XXII. Речь против хлебных торговцев

Аттика - страна малоплодородная; по пространству она немного больше 40 кв. миль; а между тем число жителей ее доходило в цветущее время до пятисот тысяч человек, так что по густоте населения (более 1200 человек на 1 кв. милю) она была похожа на теперешнюю Бельгию или Саксонию. Вследствие этого она не могла прокормиться своим хлебом и всегда нуждалась в хлебе привозном; хлеб привозился из разных мест, но главным образом из стран, прилегающих к Черному морю, особенно из Крыма. При такой зависимости населения от ввоза приходилось принимать все меры к тому, чтобы не было препятствий к доставке хлеба на морском пути из Черного моря в Афины; во времена не особенно мирные суда, везшие хлеб, сопровождались военными кораблями (см. примеч. 67 к речи XIX).
Равным образом, народ афинский всячески заботился и об урегулировании внутренней торговли хлебом законодательным путем: были изданы суровые законы против спекулянтов хлебом. Такими спекулянтами бывали мелкие розничные торговцы зерном, покупавшие его у крупных оптовых коммерсантов, привозивших зерно на судах. Закон запрещал сразу, в одни руки, скупать более 50 формов хлеба (форм - мера веса, в точности нам неизвестная). Закон этот имел целью воспрепятствовать скоплению больших количеств хлеба в одних руках, устранить конкуренцию между мелкими торговцами и не дозволять им произвольно поднимать цены на хлеб. Ввиду важности этого дела была учреждена специальная должность хлебных приставов для наблюдения за производством хлебной торговли, в особенности же за тем, чтобы цены за хлеб не превышали установленной таксы вследствие злоупотреблений торговцев. Этих хлебных приставов ("ситофилаков") в V в. и в начале IV в. было пять в самом городе и пять в Пирее. Но торговцы умели обходить закон, несмотря на смертную казнь, положенную за нарушение его.
Наша речь была произнесена в судебном процессе, возбужденном по поводу такого нарушения закона хлебными торговцами. Они навлекли на себя судебное преследование по двум причинам: 1) потому, что они нарушили закон, запрещавший в одни руки скупать более 50 формов хлеба; 2) потому, что они вместе с тем сделали свои запасы предметом строго преследовавшейся законом спекуляции, воспользовавшись для этого недостатком подвоза, вызванным, по-видимому, в 387 г. (см. ниже) враждебными действиями Анталкида против Афин, именно - нарушили другой закон, запрещавший им продавать хлеб дороже только на один обол с форма против себестоимости.
Афиняне как народ, постоянно нуждавшийся в чужом хлебе и крайне бережливый, очень подозрительно относились к мелким дельцам хлебного дела (по большей части метекам), которые, как мы знаем не только из этой речи (§ 13-16), но и из других источников, например из речей Демосфена, не гнушались никакими средствами для того, чтобы так или иначе обойти закон и, нередко при содействии оптовых торговцев, добиться возможно крупной прибыли.
На этот раз нарушение закона о 50 формах не отрицалось и самими подсудимыми. Компания хлебных торговцев, на которую была представлена в Совет жалоба, сама признавала факт закупки ею значительно большего против положенной нормы количества хлеба и в свое оправдание приводила только то обстоятельство, что это сделано было ею: 1) с согласия ситофилаков и 2) для того, чтобы оказать давление на импортеров и добиться именно с их стороны разумных цен.
Как и следовало ожидать, Совет отнесся с большим недоверием к этим заявлениям. Нашлись среди него члены, которые не считали даже нужным соблюдение каких-либо формальностей, а предлагали прямо передать виновных коллегии Одиннадцати (см. примеч. 9 к речи X) для выполнения над ними положенного по закону наказания, так как они сами сознались в скупке хлеба. Однако один из членов Совета напомнил Собранию, что закон предоставляет подсудимым право быть выслушанными, что для наложения наказания свыше того, которое предоставлено было налагать Совету (а Совет не имел права присуждать к смертной казни), дело должно быть рассмотрено судом присяжных (Гелиэей) и что нет причины изменять этот порядок в данном случае. В первую минуту, правда, последнего оратора не преминули попрекнуть тем, что он действует неблаговидно, поддерживая заведомых плутов; но в конце концов дело узаконенным порядком было сначала рассмотрено Советом, а затем поступило в Гелиэю, где и сказана была наша речь тем же членом Совета, который ранее настаивал на соблюдении законных формальностей и которому от Совета, вероятно, поручено было поддерживать его претензию в суде.
Дата речи может быть установлена лишь приблизительно. С одной стороны, сказано (§ 14), что торговцы распускают слухи между прочим о том, будто суда с хлебом из Черного моря захвачены спартанцами: это может указывать только на время Коринфской войны (394-387 гг.; см. примеч. 27 к речи II). С другой стороны, торговцы пугают народ тем, что перемирие будет нарушено. Если под перемирием разумеется Анталкидов мир 387 г. (см. примеч. 22 к речи II) и время, когда он еще не был признан всеми, то это положение дел относится к 387/386 г.; с этой датировкой находится в согласии и указание в речи (§ 8) на дороговизну хлеба в предшествовавшем году: действительно, зимою 388/387 г. Анталкид мешал судам из Понта плыть в Афины. На основании этих соображений всего вероятнее отнести нашу речь к концу 387 или началу 386 г.
Речь эта, ясная и краткая, не имеет никаких риторических украшений; она может служить образчиком делового стиля Лисия.

