I. ГИМНЫ И ПЕСНИ

ГИМН АПОЛЛОНУ
Аполлона воспойте веселой толпой,
Увенчавши главы.
Для тебя, для тебя, лучезарный Феб,
У Инаховых дев
Зеленеют лавровые ветви в кудрях,
Струящихся с плеч.
Кто студеные пьет Эрасина ключи,
Кто пьет Эврот
И безмолвно текущий в зеленых брегах
Лазурный Йемен,
Вы, фиванские гостьи, вмешайтесь в наш хор:
Научила вас
Пророчица Манто, что знает судьбу,
Тирезия дочь,
Законнорожденных детей почитать
Весельем святым.
О Феб, победитель! Мир наступил:
Ослабь твой лук
И легкими стрелами полный колчан
Сними с твоих плеч.
Пускай под ударом быстрой руки
Нам лютня поет.
Напевов воинственных я не хочу
И высоких ладов.
Сыграй нам простую и нежную песнь,
Какую всегда
На легкой лире привык ты играть
Для музы твоей.
А хочешь, так спой нам и важную песнь,
Которую пел,
Увидев, как молний небесных огонь
Титанов сразил
Иль когда, на хребты взгромождая хребты,
До самых небес
Воздвигли чудовища ряд ступеней
И на Пелион
Поставили Оссу, и их сдавил
Сосноносный Олимп.
Перев. С. Соловьев

ГИМН ЮНОНЕ
Приди, скиптродержца высоких небес
Жена и сестра,
Царица Юнона! Мы чтим тебя
В Микенах твоих.
Ты Аргос тревожный, взносящий мольбы
У твоих алтарей,
Одна охраняешь, и мир и войну
Ты держишь в руке.
Агамемнона лавры победные ты
Прими себе в дар.
Тебе многоскважная флейта поет
Торжественный гимн.
Аргосские девы на нежных струнах
Прославляют тебя
И матери Греции в честь тебя
Бросают огни.
Пред твоим белоснежным телка падет
Святым алтарем,
Не знакомая с плугом, чью шею ни раз
Не давило ярмо.
Перев. С. Соловьев

ГИМН ПАЛЛАДЕ
И ты, громовержца великого дочь,
Паллада, копьем
Ударявшая башни дарданцев не раз!
Прославляют тебя
Всех возрастов женщины - смешанный хор
Из старцев и дев.
Пред богиней грядущего двери во храм
Разверзают жрецы,
К тебе, увенчавший венками главы,
Приходит толпа.
Дряхлолетние, слабые старцы тебе
За свершенье молитв
Воздают благодарность, дрожащей рукой
Возливая вино.
Перев. С. Соловьев

ГИМН ДИАНЕ
И тебя, о Диана, мы гласом зовем,
Знакомым тебе,
Ты велела, Люцина, чтоб Делос, где мать
Тебя родила,
Не носился, как раньше, по воле ветров,
А недвижимым стал,
Глубоко прикрепленный корнями к земле:
В тихих гаванях он
Корабли укрывает, которым вослед
Носился он сам.
Ты считаешь умерших Ниобы детей,
Пораженных тобой;
А теперь на вершине Сипила-горы
Камень слезный стоит,
И всё новые слезы до нашей поры
Древний мрамор струит.
И мужи, и жены - мы чтим горячо
Латоны детей.
Перев. С. Соловьев

ГИМН ЮПИТЕРУ
О молний владыка, ты прежде всех
Правитель - отец,
По воле которого разом дрожат
Оба края земли, -
Прими, о Юпитер, наши дары.
Благосклонно взгляни,
Прапрадед аргосцев, на род царей,
Достойный тебя.
Перев. С. Соловьев

ВАКХУ
1
Диким венчанный плющом, рассыпавший кудри на плечи
Мечущий нежной рукой Нисейские острые тирсы!
Неба светлая красота, явись,
Вняв молитвам, что славные
Ныне Фивы твои,
Вздевши руки, несут, о Вакх.
Благосклонно склони девичью голову,
Облако прогони звездным ликом твоим,
И Эреба угрозы все,
И безжалостный Рок.
Как идут к тебе цветы рощей весенних!
Сжала голову Тирская диадема,
И чело младое
Ягодоносным плющом повито.
В беспорядке падающие кудри
Ты сплетаешь снова в роскошный узел.
Так возрос ты, мачехи гневной кроясь,
Подражая женственным всем повадкам.
Золотые кудри - как у девицы,
Светлый пояс стягивал одеянье.
С той поры любима тобою нега
И одежда в складках волноподобных.
Видел на золоченой колеснице,
Спины львов накрывшего длинной ризой,
Видел бога житель земли восточной,
Тот, кто пьет из Ганга и рассекает
Волны Аракса.
Вслед за тобой Силен спешит на осле безобразном,
И со вздутых висков виноградные гроздья свисают;
Тайные пляски твои справляют страстные мисты.
Тебя окружает толпа Бассарид,
Ударяя ногами Тангейский хребет
И вершину Фракийского Пинда. А здесь
Сопутница Якха - Кадмейская мать
Менадою дикой бежит по горам,
Опоясав оленьей шкурой бока.
Почуяв тебя в сотрясенной груди,
Менады власы растрепали, из рук
Метая легкие тирсы. Пентей
Растерзан в куски... Исступленье тиад
Стихает, и странно им видеть самим
Нечестье свое.
2
Матери Вакха сестра над широким царствует морем,
Хором нагих нереид окруженная, - Кадмова Ино;
Правил волнами морскими сынок ее, моря пришелец,
Вакху родной, - божество не из последних, Палемон.
Мальчик, шайкой тирренских разбойников
Был им украден. Волны смирил Нерей,
Вместо лазурной влаги луг возник,
Зеленеет весенними листьями
И платан, и Фебу милый лавр.
Птицы болтливые по ветвям шумят,
И весело обвивает вечный плющ,
Вьется лоза по мачтам высоко.
Лев Идейский рявкает на носу,
Гангетийский сидит тигр на корме.
Оробели пираты, плывут в воде,
Новый они в волнах принимают вид:
Руки сперва у воров падают прочь,
Грудь уходит совсем в живот, с боков
Ручки повисли малые. Изогнув
Под волнами спину, зверь морской
Серповидным хвостом рассекает море,
И за бегущими кораблями вслед
Мчатся дельфины.
3
Вез тебя и Лидийский Пактол по волнам знаменитым
Быстро в крутых берегах золотые струи катящий;
Лук побежденный сложили, оставили Гетские стрелы
Массагеты, что пьют молоко с лошадиною кровью;
Секироносного царство Ликурга почуяло Вакха.
Почуяла Даков диких земля
И те племена, что кочуют всегда
Под соседним Бореем свирепым, кого
Омывает Меотида хладной волной,
На кого с вышины
Сядет звезда
Аркадская возле Медведиц двух.
Укротил он странствующих Гелонов
И оружие отнял у дев жестоких:
Распростершись в прахе пред грозным богом,
Термодонтовы толпы пали,
И менадами стали, бросив
Легкие стрелы.
4
Обагрен Киферон священной кровью
Граждан фиванских;
Дщери Прета скрылись в леса, и Аргос
Вакха почтил пред лицом Юноны.
Окруженный морем эгейским Наксос
Дал тебе покинутую в невесты
Девушку, возмещая лучшим
Мужем потерю.
Брызнул из камня
Никтелийский пьянящий ключ.
Ручейки, журча, оросили зелень,
Глубоко земля напиталась соком,
Белоснежного молока струями,
И Лесбосским вином с благовонным тмином
Вводят новобрачную в сонм. небесный:
Феб торжественную песнь
Зачинает, рассыпав кудри;
Пляшут, факелы потрясая,
Два Купидона;
И Юпитер свою огненную стрелу
Оставил: рад Вакхову он приходу.
Бег свой совершают доколе светила древнего мира
И океан окружает волнами замкнутую землю,
И доколе Луна лучистый серп закругляет,
Солнца доколе восход возвещает златая денница
И не знает звезды волна голубого Нерея,
Песнями будем мы чтить уста красавца Лиэя.
Перев. С. Соловьев

