ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ВТОРАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА (218–202). (Продолжение).

§ 167. 2-й поход 217-го года. – Приготовления римлян и Ганнибала. – § 168. Переход Ганнибала через болота реки Арна. – § 169. Сражение при Тразименском озере. – -§ 170. Фабий – диктатор; – движение Ганнибала в Апулию и Кампанию; – действия его и Фабия; – дела при тесниннах горы Галликанской и при Геруние. – § 171. Действия на море, в Африке и в Испании. – § 172. 3-й поход 216-го года. – приготовления римлян и Ганнибала. – § 173. Взятие Ганнибалом замка Канн; – сражение при Каннах. – § 174. Меры римлян и Ганнибала; – восстание в Италии. – § 175. Действия Ганнибала и римлян в Кампании; – 1-й бой при Ноле; – Ганнибал зимою в Капуе. – § 176. Действия в Испании; – положение обеих сторон в конце 216 г.

Источники и исторические пособия – указанные в главах XXIV и XXV.

II
Первая половина войны до сражения при Каннах включительно
(218–216).

§ 167. 2-й поход 217-го года. Приготовления римлян и Ганнибала.

В феврале 217-го года в Риме, один из двух вновь избранных консулов, Фламиний, был, как нарочно, самого дурного нрава. Гордый, самонадеянный и, подобно Семпропию, неблагоразумно пылкий и неосторожный, он начал с того, что возбудил неудольствие, и сената, уже недовольного его первым перед тем консульством, и народа. Оп не захотел ждать установленная времени вступления своего в должность и отправился в Ариминий, не исполнив никаких религиозных обрядов, требуемых законом, и приказав Семпронию, с бывшею его армиею, назначенною по жребию Фламинию, ждать его в Ариминие. Сенат послал вслед за ним требование воротиться в Рим, но Фламиний не послушался и, присоединив к своей армии (бывшей Семпрониевой) 2 легиона Аттилия, назначенные другому консулу, Сервилию, перешел через Аппеннины и вступил в Этрурию. Между тем Сервилий остался в Риме, для устройства новонабранных войск и отправления продовольствия в Ариминий и Этрурию; в марте же он отправился с 2-мя новонабранными легионами в Ариминий.
Ганнибал с своей стороны всеми мерами старался отвлечь от Рима союзников его в Италии на свою сторону. С пленниками их он обращался самым кротким и ласковы и образом, внушал им, что перешел через Альпы и преодолел столько трудов и опасностей не для покорения и не для разорения их, а на-против для освобождения от римского ига и возвращения им земель и городов, свободы и прав, которых римляне лишили их, и что поэтому собственный выгоды их требовали присоединения их к нему против общего врага, и затем он отпускал их без выкупа на свою родину. Таким образом союзники Рима в Италии уже везде склонялись на его сторону и были удерживаемы еще только отдаленностью его и близостью римских армий. Он употреблял также все возможные меры для удержания на своей стороне цизальпинских галлов, которые уже начали колебаться, недовольные тем, что несли на себе тяжесть войны, происходившей в их стране, но не доставлявшей им никаких выгод (т.е. добычи от грабежа), а потому они понуждали Ганнибала скорее идти вперед, для перенесения войны далее в собственные земли Рима. Даже было сделано несколько покушений на жизнь Ганнибала, так что он, во избежание угрожавшей ему лично опасности, прибегал к ежедневным переодеваниям в разные одежды, к ношению париков из разного цвета волос и т.п.
По всем этим и многим другим причинам, он положил самою раннею весною двинуться в Этрурию, куда, как знал, уже прибыль Фламиний и расположился при Аррецие (н. Арреццо). По предварительно и тщательно собранным им сведениям, из Лигурии в Этрурию вели два пути, один – главный, удобный и известный римлянам, но кружный и дальний, чрез Бононию (н. Болонья), Мутину (н. Модена) и подвластный Риму земли, а другой – чрез Парму и Апуа (н. Понтремоли), берегом моря и вверх по правому берегу р. Арна, более близкий и менее известный или даже неизвестный римлянам, но весьма трудный по причине разливов этой реки, образовавших болота. На первом из этих путей, выходившем к Аррецию, в местности гористой и пересеченной, Фламиний мог на каждом шагу задерживать Ганнибала своей пехотой, без возможности Ганнибалу с пользой употреблять свою конницу. Кроме того Ганнибал знал, что Сервилий вскоре должен был прибыть с 2-мя легионами в Ариминий и; двинувшись вслед за ним, мог напасть на него с тыла в то время, когда Фламиний нападет на него с фронта, а потому Ганнибал не поколебался избрать второй путь в обход Фламиния слева, тем более что, по собранным им сведениям, разлив и болота р. Арна имели твердое дно.

§ 168. Переход Ганнибала через болота р. Арна.

