ним горы и скалы. Жареное мясо коров, посвященных солнцу, издавало голос, понятный людям. Мертвые мирно беседовали с Одиссеем на всевозможные темы, и хотя они были бестелесны, признается, что каждый образ имел свои особенности. Некоторые из них пили, хотя не имели ни желудка, ни глотки. Другие боялись оружия, хотя и не могли быть ранены. <Некоторые, чьи тела были некогда сожжены, катали огромный камень.>[2] Были те, кто отправлял правосудие среди других мертвых, несмотря на то, что были неспособны к какой–либо справедливости. Наконец мы видим, что тени умерших переправлял на лодке Харон, потому что если этого не случится, то они нуждались бы в новых похоронах. Алкест, Протесилай и Главк, хотя покойные, возвращались к живым. Первый был выведен Гераклом, второго воскресила любовь жены, а третьим был прорицатель, который был похоронен вместе с ним. И Амфиарай живым был поглощен землею вместе с лошадьми и колесницей. Кадм посеял зубы дракона, из которых выросли воины и сражались друг с другом. Талон, охранник Миноса, трижды в день обходил весь остов Крит, размеры которого известны; он был единственным из разумных существ, чья душа находилась в пятках. И лишить жизни Миноса было невозможно, кроме как поливая его кипятком. Старый баран чарами Медеи превратился в молодого. Дочери Пелия сварили своего отца, чтобы вернуть себе молодость. Три старухи, прозванные Порки, которые имели только один глаз, проводили свою жизнь, пользуясь им по очереди и соблюдая друг к другу нерушимую верность. Жители Аркадии и Аттики родились из земли вопреки законам природы. И женщина, принесенная в жертву в Авлиде, появилась живой в Тавриде, в то время как та, кто была брошена в море ее отцом Акрисием, в сохранности с детьми пристала к берегу на остове Серифос. Побежденный Менелаем в единоборстве, Парис избежал удара и очутился в спальне, готовый наслаждаться радостями любви и забыть все свои беды. И город был взят не постройкой деревянного коня, но коварством Одиссея, Неоптолема и их спутников. Рассказ этот показывает безмерную наивность и мастера, что построил коня, и великих героев, засевших в нем, и жителей города, принявших (дар) в свой город. Добавим к этому Атласа, что взвалил на свои плечи небеса с богами, что населяют его, но в то же время произведшего на свет дочерей, называемых атлантидами: что абсолютно невозможно. Океан целиком окружает землю водами, которые служат ей преградами. Гесиод говорит, что горгоны живут на краю земли. Он же говорит, что некоторые герои навсегда сохранили неизменными тела на островах блаженных, на которых ни один человек не побывал лично. А эти истории, что скатились до недоказуемых воззрений, по праву являются предметом насмешек даже для многих женщин. Если доверять сообщениям о богах, один из них был зашит и выношен в бедре, другой родился из головы Зевса, а третий (я имею в виду Гефеста) родился без отца. Гелий, в результате нападения Атрея на Фиеста, сделал запад востоком, а восток западом. Кроме того в Трое Аполлон и Посейдон в течение года служили за плату как каменщики или как пастухи, перенося жестокое обращение со стороны Лаомедонда. Дионис, в страхе убегая от Ликурга, бросился в море и спасся у Фетиды. Добавим к этому спор о красоте, что возник среди богинь. Каждая из них пыталась подкупить судью дарами, что были в их власти, однако ни одна из них не добилась желаемого приговора. Кроме того, Афина уменьшалась до размеров ласточки, величие Зевса смирялось до принятия облика лебедя. Красота Деметры претерпела самое постыдное превращение. Зевс, который, как думают, был самым могущественным, стал объектом заговора со стороны близкого родственника, — брата жены, — и был спасен злейшими врагами — титанами. Разбив цепи и выйдя из тьмы, где они были заточены, оказав услуги Зевсу и Посейдону–Потрясателю, они добровольно перешли через Ахерон и удалились в подземное царство. Афродита была ранена в руку смертным, Арес был закован Отусом и Эфиальтом. Аид в своем царстве был пронзен стрелами Геркулесом и претерпел тяжкие страдания. Гефест из–за бессердечного обращения был низвержен с неба и упал на остров Лемнос. Зевс остановил Геру, привязав к ногам тяжелые наковальни. Наконец боги прелюбодействуют, есть которые поражают молниями, есть хромоногие, есть склонные к краже, есть более слабые чем люди, склонные к оскорблениям, действующие несправедливо, жалующиеся на судьбу. Короче говоря, подверженные тем же самым страстям, под тяжестью которых мы взываем к богам.

Таким образом, россказни эти брехня и не имеют ничего общего с истиной, и мы не должны опускаться до того, чтобы преподносить их другим. Вот что Агатархид говорит о Персее и других баснях подобного рода. И отмечает, что Эритрейское море получило свое название вовсе не от имени потомка Персея.

(8) По словам автора, есть основания упрекать его в использовании вольности, позволенной авторам басен, ради переосмысления оных басен в область фактов. Если эту вольность возможно опровергнуть, от этого он не обеднеет, поскольку все это и так малоубедительно. Именно поэтому, по его словам, он в некоторой степени оправдывает Гомера за рассказ о ссоре между Зевсом и Посейдоном, потому как невозможное для человека добавляет веры. Он не винит Гесиода за дерзость выяснить генезис богов. Он не осуждает Эсхила за частую ложь и описание многих вещей, которые мы неприемлем. Он не обвиняет Еврипида за присвоение Архелаю деяний Темена и выведение на сцене Тиресия, как жившего пять поколений. И не стоит обвинять других, кто привносит в сюжеты своих драм элементы совершенно невозможные, ибо поэт направлен более на развлечение, нежели на правду.

(9) В Индии, говорит наш автор, водятся слоны; а также в Эфиопии, что граничит с Фиваидой. И еще в Ливии.

(10) Границы Египта с четырех сторон: на севере море, с востока и запада пустыни, на юге Эфиопия.

(11) Язык очень трудный, но благотворный. Не будем огорчаться, но будем хранить осторожность: уберем из речей все то, что может польстить чувствам из опасения, что мы доставим удовольствием только тем, что дают вещи приятные, мы выбираем худшее вместо лучшего, и, ради Зевса и ради богов, мы не пренебрегаем пользою, что предстала перед нашим взором.

(12) Отдельному выдающемуся человеку трудно без усилий сохранить удачу; можем ли мы надеяться с наименьшими горестями стяжать во владение имущество настолько крупное? Мы знаем, однако, что закон охраняет тех, кто нажился и кто железом поражает более слабого.

(13) Долгое время мы придерживались мнения, что случайности скрепляют и разрушают дружбу влиятельных людей. И то, что мы делаем в отношении другого, дает доказательства сообразно тому, что мы увеличиваем или уменьшаем счастье одного или другого.(14) Тот, кто любит говорить беспрестанно, подвигнутый к действию выше возможного, зачастую в таком случае лжет, в схожих обстоятельствах призывая своих друзей участвовать в совете, не нужному человеку, склонному действовать решительно. Кто достаточно обделен здравым смыслом для того, чтобы желать учиться у другого, кто сам думает о вещах и в сомнительных случаях принимает решения, которые отвечают желаниям того, кто спрашивает? (15) Если некто имеет состояние, если добро может перемочь жадность тех, кто совершает насилие, я думаю, что счастлив обладатель такого жребия. Принуждаемый силой оружия, я не сподоблюсь к щедрости. Разве не могут дела совершенно переродиться в пустую болтовню, и (разве нельзя) больше отдать предпочтение неопределенным надеждам, чем очевидной опасности? (16) Но эфиопы ужасают греков. Почему? Цветом кожи и иной наружностью? Но такому страху подвержены только дети. На войне и в спорах решает не внешность и цвет, а мужество и воинское мастерство. (17) Что касается меня, в день, когда судьба поставила меня твоим опекуном, — ты в это время был еще слишком юн, — в то самое время, когда я нес ответственность за управлением царством, я поставил перед собой большую цель. В чем она состояла? Вот она: показать отвращение и возмущение к тем, кто предается удовольствиям, но не с намерением умалить твои права, но рассеять твое невежество, чтобы ты наслаждался такою собственностью осмотрительно и без злоупотреблений. Вот такую цель я ставил, обладая благосклонностью твоего отца, которую приобрел с течением времени, и ни разу не выступил в роли глупого льстеца, роль с который ты знаком в данный момент. Мой возраст и великие познания в делах дают мне знание, что от лести погибли многие люди наивысшего достоинства, она привела к разрушению величайших царств, таких как Кассандрово, Лисимахово и Александрово, которое было много значительнее Мидийского, Сирийского и Персидского, да так, что не осталось зачатков, из которых они могли бы возродиться: и это произошло не без основания. Молодой человек, по причине возраста невежественный во многих вещах, но уже известный своими пороками, как можно заметить, более уязвим и более подвержен опасности. Именно поэтому Александр, непобедимый силой оружия, показал себя очень слабым в мирной жизни. Он соблазнился похвалами и когда назвался богом, думал, что перед ним будут благоговеть, а не осмеивать его. Он забыл, что не в его власти желать невозможного.

(18) Когда оратор выступает перед народом, не придерживаясь роли друга, но подобострастно, горячность толпы, которая находит советчика в ее дурных постановлениях, ускоряет гибель города. Ибо обвинителю угрожают не только его противники, но и те, кто открыт для зависти. Обвинитель не торжествует единственно по причине своих антагонистов, но опять–таки раздражает людей наиболее влиятельных, как только зависть пустит острые стрелы, склонный верить тому, что это действие недостойно их.

(19) Эфиопы для войны используют большие луки и небольшие стрелы, у которых наконечники не железные, а каменные, удлиненной формы, закрепленные с помощью нити, чрезвычайно острые и пропитанные смертельным ядом.

(20) Птолемей, сообщает наш автор, для войны с эфиопами нанял в Греции пятьсот всадников. И тем из них, кто первым подвергался опасности, — в количестве ста человек, — он дал особые доспехи. На всадников и на коней он возложил одежды из войлока, который жители этой страны называют касас, так что тело, за исключением глаз, было полностью закрыто.

Извлечение из пятой книги Агатархида «О Красном море».

(21) Многие, и среди простолюдинов и среди поэтов, столкнулись с проблемой как правильно объяснить чрезмерные бедствия, выпавшие на некоторые народы, которые искали приют от бедствий. Явление это не будет понятным, если не раскрыть причин, которые согласуются с рассказом, что мы хотим поведать. Олинф и Фивы, два знаменитых города, были разрушены до основания Александром и Филиппом. Эта ужасающая катастрофа, случившаяся неожиданно, вдохнула в большое число греков большую озабоченность о будущности империи и дала повод множеству ораторов говорить, распространяясь, в частности, на несчастья, от которых страдала Греция. Некоторые, как явствует, рассматривали это событие в аллегорической форме и обнаружили свое обилие в разнообразии применяемых стилей. Другие не побоялись говорить с большим пылом, чем обычно, и выражались в манере подобающей таким важным обстоятельствам. Я приведу примеры обоих видов красноречия, так что вы оцените их стили путем сравнения, и на опыте оцените, кто из авторов выступил лучше, а кто не добился такого же превосходства.

Гегесий показывает неубедительность в своих частых описаниях разрушенных городов. Он никогда не называет вещи прямо, как того требуют обстоятельства, и ищет любую возможность переложить избавление в речах на несчастный случай. Он до некоторой степени достигает назначенной цели, но никогда способом достойным темы, как это можно увидеть в его речах. Например: «мы прославились, покидая город». Обратите внимание: нет у него никаких чувств, но есть некий замысел, и поиск того, что он имел в виду. Ибо если вы заметили неоднозначность в мыслях, она располагается как раз в месте с напыщенным стилем. Почему? Не потому ли, что когда некто хорошо знает, что следует говорить, тогда легко понять мысль автора. Но утрата ясности не способствует силе выражений. Потом он говорит о фиванцах следующим образом: «несчастье пришло несказанное в город, что кричал громче всех». И опять же об Олинфе: «я уехал из города тысечемужного, а вернувшись, не застал никого». Вы спросите, почему? Ибо это выражение, смысл которого недостаточно установлен, выносится на наш суд с целью, которую преследует автор. Он приглашает того, кто чувствует сострадание, не сосредотачиваться на тонкостях языка, но определить причину, вызывающую в нем мучительное чувство; не увлекаться правильностями стиля, но сосредоточиться только на том, что вызвало бедствие. Однако, теперь перейдем к другому случаю.

«О Александр, размышляя об Эпаминонде, разглядывая руины города, ты не возносил молитвы к богам, тогда как были они в этих самых местах». Обвинение наивное, передача жесткая, печальное зрелище поступка. Другой случай. Эта фраза: «город, пострадавший от безумия царя, представлял зрелище более жалкое, чем способны представить трагедии», как кажется, лучше приспособлена к другим целям, чем к риторическим упражнениям, и своей хлесткостью мало соответствует данной теме. Я думаю, имеющееся впечатление трудно удержать тоном зубоскальства при обсуждении таких важных вопросов. Другой пример: «Почему мы должны говорить об олинфянах и фиванцах, которые сдали свои города?» Вот еще один, который выглядит как лесть, и который не отмечен ни порядочностью, ни простотой: «Ты, Александр, когда уничтожил Фивы, сделал нечто подобное тому, как если бы Зевс сбросил луну с небосвода, ибо солнце уподобляют Афинам, а эти два города — очам Греции. И теперь я беспокоюсь о другом: потому что один из этих глаз — Фивы — вырван». Эти слова ритора мне кажутся скорее насмешкой, нежели плачем о судьбе двух городов. Заметим, как быстро он оборвал свою речь, и как своею ясностью скрыл свой взгляд на катастрофу, им описанную. Еще один похожий пример: «близлежащие города оплакивали город, который был, а затем они сами увидели его уничтожение». И если бы кто–то прочитал эти слова фиванцам и олинфянам, утверждая, что разделяет их страдания в момент завоевания, не думаю, что они захотели бы смеяться над автором, и, в некотором роде, они скорее хотели бы позаботиться о себе. Мы сообщим еще один пример из того же ритора: «Ужасно видеть бесплодной страну, которая взрастила мужей из зубов Дракона (τυς Σπαρτούς)». Демофен, которого риторика лишила чувств, не выражается в такой манере. Он говорит, что был бы недоволен превращением в пастбище Аттики, которая первая подарила другим странам самые лучшие плоды. Но когда оратор говорит, что с сожалением видит в запустении плодородные земли, это антитеза, которая выражена словом, но не делом. Именно поэтому он проявляет крайнюю сдержанность. То же самое мы можем сказать про Гермесинакса, который сочинил похвальное слово Афине. «Родившейся из головы (εκ κεφαλης) Зевса, по праву принадлежит вершина (το κεφαλαιον) счастья». Еще почти такой же образец: «Кто может сделать бесполезным (ακυρον) пожертвование Кира (Κυρου)?» Вот еще: «как это бывает, оно стало непрактичным (άβατος) целиком находясь в пути (βάτου)». Все эти выражения, говорит Агатархид, теперь неуместны. Но если оратор не собирался возбудить сострадание, то это не слишком прилично. Но если он намеревался быть безучастным ко всякой идее и не придавал своим суждениям правильного направления, кроме похожих на те, что мы только что привели, это может быть подвергнуто такому же осуждению, как это: «Фиванцев в битве против македонян полегло более десяти тысяч». Сказано красиво! Но такое количество погибших невероятно. Еще: «Город разрушен, мужчины предчувствуют горести, ожидающие детей, женщин угоняют в Македонию после своего рода похорон города». Вот нечто подобное: «Фаланга македонян пробилась через стены силой оружия, разрушив город»: здесь могилы, там смерть. Осталось только добавить тех, кто будет рисовать картины похорон отточенными эпиграммами. Он ничего не говорит об этом, чтобы не показать горечи, выражая такую шутку, или скорее такую глупость (μανιας): считаю, говорит автор, что привел достаточное количество примеров.

