Против Икария. 2-ая.

1. Давно уже, быть может, следовало и мне обвинять, и тебе, государь, восседать и слушать, о том, в чем этот Икарий наносит вред сенатам, своими поступками внушая всем людям, что следует избегать их. Но так как, не сказав раньше ничего, в надежде, что человек этот исправится, вижу его верным тем же привычкам или, вернее, еще более суровым, при всем желании не осуждать, я не был бы в состоянии удержаться от того. Себя самого, а не меня надо ему винить за это, так как он не пожелал держать себя, сколько можно было, в должных границах. 2. Прошу тебя, государь, да не будет мне во вред, в моем справедливом поступке ни поэма, составленная им о твоих подвигах, ни слезы, пролитые при её произнесении, ни общность имен в пределах до двух слогов и одной буквы [1], но пусть то остается само по себе, а расследование фактов само по себе, в особенности, когда его вознаградили за ту поэму. Если по справедливости почтен он за то, по справедливости надо поплатиться ему и за его неправды. Когда один и тот же человек в одном оказывается лучшим, в другом худшим, он должен, понятно, получать от других, что следует, и за то. и за другое, за первое похвалы, за недостатки наказание.
3. Так и тут. Но и о прочей его недобропорядочности, и о том, как он, тотчас по прибытии, поверг город в мятеж недостатком съестных продуктов, или о его судебной волоките, его бестактности в театрах, его небрежности в организации городского хозяйства, о том, как ненавидит он стряпчих, ненавидит бывших правителей городов, с подозрением относится ко всякому слову, всякому совету, исходи они хоть от тех самых, кого мнят его друзьями, об таких странностях и о многом другом в добавок ты услышишь впоследствии или в моем сообщении, или в обвинительных речах других. В настоящем случае тебе следует ознакомиться с тем, как он у нас относится к сенаторам.
4. Но, приступая к изложению того, чему они подвергаются, кстати будет предварительно сказать, от каких притеснений ты их пожелал охранить. В своем глубоком убеждении в значении совета для города, которое можно-сравнить с килем для корабля, памятуя, каких привилегий он удостоен был величайшим сенатом [2], говорю о римском, и как это положение со временем было поколеблено, что повело к полному упадку учреждения, ты, государь, установил закон, запрещавший властям применение к лицам этого сословия и звания телесного наказания. 5. И того нельзя сказать, чтобы ты составил закон, но не упрочил его на деле. Напротив, во первых, правителя Азии Флавиана [3], допустившего одно такое беззаконие, ты признал самым низким человеком и дал ему отставку, а тот, пока ты соображал о мере наказания ему, сев на корабль, поспешил бежать; во вторых, правителя Египта [4], в остальном жертву клеветы, умевшего оправдаться во всех обвинениях, кроме этого, ты заключить в тюрьму на долгий срок и заставил его опасаться за свою целость, этому преступлению придав больше важности, чем всем прочим. Тебе представлялось, что, в виду этого его проступка, он попусту поминает все прочие.
6. Ты, таким образом, предписываешь и поступаешь, как подобает императору. Как же Икарий? Если бы ему приходилось слагать с сенаторов их звание, он не так бы их истязал. Ведь видим же, что рабов он щадит и чрезвычайно гордится мягкостью своего обращения с ними, но не таково наше благородное сердце к бедняге Гермию, но человека знатного рода, небогатого, дважды отправлявшая повинность по большим печам [5] ни в чем неповинная, лишь в её мнения виноватая, он погубил. Разве не погиб тот, у кого плечо изувечено? 7. Далее, прибыв в Финикию, он с человека, отправлявшая более крупную повинность, — повинность зверями, конечно, крупнее [6], — совлек ту парадную одежду, какую носил он в виду самых своих обязанностей [7], он довел его до состояния, требующая искусства врачей. Знает примеры такого бичевания и Бостра, знает и Арефуза, где, свидетельствуя свое почтение к сенатору-философу, он сгубил его за то, что этот сенатор, сам человек бедный, взыскивал подати с состоятельная философа.
