ГЛАВА ВТОРАЯ. Рабство.

I
Геродот утверждает, что первоначально Греция рабства не знала, рабов не было ни в Афинах, ни в других местностях, почему сыновья и дочери афинян в те времена вынуждены были, сами ходить за водой. Но у Гомера рабы имеются. У Одиссея насчитывалось свыше 100 рабов, в том числе 50 женщин, работающих во дворце его, цифра, впрочем, небольшая, если иметь в виду, что Одиссей имел 72 стада овец, коз и свиней. Немногочисленность рабов в эту отдаленную эпоху объясняется, по видимому, тем, что при' военных столкновениях мужчин не брали в плен, а убивали, и только женщин уводили с собой. Илиада и Одиссея много дают примеров тому, что мужчин опасались брать в плен, оставлять в живых. Это еще та наиболее ранняя эпоха, когда решаются обращать в рабство только женщин -они менее опасные враги, да и служат не только рабочей силой, но и в качестве наложниц. Ахилл убил мужа Брисеиды и троих братьев ее и город разрушил и только ее взял себе, желая сделать своей женой.
Это - читаем в «Илиаде» – угрожает всякому народу, «чей приступом город берется»:

Мужи убиты оружьем, дома превращаются в пепел,
Дети уводятся в плен и пышноодетые жены.

Одиссей рассказывает, как он, отплыв от Трои, попал в град киконов Измар.

Град мы разрушили, жителей всех истребили,
Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много.
А в вымышленном рассказе о себе Одиссей говорит, что его спутники

Грабить поля плодоносные жителей мирных Египта
Бросились, начали жен похищать и детей малолетних,
Зверски мужей убивая.

Лишь мало-помалу отношение к побежденным мужчинам изменяется и их начинают обращать в рабство, пользоваться их рабочей силой или же отпускать за выкуп. Первые шаги в этом направлении мы наблюдаем уже у Гомера. Отдельные воины попадают в плен и возвращаются обратно за выкуп. Так было с Ликаоном, сыном Приама, которого взял в плен Ахиллес; о даровании им жизни молят и другие троянцы, обещая богатый выкуп.
Такие пленники продаются в рабство. Появляется купля-продажа рабов. О подобном случае говорится в Одиссее: «Или, оставшись у стада быков и один, ты схвачен морским был разбойником, он же тебя здесь и продал». Рабыня, которая увезла Евмея, когда он был еще мальчиком, сама была похищена пиратами и продана в рабство; и Евриклею отец Одиссея, Лаерт, купил за 20 быков, а рабыня, прислуживающая Навсикае, Евримедуза, была увезена феаками из Эпира и подарена царю Алкиною. Эти случаи существенны в том смысле, что здесь мы встречаем новые способы обращения в рабство – похищение людей пиратами и куплю-продажу рабов, находим, следовательно, рабов не только взятых в плен на войне, но и купленных.
Но это лишь первые шаги. И впоследствии нередко мужчин по прежнему убивают, только женщин и детей обращают в рабство. Так поступают еще во время Пелопонесской войны и македоняне при взятии Платеи (в 427 г.) и афиняне с жителями македонского города Скиона (в 421 г.) и с населением завоеванного ими острова Мелоса: взрослых мужчин казнили, женщин и детей обратили в рабство. Город же Платею македоняне уничтожили, афиняне землю скионов передали платейцам, а Мелос сами заняли. Так же жестоко афиняне решили поступить с жителями отпавших от них Митилен (в 427 г.), но затем изменили свое первоначальное намерение Геродот рассказывает, что Герон сиракузский переселил жителем Мегары в Сиракузы, при чем поступил весьма своеобразно: богатых, вызвавших войну против него, он сделал гражданами, низшие же классы населения, которые неповинны были в войне и не ждали от него ничего дурного, он, наоборот, продал в рабство в другие страны.
На ряду с уничтожением пленных мужчин или выдачей их за выкуп мы находим, следовательно, и такие случаи, когда их оставляют в живых, но они теряют свободу и вынуждены работать на более счастливых победителей. Так, Поликрат самосский> одержав победу над жителями Лемоса, взял их в плен и заставил копать ров вокруг укреплений Самоса, а сиракузские пленные были помещены афинянами в пирейские каменоломни; но они проломили стену и ночью бежали в Декелею и в Мегару.
Однако такой образ действия по отношению к грекам считался неправильным. Платон находит, что греки должны щадить греческие племена., не должны порабощать другие греческие город и обращать других греков в рабство 5). Действительно, нам известно, что либо пленников выменивали, как это сделали, напр. афиняне после взятия города Тороны (в 422 г.), обменяв «мужа на мужа», либо еще чаще – как это уже было во времена Гомера – отпускали их за выкуп. Так поступили, напр., во время Пелопонесской войны афиняне с жителями города Нисеи на острове Мегаре: по договору, заключенному при сдаче, каждый должен был выкупаться за определенную сумму. У пелопонесцев, по словам Геродота, существовала даже определенная такса в 2 мины с человека. Такой выкуп и афиняне взяли с халкидиян, при чем десятую часть его пожертвовали на сооружение из бронзы колесницы с четверкой лошадей для храма Афины. Во время войн с Филиппом Македонским взятые в плен афиняне освобождались за плату в размере от 3 до 5 мин с человека, а Димитрий Полиоркет заключил с жителями Родоса договор, согласно которому взятые в плен свободные люди выдаются за выкуп в 10 мин, а рабы за 5 мин.
