Предисловие

I. Речи Лисия как исторический источник

В 414 году до P. X. великий комедиограф Аристофан представил в Афинах на праздник Великих Дионисий комедию "Птицы". Два героя ее, Писфетер и Эвельпид, "граждане из граждан", как они сами себя называют, устали от афинской жизни и ищут от нее спасения, объясняя причины своего недовольства следующим образом: "Не то чтобы мы город ненавидели, нет, он большой, богатый, процветающий; налоги, штрафы всем платить дозволено. Возьмем цикад - они не больше месяца иль двух звенят в садах, а вот афиняне всю жизнь галдят в суде, на заседаниях".[1] Шестьсот лет спустя герой диалога Лукиана "Икароменипп, или Заоблачный полет" поднимается на небо и обозревает оттуда землю. И вот что он видит: "Рассказывать все подробно, любезный друг, невозможно. Даже и рассмотреть-то это было делом нелегким. Впрочем, все наиболее существенное напоминало то, что, по словам Гомера, было изображено на щите Ахилла. Здесь царили пиршества и браки, там - суд, народные собрания; далее кто-то совершал жертвоприношения; рядом некто предавался горю. Всякий раз, взглядывая на Гетику, я замечал сражающихся гетов, когда же оборачивался на скифов, то видел их кочующими с кибитками. Слегка переведя взгляд в сторону, я мог наблюдать обрабатывающих землю египтян; финикийцы путешествовали, киликийцы совершали разбойничьи набеги, лаконяне сами себя бичевали, афиняне судились".[2] Таким образом, обилие судов и непрерывная череда судебных тяжб, как одна из наиболее типичных черт афинской жизни, на многие столетия стали штампом античной литературы, продолжавшим существовать и тогда, когда давно уже ушли в историю те условия, которые породили эту особенность афинского быта.
Афины действительно являлись городом, в котором суд был одной из тех осей, вокруг которых вращалась жизнь. Не случайно именно здесь в V и IV веках до P. X. появилась блистательная плеяда судебных ораторов: Исей, Андокид, Эсхин, Гиперид, Демосфен и многие другие. В историографии прошлого века существовало целое направление, настроенное резко критически по отношению к Афинам. У ученых этой школы Афины заслужили презрительное определение - "город адвокатов", а граждане его - "вечных сутяжников". В основе этого негативного отношения к конкретному афинскому институту лежало более глубокое чувство - отрицание всего строя этого города, в котором впервые в истории человечества возникла демократия, желание показать на основе исторического опыта, что демократия пагубна для общества.
В определенном плане эти критики были действительно правы: демократический строй немыслим без существования развитой юридической системы - одного из важнейших гарантов прав гражданина, чего совсем не требуется в обществах авторитарного типа. Демократия открыла, что суд является наиболее цивилизованным способом решения конфликтов между гражданами, и поэтому именно из Афин пришли к нам первые образцы судебного красноречия, те речи, которые были произнесены в гражданских, уголовных и политических процессах. Среди их авторов особое место занимает Лисий, перевод трудов которого представляет научно-издательский центр "Ладомир".
В данном сборнике воспроизводятся тексты, опубликованные издательством "Academia" в 1933 году. Единственное отличие - это дополнительная вводная статья, которая печатается здесь наряду со вступлением, написанным Сергеем Ивановичем Соболевским (1864-1963) для издания 1933 года. Прошло более бо лет с момента выхода в свет этой книги (выпущенной тиражом 5500 экземпляров), уже многие десятилетия являющейся библиографической редкостью и недоступной не только обычному читателю, но и многим специалистам. Не секрет, что интерес к истории и культуре античного мира в нашей стране всегда был очень большим, а сейчас лишь возрос. В таких условиях повторное издание произведений Лисия может восприниматься как возвращение долга читателю.
Но зачем, собственно, понадобилась новая вводная статья, если следующий за ней перевод остался неизменным? Ответ достаточно прост. Академик С. И. Соболевский был крупнейшим в России начала века знатоком древнегреческого языка и литературы. Пытаться "исправить" или заменить его перевод было бы нелепой затеей. Пройдет, наверное, еще не одно десятилетие, прежде чем можно будет сказать, что этот труд устарел. Совсем иное дело - вводная статья, открывавшая книгу и во многом сохранившая свое значение до наших дней. В частности, остались в силе все замечания ученого о подлинности тех или иных речей Лисия. Все предпринимавшиеся позже попытки отделить подлинные речи писателя от ошибочно приписывавшихся ему еще в древности, оказались безуспешными, и, более того, наиболее авторитетный из современных исследователей этой проблемы пришел к твердому выводу о принципиальной невозможности ее решения на современном уровне развития классической филологии.[3] Ничего нельзя сказать нового о фактической стороне жизни нашего автора по сравнению с тем, что было написано С. И. Соболевским, - в распоряжении науки не появилось никаких новых данных.[4] Точно так же ничего существенного нельзя добавить к характеристике Лисия как писателя, поскольку не обнаружено, например, никаких новых папирусов с текстами его речей или хотя бы отрывками из них. Тем более нельзя ничего изменить в характеристике языка и стиля Лисия - здесь Сергей Иванович еще долго останется высшим авторитетом.
Однако в рассматриваемой статье (а также в предварениях к отдельным речам и в комментариях к ним) имеется целый ряд положений, с которыми сейчас уже нельзя согласиться. В первую очередь это касается характеристики афинской демократии как таковой и, соответственно, истории Афин периода жизни Лисия. Дело, конечно, не в точности изложения фактической стороны дела. За прошедшие 6о лет появились новые документы (в первую очередь надписи), которые позволили уточнить имеющиеся представления о ряде событий, скорректировать даты, прояснить детали, открыть новые имена и т. д. Однако о пересмотре хода исторических событий речи не идет. Если сравнивать фактологические данные по истории Афин V и IV веков до P. X., приводившиеся 6о лет назад, с теми, что указываются сегодня, то расхождения заметит только очень искушенный специалист.
За эти годы изменилось главное - понимание сути происходивших тогда событий. Для исторической науки 60 лет - достаточно длительный срок, чтобы выработать новое, более адекватное и более глубокое представление о ходе исторического процесса и в первую очередь о людях той эпохи.
Самый распространенный недостаток многих исторических трудов состоит в игнорировании достаточно простого постулата: человек, живший в иную эпоху, совсем необязательно должен был думать так, как думают современники автора исследования. Дело не в том, что люди прошлого были глупее или умнее нас с вами. Суть в следующем: оценки событий, побудительные мотивы к действиям у древних, в частности, могли быть совершенно отличными от аналогичных представлений и мотиваций поведения героев других времен.
Одним из важнейших недостатков марксизма, как историософской концепции, является восприятие человека капиталистического общества XIX века как своего рода "эталона". Конечно, не в смысле образца для подражания - для этого он был слишком ужасен, но менталитет этого конкретного типа "homo sapiens" "классики марксизма" сделали общеуниверсальной моделью. Естественно, в своих общетеоретических построениях они декларировали своеобразие каждой из исторических эпох, включая своеобразие духовной жизни, однако на уровне предметного исследования этот "буржуазный" человек (со всеми присущими ему характерными особенностями мышления) всегда выходил на первое место, когда нужно было объяснить побудительные мотивы действий как отдельных исторических фигур, так и больших социальных общностей. История рассматривалась, в сущности, только сквозь призму борьбы различных социальных сил за непосредственные экономические выгоды.
Не следует полагать, что наше отступление является одним из столь модных сейчас упражнений на тему о недостатках марксистской теории. Если более внимательно приглядеться к тому, что писалось об античном обществе еще сравнительно недавно в западной (или, как ее обычно называли, "буржуазной") науке, то мы увидим практически тот же самый уровень осмысления исторических процессов. Отличие от марксизма существовало скорее на уровне терминов, обозначающих понятия, чем на уровне объяснения самих явлений, что, в общем, естественно. Современная историческая наука зародилась, как и марксизм, в XIX веке, имея в своем багаже научную методологию объяснения поведения лишь своего современника, менталитет которого абсолютизировался и рассматривался как менталитет человека вообще. Лишь спустя долгие десятилетия ученые пришли к осознанию того, что каждое конкретное общество обладает глубоким своеобразием не только в материальной сфере.
Сначала "разобрались" с особенностями мышления первобытного человека, затем пришла пора самостоятельного исследования человека средневековья. И лишь в последние десятилетия "широкие массы" историков "позволили" античному обществу заиметь свой, только ему присущий, менталитет.
Причины такого "нелогичного" развития исторической науки весьма серьезны. На первый взгляд, античность поразительно напоминает западный мир эпохи раннего капитализма. Совершенно не случайно еще совсем недавно всерьез обсуждался вопрос о степени развития капиталистических отношений в Древней Греции или Риме.[5] Так называемое модернизаторское направление (уподоблявшее античное общество капиталистическому) в конце прошлого и первой половине этого столетия было самым влиятельным среди антиковедов.[6] Только совсем недавно произошел решительный поворот к тому, чтобы отличать, например, Перикла от вождя парламентской партии наподобие Гладстона или Дизраэли или афинского трапедзита от банкира из лондонского Сити прошлого века.[7]
Вводная статья С. И. Соболевского отражала самый современный уровень науки того времени. Поэтому появление на многих страницах его работы таких режущих слух терминов, как, например, фабрика, филиал фабрики, фабрикант-капиталист, промышленник, пролетариат, банкир, парламентская борьба, нельзя воспринимать как терминологические ошибки, поскольку за ними стоит иное толкование общества, в котором жил и действовал Лисий. В то же время его судебные речи являются одним из основных источников для понимания истории Афин конца V и начала IV века до P. X., и от правильной интерпретации содержащейся в них информации в очень большой степени зависит и наше понимание происходивших тогда событий, и, более того, самого характера афинского общества.
Вся жизнь Лисия была связана или с Афинами, или с афинской колонией Фуриями.[8] Речи же его отражают только афинскую действительность. Однако в них он охватывает достаточно обширный хронологический период (так в речи II, произнесенной между 394 и 387 гг. до P. X., достаточно подробно описываются события времени свержения "Тридцати тиранов" (403 г); в речи VI, прозвучавшей осенью 399 г., говорится об истории Афин начиная с 415 г.; еще более широка по хронологическому охвату речь VII (составлена примерно в 395 г.) - практически вся Пелопоннесская война; в речах X и XI (датируются 384/383 гг.) отражена эпоха "Тридцати тиранов"; речь XII (написана в 403 г.) представляет своего рода краткий очерк истории Афин начиная с 411 г. и т. д. Это обстоятельство связано с некоторыми особенностями афинского судопроизводства. Кроме общих сведений в речах нашего автора содержится множество сообщений о самых различных сторонах жизни афинского общества: от цитат из законов до наиболее типичных способов обмана мужей, использовавшихся афинянками.
Именно поэтому ниже будут затронуты некоторые проблемы, разрешаемые ныне историками существенно иначе, нежели это было принято в 30-е годы нашего столетия. Кроме того, мы исходим из того, что читатель познакомится со статьей С. И. Соболевского, и поэтому в данном "Предисловии" не будет повтора даваемых им сведений или они появятся лишь в той степени, в какой это необходимо, чтобы данный текст имел сколько-нибудь связный характер.
К числу этих проблем, с нашей точки зрения, относятся: общая оценка афинской демократии и характер функционирования ее политической системы, экономическая структура общества времени расцвета демократического режима Афин. Мы хотели бы также привести общий очерк афинской судебной системы. В последнем случае наше стремление определяется необходимостью дать целостное представление об этой системе, т. к. сведения, сообщаемые С. И. Соболевским, носят отрывочный характер и разнесены по комментариям к речам. Следует также прояснить некоторые вопросы, не затронутые автором и касающиеся поведения афинян в суде. Кроме того, необходимо кратко коснуться одной более частной проблемы - роли аристократии в олигархических переворотах 411 и 404 годов до P. X. В конце "Предисловия" сообщается краткая информация справочного характера для лучшего понимания специфики вопросов, затрагиваемых Лисием.

