Речь четвертая

1. На десятый год болезни услышал я во сне голос: "Я, десятый год болея той же самой болезнью, по воле Асклепия отправился в те места, где эта болезнь началась, и освободился от нее". Это было сказано и, мне показалось, написано. Я стоял около храма Зевса Олимпийского. Время было вскоре после зимнего солнцестояния, и воздух был теплым. Получив такое вещание, я, конечно, обрадовался и нестерпимо захотел ехать.
2. А находился Эзеп[1] и близ него Горячие Источники в двух днях пути от этого места около храма. Это там здоровье мое впервые стало ухудшаться, так как зимой я простудился, после многих купаний попав еще под сильный дождь. В тот же вечер я уехал в свое поместье, находившееся неподалеку. Принимая во внимание эти обстоятельства и то, из-за чего я вернулся, я сделал даже больше, чем от меня требовалось: через несколько дней после этого произошел тяжелый для меня отъезд в Италию.
Вот что случилось в начале десятого года моей болезни. И после этого я отправился в путь с радостью, как на праздник; погода стояла удивительная, и дорога манила.
3. Есть в Мисии местечко Пеманен и в нем - храм Асклепия, священный и знаменитый. Мы проехали до него около ста шестидесяти стадиев, из них примерно шестьдесят - ночью, так как выехали мы на закате. Возле этого места мы наткнулись на грязь, которую оставили прошедшие дожди, и с трудом через нее перебрались.
4. Ехали мы при свете факелов. И тут я почувствовал себя как бы посвященным. Сидя в повозке, сочинил я много песен в честь самого Спасителя, а также в честь Эзепа,[2] и нимф, и Артемиды Термеи,[3] которая властвует над Горячими Источниками, чтобы эти боги избавили меня от всех болезней и вернули в прежнее состояние.
5. Когда же прибыли мы в Пеманен, то Бог стал мне давать вещания и этим удерживал там несколько дней, очищая верхнюю часть моего кишечника. А одному крестьянину, который знал обо мне только понаслышке, привиделся сон, что кто-то ему сказал, будто Аристид изрыгнул голову змеи. Увидев такое, он рассказал об этом кому-то из моих слуг, а тот - мне. Так это было.
6. Когда же Бог послал меня к Эзепу, то от омовений в нем велел воздержаться, а об остальном образе жизни давал ежедневные советы. Были здесь и очистительные возлияния в реке, и очищения желудка через рвоту дома. И по прошествии трех или четырех дней был мне во сне голос, что вот и конец, пора домой.
7. Так вот, все это было столь божественным и необычным, что не только походило на таинство, но казалось чудом, от которого я давно отвык. Я веселился, радовался, чувствовал легкость в душе и теле и словно бы не верил, что доживу до того дня, когда освобожусь наконец от стольких страданий. И вместе с тем я боялся, как бы один из моих обычных недугов не возобновился и не разрушил все надежды. Так я рассуждал, возвращаясь назад с радостью и с тревогой.
8. Но милостью богов здоровью моему и образу жизни с тех пор наступила явная перемена. Я стал лучше переносить непогоду и мог путешествовать не хуже самого здорового человека. Окутывающие меня покрывала были сброшены, а необъяснимые насморки и воспаления жил прошли, и питание стало как-то налаживаться. Я даже участвовал в славных ораторских состязаниях - как у себя дома, так и при народе, даже и в других городах, которые я посетил под руководством Бога, сопутствуемый доброй молвой и судьбой.
9. А потом случилась та эпидемия, от которой меня явно защитил Спаситель и владычица Афина. И еще шесть месяцев я чувствовал себя прекрасно. Затем в теле моем началось сильное обезвоживание и другие недуги; но обо всем этом Бог давал и, надо сказать, до сих пор дает мне указания ежедневными предписаниями и прорицаниями.
10. И вот, когда я вернулся с Эзепа, об этом тотчас после моего приезда пошли добрые вести среди детей и взрослых. И дети, играя, кричали: "Слава Повелителю!",[4] а моя кормилица тут же поднялась, и пошла мне навстречу, и исцелилась, и выглядела совсем здоровой.
11. Затем, вместо того, чтобы быть погребенным, Бог повелел мне для безопасности посыпаться белой землей, как делают в палестре,[5] - тем самым пророчество как бы исполнится. А еще, чтобы я совершил омовение в холодной воде, то есть в снегу, так как все вокруг было покрыто снегом - и земля, и деревья, и источники. Разумеется, я с радостью Ему повиновался и в этом.
12. Все это произошло во время моего путешествия к Эзепу и обратно. Правителем Азии был тогда Север,[6] человек, хорошо мне знакомый, родом из Верхней Фригии.[7] В его правление Бог совершил важные для меня и удивительные дела. Пожалуй, я расскажу о них по порядку.
13. Как я уже говорил, сначала я хотел сразу рассказать об этих благодеяниях. Но потом я решил вернуться к более ранним годам и рассказать, насколько возможно, об остальных почестях, которых меня удостоил Бог: сначала в красноречии, а затем в делах государственных. А когда дело дойдет до последних лет, то предыдущий рассказ будет закончен, и останется добавить к нему остальное.
14. В первый год болезни я забросил свои занятия красноречием, так как было мне тяжело, и я очень страдал. Но когда по велению Бога был я в Пергамском святилище, то призвал Он меня не оставлять красноречия.
15. О чем было первое сновидение и как каждое было связано с остальными, за давностью лет уже трудно сказать. Однако уже в самых первых я услышал такое воззвание: "Ты достоин бесед с Сократом, Демосфеном и Фукидидом![8]" И явился кто-то из знаменитых в прошлом ораторов, чтобы еще больше побудить меня к речам. А для начала Бог велел, чтобы я посвятил Ему эти речи, устроив в портике храма перед театром импровизированное ораторское выступление без подготовки.
16. Было это так. В городе справлялся какой-то пышный праздник, кажется, охота на быков или что-то подобное. Поэтому все из храма побежали туда, и город был только этим и занят. В храме же осталось два самых ревностных почитателя Бога - я и Никаей, человек, состоявший на римской службе и носивший имя Седат, а прежде - Феофил. Так вот, были мы в храме Гигиеи, где находится статуя Телесфора, и, как обычно, расспрашивали друг друга, не послал ли Бог какое-нибудь новое наставление. Ведь некоторые из наших болезней были почти одинаковыми.
17. И тут я сказал, что не знаю, как мне быть. Ведь я получил наставление упражняться в красноречии, а для меня, еле дышащего, это все равно что летать по воздуху. Я рассказал ему про портик храма и свой сон. И он, выслушав, спросил: "Как же ты поступишь?" - "А как иначе? - ответил я. - Сделаю, что смогу. Накину плащ, встану вот так, назначу сам себе тему и начну с чего-нибудь незначительного. Потом закончу и так исполню свой долг". - "Нет, - сказал он, - не так. Но раз я твой слушатель, соревнуйся со всем усердием! А уж Бог позаботится, чтобы сил тебе хватило. Ведь откуда ты знаешь, не означает ли этот сон нечто большее?" И он рассказал мне об одном чудесном деянии Бога, когда Бог повелел одному больному вот так же состязаться в красноречии, и когда тот во время состязания вспотел, то полностью избавился от болезни. И я решил, что мне следует поступить так же.
