1. - "Не было того мужа, ни перса ни мидянина, ни из нашего рода, который, бы смог отнять царство у этого мага, Гауматы. Народ боялся его чрезвычайно. Он умертвил многих, знавших прежнего Бардию. Для того он их убивал, "чтобы они не признали меня, что я не Бардия, сын Куруша." Никто не смел ничего предпринять против мага Гауматы до тех пор пока не явился я. Тогда я помолился Ахура-Мазде; Ахура-Мазда пришел мне на помощь. В десятый день месяца Багаядиш" (первый месяц, март-апрель), "тогда случилось, что я, с верными мне людьми, умертвил того Гаумату, мага, и главных его пособников. Есть крепость Сикатхауватис, в области Низайя, в Мидии, - там убил я его. Я отнял у него царство. Милостью Ахура-Мазды я сделался царем; Ахура-Мазда даровал мне царство".
Так пишет Дарий, на Бегистунской скале. Многоречивые и сильно изукрашенные рассказы греческих историков являются ценным комментарием к этой краткой, сжатой заметке. Потому ценным, что при всем множестве подправленных анекдотов, выдуманных греками речей, непонятых и, потому, извращенных фактов, все же эти рассказы снабжают нас непрерывною нитью действия И дают возможность собрать в картину главные черты крайне драматичного инцидента. Он довольно верно представляется в следующем виде.
2. -По смерти Камбиза армия, на обратном пути в Персию, объявилась в пользу самозванца. Дарий спешил домой и, прежде чем на что-нибудь решиться, по секрету написал сатрапам разных областей, стараясь заручиться их содействием. Успех получился не блестящий. Оказалось, что он мог положиться лишь на двоих да на своего отца, бывшего сатрапом в Парфии. Он из этого заключил, что было бы неосторожностью действовать открыто, силою, так как большинство очевидно в самом деле верило самозванцу, а Бардия, если бы был жив, несомненно был бы законным наследником своего бездетного брата. Маг, вдобавок, позаботился расположить к себе провинции заявлением, что, как только он утвердится на престоле, он освободить их от налогов и военной повинности на три года. Он, поэтому, пользовался немалой популярностью, и Дарий поступил благоразумно, уклоняясь от междоусобной войны, исход которой был бы более чем сомнительный. Смелый удар, быстро совершившиеся факт, - вот в чем была единственная надежда на практическое разрешение задачи, и такой исход был возможен благодаря некоторым персидским обычаям, на которых Дарий ловко построил свои планы.
3. -Мы видели выше (стр. 311), что персидская нация составилась слиянием разных племен, - вероятно семи, под предводительством Ахемена, главы родовитейшего из них - Пасаргадов. Но, хотя этот род таким образом был облечен наследственным достоинством, однако, большими привилегиями пользовались главы и других шести племен или кланов, равные царю во всем, исключая только царское звание. Они все носили царский головной убор, - высокую тиару (кидарис); все имели право входить к царю без доклада, во всякое время; они были царевыми товарищами и советниками по праву рождения, и первую жену свою, царицу, он был обязан выбрать в семье одного из них, и только в их семьях мог искать женихов и невест своим детям, своим братьям и сестрам. На этом-то старинном и свято соблюдаемом обычае Дарий построил свой простой, но хитрый план. Главы всех семи кланов, - он сам в том числе, - должны были явиться у дворцовых ворот одни, без свиты; самозванец никак не мог отказаться принять их, если не хотел нарушить один из. основных законов государства и тем непременно возбудить подозрение, а раз проникнув во дворец, они полагались на свою храбрость и на могущие возникнуть случайности. Все поклялись поддержать Дария и с ним идти на все. Они могли дать планам своим созреть не спеша, потому что человек, выдающих себя за сына Кира, не мог ничего предпринять против семи князей. Несмотря на успех свой, он все же, по-видимому, ощущал в душе некоторую тревогу; иначе почему бы ему было, как извещает надпись, переезжать в Мидию и там поселиться не в столице, Экбатане, а в каком-то замке среди гор? Между тем, именно это обстоятельство значительно увеличивало трудность и опасность дела, задуманного заговорщиками, так как самозванца там окружали преданные ему маги, образовавшие, как известно, отдельное и очень могущественное сословие. Но изменить план было бы неудобно; надо было, напротив, как можно скорее привести его в исполнение. Итак, князья бесстрашно подъехали к воротам замка. Дарий