II. Общая оценка афинской демократии

Афины того периода, который освещается речами Лисия, представляли собой демократическое государство, в котором, однако, два раза совершались олигархические перевороты, бывшие результатами внутренних конфликтов (а во втором случае - и внешнего давления). Однако в целом эти периоды были достаточно короткими (по нескольку месяцев), и демократия выходила из кризисного состояния окрепшей. Хотелось бы подчеркнуть одно очень важное обстоятельство - афинская демократия являлась, в сущности, первым в человеческой истории опытом демократического строя, и поэтому она не могла использовать какой-либо позитивный (как, впрочем, и негативный) опыт предшественников. Этот факт, постоянно приводимый в литературе, до сих пор, в сущности, всерьез не учитывался.[9]
Прежде чем говорить об особенностях афинской демократии, необходимо, хотя бы кратким образом, охарактеризовать тот тип государственности, в рамках которого она существовала.
Греки определяли государство термином "полис". Этот термин обычно переводят как "город-государство" (City-State, Stadtstaat),[10] сосредоточивая основное внимание на той его особенности, что каждый полис представлял собой, как правило, независимое политическое образование, территория которого ограничивалась одним городом и принадлежавшей ему сельскохозяйственной округой, обеспечивавшей гражданам определенную экономическую независимость. В последние годы, однако, основные усилия исследователей были направлены на выяснение других, менее явных, но не менее важных сторон структуры полиса.[11]
Особое внимание обращалось на то, что полис представлял собой один из типов общины, который вошел, не меняя своей общинной сущности, в эпоху государственности и классового общества. В силу этого каждый гражданин представлял собой в идеале индивида, существовавшего в трех ипостасях: землевладельца (только гражданин имел право собственности на землю), воина (вооруженные силы полиса - это само вооруженное гражданство, народное ополчение) и участника политической жизни полиса. Это триединство отражало специфику данного типа общества, его нерасчлененность, и, в силу этого, идеальным гражданином полиса считался хороший хозяин, умело ведший хозяйство на своем участке земли, доблестный воин, защищавший границы отечества, и государственный муж, вместе со всеми другими гражданами решавший общие дела государства.
Существование демократии в самой общей форме определяется наличием двух фундаментальных элементов: свободы и равноправия.[12] Современное понятие свободы обычно соотносится с древнегреческим термином "элевтерия", а равноправие - с "исономией".
Рассмотрим кратко первый из этих элементов. Термин "элевтерия" имел три значения, отвечавшие трем уровням организации общества:
1. В социальном смысле элевтерия противополагалась рабству (дулейя), отражая главное противостояние античного общества: свободный - раб.
2. В международно-правовом смысле элевтерия означала свободу данного полиса (безотносительно к его политическому строю), возможность вести самостоятельное существование.
3. С конституционной точки зрения это понятие включало в себя две стороны: "позитивную" и "негативную". Первая из них означала участие гражданина в управлении делами полиса, а вторая - свободу от правительственных или иных ограничений, стесняющих индивидуальную свободу гражданина. Для нас в данной работе наиболее важно именно это третье значение. При этом если "позитивная" сторона достаточно хорошо известна (мы вернемся к ней в разделе, посвященном политическому устройству Афин), то вторая обычно остается в тени.
Двойственность элевтерии прекрасно сознавалась самими древними. Уже в V веке эта идея была выражена предельно ясно. О ней говорится в "Надгробной речи" Перикла (произнесенной в 431 году до P. X. при погребении первых павших в войне со Спартой афинян), содержание которой передано Фукидидом. Считается, что этот историк очень точно передал основные принципы политической концепции выдающегося вождя афинской демократии: "Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов... и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время" (Thuc. II, 37, 3). Позднее эта идея теоретически оформилась у Аристотеля: "Основным началом демократического строя является свобода. По общепринятому мнению, только при этом государственном устройстве все пользуются свободой, ибо к ней, как утверждают, стремится всякая демократия. А одно из условий свободы - по очереди быть управляемым и править... Второе начало - жить так, как каждому хочется; эта особенность, говорят, есть именно следствие свободы, тогда как следствие рабства - отсутствие возможности жить как хочется..." (Arist. Polit. 1317а ).
"Жить как хочется" - это, по Аристотелю, один из фундаментальных принципов демократии. В современных терминах данное понятие обычно определяется как "гражданские свободы". Несмотря на утверждения многих историков, социологов и политологов, считающих, что само это понятие появилось только с рождением современных западных демократий, несомненно, что многие из этих свобод знали уже граждане Афин. Отметим прежде всего свободу слова. Об этом в свойственной ораторам несколько преувеличивающей манере говорил Демосфен: "Свободу речи во всех других случаях вы считаете настолько общим достоянием всех живущих в государстве (полисе), что распространили ее и на иностранцев, и на рабов, и часто у нас можно видеть рабов, которые с большей свободой высказывают то, что им хочется, чем граждане в некоторых других государствах" (Demosth. IX, 3).[13]
Масштабы этой свободы слова были действительно очень велики. Достаточно привести только один пример - в речи о Лептине Демосфен так противопоставляет афинскую демократию и спартанскую олигархию: "В Афинах вы, если хотите, можете прославлять спартанскую конституцию и спартанский образ жизни, в Спарте же запрещено хвалить какую-либо конституцию, кроме спартанской" (Demosth., XX, 106).[14]
В Афинах существовал принцип, согласно которому никто из граждан не мог быть осужден без суда и следствия.[15] В соответствии с законом, принятым, по всей вероятности, сразу же после изгнания Писистратидов, категорически запрещались пытки гражданина. Принцип неприкосновенности жилища (формулируемый сегодня с помощью старого английского выражения - "мой дом - моя крепость") был также известен в Афинах.[16] Наконец, к числу свобод необходимо отнести и неприкосновенность собственности. В "Афинской политии" Аристотеля сообщается: "Архонт сейчас же по вступлении в должность первым делом объявляет через глашатая, что всем дозволяется владеть имуществом, какое каждый имел до вступления его в должность, и сохранять его до конца его управления" (Arist. Athen. Pol. 56, 2). Точно так же в этот перечень входит и право каждого афинского гражданина преследовать по закону тех магистратов, которые нарушили его права. Отчет магистрата после окончания срока должности касался не только ведения им общественных дел. В ходе этого отчета каждый гражданин мог "вчинить иск магистрату по причине нарушения его гражданских прав" (Arist. Athen. Pol. 48). Более того, вообще можно было возбудить судебное дело не только против магистрата, но и против полиса в целом.[17]
Рассмотрим теперь вторую составляющую демократии - принцип равноправия. В греческой политической терминологии этот принцип определяется термином "исономия", то есть равенство перед законом. Необходимо особо подчеркнуть то обстоятельство, что политическое равноправие имело свою твердую хозяйственную основу - экономическую независимость каждого из хозяйств, входивших в состав полиса. В Афинах, да, в сущности, и во всех остальных полисах не существовало какой-либо бюрократической надстройки, которая бы регулировала хозяйственные взаимоотношения отдельных экономических ячеек. В роли регулятора выступал рынок, где встречались свободные и равные товаропроизводители. Политическое равенство являлось проекцией в сферу политики экономического равенства афинских граждан.[18]
Даже бедный афинянин, но имевший свое хозяйство, которое бы обеспечивало ему минимально необходимые средства к существованию, считался, в принципе, полностью равным по объему своих прав с самыми богатыми из сограждан. Эта основополагающая идея была выражена в одной из трагедий Еврипида следующим образом: в Афинах "народ у власти... богатству преимуществ здесь не дают, права у бедных те же" (Eurip. Suppl., 403 sq.). Конечно, такие взаимоотношения могли сложиться только в результате длительного процесса эволюции.[19]
Однако было бы неправильно воспринимать афинскую демократию как своего рода эталон демократии, как ее образцовую модель. Демократия Афин - одна из исторически обусловленных форм демократической организации государства, к тому же, как мы уже отмечали, очень ранняя, в силу чего она не могла опереться на исторический опыт. Одной из ее особенностей является полное исключение из политической жизни женщин-гражданок, обладавших некоторыми гражданскими правами, но полностью лишенных политических. Их статус отличался, естественно, от статуса других женщин, потому, в частности, что полноправным гражданином мог стать только человек, у которого и отец и мать были гражданами. И тем не менее, для грека общество, в котором женщины принимают участие в политической жизни, - это перевернутый мир (что очень ярко показано в комедии Аристофана "Женщины в народном собрании"), который может существовать только в ином пространстве и времени, во всяком случае за пределами цивилизации.[20] Из политической жизни исключались жившие в полисе свободные иноземцы и, естественно, абсолютно бесправные рабы.[21]
Наконец, необходимо отметить еще одну особенность афинской демократии, которая может быть определена (несколько парадоксально), как ее "тоталитарный характер". Дело в том, что в подконтрольной государству сфере требования полиса носили практически абсолютный характер. Одной из форм проявления этого было полное отсутствие того, что в современных теориях носит название "права меньшинства". Соотношение между индивидом и коллективом всегда рассматривалось только с точки зрения примата интересов большинства. Эту идею отчетливо выразил Аристотель: "Даже если для одного человека благом является то же самое, что и для государства (полиса), более важным и более полным представляется все же благо государства, достижение его и сохранение. Желанно, разумеется, и (благо) одного человека, но прекраснее и божественней благо народа и государства" (Arist. Eth. Nic, 1094в). В соответствии с этим принципом формировалась полисная демократическая система ценностей и полисная мораль - коллективистская в своей основе, построенная на идее, что член коллектива должен быть готов всегда к тому, чтобы пожертвовать своим благом во имя интересов коллектива. Эта система ценностей и мораль имели в Афинах нормативный характер, они очень активно пропагандировались и действенно защищались, иногда очень жестокими средствами (процесс и казнь Сократа - один, но достаточно яркий пример).