При таких условиях рабов-греков не могло быть много, тем более, что и продажа в рабство за долги была, по крайней мере в Афинах, рано упразднена (отмена ее приписывается Сейсахтии Солона). Напротив, варвары, т.е. иностранцы, считались вполне пригодными для того, чтобы служить грекам в качестве рабов. «Эллинам прилично властвовать над варварами, а не варварам над эллинами, – говорит Еврипид, – потому что варвары рабы, а эллины свободные». Аристотель поясняет это изречение: «варвар и раб по природе своей одно и то же».
О том, что в Грецию привозились рабы-варвары – нам сообщают различные авторы – и Ксенофонт, у которого говорится, что люди, занимающиеся разными промыслами (приготовлением муки и хлеба, выделкой одежд), покупают варваров и заставляют их выполнять разные работы, и Демосфен, сообщающий, что от варваров рабы привозятся в Грецию. Геродот рассказывает, что фракийцы продают своих детей в другие страны. Гермипп, цитируемый в сборнике Афинея, упоминает о Пафлагонии, специальностью которой является доставлять рабов в Афины. У Аристофана встречаются афинские стражники, именуемые скифами - рабы, привезенные преимущественно от скифов. Это подтверждается и позднейшим историком – Страбоном. «Рабы, находившиеся в Афинах, – говорит он, – назывались либо по имени племен, к которым принадлежали, как-то: Лид, т.е. лидянин, или Сир, т.е. сириец, или же по именам, которые являлись общеупотребительными у соответствующих народов, как, напр., Манес или Мида – фригийцы, Тибий – пафлагонцы. Следовательно, в Афинах имелись рабы из Лидии, Сирии, Фригии, Пафлагонии.
По словам Феопомпа, цитируемым Афинеем, впервые стали приобретать рабов жители Хиоса, чем-прибавляет Афиней – они вызвали гнев богов, и боги их покарали: как рассказывает Нимфодор Сиракузанский, рабы против них восстали и опустошили их города. При этом Феопомп подчеркивает, что еще раньше, чем на Хиосе, рабы существовали в Фессалии и Лакедемонии, но там это были покоренные народы (пенесты и илоты), здесь же купленные варвары.
Торговля рабами в Греции вообще процветала Паноний из Хиоса занимался этим промыслом, при чем оскоплял мальчиков и продавал их в Сардесе и Эфесе. «Жадные торговцы» из Фессалии производили эту торговлю «живыми душами». Из черноморских гаваней, куда кочевники доставляли рабов для продажи, известен был Танаид, из греческих – Делос, но уже раньше оживленная торговля рабами производилась в Афинах, где для продажи их существовали особые места на рынке (ряды - kykloi) и самая продажа производилась в определенные сроки – в начале каждого месяца (в новолуние).
О том, какую роль играли рабы в жизни греков, мы узнаем из «Характеров» Теофраста. Изображая типы различных людей, Теофраст каждый раз для характеристики того или иного типа считает нужным определить его отношение к рабам. Упоминается прежде всего о купле-продаже и об отдаче в наймы рабов. Тип, именуемый «всем недовольный», после долгих приставаний к продавцу, сумел дешево купить раба и все же потом заявляет: неужели же я купил дешево что-либо порядочное? Другой тип «алчный», совершая путешествие со знакомыми, пользуется их рабами, своего же он отдает в наймы, но полученную за него плату и не думает вносить в общую кассу. А когда раб приносит ему заработанные деньги медью, он этим еще не довольствуется, хочет большего, требует себе еще лаж (разницу по сравнению с серебром). У него находим и другие данные, касающиеся рабов. Раба бьют; присутствуя при этом, «бестактный» считает нужным рассказать, что один из его рабов повесился, когда его так наказывали. У Теофраста раб повсюду сопровождает господина. «Недоверчивый» отличается тем, что приказывает сопровождающему его рабу идти не сзади, а спереди, чтобы следить за ним, а то он еще убежит по дороге. Раб отправляется с господином в театр, где «льстец» берет подушку у раба и подкладывает ее под сиденье патрона, в баню, где «алчный» заявляет, что принесенное рабом масло, якобы, негодное и мажется поэтому чужим маслом, в лавку, где «хвастун» накупает вещей на целых два таланта, а затем ругает раба, что он не взял денег с собой. Раб несет вещи господина – «алчный» наваливает на него такую ношу, что тот едва в состоянии ее снести» а кормит его из рук вон плохо. Раб отправляется с господином в плаванье, на войну. «Трусливый», находясь на море и опасаясь крушения судна, снимает с себя хитон и передает его рабу, очевидно, чтобы ему удобнее было плавать. Во время сражения он еще посылает раба предварительно посмотреть, где находится неприятель. Раб закупает продукты и заготовляет их на зиму, он же ведет счет расходам. «Недоверчивый» посылает раба за покупками на рынок, а вслед за ним отправляет еще и второго раба, чтобы тот выследил, сколько первый заплатил. «Медленный в разговорах и действиях» зимою, т.е. в самое неподходящее для заготовки овощей время, попрекает раба тем, что тот не купил огурцов. «Гордый», рассчитываясь с кем-либо, велит рабу все подсчитать и занести итог, для себя самого он находит, очевидно, такого рода действия «неподходящими». Наконец, «алчный» доходит до того, что когда рабы его находят на улице несколько медных монет, то он считает возможным требовать и своей доли, прибавляя: дары Гермеса общи для всех, а «скряга» своей жене, к тому же принесшей ему приданое, не покупает рабыни, а нанимает лишь на рынке прислужницу для сопровождения ее – это считалось, очевидно, верхом бесстыдства.