В начале марта Ганнибал выступил в этом направлении в поход, в следующем порядке: впереди шли испанские и африканские войска и между ними тяжести, дабы в походе иметь все нужное под рукою; за ними в середине следовали вспомогательные галльские войска, – как менее надежный, и наконец в хвосте вся конница, под начальством Ганнибалова брата Могона, которому Ганнибал приказал напирать на галлов и понуждать их к движению вперед. Испанские и африканские войска прошли через разлив без особенного труда, как потому, что проходили первыми, так и потому, что были старые, привыкшие к военным трудам войска. Но следовавшие за ними галлы шли уже с гораздо большим трудом, по разбитой передними войсками и тяжестями нижней почве, и понесли большие потери от утомления и лишений.
Впрочем и вся армия вообще чрезвычайно потерпела от этого похода, в продолжение 4-х дней и 3-х ночей, по воде, изредка только отдыхая на тяжестях или на трупах павших животных. Сам Ганнибал, ехавший на единственному оставшемся у него слоне, едва мог выбраться на нем и лишился одного глаза от воспаления его, которого не мог в это время надлежащим образом лечить. Наконец, пройдя через разлив, с потерей множества людей и лошадей, он расположил армию лагерем близ нынешней Флоренции.
Переход его через разлив р. Арна был, после перехода его через Альпы, вторым случаем, в котором Ганнибал, при всей заботливости своей об армии и её войсках, не колебался избирать трудные и опасные пути, если только они вели к успешнейшему достижению первенствующей, важнейшей, предположенной им цели – нанесению Риму наивозможно большого вреда. Имея эту великую для себя цель постоянно в виду, он не колебался, в выборе средств достижения её, хотя бы с большим или меньшим пожертвованием войск своих, в сражениях или походных трудах, и в этом был, подобно Александру В., совершенно прав, не для большей славы, но для наибольшего успеха избирая иногда средства, сопряженные с огромными трудами, опасностями и пожертвованиями.
Первою заботой его по переходе через разлив было собрать обстоятельные и верные сведения о крае, о его жителях и способах и о неприятеле. Из этих сведений оказалось, что жители края были склонны к восстанию против римлян и присоединению к Ганнибалу, край был один из богатейших в Италии, изобилуя хлебом и скотом, а Фламиний был нрава ярого, крайне тщеславный, самолюбивый, самонадеянный и невежественный. Из этого Ганнибал заключил, что ему нетрудно будет вовлечь Фламиния в сражение, раздражив его ярость или самолюбие. Вследствие того, он двинулся вверх по левому берегу р. Арна и потом по высотам вдоль клузийских болот (ныне la Chiana), оставив армию Фламиния при Аррецие влево от себя и разоряя край на пути.
Фламиний, в высшей степени раздраженный этим, собрал военный совет и предложил немедленно идти вслед за Ганнибалом и вступить с ним в решительный бой. Тщетно члены военного совета представляли ему, что осторожность требовала прежде дождаться присоединения Сервилия, а пока – направить вслед за Ганнибалом только конницу и легкую пехоту, для воспрепятствования разорения края. Фламиний, еще более раздраженный, вышел из военного совета, подал сигнал к выступлению и к бою и двинулся к Кортоне. Частные начальники войск были недовольны этим, но войска, напротив, имея полное доверие к Фламинию и сочувствуя ему, шли как на верную победу. Вероятно по этой причине, армия Фламиния (37,000 чел. пехоты и 3,600 чел. конницы) шла в обыкновенном до этих пор походном порядка без особенных предосторожностей впереди и по сторонам.
Полибий и Тит-Ливий упрекают Фламиния в том, что он не послушался мнения военного совета и не остался при Аррецие. Но генерал Водонкур, не оправдывая Фламиния, не соглашается однако вполне с упреками Полибия и Тита Ливия, для чего разбирает в подробности взаимные: положение и движения Ганнибала и Фламиния. Первый, говорит он. мог обогнуть конец клузийских болот только при Клузие (н. Chiusa), откуда в Рим вели два пути, один прямо чрез Вульсиний и Сутрий, чрез леса и горы цимпнийского горного хребта, а другой, более употребительный – влево через теснины между Кортоной и Тразименским озером (н. Lago di Perugia) и через города Перузию. Тудер и Америю. Ганнибал избрал этот последний путь, более соответствовавший намерению его идти ближе к Фламинию и тем вовлечь его в бой. И действительно, по свидетельству Полибия и Тита Ливия, он шел очень медленно – не более 10 римских миль (нисколько более 10 верст) в сутки, часто располагаясь лагерем, дабы более и более раздражать Фламиния. Последний, с своей стороны – говорит Водонкур – зная, что Ганнибал находится в Этрурии, откуда перешел к Флоренции и двинулся вверх по р. Арну и вдоль клузийских болот, разоряя земли римских союзников и направляясь к Риму, впереди которого не было никаких войск, – без сомнения, должен был бы предварить римский сенат, дабы он собрал войска для обороны подступов к Риму, а сам – идти вслед за Ганнибалом. не вступая с ним в бой и не заботясь о соединении с Сервилием, которому нужнее было оставаться в Ариминие, для удержания в повиновении цизальпинских галлов. Но Фламинию во всяком случае следовало предупредить Ганнибала в теснинах Тразименского озера и, преградив ему этот путь, принудить его идти по другому, более трудному. Если бы же Фламиний не успел занять теснин прежде Ганнибала, то ему следовало по-крайней мере остановиться в наблюдательном положении при Кортоне. У него было 37,000 чел. пехоты и 3,600 чел. конницы, с которыми он мог препятствовать Ганнибалу предпринимать что-либо важное, беспрестанно тревожа и задерживая его с тыла. Поэтому, говорит Водонкур, вина Фламиния состояла не в том, что он покинул свое расположение при Аррецие и двинулся за Ганнибалом, а в том, что он безрассудно, как Семпроний, положить во что-бы ни стало и где бы ни было непременно вступить с Ганнибалом в бой. Но в таком случае ему следовало бы по крайней мере идти со всеми возможными предосторожностями, и спереди и особенно с боков, имея уже перед собою два примера – боя при Тицине и сражения при Треббии. Но для всего этого прежде всего необходимо было, чтобы на месте Фламиния был благоразумный, осторожный и искусный полководец; Фламиний же, в своем безрассудстве, вовсе не был способен исполнить то, что следовало бы, и как бы сам добровольно шел на явную гибель.
Ганнибал, напротив, явил здесь, как и с самого вступления своего в Италию, во всем и на каждом шагу, высокую степень искусства в соображении и исполнении. Вступление его в Лигурию и из неё в Этрурию, избранный им путь и все места расположения его лагерями достойны величайшей похвалы. Движением и действиями своими в Лигурии и Этрурии он обеспечил. тыл и сообщения свои чрез Альпы с Испанией и Карфагеном и мог смело идти вперед к Риму. А что касается Фламиния, то зная его характер и неспособность, оп не только не опасался его, но с тою именно целью и двигался медленно в принятом направлении. разоряя край, дабы вовлечь своего безрассудного противника в бой в таком месте, где имел полную уверенность разбить его. А для этого, и медленным движением своим, и разорением края, он все более и более раздражал его и побуждал к бою.

§ 169. Сражение при Тразименском озере.

Вступив в теснины Тразименского озера, он узнал, что Фламиний идет за ним – и немедленно положил тут же, в этих самых теснинах, устроить небывалую, беспримерную до того засаду, расположив в ней не отряд войск, а – всю свою армию. Местность на северном берегу озера как раз вполне благоприятствовала этому. Дорога из Арреция, спустясь чрез лощину между гор к озеру, поворачивала налево вдоль северного берега его, по узкой теснине между ним и горами, расширявшейся несколько далее, где находилась довольно широкая лощина с протекавшим по ней в озеро ручьем, а за этой лощиной дорога снова вступала в теснину между горами и озером, и наконец, на восточном берегу озера, перейдя ручей в другой лощине, поднималась на горы, направляясь к Перузии. Во второй из этих лощин Ганнибал расположился сам с лучшими своими войсками, испанскими и африканскими, в первой лощине поставил галльские войска и конницу, а балеарских стрелков и легкую пехоту – скрытно на высотах над тесниной, между обеими лощинами.

План сражения при Тразименском озере (217 г. до Р.Х.)