III. Экономическая структура. Афин классического периода

Проблема экономического строя Афин рассматриваемого нами периода теснейшим образом связана с проблемой характера афинской демократии в целом.
На протяжении длительного времени в ее оценке превалировали две прямо противоположные тенденции. Согласно одной, Афины представляли собой подлинную и образцовую демократию - прямую предшественницу современных "западных" демократий.[22]
Согласно другой, Афины V и IV веков до P. X. являли собой яркий пример паразитарного общества. Благосостояние государства в целом и почти каждого афинянина в отдельности зависело от существования созданного Афинами союза полисов (называемого в отечественной литературе обычно Афинским морским союзом, а в западной, как правило, - Афинской империей). Сами афиняне мало занимались производительным трудом, а представляли жадную и своекорыстную толпу, жившую за счет того жалованья, которое выплачивалось за выполнение общественных обязанностей (плата за посещение заседаний Народного собрания, участие в работе Гелиэи, Совета, исполнение магистратур и т. д.). Средства же для этого давали союзники Афин. Создав империю, охватывавшую несколько сот мелких и крупных полисов, Афины нещадно эксплуатировали их.[23]
Современные представления об Афинах V и IV веков отличаются от этих двух концепций довольно значительно. Было доказано, что благосостояние Афин только в незначительной степени зависело от империи. Решающее значение в этом сыграл следующий аргумент - граждане Афин продолжали получать плату за выполнение общественных обязанностей и в IV веке до P. X., когда империя уже не существовала.[24] Саму империю нельзя рассматривать как чисто насильственное объединение. В нее входили главным образом полисы, расположенные в прибрежных местностях и на островах. Их благосостояние зависело от безопасности на море и развития межгосударственной торговли. Господство же афинского флота во всех морях, примыкавших к Элладе, обеспечивало эти условия. Афины повсюду поддерживали демократические режимы, что также отвечало интересам основной массы гражданства полисов, входивших в союз. Следствием этого было превращение большинства членов империи в достаточно надежных союзников Афин, сохранявших им верность даже в самые трудные времена.[25]
Кроме того, современная наука опровергла мнение о том, что афиняне представляли собой ту деклассированную толпу, которая жила в основном за счет выплат из государственной казны. Основная масса гражданства была в той или иной степени занята производительным трудом и являла собой слой мелких и средних собственников. В частности, по подсчетам Э. X. М. Джонса, примерно 10 процентов гражданства Афин составляли богатые люди, 10 процентов - бедняки, практически лишенные всякого имущества, а остальные 80 - это мелкие и средние собственники, жившие за счет собственного труда.[26] Концепция Э. X. М. Джонса была принята в принципе большинством исследователей, хотя очень многие из тех, кто с ней согласился, указывали, что ученый несколько "перегнул палку", стремясь "реабилитировать" афинскую демократию (это - собственное выражение Э. X. М. Джонса) , представив афинское гражданство несколько более гомогенным, чем это было на самом деле.[27]
Особая проблема - связь демократического строя Афин с развитием рабства. На протяжении длительного времени "ореол" афинской демократии мешал признать ее рабовладельческую базу. Даже столь яростно аболиционистские по своим взглядам историки, как А. Валлон, приглушали огонь критики, когда переходили к разбору вопроса о рабстве и рабах в Афинах. Историкам трудно было соединить воедино два столь противоречивых элемента, как самую передовую в античном мире демократию и рабство.[28]
Даже в 50-е годы многие ученые упорно стремились приуменьшить число рабов в Афинах. Так, самый авторитетный исследователь рабства того времени В. Вестерманн писал о классических Афинах: "Даже для Афин, одного из немногих городов, где ремесленное рабство было высоко развито, более чем сомнительно предположение, что рабский труд преобладал над свободным где-либо, кроме горного дела и, возможно, домашнего хозяйства и розничной торговли".[29]
Этот традиционный "идеализирующий" взгляд был полностью сокрушен немецким исследователем 3. Лауффером, показавшим, что развитие демократической системы было неразрывно связано с развитием рабства. Главным аргументом ученого было очень простое соображение: для того, чтобы афинский гражданин мог исполнять свои многочисленные обязанности по управлению государством, требовалось свободное время, а оно может возникнуть только в случае, если раб будет обеспечивать своим трудом существование гражданина. Таким образом, рабство служило основой для формирования демократического строя.[30]
Естественно, эта концепция вызвала самые горячие возражения .сторонников "чистоты" афинской демократии.[31] Их критика взглядов З. Лауффера опиралась на следующие соображения: внимательное изучение источников не подтверждает теории о существовании в Афинах большого числа огромных мастерских с очень большим числом рабов в каждой из них, точно так же нет никаких свидетельств о том, что в Аттике существовали настоящие рабовладельческие латифундии, эта область всегда оставалась страной преобладающего мелкого землевладения.[32]
Однако эти выводы, которые сейчас не вызывают ни у кого сомнения, не сняли проблему, поскольку на прямой вопрос 3. Лауффера ответа не было - если рабство не представляло собой базу афинской экономики, а рабы были главным образом домашней прислугой (как это стремился доказать Э. X. М. Джонс),[33] то каким образом афинский гражданин мог одновременно и трудиться, и участвовать в политической жизни.
Только в последние годы, кажется, был найден ответ на этот сложный вопрос. Внимательное изучение источников (в том числе и речей Лисия)[34] привело к более взвешенным, хотя и несколько неожиданным выводам. Прежде всего, историкам пришлось отрешиться от столь привычных и с детства запомнившихся представлений 6 том, что рабовладельческий строй - это огромные латифундии и столь же грандиозные мастерские, по масштабам похожие на современные заводы. Стало ясно, что только в некоторых отраслях экономики (в частности, в горном деле - в знаменитых Лаврионских рудниках, где добывалось серебро) труд рабов действительно использовался в массовых масштабах, в других же отраслях ремесла большие мастерские с десятками и сотнями рабов были достаточно редки. Точно так же в сельском хозяйстве редчайшими исключениями являлись сколько-нибудь крупные поместья со значительным числом рабов. Правилом были небольшие участки, крупные землевладельцы (которых было относительно немного) имели по нескольку участков земли, разбросанных по разным частям Аттики, каждый из участков представлял собой отдельное хозяйство. Но, с другой стороны, мелкие и средние земельные владения обрабатывались не только силами их хозяев, но и трудом рабов. Обычный земельный надел гражданина возделывался 3-7 рабами. Таким образом, афинянин, участвуя в процессе труда (нередко не только в качестве организатора и руководителя) , мог в то же самое время покинуть подворье на определенное время для выполнения гражданских обязанностей. Аналогичную картину мы видим и в ремесле Афин.[35]
В целом же общая картина характера афинского общества в результате этих исследований разительно изменилась: не малое число крупных рабовладельцев и соседствующая с ними масса бедных граждан, живших либо трудом своих рук (по одной из концепций), либо за счет выплат из государственной казны (согласно другой версии), а сложная система, в которой основным элементом являлось среднее по размерам хозяйство, в котором его владелец-гражданин часть времени трудился сам, но главным образом выступал в роли управляющего и специалиста, а основную работу выполняли рабы - главная производительная сила в обществе. В результате такого анализа стал ясен механизм функционирования системы демократии в Афинах, обеспечивавший, с одной стороны, полноценное участие в повседневной политической жизни основной массы афинского гражданства, а с другой - сохранявший ее экономическую систему, основанную на преобладании мелких и средних хозяйств и личном участии гражданина в процессе производства.