Наш автор также приводит других ораторов, которые высказывались на эту тему с ясностью и с подходящей для речи элегантностью. Среди других Стратокл так говорит: «Город Фивы был распахан и засеян, тот город, жители которого воевали против Филиппа». В то же время, по словам Агатархида, ясно изложены страдания города, и он напомнил о дружеском участии к тем, кого коснулось несчастье. Это ужасно, если добродетель, обычно, связана с сильным состраданием. После Стратокла он цитирует Эсхина: «Город, наш сосед, изъят из Греции». Нельзя сказать лучше, уверяет наш автор, он находчиво дал метафору о разрушении города, чтобы доходчиво показать всем опасность, которая угрожает Афинам на примере катастрофы соседнего города. И, конечно, Демосфен, добавляет он, который пользовался метафорами в своих выступлениях против Александра, высказался следующим образом: «Выкорчевали город до основания, даже праха не осталось там, где были дома, а жены и дети тех, кто обладал гегемонией над Грецией, рассеяны по шатрам варваров». Для изображения ситуации выбрана метафора резкая, точная и краткая, хотя без необходимой ясности, чтобы проиллюстрировать события. Этот же оратор сказал об Олинфе: «Олинф, Мефона, Аполлония и тридцать два города во Фракии уничтожены с таким варварством, что если к ним не приближаться, то и нельзя сказать были ли они когда–нибудь основаны». Говоря о множестве городов, он повествует и несчастьях людей таким образом, что возбуждает большое сострадание, и вопреки ожиданию слушатели испытывают очень сильные чувства.

Ссылаясь на эти и другие отрывки различных авторов, некоторые он принимает, но Гегесия осуждает и отвергает все, что исходит от него.

(22) Между городами Мемфис и Фивы расположены пять номов, вот их порядок по численности населения. Первый из них Гераклеотиды, второй — Ликополитиды, третий — Оксиринхиды, четвертый — Гермополитиды. Пятый некоторые называют Стражи (Φυλακή), другие — Корабли (Σχεδία). Именно здесь налагают и взыскивают налог на товары, поступающие из верхних провинций. Непосредственно за только что упомянутым находится город Лик (Волк) где начинается Фиваида; потом город Афродиты, после него Панон, Тронис, Бопос, южнее находится город, называемый Зевса–младенца. После нома Тентириды город Аполлона, далее Копт и Элефантида; далее идут эфиопские края и первым город Кортия. Вот, следовательно, упомянуты города от Мемфиса до Эфиопии.

(23)[3] Рядом с Красным морем, где Нил, несмотря на частые повороты и излучины, не меняет своего очевидного курса и проявляет сильное отклонение вправо, есть огромный залив, который вдается от моря в материк, так что пространство, находящееся между водами, соленой и пресной, за малым не сужается до кучи ила. Рядом с морем, о котором мы только что говорили, есть место богатое металлами, называемых благородными: оно, в действительности, чрезвычайно черное, но образует в себе мрамор такой, который сияющей белизной превосходит все что бы то ни было.

(24) Тех, кто занимает низшую ступень нищеты, тирания низвела до кабалы, которая заключается в разработке золотых шахт: некоторые переносят груз несчастья с женами и детьми, другие в одиночку. После преувеличения в трагической манере о судьбе этих людей, которое оставляет много места для будущих бедствий, автор объясняет, как добывается золото. (25) По его словам шахтеры жгут дрова на прочной и почти неприступной породе, содержащей золото, и после размягчения огнем она поддается обработке; настолько, чтобы получить из нее камень. И они раздробляют ее железным инструментом, чтобы добыть камень. Опытный рабочий, который отвечает за эту задачу, руководит другими. Он показывает рудокопам направление, куда они должны следовать, взваливая все труды на тех бедолаг, которые работают по принуждению. Итак, молодые и сильные мужчины молотками разбивают породу, что содержит мрамор, их труд требует больше силы чем умения. Они роют в скале несколько ходов, которые никогда не бывают прямыми. Камень, содержащий золото, следует в направлении иногда вверх, иногда вниз, иногда прямо, иногда наискось и поперек, так же как корни деревьев. Поэтому, привязав лампады ко лбу, они извлекают блестящий камень, следуя за жилой. И когда они работают в разных положениях, материал, который они извлекают, они бросают на пол, руководствуясь отнюдь не своим желанием или силами, но волей надзирателя, скорого на расправу. (26) Дети, не достигшие возмужалости, проскальзывают по ходам, прорытым рабочими, собирают с большими трудами обломки выбитых из скалы камней, и выносят их наружу. С его слов, старики и большое число увечных заняты переноской камня; когда они завершают эту работу, они зовут «рубщиков». Сильные мужчины, около тридцати лет, взяв каменные ступы, железными пестиками измельчают материал, и принимают все усилия, чтобы куски были не больше черного гороха, и в тот момент отдают другим. Это уже работа женщин, которые находятся в тюрьме вместе с мужьями или родителями. Ибо одна за другой установлены несколько мельниц, на которых женщины измельчают щебень. На каждую спицу становится по три женщины, одетые настолько ужасно, что едва прикрывают срам. Они работают до тех пор, пока не растирают кусочки до состояния муки. Все, кто подчинился этой страшной судьбе, с нетерпением ожидают смерти. (27) Этот порошок у женщин забирают рабочие, которых называют «переработчики»: только они могут провести столь важные завершающие операции. Вот как они это делают: они раскладывают мрамор на большой доске, гладкой и правильной формы, но размещенной не горизонтально, а слегка наклонно. Затем поливают водой и растирают руками эту массу то нежно, то нажимая сильнее в случае надобности. В результате этого процесса земля растворяется и исчезает с наклонной доски, но минерал прочный и драгоценный остается на дереве. Переработчики выливают воду несколько раз на эту массу, затем берут мягкую и толстую губку, при помощи которой осторожно протирают мрамор и слегка прижимают, и она вбирает в поры и удаляет легкую (фракцию), рассыпчатую и грязную, но тяжелая и блестящая остается на столе, отделившись от других материалов, так как ее естественная тяжесть не позволяет ей легко перемещаться. (28) Таким образом, после того как они очистили золотые опилки, переработчики отдают это тем, кто ответственен за переплавку. Они, после измерения и взвешивания принесенного им материала, бросают его в глиняный сосуд и смешивают в должной пропорции с куском свинца, солью, оловом и ячменными отрубями. После этого они закрывают сосуд, замазывают по кругу крышку, и обжигают в печи непрерывно в течение пяти дней и ночей. На следующий день, когда расплав должным образом остынет, они переливают его в другой сосуд, и нет в нем никаких других элементов кроме золота, которого получается чуть меньше, чем было до переплавки. (29) О бессмысленной гибель большого числа людей, работающих на руднике, уже говорилось. Словно сама Природа показывает, что добыча золота очень трудоемка, охрана трудна, все это требует неустанных забот, и применение этого металла находится между удовольствием и болью. Работа здесь началась в глубокой древности, так как природа металлов была открыта еще при первых царях страны; но разработка приостанавливалась, когда эфиопы с армией вторгались в Египет и в течение многих лет удерживали города (мы говорим о тех, кто построил монумент Мемнона). Еще раз такое случилось во времена господства мидян и персов. Вплоть до нашего времени в шахтах находят бронзовые молотки для колки камня, потому что тогда железо еще было неизвестно, а также невероятное количество человеческих костей; кроме того, что весьма вероятно, некоторые люди задохнулись в глубоких штольнях. Так как шахты огромны; своею глубиной они доходят до самого моря.

(30) По направлению к югу от Египта есть четыре основных племени. Первое, которое селится вдоль рек, сеет кунжут и просо; второе обитает в болотистых местах и собирает тростник и другие нежные растения; третье — кочевники, бродят тут и там и живут за счет мяса и молока; четвертые живут по берегу моря и занимаются рыболовством. (31) Это племя не имеет ни городов, ни селений, ни какого–либо искусства. Но как некоторые говорят, это самый крупный народ из всех остальных; в самом деле, от побережья Автеи, которая занимает внутреннюю часть залива, соединяющегося с Великим морем, до Индии, Гедросии, Кармании и Персии и на прилегающих островах, везде живет народ ихтиофагов; они и их женщины ходят нагие, дети у них общие. Они имеют естественные понятия об удовольствии и боли, но не имеют ни какого понятия о стыде и нравственности. (32) Они избегают глубоководных мест, которые не дают им никаких средств к существованию, равно как и обширных пляжей. На самом деле эти виды территории не могут дать обильного улова или нечто в подобном роде. Жилища этих людей расположены вдоль скал, где также есть глубокие впадины и извилистые овраги, узкие каналы и протоки. В тех, которые расположены в удобном месте, они камнями загораживают стоки, лежащие ниже их жилищ. Когда прилив набегает на материк, что происходит дважды в день, в девятом и в третьем часу, море заливает все побережье и приносит на берег огромное количество рыбы, которая блуждала там в поисках пищи. Но когда происходит отлив, вода течет обратно через камни и теснины в тех местах, что идут под гору. Оставшаяся в углублениях рыба становится легкой добычей и пищей ихтиофагов. И если всю прочую рыбу, как я уже говорил, поймать легко, то когда море выбрасывает акул, тюленей, мурен, рыбу–скорпиона, борьба с ними нелегкая и опасная. (34) То что они поймали, они выкладывают на горячие камни на южных склонах, а через непродолжительное время они переворачивают их другой стороной. Затем, когда они берут за хвост и встряхивают тушку, плоть, размягченная жарой, о чем было рассказано, отделяется, а хребты они сваливают в огромные кучи, хорошо видимые издали. Выложив мясо рыбы на плоский камень, они растирают его достаточное время и смешивают с плодами держи–дерева. Добавка этого ингредиента вскоре делает массу очень твердой; плоды, по всей видимости, служат приправой или начинкой. Наконец, потоптавшись еще ногами достаточное количество времени, в виде кирпичиков они выкладывают это на солнце. Как только те высохнут, дикари устраивают пиршество, и все едят, не соблюдая ни меры, ни веса, но в соответствии со своим желанием и удовольствием.

(35-36) Вот меры предосторожности, которые они принимают против внезапных бурь, что препятствуют им заниматься обычной рыбалкой. Они бродят по берегу и собирают ракушки (они такой величины, что те, кто их никогда не видел, не верит в их размеры). Сырым мясом моллюсков они утоляют голод в ненастье. Даже когда у них есть рыба в изобилии, они собирают ракушки, о которых мы только что говорили, бросают в ямы, где они добывают рыбу, и подкармливают моллюсков свежими морскими водорослями и головами мелкой рыбешки. Когда наступает голод, они употребляют в пищу этих моллюсков, как уже было сказано. Но если пищи не хватает, они выбирают из кучи позвонков те, которые посвежее и полны соком, разбирают их на суставы, и затем некоторые измельчают камнями, а другие сразу зубами, уподобляясь животным, которые живут в пещерах. (37) Их способ питья еще более замечателен. Четыре дня они проводят за рыбной ловлей, любовными соитиями, пением безыскусных мотивов, ничем не отвлекаясь, так как с легкостью получают пропитание. С наступлением пятого дня они направляются к подножию горы в поисках водопоя. Место это расположено у рек, где кочевники поят свои стада. В путь они отправляются вечером. (38) Как только они приходят к водоемам кочевников, они становятся вокруг озера. Прижав руки к земле и став на колени они пьют словно быки, не сразу, а по несколько раз. Как только их животы наполнятся водой так, словно это бочки, они с большим трудом бредут в сторону моря. (39) Как только они прибывают на место, они проводят день не употребляя в пищу ни рыбы, ни чего другого. Но переполненные сверх всякой меры, тяжело дыша, лежат вповалку словно пьяные. На следующий день они возобновляют образ жизни, нами описанный. Таков круг их жизни, и никто не беспокоится о чем–то другом. Ввиду простоты их пищи они редко болеют, но она же уменьшает срок жизни пропорционально беспечности их образа жизни, который отличает их от других народов.

(40) Так живут ихтиофаги, которые имеют свои жилища в горных ущельях. Но те, которые живут на побережье, всегда имеют много ресурсов, получаемых от рыболовства, и не нуждаются в воде. Они питаются рыбой сочной, а не сильно переработанной, поэтому не чувствуют потребности в питье, и даже не знают, что это такое. Они терпеливо переносят свою судьбу, довольствуясь тем, чем наделила их фортуна.

(41) Обитатели мест, о которых мы говорили, в отличие от нас не боятся самых больших бед, они даже не знают о них. Они не пугаются направленного на них оружия, не чувствительны к оскорблениям. Чуждые боли, они безразличны к судьбе тех, кто страдает, и когда насилие направлено на кого–то другого, они пристально наблюдают за этим, часто кивают, но не проявляют ни малейших понятий об обычных отношениях человека к человеку. Именно поэтому, говорит автор, я думаю, что в их нраве нет ничего достоверного; ибо соответствуя своему образу жизни, они управляются со всеми своими делами в силу привычки, знаками, звуками и другими проявлениями подражаний.

(42) Те, кто живут в непосредственной близости с ихтиофагами не знающими жажды, как будто заключили нерушимый договор между ними и тюленями, никогда не наносят вреда этим животным, и те, в свою очередь, никогда не вредят им. Наоборот, они сохраняют нетронутой добычу друг друга, что добывает каждый охотник, и они живут в такой гармонии, что трудно сыскать пример такого совершенства среди людей, живущих с другими людьми.

(43) Некоторые ихтиофаги живут в пещерах, но из–за удушающей жары не в тех, что выходят на южную сторону, а на противоположном склоне. У других кровля из рыбьих ребер покрытых морскими водорослями. Другие связывают воедино верхушки оливковых деревьев, которые затем используют как навесы. Этот вид олив приносит плоды похожие на каштан. (44) Существует четвертый вид ихтиофагов, которые живут следующим образом: огромные кучи песка, напоминающие горы, скапливались с незапамятных времен. Постоянный прибой смешал и уплотнил песок до состояния однородной и плотной массы. Они роют там ходы в рост человека, твердую верхнюю часть они используют как крышу, укрепленную причиной уже упомянутой. Внизу же они прокладывают во все стороны сообщающиеся друг с другом тоннели, в которых они отдыхают, наслаждаясь прохладой. Во время прилива они занимаются промыслом, о чем было сказано. (45) О мертвых они не заботятся, их души не доступны жалости. Они бросают (трупы) на берегу, пока отлив не утянет их в море на корм рыбам.

(46) Некоторые туземцы, живущие дарами моря, имеют ту особенность, отличающую их от других, которой нелегко дать убедительную причину, потому что никто не знает как они пришли в те места, которые они населяют. Отвесные скалы окружают их изнутри, горы предотвращают доступ со стороны, а спереди море, ограничивающее все пространство. И поэтому ни с одной стороны совершенно невозможно достичь этого места пешком, таким же образом это трудно сделать на плоту, а ничего похожего на лодки у них нет. В таком случае остается сказать, что они являются автохтонами (αει υπαρχοντες), которые произошли не из первичного семени, но существовали всегда, так думают некоторые натуралисты.

(47) За теснинами, окружающими Аравию и противоположную страну, лежат Спорады, низкие, широкие, но многочисленные острова. Они не производят плодов ни культурных, ни дикорастущих, которые могли бы прокормить туземцев. Они удалены от упомянутого континента примерно на семьдесят стадий и вытянуты в сторону моря, простирающегося до Индии и Гедрозии. Там нет волнения, потому что остова, обращенные друг к другу, перехватывают волны извне. Как кажется, климат там более благоприятный. Но обитатели этих островов, соразмерные величине, живут следующим образом. В окружающих водах, ужасающих и бурных, обитают многочисленные черепахи, мощью и размерами превышающими доверие; мы считаем, что это все морские черепахи. Ночью они пасутся на дне моря, но день проводят в тихих и спокойных водах, умиротворенных островами, где они спят на поверхности, подставив солнцу выступающие части, и выглядя как перевернутый корабль. Жители пользуются этой возможностью, чтобы вытащить их на землю посредством умения, силы и веревок; они едят все внутренние части этих черепах, готовя их некоторое время на палящем солнце; а что касается панцирей, они строят из них жилища. Они укрепляют тем же средством хижины, установив возвышающуюся часть изгибом вниз, словно это хижина, а также используют для мореплавания и как сосуды для воды. Получается, что эти черепахи в одно и то же время служат людям судном, домом, сосудом и пищей.

