* * *

[d] 1. Те, кто лишает застолья философии,[1] Сосий Сенекион, поступают хуже гасящих свет. Ведь люди благовоспитанные и разумные[2] не станут хуже, если унести светильник: их взаимное уважение не зависит от того, видят ли они друг друга. Если же к действию вина присоединится грубость и невежество, то и сам золотой светильник Афины[3] не сделает такой [e] симпосий благопристойным и радостным. Ведь, собравшись вместе, напиваться и насыщаться в молчании уподобляло бы людей животным, да это и невозможно. А оставить на симпосий речи, не допуская речей упорядоченных и поучительных, это еще нелепее, чем, желая угостить обедающих едой и питьем, поставить перед ними вино и провизию без необходимой обработки и приправы: никакая еда и питье не окажутся столь безвкусными и даже вредными, не получив надлежащего [f] приготовления, как некстати сказанное необдуманное слово на симпосий. Философы, осуждая опьянение, называют его пьянственным суесловием;[4] а суесловие означает не что иное, как пустую болтовню. Но пустая болтовня, превысив известную меру, переходит в наглость, безобразнейшее и [717] отвратительнейшее завершение пьянственного излишества. Таков смысл справляемого у нас на Агриониях[5] обычая: женщины ищут как бы скрывающегося от них Диониса, а затем прекращают поиски, говоря, что он убежал к укрывающим его Музам; после этого, закончив трапезу, они задают друг другу загадки и трудные вопросы в ознаменование того, что за вином нельзя утрачивать разум, что оно раскрывает некое мусическое зрение и что в сочетании опьянения с разумным началом устраняется всякая дикость и безрассудство, кротко сдерживаемое Музами. Поэтому в посылаемой тебе книге - восьмой по счету Застольных бесед - на первом месте содержится то, что в минувшем году довелось нам и выслушать и сказать, справляя день рождения Платона.

Вопрос I
О днях рождения некоторых выдающихся людей; а также о тех, кого считают рожденными от бога

Участники беседы: Диогениан, Плутарх, Флор, Тиндар
[в] 1. Отпраздновав в шестой день месяца Фаргелиона[6] день рождения Сократа, мы на следующий день справляли день рождения Платона, и это близкое совпадение двух дат явилось поводом к рассуждениям, начало которым положил пергамец Диогениан. "Прав был Ион,[7] - сказал Диогениан, - что случайность, будучи вообще противоположна мудрости, во многих случаях производит нечто согласное с ней. Так, словно по воле Муз, само собой оказалось, что не только оба философа родились в два смежных дня, но и последовательность такова, что первым по порядку является старший и учитель второго". Это замечание привело мне на память много таких совпадений,[8] например связанное с датами рождения и смерти Еврипида: родился он в тот день, когда эллины сразились с Мидийцем [c] на море под Саламином, а умер в день, когда родился Дионисий Старший, сицилийский тиранн: тут случайность, как отмечает Тимей, одновременно увела отобразителя трагических событий и ввела деятеля таковых. Другие напомнили о том, что царь Александр и киник Диоген скончались в один и тот же день. Царь Аттал скончался в свой день рождения. А о Помпее Великом одни передают, что он умер в Египте в свой день рождения, другие - что накануне этого дня. Вспоминали и созидателя [d] многих прекрасных гимнов пифийскому богу[9] Пиндара, родившегося во время Пифийских игр.
2. Флор добавил, что, говоря о дне рождения Платона, нельзя не упомянуть о Карнеаде, многославном вершителе деяний Академии: оба мужа родились в праздник Аполлона, один в Афинах в день Фаргелий, другой в Кирене, когда там справляют Карнеи.[10] "А приходится и то и другое на седьмой день Фаргелиона, - говорил Флор, - день, к которому вы, жрецы и вещатели Аполлона, относите и рождение самого бога, называя его Гебдомагеном.[11] [12] Поэтому, полагаю я, никто не скажет, что бесчестят Аполлона те, кто называет Платона его сыном:[13] ведь он [e] сделал Платона через Сократа врачевателем самых тяжких страданий и болезней - как бы вторым Хпроном". Упомянул Флор и о приписываемом отцу Платона Аристону сновидении, в котором ему было запрещено сближаться со своей женой в течение десяти месяцев.
3. На речь Флора откликнулся лакедемонянин Тиндар. "Действительно, о Платоне можно и в речах и в песне сказать:

Так, не смертного мужа казался он сыном, но бога.[14]

Но я боюсь, не противоречит ли бессмертию возможность рождать, равно как и быть рожденным:[15] ведь то и другое есть некая перемена и претерпевание [f]. Это имел в виду и Александр,[16] говоря, что яснее всего он усматривает свою смертность в сочетании с женщиной и в сне: сон возникает как уступка слабости, а всякое рождение есть выход какой-то части себя [718] самого в другое и утрата. Но меня одобряет сам Платон,[17] называя безначального и вечного бога отцом и создателем мира и всего прочего имеющего рождение - не от семени, конечно, а от иной силы бога, создавшего в материи рождающее начало, под воздействием которого она видоизменялась:

Так незаметно[18] осеняет курицу
Дыханье ветра силой животворною.

И нет ничего странного, если бог, сближаясь не так, как человек, а какими-то другими объятиями и прикосновениями, преображает смертное [b] тело и оставляет в нем божественный зародыш. "То слово не мое",[19] но египтяне говорят, что так рождается Апис[20] от прикосновения луны; вообще же они допускают возможность общения мужского божества со смертной женщиной.[21] С другой стороны, для смертного мужа они считают невозможным положить начало беременности и родам женского божества, ибо сущность божества полагают в воздухе, дуновениях и в некой теплоте и влажности".

Вопрос II
Какой смысл вложил Платон в утверждение, что бог всегда остается геометром

Участники беседы: Диогениан, Плутарх, Тиндар, Флор, Автобул
1. После этой речи наступило молчание, которое прервал выступивший [с] снова Диогениан. "Раз у нас речь зашла о богах, - сказал он, - то не привлечь ли нам в день рождения Платона его самого к участию в нашей беседе, чтобы уяснить, как надо понимать мысль Платона, заключающуюся в его утверждении, что бог всегда остается геометром? Разумеется, если действительно у Платона есть такое высказывание". Когда я заметил, что ни в одной из книг Платона в такой форме это не сказано, но заслуживает доверия и вполне соответствует характеру Платоновой философии,[22] Тиндар обратился к Диогениану: "Значит, ты думаешь, Диогениан, что эти слова намекают на какой-то глубокий и трудно постигаемый смысл, помимо того, о чем Платон часто и говорил и писал, превознося геометрию как отвлекающую нас от воспринимаемого чувствами и позволяющую [d] сосредоточиться на созерцании умопостигаемой вечной природы, которое составляет предел философии, как эпоптия - предел посвящения в таинства?[23] Ведь то звено наслаждения и страдания, которым Платон соединяет душу с телом,[24] заключает в себе, как кажется, величайшее зло, делая чувственное более явственным, чем умопостигаемое, и заставляет разум в своих суждениях исходить более из страстей, чем из понятий: привыкая под воздействием переживаемых страданий и наслаждений оценивать телесные блуждания и переменчивость как нечто принадлежащее к истинно сущему, он слепнет, и мы утрачиваем ту душевную силу, [e] равноценную "мириадам очей",[25] которая одна только способна созерцать божественное. Все так называемые науки, подобно гладким и отполированным зеркалам, отражают следы и образы умопостигаемой истины: но более всего геометрия, согласно Филолаю, начало и метрополия всех наук,[26] постепенно воспитывает разум, как бы очищая и освобождая его от чувственности. Поэтому Платон порицал последователей Евдокса, Архита и Менехма,[27] пытавшихся произвести удвоение куба посредством механических приспособлений, так как они пытались найти две средние пропорциональные не при помощи разума, но каким-то другим возможным способом. Ведь при этом губится и извращается самое благо геометрии, если она вновь возвращается к чувственному от стремления ввысь к созерцанию [f] вечных и бестелесных образов, общаясь с которыми "бог всегда остается богом"".[28] [719]
2. После Тиндара выступил его товарищ Флор, в шутку притворявшийся и объявлявший себя влюбленным в него. "Ты заслуживаешь благодарности, - сказал он, - произнеся речь, которая выражает не только твое, но общее мнение всех присутствующих. Ведь ты дал возможность показать, что Платон считал геометрию необходимой не для богов, а для нас: бог не нуждается в математическом образовании как средстве, уводящем разум от творимых вещей к вечным сущностям, ибо эти сущности находятся в нем самом и с ним и вокруг него. Но подумай вот о чем: не намекнул ли Платон, незаметно для тебя, на нечто тебе близкое,[29] подмешав к Сократу Ликурга не в меньшей степени, чем Пифагора, на что указывал Дикеарх.[30] Ты, конечно, знаешь, что Ликург отменил в Лакедемоне арифметическую пропорциональность как демократическую и охлократическую[31] [b] и ввел вместо нее геометрическую, подобающую разумной олигархии и конституционной монархии: в первом, арифметическом, случае все распределяется поровну, а во втором, геометрическом, по достоинству, так что избегается смешение всех без разбора и проводится отчетливое различие добрых и худых: каждый получает свое не по назначенному весу и не по жребию, а в соответствии со своими заслугами и недостатками. Такую пропорциональность, именуемую справедливостью (δίκη) и воздаянием (νέμεσις), дорогой Тиндар, вносит бог в распорядок вещей, и она учит нас справедливое принимать за равное ('ίsov), но не усматривать справедливость в равенстве: то равенство, которого добивается толпа, - величайшая из всех несправедливостей. Устраняя ее по мере [с] возможности, бог соблюдает воздаяние по достоинству, геометрически определяя закономерность соответствием с разумным началом".
3. Мы эту речь одобрили, но Тиндар изъявил несогласие и вызвал Автобула[32] выступить с возражением. Тот, однако, от возражения отказался, а предпочел противопоставить сказанному свое собственное мнение. Он сказал, что геометрия рассматривает не что иное, как пределы свойств и изменений,[33] и что бог не иначе творит мир,[34] как полагая пределы матерпп, которая сама по себе беспредельна, не в смысле величины и множественности, а в силу ее неустроенности и беспорядочности, что и дало древним основание назвать ее беспредельностью (τὸ 'άπειρον).[35] [d] Ведь форма и образ - это предел[36] оформленной и получившей образ всеобщности, и пока не было пределов, она оставалась бесформенной и безобразной; когда же в ней возникли числа и отношения, она, как бы связанная и охваченная линиями и возникшими из линий поверхностями, а из поверхностей - объемами,[37] получила первые виды различных тел как оснований для рождения воздуха,[38] земли, воды и огня. Но вывести равенство граней и подобие углов в октаэдрах, икосаэдрах, пирамидах и кубах из беспорядочной и зыбкой материи[39] было бы совершенно невозможно [e] без участия геометрически расчленяющего и ограничивающего ее творца.[40] Итак, с возникновением в беспредельной материи предела ограниченная и благоупорядоченная в своем смешении всецелостность родилась и продолжает рождаться, ибо материя стремится уйти от геометричности, вернувшись к беспредельному состоянию, а геометрический смысл охватывает и определяет ее, расчленяя на различные виды, сообразно которым все рождающееся получило свое возникновение и существование.
[f] 4. После этой речи стали просить и меня сделать какой-нибудь вклад в обсуждение поднятого вопроса. Я одобрил сказанное выступавшими ранее как отражающее собственное хорошо продуманное мнение говоривших и достаточно убедительное. "Но чтобы внушить вам больше доверия к себе самим, - сказал я, - и облегчить поиски относящегося сюда материала, я сообщу вам нечто близкое к нашему вопросу, прославленное [720] у наших учителей. Это одна из замечательных геометрических теорем, вернее проблем, заключающаяся в построении по двум заданным фигурам третьей, равной по площади одной из заданных и подобной другой.[41] Передают, что Пифагор, найдя эту задачу, принес благодарственную жертву: и действительно, она много изящнее и гармоничнее,[42] чем известная теорема, в которой Пифагор доказал, что гипотенуза, возведенная в квадрат, равна сумме возведенных в квадрат сторон, прилегающих к прямому углу треугольника". "Превосходно, - сказал Диогениан, - но какое отношение это имеет к нашему вопросу?" "Вы это легко поймете, - ответил я, - если припомните тройственность начал, к которым Платон в "Тимее" возводит порождение космоса.[43] Первое из них мы по [b] справедливости именуем богом, второе - материей, третье - идеей. Материя - из всех субстратов самый неупорядоченный, идея - из всех образов самый прекрасный, бог - из всех причин самая совершенная. И вот бог пожелал не оставить незавершенным ничего, что могло быть завершено, и упорядочить природу смыслом, мерой и числом, создав из всего наличного нечто единое, подобное идее и равное материи. Так он, поставив перед собой эту задачу, из двух сущностей сотворил космос как третью сущность и продолжает творить его, поддерживая в нем количественное равенство с материей и качественное подобие с идеей: ибо он, в силу необходимой связи с телесной природой, подвержен всевозможным изменениям и [c] претерпеваниям и нуждается в поддержке своего отца и демиурга, который разумно ограничивает материю в соответствии с заданным идеей образцом; поэтому размерное среди сущностей прекраснее соразмерного".[44]

