XXXVII Против Пантэнета. Заявление о неправомерности иска

Переводчик: 

Содержание

(1) Пантэнет купил у некоего Телемаха рудничное предприятие, расположенное в Маронее (область в Аттике), вместе с тридцатью рабами: при этом он занял талант у Мнесикла, а у Филея и Плейстора - сорок пять мин. В качестве покупателя был записан Мнесикл, и акт продажи был составлен на его имя. Позднее, когда кредиторы стали требовать деньги у Пантэнета, он нашел других заимодавцев - Никобула, опротестовавшего теперь его иск, и некоего Эверга. Пантэнет взял у них деньги под залог эргастерия и рабов, (2) но в документе сделка была оформлена не как заклад, а как продажа. Продавцом и поручителем для новых кредиторов стал прежний заимодавец Мнесикл, на чье имя была ранее оформлена покупка. Эверг и Никобул, ставшие формально хозяевами эргастерия, сдали его вместе с рабами в аренду Пантэнету за плату, соответствовавшую процентам с суммы долга: так как долг составлял сто пять мин, а процент исчислялся из расчета одной драхмы с мины,[1] они договорились, что будут получать сто пять драхм; на деле это были проценты, на словах - арендная плата.
(3) После заключения сделки Никобул уехал; в его отсутствие в Афинах произошло следующее. Участвовавший в займе Эверг, под предлогом того, что Пантэнет уклоняется от исполнения условий соглашения, отправился в эргастерий и захватил его; кроме того, он подстерег раба, несшего Пантэнету деньги от рудничных предприятий, предназначавшиеся для платежа в государственную казну, и силой отнял их. По утверждению Пантэнета, ему по вине Эверга пришлось уплатить в казну удвоенную сумму, так как он пропустил назначенный срок. На основании этого он возбудил против Эверга иск о возмещении убытков и выиграл его.
(4) Когда же Никобул вернулся из своей поездки и обнаружились многие кредиторы Пантэнета, о которых раньше не было известно, после долгих споров договорились наконец, что Никобул и Эверг получат обратно сто пять мин и откажутся от претензий на эргастерий и рабов, а это имущество купят другие заимодавцы. Но последние в свою очередь заявили, что согласны на эту сделку только при условии, что в качестве продавцов и поручителей выступят Эверг и Никобул. Последний согласился, уступая, по его словам, просьбе и самого Пантэнета, но обусловил свое согласие тем, что Пантэнет откажется от каких бы то ни было претензий к нему. (5) Пантэнет выполнил это требование, и продажа имущества состоялась. Вопреки договоренности Пантэнет возбудил против Никобула такой же иск, какой до этого выиграл у Эверга, определив дело как "связанное с рудниками"[2] под тем предлогом, что он является рудничным предпринимателем и потерпел убытки в связи с этой своей деятельностью. Он обвиняет Никобула изъятии денег у несшего их раба, в продаже эргастерия и рабов, произведенной с нарушением соглашения, и добавляет еще и другие обвинения.
(6) Никобул опротестовал правомерность иска, опираясь на следующие законы: первый из них не разрешает новое судебное разбирательство по поводу спорных дел, относительно которых стороны договорились об освобождении от обязательств и отказе от претензий; другой же закон четко и ясно определяет, в каких случаях следует возбуждать иски, квалифицируемые как "связанные с рудниками". Пантэнет, по словам Никобула, не претерпел ничего из того, что перечислено в законе, и поэтому возбуждение им такого рода иска необоснованно. Далее Никобул приводит и третий закон, определяющий, какие суды должны рассматривать те или иные дела в зависимости от их характера и какие должностные лица - делать соответствующие представления.[3] Пантэнет же, по словам Никобула, поступает вопреки этому закону, соединив в одном обвинении различного рода жалобы и обратившись в суд, предназначенный для разбора дел, связанных с рудниками.
(7) Оратор использовал закон относительно отказа от претензий в начале речи, два остальных - в конце. И в начале и в конце речи оспаривается правомерность самого иска Пантэнета. В середине же речи дан разбор дела по существу, причем самым серьезным и значимым доводом здесь является то, что, когда происходили события, по поводу которых Пантэнет возбудил ранее иск против Эверга, а теперь - против Никобула, последнего не было в Афинах.