(48) Недалеко от только что упомянутого народа есть другой, менее многочисленный; и вот как он живет. Средства к существованию они получают от китов, выброшенных на берег, а когда еда заканчивается, что бывает часто, они берут кости и объедают хрящи на концах ребер. Хотя этим трудно утолить источник страданий, но этот ресурс для них немалое подспорье.

Вот виды ихтиофагов, — говорит Агатархид, — нам известные, но существуют тысячи других, нам неизвестных.

(49) В то время как наш образ жизни выражается для нас в наличии вещей нужных и ненужных, племена ихтиофагов, о которых мы говорили, отклонили все вещи ненужные, и тем не менее не лишены тех, что им подходят, во всем выбрав по жизни божественный путь, который не меняет натуру и не порабощен предрассудками. Стремление достичь первенства не связано со страданиями и неудачами, которые научают принимать во внимание разногласия и интриги. Не знают они жажды богатства, чтобы совершать несправедливости против других людей; напротив, они поддерживают многих других вопреки необходимости. Никогда они не возбуждают сильную вражду, не допускают жестокого обращения, но они и не смягчают несчастий своих близких. Их мера печали — невзгоды, которые испытывает в жизни человек, выходящий в море в стремлении увеличить добычу, чтобы скрасить свое существование. Но хотя они нуждаются в малом, столь же мало им нужно для печали. Обладая необходимым, они никогда не ищут излишнего. То, что огорчает всякого человека, так не то, чего он не знает, когда этого нет, а то, чего он страстно хочет, но лишен средств найти удовлетворение. Вот почему тот, кто имеет все что хочет, будет счастлив, приняв руководителем природу, а не мнения. Он также не подвластен суду законов. В самом деле, почему предписания должны порабощать тех, кто живет не по писаным правилам, а в соответствии со здравым смыслом?

(50) За ихтиофагами вдоль реки Астабара, которая течет через Эфиопию и Ливию и которая гораздо меньше Нила, и которые согласуют свои течения на большом пространстве, омывая со всех сторон остров Мероэ, недалеко от реки, мною упомянутой, на обоих берегах живет народ, образ жизни которого вызывает недоверие. Они вырывают корни камыша, что растут на соседнем болоте, и после того как хорошенько промоют, измельчают камнями. Добившись однородной и клейкой массы, они делают кучки, которые помещаются в руке, а после того как испекут их на солнце, употребляют их в пищу. Эти люди имеют дело с неотвратимым бедствием: львы приходят на болота и нападают на несчастных. С наступлением сезона жары поднимается неисчислимое множество мошкары, достаточно сильное, чтобы заставить людей укрываться в болотной воде. Львы же вынуждены покинуть страну, не столько из–за того, что они страдают от укусов, сколько потому, что не могут выносить их жужжание. Я сообщаю об этой особенности потому, что она необычна, ибо что может быть более странным зрелищем, чем вид львов, вынужденных покинуть страну, тогда как люди не страдают от такой опасности.

(51) Нации гилофагов, которая питается растениями, <и те которые едят плоды>[4], обитают рядом с теми, о ком мы только что говорили, и не сильно отличаются. Последние едят плоды, что падают с деревьев, так же срезают траву, которая растет в тенистых долинах. Это трава весьма прочная и похожа на репу. Гилофаги едят нежные побеги. Ночи они проводят в таких местах, чтобы обеспечить себе защиту от диких животных. С рассветом вместе с женами и детьми они взбираются на деревья, стараясь достичь верхушек. Добравшись до нежных побегов, они с удовольствием их поедают. Они усвоили такие привычки на протяжении всей жизни, что ловкость их лазания по деревьям кажется невероятной, точно также как проворство не только рук, пальцев и ног, но и всего тела, ибо они не только с легкостью ступают с ветки на ветку, но и зачастую осмеливаются забираться на ветки в самых опасных местах; кроме того зрелище иных проделок такого же рода повергает в изумление всякого, о чем не осмеливаются говорить те, кто не имеет понятия. Они перетирают зубами любые ветки и поэтому легко их переваривают. При падении сверху их тела не страдают из–за малого веса. Все они голые, женщины и дети общие. Они постоянно воюют между собой за владение землей. Умирают они от голода, примерно в возрасте пятидесяти лет, когда бельмо закрывает их глаза.

(52) За этими народами, только что названными, живет другой, которых местные жители называют охотниками. Обилие зверей, которых эта страна производит до бесконечности, вынудило этот народ жить на деревьях. Они устраивают западни на животных, а добычу употребляют в пищу. Также они превосходные лучники. Когда добычи недостаточно и они голодают, то они питаются шкурами ранее добытых животных: размочив их и поджарив на углях, затем стряхнув пепел, они делят их на части.

(53) После охотничьего народа, но очень далеко от него на запад, есть народ, добывающий средства к существованию охотой на слонов. Некоторые прячутся на деревьях, выжидая прохождения животных, цепляются за хвост, ногами охватывают левое бедро, и маленьким топором, приготовленным для этой цели, подрубают сухожилия правого колена: одной рукой он наносит удары, а другой сжимает хвост животного, таким образом считая, что от этой борьбы зависит его жизнь, потому что он должен либо убить, либо умереть: тут уж по-другому никак. Как только кровопролитные удары повергают зверя, другие охотники приходят к месту падения, и в то время пока тот еще жив, срезают плоть с кобчика и пируют этим, ожидая пока зверь умирает в агонии. (54) Эта группа охотников подвергает себя крайней опасности. Есть и другие способы охоты. Трое мужчин, имея только один лук, но множество стрел, смазанных змеиным ядом, прячутся в зарослях, пока зверь не покажется перед ними. Когда добыча приблизится, один держит лук, закрепив его ногой, двое других изо всех сил натягивают тетиву и пускают стрелу, целясь исключительно в грудь, для того чтобы она проникла во внутренности, разрушила и покалечила внутренние органы, в результате чего огромный зверь бьется в судорогах, теряет силы и падает. (55) Существует третий вид элефантофагов, которые охотятся на слонов, когда эти животные насытились и ищут место для ночлега: спят они не на земле, но опираясь на большие деревья так, чтобы обе ноги у корневища опирались на землю лишь слегка, навалившись всем телом на ствол. Этот способ сна неестественный, он даже оскорбляет здравый смысл, ибо самый крепкий сон обеспокоен глубокой тревогой, так как смерть будет уделом тех, кто упал из–за физической невозможности встать. Вот почему те, кто живет охотой на слонов, бродят по лесам, и как только обнаружат логово животного, подпиливают дерево на противоположной стороне, но не до конца, при этом не оставляя слишком крепким и слишком толстым: надо чтобы оно простояло лишь короткое время. Животное, возвращаясь с пастбища на отдых как обычно, неожиданно падает, когда ствол ломается, и становится добычей охотников, изготовившихся съесть его. Затем они срезают плоть со спины, заставляя животное истечь кровью и умереть, а затем разделяют тушу в соответствии с потребностями каждого.

(56) Птолемей, царь египетский, предложил этим охотникам воздержаться от уничтожения слонов, желая сохранить их живыми: он сделал им множество блестящих обещаний. Он не только не убедил их, но, говорят, они ответили, что не променяют свой образ жизни на целые царства.

(57) Среди охотников, которых кочевники имеют обыкновение называть нечистыми (ακαθαρτοί), западные части Эфиопии населяет народ, называемый сими. А на юге живет народ струтофагов, не очень многочисленный. Хитростью, ловушками и палками они охотятся на страусов, которые служат им пищей. Они едят мясо, а шкуры используют как одежды и постель. Сими воюют с ними. Их оружие — рога антилопы, очень большие и очень острые. Страна эта дает поддержку для большого количества этих животных.

(58) Недалеко от этих народов есть акридофаги[5]. Эта нация мала ростом и чрезвычайно черная. С началом весеннего равноденствия, когда в этих странах дует сильный юго–западный зефир, ветер приносит огромное количество саранчи, которая происходит с места, которым история никогда не занималась. Силою полета они мало отличаются от птиц, но зато сильно отличаются формой. Народ этот в любое время года в разных видах ест этих насекомых, <главным образом солеными>[6]. Они охотятся на них дымом, заставляя падать на землю.

Эти люди, говорят, очень подвижны и быстроноги; но живут не более сорока лет, питаясь исключительно сухой пищей. <Заканчивают они свою жизнь способом весьма прискорбным:>[7] по мере приближения старости на теле появляются крылатые вши, формой похожие на клещей, но меньше тех паразитов, которые бывают на собаках. Начиная с груди и живота они быстро захватывают все тело. Страдающий этой напастью поначалу испытывает зуд, напоминающий чесотку, но потом расцарапывает себя до крови. Когда болезнь достигает последнего этапа, и паразиты поражают все тело, начинаются истечения гноя, заставляя несчастных испытывать невыразимую тоску. Вот так они умирают, причина их гибели или в пище, или в климате.

(59) Недалеко от страны акридофагов есть край, замечательный разнообразными и обширными пастбищами, но совершенно необитаемый и недоступный для тех, кто живет рядом. Люди там отсутствуют не с самого начала, но потому, что страна наполнена невероятным множеством скорпионов и тарантулов, которых некоторые называют четырехчелюстники (τετραγναθους). Утверждают, что насекомые плодятся из–за обилия дождей, и туземцы не могли бороться с этим злом, но спаслись бегством, и предпочли распрощаться со своей страной, которая поныне находится в запустении; подобно тому, как множество полевых мышей в Италии, воробьи, сожравшие посевы в Мидии, лягушки, которые в великом множестве вторглись в страну автаритов, львы, нападавшие на некоторые города в Ливии, вынудили жителей покинуть свои дома. И другие неожиданные бедствия вынуждали жителей покидать свои земли.

(60) Последний народ, живущий на юге, это те, кого греки называют кинамолги, и которых соседние народы называют дикари. Они носят длинные волосы и густые бороды. Они выращивают огромных собак, подобно жителям Гиркании. Используют они этих животных при охоте на буйволов, что пасутся в их стране. Они плодятся в изобилии от летнего солнцестояния до середины зимы. Они также доят сук и кормятся их молоком и плотью других животных, на которых охотятся. Вот описание последней страны, расположенной на юге.

(61) Что касается троглодитов. Этот народ живет при тиранической власти. Женщины и дети общие, нельзя только иметь сношения с женой вождя. Если кто осмелится (на это), тот должен отдать овец в виде штрафа. Их образ жизни таков. Зимой, когда дуют этесии, Бог благословляет страну обильными дождями, и они питаются кровью с молоком, смешав и чуть–чуть проварив в горшочке. С наступлением лета они откочевывают в болотистые места, где спорят друг с другом за пастбища. Они едят свой скот, старых и больных животных: забивают их мясники, которые называются «нечистыми». Ни одного человека они не называют родителями, но только быка и корову: их они называют отец и мать. Точно также барана и овцу, потому что свое ежедневное пропитание они получают от этих животных, а не от родителей. Питьем большей части народа является настойка держи–дерева. Вождей — из определенных цветов, вкус которых совершенно неестественный. Они ходят голыми, только прикрывают свои ягодицы кожаными кушаками. Другие троглодиты, подобно египтянам, имею обычай делать обрезание. Что касается тех, кого греки называют изувеченными, обычно одному из каждой партии детей бритвой отсекают то, что другим просто обрезают. Поэтому они получили название изувеченных.

(62) Хотя автор говорит аттическим языком, он применяет диалект Камары, критского города.

(63) Вот, с его слов, обычаи троглодитов в отношении покойных. Они с привязывают шею к ногам лозою держи–дерева, приносят на холм, и бросают камни размером с кулак, и при этом шутят и смеются, пока тело покойника не будет полностью скрыто. А затем устанавливают козлиные рога и уходят спокойные и счастливые. Таким образом, говорит автор, они ведут себя мудро в отношении похоронных обрядов, так как благоразумно не оплакивать судьбу тех, кто более не чувствует боли. Когда трава на пастбищах начинает зеленеть и подниматься, эти люди враждуют, ссорятся и сражаются, потому что никогда не воюют ради других целей, и старые женщины бросаются между сражающимися, чтобы положить конец борьбе и умиротворить обезумевшие души словами примирения. Что касается сна, — говорит автор, — они не спят, как это делают другие народы. За ними всегда следует большое количество скота, на рогах самцов висят колокольчики, потому что этот звук отпугивает диких животных; как только наступает ночь, они уводят стада в стойло, где они раскидывают резаные пальмы[8]: именно здесь отдыхают женщины с детьми. Мужчины сидят вокруг огня и поют старинные предания. Таким образом они отгоняют сон, потому что во многих случаях потребность в заботах берет верх на природой. Если кого одолела старость, что есть общий удел, и он уже не может поспевать за стадами, он затягивает на шее петлю из коровьего хвоста, и таким способом избавляется от жизни. Если кто–то из них слишком долго задерживается с уходом из жизни, всякий, кто случайно окажется рядом и готов услужить, из благих побуждений прогонит его нерешительность и, обвинив в промедлении, тем же самым способом положит предел его существованию. Таким образом не только старики уходят из жизни, но и те, кого долгая болезнь или увечье сделали неспособным следовать за стадами.

(64) Обитаемый мир заключен в четыре стороны света: я имею в виду восток (ανατολή), запад (δυσίς), север (αρκτος) и юг (μεσήμβία). Лик и Тимей дали описание Запада, Гекатей и Балисис — Востока, Диофант и Деметрий — северных стран, мы же, говорит автор, взялись за трудную задачу истории народов юга.

(66) Образ жизни чрезвычайно различный у людей, но расстояние не пропорционально различиям между странами в которых они обитают, потому что многие за десять дней на торговых судах добирались от Болота Меотиды до Родоса, еще четыре дня нужно, чтобы дойти до Александрии, откуда под парусом против течения за десять дней и без особого труда можно добраться до Эфиопии: таким образом не более двадцати пяти дней занимает путь от мест холодных до жарких стран, если путешествовать без остановки. Хотя расстояние между этими местностями незначительно, но разница в образе жизни, привычках и климате настолько велики, что некоторые не верят вещам к которым другие привыкли и с которыми в общем согласны, с которыми одни не могут ужиться и без которых другие не выживут. Таким образом, всякий обычай содержит некое очарование, и время, включающее первые годы нашего существования, торжествует над неудобствами, которые нас окружают.

(68) Львы в Аравии менее волосаты и более злобны, чем таковые в Вавилонии, но цвет их такой же. Их шерсть блестит, палевые гривы светятся как будто золотые.

(69) Что касается так называемых мирмеколеонов[9], большинство едва отличаются от других львов внешним видом, но их половые органы противоположны.

(70) Леопарды в этой стране не такие как в Карии и Ликии. Они большего размера; лучше выдерживают раны и усталость, поскольку силой превосходят других, подобно тому как дикие животные над домашними.

(71) Носорог не такой большой как слон, и меньше размерами. Кожа по цвету и на ощупь напоминает самшит. На кончике ноздрей он имеет изогнутый рог, прочный как железо. Время от времени затачивая рог на тех камнях, что попадаются, он способен проколоть грудь врага, на которого бросается. Но когда речь идет о борьбе со слоном, с которым он постоянно воюет из–за пастбищ, он проскальзывает под брюхо, и распоров рогом плоть, вызывает истечение крови; и мы можем увидеть большое количество слонов, загубленных таким способом, но если случается, что носорог не может проникнуть под живот слона, тот в свою очередь бьет хоботом и бивнями своего противника, пока он не обессилит и не умрет, потому что слон значительно превосходит его силой и мощью.

(72) В стране троглодитов есть животное, которое греки называют верблюдолеопард, смешанное по природе и по имени. Оно пятнистое как леопард, и больше чем верблюд. Его размеры огромные, шея длинная, и оно способно брать пищу с верхушек деревьев.

(73) Сфинксов, киноцефалов и кепов[10] привозят в Александрию из страны троглодитов и Эфиопии.

Сфинксы похожи на свои изображения на картинах, за исключением того, что они очень волосаты, кротки и легко приручаются. Они очень сообразительны, хорошо поддаются дрессировке, и то как они выполняют команды, вызывает всеобщее восхищение.