Вопрос III
Почему звук ночью раздается сильнее, чем днем

Участники беседы: Аммоний, Боэт, Плутарх, Трасилл, Аристодем
1. Однажды, когда мы обедали в Афинах у Аммония, извне дома послышался какой-то шум: это шумели собравшиеся возле дома люди, громко вызывая Аммония, который тогда нес в третий раз обязанности [d] стратега. Аммоний выслал к ним несколько своих подчиненных, которые их успокоили и заставили разойтись. У нас по этому поводу начался разговор о том, почему находящимся в закрытом помещении хорошо слышны наружные голоса, а их собственные голоса не так легко проникают наружу. Но Аммоний сказал, что этот вопрос уже решен Аристотелем:[45] попадая из дома в обширный простор внешнего воздуха, голос тотчас же ослабевает, рассеиваясь; а с голосом, проникающим извне, внутри дома ничего такого не происходит, и он остается собранным и внятным; а вот что больше требует разумного объяснения: в ночное время звуки становятся сильнее и вместе с силой приобретают большую чистоту и отчетливость. "Мне кажется, - добавил он, - что Провидение мудро распорядилось придать [e] слуху особую чувствительность на то время, когда зрение оказывается почти или даже совершенно бездеятельным. Ведь темный воздух "ночи пустынной слепой", по выражению Эмпедокла,[46] возмещает через слух тот ущерб в восприятии, который причинен зрению. Но поскольку надобно исследовать причины и тех явлений, которые происходят в силу природной необходимости,[47] и дело фисиолога - исследование их материальных и орудийных начал, то кто же из вас, - закончил Аммоний, - первым представит убедительные соображения этого рода?"
2. После наступившего молчания заговорил Боэт. "Когда я был молод и обучался у софистов, - сказал он, - то, как это обычно в геометрии, пользовался недоказуемыми положениями, принимая их в качестве так [f] называемых постулатов. Теперь же я воспользуюсь тем, что уже доказано Эпикуром.[48] Все существующее[49] носится в несуществующем:[50] ибо великое множество пустоты рассеяно вперемешку с атомами воздуха. И вот, когда воздух разлит в широком пространстве и отдельные частицы вследствие его разреженности имеют большой пробег, то рассеянные атомы [721] занимают много места и между ними остаются лишь мелкие пустые промежутки; а когда воздух сжимается, сгущаясь в небольшом пространстве, и его частицы тесно примыкают одна к другой, то образуются большие свободные пустоты. Происходит это в ночное время вследствие охлаждения:[51] ведь теплота расслабляет, раздвигает и уничтожает имеющиеся уплотнения, вследствие чего при кипении, размягчении и плавлении тел их объем увеличивается, - и наоборот, застывающие и охлаждающиеся тела уплотняются вследствие сближения их частиц между собой, объем их сокращается, и они оставляют пустоты в содержащих их сосудах и свободные [b] пространства в покинутых ими местах. Голос же, наталкиваясь на множество тесно расположенных тел, или вовсе приглушается, или подвергается сильному раздроблению и испытывает много отражений и задержек; а на пустом, свободном от тел промежутке голос, встречая непрерывный, гладкий, ничем не затрудненный путь, достигает слуха и при этом благодаря быстроте движения сохраняет отчетливость и смысл. Ведь мы видим, что пустой сосуд гулко отзывается на удар и дает долгий отзвук, подчас далеко распростирающийся в окружающем пространстве; а сосуд, [с] наполненный либо твердым телом, либо какой-нибудь жидкостью, оказывается совсем глухим и безгласным,[52] ибо звук не имеет свободного пути для выхода наружу. Среди же самих твердых тел золото и камень слабогласны и беззвучны вследствие своей плотности и быстро в самих себе погашают звук; а полнозвучна и голосиста медь: в ней много пустот и она легковесна по отношению к своему объему, ибо не состоит из множества плотно прижатых одно к другому телец, а содержит в большом количестве примесь податливой бестелесной сущности, которая и вообще не оказывает сопротивления воздействующим на нее движениям и, в частности, дружественно [d] пропускает звук, так что он продолжает распространяться, пока не встретит на своем пути препятствия, прпглушивающего его своим противодействием. Тогда звук удерживается, и дальнейшее его движение останавливается этой преградой. Вот что, - заключил Боэт, - по-моему, делает ночное время более способствующим распространению звука, чем дневное, когда теплота вследствие расширения воздуха увеличивает[53] расстояние между атомами. Пусть только никто не отвергает моих первых положений".
3. Когда Аммоний предложил мне что-нибудь ответить Боэту, я сказал: "Пусть остаются в силе, дорогой Боэт, твои первые положения, придающие столь важное значение[54] пустоте;[55] но вы, эпикурейцы, неправы, считая пустоту условием сохранения и движения звука. Ведь тому, что недоступно ни осязанию, ни удару, ни какому бы то ни было [e] претерпеванию, свойственна тишина и покой; а звук - это удар звучащего тела. Передатчиком же звука может быть только нечто равнопретерпевающее и равноприродное звучащему телу,[56] но легкоподвижное, легкое, однородное и способное отвечать ударам звучащего тела благодаря своей упругости и непрерывности; именно таков у нас воздух. Ведь и вода, и земля, и огонь беззвучны сами по себе, но силою воздействующего на них дыхания обретают голос и издают различные шумы. Медь не содержит пустот, но вследствие примеси равномерно растворенного дыхания отзывается звоном на удар. Если же заключить по внешнему виду, то скорее можно [f] железу приписать некую рыхлость и наличие сотообразных пустот, а между тем оно весьма неблагозвучно и немотствует по сравнению со всеми прочими металлами.
Итак, нет надобности беспокоить ночь, возлагая на нее стяжение воздуха, сгущение его в пространствах и создание пустот, как будто бы воздух был препятствием для звука и уничтожал ту сущность, для которой он сам является сущностью, телом и возможностью. Помимо того, следовало бы ожидать, что ночи, выделяющиеся по условиям погоды, ненастные и туманные, окажутся более благоприятными для звучания, [722] чем ночи умеренные и ясные (ибо если в одно место стекаются атомы, то в другом, откуда они пришли, осталось пространство, лишенное тел); и что всего очевиднее, холодный день более способствовал бы звучанию, чем теплая летняя ночь; но ни то ни другое не оправдывается. Поэтому я отклоняю предложенное объяснение и обращаюсь к Анаксагору:[57] он говорит, что солнце сообщает воздуху дрожательное и колебательное движение, обнаруживаемое в движениях плавающих в солнечных лучах малых пылинок и пушинок, так называемые τίλαι. Как полагает Анаксагор, они днем в своем вызываемом солнечной теплотой движении, производя некоторый свистящий шум, приглушают остальные звуки, а ночью их движение и производимый ими шум затихает". [b]
4. После меня выступил Аммоний. "Может, пожалуй, показаться смешным, если я попытаюсь опровергнуть Демокрита[58] или поправить Анаксагора. Все же необходимо отнять у пылинок Анаксагора этот свист, в котором нет ни необходимости, ни убедительности. Вполне достаточной причиной разбиения и рассеяния звуков является дрожательное и колебательное движение телец, возникающее в солнечных лучах. Ведь воздух, как было сказано [721 f], представляет собой тело и сущность звука: пока он неподвижен, он передает на далекое расстояние в прямолинейном, беспрепятственном и непрерывном потоке частицы и движения звуков; безветрие и вёдро благоприятствуют звучаниям; непогода препятствует. [с] Так и у Симонида:[59]

Не шелохнуло листву тогда дуновение ветра,
И донести до слуха людей сладкозвучную песню
Не помешало ничто.

Часто воздушное волнение не позволяет передаваемой голосом речи достигнуть слуха без ущерба для ее членораздельности и оформления; и всегда бывают потери в отношении полноты и доходчивости. Ночь сама по себе не содержит ничего вызывающего такое волнение, а день содержит нечто значительное, именно солнечное тепло, о чем сказал Анаксагор" [722 a].
5. Подхватив эти слова, сын Аммония Трасила[60] воскликнул: "Ради Зевса, что же это, скажите мне, заставило нас изыскивать решение нашего вопроса в неких умозрительно постигаемых движениях воздуха, не [d] замечая его явного волнения и потрясения? Ведь великий небесный властитель Зевс,[61] не таясь и не приводя незаметно в движение мельчайшие частицы воздуха, но разом являя себя,

Доброе знаменье шлет, людей будя на работу.[62]

И они следуют призыву, как бы вновь родившись, "с новыми мыслями на новый день", как говорит Демокрит,[63] и возвращаются к деятельности не безгласной и не бесплодной. Поэтому неплохо придал Ивик слову 'όρθρος "рассвет" эпитет κλυτός[64] "славный", "слышный", ибо рассвет полагает начало и слову и слуху. Ночью же, когда все спят, воздух остается [e] преимущественно спокойным и бессловесным и доносит до нас звук целостным и беспримесным".
6. На это ответил присутствующий киприот Аристодем. "Подумай, однако, Трасилл, - сказал он, - не опровергают ли это ночные битвы и ночные переходы больших войск: они приводят воздух в смятение и волнение, и все же голоса не становятся от этого менее внятными.. Впрочем, причина этого отчасти зависит и от нас самих. Говорить ночью нам приходится обычно в обстановке некоторой встревоженности, отдавая распоряжения или расспрашивая, и это побуждает нас влагать в свое произношение больше силы. Уже то обстоятельство, которое заставило нас [f] во время, предназначенное для отдыха, обратиться к действиям и речам, не может быть чем-то незначительным и допускающим медлительность, а, напротив, торопит и требует решительных действий, так что и голос наш приобретает больше силы".

Вопрос IV
Почему каждые из священных игр имеют свой отличительный венок, [65]но венок из ветвей финиковой пальмы принадлежит всем играм; а также, почему особо крупная разновидность фиников носит название николаевских

[723] Участники беседы: Герод, Соспид, Протоген, Пракситель, Кафисий
1. Во время Истмийских игр Соспид, который вторично был агонотетом,[66] проводил праздничные приемы, угощая многих иногородних и едва ли не всех граждан. От широких приемов я уклонился, но [b] участвовал в том, который он устроил у себя на дому для близких друзей с научными интересами.[67] После первой перемены блюд к оратору Героду прибыл посланец, принесший от его ученика пальмовую ветвь и плетеный венок - награду за победу, одержанную тем в эпидейктическом красноречии. Герод, приняв этот знак уважения, вернул награду со своим поздравлением победителю. По этому поводу он заметил, что не находит объяснения такому обстоятельству: каждые игры имеют свой отличительный венок,[68] но финиковая пальма принадлежит всем играм. "Не убеждают меня, - сказал он, - те, кто указывает на симметричность листьев, противостоящих друг другу и представляющих как бы образ борьбы и состязания, и на то, что само слово νίκη "победа" восходит к сочетанию отрицательной частицы ν- и глагола ε'ίκειν "уступать";[69] ведь и у многих других растений питание, распределяясь равномерно чуть ли не по мере и весу, [c] сообщает противолежащим листьям удивительное-сходство и стройный порядок. Правдоподобнее мнение тех, кто полагает, что древних восхищала красота и стройность пальм: так, Гомер сравнивает с молодым побегом финиковой пальмы прекрасную феакийскую царевну.[70] Вы, конечно, знаете, что, желая почтить победителей чем-то прекрасным, их закидывали розами, анемонами, иногда даже яблоками и гранатами. Но и в этом отношении пальма не имеет столь явного преимущества, тем более что она в Элладе не приносит сладких плодов, а только недозрелые и несъедобные. Вот если бы она приносила такие финики, как в Сирии н Египте, [d] выдающиеся и по внешнему виду среди всех украшений и на вкус среди всех лакомств, то трудно было бы найти ему нечто равное. Говорят, что император дал этим особо крупным и вкусным финикам название николаевских,[71] которое за ними остается и поныне - из дружеских чувств к философу-перипатетику Николаю: это был человек, располагавший к себе приятнейшим нравом,[72] несмотря на непривлекательную наружность - высокий рост при чахлом телосложении и прыщеватое лицо".
2. Все нашли, что своей речью Герод очень удачно присоединил к разъяснениям по поднятому вопросу интересные сведения о николаевских финиках. "Тем более надо постараться, - сказал Соспид,[73] - чтобы каждый сделал свой вклад в обсуждение нашего вопроса. Я, со своей стороны, [e] полагаю, что слава победителей должна оставаться живой и нестареющей, насколько это возможно; а финиковая пальма - одно из наиболее долговечных деревьев, как свидетельствуют и орфические гимны:[74]

Жизнь их столько же длилась,
Сколько на свете живет листвоглавого финика отпрыск.

При этом финиковая пальма - едва ли не единственное дерево, которому действительно присуще то, что неосновательно говорится и о многих других. Что именно? То, что только ее можно назвать "постояннолиственной":[75] ибо ни лавр, ни олива, ни мирт, ни какое-либо другое дерево, якобы не теряющее листвы, в действительности не сохраняет всегда одни и те же листья, но по мере опадения одних отрастают другие: подобно тому как город остается постоянно живым и постоянно населенным;[76] а финиковая [f] пальма, не теряя ни одного из отращенных ею листьев, является подлинно вечнолиственной, и эту ее особенность считают знаменующей силу победы".
3. Когда Соспид закончил свою речь, грамматик Протоген обратился [724] по имени к толкователю памятников старины[77] Праксителю: "Что же, - сказал он, - так мы и предоставим риторам заниматься своим делом - высказывать более или менее правдоподобные догадки исходя из общих соображений, а сами не можем ничего добавить из наших разысканий для уяснения вопроса? Помнится, я недавно читал в описании Аттики, что первым Тесей, учреждая игры на Делосе,[78] оторвал (α̉πέσπασε) отпрыск священной финиковой пальмы: отсюда и возникло название пальмовой ветви σπάδιξ".
4. "Это так, - сказал Пракситель, - но ведь они скажут, что надо у самого Тесея спросить, на каком основании он, учреждая игры, оторвал побег финиковой пальмы, а не лавра и не оливы. Возможно, что это награда победителю на ппфпйскпх играх, которую впервые [b] установили в честь дельфийского бога амфиктионы,[79] посвящая и самому богу не лавр и не оливу, а финиковую пальму. Этому же уставу следовал Никий в своей хорегии на Делосе, и в Дельфах афиняне, а прежде того коринфский тиран Кипсел.[80] Ведь Аполлон, любитель состязаться[81] и побеждать, и сам состязался в игре на кифаре, в пении, в метании диска, а по некоторым преданиям, и в кулачном бое, а об его покровительстве состязающимся людям свидетельствует Гомер в речи Ахилла:

Ныне подвижников двух призываем, которые сильны,
Руку поднять на кулачную битву. Кому стреловержец
Даст устоять...[82]

[с] а из двух лучников помолившийся богу попал в цель[83] и занял первое место, а самонадеянный и не помолившийся остался вторым. Не без уважительной причины афиняне посвятили свой гимнасий Аполлону: они понимали, что бог, дающий нам здоровье,[84] посылает также силу и умение для гимнастических состязаний. II так как одни состязания требуют больше силы, а другие больше легкости, то дельфийцы, как передают, приносили жертвы Аполлону Кулачному Бойцу, а критяне и македоняне - Аполлону Бегупу.[85] А посвящаемые дельфийскому богу доспехи, снятые с убитого врага, отборная часть воинской добычи и воинские трофеи разве не свидетельствуют о том, что от этого бога исходит важнейшая сила, [d] приносящая победу?"
5. Не успел Пракситель договорить, как его речь подхватил Кафисий, сын Теона. "Да ведь это, - воскликнул он, - и не пахнет историей или археологией, а взято прямо из перипатетической топики, приводящей в качестве доказательств общие соображения о правдоподобии.[86] И вдобавок вы, друзья, наподобие трагических поэтов, вводите божественное вмешательство, чтобы устранить тех, кто станет вам возражать. Но упомянутый вами бог, как ему подобает, равно благосклонен ко всем людям. Мы же, [e] следуя за Соспидом, правильно указавшим нам путь, вернемся к финиковой пальме, о которой можно сказать еще многое. Вавилоняне превозносят это дерево, насчитывая триста шестьдесят разновидностей приносимой им пользы. У нас в Элладе оно никакой пользы не приносит, но сама его неплодовитость может послужить предметом философских соображений, касающихся атлетики. Выдаваясь и ростом и красотой, пальма у нас не плодоносит, но затрачивает, подобно атлету, почти все получаемое ею питание на телесное благолепие, и на порождение семени остается лишь скудная и слабая часть.[87] Остается сказать об одной удивительной особенности этого дерева, не встречающейся ни у одного другого: если привязать к верхушке финиковой пальмы груз,[88] то она не поддается пригнетающему ее давлению, а получает изгиб в противоположную сторону, преодолевая [f] насилие. То же происходит и в атлетических состязаниях: тех, кто по слабости и отсутствию твердости духа уступает противнику, они сгибают, но те, кто стойко выдерживает все трудности, возрастают не только телесной, но и духовной силой и бодростью".