ВЕНЕРЕ
1
О богиня, дочь грозового моря,
Что зовется мать двойных Купидонов!
Сильный и огнем, вместе и стрелами,
Сладострастья полн и веселья мальчик.
О, как метко он выпускает стрелы!
Страсть проникнет внутрь, в глубину суставов,
Все опустошит тайный пламень жилы;
Раны мальчик вширь не наносит вовсе,
Но она мозги пожирает тайно.
Не знает покой этот отрок: всюду
Стрелы сеет он так легко по миру!
Та земля, что зрит восхожденье солнца,
Иль вечерний брег на его закате,
Или жаркий край под созвездьем Рака,
Иль Медведицы подо льдом созвездья,
Зрящий лишь одни кочевые орды,
Знает этот огнь. Он воспламеняет
Юношей сердца пылких, воскрешает
Жар, у немощных стариков угасший,
Пламенем сердца дев, им не знакомым.
Поражает вдруг. Побуждает с неба
В ложном зраке, чтоб бог сошел на землю:
Феб, начальник стад фессалийских, долго
Пас свои стада и, свой плектр оставив,
Созывал быков полевой свирелью.
Сколько раз был зрим во обличье смертном
И сам вождь небес, и всех туч гонитель.
То крылами он замахал, как птица,
Слаще пел он, чем перед смертью лебедь,
То играл бычком со свирепым взором -
Подставлял хребет свой девичьим играм,
Вздумал посягнуть он на царство брата,
Греб копытом он, в подражанье веслам,
Укротил он мощь глубины пучинной,
Трепеща за жизнь дорогой добычи.
Страстью разожглась и богиня ночи,
Светлая во тьме, она, ночь покинув,
Лучезарную колесницу брату
Отдает, и он, колесницей ночи
Правя, сократил весь свой круг привычный.
Но дрожат оси колесницы грузной,
Слишком ночь свое позабыла время,
И замедлил день своим восхожденьем.
Бросил Геркулес свой колчан, и стрелы,
И большого льва - свой доспех грозящий;
Перстнем скрасил он изумрудным руку,
Дал закон кудрям, непокорным гребню,
Чистым златом он обвязал голени,
На ноги надел он красны сандальи,
Нити он рукой, знавшей лишь дубину,
Прял веретена при вращеньи быстром.
2
Узрела Персида, богатый край
Лидийский узрел,
Как сброшена шкура свирепого льва,
Как на тех плечах, что держали свод
Высоких небес,
Краснеет тирийская тонкая ткань.
Всем жертвам поверьте: священ тот огонь
И чрезмерно могуч. Над пучиной морской,
Опоясавшей земли, под небом самим,
Где текут лучезарные сонмы светил,
Безжалостный отрок всевластно царит,
Не спасутся от этих язвительных стрел
В пучине стада голубых Нереид,
Огня не угасит морская волна.
Природе пернатых знаком тот огонь;
Ужален Венерой, готов воевать
За целое стадо смелый бык.
Испуган за жизнь подруги своей,
И робкий олень вступает в бой.
Потрясают гривой пунийские львы
Под властью любви: лишь вспыхнет любовь,
О страсти зачатой вещает их
Неистовый рев.
Индиец пред тигром пестрым своим
Трепещет тогда.
Клыки заостряет свирепый кабан,
Готова на раны вспененная пасть.
Чудовищ морских покоряет любовь
И луканских быков. Природу всю
Побеждает она, изъятий нет.
По веленью Любви угасает вражда,
Уступает огню застарелый гнев;
Что больше мне петь: и мачех злых
Смиряет любовь.
Перев. С. Соловьев

ВЛАСТЬ КУПИДОНА
Зачем понапрасну воюете вы?
Необорной стрелою разит Купидон,
Уничтожит он пламенем ваши огни:
Он Юпитера молнии часто гасил
И плененного бога с небес низводил.
Тяжелою карою, кровью своей
Поплатитесь вы.
Этот маленький бог и гневлив, и горяч,
И не справиться с ним,
Он Ахиллу свирепому повелевал
На лире играть.
Он данаев сразил, он Атрида сразил,
Разрушил Приамово царство, во прах
Поверг города.
Я душой трепещу, размышляя о том,
Что готовит могучий, безжалостный бог.
Перев. С. Соловьев

ЭПИТАЛАМА
(СВАДЕБНАЯ)
Боги горных небес, боги морских пучин
Да приидут теперь с благоволением
Царский брак освятить, с ними же весь народ.
Первым, белый телец, шею свою склони
Пред носящими скиптр, пред громовержцами.
И Люцину смирит телочка снежная,
Что не знала ярма. Более нежною
Жертвой мы одарим кроткую мать любви,
Марса держит она руки кровавые.
Всем народам дарит, войны ведущим, мир
И из рога струит нам изобилье благ.
Ты, свидетель всегда брачных законных уз,
Вещей дланью своей ночь прогоняющий,
Томной, хмельной стопой в дом, Гименей, войди,
Увенчавши чело нежным венком из роз.
И предвестница ты красных обеих зорь,
Ты, что поздно, звезда, всходишь для любящих,
Жадно матери ждут, девушки ждут тебя,
Скоро ль ты разольешь свой лучезарный свет?
Красотой новобрачная
Побеждает некропских дев,
Тех, кого у Тайгетских гор,
Словно юношей, град растит,
Славный город, лишенный стен,
Тех, кого Лонийский ключ
Омывал и святой Алфей.
Уступил бы красой лица
Эвонийскому витязю,
Порождение молнии,
Тигров поработивший бог
И треножники движущий
Брат суровой своей сестры.
Уступил бы ему Поллукс
Вместе с Кастором - бог боев,
Небожители, вас молю:
Пусть же, пусть побеждает жен
Новобрачная, муж - мужей.
Если встанет она в хоре коринфских жен,
Затмевая других, блещет ее лицо...
Так, лишь солнце взойдет, гибнет сиянье звезд
И густые стада ярких ночных плеяд
Пропадают, когда Феба чужим лучом
Расширяет свой серп в полный лучистый круг.
Так на белом снегу рдеет багряный цвет,
Так, покрытый росой, пастырь дубравных стад
Видит, как на заре нежно алеет твердь.
Вырванный ты из уз дочери Фазиса,
Ты, привыкший ласкать в трепете, без любви
Разъяренной жены груди немилые,
Обойми же теперь деву Эолии,
О счастливый жених, милый родителям.
Приступай, молодежь, к играм дозволенным,
Прибаутки-стихи сыпьте со всех сторон:
Редко можно господ в шутках затрагивать.
О блистающий знатный род тирсоносца Лиэя,
Время уже наступает возжечь вам факел сосновый.
Вялыми пальцами двиньте, колебля, священное пламя.
Пусть нас градом острот осыплет стих Фесценнинский!
Пусть резвится толпа. Пусть молча уходят во мраке,
Кто беглянкой себя отдает чужеземному мужу.
Перев. С. Соловьев