выдал себя за посланного от отца своего Гистаспа, наследника престола, так как у покойного царя не было сына. Как он и предвидел, стража пропустила их без малейшего возражения. Несколько минут спустя, самозванца уже не было в живых: он был убит после краткой свалки с немногими бывшими при нем слугами, семь месяцев по смерти Камбиза. Свита князей, оставленная неподалеку, подоспела вовремя, чтобы помешать народной вспышке. День этот впоследствии праздновался в память "убиения мага". Греки, совершенно не поняв смысла этого празднества, с полной уверенностью писали, что в этот день каждый год избивались маги, имевшие неосторожность показаться на улицах, так что они не смели выходить из домов. Почти немедленно после этой смелой выходки, Дарий был провозглашен царем, вероятно по предварительному соглашению с товарищами и с согласия отца его Гистаспа, который продолжал управлять своей далекой областью. В своей большой надписи он добросовестно выписывает имена своих шести сподвижников, подчеркивая то обстоятельство, что больше при нем не было никого: "Эти мужи одни были при том, как я умертвил мага Гаумату, которого называли Бардией. Эти мужи одни помогали мне". Один из них был Гобрий, тесть Дария.
4. - Так-то, с изумительной легкостью и почти без кровопролития, совершился достопамятный переворот. Последовал краткий мирный промежуток, Дарий посвятил все свои силы восстановлению поколебленного во всем царстве порядка. Он сообщает об этом своим обычным сжатым, но основательным слогом:
"Царство, которое было отнято у нашего рода, я воротил... Я восстановил государство, - и Персию, и Мидию, и прочие области. Каким оно было прежде, таким я его восстановил. Храмы, которые разрушил маг Гаумата, я построил вновь. Я восстановил в государстве богослужение и священные песнопения, и возвратил попечение о них родам, у которых маг Гаумата отнял его. Милостью Ахура-Мазды я совершил это. Я трудился, пока не восстановил род наш на его месте, как было прежде. Так потрудился я, милостью Ахура-Мазды, чтобы маг Гаумата не заместил наш род".
При дешифровке бегистунской надписи, ученых сильно озадачило это место, - о разрушении и построении вновь храмов: каких храмов? Ведь известно, что религия Зороастра положительно не допускает никаких храмов, и что единственными богослужебными пунктами были жертвенники со священным огнем, - атэшгах, -на открытом воздухе или в небольших простых молельнях с голыми стенами. Чтобы царь, исповедующий маздеизм, ставил себе в заслугу восстановление не им разрушенных храмов, не могло не показаться чем-то ненормальным. {Храмы, положим, были у персов, но гораздо позднее, в период, не входящий в рамки настоящей книги. Период этот можно назвать временем окончательного упадка чистого маздеизма. Уже при внуке Дария, царе Артаксерксе, воздвигались храмы Мифре и Анахите-Ардви-Суре. В этом сказывается влияние семитских и ханаанских религий; Мифра преобразился по образцу всяких Баалов и Молохов, а Анахиты уже нельзя распознать от разных натуралистских богинь - Бэльтис, Милитт, Астарт, Атаргат и пр. У неё был знаменитый храм в Сузе.} Но если принять объяснение Макса Дункера, что имеются в виду храмы не персов и мидян, а подданных народов, то несообразность сразу исчезает. Мы видели, что сам Кир и, в подражание ему, сын его Камбиз, ставили себе за правило оказывать не только терпимость, но личное почитание религиям побежденных народов. Весьма естественно, что узурпатор не руководился умным политическим расчетом, а следуя слепо внушениям фанатической нетерпимости, оставлял без ремонта, даже разрушал, эти ненавистные ему гнезда язычества. Дарий, со своей стороны, конечно тотчас же снова водворил примирительную и справедливую политику своего рода, и упоминает о том в своей летописи, как о черте, дающей ему право на благодарность большой части его подданных. Не должно забывать, что все документальные памятники Ахеменидов составлены на трех языках, потому что обращались к трем различным расам, - арийской, семитской и туранской, -и что маздеисты представляли численное меньшинство. Об этом факте напоминает. между прочим, одна, по-видимому незначительная подробность: в туранской версии, - (которую называли сначала прото-мидийской, потом амардской, даже скифской), имя Ахура-Мазды поясняется словами: "Бог арийцев". Вавилонская версия говорит о "домах богов", чем исключаются и персы и мидяне.