Речь

(1) Согласно нашим законам, граждане судьи, можно оспаривать правомерность иска по поводу спорных дел, если истец до этого отказался от претензий и освободил от обязательств другую сторону.[4] Поскольку именно так и произошло у меня с Пантэнетом, я опротестовал его иск, как вы только что услышали,[5] ибо он не подлежит судебному рассмотрению. Я полагаю, что не должен упускать это свое законное право, и если я докажу, что, помимо всего другого, он отказался от претензий и освободил меня от обязательств, то лишу его возможности заявлять, будто я говорю неправду, и ссылаться на то, что будь это так, я бы опротестовал его иск.[6] Но я именно на этом основании и обратился к вам, чтобы доказать, во-первых, что ничем не нарушил его прав, во-вторых, что иск, возбужденный им против меня, противозаконен.
(2) Если бы Пантэнет действительно претерпел хоть что-нибудь из того, за что теперь меня обвиняет, он возбудил бы против меня иск сразу же, когда мы заключили друг с другом соглашение; ведь эти тяжбы рассматриваются в течение месяца,[7] оба мы находились в городе, а люди обычно выражают свое возмущение нанесенными им обидами сразу же, а не много времени спустя. Я уверен, что и вы, услышав о том, что произошло, скажете, что он никакой обиды от меня не претерпел и занимается вымогательством, воодушевленный успехом своего иска против Эверга. Мне, граждане судьи, ничего не остается иного, как доказать вам, что я ни в чем не виноват, и, представив свидетелей в доказательство истинности моих слов, уйти от преследования. (3) Моя просьба ко всем вам умеренна и справедлива: благосклонно выслушать мое обоснование неправомерности иска и с полным вниманием отнестись ко всему делу. Много ведь судебных процессов было в нашем городе, но, по-моему, не найдется ни одной рассмотренной судом тяжбы более бесстыдной и клеветнической, чем та, которую мой противник осмелился вам представить. Я расскажу вам обо всем случившемся с самого начала как только смогу короче.
(4) Мы с Эвергом, граждане судьи, одолжили выступающему здесь Пантэнету сто пять мин под залог эргастерия в рудничном районе Маронеи[8] и тридцати рабов; из этих денег сорок пять мин принадлежали мне, а талант - Эвергу.[9] Дело в том, что Пантэнет был должен талант Мнесиклу из дема Коллит, а Филею из дема Элевсин и Плейстору - сорок пять мин. (5) В качестве продающего нам эргастерий и рабов выступил Мнесикл (он раньше сам купил для Пантэнета это имущество у прежнего владельца Телемаха). Пантэнет становится нашим арендатором за плату, соответствующую процентам с долга, - сто пять драхм в месяц.[10] Мы заключили письменное соглашение об аренде, где предусматривалось право Пантэнета выкупить у нас имущество в течение определенного срока.[11]
(6) После завершения сделки - в месяце Элафеболион, в год архонтства Теофила,[12] - я сразу же уехал, отплыл в Понт, а Пантэнет и Эверг оставались в Афинах. Мне было бы трудно сказать, что здесь произошло между ними во время моего отсутствия, так как они говорят об этом по-разному, а Пантэнет - не всегда одно и то же: то он заявляет, что из-за насильственных действий Эверга был вопреки договору отстранен от аренды; то - что по вине Эверга оказался в списках государственных должников; то - что ему взбредет в голову. (7) Эверг же говорит без обиняков: так как он не получал от Пантэнета процентов и тот не выполнял и других условий соглашения, Эверг отправился к нему и с его согласия забрал то, что ему принадлежало по праву; после этого Пантэнет удалился, но вскоре вернулся в сопровождении людей, пришедших заявить свей претензии.[13] Эверг не пошел им навстречу, но согласился, чтобы Пантэнет сохранил за собой арендованное имущество, если будет выполнять условия соглашения. Такие вот речи я слышу от них обоих.
(8) Во всяком случае я знаю, что, если Пантэнет говорит правду и действительно столь сильно пострадал из-за Эверга, он получил возмещение согласно собственной оценке.[14] Ведь он выиграл у вас возбужденный им судебный процесс. Однако же он, разумеется, не вправе привлекать к суду за одни и те же проступки и того, кто совершил их, и меня, которого тогда даже" не было в Афинах. Если же правду говорит Эверг и он - что похоже на истину - стал жертвой клеветы, то тем более нет оснований привлекать меня к суду по такому же обвинению.
Я представлю вам сперва свидетелей того, что говорю правду.
(9) Итак вы, граждане судьи, услышали от свидетелей, что тот, кто продал нам имущество, до этого сам его купил; что Пантэнет в соответствии с соглашением взял в аренду принадлежавший нам эргастерий и наших рабов; что я не присутствовал при том, что затем произошло у него с Эвергом, и меня вообще не было в Афинах; что Пантэнет возбудил иск против Эверга, а меня никогда ни в чем не обвинял.
(10) Когда же я вернулся, потеряв почти все, что имел при отплытии, мне сообщили - и это оказалось правдой, - что Пантэнет уже больше не арендатор купленного нами имущества, а оно находится во владении и распоряжении Эверга. Я был чрезвычайно огорчен, увидев, что оказался в очень трудном положении: или надо было стать компаньоном Эверга, разделяя с ним связанные с предприятием хлопоты, или считать его своим должником вместо Пантэнета, снова оформить аренду и заключить с ним письменное соглашение. Я предпочел не делать ни того, ни другого. (11) Мне все это было крайне неприятно, и когда я увидел Мнесикла, выступившего при продаже нам этого имущества в качестве продавца,[15] я подошел к нему, стал упрекать за то, что он рекомендовал подобного человека, и спросил, кто эти люди, заявляющие претензии, и что все это значит? Услыхав от меня о претендентах, он засмеялся, но сказал, что они хотят встретиться с нами; он сам вызвался нас отвести и взялся убедить Пантэнета поступить со мной по всей справедливости. Встреча действительно состоялась, (12) но нужно ли много говорить о ней? Явились люди, утверждавшие, будто они одолжили деньги Пантэнету под залог эргастерия и рабов - имущества, которое мы купили у Мнесикла. В этом не было ничего здравого и честного. Мы изобличили их в том, что все, что они говорят, ложно. Так как Мнесикл подтверждал наши права, они сделали нам официальное предложение, рассчитывая, что мы отклоним его: отступиться, получив от них все наши деньги, или удовлетворить их денежные претензии, поскольку, по их утверждению, находящееся в наших руках имущество стоит гораздо больше, чем одолженная нами сумма.
(13) Выслушав их, я сразу же, без размышления, согласился получить свои деньги и убедил Эверга поступить таким же образом. Когда же дело дошло до того, что нам следовало получить обратно свои деньги, они вопреки договору заявили, что уплатят обещанные нам тогда деньги лишь в том случае, если мы оформим себя в качестве продающих им это имущество. Они, граждане афинские, поступили благоразумно, так как видели, насколько мы опутаны интригами этого Пантэнета. В доказательство правдивости моих слов огласи и эти свидетельства.[16]
(Свидетельства)
(14) И вот, когда дело оказалось в таком положении, и те, которых он привел, не соглашались отдавать деньги, а мы, естественно, продолжали держать в своих руках купленное нами имущество, Пантэнет стал просить, умолять и заклинать нас, чтобы мы выступили в роли продавцов. Поддавшись его настояниям и уговорам - чего он только не делал, упрашивая меня, - я уступил и в этом. (15) Но мне был известен его дурной характер: сперва он наговаривал нам на Мнесикла; затем поссорился со своим лучшим другом Эвергом; как только я вернулся в Афины, он заявил, что рад видеть меня, когда же надо было выполнять свои обязательства, он опять рассорился со мною. Этот человек остается другом всех, пока не добьется и не получит от них того, что ему нужно; после этого становится их противником и врагом. (16) Зная все это, я полагал, что, соглашаясь выступить в качестве продавца его имущества, я избавлюсь от Пантэнета, и обусловил свое согласие тем, что буду свободен от всяких обвинений и претензий с его стороны. После того как мы об этом договорились, он действительно отказался от претензий ко мне, я же выступил, как он и просил, в качестве продавца эргастерия и рабов подобно тому как в свое время сам купил их у Мнесикла.[17] Я получил обратно свои деньги без всякого ущерба для Пантэнета и, клянусь богами, никак не предполагал, что он, что бы ни случилось, может возбудить против меня судебное дело.
(17) Таковы, граждане судьи, факты, относительно которых вы будете выносить решение; таковы мотивы, побудившие меня, ставшего жертвой вымогательства, опротестовать иск как не подлежащий судебному рассмотрению. Я представлю свидетелей, присутствовавших, когда он отказывался от претензий ко мне и освобождал от обязательств, а затем докажу, что по закону его иск ко мне не должен быть принят к рассмотрению.. А теперь прочти для меня это свидетельство.
(Свидетельство)
Прочти же и свидетельство купивших эргастерий и рабов, что я продал это имущество по настоянию Пантэнета тем, кого он указал.
(Свидетельство)
(18) Однако же не только эти люди свидетельствуют, что мы были освобождены от обязательств, а теперь являемся жертвами вымогательства, но и сам Пантэнет. Когда он, возбуждая дело против Эверга, не стал привлекать меня, он тем самым засвидетельствовал, что у него не оставалось никаких ко мне претензий; ведь если бы он считал нас виновными в одном и том же, - а мы оба тогда находились в Афинах,[18] - он вряд ли привлек бы к суду одного, оставляя другого в покое. Но я думаю, что вы и без моих напоминаний знаете, что закон не разрешает снова возбуждать иск после того как спор был разрешен (как это было в нашем случае); тем не менее прочти им и этот закон.[19]
(Закон)
(19) Вы теперь, граждане судьи, услышали закон, который прямо говорит, что если кто-нибудь откажется от претензий и освободит от обязательств,[20] он уже не имеет права обращаться по поводу этого дела в суд. А вы узнали от свидетелей, что и то и другое произошло между нами. Однако же, если вообще не следует судиться, когда это запрещено законом, то тем более в нашем случае. Ведь когда продажа совершена государством, можно было бы сказать, что это сделано не по праву или что имущество ему не принадлежало; (20) относительно дел, по которым вынесено решение суда, можно сказать, что судьи были введены в заблуждение; и по каждому другому предусмотренному в законе случаю неподсудности дела можно было бы представить убедительное возражение. Но когда сам истец согласился с доводами другой стороны и отказался от претензий к ней, ему, разумеется, больше нечего сказать; не может же он обвинить самого себя, что поступил противозаконно. Те, которые возбуждают дело в других случаях, не подлежащих судебному рассмотрению, нарушают законы, установленные другими; но если человек обращается в суд по поводу обязательств, от которых сам освободил другую сторону, он нарушает свои собственные установления. Подобный образ действий в высшей степени возмутителен.
(21) Итак, я показал, что, когда я по его просьбе выступил в качестве продавца рабов,[21] он отказался от всяких ко мне претензий; из прочитанного только что закона вы знаете, что в подобных случаях судебные иски недопустимы. Но я не хочу, граждане афинские, чтобы создалось впечатление, будто я прибегаю к этому средству из-за того, что я не в состоянии оправдаться по существу самого дела, и поэтому попытаюсь показать вам, что он лжет по каждому пункту обвинения. (22) Прочти текст его искового заявления против меня.[22]
(Исковое заявление)

