II ПРОРОК ИРАНА. - АВЕСТА.

I. - Все в мире религии, помимо их внутренних различий, распадаются на два разряда: имеющих священные книги, и таковых не имеющих. священные книги данной религии воплощают в себе все её учение по части богословия, веры и этики. в них предписывается верующим, во что они обязаны веровать, что они должны делать и чего избегать, как им подобает молиться, какие совершать обряды, как вести себя в данные важные моменты жизни. эти предписания верующие должны принимать не просто как советы для своего руководства, а как нечто положительно обязывающее, связывающее их, - нечто, чему они должны верить не рассуждая, повиноваться беспрекословно. Когда возникает вопрос относительно какого-нибудь пункта вероучения, благочестивый верующий не должен полагаться на свой собственный разум; он должен справиться в своей священной книге, а еще лучше обратиться к тем, кому предоставлено право истолковывать ее, - жрецам и вероучителям. Это и вернее и безопаснее, так как мирянину легко ошибиться вследствие недостаточной подготовки и неполного знания, тогда как полагается, что духовное лицо должно знать основательно то, изучению чего оно посвятило всю свою жизнь. Сомнение в безусловной истине того или другого положения, в необходимости или справедливости того или другого предписания, находящегося в священной книге, влечет за собою кару в будущей жизни, а если оно выражается неповиновением на деле или поруганием на словах, то нередко и здесь, на земле, сомневающийся несет наказание от духовенства и правительства, которое поддерживает это духовенство.
2. - Такого полного отрешения от самых дорогих сердцу человека прав, - на свободу мысли и действий, - такого слепого повиновения, почти до уничтожения в себе личной воли и разума, очевидно, никто не может требовать от людей, будь то величайший мудрец или величайший деспот, и никто такую жертву не принесет простому смертному. Человек будет повиноваться такому же как он человеку по своей воле и для своей пользы, до тех пор, пока он в этом видит для себя выгоду, но никогда не признает такое повиновение за положительный, неоспоримый долг. Дело другое, если он убежден в неземном происхождении своей веры, если он её заповеди признает за божественное слово, за божественный закон, сообщенный людям сверхъестественным путем, от самого божества, через избранников, которые делаются пророками, учителями, законодателями своего народа и говорят не от себя, а от имени и по внушению божества, с которым они, чудесным образом, имеют непосредственные сношения, лицом к лицу. в старину люди были проще духом и, не имея понятия о положительной, экспериментальной науке, жили наполовину в мире чудес. так как законы природы были им неизвестны, то отступления от этих законов не поражали их так, как поражают нас; они были для них лишь необычайными явлениями, имеющими какое-нибудь особое значение. Они тем охотнее готовы были признать божественность объявленного им закона, что в каждой вере заключались искры вечной истины, и то, что в них было лучшего, извещаемое притом лучшими и мудрейшими мужами данного народа, с одной стороны всегда отвечало тайному, прирожденному сознанию и потребностям души, с другой настолько опережало, превосходило средний уровень современная духовного развития, что должно было казаться массе народа недостигаемым одними силами человеческого духа.
3. - Оба великие отдела азиатских арийцев, - индусы и иранцы, исповедали религии, которые, как учили их жрецы, были сообщены людям книги лично и непосредственно самим Божеством. Индусы хранили у себя собрание книг, которые они называли ведами ("знание"), и считали сокровищницей божественного закона. Священные же книги иранцев известны под названием Зенд-Авесты. Ни та, ни другая из этих религий не вымерла и по сию пору. Первая из них еще поныне исповедуется, в значительно измененном виде, многими миллионами обитателей Индии, тогда как последняя пережила все невзгоды и, как мы видели выше, уцелела у той горсти потомков персидских пришельцев, которая образует в Индии замкнутую общину парсов, и у другой горсти, ежегодно убывающей, - братьев их, оставшихся в Персии. между обеими религиями существуют поразительные сходства и не менее поразительные различия, как обыкновенно бывает между членами одной семьи, будь то отдельные лица или целые народы. Но нам в настоящем томе предстоит заняться лишь персами, которых, в рассматриваемый нами момент мировой истории, оборот вечно вращающегося колеса времени выдвигает на вид, в качестве наследников величия старших народов, уходящих со сцены, - Ассирии, Вавилона и других, менее выдающихся размерами, влиянием и могуществом.