У Диона Хрисостома (Златоуста), автора позднейшего времени, один из собеседников, доказывает другому, что он раб. В подтверждение этого первый ссылается на то, что его кормит его господин, что он сопровождает последнего, что он выполняет то, что тот приказывает, в случае же неповиновения, подвергается побоям. Это, следовательно, характерные признаки раба. Прежде всего, как мы видели из Теофраста, раб всюду следует за своим господином.
У Гомера только Пенелопа, Елена или Андромаха появляются в сопровождении рабынь, всегда двух «прекрасноволосых» служанок но отнюдь не простые люди. По словам Тимея (в сборнике Афинея), у локров владение рабами – Аристотель, утверждает он, на этот счет ошибается – недозволено законами, у фокеян же это разрешено лишь в самое последнее время, и впервые жена Филомела, завоевавшего Дельфы, имела двух следовавших за ней рабынь; это было в половине IV ст.. Но в Афинах этот обычай установился, по видимому, гораздо раньше, ибо о нем идет речь уже у Аристофана, Ксенофонта и Платона. У первого раб, следующий за господином, является чем-то безусловно необходимым, ибо Проксагора, желая уничтожить неравенство, богатство и бедность, намерена устранить такое положение, когда у одного много земли, а у другого нет даже столько, сколько нужно для могилы, когда один владеет толпой рабов, а у другого нет даже одного сопровождающего его раба. Но обычно выходили с гораздо большим количеством прислужников и прислужниц. У Ксенофонта хорошие флейтисты водят с собою большое число рабов, у Махона (в сборнике Афинея) гетера Гнатайнион, отправляясь во время панегирий в Пирей на свидание с каким-то иностранным купцом, берет с собой всего трех ослов, трех прислужниц и одну мамку, но такая свита названа очень небольшой. Когда жена полководца Фокиона выходила в сопровождении всего одной рабыни, то это обращало на себя всеобщее внимание; в театре актер, исполнявший женскую роль, потребовал себе большую свиту, но ему напомнили об этом достопримечательном событии. Демосфен, впрочем, порицает Майдия за то, что тот с тремя или четырьмя рабами расхаживает по рынку, а расточительность Аполлодора, сына известного банкира Пасиона, у него выражается в том, что тот имеет, на ряду с законной женой, двух куртизанок и что его повсюду сопровождают три молодых раба.
На ряду с такой бесполезной растратой человеческих сил мы находим и производительный труд рабов в домашнем хозяйстве. Об этих работах постоянно упоминается у древних авторов. Наиболее подробно о них трактуется у Ксенофонта. Там читаем о рабах, заведующих полевыми работами, стадами, кладовыми, о том, что одни слуги работают в доме, другие вне дома; они прядут шерсть, выделывают платье, заготовляют продукты; есть специальные рабы, посылаемые на рынок за покупками (agorastes). Из среды рабынь выбирается ключница, самая умеренная в смысле пищи, напитков и сна, а также в смысле мужчин, такая, которая сумела бы взыскивать за плохую работу с других рабов и которая обнаруживала бы услужливость и желание этим путем добиться милости своих господ Особенное внимание изображаемый Ксенофонтом Исхомах обращает на выбор подходящего управляющего (epitropos), который заведует полевыми работами. «Где ты достаешь нужных тебе приказчиков? – -спрашивает собеседник Исхомаха, Сократ.– Разузнаешь ли ты, где имеется такой человек, и в случае надобности покупаешь его, вроде того, как ты приобретаешь плотников, или же ты сам стараешься создать нужных тебе людей». «Разумеется сам», – отвечает Исхомах. К приказчику он предъявляет те же требования в смысле умеренности, как и к ключнице, и так же, как и в отношении последней, рассчитывает на усердие с его стороны, «уделяя ему часть тех благ, которые ему самому даруют боги». Но кроме того, приказчик должен знать, как выполнять различные работы, иначе от него будет не больше пользы, чем от того врача, «который посещает больного и утром и вечером, но не знает, как его лечить». Наконец, приказчик должен уметь управлять прочими рабами, наказывая нерадивых и поощряя усердных, подобно тому, как «молодых щенков учат бегать кругом, прыгать и т.д., давая им то, чего они хотят, когда они слушаются, и раздавая удары, когда они не выполняют приказаний». Исхомах и сам содействует в этом приказчикам, верхнее платье (гиматион) и башмаки выделываются в его хозяйстве разных сортов, чтобы лучшие из них давать лишь наиболее усердным, ибо хорошие работники перестанут ревностно работать, если увидят, что одинаково с ними вознаграждаются те, которые не желают так же хорошо трудиться. Но, конечно, Исхомах признает, что для того, чтобы всему этому научить других, надо все это знать и понимать самому, для неумелого же хозяина это невозможно, – -это все равно, что самому не уметь играть, а другие обучать музыке.