5--Что сам Дарий был искренний маздеист, о том его надписи не оставляют ни малейшего сомнения. Но есть еще и другие указания. Близ основанной им новой столицы, известной нам только под греческим именем, - Персеполис, - в высокой отвесной скале, называемой Нахши-Рустэм, высечены гробницы, - или, вернее, погребальные покои или склепы, - Дария, его сына, внука и правнука, изображающая дворцовые фасады, по образцу ликийских гробниц (см. ГЛ. VIII), и богато разукрашенные изваяниями. В последних особенно привлекаете внимание фриз, представляющий процессию собак; собака же - священное животное по Авесте. Царь стоит на эстраде, опираясь на лук, со спущенной тетивой (означающей, что жизненной борьбе настал конец), а перед ним жертвенник со священным огнем; далее - диск солнца, а над всем парит. образ самого Ахура-Мазды, с мирным венком, в знак вечного упокоения. Изо всех рядом помещенных гробниц, на одной только Дариевой есть надпись, которая отчасти дополняет бегистунскую, так как она составлена несколькими годами позднее. Она начинается самым торжественным исповеданием веры, от которого на душе становится торжественно, словно от далекого гула дивного органа:
"Великий бог - Ахура-Мазда: он сотворил землю сию, сотворил небо там над нами, сотворил человека и все, что человеку на радость. Он сотворил Дарьявуша, единого царя над многими".
Следует краткий перечень деяний царя и его завоеваний, которые он благочестиво относит к "милости Ахура-Мазды". Никакой верующий иудей не мог бы выразиться безусловнее и положительное:
"То, что я совершил, то все я совершил милостью Ахура-Мазды. Ахура-Мазда оказывал мне помощь, пока я не окончил труд свой. Да пребудет покров его надомного и над сей землей".
То же самое он повторяет несколько раз в бегистунской надписи, и хотя он в двух местах присовокупляет: "и другие боги", но в подлиннике слова эти не имеют того решительного языческого оттенка, как на современном языке. Известно, что маздеизм допускал существование божественных Сил, подвластных Единому, Всевышнему Богу, и приведенные слова конечно не имеют иного значения. Другая характеристичная черта, изобличающая маздеиста, это - постоянное употребление им слова "ложь", "неправда", в смысле "зло", "беззаконие", "нечестивость". Так, после отбытия Камбиза, царь говорить, что "неправда развелась в земле". И слово-то употреблено настоящее авестское, - "друдж", в новейшей его форме, "дарауга". Под конец Дарий говорить: "За то Ахура-Мазда оказал мне помощь, и другие боги тоже, что я не был ни злым, ни лживым, ни тираном".
6. - Из этих мест, дышащих духом скореe Гат, чем Ясны или Вендидада, можно заключить, что Дарий был маздеист первобытной, неиспорченной школы, и что изменения, внесенные в вероучение и обрядность мидийскими магами (см. стр. 304), по всей вероятности, еще не были приняты персами. Во всяком случае, последние не придерживались предписаний Вендидада по отношению к мертвым. Царей своих они не отдают на съедение птицам, а кладут в великолепные усыпальницы. Позднейший обычай - заимствованный; самое название "башен молчания" - дахма, - означает буквально "место сожжения", что доказываете что древнейшие иранцы сжигали своих мертвецов, также как и родичи их, индусы. Из одного любопытного места у Геродота как будто выходит, что в его время (середина V-го века до P. X.) обычай выставлять покойников уже сильно принялся у персов, но, так сказать, исподтишка, с легкой руки магов, - как и можно было ожидать. Вот это место:
"Есть у них еще обычай, о котором не говорят открыто, а как бы с опаской, относительно умерших. Говорят, будто тело перса мужеского пола никогда не погребается прежде, чем его порвет собака или хищная птица. Что у магов существует этот обычай, не подлежит никакому сомнению, потому что они соблюдают его, нисколько не скрываясь. Мертвые тела покрываются слоем воска и тогда уже предаются земле".