"Никобул злоумышленно нанес ущерб мне и моему имуществу: он приказал своему рабу Антигену отнять у моего раба деньги, которые тот нес для уплаты городу взноса за рудник, арендованный[23] мной за девяносто мин,[24] и виновен в том, что я был внесен в списки государственных должников на двойную сумму".[25]

(23) Остановись.[26] Во всем том, что он теперь приписывает мне в своем иске, он раньше обвинил Эверга и выиграл дело против него. Уже в начале моей речи вам были представлены свидетельства, подтверждающие, что, когда происходили раздоры между Пантэнетом и Эвергом, меня в Афинах не было; впрочем, это очевидно и из его искового заявления. Ведь там нигде не написано, будто я сам что-либо совершил из инкриминированных Эвергу поступков, но, сформулировав обвинение как "умышленное нанесение ущерба ему и его имуществу", он утверждает, будто раб действовал по моему приказу. Это ложь. Как я мог отдать такой приказ, когда, отплывая из Афин, не мог, разумеется, ничего знать о том, что здесь потом произойдет? (24) Затем, какая нелепость! Заявляя, будто я злоумышленно хотел обесчестить его[27] и совершенно разорить, он написал, будто я приказал рабу совершить то, чего не смог бы сделать даже гражданин гражданину. В чем же смысл этого? Я полагаю, что он, не имея оснований возложить на меня вину за случившееся здесь во время моего отсутствия, но желая добиться чего-нибудь путем лживых наветов, написал в своем исковом заявлении, будто я отдал такой приказ. Если бы он этого не сделал, его иск был бы лишен всякого смысла. Прочти следующие строки в тексте искового заявления.
(Исковое заявление)

(25) "И после того как я стал государственным должником, он, несмотря на мои возражения, поставил в мой эргастерий, расположенный возле Фрасилла,[28] распорядителем моего имущества своего раба Антигена..."

Остановись.[29] Опять же и тут сами факты изобличат его как лжеца. Ведь он написал, что я привел раба, а он противился этому. Но это не могло произойти в мое отсутствие; ведь ни я, находясь в Понте, не мог поставить раба, ни Пантэнет - возражать тому, кто отсутствовал. Как это так? (26) Что же побудило его предъявить подобное обвинение? Думаю, что Эверг, поступая неправильно, за что и понес наказание, поместил в эргастерий раба, которого он, будучи моим хорошим знакомым и близким мне человеком, взял из моего дома к себе. Если бы Пантэнет написал в своей жалобе, как действительно было дело, он вызвал бы смех. Раба поставил Эверг, а виноват перед тобой я? Во избежание этого он был вынужден сформулировать обвинение так, чтобы оно было направлено против меня. Теперь читай дальше.
(Исковое заявление)

"...Он убедил моих рабов расположиться в мастерской, где дробилась руда,[30] что причинило мне ущерб..."

(27) А вот это уже предел бесстыдства. Что он лжет, видно не только из того, что, когда я официально потребовал рабов для допроса под пыткой, он не захотел этого, но и из всего остального. Какой для меня был смысл убеждать этих рабов? Уж не для того ли, клянусь Зевсом, чтобы их приобрести? Однако же, когда мне предоставлен был выбор - или сохранить их в своем владении, или получить обратно деньги, я предпочел последнее. Это тоже подтверждено свидетельскими показаниями. Тем не менее прочти текст сделанного мной ему официального вызова.
(Вызов)
(28) Он, однако, уклонился и не принял вызова, а теперь посмотрите, как он почти немедленно после этого возбуждает судебное дело. Читай дальше исковое заявление.
(Исковое заявление)

"...Использовав сереброносную руду, извлеченную моими рабами, и завладев серебром, полученным из этой руды..."

И опять же как мог я, не находясь в Афинах, совершить проступки, за которые ты привлек Эверга и добился его осуждения? (29) читай дальше.
(Исковое заявление)

"...И продав мой эргастерий и рабов вопреки заключенному со мной соглашению..."