* * *

(1) Господа судьи! Многие обращались ко мне и выражали свое удивление по поводу моего выступления в Совете с обвинением против хлебных торговцев; они указывали при этом на то, что вы, несмотря на глубокое убеждение свое в виновности торговцев, тем не менее считаете сикофантами[1] также и тех, кто возбуждает против них судебное преследование. Ввиду этого я хочу прежде всего сказать о том, что побудило меня выступить с обвинением против них.
(2) Когда пританы[2] внесли в Совет дело о хлебных торговцах, то всеми овладело такое озлобление против них, что некоторые ораторы предлагали предать их без всякого суда коллегии Одиннадцати[3] для совершения над ними смертной казни. Тогда я, считая вредным прецедентом, если у Совета войдет в привычку такой образ действий, встал и сказал, что, по моему мнению, следует судить хлебных торговцев по закону: я руководился при этом тем соображением, что если их преступления заслуживают смертной казни, то вы нисколько не хуже нас сумеете постановить справедливое решение; а если они не виновны, то не следует их казнить без суда и следствия. (3) Когда Совет согласился с моим мнением, некоторые ораторы старались выставить меня в дурном свете: говорили, будто я внес это предложение с целью избавления торговцев. Пред Советом я во время производства следствия о них оправдал себя фактически: все молчали, а я встал и начал обвинять торговцев; я дал этим ясное доказательство того, что говорил не в их интересах, а в защиту существующих законов. (4) Так вот причина, почему я начал этот процесс: я боялся нареканий; но теперь я считаю для себя делом чести не прекращать его, пока вы не постановите решения по вашему благоусмотрению.
(5) Прежде всего взойдите[4] сюда! Скажи ты мне: ты - метек? - Да. - А живя на правах метека, ты должен повиноваться законам нашего государства или можешь делать что вздумается? - Должен повиноваться. - Так, не правда ли, ты считаешь себя заслуживающим смертной казни, если ты сделал что-нибудь противозаконное, за что полагается в наказание смертная казнь? - Да. - Так ответь мне: сознаешься ли ты, что скупил хлеба в количестве более пятидесяти формов,[5] дозволяемых законом? - Я скупил по приказанию должностных лиц.[6]
(6) Итак, господа судьи, если он докажет, что есть закон, повелевающий хлебным торговцам скупать хлеб, если приказывают власти, то оправдайте его; в противном случае справедливость требует, чтоб вы осудили его: мы привели вам закон, воспрещающий кому бы то ни было в городе скупать хлеб в количестве более пятидесяти формов.
(7) Итак, господа судьи, этого обвинения должно бы было быть достаточно, потому что он сознается в скупке, закон, как видите, воспрещает это, а вы дали присягу судить по законам.[7] Но, чтобы убедить вас, что они и на должностных лиц клевещут, я должен сказать об этом поподробнее. (8) Ввиду того, что обвиняемые слагали вину на должностных лиц, мы обратились к последним и стали их допрашивать. Теперешние хлебные пристава заявили, что они об этом деле ничего не знают; Анит же сказал, что прошлого зимой, когда хлеб был дорог[8] и они наносили цену наперебой друг перед другом, ведя борьбу между собою, то он посоветовал им прекратить эту конкуренцию, руководясь тем, что вы, как покупающие у них, заинтересованы, чтобы они купили как можно дешевле: ведь они обязаны продавать не дороже, как на обол.[9] (9) Так вот, в доказательство того, что он не велел им скупать хлеб и убирать на склады, а советовал только не конкурировать друг с другом, я представлю вам в свидетели самого Анита.