Тут как будто уступка учению магов, так как слой воска некоторым образом изолирует тело и ограждает священную стихию, - землю, от осквернения. Притом, строго говоря, ни одна стихия не оскверняется, если тело запирается в гроб и саркофаг, потом ставится не в землю, а в склеп, высеченный в твердой, сухой скале. Что персы времен Дария избегали близости трупа из боязни оскверниться, можно заключить из еще другого места у Геродота же, в котором сказано, что Дарий, в один из приездов в Вавилон, не захотел въезжать в одни ворота, потому что над ними помещался гроб царицы Нитокриты, матери Набонида, по какой-то непонятной прихоти выбравшей для себя это странное место последнего упокоения. Это, может быть, и неправда, но во всяком случае многозначительно.
7 - Если Дарий понадеялся на то, что он, быстрым и энергичным ударом, нанесенным самому корню зла, в лице самозванца, предотвратить будущие смуты, он ошибся, и лишь весьма немного месяцев было дано ему на административную работу, за которую он тотчас же с жаром принялся. Сатрапы отдаленных областей успели вкусить сладость независимости в продолжительное отсутствие Камбиза и последовавший затем период ослабления законной власти, и им сильно не хотелось возвращаться под строгий контроль центрального управления. Населения остались очень довольны магом, и большинство несомненно все еще верило, что он был действительно тот, за кого выдавал себя, - так что искры будущих пожаров далеко не были затоптаны. Не прошло и года, а пожары эти уже вспыхнули одновременно во всех частях державы. И совершилось неслыханное дело: каждая восставшая область имела вожаком самозванца. Успех трагикомедии, разыгранной магом Гауматой, принес обильные плоды: пошло настоящее поветрие на такого рода обман. Единственный достоверный источник сведений о титанической борьбе, которую Дарию пришлось вести почти одному против врагов, как из земли выраставших кругом его, конечно - все тот же бегистунский памятник. рассказ удивляет своей простотой и скромностью: какая разница против крикливого самохвальства ассирийских царских летописаний! Если и не всегда удобно приводить буквально слова текста, то все же история этих годов по необходимости должна следить за ним шаг за шагом.
8. - Первым открыто возмутился Элам (по-гречески Сузиана). Там некто Атрина объявил себя, царем. В то же время "некий муж вавилонянин", по имени Надинтабира, "так солгал государству вавилонскому: Я - Навуходоноссор, сын Набонида". Вся Вавилония передалась ему и признала его своим царем. Движение в Сузе было подавлено, кажется, без большего труда, и Дарий немного слов тратит на него: "Я пошел в Сузу; Атрина тот был приведен ко мне пленный: я убил его".
Вот и все. Не так легко было справиться с вавилонским восстанием: на это потребовалась настоящая кампания. Инсургентские войска были расположены вдоль Тигра, и переход через реку дался -царской армии лишь ценой жаркого сражения. Другое сражение произошло у столицы на берегу Евфрата, и самозванец, хотя и побитый, не сдался, а бежал с немногими всадниками, заперся в Вавилоне и выдержал настоящую осаду. Дарий и тут с обычной простотой записываешь, что он, "милостью Ахура-Мазды, взял город, схватил лже-Навуходоноссора и умертвил его". Эта кампания заняла несколько месяцев, и, пока Дарий был задержан в Вавилоне, целых девять областей разом восстали против него, по списку: Персия, опять Сузиана, Мидия, Ассирия, Армения, Парфия, Маргиана, Саттагидия и Сакия (Скифия; см. карту).
