§ 195. Характер войн, веденных римлянами с 200-го до 133-го года, образ и искусство ведения их вообще. – § 196. 1-я македонская война (200- – 197). – § 197. война с Антихом III (192–190). – § 198. 2-я македонская война (171–168) – § 199. 3-я пуническая война (150–146). – § 200. 3-я македонская и ахейская войны (148–146). – § 201. Война лузитанская (149–140). – § 202. война нумантийская (141–133).

Древние источники: Полибий (X – XVII, XXIII – XXX и сл.), Тит Ливий (XXVI – LXI), Страбон (VIII), Плутарх, Аппиан, Юстин (XXX – XLI), Дион Кассий, а также Павсаний, Евтропий и Флор; – новейшие исторические пособия: Montesquie и и др., указанные Ч. I в введении и источниках.

§ 195. Характер войн, веденных римлянами с 200-го до 1§§-го года, образ и искусство ведения их вообще.

Большее еще против прежнего усиление Рима, утверждением власти его в Италии и на море, и, вместе с тем, власти римского сената, влияния знатнейшей своими отличиями и заслугами во 2-й пунической войне, римской аристократии, и честолюбия того и другой – были непосредственными следствиями этой войны и в то же время ближайшими причинами решительного с этого времени стремления римлян к утверждение и распространению своей власти вне пределов Италии. Главным средством к тому служила хитрая политика римского сената.
Оружие лишь довершало то, что было искусно приготовлено политикой. Образ и искусство ведения римлянами войны вообще распространились в размерах и объеме, получили большие: развитие, значение и важность, и представляют уже сообразное с обстоятельствами соединение хитрости с силой и осторожности с решительностью. Постоянным правилом было – с самого начала вносить войну в собственную страну неприятеля и решать ее сильным и решительным ударом. Поэтому римские армии смело и быстро двигались прямо во внутренность неприятельской страны или на встречу неприятельской армии и старались нанести неприятелю поражение либо в бою с ним, либо иным каким-либо способом, например, разделением его сил, ослаблением его, рассеянием, обложением и принуждением к сдаче и т.п. Обыкновенная, большая или меньшая малочисленность войск римских армий и состоявших при них тяжестей и обозов, и обычай каждую ночь располагаться в укрепленных лагерях, значительно способствовали такому образу действий римлян. Продовольствуясь преимущественно посредством фуражировок и сборов с края, довольствуясь малым, имея в запасах, носимых воинами на себе, достаточное на 10, 15 и более дней количество продовольствия, а в укрепленных лагерях своих – прикрытие тыла, опору в действиях и надежное убежище в случае неудачи или поражения, римляне не имели надобности в крепостях в тылу за собою и в обеспеченных сообщениях с ними, и потому могли всегда и везде, во всех случаях и обстоятельствах действовать с совершенною свободой и с одинаковыми быстротою, решительностью и силой. Укрепленные лагери в тылу их доставляли им сверх того необыкновенное удобство избегать по произволу, в случае надобности, боя с неприятелем, потому что были столь сильно укрепляемы, что нападать на них и брать их приступом считалось не только трудным, отважным и опасным, но и почти совершенно невозможным. Если обстоятельства требовали уклонения от сражения, римляне, осторожно переходя из лагеря в лагерь, деятельно ведя при этом малую войну, затрудняя или даже препятствуя фуражированию неприятеля и сбору им продовольствия с края, постепенно оттесняли или стесняли его, ослабляли и утомляли, и принуждали наконец, либо вступать в неровный бой с превосходными силами, либо уступать поле и запираться в города, либо покоряться. Неприятельские города они брали преимущественно приступом, внезапным нападением, хитростью, предательством и т.п. и только в случаях особенной важности – обложением или правильною осадой, так что вообще взятие*неприятельских городов не замедляло быстроты и не ослабляло решительности действий римлян в поле, и действия эти, в особенности бой, всегда были первенствующими, важнейшими, и тактика по-прежнему решала судьбу войн и государств на полях сражений и была главною отраслью военного искусства римлян.
Таковы вообще были: характер войн, веденных римлянами после 2-й пунической войны до начала междоусобий, равно образ и искусство ведения их. Но различие в обстоятельствах, среди которых они были ведены, и в личных свойствах и характера полководцев, предводительствовавших римскими армиями, были, как весьма естественно, причинами, что каждая война, при общих им всем главных чертах, имела и свои какие-либо особенная. Войны этого периода времени вообще могут быть разделены, по целям, на веденные для совершения новых либо для распространения и упрочения прежних завоеваний. Важнейшими были войны первого рода. Сюда принадлежат: 1-я, 2-я и 3-я македонские, война с сирийским царем Антиохом III или Великим, 3-я пуническая и ахейская или греческая. К войнам же второго рода принадлежат войны с восставшими жителями цизальпинской Галлии, Истрии, Сардинии и Корсики и в особенности важнейшие и замечательнейшие из них – лузитанская с Вириатом и нумантийская с жителями испанского города Нуманции.

§ 196. 1-я македонская война (200–197).

Немедленно по окончании 2-й пунической войны, римляне обратились против Филиппа македонского, обнаружившая перед тем враждебные против них намерения, и положили совершенно вытеснить его из Греции и сделать его неопасным на будущее время для Рима, в Греции же, вместо него, утвердить собственные влияние и власть. В поводах к тому недостатка не было. Филипп, имея в Греции на своей стороне ахейский союз, заключил союз с сирийским царем Антиохом III против Египта, находившегося под покровительством римлян, и угрожал Афинам, Византии и Родосу. Египет, Афины, Византия и Родос обратились к Риму с просьбой о помощи против Филиппа, и римляне, имея на своей стороне этолийский союз и в нем уже твердую опору в Греции, объявили себя защитниками слабейших и угнетенных и потребовали от Филиппа, чтоб он очистил Грецию. Но как Филипп не хотел исполнить их требования, то в 200 году римляне и послали против него консула Сульпиция Гальбу с армией и флотом. Однако ни Сульпиций, ни в следующем (199) году консул Виллий не успели вытеснить Филиппа из Эпира и Фессалии, потому что открывали действия слишком поздно и действовали слишком медленно и нерешительно, ограничиваясь ведением малой войны, взятием нескольких горных проходов, нападением на фуражиров, отрезыванием подвозов и т.п. Но главною причиной неуспеха их действий было то, что они не умели склонить греков на сторону Рима, а от этого обстоятельства именно и зависел весь успех войны против Филиппа. Главным источником всех военно-сухопутных сил, средств и способов Филиппа была не Македония, а Греция, доставлявшая ему и деньги, и продовольствие, и войска, и флот. А потому на третий год (198) римский сенат вверил ведение войны против Филиппа консулу Квинкцию Фламинину, полководцу, способному, коротко знакомому с греческим образованием и которому хорошо известен был народный характер греков. Фламинин оправдал выбор сената. Искусно нанеся Филиппу, с самого начала, поражение в горных теснинах Эпира, в которых Филипп укрепился, Фламинин принудил его очистить Эпир и Фессалию и отступить в Македонию. Затем, приняв покорность Эпира и Фессалии, Фламинин искусно умел привлечь ахейский союз на сторону Рима, и ахеяне, вместе с братом Фламинина, Л. Квинкцием, немедленно осадили Коринф. Однако они встретили упорное сопротивление и были принуждены снять осаду, и два сильнейшие города ахеян, Коринф и Аргос, остались еще во власти Филиппа. В следующем (197) году сенат римский благоразумно продолжил Фламинину начальствование в Македонии, и Филипп, видя невыгодный для себя оборот дел в Греции, вступил с Фламинином в переговоры, но, не соглашаясь принять тяжких условий римского сената, решился продолжать войну. Вскоре Фламинин искусною политикою своею успел склонить на сторону Рима Набиса, тирана Спарты (которому Филипп передал Аргос), беотян и почти всю Грецию. Затем и Фламинин, и Филипп, почти с равносильными армиями (от 25 до 26,000 челов.), в одно время двинулись с юга и севера в Фессалию, сошлись близ Лариссы при Киноскефалах (ряде отдельных холмов, разделявшем оба войска) и послали отряды войск, Филипп – для занятия этих холмов, а Фламинин – для разведания о неприятеле. Римский отряд, найдя холмы уже занятыми македонским отрядом, напал на него и был отражен, но подкрепленный этолийскою конницей, в свою очередь опрокинул его. Филипп и Фламинин, постепенно подкрепляя сражавшихся, вскоре ввели в дело все свои войска и бой сделался общим. Правое крыло Филиппово, действуя в глубоком сомкнутом строе, на выгодной местности (по ровному склону холмов сверху вниз), принудило левое римское крыло отступить. Но на левом Филипповом крыле неровная, пересеченная местность произвела волнение в строе и разорвала ряды, и Фламинин, пользуясь тем, стремительно и сильно напал на это крыло своим правым крылом, предшествуемым слонами, и совершенно опрокинул его. а затем и правое Филиппово крыло, атакованное с фронта, левого фланга и тыла, было равномерно опрокинуто, и вся армия Филиппа разбита на-голову, потеряв до 8,000 челов. убитыми и до 5,000 челов. взятыми в плен.