4. - Когда, с легкой руки Анкетиля Дюперрона и его первых преемников, за новооткрытыми книгами было утверждено название "Зенд-Авеста", а за языком их - имя "зендского", в историческую номенклатуру бессознательно была внесена ошибка, значительно замедлившая дальнейшая открытия и еще более запутавшая без того уже сбивчивый предмет исследований. Во-первых, настоящее заглавие иранских священных писаний - "Авеста-у-Зенд", что можно приблизительно перевести: "закон и комментарий к нему", так как "зенд вовсе не есть собственное имя, а нарицательное, означающее "объяснение, комментарий". Во-вторых, книги эти писаны не на одном языке, а на нескольких иранских наречиях различных времен и, вероятно, различных областей. окончательно установив эти факты, ученые стали называть самые книги просто "Авеста", а язык, на котором, главным, образом писан текст - "авестским". Это название не связано ни с каким определенным веком или страной и потому не вводит в заблуждение. Комментарии же и примечания, принадлежащие гораздо позднейшему времени, писаны на средневековом персидском языке, так называемом пехлевийском.
5. - Это крайне своеобразный язык, особенно писанный. Не столько потому, что письмо не похоже на ново-персидское: различие не больше того, чего можно ожидать от разницы во времени; но дело в том, что на первый взгляд самый язык похож скорее на семитический, чем на персидский. а именно: огромное большинство слов, - имен, местоимений, наречий, предлогов, и пр. -семитические, тогда как грамматика и строение - иранские. Очевидно, что такая аномалия никогда не могла быть живым языком, нигде и ни у кого. разрешение загадки любопытно не менее самой загадки. Оказывается, что слова, на вид семитические, были на слух иранские: т.е., читая либо про себя, либо вслух, надо было на место каждого семитического слова ставить равносильное иранское, - или персидское. Так, "царь" писалось "малка" (старинное семитическое слово), а произносилось "шах"; "малкан малка" ("царь царей") произносилось ("шахан-шах"); вместо написанного семитического "бисра" ("мясо"), читалось, по-персидски, ("гошт"). Ведь мы сами делаем нечто подобное, когда, встречая в французской или английской книге такие формы: "i. e.", "e. g.", "etc.", - сокращения латинских слов: ("id est", "exempli gratia", "et cetera" - свободно читаем по-французски или по-английски: "то есть", "например", "и прочее", не говоря о цифрах (1, 2, 3, и пр.), которые каждый народ произносить на своем языке. Чтобы упражняться в этом искусстве в таких размерах и так свободно, как того требует чтение и писание пехлевийского языка, нужно такое знание обоих языков, которого одного почти достаточно, чтобы доказать связь, существовавшую между младшей культурой средней Азии и древней культурой западной Азии. В самом деле, где и каким образом, если не через постоянные сношения с древними семитскими народами, - ассирийцами, вавилонянами, арамейцами, - могли персы так коротко ознакомиться с языком, нисколько не схожим с иранским, чтобы писать на этом языке и, читая, переводить писанное на свой собственный язык?
6. - Итак, этот писанный язык состоит из двух весьма различных элементов, которым даны и два различные названия. Та часть, которая пишется на один лад, а читается на другой, названа хузвареш, чисто-персидская же часть - пазенд. Конечно, текст может быть написан весь на языке "хузвареш" или весь на языке "пазенд", но этого почти никогда не бывает. Замечено только, что, чем древнее текст, гем в нем больше языка "хузвареш", так что древнейшие писания сасанидского периода почти всецело писаны на этом языке, тогда как позднейшие почти всецело писаны на языке "пазенд". Из всего сказанная ясно, что книги, известные под общим названием "Авесты", состоять из частей, писанных в различные века. так как пехлевийские письмена не похожи на авестские, то, сравнительно легко отделить первобытный текст от комментария и назначить последнему надлежащее время, а это - период владычества сасанидской династии (226-640 г. по Р. Х.).