18. А пока мы разговаривали и советовались, к нам присоединился третий - Библ, давний почитатель Бога и человек, не чуждый красноречию. Он и предложил тему. И тема была такая (я помню ее, так как она была первой из моих тем): "Пока Александр находится в Индии,[9] - сказал Библ, - Демосфен советует приступить к действиям". Я сразу понял, что это Демосфен вновь обращается к гражданам, и речь идет о гегемонии.[10] Выдержав короткую паузу, я приступил к декламации. И почувствовал я такую силу, словно это Бог подготовил меня к выступлению. И мне показалось, будто весь этот год я не молчал, а упражнялся в речах.
19. Так я возобновил занятия красноречием. Впрочем, об этом было и множество других снов, а особенно меня ободрило вот какое сновидение. Был среди философов Росандр, человек усердный в служении нашему Богу. Мне приснилось, будто, вернувшись от знаменитого философа, только что закончившего лекцию, он встал перед моим ложем, словно вдохновленный Богом и чем-то озабоченный. Он сказал, насколько мои речи стали совершеннее и что они напомнили ему Платона и Демосфена. И, вспомнив каждого из них, он добавил в заключение: "Ты превзошел у нас почетом Демосфена, так что даже философы не могут тебя презирать".[11] Слова эти возбудили мое честолюбие и заставили почувствовать, что все, чего я добился в риторике, меньше того, чего я должен был добиться. И Бог подтвердил это наяву.
20. После той ночи, едва наступило утро, я тотчас приступил к занятиям. Это было, напоминаю, в самом начале моей болезни. И те, кто были при этом, еще ничего не зная о сновидении, и впервые услышали тогда мои речи, очень высоко их оценили и были сильно взволнованы.
21. А о Росандре некоторое время спустя мне приснился такой сон. Мне привиделось, что во время моего очередного пребывания в святилище Зевса Олимпийского то ли я сам подумал, то ли кто-то мне подсказал, что имя Росандр[12] может значить "бог". Доказал он это каким-то чертежом, как делают геометры, начертив на земле рядом два имени, Росандр и Феодот, причем вместо "Феодот" было написано "Феодотес".[13] Так что было ясно: имя врача Феодота на самом деле значит "бог", а следовательно, и Росандр может значить "бог", так как имена Росандр и Феодот равны. Так он раскрыл значение имени Росандр.
22. Случалось, что, выбрав тему и приготовившись к ораторскому состязанию, я испытывал трудности из-за прерывающегося дыхания и еле приходил в себя. Но, начав и продвигаясь вперед, я чувствовал облегчение и уже мог дышать. И по мере того как речь продолжалась все дальше, я наполнялся силой и легкостью, и слова лились у меня таким потоком, что слушатели едва за мной поспевали. Мне кажется, это было представление скорее для глаз, чем для ушей.
23. У других людей насчет меня тоже бывали сны, касавшиеся красноречия. Во-первых, критянин Еварест, изучавший философию, мой товарищ по пребыванию в Египте: он, приехав из Египта за рассказами о Боге, сказал мне, что Бог повелел ему побудить меня к красноречию, так как это подходит мне больше, чем все остальное. Во-вторых, родосцу Гермократу, лирическому поэту, приснился сон, как мне рассказал сам Гермократ, из-за того, что я пропустил, кажется, всего лишь день или два занятий: "Потом Аристид рассердится и, чтобы не выступать с речами, скажет, что у него болит желудок".
24. Это воздействие происходило постоянно и отовсюду, всемерно пробуждая и укрепляя во мне силу. Сам Бог указывал мне, кого изучать из древних поэтов и прочих писателей, и даже в какое время изучать некоторых из них. И с Божьей помощью все они с тех пор стали мне друзьями.
25. Но самым важным и ценным для моих упражнений были сами сновидения в их последовательности и связности. Ибо я услышал в них много речей, побеждавших чистотой языка мои собственные образцы.[14] Многое я и сам произносил во сне лучше, чем обычно, и на такие темы, о которых раньше и не думал. Те из них, которые я запомнил, я включил в список моих сновидений: например, речь "О пользе бега",[15] когда Бог приказал мне бегать, и множество других. Встречаются в моих записях и похвалы Афине, Дионису и другим богам - в том порядке, в каком они сочинялись.
26. Также мне являлись многие темы для речей, и было показано, как их разрабатывать. И это не считая изречений, точностью своей западавших в память. Был здесь и какой-то совсем незримый способ подготовки, ведущий к успеху: ведь я должен был проснуться уже вдохновленным и подготовленным за ночь к выступлению, как атлет, тренирующийся на заре. Однажды мне даже было велено сложить речь из чистых мыслей, как слагают из слов. И мне стало ясно, что это Бог ведет меня к многоумию. Я и сам понимаю, и знатоки признают, что и прежде мои речи были неплохи, а теперь с каждым днем делались все лучше.
27. Сам Парадал, этот лучший знаток красноречия среди эллинов нашего времени (я не побоюсь этого сказать), и тот позволил себе заметить, что моя болезнь, по его мнению, обернулась для меня божественной удачей, так как только с Богом я достиг такого успеха. А еще что говорил в похвалу моим речам и он, и другие достойнейшие и известнейшие в то время старцы, об этом упоминать здесь не стоит, и я не буду.
28. Но хочу я рассказать сон. Привиделось мне, будто я находился в поместье, где вырос. Был там и Руфин,[16] поставленный следить за великими пожертвованиями и за многоукрашенным храмом.[17] Больше всех он обрадовался мне и сказал во всеуслышание: "Если есть у нас всепобеждающий наставник, то где он сейчас?" Он имел в виду предводителя нашего хора. И я, уразумев это, сказал Бассу: "Видишь, что Бог говорит обо мне устами Руфина?"
29. Также Бог велел мне сочинять речи заранее, чтобы состязаться не только без подготовки, но и зная их наизусть. Это мне давалось с трудом. А что случилось потом, этого я не мог представить и не мог поверить, будто Он этого желает <...>.[18] Таковы, быть может, были тогда Его замыслы. Но и то казалось, что Он думал о много большем, чем о моем спасении, и поэтому спасал меня с силой, большей, чем для этого требовалось.
30. Так, однажды у меня заболели зубы, и я не мог даже раскрыть рот, и было мне очень плохо. Бог же повелел, чтобы я собрал друзей и прочел им одну из моих речей. У меня в руках была третья из посвященных Ему речей,[19] я дочитал ее до конца, и, прежде чем я кончил, боль утихла.
31. Так же Бог привел меня и к лирической поэзии. Началось это в Риме с Аполлона. Мне явилось сновидение, возвещавшее, что нужно сочинить гимн богу, и вместе с ним - начальная строка. Звучала она примерно так:

Воспою Пеана,[20] владыку лиры...

Я не знал, что мне делать: никогда я этим не занимался, и мне казалось, что я к этому совсем не способен. Однако я взялся за дело и вслед начальной строчке, словно бы восходя по лестнице, сочинил песню из двух строф, прибавив к ним, помнится, даже третью, которую грамматики называют эподом. И едва песня была закончена, как мне возвестили о празднике в честь Аполлона - об Аполлониях, когда римляне устраивают в честь бога конные скачки.
32. Так это произошло. И когда с наступлением зимы мы возвращались из Греции, то по воле какого-то бога спаслись сначала на Делосе, а затем в Милете: а это два священных места Аполлона. Возблагодарим же за это Аполлона Делосского, нашего Спасителя, раз уж мы пришли к нему в этой речи.
33. Ведь когда я сошел на Делосе, рассердившись на сумасшедшего кормчего, который плыл против ветра так, словно он пахал море, то я тотчас поклялся, что поплыву дальше не менее чем через два дня. "Если хочет, - сказал я, - пусть плывет сам".
34. В гавани Делоса, принеся жертвы богу и пробыв в храме сколько мог, я вошел в свою комнату и, предупредив слуг, чтобы они прогоняли всякого, кто придет с корабля, лег отдыхать. Около полуночи "вином охмеленные"[21] пришли матросы и, встав у дверей, начали стучать. Они велели мне выходить и отплывать с ними, так как время для этого самое подходящее. Когда же мои слуги ответили им, что это чепуха и что я нипочем не сдвинусь с места, то матросы ушли в гневе, как будто им помешали в важном деле.
35. Перед первыми петухами поднялась небывалая буря. На море обрушивались дикие порывы ветра. Все кругом затопляла вода. Одни суденышки в гавани выбрасывало на берег, а другие бросало друг на друга и разбивало. Грузовое же судно, на котором приплыли мы, оборвало канаты и качалось вверх и вниз, и его с трудом спасли матросы, громко кричавшие от страха. Начался сильный ливень. На острове была паника, словно на корабле.
36. А утром ко мне спешно пришли друзья, которых я взял с собой, зафрахтовав корабль на свои деньги, и называли меня "Благодетелем" и "Спасителем", и радовались Божьему провидению. Пришли и матросы, благодаря меня и дивясь, от каких грозивших бед я их избавил. Так что за мой гимн была мне столь же великая польза и награда, как Симониду[22] от Диоскуров,[23] когда он один спасся благодаря гимну, сочиненному в их честь.[24] А тут спасся не только я, но и мои друзья.
37. Пусть же каждый думает об этом, что хочет. Что все это от моего пеана и что в благодарность за него я был спасен; или что это Бог, провидя грядущее, дал мне знамение, что в море меня ждут опасности и избавление от них и что от телесных мук исцелит меня Аполлон и первородный сын его, которому дано прекращать все людские страдания.[25]
38. Так идет рассказ вслед рассказу. Я опять скажу, как Спаситель Асклепий повелел мне сверх всего проводить время за стихами и песнями, собрав мальчиков на воспитание и для игр. Можно без конца говорить о том, сколько радости и сил получили мы от этого совета. Мальчики пели мои песни. И когда у меня случалось удушье, или горло вдруг сжималось, или подымалась боль в желудке, или подступал иной какой-нибудь недуг, то всякий раз мой врач Феодот, памятуя о моих сновидениях, приказывал мальчикам петь песни. И от этого их пения наступало у меня тихое облегчение, а то и вовсе проходила боль.
39. Вот сколько было пользы от этого, а еще того больше - славы. Ибо стихи мои были угодны Богу: Он велел мне сочинять гимны не только в свою честь, но указывал мне знаками и на других богов, таких как Пан,[26] Геката,[27] Ахелой[28] и прочие. Явился мне сон и от Афины, и в нем - гимн в честь богини, начинавшийся так:

Юноши, грядите в Пергам!

И другой сон, от Диониса, где был такой припев:

Радуйся, о повелитель, увенчанный плющом Дионис![29]

Когда он звучал во сне, то дивное эхо отдавалось в моих ушах, и мне нужно было, преклонив правое колено, вознести молитву и призвать бога-Освободителя.[30] И об этом сказано в моих песнях.
40. И другой был мне сон от самого Зевса - раньше или позже других, я не помню. И еще был сон от Диониса, велевший величать бога "кудреволосым". И Гермес явился мне в шлеме, дивный красотой и безмерный быстротой. И, воспев его и радуясь, что легко дались мне нужные слова, я проснулся.
41. Снилось мне и то, что будто бы я неправедно забыл о богах, почитаемых в Смирне, и, кажется, мой воспитатель сказал, что мне следует услужить гимном и в честь них. Но большинство моих гимнов я сочинил, вдохновленный снами, в честь Аполлона и Асклепия, и многие из них - сразу на память, когда ехал в повозке или шел пешком.
42. А одному из моих попутчиков, македонцу, приснился сон обо мне. Рассказал мне об этом Феодот, так как сам македонец не был со мной близко знаком. Ему снилось, что пел он мой пеан, и было в нем такое обращение:

Иэ, пеан, Геракл-Асклепий!

Так что я сочинил один пеан для обоих богов.
43. Десять раз устраивал я для народа хоровые выступления, одни - детские, другие - мужские. И случилось вот что. Когда я готовил первое такое выступление, то в храме оказался Руфин, о котором я уже говорил. Увидав его, я сказал: "Ты пришел кстати, если есть у тебя время. Я готовлю хоровое выступление во славу Бога, и ты, конечно, послушаешь его ради меня". А он в ответ: "Тебе и приглашать меня не надо, так как Бог меня сам пригласил. Посмотри, который теперь час! Ведь я никогда прежде в это время не являлся, а приходил намного позже. А теперь я по счастливому случаю зван сюда как раз ради этого, и мы будем стоять рядом с тобой". Это он сказал про себя и про Седата, который был тогда там вместе с нами.
44. Это было перед первым нашим хоровым выступлением. А перед последним, десятым выступлением я упустил из виду какую-то одну песню, так как она была сочинена без подготовки, легко и как бы сама собой. Но пришел сон, напомнивший об этой песне. И мы ее исполнили.
45. Когда эти выступления закончились, мне приснилось, что я должен пожертвовать серебряный треножник - в знак благодарности Богу и в память о хоровых выступлениях, которые я устроил. И у меня уже было готово следующее двустишие:

Сам и творец, и наградам судья, и хоров предводитель
Это, о Царь, тебе дал в память устройства хоров.

После этих строк были еще две, в одной из которых содержалось мое имя, а в другой - что это произошло по велению Бога. Но Бог был сильнее меня. То ли в тот самый день, когда нужно было осуществить приношение, то ли незадолго перед этим, на рассвете или до рассвета мне явилась божественная надпись с такими словами:

Эллинам небезызвестный, принес Аристид меня Богу,
Правящий конный бег к вечности мчащихся слов.