Остановись. Здесь он превысил меру больше, чем во всем остальном. Во-первых, он заявляет, что я "поступил вопреки заключенному с ним соглашению". Каково это соглашение? Мы сдали ему в аренду принадлежавшее нам имущество за плату, соответствовавшую процентам с одолженных ему денег, и больше ничего там не было. В качестве продавшего нам имущество по просьбе присутствовавшего при сделке Пантэнета выступил Мнесикл.
(30) После этого мы продали имущество третьим лицам на тех же условиях, на каких сами его купили, причем Пантэнет не просто просил, но прямо-таки умолял это сделать: ведь никто не хотел принять его в качестве продавца. Итак, какое отношение имеет соглашение об аренде к твоему иску? На каком основании ты, негоднейший человек, включил это в исковое заявление? Так вот, прочти же свидетельство, подтверждающее, что мы продали имущество по его просьбе и на тех же условиях, на которых купили сами.
(Свидетельство)
(31) Впрочем, ты и сам свидетельствуешь о том же: ведь имущество, которое мы купили за сто пять мин, ты позднее продал за три таланта и две тысячи шестьсот драхм.[31] Однако же кто, оформляя сделку окончательной продажи с одним тобой, дал бы тебе хотя бы одну драхму? В подтверждение того, что я говорю, пригласи свидетелей.
(Свидетели)
(32) И вот, получив за свое имущество деньги соответственно оценке, на которую он согласился, и упросив меня выступить в качестве продавца на одолженную мной сумму,[32] он требует теперь от меня еще два таланта. Остальные его претензии еще более возмутительны. Прочти же оставшуюся часть искового заявления.
(Исковое заявление)
(33) Здесь смешано воедино множество ужасных обвинений: мне приписываются избиения, оскорбления, насилия, дурное обращение с эпиклерами.[33] Между тем для каждого из этих проступков предусмотрены различные судебные процессы, которые возбуждаются перед равными должностными лицами[34] и влекут за собой неодинаковые наказания. Так, дела об избиениях и насилиях поступают к Коллегии сорока,[35] об оскорблении - к фесмофетам,[36] об эпиклерах - к архонту.[37] Законы же позволяют опротестовать правомерность исков и в тех случаях, когда они представлены не тем должностным лицам, к компетенции которых они относятся. Прочти судьям этот закон.
(Закон)
(34) Однако, хотя я в своем заявлении о неправомерности иска вписал в дополнение к другим доводам: "фесмофеты не правомочны представлять в суд дело, возбужденное Пантэнетом", это было вычеркнуто и в моем заявлении отсутствует. Ваше дело выяснить, как это случилось. Мне это безразлично, пока я в состоянии представить вам сам закон: ведь мой противник не сможет лишить вас знания и понимания того, что соответствует праву. (35) А теперь возьми закон о делах, связанных с рудниками. Я полагаю, что, основываясь также и на нем, смогу доказать, что иск Пантэнета не подлежит рассмотрению, а я скорее заслуживаю благодарности, чем того, чтобы оказаться жертвой необоснованного обвинения. Читай.
(Закон)
Этот закон ясно определил, в каких случаях применимы иски о правонарушениях, связанных с рудниками. Так, закон допускает привлечение к суду человека, который вытеснил другого из его разработки;[38] я же не только сам не сделал этого, но утвердил его в праве владения, передал ему имущество, которого другой пытался его лишить, и выступил в качестве продавца по его просьбе. (36) Да, говорит он, это так, но ведь иски предусмотрены и при других правонарушениях, связанных с рудниками. Ты совершенно прав, Пантэнет. Но какие это правонарушения. Заполнить дымом чужой рудник;[39] проникнуть туда с оружием; продолжить свою разработку в пределах чужих границ.[40] Таковы эти "другие, предусмотренные законом, правонарушения". Ни одного из них я, разумеется, не совершил против вас, разве только ты рассматриваешь людей, получающих обратно то, что они раньше одолжили тебе, как напавших на тебя с оружием в руках. Если же ты придерживаешься подобного взгляда, то можешь возбуждать "рудничные процессы" против всех, кто ссудил тебе свои деньги. Но нет такого права. (37) Скажи, неужели человек, взявший у государства в разработку рудник, вправе нарушить общий для всех закон, определяющий процедуру и для истцов, и для ответчиков, и станет обращаться в инстанции, ведающие делами о правонарушениях в рудниках, по всяким другим поводам? Например, если он займет у кого-нибудь деньги? Если о нем будут плохо говорить? Если он подвергнется избиению? Если у него что-то украдут? Если не получит возмещения авансированного им налога?[41] Короче - во всех вообще случаях? (38) Что касается меня, то я считаю, что он не вправе так поступать; суды, ведающие правонарушениями в рудниках, имеют в виду компаньонов по разработке,[42] тех, кто вторгается на соседний участок, и вообще людей, деятельность которых связана с рудниками, если они совершат какой-нибудь из перечисленных в законе проступков. Но человека, который одолжил деньги Пантэнету и лишь с трудом, после настойчивых просьб, получил их обратно, не следует сверх того привлекать еще и по "рудничному делу".[43] Никоим образом.
(39) Всякий, кто рассмотрит дело, убедится, что я не причинил Пантэнету никакого вреда, и иск его по закону не подлежит рассмотрению; ведь он не мог обосновать ни одного из своих обвинений; все, что он написал в своем исковом заявлении, - ложь, к тому же он возбудил дело по поводу претензий, от которых сам отказался. В минувшем месяце, граждане афинские, когда состав дикастериев уже был определен по жребию и я собирался явиться в суд, он пришел ко мне, окруженный своими людьми - этой шайкой сообщников, - и сделал весьма хитроумный ход. (40) Он прочел мне длинный официальный вызов, требуя допросить под пыткой раба,[44] который, по его словам, был в курсе этого дела; если его претензии подтвердятся, я должен буду заплатить назначенную им сумму;[45] если же они окажутся необоснованными, то Мнесикл, которому поручался допрос, определит, какую плату Пантэнет должен внести за раба.[46] Я представил ему поручителей, гарантирующих мою верность соглашению, и запечатал вызов; (41) и вовсе не потому, что считал все это справедливым. Какая тут может быть справедливость, если от физических и моральных качеств раба зависело, обязан ли я буду уплатить два таланта, а даже при благоприятном для меня исходе вымогатель останется-безнаказанным? Но все же я дал согласие, видя свое преимущество в правоте моего дела. Что же дальше? Как только он забрал свой судебный залог,[47] он снова вызывает меня в суд, незамедлительно показав этим, что не намерен придерживаться выдвинутых им самим условий. (42) Когда же мы пришли к тому, кто должен был проводить допрос раба под пыткой, Пантэнету следовало распечатать вызов, предъявить его текст и действовать согласно написанному в нем и нашей договоренности; однако он воспользовался тем, что в момент оглашения нашей тяжбы, стоял шум, и все происходило следующим образом: - "Я делаю тебе официальный вызов. - Принимаю. - Дай мне свое кольцо.[48] - Вот, возьми. - Кто твой поручитель? - Такой-то". Я не сделал ни копии соглашения, ни чего-либо взамен его. И вот, вместо того чтобы поступить, как я только что сказал, Пантэнет явился с другим текстом вызова, настаивая, чтобы самому пытать раба;[49] схватил его, стал тащить, не зная меры в своем бесчинстве. (43) А я, граждане судьи, понял, какие преимущества дает умение представить себя перед другими в выгодном свете. Ведь я понимал, что все это приходится переносить из-за того, что мои простодушие и безыскусственность вызывают ко мне неуважительное отношение и я несу тяжкое наказание за то, что мирюсь с этим. В доказательство того, что я был вынужден, вопреки тому, что считал справедливым, противопоставить его вызову свой и выдал раба для допроса под пыткой, что все это правда, прочти текст вызова.
(Вызов)
(44) Поскольку он уклонился и от моего вызова и от того, что сам раньше предложил в своем вызове, мне интересно, что же он в конце концов сможет вам сказать. Чтобы вы получили представление о человеке, от которого, по его словам, он столько претерпел, посмотрите на этого раба.[50] Это он якобы выгнал Пантэнета из его эргастерия, он сильнее друзей последнего и законов. Ведь я в это время был в отъезде, и сам Пантэнет этого не отрицает.
