(1 , 1) "<...> оскверненного, так как он знал, что запятнан немалой кровью:

В руки, родитель, возьми святыни и отчих пенатов;
Мне их касаться грешно: лишь недавно сраженье и сечу
Я покинул, и мне текучей прежде струею
Должно омыться [2, 717 - 720].

(2) Также после похорон кормилицы Кайеты, куда он, отплывая, направляется, как [не] к той области, через которую

...поток, отрадный для взора
...струит Теберин...
В море... [7, 30 - 32],

чтобы тотчас, на самом пороге Италии, омытой речной волной, он смог с наибольшей непорочностью

... порядок блюдя... Фригийскую матерь,
Бога Идейского... [7, 138 - 139]

призвать? (3) [Не] для того ли он, намереваясь посетить Эвандра, потому что ожидал найти его отправляющим священнодействия Геркулеса, плывет через Тибр, чтобы, очистившись для священнодействий, он мог находиться среди гостей?
(4) И сама Юнона жалуется не столько потому, что Энею удалось против ее воли прибыть в Италию, сколько потому, что он завладел желанными водами Тибра,[1] так как она знала, что он, очищенный этой рекой, может, согласно обряду, совершать жертвоприношения даже ей [самой], а она совсем не желала, чтобы он ей молился.
(5) Так как мы представили, согласно Вергилиеву наставлению, очищение, относящееся к священнодействиям в честь небесных богов, давайте теперь посмотрим, какую особенность обычаев тот же поэт проследил и в отношении поклонения подземным богам. (6) Установлено, что намеревающийся совершить священнодействия ради небесных богов очищается посредством омовения тела. Когда же нужно приносить жертвы подземным [богам], считается достаточным, чтобы [его] только окропили. Итак, о священнодействиях в честь небесных [богов] Эней говорит:

... и мне текучей прежде струею
Должно омыться [2, 719 - 720].

(7) Но Дидона, после того как устроила священнодействия подземным богам, просит:

Милая няня, найди сестру мою Анну, скажи ей,
Чтобы тело себе окропила водою проточной [4, 634 - 635].[2]

И в другом месте [Вергилий говорит]:

Мнимой Авериа водой кропит обильно чертоги [4, 512].

(8) А также, когда сообщает, что Мизена предают могиле, [пишет]:

Он же,[3] с чистою водой обошедши спутников трижды.
Всех окропил [6, 229 - 230].

Впрочем, и когда он говорит, что Эней намерен посвятить Прозерпине ветвь [дерева], так [это] преподносит:

Там за порогом Эней окропяет свежей водою
Тело себе [6, 635 - 636].

(2 , 1) Особое же значение слов у этого поэта является [теперь] столь знакомым, что наблюдения такого рода в отношении Вергилия уже перестают быть заслугой; да и никакими [словами] он не пользовался более точно, чем словами, сопровождающими священнодействия или жертвоприношения. (2) И, во-первых, я[4] не хотел бы пропустить то [место "Энеиды"], в отношении которого многие заблуждаются:

... и в соленые волны
Брошу мясо... [5, 237 - 238], -

считая, что Вергилий не сказал "положу" о возлагаемом мясе [жертвы, а сказал "брошу"], потому что прибавил [слова] "в волны". Но [это] не так. (3) Ведь и по учению гаруспиков и по указанию понтификов это слово ["бросаю"] является общепринятым у приносящих жертву, [например], Вераний так изложил обсуждение этого слова из первой книги Пиктора: "Пусть они бросают внутренности [жертвы], пусть приносят [их] богам на жертвенники, или подставку, или жаровню, или туда, куда должно приносить внутренности [жертвы]". (4) Итак, [слово] "бросать", [а] не [слово] "класть" является надлежащим словом при жертвоприношении, и так как Вераний сказал "на подставку, или жаровню, или туда, куда должно приносить внутренности [жертвы]", вместо подставки и жаровни нужно воспользоваться морем, потому что говорится о жертвоприношении морским богам. (5) Ведь [от лица Коринея] он восклицает:

Боги, владыки морей, по чьим плыву я просторам!
На берег выйду едва - и тельца белоснежного в жертву -
Вам принесу, исполняя обет, и в соленые волны
Брошу мясо его, и вином совершу возлиянье! [5, 235 - 278].

Эти [стихи] уведомляют, что внутренности [жертвы] согласно обряду можно было бросать в море, [а] не класть.

(6) Встану ответчиком я пред алтарем!

Этот возглас является надлежащим в священнодействиях, так что [словом] "ответчик" называется [тот], кто, приняв обет, вверяет себя божествам; [словом же] "приговоренный" [называется тот], кто уже исполнил данные [божеству] обеты. Но нет нужды, чтобы я много вещал об этом, так как ученейший муж Евстафий несколько раньше [уже] изложил эту часть [вопроса] более полно.
(7) Бывает, что глубокую мысль этого поэта часто находят в одном слове, которое [простой] народ посчитал бы сказанным случайно. Ведь во многих местах мы читаем, что не могла бы одна только речь умилостивить [богов], если бы тот, кто умоляет богов, не прикасался бы также к жертвеннику руками. (8) Поэтому Варрон в пятой книге "Божественных [дел]" говорит, что [слово] "жертвенники (aras)" сперва произносилось asas, потому что совершающие жертвоприношение были вынуждены держать сосуды. А кто сомневался бы, что сосуды обыкновенно держат за ручки (ansis)? Итак, при замене букв [слово "жертвенники"] начали произносить aras, как, [например], прежде говорили "Валезии" и "Фузии", ныне [же] говорят "Валерии" и "Фурии".[5]
(9) Все это поэт изложил в этом [вот] стихе:

Этой горячей мольбе алтарь обнявшего сына
Внял всемогущий... [4, 219 - 220].

Разве не подумал бы ты, что сюда прибавлено о внемлемом [богом], не потому, что он только говорил, но потому, что он [еще] и за жервенпик держался? И также [это имеет место], когда он замечает:

Так он Сивиллу молил, к алтарю прикасаясь рукою [6, 124].

И так еще [в стихах]:

"Вы, божества, и огни алтарей, которых касаюсь,
Мне свидетели... [12, 201 - 202], -

он показывает ту же самую силу слова вследствие обхвата [жертвенника]. (10) И притом поэт, столь глубокого ума, сколь [и] прелестного дарования, так истолковал некоторые из старинных слов, которые, он знал, относятся исключительно к области священнодействий, что [даже] при изменении звучания слова [его] понимание оставалось неизменным.
(11) Так вот, в первой книге жреческого права у Пиктора помещено это [вот] слово "ликовать (vitulari)". О значении этого слова Титий так сообщает: "Ликовать - [это] значит радоваться с пением песен". Варрон тоже сообщает в пятнадцатой книге о божественных делах таким образом: потому что жрец имеет обыкновение ликовать в каких-либо священнодействиях, греки называют это "пэанствовать ".
(12) Сколь немногими словами ученая изысканность Марона выразила эти столь многие особенности толкования:

... и поют, ликуя, пеаны! [6, 657].

Ведь если "ликовать" - [это] значит радоваться с пением песен, то есть "пэанствовать", то неужели превосходное объяснение слова не сохранено в [выражении Вергилия] "пение радостного пэана "?
(13) И чтобы нам подольше задержаться на этом слове ["ликовать" (vitulari)], [напомним, что] в книге о богах, которую сочинил Хюлл, он сообщает, что богиню, которая ведает радостью, зовут Витула. (14) Пизон утверждает, что [словом] "витула" называется победа. Относительно этого он приводит то доказательство, что на следующий день [после] июльских нон, после победы, когда дело было благополучно завершено, хотя накануне этруски обратили народ (populus) в бегство (fugam) - отчего [июльские ноны] называются Популифугия, - согласно определенным священнодействиям совершается ликование (vitulatio). (15) Некоторые считают ее имя ["Витула"] почитаемым, потому что она могущественна в поддержании жизни (vitae tolerandae), потому, говорят, этой богине [также] совершают жертвоприношение за плоды, так как плодами поддерживается человеческая жизнь. Откуда мы знаем, что такое бывает? [Мы знаем об этом], потому что Вергилий пишет:

Сам приходи, когда витулой я воздам за плоды [Букол. 3, 77].[6]

Как бы он сказал "витула" вместо "ликование (vitulatio)", [если бы не то], о чем мы высказались выше, что [это] имя присуще священнодействию, совершенному вследствие радости? (16) Однако мы бы напомнили, что в этом случае следует употреблять творительный [падеж]:

... когда витулой (vitula) я воздам за плоды,

то есть когда я воздам благодарение богу не овцой, не козой, а ликованием (vitula); [иначе выражаясь], он как бы сказал: "когда я принесу в жертву за плоды ликование (vitulam)", что значит "когда я воздам благодарение богу ликованием (vitula)".
(17) Энея он показывает жрецом и на основании сообщения о его трудах. Ведь жрецам была предоставлена возможность заносить на доски упоминания о совершенных деяниях, и это они называют летописями и притом великими, так сказать, составленными великими жрецами. Откуда от лица Энея он провозглашает:

Летопись наших трудов не успеешь выслушать за день [1, 373].

(3 , 1) И так как среди установлений жрецов он больше всего исследует то, что [такое] священное, что [такое] оскверненное, что [такое] святое, что [такое] благочестивое, нужно разузнать, применял ли [эти слова] Вергилий согласно [их] собственному определению и притом сохранил [ли] по своему обыкновению особое значение каждого своего слова.
(2) Как сообщает Требатий в первой книге [сочинения] о богослужениях, священным является [все], "что ни касалось бы богов". Учитывая это определение, поэт почти всегда упоминает [о] богах [там], где он называет священное (sacrum):

Правя у моря обряд (sacra), я мать молил Дионею,
С нею бессмертных других [3, 19].

Также:

Жертвы (sacra), что я начала готовить стигийскому богу [4, 638].

Равным образом:

... [Тотчас] справляет обряд (sacra)... и приносит
В жертву... [па алтарь] твой, царица бессмертных [8, 84 - 85].

(3) Почти все соглашаются [с тем], что оскверненным (profanum) является то, что оказалось бы вне трепетного отношения, словно удаленное подальше от священного места и от благочестия. Примеру такого значения [оскверненного] он следовал, так как говорил о роще и входе в преисподнюю, [о] том и другом священном:

Чуждые таинствам (profani), прочь! Немедля рощу покиньте! [6, 259].

(4) К тому, что Требатий называет собственно оскверненным, относится [все то], что из благочестивого или священного было обращено в человеческую потребность и собственность. Это [положение] поэт соблюдает очевиднейшим образом, когда пишет:

Сжалься, о Фавн, я молю, и ты Земля всеблагая,
Крепче держите копье, если чтил я ваши святыни,
Те, что ныне войной осквернило пришлое племя! [12, 777 - 779].

Ведь он сказал:

Но без вниманья к тому, что священным дерево было,
Тевкры срубили [его]... [12, 770 - 771].

Отсюда он показывает собственно оскверненное, которое из священного [предмета] сделалось обыкновенным приспособлением для человеческих дел.
(5) Как также сообщает Требатий в десятой книге [сочинения] "О богослужениях", "святым (sanctum) иногда является то же [самое], что является священным, и то же [самое], что [является] благочестивым; иногда [же чем-то] иным, то есть и не священным, и не благочестивым". (6) Ко второй разновидности [святого] относится [вот]это:

К вам с непорочной (sancta) душой я сойду, не запятнанной гнусной
Этой виной... [12, 648 - 649].

Ибо не священное или благочестивое поддерживало душу этого [Турна], которую он пожелал объявить святой, то есть непорочной, как в этом [стихе]:

... О супруга святая,
Счастье, что ты умерла... [11, 158 - 159],

в котором он выразил почитание чистоты непорочной супруги. Оттого и законы - святые (sanctae), что они не должны подвергаться порче вследствие святой неотвратимости (sanctione) наказания. (7) А это [вот место] относится к первому определению понятия о святом, то есть что оно есть не что иное, как священное и благочестивое:

Вдруг привиделось нам, что венцом вкруг головки ребенка
Ровный свет разлился... [2, 682 - 683].

И немного после [этого]:

Трепет объял нас и страх: спешим горящие кудри
Мы погасить и водой заливаем святые огни [2, 685 - 686].

Ведь здесь святые [огни] мы будем понимать как священное, потому что они случились по воле богов. Также [и в стихах]:

... И ты, святая пророчица - дева,
Вещая, дай [троянцам] осесть... [6, 65 - 66], -

не иначе как священной он называет [ту святую], которую он воспринимал и пророчицей, и преисполненной божества, и жрицей.
(8) Остается, чтобы мы [вместе] с Вергилием сообщили [о том], что является благочестивым (religiosum). Сервий Сульпиций передает, что благочестием названо [то], что вследствие некоторой святости является отдаленным и отделенным от нас, названным почти [что] от [слова] "оставлять" (relinquendo), подобно тому как от [слова] "смиряться (carendo)" [названо] благоговение (caeremonia). (9) Соблюдая это [понимание], Вергилий пишет:

Есть близ Царейской реки прохладная роща густая, -
Издавна чтима она как святыня [8, 597 - 598], -

и [далее] добавляет, чтобы тем [самым] выразить особенность благочестия:

ее окружают
Склоны крутые холмов, темнохвойной елью поросших [8, 598 - 599], -

каковое обстоятельство как бы делало рощу скрытой от людей в их повседневной жизни. И чтобы показать заповедное (relictum) место, он не только говорит о затрудненности досуга, но и прибавляет [слова] о святости [этого места]:

[Рощу и празднество в ней], как гласит преданье, Сильвану,
Богу пашен и стад, в старину посвятили пеласги [8, 600 - 601].