IV. Политическая система афинской демократии

В Афинах, как и любом другом греческом полисе, вся политическая власть принадлежала, естественно, только гражданам. Не говоря уже о рабах, но и лично свободные постоянно живущие в городе чужеземцы (метеки) были полностью устранены от всякого участия в управлении государством.
Однако в различных греческих полисах положение дел в этом отношении не было одинаковым. С точки зрения теории и политической морали, все афинские граждане могли и были обязаны принимать участие в политической жизни. "Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося государственной деятельностью, не праздным, а бесполезным" - так, по словам Фукидида, определял Перикл один из фундаментальных принципов этого строя (Thuc. II, 40, 2).
Демократический строй установился (после долгой борьбы) в V веке до P. X. и существовал вплоть до утраты городом независимости в конце IV века до P. X.[36] Было только два коротких периода в ходе Пелопоннесской войны, когда этот режим на короткое время уступал место олигархическому правлению. Таким образом, время наивысшего расцвета Афин, время сильнейшего подъема всей греческой культуры, основным центром которой были именно Афины, неразрывно связано с процветанием демократии в этом полисе. Однако афинская (да и вообще античная) демократия в некоторых существенных отношениях достаточно сильно отличается от современной.
. Та политическая система, которая существовала в античных демократических государствах, лучше всего может быть определена с помощью термина "прямая демократия" (в отличие от господствующей сейчас "представительной демократии").[37] Суть этой системы состояла в полном суверенитете Народного собрания.[38] Строго говоря, Народное собрание (Экклесия) не являлось политическим институтом, а было группой граждан, которым принадлежала вся полнота верховной законодательной, исполнительной и даже судебной власти.[39]
Для того чтобы этот институт мог нормально осуществлять свои функции, греки установили определенную периодичность собраний - приблизительно сорок в течение года, хотя случались и экстраординарные собрания, вызванные чрезвычайными обстоятельствами.[40] Даты Народных собраний не были фиксированы, кроме двух: 11 Гекатомбайона - дня официального начала года и 21 Элафеболиона - дня после завершения праздника Великих Дионисий.
Заседания Народного собрания происходили, как правило, на холме Пникс, где был создан полукруг диаметром около 120 метров, а также платформа, окруженная балюстрадой, с которой ораторы обращались к народу. На платформе располагался также алтарь Зевса Агорайоса, под защитой которого Народное собрание находилось. На холме имелись также сидения для девяти проедров, образовывавших президиум Народного собрания. Председатель комиссии проедров располагал глашатаем и секретарем. Он открывал заседание, совершал жертвоприношение и зачитывал повестку дня. Согласно принятому порядку, в том случае, если Совет (Буле) предлагал свое решение вопроса, то дискуссия не открывалась, а предложение немедленно ставилось на голосование. Но в тех случаях, когда у Совета не было готового решения, прения развертывались во время самого собрания. В обсуждении могли принимать участие все присутствовавшие граждане.
Довольно трудно определить полномочия Народного собрания, ибо в принципе любой вопрос мог быть предложен собравшимся. Все проблемы, касавшиеся полиса в целом (объявление войны, ратификация мирных договоров с определением срока их действия, заключение и расторжение союзов, дарование гражданских прав, предоставление почестей, общественное строительство, наложение податей, вывод колоний и клерухий, детальная проработка вопросов управления, издание новых законов, выборы магистратов) обсуждались на Народном собрании, и его решение было окончательным. Во время войны Народное собрание вырабатывало общую стратегию, определяло численность и состав военных экспедиций, а также число призываемых граждан, вводило в случае необходимости чрезвычайный военный налог, назначало командующих (иногда против их желания) и давало им детальные инструкции.
Вторым важнейшим органом политической системы Афин был Совет (Буле).[41] Иногда противопоставляют Народное собрание и Совет, считая последний органом более аристократическим или олигархическим, однако это мнение не может быть признано справедливым, особенно учитывая метод выбора членов Буле:[42] в него входило 500 афинских граждан, избираемых по жребию: по 50 человек от каждой из 10 афинских фил (административных единиц полиса). Булевтом (членом Совета) мог быть каждый гражданин не моложе 30 лет, его служба оплачивалась полисом, так что в состав Совета попадали и бедняки.
Совет готовил заседания Народного собрания посредством обсуждения и подготовки решений. Для заседаний Совета имелось специальное здание (Булевтерий), находившееся рядом с центральной городской площадью - агорой. Но иногда собирались и в Пирее, в Элевсине, а в случаях крайней опасности - и на Акрополе. Буле делилось на 10 пританей (50 человек от определенной филы). Каждая пританея была дежурной одну десятую часть года. Эта дежурная часть председательствовала на заседаниях Буле. Кроме того, третья часть пританов была обязана днем и ночью находиться при исполнении обязанностей. Они дневали и ночевали в специальном здании - Толосе - во главе со своим председателем (эпистатом).
Кроме подготовки решений Народного собрания, у Совета была еще одна важнейшая функция - следить за соблюдением законов, что давало булевтам право наблюдать за деятельностью магистратов и т. д. Именно Буле проводило проверку магистратов при вступлении их в должность (докимасия). Совет контролировал государственные финансы, общественные работы, а также религиозную жизнь полиса, наблюдал также за доками, арсеналом, флотом, большую роль играл и в международной политике. Он заслушивал иностранных послов, перед тем как дать им слово в Народном собрании. В период существования союза именно Совет определял величину денежного взноса каждого из союзных полисов. Вся эта многообразная деятельность осуществлялась через ряд созданных им комиссий. Выполнение этих функций давало членам Буле опыт руководства делами государства. Принцип ежегодной ротации и запрещение надолго занимать эту должность приводили к тому, что к государственным делам постоянно привлекались все новые и новые граждане Афин. По некоторым подсчетам (которые представляются вполне обоснованными), примерно 70 процентов всех афинян в течение жизни побывали членами Совета.[43]
В Афинах, как и везде, существовали многочисленные магистратуры. Но здесь, как и в каждом демократическом полисе, очень боялись сосредоточения большой власти в руках отдельного магистрата и поэтому руководствовались следующими основными принципами организации их системы: коллегиальность, выборность (в большинстве случаев посредством жеребьевки), подотчетность Народному собранию и Совету, краткий (обычно годичный) срок пребывания в должности.[44] Только некоторые из магистратур (в частности военные) избирались, а не занимали свое место по жребию. Только для этих же магистратур допускалось избрание на несколько годовых сроков. Особо необходимо подчеркнуть, что структура власти и управления в Афинах была организована таким образом, что в ней ежегодно задействовалась значительная часть граждан, по некоторым подсчетам до 700 избираемых ежегодно магистратов. К этому числу необходимо добавить также выборных магистратов фил и демов (самые мелкие административные единицы). Таким образом, значительная часть гражданства была постоянно вовлечена в разных формах в управление делами родного полиса (не говоря уже об участии в Народном собрании).
Вместе с тем афинскую демократию отличали и некоторые органические пороки, частью характерные для любой системы прямой демократии, частью же - для чисто афинской.
Наибольшим недостатком всякой прямой демократии является отсутствие какого-либо противовеса воле народа. Что при этом имеется в виду? Все окончательные решения принимались Народным собранием и подлежали неукоснительному исполнению. Однако эти решения могли быть ошибочными, особенно велика возможность ошибок в условиях различного рода стрессовых ситуаций, вызванных сильными общими переживаниями, например, горем или энтузиазмом. В период, описываемый в речах Лисия, возможностей для подобного развития ситуации возникало более чем достаточно, ибо это было время войны, поражения, переворотов. Общая нервозность приводила к тому, что все чаще принимались отнюдь не самые оптимальные решения, под влиянием сиюминутных чувств, нередко оказываясь гибельными. Таким, например, было решение о начале Сицилийской экспедиции, основанное не на реальном знании ситуации, а лишь на необоснованных обещаниях людей, заинтересованных в ней; не менее пагубным был вердикт о казни без суда и следствия стратегов-победителей при Аргинусских островах, поводом к которому был лживый донос людей - подлинных виновников гибели афинских воинов и бросивших погибших без погребения; то же самое можно сказать и о тех противоречивых постановлениях, которые принимались по поводу Алкивиада. Число таких примеров легко можно множить.[45]
Афиняне начали сознавать этот порок своей политической системы, что нашло отражение в политических дискуссиях того времени, а также в практической деятельности. Эта проблема представлена и в речах Лисия. Греки стремились поставить границы самовластию Народного собрания, которое в экстремальных ситуациях превращалось в толпу и как таковая действовала уже не в соответствии с принципами рационального мышления, а подчиняясь совершенно иным импульсам. Граждане хотели сделать основным принципом закон, который стоял бы и над решениями Народного собрания.[46] Отражение дискуссий по этим проблемам легко обнаруживается в политической теории того времени (а отчасти и в жизни): была сделана попытка ввести различие между законом (номос) и решением ad hoc Народного собрания (псефисма), между писаным законом (то есть законом, созданным людьми) и неписаными законами (то есть законами, отражающими "вечные законы" природы и данные людям божеством).[47] Однако все эти обсуждения мало помогали, ибо все законы принимались в конечном счете тем же самым Народным собранием, полномочным в любой момент под влиянием тех или иных обстоятельств вводить и отменять любой закон.
Второй порок прямой демократии тесно связан с первым. Как во всех обществах "оро-акустической" культуры, в Афинах высоко ценилось искусство слова. В условиях же прямой демократии сила слова была в высшей степени значимой - ведь во всех вопросах решающее значение принадлежало Народному собранию, и не было иного средства добиться решения, как только убедить присутствующих "депутатов". Поэтому человек, обладавший способностью убеждать сограждан, имел явное преимущество над людьми, у которых отсутствовал этот дар. Сложность ситуации усугублялась тем, что часто этот словесный турнир увенчивался немедленным принятием решения, которое могло иметь катастрофический характер, не осознаваемый большинством, завороженным силой слова. Совершенно не случайно встречаются постоянные сетования (частые и у Лисия) на то, что народ под влиянием "демагогов" принимает роковые решения. Точно так же не случайной является и эволюция этого термина, который первоначально не имел одиозного смысла и означал просто "вожак народа" и только постепенно приобрел современное свое значение.
Чисто афинские недостатки прямой демократии связаны с нетипичными размерами афинского полиса. Аттика, по древнегреческим масштабам, была очень крупной страной и большая часть населения постоянно жила на сельской территории, далеко не всегда имея возможность прийти в Афины для участия в работах Народного собрания.[48] Поэтому не существовало подлинного понятия кворума. По подсчетам современных исследователей, в работах Экклесии обычно принимало участие примерно 2000-3000 человек (естественно, живших главным образом в Афинах) и только для принятия наиболее ответственных постановлений требовалось присутствие не менее 6000 граждан.[49] В полисах обычного размера указанная проблема, конечно, не могла возникнуть, поскольку в этом случае всегда имелись физические условия для присутствия основной части гражданства.
Вторая чисто афинская черта порождена значительной сложностью жизни в Афинах по сравнению с большинством остальных греческих полисов. Размах афинской внешней политики, многообразие связей, большая сложность экономического уклада - все это ставило перед гражданином, пришедшим на Народное собрание для обсуждения вопросов, которые почти никогда не вставали перед гражданами других полисов, часто неразрешимые проблемы, требовавшие профессиональных знаний. Собравшиеся решали эти вопросы или полагаясь на здравый смысл, или ориентируясь на мнения экспертов. Однако незаинтересованность последних часто ставилась под сомнение, и, видимо, справедливо. Все это также сказывалось на квалифицированности решений, принимавшихся Народным собранием.