(Свидетельство.)
Он говорил это при прошлогоднем Совете, а они, как видите, скупали в нынешнем году.
(10) Так вот, вы слышали, что они скупили хлеб не по приказанию должностных лиц; но я думаю, что даже если их показание будет полной правдой, то все-таки это послужит не к оправданию их, но к обвинению должностных лиц: ведь если о чем-нибудь имеется определенное постановление законов, то не должны ли нести наказание как те, кто не исполняет их, так и те, кто приказывает поступать вопреки их постановлению?
(11) Однако, господа судьи, я думаю, что они на этом основании не получат помилования; но, может быть, они скажут, как и в Совете, что скупали хлеб из любви к отечеству, чтобы продавать его как можно дешевле вам. Но я представлю вам очень важное и ясное доказательство, что они лгут. (12) Если бы они в самом деле поступали так в наших интересах, то, очевидно, они должны были бы продавать хлеб по одной и той же цене в течение многих дней, пока не вышел бы скупленный ими запас; а между тем иногда они в один и тот же день продавали на драхму[10] дороже, как будто покупали по медимну. В свидетели этого я беру вас. (13) И вот что мне кажется странным: когда надо вносить военный налог,[11] о котором все будут знать, они не хотят, отговариваются бедностью; а что запрещено под страхом смертной казни и что в их интересах было бы скрыть, это, говорят они, они сделали вопреки закону, из любви к вам. Однако вы все знаете, что им-то меньше всех пристало говорить такие речи. (14) Их интересы противоположны интересам других: они всего больше наживаются тогда, когда, при известии о каком-нибудь государственном бедствии, продают хлеб по дорогим ценам. Ваши несчастия так приятно им видеть, что иногда о них они узнают раньше всех, а иногда и сами их сочиняют: то корабли наши в Понте[12] погибли, то они захвачены спартанцами при выходе из Геллеспонта, то гавани находятся в блокаде, то перемирие будет нарушено. Вражда их дошла до того, что они в удобный момент нападают на вас, как неприятели. (15) Когда вы всего более нуждаетесь в хлебе, они вырывают его у вас изо рта и не хотят продавать, чтобы мы не разговаривали о цене, а были бы рады купить у них хлеба по какой ни на есть цене. Таким образом, иногда во время мира они держат нас в осадном положении. (16) Государство уже давно поняло их мошенничество и злобу: в то время, как для наблюдения за продажей всех других товаров вы учредили рыночных смотрителей,[13] для этой одной профессии отдельно вы выбираете хлебных приставов. Хотя пристава и полноправные граждане, однако не раз вы подвергали их высшей мере наказания за то, что они не умели справиться с этими мошенниками. А какому же наказанию вы должны подвергнуть самих виновных, когда казните смертью лиц, не могущих за ними усмотреть?