(10) Согласно Помпею Фесту, "благочестивыми (religiosi) являются [те], кто различает [то], что необходимо исполнять, и [то], чего следует избегать". Отсюда Марон утверждает:

... Ручьи отводить благочестье (religio)
Не запрещало... [Георг. 1, 269].

Но [то], о чем он говорит "отводить", есть не что иное, как чистить. Ведь в праздничные дни разрешается чистить старые грязные ручьи, [а] прокапывать новые не разрешается.
(11) В [этом] беглом обзоре нужно отметить и то, чем он и сам пренебрег, как бы проходя мимо значения одного слова. Ведь так как овец обыкновенно моют по двум причинам: или чтобы лечить чесотку, или чтобы очищать шерсть, - согласно жреческому праву предусматривается, чтобы не разрешалось мыть овец в праздничные дни ради очищения шерсти, а разрешалось, [только] если нужно смыть грязь во время лечения. (12) Потому среди дозволенного он перечислил также [вот] это:

В реку блеющих стадо овец погружать... [Георг. 1, 272].

Если бы он высказал [только] это, то он [бы] смешал дозволенное и запретное, но он, прибавив [к реке определение] "целебная", выразил основание дозволенного мытья [овец].
(4 , 1) Жреческим попечением является также давать наименования священным местам согласно соответствующему признаку. Поэтому давайте расследуем, что, собственно, жрецы называют святилищем и как Вергилий воспользовался этим наименованием.
(2) В восьмой книге "Божественных дел" Варрон рассуждает, что одни считают святилищем [то], где, помимо комнаты, есть площадка, добавленная ради богов, как, [например], [она] есть во Фламиниевом цирке Юпитера Статора, другие - [то] место, в котором было освящено изображение бога. И [еще] он прибавил, что подобно тому как [то] место, к которому прикрепили свечу (candelam), называется подсвечником (candelabrum), так [и то место], в котором поставили [изображение] бога (deum), называется святилищем (delubrum). (3) Из вышенаписанного Варроном мы можем понять, что он преимущественно одобряет то - он по своему обыкновению поместил это в конце, - что святилище стало называться от освященного изображения бога.
(4) Однако же Вергилий строго следовал тому и другому пониманию [святилища]. Намереваясь назвать святилище, - [а] мы хотели бы начать с последнего [положения] - он соблюдал, чтобы [в название] включались или собственные имена богов, или те, которые присваиваются богам:

Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму (delubra) [2, 225].

И чтобы затем назвать изображение [бога], он присовокупил:

[Быстро] ползуг [напрямик] к твердыне Тритонии грозной,
Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться [2, 226 - 227].

И также:

Храмы (delubra) богов в этот день, что для нас, несчастных, последним
Был... [2, 248].

(5) Но и то мнение о площадке [в святилище], которое Варрон высказал сначала, он не опустил:

В храмы (delubra) [сестры] идут, к алтарям [припадают], о мире
Молят... [4, 56].

И затем:

Или к обильным идут алтарям - предстать пред богами [4, 62].

Ведь что значит [слово] "идут (spatiatur)", как [не то, что] проходят отрезок (spatio) протяженного пути? Это [слово] с предусмотрительным прибавлением [слов] "к алтарям" указывает на площадку, усроенпую для богов. Итак, он выявляет скрытое, по своему обыкновению словно бы выражая другое.
(6) Также и относительно собственных богов римлян, то есть пенатов, этому произведению [Вергилия] свойственна [некоторая] заслуживающая внимания проницательность. Ведь в девятнадцатой книге "О богах" Нигидий ведет разыскание [о том], были ли богами - пенатами троянцев Аполлон и Нептун, которые, говорят, воздвигли для них стены [города], и перенес ли Эней их [почитание] в Италию. И Корнелий Лабеон то же [самое] полагает [в сочинении] "О богах - пенатах". Этому мнению следует Марон, когда говорит:

Молвив так, он заклал богам почетные жертвы:
Бык - Нептуну и бык - тебе. Аполлон пышнокудрый [3, 118 - 119].

(7) Во второй [книге] "Человеческих [дел]" Варрон рассказывает, что [почитание] богов - пенатов перенесли из Самофракии во Фригию, а [почитание] Энея - из Фригии в Италию. Но какими являются боги - пенаты, [того] Варрон в уже упомянутой книге не излагает. (8) Однако [те], кто очень тщательно ищет истину, говорили, что пенаты являются [теми богами], благодаря которым мы можем дышать, благодаря которым мы имеем тело, благодаря которым мы обладаем разумной душой. С другой же стороны, [они говорили], что срединный эфир является Юпитером, Юноной же - нижний воздух вместе с землей, а Минервой - верхняя оконечность эфира. И [при этом] они пользуются [тем] доказательством, что сын Демарата Коринфского Тарквиний, тайно обученный самофракийским верованиям, соединил в одном храме и под одной крышей [выше] упомянутые божества. (9) Кассий же Гемина рассказывает, что самофракийских богов и тех же [самых] пенатов римлян зовут [по-гречески] теус мегалус, теус хрэстус, теус дюнатус. [7] Зная это, наш [стихотворец] провозглашает:

Сына [везу] и друзей, великих богов и пенатов [3, 12], -

что выражает [греческое] "теус мегалус".
(10) Но и когда все эти имена вышеназванных божеств он сохраняет в отношении одного [божества], он, без сомнения, подтверждает [свое] знание. Ведь когда он говорит:

Прежде всего поклонись божеству великой Юноны [3, 437], -

он называет [ее в соответствии с греческим] "тэн мегалэн" ; [а когда он говорит]:

Веселящий нас Вакх, Юнона благая, пребудьте [1, 734], -

[и еще]:

[Чтобы] владычицы мощной [гнев одолеть]... [3, 439], -

"тэн хрэстэн" [ее назвал] "тэн дюнатэн" [согласно греческим именам].
(11) Тем же [самым] именем он назвал и Весту, которая является [божеством] из числа пенатов или, определенно, их спутницей. [Это] очевидно настолько, что и консулы, и преторы или диктаторы, когда занимают должность, совершают в Лавинии богослужение пенатам и равным образом Весте. (12) Да и Вергилий, после того как сказал от лица Гектора:

Троя вручает тебе пенатов своих и святыни [2, 293], -

затем прибавил:

Вымолвив так, своею рукой выносит он Весту,
Вечный огонь и повязки ее из священных убежищ [2, 296 - 297].

(13) В книге, которую Гигин написал о богах - пенатах, он присовокупил, что их называют отчие боги. Но Вергилий и это не оставил незамеченным:

Отчие боги! Спасите мой род, мне внука спасите! [2, 702].

И в другом месте:

И отчих пенатов [2, 717].

(5 , 1) И не меньше, чем в отношении знания богов, он простирает свое рвение в отношении применения священнодействий. Ведь так как Требатий в первой книге [сочинения] "О богослужениях" наставляет, что есть два рода жертвоприношений: один - [тот], при котором волю бога узнают по внутренностям [животных]; другой - [тот], при котором богу посвящается душа [животных], откуда гаруспики даже называют эти жертвоприношения "духовными", - Вергилий в своем произведении показывает тот и другой род [жертвоприношений]. (2) И притом первым - тот [род жертвоприношений], который волю божеств указывает по внутренностям [животных]:

... в жертву заклав по обряду ярок отборных [4, 57].

И вскоре [после этого]:

... и с жадностью смотрит
В грудь отверстую жертв, угадать стараясь приметы [4, 63 - 64].

(3) Другой упомянутый [род жертвоприношений], при котором жертва называется духовной, потому что [богу] посвящается только ее душа, он показывает, когда слагает [стихи о том], что победитель Энтелл приносит в жертву Эриксу быка. Ведь чтобы исполнить духовную жертву, он воспользовался самим словом ["душа"]:

Лучшую душу тебе взамен Дарета принес я,
Эрикс! [5, 483 - 484].

И чтобы обозначить данные обеты, он заявляет: "Я исполняю", - потому что собственно говорится об обете [богам], и чтобы показать исполненное для богов, он отмечает [это], говоря:

Вздрогнул бык и упал, наповал убитый ударом [5, 481].

(4) Нужно также посмотреть, показывает ли он и упомянутую духовную жертву [в стихах]:

Кровью ветры смирить, заклав невинную деву,
Вам. данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, -
Кровью должны вы снискать возврат и в жертву бессмертным
Душу аргосца принесть [2, 116 - 119].

Ведь он поместил [здесь] и [слово] "душу", то есть наименование жертвы, и [слова] "в жертву иринесть", которые означают, что божество умилостивили, совершив священнодействие. (5) Среди этих самых жертв - или духовных, или вопрошаемых [по внутренностям] - некоторые являются [такими], которые называются неподъяремными, то есть [такими], которые никогда не были укрощены или впряжены в ярмо. О них наш стихотворец также упоминает таким [вот] образом:

В жертву теперь принеси из ярма не знавшего стада
Семь быков молодых и столько же ярок отборных [6, 38 - 39].

И чтобы яснее выразить [смысл слова] "неподъяремные", он прибавил:

... столько ж телиц, чья шея ярма не знавала [Георг. 4, 540].

(6) Слово "исключительные" в священнодействиях также является не поэтическим эпитетом [жертвенных животных], но жреческим наименованием. Ведь Вераний наставляет в "Жреческих вопросах", что исключительными названы жертвенные животные, которые, будучи предназначенными для священнодействия, исключаются из стада; либо [они названы так], потому что их, как преподносимых божествам, выбирают вследствие [их] исключительного вида. Он пишет:

Самых роскошных быков четырех, отменпейшей стати [Георг. 4, 538], -

где выражением "роскошных" показывает, что они являются исключительными, [а выражением] "отменнейшей стати" - что их выбирают [по этому признаку].
(7) Амбарвальной жертвой, как объясняет Помпей Фест, является [животное], "которое но случаю богослужения обводят вокруг полей [те], кто совершает [это действо] ради урожая". Упоминание об этом священнодействии он делает в "Буколиках", где говорится об апофеозе Дафниса:

Так - до скончанья веков, моленья ль торжественно будем
Нимфам мы воссылать иль поля очищать тоже будем [Букол. 5, 74 - 75].

Здесь [слово] "очищать" означает "обходить". Ведь отсюда очевидно, что и имя жертвы получилось от обхода полей.[8] Да и в первой книге "Георгик" [то же сказано]:

Трижды пускай зеленя обойдет благосклонная жертва [Георг. 1, 345].

(8) [Притом] священнодействующие соблюдали, чтобы [жертва] - если жертвенное животное, которое вели к полям, сопротивлялось и показывало, что оно подводится к жертвенникам против воли, - отменялась, так как думали, что ее подносят против желания бога. [Относительно] же [той жертвы], которая, будучи доставленной [к жертвеннику], оставалась бы спокойной, считали, что она приносится в соответствии с волей божества. Отсюда наш [поэт пишет]:

Пусть приведенный за рог козел предстанет священный [Георг. 2, 395].

И в другом месте:

Там на алтарь бычок с золочеными рожками ляжет [9, 627].

(9) [И] до такой степени он основывает все благочестие на священнодействиях, которые надлежит воздавать богам, что из-за враждебного отношения [к ним] называет Мезенция ненавистником богов.[9] И в самом деле [вовсе] не потому, как кажется Асперу, он был назван ненавистником божеств, что без оглядки на богов вел [себя] преступно по отношению к людям. К тому же он гораздо больше говорил это о Бусириде, которого, много более жестокого, он сдержанно назвал [всего лишь] недостойным похвалы. (10) Но истинную причину позорнейшего имени [Мезенция] внимательный читатель может найти в первой книге "Начал" Катона. Ведь он пишет, что Мезенций приказал рутулам, чтобы они подносили ему первинки, какие подносили богам; и что все латины так взывали под страхом подобного приказания: "Юпитер, если тебе больше по сердцу, чтобы мы давали их тебе, чем Мезенцию, сделай ты нас победителями!" (11) Итак, потому что он требовал себе божеские почести, заслуженно назван Вергилием ненавистником богов. Отсюда эта [вот] справедливая насмешка жреца:

... вот первины войны, вот тирана доспехи [11, 15], -

чтобы обозначить вооружение, сорванное с него из-за указанной дерзости, за которую он понес наказание.
(6 , 1) Следует восхищаться ученостью этого поэта в отношении наших и в отношении чужих священнодействий. Ведь не без причины Эней, когда прибыл на Делос, не заколол ни одной жертвы, разве лишь когда уезжал, было совершено богослужение Аполлону и Нептуну. (2) Ведь установлено, как уведомляет во второй книге "Об устроителях" Клоатий Вер, что на Делосе есть жертвенник, у которого жертву не убивают, но почитают бога только торжественной молитвой. Слова Клоатия таковы: "Есть на Делосе жертвенник Аполлона Прародителя, на котором ни одно животное не приносят в жертву. Передают, что Пифагор поклонялся ему, как не оскверненному насилием".
(3) Итак, поэт показывает, что тот [жертвенник], которому поклонялся Эней, является жертвенником Прародителя, поскольку жрец, вступивший в храм, не совершив никакого жертвоприношения, тотчас начинает моление, и чтобы выразительнее назвать Прародителя, [взывает]:

Знаменье дай нам, отец... [3,89].