Победа при Киноскефалах, явив новое доказательство превосходства легиона над фалангой, решила войну. Филипп просил мира и был принужден принять его на самых тяжких условиях, предписанных римским сенатом и имевших целью ослабить Филиппа и сделать его не только неопасным для Рима, но и зависимым от него. Именно – он должен был очистить Грецию, признать её независимость, ограничиться обладанием одною Македонией, не содержать более 500 чел. войск, выдать все свои военные суда, не вести без согласия Рима внешних войн, заплатить 1000 талантов и дать сына своего, Димитрия, в заложники. Затем все европейские и малоазийские греческие города были объявлены независимыми, но в трех из них (Коринфе, Халкиде и Димитриаде) римляне оставили гарнизоны, и вскоре, утвердив влияние свое в Греции и малой Азии, поставили первую в самую тесную зависимость от них.

§ 197. Война с Антиохом III (192–190).

Война римлян с Антиохом III, царем сирийским, происшедшая 5 лет спустя после 1-й македонской, представляет почти те же явления, что и последняя. И в ней также успех был приготовлен искусною политикой римского сената и затем скоро решен силою римского оружия, при помощи ошибок Антиоха и искусства римских полководцев.
Причины этой войны заключались уже в самом мире римлян с Филиппом македонским. Этоляне были недовольны ничтожными выгодами, предоставленными им этим миром, и не успев побудить Филиппа и Грецию к составлению общего против римлян союза, пригласили прибыть в Грецию, для освобождения её, Антиоха, не соглашавшегося, по требованию римлян, очистить малоазийские греческие города. В то же время Ганнибал, находившийся в главе карфагенского правительства, {Выше в главе XXVIII § 191 было сказано, что Ганнибал, после сражения при Заме, спасся в Адрумет, а оттуда к Антиоху, но последнее произошло лишь 10 лет позже.} со всею силою глубокой ненависти своей к Риму, втайне старался составить против него союз между Карфагеном и Антиохом. Союз их, к которому легко присоединились бы Македония и многие меньшие государства Греции и малой Азии, мог угрожать Риму тем большею опасностью, что душою его был бы страшный и опасный для римлян Ганнибал. Но политика римского сената уничтожила всякую возможность подобного союза. Прежде всего сенат потребовал от карфагенского правительства выдачи Ганнибала – и Ганнибал, чтоб избегнуть угрожавшей ему участи, спасся ко двору Антиоха. Затем сенат хотел переговорами склонить Антиоха к очищению малоазиатских греческих городов. Но когда Антиох, побуждаемый Ганнибалом, принял приглашение этолян, тогда сенат римский положил вытеснить его не только из Греция, но и из малой Азии, и сделать его впредь как Филиппа, не только неопасным для Рима, но и зависимым от него. С этою целью вся политика римского сената была устремлена к тому, чтоб удержать на своей стороне Филиппа македонского, греков, родосцев и пергамского царя Евмена, и извлечь из них наибольшую для себя пользу, Антиоха же ограничить ничтожным содействием одних этолян и нескольких других неважных союзников в Греции. Римский сенат имел в этом полный успех, а ошибки Антиоха еще более облегчили ему скорое и верное достижение предположенной им цели. Антиох, поверив этолянам, что вся Греция присоединится к нему, лишь только он явится в ней освободителем её от римлян, прибыл в нее осенью 192 г. с такими незначительными силами (10,000 челов. пехоты, 500 чел. конницы и 6-ю слонами), что ни ахеяне, ни Филипп не могли и думать о присоединении к нему, и даже сами этоляне охладели в усердии к нему. В этих обстоятельствах Антиоху нужно было по крайней мере действовать политикой и оружием так, чтобы с самого первого шага в Греции одержать какой-нибудь успех и приобрести союзников, или по крайней мере не иметь неудачи и не увеличить еще более опасности своего положения. Но все его действия носят, напротив, отпечаток величайших с его стороны ослепления и безрассудства. Самое первое предприятие его против Халкиды на острове Эвбее не имело успеха потому, что он взял с собою для этого слишком мало войск, и Халкида, равно и все другие города Эвбеи, сдались ему только тогда, когда он вторично прибыл на этот остров с большим уже числом войск. Здесь Ганнибал предложил ему немедленно сосредоточить в Греции все сухопутные и морские силы Сирии, часть флота послать к Брундузию, дабы препятствовать римлянам переправиться в Грецию, а другую часть – к южным и западным берегам Италии для угрожения им, самому же со всеми сухопутными силами расположиться на берегах Иллирии близ Эпира; дабы оттуда иметь возможность, смотря по обстоятельствам, или защищать Грецию, или даже вступить в Италию с севера. Но Антиох ничего этого не сделал, отчасти потому, что царедворцы и льстецы отклонили его от этого, отчасти же потому, что сам хотел уклониться от влияния Ганнибала, действовать самостоятельно и быть обязану успехом одному себе. Ограничась только тем, что послал в малую Азию за своими войсками и флотом и взял несколько городов в Фессалии, всю остальную затем зиму он провел в Халкиде в пирах, увеселениях и совершенном бездействии.
Когда таким образом для римлян настало время решить оружием то, что так удачно и выгодно для них было приготовлено политикой их сената и ошибками Антиоха, тогда в Греции немедленно явилась римская армия. Весною 191 года консул Ацилий Глабрион высадился с 20,000 челов. пехоты, 2,000 челов. конницы и 15 слонами в Эпире и соединился в Фессалии с Филиппом македонским. Все города Фессалии, занятые Антиоховыми гарнизонами, покорились Глабриону и Филиппу добровольно или были взяты ими силой. Затем Глабрион и Филипп двинулись совокупно к Фермопилам, в которых Антиох укрепился с главными своими силами, отрядив 2,000 этолян на вершину горы Эты. Сильно атакованные с фронта Глабрионом и Филиппом и обойденные слева знаменитым в последствии Порцием Катоном, с 2,000 чел. отборной пехоты опрокинувшим этолян с горы Эты, сирийско-этолийские войска обратились в бегство, были преследованы и частью истреблены, частью рассеяны. Сам Антиох же едва с 500 воинов спасся на остров Эвбею, а оттуда поспешно возвратился в малую Азию. И так – одним ударом Глабрион вытеснил его из Греции и затем со всеми своими силами обратился против этолян. Они готовы были покориться на умеренных условиях и тогда Глабриону можно было бы перенести войну в самую малую Азию. Но высокомерное и грубое обхождение его с этолянами так раздражило их, что они оказали ему упорное сопротивление, а он, вследствие того, начал вести против них истребительную войну. Такого рода действия его, замедляя перенесете войны в малую Азию, могли также крайне повредить и влиянию римлян в Греции, А потому римский сенат в следующем 190 году назначил, на место Глабриона, более кроткого консула Луция Сципиона, брата знаменитого победителя Ганнибалова, Публия Корнелия Сципиона, и разрешил ему перенести