«Экономика» Ксенофонта рисует нам роль рабов и отношение к ним в благоустроенном хозяйстве. На них возложены все работы, как и самое управление хозяйством, хотя во главе последнего стоит сам хозяин, обучающий их, поощряющий, желающий внушить им доверие к себе. «Мы приучали ее (ключницу) иметь в виду наши интересы, участвовать в наших радостях и горестях». Объясняя своей жене ее обязанности, Исхомах прибавляет, что одна из этих обязанностей, быть может, покажется ей неприятной – в случае болезни кого-либо из слуг необходимо позаботиться об уходе за ним. «Клянусь Зевсом, – отвечает жена - для меня это будет самая приятная обязанность, особенно если за этот уход они будут платить мне признательностью и преданностью». Рабы являются здесь членами семьи, отношение между ними и хозяевами покоится на взаимном доверии, на доброжелательных чувствах.
Но вот и другая картина в дополнение к первой. У Диона Хрисостома изображен известный киник Диоген, по дороге из Коринфа в Афины встречающий знакомого, у которого бежал сопровождавший его раб. Диоген выспрашивает этого знакомого, <подобно врачу, который хочет дать больному совет>, – выспрашивает его с пристрастием. Тот жалуется: он ничего дурного не сделал рабу, жилось рабу у него хорошо, и раб все же оказался столь дурным. Диоген как будто только и ждал этого.– Что же - набрасывается он на своего собеседника - признавая его дурным, ты отыскиваешь его, очевидно, для того, чтобы он наносил тебе ущерб. Станет ли кто-нибудь разыскивать плохую собаку, если она сбежала? Напротив, ее еще прогоняют, если она возвращается. А тут люди, вместо того, чтобы быть довольными, что они освободилиcь от дурного человека, еще несчастны, обращаются к другим за помощью, совершают сами путешествия, тратят много денег, чтобы словить его. Между тем, кто приносит больше вреда, злые собаки или дурные люди? – Собеседник смущенно отвечает на это, что Диоген, конечно, прав, но, что ему трудно отказаться от чувства мести по отношению к человеку, который без всякого основания его покинул, никаких рабских обязанностей не выполнял, а жил у него в доме, не работая и только сопровождал его повсюду. – Прекрасно - возмущается Диоген – значит ты ему не причинил никакого зла, когда держал его в доме, ничему не обучал и не давал работы, и, превращал его в настоящего бездельника. Быть может, ты думаешь, что портить человека есть небольшое зло, и что он не должен избегать тебя как своего величайшего и опаснейшего врага?
– Но что мне делать? – спрашивает собеседник, – у меня нет другого слуги.– А что бы ты сделал, если бы у тебя не было сапог., а те, которые ты имеешь, тебе жали бы ногу и натирали ее до боли? Разве ты не снял бы их немедленно и не ходил бы босиком? А если бы они сами спали с ноги, разве ты вновь прикрепил бы их и зашнуровал бы ногу? Подобно тому, как часто легче ходить без сапог, чем в плохих сапогах, так многие удобнее и приятнее живут без слуг, чем те, у кого имеется их целая куча. Разве ты не видишь, сколько неудобств причиняют богачам их рабы? Одному приходится ухаживать за ними во время болезни и для этого нужны врачи и сиделки, ибо сами они большей частью легкомысленны и относятся к своему здоровью безразлично, отчасти из-за невоздержности, отчасти потому, что думают, если с ними что-либо случится, то это нанесет вред не им самим, а их господину; другим приходится их ежедневно наказывать или связывать, приходится гнаться за ними, когда они бежали... Теперь тебе нужно добывать пропитание только для одного человека, а не для двух, как прежде, и тебе приходится заботиться только о своем здоровье, а не ухаживать еще за другим, если он заболеет. Когда ты уезжаешь из дому, тебе не нужно бояться того, что он у тебя что-нибудь похитит, а когда ты спишь, тебе нечего опасаться, что бодрствующий раб причинит тебе какое-нибудь зло.., Если у тебя есть жена, то она прежде не заботилась о тебе, ибо она видела, что в доме есть слуга... Теперь она и сама не будет ходить без дела и будет лучше заботиться о тебе.
– Но я беден, Диоген – молит он о пощаде, – и если бы оказалось, что его не следует держать, я мог бы его продать. – Диоген еще более возмущен.– Неужели же тебе не стыдно обмануть покупателя, всучая ему плохой товар? Допустим, обман удастся и тот не заметит, что это негодный человек - у тебя ведь будут новые заботы, что делать с вырученными деньгами? Ты купишь, пожалуй, другого, который окажется еще хуже, если нападешь на продавца, который еще бессовестнее тебя.