(4) Однако, когда он затем жертвует быка Аполлону и Нептуну, мы понимаем, что [это было] сделано, конечно, у другого жертвенника, и справедливо он называет [его] выше только лишь отцом, потому что там [жертвоприношение] является особенным, а ниже - [уже] Аполлоном, потому что [оно] является обычным.
(5) Об этом жертвеннике упоминает и Катон [в сочинении] о воспитании детей в этих [вот] словах: "Все это кормилица делала с вербенами и тубами без жертвы, как [это делают] у жертвенника Аполлона Родителя на Делосе".
(6) Из этого самого ряда, я полагаю, не следует упускать [и то], почему он сказал, что храм выстроен "на старинной скале". Велий Лонг говорит [об этом]: "[Это] является перенесением эпитета: ведь он хочет сказать о старости храма". За ним последовали многие другие толкователи, но не [настолько] внимательно, чтобы обозначить возраст здания. (7) Эпаф же, весьма начитанный муж, отмечает в семнадцатой книге, что в какое-то время в Дельфах произошло [то], что прежде священный и неприкосновенный храм был ограблен и сожжен, и прибавляет, что многие города и ближайшие острова около Коринфа [были] поглощены землетрясением; Делос [же] ни до этого, ни после этого не был затронут этой неприятностью, по всегда остается на одной и той же скале. (8) Также Фукидид уведомляет о том же [самом] в третьей книге "Истории". Таким образом, неудивительно, если он, объявляя остров навсегда защищенным с помощью святости, говорит, что для [его] величия из [всех] мест ему подошла несокрушимая прочность скалы его же [самого], то есть острова.
(9) [И] как [Вергилий] сохранил особенность Аполлона Родителя в обращении "отец", так же [и] Геркулеса он уважил именем победителя:

... у порога сказал: "Сюда входил победитель -
[Сын громовержца]..." [8, 362].

(10) В четвертой книге "Божественных [дел]" Варрон считает, что Геркулес был назван победителем, потому что он победил одушевленные [существа] всякого вида. В Риме же есть два храма Геркулеса Победителя: один - у Тройных ворот, другой - на Воловьей площади. (11) Мазурий Сабин по-другому излагает причину этого названия [Геркулеса] во второй книге [сочинения] "О достопамятных [вещах]". Он говорит: "[Некто] Марк Октавий Херрен, будучи в ранней молодости свирельником, после того как разочаровался в своем занятии, повел торговлю и, удачно завершив дело, пожертвовал десятину Геркулесу. Впоследствии, так как он также продолжал заниматься этим, совершая плавания, окруженный [морскими] разбойниками, весьма храбро сражался и вышел победителем. Во сне Геркулес уведомил его, что он [был] спасен благодаря его помощи. На испрошенном у должностных лиц месте Октавий посвятил ему храм и изваяние и, вырезав [на нем] буквы, назвал [его] Победителем". Итак, он дал эпитет богу, чтобы соединить им повесть о прежних победах Геркулеса и воспоминание о недавней истории, которая дала основание для нового римского посвящения.
(12) И не без основания в том же месте [Вергилий] сказал:

... Пинариев дом хранит Геркулеса святыни [8, 270].

Ведь некоторые сообщают, что Большой жертвенник, когда он воспламенился от пожара по соседству [с ним, был] спасен Пинариями, и потому Вергилий назвал дом Пинариев стражем святыни. (13) Вразрез [с этим] Лспер говорит [о] "Потитиях,[10] которые, соблазнившись наградой от Аппия Клавдия, показали святыни государственным рабам". (14) Но Вераний в той книге "Жреческих [дел]", которую он сочинил о молебствиях, повествует, что Геркулес предписал Пинариям, чтобы они приходили последними, уже после того, как съели завтрак и завтракающие омыли руки, чтобы впоследствии [они] сами или потомки [их] не отведывали ничего из посвящаемой ему десятины, но собирались бы только лишь ради служения, [а] не еды; итак, [они] наподобие служителей называются стражами святыни. (15) Как сам Вергилий [пишет] в другом месте:

Тривией посланный страж, восседала Опис в ту пору [11, 836].

[Эта] б[огиня] является служительницей. [И] разве лишь случайно он назвал стражем ее, которая удалилась и держалась [вдали] от святынь,[11] поскольку в другом месте он сам [написал]:

Пусть устрашая воров и пернатых серпом деревянным,
Гелеспонтийский Приап бережет их своим попечеиьем [Георг. 4, 110 - 111].

Здесь, во всяком случае, он обозначил стража как защитника от птиц и воров. (16) [И в словах]:

Вымолвив так, повелел он снова кубки расставить,
Яства подать и гостей усадил на сиденья из дерна [8, 175 - 176], -

не является пустопорожним [то], что он сказал "на сиденья". Ведь есть надежное наблюдение, что в священнодействиях Геркулеса вкушают сидя. И Корнелий Бальб в восемнадцатой книге "Истолкований" сообщает, что соблюдали [то], чтобы у Большого жертвенника не устраивали лектистерний. (17) В этом же [самом] месте следят [за тем], чтобы все совершали священнодействия с обнаженной головой. Это делается [для того], чтобы никто в храме не подражал одеянию бога, ибо он сам находится там с покрытой головой. Варрон утверждает, что это - греческий обычай, потому что либо [Геркулес] сам, либо [те], которые установили Большой жертвенник, будучи оставленными им [в Италии], священнодействовали по греческому обряду. Это более пространно дополняет Гавий Басе. Он говорит, что на самом деле это делается потому, что Большой жертвенник был установлен раньше прибытия Энея в Италию, который застал этот обряд покрытия головы [бога].
(7 , 1) Не лишено глубины также [и] то, что небрежно передается толпой читающих [Вергилия]. Ведь так как он говорил о сыне Поллиона, прибавил [и] то, что предусмотрел для своего повелителя:

Сам, по желанию, баран то в пурпур нежно - багряный,
То в золотистый шафран руно перекрашивать будет [Букол. 4, 43 - 44].

(2) В книгах же этрусков сообщается, что властителю предвещается удача во всех делах, если приведут это животное необыкновенного цвета. Кроме того, есть книга Тарквития, переписанная из "Тусского толковника примет". Там находится [следующее]: "Если овца или баран будут покрыты [шерстью с пятнами] пурпурного или золотистого цвета, [то они вместе] с великой удачей умножают награды предводителю войска и народа, [а] народ в славе увеличивает потомство и делает [его] весьма счастливым". Таким образом, он мимоходом пророчит повелителю благосостояние такого рода.
(3) Также отдельными словами из жертвенного обряда он обозначает, как слетевшему с [небесной] выси можно будет, например, отсюда повернуть [обратно]:

Парки [на сына тотчас] наложили руку и [в жертву]
Копьям Эвандра [его] обрекли (sacrarunt) [10, 419-420].

Ведь [все], что ни предназначено богам, называется посвященным (sacrum). Но душа не может прийти к богам, если не будет свободна от бремени тела, что может произойти только лишь с [его] смертью. Так вот, он уместно делает Алсза посвященным [богам], потому что [тот] был намерен идти навстречу [копью]",[12] (4) И при этом он воспроизводил своеобразие и человеческого и божественного права. Ведь вследствие наложения [парками] руки он обозначил выражение права собственности [на что-либо], а в слове "посвящение" вместил уважение к божественному праву. (5) Кажется, что в этом месте [поэмы] он сообщает не пустое об участи тех людей, которых законы велят посвятить определенным богам, потому что я хорошо знаю, что кому-то кажется удивительным [то], что было право убивать посвященного человека, хотя считалось нечестивым осквернять другие святыни. (6) Этому есть такая причина. [Наши] предки не допускали, чтобы какое-нибудь посвященное животное находилось в их пределах, и отгоняли к владениям богов, которым [оно] было посвящено. Души же посвященных людей, которых греки называют живущими, [13] [они] считали, предназначены богам. (7) Итак, насколько же они не колебались пргонять от себя [животное], которое не могло быть послано к самим богам, настолько они желали, чтобы посвященные души, которые, они думали, можно послать на небо, шли туда как можно скорее, лишившись тела. (8) Об этом обычае рассуждает также Требатий в девятой книге "О богослужениях", пример которого я опустил, чтобы не быть [чересчур] услужливым. Кому по сердцу читать [самому, тому] довольно, чтобы были указаны и сочинитель и очередность свитка.
(8 , 1) Неверным пересказом чего - нибудь, [о] чем [Вергилий] сообщил с величайшим знанием, мы унижаем [его] достоинство. Как, [например], некоторые читают:

Вниз я бегу и, богиней ведом, средь врагов и пожаров
Двигаюсь... [2, 632 - 633]. -

(2) хотя он ученейшим образом сказал "богом ведом", [а] не "богиней". Ведь и Атериан подтверждает [такое] чтение [стиха] у Кальва:

и могучего бога Венеру, -

[а] не "богиню [Венеру]". Также на Кипре есть ее изображение с бородой, но в женской одежде, с жезлом и мужской стати, и считают, что [она], одна и та же, является мужчиной и женщиной. (3) Аристофан называет ее Афродитом. Левин говорит еще и так: "[Есть], стало быть, поклоняющийся Венере как благодетельному [богу, неважно], женщина ли [она] или мужчина, равно и благодетельная ночная звезда". Также Филохор в [сочинении] "Аттика" утверждает, что она же самая является луной, и мужчины совершают ей священнодействие в женской ожежде, [а] женщины - в мужской, потому что она же самая считается и мужчиной и женщиной.
(4) Также и это [вот] сказано Вергилием со знанием богослужения:
Пала она с высоты, в поднебесье с жизнью расставшись [5, 517].[14]
Ведь так как [в сочинении] "Об особенностях богов" Гигин говорил о светилах и звездах, он считает, что в жертву им должны приносить пернатых. Таким образом, Вергилий искусно высказал [то], что душа пернатых осталась у тех божеств, которым она была отдана ради [их] умилостивления.
(5) И не допускает он, чтобы имя у нее,[15] которое могло быть наскоро придуманным, было ничтожным:

Касмиллы - матери имя
Чуть изменив, назвал [в честь нес младенца] Камилллой [11, 542 - 543].

(6) Ведь Статий Туллиан в первой книге [сочинения] "О названиях вещей" пересказывает слова Каллимаха, что туски зовут Меркурия Камиллом, каковым словом они обозначают прислужника богов. Откуда Вергилий утверждает, что Метаб назвал дочь "Камиллой", стало быть, прислужницей Дианы. (7) Вот и Пакувий, так как говорил о Медее, [написал]:

Здравствуй, гостья, служка (Camilla) неба, путникам желанная!

Римляне также называли камиллом и камиллой знатных и [еще] не повзрослевших мальчиков и девочек - прислужников жриц и жрецов.
(8) Не подобает пропускать также и такое его наблюдение. Он говорит:

Всть обычай один в Гссперийском Лации; прежде
Свято его блюли города альбанцев, а ныне
Рим державный блюдет, [начиная Марсовы брани] [7, 601 - 603].[16]

(9) Варрон [в сочинении] "Об обычаях" говорит, что обычай состоит в суждении ума, за которым должна последовать привычка. Юлий Фест в тринадцатой книге [труда] "О значении слов" говорит: "Обычай есть дедовское установление, относящееся к богослужениям и обрядам предков".
(10) Таким образом, Вергилий следовал тому и другому сочинителю, во-первых, именно Варрону, так как тот сказал, что обычай предшествует, [а] привычка следует, [и] он [сам], после того как сказал "Есть обычай", присоединил [слова] "его блюли города альбанцев", "а ныне Рим державный блюдет", посредством чего показал стойкость привычки. (11) И так как Фест писал, что [обычай] относится к обрядам, Марон также уведомлял об этом, прибавляя [слово] "свято":

Свято его блюли города альбанцев.

(12) Итак, обычай предшествовал, почитание обычая следовало, что являлось привычкой: и тут вот он дополнил определение Варрона. Затем прибавлением [слово] "свято" он показывает, что обычай причислен к обрядам, что утверждал Фест. (13) Это же он соблюдает и в двенадцатой книге [поэмы], когда говорит:

Учрежу я обрядов священных
Чин... [12, 836 - 837], -

в которой явно показывает, что обычай является обрядом священнодействий. (14) Впрочем, в этих стихах он следовал также и правде истории:

Есть обычай один в Гесперийском Лации

и так далее. Ведь [она] сохранила последовательность правлений, так как первыми правили латины, затем альбаны и затем римляне. Потому он сперва сказал "Есть обычай один в Гресперийском Лации", и после этого - "Свято его блюли города альбанцев", и затем прибавил "а ныне Рим державный блюдет".

(9 , 1) Все отсюда ушли, алтари и храмы покинув,
Боги, чьей [волей всегда] держава наша стояла [2, 351 - 352].