8. Но кто не оплакивал доли двух сенаторов, что были первыми людьми в Берое, и на чьих спинах изнурилось в работе не мало могучих рук? Из прежних правителей не было никого, кто бы не относился к ним с почтением при их посещении. Α нынешнее это варварство с ними, государь, извергло потоки слез и у тех, что стояли у дверей, и повсюду в городе, у мужей, жен, детей, свободных, рабов, у самих палачей. Пытка была так страшна и затянулась до столь поздней поры дня, что державшие юношу под грудь, прикладывая руки к его лбу, проверяли, не мертв ли он. 9. За что же это наказание и каков был проступок? Адвокат, говорит, не сказал, кто была женщина, за которую выступил в суде Кириак. Но при чем тут Ламах, который сообщил это раньше Гезихию, сообщил Гераклию, а они, передав некоторую часть процесса, будучи позваны внезапно, на самом пороге, второпях запамятовали о женщине, так что, если и следовало кому потерпеть наказание, то этим лицам, а не ему. А тот на первое не дерзнул, а второе сделал. Дело в том, что беда была не в этом, а было другое, что его раздражало, о чем ты узнаешь в дальнейшей речи. 10. Что беда была не в этом, очевидно, пожалуй, всякому. Не было нарушения никакого закона, даже если бы они умолчали о женщине с умыслом, проступка в том не было, и на её поверенного её звание не переходило, но Кириак одно, Антипатра другое. Следовательно, в какой бы степени ни принадлежало ей известное звание, он был из простонародья, как то и было докладываемо, и не только человеком простого звания, но, мало того, и рабом, да еще даже и разбойником, не мало поработавшим на этом поприще мечем. К чему же ты возводишь его в звание Антипатры? Сказав он был простым, так это и было. Но он был еще и рабом. Этого сказано не было. Потому, что второе заявлено не было, это было ему к выгоде, а заявление о первом не было ему в ущерб. 11. К чему же это особое рвение к справке α женщине? Ведь не с званием же её соображаясь, а с делом, намеревался ты, конечно, постановить приговор, так что нимало не препятствовало требованиям справедливости, что Антипатра не была названа, раз ты пе станешь утверждать, что приговор твой не был бы одинаков в зависимости от сообщения о ней или умолчания, Недаром говорят, что он плод ночных угождений. Я сплетне не верю, но говорят. 12. Вот за такую то вину юношу он подвергал бичеванию, не останавливая ударов даже во время допросов, что мы знаем соблюдается и в делах о заговорах на императора, а с Кириаком в то же время обращался на приеме милостиво и мягко. Удивительно только, как он не усадил его рядом с собой, уделив ему место на троне, дабы и этим угодить женщине и её брату. 13. Мало того, но к 250 ударам он подбавил еще, хотя ритор Гераклий громко заявлял о благородном происхождении, поминал об образовании, неопытности юноши, о ток, что он только что занялся практикой, о слабости его здоровья и от природы, и по болезни, о добродетели отца его, поминал и сладостнейшее для слуха имя Навсиклея. Следовательно, нельзя ему прибегнуть и к этой отговорке: «Не знал я, не ведал, каково его звание. Не нашлось никого сообщить мне» [8]. 14. К чему, впрочем, я сказал это? Если бы не было за ним никаких прав, кроме того, что он был сенатором, подвергать его такому насилию не надлежало. Тут, оказалось, и столь важный сан, в соединении со столькими иными обстоятельствами, не спасает, напротив, следуют новые удары, далеко больше сотни. И это видел Кириак, разбойник, раб, с которым этот человек обходился с почтением [9]. А когда правая рука палача разбила висевший над головой его стеклянный сосуд с маслом, разбавленным водой, и жидкость потекла оттуда на спину бичуемого, он не содрогнулся, не пожалел, не был ни мало тронут, но с прежним рвением продолжал бичевание. 15. Что еще возмутительнее, он даже не тотчас отдал истерзанную так жертву на руки близким, но, припомнив после наказания какую то новую вину, еще горшей мукой изводил ослабевшую шею и прочие части тела несчастного, который стоять не мог, лишая его в добавок ухода. Так делал он все, чтоб довести до смерти, и рвение его направлено было на то, чтобы юноша умерь, но тот был спасен милосердием тех, что были приставлены к казни, которые оказались лучше этого человека, и подали пальцами знаки к его спасению. 16. Но разве не сокрушает основы всякого порядка тот, кто сперва наказует, а потом судит. Между тем он, сознавая, что поступает беззаконно, ходит вокруг да около в поисках за средством оправдания его. Но однако не нашел такого. Барбалисс, и хлеб, и все подобное требовали наказания приемщика, хотя и у того была некоторая отговорка, но не Ламаха, делом коего было выдать деньги, и он их дал.