Мне приснилось, будто я это написал и собирался посвятить Зевсу. Поэтому я обрадовался во сне, а едва проснувшись, крепко ухватился за эту надпись, заучивая и повторяя ее, чтобы она не ускользнула незаметно из памяти. Так я ее запомнил.
46. После этого я, жрец и служители храма, посовещавшись, решили сделать приношение в храм Зевса-Асклепия, ибо не было места более подходящего, чем это. Так пророчество, посланное мне во сне, осуществилось. Треножник стоял под правой рукой Бога, а на нем было три золотых изображения, по одному на каждой ножке: Асклепия, Гигиеи и Телесфора. На нем была сделана надпись, и приписано, что она взята из сна. Зевсу Олимпийскому я тоже посвятил надпись и другое приношение, так что Божье вещание в любом случае было исполнено.
47. Когда же надпись была сделана, во мне проснулось еще большее рвение, и я решил предаться красноречию. Ведь мое имя будет жить и среди потомков, раз Бог назвал мои речи "мчащимися к вечности".
48. Это все о хоровых выступлениях. А немного спустя - не помню, когда точно, - мне явилось такое сновидение. Приснилось мне, будто я стоял у алтаря нашего родового храма Зевса Олимпийского.[31] А когда на людной рыночной площади началось собрание, то священный вестник, стоя у подножья статуи Бога, со всеми званиями провозгласил мое имя, словно меня публично награждали венком. И, как в народном собрании, когда венчают золотым венком, вестник добавил, что это мне "за речи", и подтвердил словами: "Ибо он непобедим в искусстве речей".
49. После этого объявления перешел я в сад Асклепия, расположенный перед моим отеческим домом. И здесь, справа от храма, я обнаружил общий памятник мне и Александру, сыну Филиппа,[32] разделенный посередине перегородкою. С одной его стороны покоился Александр, а с другой - было оставлено место для меня. Встав рядом и наклонясь вперед, я наслаждался дивным ароматом благовоний. Одни воскурялись над его надгробием, а другие предназначались мне. Я обрадовался и догадался, что мы оба удостоены высочайшей чести, он - за силу оружия, а я - за силу слова. И, кроме того, пришло мне в голову, что как был велик он в Пелле,[33] так и мною ее жители гордились. Вот что я услышал и увидел во сне. И я догадался, сказав самому себе, что одно я видел будто бы около храма Зевса, а другое - у храма Асклепия, перед нашим домом.
50. Что же касается дальнейшего, то если можно, пусть об этом будет сказано и написано, а если нет, Ты, владыка Асклепий, позаботься вразумить меня, дабы я изложил это без помехи.
Сначала мне привиделась статуя с тремя головами и вокруг голов вся сияющая огнем. Затем, что мы, служители, стоим рядом, как бывает, когда поется пеан, и я едва ли не в числе первых. И тут Бог в виде своей статуи кивает в сторону выхода. Тогда все остальные вышли, повернулся уходить и я. Но Бог мановением руки указал мне остаться. И я, радуясь этой чести и тому, сколь я предпочтен остальным, воскликнул: "Единственный!", - подразумевая, конечно, Бога. А Он ответил: "Это ты".
51. Это слово, владыка Асклепий, для меня дороже всякой человеческой жизни, сильней любой болезни, больше любой радости. Оно дало мне силу и желание жить. И то, о чем я сказал, значит для меня не меньше, чем вся прежняя честь от Бога.
52. А однажды я услышал такое наставление о моем красноречии и общении с Богом. Было сказано, что мой разум должен отрешиться от своего состояния, отрешившись - соединиться с Богом, а соединившись - превзойти свою человеческую сущность. И ни то, ни другое не должно удивлять - ни то, что он превзойдет ее, соединившись с Богом, ни то, что он, превзойдя ее, соединится с Богом.
53. Имя же Феодор[34] дано мне было так. Приснилось мне, будто кто-то из жителей Смирны поприветствовал меня: "Здравствуй, Феодор!" Кажется, было это даже в присутствии азиарха.[35] И я принял это обращение, ибо все во мне было действительно даром Бога. После этого мне приснился такой сон.
54. Эпагат был первым из моих воспитателей. Он был очень хорошим человеком и явно был в общении с богами, так что помнил все вещания из своих сновидений. А сбывались они, можно сказать, почти мгновенно. Таким человеком был Эпагат. Сон же был вот каким. Мне приснилось, что то ли я его спросил, то ли он мне сам сказал, будто услышал во сне: "Матерь богов[36] позаботится о Феодоре". И я, узнав об этом, ответил: "Видно, Матерь богов видит меня так же, как Асклепий: ведь это от Него мое имя Феодор".
55. Открыл мне Бог и свою природу как в видениях, так и в словах. Было это так. С первой утренней звездой посетило меня сновидение. Мне приснилось, что я шел по какой-то дороге через свое поместье, глядя на взошедшую звезду, так как путь мой лежал на восток. И рядом со мной был служитель храма Пираллиан, мой товарищ и большой знаток Платона.
56. По дороге я подшучивал над ним за это.[37] Место было уединенное, и я обратился к нему: "Ради богов, скажи мне - ведь мы здесь одни, - чем это вы, последователи Платона, хвалитесь и удивляете людей?" Я намекал на сочинения Платона о природе и бытии.[38] Он же в ответ велел мне быть внимательным и идти за ним. Он шел впереди, а я за ним. Пройдя несколько шагов, он поднял руку и указал мне на некое место в небе, сказав: "Вот тебе то, что Платон называет душой Вселенной". Я посмотрел и увидел в небе храм Асклепия Пергамского. Тотчас я проснулся и понял, что был тот самый час, в который и во сне я это увидел..
57. Помню я и другие сновидения. Так, мне приснилось, что я вижу самого Платона. Он стоял в моей спальне напротив моей постели. Держал он в руках письмо к Дионисию[39] и был в сильном гневе. Взглянув на меня, он сказал: "Что же ты думаешь обо мне по этому письму? Я не хуже, чем Келер?" - он говорил об императорском секретаре. Я ответил: "Не говори так: помни, кто ты такой!" И тогда он исчез, а я погрузился в раздумье. Но кто-то из присутствовавших сказал: "Тот, кто говорил с тобой под видом Платона, это твой Гермес, - он имел в виду моего духа-покровителя, - и он только похож на Платона".
58. Это мне приснилось в Смирне, а чуть раньше в Пергаме я увидел другой сон. В нем кто-то сказал, что сны мои и явное Божье попечение обо мне - от планеты Юпитера: будто при рождении моем она стояла точно в центре неба. Но астрономы говорят, что тогда центр небосвода занимало созвездие Льва, а планета Юпитер располагалась ниже, в четырехугольнике, справа от Меркурия,[40] и обе планеты находились на востоке.
59. Мне было дано увидеть и других славнейших древних сочинителей - как писателей, так и поэтов. О случае с Лисием[41] стоит рассказать. Я был болен очень тяжелой трехдневной лихорадкой, когда увидел оратора Лисия в облике красивого юноши; и вот когда пришел день очередного припадка, лихорадки у меня не случилось. В этот день моя болезнь прекратилась.
60. А в другой раз приснилось мне, что поэт Софокл[42] вошел в мой дом и встал перед моей комнатой. Он стоял и молчал, но губы его сами складывались в сладостные звуки. И всею наружностью он являл вид почтенный и внушающий уважение.
61. Увидев его, я обрадовался и, встав, поприветствовал и спросил: "Где твой брат?" Тот удивился: "Разве у меня есть брат?" - "Это Эсхил"[43], - ответил я. Мы вышли вместе на улицу. И когда мы показались в дверях, то слева от дверей лежал один весьма известный наш софист, опрокинутый навзничь.
62. И других я видел в различных видах и образах - и торжественно, и по-домашнему, в зависимости от случая. Порадовал меня и такой сон. Когда я выступал во сне с речами и имел большой успех, кто-то из слушателей похвалил меня, сказав, что я говорил как тот древний писатель, которым он больше всех восхищался. А мой учитель, который во сне при этом присутствовал, спросил с неудовольствием: "Не добавишь ли ты и такого-то, и такого-то?" и стал перечислять всех подряд, потому что уже не подобало сравнивать меня с кем-то одним.
63. На этом я хотел было уже завершить свой рассказ, но мной овладело воспоминание о другом удивительном событии, за которое я не меньше благодарен Богу.
Когда оратор Квадрат получил в управление провинцию Азию, я подумал, что для меня это хороший случай обратиться к нему с просьбой, так как с прежних времен у меня оставались некоторые неулаженные дела, о которых сейчас пойдет речь. И я в самом деле написал ему, сообщив, кто я такой и чем занимаюсь.
64. В день, когда он должен был получить письмо (я узнал об этом дне позже из отчетов, хотя его можно было вычислить сразу), мне приснился тот самый жрец Асклепия, который еще до сих пор жив, и его дед, которым Бог руководил при многих славных операциях и который стал поистине знаменитейшим из хирургов. Мне приснилось, что они пришли в дом Квадрата, и младший сел рядом, а старший - в изголовье ложа.
65. Они заботливо представили меня Квадрату, сказав обо мне разные лестные слова и то, что старший покорён моими речами, которые он хочет похвалить и Квадрату. О речах он говорил с особым выражением и с расстановкой, чтобы подвести к тому, что еще предстояло сказать. Но не успел он заговорить об их достоинствах, как Квадрат, перебив его, спросил: "Ты хочешь сказать, как в пословице: "Коль жениться, то или на этой, или ни на какой"?"[44] Вот что они сказали.
66. После этого мне приснилось, что они ушли, и я сам вышел вместе с ними. Когда мы были около задних ворот, где дорога поворачивает к храму, они, оставив меня, направились прямиком туда. Я же попрощался с ними и поблагодарил за то, что они так меня хвалили и обо мне заботились.
67. А какой успех имело мое письмо, когда сам наместник прочитал его во всеуслышанье; и как каждый боролся за право получить его; и что наместник на него ответил, и что сделал, выйдя из собрания, - говорить об этом я не буду: с одной стороны, это может показаться хвастовством из-за чрезмерности событий, с другой стороны, все это слишком мелко после той чести, которой я удостоился от Бога. Но все, о чем я сказал, было на самом деле.
68. Это случилось давно. И, дойдя до этого места в моем рассказе, я хотел было вернуться к остальным благодеяниям Бога и описать их подряд, как они были явлены мне при других наместниках и в иных обстоятельствах. Но, пока я писал, я еще раз увидел тот же сон. И был он вот какой.
69. Мне приснилось, что я перед кем-то говорю речь и среди речи призываю Бога такими словами: "О владыка Асклепий, если я в красноречии превзошел других, и превзошел намного, то пошли мне здоровье, а клеветники пускай лопнут от зависти!" Вот что я увидел во сне. А когда наступил день, то я, взяв какую-то книгу, прочел в ней то же самое. Обнаружив это, я сказал Зосиму с удивлением: "Смотри: то, что я говорил во сне, написано в книге". Так и это новое сновидение прибавилось к прежним. И если я исполнил Божий промысел, то Ему об этом ведомо.
70. О моем красноречии и о том, как Бог меня к нему привел, и что о нем решил, и какие о нем давал мне вещания, и как прибавил имя Феодор к моему прежнему имени, и что открыл мне о своей природе, и про иное подобное я сказал далеко не все, а лишь то, что я вспомнил и по чему можно судить об остальном.
71. Я же вернусь к тому месту, где чуть раньше я остановился и сказал, что пропущу рассказ, насколько явными в нем были знамения, деяния и попечение Бога обо мне. Север был наместником Азии, по-моему, за год до нашего товарища.[45] Это был человек гордого нрава. Что-то решив или постановив однажды, он никому не шел на уступки. И вот что он сделал, пока я находился вблизи Эзепа и храма Зевса.
72. В те времена от каждого города правителям ежегодно посылался список десяти знатных граждан. Просмотрев его, наместник должен был назначить одного из них - которого он выбрал - городским блюстителем порядка. Такой список кандидатов пришел к нему и из того мисийского города, который нет надобности называть.[46]
73. И тогда, еще ничего толком не зная о моих делах, но слышав, наверное, лишь о том, что мои поместья находятся в этой местности и что положение у меня достаточно высокое, он пренебрег всеми другими посланными ему именами и выбрал на эту должность меня. При этом он не посмотрел ни на то, что я был гражданином Смирны задолго до того, как у жителей той местности появилась надежда на отдельное гражданство,[47] ни на то, что мой случай был исключительным.[48] Он отправил письмо градоначальникам, адресовав его не им, а мне. Те пришли и отдали его мне. Письмо же повелевало мне блюсти мир и порядок.
74. Я был в очень трудном положении. Я не мог обратиться в суд, так как у меня не было противника: ведь наместник сам предложил и утвердил мое имя.[49] Я не мог придумать, с кем и против чего бороться в суде и как выиграть такое дело. Тогда, посовещавшись с градоначальниками, я решил подать в суд на них самих за то, что они отдали мне это письмо.
75. Когда наступил вечер, я спросил Бога, как быть и что мне делать, и услышал стих Дельфийского оракула:[50]