Это слово относится и к старейшему обычаю римлян, и к таинственнейшим священнодействим. (2) Ведь известно, что все города находятся под защитой какого-нибудь бога и что у римлян был тайный и многим неведомый обычай: когда они осаждали вражеский город и верили, что ныне он может быть взят, вызывали [из него] с помощью определенного заклинания опекающих [этот город] богов, или потому что они не верили, что в противном случае город можно взять, или [потому что] считали нечестивым держать богов в плену, в случае если бы [город] точно можно было [взять]. (3) Потому ведь и сами римляне желали, чтобы были неизвестны ни бог, под защитой которого находится город Рим, ни латинское имя самого города.
(4) Впрочем, имя бога - то помещено в некоторых книга древних [писателей], пусть между собой и несогласных, и потому исследующим старину известно все, что о нем предполагают. Ведь одни верили, что [это] Юпитер, другие - что [это] Луна; есть [и такие], кто [верил, что это] Ангерона, которая, прижав палец к устам, требует молчания; иные же, чья уверенность мне кажется очень основательной, говорили, что [это] Она Сеятельница. (5) Имя же самого города было неизвестно даже ученейшим [людям], так как римляне боялись, что они сами равным образом тоже подвергнутся вражескому заклинанию, которое они часто совершали против вражеских городов, в случае если бы было обнародовано имя их оплота.
(6) Однако [это обстоятельство] нужно рассмотреть, чтобы оно не смутило нас тоже, потому что некоторые ошибочно считают, что [всего лишь] одним заклинанием и богов из какого-нибудь города вызывают, и само государство обрекают [на гибель]. Ведь я отыскал в пятой книге "Таинственных дел" Саммоника Серена то и другое заклинание, которое, по его словам, он нашел в старинной книге какого-то Фурия. (7) Заклинание же, с помощью которого вызывают богов, когда город находится в осаде, является таким: "Если [есть] бог, если есть богиня, под защитой у которых находится народ и Карфагенское государство, [то] больше всего вас, тех, кто принял [на себя] защиту этого города и народа, я и прошу, и умоляю, и добиваюсь от вас милости, чтобы вы покинули народ и Карфагенское государство, оставили жилища, священные храмы и город, (8) и ушли из них, и внушили этому народу, государству страх, ужас, беспамятство, и, выйдя [из города], пришли ко мне и к моим [согражданам] в Рим, и [чтобы] наши жилища, священные храмы, город были вам весьма желанны и приятны, и [чтобы] вы стали предводителями и для меня, и [для] римского народа, и [для] моих воинов, чтобы мы знали и понимали [будущее]. В случае если вы так поступите, [то] я обещаю, что для вас будут устроены храмы и игры". (9) При этих самых словах нужно совершить жертвоприношение и представить свидетельство внутренностей в отношении будущего.
Города же и [вражеские] войска обрекаются [на гибель] постольку, [поскольку] божества уже вызваны [из города], но только одни диктаторы и военачальники могут обрекать [на гибель] такими [словами]: (10) "Отец Дит, Вейовис, Маны или каким [еще] другим именем следует вас назвать, чтобы вы все [вместе] наполнили этот город Карфаген и войско, о котором, полагаю, я говорю, трусостью, ужасом, страхом, и чтобы [тех], кто выставит против полков и нашего войска щиты и копья, это войско, этих врагов и этих людей, их города, поля и [тех], кто обитает в тех местностях и областях, полях и городах, вы увели [с собой], лишили вышнего света, и чтобы войско врагов, их города и поля, о которых, полагаю, я говорю, эти города и поля, их головы и жизни, обреченные [на погибель] и проклятые, вы взяли [себе] согласно тем законам, по которым всякий раз обрекались [на погибель] именно враги. (11) И этих заложников я отдаю [в жертву] за себя, за честь и службу мою, за римский народ, войска и наши полки, чтобы вы позволили мне и моей чести и службе, полкам и нашему войску, [тем], кто присутствует при свершении этих деяний, быть в полной сохранности. В случае если бы вы сделали это таким образом, чтобы я знал, чувствовал и понимал, [то] тогда, кто бы пи исполнял этот обет, где бы ни исполнял, пусть он будет по правилу исполнен [жертвой] трех темных овец. [Тебя], мать-Земля, и тебя, Юпитер, я [в том] заверяю!" (12) Когда он называет [мать]-3емлю - касается руками почвы; когда называет Юпитера - поднимает руку к небу; когда говорит, что принимает обет, - касается руками скота.
(13) Я же нашел, что в древности [были] отданы по обету [подземным богам] такие города: Стонии (?), Фрегсллы, Гавии, Вейи, Фидены. Это - [города] внутри Италии. Кроме того, Карфаген и Коринф, да и многие войска и города врагов: галлов, испанцев, африканцев, мавров и других племен, о которых рассказывают старинные летописи.
(14) Итак, отсюда [и] бывает [то], о чем, как следствии этого рода вызова и ухода божеств, говорит Вергилий:

Все отсюда ушли, алтари и храмы покинув.
Боги [2, 351 - 352].

И еще прибавляет, чтобы обозначить [их] опекающими [государство]:

чьей [волей всегда] держава наша стояла [2, 352].

(15) И чтобы, кроме вызова [богов], показать также и силу заклинания, в котором, как мы сказали, призывают преимущественно Юпитера, он добавляет:

...но все жестокий Юпитер
Отдал [врагам] [2, 326 - 327].

(16) [Не] кажется ли вам [теперь], что [вся] глубина [слов] Марона не может быть понята без знания божественного и человеческого права?"
(10 , 1) [И] тут, из-за того что все по сердечному согласию стали сравнивать ученость и поэта и рассказчика, Евангел кричит, что он долго терпел и что [ему] не следует больше молчать, а надо выставить на обозрение промахи Вергилиевого незнания. (2) "И мы, - говорит он, - некогда получали удар розгой, и мы усвоили услышанное о жреческом праве. И из того, что нам известно, будет установлено, что Марон не знал этой науки права. (3) Разве сказал бы он когда-нибудь:

... и быка приносил Юпитеру в жертву [3, 21], -

если бы знал, что жертвовать этому богу быка запрещено, или если бы изучил [то], что изложил Атей Капитон? Ему принадлежат такие слова из первой книги о правилах священнодействий: "Итак, не разрешается приносить Юпитеру жертву быком, боровом, бараном". (4) А Лабеон в шестьдесят восьмой книге указал, что быка жертвуют только Нептуну, Аполлону и Марсу. Так вот, твой жрец не знает, у каких жертвенников что закалывают, хотя это известно служителям храма, да и творения древних не умолчали [об этом]".
(5) Улыбнувшись [в ответ] на это, Претекстат [сказал]: "Если ты хочешь пообщаться с Вергилием [насчет того], кому из богов приносят жертву быком, [то] он сам тебя, [Евангел], поучит [стихами]:

Бык - Нептуну и бык - тебе, Аполлон пышнокудрый [3, 119].

(6) Ты видишь, [Евангел], в произведении поэта слова Лабеона? Так вот, как одно [было сказано] учено, так другие изящно. Ведь он показал, что бог не был удовлетворен, [и] потому последовал [стих]:

Страшно сказать - явилось очам небывалое чудо [3, 26].

(7) Итак, обращая взор в будущее, [Эней] совершил противную [обычаю] жертву. Однако и [Вергилий] знал, что эта ошибка является искупимой. Атей ведь Капитон, которого ты, [Евангел], поместил на острие [схватки] против Марона, прибавил такие слова: "Если кто-нибудь случайно совершит [жертву] Юпитеру быком, [то] пусть он даст искупительную жертву". Таким образом, учиняется дело, пожалуй, не нечестивое, а [скорее] непривычное; и не незнание присутствует, но он [этим] как бы подготавливал место для последующего чуда".
(11 , 1) [После этого] Евангел присовокупил: "Если [таким] исходом оправдывается недозволенное, [то] прошу [тебя, Претекстат], скажи, какое последовало чудо [тогда], когда [Вергилий] предлагал делать возлияние Церере вином, что запрещается всеми священнодействиями? [Ведь им сказано]:

С перебродившим вином молока замешай ты и меду [Георг. 1, 344].

(2) О том же, что Церере не возливают вино, считал необходимым поучать даже Плавт, который писал в "Кладе":

[Стафила]. Цецерину, что ль, свадьбу будем праздновать?
[Стробил]. А что?
[Стафила]. Да ничего не вижу винного.[17]

(3) Но этот ваш фламин и понтифик совершенно не знает как [того], что возливают [в жертву], так [и того], что закалывают, и в восьмой [книге] "Энеиды" также не избегает сходной ошибки в отношении возлияния:

Гости, взывая к богам, над столом творят возлиянье [8, 279], -

так как, согласно обычаю, они должны были бы делать возлияние не па стол, а на жертвенник".
(4) [Тогда] Претекстат говорит: "Чтобы ответить тебе сначала на последний вопрос, я признаю, что ты справедливо спросил о возлиянии, сделанном па стол. И [еще] больше [бы] ты, [Евангел], увеличил значительность затруднения, если бы отметил Дидону, возливающую на стол сходным [же] образом:

Молвила так и, на стол пролив почетную влагу,
[...коснулась... губами чаши священной] [1, 736 - 737].

(5) Ведь и Терций, который много рассуждал об обрядах священнодействий, говорит, что это место входит в его исследование, и, однако, у него осталось недоумение [по этому поводу] даже при отыскании [его] причины. Я же обнародую [то], что мне известно благодаря наставнику - чтению. Так, в Папи - риевом [своде] права ясно сказано, что вместо жертвенника впереди может стоять освященный стол. (6) [Папирий] говорит: "Как, [например], в храме Юноны Популонии есть священный стол". Ибо ведь [из находящегося] в святилищах одно принадлежит к сосудам и священной утвари, [а другое] - к украшениям. [То], что принадлежит к сосудам, имеет назначение утвари, с помощью которой всегда совершаются священнодействия. Среди этих вещей первое место занимает стол, на котором располагают кушанья, и возлияния, и пожертвования. Украшениями же являются щиты, венки и всякого рода дары. Притом их и не посвящают в то время, в какое освящают храмы, однако же стол и жертвеннички обыкновенно освящаются в тот же [самый] день, в который [освящают] сам храм. Откуда стол, освященный согласно этому обычаю, имеет назначение жертвенника в храме и [служит] священным предметом трапезы [богов].[18]
(7) Так вот, у Эвандра - то совершается законное возлияние, ибо [оно делается] у того стола, который, во всяком случае, был освящен согласно обычаю богослужения вместе с Большим жертвенником, и в священной роще, посреди самих священнодействий, во [время] которых они обедали.[19] В пиршестве же Дидоны, о котором известно, что оно было только царским [пиром, и] даже не священным, у [обычного] человеческого стола в столовой, [а] не в храме, потому что возлияние было не богослужебным, но [обычно] применяемым, он сделал [так], что возлила [вино] только одна царица, в положении которой [нет] никакой необходимости соблюдения [обычая], а [есть] значительная при [ее] власти вседозволенность в [его] применении.[20]
(8) Но, однако, наш [поэт] пишет:

Гости, взывая к богам, над столом творят возлиянье [8, 279], -

потому что он знал, что это правильно делается всеми, совместно обедающими в храме, и [потому] упомянул, что [это] совершено сидящими за одним освященным столом. (9) В отношении же этого стиха:

С перебродившим вином молока замешай ты и меду [Георг. 1, 244], -

я бы завершил [дело] немногими [словами], потому что его порицают незаслуженно. Ведь поэт, приверженец изящности равным образом в ученых предметах и в словах, зная, что Церере делают возлияние медовым вином, прибавил: "С перебродившим вином замешай ты и меду", - говоря именно [то], что вино созревает, когда [оно] начинает делаться медовым. (10) Ведь таким образом здесь он сказал о приятном вине, каким в другом месте он говорит о смягченном:

[Медом] смягчают [таким] вкус терпкий вина молодого [Георг. 4, 102].

Но ты не станешь отрицать, что [это] является общеизвестным, потому что в двенадцатый день до январских календ [жертвоприношение] Геркулесу и Церере совершают супоросой свиньей, хлебами, медовым вином".
(12 , 1) [По поводу этого Евангел сказал]: "Удачно, клянусь, ты, Претекстат, напомнил о Геркулесе, в отношении священнодействий которого этот ваш поэт допустил двойную ошибку [в таких вот стихах]:

Салии с песней меж тем окружают жертвенник дымный, -
Тополя ветви у всех вкруг висков обвиваются мягко [8, 285 - 286].

Ведь он приписал Геркулесу и салиев, которых древние предназначали только лишь Марсу, и называет венки из тополя, хотя у Большого жертвенника головы обвязывают одним только лавром, а не [какой-нибудь] иной листвой. (2) И на голове городского претора мы видим лавровый венок, когда он совершает богослужение [в честь] Геркулеса. Теренций Варрон также свидетельствует в той сатуре, которая называется "О громе", что у предков было обыкновение обещать Геркулесу десятину и не пропускать десяти дней, "чтобы устроить [на нее] угощение, а народ в лавровых венках, не участвующий в складчине, отправлять почивать"".[21]
(3) "Неужели здесь есть двойная ошибка? - спрашивает Веттий. - Но я утверждаю, что Вергилий не заблуждался ни в том, ни в другом. Теперь давайте как можно побыстрее скажем о виде листвы [для венков]. Известно, конечно, что священнодействующие у Большого жертвенника ныне увенчиваются лавром. Но этот обычай берет начало много позже основания Рима, после того как на Авентине начал зеленеть лавр, о чем Варрон наставляет во второй книге "Человеческих [дел]".
(4) Итак, для совершающих [обряды] с ближайшего холма берут лавр, который предоставил подходящий случай. Но наш Марон правильно вспомнил о тех временах, когда Эвандр отправлял священнодействия у Большого жертвенника [еще] до основания города и воспользовался тополем, во всякому случае

Алкиду приятнейшим [Букол. 7, 61].