Фламиний, прибыв к северному берегу озера, расположился лагерем и на следующий день на рассвете двинулся вдоль берега, в обыкновенном походном порядке, без малейших предосторожностей, не разведав теснины и пути ни впереди, ни слева, имея в виду, только одно – как бы скорее настигнуть Ганнибала. Солнце ещё не всходило, когда он совершенно вступил в теснину одною колонной с узким фронтом, и в полусвете не заметив Ганнибаловых войск, искусно скрытых в засаде, приказал во второй лощине вздвоить походную колонну, дабы идти более широким фронтом. В это самое время Ганнибал подал сигнал к общему нападению и двинул испанские и африканские войска против головы римской колонны; в то же время галльские войска и конница стремительно напали на нее во фланг и в тыл; а балеарские стрелки и легкая пехота стали поражать ее в теснине сверху. Все это произошло в один миг и с чрезвычайными стремительностью и силой. Атакованные совершенно врасплох римские войска пришли в величайший беспорядок, усилившийся еще от внезапно наступившая густого тумана, в котором они не могли различать ни неприятельских, ни даже своих войск. Они едва успели вооружиться и были принуждены сражаться где находились, без всякого строя и порядка, отдельными толпами, и множество из них сразу же были убиты без всякой защиты. Фламиний и частные начальники тщетно старались построить войска в какой нибудь порядок: легионы, когорты, манипулы, велиты, принципы, гастаты, триарии, конница, тяжести – все перемешалось; но имея с трех сторон неприятеля, а с четвертой, позади себя, озеро и не видя никакого спасения, римские войска около трех часов времени сражались с ожесточением отчаяния. В этом кровопролитном побоище, Фламиний, сам отчаянно-храбро сражавшийся, был окружен и убит галлами и тела его не могли отыскать под целой грудой убитых. Наконец, подавленные, истребляемые порознь, римляне были окончательно разбиты на-голову. Те из них, которые находились в самых узких местах теснины, утонули в озере или умертвили себя сами; около 10,000 чел., не более, успели кое-как рассеяться по разным до-рогам и бежать в Рим, а около 6;000 чел., бывших в голове колонны – пробиться на гору и отступить к Перузии; все остальные же были истреблены. Но и 6,000 ушедших к Перузии не спаслись: Ганнибал послал за ними Магарбала с тяжелой конницей, за которою отправил испанцев с легкой конницей, и на следующее утро эти 6,000 римских войск положили оружие, с единственным условием – сохранения им жизни. Но Ганнибал уничтожил договор, заключенный Магарбалом, объявив, что последний не получил на то полномочия, и римских воинов объявил военно-пленными, а союзным даровал свободу и отпустил домой, снова повторив, что пришел не для угнетения, а для освобождения жителей Италии.
Победа Ганнибала и поражение римской армии были столь полные и совершенный, что военная история древних времен – когда битвы обыкновенно оканчивались огромным уропом побежденных, – едва-ли представляет другой подобный пример. Из 40,000 чел. войск в строю (не считая нестроевых), римская армия, за исключением около 10,000 чел. рассеявшихся и спасшихся, потеряла более 15,000 чел. убитыми и около 15,000 пленными! Урон же Ганнибаловой армии не превышал 1,500 чел. Это было в полном смысле слова побоище и избиение римской армии и страшный, подобный громовому, удар, нанесенный ненавистному для Ганнибала и карфагенян Риму, далеко превзошедший два первые, при Тицине и Треббии!
После сражения, Ганнибал расположил свою армию, для отдыха, по квартирам.
В Риме первые вести о сражении произвели крайнюю тревогу в народе, который толпами собрался против сената. Скрывать истину было невозможно – и едва претор Помпоний с высоты кафедры произнес: «Мы проиграли большое сражение», как ужас и скорбь сделались всеобщими. Один сенат не забыл своего долга: преторы держали его в полном сборе несколько дней сряду, с утра до вечера. В это время получено было известие о новом несчастье: Семпроний послал Фламинию пропретора Центения с 4,000 чел. конницы; в подкрепление против превосходной числом конницы Ганнибала. Последний, узнав о том, выслал на встречу Центению Магарбала с частью конницы и с легкой пехотой. Центений в бою с ними потерял половину своей конницы, а остальная на другой день была взята в плен. Тогда уже сенат был принужден принять чрезвычайный и решительные меры для защиты не только римских областей, но и самого Рима. По законам оставалось только одно средство – избрание диктатора. Но диктатора должен был предложить один из консулов, а один из них был убит, другой – в отсутствии. Поэтому сенат решил диктатора избрать народу, но, из уважения к закону, для не нарушения его – с званием продидактора. Выбор народа пал на Квинта Фабия Максима Веррукоза, а он избрал в магистра или начальника конницы Минуция Руфа. Фабий был пожилой человек, уже не раз прежде отличавшийся военными подвигами и соединявший мужество и решимость с мудростью, прозорливостью и осторожностью.

§ 170. Фабий – диктатор; – движение Ганнибала в Апулию и Кампанию; – действия его и Фабия; – дела при теснинах горы Галликанской и при Геруние.