Вопрос V
Почему плывущие по Нилу набирают воду до наступления дня

[725] В беседе участвует несколько друзей
1. Кто-то поставил вопрос, почему корабельщики, плывущие по Нилу, набирают воду ночью, а не днем. Некоторые высказали то мнение, что они опасаются солнечного тепла, которое делает жидкости более подверженными порче:[89] ибо все горячее и теплое подготовлено к изменениям вследствие ослабления, своих качественных отличий; холод же, наоборот, сжимая тела, сохраняет в каждом присущие ему качества, особенно же в воде. Прохладность же свойственна воде по природе, и это видно из того, [b] что снег предохраняет мясо от гниения в течение длительного времени. Теплота же лишает тела свойственных им качеств, в том числе так действует и на мед, который портится от кипячения, тогда как, оставаясь сырым, он и другие тела сохраняет от порчи. Как на убедительный пример такого действия тепла и холода указывали на озерную воду: зимой она так же пригодна для питья, как и всякая другая, а летом становится дурной и болезнетворной. Поэтому, исходя из соответствия ночи зиме и дня лету, считают, что более устойчива от вредных изменений вода, зачерпнутая ночью.
К этим достаточно убедительным рассуждениям присоединилось и простое соображение, основанное на опыте речного плавания: указывали, [с] что ночью можно зачерпнуть воду, когда река еще не потревожена и остается спокойной; а днем, когда возрастает и число берущих воду и число плывущих по реке судов, когда через реку переправляется множество животных, вода в потревоженной реке становится мутной и илистой, и это вызывает в ней загнивание, ибо все смешанные тела подвержены этому в большей степени, чем несмешанные: смешение ведет к борьбе, а борьба к преобразованию,[90] гниение же и есть некое преобразование. Поэтому, например, живописцы называют смешения красок "порчами" (φθοραί), а Гомер, говоря об окрашивании, употребляет слово "запятнать"[91] (μιη̃ναι); а в обыденной речи несмешанное и чистое обозначается словами [d] "беспорочное" ('άφθαρτον) и "цельное" (α̉κήρατον). Но более всего нарушает природу воды и лишает ее пригодности для питья примесь земли; поэтому легче всего загнивает стоячая вода в прудах и ямах,[92] содержащих много такой примеси; а проточная вода изгоняет попадающие в нее землистые частицы, и Гесиод правильно похвалил воду[93]

вечнотекущей струи, свободной от илистой мути,

ибо полезно для здоровья только неиспорченное; а неиспорченна вода, если она чиста и беспримесна. Большое значение при этом имеют и различия земель: вода в реке, протекающей по гористой и каменистой местности, устойчивее, чем среди болот и низин, ибо не увлекает много землистой [e] примеси. А Нил, объемлемый мягкой почвой,[94] скорее даже смешанный с ней, как кровь с плотью, вкушает сладость и исполняется соков, имеющих действенную питающую силу, но вместе с тем его течение становится мутным от примесей, и тем более, если его равномерность чем-либо нарушена: ведь неровное движение перемешивает воду с землистыми частицами. А когда оно успокаивается, тяжесть этих частиц увлекает ил на дно. Вот почему корабельщики набирают воду ночью, упреждая тем самым и восход солнца, которое, поднимая наиболее тонкие и легкие части воды, вызывает порчу воды.

Вопрос VI
О тех, кто с опозданием является на обед; а также о названиях трапез

[f] Участники беседы: сыновья Теона, сыновья Плутарха, Плутарх, Соклар, Теон, Ламприй и другие
[726] 1. Два мои младших сына задержались в театре и явились на обед с опозданием. Сыновья Теона стали по этому поводу шутить, называя их "обедозадержниками" и "темноужинателямп".[95] Те отвечали шутникам прозвищем "обедобежцев". Тут кто-то из старших заметил, что обедобежец - это, скорее, тот, кто опаздывает на обед и бежит, чтобы при его появлении все видели, как он торопился. Напомнил он и шуточное прозвище "обедожелателей", которое балагур Цезаря Габба[96] дал тем, кто из любви к обедам не решается отклонить приглашения, хотя у него нет возможности явиться в назначенное время, и приходит с опозданием.
2. Я добавил, что афинский демагог Полпхарм, заканчивая отчет [b] о своей деятельности, с которым он выступал в народном собрании, сказал:
"Таковы мои дела, афинские граждане. А кроме того, скажу, что никогда я, получив приглашение, не приходил на обед последним". Такое поведение считается демократичным, а темп, кто опаздывает на обед, заставляя других дожидаться, люди тяготятся как неприятными и настроенными олигархически.
3. За моих сыновей заступился Соклар. "Но Алкей, - сказал он, - не потому назвал Питтака темноужинателем, что тот поздно обедал, а потому, что он находил приятным общество дурных и бесславных собутыльников: ведь в старину слишком ранняя трапеза считалась предосудительной и потому название раннего завтрака α̉κράτισμα объясняют как происшедшее от слова α̉κρασία "невоздержность"".[97]
[с] 4. Ему тут же возразил Теон. "Это не так, - сказал он, - если придать веру свидетельствам об образе жизни древних.[98] Передают, что они были трудолюбивы и воздержны и по утрам довольствовались хлебом, смоченным в несмешанном вине ('άκρατος) без какой-либо другой приправы; от слова 'άκρατος и происходит название утренней трапезы α̉κράτισμα, а пища, приготовляемая на обед, носит название 'όφον "приправа", которое происходит от слова ο̉φέ "поздно": ибо обедали поздно, закончив все дневные труды".
Отсюда перешли к вопросам о происхождении слов δει̃πνον "обед" и 'άριστον "завтрак". Было признано, что 'άριστον - это то же самое, что α̉κράτισμα, как показывает стих Гомера, где говорится, как Эвмей с гостями

С ложа восстав на заре, себе приготовили завтрак [d]

('άριστον). Собеседники нашли убедительным, что название 'άριστον связано со словом α'ύρα "утренний ветерок" и α'ύριον "завтра"; а название обеда δει̃πνον означает, что обед прерывает διαπαύει - труды: ведь обедают закончив работу или делая в ней перерыв, как можно заключить из стиха Гомера

В час же, как муж дровосек начинает обед свой готовить...[99]

Если только не предпочесть другое объяснение: завтрак - это еда, имеющаяся наготове, легко получаемая из того, что найдется под руками, и его название 'άριστον - это видоизмененное ρ̉α̃στον "легчайшее"; а обед как трапеза, требующая особого приготовления, получил название δει̃πνον от слова διαπεπονημένον "выработанное",
5. Тут мой брат Ламприй, прирожденный задира и насмешник, заявил, [e] что если пуститься в столь безудержную болтовню, то можно показать и в языке римлян еще в тысячу раз более обоснованные названия трапез,[100] чем в греческом: "Обед" получил название κη̃να от слова κοινωνία "общение", потому что завтракали древние римляне без гостей, а обедали в общении с друзьями. Название завтрака πράνδιον указывает на его час - 'ένδιον "полдень", откуда и ευ̉διάζειν "проводить полуденный отдых". Или же обозначает раннюю - πρωινή - еду, или же пищу, которой пользуются прежде, чем в ней окажется недостаток - πρὶν ε̉νδεει̃ς γενέσθαι. Не говоря уже о таких словах, как στρω̃μα "скатерть", οι̃νος "вино", μέλι "мед", 'έλαιον "елей", γεύσασθαι "вкусить", προπιει̃ν "выпить здравицу" и множество других, [f] явно воспроизводимых римлянами в пх языке; кто возразит против того, что κωμισσάρι "гулять" восходит к греческому κω̃μος "праздничное шествие", μισκη̃ρε "смешивать" соответствует слову 'έμισγε "смешала" в гомеровском стихе:

Третья смешала в кратере серебряном воду с медвяным
Сладким вином...[101]

что μη̃νσα ("стол") получила свое название, как находящаяся ε̉ν μέσω "посредине"; πα̃νις "хлеб" - как утоляющий πει̃να "голод", κορω̃να "венок" - от κάρα "голова", наподобие того, как Гомер употребил слово στεφάνη "ободок" в значении κράνος "шлем",[102] и что слово 'έδερε "есть" - от 'έδειν, а δεντης [727] "зубы" -от ο̉δόντες, а λάβρα "губы" происходит от λαβει̃ν "взять" и βορά "еда"? Надо или без смеха принимать все эти домыслы, или вообще отказаться от объяснения слов путем произвольного толкования насильственно выхваченных из них частей.[103]

Вопрос VII
О пифагорейских наставлениях, предписывающих не допускать в доме присутствия ласточек, и поднявшись с постели, убирать ее

Участники беседы: Сулла, Луки и, Плутарх, Филин
[в] 1. Когда я после продолжительного отсутствия вернулся в Рим, карфагенянин Сулла по римскому обычаю дал в ознаменование моего возвращения званый обед,[104] на который был приглашен в числе немногих других товарищей ученик пифагорейца Модерата по имени Лукий, родом из Этрурии. Он заметил, что мой друг Филин воздерживается от мясной пищи,[105] как бы по убеждению, и это было для него поводом повести речь о Пифагоре. Он сказал, что хотя Пифагор и не был этруском по происхождению, [с] как некоторые полагают, но родился в Этрурии[106] и там же получил воспитание и образование. Подтверждается это тем, говорил Лукий, что только в Этрурии тщательно соблюдают на деле наставления, хранимые и в устной передаче и в писаниях пифагорейской школы:[107] поднявшись с ложа, убирать постель; не оставлять на золе следов снятого горшка, а сглаживать ее; не допускать в доме присутствия ласточек; не переступать через метлу; не содержать в доме птиц с кривыми когтями.
2. Среди всех этих сообщенных Лукием наставлений наиболее странным показалось то, что ласточка, существо безобидное и дружественное человеку, изгоняется наравне с кривокогтными, то есть с хищными и кровожадными птицами. Некоторые пз древних пытались объяснить это предписание тем, что толковали это требование как иносказательно направленное [d] против клеветников и шептунов,[108] вкравшихся в близость к дому; но и самого Лукия это толкование не удовлетворяло: ничего общего с нашептыванием у ласточек нет, а болтливость им свойственна не более, чем сорокам, куропаткам и курам. "Не предположить ли тогда, - сказал Сулла, - что чураться ласточек заставляет известный миф о детоубийстве?[109] Возможно, что пифагорейцы устрашают нас ужасными действиями Терея, его жены и свояченицы и постигшей их судьбой: ведь ласточек и поныне называют Давлидами. А софист Горгий,[110] когда ласточка сбросила на него свой помет, посмотрев вверх, сказал: "Некрасиво это, [e] о Филомела". Но, может быть, и такое объяснение - пустой вздор: ведь не изгоняют же соловья, столь же причастного к этим трагическим событиям".[111]
3. "Пожалуй, в этом все же есть смысл, Сулла, - сказал я. - Подумай, не отвергают ли они ласточку по той самой причине, по которой изгоняют и кривокогтных птиц: ведь она плотоядна и более всего истребляет и поедает цикад, освященных покровительством Муз.[112] Летает она и у самой земли, охотясь на мелких насекомых, как говорит Аристотель.[113] Кроме того, она одна изо всех живущих под нашей кровлей не возмещает [f] это никакой приносимой нам пользой. Тогда как аист, не получая от нас ни крова, ни тепла, ни охраны, ни какой-либо иной помощи, платит за приют на крыше тем, что, расхаживая в окрестности, убивает враждебных человеку жаб и змей; ласточка, получив все перечисленное, как только выкормит и научит летать птенцов, улетает, проявляя себя неблагодарной и не заслуживающей доверия. Но хуже всего то, что из всех сожителей [728] человека только они, да еще муха, не приручаются и избегают прикосновения человека и какого-либо общения с ним в деле или в забаве: муху постоянно прогоняют, и она боится попасть в беду; а ласточка от природы не любит человека,[114] не доверяет ему и всегда остается дикой, недоступной и подозрительной. Итак, если рассматривать наставления Пифагора не в прямом, а в переносном смысле, применительно к тому, для чего они являются только образом, то пример ненадежной и неблагодарной ласточки не позволяет приближать к себе ищущих такого сближения ради временной выгоды и приобщать их к очагу, к дому и к тому, что является [b] для нас священным".[115]
4. Своей речью я как бы открыл путь к общему обсуждению. Присутствующие стали смелее высказываться и об остальных наставлениях, влагая в них этическое содержание. Так, Филин предположил, что, требуя сглаживать отпечаток горшка на золе, пифагорейцы иносказательно поучают не оставлять в душе следов вскипевшего в ней гнева и, как только он остынет, искоренить всякое злопамятство. Требование, поднявшись с ложа, немедленно убрать постель многие нашли не заключающим в себе скрытого смысла, а прямо указывающим на то, что не подобает супругам оставлять на виду неубранным ложе, как бы напоминание о проведенной ночи. А Сулла предположил, что это наставление, скорее всего, направлено [с] против дневного сна: утром следует тотчас устранить обстановку, располагающую ко сну; отдыхать надо ночью, а поднявшись утром, работать, не уподобляясь мертвому телу: ведь от спящего человека пользы не больше, чем от мертвеца.[116] Это подкреплялось и другим наставлением пифагорейцев, врагов всякой лени и бездеятельности: видя, что товарищ несет слишком тяжелый груз, помогать ему не советом оставить ношу на месте, а предложением разделить ее с ним.[117]

Вопрос VIII
Почему пифагорейцы чуждались употребления в пищу рыб более всякой другой животной пищи

Участники беседы: Эмпедокл, Лукий, Теон, Сулла, Плутарх, Нестор
1. Так как Лукий внимательно слушал все, что говорилось, но сидел [d] в молчании и погруженный в себя, не выражая ни одобрения, ни несогласия, то Эмпедокл[118] обратился к Сулле. "Если наш гость Лукий, - сказал он, - тяготится этой беседой, то пора и нам прекратить ее; если же это только проявление пифагорейской молчаливости, то я затрону еще один [e] вопрос, который, надеюсь, не относится к области сокровенного, - почему пифагорейцы с такой строгостью соблюдают воздержание от рыбной пищи. Ведь это передают и о древних пифагорейцах, и сам я встречался с учениками нашего современника Алексикрата, которые мясную пищу изредка допускают и даже допускают заклание животных в своих жертвоприношениях, а от вкушения рыбы совершенно отказываются. Лакедемонянин Тиндар усматривает в этом дань уважения к немотствованию рыб,[119] которое послужило основанием для их прозвища 'έλλοπες, то есть "стеснившие в себе голос", от ε'ίλλω "теснить" и 'όφ "голос", и говорит, что носивший [f] одинаковое со мной имя древний философ советовал Павсанию[120] "хранить учение в молчаливой ('έλλοπι) груди". II вообще пифагорейцы почитали молчание как нечто божественное, ибо свою волю изъявляют понимающим боги делами и знамениями, а не речами".
2. Лукий дружелюбно и прямодушно ответил, что подлинная причина воздержания от рыбной пищи, конечно, поныне остается сокровенной и неизреченной, но попытка высказать в этом направлении правдоподобные догадки не вызывает осуждения. Первым выступил грамматик Теон. [729] Он сказал, что предположение о связи Пифагора с Этрурией труднодоказуемо. "Но общепризнано, что он долгое время общался с египетскими мудрецами и многое у них одобрил и перенял в области религиозных обрядов и запретов, например воздержание от бобов:[121] Геродот сообщает,[122] что египтяне не сеют и не едят бобов, и даже не выносят их вида. Еще и ныне их жрецы, как мы знаем, не едят рыбы. А соблюдающие особую религиозную чистоту избегают и соли, так что и хлеб и приправу к нему едят несолеными.[123] Прпчпны этого указываются различные, но истинной является одна - неприязнь к морю, стихии чуждой и враждебной [b] человеческой природе.[124] Ведь, по представлениям египтян, боги не питаются от моря, как это принимают стоики для звезд,[125] а, наоборот, в море погибает отец и спаситель страны, которого называют истечением Озириса. Оплакивая смерть этого бога, рождающегося в левых[126] областях и погибающего в правых, они иносказательно говорят о кончине Нила, впадающего в море. По этой-то причине и вода морская для питья непригодна, и обитающих в ней животных египтяне считают нечистыми и несъедобными: они не дышат тем же воздухом, что и люди, и не питаются [с] тою же пищей; более того, воздух, который поддерживает жизнь во всех остальных существах, для них губителен, ибо они и возникли и живут вопреки природному укладу. Не приходится удивляться, что при таких воззрениях египтяне не только считают морских животных чуждыми человеку и непригодными для усвоения человеческой кровью и дыханием, но даже не приветствуют при встрече корабельщиков, добывающих пропитание в море".
3. Сулла выразил одобрение этой речи и добавил, касаясь пифагорейцев, что они вкушали мясо преимущественно в случаях принесения жертвы богам, а принесение в жертву рыб какой бы то ни было породы не входило в культ. После Теона и Суллы выступил со своими соображениями и я. [d] "Относительно оценки моря египтянами, - сказал я, - им станут возражать многие, и философы и простые люди, понимая, сколько оно принесло нам благ, делающих жизнь легче и приятнее. А обоснование, которое пифагорейцы дают своему воздержанию от рыбной пищи, состоящее в ссылке на инопородность рыб человеку, нелепо и смешно, более того - достойно свирепого Киклопа,[127] ибо воздает остальным животным в ознаменование их родственной близости почетное право быть употребляемыми в пищу. И хотя передают, что сам Пифагор однажды заплатил рыбаку за бросок сети,[128] а затем распорядился всю поднятую добычу выпустить обратно в море, это было не знаком пренебрежения к рыбам как иноплеменным и враждебным существам, а выкупом друзей и близких, попавших в плен. Мирный и кроткий нрав пифагорейцев дает поэтому основание [e] предположить нечто противоположное: не побуждали ли их щадить морских животных требования справедливости и дружбы:[129] ведь остальные животные так или иначе дают иногда человеку повод к недружелюбным действиям против них, а рыбы ничем нас не обижают, даже если от природы имеют к тому возможность. И предание и обрядность древних позволяют заключить, что не только употребление в пищу, но и убийство животного, не причиняющего вреда, они считали деянием нечестивым и преступным. Однако, теснимые нахлынувшим множеством животных и поощряемые, [f] как говорят, вещанием дельфийского оракула, призывавшим к защите гибнущих от этого нашествия плодов, они начали совершать жертвенные заклания,[130] но делали это в смятении и страхе: само слово 'έρὸειν или ρ̉έζειν "совершать" в смысле "приносить в жертву" показывает, что заклание живого существа представлялось деянием, выходящим из ряда обычного. Еще и ныне тщательно соблюдается старинный устав жертвоприношения: не наносить жертвенному животному удар, пока оно не кивнет головой, - такова была забота о том, чтобы хотя бы внешне избегнуть в жертвоприношении характера причиняемой обиды. Но ведь если всем воздержаться от употребления в пищу хотя бы только кур или кроликов, [730] то в скором времени людям негде было бы жить и не стало бы возможности собрать какой-либо урожай; так что прежде всего сама необходимость, а затем уже и влечение к мясу препятствуют полному отказу от мясоедения. А обитатели моря, не расходуя ни нашего воздуха, ни нашей воды и не пользуясь нашим пропитанием, живут как бы в другом мире, выход за границы которого для них смертелен, и не дают нашей прожорливости ни малейшего повода на них покушаться. Поэтому всякая попытка выудить или поймать сетью рыбу - явное дело чревоугодия, безо всякого на то [b] права тревожащего морскую глубину в погоне за лакомым блюдом. Ведь нельзя же назвать триглу "грабительницей нивы", или скара "виноградоедом", или кефаль и морского окуня "склевывателямп посевов"[131] - прозвищами, приложимыми к четвероногим животным и птицам. Да и того вреда, который мы по всей своей мелочности вменяем в вину ласке и домовой мыши, не причинит нам и самая крупная рыба. Поэтому, обуздывая себя не только законом, запрещающим наносить обиду человеку, но и природным уважением ко всему, что нам не причиняет вреда, пифагорейцы избегали рыбной пищи и вовсе отказывались от нее; помимо нарушения справедливости они усматривали в таком питании вследствие его [c] затрудненности и дороговизны проявление распущенного чревоугодия. Вот и у Гомера[132] не только греки, расположившиеся лагерем на морском берегу, чуждаются рыбной пищи, но и изнеженным феакийцам, и расточительным женихам Пенелопы, хотя и те и другие - островитяне, он не предложил ни одного морского блюда. А товарищи Одиссея в столь длительном плавании ни разу не закинули в море удочку плп сеть, пока у них оставался запас ячменя:

...когда же съестной наш запас истощился,

- уже незадолго до того, как посягнуть на быков Гелиоса, -

...рыбу
Остроконечными крючьями удили - голод томил их:[133]

[d] они добывали себе не изысканное блюдо, а насущное пропитание, в силу той же необходимости, которая заставила пх съесть быков Гелиоса. Отсюда и возник не только у египтян и сирийцев, но и у греков религиозный запрет на употребление рыб в пищу, подкрепивший его осуждение как несправедливого и потворствующего излишествам".
4. Мою речь подхватил Нестор. < А мои сограждане, - сказал он, - в счет не идут, как и мегарцы?[134] Но ведь я часто говорил тебе, что жрецы Посидона в Лептии,[135] которых мы называем перомнемонами, не едят рыб, [e] ибо бога Посидона называют φυτάλμιος.[136] [137] Потомки древнего Эллина[138] приносят жертвы Посидопу как Прародителю (Πατρογένειος),[139] полагая, как и сирийцы, что человек произошел из влажной сущности; поэтому они почитают рыбу как сородича и совскормленнпка, философствуя более основательно, чем Анаксимандр:[140] он не довольствуется признанием того, что первые люди появились в той же среде, что и рыбы, и утверждает, что они зародились в самих рыбах, подобно детенышам акул, и, возросши до такого состояния, в котором они были способны самостоятельно существовать, вышли и приспособились к земле. Следовательно, если огонь, истребляя материю, в которой он возник, пожирает мать и отца, как сказал поэт, включивший стихи о браке Кепка[141] в творения Гесиода,[142] [f] то Анаксимандр, явив в рыбах отцов и матерей человеческого рода, тем самым осудил употребление их в пищу".

Вопрос IX
Возможно ли возникновение новых болезней и по каким причинам

[731] Участники беседы: Филон, Плутарх, Диогениан и другие
1. Врач Филон утверждал, что болезнь, называемая слоновостью (ε̉λεφαντίασις), стала известна лишь с недавнего времени, ибо ни один из древних врачей о ней не упоминает, тогда как многим предметам, малозначительным и не представляющим интереса для большинства, они уделяют усердное внимание. По этому поводу я привел свидетельство философа Афинодора, который в первой книге "Об эпидемиях" сообщает, что [b] во времена Асклепиада[143] впервые наблюдалась не только слоновая болезнь, но и водобоязнь. Участники симпосия находили странным появление никогда ранее не встречавшихся болезней, но столь же удивительным представлялось допустить, что такие резкие проявления болезни так долго оставались незамеченными. Большинство все же склонялось ко второму предположению, как более утешительному для человечества: было бы тягостно признать за природой такое стремление к губительным новшествам в человеческом теле, подобным тому, что бывает в общественном устройстве.[144]
2. Диогениан сказал, что и душевные болезни и расстройства следуют тому же исстари унаследованному пути. "Хотя порочность [c] многообразна и на все отваживается, душа владеет собой и может по своей воле избрать любые проявления. Вместе с тем сами ее расстройства подчинены известному порядку, и в ее отклонениях от здравого состояния сохраняется некая мера, как в морских приливах и отливах: с давних времен не наблюдалось никакой ранее неизвестной болезни. Но в порождаемых ими влечениях, отвращениях, страхах множество различий, а все, что доставляет удовольствие или, наоборот, причиняет страдание, невозможно перечислить:

Начало и число их нам неведомо.[145]

Откуда же возникнуть новой болезни или неведомому изменению у тела, которое не имеет присущего душе собственного начала движения,[146] [d] связано со всей природой общими причинными связями и представляет собой смешение, при всей его неопределенности заключенное в известные границы, подобно кораблю, плавающему в пределах круга на якорной стоянке? Ведь болезненное состояние не бывает беспричинным, возникающим незакономерно, без воздействия чего-то существующего вовне. А найти такое воздействие затруднительно, если исключить притекший к нам впервые из каких-нибудь миров или междумирий новый воздух, чуждую воду, необычную пищу. Ведь болезни нам причиняет то, чем мы поддерживаем свою жизнь: особых семян болезней не существует,[147] а вносит смятение в нашу природу недоброкачественность этих наших жизненных [e] средств или наши погрешности в пользовании ими. Это смятение имеет постоянные разновидности, обозначаемые часто новыми именами: ведь имена принадлежат речевым навыкам, а обозначаемое ими - состояниям самой природы; отсюда и возникла вводящая в заблуждение пестрота в названиях болезней. Подобно тому как в употреблении частей речи и их сочетаний не может внезапно возникнуть новый варваризм или солецизм,[148] так и в состоянии человеческого тела ограничены возможности отступлений от нормы, и сами эти отступления некоторым образом включены [f] в некую норму. В этом направлении проявили остроумную изобретательность мифотворцы: выводя в гигантомахии поколения чужеродных чудовищных существ, они связывают их появление с тем, что луна изменила свой путь,[149] восходя в необычном месте; но те, кто полагает, что [732] природа может производить новые болезни как чудовищные знамения, не изобретают никакой причины, ни убедительной, ни какой бы то ни былоу для такого отступления от закономерности: они усматривают нечто новое и отличающееся от прежнего там, где в действительности налицо только усиление тех или иных болезненных признаков. Это неправильно, дорогой Филон. Приращение и усиление затрагивают только количественную сторону явления, но не меняют его природной сущности. Так, я считаю слоновую болезнь не чем иным, как резко выраженной формой чесотки, а водобоязнь - обострением стомахических или меланхолических явлений.[150] Удивляюсь, что вы не заметили, что и Гомеру известна водобоязнь: говоря о "бешеной собаке",[151] он, очевидно, исходит из представления о той же болезни, которую мы и в применении к человеку называем [b] бешенством".
3. В ответ на эту речь Диогениана Филон и сам сделал несколько кратких замечаний и меня попросил высказаться в защиту древних врачей, которых придется обвинить в небрежности и отсутствии наблюдательности, если мы не признаем, что те недуги, о которых шла речь, появились впервые в более позднюю эпоху. Мое мнение было таково, что Диогениан прежде всего неправ, полагая, что усиление или ослабление болезненных явлений не означает качественного изменения: ведь исходя из этого взгляда мы должны будем сказать, что уксус ничем не отличается от скисшего вина, горькость от терпкости, плевел от пшеницы, дикая мята от душистой мяты. Вполне очевидно, что в этих случаях мы наблюдаем качественный [с] переход, обусловленный усилением или ослаблением одних и тех же признаков. Иначе нам придется сказать, что пламя не отличается от легкого дуновения, солнечное сияние от пламени, иней от росы, град от дождя, а в каждом из этих сопоставлений перед нами только случаи усиления определенных признаков. Тогда окажется, что слепота ничем не отличается от слабого зрения, а холера от морской болезни, кроме степени выраженности одних и тех же признаков. Притом же это и не имеет отношения к рассматриваемому нами вопросу: если даже признать, что впервые возникает в определенное время не новая болезнь, а только не наблюдавшаяся ранее степень выраженности тех или иных болезненных признаков и новизна имеет не качественный, а количественный характер, то вопрос [d] о том, когда именно это произошло, остается в силе. Неплохо сказал и Софокл, имея в виду сомневающихся в возможности того, чего раньше не бывало:

На свете все когда-то было в первый раз.[152]

И кажется естественным, что болезни не все сразу, словно по сигналу в ристалище, набросились на человеческий род:[153] возникли они в известной последовательности одна за другой, а каждая имела свое первое начало в определенное время. "Можно предположить, - сказал я, - что первыми появились болезни, вызываемые скудостью средств к существованию, а также те, которые причиняет чрезмерная жара или холод, далее же присоединились такие возбудители болезней, как избыток питания, изнеженный образ жизни, всякого рода излишества - в сочетании с бездеятельностью [e] это влекло за собой нарушения пищеварения и других жизненных отправлений, а все эти расстройства, переплетаясь и смешиваясь между собой, порождают новые и новые болезни. Ведь согласие с природой - это упорядоченность и определенность, ибо сама природа есть порядок или упорядоченность. Неупорядоченность же, подобно песку, о котором говорит Пиндар,[154] "превзошла исчисление", и тем самым отступления от природы не имеют ни предела, ни числа; ведь высказать истину о предмете можно только одним способом,[155] а солгать о том же предмете - бесчисленными способами. Ритмы и гармонии связаны определенной закономерностью, но погрешности, допускаемые человеком в игре на лире, в пении и в пляске, не поддаются никакому учету. Впрочем, трагический поэт [f] Фриних сказал о себе:

Столько явила мне форм в трагедии мерная пляска,
Сколько вздымает валов на море зимняя ночь.[156]

А Хрисипп говорит,[157] что число комбинаций, которые можно получить из десяти предложений, превосходит один миллион. На это возразил Гиппарх, указав, что одно утвердительное предложение охватывает включенных в него сто три тысячи сорок девять, а отрицательное - триста девять тысяч девятьсот пятьдесят два. Ксенократ определил[158] число [733] слогов, которые можно составить из греческих букв, в сто миллионов двести тысяч. Что же удивительного, если в человеческом теле, заключающем в себе столько различных возможностей, воспринимающем в пище и питье столько различных качеств, сталкивающемся вовне с движениями и изменениями, не всегда подчиненными одному и тому же порядку, совокупность всех этих условий иногда приводит к новым ранее не наблюдавшимся [b] заболеваниям? Так, Фукидид, описывая постигшую Афины эпидемическую болезнь,[159] приходит к заключению об ее необычности, исходя главным образом из того, что плотоядные животные не трогали трупов умерших от этой болезни. Агатархид сообщает о болезни,[160] распространившейся среди жителей побережья Красного моря. Среди других ранее не засвидетельствованных проявлений этой болезни было и такое: в ногах и руках больных заводились змейки, поедавшие мышечную ткань. Иногда они показывались наружу, но при попытке ухватить их скрывались обратно и причиняли невыносимые страдания. Это, так же как и многие [с] другие болезненные явления, никем ни ранее, ни позднее нигде не наблюдалось. Один человек, в течение долгого времени страдавший задержанием мочи, извлек у себя узловатую ячменную соломинку. А наш друг в Афинах Эфеб,[161] как мы знаем, извергнул вместе с большим количеством спермы маленькое мохнатое животное - многоножку, быстро бегавшее. По сообщению Аристотеля,[162] бабка некоего Тимона в Киликии ежегодно впадала в двухмесячную спячку, и только по дыханию можно было убедиться при этом, что она жива. В извлечениях из Менона[163] упоминается такое проявление болезни печени: заболевший тщательно подстерегает домашних мышей и ловит их; между тем в настоящее время это нигде более [d] не наблюдается. Поэтому не будем удивляться, если произойдет что-нибудь, чего ранее не бывало, или что-нибудь, что бывало ранее, теперь уже не наблюдается: причина этого - сама природа тел, допускающая различные перемены в их состояниях. Оставим в стороне новый воздух и чуждую воду,[164] раз Диогениан против этого; однако же, как мы знаем, последователи Демокрита и говорят и пишут, что при гибели миров, летящих вне нашего мира, чужеродные атомы, притекающие к нам из бесконечного пространства, часто бывают началом моровых поветрий и необычных болезней. Оставим также такие случаи неблагоприятного изменения внешних условий, как землетрясения, засухи, ливни, когда вместе [e] с людьми страдают и изменяются и воздушные и водные токи, как имеющие земнородное происхождение. Но нельзя не упомянуть о тех изменениях, которые произошли в питании и в других сторонах жизненного уклада. Многое из того, что считалось прежде непригодным для еды и питья, теперь стало лакомством, например вино с медом и матка; полагают, что и головной мозг древние не употребляли в пищу, и что Гомер имел это в виду,[165] употребив выражение "почитаю наравне с мозгом".[166] Я знаю [f] многих стариков, которые не выносят огурцов, лимонов и перца. Очевидно, такая еда своеобразно расстраивала их пищеварение. Немалое изменение произошло и в порядке и в приготовлении блюд: так называемые холодные блюда - устрицы, морские ежи, сырые овощи, словно легкое оружие, [734] перешли с тыла на передний край и встали в первом строю вместо последнего. Существенно изменилось и употребление напитков за обедом. Древние перед тем, как приступить к еде, не пили даже воды. Ныне же обед начинают с предварительной выпивки, сопровождаемой острыми закусками для возбуждения аппетита, и переходят к основным блюдам уже наполовину опьяненные и разгоряченные. Но одно из наиболее важных обстоятельств, открывающих путь для возникновения новых болезней, - нынешнее пристрастие к баням, которые сначала горячей водой разогревают и размягчают тело, как размягчается и плавится железо в огне, а затем погружением в холодную воду подвергают его закалке.