Противник совершенно разбит и уничтожен.
В результате владелец раба доведен до того, что он уже готов отказаться от него, разве, что тот сам попадется ему в руки. Но и это решение отнюдь не удовлетворяет Диогена.– Именем Зевса, – восклицает он - это все равно, как если бы ты сказал: лошадь, которая кусается и бьет копытами, я не буду искать, но если я найду ее, то пускай она меня кусает и бьет. – Собеседник совершенно сдается и готов бросить всякую мысль о рабе.
Из этого диалога, в котором выражается отрицательное отношение к рабству у Диогена, одного из немногих противников этого института в Греции, узнаем, что в греческом доме не все обстояло так гладко и благополучно, как может показаться при чтении Ксенофонта и описываемого им хозяйства Исхомаха. Рабы покидали своих господ, спасаясь от них бегством, их приходилось преследовать и для этой цели совершать путешествия, обращаться к друзьям, жившим в других местах, за помощью по розысканию беглых. Мы знаем из Лукиана, что о таких беглых рабах объявлялось на рынке при помощи надписи на доске или устного оповещения, при чем за доставку беглецов нередко обещали награду. Имелись и особые лица, которые этими оповещениями на рынке занимались, а в эпоху Александра Македонского некий Антиген из Родоса даже учредил страхование владельцев от побега рабов, при чем ему уплачивалось 8 драхм за каждого раба, и в случае бегства раба, он обязывался вернуть его или возместить стоимость; но затея его оказалась обманом, ибо он положил деньги в карман и своих обязательств не выполнил.
Из приведенных цитат видно и другое - видно, что отношение между господином и его рабами было далеко не всегда хорошее, и первому приходилось опасаться насилий со стороны последних, что самое лечение их не только вытекало из человеколюбия, как это может показаться из приведенных слов Исхомаха и в особенности его жены, но являлось нередко просто последствием желания сохранить их жизнь и трудоспособность как рабочей силы, наконец, что рабов иногда жестоко наказывали, подвергая их побоям и держанию в оковах. О последнем, как и о клеймении их (sigmata, клейменный – estigmeos), мы узнаем и Из других источников.
О том, как плохо приходилось нередко рабам, поучает нас в одной из своих сценок (мим) Геронд, автор III ст. до Р. X. В сценке «Ревнивая» героиня, нервная, страстная, неспособная себя сдерживать женщина, Битинна, питающая страсть к своему любовнику – рабу Гастрону, воспылала сильнейшим гневом, подозревая его в измене. Она ему высказывает это прямо и резко в лицо и его оправдания только еще больше раздражают ее. Она зовет другого раба Пиррия и приказывает ему связать Гастрона, отвести его и дать ему тысячу ударов по спине и столько же по животу. Несчастный пытается действовать другим способом - он готов признать свою вину и просить о пощаде: «я человек, погрешил, но прости на этот раз, если я еще раз это повторю, то можешь делать со мной, что угодно». Слуги медлят исполнить приказание, надеясь на благополучный исход. Но Битинна непоколебима, она повторяет свое распоряжение и требует выполнения его в точности, иначе Пиррий сам «заплатит капиталом с процентами», – «чтобы Гастрон чувствовал, что он раб; я за него заплатила три мины, будь проклят тот день». Гастрона уводят. Но едва это совершилось, как Битинна меняет свое решение и посылает служанку вернуть Гастрона. Однако, гнев ее вовсе не сменился милостью – она желает изменить наказание, даже усилить его - наложить ему клеймо на лбу, как беглому. Служанка Кидилла все же надеется вымолить ему пощаду – она молит Битинну именем ее дочери и будущих внуков. Сначала Битинна непоколебима, – «не раздражайте меня, а то я убегу из дому. Ведь всякая женщина могла бы после этого плевать мне в лицо». Но, по видимому, гнев ее прошел, ибо достаточно Кидилле напомнить, что сегодня праздник – и страшный приказ отменяется; это напоминание являлось, очевидно, лишь поводом. Хотя Битинна и намекает Гастрону, что после праздника наступит и его праздник, т.е. наказание лишь отложено, но, по видимому, это лишь слова – буря пронеслась, хотя человеческая жизнь висела на волоске.
Вот еще пример жестокого обращения с рабами. Диоген Лаертий рассказывает о философе-кинике Бионе из Борисфена, что на вопрос Антигона, кто он, откуда, где и кем рожден, он ответил весьма цинично следующее: «Мой отец был вольноотпущенник, который нос обтирал локтем (желая указать на то, что он торговал соленой рыбой), лица у него не было, а только надпись на лице, знак жестокости его господина, моя мать была женщиной достойной такого человека – из публичного дома. За утайку таможенных сборов отец со своей семьей был продан в рабство, меня купил один оратор, так как я был красивый молодой человек, и после смерти оставил мне все свое состояние; я сжег все его сочинения, отправился в Афины и стал философом».