(45) Я хочу сказать вам, каким образом ему удалось, обманув прежних судей, выиграть иск против Эверга, чтобы вы знали, что и на этом процессе он не остановится ни перед какими бесстыдными и лживыми заявлениями. Более того. Вы обнаружите, что выдвигаемые против меня на этом процессе обвинения опровергаются теми же соображениями, как и в предыдущем деле, и это убедительнейшим образом доказывает, что Эверг стал жертвой ложного обвинения. Ведь в дополнение ко всем другим обвинениям Пантэнет заявил, будто тот, явившись в его сельское владение,[51] вошел в помещение, где находились его мать и эпиклеры; в суд он принес с собой закон об эпиклерах. (46) Однако же он до сих пор еще не обратился по этому поводу с чрезвычайным заявлением против меня или Эверга к архонту, который по закону ведает делами эпиклер.[52] Между тем ему это ничем не грозило, так как в подобных случаях признанный виновным несет наказание или платит штраф, а тот, кто возбудил дело, ничем не рискует за свое заступничество. Пантэнет же не сделал чрезвычайного заявления архонту, а обратился с обвинением в суд и добился присуждения ему двух талантов. (47) Я думаю, что если бы Эверг заранее знал - а это полагается по закону, - какого характера обвинение ему будет предъявлено в суде, он смог бы, доказав истину и свою правоту, легко добиться оправдания. Оказавшись же привлеченным к суду по закону о правонарушениях, связанных с рудниками, чего он никак не ожидал, Эверг был застигнут врасплох и не смог без подготовки отвести от себя ложное обвинение. А судьи, введенные Пантэнетом в заблуждение относительно рассматриваемого дела, вознегодовали и признали Эверга виновным.
(48) Думаете ли вы, что Пантэнет, которому удалось обмануть тогдашних судей, поколеблется повторить то же и с вами? Что он потому возбудил это дело в суде, что полагается на действительные факты, а не на слова и свидетельства своих сообщников - Прокла, этого находящегося здесь долговязого человека, подлейшего Стратокла, умеющего как никто другой увлекать своими речами, и вдобавок - на собственную способность безудержно и без всякого стыда плакать и жаловаться?
(49) Однако же ты не только недостоин ничьего сожаления, но с гораздо большим основанием, чем кто-либо другой, заслуживаешь ненависти за уловки, к которым прибегаешь в деловых отношениях; так, будучи не в состоянии вернуть занятые тобой сто пять мин, ты по отношению к людям, которые снабдили тебя деньгами и позволили выполнить обязательства перед первыми кредиторами, не только не соблюдаешь условия заключенного с ними соглашения, но пытаешься вдобавок лишить их гражданских прав.[53] В других случаях мы сталкиваемся обычно с тем, что лишаются своего имущества должники; в твоем же деле подобная участь постигла кредитора, который, одолжив тебе талант, вынужден был уплатить два таланта, став жертвой твоего клеветнического обвинения,[54] (50) а я, одолживший тебе сорок мин, теперь привлечен к судебному делу, грозящему уплатой двух талантов. Ты, владея имуществом, под залог которого никогда не мог занять более ста мин,[55] в итоге продал его за три таланта две тысячи драхм,[56] а теперь заявляешь, что из-за этого имущества понес убытки в четыре таланта.[57] Кто же повинен в этом? Получается, клянусь Зевсом, что мой раб. Какой же гражданин позволит рабу лишить себя имущества? И кто сможет сказать, что мой раб должен отвечать и за те правонарушения, в которых Пантэнет обвинил Эверга и выиграл судебный иск?
(51) Но помимо всего, сам Пантэнет освободил моего раба от всех этих обвинений; ведь не Об этом следовало теперь говорить, и не писать в вызове, в котором он требовал раба для допроса под пыткой, а надо было возбудить иск против раба, а ответа требовать с меня, его господина. Вместо этого он иск возбудил против меня, а обвиняет моего раба. Законы этого не разрешают. Слыхано ли, чтобы кто-нибудь, возбудив иск против господина, в проступках обвинял раба, как будто он правомочное лицо[58]?
(52) И вот, если кто-нибудь спросит его: "Какие веские обвинения ты сможешь выдвинуть против Никобула?", он скажет: "Афиняне ненавидят людей, дающих взаймы. Никобул же вызывает неприязнь, он быстро ходит, говорит высокопарно, носит палку;[59] все это, - скажет он, - в мою пользу". Он говорит так не краснея и не думает, что слушатели поймут, что такого рода рассуждения подобают сикофанту, а не жертве несправедливости. (53) Что касается меня, то я не считаю, что заимодавцы совершают нечто предосудительное; однако же некоторые из них заслуженно вызывают ваше негодование; я имею в виду тех, которые превращают это в профессию, руководствуясь не человечностью и не другими подобными соображениями, а исключительно стремлением к выгоде. Ведь поскольку я не только одолжил деньги Пантэнету, но и сам многократно занимал, я прекрасно знаю этих людей и не люблю их. Однако же не собираюсь, клянусь Зевсом, разорять их и подвергать клеветническим обвинениям. (54) Но можно ли отнести к профессиональным заимодавцам того, кто подобно мне, потратил столько трудов, плавая и рискуя жизнью, и приобрел небольшие средства, а затем отдал их взаймы, желая оказать услугу и в то же время не допустить, чтобы деньги незаметно растаяли? Разве только, по твоему мнению, тот, кто одолжит тебе деньги, тем самым уже заслуживает ненависти всего нашего государства. А теперь прочти свидетельства, из которых вы увидите, как я отношусь к тем, кто одалживает мне деньги, и к тем, кто обращается ко мне с просьбой об этом.
(Свидетельства)
(55) Таков, Пантэнет, я, человек, который, по твоим словам, быстро ходит, и таков ты, шествующий неторопливо. Но что касается моей походки и манеры говорить, я, граждане судьи, скажу правдиво, с полной откровенностью. Я ведь не заблуждаюсь на свой счет и хорошо знаю, что не одарен в этом отношении природой и не принадлежу к людям, которые производят хорошее впечатление своим внешним видом. А если кое-кого раздражают те мои черты, которые не приносят мне никакой пользы, то разве уже это одно не является для меня несчастьем? (56) Но что еще я должен терпеть? Неужели, если я одолжу кому-нибудь деньги, мне следует сверх того платить и по приговору суда? Думаю, что никоим образом. Ни Пантэнет не сможет доказать, что мне присущи зловредность и подлость, и ни Один из вас, сколько бы вас ни было, не припишет мне такого. Что же касается других качеств, то каждый из нас, по-моему, таков, каким его создала природа. Трудно бороться против природных недостатков тому, у кого они имеются (ведь в противном случае мы бы ничем не отличались друг от друга), но легко заметить эти недостатки у другого и укорить его. (57) Но какое значение имеют эти мои свойства для нашего с тобой спора, Пантэнет? Ты претерпел много неприятностей? Но ведь за это ты получил возмещение по суду. Не от меня? Но ведь я не причинил тебе никакого вреда. В противном случае ты никогда не признал бы меня свободным от обязательств; не оставил бы меня в стороне, когда возбуждал дело против Эверга, и не попросил бы выступить в качестве продавца того, кто причинил тебе столько зла. И затем, каким образом мог бы я, отсутствуя и будучи в отъезде из Афин, принести тебе какой-либо вред?
(58) Но если даже допустить,[60] что ему нанесен величайший возможный вред и что все, что он скажет об этом здесь, правда, вы, я полагаю, единодушно согласитесь с тем, что многим довелось претерпеть, бесспорно, более значительные неприятности, чем те, которые связаны с деньгами. Ведь случаются и непредумышленные убийства, и караемые законом оскорбления, и многое другое подобное этому. Однако же во всех этих случаях предусмотрена возможность отказа от возмездия, если виновные смогут убедить потерпевших простить их. (59) Установленная законом справедливость настолько обязательна для всех, что если кто-нибудь, уличив другого в непредумышленном убийстве и бесспорно доказав, что на том лежит скверна,[61] после этого простит его и откажется от претензий, он уже не может отправить этого человека в изгнание.[62] И также, если потерпевший сам перед смертью простит убийцу, никто из оставшихся в живых родственников не вправе преследовать его. Таким образом, даже те, кого законы, в случае признания их виновными, предписывают изгонять, ссылать, казнить, освобождаются от тяжких наказаний, если только другая сторона отказывается от претензий к ним.
(60) Можно ли себе представить, чтобы отказ от претензий имел такую силу и значение в случаях, касающихся жизни людей и тягчайших правонарушений, а при имущественных спорах и менее серьезных обвинениях был недействительным? Разумеется, нет. И если я не добьюсь у вас теперь справедливости, то тягостнее всего будет не сам этот факт, а то, что вы по отношению ко мне отмените справедливое установление, существующее испокон веков.