войну в малую Азию. Луций Сципион взял с собою легатом брата своего Публия, и это обстоятельство много способствовало к скорому, удачному и славному для римлян окончанию войны. Первым действием Луция Сципиона было заключить с этолянами на 6 месяцев перемирие, а вторым – двинуться чрез Фессалию, Македонию и Фракию к Геллеспонту для переправы в малую Азию. Туда же направились римский и родосский флоты. Антиох целую зиму провел в огромных сухопутных и морских вооружениях. Поручив сыну своему Селевку с войском защищать берега Геллеспонта, сам он собирал в Сардах сильное войско, а в сирийских гаванях многочисленный флот. Но угрожаемый Луцием Сципионом, Евменом и родосцами с сухого пути и моря, он, после двукратного поражения своего флота у западных берегов малой Азии, пришел в такой страх и так упал духом, что совершенно потерялся и приказал Селевку отступить от Геллеспонта, вместо того, чтобы напротив усилить его и приказать ему держаться до крайности. Ганнибала же он имел безрассудство послать – для того, чтоб удалить его от себя – в сирийские гавани за флотом. Но когда флот этот был разбит римлянами и родосцами, Ганнибал остался отрезанным на берегах Памфилии, и таким образом Антиох лишился советов и помощи его в самое трудное и опасное для себя время.
Победы на море и отступление Селевка открыли Сципиону свободную переправу чрез Геллеспонт, и римская армия впервые и беспрепятственно переправилась в малую Азию. Считая все для себя потерянным, Антиох употребил все средства (даже пытался подкупить Публия Сципиона) для того, чтобы склонить Луция Сципиона к миру на умеренных условиях. Но все было тщетно: Луций, по воле сената, требовал очищения всей малой Азии, как главного условия мира – и тогда Антиох венчал все свои прежние ошибки новою, важнейшею, решать судьбу свою и своего государства предоставить случайностям решительной с римлянами битвы, в которой, по непостижимому ослеплению, надеялся одержать победу единственно потому, что имел на своей стороне превосходство в силах (70,000 челов. пехоты, 12,000 челов. конницы, 54 слона, колесницы, вооруженные косами, и верблюдов с аравийскими стрелками). С этою целью он расположился в сильно укрепленном лагере близ города Магнезии, у подошвы горы Синила. Главную силу его армии составляли 16,000 чел. тяжелой пехоты, вооруженной и устроенной по-македонски, и образовавших следовательно тетрафалангархию или большую фалангу. Она была разделена на 10 отделений, каждое в 50 рядов и 32 шеренги. В промежутках их было поставлено по 2 больших и сильных индийских слона, вооруженных башнями с стрелками. На правом фланге фаланги стояли 1,500 чел. галатской или малоазиатско-галльской конницы, 3,000 катафрактов и 1,000 чел. отборной мидийской и разной другой азиатской конницы, 16 слонов для поддержания этой конницы, царские аргираспиды, 3,700 конных стрелков, 3,000 чел. критской и другой легкой пехоты, и на оконечности правого крыла 4,000 пращников и стрелков. Левое крыло было составлено и построено точно также, с тою только разницей, что перед частью конницы находились военные колесницы, вооруженные косами, и верблюды с аравийскими стрелками.
Сципион, имевший 2 римских и 2 союзным легиона (21,600 чел. пехоты и 1,800 чел. конницы) и около 7,000 вспомогательных войск Евмена и ахеян, а всего около 30,000 чел.' с 15 слонами, смело двинулся против Антиоха и вступил с ним в бой. В самом начале лошади Антиоховых военных колесниц, испуганные криками легких пехоты и конницы римских, разделенных на малые отделения, понесли колесницы назад на левое Антиохово крыло и привели его в расстройство и беспорядок. За ними бросились также и верблюды. Войска, стоявшие позади колесниц и верблюдов, обратились в бегство первые. Катафракты левого Антиохова крыла выждали нападения римской конницы, но были опрокинуты ею и рассеялись в беспорядке, а за ними бежали и все остальные войска этого крыла. Замешательство и расстройство распространились и в фаланге. Атакованные римскою тяжелою пехотой и смятые беглецами левого крыла, фалангисты не могли свободно действовать сариссами, а между тем были поражаемы спльным действием метательного оружия римлян. Слоны, находившиеся в промежутках фаланги, не оказали никакой пользы потому что римляне, научившиеся уже в Африке, как действовать против них, или убивали их, стреляя в них с боков, или же перерезывали им подколенки. Таким образом передние шеренги фаланги были опрокинуты и римляне начали уже поражать и задние. Но между тем сам Антиох с правым своим крылом напал на левое римское с фронта и фланга и опрокинул римскую конницу, за которою и пехота этого крыла бросилась бежать в римский лагерь. Находившийся в последнем трибун М. Эмилий остановил однако бежавших и, подкрепив их 2 тысячами триариев, оставленных для охранения лагеря, удержал преследовавшего Антиоха. В это время пехота римского правого крыла успела наконец опрокинуть упорнее всех сражавшуюся фалангу, и Антиох, атакованный с фронта, левого фланга и тыла, был принужден бежать в свой лагерь. Римляне преследовали бежавших туда, которые, встретив на пути военные колесницы, слонов и верблюдов, понесли от них огромный урон, потому что большею частью были раздавлены ими. Впереди лагеря и потом в самом лагере остатки их оборонялись упорно и понесли еще больший урон, нежели в бою и бегстве. Антиох был разбит наголову, и из 82 тысячной армии его около 50,000 чел. пехоты и 4,000 чел. конницы пали в бою, а 1,400 чел. были взяты в плен вместе с 15 слонами. Одною из главных причин поражения Антиоха было дурное построение его фаланги. Она была составлена из старых, опытных, сильных, храбрых и хорошо вооруженных и устроенных воинов, составляла главную силу Антиоховой армии и считалась непобедимою, но была построена уже слишком глубоко, так что большая часть шеренг оставалась совершенно бесполезною. Притом оба крыла по сторонам фаланги были большею частью составлены из войск новонабранных, неустроенных и малодушных.
Победа при Магнезии решила войну с Антиохом в малой Азии, точно также, как победа при Фермопилах перед тем решила войну с Филиппом в Греции. Антиох просил мира и получил его на таких же тяжких условиях, на каких он был предписан и Карфагену, и Филиппу македонскому. Антиох был принужден отказаться от всех притязаний на Грецию почистить всю малую Азию до горного хребта Тавра, заплатить римлянам, за издержки войны, 15,000 талантов в 12 лет, и выдать им все свои военные суда (Ганнибал, которого, он также был обязан выдать, успел спастись бегством на остров Крит). Затем, разделив малую Азию между своими союзниками, родосцами и Евменом, и положив прочное основание влиянию своему в Азии, Антиоха же – ослабив, обезоружив и поставив в зависимость от Рима, римляне обратились против этолян и, без труда принудив их покориться, лишили их и силы, и независимости, и уничтожили их союз.