Напротив, Платон считает правильным не позволять себе ничего дурного по отношению к рабам, не обижать их: именно в отношениях к людям, которых может всякий обидеть, выражается истинная справедливость. Но в то же время, он допускает наказания для рабов - не следует ограничиваться одними увещаниями, как по отношению к людям свободным. Словом, он придерживается принципа - строгость, но справедливость.
В том же сочинении Диогена Лаертия о жизни и учениях известных философов находим оставленные ими духовные завещания, в которых они распоряжаются на ряду с прочим имуществом и своими рабами. Получается представление о том, каково было обычное число рабов у греков. Платон в своем завещании определяет: «Артемиду освобождаю, Тихона, Биктаса, Аполлониада, Диониса- оставляю рабами». В завещании Аристотеля читаем следующее. Дочь его должна получить талант серебра и трех рабынь, а если она пожелает, то и девочку, которая у нее находится, и мальчика Пиррея. Амбракасу даруется свобода, равным образом Тахону, когда его дочь будет выдана замуж, а также Филону и Олимпию и его сыну. Ни один из прислуживавших завещателю мальчиков не подлежит продаже, а следует пользоваться их трудом, когда же они станут старше, то, сообразно заслугам, дать им свободу. Упоминается еще об одной рабыне. Имеется, следовательно, помимо детей (число их неизвестно) четверо женщин и четверо мужчин- последние все получают свободу. В завещании Теофраста идет речь о восьми рабах-мужчинах и одной женщине, при чем из первых трое немедленно освобождаются, а двое, проработав еще четыре года? если за ними не окажется никакой вины, один подлежит продаже, прочие переходят к наследникам. «Помпилу же и Фрептасу, которые уже давно освобождены, и которые нам принесли много пользы, остается все, что они от нас получили, или сами приобрели, вместе с теми 2.000 драхм, которые я теперь поручаю Гиппарху им выплатить. О том, чтобы после нашей смерти с храмом, памятниками, садами, галереей было поступлено так, как указано в завещании, должен заботиться Помнил, живущий там, и он должен за всем этим смотреть, кг к до сих пор: содержать его должны владельцы». Стратон дарует свободу четырем рабам; одного взрослого раба и двух мальчиков оставляет наследниками, впрочем, мальчиков могло быть и больше. У Ликона имелось двенадцать рабов, десять мужчин и две женщины, из них только одна рабыня не получает свободы. «Из моих слуг – читаем в завещании – уже давно отпущенный на волю Деметрий освобождается от уплаты выкупа, кроме того, я завещаю ему 5 мин, одно верхнее и одно нижнее платье, чтобы он мог жить хорошо, – много он натерпелся у меня. Кархедонянина Критона также освобождаю от выкупа и даю ему 4 мины. Микроса освобождаю, Ликон должен еще 6 лет содержать и обучать его. Хариса освобождаю, Ликон обязан его кормить, ему даю две мины и свои книги. Вольноотпущенник Сирое получает 4 мины и Менодору и освобождается от суммы, которую он мне должен. Отпускаю на свободу также мать Микроса, а по истечении двух лет службы, также Ноемона, Диона, Феона, Евфранора и Агафона, а носильщика (паланкина) Офелиона и Посидониона через четыре года». Наконец, Эпикур освобождает 4 рабов (из них одну женщину), но сколько их всего было у него, неизвестно.
Платон в виде примера приводит человека, имеющего 50 и более слуг. В городе такому человеку нечего опасаться своих многочисленных рабов, ибо он находится под охраной законов, но если бы, предположим, кто-либо из богов переселил его вместе со слугами в пустыню, то ему пришлось бы опасаться за свою жизнь и по этой причине заискивать перед ними и льстить им. Мы не знаем, является ли этот пример реальным, или же Платон берет особенно большое количество рабов, чтобы показать, какие благодеяния доставляет государство. Из всех приведенных выше примеров видно, что в действительности число их было несравненно меньше.
В приведенных завещаниях обнаруживаются столь же теплые отношения к рабам, как в хозяйстве Исхомаха. Душеприказчику дается распоряжение содержать и обучать рабов, им оставлено наследство, они отпускаются на свободу без выкупа, им прощаются долги. Таким образом рабы находятся на положении членов семьи; с ними хотя и обращаются нередко весьма жестоко, как, впрочем, и с прочими домочадцами, но все же между ними и господами нет еще резкой отделяющей их пропасти. Даже история с Битинной и ее любовником-рабом, при всей жестокости госпожи, все же свидетельствует о близости между господами и рабами; чувства, вызываемые ревностью к рабу, говорят лишь в пользу этого.
Раб во всяком случае еще не стал товаром, объектом производственной эксплуатации. Он товар для работорговца, но не для покупателя. Покупатель использует раба для личных услуг или для работ в домашнем (натуральном) хозяйстве, но не для промысла. О последнем ни у одного из приведенных авторов нет речи. Да и самое число рабов – как мы видим - весьма невелико. Обычно, по видимому; афинянин имел одного, много двух рабов, но и при значительном богатстве число их не превышало, как мы видим, нескольких человек.