(74) У киноцефалов уродливое человеческое тело, которое неприятно на вид, а лицо собачье. Его голос похож на звук, издаваемый ноздрями при сжатых губах. Он чрезвычайно дикий и не приручается. Брови и глаза придают ему тяжелый взгляд. Так выглядят самцы, особенность самки в том, что матка у нее снаружи, и в таком состоянии находится всю жизнь. (75) У кепа морда льва, тело леопарда, размером с газель или козу; именно из–за такого разнообразия он получил свое имя[11].

(76) Но самый дикий и неукротимый зверь — это плотоядный буйвол. Размером он превосходит домашнего, очень быстро бегает, а цветом темно–красный. Пасть у него от уха до уха, глаза яснее, чем у льва. В обычном состоянии он рогами шевелит как ушами, но в бою держит их крепкими. Шерсть растет в направлении противоположном, чем у других животных. Он нападает на зверей самых сильных, и гоняется за прочими, особенно вредит стадам туземцев. Он неуязвим против копий и стрел, и никто никогда не сумел его приручить, хотя многие пытались. Если он попадает в яму или в другую ловушку, то задыхается от ярости. Совершенно справедливо троглодиты считают, что это животное имеет ярость льва, скорость лошади, выносливость буйвола, и даже железо не может его укротить.

(77) В Эфиопии есть животное крокоттас, получившее свое название от того, что похоже и на собаку и на волка, свирепее, нежели эти два зверя, голова и ноги у него мощнее; зубы и желудок сильнее, чем у других животных, так как оно перемалывает любые кости, а желудок, буквально, переваривает все подряд. Некоторые утверждают, чему я не верю, что это животное может подражать человеческому голосу. Эти же люди добавляют, что ночью оно зовет человека по имени, и когда тот выходит как будто голос действительно человеческий, зверь стремительно набрасывается на него и пожирает.

(78) Змеи в этих краях поразительных размеров и самых удивительных видов, и все они живут за счет охоты. Из тех, что на самом деле он видел, говорит (автор), самая большая была тридцать локтей в длину. Любая змея, даже самая огромная, будет приручена, когда будет подавлена и удручена недостатком пищи, так утверждает автор, ибо своими глазами видел, что змея умеряет свою злобность по мере усиления голода, и когда получает пищу, воображает, что это жертвоприношение, чем достигается кротость и послушание у такого дикого зверя. Как можно сделать вывод, у животных есть состояние, когда оно одновременно ласковое и опасное. Я думаю, что это естественно происходит со всеми одомашненными животными: мы наказываем, когда оно сопротивляемся, но кормим когда оно послушно. Каждое животное учится вести себя благоразумно, не потому, что осознанно познает, что является лучшим, но потому, что память вызывает череду чувств.

(80)[12] Есть несколько мест настолько замечательных, что далеко превосходят наш обычный опыт, и я взялся перечислить места, которые я нашел самыми запоминающимися. Если, начиная от Арсинои, пересечь страну, что лежит справа, мы столкнемся с горячими водами, состоящим из множества ручейков на вершине высокой скалы, выступающей в море. Эти узкие струйки содержат воду отнюдь не сладкую, но довольно горькую и соленую. Источник, из которого они выходят, имеет такой же характер. Затем после озера находится Нил, воды которого, пересекая пористые почвы, в этом месте сильно убывают. (81) Рядом с озером, расположенном на обширной равнине, возвышается гора ярко–красного цвета, но не имеющая никаких особенностей. До самой вершины она окрашена в этот цвет, который достаточно ярок, чтобы повредить глазам тех, кто слишком долго ее разглядывает. Сразу после находится большая гавань, которая раньше называлась Мышиная пристань, а теперь гавань Афродиты. Там же находятся три острова, два из них густо покрыты оливковыми деревьями, тогда как третий не такой заросший, но он кормит множество птиц, называемых мелеагриды[13]. (82) От этих островов идет залив, называемый «нечистый». Продолжив плавание, мы встретим остров, лежащий в открытом море, длиною около восьмидесяти стадий. Называется он Змеиный, потому что когда–то на нем было много гадов всех видов, но в настоящее время они истреблены. На этом острове, говорит автор, добывают камень топаз; он прозрачен как стекло и возвращает приятный золотистый блеск. Жители этого острова собирают и хранят камень по приказу царя, а делают это они таким образом. Ночью по раздельности они совершают обход, прихватив сосуды всех размеров. Днем топаз среди камней почти не виден из–за солнечного света и изнуряющей жары; но когда наступает ночь, там где находится топаз, можно увидеть блеск. Сторож, заметив его, отмечает место сосудом соответствующей величины, а затем, когда наступает день, он вырезает камень нужной пропорции и отдает мастеру на полировку.

(83) Затем море становится очень мелким, не более двух сажень[14]. Вода вообще говоря — зеленая, но не из–за свойств самой воды, а из–за обилия морских мхов и водорослей. Отметим еще огромное количество акул. Так что место это удобно для плавания военных кораблей и весельных судов, потому что здесь не бывает сильных бурь и больших волн. <И место это изобилует рыбой.>[15] Несчастье случается с судами, перевозящими слонов. У свидетелей вид его вызывает самую высокую степень сострадания, ибо волны неожиданно бросают корабль на скалу или отмель, так что для команды нет спасения. Те, кто имел несчастье оказаться в этих гиблых местах, начинают оплакивать свою судьбу, но все еще не теряют надежды на лучшее. Иной раз бывает, что из такого плачевного состояния их спасает волна, вдруг пришедшая из недр моря и поднявшая увязший корабль. Но когда запасы пищи иссякают, и когда они страдают от тысячи тревог, в конце концов, они умирают от голода, или — если не могут долго терпеть ужасы — убивают себя мечом или бросаются в море.

(84) Мы дали описание страны, простирающейся до Тавра и Птолемаиды. Что касается стран, которые находятся над ними, достичь их не так легко. Местности эти тянутся скорее не на юг, а на восток, и в два часа тени там падают на сторону противоположную северу[16]. Орошаются они реками, берущими свои истоки на горе Псебей. Часть страны, простирающаяся до взморья, полна слонов, носорогов, буйволов и кабанов. В море много бесплодных островов, но изобилующих птицами неизвестных видов. С этого места море глубокое и судоходное; здесь обитают киты огромных размеров, которые пугают всякого, кто их увидит. Однако они никого не убивают, разве кто столкнется с ластами непреднамеренно[17], и даже больше, они не в состоянии преследовать моряков, потому что они ничего не видят, если поднимут голову из воды.

(86) Местность, которая возвышается на Фениконом[18], заполнена скалами разной величины, тогда как те, что выдаются в море, длинные и узкие. (87) Далее идет побережье называемое Несса[19] по причине их обилия. Рядом находится заросший лесом мыс. По правую руку находится страна называемая Петры, а также Палестина, куда, как говорят, герреи, минайи и арабы, которые живут в стране по соседству, привозят ладан и множество других благовоний из области, расположенной прямо над ними.

(89) После залива под названием Леаниты, вокруг которого живут арабы, будет земля бифеманов. Это обширная равнина, хорошо орошаемая во всех частях. Здесь растут травы, персики и лотос в рост человека. Ничего другого здесь не растет, поэтому в этой стране огромное количество диких верблюдов, огромные стада антилоп и оленей, овец, мулов и буйволов. Но все эти преимущества уравновешиваются следующим недостатком: здесь водится огромное количество львов, волков и леопардов, так что плодородие страны является причиной несчастий для ее жителей.

(90) Чуть дальше находится залив, глубоко врезающийся в материк, длина его не менее пятисот стадиев[20]. Здешние обитатели известны как батмизомены и живут они охотой на наземных животных. (91) Близ этой области есть три острова, которые имеют много гаваней. Первый посвящен Исиде, второй ному Сукабия, третий — Салидо. Все три необитаемы и покрыты густыми оливковыми рощами. Деревья эти не такие как наши.

(92) Когда мы минуем острова, которые мы только что обсудили, мы увидим берег скалистый и чрезвычайно обширный. Это земля арабов тамуденов. Плавание в этом направлении более тысячи стадий является самым сложным. Здесь нет порта, где можно было бы стать на причал, нет места, где можно было бы бросить якорь, ни залива, где можно укрыться, ни волноломов, где моряки могли бы найти приют в чрезвычайной ситуации. (94) После этих мест, но не сразу, несколько ниже, лежит скалистый берег, <богатый водой>[21] и гора, называемая Лимос[22], необычайно высокая и окруженная лесом с деревьями всех пород.

(95) Рядом с горной страной обитают дебы, одни разводят скот, а другие обрабатывают землю. Страну пересекает река, которую природа разделила на три ветки; она несет частицы золота в таком обилии, что ил, скопившийся устье, блестит. Местные жители незнакомы с обработкой этого материала, но они очень гостеприимны, в особенности к тем, кто прибыл из Пелопоннеса и Беотии, так как по некоторым мифологическим рассказам имеют отношение к Гераклу.

(96) Рядом народы алилеи и касандрины, которые занимают страну не схожую на те, что мы уже описали. Воздух там ни холоден, ни сух, ни горяч; страну закрывают мягкие и густые облака, которые приносят благодатные дожди и грозы даже летом. Большая часть этой земли плодородна, но она не обрабатывается из–за неумения жителей. Много золота находят в пещерах этой страны. Золото это не такое, что получается из золотой пыли путем обработки, но самородное. Греки называют его Apyron, потому что оно не подвергалось воздействию огня. Самый маленький самородок не больше оливковой косточки, средние размером с мушмулу, а самые большие можно сравнить с царским орехом. Просверливая самородки и чередуя их драгоценными камнями, жители носят их на шее и руках. Своим соседям они продают его задешево: три части бронзы на одну золота, или две части железа на одну золота, а серебро стоит в десять раз дороже золота. Стоимость определяется избытком или нехваткой этих металлов, поэтому и по жизни эти люди оценивать предметы исходя не из природы, а из пользы, которую можно извлечь.

(97) Рядом с этими народами живут карбы; здесь находится глубоководная гавань, в которую впадают многочисленные источники.

Эта страна непосредственно соприкасается с сабеями, наиболее крупным арабским народом, которые имеют в своем распоряжении все, что может сделать человека счастливым. В самом деле эта страна производит все, что необходимо для жизни, а жители этой страны выделяются красотой. <Их стада неисчислимы.>[23] Приятные ароматы витают над побережьем, обеспечивая божественное наслаждение, неподвластное описанию, потому как на прибрежной полосе в изобилии растут бальзам, кассий и некоторые другие растения, которые в свежем виде очень приятны для глаз, но со временем быстро теряют силу и становятся непригодны быстрее, чем мы сможем ими воспользоваться. А на побережье такие же деревья образуют густые леса. Отметим такие деревья необычайной высоты, которые производят мирру, ладан, корицу, финики, тростник и так далее, так что нет слов, чтобы объяснить те ощущения, которые испытывает человек, вдыхающий эти ароматы. Плоды этих деревьев не портятся в своих оболочках, и они не делятся на материал строительный и питательный, но цветут всегда в полную силу, в чем можно усмотреть божественное вмешательство и не связывать эту замечательную особенность с проявлением самой природы. Действие их таково, что многие люди забывают о смертных удовольствиях, и как считают, вкусили амброзии. Между тем плод, принимая во внимание его названием, выражает все это своим изысканным вкусом.

(98) В лесах, где растут эти благовонные растения, водятся особенные змеи, словно фортуна, дав изысканность и обилие плодам земли, примешала зло к добру, чтобы ограничить ощущение счастья людей высокомерных, дабы они несли ответственность за преступные деяния и оскорбления богов, так что это сочетание и память о последствиях является для них благотворным наставлением. Змеи эти пурпурного цвета, длиной двадцать пальцев, а их укус неизлечим, когда задевает внутренности. Она наносит удар снизу вверх.

(99) Хотя в остальном, для тех же самых сабеев, запах благовоний является слишком сильным, удовольствие в результате является менее сильным, ибо то, к чему мы привыкли с детства, волнует гораздо меньше, но напротив притупляется, потому что жизнь не испытывает никаких изменений. Тем не менее они не могут настолько управлять своим существованием, чтобы всегда находится в счастливом состоянии. Их тела опухают, если сила, которая обустраивает умеренность, рассеется настолько, что слабость становится чрезвычайной. Чтобы исправить это зло, они жгут кусочки битума и козлиную бороду, таким образом рассеивая последствия запаха слишком сильного, и умеряют таким способом все то, что разрушает приятное ощущение, ими вызванное. Вот так мы проведем счастливую жизнь, если возьмем за правило умеренность и порядок, но не достигнем пользы, если не будет (следовать) сдержанности и соразмерности.

(100) Город Саба, который носит имя народа, расположен на холме, и является самым красивым городом Аравии. Цари получают отличие от народа, которое с одной стороны является честью, так как они обладают абсолютной властью и не несут ответственности, а с другой — большим несчастьем, ибо после получения власти царь не может покинуть дворец. Если он нарушит это обязательство, то будет побит камнями в соответствии с древним оракулом, так что его высокое достоинство несет в себе ущерб.

(101) Что касается мужчин, чья цель охрана дома, они показывают больше бодрости, чем лица другого пола; в силу привычки к праздности они полностью изнежены. Другие берут на себя военные заботы, ухаживают за страной, и перевозят товары, используя суда большого размера. Среди прочего они вывозят плод с изысканным запахом; он растет в дальней стране. По-арабски он называется ларимна по причине превосходства благоухания над всеми прочими. Говорят, что этот плод имеет свойство исцелять большую часть телесных недугов. В стране, в которой не произрастают другие деревья, жители вынуждены каждый день сжигать корицу и кассию ради жизненных потребностей. Вот так фортуна неравномерно оказывает благосклонность; скупо одним и щедро другим. Так сабеи, которые используют лодки из шкур, хотя они живут в роскоши, тем не менее научились использовать морские течения. (102) Поэтому кажется, что нет нации богаче сабеев и герреев. Они обеспечены всем, что попадает под расчет выгод, что перевозятся из Азии и Европы. Они способствовали изобилию золота в Сирии в царствование Птолемея, они вознаграждали деятельность финикийцев, предоставляя им торговые привилегии, не считая тысячи других примеров такого же рода. Они делали значительные траты не только на скульптурные произведения искусства и посуду всех видов, но еще на пышные кровати и столы и другие предметы домашней обстановки, стоимость которых неоценима. Некоторые, как мы убедились, соответствуют царскому величию. У них есть колонны, покрытые золотом и серебром, своды и двери украшены россыпью драгоценных камней. Колонны, установленные внутри их жилищ, не менее приятны для глаз, в чем, собственно, очевидно их богатство по сравнению с другими странами. Таковы обстоятельства, которые в наши дни сообщают об образе жизни сабеев. Но если бы они жили не так далеко от народов, которые водят свои войска на другие страны, захватывая имущество, которое является наградой за доблесть, то война была бы выиграна за счет их распущенности, так как трусы долго не могут сохранять свободу.

(103) Море вдоль всего побережья выглядит белым, словно (бурная) река; этому явлению нельзя не удивляться. В этом море виднеются блаженные острова. Там весь скот белый, а у самок нет рогов. На этих островах можно видеть пришвартованные торговые суда, пришедшие из того места, где Александр разместил свой флот на берегу Инда, а также из многих мест Персии, Кармании и других стран.

(104) Небо этих островов представляет нечто замечательное, из всех явлений отметим те, что связаны с созвездием Большой Медведицы. Начиная с месяца Маместерион по афинскому календарю[24] до первой стражи не видно ни одной из семи звезд, составляющих это созвездие, но в Посейдионе[25], — до второй стражи, — и так далее в течение других месяцев. Что касается других звезд, планеты не наблюдаются, некоторые звезды выглядят более крупными, а некоторые не имеют определенного времени заката и восхода.