II. ГЕРОИ И ГЕРОИНИ

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ТАНТАЛА
Если кто из богов любит Ахейский край,
Любит Аргос святой, славный ристаньями,
Царство Истма и две гавани двух морей,
Если мил для богов вечный Тайгета снег
На высоких хребтах в зиму холодную,
Что сгущает Борей, ветер Сарматских стран,
И Зефиры весны парусоносные
Расплавляют в ручьи, рядом с которыми
Светлоструйный Алфей хладные волны мчит,
Олимпийским везде славный ристалищем, -
Оком милостивым да обратится к нам
И преступной семьи предотвратим вражду.
Деда внук своего хуже не будет пусть,
Преступленья отцов пусть не прельстят детей,
Пусть, устав от грехов, сдержит порывы зла
Вечно жаждущего Тантала грешный род.
Много было грехов. Был ни во что закон.
В роде этом ничто стал обыденный грех.
Спит в пучине морской Пелопа от руки
Царский конюх Миртил, спит, обманув царя,
Имя давши свое морю, в котором спит.
Ионийским судам памятна эта быль.
Потянувшись к отцу для лобызания,
Нечестивым мечом встречен ребенок был.
Мертвый нам к очагу - жертва незрелая, -
И десницей твоей, Тантал, разрублен был
В угощенье богам на роковом пиру.
Вечный голод отцу - плата за этот пир,
Жажда вечная. Нет кары достойнейшей
За трапезу твою, Тантал неистовый!
В бездне Тантал стоит с глоткой алкающей,
Над преступной главой много свисает яств,
Не поймаешь - скорей быстрых Финея птиц.
От плодов золотых отяжелела ветвь,
И под грузом ее гнется древесный ствол,
С лаской древо к нему тянет объятия,
Но, обманут не раз, хоть нетерпенья полн,
Он не трогает яств, голод смиряет он,
Отвращает глаза, жадные сжав уста,
Голод свой он щемит крепким кольцом зубов.
Но сокровища все роща тогда к нему
Приближает свои. Сладостные плоды
Томно дразнят его шелестом лиственным,
Голод воспламеня. Но лишь протянет он
Руки к сочным плодам в тщетном стремлении,
Вновь польстясь на обман, - весь ускользает вверх,
Полный зрелых плодов, быстроподвижный лес.
Но не легче, когда жажда сменяет глад
И когда от нее разгорячилась кровь
И огнями зажглась. Бедный, стоит, ища
Волн иссохнувшим ртом. Но, обмелевши вдруг,
Обнажая песок, тихо журчит струя,
Где-то словно смеясь. Только глотает он
Пыль сухую со дна, ветром носимую.
Перев. С. Соловьев

ВЕШАНИЕ ПИФИИ ЭДИПУ
Умоляю, безопасно разреши мне рассказать,
Что я видел, что ужасно и для слуха, и для глаз.
Еще члены цепенеют, холодеет в жилах кровь...
Лишь смиренными стопами в храм священный я вошел
И воздел с молитвой руки, призывая божество,
С двух вершин Парнаса снежных загремел ужасный гром,
Дрогнул Фебов лавр священный и кудрями закачал,
И внезапно стали воды Касталийского ключа,
Одержима Аполлоном, разметала волоса
Прорицательница-дева; лишь к пещере подошла,
Как оттуда грянул голос, слишком громкий для людей:
"Кроткие звезды тогда вернутся Кадмовым Фивам,
Если изгнанником ты оставишь источник Диркейский,
В смерти виновный царя и Фебу с детства знакомый.
Нет, не долго тебе наслаждаться ложем преступным,
Будешь с собой воевать, войну оставишь и детям,
Ты, бесстыдный, опять вернувшийся матери в чрево".
Перев. С. Соловьев

ЭРИНИИ
Предстали сестры мрачные,
Ноги их окровавлены,
В руках дымятся факелы,
Надуты щеки бледные,
Одежды погребальные
На чреслах их изъеденных.
Шумят ночные ужасы,
Гигантов кости древние,
От времени истлевшие,
Лежат в болоте илистом.
Струи, от уст бегущие,
Не ловит старец горестный,
Забыл о вечной жажде он,
Печалясь близкой тризною,
Но выступает радостно
Дардан, мой предок царственный.
Перев. С. Соловьев

ЧУМА В ФИВАХ
Ты погибло, славное Кадма племя,
С царством всем; твои опустели села,
Злополучный город, родные Фивы,
Смерть теперь, о Вакх, похищает воина,
Кто дерзал с тобой доходить до Инда
И в полях зари, в колыбели мира
Водружал святые твои знамена.
Видел он счастливых арабов в рощах
Киннамона; видел коварных парфов,
В ложном бегстве мечущих злые стрелы,
Он вступал на Красного моря берег,
Где восходит, первым лучом сияя,
Феб и жгучим пламенем опаляет
Индусов черных.
Мы, потомки непобедимых, гибнем,
Под ударом валимся злого Рока;
Вновь и вновь справляем триумфы Смерти;
Длинный ряд стремится к теням загробным,
И отряд печальный, шаги замедлив,
Не находит больше холмов могильных,
И семи ворот не довольно толпам.
Груда тел растет, и друг друга давят
1]робы гробами.
Прежде всех болезнь на овец напала:
Плохо щиплет сочные травы агнец.
Поднял руку жрец, поразить готовясь
Шею жертвы раной глубокой: слабый
Бык, блеснув золочеными рогами,
Пал мгновенно наземь, зияет в шее
Рассеченной рана большая; крови
Не видать на остром железе. Черный
Гной противный льется один из раны.
Звонконогий конь на ходу слабеет
И, ногой передней споткнувшись, наземь
Всадника валит.
На лугах валяется скот забытый,
Бык хиреет в стаде осиротелом,
В уменьшённом стаде пастух слабеет,
Умирая сам средь телят зачахшик.
Не боятся хищных волков олени,
Замолкает гневного льва рыканье,
Прежней нет свирепости у медведей,
У змеи пещерной не стало яда,
Ссохлось жало, жалобно умирает.
Леса, потерявши кудрявый убор,
Не бросают на горы прохладную тень,
Не зелены нивы от тучной земли,
Не гнется полная Вакхом лоза
Под гнетом ветвей.
Всё в мире почуяло нашу беду,
Разбив Эреба глухого затвор,
Несется толпа преисподних сестер
Со светочем адским. Смешал Флегетон
С волнами Сидонскими Стикса волну.
Высоко летая, жадную пасть
Оскалила Смерть, все крылья развив.
И бодрый, и свежий под бременем лет,
Старик-перевозчик с широкой ладьей
Едва успевает усталой рукой
Налегать на весло. И ему невмочь
Везти всё новые толпы теней.
Но мало того. Идет молва,
Что пес порвал железную цепь
И бродит в наших местах. Земля
Ревет и стонет. По рощам ночным
Блуждают громадные призраки. Лес
Кадмейский, свой снег отряхая, дрожал,
И дважды Диркею мутила кровь.
В молчаньи ночном
Уж выли не раз Амфионовы псы.
О новый, ужасный смерти вид,
Ужасней, чем смерть! По членам больным
Разливается слабость, краснеет лицо;
По коже всей легкие пятна пестрят.
Покрывается потом вся голова,
И жаркий огонь пожирает ее;
Сжигает он тела крепость вконец,
Надувает ланиты от крови; зрачки
Неподвижно стоят, и проклятый огонь
Снедает все члены; в ушах звенит;
Из ноздрей струится черная кровь,
Разорвавшая жилы. Повсюду внутри
Клокотание слышно. Несчастный бежит
И сжимает холодные камни в руках.
А кто без призора, чей дом опустел,
Устремляется к свежим ключам: от воды
Разгорается жажда сильней и сильней.
Валяются люди, припав к алтарям,
И молят о смерти: лишь это одно
Оставили боги. Ко храмам спешат
Уже без надежды на милость небес,
Только б смертью насытить ярость богов.
Перев. С. Соловьев