V. Судебная система Афин классической эпохи

Юридическая система Афин отличалась большой сложностью, поскольку была неотделима от политической и развивалась параллельно последней. В составе этой системы функционировали как суды, возникшие на заре истории афинского полиса, так и те, которые появились позднее в результате процесса демократических преобразований и которые представляли собой воплощение идеи народного суверенитета в юридической сфере.
Древнейшим из афинских судов являлся совет Ареопага (часто называемый просто Ареопагом). Первоначально этот Совет был прямым наследником древнейшего совета городской знати. Тогда ему принадлежали важнейшие функции по управлению полисом. Комплектовался он из числа архонтов (важнейших городских магистратов ранней поры), отслуживших свой срок и сдавших отчет о своей деятельности. Они приобретали право на пожизненный статус члена Совета.
В процессе демократических преобразований Ареопаг утратил практически все свои функции, которые перешли к Буле. Однако Ареопаг не был уничтожен (как сохранился и старый способ его комплектования из бывших архонтов), а превратился в суд, который рассматривал дела по предумышленным убийствам и всем вопросам, связанным с религией. Некоторые из речей Лисия были произнесены именно в этом суде, что являлось достаточно престижным в силу древности данного заведения.
На первом этапе демократических преобразований основную роль в судопроизводстве играло само Народное собрание. Но постепенно большая часть полномочий в этой области была передана Народному суду (Гелиэе), где также звучали речи Лисия. Это ни в коей мере нельзя рассматривать как ограничение суверенитета народа, поскольку и в Народном собрании, и в Гелиэе заседали практически одни и те же люди.[50] Каждый афинский гражданин, достигший возраста 30 лет, мог стать членом этого суда. Каждый год по жребию избиралось 6000 судей (по 600 от каждой филы).[51] Видимо, не является случайным совпадение цифр кворума Народного собрания и полного состава Народного суда, который выступал как своего рода "вторая ипостась" того же самого полновластного народа. Существование массового народного суда для решения даже самых сложных юридических вопросов многие исследователи объясняют главным образом заинтересованностью демократического режима в вовлечении возможно большего числа граждан в действительное управление страной. По мнению одного из исследователей, "афинянам была чужда идея делегирования своей власти небольшим группам; демократический контроль над правосудием казался им более значимым, чем эффективность Суда".[52] Вместе с тем многочисленность судей создавала определенную гарантию против их подкупа.[53] Судьи давали клятву не помогать врагам демократии, не поддерживать социальных переворотов (уничтожение долгов, передел земли), не брать взяток.
Первоначально роль этого суда сводилась к разбирательству гражданских дел. Однако Гелиэя постепенно расширяла свои прерогативы. Помимо чисто судебных дел, на нее была возложена очень важная функция по защите "конституционного строя". Благодаря этому, по мнению ряда исследователей, политическая воля гражданства в этом суде нашла более реальное выражение, чем даже в Народном собрании. Именно суд определял, является ли законным то или иное конкретное предложение или декрет,[54] так как именно в Гелиэе происходило рассмотрение "жалоб на противозаконие" ("графе параномон"): каждый гражданин имел право выступить в Народном собрании с заявлением о том, что поступившее предложение или уже принятый закон противоречат уже существующим законам Афин. В таком случае дело передавалось на решение в Гелиэю, которая после тщательного рассмотрения заявления выносила вердикт. В любом случае следовало наказание. Если Гелиэя считала, что дело возбуждено напрасно и данное предложение или закон не противоречат "конституции" Афин, то гражданин, поставивший этот вопрос, наказывался ("за сутяжничество"). Если же суд находил, что дело возбуждено справедливо, то уже на автора предложения или закона накладывалось наказание (вплоть до смертной казни).[55]
Очень редко Гелиэя заседала полным составом. Обычно благодаря очень сложной системе жеребьевки судьи распределялись по отдельным "палатам" (дикастериям). В зависимости от характера и степени важности рассматриваемого дела, каждая "палата" могла собирать от 200 до 1500 человек (плюс председательствующий магистрат). Сам процесс был построен на основе состязательного принципа, судьи выслушивали истца, ответчика и свидетелей и путем голосования выносили приговор. Не было ни прокурора, ни защитников, каждый должен был выступать сам. Решение принималось большинством голосов, суд назначал также и наказание: штраф, конфискацию имущества, тюремное заключение, изгнание, лишение гражданских прав (полное или частичное) или смертную казнь.[56]
Поскольку судьи получали зарплату - 3 обола в день, то из этого факта обычно делаются два прямо противоположных вывода. Согласно одной точке зрения, заседания в судах привлекали беднейших афинян. Поскольку суды заседали примерно 300 дней в году, то нуждавшиеся граждане более или менее обеспечивали свое пропитание за этот счет. Согласно другой точке зрения, поскольку эта плата давала только самый минимум, необходимый для буквально нищенского существования, и ремеслом или торговлей можно было заработать много больше, то обычно судьями были люди достаточно состоятельные, которые сами не трудились, а обладали достаточным временем. Однако обе точки зрения уязвимы, поскольку ни одна из них не учитывает простого, но важнейшего факта - судьями не становились по желанию, все решал жребий.
По некоторым специальным категориям дел продолжали существовать магистратские суды. В середине V века до P. X. был создан также институт "судей по демам". Их насчитывалось 30, они обслуживали сельские районы Аттики и им были подсудны мелкие гражданские дела (иски на сумму не более 10 драхм). Появление этих судов отвечало интересам аттических крестьян, которым не требовалось теперь тратить массу времени в городе из-за мелких дел.[57]
Суды, естественно, играли очень важную роль в повседневной жизни Афин. Дебаты, которые здесь развертывались, часто бывали такими же жаркими, как и в Народном собрании.
Дошедшие до нас судебные речи, написанные знаменитыми логографами (от Лисия до Демосфена), дают огромный материал для формирования всесторонней картины жизни афинского общества. Мы, естественно, не можем сейчас рассмотреть все проблемы с ним связанные, но хотели бы коснуться одного аспекта афинской общественной морали, получившего отражение практически во всех известных нам (в том числе и из речей Лисия) процессах.
Во время суда тяжущиеся стороны должны были говорить только о том конкретном деле, которое было объектом разбирательства. Однако практически каждый выступавший находил способ "перекинуть мостик" от данного конкретного дела к характеристике морального и политического облика своего противника (который, естественно, оказывался чудовищем и заклятым врагом Афин), одновременно рисуя самыми яркими красками собственные добродетели. Видимо, умение обойти такие формальные запреты составляло одну из главных ценимых способностей настоящего профессионала-логографа. Лисий, кстати, был в этом отношении подлинным мастером.
На основании именно таких характеристик мы можем составить представление об афинском общественном идеале. Прежде всего, от гражданина требовалось быть хорошим воином, готовым в любой момент, когда это решит полис, сражаться за его интересы на суше и море. Он также должен был быть законопослушным человеком, выполняющим все законы и постановления Народного собрания. Большим плюсом являлось достойное выполнение общественных обязанностей (при этом всегда говорилось не только об их выполнении, но и о сдаче отчета после исполнения магистратуры). Хороший гражданин также выполнял все религиозные обязанности, возложенные на него полисом. Он обязан быть хорошим семьянином, заботящимся о родителях, правильно воспитывающим детей, выдающим с приданым за хороших людей своих сестер. Очень высоко ценилось, судя по контексту речей, такое поведение, когда гражданин редко обращался в суд и умел решать свои проблемы полюбовно, прибегая только к помощи дружеского третейского суда.
Однако нередко упоминается еще один аргумент, к которому обязательно прибегал каждый сколько-нибудь состоятельный афинянин во время суда, а именно - траты на общественные нужды собственных средств в размерах, превосходящих минимально необходимые, щедрость по отношению к согражданам. Вот, например, каким образом характеризует свою деятельность один из героев Лисия: "Я снаряжал триеры пять раз, четыре раза участвовал в морских сражениях, налогов во время войны я платил много и вообще все литургии исполнял не хуже других граждан. Но я нес расходы в большем размере, чем требовало государство, с той целью, чтобы этим заслужить в ваших глазах славу доброго гражданина" (Lys. XXV, 12-13). Почти слово в слово эта мысль повторена в другой речи: "Все возложенные на меня повинности я выполнял с большим усердием, чем к тому обязывало меня государство: снаряжал военные суда, вносил военные налоги, был хорегом и вообще исполнял все литургии, не жалея денег" (Lys. VII, 31).
Эпиграфические памятники подтверждают сведения ораторов. В одной из надписей IV века до P. X. сообщается такой любопытный эпизод: автор надписи победил (в качестве хорега) в состязаниях хоров на празднике Великих Дионисий. Это привело к тому, что его отец, не желая отстать от сына, подготовил к следующему празднику свой хор, который также добился победы. В другой надписи гражданин, добивавшийся подобных побед дважды, сообщает о том, что эти победы должны стать примером для его детей, направляя их к достижению совершенства.
Естественно, подобного рода мотивация выглядит вполне резонной в условиях такой общественной структуры, как полис, представлявший собой образование общинного типа с достаточно сильным коллективистским началом. Одобрение сограждан, конечно, представляло достаточно серьезный стимул. Однако у нас есть основания думать, что помимо этого "идеального" стимула существовал и другой, более "приземленный". Этот второй аргумент появляется в источниках впервые в речи Антифонта в 20-е годы V века. В одной из защитительных речей в его "Тетралогии" обвиняемый перечисляет свои заслуги, заявляя в том числе: "...я платил военные налоги, много раз был триерархом, блистательно исполнял хорегии... Вы не можете считать подобного человека нечестивым и гнусным" (Tetr. I, 12). Здесь был, кажется, впервые высказан один из основополагающих принципов афинской юридической мысли и практики, который очень скоро приобрел огромное значение. Суть его заключалась в том, что человек, ведший себя как образцовый гражданин, в ходе судебного заседания должен пользоваться определенными преимуществами. При этом всякого рода финансовые траты в пользу полиса все больше и больше выступали на первый план, затмевая все остальные гражданские доблести. Видимо, ориентируясь на восприятие судей, подсудимые подчеркивали весомость своих затрат, особо выделяя то, что их вложения превосходили обычный, нормальный уровень.
Помимо свидетельства Антифонта упомянем также уже цитировавшееся место из речи Лисия, в которой подсудимый, рассказывая о своей деятельности, заключает этот рассказ очень красноречиво: оказывается он нес расходы в большем, чем это необходимо, размере не для того только, чтобы заслужить славу доброго гражданина, но также и для того, чтобы "в случае какого-либо несчастья выступить на суде с большей надеждой на успех" (Lys. XXV, 12-13). С наивной простотой здесь высказана мысль о том, что предшествующий финансовый вклад, способствовавший благополучию родного полиса, является аргументом, обеспечивающим тяжещемуся более благоприятное отношение суда. Афинская судебная практика конца V-IV веков дает многочисленные примеры подобной аргументации, что доказывает ее действенность.