9. -Это вторичное восстание Элама было неважное, и сам народ подавил его, схватив и убив вожака. Гораздо большую опасность представила Мидия, потому что там некто Фравартиш, мидянин, выдал себя за "Кшатриту, мужа из рода Киаксарова", и обратился с воззванием к земле во имя её любимого национального героя, основателя её величия. Народ горячо откликнулся на это воззвание; даже оставленные дома мидийские войска передались обманщику, и он был провозглашен царем мидийским. восстанием в Сагартии предводительствовал человек, тоже выдававший себя за потомка Киаксара и объявивший независимое государство.
Но всего хуже было то, что пожар захватил и самую Персию: явился новый лже-Бардия, и народ признал его. Он был настолько силен, что мог действовать наступательно и выслать войска против сатрапа Арахозии, одного из немногих, оставшихся неизменно верными, царских слуг; кроме того, он выдержал несколько сражений, хотя исход их был неблагоприятный для него. Положение законного государя, истинного героя, в ту пору было поистине отчаянное. Задержанный в мятежной земле осадой, исход которой казался сомнительным, отрезанный от всего остального царства, он мог полагаться единственно на войска, бывшие при нем: "только те мидяне и персы, - пишет он: - которые были при мне, остались мне верными, а их было немного". Между тем, из этих не-многих он был принужден отправить на родину два полка, с поручением постараться остановить беду в Мидии и в Армении, откуда восстание быстро распространялось в Ассирию. На востоке только два сатрапа, - в Бактрии и Арахозии, - упорствовали в верности царю, да отец его, Гистасп, отстаивал, насколько мог, свои две области, Гирканию и Парфию; но ему не удалось удержать их от перехода к мидийскому самозванцу. Сам же Дарий не мог тронуться из Вавилонии и должен был на неопределенное время предоставить преданных друзей своих на произвол судьбы. Воеводы, посланные им в Армению и Мидию, не имели большего успеха, потому что численностью слишком уступали инсургентам, и насилу могли удержаться в занятых ими сильных позициях, в ожидании его прихода к ним на выручку.
10. - Все, казалось, зависело от личных усилий и присутствия царя. Если бы взятие Вавилона замедлилось еще долго, помочь беде, вероятно, было бы уже нельзя. Но лишь только столица сдалась (в сентябре 519-го г.), начался поворот к лучшему. Личное появление царя принесло пользы не менее, чем желанные подкрепления. Дарий сперва прошел в Мидию, справедливо считая восстание в этой земле наиболее опасным, потому что там народ защищал, по своему мнению, принцип национальности, и борьба в сущности шла из-за исконного соперничества между Персией и Мидией. Фраорт смело вышел навстречу царю с войском, сам вызывая его на бой. Его самоуверенность не оправдалась: он был разбить и насилу спас свою жизнь, ускакав с немногими всадниками в Раи, но в этом городе был взять отрядом, посланным за ним в погоню. Жестокость, с которой было с ним поступлено, достаточно доказывает, каким опасным врагом он считался и какая важность придавалась тому, чтобы не только устранить его, но и унизить в глазах народа. "Я отрезал ему нос, уши и язык, - пишет царь: - он содержался в цепях перед моими дверьми, - все царство его видело. Потом я распял его на кресте в Экбатане". Так же было поступлено и с самозванцем из Сагартии, выдававшим себя за родственника Киаксара. Он был разбить и взять мидийским воеводой; распять же он был в Арбеле, в устрашение ассирийским инсургентам. Теперь, наконец, Дарий мог послать па помощь к отцу, который, с небольшим войском, мужественно оборонялся в своей Гиркании, но, получив подкрепления, стал действовать наступательно и одержал решительную победу. Это было в 518 г. до Р. X., и в том же году верный сатрап, защищавший Бактрию, разбил наголову инсургентов, возмутивших Маргиану.