ЗАКЛИНАНИЕ
Заклинаю тени мертвых и подземных всех богов,
Темный дом глухого Дита и тебя, слепой хаос,
Смерти мрачные пещеры в преисподних берегах,
Души! Казни позабывши, собирайтесь к нам на брак,
Иксион, пади на землю! Стань недвижно, колесо!
Пусть и Тантал беззаботно пьет Пиренскую струю.
Пусть Сизиф свой камень скользкий катит вспять средь
вечных скал.
Также вы, кого терзает тщетный труд дырявых урн,
Соберитесь, Данаиды: здесь работа есть для вас.
Пусть достанутся все казни тестю мужа моего.
И на зов моих заклятий, ночи ясная звезда,
Подымись в зловещем виде, ликом тройственным грозя.
Колесница Гекаты, я вижу, плывет...
Не такая, какую на небе ночном
Она гонит, сияя полным лицом,
Но как будто низринута с чистых небес
Фессалийских колдуний заклятьем ночным,
Приближает она к омраченной земле
Свой ущербный, зловещий, краснеющий серп.
Так разлей же печальный и бледный твой луч,
Устрани ты народы! На помощь тебе,
О богиня сетей, пусть звенит и гремит
Коринфский кимвал - драгоценная медь,
Тебе приношу на кровавой траве
Торжественный дар;
Тебе зажигаю ночные огни,
Похитивши светоч из самых могил.
Тряся головой,
Со склоненною выей тебя я зову.
Для тебя повязала я кудри мои
Погребальным венцом; для тебя потрясу
Я печальную ветвь от стигийской волны.
Для тебя поражу мои руки ножом,
Обнажив, как менада, дрожащую грудь.
Пускай моя кровь потечет на алтарь!
Привыкайте, о руки, мечи обнажать,
Привыкайте струить дорогую мне кровь!
Каплет влага святая из раненых рук.
А что слишком я часто тревожу тебя
Мольбами и чарами, ты мне прости.
Причина того, что так часто тебя
Я зову, Персеида, всё та же всегда:
Всегда Язон.
Окрась же одежду Креузы теперь,
Чтоб, как только ее наденет она,
Ползучее пламя прошло до костей.
В сияющем золоте заперт огонь
Потаенный и жгучий; его мне вручил
Прометей, заплативший за кражу огня
Терзанием вечным утробы своей,
И искусству владеть тем огнем научил.
И Мульцибер тайные дал мне огни,
Сокрывши их тонкою серой от глаз.
И молнии жгучие я собрала
От низверженных с неба останков твоих,
Мой родной Фаэтон; и Химеры
Я имею огонь.
Есть огонь у меня и из груди быка,
Колхидского стража; смешала их все
Я с желчью Медузы и тайное зло
Велела хранить.
Усиль мои яды, Геката, храни
В дарах моих скрытое семя огня.
Пусть обманут и зренье, и руки они,
Пусть жар проникает и в жилы, и в грудь;
Пусть члены расслабятся, кости чадят;
Пусть пламя в кудрях новобрачной жены
Превосходит сиянье венчальных свечей!
Заклятья услышаны; трижды вдали
Геката пролаяла грозная: вот
Она посылает святые огни.
Перев. С. Соловьев

МЕДЕЯ-МСТИТЕЛЬНИЦА
(РЕВНОСТЬ)
Разъярена любовью,
Кровавая менада,
Куда летит? Какое
Готовит злодеянье?
Лицо пылает гневом,
И гордой головою
Она грозит престолу.
Ну кто бы мог поверить
В изгнание ее?
Пылают взором щеки,
Но бледность гонит краску;
И бледность, и румянец
Сменяются мгновенно.
Туда, сюда несется,
Как, потерявши деток,
Тигрица в роще Ганга
Блуждает, разъярясь.
Ни гневом, ни любовью
Медея не владеет,
Теперь перемешались
Любовь и гнев. Что ж будет?
Кбгда поля пелазгов
Колхидянка покинет,
Освободив от страха
Семью царей и царство?
О Феб, без промедленья
Гони коней по небу.
Пусть ночь сойдет благая!
Вождь ночи, Геспер ясный,
Потопит страшный день.
Перев. С. Соловьев

СТРАСТЬ ФЕДРЫ
О, сбросьте с плеч пурпурно-золотые
Одежды! Прочь багрянец Тира, прочь
И шелк, что серы с веток собирают.
Пусть узкий пояс стягивает грудь,
Прочь ожерелье! Жемчуг белоснежный -
Морей индийских дар - моих ушей
Пусть не тягчит! Рассыпанные кудри
Не знают ассирийских ароматов
И, в беспорядке падая на плечи,
Послушны будут прихоти ветров.
С колчаном в шуйце, фессалийский дротик
Десницей потрясая, я помчусь.
Была такою матерь Ипполита,
Когда, оставивши холодный Понт,
Она гнала отряды диких дев,
Аттическую землю попирая,
Простым узлом закручены власы
Свободные, щитом лунообразным
Покрыта грудь! Такой помчусь в леса.
Перев. С. Соловьев