VI. Аристократия и олигархические перевороты

Этот вопрос является, в общем, достаточно второстепенным, однако мы обращаемся к нему в связи с тем, что он занимает важное место в той картине политической и социальной борьбы, которая была нарисована С. И. Соболевским в его комментариях к ряду речей и, особенно, к речи XII ("Речь против Эратосфена, бывшего члена коллегии Тридцати, произнесенная самим Лисием"). В этом комментарии представлено впечатляющее панно политической борьбы, развертывавшейся между тремя партиями, оспаривавшими право руководить политикой государства на протяжении Пелопоннесской войны и вскоре после ее окончания. Надо признать, что картина, созданная комментатором, целиком базировалась на представлениях конца прошлого и начала этого века, для которых, как мы уже указывали, была свойственна модернизация древних обществ.
Мы, за отсутствием возможности, не станем излагать здесь новое толкование этих событий. Отметим только, что современная наука во многом совершенно по иному трактует обстоятельства политической борьбы в Афинах. Прежде всего, в новой концепции нет места никаким политическим партиям. Сам этот институт и определяющие его понятия возникли сравнительно недавно, они - детище Новой истории; ничего похожего на современные политические организации в древности не было. Политическая борьба в обществе прямой демократии протекала, естественно, по-иному, нежели в современных обществах. Наконец, необходимо учитывать уже отмеченную нами выше большую гомогенность гражданского коллектива Афин, что требовало совсем иного подхода к тем политическим противоречиям, которые в нем рождались. Попытки найти глубокие социальные причины для конфликтов в обществе такого типа вряд ли будут оправданны.
Ниже мы специально остановимся только на одном вопросе - роли аристократии в происходивших событиях. Это вызвано тем, что С. И. Соболевский делает именно аристократию едва ли не главной виновницей происходивших олигархических переворотов (и в 411 ив 404 гг.).
Действительно, в истории Древней Греции проблема места аристократии в политическом процессе является одной из наиболее сложных. Она была жизненно важна и в момент становления демократического режима, так как именно аристократии принадлежала власть в обществе перед началом преобразований, и позднее, когда демократия уже укрепилась. Сейчас исследователи убеждены, что процесс становления подобных режимов облегчался тем обстоятельством, что греческая аристократия (в том числе и афинская) не могла объединить свои силы. Традиционное соперничество знатных родов было для них настолько важным, что аристократия не могла увидеть новую угрозу, которая рождалась в простом народе (демосе). В ожесточении взаимной борьбы аристократы сами стали призывать массы к участию в их распрях, помогая тем самым росту народного самосознания, и в конечном счете привели к тому, что аристократические режимы пали.[58] Господство аристократии сохранялось до тех пор, пока народ признавал, что аристократы по праву управляют обществом, ибо они - аристой (лучшие) в этом обществе.
Однако необходимо помнить, что изменения происходили достаточно своеобразно в силу ряда причин (т. к., в частности, борьбой демоса за его права руководили представители аристократии). Кратко это своеобразие можно определить так: в условиях этого перехода не аристократия лишалась своих прав, а демос поднимался до уровня аристократии. В конечном счете основная масса аристократов смогла включиться в новую структуру демократического полиса достаточно органично (несмотря на множество отдельных эксцессов). Ситуацию того времени, как нам кажется, очень хорошо определил один из современных авторов, указывавший, что рядовые афинские граждане "еще почтительно смотрели на представителей знатных фамилий, их лидерство и руководство, но они полностью осознавали свое собственное могущество и были готовы избавиться от государственных деятелей, которые забывали, что они теперь являются не более чем слугами народа".[59] Аристократы перенесли столь привычный для них стиль постоянного соперничества друг с другом в новую социальную реальность, и теперь их соперничество стало в основном состязанием между аристократическими лидерами за то, кто лучше сможет послужить родному полису и получит за это больший почет. Не случайно почти все выдающиеся руководители афинского государства ранней поры были выходцами из самых родовитых фамилий, включая общепризнанного вождя афинской демократии поры ее наивысшего подъема Перикла.
Уже эти обстоятельства показывают, что аристократия не может априорно считаться врагом демократического режима, и поэтому было бы некорректно возлагать на нее ответственность за происходившие события. Необходимо указать, что среди тех заговорщиков, которые готовили и осуществляли олигархические перевороты, встречались представители всех слоев афинского гражданства. Рядом с молодыми аристократами действовали вчерашние вожди самых радикальных направлений демократии. Попытки найти четкую социальную базу переворотов, те ясно определимые социальные слои, ради интересов которых эти перевороты осуществлялись, предпринимавшиеся на протяжении десятилетий, оказались совершенно напрасными.
Сейчас в общем стало ясно, что искать решение проблемы на традиционных путях бесполезно, необходимы совершенно новые подходы. Видимо, правы те исследователи, которые обращают внимание прежде всего на ту психологическую ситуацию, которая сложилась в Афинах той поры.
Необходимо помнить, что все эти события происходили в условиях войны, притом войны, протекавшей весьма своеобразно. Согласно замыслу Перикла, афиняне с самого начала отдали в жертву врагам сельскохозяйственную территорию Афин. В течение всей войны спартанцы и их союзники беспрепятственно разграбляли ее.[60] Перикл рассчитывал, что все население Аттики укроется за стенами двойного города Афины - Пирей, имевшего мощные укрепления, которые спартанцы никогда не решатся штурмовать, а при афинском господстве на море проблема снабжения города продовольствием будет легко решена. С формальной точки зрения, война развертывалась именно так, как ее планировал Перикл, однако реальная картина оказалась более сложной и противоречивой. Прежде всего, реакция афинского крестьянства на разорение его родового достояния оказалась много более острой, чем того ожидали. Крестьяне страстно желали мира (иногда даже любой ценой). Эти настроения прекрасно отразил в своих комедиях Аристофан. С другой стороны, некоторые слои городского населения, которым война приносила ощутимую выгоду (в частности, владельцы ремесленных мастерских, производивших оружие и т. п.), готовы были продолжать войну до победного конца. Таким образом, наметился разрыв между двумя основными силами афинского демократического режима (крестьянством и рядовым гражданством, жившим в городе). Разумеется, нельзя утверждать, что этот разрыв стал свершившимся фактом, но устойчивость демократии несомненно уменьшилась.
В этих условиях возросла роль демагогов. На политическую сцену выходят люди, не связанные старыми традициями и нормами поведения. Наиболее известен среди них некто Клеон, владелец кожевенной мастерской. Эти люди выражали настроения наиболее радикально настроенной части городского гражданства и добивались поддержки народа безудержной лестью ему. Описанные процессы развертывались в условиях своего рода морального кризиса, вызванного усталостью от войны всего гражданства, неприятием самой военной политики значительной его частью, переменчивостью военного счастья, то опьяняющего радостью огромных успехов, то повергающего в отчаяние горечью страшных поражений, абсолютной неуверенностью в будущем, которое могло обернуться полной гибелью Афин и смертью или превращением в рабов всего населения города. Добавим, что война по античным масштабам шла немыслимо долго, успело появиться и повзрослеть целое поколение, не знавшее иной действительности, кроме войны, и, как всегда в таких условиях, большую роль в обществе начали играть люди, для которых война стала профессией и любимым делом, люди, которым убийство себе подобных доставляло удовольствие. Старые моральные и религиозные ценности в таких кругах подвергались осмеянию, выше всего ставились дерзость и готовность рискнуть всем для удовлетворения желаний.[61]
Именно в этих условиях складывались основные кадры заговорщиков, объединившиеся в ряд кружков ("гетерий"). Здесь были представлены все общественные группы, собрано все, что было в городе антисоциального. Попадались тут и аристократы, но именно те, кого современные исследователи называют "деклассированными".