(5) Салиев же он предназначает для Геркулеса согласно содержанию очень потаенного учения, потому что этот бог и у жрецов считается тем же, что и Марс. (6) И [это] весьма разумно подтверждает мениппея Варрона, которая называется "Этот другой Геракл". В ней, так как он говорил о непобедимом Геркулесе, признал, что он же является и Марсом. Халдеи также зовут звездой Геркулеса [ту], которую все остальные [народы] называют [звездой] Марса. (7) Кроме того, есть книга Октавия Херсенния, которая называется "О салийских священнодействиях тибуртиев". В ней он наставляет, что салии, назначенные для Геркулеса, совершают [обряды] в определенные дни и после птицегадания. (8) Также ученый муж Антоний Гнифон, школу которого после трудов на форуме часто посещал Цицерон, признает, что салии приданы Геркулесу, в том свитке, в котором обсуждает, что является отверстием, потому что вход в святилище - маленький. Этим словом ["отверстие"] пользовался также Энний.
(9) [Так вот], тот и другой [его как бы] промах, который Подвергся обсуждению, опровергнут с помощью достойных, как я думаю, сочинителей и прочих рассуждений. Если [же] где - нибедь есть [еще нечто] другое, что нас волнует, [то] давайте вынесем [это] на обозрение, чтобы именно сопоставление [мнений] развеяло наше [заблуждение], [а] не заблуждение Марона".
(10) Тогда Евангел [спрашивает]: "Неужели, Претекстат, тебе никогда не приходило на ум, что Вергилий, как говорят, заблуждался в отношении всего неба, так как его Дидона совершала богослужение ради бракосочетания? Ведь он говорит:

Молят, в жертву заклав по обряду ярок отборных
Фебу, Лиэю - отцу и дающей законы Церере [4, 57 - 58], -

и как бы спохватившись, прибавляет:

Прежде же всех - Юноне, что брак меж людьми освещает [4. 59]..."[22]

(13 , 1) "Послушайте и слова Марка Варрона из третьей книги [сочинения] "О сельском хозяйстве", который, так как он рассказывал о выкармливании павлинов в поместье, так пишет: "Говорят, что первым подал их на авгурском обеде Квинт Гортензий. Это [дело], исполненное тогда скорее роскошно, чем с жестокостью, хвалили добропорядочные люди. Вскоре многие, последовав за ним, подняли их цену [так], что их яйца продаются по пяти денариев, [а они] сами легко [продаются] по пятидесяти". (2) Вот вещь не только удивительная, но еще и пристойная, чтобы яйца павлинов, которые сегодня [продаются], я бы сказал, не очень дешево, а [то] и вообще не продаются, продавать по пяти денариев! (3) Этот Гортензий настолько привык поливать свои платаны вином, что во [время] какого-то дела, которое он предпринимал вместе с Цицероном, настойчиво потребовал от Туллия, чтобы [тот] вместе с ним сменил место беседы, ибо он хотел обязательно уйти в дом, чтобы самому подлить вино платану, который он посадил в тускуланском [поместье].
(4) Но, пожалуй, Гортензий, муж к тому же, по [общему] признанию, изнеженный и применяющий всяческие украшения в одежде, не соответствует своему поколению. Ведь он заботился о нарядности одежды, и чтобы [на нем] хорошо сидел плащ, он разглядывал себя в зеркале, так прилаживая тогу на теле, что изящный запах удерживал складки, уложенные не как попало, но со старанием, и [ткань], ниспадающая полукругом благодаря [ее] расположению, обвивала грудь. (5) Как-то, когда он шествовал наряженный, товарищ, встретившись с ним в узком [проходе], нарушил при случайном столкновении стройность [складок] тоги, и он посчитал [это] преступлением потому, что складка на его плече изменила положение, и назначил товарищу день [ответа] за оскорбление.
(6) Итак, оставив его, я перехожу[23] к мужам, получившим триумф, которых, победителей племен, подчинила [себе] роскошь. И как я могу умолчать о Гургите, прозванном [так] из-за промотанного наследства,[24] потому что он уравновесил пороки молодого возраста отличиями последующей доблести? [А] в какую западню роскоши и высокомерия попал Метелл Пий из-за непрерывной череды успехов? И чтобы мне долго не тянуть, я предлагаю [вам эти вот] самые слова Саллюстия о нем: (7) "И Метелла, спустя год возвратившегося в Дальнюю Испанию с великой славой, по дорогам и с крыш всяких [строений] разглядывали сбегающиеся отовсюду мужчины и женщины. Квестор Гай Урбин и другие [лица], когда пригласили его на обед, узнав [о его] желании, сверх римского обычая и даже [обычая всех] смертных, позаботились об украшении зданий коврами и предметами [искусства] и об изготовлении подмостков для выступления актеров. (8) По направлению к самому знаменитому храму [была] рассыпана земля и разное другое вместе с шафраном. Кроме того, то на него, сидящего, возлагала венок принесенная на решетке [машина в виде] изваяния Победы с встроенным [в нее] звучанием раскатов грома; то [ему], приходящему [в храм], курили ладаном, как будто богу. (9) Тога [у него], возлежащего большей частью [рядом] с дружочком, была расшитая; кушанья же - самые изысканные не только во всей провинции, но [даже и] за [пределами] морей; [были у него] многие, неизвестные прежде виды птиц и зверей из Мавритании. из-за подобных вещей он утратил немалую часть [своей] славы и больше всего [утратил ее] у старых и почтенных мужей, считающих [все] это высокомерным, вредным, недостойным Римской державы". Это [вот сказал] Саллюстий, суровейший обличитель чуждой [римлянам] роскоши и цензор.
(10) Поймите, что роскошь присутствовала в среде самых важных лиц [государства]. Так вот, я сообщаю [вам] о бывшем в далекую старину обеде жреца, который описан в четвертом указателе известного Метелла, великого понтифика, в следующих словах: (11) "За девять дней до сентябрьских календ, в каковой день Лентула посвятили во фламины Марса, дом был украшен, обеденные комнаты уставлены ложами из слоновой кости. В двух столовых комнатах возлежали понтифики Квинт Катул, Марк Эмилий Лепид, Децим Силан, Гай Цезарь <...> верховный жрец, Публий Сцевола, Секст <...> Квинт Корнелий, Публий Волумний, Публий Альбинован и авгур Луций Юлий Цезарь, который посвятил его [во фламины Марса]. В третьей столовой [находились] девушки - весталки Попилия, Перпенния, Лициния, Арринция, и жена [его] самого, фламинка Публиция, и его теща Семпрония.
(12) Обед был такой. [Еще] до обеда [подали] морских ежей, свежих устриц пелорид, сколько они пожелали бы, спондилов, дрозда на спарже, откормленную курицу, сковородку устриц пелорид, каштаны темные, каштаны светлые. [И] опять [подали] спондилов, глюкомарид, бекасов, седло коз и кабанов, откормленную птицу, обкатанную в муке, бекасов, мурексов и багрянок. За обедом [подавали] сосцы [свиньи], передние части кабаньих голов, сковородку рыбы, сковородку сосцов, уток, вареных чирков, зайцев, жареную откормленную птицу, кисель, пиценские хлебы".
(13) Где уж тут порицать роскошь, когда обед понтификов был полон столь многих [блюд]? А сами [эти] виды съестного как [не] назвать извращенными? Ведь Титий, поддерживая Фанниев закон,[25] укоряет свое поколение, потому что к столам подносят троянскую свинью, которую, словно беременную начиненной [в нее] другой живностью, они называли так потому, что известный троянский конь был наполнен вооруженными [людьми]. (14) Даже того требовала невоздержанность глотки, чтобы и зайцев откармливали, чему свидетель Варрон, который в третьей книге [сочинения] "О сельском хозяйстве", так как [она] рассказывала о зайцах, так пишет: "Недавно также [было] принято то, чтобы [их] откармливать. По этой причине [их], пойманных в заказнике, запирают в клетках и, ограничив местопребывание, превращают в упитанных".
(15) Если кому-то кажется удивительным то, что в то время [было] принято откармливать зайцев, о чем пишет Варрон, [то] пусть он узнает [и] другое, достойное великого изумления, [а именно то], что откармливали [даже] улиток, о чем также сообщает Варрон в той же самой книге. Кто захочет [об этом] прочитать, [тому] я указал, где ему надлежало бы отыскать [эти] самые слова.
(16) И не говорю я ныне, что нас нужно предпочесть или противопоставить тем поколениям, но я ответил упрекающему [нас] Хору, утверждая, как дело [и] обстоит, что у них было больше заботы об увеселениях, чем у нас".
(14 , 1) [Тут] Фурий Альбин, сведущий в древности не меньше, чем Цецина, присовокупил: "Удивляюсь я, Альбин, - говорит он, - что ты не поведал [о том], сколь великое было в те [века] изобилие морских припасов, бывших по обыкновению предметом [их] страсти, в сравнении с которым ты мог бы показать величайшую скромность наших пиров". И Цецина [на это] говорит: "Вынеси - ка ты на обозрение [то], что узнал по этой вот части на ложе [для чтения]. Ты ведь больше всех силен в преданиях старины".
(2) И Фурий приступил [к рассказу] таким образом: "Старину - то мы всегда должны почитать, если мы рассудительны. Ведь [она] - это те поколения, которые и кровью, и потом создали эту державу, и [этому] содействовало не что иное, как множество [их] доблестных качеств. Однако нужно признать, что при этом изобилии [их] доблестей то время не было лишено также и пороков, иные из которых были исправлены [уже] при нашем поколении благодаря скромности нравов. (3) И хотя я настроился сказать о роскоши того времени в отношении морских припасов, но так как [нас] убеждают, что для подтверждения нашего исправления одно должно преподноситься вслед за другим, я не отказываюсь [говорить] о рыбах, однако сначала сообщу о другом непотребстве, которого, я напоминаю, ныне мы лишены.
(4) Скажи же, ты, Хор, который укоряешь нас древностью, помнишь [ли] ты, что видел у чьей - либо столовой комнаты или плясунью, или плясуна? А ведь среди тех [поколений] пляски жаждали даже почтенные [люди]. Так вот, между двумя Пуническими войнами - чтобы мне начать с того времени, которое было наилучшим в отношении нравов, - свободнорожденные [дети], да что я говорю "свободнорожденные", - [даже] дети сенаторов ходили в школу танцев и там, беря трещотки, учились плясать. (5) Я [уж] молчу [о том], что матроны также не считали пляску постыдной. Но даже среди порядочных [матрон] их увлечение пляской еще недавно, вплоть до усовершенствования искусства [пляски], не вызывало озабоченности. Ведь почему Саллюстий замечает: "[Семпрония] играла на кифаре и плясала изящнее, чем подобает приличной женщине"[26] ? И притом сам [он] укорял Семпронию, не потому, что [она умела] плясать, но потому, что она чересчур хорошо умела [плясать].
(6) Свидетелем, что действительно сыновья знатных [отцов] и, о чем грешно [даже] говорить, также дочери - девушки причисляли упражнение в пляске к [самому] привлекательному, является Сципион Эмилиан Африканский, который так описывает это в речи против судебного закона Тиберия Гракха: (7) "Они учатся постыдным призрачным вещам, вместе с непристойными плясунами, [с] самбукой и псалтерием они идут в школу актеров, где учатся петь, а этим, решили наши предки, позорно увлекаться благородным [людям]. Идут, я говорю, благородные девушки и мальчики в школу плясунов среди непристойных танцовщиков. Когда мне кто-нибудь рассказывал об этом, мне не могло прийти на ум, что благородные люди учат этому своих детей. Но когда меня привели в школу плясунов, я весьма непосредственно и достоверно увидел в этой школе среди тех пятидесяти мальчиков и девушек, что один мальчик с буллой не менее двенадцати лет, сын соискателя [должности], - отчего мне весьма жалко стало государство - пляшет с трещотками. Такую пляску из приличия не смог бы сплясать [даже] бесстыдный молодой раб". (8) Ты видишь, как печалился [Сципион] Африканский, потому что он увидел пляшущего с трещотками сына соискателя [должности], то есть кандидата, которого даже тогда, когда он должен был оградить себя и своих [близких] от всего мерзкого, надежда и расчет [отца] на получение должности не смогли удержать, чтобы он не совершал [того], что, увы, не считалось позорным.
Впрочем, выше [Сципион] сетовал, что большая часть знати посещает эти бесстыдства. (9) Так, Марк Катон не колеблясь называет важного сенатора Целия "праздношатающимся" и "любителем фесценнин" и в таких выражениях говорит [о том], что он устраивает танцы: "Он сходит с мерина, чтобы затем устраивать танцы, рассыпать шуточки". И в другом месте против него же [он пишет]: "Кроме того, он поет [там], где [ему] заблагорассудится, иногда читает греческие стихи, произносит шутки, изменяет голос, устраивает танцы". (10) Такое [говорит] Катон, которому кажется, как вы видите, что даже петь - не [дело] серьезного человека, что, [однако], не причислялось у других [людей] к постыдному, и говорят, будто Луций Сулла, человек столь [великого] рода, пел весьма недурно.
(11) Впрочем, Цицерон служит доказательством [того], что актеров не рассматривали как бесстыдных [людей]. Всякий знает, что он настолько близко общался с актерами Росцием и Эсопом, что защищал их имущество и интересы благодаря своей ловкости [в судебных делах]. Это вместе с многим другим открывается также из его тогдашних писем. (12) Есть [ли] кто-нибудь, кто не читал бы ту [его] речь,[27] в который он уперекает римский народ [за то], что он приходил в смятение, когда Росций жестикулировал? И достаточно точно установлено, что он имел привычку соревноваться с [этим] самым актером [в том], смог ли бы тот выразить какое - либо высказывание различными жестами, а [он] сам произнести [его] с помощью разнообразных слов благодаря богатству языка. Это обстоятельство склонило Росция к такой уверенности в своем искусстве, что он написал книгу, в которой сравнивал красноречие с актерством. (13) [Это] - тот Росций, который был весьма любезен Луцию Сулле и был пожалован этим диктатором золотым кольцом. С другой стороны, [у него] была такая привлекательность и известность, что только он один, без товарищей, получил из казны тысячу денариев [в виде] дневного вознаграждения. (14) Известно, что также Эсоп, благодаря равному мастерству, оставил сыну двадцать миллионов сестерциев.
Но что я говорю об актерах, когда Аппий Клавдий, муж-триумфатор, который вплоть до.старости был [жрецом]-салием, заслужил славу [за то], что лучше всего приплясывал среди [своих] товарищей-[жрецов]? (15) И прежде чем я отойду от [рассказа о] пляске, я добавлю, что в одно и то же время у трех знатнейших граждан было не только влечение к пляске, но также, если угодно богам, [была] сноровка [в танцах], которой они гордились, [а именно] - у бывшего консула Габиния, недруга Цицерона, потому что Цицерон еще и открыто возражал ему; и у Марка Целия, мужа, замеченного в беспорядках, которого защищал тот же [самый] Цицерон;[28] и у Лициния Красса, сына того Красса, который был убит в Парфии.
(15 , 1) Однако [о том], что [пора] перейти от [рассказа о] пляске к [рассказу об] излишестве морских припасов, мне напомнило имя [семьи] Лици - ниев, о которых достаточно известно, что они были прозваны Муренами, потому что восхищались этой рыбой. (2) Это мнение разделяет Марк Варрон, утверждая, что Лицинии [были] названы Муренами таким же образом, каким был прозван "Ората" [Гай] Сергий, потому что самыми любимыми у него были рыбы, которых называют аураты. (3) [Это] - тот [Гай] Сергий Ората, который первым имел бани с душем, первым устроил устричные отмели в Байях. первым присудил наилучшие вкусовые качества лукринским устрицам. Был же он из поколения того красноречивого Луция Красса, который, [о чем] извещает также и Цицерон, слыл довльно суровым и мрачным [человеком].
(4) И, однако, этот Красе, муж - цензорий - ведь он был цензором вместе с Гнеем Домицием, так как считался красноречивым больше других и был первым среди славнейших людей, - однако и он, одетый в черное, оплакал, как дочь, мертвую мурену в пруду своего дома. (5) И это не осталось незамеченным, ибо [его] товарищ в сенате Домиций предъявил ему [обинение за] это как безобразное преступление. И Красе не устыдился это признать, но сверх того цензор даже похвалился, если только [подобное] угодно богам, заявляя, что он совершил благочестивейшее и душевное дело.
(6) Пруды же, весьма наполненные ценнейшими рыбами, держали те римские благороднейшие принцепсы, Лукулл Филипп и Гортензий, которых Цицерон называет рыбозаводчиками. Еще и такое есть сообщение, которое Марк Варрон приводит в книге о сельском хозяйстве, [что] Марк Катон (который потом погиб в Утике), так как по завещанию Лукулла был оставлен наследником, продал рыб из его пруда за сорок тысяч [?сестерциев].
(7) А мурен для прудов нашего города доставляли из самого Сицилийского пролива, который отделяет Регий от Мессены. Ибо уверяют, что там благодаря богатствам [пролива] находятся, Геркулес свидетель, как [самые лучшие] угри, так и наилучшие [мурены]. И те и другие [рыбы] из этого места по-гречески называются "плоты", [а] по-латински - "флуты", потому что они, плавая на поверхности[29] при высоко стоящем солнце, нагретые, перестают извиваться и нырять в воду, и таким образом становятся легкой добычей. (8) И если бы я захотел перечислить, сколь многие и великие сочинители прославляли мурен из Сицилийского пролива, [это] пришлось бы делать долго. Но я [все же] привел бы [то], что Марк Варрон сказал в книге, которая называется "Галл, или Об удивительном": "Папирий говорит, что в Сицилии мурен-флут также ловят рукой, потому что они из-за [своей] тучности плавают в верхних слоях воды". (9) Это [рассказывает] Варрон. Но кто бы стал отрицать, что у тех, кто приобретал роскошные дары столь далекого моря, была жадная и, как утверждает Цецилий, зубастая глотка?
(10) И эта рыба, хотя и завезенная из чужих краев, не стала редкостью в Риме. Плиний является свидетелем, что диктатор Гай Цезарь, так как давал народу триумфальные обеды, взял по весу у Гавия Хиррия шесть тысяч мурен. Известно, что усадьба этого Хиррия, пусть и не обширная или просторная, [была] из-за [рыбных] садков, которые он держал, выставлена на продажу за четыре миллиона сестерциев.
(16 , 1) И красная рыба, которую для богатых вскармливают моря, не избежала пристрастий того века. И чтобы стало ясно, что имя этой рыбы встречалось [уже] во Вторую Пуническую войну, знайте, что ее упоминал Плавтот лица нахлебника в пьесе, которая называется "Баккария":[30]