* * *

Речь написана для процесса особого рода, так называемого параграфа. На предварявшем суд рассмотрении тяжбы у соответствующего архонта ответчик или обвиняемый мог опротестовать по формальным основаниям (они были определены законом) допустимость иска. Этот протест, подававшийся в письменной форме, так же как последующий процесс, назывался параграфа. Если архонт признавал протест достаточно обоснованным, дело передавалось для окончательного решения в суд. Особенностью такого процесса было то, что ответчик выступал первым, что давало ему известные преимущества, и судьям предстояло решить, обоснован ли его протест. Вопрос о том, принималось ли при этом решение и по существу дела, является спорным. Насколько можно судить по сохранившимся в Демосфеновском корпусе речам такого рода (XXXII, XXXIII, XXXIV, XXXV, XXXVI, XXXVII, XXXVIII), решение суда по поводу обоснованности параграфа определяло решение и по существу тяжбы, и не требовалось нового судебного процесса.
Иск Пантэнета был представлен как δίκη μεταλλική, связанный с правонарушениями в рудниках и рудничных предприятиях. Эти дела в IV в. до н. э. находились в ведении фесмофетов и должны были рассматриваться в течение месяца (Аристотель. Афинская полития. 59. 5). Ответчик оспаривает правомерность такой квалификации иска и приводит ряд других обоснований своего протеста, в особенности тот факт, что между ним и истцом было достигнуто соглашение об отказе от взаимных претензий.
Речь содержит интересный материал о заемных сделках, гарантированных имуществом должника в форме условной его продажи, о большом значении кредита в предпринимательской деятельности, связанной с Лаврийскими рудниками, о роли рабов, о законах, регулирующих отношения рудничных предпринимателей.
Принадлежность этой речи Демосфену не оспаривается. Датируется процесс 346 или 345 г. до н. э. Никобул, против которого возбужден иск Пантэнета, уехал из Афин весной 347 г. до н. э. (в архонтство Феофила). А процесс происходил спустя некоторое время после его возвращения.


[1] Проценты исчислялись помесячно; так как в мине сто драхм, то одна драхма с мины составляет один процент в месяц, т. е. 12% годовых. Такой процент обычен при афинских заемных сделках. Ср. Аристотель. Афинская полития, 52.2.

[2] Dike metallike — процесс, связанный с правонарушениями в рудниках, подлежал срочному рассмотрению на основе специального закона — nomos metallikos (см. § 35—38). Закон издан, вероятно, в середине IV в. до н. э. в связи со стремлением активизировать предпринимательскую деятельность в Лаврийском районе. Ср.: Ксенофонт. О доходах. IV.

[3] В Афинах существовал строгий порядок возбуждения и рассмотрения судебных дел. Каждый из девяти архонтов (эпоним, басилевс, полемарх, фесмофеты) ведал определенным кругом частных и государственных дел, принимал и рассматривал жалобы по ним и передавал в соответствующие инстанции. Аристотель. Афинская полития. 55. 6—7; 57. 2; 58. 2—3; 59. 1—3, 5.

[4] Так мы переводим выражение α̉φείς καὶ α̉πα̉λλάξας (ср. в §19 αφη̃ καὶ α̉παλλάξη; см. Речи XXXIII. 12; XXXVI. 25; XXXVIII. 27. Различие двух употребленных здесь слов трудно определить, но все же нам представляется, что их не следует понимать как έ̉ν διὰ δυοι̃ν. О том, что сами афиняне ощущали здесь два понятия, свидетельствует сопутствующее им нередко слово — α̉μφότερα — «то и другое» (§ 1— γεγενημένων α̉μφοτέρων μοι τούτων πρὸς Πανταίνετον; ср. Речь XXXVI. 25).

[5] Очевидно, в начале судебного заседания оглашали текст параграфа.

[6] Оратор использует ловкий ход, чтобы оправдать свое обращение к параграфэ. Он мотивирует это тем, что в противном случае Пантэнет счел бы его пассивность признанием правомерности иска.

[7] Имеется в виду δίκε μεταλλικε, которую возбудил Пантэнет. См. выше, примеч. 3.

[8] Маронея — область на юге Аттики, в районе серебряных рудников.