§ 198. 2-я македонская война (171–168).

Угнетение римлянами Македонии и несправедливые поступки их с Филиппом возбудили в последнем глубокую ненависть к Риму и твердое намерение освободить Македонию от римского ига. Втайне, но деятельно готовился он несколько лет с этою целью к войне и, значительно обогатив казну свою, набрал, образовал и содержал сильное наемное войско и приготовил большие запасы оружия, продовольствия и других, необходимых для ведения войны, способов, однако умер (179), не успев исполнить своего намерения. Сын и преемник его, Персей, наследовал от него и ненависть к Риму, и твердое намерение освободить Македонию, но не имел равных с ним дарований для успеха в этом трудном предприятии, и недостатком прозорливости, благоразумной осторожности, решимости и твердости, равно скупостью, коварством и малодушием своими, и важными ошибками политическими и военными только погубил и себя, и Македонию. Первым действием его было возобновление, для выиграния времени, договора, заключенная отцом его с римлянами. Затем он всячески, посредством переговоров и льстивых обещаний, старался склонить на свою сторону греков и восстановить в Греции прежнее влияние Македонии, в чем и успел в довольно значительной степени. Между тем дарданийцы, обитавшие на западных пределах Македонии, обратились к Риму с жалобой на Персея, будто бы призвавшего из-за Дуная в их земли воинственное германское племя бастарнов, и с просьбой о помощи против последних, с которыми они находились тогда в войне. Бастарны были однако призваны не Персеем, а еще Филиппом, и по смерти его большею частью воротились за Дунай и только часть их осталась в землях дарданийцев, но и те вскоре были вытеснены. Римский сенат, знавший уже враждебные намерения Персея, на первый случай ограничился только требованием от него точного соблюдения договора. Но вскоре сведав, что Персей и карфагеняне находятся в сношениях и замышляют составить союз между собою, отправил в Македонию послов для ближайшего разведания дел, и узнав, что в Македонии производятся деятельные приготовления к войне, сам начал готовиться к ней. Убеждения пергамского царя Евмена, покушение Персея умертвить Евмена и отказ в потребованном от него римлянами удовлетворении, побудили наконец (171) римский сенат объявить ему войну. Между тем как производился набор войск, в Грецию были отправлены послы для удержания её на стороне Рима. С одним из них, Марцием, нерешительный Персей вступил в переговоры о мире. Марций, зная, что Персей был готов, римляне же неготовы к войне, и имея в виду выиграть время, склонил Персея к заключению перемирия и отправлению в Рим послов для переговоров о мире. Таким образом Персей, обманутый хитростью Марция и ослепленный надеждой на мир, упустил самые удобные время и случай для предупреждения римлян войною, на которую сначала решился столь необдуманно. А между тем как послы его напрасно ездили в Рим и обратно, весь ахейский союз и почти вся Беотия объявили себя на стороне римлян и обещали выставить вспомогательные войска, родосцы снарядили для римлян сильный флот, а сами римляне успели образовать тщательно-набранную армию (24.000 чел. пехоты и 1,800 чел. конницы), и консул Лициний Красс, переправясь с нею (171 г.) в Эпир, двинулся в Фессалию. Тогда, хотя и поздно, Персей решился на войну, но уже был вынужден вести не наступательную, а оборонительную войну в Фессалии и самой Македонии. Впрочем успех в первые три года (171–169) вообще был более на его стороне, нежели на стороне римлян, по причине не столько его искусства, сколько неспособности римских консулов Лициния Красса, Гостилия и Марция, равно медленности, нерешительности и неискусства их действий. И Персей делал частые и большие ошибки, но римские полководцы действовали еще ошибочнее и потому неудивительно, что первый не только мог три года держаться против римлян, но и одерживал над ними неоднократно успехи. Так в первом (171) году, имея в Фессалии до 43,000 войск, он не занял трудных проходов в горах между Эпиром и Фессалией и тем допустил Лициния Красса вступить в Фессалию и соединиться в ней с 5,000 войск, приведенных Евменом. Но здесь Лициний, по оплошности своей, претерпел, в конном бою на берегах реки Пенея, поражение и только потому успел спасти войска отступлением ночью за Пеней, что Персей после боя решился преследовать его, а ночью не наблюдал за ним. Волнуемый страхом, он даже предложил Лицинию мир, но получил в ответ, что должен вполне предоставить судьбу свою и своего государства на волю римского сената. После незначительных действий малой войны, Персей воротился на зиму в Македонию, а Лициний расположил свою армию в Фессалии. Между тем римский флот был разбит близ Орея (на острове Эвбее) македонским флотом, а Эпир отложился от римлян и присоединился к Персею. Во 2-м (170) году Персей разбил в Фессалии и обратил в бегство консула Гостилия и после того действовал против него успешно; зимой же совершил удачный поход в Иллирию и покорил в ней многие города, занятые римскими гарнизонами. Предложив иллирийскому царю Генцию союз, он из скупости не согласился однако дать ему необходимых для издержек войны денег и тем лишил себя полезного содействия его в следующем году. В этом, третьем (169) году консул Марций с самого начала двинулся из Фессалии в Македонию, дабы напасть на Персея в собственной его стране, но едва не погубил всей своей армии при необычайно трудном и опасном переходе с тяжестями и слонами через горы, отделявшие Фессалию от Македонии. Персей, расположась с главными силами близ города Дий, занял проходы в этих горах сильными отрядами и, вовремя поддержав их, мог запереть и уничтожить римскую армию в горах. Но он не только не поддержал своих отрядов, но и отвел их назад, и спасши этим римскую армию от гибели, сам впал в невыразимый страх и заботился только о спасении своих сокровищ. Впрочем Марций, исключая взятия Гераклеи, ничего важного в Македонии не сделал и вскоре расположился в ней на зиму.
Подобного рода действия Лициния, Гостилия и Марция против такого жалкого противника, как Персей, устыдили римлян и на 4-й год (168) сенат и народ единогласно избрали консулом 60-ти-летнего Павла-Эмилия (сына консула того же имени, убитого при Каннах), способного, опытного, уже ознаменовавшего себя искусными действиями и победами, пользовавшегося общими любовью и уважением, и поручили ему ведение или лучше сказать окончание войны с Персеем. Первою заботою Павла-Эмилия было собрать на месте в Македонии, чрез посланных сенатом лиц, самые обстоятельный и верные сведения о состоянии армии и флота римских и самого Персея. По получении этих сведений, римские армии в Македонии и Иллирии и римский флот в греческих водах были пополнены людьми и снабжены всем нужным, и Павел-Эмилий отправился в Македонию, а претор Аниций в Иллирию. Между тем Персей, устрашенный грозившею ему опасностью, согласился наконец дать Генцию 300 талантов на военные издержки, отправил послов к родосцам, Евмену и Антиоху, дабы склонить их к союзу с ним, и призвал 10,000 конных и 10,000 пеших бастарнов. Но когда Генций, в надежде на получение обещанных денег, заключил находившихся при нем римских послов в темницу, Персей не исполнил своего обещания, рассчитывая, что Генций и без того будет принужден вступить в войну с римлянами. Но Генций без денег не мог набрать войск, ни вооружить флота, ни противопоставить римлянам значительного сопротивления – и вскоре все города в Иллирии добровольно покорились Аницию, и сам Генций сдался ему в плен. Столь же вероломно поступил Персей и с бастарнами, которые, не получив вперед, по обещанию, жалованья, воротились за Дунай. Что же касается родосцев, Евмена и Антиоха, то переговоры с ними были начаты уже слишком поздно и притом обе стороны никак не могли – отчасти также по скупости Персея – согласиться в условиях.
Прибыв в Македонию, Павел-Эмилий нашел Персея выгодно расположенным на берегу моря и реки Энипея, у подошвы горы Олимпа, на неудободоступной местности, в укрепленном лагере. Расположась против него по другую сторону Энипея, П. Эмилий начал с того, что восстановил в римской армии, во всей строгости, ослабевшие в ней: воинский порядок, равно исправность и деятельность в исполнении службы, что, в соединении с вестью об успехах Аниция, чрезвычайно возвысило дух в римской армии, в Персее же и его войске произвело беспокойство и страх. П. Эмилий, видя трудность и опасность нападения на Персея в его лагере открытою силой, послал Сципиона Назику (зятя Сципиона африканского), с 5,000 чел. отборных войск, занять город Пифий на вершине Олимпа, в тылу Персея, а сам между тем, для привлечения к себе внимания последнего, два дня сряду легкою своею пехотой завязывал бой с его войсками, охранявшими берега Энипея. Пока таким образом все внимание Персея было обращено на Павла-Эмилия, Сципион Назика успел скрытным движением достигнуть пеонийского горного прохода и, произведя внезапное ночное нападение на оплошно-охранявший его македонский отряд, разбил и рассеял последний и овладел горным проходом и городом Пифием. Тогда Персей, опасаясь нападения с тыла, отступил от Энипея и собрал военный совет для решения, что было выгоднее, принять ли бой под стенами соседственного, укрепленного города Пидны, или разместить войска по городам и, держась в них, ждать, чтобы неприятель, истощив край, был принужден отступить. Последнее средство было осторожнее и благоразумнее: но совет, в непостижимом ослеплении, полагал напротив, что принятие боя под Пидною представляло многие ручательства в успехе потому, что армия македонская (более 40,000 войск) была сильнее римской (около 26,000 войск), что войска македонские нетерпеливо желали боя и, сражаясь за свою родину и за свои семейства, одушевленные притом личными присутствием и примером своего царя, окажут сугубые мужество, храбрость и готовность победить. Разделяя с советом его ослепление и не принимая в соображение, с какою армией и с каким полководцем он имел дело и намеревался вступить в решительный бой, Персей расположился близ Пидны и берега моря на равнине, ограниченной справа и слева небольшими холмами. Павел-Эмилий, соединясь с Сципионом, последовал за Персеем в боевом порядке, но, приблизясь к Персееву лагерю после полудня, расположился в укрепленном лагере, благоразумно отложив бой до следующего дня: ибо день был знойный и войска римские утомились от совершеного ими перехода. На другой день бой произошел сам собою, случайно и еще прежде, нежели Павел-Эмилий подал обычный сигнал к нему. Отряд фракийских войск напал на римских воинов, возвращавшихся с фуражировки; с обеих сторон стали постепенно подкреплять сражавшихся и таким образом бой вскоре сделался общим. Подробности его неизвестны, за утратой книг Полибия, в которых заключалось описание его; Плутарх же и Тит Ливий изображают его вкратце и разноречиво. Достоверно впрочем то, что в начале боя фаланга Персеева действовала отлично, и долго все усилия римлян сокрушались об эту сомкнутую, твердую, непроницаемую массу войск, покрытую железом и усеянную длинными сариссами. Вся 1-я линия римлян даже пришла в расстройство и понесла большой урон, а 2-я колебалась и слабела, и римляне уже начинали отчаиваться в надежде одержать победу. Но Павел-Эмилий, заметив, что фаланга начала терять равнение, приходить в волнение и разрываться в рядах, разделил свои войска на малые отделения и приказал им, отступая с боем перед фалангой, тревожить ее частными нападениями, направляемыми преимущественно в образовавшиеся в ней промежутки. Такого рода действия имели полный успех. Фаланга, по мере движения за римлянами, начала постепенно более и более приходить в волнение, и когда наконец фронт её всколебался, а ряды разорвались во многих местах, отделения римской пехоты бросились в её промежутки и, напав с боков и тыла на беззащитных с этих сторон фалангистов, произвели в рядах их жестокое кровопролитие. Фаланга была почти совершенно истреблена, и из всей Персеевой армии более 25,000 челов. погибло в бою и во время преследования, 11 или 12,000 чел. были взяты в плен и только незначительное число пехоты и конницы, не участвовавшее в бою, успело спастись бегством. Сам Персей бежал на остров Самофракию; но когда Павел Эмилий послал туда претора Октавия с флотом и сам двинулся с армией к Амфиполю и за реку Стримон, тогда Персей сдался Октавию в плен, и отправленный в Италию, был сослан в Альбу. Македония же и Иллирия были обращены в республики, поставлены в полную зависимость от Рима и обязаны платить ему дань.