(2) Кто смертный есть, таким одаренный роком некогда.
Как ныне я, брюху кого несут столь лакомства?
Хоть рыба красная до этого в море вот пряталась,
Теперь я ее зубами, руками сам опять отправляю в убежище.

(3) И чтобы [этот] сочинитель не оказался очень малозначительным свидетелем, узнайте благодаря ревнителю [добродетели] Цицерону, в каком почете была эта рыба у известного Публия Сципиона Африканского и Нумантин - ского. [Это] такие слова в диалоге Цицерона "О судьбе": (4) "Когда вот Сципион был у себя близ Лаверния и вместе с [ним был] Понтий, Сципиону по случаю принесли красную рыбу, которая очень редко ловится, да и является рыбой, как считают, благородной среди лучших. Но так как Сципион пригласил [и] одного и другого из тех, кто пришел его поприветствовать, и казалось, что он намерен пригласить еще многих, Понтий говорит [ему] на ухо: "Подумай, Сципион, что ты делаешь. Такая красная рыба бывает у немногих людей".
(5) И я не отрицаю, что во времена Траяпа эта рыба не была в большой цене, согласно свидетелю Плинию Секунду, который так пишет в "Естественной истории", говоря об этой рыбе: "Ныне [она] совсем не в чести, чему я вот удивляюсь, так как она очень редко попадается при ловле". (6) Но это пренебрежение [к красной рыбе] сохранялось недолго. Ибо во времена прин - цепса Севера, который являл строгость нравов, Саммоник Серен, для своего века муж [очень] ученый, так как писал для своего правителя и вел речь об этой рыбе, предпослал [ей] слова Плиния, которые выше я изложил, и [еще] сам прибавил таким образом: (7) "Плиний, как вы, [повелитель], знаете, дожил вплоть до времен императора Траяна. И несомненно [то], о чем он говорит, что эта рыба в его времена была совсем не в чести. [Это] верно им сказано. Но [о том], что у древних она была в цене, я оповещаю при наличии свидетельств, тем более, что на обедах, я вижу, ей возвратили милость, как бы восстановив [ее] в правах. Ведь я, когда бываю на [вашем] священном обеде благодаря вашей благосклонности, обращаю внимание [на то], что эту рыбу вносят слуги в венках в сопровождении свирельщика. А величайший исследователь природы Нигидий Фигул показывает, что является верным то, что Плиний сообщает о чешуе красной рыбы. В четвертой книге его [сочинения] "О животных" сказано так: отчего прочие рыбы - с чешуей, идущей водном направлении, [оттого] красная рыба - [с чешуей], идущей в обратном направлении". (8) Это [написал] Саммоник, который при восхвалении пира своего повелителя показывает непристойность [действа], сообщая о почете, которым пользовалась [эта] рыба, так что [ее] вносили [слуги] в венках под напев свирели, как будто [это] какое-то шествие божества, а не [доставка] любимого блюда.
(9) Но чтобы мы меньше удивлялись [тому], что красная рыба обыкновенно оценивается очень дорого, Азиний Целер, муж-консуляр, как сообщает тот же Саммоник, купил одну [рыбу]-краснобородку за семь тысяч сестерциев. По этому обстоятельству тем более можно судить о расточительности [людей] того века, ибо Плиний говорит, что в его времена нелегко [было] отыскать [рыбу]-краснобородку, которая превышала бы весом два фунта. А ныне мы повсюду видим [краснобородку] и большего веса и цен этих безумных не знаем. (10) И эта [их] ненасытность не сдерживалась запасами своего моря. Ведь начальник отряда кораблей Оптат, зная о [рыбе]-скаре, настолько на италийских берегах неизвестной, что у нас нет даже и латинского имени этой рыбы, выпустил в море между Остией и побережьем Кампании невероятное множество [рыб]-скаров, привезенных сюда в судах-садках, и удивительным и необычным способом посеял рыб в море, как какие-нибудь плодовые растения в землю. И [он] же, так как стремился при этом к достижению общественной пользы, прилагал в течение пяти лет старания [к тому], чтобы в случае если бы кто-нибудь среди других рыб нечаянно поймал скара. тотчас возвращал его в море целым и невредимым.
(11) Чего мы поражаемся [тому], что вожделеющее обжорство того века раболепствовало перед морской живностью, когда в великом, я бы сказал - даже величайшем, почете у роскошествующих [людей] была также тибрская [рыба]-волк и вообще все рыбы из этой реки? (12) Почему же они так считали, я не знаю. Но что [это] было [так], показывает также Марк Варрон, который, перечисляя, что наилучшее для жизни рождается в каких-либо частях Италии, отдает пальму первенства тибрской рыбе в одиннадцатой книге "Человеческих дел" в следующих словах: "Самое лучшее для жизни приносят:
Кампанское поле - зерно, Фалернское - вино, Казинское - масло, Тускулан - ское - смокву, Тарентинское - мед, [река] Тибр - рыбу".
(13) Это Варрон [сказал], разумеется, о всех рыбах этой реки. Но среди них, как я выше говорил, особенное место занимает [рыба]-волк, и именно та, которую можно поймать между двумя мостами. (14) На это указывают как многие другие, так и Гай Титий, муж поколения Луцилия, в речи, в которой он поддержал Фанниев закон. Я потому излагаю его слова, что они будут свидетельством не только о [рыбе]-волке, пойманной между двумя мостами, но также, несомненно, представят всем нравы, следуя которым, жили тогда многие. Ведь описывая расточительных людей, приходящих хмельными на форум для обсуждения [дел], он так пишет [о всем том], о чем они имели обыкновение между собой беседовать: (15) "Они увлеченно играют в кости, намазавшись благовониями, окруженные развратниками. Когда наступает десять часов, они велят позвать мальчика, чтобы он пошел на место комиция поспрашивать, что было совершено на форуме, кто советовал, кто отговаривал, сколько триб одобряло, сколько возражало. Затем они [сами] отправляются к месту комиция, чтобы тяжбу [в суде] не решили пристрастно.[31] Пока они идут, не остается ни одной амфоры в переулке, которую они бы не наполнили: ведь [мочевой] пузырь у них полон вина. (16) Они приходят в коми - ций и с суровым видом приказывают говорить. У кого есть дело, [те] рассказывают; судья требует свидетелей, [а] сам идет помочиться. Когда он возвращается, заявляет, что он все слышал, требует дощечки [для письма], смотрит записи, от вина с трудом поднимает веки. Они идут в совет. Там [у них] такая [вот] речь: "Какое мне дело до этих болтунов? Отчего бы нам лучше не попить медовины, сметанной с греческим вином, съесть жирного дрозда и хорошую рыбу, настоящую [рыбу]-волка, которая была поймана меж двух мостов?"
(17) Это [рассказывает] Титий. Но и остроумный и язвительный поэт Луцилий показывает, что он знает эту отличного вкуса рыбу-[волка], которая была поймана между двумя мостами, и называет ее как бы лакомкой - лизоблюдом, подразумевая, что она возле самого берега гонялась за навозом. Собственно же лизоблюдами звали [тех], кто облизывал блюдечки, так как последним приходил к жертвенной трапезе Геркулеса. (18) У Луцилия есть такие стихи:

Кто бы чего пи желал отведать, велит он доставить:
Этому жирных несут каплунов и вымя свиное,
Ну, а тому - меж Тибрских мостов добытое яство.[32]