VII. Некоторые справочные данные

В судебных речах, естественно, занимают большое место всякого рода денежные расчеты. Указывается стоимость имеющегося и конфискованного имущества, величина штрафов, деньги, потраченные на литургии или на воспитание сирот, и т. д. Желая дать представление читателю о реальной картине жизни в Афинах, С. И. Соболевский, в соответствии с практикой, принятой в XIX веке, в своих комментариях переводил эти суммы в рубли. В общем, и для прошлого века этот подход не мог считаться идеальным, сейчас же приводимые цифры вообще ничего не говорят читателю. Для того, чтобы как-то помочь в этой ситуации, мы считаем необходимым дать краткую справку о денежной системе Афин, а также сообщить некоторые сведения о стоимости различных товаров и услуг и о величине возможных заработков. Это позволит читателю лучше представить те ситуации, в которых действовали герои речей Лисия.
Основной денежной единицей Афин была драхма, являвшаяся серебряной монетой с весом 4,366 г. Более крупными номиналами являлись: дидрахма (две драхмы), употреблялась очень редко; тетрадрахма (четыре драхмы), широко распространена; декадрахма (десять драхм), очень редко чеканившаяся монета, имевшая, главным образом, мемориальное значение. Упоминаемые в текстах мины и таланты были только счетными и весовыми единицами, реальных монет такого достоинства не существовало. Мина равнялась ста драхмам (имела, следовательно, вес 433,6 г), в таланте было шестьдесят мин (26196 г).
Денежными единицами, более мелкими, нежели драхма, служили следующие: обол - шестая часть драхмы (имелись монеты равные двум, трем, четырем и пяти оболам), кроме того, до самого конца V века чеканились мелкие фракции обола вплоть до гемитетратемория (одна восьмая часть обола). Позднее все подразделения обола были заменены медной разменной монетой.
Для характеристики реальной стоимости монеты у нас имеются данные, хотя и разрозненные, но достаточно обильные и разноплановые. Во-первых, это сообщения о государственных финансах Афин. Не приводя всех имеющихся цифр и дискуссий по их поводу, отметим только самые яркие и бесспорные. По словам Фукидида, накануне Пелопоннесской войны в казне Афин хранилось в качестве резерва 6000 талантов (серебра), афинские союзники обычно платили примерно 400-460 талантов в год, в годы войны взносы были увеличены и достигали цифры 1460-1500 талантов. Дань, уплачивавшаяся отдельными полисами, варьировалась и зависела от многих причин, в том числе от размеров полиса и уровня его благосостояния, общего положения Афинского морского союза и т. д. Приведем несколько примеров, дающих представление о величине взносов. В частности, город Потидея в разные годы платил от 6 до 15 талантов, Менда - от 5 до 15, Теос - обычно 6 талантов, Олинф - 2 и т. д.
Как мы отмечали, главной производительной силой в Афинах служили рабы, в силу чего вопрос об их стоимости имеет достаточно большое значение. Средняя цена физически крепкого раба в это время была равна примерно 2 минам. По несколько иным подсчетам, раб-мужчина обходился покупателю в среднем в 167 драхм, женщина несколько выше - 220 драхм. Рабы, использовавшиеся в рудниках, стоили в среднем 180 драхм. Цена раба зависела от многих обстоятельств: положения дел на рабском рынке, возраста и физического состояния, наконец, очень важную роль играла профессиональная подготовка. Раб - золотых дел мастер, стоил 300 драхм. Известен случай, когда раб был куплен за баснословную цену в 1 талант (то есть в 30 раз дороже, чем обычный средний раб). Эта цена объяснялась тем, что он должен был выступать в роли надсмотрщика в рудниках. Видимо, его хорошо знали как особо ценного специалиста в горном деле. Девушка-рабыня, купленная для занятий проституцией, стоила 300 драхм. По подсчетам современных исследователей, средний раб окупал свою стоимость за 23 года.
Размеры заработной платы также варьировались в зависимости от многих обстоятельств. Высококвалифицированные рабочие, занятые на строительстве храмов, получали от 1 до 2 драхм в день. Тяжеловооруженный воин (гоплит) оплачивался примерно в этих же пропорциях. Рабы, занятые на строительстве и жившие отдельно от хозяина, получали на пропитание 3 обола.
Стоимость продуктов питания была относительно стабильна (за исключением особых случаев, таких как осада города и т. п.). Видимо (как об этом свидетельствует Демосфен), наименьший прожиточный уровень обеспечивала сумма в 2 обола. На хлеб из этой суммы уходило примерно 1-1,5 обола. Мясо стоило дорого, и рядовые афиняне покупали его довольно редко. Хороший поросенок оценивался примерно в з драхмы. Основу рациона составляли, помимо хлеба, овощи, рыба, оливковое масло.
Для интересующего нас времени довольно много сведений дают так называемые стелы гермокопидов. Это каменные плиты с указаниями конфискованного у виновных в совершении преступлений против религии имущества и его стоимости, полученной после продажи на торгах. Приведем несколько примеров для того, чтобы читатель лучше представил себе уровень жизни афинян: медный сосуд для нагревания воды - 25 драхм 2 обола, скамеечка 5 драхм, 11 лож милетской работы - вместе 90 драхм, 4 стола - по 4 драхмы каждый, ивовая корзина - з драхмы 2 обола, 10 расписных амфор (большие глиняные Двуручные сосуды) - 5 драхм 1 обол за все, стул - 1 драхма, дротик - 2 драхмы 4 обола, свинцовая воронка - 2 драхмы 2 обола.
Л. Маршювич, Г. Кошеленко

Библиография

Литература о Лисий в общем невелика, и за последние десятилетия никаких крупных работ, посвященных этому автору, не появлялось. Основные переводы речей Лисия:
1. Lysias. Discours. Texte edite et traduit par L. Gernet et M. Bizot. Tome I II. Paris, 1955.
2. Lysias. With an English Translation by Lamb W. R. M. Cambridge (Mass.), 1976.
Необходимо указать также на специальный Индекс к речам Лисия: Holmes D. Н. Index Lysiacus. Bonnae, 1895. (Имеется переиздание - Amsterdam, Hakkert, 1965.)
Общие работы о Лисий и других судебных ораторах:
1. Вlass F. Die attische Bcredsamkeit. В. I-III, Leipzig, 1874 - 1893.
2. Вruns I. Das literarische Portrat der Griechen. Berlin, 1896.
3. Darkow A. C. The Spurius Speeches in the Lysianic Corpus. Bryn Mawr, 1917.
4. Dover K. J. Lysias and Corpus Lysiacum. Berkeley and Los Angeles, 1968.
5. Francken C. W. Commentationes Lysiacae. Utrecht, 1865.
6. Kennedy G. The Art of Persuasion in Greece. Princeton and London, 1963.
7. Lavency M. Aspects de la logographie judiciaire attique. Louvain, 1964.
Литература по отдельным вопросам (последних лет):
1. Dunand F. L'esclavage dans Lysias. - Actes du colloque d'histoire sociale. 1970. Paris - Besancon, 1972.
2. Hunter V. Women's authority in classical Athens. - Echos du Monde classiquc, XXXIII, 1989.
3. Lateiner D. An Analysis of Lysias' political defense Speeches. Rivista storica dell' antichita, XI, 1981.
4. Loenig Т. С. The autobiographical Speeches of Lysias and biographical Tradition. Hermes, CIX, 1981.
5. Murphy Th. M. The Vilification of Eratosthenes and Thcramenes in Lysias 12. American Journal of Philology, CX, 1989.
6. Perroti E. L'orazione Contro Eratostene di Lisia come fonte storica. - Rcndiconti dell' Istituto Lombardo. Classe di lettcre, scienze morali e storiche, CIV, 1970.
7. Schindel IT. Untersuchungen zur Biographie des Redners Lysias. - Rheinisches Museum, CX, 1967.
8. Sinclair R. K. Lysias' Speeches and the Debate about Participation in Athenian Public Life. Antichton, XXII, 1988.
9. Weisscnberger M. Die Dokimasieredcn des Lysias (orr. 16, 25, 26, 31). Frankfurt, 1987.
10. Winter T. N. On the Corpus of Lysias. Classical Journal, LXIX, 1973.


[1]  Аристофан. Комедии. В двух томах. Том II. М., 1954, с. 7.

[2]  Лукиан из Самосаты. Избранное. Перевод с древнегреческого. М., 1962, с. 197.

[3]  Dover К. J. Lysias and the Corpus Lysiacum. Berkeley and Los Angeles, 1968.

[4]  Вероятно, только одно обстоятельство может быть сейчас освещено несколько более подробно — причины переселения родителей писателя в Фурии. Можно полагать, что одной из таких причин была тесная связь семьи Лисия с Периклом, планировавшим Фурии как колонию нового типа — город, в котором бы объединились выходцы из самых различных частей Эллады. Естественно, внутренняя сплоченность столь разнородных элементов, которым предстояло образовать гражданский коллектив, была сомнительна. Периклу и вообще Афинам требовались внутри этого коллектива люди, в лояльности которых они были бы полностью уверены. Семья Лисия, как показали дальнейшие события, являлась именно такой, вследствие чего нашему герою и пришлось после поражения афинян в Сицилии возвращаться в Афины. Другой вопрос — какие аргументы использовал Перикл, чтобы побудить семейство к переезду.

[5]  Один из последних примеров — European Economic History. Vol. I, The Ancient World. By W. I. Davison and J. E. Harper. New York, 1972.

[6]  См.: Историография античной истории. Под ред. проф. В. И. Кузищина. М., 1980, с. 139 и сл.

[7]  Подробнее см.: Кошеленко Г. А. Экономика древней Греции в современной зарубежной литературе. — Древний Восток и античный мир. М., 1980, с. 115—128.

[8]  Годом рождения Лисия, по свидетельствам древних авторов, является 459/8 г. до P. X. Он появился на свет в семье богатого и образованного афинского метека, переселившегося из Сиракуз в Афины по приглашению Перикла. Это время рассматривается практически всеми исследователями как время подъема и укрепления афинской демократии и, соответственно, Афинского морского союза. В 443 г. Лисий (видимо, вместе со своим старшим братом Полемархом) отправился во вновь основанную в Южной Италии колонию Фурии. Весной 411г. Он был вынужден вернуться в Афины. Однако наиболее тяжелые времена для Лисия и его семьи настали после поражения Афин в войне со спартанцами и установления террористического режима, традиционно называемого «Тридцать тиранов»: погиб брат Лисия, их имущество было разграблено, самому писателю Удалось бежать в Мегару. Позднее он и личным участием, и деньгами способствовал свержению ненавистного режима и восстановлению демократии. Поскольку состояние его оказалось подорванным, нашему герою пришлось искать новые источники для обеспечения своего существования. Основным из них Стало сочинение речей для участников столь многочисленных в Афинах судебных процессов. Точной даты смерти Лисия мы не знаем. По различным свидетельствам, он умер 83, 8о или 76 лет, то есть в 375, 378 или 382 г. до P. X.

[9]  Афинскую демократию мы, пожалуй, знаем лучше, чем какую-либо другую демократию древности, благодаря тому, что ее история, функционирование и особенности описаны в большом количестве источников, среди которых особое место занимает сочинение великого Аристотеля «Афинская политая». См.: Rhodes P. J. A. Commentary on the Aristotelian Athenaion Politeia. Oxford, 1981.

[10]  Подробнее см.: Кошеленко Г. А. Полис и город: к постановке проблемы. — Вестник древней истории, 1980, № I, с. 3—28.