Таким образом война, три года медленно и нерешительно веденная неискусными полководцами римскими, была окончена походом Павла-Эмилия, продолжавшимся всего только 15 дней, и решена победою этого полководца в сражении при Пидне, продолжавшемся не более часа времени.

§ 199. 3-я пуническая война (150–146).

Приведение римлянами Карфагена, Македонии, Греции и Сирии в беззащитное положение и зависимость от Рима, было только первым шагом римской политики к совершенному покорению этих государств и обращению их в римские области. С этою последнею целью, политика и силы Рима, 18 лет после 2-й македонской войны, были единовременно устремлены против Карфагена, Македонии и Греции.
В 50 лет времени Карфаген снова пришел в цветущее состояние и такую силу, что в войне с угнетавшим его Массиниссой, в самом скором времени и без значительных усилий мог выставить 58,000 войск. Этого было достаточно для привлечения к нему всего внимания римлян, хотя, раздираемый политическими партиями, он и не был слишком опасен для Рима. Враг Сципионов Катон и его партия беспрестанно требовали уже конечного разрушения Карфагена; однако Сципионы, из родовых выгод своих покровительствовавшие Карфагену, и их партия успешно противодействовали усилиям партии Катоновой. Но когда Массинисса разбил и окружил карфагенское войско и принудил его сдаться на уговор, а сын его Голусса вероломно истребил сдавшиеся и безоружные карфагенские войска, когда с другой стороны Утика отложилась от Карфагена и присоединилась к Риму, тогда судьба Карфагена была решена в римском сенате: Карфагену объявлена война и втайне положено сначала обезоружить, а затем и совершенно разрушить его. Коварные и вероломные средства, употребленные для того римлянами, были недостойны такого сильного, военного государства, как Рим, против сравнительно слабейшего Карфагена. Едва карфагеняне узнали об отправлении (в 149 году) консулов Манилия и Марция с 80,000 войск в Сицилию, для переправы оттуда в Утику, как немедленно с своей стороны отправили в Рим послов для заключения мира на каких бы то ни было условиях. Сенат римский потребовал выдачи консулам 300 знатнейших заложников и затем исполнения воли консулов. Карфагеняне поспешили выдать заложников, и консулы, переправясь в Утику, потребовали, чтобы карфагеняне выдали все оружие и все военные: орудия и запасы свои. Карфагеняне исполнили и это требование, выдав, по свидетельству Аппиана, 200,000 полных доспехов, 2,000 метательных орудий. огромное количество стрел, дротиков и всякого оружия. Затем консулы двинулись с войском к Карфагену и объявили последнее требование – чтобы карфагеняне очистили Карфаген, предназначенный римским сенатом к разрушению, и построили новый город не ближе 80-ти стадий (14-ти верст) от моря. Тогда карфагеняне решились лучше погибнуть с честью, защищая Карфаген, нежели постыдно покинуть его, повинуясь жестокой воле ненавистных римлян. Консулы, не ожидая сопротивления со стороны обезоруженного города, не слишком спешили движением к нему, а карфагеняне воспользовались тем для приведения его в сильное оборонительное положение. Они призвали обратно Газдрубала, которого, из страха римлян, принудили перед тем удалиться из Карфагена, и с необыкновенными усердием и деятельностью изготовили новые оружие и орудия. Когда же консулы подступили наконец к городу и открыли осаду, то совершенно неожиданно встретили упорнейшее сопротивление, которое поставило их в большое затруднение и, в соединении с сделанными ими ошибками, было причиной, что осада в этом году была ведена вяло, слабо и без успеха. Большая часть присоединившихся к консулам африканских войск разошлась по домам и в это же самое время союзник римлян Массинисса умер, а из трех сыновей его, разделивших между собою нумидийское царство, двое склонились на сторону карфагенян. Не смотря однако на все эти, благоприятствовавшие им обстоятельства карфагеняне не могли ожидать успеха в войне по той причине, что Газдрубал не обладал необходимыми для этого решимостью и дарованиями. В следующем 148 году консул Калпурний Пизон не сделал ничего важного и замечательного, претерпел даже многие неудачи и осада была ведена столь же вяло и слабо, сколько и в предшествовавшем году. Осажденные же, напротив, ободрились, силы их беспрестанно возрастали и они даже вошли в сношения с восставшими в это время македонянами и греками, убеждая их сколь можно деятельнее вести войну против римлян. Такой ход дел в Африке заставил римлян в 147 году снова прибегнуть к одному из Сципионов, именно молодому Сципиону-Эмилиану, сыну Павла-Эмилия, усыновленному Сципионами, и высокими своими дарованиями заслужившему уже, не смотря на свои молодые лета, общие известность и доверие. Народ единогласно избрал его в консулы и поручил ему ведение войны против Карфагена. Первою заботою Сципиона по прибытии в Африку было восстановление в римской армии совершенно ослабленных военных подчиненности и порядка и упавшего в войсках духа. Затем он с сугубыми деятельностью и силою продолжал осаду Карфагена. Осада эта, по искусству ведения её Сципионом, необыкновенным усилиям римских войск и геройским мужеству и твердости карфагенян, принадлежит к числу замечательнейших в древности. Сначала Сципион овладел предместьем Карфагена, Мегарою, затем менее, нежели в 24 сутки, окружил самый город сильною циркумвалационною линией с сухого пути и плотиною с моря, и тем отрезал его от всяких сообщений с полем и морем и подвозов оттуда. В следующем 146 году Сципиону было продолжено начальствование в Африке и он весною произвел приступ к главной части Карфагена, Кофону, но только тогда совершенно овладел городом, когда, после беспрерывного, упорнейшего и кровопролитнейшего боя в продолжение 6-ти дней и 6-ти ночей, взял приступом одну за другою все улицы города до самой внутренней крепости или замка Бирсы, в которой Газдрубал сдался наконец в плен. 40,000 карфагенян, оставшихся в живых, получили пощаду и свободный выход, а Карфаген был разрушен до основания, и владения его обращены в римскую область под названием Африки.

§ 200. 3-я македонская и ахейская войны (148–146).