7. - Прежде, чем приступить к изучению религии столь славной отрасли родного нам арийского племени, мы невольно задаем науке несколько вопросов, на которые хотелось бы получить положительные ответы: Хотелось бы знать, насколько древня эта религия, писанный закон которой так недавно отчасти вновь открыт? В которой из земель востока она зародилась? Существовал ли в самом деле человек по имени Заратуштра, который изобрел и проповедовал ее, и когда он жил? Да и в самом ли деле он изобрел ее, или только преобразовал и оформил? Когда были записаны тексты, содержание учение, закон, молитвослов этой религии? Обо всех этих вопросах много лет шли споры, достигавшие различных и часто разногласных заключений, и только в самое последнее время довольно определенно выяснились на них ответы. {Главным образом благодаря замечательному труду молодого американского профессора, А. В. Уильямс-Джэксона, "Зороастр, пророк древнего Ирана" (Нью-Йорк, 1901).}
8. - Большинство греческих и римских писателей, сочинения которых дошли до нас целиком или в извлечениях и фрагментах, упоминает о Зороастре, как о мудром муже востока, учившем божественным истинам, а также естественным наукам и даже магии, и в существование его никто в древности не сомневался. Эти свидетельства, взятые порознь, не имели бы большего веса, потому что ни греки, ни римляне не отличались историческим чутьем и критическим остроумием - да, кроме того, в хронологии у них невозможное разногласие: по одним Зороастр жил 500 лет до P. X., по другим раньше того, а по иным так даже 6.000 лет до нашей эры. Но единогласие показаний (к тому же подтверждаемых и многими мусульманскими средневековыми писателями), устраняет всякую возможность сомнения в том, что такое лицо действительно существовало когда-то; когда именно - остается науке с точностью определить, с помощью, главным образом, обильных, если и не всегда одинаково заслуживающих доверия, национальных персидских источников разных эпох.
9. - Есть небольшой сборник гимнов, известных под названием Гат ("псалмы, песни"), - писанных на особом иранском наречии, или более древнем, чем остальная Авеста, или принадлежащем другой иранской области. Песни эти - в стихах и, по всем приметам, древнее остальных книг. Они, очевидно, представляют учение новой религии в первобытном и чистом его виде, и в числе проповедей, молитв, изречений, набранных без особенного порядка, выдаются иногда места, полные истинной поэтической красоты, составляющие большую редкость в Авесте. в этих песнях личность пророка выдвигается с необыкновенным реализмом. иногда он проповедует сам от себя, излагая перед толпою слушателей простые и широкие основы своей веры; иногда он, бесприютный скиталец, вопиет к богу из глубины тоскующей души, в страстных порывах, сильно напоминающих некоторые излияния другого великого изгнанника, царя Давида: "К какой земле направлю я стопы свои? Куда пойду?... Из слуг никто меня не почитает; не почитают и злые правители земли. Как мне далее поклоняться тебе, о, Ахура-Мазда? Я знаю, что я беспомощен... ибо у меня мало людей. молю тебя слезно, о, Ахура, дарующий счастье, как друг подносит дар другу..." Но вот, судьба улыбнулась ему; в его тоне слышится надежда, торжество, потому что нашлись наконец друзья: могущественный царь уверовал в пророка; к нему пристали ученики из среды царской семьи и родовитой знати; сама царица сделалась его пламенной последовательницей; его самый преданный друг, близкий к царю вельможа, отдал за него дочь. в иных местах как будто говорят его ученики, потому что о нем упоминают в третьем лице. и во всем этом драгоценном сборнике величественная фигура проповедника стоить перед нами в ярком освещении: человек с живой, даже пылкой душой, симпатичный, увлекающий нас за собой, - и мы чувствуем, мы знаем, что Заратуштра некогда в самом деле жил на земле, что он - не пустое имя.