Быстро бежит там Пирифлегетон в Ахероново лоно. -[167]

так мог бы сказать человек прежнего поколения, если бы перед ним [b] раскрылась дверь нынешней бани. Ведь в его время бани разогревались так умеренно, что царь Александр спал в бане во время лихорадочного приступа; а галльские женщины, принеся в баню горшки с полбяной кашей, одновременно и мылись, и питались, и кормили находившихся при них детей. А нынче баня похожа на помещение для беснующихся, издающих нечленораздельные восклицания и падающих в судорогах. Струящийся в ней воздух, превратившийся в какую-то смесь влаги и огня, не оставляет в покое ни одну частицу тела, а все приводит в смятение, пока мы [с] не погасим в себе это пылание и кипение. Так что, дорогой Диогениан, - заключил я, - здравое рассуждение не нуждается в изыскании каких-либо внешних, а тем более метакосмических причин[168] новых болезней: само изменение образа жизни достаточно объясняет и появление новых болезней и исчезновение прежних".

Вопрос X
Почему мы не доверяем осенним снам

Участники беседы: Флор, Фаворин, Аристобул и другие сыновья Плутарха
Читая книгу Аристотеля "Физические проблемы", привезенную в Фермопилы, [d] Флор, как это естественно для философских умов, и сам встретился со многими трудностями и сообщил их товарищам, подтверждая этим высказанную Аристотелем мысль,[169] что богатство знаний полагает начало многим новым вопросам. Многие из этих вопросов были предметом интересных бесед во время наших ежедневных прогулок; а один из них, касающийся общеизвестного мнения, что во время осеннего листопада сновидения оказываются ненадежными и лживыми,[170] возник, не помню по какому поводу, в ходе застольной беседы у Фаворина.[171] Твои[172] [e] товарищи, а мои сыновья, считали, что Аристотель этот вопрос разрешил[173] - в том смысле, что нет нужды искать другие причины в ложности осенних сновидений, помимо плодов осеннего урожая: полные свежих соков, они порождают много испарений, нарушающих телесный строй. Ведь естественно, что не одно только вино способно кипеть и бродить; свежеприготовленное оливковое масло производит треск в светильниках вследствие вырывающихся под воздействием жара испарений; так и зерновые и всякие прочие плоды в свежем состоянии полны распирающей их напряженности, пока испарение не освободит их от этого и не сделает удобоваримыми. Некоторые виды пищи неблагоприятно действуют на сновидения: как на пример этого указывали на бобы и на голову [f] осьминога - еду, от которой велят воздерживаться тем, кто хочет прибегнуть к снотолкованию.[174]
2. Фаворин же, хотя и преданнейший поклонник Аристотеля[175] и считает перипатетическую философию самой убедительной, в этом случае извлек как бы покрытую дымной копотью[176] теорию Демокрита[177] [735] и стал ее развивать и уяснять. Он исходил из общеизвестного положения Демокрита о том, что образы проникают через поры в глубь тела и, всплывая вверх, производят в нем сонные видения. Они носятся со всех сторон, исходя и от вещей, и от одежды, и от растений, но более всего от животных, вследствие их большой подвижности и теплоты. Запечатлевают они в себе не только внешние подобия тел, от которых исходят (так полагает Эпикур,[178] до этого пункта следуя Демокриту, но здесь от него отступая), но и отражения душевных движений, мыслей, настроений и переживаний, [b] сопутствующие этим подобиям. Попадая к тем, которые их воспринимают, они, точно живые, сообщают и возвещают им мысли, рассуждения и устремления тех, от кого они исходят, если только донесут это в отчетливом и неискаженном состоянии. Условием же такой их сохранности является прежде всего равномерное состояние воздуха, по которому они несутся, допускающее беспрепятственное и быстрое движение. Но осенний воздух в пору листопада, будучи весьма неравномерным и шероховатым, часто искажает и сбивает с пути образы, и их отчетливость вследствие замедленного движения затемняется и утрачивается; только те образы, которые [с] вылетают от возбужденных людей, несутся быстро и доносят свое содержание свежим и выразительным.
3. Тут Фаворин, улыбаясь, взглянул на Автобула и сказал: "Вижу, что вы уже готовы вступить в сражение с тенью, опровергая учение об образах, и думаете совершить великое дело, проверяя на ощупь картину, созданную этим старинным учением". "Перестань изощряться против нас, - ответил Автобул. - Мы понимаем, что ты, желая придать блеск мнению Аристотеля, сопоставил с ним мнение Демокрита, как бы оттеняя [d] его. Обратимся поэтому непосредственно к тому, что говорит Аристотель, ответим на его неосновательные попреки против свежих плодов и всем любезного осеннего урожая. В защиту от этих попреков говорит лето и первая пора плодородия, когда мы вкушаем самые свежие и, как выразился Антимах,[179] пышущие соком плоды: в это время наши сновидения реже всего бывают обманчивы. А в месяцы листопада, приближающиеся к зиме, когда дозревают хлеба и более мелкие и морщинистые древесные плоды, эти плоды уже лишены силы, сообщающей нам способность воспринять божественное внушение. Вот ведь и молодое вино отведывают не ранее как в месяце Антестерионе, по миновании зимы, и этот день у нас [e] называется днем Благого Демона, а у афинян Пптойгиями,[180] днем вскрытия питосов; а пить неперебродившее вино остерегаются и сами виноделы. Перестанем же чернить злословием посылаемые богами дары и вступим на другой путь, указанный самим названием того времени, которое посылает нам легковесные и ложные сновидения. Это время листопада, когда похолодание и сухость вызывают опадание листьев у деревьев, кроме тех, которым свойственна теплота и маслянистость, как олива, лавр, финиковая пальма, или же влажность,[181] как мирт и плющ: этим [f] их собственный состав оказывает помощь, которой не имеют другие, лишенные сдерживающей клейкости, ибо их влажность застывает от холода или иссыхает вследствие своей скудности и слабости. Растения, как и животные, хотя и в меньшей степени, нуждаются во влажности и теплоте для своего развития и процветания, а холод и сухость для них губительны. Поэтому превосходен эпитет, найденный Гомером[182] в словосочетании διεροὶ βροτοί "влажные смертные", а слово ι̉αίνεαθαι "согреваться" с большой выразительностью употребляется в смысле "радоваться"; слова ρ̉ιγέδανον и κρυερόν, происходящие от ρι̃γος "холод" и κρύος "мороз", [736] означают нечто горестное и страшное. О мертвых телах говорится α̉λφας и σκελετός - то и другое связано со значением сухости и засушивания. Кровь, самый жизнедеятельный из наших телесных соков, объединяет в себе и влажность и теплоту,[183] а в старости и то и другое оскудевает. Но осень - это как бы старость в чередовании времен года: влажность еще не пришла, а тепло уже не имеет полной силы: и вот эти проявления и сухости и охлаждения ослабляют сопротивляемость тела болезням. А душа с неизбежностью следует за телом,[184] и более всего при застывании дыхания затуманивается способность провидческая, как потускневшее зеркало: ничего ясного, расчлененного и внятного не воспроизводит она [b] в своих образах, оставаясь мутной, тусклой и приглушенной".