Первою мерой Фабия и Минуция было приказать укреплять Рим, расставить стражи и разрушить мосты. Затем Фабий, условясь с сенатом касательно военных действий и нужных для того сил, приказал Минуцию набрать 2 легиона, назначив им сборное место в Тибуре (н. Тиволи), а сельским жителям объявить, чтобы они, по приближении Ганнибала, сожгли свои дома и хлеб на полях и удалились в укрепленные города. Затем Фабий лично отправился в Окрикул (н. Otricoli), на левом притоке Тибра, к с. от Рима, для принятия начальствования над прибывшею уже туда армией Сервилия, который, имев несколько неважных дел с восставшими галлами и взяв у них незначащий город; при вести о поражении Фламиния при Тразименском озере поспешно двинулся к Риму. Фабий приказал ему оборонять с флотом берега Италии и преследовать карфагенскую эскадру, прикрывавшую транспорта, назначенный в Испанию, сам же с легионами Сервилия воротился в Тибур и, присоединив к себе 2 легиона нового набора, двинулся в северную или даунийскую Апулию (Apulia Daunia), куда в это время направился Ганнибал.
Последний, дав своей армии отдых, двинулся чрез Умбрию к Сполецию (и. Spoletto), на который произвел нападение, но был отбит и направился в Пицен, опустошая все на пути огнем и мечом. Дойдя до Атрии (н. Adria, близ берега Адриатического моря) в южном Пицене, в стране обильной продовольствием, он снова дал своей армии более продолжительный отдых, в котором она крайне нуждалась после годового, почти беспрерывного и трудного похода от Нового Карфагена. Люди были поражены накожною болезнью в роде коросты или парши, лошади были изморены и сбиты, а раненые требовали лечения. Ганнибал пособил всему этому сколько мог лучше и, пользуясь близостью моря, в первый раз послал в Карфаген известие о всем, что совершил, и тем произвел в Карфагене величайшую радость. Затем, поправив свою армию, он двинулся в даунийскую Апулию и, разорив земли обитавших на пути племен, расположился лагерем в окрестностях Луцерии и Арпи.
С первого взгляда может показаться странным, что он удалился от цизальпинской Галлии в Апулию. Ни Полибий, ни Тит Ливий не объясняют причин того. Но нет сомнения, что такой великий полководец, как Ганнибал, сделал это не без важных причин. Весьма вероятно, что возбудив полное восстание цизальпинских галлов, он постоянно имел в виду возбудить к нему и все народы и племена средней и южной Италии, сообразно с чем и действовал, как было означено выше, и имел в этом большой успех. После победы при Тразименском озере он, без сомнения, не считал еще своевременным и благоразумным идти прямо к Риму, где мог быть спереди и сзади стеснен и даже окружен римскими армиями; оставаться же в Этрурии и Умбрии было невозможно. Поэтому ему и оставалось только со всех сторон обойти Рим, восстановить против него все подвластные ему народы Италии, отнять тем у него средства к обороне, а между тем сблизиться с морем и открыть сообщения с Карфагеном, а может быть и с Грецией.
Фабий, прибыв в даунийскую Апулию, расположился лагерем в расстоянии около 6 миль (более 6 верст) от лагеря Ганнибала. Последний на другой же день двинулся против него, как бы вызывая его на бой в открытом поле. Но Фабий не тронулся из своего лагеря, что сначала удивило Ганнибала, а потом убедило его, что Фабий – не Семпроний и не Фламиний. Однако, желая испытать его, он начал разорять вокруг земли римских союзников, часто переменяя места своих лагерей, быстро двигаясь от одного к другому и устраивая войскам Фабия засады. Но Фабий ограничивался тем, что следовал за движениями Ганнибала издали, по высотам, не слишком близко, в избежание боя, и не слишком далеко, дабы не выпускать его из виду. Войска свои он держал постоянно в лагерях, не выпуская их на фуражировки, в которых и не нуждался, получая все нужное с тыла за собою. В лагерях его соблюдалась строжайшая дисциплина и в точности исполнялась лагерная служба. Если же Ганнибаловы фуражиры подходили слишком близко, то конница и легкая пехота Фабиевы прогоняли их с уроном, чем Ганнибалу Фабий наносил вред, а в своей армии восстановлял понемногу доверие её к самой себе.
Такой благоразумный и осторожный образ действий Фабия, вполне сообразный с обстоятельствами, справедливо возбуждал удивление и похвалу древних и новейших историков. Важными причинами его были во 1-х числительная сила его армии – только 36,000 чел. пехоты и 3,600 чел. конницы, и во 2-х состав их вполне из новонабранных, еще неопытных войск, между тем как армия Ганнибала состояла из старых войск, закаленных в трудах и боях, и которым не оставалось ни отступления, ни надежды на подкрепление, а только победа или смерть. Поэтому Фабию необходимо было и свои войска мало помалу приучать к трудам и боям. Но этот образ действий Фабия не нравился ни Ганнибалу, ясно видевшему намерение погубить его армию без боя, пи Минуцию Руфу, характером очень походившему на Семпрония и Фламиния и потому называвшему осторожность Фабия леностью и трусостью и беспрестанно провозглашавшему, что с неприятелем следовало как можно скорее вступить в бой.
Между тем Ганнибал, всячески стараясь принудить Фабия к бою, двинулся в Самний, разорил земли города Беневента и взял хорошо укрепленный город Телезию и в нем большую добычу. Но Фабий только последовал и наблюдал за ним, постоянно избегая боя. Это побудило наконец Ганнибала двинуться в Кампанию – богатейшую и обильнейшую из областей Италии, обещавшую ему огромную добычу и продовольствие на зиму. Этим он надеялся или принудить наконец Фабия к бою, или же, в противном случае, побудить некоторые союзные с Римом города присоединиться к нему, Ганнибалу. Соображения его были вполне верны, хотя Кампания была с трех сторон окружена горами, через которые было только три прохода для входа и выхода, но тем важнейшие успехи надеялся приобрести вследствие этого Ганнибал. А потому, вступив из Самния в Кампанию чрез теснины горы Эрибана или Галликанской (mons Eribanus ant Grallicanus), он спустился на так называемые коллатинские поля или равнины и расположился лагерем на правой стороне р. Вултурна, ниже нынешней Капуи. Укрепив свой лагерь, он послал Магарбала с нумидийскою конницей разорить земли города Фалерна и весь край до Синуессы.
Фабий удивился смелости Ганнибала, но тем более еще утвердился в принятом им образе действии: двинувшись за Ганнибалом по горным высотам в земли Фалерна, он расположился лагерем, у подошвы гор в неудободоступной местности, где и оставался бездействии, только наблюдая за Ганнибалом, но не препятствуя ему разорять край. Это усилило неудовольствие его армии и особенно Минуция, да и в Риме все были недовольны этим и даже сенат не одобрял образа действий Фабия. Не смотря на все это, Фабий положил не отступать от него, и в этом нельзя не воздать полной справедливости и похвалы ему и его вполне основательному и мудрому образу действий: он совершенно верно оценил взаимное относительное положение свое и Ганнибала. В образе же действий последнего особенно поражает то, что он, имея главною целью восстановить против Рима союзников его, а армию Фабия принудить к бою. на равнинах, страшно разорял земли первых и тем, разумеется не возбуждал их против Рима и не привлекал их к себе, а напротив, и сам себя лишал средств продовольствования, и Фабия никак не успевал этим принудить, как Семпропия и Фламиния, к бою на равнинах, нападать же на него в его лагерях на горах не признавал возможным и полезным. Следовательно он не достигал ни той, ни другой цели и чем далее вперед, тем с большим вредом для себя и с большею пользой для Фабия. Последний же понимал это очень хорошо и в образе действий своем и Ганнибала видел вернейшее средство погубить последнего. Поэтому его образ действий приносить ему большую честь и заслуживаем полной похвалы, между тем как образ действий Ганнибала, объясняемый только желанием вовлечь Фабия в бой, остается, со стороны такого великого полководца, несколько непонятным и далее странным, тем более, что Ганнибал уже из самых первых действий против него Фабия мог заключить и действительно заключил, что против него уже не Семпроний или Фламиний. В Кампании он был замкнут, как в западне, окружавшими эту область с трех сторон горами, только с тремя входами и выходами; Фабий же, расположением своим при выходе из гор в Кампанию, близ Фалерна, удобно мог преградить Ганнибалу тот проход через горы, которым он вступил в Кампанию, и действительно исполнил это, заняв новый лагерь близ горного прохода через гору Галликанскую и оставаясь в нем летом, пока Ганнибал продолжал разорять западную Кампанию.
Последний, видя наконец, что не успевает этим принудить Фабия к бою на равнинах Кампании, положил вывести из неё собранный им в ней продовольствие и добычу в те места южной Италии, где хотел провести зиму. Фабий, узнав о том, послал Минуция с сильным отрядом войск занять горные теснины на Аппиевой дороге к Риму, между Террациной (Terracina) и Фунди {Fondi), а другой отряд в 4 т. войск – занять горные теснины горы Галликанской, усилил гарнизон Казилина, а сам с главными силами расположился в лагере близ горных высота между Калеа (Calvi) и горою Галликанскою, выслав Гостилия Манцина с 400 чел. конницы для разведывания. Словом – он преградил Ганнибалу выход из Кампании на севере частью сил Минуция, а на юге главными силами под личным своим начальством.
Гостилий, приверженец Минуция и боя с Ганнибалом, напал на встреченных им нумидийцев и преследовал их до карфагенского лагеря. Но вышедшая из него вся Ганнибалова конница в свою очередь опрокинула и преследовала Гостилия. Последний наконец остановился, вступил в бой, был окружен, разбита и убит, а остатки его отряда спаслись в лагерь Фабия. Это дело, хотя и неважное, могло бы, кажется, послужить подтверждением принятого Фабием образа действий: но ни Минуций, ни Фабиева армия не убедились этим и продолжали желать и даже требовать боя. Фабий не обращал на это внимания, а только расположился ближе к Ганнибалу, но по-прежнему в горах. Наследующий день Ганнибал построил свою армию против него на равнине в боевой порядок и выслал вперед свою легкую конницу завязать бой с армией Фабия, построившеюся также в боевой порядок перед самым своим лагерем. Но Фабий отразил нумидийцев и не двинулся с места, так что Ганнибал был принужден снова без успеха и с уроном воротиться в свой лагерь. Не имея возможности ни оставаться в разоренной им котловине Кампании, ни силою пройти через занятый Фабием горные теснины горы Галликанской, он прибегнул к следующей военной хитрости: приказал выбрать, из взятого в добычу скота, 2 т. самых сильных волов, привязать к их рогам хворосту и других горючих веществ и около 3-й стражи ночи (между полуночью и 3-х часов утра) зажечь последние и гнать волов, в сопровождены легкой пехоты, к одной вы-соте против теснин. Легкая пехота должна была рассыпаться на право и налево, с громким криком занять вершину высоты и напасть на занимавшие ее римские стражи. А сам он двинулся вслед за легкою пехотой, имея впереди африканскую пехоту, за нею конницу с тяжестями и добычей, а в хвосте испанскую и галльскую пехоту. Римские стражи на высоте, увидав приближавшиеся огни, в темноте приняли их за всю карфагенскую армию и двинулись было на встречу ей, но увидав волов с огнями на рогах, пришли в страх и даже не отступили на прежнее свое место на высоте, а вступили в частный бой с карфагенскою легкою пехотой, чему однако помешали бросившиеся между ними волы. Это продолжалось до самого рассвета. Фабий, услыхав шум, увидав огни и опасаясь какой-нибудь военной хитрости, поставил всю свою армию под оружие, но не вывел ее из лагеря. А Ганнибал, пользуясь тем, успел еще за-светло провести всю свою армию через горные теснины беспрепятственно, хотя и не без труда. На рассвете бой завязался уже на горных высотах, но Ганнибал, подкрепив свою передовую пехоту испанскою, принудил войска Фабия отступить в свой лагерь с уроном около 1 т. чел., между тем как войска Ганнибала не понесли почти никакого урона. Выйдя из гор; Ганнибал расположился у подошвы их, близ Алифы, в Самние, а Фабий – против него в сильной местности на горах.
Это распространило страх между союзниками Рима; которые уже отчаивались в надежде избавиться наконец от Ганнибала, громко роптали против Фабия и сильно упрекали его. А Ганнибал, показывая вид, будто идет к Риму чрез восточный Лаций, двинулся в земли пелигнов, в северном Самние, и стал разорять их. Фабий следовал вдоль гор за его движением, становясь всегда между ним и Римом. Вскоре Ганнибал, узнав от своих лазутчиков, что в окрестностях Луцерии (Lucera) и Герио или Геруния (Dragonara), двух городов в северной, даунийской Апулии, остаются большие запасы пшеницы и что город Геруний весьма удобен для учреждения в нем складов продовольствия на зиму, переменил направление и через земли френтанов; в восточном Самние, двинулся к Герунию, лежавшему у подошвы горы Либурна, к северу от Луцерии. Не успев склонить жителей Геруния переговорами и обещаниями к сдаче ему города, он в скором времени взял его приступом, жителей его истребил, а город разрушил, оставив только стены его и те дома, которые занял под склады продовольствия. Армию же свою он расположил под стенами Геруния в сильно укрепленном лагере.
Фабий, последовавший за Ганнибалом с боку, горами, расположился против него близ Ларина (Larino), на правой стороне р. Тиферна (Biferno), также в сильно-укрепленном лагере. Затем, отправляясь в Рим для исполнения религиозных обрядов, он сдал начальствование армией Минуцию, поручив ему ничего не предпринимать в его отсутствии и действовать как он, Фабий, действовал, а не как Семпроний и Фламиний, доказывая это тем, что победам Ганнибала уже был положен предел и тем уже была изглажена память претерпенных неудач.
Но в Риме общественное мнение, друзьями Минуция и врагами Фабия крайне возбужденное против последнего и даже разделяемое сенатом, было совсем иного рода. Два обстоятельства усилили это еще более: во 1-х то, что Ганнибал приказал щадить от разорения поместья Фабия, что бросало на последнего тень изменника, и во 2-х то, что Фабий, по бывшим в 1-й пунической войне примерам, заключил с Ганнибалом договор о размене пленных, по которому за каждого военнопленного, в случае невозможности обменять его, платилось по 2 1/2 фунта серебра, и таким образом Фабий получил 247 римских пленников более, нежели сколько выдал карфагенских. Сенат не утвердил этого договора и отказал в выдаче Фабию из государственной казны издержанных им денег. Тогда Фабий продал свое имение, пощаженное Ганнибалом, и из вырученных денег внес передержку в государственную казну. Но этот благородный поступок его не образумил ни сената, ни друзей Минуция и врагов Фабия, а Минуций, подкрепляемый этим, только и помышлял о бое. с Ганнибалом и уже сошел с гор к подошве их и занял новый лагерь ближе к Ганнибалу.
Ганнибалу все это было очень хорошо известно и он не преминул воспользоваться тем при первом удобном случае, который и не замедлил представиться.
Признавая недостаточными для своей армии на зиму тех запасов продовольствия, который он собрал в Кампании и Самние, а особенно нуждаясь в фураже, которого в окрестном крае было в изобилии, он ежедневно высылал 2/3 своей армии на фуражировку в тылу своего лагеря, а сам в тоже время выдвигался перед лагерем с легкою пехотой, дабы разведывать о неприятеле и прикрывать лагерь и фуражиров своих. Узнав же, что Минуций сошел с гор и приблизился к нему, он двинулся с 2/3 своей армии также вперед и расположился в недальнем расстоянии от Геруния, лагерем на высоте, а остальную 1/3 армии выслал по-прежнему на фуражировку. Дабы заманить Минуция в бой, он выслал ночью 2 т. чел. конницы занять одну высоту между двумя лагерями, господствовавшую над римским. На рассвете Минуций напал на эту конницу своею легкою пехотой, прогнал ее, занял высоту и расположил на ней всю свою армию в лагере. Ганнибал, надеясь на скорый бой, несколько дней сряду держал всю свою армию в сборе в лагере, но видя, что Минуций не выходит из своего лагеря, снова выслал большую часть своей армии на фуражировку. Тогда Минуций выступил со всею своею армией из лагеря и двинулся прямо против лагеря Ганнибала. Приблизясь к нему, он построил тяжелую пехоту в боевой порядок, а легкую с конницей выслал против Ганнибаловых фуражиров отдельными отрядами, запретив брать пленных. Атакованные врасплох, Ганнибаловы фуражиры были частью истреблены, частью же спаслись в «вой лагерь. А между тем, римская тяжелая пехота дошла до такой дерзости, что даже начала вырывать тын, ограждавший вал Ганнибалова лагеря. Ганнибал не мог выйти из него ни против римлян, ни на помощь своим фуражирам, и был принужден защищаться, как мог, в своем лагере, до тех пор, пока не прибыли 4 т. фуражиров, которых успели собрать в лагере при Геруние. Это дало ему наконец возможность выйти из своего лагеря и построиться впереди его в боевой порядок. Тогда Минуций отступил, довольный тем, что нанес неуязвимому дотоле Ганнибалу чувствительный урон, и даже держал его, в его лагере, в осаде. Ганнибал же, отдавая Минуцию справедливость, что он действо-вал искусно, и озабочиваясь сохранением Геруния, признал за лучшее отступить в прежний свой лагерь при нем. А как только он отступил, Минуций немедленно расположился лагерем на том самом месте, где стоял пред тем Ганнибал, и с тех пор римские войска ходили на фуражировку смело и отважно, а карфагенские с большими предосторожностями.
Вести об этом, понятным образом, произвели в Риме величайшую радость и еще более утвердили общее ложное мнение, что до тех пор только одна робость Фабия (так называли его мудрую осторожность) была виною неодержания никаких успехов над Ганнибалом; Минуция же все в Риме превозносили до небес. Народный трибун Цецилий Метелл даже всенародно обвинил Фабия в намерении продлить войну для продления своей власти и в заключение предложил, чтобы Фабия не отпускали из Рима в армию до тех пор, пока он не назначить консула вместо убитого Фламиния, и чтобы издан был закон об уравнении власти диктатора и магистра конницы.
Фабий оправдал себя очень разумно и просто, сказав, что сомневается в важности победы, одержанной Минуцием, и если это было и справедливо, то опасается более удачи, нежели неудачи, что претерпенные неудачи произошли только от неосторожности полководцев, что в тогдашних обстоятельствах было более славы в сохранении армии без позора, нежели в погублении многих тысяч людей, наконец, что доколе он сохранит звание диктатора, магистр конницы отдаст ему отчет в том, что вступил в бой противно его приказаниям, а он, Фабий, докажет, что хороший полководец надеется более на осторожность, нежели на счастье и удачу.
Но сенат разделял мнение народа, и Фабий, не желая присутствием своим оправдать закон, противный государственным учреждениям, тотчас собрал народный комиции и, по избрании в консулы (во 2-й раз) Аттилия Регула, отправился в армию накануне голосования нового закона. На другой день, предложенный народу и, в угоду ему, поддержанный Теренцием Варроном (плебеем, сыном достаточного мясника, бывшим в предыдущем году претором) закон об уравнении власти диктатора и его магистра конницы, известный под названием Meтеллова закона (lex Metella) и неслыханный дотоле в римской республике, был голосован и принять большинством голосов.
Фабий получил известие об этом на пути в армию и предоставил времени решить между ним и римским правительством и народом, друзьями Минуция и врагами его, Фабия. Минуций же так возгордился, что гласно объявлял твердое намерение свое следовать своему образу действий и предложил Фабию или начальствовать армиею поочередно, или же разделить ее между собою пополам. Фабий отвечал, что новый закон разделил его власть, но не отнял ее у него, и потому избрал второй способ, желая лучше сохранить половину армии, нежели погубить всю. Вследствие того, 2-й и 3-й римские легионьт, с половиной пехоты, конницы, вспомо-гательных и согозных войск достались по жребию Фабию, а 1-й и 4-й римские легионы, также с другого половиной войск – Минуцию, который тотчас же отделился от Фабия и расположился впереди его в отдельном лагере.
Ганнибал был в восторге от всего этого и основал на этом свой план. Он положил занять одну высоту между собою и Минуцием, выгодную для обоих, но так чтобы это послужило поводом к общему бою. А между тем он хотел устроить засаду в одной из лощин, открытой вокруг равнины, куда и поместил ночью 5 т. чел. пехоты и 500 чел. конницы, а чтобы скрыть это, на рассвете занял высоту легкою пехотой. Минуций выслал против неё свою легкую пехоту, а за нею конницу, и вскоре двинулся сам с легионами в боевом порядке. По всходе солнца, римляне, обратив все внимание на высоту, не заметили засады, находившейся вправо от них, и атаковали легкую пехоту Ганнибала на высоте. Ганнибал же постепенно подкреплял свою легкую пехоту тяжелою, сам последовал за нею с конницей, и таким образом бой мало помалу сделался общим. Римские велиты были опрокинуты на легионы, которые пришли в расстройство; однако легионы снова устроились и бой завязался по всей линии. В это время, по данному Ганнибалом сигналу, войска, бывшие в засаде, ринулись во фланг и в тыл армии Минуция, которая, атакованная со всех сторон, была близка к гибели: еще минута – и она была бы разбита на-го-лову. Но Фабий, следивший за ходом боя, нимало не медля вывел свою армию из лагеря и в боевом порядке двинулся на помощь Минуцию, направляясь к правому флангу его. Приняв его на себя, он в полном порядке двинулся против Ганнибала. Но последний, довольствуясь одержанным успехом и не намереваясь продолжать бой с свежею армией Фабия, приказал отступать, сказав при этом, по словам иных: «Наконец-то гроза, долго ходившая по горам, разразилась дождем Фабий и Минуций также отступили в свои лагери. Урон Минуция был довольно большой, особенно в легионах.
После боя, Минуций собрал свои войска и сказав, что общая их неосторожность была виною их несчастья, убедил их подчиниться более искусному и способному полководцу. Затем он вывел свою армию из её лагеря, присоединился к армии Фабия, сложил с себя власть, данную ему народом, и просил Фабия простить ему и его войскам и снова принять их под свое начальство. Фабий похвалил его, как он того вполне заслуживал, за этот благородный поступок и оставил его по-прежнему матистром конницы. Величие души Фабия произвело чрезвычайно выгодное для него впечатление и на умы в Риме, и на Ганнибала. В Риме это расположило народ снова в пользу Фабия, а в Ганнибале возбудило большое уважение к нему.
Укрепив высоту, на которой произошло сражение и соединив ее коммуникационными линиями с своим укрепленным лагерем при Геруние, Ганнибал расположил тут свою армию на зимних квартирах.