17. Что же, наконец, заставляло его желать смерти Ламаха? Говорят и об Антипатре, но мне пришлось слышать и нечто другое, что мне представляется более верным, чем интрига с Антипатрой. Что же это именно? Он увлекается богатым выбором серебряной утвари по городам. Я просил его не поддаваться этой страсти, в виду собственного его желания отличаться от прочих своим достоинством, но он поддался соблазну и показал, что страдает общим с другими недугом.
18. В то время, как ему следовало, считать во власти почетною славу, он прилежал к искусству резьбы по серебру и, призвав мастера этого дела и с ним живописца, одному поручил рисовать по своему указанию, а другому воспроизводить его рисунок. А когда он уехал туда по своим обязанностям правителя, а у мастера заказ был готов и выставлен, Ламах восхищается им и, подошедши, хотел приобрести. Хотя мастер всячески его отговаривал и просил прекратить торг, тот себе в убыток набивает цену, более крупною платою одерживает верх и овладевает товаром, на беду себе убедив и получив, одержав истинно Кадмову победу. Итак он имел ее и радовался тому, в чем был промах с его стороны. 19. А когда правитель возвратился и узнал об обмане, так как товар был подменен другим, доискавшись покупателя путем долгих угроз, он предоставляет ему владеть своей покупкою, но начинает искать его смерти, как будто соблазнили его жену. Он и убил его, так надо говорить по настоящему. И вот какой предлог к войне с сенатором нашел Икарий в своей гордости, испытывая состояние какого-нибудь юноши, старающегося об успехе пред предметом своей любви, в борьбе с своим соперником, 20. Это он, которому следовало бы все серебро, что чеканится в городе, в этих презренных мастерских, считать пустяками сравнительно со славою и надеждою, какие истекают из пренебрежения такими предметами. В действительности он у нас и сам весьма часто видается с искусниками в таких работах, и то сам говорит, то выслушивает их в интимной беседе, прося, уговаривая, обещая свою милость, радуясь их обещаниям сделать работу. Между тем, если бы даже ты приобретал эти предметы правым путем, тебе следовало бы избегать самого подозрения в том. Ведь если оно и ложно, лучше было бы, чтобы его и не было, и чтобы никто ни здесь, ни у галатов не мог задаваться вопросом: «Откуда эти вещи?», но говорили бы, что «с какою утварью выехал, с тою и возвратился». 21. Если же и следовало Ламаху поплатиться за эту недальновидность и опрометчивость и за провинность в деле Антипатры и Кириака, к услугам была тюрьма. Иной сказал бы, и бичеванье, но не в таком размере. Я бы сам с этим никогда не согласился. Не следует и тебе, государь. Это, да, это самое больше всего вызвало запустение сенатов [10]; может быть, и другие некоторые причины, но эта особенно, бичевание и телесное наказание такое, какому не подвергается даже закоренелые злодеи из рабов. Вот почему все, можно сказать, женятся, кроме сенаторов [11], хотя дочерей выдают и сенаторы, потому что последним лучше, чем .кому другому, знать обиды, сопряженные с званием сенатора. Ведь они или подвергались уже бичеванию, или ожидают его на основании примеров.