---

[1] Те, кто лишает застолья философии… — Начало VIII книги перекликается с финальным вопросом предыдущей, VII, а также с I вопросом I книги. В Plu. De san. 133 В сходное мнение, порицающее ученые беседы (φιλολογει̃ν) на пиру, приписывается «учителям гимнастики и педотрибам», т.  е. людям заведомо не компетентным. Сам Плутарх считает неуместным на симпосий лишь разрешение запутанных апорий типа «Ахилла и черепахи».
[2] …люди благовоспитанные и разумные… — В оригинале μέτριοι καὶ σώφρονες, противопоставленные им грубость и невежество — α̉μαθία… καὶ α̉μουσία, при этом μέτριοι характеризует внешнюю сдержанность в поведении, а σώφρονες — внутреннюю воздержность и самоконтроль. Ср. в Псевдо-Платоновых «Определениях»: «благоразумный» (σώφρων) — умеренный в вожделениях, «благоразумие» (σωφροσύνη) — способность сдерживать удовольствия и вожделения ([PL] Definitiones. 415 D, 411 Ε; ср. Платон, Федр, 237 Е; Государство, 430 Е; Аристотель, Никомахова этика, 1117 b 23 и т.  д.). Соответственно α̉μαθία означает внешнее неумение себя вести, α̉̉μουσία — внутреннюю чуждость мусическому началу (’άμουσος и α̉φιλόσοφος употреблены как синонимы у Платона — Софист, 259 Е). Характерно, что и симпосий, освященный присутствием Муз (о них чуть ниже, 717 А), назван κόσμιον — «упорядоченный», гармонизирующая роль Муз в космосе — основная идея книги IX.
[3] …золотой светильник Афины… — Возможно, намек на «Одиссею» (XIX 34), где Афина, невидимая Одиссею и Телемаху, освещает им путь золотым светильником. В то же время здесь, вероятно, имеются в виду особые покровительственные функции Афины в отношении философии. Так, уже у Платона действие диалога «Тимей» приурочено к празднеству в честь Афипы, и речь Тимея приравнивается к гимну этому божеству (Тимей, 21 А, 24 С— О), а благополучие граждан идеального государства, отождествленного в «Тимее» с древнейшими Афинами, объясняется особым расположением «любящей брани» (φιλοπόλεμος) и «любящей мудрость» (φιλόσοφος) богини (Тимей, 24 D). По свидетельству Павсания (X 8, 4, ср. также U.  S.  XI 14), в Дельфах, а по сообщению Макробия (Macr. Sat. 1 17, 55) — на Делосе существовал культ Афины—Промыслительницы (Πρόνοια), возникший, вероятно, первоначально как культ Афины Предхрамовой (Προναία), но затем переосмысленный в отвлеченно-теологическом духе (источники относят к одному и тому же дельфийскому храму Афины то один, то другой эпитет). Для стоиков Афина была персонификацией «рассудка» — φρόνησις (Vorsokr. В 2), а у неоплатоников, с одной стороны, связывается с понятием Мирового Ума (Plotini Enneades, VI 5, 7; Prodi Hymni, VII), а с другой — прямо именуется «богиней философии» (Марин, Прокл, или О счастье, 15, в изд.: Д. Л.).
[4] Философы… называют его пьянственным суесловием… — Стоическая дефиниция (ср. SVF, III 643). В трактате «О болтливости» (4), 504 В, Плутарх, цптируя то же определение, добавляет: «Таким образом, питие не порицается, если ему сопутствует молчание: но глупая болтовня превращает легкий хмель в опьянение».
[5] Агрионии — посвященный Дионису праздник в беотийском Орхомене. Основной источник наших сведений об Агриониях — тот же Плутарх (Рим. воп. 112, 291 А; ср.: Об Исиде и Осирисе 35 (364 F), ВДИ, 1977, № 3—4, описание аргосских Никтелпй в сравнении с поисками Осириса). Справлялись Агрионии ночью и имели следы человеческих жертвоприношений, а также растерзания растительной ипостаси Диониса — плюща. Ср. также ’Αγριώνιο; как эпитет Диониса — Антоний (24). О культовой связи Диониса с Музами свидетельствует зафиксированный в надписях эпитет μουσαγέτης на о-ве Наксос — CIG, XII 5, 46.
[6] …в шестой день месяца Фаргелиона… — Аттический Фаргелион соответствует маю-июню. Рождение Сократа приурочено к празднику Артемиды (см.: Д. Л. II 44, Sch. Аг. Р1. 1127), как рождение Платона — к празднику Аполлона (см. ниже, примеч. 31 к книге IX). Дни рождения Сократа и Платона были важными праздниками для последователей философии Платона — ср. Порфирий. Жизнь Плотина, 2, в изд.: Д. Л.
[7] Прав был Ион… — Vorsokr. 36 В 3. В сочинении «Об удаче римлян» (316 D — ВДИ, № 3, 1979) Плутарх указывает, что это цитата из прозаических сочинений Иона, и приводит ее в более полном виде: случай и мудрость сходны, так как приводят к одинаковым результатам, принося мужам славу (δόξαν), могущество (δύναμιν) и власть (ήγεμονίαν). Ср. похожую мысль у Демокрита (Stob. III 4, 71): неразумными правят подарки случая, разумными — дары мудрости.
[8] …много таких совпадений… — Большинство нижеследующих примеров взято из недошедшей до нас книги Плутарха «О днях», где, как видно из жизнеописания Камилла (19), был собран обширный материал о так называемых «счастливых» и «несчастливых» днях. В данном месте Плутарх приводит факты не вполне точно…. когда эллины сразились с Мидийцем… — Речь идет о победе над персидским царем Ксерксом в 480 г. до н.  э. По Плутарху (там же), это сражение произошло 12 числа месяца Боэдромиона… когда родился Дионисий Старший… — Вероятно, оговорка Плутарха, следовало сказать: «когда воцарился» (в 406 г. до н.  э.)….0 Помпее Великом… — Сам Плутарх в «Помпее» (79) приводит третью версию — о смерти Помпея на следующий день после дня его рождения.
[9] Пифийский бог — Аполлон. Пеаны — гимны в честь пифийского бога — Ппндара известны во фрагментах.
[10] Карнеи (Κάρνεια) — дорийский праздник в честь Аполлона Карнейского, справлявшийся кроме Кирены в Спарте, Аргосе, на о-ве Кос и т.  д. Καρνει̃ος— эпитет Аполлона, первоначально — самостоятельно почитавшееся пастушеское божество плодородия (Гесихий объясняет κάρνος как «скот», «овца»).
[11] …называя его Гебдомагеном. — См. примеч. 31 к книге IX.
[12] Т. е. «Седьморожденным».
[13] …кто называет Платона его сыном… — Ту же легенду, упоминая и о сновидении Аристона, приводят Диоген Лаэртский (III, 2) и биограф Платона Олимпиодор; Диогену Лаэртскому принадлежит цитируемая Олимпиодором эпиграмма, в которой Платон как «целитель душ» сравнивается с Асклепием (Д. Л. III 45). Мифический кентавр Хирон, воспитатель Ахилла, славился искусством врачевания.
[14] Ил. XXIV 258 (слова Приама об убитом Гекторе).
[15] …не противоречит ли бессмертию… возможность рождать, равно как и быть рожденным… — По представлениям платонизма, именно неизменность, вечная самотождественность и неподверженность аффектам (πάθη) — характернейшие признаки божества. Именно поэтому одной из ключевых тем Среднего платонизма становится учение о демонах — существах бессмертных, но воспринимающих аффекты и в силу этого играющих роль посредников между высшим божеством и людьми (ср. Apulei De Deo Socratis, XII 147 sq.; De Platone, XI; Max. Туг. VIII 8; IX 1).
[16] Это имел в виду и Александр… — Цитируется также в Plu. Quom. adul. 65 F и в жизнеописании Александра, 22.
[17] Но меня одобряет сам Платон… — См. Тимей 28 С. Вопрос об отце и создателе космоса подробно разбирается Плутархом (Plu. Qu. Pi. II 1000 e —1001 С): он предлагает три интерпретации такого разделения: высшее божество является «отцом» по отношению к богам и людям и «создателем» — для неразумного и неодушевленного (1); или именование «отца» нужно понимать метафорически, как «причину» космоса (2); или нужно установить качественное различие между созданием и порождением, так как рожденное содержит в себе часть порождающего, и космос, обладающий разумной душой, не есть простое творение, но и порождение бога (3). Эту последнюю версию Плутарх называет наиболее соответствующей учению Платона. Ср. также: Plu. De an. Pr. 1014 В—Ε, 1023 С, 1016 В, и разбор первого аргумента Плутарха Проклом (Prodi In Platonis Timaeum Commentarii, I 229).
[18] Так незаметно… — Точнее: «Ведь курица не замечает прохождения ветра через ее тело, если только не наступает срок родов». По свидетельству Диогена Лаэртского (IV 35), стихи из несохранившейся трагедии Софокла «Эномай» (TGF, Fr. 436). В древности, вероятно, считалось, что так называемые «болтуны» (яйца без зародыша) получаются при оплодотворении птицы ветром, но уже Аристотель (О возникновении животных III, I 749 а 35 сл.) объясняет самопроизвольное (αυ̉τόματα) зачатие физиологическими особенностями тех видов птиц, которые он называет «многоплодными» (πολυγόνοι).
[19] «То слово не мое» — TGF, Fr. 484, цитируется также выше, книга IV, 661 В, и Платоном в «Пире» (177 А), где сказано, что это стих из трагедии Еврипида «Меланиппа», не дошедшей до нас.
[20] …египтяне говорят, что так рождается Апис… — То же сообщает и Геродот (III 28). Ср. Плутарх, Об Исиде и Осирисе (43), 368 А (ВДИ, 1977, № 3—4).
[21] …допускают возможность общения мужского божества со смертной женщиной. — В жизнеописании Нумы (4) Плутарх, приведя то же признаваемое египтянами различие как «достаточно убедительное», все же сомневается в возможности всякого «смешения» божества и человека, независимо от пола.
[22] …вполне соответствует характеру Платоновой философии… — Геометрия высоко ценилась Платоном как наука, дающая навык мышления об идеальных предметах; поэтому она, наряду с музыкальной теорией и теоретической астрономией, занимала важное место и в изложенной в «Государстве» (526 Е—527 D) программе воспитания совершенного философа, и в реальной практике Платоновской Академии, куда даже вход «негеометру» возбранялся. Ср. у Диогена Лаэртского (IV 10) рассказ о третьем главе Академии — Ксенократе.
[23] …как эпоптия… посвящения в таинства! — Эпоптия (буквально «созерцание») — третья и высшая ступень посвящения в Элевсинскпе мистерии. Так как разглашение сведений о мистериях в древности строго каралось, наши сведения о характере каждой из ступеней крайне скудны; некоторые подробности см. у самого Плутарха в жизнеописании Деметрия Полиоркета (26). Сравпение высших ступеней философии с эпоптией принадлежит Платону — Пир. 210 А (в речи Диотнмы предваряет знаменитое учение об иерархии прекрасного), Федр. 249 С—250 С (о созерцании душами умопостигаемого мира).
[24] …которым Платон соединяет душу с телом… — Федон, 83 D, далее Плутарх кратко пересказывает рассуждение платоновского «Федона» (79 С—83 D), предшествующее процитированному сравнению.
[25] …равноценную «мириадам очей»… — Платон, Государство, 527 Е.
[26] …геометрия, согласно Филолаю, начало и метрополия всех наук… —Vorsokr. 44 А 7а. Замечание, справедливое для античной науки: с открытием несоизмеримости разрушилась арифметическая система пифагорейцев, базировавшаяся па понятии целого числа (см. примеч. 40, 53 и 105 к книге IX) и представлявшая рациональные числа как пары целых. Поэтому все развитие древнегреческой математики опиралось не на арифметику рациональных чисел, а на геометрическую алгебру, где все операции алгебры были определены непосредственно для геометрических величин.
[27] Поэтому Платон порицал последователей Евдокса, Архита и Менехма… — Речь идет о попытках решить так называемую «Делосскую задачу» об удвоении объема заданного куба с помощью циркуля и линейки — одну из трех «неразрешимых задач» древности. По широко известной легенде (сообщаемой и Плутархом), дельфийский оракул потребовал, как средство спасения от вспыхнувшего на Делосе мора, увеличить вдвое объем кубического жертвенника Аполлона: Плутарх вкладывает в уста Платона разъяснение, что тем самым «бог хотел побудить эллинов заняться геометрией» («О демоне Сократа» (7) 579 В сл.). Уже Гиппократ Хиосский свел решение задачи к нахождению двух средних пропорциональных между двумя заданными величинами: а: х = х:  y = y: в где х — ребро удвоенного куба, x3 = a2 b, b = 2а. Архит Тарентский (V в. до н.  э.) показал, что величину x можно найти, рассмотрев пересечение трех поверхностей — конуса, цилиндра и поверхности, полученной вращением окружности вокруг касательной к ней. Менехм во второй половине IV в. до н.  э., обратившись к построению кривых, получающихся из пропорции Гиппократа, — ау = х2, xy = ab и у2 = bх — представил их как плоские сечения конусов вращения — прямоугольного, тупоугольного и остроугольного. Ко времени Евклида считалось, что задача удвоения объема куба не разрешима циркулем и линейкой. Однако попытки ее решения обогатили математику исследованием конических сечений и алгебраических кривых высшего порядка (конхоида Никомеда, циссоида Диоклеса).
В данном пассаже Плутарха, повторяемом почти без изменений в жизнеописании Марцелла (14), использована эпиграмма Эратосфена (ср. Vorsokr. 47 А 15).
[28] …«бог всегда остается богом». — Неточная цитата из «Федра»: у Платона — «благодаря чему бог является божественным» (249 С).
[29] …на нечто тебе близкое… — Тнндар, как следует из 717 Е, — лакедемонянин.
[30] …на что указывал Дикеарх. — FHG II 243.
[31] …арифметическую пропорциональность как демократическую и охлократическую… — О социальном понимании равенства см. примеч. 110 к книге II. Ср. в жизнеописании Солона (14) приписываемое Солону изречение «равенство не производит мятежа», цитируется также: Plu. De frat. am. 484 В.
[32] Автобул — сын Плутарха.
[33] …геометрия рассматривает… пределы свойств (συμπτωμάτων) и изменений (παθω̃ν) — Ср. определение геометрии в «Риторике» Аристотеля, 1355 b 31: «Геометрия — наука о возможных изменениях величин» — γεωμετρία περὶ τὰ συμβεβηκότα πάθη τοι̃ς μεγέθεσι.
[34] …бог не иначе творит мир… — Излагается космология платоновского «Тимея», ср. особенно 30 А, где первоначальное состояние мира характеризуется как «беспорядочное» (πλημμελω̃ς) и «неустроенное» (α̉τάχτως) движение (у Плутарха здесь те же термины).
[35] …назвать ее беспредельностью… — О термине τὸ ’α̉πειρον и о том, кого в данном случае нужно понимать под «древними», см.: Лебедев А. В. Τὸ ’άπερον: не Анаксимандр, а Платон и Аристотель // ВДИ, 1978,  № 1. С. 39—54;  № 2. С. 43— 58.
[36] Ведь форма и образ — это предел… — Понимание формы как предела и материи как беспредельного принадлежит Аристотелю, однако подготовлено разработанной Платоном в «Филебе» диалектикой предела и беспредельного. Интересно, что Плутарх в данном месте прилагает к материи понятие «всеобщности» — τὸ πα̃ν, которое обыкновенно прилагается к уже возникшему из материи, «оформленному» космосу. — как ниже, 719 Е.
[37] …линиями и возникшими из линий поверхностями, а из поверхностей — объемами… — Подразумевается «разворачивание» точки в процессе творения; ср. неоплатоническое объяснение Единого через точку, содержащую в себе в свернутом виде весь космос.
[38] …первые виды различных [геометрических] тел как оснований для рождения воздуха… — Речь идет о геометрическом и стереометрическом построении элементов в «Тимее» (53 Ε—55 Ε), где октаэдр является как бы «молекулой» воздуха, икосаэдр — воды, пирамида или тетраэдр — огня, куб — земли.
[39] …зыбкой материи… — В оригинале ’ύλης… πλανήτης, ср. определение ее как «вид беспорядочной причины» — τὸ τη̃ς πλανωμένης ε’ίδος αὶτίας — в платоновском «Тимее» (48 А).
[40] …творца. — Это слово добавлено переводчиком; Плутарх, вероятно, следуя здесь методу описания демиурга в «Тимее», называет лишь его функции — «ограничивающий и геометрически расчленяющий».
[41] …в построении по двум заданным фигурам третьей, равной по площади одной из заданных и подобной другой. — Эта задача разбирается в «Началах» Евклида (VI, 25).
[42] …гармоничнее… — В оригинале μουσιχώτερον, буквально «более исполнено Муз», см. выше, примеч. 2.
[43] …тройственность начал, к которым Платон в «Тимее» возводит порождение космоса. — Учение о началах изложено в «Тимее» весьма запутанно и хаотически как в терминологическом, так и в смысловом отношении. Платон говорит о «началах», «причинах», «видах» и «родах», о «смешении ума и необходимости», о «боге», и «демиурге», о «третьем виде», о «первообразе» и т.  д. (29 Е, 30 А, 48 e сл., 27 А—28 В и др.). Развитие платонизма, шедшее по пути истолкования смысла этих понятий, их отождествления и комбинирования, а также изложения на выработанном Аристотелем терминологически строгом языке, ко времени Плутарха откристаллизовало учение о началах в триаду «бог — идея — материя». См. также примеч. 59 к книге IX.
[44] …размерное… прекраснее соразмерного. — В иерархии благ платоновского «Филеба» (66 А—В) определяемое мерой стоит на первом месте, соразмерное — на втором.
[45] …этот вопрос уже решен Аристотелем… — В дошедших до нас псевдо-Аристотелевых «Проблемах» содержится именно такое объяснение, какое приводит и Плутарх ([Arist.] Pr. 903 b 13 sq.).
[46] …по выражению Эмпедокла… — Vorsokr. В 49.
[47] …тех явлений, которые происходят в силу природной необходимости… — Необходимость (α̉νάγκη) противопоставляется здесь упомянутому выше Провидению (πρόνοια), ср. примеч. 60 к книге IX.