§ 171. Действия на море; в Африке и Испании.
Между тем Сервилий, прогнав карфагенские эскадры, произвел высадку на берега Африки, но вскоре потерпел в бою неудачу, стоившую ему около 1 т. чел. урона и принудившую его воротиться в Италию. Фабий, срок диктаторства которого приближался, приказал Сервилию, вместе с другим консулом Аттилием, прибыть в армию и принять начальствование над него. Они расположили армию на зиму в деревянных шалашах, там же, где она находилась, и продолжали действовать по плану Фабия; нападая на фуражиров Ганнибала и беспрестанно тревожа его армию.
В Испании карфагенский флот, под начальством Газдрубала, был разбить Гнеем Сципионом при устье Ибера, с потерей 31 из своих судов. Другой карфагенский флот, получивший приказание направиться к Пизе, для подкрепления Ганнибала в Италии, был принужден Гнеем Сципионом искать убежища у берегов Сардинии, а потом в Карфагене. В подкрепление Гнею Сципиону был послан брат его, Публий Корнелий Сципион с 20-ю судами, и оба они заняли близ Сагунта лагерь, из которого удачно производили и распространяли свои завоевания внутри Испании. Помощью предательства одного испанца, они захватили тех испанских заложников, которых Ганнибал взял из важнейших городов Испании, в знак верности их. Сципионы поступили с ними весьма великодушно, что побудило многие испанские города отложиться от Карфагена.

