3. ПЕЧАЛЬНЫЕ ЭЛЕГИИ

Переводчик: 
Голосовкер Я.

НА СМЕРТЬ КВИНТИЛИИ[1]
(96)
Если могил тишину гробовую радует отзвук
Скорби безрадостной, Кальв, голос печали живой,
Голос о том, как тоской мы любовь оживляем былую,
Слезы о дружбе былой, канувшей в вечную тьму,
Верь мне, - Квинтилия, Кальв, не о смерти безвременной помнит:
Радует душу ее скорбная наша любовь.
Перев. Я. Голосовкер

ГОРТЕНЗИЮ ОРТАЛУ
(65)
Если глухая тоска, порожденная скорбию, Ортал,
Так отдалила меня ныне от мудрости муз,
Сладостный выразить стих вдохновенной душой, как бывало,
Разум бессилен, волной бед захлестнула ее.
Брата печальная тень предо мною, - в пучине забвенья
Бледные ноги его Лета омыла водой.
Урну в унылой дали на Ретейском прибрежьи сокрыла
Почва троянской земли, в прах растирая и пыль.
Ах, никогда мне тебя не увидеть, любимый... Дороже
Жизни мне был, но и впредь буду любить, как любил,
Буду тебя поминать, обездоленный, в песнях печальных,
Словно Давлийский певец, верный любви соловей:
В гуще тенистой листвы он о гибели Итила плачет,
Трелью рыдающей нам память о нем бережет.
Всё же тебя не забыл я, мой Ортал, в моих сокрушеньях,
И Баттиадовых строк шлю тебе мой перепев,
Чтобы и думать не смел, будто на ветер бросил, впустую,
Просьбу, и вылетело всё из моей головы,
Как вылетает порой из-под складок одежды у чистой
Девушки яблоко - дар, брошенный ей женихом:
Мать ненароком вошла - и вскочила бедняжка, забыла
Яблоко спрятать: оно... выбежало, как назло,
Прыгнуло на пол, стремглав покатилось, а горе-невеста
Так виновато стоит, вспыхнув до самых бровей.
Перев. Я. Голосовкер

НА МОГИАЕ В ТРОАДЕ[2]
(101)
Много морей миновал я и много приморских народов,
Чтоб у могилы твоей скорбный исполнить обряд.
Дань запоздалых даров приношу погребальную, брат мой,
Пепел безмолвный, увы, речью тревожу глухой.
Жестокосердна судьба: от меня оторвала живое
Теплое тело твое, - брат мой возлюбленный, брат!
Но заповеданному закону прапредков покорный,
Я совершаю, как встарь, тризны печальный обряд.
В дар приношенья мои, увлажненные терпкой слезою
Братской, прими и навек, брат мой, прости и прощай.
Перев. Я. Голосовкер

ПИСЬМО МАНЛИЮ
(68)
(ФРАГМЕНТ)
Ты под ударом судьбы письмо, которое в горе
Слезы писали твои, мне посылаешь, чтоб я
Дружбой моей поддержал потерпевшего в бурю крушенье,
Дальше от смерти увлек выброшенного волной,
Ибо забыться тебе на твоей одинокой постели
Ласковым сном не дает ныне богиня любви.
Не услаждают тебя и творения древних поэтов
Ночью бессонной, когда странно тревожна душа.
Что мне таить! Я польщен: меня именуешь ты другом
И с нетерпением ждешь новых любовных стихов.
Ждешь, - но в неведенье ты о моем злополучии, Манлий,
Ждешь, - и срывается с губ: неблагодарен твой гость.
Знай же, в пучине и я роковой безысходности гибну,
И от несчастного впредь счастья даров не проси.
С той зеленой поры, как оделся я белою тогой,
В дни, когда юность моя вместе с весною цвела,
Много любовных стихов сочинил я, не чуждых богине,
Склонной к страстям примешать сладкую горечь любви.
Но оборвала мое баловство любовное с музой
Брата смерть... О скорбь! Брат мой возлюбленный, брат!
Ты, умирая, разбил мое счастье. Вместе с тобою
Рухнул наш дом - погребен в черной могиле твоей:
Всё ты увлек за собой в эту тьму, погубил нашу радость,
Всё, что питалось твоей сладкой любовью живой.
С гибелью этой любви стихотворство мое и иные
Тонкие блюда ума с болью гоню из души.
Что же ты пишешь: позор пребывать Катуллу в Вероне,
Где даже в высшем кругу принято, - скажет любой, -
Тело холодное греть на постели, увы, одинокой.
Грустно, но где же позор, - это несчастье скорей.
Манлий, прости, если в дар стихов, похищенных скорбью,
Не посылаю тебе: рад бы послать - не могу.
Да и писателей здесь у меня запас оскуделый.
Всё оттого, что живу в Риме я - в Риме мой дом,
В Риме осел я, бегут мои годы тревожные в Риме.
Что до Вероны, - один с книгами ящик со мной.
Было б досадно, чтоб ты, обижаясь на случай, подумал,
Будто я скаред какой иль прямодушья лишен.
Верно, тебе не дарю ни стихов, ни книжных новинок:
Я бы охотно их дал - только их нет у меня.
Перев. Я. Голосовкер

* * *
(73)
Полно тебе о любом хлопотать так любовно и пылко,
Полно мечтать, что воздаст кто-то добром за добро.
Неблагодарен наш свет и дарить благосклонность бесцельно:
Скучно, пожалуй, - к чему! Даже опасно порой.
Мне никто никогда не мстил так обидно и злобно,
Как отомстил мне один - верный, единственный друг.
Перев. Я. Голосовкер


[1] «Поэту Лицинию Кальву на смерть его жены Квинтилии». Поражает идея стихотворения, чуждая язычеству: душе усопшего служит утешением земная печаль об усопшем.
[2] Смерти брата посвящены Катуллом три стихотворения. Он создает в римской поэзии лирическую форму поминального плача (треноса).