10 - Но когда законное любопытство просит подробностей, биографических фактов, мы мало находим твердых данных. Авеста называет отца пророка; имя его - Пурушаспа, из рода Спитама; там же мы находим имена его жены, сыновей, дочерей, друзей; но вот и все. Определенного мало. Из текста Авесты, пополняемого собранными из многих источников и строго проверенными сведениями, мы узнаем, что он родился близ "большой воды", - озера или реки, в горной, лесистой местности: по всей вероятности, Адербайджане, древней Атропатэне, близ озера Урмия. Говорится о "горе священных бесед"; это, вероятно, лесное убежище где-нибудь на высокой горе, где он провел часть, - может быть большую часть, - молодости в созерцательном уединении, возносясь мыслями и душой все выше и выше, пока он не почувствовал, что стоит перед самим Богом, лицом к лицу, и, нисходя к своему народу, учить его, он глубоко верил, что говорить не от себя, а только пересказывает то, что сподобился услыхать от самого Божества, в ответ на вопрошающие, страстно ищущие правды, порывы его духа. Ведь уединение посреди величественной природы изощряет мышление и легко порождает даже видения, которых, по преданно, у Зороастра было несколько. Мохаммед много лет был погонщиком верблюдов и путеводителем караванов, и долго учился у безмолвной, безбрежной пустыни, да у звезд небесных, без слов говорящих душ с бездонной, лазурной глуби южной ночи, прежде чем он объявил себя пророком, возвещателем истины, - и ему тогда было уже сорок лет. Много лет и Моисей проживал пастухом в каменистой Синайской пустыне, прежде чем он вернулся к своему народу, богатый годами и божественным знанием, и объявил себя посланным от Бога вождем его. Подобно Мохаммеду, Зороастр начал свою проповедь, когда ему было уже не менее сорока лет. Согласно наиболее авторитетным персидским источникам, он получил "Великое Откровение" уже тридцати лет от роду и следующие десять лет готовился к возложенному на него святому делу. В эти годы он имел несколько видений, подвергался искушениям и выдержал ту борьбу, без которой ни один борец духа не отрешился окончательно от прелестей мирских и влечений к личному счастью. На родине и в смежных странах его проповедь сначала не имела успеха не только между туранскими князьями и племенами, но и между его собственными арийскими единоплеменниками, и он должен был, чтобы спастись от своих и инородных врагов, бросить родную землю и отправиться в далекое странствование, без определенной цели или надежды, стараясь по пути, - и обыкновенно безуспешно, - приобрести учеников и покровителей. К этому периоду скорбных скитаний и должно отнести глубоко унылые излияния душевные и отчаянные мольбы к Богу о помощи и поддержке, которых так много в так называемых Гатах. Лишь в далеких, совершенно чуждых ему землях Восточного Ирана произошел желанный переворот в его судьбе.
11. - Мы далее знаем из самой Авесты, что государь, почитавший Заратуштру и уверовавший в него, был славный в предании герои древнего Ирана, Виштаспа, царствовавший, по всей вероятности, в Бактрии. Эта иранская земля, на дальнем северо-востоке средней Азии, с весьма ранних времен слыла цветущим и могущественным государством; столицу её, Балх, Авеста называет: "прекрасная Бахди, с высоко-водруженными знаменами", - почетное название, вероятно, означающее царскую резиденцию. Тридцать пять лет верной дружбы и полное торжество проповедуемой им веры можно признать достаточным вознаграждением за все пережитые гонения, невзгоды и душевные страдания. Вполне мирным, однако, нельзя назвать это торжество. Оно послужило поводом к двум жестоким войнам, известным в персидских летописях и эпохе под названием "священных", против могущественного соседа и смертельного врага Виштаспы, туранца Арджаспа, которому были подвластны не только земли, составлявшие позднейший Туркестан, но, по всей вероятности, и значительную часть Китая. Первое туранское нашествие (в 601 г.) кончилось блестящей победой Виштаспы и его храброй и благочестивой дружины, после которой беспощадный гонитель новой веры целых семнадцать лет не тревожил её ревностных поборников. Но в 583 г., пользуясь несогласиями в кругу самых близких к царю Виштаспе