Я позабочусь об этом и белые девы.

И что же? Через несколько дней из Италии мне пришли письма от государей - от императора и его сына. В них, помимо прочих лестных слов, содержалось подтверждение моего освобождения от государственной службы по причине занятий красноречием, если я таковые устраиваю.[51] Вместе с письмами от государей пришли письма от наместника Египта Гелиодора - одно мне, а другое наместнику обо мне. Эти письма, полные уважения и почтения, были написаны задолго до этого, но пришли как раз, когда очень понадобились.
76. Тут я и понял, что под "белыми девами" подразумевались письма. Такое пророчество и такой неожиданный поворот судьбы ободрили меня. Но я не мог никуда ехать, потому что Бог велел мне оставаться на месте. Тогда я отправил письмо наместнику, изложив в нем суть моего дела и сказав, что мое имя в поданном списке было только одним из предложенных. Сообщил я ему и о тех, кто освободил меня от службы, и о недавно пришедших письмах. И я послал их вместе с моими письмами - в качестве рекомендации и доказательства моего освобождения от службы.
77. Пока мое дело ожидало своего решения, мне приходили разнообразные распоряжения от судебных властей, которые, хотя и казались настроенными ко мне дружественно, тем не менее делали свое дело. Сколь велика была власть наместника, я уже говорил: о том, что он был одним из императорских судий, о его упорстве и влиянии и о том, что он не менял своих решений. С ним не стоило ссориться понапрасну. Судебным же представителям я нарочно написал письма более пространные и дерзкие, хорошо зная, что они попадут в руки Севера: я слышал, что те были с ним достаточно близки. Но главное, о чем я написал и ему, - это что выполнить их требования невозможно.
78. Тем временем Север отправился из Верхней Фригии в Эфес, чтобы провести там судебные заседания, куда приказал явиться и мне. Я же послал к нему своих адвокатов. В назначенный день, когда объявили мое имя, вышли мои адвокаты. Но не успели они что-то сказать, как Север заговорил: "Я давно знаю Аристида и радуюсь его славе, и я согласен, что в красноречии нет ему равных. Об этом мне написали и мои друзья из Рима. Но я прошу, чтобы он вместе со мной принял участие в управлении провинцией. Право же его на освобождение от государственной службы я подтверждаю и сохраняю за ним". Это он произнес при всех и внес в протокол.
79. Когда были сказаны такие слова, посланные мною адвокаты решили, что они сделали все, чтобы уладить это дело, и возвращаются не с пустыми руками. Вместе со всеми они обрадовались оказанному мне почету и высоко оценили, что Север попросил меня о службе и что он утвердил мое освобождение на все остальное время даже в мое отсутствие. Но, не зная, как составить апелляцию, если человек назначил кого-то на должность не по судебному закону, а попросил об этом как об одолжении, как бы предлагая свою дружбу, они подчинились обстоятельствам, возвратились ко мне и обо всем рассказали. Между тем и срок, назначенный для апелляции, прошел.
80. Тут я оказался в еще более трудном положении, чем раньше, ведь пустых похвал мне было недостаточно. Я снова обратился к Богу, спрашивая и допытываясь у Него, как уладить это дело. Он же послал мне очень странный сон, подробности которого я рассказать не могу, но суть его была такова.
81. Мне приснилось, что я беседовал об этом деле с секретарем наместника, который сам пришел ко мне. Когда он обо всем услышал, то пообещал освободить меня от службы и изменить постановление, но потребовал с меня за это пятьсот драхм.[52]
82. После такого сна я сначала обрадовался, так как в нем было какое-то обещание и не было прямого отказа. Но потом мне показалось, что это все-таки отказ. Ибо где это видано, чтобы кто-нибудь заплатил за такое дело пятьсот драхм? И чтобы это предложил человек, настолько неподкупный, что легче реки повернуть вспять, чем его подкупить; человек, повторяю, настолько непреклонный в делах, что его ничем не обмануть? Обещание походило на отказ, так как это было невозможно.
83. Я недоумевал. В это время Бог снова призвал меня в Пергам. Оказалось, что в городе Руфин, который всегда старался услужить мне, сколько мог. Встретившись с ним, я рассказал о своих делах и попросил его помочь. Я сказал, что Север и сам признал мое освобождение от службы совершенно законным. Но этого недостаточно. Ведь тогда любой другой правитель сможет поручить мне еще что-нибудь, и точно так же отменит мое освобождение припискою, что в будущем право на него остается за мной. Мне же по здоровью моему не красивые слова нужны, а дела.
84. Руфин счел, что я говорю справедливо. Он вручил мне письмо к Северу, написав его в своей обычной манере с таким старанием, на какое только был способен. Изложив в нем иное в виде утверждения, иное в виде совета, он намекнул и на то, как худо может выйти, если тот не отпустит меня по своей воле.
85. Чтобы закончить, скажу, что я приехал в Смирну на Дионисии.[53] Присутствовал на празднике и Север. Так вот, был там один его легат,[54] очень близкий к нему и почти как секретарь, потому что он заведовал всею его перепискою. Встретив его тогда первым, я показал ему письмо, так как он служил еще и в правлении Смирны.
86. Все, что нужно было сказать устно, я ему сказал, чтобы он слово в слово передал это наместнику. Когда же я увидел, как он слушает мою речь и поддерживает мои права, то вспомнил сон о том, что секретарь обещал мне помочь. И я рассказал ему свой сон и умолял его послушаться Бога, говоря, что тот человек, который мне это пообещал, - это он сам. Он обрадовался этим словам, привел меня к наместнику и при мне отдал ему письмо.
87. Было видно, что Север читал письмо очень внимательно, часто останавливаясь и снова возвращаясь к уже прочитанному. Когда же он получил письмо от моего товарища и своего друга детства Парадала, который написал ему много похвального о моих речах, то, прочтя оба письма, сказал: "Никто не спорит насчет красноречия. Но одно дело - быть первым и лучшим среди эллинов в искусстве речей (так он меня назвал), а другое дело - заниматься этим постоянно и иметь учеников". И, помолчав: "Иди в Совет и убеди граждан!" Вместе с тем он призвал меня чаще выступать с речами и посоветовал принимать на обучение юношей. Я ответил лишь, что меня не нужно в этом убеждать: ради этого сам Бог послал меня сюда, а я обязан Ему повиноваться.
88. Таким было начало и положение этого дела. Это была моя первая поездка после судебного решения, принятого в Эфесе.
Но меж тем как дело еще рассматривалось, возникла вторая трудность, и вот какая. Перед тем как я пришел в Совет и состоялось обсуждение этого вопроса, проходили выборы пританов, и Совет по инициативе двух или трех человек предложил на эту должность меня. Дело приняло странный оборот: вместо того чтобы убеждать членов Совета (ради чего меня и послал сюда наместник), я вынужден был снова апеллировать к суду наместника. И вместо одного иска получилось два, а судьей был опять тот же, кто и вначале.
89. Мы прибыли в Пергам. Никто из нас не знал, когда иск должен был поступить на рассмотрение, так как день не был заранее объявлен. Но перед рассветом приснился мне сон с такими словами:

Сограждане-фивяне! Своевременно должно быть слово...[55]

И тогда мне сразу стало ясно, что предстоит состязание в речах, и я к этому приготовился. А немного спустя кто-то пришел и сказал, что меня вызывают в суд.
90. В то время, когда, подождав, глашатай повторил мое имя, я возвращался из храма в город. Севера заверили в том, что я приду и что спешить ему некуда. Когда же он увидел, что я подхожу, то немедленно выслал мне навстречу ликторов,[56] чтобы облегчить проход, потому что я попросил его об этом заранее.
91. И, когда я вошел, мне было оказано всяческое почтение со стороны Севера, заседателей, стоявших вблизи риторов и остальных присутствовавших. Все напоминало скорее зрелище, нежели суд. Все были настроены ко мне удивительно благодушно, рукоплесканиями и словами выражая желание послушать мою речь. Все выглядело так, словно это была вольная декламация.
92. Когда водяные часы перевернули в пятый раз,[57] я говорил уже свободнее и даже упомянул, как бы я себя чувствовал, произнося эту речь перед императором. Мне ответил кратко и почтительно городской адвокат, и тогда Север, проявляя уважение к Совету и полагая, что его проявят и ко мне и что это будет лучше всего, вновь направил меня в Совет с почетным письмом.
93. Так мое освобождение от службы было не только подтверждено, но подтверждено с таким почетом и уважением, какие, думаю, не оказывались еще никому. О другой же должности, на которую Север сам меня назначил, ни он мне не напомнил, ни я ему. Но он написал отдельное письмо градоначальникам, приказав им назначить другого вместо меня.
94. Так исполнилось предсказание Бога. Когда же я подсчитал издержки - плату адвокатам и дорожные деньги слугам, которых я посылал по этим делам, то все вместе составило почти пятьсот драхм.
И такой же случай был со мною примерно годом раньше, когда наместником Азии был Поллион.[58]
95. Тогда я только что явился в городской Совет после длительного отсутствия. Я уже говорил, что Бог побудил меня упражняться в красноречии, поэтому все надеялись, что я занят с учениками. И несчастные софисты умирали от страха - не все, конечно, но те из них, которые только и думали, как бы мне досадить.
96. Я был избран на должность сборщика налогов. Дело поступило на рассмотрение к легату, и он в мое отсутствие утвердил эти выборы на судебном заседании в Филадельфии.[59] После этого постановление легата было зачитано в Совете. А я послал апелляцию в Рим; самому же Поллиону и легату отправил письма надлежащего содержания.
97. Тогда-то Бог дал мне вот какое знамение. Мне приснилось, будто мой управляющий Алким, которого я послал с этим поручением, вернулся ко мне с речью Демосфена "О венке". Но выглядела она не так, как сейчас, а иначе, и говорилось в ней о другом. И мне снова было обещано, что обо всем позаботится Глабрион:[60] он тогда, кажется, был в городе. Были также вещания от Сераписа и Исиды, что "дело будет улажено, и твои враги станут твоими друзьями". 98. Таковы, в основном, были эти вещания и видения.
Между тем мои посланцы прибыли в Филадельфию. День, в который они отдали мои письма, был, как они сказали, праздничным. Тем не менее Поллион прочел их и, узнав о небрежности легата, приказал ему немедленно явиться, назначить заседание суда и исправить постановление. Ведь обстоятельства, изложенные в письмах, говорили в мою пользу. Легат так и сделал: назначил заседание из-за одного этого дела и издал для Совета другое постановление.
99. Когда оно пришло, то градоначальник, яростный мой противник, только что читавший противоположное постановление, встал в тупик и, не зная, как поступить, послал за разъяснениями насчет этого к наместнику. Но там не дали никакого ответа. Тогда он пришел ко мне и попросил у меня прощения. Я же пошел в Совет, и меня уволили от должности и дали освобождение от всякой службы. После этого и градоначальник, и легат стали моими ближайшими друзьями.
100. Вспомним теперь, словно восходя по лестнице, о другом случае, который произошел еще до этих событий. Наместником был тогда софист, о котором я недавно упомянул.[61] В начале года, когда было созвано первое народное собрание, я впервые после долгой отлучки прибыл в Смирну, и люди от имени народа пришли позвать меня в собрание и сказали, что они собираются устроить в мою честь всенародные жертвоприношения, как не раз бывало раньше.
101. Когда я пришел в собрание, народ, приветствуя меня, по обыкновению зашумел, а те, кто ждал моего прихода, приступили к делу. Рукоплеща, они предложили мне стать верховным жрецом Азии и без труда склонили к этому народ. Тотчас и начальники окружили меня со всех сторон, славословя, крича и соревнуясь в своих призываниях с народом. Но я помнил явные и ясные знаменья моих сновидений и поэтому оставался тверд.
102. Попросив слова, я стал говорить так убедительно, что народ взял свое требование назад, а вместо этого каждый с радостью проголосовал за то, чтобы дать мне жречество в храме Асклепия. Этот храм по другую сторону гавани тогда еще только строился. Как и думал я, мой ответ вызвал одобрение. Я сказал, что ни одного дела - ни великого, ни малого - не могу я сделать без воли на то Бога и что мне нельзя даже думать о жречестве, пока я не услышу голоса самого Бога. Они удивились, но согласились. Такой речью заслужил я славу и почет и уже надеялся, что мне не придется больше заниматься общественными делами. Однако Бог еще не желал положить этому конец, а "таил за пазухой кинжал".[62]
103. После этого случилось, что заседатели от Смирны отправились в Верхнюю Фригию, собираясь предложить мое имя в общем Совете Азии. Я же, предчувствуя это, послал туда моего воспитателя Зосима. На выборах я занял третье или четвертое место. За этим последовала апелляция, вызов к наместнику и одновременно повеление Спасителя отправляться в Пергам. А я в это время, как обычно, по велению Бога находился в своем поместье.
104. На второй день пути я встретил человека с письмом ко мне от наместника. Я его прочел и сказал: "Но ведь и сам Бог меня вызывает, и ты догоняешь бегущего". К чему было медлить? Ведь в окрестностях святилища Асклепия я был избавлен от всех хлопот. Таким образом правитель проявлял обо мне заботу. Но я верю, что больше была забота, которую проявлял обо мне истинный и вечный Правитель.[63]
105. Подобный же случай произошел со мной и еще до этих событий. Есть у меня Ланейское поместье вблизи храма Зевса; я о нем уже упоминал. Мои поверенные купили его для меня, пока я находился в Египте, а некоторые из мисийцев[64] пытались присвоить его себе, сначала пуская в ход многие и разные угрозы, а потом перейдя к действиям. Когда они отчаялись заставить меня свидетельствовать против себя самого, то собрали сколько могли рабов и наемных людей и напали на нас, вооружившись чем попало. Одни бросали в нас издали камни и комья, другие дрались на кулаках, а некоторые ворвались в дом и хватали чужое добро, как свое собственное. И всюду был переполох и разорение.
106. Когда обо всем этом было сообщено в Пергам, я был так болен, что едва дышал. Состоялся суд. Но что мне делать дальше, я не знал. Тогда Бог нашел способ, как мне получить доступ к наместнику, и выбрал для этого случай. В последнем из моих снов император Адриан,[65] стоя во дворе храма, обращался со мной как с новым знакомым и вселял в меня великие надежды. И сразу же после этого видения произошло вот что.
107. Как мог, я добрался до храма. Я все еще там находился, когда вошел наместник Юлиан[66] и вместе с ним Руфин. Воспользовавшись случаем, я рассказал Руфину о своих неприятностях. Тут Юлиан обернулся, и я, подойдя к нему, изложил суть дела, как мог. Это было в том самом месте, которое я видел во сне. Руфин не скрывал своего расположения ко мне, Юлиан же так воодушевился, что тотчас обнял меня, как старого друга. И, взяв меня за руку, велел мне не отчаиваться и выполнять веления Бога, пообещавши сам об этом позаботиться. И сказал под конец: "Пусть посмеют нами пренебречь!"
108. Затем он явился в суд, открыл заседание и после первых сказанных слов пришел в такое негодование по поводу случившегося, что даже отправил в тюрьму одного из участников нападения. Поместье он присудил мне, и я въехал в него с судебным ордером. А латники, пращники и прочие отступили перед мощью Бога.