(105) Островитяне говорят, что в областях за пределами Птолемаиды восход солнца выглядит по–особенному. Во–первых, согласно тому, что они сообщают, поутру, когда солнце какое–то время еще невидимо, свет, который предшествует восходу солнца, не наблюдается; по истечении этого времени, когда светило поднимается во всем великолепии, ночной мрак рассеивается. Здесь день не наступает, пока солнце не встанет. Во–вторых, солнце встает из середины моря. В–третьих, предстает в виде огненного угля, швыряющего искры, освещая страны, лежащие под его кругом, а следовательно и другие, которые расположены ниже. В–четвертых, они говорят, что солнце имеет не форму диска, но изначально похоже на грубую колонну, верхняя часть которой несколько больше и напоминает голову. А в–пятых, первый час оно не посылает ни сияния, ни лучей, но (выглядит) как будто огонь приглушенный мраком; во втором часу светило видно в форме щита и испускает и на сушу и на море сияние необычайное и жгучее, и как считается, силою превосходящей все мыслимые размеры. И в–шестых, говорят, вечером эти явления наблюдаются в обратном порядке, ибо, когда оно опускается ниже земли, то еще не менее трех часов посылает свет. Островитяне считают это время самым приятным временем дня.

(107) Сообщив различные причины морских отливов, наш автор отметает их как лишенные истины и продолжает следующим образом: «Все это только презренная болтовня, и лучше промолчать, чтобы не придать какого–либо веса подтверждению, которое будет выдвинуто; оно с легкость приобретет уверенность». Прибавив к этому некоторые соображения, он опять возвращается к этой теме: «Именно поэтому мы можем позволить более свободно, потому что мы занялись поиском таких вещей, сообщить причины морских приливов, землетрясений, ветров, грома и других подобных явлений. Что касается печальных событий, которые сопутствуют катастрофам, о них мы узнали из рассказов сведущих людей. Нам очень хотелось бы найти наиболее вероятные гипотезы для объяснения причин удивительных (явлений), но мы пишем историю продиктованную истиной, поэтому мы не можем признать предположения, далекие от истины».

(108) В проливе, о котором мы говорили, нечто странное происходит с оливковыми деревьями. Во время прилива вода закрывает их, но когда она отступает, деревья в это время цветут. Здесь у морских скал есть растение, очень низкое и которое напоминает черный тростник. Туземцы говорят, что это волосы Исиды, пытаясь придать веры сказочному вымыслу. Когда это растение треплют волны, оно колеблется в разных направлениях, так как его ткани мягкие, и такое же явление наблюдается у других растений; но если отрезать кусок и оставить на воздухе, он мгновенно становится тверже железа.

(109) В местах, о которых мы говорили, обитает большое количество рыбы разных видов. Отметим один чрезвычайно черный, размером с человека: называют его эфиопом по этой причине и, потому что по очертаниям морда приплюснутая. Сначала те, кто ловили эту рыбу, верили в сходство ее с человеком и не ели, и не продавали ее; но со временем стали делать по другому и не придавать значения сходству.

(110) Мы представили данные пять книг и, насколько это зависело от нас, дали точную историю народов, живущих на юге. Что касается островов, позже открытых в море, о народах, их занимающих, о благовониях, что производит страна троглодитов, мы отказались от изложения истории, потому что возраст не позволяет нам взяться за это дело. Во–вторых, мы писали труды о Европе и Азии; наконец напомню, по причине бегства из Египта, мы не можем предоставить достаточно точные сведения. Что касается того, кто станет свидетелем этих предметов, и будет обладать стилем, достойным исторического повествования, и решимостью добиваться славы своею работой, то он, конечно, не отступит (от своего замысла).

(111) Арриан, написав книжечку о природе комет и строении метеоров, большим количеством доводов пытается показать, что такие явления не предвещают ничего ни хорошего, ни плохого.

[1] букв. — ноги которого летают.

[2] В итальянском переводе этой фразы нет.

[3] Отсюда и до конца см. параллельный текст Диодора (III.12-48), основанный на рассказе Агатархида. См. также более сжатый рассказ Страбона (XVI.4)

[4] сперматофаги. Не упомянуты во французском варианте.

[5] т. е. поедатели саранчи

[6] уточнение в итальянском тексте.

[7] Нет во французском.

[8] как подстилку

[9] Myrmécoléons — муравей–лев.

[10] разные виды обезьян.

[11] слово κήπος по–гречески означает сад.

[12] О привязке описаний Агатархида к географической карте см: http://www.bible.ca/archeology/bible-archeology-exodus-red-sea-agatharch...

[13] Мелеагридами называют сестер Мелеагра, которые оплакивали гибель своего брата и превратились в кур.

[14] во французском варианте единица измерения не указана.

[15] в итальянском варианте нет этого предложения.

[16] Совершенно невнятная фраза, которую следует поставить в упрек Фотию. Диодор (III, 41, 1), переписывая Агатархида, сообщает: «во время летнего солнцестояния, около второго часа дня, тень падает на юг, противоположно тому, что верно для нас».

[17] нечаянно упадет на голову. (фр.)

[18] Phénicon — фр. Palmeto — ит. Очевидно, Пальмовая роща Диодора, III.42.

[19] Νησσα — утка.

[20] 50 — фр.

[21] Нет во французском.

[22] Lvmus — фр., Laimos — ит.

[23] нет в итальянском переводе.

[24] примерно соответствует сентябрю.

[25] примерно декабрь.

Cod. 259. Антифон, Речи

Прочитал речи Антифона[1], и нашел в них точность, силу и изобретательность. Этот оратор (при рассмотрении) вопросов исключительно правдоподобен и весьма искусен; он умело извлекает истину из мрака, ее скрывающего, своими доводами, тонкими и настойчивыми: часто отходя от рассуждений, он внезапно поворачивает свои речи в сторону законов и обычаев, тогда становится трогательным, но никогда не теряет из виду того, что мы называем приличия, благопристойность.
Цецилий говорит, что Антифону не известны фигуры мысли, которые он никогда ни искал, ни использовал такие удачные обороты, такие внезапные замены, через посредство которых мы переходим от одного к другому; что он говорил, полностью (соответствовало) его мыслям, без вымысла и околичностей; но естественною связью его мыслей и следствий, которые он извлекал, он поворачивал, так он того хотел, души своих слушателей. Древние риторы, добавляет он, не думали о том, как найти энтимему и ее лучше выразить: все они были заняты заботами достижения своею дикцией энергичности или приятности, гармонии всей своей композиции. Ибо они верили, что это сильное преимущество в ораторском искусстве. Затем тот же Цецилий высказывается в таком роде; когда я говорю, продолжает он, что речи Антифона не содержат фигур, я не претендую на утверждение, что все они совершенно лишены их; потому что мы находим вопрос, пролепсис, и еще кое–что подобное; но я имею в виду, что все это используется редко, к чему он приходит естественным путем, без помощи какого–либо метода, и чего он никогда не знал ни как искусство, ни как заповедь. Это то, что можно заметить и в сочинениях Антифона, и в таковых других риторов того времени; нет, как я уже сказал, полного отсутствия этих фигур; потому что так вряд ли возможно, чтобы в такой длинной речи они не проявились; потому что они не чувствовали ни их горячности, ни их числа, ни их разнообразия, но оправдано, когда говорится об пренебрежении этим искусством древними ораторами.
Есть шестьдесят речей, которые несут имя Антифона. Цецилий признает только тридцать пять, другие двадцать пять только предполагает. Это ритор учился, по некоторым данным, у Софила, собственного отца, который был профессиональным софистом; а по Цецилию, у историка Фукидида. Он добавляет, что Антифон часто спорил с Сократом, но не ради спора, но с целью разъяснения вопросов и разгадки истины.
Говорят, он первым[2] сочинил судебную речь; фактически, мы никого не знаем до его времени. Можно также сказать, что он первым изобрел риторику, он породил прекрасные условия для нее; поэтому ему дали прозвище Нестор. Платон[3] в одной из своих пьес «Разговор с Писандром» высмеял его алчность. Говорят, он написал несколько трагедий не только когда вел жизнь частного человека, но также при дворе тирана Дионисия, когда играл более значительную роль. Со временем он проявил наклонность к поэзии, уверяют, что он открыл искусство лечить скорбящих, и построив небольшой домик недалеко от рынка в Коринфе, он повесил объявление относительно такого странного таланта. Действительно, он спрашивал тех, кто пришел к нему, чтобы выяснить причину печали, и он всегда отпускал их утешенными и успокоенными. Но найдя это занятие недостойным себя, он вернулся к ораторской деятельности: его первая судебная речь была против врача Гиппократа[4], который позволил осудить себя неявкою. Антифон жил в конце войны персов против греков, он немного старше[5] софиста Горгия, и он жил в то время когда Совет Четырехсот отменил демократию в Афинах. Некоторые даже думают, что он принял активное участие в этом перевороте; поскольку, когда их господство прекратилось, он был привлечен к суду и приговорен к смерти; его тело осталось погребенным, — наказание, назначенное по закону изменникам родины: наконец, проклятие было наложено и на все его потомство. Однако Лисий говорит, что наоборот, он был жертвой мстительности Совета Четырехсот. Другие писали, что он был послан к Дионисию, и однажды тиран спросил его какая бронза наилучшая, и он ответил, что та из которой сделана статуя Гармодия и Аристогитона[6], и Дионисий, поняв, что он имел в виду, тут же погубил его. Другие сообщают, что он навлек на себя ненависть тирана слишком свободно говоря то, что он думает о стихах (Дионисия), которыми тот очень гордился.

[1] Фукидид, Кн. 8 говорит об этом ораторе, как об основном творце олигархии в Афинах. Некоторые говорят, что он был учителем этого историка, а другие, что он был его учеником. Некоторые из них также дают один способ его смерти, другие другой. Эти противоречия, которые определил Воссий, даже большие, чем отрывок Гермогена, дают основание различать двух Антифонов, одного из Рамна, старше Фукидида, другого моложе.
[2] Квинтилиан, Кн. 3,  гл.I. сказал то же самое об этом ораторе.
[3] Следует понимать, комического поэта Платона, который был немного старше философа Платона.
[4] Не путать с известным врачом Гиппократом с таким же именем. Тот был с острова Кос, и жил за 460 лет до христианской эры. Плутарх говорит, против врача Гиппократа, который был претором. Вероятно, это слово по вине переписчиков было испорчено в тексте Плутарха, а затем в таком виде попало к Фотию. Это Гиппократ был, по–видимому, афинский капитан, как говорил Фукидид, и который жил во время Пелопоннесской войны.
[5] По Плутарху, напротив, он был моложе.
[6] Гармодий и Аристогитон, почитались афинянами за дружбу между ними, и за то, что своим мужеством освободили страну от тирании Гиппарха, сына Писистрата. Афиняне установили им статуи, как своим освободителям.

Cod. 260. Исократ

Также я прочитал шестьдесят речей Исократа; именно столько их известно под его именем, хотя Дионисий Галикарнасский признает только двадцать пять, а Цецилий двадцать восемь. Говорят, что он сочинил трактат по риторике, и мы знаем таковой, который носит его имя. Но другие считают, что Исократ был незначителен в искусстве упражнения и практики. Он родился в 86 Олимпиаду, был моложе Лисия на двадцать два года, и старше Платона на семь. Он был сыном Теодора, чье состояние и удача были бедными.
Когда он был в юных годах, его учителями были Продик из Хиоса, Горгий из Леонтины, Тисиас из Сиракуз, и ритор Ферамен. Когда он достиг совершеннолетия, он не занимался делами республики: слабый голос и застенчивость мешали ему. Когда он потерял большую часть своего имущества в войне афинян против лакедемонян, он выступил с речью в которой доказывал, что он не должен платить взнос, требуемый для содержания галеры[1], и это было единственное его выступление. Запертый дома, он был занят сочинительством и философствованием. Он составил речь, которая носит название Панегирик, и многие другие в совещательном жанре, чтобы побудить греков к добродетели и всех обязать быть хорошими гражданами; но недовольный успехом, он остановился на этом. Некоторое время спустя он открыл школу на Хиосе, где, по его словам, у него было сначала не более девяти учеников, поэтому прибыли было мало. На что он плакал, «Как я несчастлив, себя продавая этим людям».
Но в последствии их стало сто, и среди них был Тимофей, сын Конона, с которым он посетил несколько городов, где он написал те письма к афинянам, которые появились под именем Тимофея; он был его секретарем и эта должность принесла ему талант. Также считаются его учениками Ксенофонт, сын Грилла, Феопомп их Хиоса, Эфор из Кимы: он призвал этих троих обратиться к истории и предложил свои предметы сообразно их гения. Не должно забывать Асклепиада, который прославился своими трагедиями, Феодекта из Фазелиса, писавшего в том же жанре, Леодаманта из Афин и Лакрита, который дал законы афинянам. Говорят, что Гиперид и Исей принадлежали к их числу; сам Демосфен думал о том, чтобы прийти к Исократу, но не мог заплатить ему тысячу драхм, которые тот брал за обучение риторики. Он предложил ему двести, чтобы научиться пятой части ораторского искусства; на что Исократ ответил, что его искусство нельзя дробить на части, и что он научит не пренебрегая ничем незначительным, если они согласуют цену.
Именно в это время он создал нудную речь, о которой я говорил, чтобы защитить себя от уплаты взноса, который с него требовали, кроме того знаменитый Панегирик и несколько других совещательных речей. Ему потребовалось, по некоторым данным десять лет, чтобы составить Панегирик, а по другим данным пятнадцать. Этот труд не написан в манере Горгия и Лисия: энтимем и эпихерем в этом трактате другой, не такой как у этих риторов.
Думается, что далось это ему не легко, выбор слов, забота о дикции, элегантность стиля, округленные периодов и равные пропорции ее частей; действительно, все эти вещи требуют много времени: но изобретательность и представление требований еще больше. Если мы рассмотрим устройство и распределение всей работы, аргументы, и то как он обращается с ними, мы заметим, что много времени потрачено не по назначению в этой речи. Кроме того он произвел разные эффекты для специалистов; иной раз докапываясь до сути вещей, иной раз — рассматривая поверхностно, я имею в виду стиль и дикцию; иной раз слишком глубокий, другой раз — простой, для легкого чтения, каждому согласно его характера и вкуса, или смотря по тому, как это более или менее свойственно для трибуны и для суда.
Исократ закончил свою Панафинейскую речь за год до смерти, другие говорят за четыре года. Свои письма к Филиппу он написал незадолго до смерти. Жил он сто лет по одним данным, девяносто восемь по другим: верно то, что узнав о поражении греков при Херонее, он решил умереть, воздерживаясь от еды в течение четырех дней, и таким образом закончил свою жизнь, будучи не в состоянии видеть Грецию порабощенную в четвертый раз. Он накопил значительное богатство, не только принимая деньги от тех, кого он сделал себе полезным, но и от щедрости Никокла, сына Эвагора и царя Кипра, который дал ему двадцать талантов за красивую речь, которую тот ему послал и где дал ему отличные советы. Его удача вызывала зависть за что он три раза привлекался к триерархии или к содержанию корабля. Дважды от уклонился при помощи своего сына, сказавшись немощным; но на третий раз был вынужден согласиться на эту обязанность, где он издержал часть своего имущества.
На вопрос, почему он учит других обращаться к народу, а сам не выступает с речами, он сказал, что он как точило, которое само не режет, но заостряет железо. Отец сказал ему, что послал своего сына с рабом в качестве компаньона. Хорошо, сказал он, вместо одного раба он вернет двух. Он был так огорчен смертью Сократа, что на следующий день появился в трауре.
За всю жизнь он судился в двух известных случаях. Один раз против Мегаклида, который нападал со взносом на содержание корабля; он был болен и не способен защитить себя, и он поручил своему сыну Афарею, который так хорошо вел дело за своего отца, что добился успеха. Другой раз против Лисимаха, который затеял руководство кораблем; он проиграл это дело и был осужден исполнять такие обязанности. Кроме того красота стиля Исократа известна всем; как мы знаем, он ясный, приятный и пристойный; его изящество выглядит естественным, хотя постоянное и отточенное даже в мельчайших деталях.
Он не из тех резких ораторов, которые оживляют свои речи частыми фигурами; наоборот, он этого лишен, и этот недостаток делает мало пригодным для судебных споров с трибуны или адвокатской скамьи: но то что в них пригодно и сообразно, это следствие аргументов, сцепленных друг с другом, что делает их бесконечно убедительными. Его пожалуй можно обвинить в плагиате, потому что его Панегирик, как кажется, заимствуют некоторые черты погребальных речей Архина, Фукидида и Лисия: но при работе с темами, к которым обращались другие, он имеет право иметь те же самые мысли и использовать те же самые аргументы, не считаясь при этом плагиатором, потому что мы не можем уличить писателей, ему предшествующих, в той же самой теме.
После его смерти семьей был возведен пышный памятник, и Тимофей воздвиг бронзовую статую и выгравировал надпись: «Тимофей рассмотрев дружбу и гостеприимство, связывающие его с Исократом, поставил эту статую работы Клеохара». Афарей, его приемный сын, воздвиг возле храма Зевса Олимпийского; это был юноша напротив колонны с надписью: «Афарей[2], сын Исократа, посвятил этот памятник в его честь Зевсу–богу, и добродетелям своего отца». Афарей родился не от подруги Исократа по имени Лагиска, но от супруги Исократа, которая имела троих детей и он был среди них.