(17) Примите во внимание, что вам невозможно их оправдать. Если вы их оправдаете, несмотря на их собственное сознание в стачке против оптовых торговцев, то дадите повод думать, что вы относитесь враждебно к импортерам. Если бы подсудимые привели что-либо другое в свое оправдание, то никто не мог бы поставить вам в упрек оправдательный приговор, потому что от вас зависит верить которой хотите стороне; но в данном случае не найдут ли возмутительным ваш образ действий, если вы отпустите без наказания людей, сознающихся в противозаконном поступке? (18) Вспомните, господа судьи, что многих обвиняемых в этом преступлении, отрицавших свою вину и представлявших свидетелей, вы приговорили к смертной казни, считая показания обвинителей более заслуживающими доверия. А не будет ли странным, что, судя за одно и то же преступление, вы более склонны наказывать тех, кто отрицает свою вину? (19) Кроме того, господа судьи, я думаю, всем ясно, что подобного рода процессы наиболее затрагивают интересы всех в городе. Поэтому все будут спрашивать о вашем приговоре по этому делу, имея в виду, что если вы присудите их к смертной казни, то остальные будут больше обращать внимания на закон; а если вы их отпустите без наказания, то своим решением предоставите им полную свободу делать, что им угодно. (20) Вы должны, господа судьи, наказать их не только за их прежние преступления, но и для того, чтоб это послужило примером на будущее время: лишь в таком случае еще можно будет их как-нибудь терпеть. Имейте в виду, что люди этой профессии чаще всех подвергаются уголовному преследованию; но они имеют от нее барыша так много, что готовы лучше каждый день рисковать головой, чем отказаться от незаконной наживы, которую получают от вас. (21) Как бы они вас ни просили и ни молили, сострадание к ним с вашей стороны было бы несправедливо. Пожалейте лучше тех сограждан, которые были казнены из-за их бесчестности, и оптовых торговцев, против которых они устроили стачку. Наказав их, вы доставите удовольствие коммерсантам и возбудите в них энергию. В противном случае, как вы полагаете, что они подумают о вас, когда узнают об оправдании вами торгашей, сознавшихся в своем заговоре против импортеров?
(22) Больше говорить, думаю, мне нет надобности: о других подсудимых приходится узнавать от обвинителей, за что они привлечены к суду, а мошенничество этих торгашей всем вам известно. Так, если вы им вынесете обвинительный приговор, то удовлетворите справедливость и хлеб будете покупать дешевле; в противном случае, - дороже.


[1] Возбудить судебное преследование против хлебных торговцев для сикофанта было очень соблазнительно, потому что торговцы — люди богатые и не особенно честные, — охотно дали бы ему взятку, чтобы он оставил их в покое.

[2] См. примеч. 18 к речи VI.

[3] См. примеч. 9 к речи X.

[4] Оратор обращается к целой компании хлебных торговцев, против которых возбуждено обвинение: как видно из § 17, они устроили стачку. В дальнейших вопросах оратор обращается уже у одному из них. См. примеч. 10 к речи XII.

[5] Форм обыкновенно отождествляют с медимном (мерой сыпучих тел), который равен 52 литрам.

[6] Хлебные пристава, ситофилаки, о которых см. введение.

[7] О присяге гелиастов см. примеч. 24 к речи X.

[8] См. введение.

[9] Обол — медная монета, по стоимости равная 1/6 драхмы, около 4 коп.

[10] Драхма — приблизительно 25 копеек.

[11] См. примеч. 7 к речи III.

[12] Понт — Черное море.

[13] Рыночные смотрители — агораномы — наблюдали за розничной торговлей на рынках, кроме хлебной. Для хлебной же торговли, ввиду ее особенной важности, были учреждены специальные пристава — ситофилаки.