11. - В 517 г. одна Персия еще оставалась непокорною. Но царь не уходил из Мидии, считая присутствие свое все еще необходимым, и только часть армии послал против лже-Бардии. Персидские войска он весьма благоразумно удержал при себе в Мидии, а в Персию отправил мидян, убоясь заразительности национальных симпатий. После двух. сражений, самозванец был взят и умерщвлен, летом 517 г.; но последователи его в Арахозии продержались еще несколько месяцев, и только в феврале 516 г. вожаки были наконец взяты и казнены. Но только-что нити закреплялись на одном конце ткани, они распускались на другом. Пока царь находился в Мидии и Персии, Вавилон вторично отпал от него, в пользу нового самозванца, уверявшего, что он-то уж в самом деле Навуходоноссор, сын. Набонида. Впрочем, это восстание без особенной трудности подавил царский воевода, и этот самозванец, подобно всем прочим, был казнен (в январе, 516 г. до P. X.). Царь, между тем, деятельный до неутомимости, сходил в Египет и там всячески старался укрепить за собой расположение жрецов и народа. Египетские памятники того времени свидетельствуют о полном его успехе; из них видно, что он мудрым своим управлением заслужил место наравне с величайшими законодателями земли египетской. А в Азии и теперь еще не пришел конец смутам. Последний столбец бегистунской надписи попорчен так, что нет никакой надежды когда-нибудь прочитать его, но все же местами возможно разобрать отрывки строк, в которых речь идет о третьем, но кратковременном восстаний в Эламе, и войне на дальнем востоке против скифского народа, который Дарий, в отличие от прочих скифских племен, называешь: "Саки в остроконечных шапках". Еще можно разобрать, что вождь их, Сакунка, был взят в плен (и, вероятно, казнен). К счастью, Малая Азия, финикийские и греческие города ионийского побережья во все эти тяжкие годы не трогались. Один только сатрап в Сардах, перс, попытался было составить себе независимое княжество, соединением Лидии и Фригии под своим владычеством, и отказал царю в повиновении. Эта попытка не упомянута в бегистунской надписи, вероятно потому, что она была подавлена не силой оружия, а убиением виновного его собственной стражей, по письменному приказу, полученному от царя.
12. - На Бегистунской скале Дарий рассказал только повесть почти сверхчеловеческой борьбы, выдержанной им в эти первые годы своего царствования. Огромный барельеф над надписью есть не что иное, как иллюстрация к тексту. На нем изображен царь, охраняемый, по обыкновенно, эмблематическим образом Ахура-Мазды и в сопровождение двух сановников (один из них - Гобрий, его тесть), в гневной позе; он попирает ногой человека, лежащего пред ним с простертыми вперед руками, - как бы, молящими о пощаде; с другой стороны к нему подходит процессия из девяти пленников, связанных вместе за шею, одной веревкой, с руками скрученными за спиною. Это-главные девять вождей восстания и самозванцы, на усмирение которых потребовалось слишком шесть лет и девятнадцать крупных сражений. Все были взяты живыми. Последний отличается остроконечной шапкой: это - скиф Сакунка. Над головой каждого - краткая пояснительная надпись. Над простертой на земле фигурой мы читаем: - "Этот человек солгал. Он говорил так: "Я-Бардия, сын Куруша: я - царь." Над первой стоячей фигурой: "Атрина сей солгал; он говорил так: "Я-царь Сузианы" - и т.д.
13. - В своем вступлении к этому несравненному историческому документу, Дарии дает список всех стран, над которыми он, милостью Ахура-Мазды, поставлен был царем; всего - двадцать имен. В последней его надписи, - надгробной, - число это возрастаешь до тридцати и включаешь такие далекие области, как, например, на востоке несколько клочков Индии (Хиндуш); на западе - "заморские ионийцы" (греки островов, а может быть и материка); на севере - "заморские скифы" (народ южной России); на юго-западе - ливийцы и киреняне. Само собой разумеется, что многие из этих дальних окраин, хотя Дарий и посетил их и до известной степени завоевал, и включает их в число своих "сатрапий", сами вовсе не считали себя ему подвластными, едва даже вассалами; но все почувствовали на себе тяжелую царскую десницу и волей-неволей попали в список "принадлежавших ему земель". В его надгробной надписи находится следующее эффектное воззвание к его преемнику или ко всякому, кому случится лицезреть его памятник: "Если ты подумаешь так: - сколько было земель, которыми управлял царь Дарьявуш? - то взгляни на сие изображение народов, носящих трон мой, дабы ты знал их. Тогда тебе станет ведомо, что копье перса достает далеко, что перс сражался в битвах вдали от Персии".