[9] Поскольку талант составляет шестьдесят мин, общая сумма займа — сто пять мин. Характерно, что доля каждого из двух новых кредиторов в этом займе соответствует доле их двух предшественников.

[10] Имущество, заложенное кредиторам, формально переходит в их собственность, так как они выступают в роли его покупателей. Однако это имущество остается во владении должника, который считается теперь его арендатором и платит проценты в форме арендной платы.. Об условном характере этой продажи свидетельствует и то, что цена определяется не подлинной стоимостью имущества, а суммой долга.

[11] Такого рода заемная сделка именовалась prasis epi lysei.

[12] Элафеболион — девятый месяц аттического календаря, соответствующий второй половине марта—первой половине апреля. Архонтство Теофила было в 347 г. до н. э. <

[13] Поскольку оформление заемных сделок носило частный характер и официально не регистрировалось, владелец имущества иногда под его залог занимал деньги у нескольких кредиторов, которые могли и не знать о существовании друг друга. Так как заложенное имущество стоило обычно больше, чем сумма долга, материальные претензии всех кредиторов могли быть удовлетворены. Разумеется, при этом бывали и злоупотребления, с которыми мы часто сталкиваемся в судебных процессах о морских займах. См. Речи XXXII, XXXIII, XXXIV, XXXV, LVI.

[14] При возбуждении дела по имущественным спорам истец указывал в своем заявлении (έ̉γκλημα) сумму причиненного ему ущерба или ту, которую считал себя вправе взыскать.

[15] Поскольку Мнесикл выступал в качестве «продавца» имущества Пантэнета Эвергу и Никобулу, он являлся как бы гарантом этой сделки. Не случайно и последующие кредиторы требовали, чтобы в роли «продающего» имущество выступал не Пантэнет, а один из его прежних кредиторов (13, 14, 16).

[16] Свидетельские показания записывались во время предварительного слушания дела у соответствующего архонта и вместе с другими документами, подлежавшими оглашению в суде, помещались в сосуд, особый для каждой стороны (ε̉χι̃νος), и запечатывались. Во время судебного заседания выступавший по мере надобности обращался к секретарю с просьбой достать и прочесть нужный ему текст. Время, потраченное на это, не входило в регламент, отведенный для выступления. Ср. Аристотель. Афинская полития. 67, 3.

[17] Ср. § 5.

[18] Как сказано было выше (§6), Никобул сразу же после заключения сделки уехал из Афин и отсутствовал, когда между Эвергом и Пантэнетом произошли раздоры (§ 9). Но судебный процесс, возбужденный Пантэнетом против Эверга и выигранный им, очевидно, состоялся уже после возвращения Никобула.

[19] Ссылку на этот закон см. в Речи XXXVI (В защиту Формиона). 25.

[20] См. выше, примеч. 5.

[21] Речь идет об эргастерии в рудничном районе, где работали тридцать рабов. Так как производительность мастерской определялась прежде всего рабским трудом, то ее доходность исчислялась, исходя из количества рабов. Ср. Речь XXVII (Против Афоба). 18: оратор заявляет, что когда бывший его опекуном Афоб продал половину рабов из эргастерия, оставленного Демосфеном Старшим в наследство сыну, доход снизился с тридцати до пятнадцати мин, то есть тоже наполовину.

[22] Обращение к секретарю суда.

[23] В тексте написано ε̉πριάμην — «я купил». В действительности речь идет о «покупке» у государства права на разработку рудника. Лаврийские серебряные рудники принадлежали государству, но разрабатывали их частные предприниматели, получавшие это право на фиксированный срок за определенную плату. Ведали этим полеты под надзором Совета 500. См.: Аристотель. Афинская полития. 47. 2.

[24] В сохранившихся на камне отчетах афинских полетов о сдаче в разработку рудников плата колеблется от смехотворно низкой — 10 драхм — до двух талантов 5550 драхм. Наиболее распространенные цифры — 20 и 150 драхм. 90 мин составляют полтора таланта или талант и 3000 драхм. Это свидетельствует о большом размахе предпринимательской деятельности Пантэнета. Следует учесть, что он владел еще и мастерской по переработке руды.

[25] Рабу Пантэнета, по-видимому, было поручено уплатить годичный взнос за разработку рудника. Как этот взнос соотносится с цифрой в 90 мин, неясно. Во всяком случае просрочившие свои платежи предприниматели вносились в списки государственных должников, причем сумма их долга удваивалась. См.: Аристотель. Афинская полития. 48. 1.

[26] Оратор прерывает секретаря, читающего исковое заявление, и возражает против предъявленных ему обвинений.

[27] Государственные должники до уплаты ими долга лишались права участвовать в общественной жизни.

[28] Неясно, что означает эта локализация. — то ли это географическое понятие, то ли относится к расположенному поблизости памятнику.

[29] См. примеч. 27.

[30] Комментаторы Дарест и Жерне полагают, что речь идет о перемещении рабов Пантэнета, работавших в руднике, в его наземную мастерскую.

[31] Характерно соотношение цены гарантировавшего долг имущества с суммой займа. Долг в сто пять мин обеспечивался имуществом, которое впоследствии было продано за 206 мин, то есть стоило примерно вдвое больше суммы долга. Здесь проявляется условный характер «покупки» кредиторами закладываемого имущества.

[32] Никобул, таким образом, «продавал» лишь часть имущества, которую сам «купил» за сорок пять мин, одолженных им Пантэнету (см. 4).

[33] Эпиклера — девушка-наследница. В случае, если у афинянина были только дочь или дочери, они после его смерти выдавались замуж за ближайших родственников отца. .Эпиклеры находились на особом попечении архонта-эпонима. Ср. Речи XLIII (Против Макартата). 16, 51, 54; XLVI (Против Стефана). 14, 20; Исей. III. 42, 68; Аристотель. Афинская полития. 56. 6.

[34] Характер возбуждаемого дела определял, к какому должностному лицу должен был обратиться истец. См.: Аристотель. Афинская полития. 56. 6—7; 57. 2—3; 58. 2—3; 59. 1—4, 5—6.

[35] οι̉ τετταράκοντα — сорок судей, по четыре от каждой из десяти аттических фил, рассматривали небольшие тяжбы по демам; при оценке иска до десяти драхм они сами выносили решение; в случае более высокой оценки передавали дело государственным арбитрам. Фотий. s.v. τετταρακοντα; Поллукс. VIII. 100; Гарпократион. s.v. κατὰ δήμους δικαστάς; Исократ. XV. 237.

[36] Фесмофеты — шесть из девяти архонтов, действовавшие коллегиально. Они ведали в основном правовыми вопросами, делами о противогосударственных проступках (graphai), но некоторыми тяжбами и частного характера (dikai). См.: Аристотель. Афинская полития. 55.1; 59. 1—6.

[37] См. примеч. 34.