Между тем, как в Африке римляне были заняты осадой Карфагена, в Македонии и Греции произошли восстания против них, послужившие поводом к войнам: 3-й македонской и ахейской. Некто Андриск, выдававший себя за Персеева сына Филиппа, с помощью фракиян овладел в 149 году Македонией и частью Фессалии, и македоняне, радуясь случаю освободиться от римского ига, признали Андриска царем своим, под именем Филиппа. Римляне послали против Андриска сначала Сципиона Назику, который и вытеснил его с помощью греков из Фессалии. Но претор Ювенций, противопоставленный ему после того с римскою армией, неосторожно вступив с ним в бой, был разбит и убит, и часть армии его истреблена, а остальная спаслась бегством, лже-Филипп же снова овладел частью Фессалии. В следующем 148 году претор Цецилий Метелл, заступивший место Ювенция, последовал за лже-Филиппом к Пидне, где последний и расположился в укрепленном лагере. Несколько дней между обеими армиями происходили легкие стычки и в одном конном деле лже-Филипп одержал успех. Ослепленный им, он отделил от своей армии сильный отряд войск, для защиты покоренной им части Фессалии, и тем неосторожно ослабил себя. Метелл воспользовался этим и разбил лже-Филиппа при Пидне. Самозванец бежал во Фракию и, вскоре воротясь в Македонию с новым войском, отважился на вторичный бой, но снова был разбйт и спасся к фракиянам, которые выдали его однако Метеллу. Другой самозванец, выдавший себя за Персеева сына Александра, был также разбит Метеллом и спасся бегством, и тогда Македония была уже совершенно обращена в римскую область.
Затем римляне, вмешавшись в распрю Спарты с ахейским союзом, положили разделить и ослабить последний. Это произвело явное против них восстание ахейского союза. Тщетно три раза отправляли римляне послов для образумления ахеян: непримиримые враги римлян Критолай и Диэй совершенно овладели умами ахеян и сделали войну с римлянами неизбежною. К ахеянам присоединились и беотяне. Тогда Метелл двинулся (147) из Македонии в Грецию. Критолай, бывший в это время стратегом союза, вместо того, чтобы держаться в Фермопилах, отступил в Локриду, но при Скарфее был настигнут Метеллом, разбит и пропал без вести. Диэй, приняв начальствование над войском с званием стратега, освободил рабов, вооружил всех, способных носить оружие и сражаться, ахеян и аркадян, собрал таким образом 14,000 чел. пехоты и 600 чел. конницы, и заперся с ними в Кориное. Между тем Метелл из Локриды двинулся в Беотию, истребил при Херонее 1,000 аркадян, возвращавшихся в Аркадию, и взяв Мегару, направился к Коринфу. Переговоры его с Диэем не повели ни к чему и в 146 году консул Муммий, принявший начальствование над армией Метелла, приблизился к Коринфу. Маловажный успех, одержанный над одним передовым караулом римским, возбудил в Диэе такую самоуверенность, что он выступил из Коринфа и предложил Муммию бой. Это было величайшим с его стороны безрассудством. Устранив всех людей способных и опытных, мятежники вверили начальствование войсками людям невежественным и малодушным и вместо того, чтобы упорно и долго защищаться в таком сильно укрепленном городе, каким был Коринф, и мужественною обороной стараться по крайней мере получить мир на умеренных условиях, они отважились выйти в поле и вступить с римскою армией в бой, долженствовавший решить их судьбу. Но за то они и были жестоко наказаны. Муммий, по приближении их, с намерением не выходил из своего лагеря близ Левкопетры (на коринфском перешейке), показывая вид робости, что еще более увеличило самоуверенность и дерзкую отважность их. А между тем Муммий уже заблаговременно поставил в засаду часть своей конницы и она, внезапно напав на ахейскую конницу с флангов, немедленно опрокинула ее. Пехота ахейская держалась несколько времени, но лишенная прикрытия и содействия своей конницы, вскоре была также опрокинута и обращена в бегство. Диэй мог бы еще запереться и обороняться в Коринфе и заключить с Муммием договор на более или менее умеренных условиях. Но малодушно предавшись отчаянно, он бежал в родной город свой, Мегалополь, и там отравился. Все ахеяне же, бросившиеся в Коринф, и большая часть граждан этого города спаслись бегством, и Муммий, беспрепятственно вступив в Коринф, предал его войскам своим на разграбление и затем сжег. Этим положен был конец и войне, и ахейскому союзу, и политической самобытности Греции. ахейский союз был уничтожен, каждый город Греции подчинен олигархии, а вся Греция обращена в римскую область под названием Ахайи (146).

§ 201. Война лузитанская (149–140).