(17 , 1) Долго было бы [рассказывать], если бы я захотел перечислить, сколько ради [удовлетворения] чревоугодия было у них придумано утвари благодаря изобретательности и изготовлено благодаря старанию. И без сомнения, это была причина, по которой народу предлагалось столь [большое] число законов об обедах и расходах [на них] и [из-за чего] начали давать распоряжения, чтобы завтракали и обедали при открытых дверях. Таким образом, когда глаза граждан стали свидетелями [происходящего], был положен предел расточительности. (2) Первым же из всех [законов] об обедах перед народом предстал Орхиев закон, который внес по решению сената народный трибун Гай Орхий на третий год [после того], как цензором стал Катон. Содержание этого [закона] я опускаю, так как оно [очень] пространное. В итоге же он определял число пирующих.
(3) Это и есть Орхиев закон, о котором вскоре в своих речах кричал Катон, потому что к обеду звали больше [гостей], чем предусматривалось предписанием этого [закона]. И так как возникла необходимость в новом законе, спустя двадцать два года от [принятия] Орхиева закона, в пятьсот восемьдесят восьмом году после основания Рима, согласно мнению Геллия, был дан Фанниев закон. (4) Об этом законе Саммоник Серен сообщает таким образом: "Фанниев закон святейшего Августа предстал перед народным [собранием] при полном согласии всех сословий, и его [внесли] не преторы или трибуны, как и большинство других [законов], но сами консулы по совету и мнению добропорядочных [граждан], так как государство терпело урон из-за роскоши пиров больше, чем можно подумать. Ведь дело дошло до того, что поддавшись чревоугодию, многие благородные мальчики торговали своим целомудрием и свободой; многие из римского народа приходили пьяные от вина в комиций и хмельные подавали советы относительно блага государства". (5) Это [поведал] Саммоник. Суровость Фанниева же закона в том превосходила Орхиев закон, что [в последнем] число обедающих ограничивалось на более высоком пределе и, согласно ему, кому-нибудь одному разрешалось расходовать свои средства на нескольких [сотрапезников]. А Фанниев [закон] даже издержкам установил меру в сто ассов, откуда поэт Луцилий по своей обычной веселости зовет [его] "стоассовым".
(6) За Фанпиевым законом спустя восемнадцать лет последовал Дидиев закон. Выла двойная причина его внесения: первая и важнейшая - чтобы вся Италия, [а] не один только город [Рим], сдерживалась законом о расходах [на пиры], так как италики считали, что Фанниев закон был написан не для них, а только для городских граждан; затем - чтобы карами закона сдерживались не одни только [те], кто давал бы завтраки или обеды с очень большими тратами [на них], но также и [те], кто был бы на них зван и точно [на них] присутствовал.
(7) После Дидиева [закона] Публием Лицинием Крассом Великолепным был выдвинут Лициниев закон, для внесения и одобрения которого оптима - ты приложили столько старания, что постановлением сената было приказано, чтобы его утвердили сразу, раньше третьей нундины, только лишь обнародовав. Таким образом, все [его] соблюдали, как бы уже одобренный мнением народа. (8) Закон же этот при некоторых изменениях во многом совпадал с Фанпиевым [законом]. Ибо при его внесении влияние нового закона было достигнуто путем ослабления боязни старого закона таким образом, клянусь Геркулесом, каким было сделано в отношении самих двенадцати таблиц, [из] которых, когда древностью начали пренебрегать, то, что предусматривалось этими законами [двенадцати таблиц], точно так же перешло в другие [законы] под именами вносивших [их граждан]. (9) Впрочем, суть Лициниева закона [та], что в календы, ноны, римские нундины каждому разрешалось в отдельные дни тратить на еду только тридцать ассов. Что же касается прочих дней, которые не были определены [в законе], было установлено, чтобы [к столу] не подавали вяленого мяса больше, чем весом в три [фунта], и соленой [рыбы] весом в фунт, и [того], что родилось на земле, [на] лозе или дереве.
(10) Я вижу, что [вас] терзает. Так [это] - признак трезвомыслящего века, [спросите вы], когда такого рода предписанием законов ограничивается трата на обеды? [Нет, это] не так. Ведь законы о расходах [на пиры] вносятся отдельными [гражданами], чтобы исправлять пороки всего общества. И если бы оно не имело весьма дурные и самые распущенные нравы, [то] совершенно не было бы надобности для внесения законов. Есть старинная пословица, она гласит: хорошие законы рождаются из дурных нравов.
(11) За этими [законами] следует Корнелиев закон, а именно [закон] о расходах, который внес диктатор Корнелий Сулла. В нем не запрещалось великолепие пиров и не устанавливалась мера чревоугодия, но [была] назначена меньшая цена вещам - и каким вещаем, боги благие, и сколь изысканным и почти неведомым видам вкусных вещей! И каких притом рыб и какие [лакомые] кусочки он называет, и однако установил па них меньшие цены! Я осмелился бы сказать, что дешевизна съестного подстрекала желания людей к приготовлению множества закусок, и чреву могли потакать даже [те], кто был при малых средствах.
(12) Я открыто скажу, что думаю. Мне кажется, что весьма раскошест - вующим и расточительным [является тот], кому на обедах будут подавать [всего] этого столько [много], да притом дарового. Итак, [нынешний] век настолько соответствует всяческой умеренности, что большинство тех вещей, которые описываются сулланским законом, пусть [он и] всенародно известен, никто из нас не узнал даже благодаря [моему] повествованию.
(13) После смерти Суллы консул Лепид внес закон, а именно [закон] о пище, - ведь Катон называет законы о расходах [законами] о пище.
Потом, по прошествии нескольких лет, дошел до народного [собрания] другой закон, когда [его] внес Антий Рестион. Этот закон, хотя он был самым лучшим, все же сделали бесполезным, притом что [его] никто не отменял, неистребимость роскоши и сильное влечение к порокам. О подателе же самого закона Рестионе сообщают то, достойное памяти, что он, пока жил, после этого не обедал вне [дома], чтобы не стать свидетелем пренебрежения законом, который он сам внес ради блага государства.
(14) К этим законам я бы причислил распоряжение, объявленное [Марком] Антонием, который позже был триумвиром, если бы считал достойным предоставить Антонию место среди сдерживающих расходы [на роскошь], траты которого на обед, обыкновенно производимые, были превышены стоимостью одной жемчужины, употребленной [в питье его] женой Клеопатрой.
(15) Ведь когда Антоний хотел получить Египетское царство - [а] он подносил своей глотке и зубам все, что рождалось в море, или на земле, или даже в воздухе, считая рожденным для насыщения его пасти, и из-за этого обстоятельства лишился власти в Риме, - [его] жена Клеопатра, которая считала почетным быть побежденной римлянами, но не [их] роскошью, бросила [им] вызов, обещая, что она может израсходовать на один обед десять миллионов сестерциев. (16) Это показалось Антонию удивительным, и он, не склонный медлить, настаивает на [исполнении] обещания, будучи уважен посредником Мунатем Планком, которого избрали судьей столь почетного состязания. На другой день Клеопатра, испытывая Антония, устроила действительно великолепный обед, которому Антоний, однако, не удивлялся, ибо ведь он узнавал все, что подавалось из повседневных припасов.
(17) Тогда царица, улыбаясь, потребовала чашу, в которую налила немного крепкого уксуса и торопливо опустила туда жемчужину, вынутую из одного уха, и всосала ее, быстро растворившуюся, так как такова природа этого камня. И хотя, совершив это, она победила соответственно обещанию, так как ведь сама [эта] жемчужина без [всякой] натяжки стоила десять миллионов сестерциев, однако же была готова поднести руку и к жемчужине в другом ухе, если бы строжайший судья Мунатий Плапк своевременно не объявил Антония побежденным.
(18) Какой же величины была сама [эта] жемчужина, можно было заключить из того, что [та жемчужина], которая осталась, после того как царицу победили и взяли в плен, была доставлена из Египта в Рим и разрезана, и из одной жемчужины сделали две и, как [жемчужины] изумительной величины, приладили к изображению Венеры в храме, который называется Пантеон".
(18 , 1) Когда Фурий еще говорил, принесенные лакомства при второй перемене блюд дали начало новой беседе, ибо Симмах, касаясь рукой орехов, сказал: "Я хотел бы услышать от тебя, Сервий, какая причина или источник породили разнообразие стольких названий для орехов, или отчего, хотя столь много фруктов называют этим одним именем "фрукт", они бывают, однако, в отдельности разными как по вкусу, так и наименованию. И я хочу, [чтобы] прежде ты поведал об орехах [то], что приходит тебе на память от непрестанного чтения".
(2) И Сервий [начал так]: "Считается, что этот [вот] грецкий орех (iuglans), согласно мнению некоторых, назван от [слова] "удовольствие (iuvando)" и от [слова] "желудь (glande)". Правда, Гавий Басе в книге о значении слов сообщает следующее: (3) "Дерево грецкого ореха (iuglans) было названо соответственно [наименованию] "желудь Юпитера" (Iovis glans). Ведь так как у этого рода дерева [такие] орехи, которые более приятны на вкус, чем желудь, те древние, которые считали [этот орех] превосходным и похожим на желудь, а само дерево достойным бога, назвали этот плод желудем Юпитера (Iovis glandem), который ныне при сокращении букв [этого наименования] называется грецким (inglans)". (4) А Клоатий Вер в книге о происходящих от греков [словах] упоимнает [о нем] так: "[Слово] "грецкий орех (iuglans)" - [у него начальная буква] D пропущена - [это], так сказать, "желудь бога (Diuglans)", то есть "желудь Зевса", как говорит Теофраст: "К горным же [растениям принадлежит то] особенное, что не растет на равнинах, [например], фисташка, дуб, липа, земляничное дерево, орехи и желудь Зевса". [33] Его греки еще называют царским.
(5) Этот [наш] абеллянский или пренестинский орех, что одно и то же, - с дерева, которое называется ореховым (corylus) [и] о котором Вергилий говорит:

Да не сажай меж лоз ореха... [Георг. 2, 299].

С другой стороны, близ Пренестинской области есть племя людей, которых зовут карситанами от [греческого слова] карюон - [орехи], о чем упоминает Варрон в логисторике, который называется "Марий, или О судьбе", откуда, думают, [пошло название] "пренестинские орехи". (6) И у Невия в комедии "Вещун" есть такое:

Кто вчера с тобой был?
Из Пренёсты гость да ланувийский.
Обедом оба были прилично кормлены:
Покушать дана свиная матка одному,
Другому щедро орехи с гор подносятся.

Этот же орех греки зовут понтийским, [то есть] каждая народность дает этому ореху имя по местности, в которой он очень обильно родится.
(7) Каштановый орех, о котором Вергилий [пишет]:

[Бледных плодов для тебя нарву я с пуховым налетом].
Также каштанов... [Букол. 2, 25], -

зовется [еще] и гераклейским. Ведь ученый муж Оппий в книге, которую он сочинил о лесных деревьях, так пишет: "Этот гераклейский орех, который некоторые именуют каштановым, и равным образом понтийский орех, и также [те орехи], которые называются царскими желудями, дают плоды и цветы сходным образом в то же самое время, в какое [дают и] греческие орехи".
(8) Теперь нужно сказать, каков греческий орех". И говоря это, он одновременно вынул из чашки миндаль и показал [его]. [Затем продолжил]: "Греческий орех - это [тот], который называется [также] и миндалем (впрочем, этот же [самый] орех зовут [еще и] тасосским). Свидетель [тому] - Клоатий, он в четвертой книге "Греческих устроителей" утверждает: "Греческий орех [- это] миндаль". Атта же в "Молебствии" говорит:

Орех от греков
И мед прибавь, сколь хочешь много.

(9) Хотя время зимы у нас губительно [для] мягкого ореха, однако мы не оставим [его] без упоминания, потому что разговариваем об орехах. Плавт таким образом упоминает о нем в "Башмачке":

Орех мясистый.
Сказал он, над крышей дома сверху нависает.

(10) Так вот, Плавт только называет, но не выражает [того], чем является мягкий орех. Λ он является персиком, который [так] повсюду зовут и разумно называют [еще] мягким орехом, потому что он мягче, чем все другие орехи. (11) Достойным защитником этого положения является самый широко образованный муж Свей в идиллии, которая называется "Сельская еда". Ведь когда он говорит о садовнике, готовящем деревенское кушанье, [и], между прочим, [о том], что он туда кладет, и [что] кладет [именно] этот плод, он описывает такими словами:

(12) Частью их <...> теперь смешал он,
Частью персики, которые так называют
В силу того, что те, кто вместе с тем государем,
Именем Александр Великий, в сраженьях и битвах
Против персов стояли, потом, отгула вернувшись.
Эту породу деревьев в греков милых пределах,
Людям плоды несущих, они рассадили.
Мягкий то орех - никто не заблуждался бы в этом.