витязей, Арджасп снова, со всей рьяностью застарелой ненависти, ворвался в Бактрию. Сам Виштаспа к несчастно был в отсутствии, - объезжал свои владения, - и враг, почти не встречая сопротивления, быстрым движением достиг самой столицы и взял ее с первого приступа. город был разграблен, храм разрушен и священнослужители избиты во время богослужения, так что священный огонь был потушен в их крови, и сам пророк, семидесяти семилетний старец, принял мученическую смерть на ступенях алтаря. Победа в конце все же осталась за защитниками веры, но и она не могла вознаградить за безвозвратную потерю. {Эта сцена, дышащая грозным эпическим величием, описана с ясновидением истинного художника в прекрасном историческом романе Мариона Крауфорда: "Зороастр".}
12. - Невозможно сколько-нибудь точно определить, когда были записаны авестские тексты, как Гаты, так и позднейшие. Из ныне существующих рукописей, нет ни одной древней в настоящем смысле слова. Есть у парсов предание, будто пророк оставил большой сборник священных писаний, состоявший из двадцати одной книги, писанной на двенадцати тысячах коровьих шкур (пергаменте) и обнимавших всевозможные ветви религиозной науки, философии и естествознания; но сборник этот, будто бы, уничтожен греками, когда Александр Македонский завоевал Персию, три столетия до P. X. Никогда греки не преследовали никакой веры. Но Александр, как известно, в пьяном неистовстве, после безумной оргии, поджег Персеполь, столицу побежденного персидского царя; в этом-то пожаре, конечно, и погибли драгоценные рукописи, - бедствие, почти не уступающее мусульманскому нашествию. Что обширная священная литература действительно существовала, это, между прочим, подтверждается показанием одного современного писателя, грека Гермиппа, который составил каталог зороастровским книгам и записал содержание каждой. Указывают, что, после пожара, священный закон и предания в течение нескольких веков жили лишь в памяти священников, пока, при сассанидах, был созван собор нарочно для того, чтобы собрать и вновь записать древние тексты, - и получился текст Авесты в его настоящем виде, неполный, отрывочный, с беспорядочно перемешанными главами и даже стихами. Древний язык устарел уже до Александра; поэтому признали необходимым снабдить тексты переводом и комментариями на пехлевийском языке, тогдашнем ново-персидском. Неудивительно, если духовенство, сознавая, что настала для него пора влияния и могущества, подладило многие тексты к своим целям; не обошлось при этом и без подделок. Персия, - чего прежде с нею никогда не бывало, - подпала под иго духовенства, и царь Шапур (Сапор) II положил начало религиозным преследованиям своей прокламацией: "Ныне, когда мы познали мировой закон здесь на земле, они (духовенство) не должны допускать неверия в ком бы то ни было, и я приложу к тому старания".
13. - Понятно, что, из большой массы священной литературы, вверенной единственно памяти служителей веры, одни лишь те части сохраняются в приблизительной целости и неиспорченности, которые ежедневно употребляются при богослужении и в предписаниях домашнего благочестивого обихода. Так и случилось с Авестой. До нас дошли сборники молитв и воззваний, которые верующие обязаны читать ежедневно, в известном порядке - настоящая литургическая служба; также хвалебные гимны разным божественным существам, на которых нынешний парс смотрит, как на подчиненных Богу добрых духов или ангелов; эти гимны, с некоторыми краткими молитвами и отрывками, составляют особую группу под заглавием "Малой Авесты" (Хордэ-Авеста): такое название этот сборник получил потому, что ему придается лишь второстепенное значение, и читают его один только раз в месяц, или в известных случаях. Разные отделы Авесты, в том виде, как текст окончательно установлен и утвержден при сасанидской династии (около 325 лет по P. X.), --следующие:
I. Вендидад; Это название сокращено от длинного слова, которое значит "закон против дэвов (т.е. "бесов" или злых духов). Это, собственно говоря, свод законов и постановлений, имеющих целью водворить праведность и сразить злые силы; кроме того, он содержит немало интересных мифических легенд, преданий и всякого рода рассуждений.