Между тем как римляне легко и скоро обращали владения Карфагена, Македонию и Грецию в римские области, в Испании они встретили в Вириате и потом в нумантийцах страшных врагов и упорнейшее с их стороны, в продолжении 16-ти лет, сопротивление. Войны с ними, известные под названием лузитанской и нумантийской, имели свой особенный характер, совершенно отличный от характера современных войн римлян в других странах и с другими народами, и как по этой причине, так и по искусным действиям испанцев и в особенности Вириата, заслуживают особенного внимания.
Война римлян с испанцами, упорнее и долее всех других народов защищавшими против Рима свою независимость, началась уже в 200-м году и продолжалась почти беспрерывно до самого 133 года в ближайшей Испании (Hispania citerior) и в дальней (Hispania ulterior), из которых в первой самыми жестокими и страшными врагами римлян были кельтиберяне, а в последней лузитанцы. Война эта была чрезвычайно упорна, жестока и кровопролитна во 1 -х уже по самому свойству гористой, переученной местности в Испании, где слабейший на каждом шагу мог легко, удобно и выгодно обороняться против сильнейшего, – во 2-х по причине большой населенности Испании, – в 3-х по необыкновенными воинственности, мужеству, храбрости испанцев и любви их к независимости, – наконец в 4-х вследствие обычной политики Рима вооружать одну половину жителей неприятельской страны, преданную римлянам, против другой, неприязненной и враждебной им. Наибольшую степень упорства и ожесточения война в Испании представляет во время начальствования римскими войсками в этой стране, с 195 года, Катона, напавшего на кельтиберян, в пространстве времени с 185 по 179 год, в собственных их землях. и успевшего наконец усмирить ближнюю Испанию. Но затем с 155 по 150 год римляне вели войну в Испании так неудачно и претерпевали столь частые и жестокие поражения, что и войска, и полководцы римские ничего столько не страшились, как назначения в Испанию, отправлялись туда всегда весьма неохотно и в Риме Испания даже получила прозвание: гробницы легионов. Корыстолюбие, коварство и жестокость римских полководцев, в особенности претора Сульпиция Гальбы в 150 году, довели наконец ожесточение испанцев до высшей степени. Опустошив Лузитанию огнем и мечом, Гальба коварно предложил целому племени, изъявившему покорность, разделиться на три части, отправиться в назначенный Гальбою три различный места и ждать там поселения на новых землях. Коль же скоро это было исполнено, Гальба вероломно истребил, одну после другой, каждую часть порознь, и меньшую долю взятой при этом добычи раздал войску, большую же присвоил себе – такова уже была в это время перемена, происшедшая в нравах римлян!
В малом числе спасшихся от истребления Гальбою находился Вириат, лузитанец низкого происхождения, но человек подлинно необыкновенный: сначала зверолов, потом разбойник, он с молодости провел жизнь в горах и лесах с шайкою подобных ему отчаянных удальцов, живя разбоем и грабежом, и свыкшись с величайшими трудами, лишениями, опасностями и всеми хитростями, необходимыми в ремесле разбойничьем. Громкая известность его имени беспрестанно привлекала к нему новых сообщников и шайка его возросла наконец до того, что образовала настоящее войско, с которым он смело отважился воевать против римлян. Первым и замечательным подвигом его против них было спасение 10-тысячного лузитанского войска от претора Ветилия, который запер его в таком месте, откуда, казалось, ему невозможно было выйти, не подвергнувшись истреблению (149). Оно уже хотело сдаться, но Вириат напомнил ему вероломный и жестокий поступок Гальбы, и вызвался спасти его. Для этого он сначала построил войска как бы для боя; затем, выбрав 1,000 лучших всадников и назначив им оставаться при нем, всем прочим приказал, как только увидят, что он садится на коня, рассыпаться во все стороны, стремглав бежать разными путями в ближайший город Трибалу и ждать его там. Это было исполнено столь быстро и неожиданно для римлян, что они не отважились преследовать бежавших, из опасения, чтобы Вириат с конницей не напал на них с тыла, и потому обратились против самого Вириата. Но он, благодаря быстроте коней своих, избегнул всех нападений Ветилия, и то обращаясь по виду в бегство, то останавливаясь, то даже наступая против римлян, успел удержать их два дня на одном и том же месте. Во вторую же ночь он, знакомыми ему тропинками, пробрался с своею конницей в Трибалу, так что римляне даже не могли постигнуть, куда и как он исчез. В таком роде, но до бесконечности разнообразны были все его действия против римлян в течении целых 10 лет (149–140). Превосходно зная местность и пользуясь ею, и с необыкновенною хитростью соединяя чрезвычайные смелость, быстроту и решительность действий, он беспрестанно устраивал римлянам засады в лесах, болотах, ущельях гор, ловко заманивал их в оные, и внезапно, стремительно нападая на них с разных сторон, беспощадно истреблял их и наводил на них невыразимый ужас. Нередко также он внезапно раздроблял свое войско на множество малых отрядов, которые вели деятельную и истребительную малую войну, пользуясь закрытою местностью и нападая из засад; то вдруг быстро сосредоточивал свои силы для нанесения какого-нибудь решительного удара. Понятно, что при таком образе действий его, римляне, вовсе незнакомые с местностью, непривычные и даже малоспособные успешно вести малую войну в стране, пересеченной горами, лесами и реками, среди крайне неприязненного им и ожесточенная против них народонаселения, часто предводимые плохими полководцами и страшившиеся одного имени Вириата, претерпевали частые и жестокие поражения, платя за них только грабежом и разорением края. Так в 149 г., немедленно после изложенного выше бегства к Трибале, Вириат напал в лесу из засады на шедшую к этому городу армию Ветилия, и 4,000 чел. из неё, в том числе и самого Ветилия, положил на месте; остальные же 6,000 с трудом спаслись. Так в 148 году он дважды на-голову разбил в землях карпетанов претора Плавдия, а в 147 и 146 годах преторов Клавдия Унимана и Нигидия Фигула.
Но в 145 году сенат римский убедился наконец, что лузитанский разбойник не такой враг, которого можно было бы презирать, что война в Испании требует особенного внимания и что для ведения оной необходимо послать консула с достаточно сильным войском. Выбор пал на Фабия Эмилиана, сына Павла Эмилия и старшего брата Сципиона Эмилиана африканского. Ему дано было 15,000 чел. пехоты и около 2,000 чел. конницы, нового набора. Прибыв в Испанию, Фабий поручил своим легатам заняться тщательным обучением войск, а сам отправился в Гадес (Кадикс) для умилостивительного жертвоприношения Геркулесу. В отсутствии его, Вириат напал на одного из его легатов на фуражировке и разбил его. Фабий поспешил воротиться и стал уклоняться от боя, сколько Вириат ни предлагал ему оный. Постоянно держа войска свои в лагерях, он тщательно занимался их обучением, сам водил их на фуражировки со всеми возможными осторожностями и ограничивался легкими стычками, дабы тем доставить войскам необходимую опытность, ободрить их и приучить смелее действовать против Вириата и испанцев. И он скоро достиг своей цели, в 144 году начал уже искать боя с Вириатом, разбил его в нескольких частных делах, отнял у него несколько городов и тем значительно возвысил дух в собственном войске и умерил отважность Вириата. Тогда Вириат прибегнул к хитрости: возмутил три покорных римлянам кельтиберийских племени и тем сложил с себя большую часть бремени войны: ибо против него был послан только претор Квинций, против восставших же кельтиберян – консул Метелл македонский (143). Метелл вел войну против кельтиберян два года с большим успехом, но подробности его действий неизвестны. Квинций же сначала обратил Вириата в бегство, принудил его удалиться на одну гору (под названием Венериной) и обложил его на ней. Но Вириат, улучив такое время, когда Квинций был оплошен, напал на него внезапно и стремительно, нанес ему большой урон и преследовал до самого его лагеря.
В 142 году консул Фабий Максим, начальствовавший в дальней Испании 18,000 чел. пехоты и 1,600 чел. конницы, был атакован на походе Вириатом с 6,000 лучших, опытнейших его войск, но выдержал его нападение, хотя и с трудом, и продолжал поход. По присоединены же к нему 10 слонов и 300 нумидян; он напал на Вириата, разбил его, обратил в бегство и преследовал. Вириат, заметив в преследовавших его войсках беспорядок, внезапно обратился назад, опрокинул их, 3,000 положил на месте, а прочих преследовал до самого их лагеря, в котором они заперлись и уже более не смели выходить из него.
В 141 году консул Помпей Руф, начальствовавший после Метелла 30,000 чел. пехоты и 2,000 чел. конницы в ближней Испании, действовал неискусно: осадил сначала Нуманцию, а потом Терманцию – два сильнейшие города в землях кельтиберян-арваков, но, встретив упорное сопротивление, снял осаду обоих городов и все успехи его ограничились только тем, что он овладел соседственным с Нуманцией городом Ланци или Ланикой, и то более посредством предательства, нежели силой оружия. В Лузитании Фабий, в звании проконсула, успешно вел осадную войну против нескольких городов, занятых Вириатовыми гарнизонами. Во время осады одного из них, Эризаны, Вириат нашел средство скрытно пробраться в него с отрядом отборных войск и на другой день с рассветом произвел такую сильную вылазку, что опрокинул римлян с большим для них уроном и оттеснил их к такому месту, откуда им невозможно было спастись. Он не увлекся однако победой, но воспользовался ею для заключения выгодного мира с римлянами. Действительно, Фабий заключил с ним договор, утверждавший мир и согласие между римским народом и Вириатом и сохранение обеими сторонами их владений. Договор этот приносил очень мало чести римлянам, но, не смотря на то, был утвержден народом, до такой степени война в Испании стала ему и тягостною, и противною.
Мир продолжался однако недолго. В 140 году консул Сервилий Цэпион, брат Фабия, представил сенату, что договор с Вириатом бесчестит римский народ, и сенат разрешил ему уничтожить этот договор и возобновить войну. Вириат, был не в состояли сопротивляться Цэпиону, стал отступать перед ним усиленными переходами, опустошая, для задержания его, край на пути Но когда Цэпион наконец настигнул его, тогда он построил на высоте против римлян отборнейших своих всадников, как бы намереваясь вступить в бой, а между тем все остальные его войска быстро отступили чрез находившуюся позади высоты лощину. Дав им отойти достаточно далеко, он с конницей ускакал закрытыми путями, так что римляне не знали даже, куда он девался. Видя однако, что союзники его одни за другими отлагаются от него и что ему с каждым днем становится труднее вести войну, он счел более благоразумным снова примириться с римлянами, вступил с ними в переговоры и так желал мира, что даже исполнил первое требование Цэпиона, выдав ему знатнейших граждан союзных с ним, Вириатом, городов. Но на второе требование Цэпиона выдать свое оружие, ни Вириат; ни его войска ни за что не хотели согласиться, и война возобновилась. Между тем и Цэпион не менее Вириата желал прекращения войны, потому что был ненавидим римскою армией за свои высокомерие и жестокость, и раз едва не был живым сожжен войсками в своей ставке. Не надеясь однако кончить войну честным образом, он. прибегнул к измене и убийству: подкупил двух друзей Вириата, которых последний посылал к Цэпиону для пере-говоров о мире – и они ночью убили Вириата, спавшего в ставке.
Так погиб этот необыкновенный человек, рожденный в низкой доле, не получивший никакого образования, но силою природных дарований, из предводителя разбойников возвысившийся на чреду вождя народного, отважившийся вступить в открытую борьбу с римлянами, 10 лет с успехом, честью и славой сопротивлявшийся им, заставивший их трепетать перед его именем и явивший в действиях своих дарования, доблести и искусство отличного полководца! Сами римляне, презрительно называвшие его latro, latronum dux (вор, предводитель воров), не могли однако отказать ему в должной справедливости, и историки их, Тит Ливий, Аппиан, Дион Кассий и др., отзываются о нем с большою, похвалой. Одаренный необыкновенною крепостью телесною, он был нечувствителен к зною, холоду и непогодам, способен переносить величайшие лишения и труды, чрезвычайно умерен и воздержен, и вел жизнь самую деятельную и простую, даже суровую. С умом тонким и хитрым и с способностью быстрого и верного соображения, в нем соединены были сильная и твердая воля и необыкновенные смелость, предприимчивость и решительность характера. Неутомимый в трудах, неустрашимый в опасностях и храбрый в боях, он отличался даром привязывать к себе свои войска, внушать им неограниченные любовь и доверие к себе, равно мужество, твердость, терпение и храбрость. Постоянно соблюдая между ними отличный порядок, он умел однако строгость его умерять кротостью и благоразумием. Заботливый о их нуждах и справедливый в разделении между ними добычи он был любим ими, как отец детьми, и в целые 10 лет его начальствования они ни разу не нарушали должного ему повиновения. В принятом им образе ведения войны он явил подлинно замечательное искусство, и с смелостью и предприимчивостью, быстротой и решительностью действий всегда соединял надлежащие благоразумие и осторожность, твердость и постоянство, скрытность и хитрость, и дар все свои действия предпринимать и приводить в исполнение всегда вовремя и кстати, сообразно с местностью, средствами и обстоятельствами. Словом – Вириат действительно был, по словам Диона Кассия, рожден полководцем и заслуживает в этом отношении быть поставленным в число замечательных военных людей древности.

§ 202. Война нумантийская (141–133).