[38] При сдаче в разработку рудников точно фиксировались границы участка каждого предпринимателя. Как видно из сохранившихся надписей, эти границы определялись по наземным ориентирам. (См. Crosby Μ. // Hesperia. 1941. X. P. 14-27; 1950. XIX. P. 180—312; 1957. XXVI. P. 1-23). Естественно, что при подземных работах могли возникать споры между арендаторами соседних участков.

[39] ά̉v τύη τις. По мнению Ардальона (Ardaillon Ε. Le mines de Laurion dans l'antiquite. P., 1897. P. 202 sqq.), огонь в шахте могли зажигать для вентиляции или размягчения твердой породы; задымление легко могло произойти ввиду узости галерей, особенно при сыром топливе. Причиной могли быть как небрежность, так и злой умысел. Вторая возможность подтверждается следующим за этим .упоминанием оружия.

[40] Выражение τω̃ν μέτρων ε̉ντός вызвало противоречивые толкования. Некоторые комментаторы предполагают, что речь идет о выходе за пределы арендованного участка и предлагают соответственно читать ε̉κτός — что дало бы смысл «за пределами» своего участка. Однако против такой конъектуры говорит то что совершенно идентичное выражение τω̃ν μέτρων ε̉ντός встречается в речи Гиперида в защиту Евксеннппа (§ 35). Липсиус, а вслед за ним Карштедт, сохраняя рукописное чтение, понимают упоминаемое здесь правонарушение как вторжение предпринимателя, разрабатывавшего свой собственный рудник, на территорию государственного домена. По их мнению, существовали и государственные и частные рудники (Lipsius J. Der Attische Prozess. В., 1883-1887. I-IV. S. 1019-1023; Kahrstedt U.von. Staatsgebiet und Staatsangehorige in Athen, Stuttgart; В., 1934. S. 20-23). Это мнение не подтверждается свидетельствами источников. У Демосфена (§ 38) недвусмысленно говорится о правонарушениях одного рудничного предпринимателя против другого, что давало последнему право возбудить dike metallike. Правильно понимают это место Дарест и Жерне в своих комментариях к речи.

[41] Со времени Пелопоннесской войны в Афинах время от времени собирали чрезвычайный налог — эйсфору. Так как в IV в. до н. э. взимание этого налога стало встречать трудности, в 70-е годы введена была система проэйсфоры. 300 богатейших налогоплательщиков авансировали всю сумму налога государству, а затем каждый из них сам должен был собрать внесенную им сумму с остальных. О возникавших при этом затруднениях свидетельствует речь Аполлодора, включенная в Демосфеновский корпус (L. 9).

[42] Отсюда мы узнаем, что в некоторых случаях право на разработку рудника у государства покупали совместно двое или более афинян. Очевидно, это связано было с необходимостью вложить в дело большие средства, если речь шла о начальной стадии разработки. О заинтересованности Афинского государства в активизации лаврийских разработок свидетельствует издание специального закона nomos metallikos и срочное рассмотрение связанных с рудниками исков (dikai metallikai). В сочинении Ксенофонта «О доходах», написанном в середине IV в. до н. э., где даются советы Афинскому государству о способах увеличения его доходов, специальный раздел (IV) посвящен Лаврийским рудникам. См. перевод Э. Д. Фролова в «Хрестоматии по истории древней Греции». М., 1964. С. 343-357.

[43] Дела, связанные с правонарушениями в рудниках, рассматривались в срочном порядке и истец, по-видимому, мог рассчитывать на благосклонное отношение к себе судей (см. примеч. 3).

[44] В случае привлечения рабов в качестве свидетелей их допрашивали под пыткой. Для этого требовалось согласие владельца раба.

[45] В тексте δίκη α̉τίμητος. Если истец указывал сам требуемую им сумму, судьи, в случае решения в его пользу, освобождались от задачи определения суммы, которую должен был уплатить ответчик. Согласно § 41, Пантэнет требовал два таланта.

[46] В результате пытки раб мог быть искалечен; если его показания не подтверждали заявления стороны, потребовавшей его допроса, она должна была уплатить владельцу раба компенсацию. Ср. Речь LIX (Против Неэры). 124; Аристофан. Лягушки, v. 624.

[47] Согласившись на обращение к арбитру, истец забирал обратно внесенный им при предъявлении иска залог и тем самым отказывался от возбужденной им судебной тяжбы. Никобул обвиняет Пантэнета в непоследовательности.

[48] Кольцо служило одновременно печатью, которой скреплялся текст соглашения.

[49] Согласно предварительной договоренности, раба должен был допрашивать Мнесикл (40), нейтральное лицо. Вопреки этому, пытку взял на себя Пантэнет, допрашивавший раба с пристрастием.

[50] Никобул показывает суду своего раба Антигена, который, по-видимому, стар или немощен.

[51] Любопытно, что у Пантэнета, активного рудничного предпринимателя, имеется и сельское владение (α̉γρός), где живут его мать и девушки-эпиклеры (см. примеч. 34).

[52] О дурном обращении с эпиклерами и сиротами можно было сделать чрезвычайное заявление (εισαγγελία) архонту. Сделавший это даже в случае признания его заявления необоснованным не подвергался никакому наказанию. См. Исей. III. 46-47.

[53] Лишение гражданских прав (atimia) в данном случае могло быть результатом вреда, причиненного эпиклерам, или неуплаты в срок ответчиком присужденной с него суммы. Атимия не означала полного лишения гражданских прав. Существовали различные виды ее. Ср. Андокид. I. 73-76.

[54] См. § 4 и 23.

[55] Цифры здесь округлены. Из § 4 видно, что доля Никобула в займе составляла не сорок, а сорок пять мин, а общая сумма займа — не сто, а сто пять мин.

[56] Очень любопытное свидетельство того, что стоимость заложенного кредиторам имущества была значительно выше суммы долга. Здесь соотношение: 200 мин (три таланта = ста восьмидесяти минам, а 2000 драхм = двадцати): 105 минам, то есть почти вдвое.

[57] Пантэнет уже выиграл иск, оцененный в два таланта, у Эверга, а теперь требует такую же сумму у Никобула.

[58] Поскольку по аттическому праву раб не был правомочным лицом, за ущерб, нанесенный им третьему лицу, следовало взыскивать с владельца раба.

[59] Обычай носить палку в любом возрасте был распространен в Спарте. В Афинах это вызывало насмешки и, по-видимому, недоброжелательство.

[60] Здесь и далее почти полное совпадение с Речью XXXVIII. 21-22.

[61] С религиозной точки зрения убийство, даже непредумышленное, налагало на убийцу скверну, которую можно было снять лишь специальным обрядом очищения.

[62] Согласно древнему обычаю, запечатленному в законе Драконта, родственники неумышленно убитого человека могли договориться с убийцей и, получив у него определенный выкуп (hypophonia), отказаться от преследования его (anaideia). Ср. Речь XLIII (Против Макартата). 57.