[48] …что уже доказано Эпикуром. — Fr. 323 Usener.
[49] Т. е. атомы.
[50] Т. е. в пустоте.
[51] …в ночное время вследствие охлаждения… — Об «уплотнении» холодного ночного воздуха Плутарх пишет также в трактате «Об Исиде и Осирисе» (78), 383 В (ВДИ, 1977, № 3-4).
[52] …сосуд, наполненный… оказывается совсем глухим и безгласным… — В Plu. De es. earn. 995 Ε—F с незвучащей полной бочкой сравнивается утрачивающая остроту восприятия душа в теле, отягощенном обильной (особенно мясной) пищей.
[53] Читаем μακρά.
[54] Читаем υ̉πέρπολυ ’έχουσαι.
[55] …придающие столь важное значение пустоте… — Переводчик принимает чтение Бернардакиса. Возможно, предпочтительнее чтение, принятое Хубертом и дающее игру слов: καίπερ πολύ τό κενόν εγουσαι… — «Пусть остаются в силе… твои первые положения, хотя в них и много пустого».
[56] Читаем αυ̉τω̃ (Bernardakis).
[57] …и обращаюсь к Анаксагору… = Vorsokr. 59 А 74. Мнение Анаксагора приводится также в псевдо-Аристотелевых «Проблемах» ([Arist.] Pr. 903 а 7 сл.), где при разборе данного вопроса высказываются еще два возможных объяснения — «физическое» (днем воздух более плотен, так как наполнен лучами и светом, и это затрудняет прохождение звука) и «психологическое» (днем тело, его действия и восприятия отвлекают разум от слуха, ночью же, когда зрение не беспокоит разум, являя ему различные объекты, доступ к последнему получает слух).
[58] …опровергнуть Демокрита… — Демокриту следовал в своей космологии и физике Эпикур (ср. свидетельства Цицерона — О природе богов I, 26, 73; самого Плутарха (Plu. Adversus Colotem, 1108 e и др.) мнение которого изложил Боэт (720 Е-721 D).
[59] Так и у Симонида… — PLG, Fr. 41, v. III, p. 408.
[60] …сын Аммония Трасилл… — Упоминается только здесь.
[61] …великий небесный властитель Зевс… — Цитируется «Федр» Платона (246 Е).
[62] Цитата из вступления к поэме Арата «О небесных явлениях» (6), общая идея которого: Зевс, будучи милостивым отцом людей, для их блага и пользы расположил на небе различные созвездия.
[63] …как говорит Демокрит… — Фр. 511 Лурье, цитируется выше: Заст. бес. III, 6 (655 D), а также Plu. lat. viv. 1129 D.
[64] …придал Ивик слову… «рассвет» эпитет κλυτός… — PLG, Fr. 7, v. HI, p. 238. Κλυτό; — прилагательное, образованное от глагола κλύω, имеющего значение «слышать» и «слыть, славиться» и значащее поэтому «славный», «знаменитый»; у Ивика, как кажется, подчеркивается именно этимологическое значение, как следует из данного здесь Плутархом истолкования — с рассветом начинаем и говорить, и слышать. (Так переводит и В.  В.  Вересаев — «полная звуков заря»).
[65] Почему каждые из священных игр имеют свой отличительный венок… — Хуберт указывает, что заголовки вопросов не принадлежат Плутарху и не всегда точно соответствуют содержанию вопроса, в качестве примеров приводя данный и следующий вопросы.
[66] Во время Истмийских игр Соспид… вторично был агонотетом… — Истмийские игры справлялись каждые два года; в обязанности агонотета («устроителя игр»), часто вкладывавшего в это устроение свои средства, входил контроль за соблюдением программы, присуждение призов, внесение имен победителей в списки и т.  п.
[67] От широких приемов я уклонился, но участвовал в том… для близких друзей с научными интересами. — Плутарх как бы демонстрирует выполнение на практике проповедуемых им в «Застольных беседах» принципов общения на спмпоепп. Возможно также, что здесь аллюзия на ситуацию платоновского «Пира»: — Сократ уклонился от шумных торжеств в честь победы Агафона, но пришел в дом последнего на ужин в дружеском кругу (Пир, 174 А).
[68] …каждые игры имеют свой отличительный венок… — По свидетельству Павсания, наградой на Олимпийских играх был венок из дикой маслины, установленный первым учредителем игр — идейским Гераклом из числа Куретов — критских охранителей младенца Зевса (Павсаний, V 7, 7); на Пифийских играх — из лавра, что Павсаний объясняет любовью Аполлона к Дафне, обратившейся в лавр (X 7, 8); на Истмийских играх награждали венком из сосны, на Немейских — из сельдерея, и на всех состязаниях победителю давали в правую руку ветвь финиковой пальмы (VIII 48, 2—3).
[69] …само слово νίκη… восходит к сочетанию отрицательной частицы… и глагола… «уступать»… — Фантастическая этимология, ср. ниже, примеч. 90.
[70] …Гомер сравнивает с молодым побегом… феакийскую царевну. — Речь идет о знаменитом обращении Одиссея к Навсикае (Од. VI 149 сл.), где Одиссей сравнивает царевну с пальмой у Делосского алтаря Аполлона (о которой у Плутарха говорится чуть ниже — 724 А). О данном стихе Гомера (Од. VI 163) в связи с обсуждением наград на состязаниях упоминает и Павсаний (VIII 48, 3).
[71] …император дал этим… финикам название николаевских… — Подразумеваются император Август и писатель Николай Дамасский — политик и автор «Всемирной истории». Впрочем, как полагает Э.  Л.  Майнар со ссылкой на Якоби (FGrH 90, v. I, 10, 13), βασιλεύς греческого текста — это не Август, а иудейский царь Ирод Великий (37—4 гг. до н.  э.).
[72] …это был человек, располагавший к себе приятнейшим нравом… — В оригинале труднопереводимая игра слов: «…человек… сладкий (sc. как финик, γλυκύν)… с пурпурно-красным лицом — ε̉πιφοινίσσοντος…» — ср. φοϊνις — финиковая пальма.
[73] …сказал Соспид… — имя добавлено Хубертом.
[74] …как свидетельствуют и орфические гимны… — Fr. 225 Kern.
[75] …ее можно назвать «постояннолиственной»… — Названпе, как следует из книги III, 649 С, принадлежит Эмпедоклу (Vorsokr. 31 В 77). Однако уже Феофраст знал, что у так называемых вечнолиственных деревьев смена листьев происходит, но не одновременно всех, а по частям, так что на месте опавшего листа вырастает новый (Thphr. CP, I 9, 7). Феофраст не делает исключения и для пальмы.
[76] Читаем α̉νέκλειπτον (Райске).
[77] …к толкователю памятников старины… — В оригинале περιηγητής — «описатель» достопримечательностей различных областей  и стран; классический образец этого рода литературы — сочинение Павсания «Описание Эллады». Не случайно тут же у Плутарха речь идет об «описании Аттики», а чуть ниже, 724 D, — о «папирусах периэгетов».
[78] …Тесей. учреждая игры на Делосе… — По Павсанию (VIII 48, 3), Тесей, возвращаясь с Крита после победы над Минотавром, посетил Делос во исполнение данного Аполлону обета. Почитание пальмы в делосском святилище Аполлона очень древнее, о нем знает уже Гомер (см. выше, примеч. 64). Согласно мифу, под этой пальмой Латона родила Аполлона и Артемиду (ср. упоминание о пальме при рождении Аполлона в гомеровском гимне Аполлону Делосскому (117)). В честь же посещения Тесеем Делоса еще во время Сократа из Афин ежегодно отправлялось на Делос священное посольство — до возвращения его была, как известно, отсрочена казнь Сократа (Платон, Критон, 43 D; Федон, 58 А—С и др.).
[79] …установили в честь дельфийского бога амфиктионы… — Амфиктионами назывался союз нескольких полисов для поддержания общего культа, здесь имеется в виду так называемая Пилейская амфиктионпя с центром в Дельфах; Пифийские игры справлялись в Дельфах в честь Аполлона каждые четыре года, наградой на них служил венок из лавра (см. примеч. 62). Текст здесь испорчен, перевод предположительный. Точнее: «…лак как и там первоначально амфиктионы увенчивали победителей, в честь этого бога (Аполлона. — И. К.), лавром и пальмой, так же посвящая ему не лавр и не оливу, но финиковую пальму, как это сделал Никий, руководя афинским священным посольством на Делос…». Афинский государственный деятель и знаменитый богач Никий отправил за свой счет священное посольство на Делос (см. выше, примеч. 71); у Плутарха оно названо «хорегией» — так в Афинах называлось выполнение одной пз литургий — подготовка хора для постановки трагедий на Дионисиях. Как известно пз Плутарха (Никий, 3), последний в числе прочего посвятил Аполлону медную пальму; во время катастрофы, постигшей возглавлявшуюся Никием Сицилийскую экспедицию афинян, с этой статуи стали падать золотые плоды, украшавшие ее, — об этом сообщает Плутарх в трактате «О том, что Пифия более не прорицает стихами», 397 F (ВДИ 1978, № 2).
[80] …и в Дельфах афиняне… а прежде того… Кипсел… — Афиняне посвятили в Дельфы медное изображение Афины, стоящей на финиковой пальме, из добычи, захваченной у персов. Об этом сообщают Павсаний (X, 15, 4) и сам Плутарх в жизнеописании Никия (13). Приношения Кипсела упоминаются также в Пире семи мудрецов (164 А) и в соч. «О том, что Пифия более не прорицает стихами», 399 F (ВДИ, 1978, № 2).
[81] Ведь Аполлон, любитель состязаться… — Аполлон, состязаясь с Марсием, победил, так как и пел, и играл на кифаре одновременно, игравший же на флейте Марсий петь не мог; в метании диска Аполлон состязался с Гиацинтом, а в кулачном бое — с Аресом (Павсаний, V, 7, 10).
[82] Ил. XXIII 659-661.
[83] …помолившийся богу попал в цель… — На играх в честь Патрокла Тевкр, стреляя по голубке, привязанной к вершине мачты, «не сделал обета владыке / Фебу» (Ил. XXIII 863—864; и попал лишь в шнур, а Мерион, стреляя по взлетевшей птице, «в сердце обет сотворил метателю стрел Аполлону» (Ил. XXIII 872)  и попал в цель.
[84] бог, дающий нам здоровье… — Культ Аполлона Целителя (’Ιατρός) и Пеана (Παιάν) широко засвидетельствован в эпиграфическом и литературном материале. Аполлон почитался как бог, способный насылать мор, но и избавлять от него (хрестоматийный пример — I песнь «Илиады»). Возможно, что целительная функция связана с присущей Аполлону функцией бога-очистителя; собственно врачебная функция относится более к Асклепию, чем к Аполлону, последний скорее целитель души, чем тела, ср. выше примеч. 12.
[85] …дельфийцы… приносили жертвы Аполлону Кулачному Бойцу, а критяне и македоняне — Аполлону Бегуну. — Аполлон Δρομαι̃ος или Δρομαιεύς («Бегун») почитался в Лаконии, что засвидетельствовано в надписях (CIG I 1446), в критском календаре был месяц Δρομήιος (СIG II 2556). Аполлон Πύχτης упоминается лишь в данном месте Плутарха, известен сходный, но не вполне ясный эпитет Πυγμαι̃ος.
[86] …взято прямо из перипатетической топики, приводящей… соображения о правдоподобии. — Нахождение доказательств по любому вопросу и построение непротиворечивых выводов из правдоподобных посылок — тема «Топики» Аристотеля, ставшая одним из основных направлений деятельности перипатетической школы. Под «правдоподобным», согласно «Топике», понимается то, что «кажется правильным всем, или большинству, или мудрым» (I 1, 100 b 31). Признание «правдоподобия» за мнениями различных «мудрых людей» привело к расцвету в перипатетической школе жанра доксографпп — составления сборников «мнений» различных философов по всевозможным научным проблемам.
[87] …и на порождение семени остается лишь скудная и слабая часть. — Та же мысль высказывается в VI вопросе книги II (641 А). См. примеч. 78 к книге II.
[88] …если привязать к верхушке финиковой пальмы груз… — Как следует из Авла Геллия (Gell. III 6), данное место Плутарха основано на рассмотрении этого вопроса в VII книге «Проблем» Аристотеля. Мнение это было в античности общепринятым: о том же пишет Феофраст, разбирая использование различных пород дерева в кораблестроении (Исследование о растениях, V 6, 1), Плиний (Plin. nat. XVI 223), Ксенофонт (Кпропедпя, VII 5, И).
[89] …тепла, которое делает жидкости более подверженными порче… — Та же мысль высказывается в X вопросе книги III (658 А); противоположная — о том, что теплота способствует сохранению качеств каждого вещества, в том числе и воды, которая сама по себе в высшей степени подвержена порче, — в Plu. Aquane an ignis utilior. (957 С).
[90] …смешение ведет к борьбе, а борьба к преобразованию… — О смешении и его результатах см. выше, I вопрос IV книги (661 С, 663 В) и примеч. 11 к IV книге.
[91] …Гомер… употребляет слово «запятнать»… — Ил. IV 141, цитируется также в трактате «Об,,Ε' в Дельфах» 393 С (ВДИ, 1978, № 1). Речь идет у Гомера об окрашивании слоновой кости пурпуром.
[92] …поэтому легче всего загнивает стоячая вода в прудах и ямах… — Согласно Афинею (Ath. II 46 В), это мнение высказывал уже Гиппократ в сочинении «О водах». Неизвестно, какое произведение имел в виду Афиней, но в дошедшем до нас Гпппократовом корпусе есть трактат «О воздухе, водах и местностях», см. ниже, примеч. 134.
[93] …Гесиод — Труды и дни, 595.
[94] А Нил, объемлемый мягкой почвой… — Как видно пз Афинея (Ath. II 41 F, 42 А), перу Феофраста также принадлежало сочинение «О водах», где, в частности, рассматривается и состав нильской воды, ее сладкий вкус и способность вызывать различные заболевания (Thphr. Fr. 159 Wimmer).
[95] …называя их «обедозадержниками» и «темноужинателями». — По Афинею, «о ссылкой на грамматика Аполлодора (Ath. II 63), «обедозадержниками» называли вид моллюсков. «Темноужинателем» Алкей бранил Питтака (PLG, Fr. 37, v. III, p. 163), по мнению Диогена Лаэртского, именно потому, что последний ужинал поздно, обходясь без светильника (Д. Л. I 81; ср. Заст. бес. 726 В). «Обедобежец» — слово, встречающееся у Афинея в не вполне ясном контексте («софист-обедобежец», Ath. I 4).
[96] …балагур Цезаря Габба… — Имеется в виду шут императора Августа.
[97] …название раннего завтрака… происшедшее от слова «невоздержность». — О принципах античной этимологии см. примеч. 29 к книге IX. Замечательно, что Плутарх здесь демонстрирует доведение этих методов ad absurdum, заставляя Ламприя объяснять латинские слова греческими и вкладывая в уста его выразительную характеристику этих способов этимологизирования как «проникновение в крепость через срытые и вырубленные стены» (в финальной фразе вопроса).
[98] …об образе жизни древних. — Обстоятельный разбор видов и названий трапез находим у Афинзя со ссылкой на грамматика Филемона (Ath. I 11 D сл.): древние ели четыре раза в день, причем первый завтрак, соответствующий позднейшему α̉κράτισμα, именовался διανηστησμόν («первое принятие пищи», буквально «прерывание поста»), второй завтрак, получивший впоследствии название ’άριστον, именовался δείπνον (что стало позднее значить «обед»), обед назывался δορπηστός, а ужин — ε̉πιδορπίς. Однако употребление ’άριστον у Гомера (Афиней цитирует тот же стих, что и Плутарх, — Од. XVJ 2) позволяет заключить, что для Гомера ’άριστον — пища, принимавшаяся на заре, что, вероятно, этимологически убедительно (η̉ρι — «рано»).
[99] Ил. XI 86.
[100] …в языке римлян… обоснованные названия трапез… — Большинство приводимых Ламприем этимологии намеренно фантастичны, и Ламприй не случайно назван «задира» (υ̉βριστής)  и «насмешник» (φιλογέλως) —- ср. выше, примеч. 90. Из названных Ламприем латинских «заимствований» к греческому языку действительно восходят лишь глагол comissari и существительные corona, stroma и oleum. Греческое и латинское обозначения вина восходят к общему средиземноморскому корню, находящему соответствия в армянском и семитских языках. К общему индоевропейскому корню восходят обозначения меда и зуба, а также глагол «смешивать», причем характерно, что Плутарх приводит соответствующий греческий глагол в форме аориста, где корень ясен, тогда как в презентной основе μείγνυμι корень затемнен.
[101] Од. X 356.
[102] …как Гомер употребил слово στεφάνη… в значении… «шлем»… — Ил. VII, 12.
[103] …путем произвольного толкования насильственно выхваченных из них частей. — В оригинале сравнение: «…так, словно мы проникаем в укрепление, где вырубив, а где срыв часть стены».
[104] …по римскому обычаю… в ознаменование моего возвращения званый обед… — Это так называемая cena adventicia, или adventoria (ср. Светоний, Вителлий, XIII 2; Вергилий, Буколики, V 74; Петроний. 90, 5 и др.).
[105] …Филин воздерживается от мясной пищи… — В подлиннике έμφυχων, т.  е. от всякой животной пищи, ср. след, вопрос о воздержании от рыбы. О Филине см. выше, вопрос 1 книги IV (660 Ε).
[106] …Пифагор… родился в Этрурии… — Как можно судить по дошедшим до нас источникам, более распространенная версия о самосском происхождении Пифагора восходит к историку III—II вв. до н.  э. Гиппоботу, а версия о его тирренском (этрусском) происхождении — к перипатетику Арпстоксену, посвятившему специальное сочинение Пифагору и его школе. Ср. Vorsokr. 14 А 8; Д. Л. VIII 1; Порфирий, Жизнь Пифагора, 10, в изд.: Д. Л.
[107] …наставления… пифагорейской школы… — Основные источники, сохранившие для нас пифагорейские «символы» и «акусматы», относятся к достаточно позднему времени: это VIII книга Диогена Лаэртского, «Жизнь Пифагора» Порфирия, «Жизнь Пифагора» и «Протрептик» Ямвлиха (ср. Vorsokr. 58 С). Эти предписания и запреты представляли собой первоначально смесь народных поверий и примет вроде перечисляемых в «Трудах и днях» Гесиода древних табу и ритуалов с собственно пифагорейскими представлениями о бессмертии души и ее последовательных воплощениях в различные тела. В эллинистическое время «символы» подверглись перетолкованию в моралистическом и мистическом духе. Большое число таких толкований приводится у Афинея (Ath. X 77). О предписании не садиться на хлебную меру см. выше, IV вопрос книги VII (703 Ε) и коммент.