[1] Эзеп — река в Малой Азии, впадающая близ города Кизика в Пропонтиду (Мраморное море).

[2] ...в честь Эзепа... — Здесь имеется в виду бог — эпоним реки Эзеп.

[3] Артемида Термея — Термея, или Термейская (Θερμαία) — прозвище Артемиды, покровительницы Горячих (θερμάι) Источников.

[4] ...кричали: «Слава Повелителю!»... — то есть Асклепию.

[5] Палестра — специальное помещение для занятий борьбой.

[6] Север. — Имеется в виду Юлий Север, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 152-153 гг. н. э.

[7] Верхняя Фригия — часть Фригии, области в Малой Азии. Фригия была центром поклонения Кибеле, матери богов.

[8] Фукидид (460-396 до н. э.) — древнегреческий историк, автор знаменитого труда по истории Греции.

[9] ... Александр находится в Индии... — Речь идет об индийском походе Александра Македонского в 327-326 гг. до н. э., подробно описанном, в частности, греческим историком Флавием Аррианом (П в. н. э.) в «Походе Александра».

[10] ...это Демосфен вновь обращается к гражданам, и речь идет о гегемонии. — Демосфен (385-322 до н. э.), знаменитый афинский оратор и политический деятель, в течение многих лет вел упорную борьбу против македонского господства в Греции.

[11] «...даже философы не могут тебя презирать». Речь идет о давнем споре и соперничестве между философами и риторами. Начало ему было положено еще в классическую эпоху софистами, «учителями мудрости», которые, в отличие от древних философов, заявляли о несостоятельности разума в вопросах познания объективной действительности и провозглашали относительность всякого человеческого знания. Квинтэссенцией этого софистического учения является знаменитая формула Протагора: «Мера всех вещей — человек, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют» (Платон. Теэтет. 152а. Пер. Т. В. Васильевой). Релятивизм софистов распространялся также на вопросы этики, политики и риторики. Платон, живший несколько позднее софистов, противопоставил их взглядам собственное философское идеалистическое учение о познании. В своих диалогах «Горгий», «Протагор» и др. он выставил софистов и всю их деятельность в смешном и карикатурном свете. Вслед за Платоном подобное ироничное и снисходительное отношение к софистам и риторике вообще стало у философов общепринятым.

[12] Росандр. — По-гречески это имя (‛Ρώσανδρος) значит «здоровый, крепкий человек».

[13] ...было написано «Феодотес». — Игра слов: имя Феодотес означает по-гречески «дар бога» (Θεοδώτης).

[14] ...много речей, побеждавших чистотой языка мои собственные образцы. — Элий Аристид принадлежал к литературному направлению аттикистов, стремившихся возродить классическое греческое красноречие и потому писавших исключительно на языке аттических авторов V-IV ее. до н. э.

[15] ...речь «О пользе бега»... — Эта речь Элия Аристида до нас не дошла.

[16]  Руфин. — Имеется в виду Руфин Куспий Пактумей, римский консул 142 г. н. э.

[17] ...многоукрашенным храмом. — Имеется в виду храм Асклепия в Пергаме.

[18] Далее в греческом тексте следует испорченное место, смысл которого с точностью восстановить не удается.

[19] ...третья из посвященных Ему речей... — По всей видимости, имеется в виду третья «Священная речь» Элия Аристида.

[20] Пеан — здесь: эпитет Аполлона.

[21] ...«вином охмеленные»... — Гомер. Одиссея. III.139. Пер. В. А. Жуковского.

[22] Симонид (559-469 до н. э.) — знаменитый греческий лирический поэт родом с острова Кеоса. Одержал победу в Афинах над древнегреческим трагиком Эсхилом (525-456 до н. э.), сочинив элегию в честь павших при Марафоне. Впоследствии жил при дворе Гиерона в Сиракузах, где и умер; современник Пиндара; оставил после себя множество замечательных лирических стихотворений. До нас дошли лишь некоторые его произведения, большей частью в отрывках.

[23] Диоскуры. — В римской мифологии так именовались Кастор и Полидевк (Поллукс), братья-близнецы, сыновья Зевса и Леды, жены спартанского царя Тиндарея. Кастор прославился как укротитель коней, а Полидевк — как кулачный боец. Оба принимали участие в походе аргонавтов. Братья очень любили друг друга. Созвездие Близнецов названо в их честь. Считались преимущественно покровителями мореплавателей.