Cod. 261. Андокид

Прочитал четыре речи Андокида, только те, что попали мне в руки. Первая о таинствах Деметры. Вторая о возвращении в Афины. Третья относительно мира между Афинами и Спартой; и четвертая против Алкивиада.
Этот оратор писал очень простым стилем [он никогда не учился вычурности) настолько убедительным и привлекательным, что кажется избегает всяких украшательств и фигур. Он процветал в тоже время, что и Сократ. Он родился в 78 олимпиаду или около того. Его отцом был Леогор, человек настолько древнего рода, что Гелланик прослеживает его происхождения от Гермеса.
В молодости он был обвинен в безбожии и привлечен к суду, как уже было сказано, за осквернение таинств Деметры, и порчу нескольких статуй Гермеса: он избежал осуждения, обещая выдать виновных, и дал следствие настолько точное, что все они были разоблачены, осуждены и приговорены к смерти. Среди них был его собственный отец, который немедленно был закован в кандалы; он спас его, убедив суд, что этот преступник необходим государству и что он может оказать ему важные услуги. Как бы там ни было, Леогор осудил нескольких граждан, которые разрушали государство, отвлекали государственные средства для своих личных потребностей, и те понесли ответственность за преступления.
Андокид, имевший превосходную репутацию за политические взгляды и свое поведение, был назначен навархом. В этой должности он установил связи с царями Кипра и несколькими прославленными людьми, став либо гостеприимцем, либо другом. Он имел дерзость похитить дочь Аристида, своего двоюродного брата, и отправить ее к царю Кипра. Видя, что его могут обвинить в преступлении, он отправился на Кипр, чтобы забрать девушку; но царь, который не доверял ему, посадил его в темницу. Андокид нашел способ сбежать и вернулся в Афины в то время, когда у власти был Совет Четырехсот, который немедленно арестовал его: но он от них бежал, а когда тирания была свергнута, опять вернулся. Затем он был изгнан и проводил свое изгнание в Элиде, где вступив в дружбу с Фрасибулом, вместе с ним вернулся в Афины. Некоторое время спустя он был послан в Лакедемон вести переговоры о мире: он скомпрометировал себя на переговорах, и опасаясь последствий неприязни к себе, искал спасения в бегстве. До сих пор в Афинах можно увидеть статую Гермеса, которая носит имя Андокида, хотя она была установлена эгейским демом; по той причине, что стояла она напротив дома Андокида.

Cod. 262. Лисий

Речей Лисия, которого я тоже читал, насчитывается триста двадцать пять; но действительно его двести тридцать три, остальные предположительно. Среди них большинство судебных, он не выиграл всего в двух случаях, хотя одолел множество соперников.
Этот оратор очень краток, и в то же время очень убедителен. Он настолько выразителен[1], что никто другой не выглядит так же хорошо: поэтому кажется, что нет ничего проще, чем подражать ему, однако нет ничего сложнее этого. Он написал несколько судебных речей для частных лиц[2], которые те учили наизусть, и произносили как если бы они были сделаны ими самими. В дополнение к судебным речам он оставил нам торжественные речи для народа, панегирики, погребальные похвалы, послания, трактаты о любви и апологию Сократа. В большинстве своих выступлений он нравственно тверд и переходит на поучительную манеру, когда предъявляет некоторые из причин, которые естественным образом связаны с нравственностью. Ибо тогда он говорит не просто о сути дела, но сообщает причины и мотивы. Например, если мы вынуждены говорить жестокие истины, ранящие наших друзей или честных людей, то видим, что это необходимость, которая нам неприятна; если наоборот (вещи) для них приятные, мы обнаруживаем удовольствие, что в нашей власти дать истину, согласную с их наклонностью: одним словом, вас не убедить настолько, насколько вы принимаете причину всего. Но в выборе этих причин есть честь, которой он следовал бескорыстно. Один человек порядочный, а другой человек не имеющий столь полезной репутации. Не просто соблюсти справедливость между этими двумя, а сам Лисий находится зачастую в стороне.
Одна из самых красивых речей та, что он сделал против Диогитона[3], который был опекуном. Повествование ясное, простое и постоянно поддерживает атмосферу правдоподобия, чем и убеждает. Он не острословит, подобно некоторым ораторам, усиливая аргументы всякий раз и некстати, он себя оставляет для преследования, где под впечатлением красноречия он раскрывается лучше и лучше, во всей своей силе. В качестве вознаграждения мы отмечаем с самого начала его речи очень чистый стиль, восхищаемся ясностью, как в дикции, так и в рассуждениях: повествование идет последовательно и без задержек; оно простое, вы не найдете ничего не имеющего отношения к теме. Но каждому дано почувствовать порядок и красоту композиции: потому что кажется, что он говорит вещи простые и как они сами по себе представляются: однако мало–помалу он возвышается и незаметно его движение становится напыщенным. И мы не знаем, чему мы должны восхищаться больше всего в этой речи: изяществу ли дикции, красоте ли мысли, силе доказательств, изобретательности, компоновке и расположению всех частей речи.
Кое–кто предполагает, что его речь на священную оливу — произведение не подлинное; но если бы они внимательно посмотрели, они бы изменили свое мнение; потому что и вступление, и повествование, и доказательства, и заключение, все это достойно Лисия; в ней царит простота, и в то же время сила, которые в совокупности свойственны только этому оратору. Мы кроме того признаем в этой речи манеру свойственную скорее для энтимемы, чем для эпихеремы; бегло просматриваются основные пункты, не удлиняя речь излишними деталями; и, пожалуй, в конечном итоге краткость, которая не оставляет желать лучшего; качество в котором он не уступает самому Демосфену: но что касается красоте описаний, по этой части он не уступает ни Платону, ни Демосфену, ни Эсхину.
Другой талант особенный и свойственный ему — это употребление антитезы[4], многочисленной в его сюжетах, которые не имеют ничего софистического или изысканного: состоит это в том, чтобы так удачно повернуть период, чтобы все его члены были в равном соотношении между собой: чтобы писать в манере чистой, элегантной и цветистой. Павел из Мисии, не потрудившись изучить и понять эту речь Лисия о священной оливе, дерзко решил[5], что она была не совсем его, и он отбросил некоторые другие, которые были не менее красивы: чем и оказал плохую услугу потомству; так как эти труды, попавшие под подозрение, никто не позаботился сохранить и они пропали почти тотчас же, ошибка возобладала над правдой в этом случае, как и во многих других. У Лисия также есть достоинство трогательно и восхитительно приукрашивать темы, им обсуждаемые, когда он это делает мимоходом. Некоторые риторы говорили о нем, что он умело договаривался о снятии пунктов обвинений, но никоим образом не достигал той степени, куда они могли дойти: что касается меня, я думаю, они не правы.
Я не желаю никаких других доказательств своего мнения, чем сами речи, и в том числе та, что он сделал против Мнесиптолема, где он выдвинул обвинение настолько сильно, насколько это возможно. Цецилий не имеет причин также не сказать, что этот оратор был изобретателен в разделении, но не в компоновке, ибо наверняка он превосходен в этом настолько, как никто другой. Впрочем, Лисий был из Сиракуз[6]; его отцом был Кефал, сын Лисания, внук Кефала. В старости он застал молодого Демосфена. Две вещи привлекли его в Афины, желание увидеть столь знаменитый город, и слава Перикла, сына Ксантиппа. Сначала он был возвышен месте с детьми до всего того, что делает выдающимся гражданином: но вскоре Республика пожелала выслать колонию в Сибарис, он воспользовался этим случаем вместе с Полемархом, своим старшим братом, чтобы вступить в наследство их отца. В возрасте пятнадцати лет он вернулся на родину, он изучал риторику у Никия и Тисия, двух очень известных сиракузян. Наследник значительного состояния он держал хороший дом и жил в достатке и покое до архонтства Клеарха в Афинах. На следующих год он был обвинен в том, что сочувствовал проафинской партии; и под этим предлогом он был изгнан из страны с тремястами другими[7]. В крайности он бежал в Афины, когда город управлялся Четырьмястами правителями: это не дало ему поселиться окончательно. Когда Тридцать заговорщиков установили тиранию в Афинах, он прожил там еще семь лет, в конце которых он потерял своего брата, и лишенный имущества избежал смерти с большим трудом спасшись бегством в Мегару. Те что были в Филе не прекращали добиваться своих требований, в то время как он, полный усердия для государства, сделал для него большие услуги: он из своих средств обеспечил тысячу драхм и двести щитов. Совместно с Гермоном он собрал триста солдат и содержал их; наконец он уговорил Фрасидея из Элиды, своего гостеприимца и друга, выделить два таланта в помощь афинянам. Ввиду такого похвального поведения Фрасибул писал народу Афин с просьбой предоставить Лисию права гражданства по его возвращению, которое и было ему предоставлено: однако Архин обвинил Лисия в противозаконном получении этого права, прежде чем оно было подтверждено указом Сената: но Лисий не имел от этого пользы; он провел остаток дней в Афинах как если бы являлся гражданином, и умер в возрасте 83 лет, но другие говорят — 72.

[1] Это не кажется верным, судя по речам, оставленным Лисием. Демосфен более силен и энергичен. Дионисий Галикарнасский отмечает, что ему гораздо лучше удавались судебные речи, чем два других вида. Мы можем посмотреть решения, которые вынес этот оратор.
[2] В Афинах каждый преступник, или точнее говоря, каждый обвиняемый на суде, был вынужден защищать себя сам, то есть, сам говорить в свою защиту. Это закон значительно затруднял тех, кто не имел таланта выступать публично; поэтому они находили способ выйти из затруднения при помощи пера самых известных ораторов, выучив наизусть их речи, за которые они дорого платили. Когда Сократ был обвинен, Лисий сделал защитную речь от его имени, которая не сохранилась; но Сократ не позволил использовать ее; добропорядочный человек и истинный философ, он предпочел быть осужденным и потерять жизнь, чем нарушить законы своей страны.
[3] Дионисий Галикарнасский сделал анализ этой речи и предложил ее в качестве образца.
[4] Антитеза является одной из фигур, обладающим наибольшим эффектом: нелюбима он по той же самой причине, по которой и нравится. Эта фигура была в моде во времена Бальзака, Вольтера, С. Эвремонта, но сегодня мы больше придерживаемся естественности, и она почти изгнана из французского красноречия.
[5] Это место у Фотия замечательно! Оно учит нас, что всегда были наглые критики, которые навязывались своим современникам, и которые, пользуясь имеющимся влиянием на взгляды, осудили многие труды, не удовлетворяющие их вкусам, хотя бы и очень хорошие и достойные сохранения. Сегодня мы являемся свидетелями еще худшего; самонадеянные цензоры принялись отвергать в наш век просвещения лучшие произведения древности, и они весьма преуспели. Но разве с тех пор как мы перестали читать эти книги, или стали читать их меньше, художественная литература выиграла? Видим ли мы, что стиль наших французских писателей, которые сегодня отошли от манеры Цицерона и подлинных образцов, стал лучше?
[6] Плутарх говорит, что происходил он из Сиракуз, но родился в Афинах, что является более вероятным.
[7] По Плутарху «с тремя другими», эта ошибка затем передается в текст Фотия, что необходимо исправить и у первого, и у второго. Чтение «триста» основывается на Дионисии Галикарнасском и Диодоре.

Cod. 263. Исей

Читал различные речи Исея: имеется шестьдесят, сделанных от его имени, но признается только пятьдесят. Этот оратор был учеником Лисия, и он взял его за образец. Если судить по элегантности слога и основательности его замыслов. Он настолько хорошо ему подражал, что мы не отличаем стиль одного от стиля другого, исключая фигуры, которые Исей первым ввел в постоянное употребление. Именно он первым привнес красноречие в политику: то, в чем ему следовал его ученик Демосфен.
Был он халкидцем; он отправился в Афины, чтобы учиться у Лисия: он процветал в конце Пелопоннеской войны и не дожил до воцарения Филиппа; затем, занимаясь какое–то время школой, он ушел в отставку, чтобы учить Демосфена, которому он передал ораторское искусство; он получил от него десять тысяч драхм вознаграждения. Исей в основном знаменит тем, что воспитал этого великого оратора. Говорят, что он даже писал речи Демосфена против его опекунов.

Cod. 264. Эсхин

Речей Эсхина, которые я знаю, три и девять писем; потому что «Делосская речь» не его. Его стиль чистый, спокойный и текучий. Его отличает, в особенности при обращении к энтимеме, высочайшая четкость рассуждений. Его речь против Тимарха самая известная. Этот Тимарх был обвинен за то, что устроил в своем доме притон разврата. Эсхин выступил против него, и застыдил его настолько, что тот ушел из суда, чтобы повеситься от отчаяния.
Эсхин был первым, кто оповестил афинян о победе, которую они добыли во второй раз при Тамине. Говорят, он был первым, кто выступил против Филиппа на народном собрании: его заслугой было то, что будучи послом в Аркадию, он убедил этот народ снарядить десять тысяч человек для войны с этим правителем.
Он был из Котоки, деревни а Аттике, сын Атромета, который при власти Тридцати тиранов был изгнан, и который впоследствии вдохновлял народ на восстановление своей свободы.
Матерью его была Главкофея. Относительно его происхождения и относительно его собственности сказать ничего нельзя. В молодости он перепробовал много профессий; физически крепкий, он посвятил себя гимнастическим упражнениям и даже служил в армии. Затем, в виду того, что он обладал прекрасным и сильным голосом, он отдался актерской профессии: если верить Демосфену, он исполнял должность суфлера, и даже играл третьестепенные роли в труппе Аристодема, который переезжал из деревни в деревню во время Вакханалий. Еще мальчиком он помогал отцу в его профессии учителя грамоты. По некоторым данным он был связан с Сократом и Платоном, но Цецилий называет его учеником Леодаманта.
Как только он стал вмешиваться в дела государства, он приобрел великую славу: чему дух фракции немало способствовал: выступая как антагонист Демосфена, он стал главою партии. Между прочим, он вместе с Демосфеном и другими входил в состав посольства к Филиппу для заключения мира. По возвращении посольства Демосфен обвинил его в злоупотреблении, за то, что был выбран Пифагор[1], и будучи послом амфиктионов к амфиссянам, в то время когда они построили порт, он вызвал священную войну; когда он вернулся, амфиктионы были вынуждены искать защиты у Филиппа, который по наущению Эсхина вмешался в это дело, вторгся в Фокиду и сделался там хозяином. Но благодаря покровительству Евбула, сына Спинфары, и ходатайству Проналлусия, которые в то время имели влияние на настроение народа, Эсхин получил на тридцать голосов больше и не был осужден.
Какое–то время спустя Филипп умер, а Александр собирался переправиться в Азию, Эсхин начал (процесс) против Ктесифона из–за отличий, присужденных им Демосфену. В этом известном деле, не сумев набрать и пятой части голосов, он был оштрафован на тысячу драхм; не в состоянии выплатить штраф, он отправился в порт Сизиф и удалился на Родос. Там он открыл школу красноречия, и однажды прочитал свою речь против Ктесифона, и родосцы удивлялись, как он мог проиграть свое дело с такою речью. «Родосцы», сказал он, «вы бы перестали удивляться, если бы услышали Демосфена». Из Родоса он отплыл на Самос, где и закончил свои дни.