[108] …как иносказательно направленное против клеветников и шептунов… — Сходным образом объясняет и Порфирий в «Жизни Пифагора», 42 (в изд.: Д. Л.), как призыв не принимать в доме гостей болтливых и несдержанных на язык.
[109] …известный миф о детоубийстве? — Излагается у Фукидида (II 29, 3 сл.) и в «Метаморфозах» Овпдия (VI 424—674): Прокна, жена фракийского царя Терея, и ее сестра Филомела, мстя за насилие Терея над Филомелой, убили сына Терея и Прокны и накормили отца мясом ребенка. За это ужасное злодеяние боги превратили их в птиц: Прокну — в соловья, Терея — в удода, а Филомелу, которой Терей когда-то отрезал язык, чтобы она не могла рассказать о его преступлении, — в непевчую «безъязыкую» ласточку (были и другие варианты этих «превращений»). Давлия — город во Фракии, где жил Терей.
[110] А софист Г оргий… — Vorsokr. 82 А 33. Аристотель в «Риторике», приводя этот же анекдот, добавляет, что для птицы, сделавшей это, это не позорно, а для девушки — позорно, и упрек, следовательно, относится не к тому, что есть птица теперь, но к тому, чем она была раньше (1406 b 15).
[111] …не изгоняют же соловья, столь же причастного к этим трагическим событиям. — В соловья была превращена Прокна, см. примеч. 102.
[112] …цикад, освященных покровительством Муз. — Платон в «Федре» (259 В—D) рассказывает миф (возможно, им самим и сочиненный) о превращении в цикад первых восторженных почитателей Муз и о том, что цикады «извещают Муз о том, кто из земных людей какую из них почитает».
[113] …как говорит Аристотель. — Arist. Fr. 353 Rose.
[114] …а ласточка от природы не любит человека… — Ту же мысль Плутарх высказывает и в другом месте (Plu. De soil. anim. 984 С). Элпан, напротив, приписывает ласточке любовь к человеку (Ael. ΝΑ I 52).
[115] …и к тому, что является для нас священным. — О святости очага ср. IV вопрос книги VII (702 F, 704 В и коммент.).
[116] …ведь от спящего… пользы не больше, чем от мертвеца. — Выражение из «Законов» Платона (VII 808 В).
[117] …помогать… предложением разделить ее с ним. — Порфирий в «Жизни Пифагора» (42) приводит несколько иной вид этого предписания — «будь с тем, кто ношу взваливает, а не с тем, кто ношу сваливает» — и толкует его как призыв к деятельной, непраздной жизни. Диоген Лаэртский (Д. Л. VIII 17) сообщает обратное — помогать сваливать, а не взваливать ношу, придавая тем самым не символический, а реально-бытовой смысл предписанию.
[118] Эмпедокл (современник и знакомый Плутарха) упоминается только здесь.
[119] …дань уважения к немотствованию рыб… — То же объяснение, с таким же этимологическим истолкованием, находим у Афиней (Ath. VII 308 В —D). Само слово ’έλλοπες — достаточно темный по значению эпитет рыб в «Щите Геракла» Гесиода (212) — толкуется как «немые» или «чешуйчатые» (ср. λεπίς — «чешуя»). В тексте перед этими словами лакуна, заполняемая Бернардакисом ου̉κ α̉ποδέχομαι (реплика Эмпедокла по отношению к словам Тиндара). Хуберт не включает эти слова в текст.
[120] …древний философ советовал Павсанию… — Vorsokr. 31 В 5. Павсаний — друг Эмпедокла, которому была посвящена поэма последнего «О природе» (об этом сообщает Диоген Лаэртский — Д. Л. VIII 60).
[121] …например воздержание от бобов… — О пифагорейских табу на пищу, в том числе на бобы, см. вопрос III книги II, 635 Е—F, и примеч. 60 к книге II.
[122] Геродот, II 37.
[123] …едят несолеными. — Точнее: «не смешанными с морской солью». О враждебности к морю см. ниже, 729 В. В трактате «Об Исиде и Осирисе» Плутарх дает два разъяснения воздержанию египетских жрецов от соли — одно практическое (352 F), другое — культовое, связанное с пониманием моря как стихии Сета, враждебного Осирису (363 Е). О «гибели» Нила — «истечения Осириса» в море, его ритуальном оплакивании также говорится в трактате «Об Исиде и Осирисе» (365 В). Там же упоминается и запрет на общение с корабельщиками (363 Е, ср. Заст. бес. 729 С), но как относящийся только к жрецам. О воздержании от соли вообще см. X вопрос книги V.
[124] …стихии чуждой… человеческой природе. — Ср. выше, Заст. бес. 669 D, о том, что море «по природе» чуждо всем земным существам.
[125] …как это принимают стоики для звезд… — SVF, I 121, II 690.
[126] С точки зрения путешественника, плывущего в Египет из Малой Азии.
[127] …достойно свирепого Киклопа… — В «Одиссее» (IX 369 сл.) циклоп Полифем обещает последним съесть Одиссея в благодарность за преподнесенное ему вино.
[128] …Пифагор однажды заплатил рыбаку за бросок сети… — В Plu. De capiendo ex inimicis utilitate (91 С) этот поступок объяснен стремлением Пифагора приучить людей воздерживаться от жестокости и алчности в отношении животных. Ср. Порфирий, Жизнь Пифагора, 25, в изд.: Д. Л.; Iamblichus, Vita Pythagorica, 36.
[129] …требования справедливости и дружбы… — В подлиннике συνηθείας — скорее, «общепринятых моральных норм», «привычного представления о должном», но не знаменитой пифагорейской «дружбы» — φιλία.
[130] …теснимые нахлынувшим множеством животных… начали совершать жертвенные заклания… — Сходными причинами объясняет принесение в жертву животных Овидий в «Фастах» (I 347 сл.): первой Церера потребовала принести ей в жертву свинью как разорительницу посевов.
[131] Ведь нельзя же назвать триглу «грабительницей нивы»… — Так в «Одиссее» (XVIII 29) названа свинья, ср. предыдущее примеч. «Виноградоедом» Архплох (Anth. Lyr., fr. 102, v. I, p. 240) называет козла (ср. у Овидия рассказ о том, что козел приносится в жертву Вакху за то, что объедает лозу, — Метаморфозы XV 114 сл., Фасты I 353 сл.). «Склевыватели посевов» — так у Аристофана в «Птицах» названо все птичье племя (232) и отдельно воробьи и грачи (579).
[132] Вот и у Гомера… — Афиней (Ath. 1 9) также перечисляет не евших рыбы ахейцев «Илиады», феакийцев и жителей Итаки. При этом, однако, море у Гомера имеет эпитет «обильное рыбой» — ι̉χθυόεις πόντος, II. IX 4, 360, ι̉χθυεντα κέλευθα — Od. III 177.
[133] Цитируются 329-й и 332-й стихи XII песни «Одиссеи».
[134] …в счет не идут, как и мегарцы? — Пословица, цитируется также в книге V, 682 F, ср. примеч. 73 к книге V.
[135] …жрецы Посидона в Лептии… — Упоминается также: Plu. De soli, anini., 983 F. Как указывает В. Хельмбольд, издатель последнего трактата в Loeb Classical Library, Плутарх, вероятно, привносит сюда черты существовавшего в египетском городе Лепндотонполнсе на Ниле табу на рыбу. Согласно египетскому мпфу, рыбы пожрали фалл Осириса, растерзанного Сетом: см. Об Исиде и Осирисе (18) 358 В (ВДИ, 1977, № 3-4).
[136] …Посидона называют φυτάλμιος. — См. примеч. 6Ί к книге IV и 25 к книге V.
[137] Т. е., предположительно, «своей влагой оплодотворяющий землю».
[138] Потомки древнего Эллина… — Эллин — мифический родоначальник эллинов, эпоним Эллады, а его сыновья Дор и Эол и внуки Ион и Ахей — эпонимы основных греческих племен. Поэтому смысл данной фразы Плутарха не вполне ясен: потомками Эллина являются все греки, но у нас нет сведений об общегреческом культе Посидона Прародителя, см. примеч. 130.
[139] …приносят жертвы Посидону как Прародителю (Πατρογένειος)… — Как указывает Фарнелл, это место Плутарха — единственная информация о данном культовом эпитете Посидона, но имеются многочисленные свидетельства о родственных культах Посидона Родоначальника (Γενέθλιος) в Арголиде и в Спарте, Отца (Πατήρ) в Элевспне (в частности, элевсинский жреческий род Эвмолиидов считался происходящим от Посидона, см.: Farnell, v. IV, p. 9).
[140] …философствуя более основательно, чем Анаксимандр… — Vorsokr. 12 А 30.
[141] …стихи о браке Кеика… — Существуют различные версии мифа: как сообщает Аполлодор (I 7, 4), Кеик и Алькиона, гордясь своим супружеским счастьем, называли друг друга Зевсом и Герой, за что были превращены богами в птиц. По Овидию (Метаморфозы, XI 410 сл.), Алькиона, узнав о гибели любимого супруга в море, бросилась в волны. Кеик был превращен в чайку, Алькиона — в зимородка.
[142] …в творения Гесиода… — Hes. fr. 158 (177 Rzach). Сомнения в подлинности этого произведения приводятся у Афинея (Ath. II 49 b).
[143] …во времена Асклепиада… — Асклепиад Впфинский, знаменитый врач, практиковавший в Риме в I в. до н.  э., последователь Эпикура. Сочинение «О слоновой болезни», где упоминается и водобоязнь, атрибутированное во «Фрагментах досократиков» Болу из Менды (Vorsokr. 68 В 300.10), вероятно, принадлежало Асклепиаду. К нему же восходит рассуждение о влиянии на людей и животных климата, воды и воздуха, воспроизведенное Лукрецием (О природе вещей, VI 1103—1137) и близкое тому, что мы находим в данном вопросе (731 D—Е). Однако уже в Гпппократовом корпусе имеется сочинение «О воздухе, водах и местностях».
[144] …подобным тому, что бывает в общественном устройстве. — «Обратное» сравнение неурядиц в государстве с болезнями тела есть в образном строе всей VIII книги платоновского «Государства», особенно 556 Е, 544 D. У Демосфена во II Олинфской речи (21) также проводится аналогия между болезнями тела и войнами внутри государства.
[145] Начало и число их нам неведомо. — Точнее: «И не сегодня и не вчера они появились на свет, но всегда были, и никто не знает, откуда они возникли» — слова Антигоны о законах богов (Софокл. Антигона, 456).
[146] …присущего душе собственного начала движения… — Ср. определение души как того, что «само себя движет», в «Федре» Платона (245 С—246 А).
[147] …особых семян болезней не существует… — У Лукреция, напротив, говорится о семенах болезней, притекающих «извне» — extrinsecus. О «других мирах» и «между мириях» см.: Vorsokr. 67 A 24 = Epicuri fr. 308 Usener, Д. Л. X 80 сл. и ниже Заст. бес. 733 D, 734 С.
[148] …не может внезапно возникнуть новый варваризм или солецизм… — Под варваризмом понимается искажение отдельного слова, под солецизмом — погрешность против грамматических правил (по названию города Солы в Киликии, жители которого плохо говорили по-гречески).
[149] …выводя в гигантомахии… связывают их появление с тем, что луна изменила свой путь… — Аполлодор сообщает (I 6, 1—2), что гиганты могли быть убиты рукой смертного; и богиня Гея, их мать, перед решающей битвой гигантов с олимпийскими богами разыскивала целебное средство (φάρμακον), которое должно было сделать их неуязвимыми для смертных. Но Зевс запретил светить Солнцу, Луне и Заре-Эос и сам срезал целебное растение. Геракл, смертный сын Зевса, получив φάρμακον, помог богам истребить гигантов.
[150] …стомахических или меланхолических явлений. — Т.  е. заболеваний желудка или душевных расстройств (под «меланхолией» в древности понимали род душевной болезни).
[151] …говоря о «бешеной собаке»… — Обращение Тевкра к Гектору (Ил. VIII 299).
[152] TGF, Fr. 776.
[153] …набросились на человеческий род… — В подлиннике несколько другой смысл: έχδραμείν… προς τήν γένεσιν— болезни не «бегом бросились рождаться», не все вместе появились на свет.
[154] …о котором говорит Пиндар… — II Олимпийская ода, 179.
[155] …ведь высказать истину о предмете можно только одним способом… — Ср. в «Никомаховой этике» Аристотеля о том, что поступить правильно можно одним способом, а совершить проступок — разными (1106 b 30).
[156] трагический поэт Фриних… — PLG, Fr. 3, v. III, р. 561. Σχήματα как элемент танца рассматриваются в XV вопросе книги IX (747 С). Зимняя ночь — т.  е. бурная, зима в Греции — время сильных ветров и бурь (само слово χει̃μα или χειμών значит и «зима», и «непогода»).
[157] А Хрисипп говорит… — SVF, II 210, упоминается также: Plu. De Stoic. 1047 С, где Плутарх добавляет, что Хрисипп сделал такой вывод, «ни сам не исследовав дела тщательно, ни разузнав истину у людей сведущих».
[158] Ксенократ определил… — Fr. II Heinze.
[159] …Фукидид, описывая постигшую Афины… болезнь… — Фукидид, II 50. Фукидид пишет, что они или не трогали трупы, или погибали, поедая их.
[160] Агатархид сообщает о болезни… — FHG, III 195. Описывается заболевание, вызываемое паразитическим червем риштой.
[161] …наш друг в Афинах… — Собственно, проксен, «гостеприимец», ξένος.
[162] По сообщению Аристотеля… —Arist. Fr. 43 Rose.
[163] В извлечениях из Менона… — Менон — возможно, ученик Аристотеля, под его именем дошло сочинение по медицине (Ίατρικά / Ed. Η. Diels. Berlin, 1893; cf. Arist. Fr. 375 Rose).
[164] Оставим… новый воздух и чуждую воду… — См. выше, 731 D.
[165] …и что Гомер имел это в виду… — Ил. IX 378.
[166] Плутарх принимает чтение ’έγκαρος, основанное на неправильном понимании гомеровского идиоматического выражения τίω ε̉ν καρός  α’ίση — «ставлю ни во что».
[167] Од. X 513. У Плутарха стих несколько изменен — «быстро бегут Пирифлегетон вместе с Ахероном». Пирифлегетон — огненная река в Аиде, Ахерон здесь в значении «ледяная река»; обычно ледяная вода приписывается Коциту, названному у Гомера в следующем за процитированным стихе.
[168] Метакосмических причин — т.  е. притекающих из междумирий, см. выше, Заст. бес. 731 D. «Междумирия» — эпикурейский термин, обозначающий пространства между отдельными мирами-космосами (Д. Л. X 89).
[169] …высказанную Аристотелем мысль… — Arist. Fr. 62 Rose. Возможно, здесь перекличка со знаменитым афоризмом Гераклита: «Многознание (πολυμαθία, как и у Аристотеля) уму не научает» (Vorsokr. 22 В 40; Д. Л. IX 1). У Афинея (Ath. XIII 610 В) цитируется наряду с высказыванием Гераклита сходное по смыслу выражение Тимона — «многоученость, пустейшее изо всего».
[170] …а один из них, касающийся… мнения, что во время осеннего листопада сновидения оказываются ненадежными и лживыми… — Arist. Fr. 242 Rose.
[171] …у Фаворина. — Как полагает Э.  Л.  Майнар, здесь, возможно, речь идет о знаменитом Фаворине из Арелаты, риторе и софисте, ученике Дпона Хрисостома. Фаворин посвятил Плутарху сочинение «Плутарх, или О взглядах академиков»; Плутарх в свою очередь посвятил Фаворину две книги (Plu. De primo frigido и упоминающееся в каталоге Ламприя (№ 132) «Письмо к Фаворину о дружбе»).
[172] Обращение к Сосию Сенекиону.
[173] …Аристотель этот вопрос разрешил… — Arist. Fr. 242 Rose.
[174] …указывали на бобы… еду, от которой велят воздерживаться тем, кто хочет прибегнуть к снотолкованию. — Цицерон в трактате «О дивинации» (I 62) приписывает Платону рекомендацию избегать перед сном всего, что может вызвать смятение и волнение души. Примечательно, что далее Цицерон объясняет пифагорейское табу на бобы той же причиной — тяжелая пища, вызывающая брожение, мешает спокойствию духа, необходимому для поиска истины. См. также примеч. 114 к данной книге.
[175] …преданнейший поклонник Аристотеля… — В подлиннике сильнее: δαιμονιώτατος… ε̉ραστής — «безумно влюблен в Аристотеля», «помешан на Аристотеле».
[176] …покрытую дымной копотью. — Цитата из Од. XIX 7 — слова Одиссея об оружии, давно висящем в пиршественном зале и закоптившемся от очага.
[177] …теорию Демокрита… — Фр. 476, 579 Лурье. О теории образов см. примеч. 63 к книге V и 63 к книге III; о порах — примеч. 93 к книге I.
[178] …так полагает Эпикур… — Fr. 326 Usener.
[179] …как выразился Антимах… — Fr. 36 Epicorum Graecorum Fragmenta / Ed. G. Kinkel. Lipsiae, 1877. Цитируется также в VIII вопросе книги V (683 Ε).
[180] …и этот день у нас называется днем Благого Демона, а у афинян Питойгиями… — У нас — в Беотии. См. выше вопрос VII книги III (655 Е), где разбирается праздник Благого Демона. Питойгии — первый день весеннего праздника Антестерий, посвященного Дионису и приходившегося на одиннадцатый день месяца Антестериона (февраль—март). См. примеч. 83 к книге III.
[181] …кроме тех, которым свойственна теплота и маслянистость… или же влажность… — О теплоте растений см. примеч. 32 к книге III.
[182] …эпитет, найденный Гомером… — «Влажные смертные» — Од. VI 201 (у Гомера в единственном числе, слова Навсикаи об Одиссее); «согреваться» = «радоваться» — Од. VI 156, говорится о духе (θυμός), который «согревается» ради прекрасной Навсикаи. «Горестное» и «страшное» — Ил. XIX 325 («Внушающая ужас» или «отвратительная», слова Ахилла о Елене) и Од. XI 212 («горестный плач»).
[183] Кровь… объединяет в себе и влажность и теплоту… — Об отношении крови к теплоте ом. выше, вопрос IV книги III, 651 А—В.
[184] …душа с неизбежностью следует за телом… — Отрицательное влияние тела на душу, особенно при постижении истины, неоднократно отмечает Платон (см., напр., Федон, 65 В, 79 С—Е, 82 e и др.).