22. В наше время из двух братьев тот, что не сидит в совете, сидя подле брата—сенатора служит утешением тому, битому, будучи сам более обеспечен от такого насилия. Так неужели ты воображаешь, что тот не поторопится перейти на положение последнего, включить и себя в списки тех, кому не грозит это насилие? Недостатка в пособниках к тому не будет. И всюду по городу, государь, после того бичевания, из уст немногих сенаторов слышатся слова: «Пропадай дом, пропадай поместья, продать, продать это, ценой этой купить бы свободу!».
23. Таковы то административные порядки, заведенные у нас Икарием, и вот чем отплатил он тебе за твое внимайте к нему, подорвав основание городов. Ведь мы знаем, что города держатся на сенатах и, если удалить эту их опору, ничто уже не устоит. Вот почему отправляющей повинность носит одежду, какую римлянин, предоставленную ему римлянами с целью, чтобы никакого подобного оскорбления ему не чинили. Но этот нелепый человек издевается гад теми, кто получил, издевается над теми, кто дал, не придает этой одежде того важного значения, какое ей отводит закон. Не словами, но делом и бичеванием он внушает бежать из состава советов, искать убежища в другом назначении.
24. Итак не думай, чтобы бичеванием нанесена была обида только Гермию, Кратину, Евстохию, Мелесиппу, [12] тому или другому, но что она нанесена многим городам в лице сенатов, в пользу коих ты установляешь законы, а те не желают обращать на них внимания. Но если хоть в чем либо незначительном из собственных порядков обвинять, готовы пуки плетей с свинцовыми шариками [13] как то и сейчас видим, потому что во всех случаях, которые касались преступлений против общегосударственных законов, нигде никогда подобного наказания не бывало. 25. Поэтому одна женщина на словах умерла и тотчас снова оказалась в живых, а те, кто в таком деле лгали, не встретили даже грозного взгляда. Но Ференик пускай хоть кувыркается перед колесницей правителя, это благочиние и добропорядочность, и никто не в обиде. Но не оскорбление словом, а обличение, если кто поносит Лампадия, Филодема и некоторых других из сенаторов в Араде. 26. Те хулы, какие Менестрат произнес на отсутствующих, были читаны, им дана была вера, и опять потребованы были плети, однако бичеванию никого он не подверг. Между тем, если он явился, чтобы изобличить, почему же не подверг бичеванию, а если никто уличен не был, к чему явился? Чтобы уличить? Но ни в чем не уличил. Или, быть может, он это сделал бы, но сделана любезность ассессору? Но ты сам, не бывал любезным в таких вещах.
27. Помоги, государь, советам, помоги, раз какие либо существуют, и не давай законам, писанным в пользу них, лежать втуне, но подтверждай их наказаниями тем, кто их преступает. Если будешь так поступать, может быть, иной и зачислится в состав сената. А если я не могу чувствовать расположения к этому человеку, творящему подобные беззакония, я едва ли неправ.


[1] Набер неправ, когда видел здесь намек на Аркадия (Mnemos. ΧΥΙ 118), конечно, не императора, а Августа, каковым он объявлен 16 января 383-го г. (Seeck 449). Возможно, что с этим событием и связана была приветственная поэма Икария (Sievers, S. 163;, почему Набер думал об Аркадии. Вопреки мнениям, цитируемым Förster'ом в предисловии к нашей речи (pg. 45 adnot.), и мнению самого Förster'а, Sievers не считал имени Икария за прозвание, хотя и допускал для него другое имя — Феодор. Это бы и не шло в увещании к «дорогому другу», где, напротив, враг его, Прокул, все время именуется, действительно, Κόϰϰος. У Григория Назианс. Sievers указал, в ер. 76 (ок. 371), Икария с эпитетом ϑαυμασιώτατος, у Либания ὁ γενναῖος ποιητής, правда, с иронией, С. Icarium I § 6. Думаем, что Sievers, S. 163 Anm. 75, считал два слога и одну букву, так же, как Förster, потому что Θεόδωϱος и Θεοδόσιος дают, действительно, μέχϱι δύο συλλαβῶν ϰαὶ γϱ. ἑνὸς τῶν ὀνομάτων ϰοινωνίαν. В именах Ἰϰάϱιος и Ἀϱϰάδιος нет требуемого сходства. Для значения μέχϱι срв. ер. 1392. ἀχϱι vol. V (declam. ХII § 6), p. 537, 19.