§ 172. 3-й поход 216-го года. Приготовления римлян и Ганнибала.

На 216 год в Риме были выбраны в консулы: Теренций Варрон. имевший за себя почти весь народ, и Эмилий Павел, выставленный и поддержанный аристократией. После выбора консулов, сенат приказал произвести набор 10 т. чел., для пополнения каждого из 5-ти находившихся на службе легионов до числа 5 т. челов. пехоты (вместо 4,200) и 300 чел. конницы (вместо 200) против предыдущего года. Сверх того были набраны 4 новые римские легиона той же силы, а союзники выставили всего 9 легионов такого же числа пехоты и двойного числа конницы. Таким образом всех войск было 9 римских и 9 союзных, всего 18 легионов и в них: пехоты римской 45 т., союзной 45 т.; всего 90 т., конницы римской 2700, союзной 5400, всего 8100, а всего 98,100 чел. – силы, которых дотоле никогда еще не выставляли римляне в таком числе. Сенат пришел наконец к убеждению, что необходимо было употребить чрезвычайное напряжение сил для одоления грозного врага, напавшего на республику в самом средоточии её владений, и для того набрать 8 консульских легионов, вместо обыкновенных 4-х, дабы по крайней мере огромным превосходством сил подавить Ганнибала. Но при этом сенат сделал большую ошибку в образовании слишком малого числа конницы (8,100 чел.) против конницы Ганнибала (до 10 т.), притом старой, боевой и отличной, в числе которой было до 2 т. чел. превосходной нумидийской легкой конницы, между тем как конница римская и союзная была наибольшею частью (более 5 т.) нового набора, неопытная и далеко уступавшая карфагенской. Таким образом конница была слабою стороною в составе римских армий. Герон, царь сиракузский, прислал 1 т. стрелков и пращников, 300 т. мер пшеницы и 20 т. мер ячменя, с советом произвести диверсию в Африке. Сенат исполнил это только на половину, прибавив 25 квинкверем к флоту пропретора Отацилия в Сицилии и разрешив ему переправиться в Африку, если он признает это полезным. В Италии консулы соединили под своим начальством 4 легиона, находившиеся при Геруние, и 4 вновь набранные, а претор Постумий был послан с одним римским и одним союзным легионами в цизальпинскую Галлию. Обоим Сципионам в Испании было продолжено начальствование на год и посланы нужные подкрепления, для усиленного ведения войны.
Новые консулы, перед отправлением своим из Рима в армию, говорили народу совершенно отлично один от другого и тем уже как бы предрекали будущие события. Грубый и запальчивый Варрон обвинял аристократию в привлечении Ганнибала в Италию, где он должен был оставаться еще долго, если армии будут вверять таким людям, как Фабий; но что он, Варрон, кончить войну разом, блистательною победой, в тот самый день, когда увидит неприятеля! Эмилий Павел, напротив, говорил с достоинством, мудро и правдиво: «удивляюсь, что полководец, не видавший еще ни своей, ни неприятельской армий, ни их расположения, и незнакомый с местными обстоятельствами, может, еще не выходя из Рима, начертать план похода и предсказать день вступления своего в битву. Что касается меня, то будучи убежден, что не люди управляют событиями, а события людьми, я не предреку ничего заранее; я убежден, что действия, управляемые мудростью и размышлением, всегда счастливы, безумная же отважность может иметь последствием только несчастье». Историки говорят, что Фабий при этом случае убеждал Эмилия Павла в необходимости не отступать от того образа действий, которым он, Фабий, руководствовался, на что Эмилий Павел отвечал ему, что если уже диктатор не устоял против козней своего магистра конницы, то тем труднее консулу противиться своему сотоварищу; – « я сам» – прибавил он – «едва избегнул, несколько лет тому назад, возбужденной против меня грозы; желаю, чтобы все шло как можно лучше, но если должно случиться какое нибудь несчастье, то предпочитаю лучше пасть под ударами неприятеля, нежели снова предать голову мою ярости моих сограждан». Эти слова Варрона и Эмилия Павла достаточно рисуют каждого из них и полезны для уразумения последующих событий.
После набора новых легионов, новонабранные войска, пехота и конница, принесли не обыкновенную, а новую присягу – не предаваться бегству и не покидать рядов, разве только для того, чтобы брать или просить оружия, поражать неприятеля или спасать сограждан. Эту новую присягу также следует иметь в виду при рассмотрении последующих событий.
Между тем Ганнибал оставался в своем зимнем расположена при Геруние не только до начала весны, но даже до мая месяца, когда в Апулии уже начинал созревать хлеб на полях – без-действие, объясняемое достаточно ни Полибием, ни Титом Ливием, и для нас остающееся непонятным и странным, как и многое другое в этом походе со стороны Ганнибала. Армия его в продолжении трех месяцев зимы успела, кажется, достаточно отдохнуть, оправиться и собрать нужное продовольствие. Ждал-ли Ганнибал жатвы? или какого-либо благоприятного для него оборота дел в южной Италии? Известно только, что все запасы продовольствия, собранные им в Геруние, были потреблены, а окрестный край уже не мог доставлять ему новых, потому что римский сенат приказал сельским жителям свозить свои запасы в города, а что оставалось затем, было забрано войсками с той и с другой стороны, вследствие чего Ганнибалу уже невозможно было оставаться при Геруние – по недостатку продовольствия и необходимо было переменить месторасположения для приобретения его. Но вместе с тем, Ганнибал не хотел и выходить из Апулии, в которой был уверен, что найдет более, нежели в иных областях, средств для продовольствования армии. А потому он положил двинуться к разрушенному в предыдущем году городу Каннам, к югу от равнин Апулии, на правом берегу р. Ауфида (н. Офанто). В замке (или цитадели) этого бывшего города, оставшемся во власти римлян, последними были собраны все запасы продовольствия окрестного края.