КРАСАВЕЦ ИППОЛИТ
Словно ураган убежал он бурный,
И быстрей, чем Кор, прогонявший тучи,
И быстрей огня от звезды падучей,
Что, упав, влечет за собой по небу
След лучезарный,
Пусть сравнит молва, что дивится былям,
Всех былых веков красоту с тобою, -
Так же ты красой превосходишь смертных,
Как когда луна, оба рога сжавши,
Блещет во весь диск на померкшем небе
И плывет всю ночь в колеснице быстрой.
Рдеет в мраке лик непорочной Фебы,
Затмевает он свет от звезд далеких.
Словно Геспер ты, разносящий сумрак,
Вестник ночи, волн лишь струей омытый,
Но и темный мрак прогоняет ночи
Люцифер - он же.
Ты, колеблющий тирс, Либер из Индии,
Вечно - юноша бог с длинными кудрями,
Виноградным копьем тигров пугающий,
Увенчавший чело митрой восточною,
Ипполита тебе не победить кудрей.
Слишком много ты мнишь о красоте своей.
Ведь молва разнесла между людьми, кого
Федры нашей сестра Бромию предпочла.
Смертным всем красота - благо неверное.
Мало цвесть ей дано времени на земле,
Быстро падаешь ты на роковом пути.
Нет, скорей, чем луга, в пору весеннюю
Красовавшиеся, опустошает зной,
Нет, скорей, чем когда летний ярится жар
И коротких ночей быстро летят часы,
Увядают в полях лилии бледные, -
Упадают с главы кудри любезные
И на нежных щеках вянет румяный цвет.
Да, уносит красу каждый протекший день.
Мимолетна краса: хрупкому кто, мудрец,
Благу верит когда? Пользуйся им, пока
Можно. Рушит тебя времени быстрый шаг,
Каждый будущий час хуже прошедшего.
Что в пустыни бежишь? Ведь красоте в глуши
Не укрыться от глаз: в роще глухой тебя
В час полдневный, когда солнце палит с небес,
Окружит, веселясь, страстных толпа наяд -
Любо им увлекать юношей в холод вод.
И дриады лесов твой потревожат сон,
Что привыкли в горах гнаться за панами.
Иль, со звездных небес обозревая мир,
Заприметит тебя дева ночей, луна,
И не сможет катить свод лучезарный челн.
Ведь недавно зардел девы лучистый лик,
А не тмило его облако ни одно.
Ведь встревожены мы этим затмением,
Полагали, что здесь власть фессалийских чар,
И ударили в медь. Но оказался ты
Наших страхов виной: ведь, увидав тебя,
Свой царица ночей остановила бег.
Если будет щадить холод твое лицо,
Если реже его будут палить лучи,
Засияет оно мрамором Пароса.
О, как мужественен твой благородный вид,
Что за гордость видна в складке густых бровей!
Можно с Фебом сравнить твой лучезарный лик:
Непокорны гребням, волны его кудрей
Украшают чело и ниспадают с плеч.
Лоб суровый тебе, кудри короткие
В беспорядке идут. Можешь воинственных
Ты богов побеждать силой-дородностью.
Юной силою мышц равен Гераклу ты,
Шире грудью, чем Марс, войны ведущий бог.
Если б ты захотел на спину сесть коню,
То десница твоя, Касторовой ловчей,
Обуздала б коня лучшего в Спарте всей.
Натянувши ремень пальцами первыми,
Силы все напряги и направляй копье:
Даже критский стрелок, ловкий в метаньи стрел,
Так далёко не шлет легкий тростник стрелы.
По примеру парфян если захочешь ты
В небо стрелы метать, то ни одна назад
Не вернется пустой: в теплый вонзясь живот,
Из среды облаков с птицей она падет.
Да, немногим мужам (обозревай века)
Красота принесла счастье. Пускай тебя
Минет зависть богов. Пусть красота твоя
Переступит порог старости роковой.
Перев. С. Соловьев

ГОРЕ КАССАНДРЫ
(Хор)
Со слезами слезы отрадно смешать,
Сокрытая скорбь терзает и жжет.
Отрадно оплакать родных сообща.
Да и ты, хоть и твердая дева и скорбь
Умеешь терпеть, не сможешь одна
Оплакать такую большую беду.
О нет! Ни печальный ночной соловей,
Что весною на ветке зеленой поет
И об Итии плачет на сотни ладов;
Ни Фракийская ласточка, что сидит
На крыше высокой и целый день
Болтливо щебечет о мужнем грехе,
Не смогут достойно оплакать судьбу
Семьи твоей бедной; но даже сам
Белоснежный лебедь на берегах
Танаиса и Истра, когда пред концом
Последнюю, сладкую песню поет;
Ни птица морей Альциона, чей стон
Сливается вечно с роптанием волн
Над Кейком мертвым, не веря волнам,
Когда тишина на просторе морском,
Смела и робка, в зыбучем гнезде
Она согревает птенцов; ни толпа
Кибелиных женообразных жрецов,
Что руки терзают себе и под вой
Пронзительных флейт поражают себя
Ударами в грудь, чтоб оплакать смерть
Фригийского Аттиса! Меры нет,
О Кассандра, слезам. То, что терпим мы,
Уж всякую меру давно превзошло.
Перев. С. Соловьев

ПЕРВЫЙ ПЛАЧ ОКТАВИИ
1
Лучезарная гонит Аврора с небес
Созвездья ночные, встает Титан,
Сияя кудрями, и миру вновь
Возвращает день.
О ты, отягченная бременем бед,
Привычные стоны опять начинай.
Превзойди же рыданьем морских Альцион,
Превзойди Пондиона крылатых детей.
Ведь судьба твоя много тяжеле, чем их.
О мать моя, слез моих вечных родник
И первая бедствий причина моих,
Печальные дочери стоны услышь,
Если чувства остались у мертвых теней.
О, если бы древняя Клото рукой
Порвала мою нить до того, когда я
Увидала, несчастная, раны твои
И лицо, обагренное кровью густой.
О свет, роковой всегда для меня.
С той самой поры
Ты мне ненавистней, чем темная ночь.
Я терпела от мачехи злой и вражду,
И приказы, и лютые взоры ее.
Ведь она, ведь она Эриннией злой
Мой брачный, стигийский мой факел несла
И тебя погасила, несчастный отец,
Которому весь покорялся мир
За пределом морей,
Перед кем повернули британцы тыл,
Незнакомые ранее нашим вождям,
Свободный народ.
От козней супруги, - увы мне, - отец,
Ты раздавлен лежишь, и рабствует дом
Тирану со всеми твоими детьми.
2
Нет, раньше свирепых я львов побежду
И яростных тигров, чем сердце смогу
Тирана смягчить.
Ненавистна ему благородная кровь,
Он богов и людей презирает равно
И сам не вмещает фортуны своей,
Что ему даровала злодейства ценой
Нечестивая мать. Пусть стыдно ему,
Что от матери страшной он в дар получил
Империю эту; пускай отплатил
Он смертью за этот великий дар,
Но мать сохранит и за гробом своим
Великую славу в грядущих веках.
Перев. С. Соловьев