(13) Тарентским зовут орех, который столь мягок, что разламывается, будучи едва сжатым. О нем так сказано в книге Фаворина: "В отношении того, что некоторые называют овец и орехи тарентскими, которые [собственно] суть терентские, [а не тарентские], от [слова] "терен", которое на языке сабинян значит "морской гребень", Варрон в первой [книге сочинения] "К Либону" считает, что отсюда также был назван [род] Теренциев". В такую ошибку, можно заметить, впадает даже Гораций, который замечает:

...а гребень морской - из Тарента![34]

(14) Сосновый орех дает нам такие ядра, которые прикрыты [чешуйками]. [Как пишет] в "Куркулионе" Плавт:

Орешка хочешь - надо скорлупу разбить.[35]

(19 , 1) И так как мы видим, что фрукты присоединены к лакомствам, после орехов следует порассуждать о видах фруктов. Пишущие о сельском хозяйстве таким образом разделяют орехи и фрукты, что орехами называют всякий плод, который снаружи покрыт [чем-то] твердым, а внутри содержит [то], что пригодно для еды; фруктом же [они называют то], что снаружи содержит [то], что пригодно для еды, а [нечто] твердое заключает внутри. Согласно этому определению, персик, который поэт Свей выше причисляет к орехам, следует больше причислять к фруктам.
(2) Предпослав это [рассказу], надо [теперь] перечислить виды фруктов,[36] которые Клоатий так тщательно перечисляет в четвертой книге "Греческих устроителей": "Есть же такие виды фруктов: америйская фига, лимон, слива-зимовка, груша, сладкое маттийское [яблоко], круглое <...> скороспелое, гранат, персик, квирийское [яблоко],[37] красное скавдийское, лесное, айва скантийская, тибур[38] верийский".
(3) Ты видишь, что среди фруктов Клоатий поместил персик, который сохранил название своего [места] происхождения, хотя уже давно является плодом нашей земли. В отношении же лимона Клоатий пишет так же, как и Вергилий, что он является персидским плодом:

[Мидия горький сок доставляет с устойчивым вкусом], -
Плод благодатный... [Георг. 2, 126 - 127], -

и так далее. (4) И чтобы никто не сомневался, что это [именно] о лимоне Вергилий сказал ["Плод благодатный"], послушайте, что говорит Оппий в книге о лесных деревьях: "Таким же образом лимонное дерево и персиковое: одно вырастает в Италии и в Мидии - другое". И немного после, говоря о лимоне, добавляет: "Он же является самым душистым, вследствие чего, помещенный среди одежды, убивает моль. Он также считается противодействующим ядам, потому что, растертый вместе с вином, оберегает пьющих благодаря очистительному действию своих сил. Но в Персии лимоны произрастают в любое время [года]: ведь [пока] одни [плоды] собирают, другие между тем созревают". (5) Ты видишь, что здесь и лимон назван, и все [его] признаки указаны, которые в связи с ним назвал Вергилий, хотя он [и] не произнес слово "лимон". Да и Гомер, который называет лимон тхюон, указывает, что [этот] плод является душистым:

... огонь... пылал, лимона
Запах... разносился [Од. V, 59 - 60].[39]

И Оппий замечает, что лимон кладут среди одежды, [и] то же [самое] отмечает Гомер, когда говорит:

...нарядив в лимоном пропахшее платье [Од. V, 264].[40]

И поэт Невий в "Пунической войне" пишет: "пахнущая лимоном одежда".
(6) [А] эти груши, которые отличаются многочисленным разнообразием имен. Ведь тот же Клоатий так описывает их названия: "Анициева тыквообразная [груша] с усиками, [груша]-цервиска, каменная, крустумерийская крупная, греческая, лоллиева, ланувийская лавровая, латерезийская душистая, милетская миртовая, невиева круглая, преция красная, сигнийская, туллиева, титиева тимьяновая, турраниева лучшая скороспелая, мушмула поздняя, осенняя поздняя, секстилиева поздняя, тарентская поздняя, валериева поздняя".
(20 , 1) И сухие фиги напоминают нам, чтобы мы перечислили виды фиг, тем более что [все] тот же Клоатий наставляет нас относительно этого, как [и всего] другого [прочего]. Таким вот образом он со своей обычной тщательностью перечисляет различные фиги: "Африканская беловатая камышевидная, асинастра,[41] темная болотная, августова дважды плодоносящая, карийская скороспелая белая, черная; хиосская белая, черная; кальпурниева белая, черная; тыквообразная твердокожая исполинская, ливиева желтая,[42] мелкая желтая марсийская, нумидийская серая, помпейская скороспелая, телленская темная".
(2) Следует знать, что белая фига - из сулящих счастье деревьев, черная, напротив, - из сулящих несчастье. Тому и другому учат нас жрецы. Пишет ведь Вераний [в сочинении] "О жреческих изречениях": "Считают, что сулящие счастье деревья - это дуб, каменный дуб, пробковое дерево, бук, ореховое дерево, рябина, белая фига, грушевое дерево, яблоня, виноградная лоза, слива, кизил, крушина". (3) А Тарквиций Приск в "Указателе деревьев" уточняет: "Те деревья, которые находятся под покровительством нижних и скрывающихся богов, называют сулящими несчастье. [И] надлежит предписать, чтобы сжигали крушину, кроваво - красный папоротник, темную фигу и [те деревья], которые приносят черную ягоду и черные плоды, и также [дуб]-остролист, лесную грушу, иглицу,[43] ежевику и терновник, у которых плоды уродливые и чудовищные".
(4) Какая же [причина] того, что у достойных [писателей] мы находим [то], что фигу отделяют от [других] фруктов будто не фрукт? [Вот] Афраний в "Кресле" [перечисляет]:

Зелень, фигу, гроздь и фрукт.

Да и Цицерон в третьей книге "Домохозяйства" пишет: "И не сажает он лозу, и не взращивает тщательно [того], что было посажено: [потому] у него нет маслины, фиг, фруктов". (5) Но необходимо знать [то], что из всех [фруктовых] деревьев не цветет одна только фига. Считается, что она [цветет] собственно молочком [из] фиг. Фиги, которые не созревают, называются поздними. Греки называют их зимними фигами. Маттий [пишет]:

Средь тысяч фиг вы поздней не увидите.

И немного после он добавляет:

Возьми текущие млеком фиги поздние.

И Постумий Альбин в первой [книге] "Летописи" [повествует] о Бруте: "Он ел с медом поздненькие фиги - [и] по этой причине сделался глупым и тупым (brutum)".
(6) Перечисляют затем такие виды маслин: "Африканская изжелта-белая,[44] аквилийская, александрийская, египетская высокая, годная для заготовки; лициниева, орхада, дикая, павсия, мелкая продолговатая, саллентинская, сергиева, термутийская", - подобно тому как существуют такие [вот] виды винограда: (7) "Аминейский, - [названный], надо думать, по области [разведения], ибо Аминейские [поля] были [там], где ныне находится Фалерн, - ослиный темный, белянка, абена, пчелиный, апициев с крупными ягодами, - или. как говорят греки, с крупными гроздьями, [45]- жесткокожий дикий, черная псития, маронийский, мареотийский, нументийский, преция, прамния, псития, покрытая пушком; родосскии, венечный, венукула, пестрый, заячий"".[46]
(8) Между тем Претекстат [молвил]: "Я хотел бы [и] дальше слушать нашего Сервия, но время напоминает нам об отдыхе, чтобы с восходом светила мы насладились красноречием Симмаха в его доме". И тогда [все] разошлись.[47]

---

[1] См.: Энеида. 7, 303-304: «От меня и от моря в устье желанном / Тибра укрылись они!»
[2] Перевод С. Ошерова не дает терминологического различия в описании очищения перед совершением службы небесным и подземным богам и в этом отношении несколько изменен. Очищение при почитании небесных богов — омовение — подлинник передает глаголом abluere — смывать, омывать и существительным ablutio — омовение. Очищение при почитании подземных богов — окропление — оригинал выражает глаголом spargere (aspergere) — разбрызгивать, кропить и существительным aspersio (aspergo) — опрыскивание, окропление.
[3] Кориней — один из спутников Энея.
[4] Как предполагают, это речь Претекстата (см. выше).
[5] Весь этот параграф — хороший пример исторической грамматики латинского языка, имеющий отношение к явлению ротацизма: переходу s между гласными в г.
[6] Перевод С. Шервинского («Сам приходи, когда телку забью для праздника жатвы») потребовалось значительно переделать, так как он не соответствует тому, о чем говорит Макробий. Последний использует слово virula в значении ликования (или богини радости Витулы) от глагола vitulari, а не в значении «телка».
[7] Греч, θεοὺς μεγάλους, θεοὺς χρηστούς, θεοὺς δυνατούς — боги великие, боги добрые (полезные), боги сильные (могучие).
[8] Слово «амбарвальная (ambarvalis)» составлено из двух слов: amb — вокруг и arvum — поле, пашня.
[9] По поводу этого см.: Энеида. 10, 773-736 и примеч. в кн.: Вергилий. Собр. соч. СПб., 1994. С. 462.
[10] На жреческих родах Пинариев и Потитиев лежали обязанности жрецов Геркулеса у Большого жертвенника. См.: Энеида. 8, 268-285 и далее.
[11] В пояснение данного места мы можем сказать только то, что с цитируемой и комментируемой Макробием строки (11, 836) начинается рассказ, как Опис выполнила поручение Дианы и отомстила за смерть ее жрицы Камиллы. А завершается он строчкой: «Опис меж тем вознеслась на крылах к высотам Олимпа» (11, 867).
[12] См.: Энеида. 10,420-425.
[13] Ζόανας от (?) ζάω — жить; предлагается также чтение ζωγἀνας (р. 181) от (?) ζωογονέω (ζωογονέω) — рождать живое, животворить.
[14] О подстреленной голубке. См.: Энеида. 5, 485-518.
[15] Речь идет о деве-воительнице Камилле, которой покровительствует Диана. См.: Энеида. 11, 430-433, 498-833. См. также примеч. в кн.: Вергилий. Собр. соч. С. 463-164.
[16] В тексте место этих строк не указано (см.: р. 183). Оно отмечено только в указателе во втором томе (Macrobius . Vol. 2. Leipzig, 1970. P. 182).
[17] Плавт Т. Клад, 345-355. Пер. А. Артюшкова; см.: Плавт Т. Комедии. М, 1987. Т. 1.С. 162.
[18] Возможно, имеется в виду использование стола при лектистернии («божьей трапезе»), во время которого изображения богов расставляли на подушках перед накрытым столом.
[19] См.: Энеида. 8, 268-288.
[20] См.: Энеида. 1, 723-740.
[21] Учтен перевод М. Л. Гаспарова. См.: Римская сатира. М., 1989. С. 411.
[22] Между стихами в конце 12-й главы и началом 13-й главы текст явно утрачен (лакуна), на что указывают и пометки в самих рукописях (см.: р. 192, 13).
[23] Судя по началу 14-й главы (3. 14, 1), 13-я глава содержит рассказ Цецины Альбина о роскоши знаменитых римлян прошлого. Видимо, это его ответ на упрек киника Хора в роскоши их пиршества (см.: 3. 13, 16).
[24] Слово gurges означает «пьяница» и «мот». Здесь — это прозвище представителя какого-то патрицианского (?) рода.
[25] Фанниев закон (161 г. до н. э.) прописывал затраты на пиры (см.: Бартошек М. Римское право. М., 1989. С. 188).
[26] Саллюстий Г. О заговоре Каталины. 25, 2. Пер. В. О. Горенштейна. См.: Сал-люстий Г. Соч. М., 1981. С. 16. Семпрония — сторонница Каталины, жена Децима Юния Брута, мать убийцы Цезаря Децима Юния Брута Альбина.
[27] Речь Цицерона в защиту Секста Росция из Америи. См.: Цицерон. Речи : в 2 т. М., 1962. Т. 1.С. 5—43.
[28] См.: Там же. Т. 2. С. 155-180.
[29] Здесь, по-видимому, греческому слову πλωτός — плавающий (от πλώω — плавать) и латинскому слову fluto — плавать придается значение «плавать на поверхности».
[30] Васса (Ьаса) — ягода, плод, жемчужина. Тогда название комедии «Баккария» может означать «комедия о ягодах». О названиях комедий Плавта и их переводе на русский см.: История римской литературы. М., 1959. Т. 1. С. 65, примеч. 1.
[31] Здесь употреблено юридическое выражение litem suam faciant (букв, «они делают спор своим собственным»), которое означает «принимать решение по спору с нарушением закона при злом умысле». См.: Бартошек М. Римское право. С. 172, 402 («Iudex»). Там же приводится такое определение формулы iudex qui litem suam fecit: «Считается, что тогда судья делает спор своим, когда он высказывает мнение исходя из злонамеренной уловки в ущерб закону» (перевод наш).
[32] Перевод Е. Рабинович. См.: Римская сатира. С. 368.
[33] Учтен перевод и пояснения Μ. Е. Сергеенко. См.: Феофраст. Исследование о растениях. 3. 3, 1. М., 1951. С. 77-78; 543 (Указатель ботанических названий).
[34] Гораций . Сатиры. 2. 4, 34. Пер. М. Дмитриева. См.: Гораций . Собр. соч. СПб., 1993. С. 268.
[35] Куркулион, 56 (55). Пер. А. Артюшкова. См.: Плавт Т. Комедии. Т. 2. С. 166. В используемом нами издании «Сатурналий» вместо Curculio ошибочно стоит Cis-tellaria (название другой пьесы Плавта).
[36] Трудность перевода здесь и в других аналогичных местах вызвана тем, что слово malum употребляется и для обозначения плодов вообще, которые мы сейчас называем фруктами, а также и ягодами, и для обозначения определенного вида плодов-яблок и айвы. См.: Катон. Земледелие. 7, 3. М.; Л., 1950. С. 14; 140, примеч. 6.
[37] В тексте: Quirianum prosivum. Словарь И. X. Дворецкого не содержит этих слов.
[38] В словаре И. X. Дворецкого этого слова нет.
[39] Перевод П. А. Шуйского изменен в соответствии с контекстом Макробия, а именно слово «фимиам» (θύος) заменено на «лимон» (θύον).
[40] В переводе П. А. Шуйского вместо слова «благовонное» поставлено «лимоном пропахшее». В оригинале — θυώδεα.
[41] В словаре И. X. Дворецкого слово asinastra отсутствует.
[42] В словаре И. X. Дворецкого слова ludia не имеется. Перевел как lutea.
[43] Pruscum я перевел как ruscum (ruscus) по словарю И. X. Дворецкого.
[44] Albigerus перевел как albicerus.
[45] В тексте лат. bumamma — с крупными ягодами и греч. βούμασθος — с крупными гроздьями не только сходны по звучанию, но и имеют абсолютно сходное буквальное значение — коровье вымя.
[46] О сортах винограда см.: Колумелла. О сельском хозяйстве. 3, 2, 1-28 // Катон, Варрон, Колумелла, Плиний. О сельском хозяйстве. М. ; Л., 1937. С. 158-161. Свой перевод мы попытались, насколько сумели, скорректировать по тексту Колумеллы.
[47] В двух рукописях за этими словами следует: «Завершена [книга] Макробия... второго дня пиров» (р. 216).