§ 173. Взятие Ганнибалом замка Канн; – сражение при Каннах.

Имея в виду завладеть этими запасами и принудить римлян к сражению, Ганнибал быстро двинулся к замку Канн, взял его внезапным нападением и приступом с боя и расположился возле него лагерем. Этим он лишил римлян крепкого опорного и складочного пункта в этом краю и всех запасов продовольствия в нем, и, приобретя эти выгоды в свою пользу, достигал другой своей цели – возможности принудить римлян к сражению, чего не мог бы достигнуть, оставаясь в южной Апулии. Быстрое же движение его к замку Канн имело целью предупредить усиление гарнизона его из римских армий близ Геруния и поставить эти армии, имевшие относительно слабейщую числом конницу, в невозможность следовать чрез открытые равнины Апулии за Ганнибалом, имевшим более сильную и лучшую конницу. Поэтому движение его от Геруния к Каннам, и по соображению, и по исполнению, заслуживает полных внимания и одобрения.
Совершенно противное следует сказать о действиях проконсулов Сервилия и Регула, временно, до прибытия новых консулов начальствовавших римскими армиями близ Геруния. Они не приняли никаких мер; ни для надлежащего обеспечения своих складов в замке Канн, усилением его укреплений и гарнизона, ни для открытия во-время движения к нему Ганнибала, тем более что, для движения за ним, им необходимо было, для избежания боя с ним на равнинах, идти, дальним обходом вдоль подошвы гор. беспечность их простиралась до того, что они убедились в опасности, грозившей их складам, лишь тогда, когда получили известие о взятии их Ганнибалом. а затем, не зная, что предпринять, они несколько раз посылали в Рим спрашивать у сената, что им делать, представляя, что им нельзя было ни оставаться на месте в краю, уже истощенном, ни приблизиться к Ганнибалу, без опасения быть принужденными вступить с ним в сражение, которого велено было избегать (как будто между этими двумя крайностями они не могли придумать никаких других средств, как, например, подобно Фабию, немедленно расположиться в виду Ганнибала в неприступном лагере в горах). Сенат решил, что не оставалось ничего более, как вступить с Ганнибалом в сражение (в противность мудрому правилу Фабия), однако приказал проконсулам не вступать в него до прибытия новых консулов и легионов. При этом и сенат, и народ, в большинстве, справедливо возлагали надежды свои на Эмилия Павла.
По прибытии консулов и легионов в лагерь армий близ Геруния, консулы прежде всего занялись слиянием новых легионов с прежними и устройством армий. а затем Эмилий Павел употребил все возможные доводы для наибольшего одушевления войск и представления им, что теперь настало время загладить верною по-бедой все прежние неудачи, бывшие лишь следствием ошибок. На следующий день оба консула с армиями (силы которых простирались до 80 т. чел. пехоты и 7,200 чел. конницы в строю) двинулись к Канузию (н. Canosa) и, прибыв туда на 2-й день, расположились лагерем позади этого города, на правом берегу р. Ауфида; в 6-ти рим. милях (более 6-ти верст) от лагеря Ганнибала позади замка Канн. Эмилий Павел, видя, что окрестные, открытые равнины были выгодны для Ганнибала, но невыгодны для римлян, полагал завлечь Ганнибала на местность, более удобную для действий римской пехоты, нежели для карфагенской конницы. Но Варрон, столько же безрассудный, сколько неспособный и невежественный, был совершенно другого мнения, следствием чего было не только взаимное несогласие обоих консулов, но и ссора их. Варрон презрительно укорял Эмилия Павла медлительностью Фабия, а Эмилий Павел напоминал Варрону безрассудную отважность Семпрония и Фламиния. Разумеется, ничего хорошего от этого ожидать было нельзя.
На другой же день после прибытия консулов к Канузию, Варрон, начальствуя в свою очередь армиями, захотел приблизиться к лагерю Ганнибала, Последний тотчас двинулся против него с легкою пехотой (8 т.) и конницей (10 т.) и атаковал ими римские войска на походе, как только они прошли мимо Канузия. Первое столкновение было очень сильное и привело передовые римские войска в некоторое расстройство. Но Варрон подкрепил их шедшими сзади несколькими когортами экстраординарных войск, и все они вместе (всего около 7 т. конницы, 19 т. велитов и 12 т. тяжелой пехоты=38 т.) стремительно атаковали легкую пехоту и конницу Ганнибала. Бой продолжался до вечера и был выгоден для римлян, но невыгоден для Ганнибала, против его ожидания: он опасался даже, чтобы это не произвело дурного впечатления на его армию. Нельзя не сознаться, что в этом передовом бою неспособный Варрон распорядился лучше Ганнибала, как оно ни может показаться странным, а именно тем, что подкрепил и поддержал свои передовые конные и пешие легкие войска тяжелою пехотой, между тем как Ганнибал не имел тяжелой пехоты за своею конницей, для поддержания её, и следовательно имел эти невыгоды и превосходство сил против себя.
На другой день очередь начальствования принадлежала Эмилию Павлу. Положение его было довольно трудное: он одинаково и справедливо признавал невыгодным, и оставаться на том месте, где окончился передовой бой и римские армии расположились на ночь лагерем, и отступить назад на местность, более выгодную для пехоты. Между этими двумя крайностями он избрал середину, дабы хоть сколько нибудь улучшить расположение армий и, прикрывая собственных фуражиров, беспокоить неприятельских, а именно 2/3 войск армий он оставил там, где они находились, а 1/3 расположил на другом берегу р. Ауфида, около 1300 шагов от большего лагеря и несколько далее от лагеря Ганнибала. Таким разделением двух армий на две части он, может быть, хотел, в случае неудачи большей части, спасти по крайней мере хоть меньшую. Ганнибал, с своей стороны, видя, что наконец настало время столь сильно желаемой и давно ожидаемой им битвы, и имея в виду изгладить между своими войсками неблагоприятное впечатление боя предыдущего дня, собрал их и, по свидетельству Полибия, произнес перед ними очень убедительную речь, в которой особенно указал им на все выгоды местности для них и невыгоды её для римлян, обещавшие несомненную победу первым, и представил им на вид все выгоды уже одержанных ими перед тем побед и особенно той, которую они одержат теперь, и этим чрезвычайно ободрил и одушевил свои войска. Хотя произнесение такого рода речей полководцами своим войскам перед сражениями и было в общем употреблении в Древности, однако за достоверность их, разумеется, ручаться нельзя. Но смысл речей, произнесенных и Ганнибалом в это время, и Эмилием Павлом ранее, не противоречат вероятности и в этом только отношении и следует упомянуть о них.
После того Ганнибал приказал сильно укрепить свой лагерь, а на другой день – войскам подкрепить свои силы пищей и изготовиться к бою, и, выведя всю свою армию из лагеря, построил ее «впереди его, правым флангом к р. Ауфиду, в боевой порядок, как бы вызывая римлян на бой. Но Эмилий Павел не вышел из своего большого лагеря и ограничился только тем, что сильно укрепил оба лагеря и обеспечил стражами сообщения и подвозы про-довольствия в тылу. Ганнибал, простояв несколько времени в боевом порядке и видя, что римляне не выходят из своих лагерей, воротился в собственный, только выслав нумидийскую конницу за р. Ауфид, тревожить войска малого римского лагеря и препятствовать им водить лошадей к Ауфиду на водопой. Нумидийцы не только исполнили это, но даже приблизились к самому лагерю и дерзко нападали на стражей и часовых его.
Варрон, а с ним и все римские войска, были вне себя от такой дерзости и горели нетерпением вступить в бой. И потому на следующий день Варрон, будучи очередным главноначальствующим, уже на рассвете подал сигнал к бою, не сказав ни слова о том Эмилию Павлу, и перевел все войска из большого лагеря на другую сторону Ауфида, где признавал местность более удобною для того, чтобы развернуть все свои силы. Переведя войска через Ауфид, он построил их в боевой порядок и при соединил к ним все войска из малого лагеря. Правую фланговую римскую конницу (2,400 чел.) он примкнул к левому берегу Ауфида, построив ее в одну линию. В середине он поставил римские легионы на право, а союзные налево, не в обыкновенном строе, но построив манипулы в 10 чел. во фронте и в 16 чел. в глубину, для того, чтобы придать многочисленной римской пехоте более глубины, а впрочем расположил манипулы в 3 линии, в шахматном порядке. Пехоты в строю, в боевом порядке, было всего 15 легионов, потому что 16-й легион с пехотой экстра-ординарных войск (всего около 11 т. чел.) был оставлен в большом лагере, для нападения, во время боя, на лагерь Ганнибала. Конница экстраординарных и союзных войск (всего 4.800 чел.) была поставлена на левом фланге в одну линию, не примыкая слева ни к какому естественному препятствию. Вся легкая пехота, имея стрелков и пращников царя Герона в середине, была поставлена довольно далеко впереди фронта армии в одну линию. Варрон принял начальствование над левым крылом, Эмилий Павел над правым, а проконсул Сервилий над серединой.