ВТОРОЙ ПЛАЧ ОКТАВИИ
КАЗНЬ
Куда меня тащите? О, почему
Уйти мне в изгнанье царица велит,
Коль, насыщена множеством бедствий моих,
Оставляет мне жизнь? Если ж казнью она
Увенчать желает печали мои,
Что ж завидно жестокой, что я умру
На родимой земле?
Но надежд никаких на спасение нет.
Несчастная, вижу Неронов корабль:
Когда-то взошла на него моя мать,
Теперь же, от ложа царя прогнана,
Взойдет на него и супруга-сестра.
Увы, благочестье утратило трон,
Нет больше богов:
Эринния злая над миром царит.
Кто может достойно оплакать мои
Несчастья? В печальную песнь соловья
Перелились бы слезы рыданий моих.
О, если бы мне даровала судьба
Соловьиные перья! На быстрых крылах
Улетела бы я далеко, далеко
От ужасных людей и от казни моей,
И в пустынной дубраве, на тонком сучке
Я б качалась, будила безмолвную тишь,
Разливая по рощам унылую трель.
Перев. С. Соловьев

III. РАЗМЫШЛЕНИЯ

ЧЕЛОВЕК-ПОБЕЛИТЕЛЬ
Нет, слишком отважен, кто первый дерзнул
Пускаться на ломком судне по волнам,
И, на землю родную взирая в тыл,
Свою жизнь доверил неверным ветрам,
И, в опасном пути рассекая моря,
Возлагая надежды на хрупкий струг,
Меж дорогами жизни и смерти поплыл.
Отцы наши видели светлый век,
Невинный, не видевший козней злых,
И все, не касаясь чужих берегов
И спокойно старея на отчих полях,
Довольны немногим, не знали богатств,
Кроме тех, что рождает родная земля.
Никто не следил за течением звезд,
Украшающих синий, глубокий эфир;
Корабль не умел избегать по ночам
Ни дождливых Гиад, ни Оленской Козы,
Ни Медведицы Северной, коей вослед,
Направляя ее, проплывает Боот.
Ни грозный Борей,
Ни теплый Зефир не имели имен.
Над ширью морскою Тифис дерзнул
Развернуть паруса и новый закон
Предписать ветрам: то парус надуть,
То к подножию мачты его опустить,
Чтобы встречные, южные ветры поймать,
То реи спокойно держать посреди,
То поднять их до самой вершины, когда
Всей бури ветров желает моряк,
И высоко рдея багряной каймой,
Дрожат паруса.
Хорошо разделенные мира концы
Воедино связал фессалийский корабль
И морю удары терпеть приказал.
И к прежним страхам прибавился страх
Пред пучиной морской.
Но кару понес нечестивый корабль:
Средь ужасов долгих он путь совершал,
Когда две горы, затворы пучин,
Сшибаясь друг с другом, далёко кругом
Стонали, гремели, как громы небес.
До самых туч
Стесненное море бросало волну.
И Тифис отважный лицом побледнел
И выпустил руль из слабеющих рук,
И над лирой застывшей умолкнул Орфей,
И Арго, певучий корабль, онемел.
А вспомним про то, как Сицилии дочь,
Окруженная ярыми псами у чресл,
Залаяла пастями всеми зараз.
О, кто б не почувствовал дрожи в костях
При лае чудовища с множеством морд.
Иль про то, как - чума Авзонийских брегов
Сирена ласкала лазурную гладь
Волшебною песнью, и только с трудом
Фракийский Орфей
Сирену, губившую все корабли,
Пиэрийской кифарой своей покорил!
Какая ж награда морского пути?
Золотое руно
И Медея, которая моря страшней, -
Достойная мзда за первый корабль.
Теперь уступило нам море и всем
Подчинилось законам: не нужен теперь
Нам Арго - постройка Палладиных рук,
Погоняемый веслами славных царей:
Пучина доступна любому челну.
Исчезли границы, на новой земле
Построили стены свои города,
Ничего не оставил на прежних местах
Кочующий мир.
Из Лракса холодного индус пьет,
И черпают персы Эльбу и Рейн.
Промчатся года, и чрез много веков
Океан разрешит оковы вещей,
И огромная явится взорам земля,
И новые Тефис откроет моря,
И Фула не будет пределом земли.
Перев. С. Соловьев

ГЕРОЙ И СУДЬБА
Никакая сила огня, и ветра,
И стрелы летящей не так ужасна,
Как когда отвергнутая супруга
Гневом пылает;
Легче Австр ненастный, несущий вьюги,
Легче Гистр, когда, широко разлившись,
Рвет мосты, бушует и затопляет
Вешние долы;
Легче Рона, мчащая волны в море,
Иль когда, от снега освобожденный,
Под палящим солнцем, весною поздней
Гем разольется.
Слеп огонь любви, разожженной гневом,
Он не знает меры, узды не терпит,
Не боится смерти, мечам навстречу
Жадно стремится.
Пощадите, боги, прощенья молим,
Чтоб спокойно жил покоривший море.
Но ярится царь голубой пучины
На святотатца.
Гнать дерзнувший вечную колесницу,
Новый бог, забывши отца уроки,
Сам сожжен огнями, что, обезумев,
По небу сеял.
Новый путь отыскивать - всем опасно.
Ты иди дорогою верной предков,
Не дерзай священные связи мира
Рвать самочинно.
Кто касался царственных весел Арго,
Кто дубравы древние Полиона
Обнажил от их густолистной тени,
Все, кто плыл меж странствующих утесов
И, изведав столько трудов на море,
У прибрежья варваров бросил якорь,
Чтоб вернуться в дом с золотой добычей,
Искупили гибелью нарушенье
Права морского.
Море в гневе требует наказанья:
Первый Тифис, поработитель моря,
Руль невежде-кормчему предоставил.
Умер он вдали от родного царства
И, покрытый бедным холмом могильным,
Средь теней безвестных лежит доныне.
Оттого-то, помня царя потерю,
Корабли задерживает Авлида
В гаванях долго.
Кто рожден Каменою сладкогласной,
Тот, чьим струнам внемля, ручей бегущий
Замедлял теченье, смолкали ветры,
Птицы песни позабывали, вместе
С деревами слушать его стекаясь,
Он давно растерзан в полях фракийских;
Гебр главу в кровавых волнах лелеял;
Отошел к знакомому Стиксу, в Тартар
Он без возврата.
Аквилона дети от рук Алкиды
Пали вместе с сыном Нептуна, в разных
Бесконечных образах тот являлся.
Сам же он, моря усмирив и землю
И раскрыв жестокого царство Дита,
Опочив живой на горящей Этне,
Члены отдал в жертву огням свирепым,
Был снедаем гноем старинной крови,
Даром супруги.
Злой кабан ударом сразил Анкея;
Мелеагр безбожный зарезал дядю
И за то от матери гневной принял
Смертный жребий. Но за вину какую
Был наказан смертью тот нежный отрок,
Что, в пути потерянный Геркулесом,
Был - увы - похищен волной потока?
Что ж! Пускайтесь в море, когда опасен
Даже источник.
Идмонея, знавшего Рок грядущий,
Змей убил в бесплодных песках Ливийских.
Правду всем вещавший, себе солгавший,
Мопс погиб далеко от Фив родимых.
Если верно пел он о том, что будет,
Муж Фетиды будет блуждать в изгнаньи,
Пораженный молнией в бурном море,
Оилеев сын искупил кончиной
Отчую дерзость.
Ложный свет зажжет, чтоб сгубить аргосцев,
И падет в пучину коварный Навплий.
Искупая злую судьбу Адмета,
Жизнь свою за мужа отдаст супруга.
Сам же Пелий, кто золотой добычей
Нагрузил корабль первозданный Арго,
Был сожжен в котле раскаленном; члены
В тесной влаге плавали и горели.
Месть за море, боги, уже свершилась.
Милость Язону!
Перев. С. Соловьев