Из тех же данных мы можем усмотреть, что рабам не трудно было приобрести свободу – и в этом отношении, следовательно, не было резкой грани между ними и свободными греками.
Освобождение рабов совершалось обыкновенно публично, в особенности в храмах, где и составлялся договор о правах и обязанностях сторон. Из надписей мы можем усмотреть, что рабы передаются богу, что означало освобождение их. В одних случаях владелец посвящал своего раба божеству и освобождал его от всякой иной власти, а чтобы это постановление имело силу, раб отдавался на будущее время под покровительство жрецов, которые обязаны были наказывать за всякое покушение на его свободу. Такая форма посвящения встречается в надписях храмов Сераписа в Орхомене, Афины в Давлисе, Асклепия в Стирисе и др. Другая форма состояла в акте торжественной продажи раба, в силу которого право на него передавалось божеству, на основании уплаты известной суммы, которая являлась выкупом. Фукар и Вешер открыли около 500 надписей в Дельфах, в которых упоминается такая продажа. Среди освобожденных (исключая детей) оказывается 282 женщины и всею 178 мужчин. То представление, которое получается на основании приведенных духовных завещаний о сильном преобладании мужского пола над женским, оказывается, таким образом, неправильным. Приходится исходить, по видимому, скорее из обратного предположения, хотя определенно установить что-либо в этом отношении не представляется возможным, действительного распределения рабов по полу мы все-таки не знаем.
Из надписей видно, с какими формальностями совершался акт продажи (отпущения на волю) – они должны были гарантировать ему свободу. Хозяина раба, являвшегося вместе с последним, встречали в храме два жреца и в присутствии сенаторов и свидетелей вручали ему выкуп. Продавец доставлял одного или нескольких поручителей, которые гарантировали действительность сделки и обязывались охранять раба от всякого, кто попытался бы лишить -его свободы. В случае невыполнения этой обязанности продавцом или его поручителями, против них мог быть возбужден иск от имени божества, и они могли быть присуждены к пене, равной полуторному размеру выкупной суммы. Акт продажи, засвидетельствованный жрецами, сенаторами и иными свидетелями, передавался на хранение одному из граждан, указанному в самом акте, а копия вырезывалась на стене храма. Это давало право, как рабу, так и тем, кого он призовет на помощь, силой противодействовать всякому покушению на свободу раба-божество им предоставляло это право. Но в то же время, давая рабу свободу, прежний хозяин сохранял за собой право пользоваться его услугами в течение известного количества лет или даже во время всей жизни. Вольноотпущенник, следовательно, не получал полной свободы- прежний владелец мог его карать за непослушание, хотя и не мог продать его третьему лицу.
В других надписях, найденных в Дельфах Оссулье, как и в надписях, обнаруженных Вешером и Фукаром, нередко точно указаны обязанности вольноотпущенника. В одном случае он обязан сопровождать своего бывшего хозяина во время его путешествия в Египет, в другом - воспитать двоих детей, в третьем – будучи прежде рабом врача, помогать последнему и впредь в течение 5 лет при исполнении им своей профессии. Наиболее же часто встречается обязанность вольноотпущенника заботиться о своем патроне на старости и устроить ему достойное погребение. Вольноотпущенник может, впрочем, отказаться служить патрону до истечения установленного срока, но в этом случае обязан найти себе заместителя или купить себе свободу уплатой дополнительной суммы. Обычно имеется и исключительное право патрона на наследство вольноотпущенника, а иногда и его детей, если они не оставят после себя потомства. В виду возможных споров по поводу выполнения договора, устанавливается суд или третейские судьи, к которым стороны могут обратиться.
Связь между рабом и господином, таким образом, и при освобождении раба не прекращалась - он не выходил вполне из состава семьи, вольноотпущенник продолжал находиться по прежнему под покровительством своего бывшего господина.
Эти патриархальные отношения между хозяином и рабом должны были исчезнуть с. нарождением крупной промышленности, когда раб превращался в объект наживы, когда взгляд на него как на полезного помощника, хотя и не родного по крови, сменялся взглядом на него, как на рабочую силу, предназначенную для возможно большей, совершенно бесконтрольной, эксплуатации. При этих условиях менялось отношение к рабу, создавалась все более и более глубокая социальная пропасть между свободными и рабами.
Однако, история Греции этого второго фазиса в истории рабства в чистом его виде, по видимому, не знала, ибо - как мы увидим ниже - именно существование крупных предприятий, работающих для широкого рынка, ничем не доказано. Первые шаги в смысле развития рабства в указанном направлении, конечно, делались. На ряду с множеством мелких ремесленных и крестьянских хозяйств, обходившихся без всякого рабского труда, вероятно, наиболее многочисленных, имелись и такие, которые пользовались рабочей силой рабов, но это бы пи все же в огромном большинстве случаев ремесленники и крестьяне, т.е. мелкие производители, прилагавшие свой труд и лишь в дополнение к этому эксплуатировавшие и своих немногих рабов для тех же производственных целей. Взаимоотношений, построенных на голой эксплуатации и взгляда на раба, как на товар, при таких условиях по общему правилу еще возникнуть не могло.