[24] ... была мне... польза и награда, как Симониду от Диоскуров, когда он один спасся благодаря гимну, сочиненному в их честь. — Легенда, связанная с поэтом Симонидом (см. примеч. 22), такова: некий борец, победивший на Олимпийских играх, заказал ему оду в свою честь. Обычно такие оды были трехчастными: в начале и в конце воздавалась хвала победителю и его родному городу, а в середине излагался какой-нибудь миф из жизни олимпийских богов. Симонид решил в качестве мифа рассказать историю Кастора и Полидевка (см. примеч. 23). На пиру, где была пропета ода, заказчику показалось, что ему самому в ней уделено слишком мало места. Когда пришло время расплачиваться с поэтом, борец заплатил Симониду лишь треть оговоренной суммы, сказав при этом: «Остальное пусть заплатят Кастори Полидевк». В это время в зал, где проходил пир, вошел раб, сообщивший, что за дверью поэта ожидают двое юношей. Симонид вышел во двор, и в тот же миг потолок пиршественного зала рухнул. Все гости погибли. Поэт понял, что Кастор и Полидевк спасли ему жизнь и таким образом расплатились за сочиненную в их честь песнь.

[25] ...первородный сын его, которому дано прекращать все людские страдания. — Имеется в виду Асклепий.

[26] Пан — сын Гермеса, бог лесов и рощ, покровитель пастухов и стад. Находился в свите Диониса и изображался с рогами, кривым носом и козлиными ногами.

[27] Геката — богиня луны и ночи, волшебница и повелительница злых духов, изображавшаяся обычно с тремя головами. В жертву ей приносились собаки, мед и черные овцы.

[28] Ахелой — сын Океана и Тефии, бог одноименной, считавшейся священной реки, самой большой в Греции. Ахелоя призывали обычно при жертвоприношениях, молитвах и клятвах.

[29] Радуйся, о повелитель, увенчанный плющом Дионис! — Диониса традиционно изображали с плющом и виноградной лозой.

[30] Бог-Освободитель — прозвище Диониса. У Павсания есть история о том, как фивяне, плененные фракийцами, но освобожденные Дионисом, убили своих врагов, пока те спали (см.: Павсаний. Описание Эллады. IV. 16. 6).

[31] ...нашего родового храма Зевса Олимпийского. Отец Элия Аристида Евдемон был жрецом храма Зевса Олимпийского в Адрианах.

[32] Александр, сын Филиппа — Александр Македонский, сын царя Филиппа II.

[33] Пелла — родной город Александра Македонского.

[34] Феодор — по-гречески означает «дар бога» (Θεόδωρος). Это имя стало впоследствии одним из имен Элия Аристида (полностью — Публий Элий Аристид Феодор).

[35] Азиарх — верховный жрец в провинции Азии во времена господства римлян.

[36] Матерь богов — фригийская богиня Кибела.

[37] ..подшучивал над ним за это. — Элий Аристид враждебно относился к философам, особенно платоникам, и не раз обрушивался на них в своих речах, что, вероятно, было вызвано затаенной обидой на самого Платона, который в своих диалогах негативно отзывался о риторике.

[38] ...сочинения Платона о природе и бытии. — Имеются в виду диалоги Платона.

[39] Дионисий. — Вероятно, речь идет о Дионисии Старшем, тиране Сиракуз, который правил этим городом в течение 38 лет и был известен как покровитель литературы и искусства. При дворе Дионисия Платон провел некоторое время в качестве воспитателя его родственника, Диона. Но после размолвки с Дионисием, когда потерпели неудачу его попытки сделать из тирана правителя-философа, верного аристократическим традициям, Платон вернулся в Афины.

[40] ...центр небосвода занимало созвездие Льва, а планета Юпитер располагалась ниже, в четырехугольнике, справа от Меркурия... — Знаки зодиака, расположенные на определенном расстоянии друг от друга, образуют некую систему, в которую, если эти знаки соединить между собой, можно вписать правильные геометрические фигуры. Так, например, линии, соединяющие знаки Овна, Льва и Стрельца, дают равносторонний треугольник, а линии, соединяющие знаки Овна, Рака, Весов и Козерога, — правильный четырехугольник, или квадрат. Таким образом, в приведенном отрывке речь идет о том, что в момент рождения Элия Аристида планета Юпитер находилась в одном из четырех вышеназванных знаков зодиака, а планета Меркурий — в знаке Скорпиона.

[41] Лисий (ок. 445-380 до н. э.) — выдающийся древнегреческий оратор.

[42] Софокл (495-406 до н. э.) — один из трех (наряду с Эсхилом и Еврипидом) величайших древнегреческих трагиков.

[43] Эсхил (525-456 до н. э.) — первый по времени из трех афинских трагиков (см. также примеч. 22, 42).

[44] «Ты хочешь сказать, как в пословице: “Коль жениться, то или на этой, или ни на какой”?» — Обыгрывается ситуация, в которой перед проконсулом Квадратом всячески расхваливаются достоинства Аристида, что очень напоминает традиционную. процедуру сватовства.

[45] ...до нашего товарища — то есть до Юлия Квадрата Басса (см. примеч. 15 к речи первой).

[46] ...из того мисийского города, который нет надобности называть. — Имеются в виду Адрианы.

[47] ...я был гражданином Смирны задолго до того, как у жителей той местности появилась надежда на отдельное гражданство... — Речь идет об одной из мисийских фил, к которой принадлежал Элий Аристид и которая до 123 г. н. э. административно и территориально подчинялась Смирне. Однако, после того как в 123 г. н. э. по приказу императора Адриана там был основан город Адрианы, ставший столицей этой мисийской земли, вся территория получила самостоятельный статус, что по идее должно было упразднить прежнее гражданство Элия Аристида.

[48] ...мой случай был исключительным. — Элий Аристид намекает на свою профессиональную ораторскую деятельность. См. ниже примеч. 51.

[49] Я не мог обратиться в суд, так как у меня не было противника: ведь наместник сам предложил и утвердил мое имя. — Наместники провинций представляли высшую судебную власть на местах, что исключало возможность подать жалобу наместнику на него самого же.

[50] ...стих Дельфийского оракула... — Имеется в виду изречение жрицы Пифии в храме бога Аполлона в Дельфах.

[51] ...моего освобождения от государственной службы по причине занятий красноречием, если я таковые устраиваю. — В правление императора Адриана был издан закон об освобождении от обязательной государственной службы всех философов, грамматиков, риторов и врачей. Однако действие этого закона было затем ограничено рескриптом Антонина Пия, согласно которому подлежащие освобождению риторы должны были вести активную профессиональную деятельность.

[52] Драхма — греческая серебряная монета, равная шести оболам.

[53] Дионисии — праздник в честь Диониса.

[54] Легат — главный помощник наместника провинции.

[55] Сограждане-фивяне! Своевременно должно быть слово... — Эсхил. Семеро против Фив. 1. Пер. Вяч. И. Иванова.

[56] Ликторы — служители, приводившие в исполнение распоряжения высших должностных лиц. Наблюдали за тем, чтобы сановникам оказывалось должное уважение. В частности, расчищали дорогу от толпы, неся впереди процессии символ верховной власти — пук прутьев с торчащей секирой.

[57] Когда водяные часы перевернули в пятый раз... то есть когда прошел один час и пятнадцать минут.

[58] Поллион — Витрасий Поллион, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 151-152 гг. н. э.

[59] Филадельфия — город в восточной Лидии (Малая Азия).

[60] Глабрион — Ацилий Глабрион, который был проконсульским легатом незадолго до того, как Поллион стал проконсулом Азии (ок. 150 г. н. э.).

[61] Наместником был тогда софист, о котором я недавно упомянул. — По всей видимости, речь идет о Поллионе (см. примеч. 58).

[62] ...«таил за пазухой кинжал». — Древнегреческая пословица.

[63] ...правитель проявлял обо мне заботу. Но... больше была забота, которую проявлял обо мне истинный и вечный Правитель. — Каламбур: под Правителем имеется в виду Асклепий.

[64] Мисийцы — жители Мисии, области в Малой Азии.

[65] Адриан — римский император (117-138 гг. н. э.); при нем империя достигла своего наивысшего могущества и благоденствия.

[66] Наместник Юлиан — Фабий Оптициан Юлиан, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 145-146 гг. н. э.