КОСМОС И НРАВСТВЕННЫЙ ХАОС
Природа, великая матерь богов,
И ты, огненосца Олимпа царь,
Кто правит теченьем рассеянных звезд
И полюс вращает на быстрой оси,
Зачем неусыпна забота твоя
Порядок поддерживать горних небес?
По-прежнему холод седой зимы
Обметает леса; вновь чащам лесным
Возвращается тень и вечерняя мгла.
Созвездие Льва опаляет затем
Церерины нивы, и падает зной.
Зачем же, великий правитель всего,
По воле кого, совершая круги,
В равновесии держится тяжесть миров,
Ты бросил людей? Не заботит тебя
Поддерживать добрых, наказывать злых?
Везде без порядка делами людей
Управляет Судьба и слепого рукой
Рассыпает дары, благосклонная к злым...
Торжествует над чистыми страшная страсть,
Коварство царит в высоком дворце,
И радостно фаски вручает народ
Презренным рукам, и так же людей
Ненавидит и чтит. Добродетель в удел
Получает награду плохую: кто чист -
В пещере живет, а пороком могуч -
Царит любодей.
О тщетная скромность и ложный почет!
Перев. С. Соловьев

ЖРЕБИЙ СМЕРТНЫХ
О жребий обманчивый царств и царей!
Кто слишком высоко поставлен судьбой,
Всегда над бездной неверной висит.
Неизвестен скиптру мирный покой,
И он ни в одном не уверен дне.
Изнуряют заботы одна за другой.
И новые бури волнуют дух.
Не так у Ливийских песчаных брегов
Разъяряется море и катит валы,
Не так закипают с глубокого дна
Эвксинские волны, в соседстве снегов
И холодной звезды,
И где, не касаясь лазуревых вод,
Колесницу лучистую катит Боот, -
Как яростно жребий неверный царей
Вращает судьба!
Желанно и страшно быть страхом для всех!
И ночь благодатная им не дает
Убежищ надежных. Смиритель забот,
Их грудь не ласкает целительный сон.
Какие дворцы не повержены в прах
Обоюдным злодейством? В каких не гремят
Нечестивые брани? И правда, и стыд,
И брачная верность бегут из дворцов,
Приходит Беллона с кровавой рукой
И Эринния, жгучая гордых сердца,
Всегдашняя спутница пышных домов,
Которые каждый случайный час
Повергает во прах.
Пусть оружье молчит, пусть козни спят;
Кто слишком высоко судьбой вознесен,
Оседает под бременем тяжким своим.
Паруса, что южные ветры несут,
Боятся чрезмерно попутных ветров,
И башню, взносящую в тучах главу,
Поражает дождливый, неистовый Австр.
В лесах, простирающих мглистую тень,
Ломает гроза вековые сучки.
Высокие холмы молния бьет,
Болезнь поражает большие тела,
И если свободно мелкий скот
Резвится в полях, -
Для ран предназначены шеи быков.
Всё то, что высоко возносит судьба,
Возносит на гибель. В скромном быту
Долговечнее жизнь, и счастлив тот,
Кто затерян в толпе и спокоен всегда,
Безопасному ветру доверив ладью,
Опасается бурных, открытых морей
И веслом рассекает прибрежную гладь.
Перев. С. Соловьев

ДОСТОЙНЫЙ ВЛАСТИТЕЛЬ
Наконец дом наш царственный -
Род Инаха старинного -
Братьев двух примирил вражду.
Что за ярость толкает вас
Кровь друг друга потоком лить
И злодействами скиптр стяжать?
Знайте, жадные до кремлей,
Где воистину царство есть:
Не богатство творит царя,
Не порфиры багряной блеск,
Не блестящий венец на лбу,
Не золоченые столбы.
Тот есть царь, кто оставил страх,
Кто не знает страстей в груди,
Кто презрел и тщеславие,
И толпы переменчивой
Неустойчивую любовь,
Все сокровища Запада,
Что несет в золотых волнах,
В светлом лоне текущий Таг,
Что на нивах своих растит
Опаленная Ливия.
Тот, кого не приводит в страх
Искривленная молния,
Ни волнующий море Эвр,
Ни седой Адриатики
Ветром вспененные валы,
Тот, кого не смутит булат
И воинственное копье,
Кто, живя далеко от бурь,
С высоты озирает жизнь
И не жалуется на смерть.
Пусть сбираются на него
Дагов странствующих цари
И властители берегов
Моря Красного, где, как кровь,
Рдеют в брызгах жемчужины,
Или те, кто Сарматам путь
Заграждают у Каспия,
Или те, кто дерзают вплавь
Бурный переходить Дунай,
И (везде, где они живут)
Серы, славные тканями.
Нет нужды у него в конях,
Ни в звенящем оружии,
Ни в тех стрелах, что издали
Мечет в бегстве коварный Парф.
Нет нужды в разрушительных
Стенобитных орудиях,
Далеко камни мечущих.
Царством добрый владеет ум,
Царь - кто страх превозмог в душе,
Царь - кто выше желаний стал:
Это царство доступно всем.
Честолюбец пускай стоит
На скользящем верху дворца.
Дорог сладостный мне покой:
Пусть, по темной идя стезе,
Наслажусь сладким отдыхом.
Неизвестная гражданам,
Тихо жизнь потечет моя.
И когда в тишине полей
Я мои скоротаю дни,
Пусть умру стариком простым.
Смерть страшна, тяжела тому,
Кто, чрезмерно известный всем,
Сам до смерти не знал себя.
Перев. С. Соловьев

ДОЛЯ ЧЕЛОВЕКА
О, сколько превратностей в жизни людей!
Не так поражают удары судьбы
Людей незаметных, чья доля скромна.
Спокойна бывает их тихая жизнь,
И в хижинах мирно стареют они.
Но дворцы, что взнеслись гордой главой до звезд,
Эвр неистовый бьет, обуревает Нот,
Вихрем бьет грозовой Борей
И дожденосный Кор.
Во влажной долине не часто гремят
Удары грозы,
Но Юпитер высокогремящей стрелой
Поражает громадный Кавказ, и дрожат
Фригийские рощи, Кибела, твои.
Ведь в страхе ревнивом Юпитер разит,
Что близится к небу. Спокойны всегда
Простые жилища плебейских домов.
Кружится над нами на быстрых крылах
Неверное время! Не держит судьба
Обетов своих.
И тот, кто вновь
Увидел теперь
Небесные звезды, оставивши смерть,
Рыдает над горьким возвратом своим.
Оказался плачевней, чем самый Аверн,
Для него приют родного дворца.
Перев. С. Соловьев

