XL. Речь против Кинесия в защиту Фания по обвинению его в противозаконности

Этот фрагмент сохранился в сочинении Афенея "Ученые сотрапезники" (кн. XII, с. 551). Приводя примеры тощих людей, Афеней говорит, что Кинесий был очень высок ростом и тощ, а затем уже по поводу его прибавляет, что Кинесий был человек болезненный и вообще скверный. В доказательство этого он и ссылается на эту речь Лисия. Кинесий был лирический поэт, постоянно подвергавшийся насмешкам комедии за свои плохие произведения и за безбожие. По словам Дионисия, Лисий в этой речи указывал, что Кинесий бросил свою профессию поэта, стал сикофантом и от такого занятия разбогател. На основании этого можно заключить, что наша речь относится к более позднему периоду его жизни, чем нападки комедии: иначе комики не преминули бы упомянуть о такой перемене его специальности; а между тем, например, в комедии Аристофана "Лягушки", поставленной на сцену в 405 г., Кинесий фигурирует еще в качестве поэта. Кинесий упомянут также в речи XXI, 20 (и примеч. 48).
Кто был Фаний, неизвестно. Обвинение в "противозаконности" (графе параномон) состояло в том, что, если вносилось какое-либо новое предложение, всякий гражданин имел право объявить под клятвою, что оно содержит в себе что-либо противное существующим законам. Обвинение такого рода рассматривалось судом присяжных. Для подобного процесса Лисием и была составлена эта речь. Надо думать, что Фаний внес какой-нибудь законопроект, а Кинесий, как сикофант, возбудил против него обвинение в противозаконности.

* * *

Я удивляюсь, как вы сносите спокойно, что Кинесий является в роли защитника законов, - Кинесий, который, как вы все знаете, величайший на свете нечестивец и закононарушитель. Не он ли совершает по отношению к богам такие преступления, о которых всем стыдно даже и говорить, но о которых вы слышите каждый год от сочинителей комедий?[1] Не с ним ли вместе пировали однажды Аполлофан, Мисталид и Лисифей, выбравши себе для этого один из тяжелых дней[2] и вместо "новолунников" назвавши себя "злодуховцами", - именем, подходящим к их участи, хотя, впрочем, они руководились при этом не той мыслью, что они это приводят в исполнение, но той, что они насмехаются над богами и нашими законами. И вот первые так погибли, как следует таким людям; а его, известного очень многим, боги привели в такое состояние, что враги желают ему жизни, а не смерти, на пример прочим, чтобы все знали, что людям, относящимся к тому, что касается божества, слишком дерзко, боги не отсрочивают кару и не переносят ее на детей, а их самих злым образом губят, посылая им большие несчастия и более тяжелые болезни, чем другим людям. И в самом деле: смерть или обычная болезнь - общий наш удел; но столько времени быть постоянно в таком положении и, каждый день умирая, не иметь возможности окончить жизнь, - это случается только с теми, кто совершил такие преступления, как он.


[1] Пример такого нечестивого поступка Кинесия, о котором стыдно говорить, действительно упоминается Аристофаном в комедии «Лягушки», ст. 366, «в часовнях Гекаты, хотя и поэт он лирический, гадит».

[2] Три последних дня месяца были посвящены усопшим и подземным богам и считались в государственном и частном быту «тяжелыми». В такие дни по возможности воздерживались от всяких дел. Были и другие тяжелые дни, иногда соединявшиеся с праздниками. Нечестие Кинесия и его компании заключалось в том, что в такие дни (когда, может быть, полагалось поститься) они демонстративно пировали. На основании дальнейших слов, что они не захотели называть себя «новолунниками», можно высказать догадку, что тяжелый день, выбранный ими для пирушки, был именно последний день месяца, который афиняне называли «старым и новым» (потому что в этот день появляется новая луна), и они, так сказать, справляли новолуние. Неясен смысл названия, выбранного ими для своего общества; это название я перевел «злодуховцы»; по-гречески — «какодаймонистай»; это слово произведено от прилагательного «какодаймон», которое значит буквально «одержимый злым гением», а затем «несчастный». Компания Кинесия дала себе название какодаймонистов, вероятно, имея в виду первое значение прилагательного и придавая своему прозвищу смысл «призывающий (или почитающий) злого гения», в противоположность «агафодаймонистам», как называлось действительно существовавшее общество, члены которого собирались и пили в честь «доброго гения». При таком смысле этого слова какодаймонисты являются прообразом теперешних сатанистов. Но оратор, находя, что это название подходит к их участи, понимает его во втором значении слова «какодаймон», т. е. в смысле общества несчастных людей, и в следующей фразе указывает на гибель первых трех лиц из этой компании и на тяжкое положение остающегося в живых Кинесия. Однако оратор оговаривается, что сами они, давая себе такое прозвище, руководились не этой мыслью, т. е. не тем, что они приводят в исполнение значение прозвища в смысле несчастных людей, но что они руководились желанием посмеяться над богами и религиозными верованиями, установленными законом. Таков, по-видимому, смысл всего этого несколько темного места.