[1] Назван оратор — депутат от республики, присутствовавший на заседании Амфиктионов в Фермопилах.

Cod. 265. Демосфен. Речи

Прочитал почти все речи Демосфена; 65 подлинные из тех, что приписывают ему, из которых, как думает большинство людей, наилучше составленными являются речи к народу[1].
Некоторые говорят, что речь «О Галоннесе», — которую также называют «Вторая речь против Филиппа»[2], потому что в ней оратор отвечает на письмо Филиппа, — некоторые по крайней мере говорят, что это не подлинная речь Демосфена; и ссылаются в поддержку своего мнения на выражения, лексикон и соразмерность композиции; эти элементы гораздо выше в манере Демосфена; действительно, стиль здесь спокойный и не последовательный, значительно уступающий мастерству оратора в этих отраслях. Те, кто убирает эту речь у Демосфена, приписывают ее Гегесиппу[3]. Я думаю, что зачастую произведения разных авторов показывает великое сходство, а сочинения разного характера исходят из одного и того же автора. Потому что человеческие возможности не всегда неизменны и постоянны, и в письме не меньше, чем в других жизненных сферах. Прежде всего, учитывая различия, которые не улавливаются даже на самых существенных характеристиках ораторского стиля, но весьма ничтожные, я не знаю, как с определенностью решить, что речь «О Галоннесе» является работой Гегесиппа или временным ослаблением таланта Демосфена.
Подобным образом речь, которая озаглавлена «О договоре с Александром» приписывается Гипериду вместо Демосфена, поскольку последний по многим пунктам превосходит других ораторов, прежде всего в выборе слов, тогда как настоящая речь даже содержит низкопробные выражения, такие как «богатейчики», «гонориться» и так далее и тому подобное.
Есть и такие, кто отвергает две речи против Аристогитона как неподлинные. Но эти люди оставляют их осиротевшими, будучи не способны назвать их родителей. Среди них Дионисий Галикарнасский, который не подкрепляет свои предположения какими–либо доказательствами; он даже отказывается признать факт, который имеет гораздо больший вес, чем его отрицание, именно, Аристогитон сам признал, что Демосфен писал против него, потому что он увидел свою защиту, не мимоходом, но в ходе подробной дискуссии, в речи озаглавленной «Апология против преследования Ликурга и Демосфена».
Речи против Мидия и против Эсхина одинаково обвиняются в отсутствии некоторых качеств, которые характеризуют стиль Демосфена[4].
В этих двух речах, действительно, через определенные промежутки он, как кажется, принимает на себя те же самые идеи, борется с собой, словно некто упражняется, а не так как будто некто на самом деле полемизирует. Вот почему некоторые говорят, что эти две речи остались в состоянии черновика, не будучи вычищены для обнародования: тем не менее вопрос использования речи в обличительном процессе весьма умозрительный. Но что должны те, кому представят на суд, сказать об Аристиде[5], который как кажется злоупотребляет такими стилистическими трюками до предела, точно также как напрягает свои усилия сверх разумного и использует сравнения не пропорциональные необходимому совершенству, но запредельные? Это прежде всего речь против Эсхина, которая остается открытой для упреков в том, что оставлена в черновом варианте, и не получила окончательной шлифовки, ибо причина в том, что все то, что очень смущает и не имеет отношения к обвинению, оставлено на конец речи, обстоятельство, которое от оратора не должно было ускользнуть, если бы он внимательно просматривал свой труд. На самом деле, речь Лисия «Против Мнесиптолема»[6] строится не так, и во всех частях, которые требуют этого, он сохранил пафос без какого–либо ослабления своей энергии, но скорее усиливает ее, и неослабно держит своих слушателей в напряжении, даже в конце. Однако, согласно некоторым, речь «О ложном посольстве» оставлена в набросках и не была написана для обнародования, брошенная в процессе редактирования. Почему? Потому что после элементов заключительной части, которые многочисленны и которые занимают значительное место, автор, который уже дал много антитез, снова возвращается к антитезам, которые не организованы и беспорядочны.
Что касается речи «За Сатира об опеке против Харидема»[7] есть те, кто уверенно судят, что это Демосфен, но Каллимах[8], который даже не способен к суждению, думает, что это Динарх. Некоторые приписывают ее Лисию, в чем они идут против хронологических фактов, а равным образом против всех характеристик работы, предмета и стиля. Наблюдения в пользу авторства Демосфена основываются на косвенных обстоятельства, устойчивых характеристики периодов и их энергичности, потому что от введения вся речь усыпана этими особенностями. И конечно выбор слов превосходен и композиция почти совершенна. Свидетельствуют также фигуры: они сжаты, энергичны и безсоюзны, такие как любил использовать Демосфен больше всего. Но прежде всего композиция — четкая и украшенная не в ущерб ясности; периоды доведены до совершенства и придерживаются совершенной меры во всем.
Таким образом, тот факт, что ни один тип композиции не отсутствует, но все, что содержится в его периодах, связывает Исократа с Демосфеном, также как и Лисия. Но то что различает их, это очень разные длины в построении частей фразы в периодах. В большинстве случаев Исократ растягивает их, а Лисий сокращает, тогда как Демосфен держится равной меры между этими двумя.
Что касается речи «О мире», многие, и в частности софист Либаний[9] считают, что она была написана, но никогда не произносилась. На самом деле оратор в своем судебном иске против Эсхина немало упрекает его за то, что посоветовал афинянам принять постановление, что Филипп будет одним из Амфиктионов. Таким образом, как можно осмелиться дать такой совет в деле, где он яростно критикует другого? Потому что речь «О мире» четко предполагает, что Филипп станет Амфиктионом.
Речь «Против Неэры», обвиняемая в пошлости, некоторыми критиками исключается из трудов Демосфена вместе с речью «О любви», которая приписывается ему, также как и «Погребальная речь».
Говорят, что в возрасте 24 лет Демосфен работал над речью «О [налоговых] исключениях или против Лептина», начало которой рассматривается как воинственное критиком Лонгином. Лонгин жил при Клавдии[10] и часто вел юридические дела для Зеновии, царицы Орсохены, которая царствовала после смерти своего мужа Одената. Древняя традиция сообщает, что она приняла еврейские обычаи и отвергла языческие суеверия. Как бы там ни было, Лонгин дал заключение о введении мною упомянутое. Другие ошибочно говорят, что
вступление относится к типу нравоучительных. Многие другие критики молчат о трудности этой речи: такие как ритор Аспасий[11], например, потому что он даже не выдвинул своих знаний об этой речи с указанной четкостью.
Все то же самое с речью «Против Мидия», потому что она занимала внимание многих людей и снабдила их материалом для многочисленных споров. Некоторые говорят, что она принадлежит к жанру пафоса и использует преувеличение. Другие говорят, что она практического жанра. Итак, словарь энергичен, композиция гармоничная; он приспосабливает стиль пафоса к рассуждениям, а аргументы к пафосу, и те, что практического характера, он приспосабливает к форме, которая им подходит. Автор удерживает равновесие не только в этой речи, но и во многих других. Тем не менее трудно боевитому автору удерживать равновесие от схватки к схватке со своими противниками, прежде всего когда он от природы живой и страстный, черты характера недостающие ни Демосфену, ни Аристиду. Именно поэтому они часто позволяют себе увлечься: их темпперамент срывал их намерения, потому что искусство не может управлять волей, если только этому не способствуют черты характера.
В возрасте 38 лет оратор речью убедил народ послать помощь против Филиппа олинфянам, которые просили об этом через посольство.
Этот Демосфен был сыном Демосфена и Клеобулы из дема Пеаниа. Его отец умер, когда ему было семь лет, осталась также сестра на два года младше. Он жил с матерью и прошел обучение у ритора Исократа, а по мнению большинства, у Исея из Халкиды, который преподавал в Афинах. Исей сам был учеником Исократа и соперником Фукидида и философа Платона. Каждый сообщает разные факты относительно образования Демосфена и его учителей. По достижении совершеннолетия, как только он получил от своих опекунов усеченное наследство, он возбудил против них иск по причине их бесхозяйственности; было их трое: Афоб, Фериппид и Демофонт — некоторые называют Демея вместо Демофонта — требуя десять талантов с них в каждом иске. Все то же самое, он не взял с них ничего когда однажды получил признание; он добился соглашения с одними и простил других из милосердия. Избранный хорегом, он был побит в театре Мидием из Анагиры во время исполнения своих обязанностей; он привлек его к суду и допустил проигрыш, когда другой дал ему три тысячи драхм.
Говорят, что он исправил многие природные недостатки упорными упражнениями. В юности он заперся в пещере и провел там время в занятиях философией, обрив себе часть головы с тем чтобы его наружность помешала ему оставить ее, даже если бы он захотел. Говорят еще, что он спал на узкой кровати, с тем чтобы быстро подняться; будучи не в состоянии выговаривать букву «ро», он добился этого тяжким трудом. Так как в ходе своих риторических упражнений он двигал плечами в наименее изящной манере, он подвесил к потолку вертел, или как говорят некоторые, небольшой меч, чтобы пока он упражнялся ограничить свою подвижность из страха пораниться, и таким образом он избавился от этого позорной привычки.
Так как шум толпы смущал его, он шел к Фалерну, так как страдал не больше, и делая свои риторические упражнения, сталкиваясь с шумом волн, исправил природу через практику. Он даже сделал зеркало в полный рост, и использовал, чтобы смотреть на себя и проверить себя с тем чтобы, если есть какая–нибудь небрежность в позе, когда он говорит, он мог прийти к исправлению этого, изучая себя.
Ему не хватало духу говорить очень длинные периоды на одном дыхании, так что он дал десять тысяч драхм актеру Неоптолему, обучившему его контролю над дыханием. Узкая носоглотка, которой мы втягиваем воздух через нёбо, так чтобы освежить и обогреть грудь, вдыхая воздух, и из которой выходит пар, была у него слишком узкой для его профессии; ибо это очень важный фактор для чистоты голоса. Он расширил ее естественный диаметр заполняя рот маслом, при этом идя в верх по крутому склону; под действием движения, вдыхая через ноздри, природная ограниченность эффективности носоглотки пришла в норму[12].
Когда он занялся политикой, он увидел, что некоторые граждане поддерживают Филиппа, тогда как другие обращались к народу в интересах свободы города, он вошел в состав хорошей партии и работал с Гиперидом, Навсиклом, Полиэвктом и Диотимом. При этом он приобрел для афинян союз с Фивами, а также в Эвбеей, Корркирой, Коринфом, Беотией, а также с многими другими эллинами.
Однажды он обратился к народу, но был изгнал из театра и ушел домой обескураженный. Евном из Фрии, который тогда был старцем, повстречался ему на пути, узнал причину его уныния, и увещевал его мужаться и вернуть уверенность в себе. Даже больше чем Евном, актер Андроник сказал ему, что его речи хороши, и даже превосходны, и что ему только недостает актерского мастерства. Демосфен отдал себя в руки Андроника и научился от него технике ораторской жестикуляции. Вот почему, когда кто–нибудь спрашивал его, что является первым элементом ораторского искусства, он отвечал: «Жестикуляция»; и вторым — «жестикуляция», и третьим — «жестикуляция», показывая этим, что жестикуляция является важным элементом искусства публичных выступлений. Он поклялся, согласно Деметрию
Фалернскому[13], «землей, источниками, потоками и реками». Однажды, когда он принес клятву в таких выражения, он спровоцировал беспорядки среди народа, так как он также богохульственно поклялся Акслепием и поставил ударение на третий от конца слог[14]. Все то же самое, после того как он побывал учеником Евбулида из Милета, который был непревзойденным в искусстве красноречия, он исправил привычки, которые могли использоваться для его критики.
Сообщают, что Филипп Македонский, когда ему доставили и прочитали речи Демосфена, составленные против него, восхитился из величию и сказал: «Я сам, если бы слышал Демосфена, говорящего против меня, выбрал бы этого человека вести войну против меня». Один из друзей спросил его, какие речи самые убедительные и самые действенные, Демосфена или Исократа: он ответил, что речи Демосфена напоминают солдат, потому что их энергия сильна и воинственна; тогда как Исократовы напоминают атлетов, потому что они дают удовольствие слушающим.
Когда Эсхин был приговорен к изгнанию, Демосфен верхом последовал за ним, предлагая ему различные утешения, и вручив ему талант серебра, тогда как Эсхин ожидал нечто противоположное. В самом деле, когда он увидел Демосфена преследующего его, Эсхин счел, что он преследует его с целью причинить вред, и уже бросился к нему в ноги с покрытой головой, умоляя о безопасности; и Демосфен, как было сказано, повел себя с ним на манер более приличествующий философу, чем оратору. Когда он призвал его перенести изгнание с мужеством, Эсхин сказал: «Как могу я, быть изгнан из такого города, где враги превосходят добротою и благородством тех, кого в других местах мы считаем друзьями?»
Назначенный управлять поставками зерна и обвиненный в краже, Демосфен был оправдан. Когда Филипп захватил Элатею, он сам пошел на войну с теми, кто был разбит при Херонее; выяснилось, что он покинул свой пост. Когда он бежал и плащом зацепился за терновник, его обвиняли, что он обернулся и сказал: «оставь мне жизнь». Его щит изображал Фортуну в виде этого предмета[15].
Он удостоил тех кто пал бою надгробной речью: он сделал ее в манере, которая несомненно соответствовала обстоятельствам, но которая была весьма далека от его ораторских способностей. Позже он ремонтировал укрепления города; будучи назначен для их содержания он столкнулся с расходами, дав 100 мин серебра из собственного состояния. Он дал 1000 драхм делегации религиозных празднеств. Он взошел на трирему и совершил поездку для сбора денег с союзников. За свои услуги он несколько раз удостаивался золотого венка, сначала от Демотела, Аристоника и Гиперида, позднее от Ктесифона; этот последний указ как якобы незаконный (оспорили) Диодот и Эсхин; он говорил в свою защиту и взял верх.
Позже, когда Александр переправился в Азию и Гарпал[16] бежал в Афины с деньгами, сперва Демоосфен выступал против приема этого человека в городе; но как только Гарпал прибыл и, как говорят, Демосфен получил 1000 дариков[17], он явился к тем кто поддерживал Гарпала и, когда афиняне хотели передать Гарпала Антипатру, он выступил против и издал указ, что деньги Гарпала должны храниться в Акрополе, не сказав народу даже переданной им суммы. Гарпал что привез 700 талантов, которые он передал на хранение в Акрополь, но только 308 или чуть больше были найдены там. Из тюрьмы Гапрал сбежал, одни говорят на Крит, другие — в Тенар в Лаконии; Демосфен столкнулся с обвинениями во взяточничестве.
Привлеченный к суду по этому обвинению Гиперидом, Пифеем, Менесайхмом, Гимерием и Проклом, которые убедили ареопаг осудить его, он был признан виновным, после чего отправился в изгнание, потому что не мог выплатить в пятикратном размере сумму им полученную: его обвиняли в том, что он позволил подкупить себя 30 талантами. Существует и другая версия этой истории, которая утверждает, что не дожидаясь приговора он удалился в изгнание, чтобы те, кто будет судить его, не дали ему своих снадобий.
Немного позже афиняне отправили Полиевкта послом в Аркадийский союз, чтобы оторвать их от союза с македонянами. Когда Полиевкт ничего не добился, появился Демосфен, выступил на ту же самую тему и убедил аркадян. Это деяние принесло ему восхищение афинян и отзыв из ссылки; был принят декрет и послана за ним трирема. Указ постановлял, что вместо выплаты 30 талантов он должен восстановить алтарь Зевса в Пирее. Он возвратился к политической деятельности как и прежде.
Но когда Антипатр уничтожил Фарсал, угрожая осадить Афины, если ораторы не будут доставлены к нему, Демосфен покинул город не способный защитить себя и отправился в изгнание. Сначала он поехал в Эгину, затем, опасаясь гнева Антипатра[18] и здесь, переехал на Калаврию[19]. Афиняне проголосовали выдать ораторов, он укрылся в храме Посейдона. Архий, по прозвищу ищейка осужденных, последовал за ним и пытался убедить его покинуть храм и довериться Антипатру. «Голубчик», сказал он, «ты не убеждал меня своими трагедиями, так и теперь не убедишь своими советами». Когда Архий попытался захватить его силой, горожане помешали ему. И Демосфен сказал с большим благородством и самообладанием: «Я бежал в Калаврию не из страха за свою безопасность, но потому что хотел доказать, что македоняне способны запятнать себя насилием против богов». Он попросил дощечку и, говорят, написал на ней элегическое двустишие для статуи, которую афиняне выбили позже: «О Демосфен, если б ты имел силу, равную твоему разуму, Македонский Арес никогда бы не правил над греками». Так говорит Деметрий из Магнезии[20]; другие говорят, что на табличке не нашли ничего кроме слов «Демосфен приветствует Антипатра». Некоторые говорят, что оратор умер, проглотив отравленное питье, другие — высосав яд, который был в его пере, потому что оно было в его руках пока он писал. Другие дают ему браслет на руку, и в котором был спрятан яд. Другая версия сообщает, что умер он задержав дыхание, а еще одна, что благодаря яду, который был спрятан в печати его перстня.
Он прожил 70 лет согласно мнению большинства: или 67 лет согласно некоторым. Политикой он занимался 22 года. Он оставил двоих детей от той самой жены, что была из знатной семьи. Есть его статуя в Пританее, несущая меч, потому что, говорят, в таком виде выступал он перед народом против Антипатра, когда последний хотел вынудить ораторов покинуть Афины. Позже город предоставил бесплатное пропитание в Пританее родственникам оратора; другие посмертные почести были присуждены ему и на площади установлена статуя.
Большое число шуток и остроумных замечаний приписывают ему, каждая их которых подходит к потребностям случая, и которые его слушатели сохранили в памяти и записали.
Однажды, когда афиняне были против, чтобы он выступал на собрании, он заявил, что хочет сказать всего несколько слов. Они согласились. «Юноша», начал он, «как–то летом нанял осла для поездки из Афин в Мегару. Когда примерно в полдень стало припекать, владелец осла и захотели спрятаться в тени осла; один говорил, что другой нанял осла, но не его тень; наниматель утверждал, что поскольку он заплатил хозяину за тело осла, то имеет право на пользоваться тем, что является результатом существования этого тела». На этом месте он ушел, возбудив в слушателях интерес дослушать остальную часть истории. И когда афиняне остановили его и требовали, чтобы он закончил свою историю, он ответил: «Итак, вы хотите послушать о тени осла, но не о серьезных и полезных делах для города».
Его прозвали Баталом[21], некоторые говорят, потому что в юности он носил женскую одежду на гулянках; другие говорят с тем чтобы нанести ему обиду, что он получил это прозвище от уменьшительного имени своей няни. Другие, следуя за софистом Либанием, говорят, что в юности он был слабым и болезненным, ибо по этой причине он не часто посещал палестру, как привыкли делать все дети в Афинах; вот почему, когда он вырос, он был осмеян врагами из свою изнеженность прозвищем Батал. На самом деле, эфесский флейтист, называемый Баталом, первым надел женскую обувь на сцене и использовал нежные мелодии; он сделал свои выступления полностью женоподобными; отсюда впоследствии развратные и женственные мужчины получили прозвище Батал.