[2] ἡ μεγίατη βουλή Рима. — Обычное обозначение Либания для сената Константинополя также μεγάλη βουλή ерр. 842. 943. 963, также τὸ σεμνόν, τὸ μέγα συνέδϱιον ерр. 802. 844. τὸ μέγιστον συνέδϱιον orat. XLV § 4 vol. IIΙ p. 361, 5.
[3] Прокопсул Азии Флавиан, 383 г., Sievers, S. 168, Anm. 103.
[4] Оптат, в 384-ом году префект Египта (Seeck, S. 226), см. orat. XLII (pro Thalassio) Речь эта, где Либаний действительно или фиктивно обращается тоже к императору Феодосию, написана, по определению Förster'а, vol. III, pg. 305, 1, в 388-ом г. или немного позже. В инвективе этой речи на Оптата говорится о процессе против него за насилие декуриону Птолемею, грозившем ему смертью, но сошедшим потом для него благополучно, см. §§ 18—19, pg. 316 F, об обидах с его стороны почтенным лицам в городе во время: префектура § 13, в особенности старику, философу и жрецу, декуриону Птолемею $$ 11—16; отношения к сенату в Александрии § 20 sqq.
[5] Иначе «банную», по топке бань, срв. К Икарию, § 6. О значении бань Μ. Gelzer, Archiv f. Papyrusforsch. V Bd. 364.
[6] Разорительная лигургия на выписку зверей из богатых ими диких областей Мал. Азии, для звериного боя на играх, см. ерр. 458, 501 — 502. 503. 514 и друг. Срв. описание побега такого зверя из клетки orat. V § 14, vol. I p. 309 F.
[7] Срв. ер. 517 ὅπως μὴ πολλοῦ τὴν ἐσϑήτα πϱίαιντο.
[8] В тексте Förster'а неправильна интерпункция. Необходимо было также выделить разрядкою, как постоянно у Förster'а,, фразу: „οὐ γὰϱ ἤδειν, οὐ γὰϱ ἠπιστάμην, ὅοτίς ἦν“, как предполагаемое возражение самого Икария на обличение.
[9] Здесь также необходима точка после τιμάμενος, так как дальнейшее относится уже к Икарию, а не Кириаку.
[10] Сенаты доходили до крайнего оскудения своего состава. В Александрии Цельс увеличил в два дня число членов совета с одного, «да и то хромого», до пятнадцати, ер. 608. Заботы о том же Фемистия в Константинополе, ерр. 3S. 84. Об общем уменьшении числа сенаторов вообще Orat. XLVII § 10, vol. III, pg. 408, 23.
[11] orat. XLVIII § 30, pg. 442, 22 «У кого есть дочери, выдают их за воинов, и никто из вас (сенаторов; речь адресована антиох. сенату) не порицает такого брака, а сенаторам родят детей рабыни».
[12] Письма, цитируемые сюда Förster'ом, относятся к 360—65 г.г., и Евстохий, названный в них, вероятно, другое лицо.
[13] πολὺς ὁ μόλυβδος cf. pg. 58, 9 (§ 26; ἐϰαλεῖτο πάλιν ὁ μόλυβδος срв. orat. ΧΙV (pro Aristoph.) § 15, vol. II pg 93,13 αἱ ἐϰ μολύβδου οφαῖϱαι.