[11]  См., например: Утченко СЛ. Кризис и падение Римской республики. М., 1965; Он же. Политические учения древнего Рима. М., 1977; Маяк И. Л. Проблема генезиса римского полиса. — Вестник древней истории, 1976, № 4, с. 43—55; Mosse С. La fin de la democratie athenienne. Paris, 1962, p. 23; Finley M. I., The Ancient City: from Fustel de Coulanges to Max Weber and Beyond. — Comparative Studies in Society and History, 1977, vol. 19, № 3; Starr Sh. G. The Economic and Social Growth of Early Greece. 800—500 В. C. New York, 1977.

[12]  В написанной Плутархом биографии выдающегося деятеля афинской демократии Фемистокла один из персов характеризует принципы демократии таким образом: «У вас, говорят, больше всего почитают свободу и равноправие». См.: Plut. Them., 27.

[13]  Об этом же почти в тех же самых выражениях пишет и так называемый «Старый олигарх», то есть автор Псевдо-Ксенофонтовой «Афинской политии» (Ps.-Xenoph. Athen. Pol. I, 10): «...мы предоставили и рабам такую же свободу слова, как и свободным, а равно и метекам, как и гражданам...»

[14]  Подробнее см.: Griffith G. Т. Isegoria in the Assembly of Athens. — Ancient Society and Institutions. Studies presented to V. Ehrenberg. New York, 1967, p. 115—138.

[15]  В ожесточении политической борьбы подобные события имели, конечно, место, например в период «тирании Тридцати», но это всегда резко осуждалось и виновным приходилось позднее, как правило, жестоко расплачиваться. Подобные коллизии достаточно часты в речах Лисия.

[16]  Об этом совершенно недвусмысленно свидетельствуют некоторые пассажи из речей Демосфена. См., например: Demosth. XVIII, 132; XX, 51—52. При этом контекст речей убеждает, что неприкосновенность жилища во времена Демосфена рассматривалась как один из основополагающих принципов демократии, а нарушение его считалось одним из признаков олигархии.

[17]  О таком деле, в частности, говорится и в речи XIX Лисия: «Речь в защиту имущества Аристофана, произнесенная в процессе с государственным казначейством».

[18]  Подробнее см.: Штаерман Е. М. Эволюция античной формы собственности и античного города. — Византийский временник, вып. 34, 1973.

[19]  Подробнее см.: Кошеленко Г. А. Введение. Древнегреческий полис. — Античная Греция. Том I. Становление и развитие полиса. М., 1983, с. 20 сл. Необходимо подчеркнуть, что понятие «равноправие» первоначально было чуждо демократической мысли. Эта идея изначально существовала в аристократической среде, где она, естественно, была ориентирована только на равенство аристократов и исключала из сферы своего действия простой народ (демос) и только позднее оказалась включена в арсенал демократического мировоззрения. См.: Laengauer W. Pojecie rownosci w greckich koncepcjach politycznych od Homera do konca V wieku p. n. e. Warszawa, 1988.

[20]  Vidal-Naquet P. Le chasseur noir. Formes de pensee et formes de societe dans le monde grec. Paris, 1981, p. 267—289.

[21]  О месте рабов в афинском обществе будет сказано ниже.

[22]  См., например: Бузескул В. История афинской демократии. СПб., 1909; Он же. Перикл, Харьков, 1889.

[23]  Эта концепция была особенно популярна в немецкой историографии прошлого и начала этого века. Отзвуки ее можно найти и в статье С. И. Соболевского.

[24]  См.: Jones А. Н. М. Athenian democracy. Oxford, 1957, p. 5—7.

[25]  Meiggs R. The Athenian Empire. Oxford, 1975. Исследование P. Мейгза построено на огромном числе источников, и его взгляды сейчас выглядят наиболее обоснованными.

[26]  См.: Jones А. Н. М. Athenian democracy... p. 75—98.

[27]  См., например: Powell С. A. Athens and Sparta: Constructing Greek political and social History from 478 В. C. London, 1988, p. 269.

[28]  Подробнее об этом противоречии см.: Моsse С. La fin de la democratic athenienne. Paris, 1962, p. 179 sq.

[29]  Westermann W. L. The Slave Systems of Greek and Roman Antiquity. Philadelphia, 1955, p. 14.

[30]  Lauffer S. Die Sklaverei in der griechisch-romischen Welt. — XI-e Congres International des Sciences Historiques. Stockholm, 21—28 Aout 1960. Rapport, vol. V. 2, S. 71—97.

[31]  Подробнее см.: Garlan Y. Slavery in Ancient Greece. Ithaca and London, 1988, p. 13—18.

[32]  Подробнее см.: Андреев В. Н. Аграрные отношения в Аттике в V—IV вв. до н. в. — Античная Греция. Том I. Становление и развитие полиса. М., 1983, с. 247 сл.

[33]  Jones А. Н. М. Slavery in the Ancient World. — Slavery in Classical Antiquity. Views and Controversies. Ed. by M. Finley, Oxford, 1960.

[34]  См.: Levy Е. Les esclaves chez Aristophanes. — Actes du colloque 1972 sur esclavage. Paris — Besancon, 1974; Hervagaull M.-P., Mactoux M.-M. Esclaves et societe d'apres Demosthenes. — Actes du colloque 1972 sur l'esclavage. Paris-Besancon, 1974; Dunand F. L'esclavage dans Lysias. — Actes du colloque d'histoire sociale. Paris — Besancon, 1972; Глускина Л. M. Имущественные отношения и рабство по речам Исея. — Проблемы социально-экономической истории древнего мира. М. — Л., 1963.

[35]  Подробнее см.: Кошеленко Г. А. О некоторых проблемах становления и развития государственности в древней Греции. — От доклассовых обществ к раннеклассовым. М., 1987, с. 38—73.

[36]  Правда, сам термин «демократия» вошел в широкое употребление только с конца V века до P. X. До этого времени он (впрочем, как и термин «олигархия») имел, скорее, негативное значение, и античные авторы предпочитали употреблять другое ранее упоминавшееся нами понятие — исономия. См.: Sealey R. The Origins of Demokratia. — Californian Studies in Classical Antiquity, vol. 6, 1974, p. 281—293.

[37]  См.: например: Hold en B. The Nature of Democracy. London, 1974, p. 27—29; Lively J. Democracy. Oxford, 1975, p. 29—32. Хотя иногда высказывается мнение, что демократия в Афинах не была в полном смысле прямой, а скорее «изощренной формой» представительной демократии. См.: Osborne R. Demos: the Discovery of classical Attica. Cambridge, 1985, p. 22.

[38]  См., например: Finleу M. Democracy ancient and modern. London, 1973, p. 18—19; Finleу M. Politics in the ancient World. Cambridge, 1983, p. 71; Ehrenberg V. The Greek State. London, 1960, p. 58; Staveleу E. S. Greek and Roman Voting and Elections. London, 1972, p. 78—93.

[39]  Sinclair R. K. Democracy and Participation in Athens. Cambridge, 1989.

[40]  McGregor М. F. The Athenians and their Empire. Vancouver, 1987, p. 113.

[41]  Из числа работ, посвященных афинскому Совету, наибольшее значение имеет книга: Rhodes P. J. The Athenian Boule. Oxford, 1972.

[42]  Rhodes P. J. The Athenian Boule... p. 18.

[43]  Osborne R. Demos... p. 237.

[44]  Eherenberg V. The Greek State. London, 1960, p. 69—71; Hignett C. A History of the Athenian constitution to the end of the fifth century В. C. Oxford, 1952, p. 231.

[45]  Hopper R. J. The Basis of the Athenian Democracy. Sheffield, 1957, p. 11.

[46]  Ostwald M. From Popular Sovereignty to the Sovereignty of Law. Berkeley, 1986.

[47]  Quass F. Nomos und Psephisma. Untersuchungen zum griechischen Staatsrecht. Munchen, 1971; Hansen M. H. Nomos and Psephisma in Fourth — Century Athens. — Greek, Roman and Byzantine Studies, vol. XIX, 1978, p. 315—330.

[48]  Osborne R. Demos... p. 184; Mс Gregor M. F. The Athenians... p. 116.

[49]  Staveleу E. S. Greek and Roman... p. 78.

[50]  Ehrenberg V. The Greek State. London, 1960, p. 58.

[51]  McGregor M. F. The Athenians and their Empire. Vancouver, 1987, p.

[52]  French A. The Growth of the Athenian Economy. London, 1964, p. 151.

[53]  Powell C. A. Athens and Sparta: Constructing Greek political and social History from 478 В. C. London, 1988, p. 233.

[54]  Ehrenberg V. The Greek State... p. 73.

[55]  Hansen M. H. The Sovereignty of the People's Court in Athens in the Fourth Century В. C. and the Public Action against Unconstitutional Proposals. Odense, 1974; Idem, Demos, Ecclesia and Dicasterion in Classical Athens. — Greek, Roman and Byzantine Studies, vol. XIX, 1978, p. 127—146; Idem, The Athenian Heliaia from Solon to Aristotle. — Classica et Mediaevalia, vol. 33, 1982, p. 9—47.

[56]  McGregor М. F. The Athenians... p. 118.

[57]  Нignеll C. A History of the Athenian constitution to the end of the fifth century В. C. Oxford, 1952, p. 219.

[58]  См.: Андреев Ю. В. Раннегреческий полис. Л., 1976, с. 104 сл.; Кошеленко Г. А. О некоторых проблемах становления и развития государственности в древней Греции. — От доклассовых обществ к раннеклассовым. М., 1987, с. 45 сл.: Jеffеrу L. Н. Archaic Greece. The City-States с. 700—500 В. С. New York, 1976, p. 94.

[59]  Нignеll С. A History of the Athenian constitution to the end of the fifth century В. C. Oxford, 1952, p. 157.

[60]  Особенно тяжелым стало положение, когда спартанцы заняли крепость Декелею, в глубине территории Аттики, и их контроль над сельскохозяйственной территорией стал полным. См.: Will Е. Le monde grec et l’Orient. Tome I. Le Vе siecle. (510—403). Paris, 1972, p. 361.

[61]  Will Е. Le monde grec et l’Orient... p. 681.