II. Висперед: - воззвания ко всем святым и божественным существам, которые почитаются под именем "начальников благого творения" и приглашаются присутствовать при готовящемся жертвоприношении, - нечто в роде акафиста;
III. Ясна, - "жертвоприношение"; т.е. молитвы и тексты, - Мантры, - сопровождающие весьма сложный и до мелочи расписанный ритуал богослужения перед священным огнем, которому подносятся небольшие количества мяса, молока, плодов и сок известного растения, Хаома, выжимаемый на самом жертвеннике, с точным соблюдением множества настрого предписанных церемоний. Гаты включены в Ясне, трудно сказать, по каким соображениям, и составляют особую группу из двадцати пяти глав. Ясна кроме того содержит формулы для исповеди, воззваний, восхвалений, увещаний и пр. Эти три отдела: Вендидад, Висперед, Ясна, - читаются не отдельно по порядку, а перемешанными частями, как того требует ход литургии. Выписанные в этом особом литургическом распорядке, эти три отдела вместе составляют Вендидад-Садэ.
IV. Иешты, -хвалебные гимны, содержащие много интересных мифических материалов. Этот отдел, вообще сильно отдает мифологией и многобожием, совершенно чуждыми первым стадиям веры, проповедуемой Заратуштрой, - очевидно, плод более позднего и значительно испорченного периода. Эти Иешты, вместе с несколькими отрывками, краткими молитвами на каждый день месяца - и другими, составляют Малую Авесту (Хордэ-Авеста), книгу не столь свято чтимую, как другие три, потому что она не входить в литургическое богослужение. По той же причине, весьма немногие из Иештов переведены на пехлевийский язык, так что ученым, при чтении и толковании их, приходится бороться против усугубленных трудностей, потому что они уже не могут опираться на священные традиции.
14. - Из этого краткого обзора видно, что мы тщетно искали бы в Авесте космогонические сказания, какие, у других народов, лежать в основе религиозного сознания, и какие мы находим в таком обилии у вавилонян и у иудеев. Такой пробел в наших познаниях о столь великом народе, как иранский, был бы истинным несчастьем, если бы он не восполнялся в большой мере из источников, хотя и сравнительно поздних, однако не лишенных авторитетности, так как они, безо всякого сомнения, основаны на древних преданиях. Источниками этими являются разные книги, образующая объемистую пехлевийскую литературу. Они принадлежат к сассанидскому периоду и содержат значительную долю того материала, из которого составилась древняя авестийская литература, хотя и сильно измененного веками устного предания и новыми культурными условиями. Самым главным из этих поздних ростков, пущенных старинным стволом, обновленным многократными прививками, должно назвать Бундахиш, бездонный сборник мифических и религиозных сказаний, о начале мироздания, а также о конце и возрождении мира и о порядке, управляющем вселенной; тут же находим и отрывки фантастической географии и астрономии, очевидно из тех же мифических источников, наконец фрагменты национального героического эпоса, и даже философские рассуждения. Весь этот довольно бессвязный материал разработан в симметрическую систему, слишком явно и искусственно подтасованную, следствие чего и самый первобытный материал много теряет. Там, где все гладко пригнано и выровнено, так что нет ни пробелов, ни противоречий, можно быть уверенным, что первобытный характер искажен и подделан. Несмотря на то, что разработка поздняя, самый материал несомненно древний, что с избытком доказывается многими местами в самой Авесте, которые становятся лишь понятны при свете, проливаемом на них Бундахишом. Вот почему, несмотря на то, что книга эта на много веков отдалена от того времени, которое мы пытаемся здесь изобразить, невозможно, не упомянув о ней, представить осмысленный и удобопонятный очерк той древней религии, этика и философское мировоззрение которой отражаются в уцелевших книгах Авесты.
Что же касается капитального вопроса: изобрел ли эту религию учитель, возвестивший ее Ирану, или только преобразовал уже существующую, - то вопрос этот настолько забирает глубоко и широко, что требует отдельной главы.