РАСПРЯ И МИР
Кто поверит? Атрей свирепый, в гневе
Необузданный и неукротимый,
Цепенеет внезапно, видя брата.
Нет любви сильней, чем любовь от сердца:
Распри между чужими бесконечны,
Неразрывны любви семейной узы.
Вспыхнул гнев по причинам не ничтожным,
Мир порвал, и запели грозно трубы,
Легкой конницы зазвенели сбруи,
Засверкал отовсюду меч булатный,
Направляет удары разъяренный
Марс, алкающий вечно свежей крови.
Но смиряет железо и приводит
Благочестье враждебных братьев к миру.
Бог какой даровал нам мир желанный
После всех тревог? И давно ль в Микенах
Грохотало оружье войн гражданских.
Мать в слезах обнимала сына, жены
За возлюбленного дрожали мужа.
Неохотно брались за меч, спокойно
Спавший в ржавых ножнах во время мира.
Те упавшие обновляли стены,
Эти старые башни подпирали,
Замыкая врата замком железным.
Те бессонные проводили ночи,
Сторожа на зубчатых стенах башен.
Страх войны и самой войны страшнее.
Уж замолкли удары гроз железных,
Уж не слышно трубы военной грома,
Возвращается мир давно желанный
В город наш, ликованьем снова полный.
Так, когда глубоко вскипают волны,
Возле Бруттия под напором Кора,
Стон стоит в отдаленных гротах Сциллы,
И трепещут матросы перед морем,
Извергаемым из нутра Харибды;
И боится отца Циклоп свирепый,
В огнедышащих недрах Этны сидя,
Он боится, чтоб не валили волны
Пламя, что горит в неизменных горнах.
И Лаэрт ожидает с каждым часом,
Что Ктака его в волнах потонет.
Но едва истощились силы ветра,
Тихим озером голубеет море.
И страшившие моряков пучины
Покрываются парусами лодок,
И легко сосчитаешь золотистых
Рыб, играющих в лоне вод прозрачных,
Там, где только что под свирепой бурей
Содрогнулися до основ Циклады.
Всё на свете непрочно. Вслед за горем
Счастье следует, но короче счастье.
Миг один, и упал с вершин успеха
В глубь несчастия смертный. Кто сегодня
Сам другим раздает царям короны,
Перед кем преклоняются народы,
По чьему мановенью прекращают
Войны Мед, и палимый солнцем индус,
И - гроза парфян - дагов конных рати,
В страхе держит свой скиптр, боясь всесильной
Власти случая и времен теченья.
Вы, кому властелин земли и моря
Право страшное дал над жизнью смертных,
Отложите надменность. Чем грозите
Вы ничтожным в сравненье с вами людям,
Этим самым грозит вам тот, кто выше.
Ведь над каждым царем царит сильнейший,
Тот, кого на восходе видел гордым,
Видит день убегающий во прахе.
Пусть чрезмерно никто не верит счастью,
Не теряет надежды в горе. Клото
Всё мешает и не дает покоя
Колесу быстробежному Фортуны.
Перев. С. Соловьев

К СОЛНЦУ, ПОВЕРНУВШЕМУ ВСПЯТЬ КОЛЕСНИЦУ
Куда, о отец земли и небес,
С явленьем которого темная ночь
Уходит, куда обращаешь свой путь
И в полдень уводишь сияющий день?
О Феб, для чего ты скрываешь лучи?
Еще далеко до вечерней звезды
И рано тебе утомленных распрячь
Коней колесницы твоей золотой.
Еще не склоняется к Западу день,
И третья еще не пропела труба,
И пахарь дивится, что ужин пришел,
И время уже отрешить от ярма
Не успевших устать прилежных коней.
Что гонит тебя с лучезарных небес?
Какая беда
Заставляет коней уклониться с пути?
Не раскрылся ли Тартара черного зев
И Гиганты опять начинают войну?
Иль опять разгорается Тития гнев
И бушует в его изъязвленной груди?
Иль сбросил с плеч
Громадную гору восставший Тифей?
Хотят ли Титаны достигнуть небес
И фракийскую Оссу они громоздят,
Как в древние дни, на седой Пелион?
Ужели нарушен природы закон?
Богиня зари,
Привыкшая богу вручать удила,
Росистая мать золотого луча -
Не знаешь, где царства границы ее.
Ежели ей
Не придется в морскую волну погружать
Запыленные гривы вспотевших коней?
Заходящее солнце в своем терему
Встречает Аврору - богиню зари
И мраку подняться велит, а меж тем
Не готов еще ночи убор: ни одной
Не мерцает звездой потемневшая твердь
И не сеет Луна свой серебряный свет.
Но если бы это была только ночь!
Содрогается грудь,
И предчувствие страшное встало в душе.
Не настал ли для мира конец роковой,
Не разрушится ль всё, - и богов, и людей
Поглотит опять безобразный хаос,
И море, и сушу, и звездную твердь
Смешавши навек?
Владыка времен, предводитель светил,
Не будет весну приводить за зимой,
Не будет во сретенье Фебу Луна
На небо всплывать и рассеивать страх,
Скорее, чем брат, совершая свой круг.
Сольются в одной
Зияющей бездне сонмы богов.
И сам Зодиак, выводящий года,
Секущий зоны косою стезей,
Падет и увидит падение звезд.
Овен, что порою теплой весны
Парусам навевает легкий Зефир,
Сорвется с небес и исчезнет в волнах,
По которым он Геллу дрожащую вез.
И Телец, что Гиад на блестящих рогах
Подымает, с собой увлечет Близнецов
И Рака с кривыми клешнями его.
И снова Гераклов пылающий Лев
С небес упадет, и Дева за ним.
Весы упадут, стащив за собой
Скорпиона свирепого. Старый Хирон
Оперенную в море уронит стрелу
И сломанный лук Гемонийский. Падет
Приносящий стужу зимы Козерог
И урну твою разобьет, Водолей,
А с тобою падет и созвездие Рыб.
Все звезды, не знавшие брызгов волны,
Потонут бесследно в пучине морской:
И скользкий Дракон, меж Медведиц двух
Извивающий путь подобно реке,
И еле заметная рядом с ним
Цинозура, струящая блеск ледяной,
И, своей колеснице медлительный страж,
Закачавшись, в бездну рухнет Арктур.
О, бедные мы! Изо всех людей
Назначены мы, чтоб нас раздавил
Разрушенный мир!
Неужели мы узрим света конец?
О, жребий жестокий наш, всё равно,
Само ли солнце уходит, иль мы
Прогнали его грехом:
Довольно уж жалоб! Рассейся, страх!
Тот слишком до жизни жаден, кто
Боится смерти, хоть гибнет весь мир.
Перев. С. Соловьев

ПАРКА
Мы все под Судьбой, уступайте Судьбе.
Не можем тревожным борением мы
Ничего изменить на станке роковом.
То, что, смертные, терпим, что делаем мы,
Приходит к нам свыше. Лахеса блюдет
Решенья недвижные прялки своей,
И их никакая не сдвинет рука.
Всё шествует определенным путем,
И первый нам день предрешает конец.
И даже сам бог не изменит того,
Что стремится, подвластно сплетенью причин.
О нет, не изменят смертных мольбы
Порядка вещей. А многим вредит
И страх пред Судьбой. Убегая Судьбы,
Мы часто ее ускоряем удар.
Перев. С. Соловьев