Убиение Вириата не положило конца войне римлян с испанцами, но только дало ей другой оборота. Малая часть Вириатова войска покорилась римлянам, вся остальная же раздробилась на множество шаек, которые, в соединении с жителями, стали вести в дальней Испании деятельную малую войну. Но Юний Брут, в 138 году в звании консула, а с 137 в звании проконсула, очистил от этих шаек и покорил всю дальнюю Испанию до самого океана, хотя и после упорнейшего сопротивления, а затем с успехом и не без славы вел войну с племенами северо-западной Испании, вдревле вышедшими из Галлии (они обитали в нынешней испанской области Галиции), почему и заслужил прозвание галлаикского (gallaicus).
Но в ближней Испании повторилось почти то же самое явление, что и прежде в дальней, в войне римлян с Вириатом, с тем только различием, что здесь вся война сосредоточилась в осаде Нуманции, в землях ареваков, и в сопряженных с нею побочных действиях, почему и носит название нумантийской. Обороняемая не более, как 5 тысячами граждан, способных носить оружие и сражаться, Нуманция, с самого начала осады её, консулом Помпеем в 141 году, 8 лет сопротивлялась превосходным силам римлян с такими же энергией и успехом, с какими перед тем Вириат 10 лет сопротивлялся им в дальней Испании. Римляне же, постоянно предводимые полководцами неспособными, корыстолюбивыми, вероломными, претерпевали только позорные для римского оружия неудачи. Уже в 141 году Помпей, как было означено выше, осадив Нуманцию и встретив неожиданное, упорное сопротивление, вскоре принужден был снять осаду. В 140 году, в звании проконсула, он снова осадил ее и хотел продолжать осаду далее зимой; но необыкновенная стужа и беспрестанные, сильные вылазки нумантийцев принудили его вторично и с большим уроном снять осаду. Из корыстолюбия он заключил с нумантийцами договор, по которому принял их покорность, заложников и 15 талантов, в сенате же римском нагло отрекся от заключения какого бы то ни было договора с нумантийцами, и дело это осталось без дальнейших последствий – таково уже было развращение нравов в Риме! Преемник его, консул (139) и потом (138) проконсул Попилий Лэн возобновил по приказанию римского сената, осаду Нуманции, но был разбит в то самое время, когда хотел овладеть городом посредством эскалады или всхода на стены по лестницам, и потерял половину армии. Но всех позорнее для римлян были действия неспособного консула Гостилия Манцина в 137 году. При нем римские войска претерпели со стороны нумантийцев столько поражений и так боялись их, что наконец не смели более показываться им. В заключение всего, завлеченные ими в засаду в поле, они были с уроном опрокинуты, преследованы, загнаны в место, где были почти совершенно обложены, и Манцин заключил с нумантийцами договор, по которому признал независимость Нуманции. Сенат не утвердил однако этого договора и, предав Манцина суду, послал на его место консула Эмилия Лепида. Этот последний, без всякой основательной причины и вопреки запрещению сената, осадил Паланцию, главный город мирных ваккеян, но, по недостатку в продовольствии, вскоре принужден был снять осаду и отступил, бросив больных и раненых. Палантийцы преследовали его и, напав на хвост его армии, истребили более 6,000 человек. В 136 году консул Фурий Фил, по приказанию сената, выдал Манцина нумантийцам головой, но они не приняли его и продолжали обороняться с прежним упорством и успехом; Фурий же не совершил ничего важного.
Конец нумантийской войны был однако совсем иной, нежели конец войны с Вириатом. После 7-ми лет неудач, вследствие назначения неспособных полководцев, сенат римский положил наконец послать в Испанию, для окончания нумантийской войны, покорителя Карфагена, Скорпиона Эмилиана африканского, но не дал ему ни подкреплений, ни денег, а только позволил ему набрать вольнослужащих вспомогательных войск, сколько и где ему было угодно. Набрав таким образом около 4,000 войск (в том числе 500 отборных всадников) и надеясь покрыть издержки войны собственными средствами (он имел огромное состояние) и средствами многочисленных и богатых приверженцев своих, Сципион в 134 году отправился в Испанию. Первым делом его по прибытии туда было изгнать из римской армии роскошь, праздность, своеволие, разврат и множество находившихся при армии купцов, женщин и разного рода и звания бесполезных и даже вредных людей, и восстановить в ней военные: подчиненность, порядок и дух. Он уменьшил количество тяжестей и обозов, заставлял войска делать усиленные переходы с полною ношей, копать рвы, устраивать валы, ставить тын, и сам присутствуя при всех работах, строго требовал деятельности и повиновения. Вскоре армия его стала совсем иною и тогда он подступил к Нуманции, но, прежде нападения на нумантийцев, старался мало по малу снова приучить римские войска к действиям против страшного для них дотоле врага, для чего производил небольшие предприятия (экспедиции) против соседственных племен. Проведя в этом остальное время года, он воротился на зиму к Нуманции. Здесь к нему присоединился молодой внук Массиниссы, Югурта, присланный ему нумидийским царем Миципсой, с 12-го слонами и большим числом стрелков, пращников и конницы, так что силы Сципионовой армии уже возросли до числа 60 т. войск. В то же время, в армии Сципиона служил, в нижних начальнических чинах, молодой Марий, и таким образом обстоятельства случайно соединили под начальством Сципиопа двух, прославившихся в последствии, противников на поприще войны.
Наконец весною 133-го года Сципион приступил к замечательному в полиорцетическом отношении обложению Нуманции. Положив не вступать с нумантийцами в общий бой, но принудить их к сдаче голодом, он устроил вокруг всего города, на протяжении 48 стадий (около 8 1/2 верст), контрвалационную линию, а со стороны поля – циркумвалационную линию до 66 стадий (около 11 -ти верст) в окружности. Каждая укрепленная линия состояла из вала в 10 футов вышины и в 8 футов толщины, с зубцами, наклонным к полю тыном, широким и глубоким рвом впереди и полукруглыми, возвышенными укреплениями (бастионами), для помещения наблюдательных караулов, стрелков и метательных орудий. Легионы были расположены в отдельных лагерях между обеими линиями. Для соединения линий в тех местах, где они перерывались болотами, были устроены насыпи с таким же, как выше означено, валом; для пресечения же сообщений осажденных с окрестного страной по р. Дурию (н. Дуро), на ней были устроены плавучие укрепленные плотины (эстакады), а на обоих берегах – отдельные укрепления (форты), чем нумантийцам были совершенно отрезаны сообщения с полем и все подвозы и подкрепления извне. Вооружив стены, башни и укрепления метательными орудиями, стрелками и пращниками, Сципион благоразумно распределил в обеих линиях остальные войска { Из 60,000 т. войск его, 30,000 были назначены для занятия и обороны линий и укреплений, 20,000 для боя, а 10,000 для поддержания их.} и установил такой порядок, что на какой бы пункт ни напали нумантийцы, войска немедленно извещали о том друг друга днем и ночью условными сигналами и всегда были в готовности взаимно одни других поддерживать. Таким образом все вылазки нумантийцев были отражаемы с постоянным успехом; и вскоре в городе произошел жестокий голод. Один нумантиец успел однако ночью перелезть через римские укрепления и пробраться к племени арваков с просьбой о помощи. Но арваки, из страха Сципиона, отказали в ней и только в одном городе Луции (Lutia) молодежь изъявила готовность помочь Нуманции. Но старейшие граждане немедленно и тайно известили о том Сципиона и он, необыкновенно быстро прибыв с сильным отрядом войск к Луции, потребовал выдачи виновных и, наказав их отсечением рук, столь же быстро воротился к Нуманции. Этим жестоким наказанием он навел ужас на соседственные племена, которые с той поры не смели ничего предпринимать в помощь Нуманции. Нумантийцы же, доведенные голодом до крайности и потеряв всякую надежду на помощь извне, вступили в переговоры с Сципионом, но прервали их, когда он потребовал выдачи оружия и безусловной покорности, и продолжали делать отчаянный вылазки, но каждый раз были отражаемы с уроном. Наконец голод в Нуманции достиг до такой степени, что жители, съев всех лошадей и животных, стали питаться уже кожами с щитов и даже трупами убитых и умерших сограждан. Окончательную судьбу их и Нуманции историки рассказывают различно: Флор говорит, будто нумантийцы произвели последнюю, всеобщую вылазку и были окружены и большею частью истреблены римлянами, немногие же остальные, спасшиеся в город, зажгли его и погибли в огне; Тит Ливий же и другие. утверждают, что нумантийцы сдались наконец Сципиону, который 50 из них оставил для своего триумфа, всех прочих продал в рабство, а город, по воле сената, разрушил до основания и земли его раздал соседственным племенам.
Взятие и разрушение Нуманции положило конец войне в большей части Испании. Сципион усмирил и покорил кельтиберян и всю ближнюю Испанию, был награжден большим триумфом и получил прозвание нумантийского. Дальняя же Испания была покорена Юнием Брутом, но война продолжалась еще долго потом в северо-западной Испании (Галиции).