До сих пор речь шла о покупных рабах, главным образом, варварах. Им древние противополагают другое несвободное население, потомков покоренных племен. Последние по прежнему сидят на земле, обязаны доставлять своим новым господам известную часть жатвы, но в то же время не подлежат продаже за пределы страны, во многих случаях составляют собственность государства, а не частных лиц. Современные исследователи приравнивают их нередко к крепостным.
Так, в сборнике Афинея приводится из Посидония, что мариандины (на острове Крите) покорены гераклеотами и обязались служить им вечно, под условием, что победители будут снабжать их всем, необходимым для жизни, и не будут продавать их за пределы Гераклеи. По словам Эфора, на острове Крите имелись несвободные под именем клеротов, название (kleros – жребий) происходит от того, что распределение их производилось по жребию. Эфор же рассказывает для характеристики положения этих клеротов, что в Кидонии, на основании старинных законов и обычаев, существовало празднество, к которому с самого основания государства свободные не допускались, и что свобода этих рабов была столь велика, что они позволяли себе даже бить свободных. Эти клероты, по Каллистрату (у того же Афинея), покорены во время войны и поселены на земельных участках. Сосикрат (так же у Афинея) отличает от этих клеротов или амфамиотов (покоренных земледельцев, принадлежащих частным лицам) другой вид рабства на Крите, именуемый «mnoia», при котором рабы составляют собственность государства.
У Афинея сообщаются и взгляды Досиада, Феопомпа, Филократа и Архемаха относительно несвободного населения Фессалии, именуемого пенестами. И пенесты «не были от природы и от рождения рабами», и они подчинились победителям, под условием, что они не могут быть убиты господином и не подлежат вывозу за пределы страны; они обязуются обрабатывать землю своего хозяина и доставлять ему ежегодно доход. Архемах к этому прибавляет, что пенесты прежде именовались менестами (Афиней это слово выводит от «manedo», равнозначущее средневековой manus mortua) и что многие из них впоследствии были богаче своих господ.
Этими данными из известного сборника Афинея, усердно делавшего выписки из всевозможных древних авторов, в сущности исчерпывается почти все, что нам известно, если не считать сообщений некоторых авторов позднейшего времени (Страбона, Поллукса) о положении этой категории несвободного населения в различных частях Греции. Больше материала находим относительно несвободных в Лакедемонии илотов (heilotes), название которых одни производят от города Гелоса, другие от «helein» (т.е. взятые в плен), третьи от «helos» (болото) – жители болотистых низменностей Еврота. Страбон так рассказывает о положении илотов. Гелей, владевшие городом Гелом, подняли восстание и были побеждены и объявлены рабами, причем, однако, господин не мог ни освободить такого раба, ни продать его за пределы Лаконии. Илоты – прибавляет он – являлись общественными рабами, им были отведены особые жилища и назначены специальные занятия. Поллукс изображает их положение словами: «среднее место между свободными и рабами занимают илоты в Лакедемонии», а Павсаний называет их «duloi tu koinu», т.е. общими рабами, принадлежащими государству, а не отдельным лицам. Этим и объяснялось их посредствующее положение-формально они рабами в полном смысле не были, в действительности же положение их было рабское, ибо, по словам Плутарха, тот, кто утверждает, что в Спарте свободные пользуются высшей мерой свободы, рабы же находятся в полном рабстве, правильно определяет существо дела - тяжелое положение илотов в Лакедемонии. Впрочем бесчеловечное отношение к рабам, по мнению того же Плутарха, установилось не с самого» начала, а лишь со времени сильного землетрясения, во время которого илоты восстали, говорят, вместе с мессенцами, в конец разорили страну и довели государство до гибели. Жестокость Плутарх усматривает в обычае, именуемом krypteia – время от времени спартанское правительство посылало за город молодых людей, которые днем скрывались, ночью же выходили на дорогу и убивали попадавшихся им илотов, часто умерщвляя самых сильных и здоровых из них. Плутарх далее цитирует слова Аристотеля, что эфоры при вступлении своем в должность объявляют илотам войну, чтобы иметь возможность убивать их, не совершая преступления. Он же приводит случай, сообщаемый Фукидидом, когда спартанцы во время Пелопонесской войны выбрали самых храбрых из илотов, надели им на голову венки, как бы желая отпустить их на волю, и водили их по храмам, а вскоре после этого все эти илоты, в числе свыше двух тысяч, бесследно исчезли – были истреблены. Из Фукидида, как и из Ксенофонта, мы узнаем, что лакедомоняне, вообще, не доверяли илотам; при заключении союза с афинянами в 421 г. последние обязуются, в случае восстания рабов, всячески оказывать помощь спартанцам. В заговоре царя Павсания во время Пелопонесской войны участвовали илоты, которым он обещал свободу и права граждан, если они помогут ему произвести переворот. Заговору Кинадона (вскоре после Пелопонесской войны) сочувствовали и все илоты и неполноправные граждане, периеки; по рассказам доносчика, они так отзывались о спартиатах, что казалось бы готовы были бы съесть их живыми.