[1] На сегодняшний день сохранилось 60 речей Демосфена (384/322 до н. э.). Большая часть этого материала исходит от Псевдо—Плутарха.
[2] Это ошибка, речь «О Галоннесе» не является Второй Филиппикой.
[3] Современник и соратник Демосфена. Рассказ Фотия связано Либаниевым множеством литературных связей. Источником как для Либания, так и для Фотия был Цецилий.
[4] Уилсон утверждает, что здесь, по–видимому еще одна ошибка, так как «Против Эсхина» должно быть то же самое, что «О ложном посольстве», упомянутой ниже.
[5] Этот Аристит возможно оратор римского периода второй софистики, предмет кодексов 246-8. Он также упомянут в кодексе 158.
[6] Эта речь утрачена: Уилсон предполагает, что это означает то, что Фотий, вероятно, здесь цитирует свой источник более или менее дословно.
[7] Еще одна утраченная речь.
[8] Поэт и библиотекарь из Александрии, который составил Таблицы (Pinakes), своего рода библиографическое руководство по Греческой литературе. Этот отрывок дан как фрагмент 446 в издании R. Pfeiffer'а.
[9] Известный софист из Антиохии (304-395 г. до н. э.) Этот пункт, кажется, скопирован непосредственно из Либания.
[10] Клавдий II Готский (268-270 н. э.).
[11] Малоизвестный софист второго века нашей эры.
[12] Генри утверждает, что это не из Псевдо—Плутарха; Вилсон, что анекдот этот невразумительно записан, и возможно и сам Фотий не понимал его.
[13] Ученик Аристотеля и друг Теофраста. Македоняне утвердили его правителем города в 317 г. и он оставался им до 307 г. до н. э. Его многочисленные труды ныне утрачены.
[14] Ударение должно падать на последний слог.
[15] Псевдо—Плутарх рассказывает, что там была надпись «На удачу», а не картинка.
[16] Гарпал — знатный македонянин, оставленный Александром в Вавилоне надзирать за его имуществом. Он проявил нечестивость и когда Александр вернулся, бежал в Афины, где безуспешно пытался подкупить ведущих политиков. Затем он отправился на Крит, где был убит одним из своих офицеров.
[17] Дарик — персидская монета достоинством в две драхмы.
[18] В обоих рукописях стоит «Филипп», и Генри так и переводит; но Вилсон справедливо замечает, что субъектом является Антипатр и таким образом здесь содержится ошибка.
[19] Калаврия — остров рядом с Торйзеном.
[20] Компилятор 1‑го века н. э. Из его работ ничего не уцелело; это цитата из Псевдо—Плутарха.
[21] Это имя также можно отнести к заике.

Cod. 266. Гиперид

Я также прочитал речи Гиперида. Есть пятьдесят две подлинные, и двадцать пять сомнительные: итого семьдесят семь.
Сочинения этого оратора настолько превосходны, что некоторые[1] не могут решить Демосфен ли выше Гиперида, или же Гиперид выше Демосфена, и они применяют к Гипериду такое описание, которое я привел, меняя лишь одно имя на другое.
Его отцом был Главкипп, сын Дионисия, из деревни Колиты. Он оставил сына по имени Главкипп: этот сын занимался красноречием и оставил несколько судебных речей. Сам Гиперид, после того как был учеником Платона и Исократа, управлял афинским государством в то время как Александр дал законы Греции. Этот правитель требовал от афинян корабли и должностных лиц; Гиперид был того мнения, чтобы не отдавать ни того, ни другого, и предлагал афинянам распустить наемные войска, которые они держали на Тенаре.
Он пожаловал высокие почести Демосфену. Диодот обвинил его в нарушении законов, но он защищался так хорошо, что был оправдан.
После того как он тесно взаимодействовал с Ликургом, Лисиклом и Демосфеном, когда первые двое были мертвы, он изменил свое поведение по отношению к третьему, ибо Демосфен подозревался в получении денег от Гарпала, и Гиперида предпочли выбрать[2] его обвинителем.
Но он в свою очередь был обвинен Аристогитоном за противозаконные действия, ибо он издал указ, предоставивший гражданские права иноземцам и свободу рабам, и он приказал богов, женщин и детей отправить в Пирей.
На это обвинение он ничего не ответил, кроме того, что принял требования необходимости: «это не я», сказал он, «принял указ, это страх, который напал на нас. Это битва при Херонее», и он не был осужден.
Пока он был государственным оратором, он занимался профессией адвоката.
Подозревали, что он получил свою долю денег от персов, а также от Эльфиата; это не помешало ему исполнить триерархию в то время когда Филипп осаждал Византий; в этом качестве он быстро пришел на помощь и вовремя спас византийцев, в том же году он был назначен смотрителем театра, хотя все другие (триерархи) были освобождены от обязанностей. В то время когда он управлял республикой, он постановил [3] оказать большие почести Иолаю, который преподнес Александру отравленный напиток.
Он был ничем не хуже Демосфена в Ламийской войне, и с удивительным успехом произнес надгробную речь над павшими в этой войне.
Когда он увидел, что Филипп готовится напасть на Евбею, и афиняне справедливо были встревожены движениями этого правителя, он приказал использовать общественные средства для оснащения сорока триер; желая показать пример другим, он выставил две триеры, от своего имени и от имени сына. Народы Делоса и Афин спорили между собой, кто из них должен иметь приоритет в храме Аполлона. Народ Афин назначил Эсхина сказать речь, но ареопаг назначил Гиперида; эта та самая речь, которая известна под названием «Делосской».
Некоторое время спустя прибыли в Афины посланники Антипатра: эти посланники, призванные на слушания, дали высокую оценку своему хозяину и говорили о нем, как о самом честном человеке в мире. «Я знаю, что он очень честный человек», сказал Гиперид, «но я также знаю, что мы не хотим хозяина, каким бы хорошим он ни был». По поводу изобличения Мидия, он обвинил Фокиона в попытках подкупить народ своею щедростью; но в этом случае не имел последователей.
Наконец, после несчастного исхода битвы при Кранноне, видя, что Антипатр поклялся его уничтожить, и что народ хочет отдать его грозному врагу, он бежал из Афин в Эгину.
Там он нашел Демосфена, перед которым пытался оправдаться за процесс с ним. Он намеревался искать другое убежище: но был арестован по приказу Архия, хотя находился в храме Нептуна и даже обнимал его статую. Оттуда он был доставлен в Коринф, где тогда находился Антипатр. Там ему учинили пытку, чтобы заставить его раскрыть государственную тайну, но будучи человеком мужественным, он предпочел перенести все виды мучений, не сказав ничего, что могло бы повредить отечеству, и он вырвал себе язык, чтобы никто не мог вырвать из него тайну.
Другие говорят, что он был отправлен в Македонию, и по пути он отрезал себе язык, и что после смерти он остался без погребения. Однако какие–то родственники, несмотря на запрещение македонян, положили его тело на костер, а прах отправили в Афины. [4]

Cod. 267. Динарх.

Наконец, я также прочел все речи Динарха. Насчитывается шестьдесят четыре, которые, по мнению большинства критиков, все его. Другие некоторые из них относят к Аристогитону, который процветал в то же время что и Гиперид.
По-видимому Динарх за образец подражания принял Гиперида, а скорее Демосфена, чьи горячность, живой стиль, вариации с применением фигур более соответствуют его гению.
Его отца звали Сократ; другие говорят, что Сострат: он был афинянином согласно одним, а по другим - из Коринфа. Будучи юношей он пришел в Афины, в то время когда Александр повел свою армию в Азию, он был учеником Теофраста и дружил с Деметрием Фалерским. После смерти Антипатра он принял дела Республики от большинства ораторов: некоторые были убиты, другие в бегах; и на данном этапе он возглавил дела. Он знал как завоевать дружбу Кассандра, одного из полководцев Александра; таким средством и оказывая судебную защиту тем, кто в ней нуждался, он приобрел большое имущество.
Самые знаменитые ораторы того времени были его противниками, но не выступал в суде против них, что было ему недоступно; он продавал свое перо тем, кто должен был защищать себя в суде. Когда Гарпал бежал в Афины, Динарх составил несколько речей против тех, кто обвинялся в получении взятки: но сам потом, обвиненный в том, что имел сношения с Кассандром, противоречащие интересам государства, продал все свое имущество, выручив хорошую сумму, и бежал в Халкиду. Он приумножил богатство и через пятнадцать лет вернулся в Афины благодаря хлопотам Теофраста, который добивался его возвращения и некоторых других изгнанников.
По возвращении он поселился у своего друга Проксена, где он был ограблен. Старый и почти слепой он подал иск и впервые вел свое дело лично; эта судебная речь против Проксена сохранилась. Вот то, что я должен сказать о девяти ораторах, речи которых я прочитал.

Cod. 268. Ликург

Что касается Ликурга, я не успел прочитать его речи; знаю, однако, что их было пятнадцать, и что они слабее, чем у любого другого из афинских ораторов. Он был сыном Ликофронта, которого Тридцать тиранов приговорили к смерти. История сообщает нам, что сперва он посвятил себя изучению философии, в которой он был учеником Платона. Потом он поступил на обучение к Исократу, а когда начал принимать участие в государственных делах, он прославился благородным поведением и красноречием. Поэтому он получил в управление государственную казну: за пятнадцать лет выручка составила четырнадцать тысяч талантов, и он оправдал свою должность тщательностью и непорочностью, наилучшими из возможных. В этой новой должности направление дел задавала война, и он восстановил укрепления города и добавил новые: он завершил различные общественные работы, которые оставались незавершенными. Он построил три сотни гребных судов с клетушками для жилья; он обеспечил арсенал всеми видами боеприпасов и снастей; он украсил Панафинейский стадион красивейшим парапетом, который тянулся вокруг.
Приняв руководство полицией Афин, он навел надлежащий порядок и установил хороший надзор в самый короткий срок, так что очистил город от разбойников и злодеев. Он был неумолимо суров к этим людям; некоторые, пользуясь таким случаем, говорили по поводу его приказов, что, по меньшей мере, они были написаны пером смоченным не чернилами, а кровью.
Своими услугами и редкими качествами он внушил столько любви афинянам и почитания его личности, что когда Александр потребовал доставить Ликурга к себе в числе других ораторов, народ отказал ему. Его несколько раз отправляли с посольствами вместе с Демосфеном, а в последний раз к народам Пелопоннеса. Таким образом он прожил всю жизнь в великом уважении афинян, его праведность была настолько хорошо известна, что мнение Ликурга учитывалось в пользу лиц, за которых он высказывался. Он был автор нескольких законов, последний, пятый был такой: ни одна афинянка не может явиться на Елевсин в повозке[1], чтобы не было слишком большой разницы между теми кто богат, и кто нет.
Сборщик податей осмелился поднять руку на философа Ксенократа и хотел арестовать его; неожиданно появился Ликург, заступился за философа, присудил сто ударов палкой сборщику и поместил его в тюрьму. Этот поступок понравился большинству афинян, выразивших тысячи благословений Ликургу: несколько дней спустя Ксенократ встретил сына Ликурга и сказал: «Твой отец отомстил за меня этому негодяю сборщику; но я не остался долгу, я для него заработал множество похвал».
Будучи богат, богаче любого другого горожанина, он никогда не имел другого платья (кроме того), которое носил и зимой и летом. Обычно он ходил босиком и едва ли имел обувь, которая полагалась при его имуществе. Природа отказала ему в таланте красиво говорить на площади; но исправлял это тяжелой, напряженной работой днем и ночью (над тем), что он должен был сказать. Овчина с подушкой на полу его комнаты служила ему постелью. Делал он это для того, чтобы с неудобной постели более охотно подниматься и возобновлять работу.
Когда он говорил, он выражался энергично, и свободно говорил то, что думал. Однажды он увещевал афинян, но они его не слушали. Неблагодарные люди, закричал он, вы заслуживаете кнута. Состарившись, он почувствовал, что его конец близок, и он попросил отнести его в храм Матери Богов, а затем в Совет, где он отчитался об исполнении своей должности: и только Менесехм выразил сомнения, на что Ликург воскликнул, что это клевета. Его обратно отнесли домой и он умер через несколько часов. Он одержал победу над завистью и в ряде других случаев, и неоднократно народ награждал его венком.
Он оставил жену Каллисту с тремя сыновьями: Аброном, Ликургом и Ликофронтом. После его смерти афиняне неблагодарно бросили в тюрьму этих троих сыновей по обвинению Менесехма, секретаря Фрасикла. Демосфен из изгнания обратился к народу Афин, объясняя, что они обесчестят себя навсегда, бросив детей такого отца, который отмечен такими достоинствами и который оказал им такие великие услуги: это письмо оказало должное влияние и дети Ликурга были оправданы.

[1] Плутарх говорит, что первым, кто преступил этот закон, была жена Ликурга, и что ее муж приговорил ее к штрафу в один талант.