План сражения при Каннах (216 г. до Р.Х.)

Между тем Ганнибал, как только увидал движение римлян за Ауфид; немедленно выслал туда же балеарских пращников и стрелков и всю свою легкую пехоту, с приказанием расположиться против римской армии и заслонить от неё построение и расположение собственной. Переведя последнюю 2-мя колоннами через Ауфид, он построил ее позади своей легкой пехоты в боевой порядок в одну линию, а именно: всю испанскую и галльскую конницу (8 т. чел.) – на левом крыле, левым флангом к Ауфиду, 2/3 в 1-й и 1/3 во 2-й линии, – нумидийскую конницу (2 т. чел.) – на правом крыле, отдельными частями перед фронтом всего левого крыла римлян, и наконец всю тяжелую пехоту свою (около 32 т. чел.) – африканскую, самую лучшую, по флангам, фалангой в 16 чел. глубины и по отделениям в 1 т. чел. каждое, вооружив ее римским оружием, взятым у римлян в предшествовавших сражениях, – испанскую же и галльскую – в середине между африканскою, особыми отделениями, испанскими и галльскими попеременно, но глубиною только в 10 чел. Легкой же пехоте он приказал, по обычному сигналу, отступить за 1-ю линию и построиться во 2-й за серединой и обоими крылами. Сам он с братом своим Могоном взял на себя начальствование пехотой, Ганнон – правым, а Газдрубал – левым крылом.
Причинами и целью означенного здесь построения Ганнибалом своей армии в боевой порядок были следующие:
Поспешность, с которою римляне строились к бою, тотчас обнаружила Ганнибалу все их построение, с которым он и сообразовал собственное. Пример происшедшая перед тем передового боя заставил его опасаться, чтобы римская конница не была снова поддержана частью римской пехоты, почему он и поставил всю свою лучшую конницу, испанскую и галльскую, на левом крыле и притом большею частью в 1-й линии, га меньшею во 2-й, так как р. Ауфид мешала построить ее в одну линию, дабы охватить римскую право-фланговую конницу. Нумидийскую же конницу на правом крыле, хотя и слабейшую числом, он считал достаточною для противодействия левофланговой римской коннице, и притом надеялся еще во-время покончить на своем левом крыле, чтобы поспеть, в случае надобности, на помощь правому. Что же касается пехоты в середине, то причиной и целью означенного выше порядка построения её была задуманная им хитрость. Пример сражения на р. Треббии, где прорвание середины его армии серединою римской послужило к совершенному поражению всей римской армии, побудил его и теперь завлечь середину римской армии в клещи или щипцы середины собственной армии, но так, чтобы середина римской армии не могла, как на р. Треббии, прорваться, а напротив могла быть остановлена спереди и охвачена с боков. Вот для чего он и поставил испанскую и галльскую пехоту, как слабейшую, в середине, в 10 ч. глубины, а африканскую, как лучшую, по флангам, в 16 ч. глубины, легкой же пехоте своей назначил построиться потом во 2-й линии за тяжелой пехотой и конницей.
Окончив построение своей армии, он двинулся вперед с серединою своей пехоты, испанской и галльской, клином вперед, с уступами назад к линии африканской пехоты. Бой с обеих сторон начали легкие войска и продолжали с равными упорством и успехом. – Между тем Ганнибал приказал Газдрубалу атаковать правую фланговую римскую конницу. Удар обеих фланговых кон-ниц был чрезвычайно сильный, а рукопашный бой – упорный. Многие из римских всадников спешились и сражались пешими, что подало Ганнибалу повод сказать, что «но нём это было все равно, как если бы ему выдали этих всадников связанными по рукам и по ногам.» Однако наконец римская конница была подавлена превосходною числом и добротою испанскою и галльскою конницей, разбита, опрокинута, преследована и почти вся истреблена без пощады. Эмилий Павел, довольно тяжело раненый, с трудом спасся и стал в голове пехоты. В то же время нумидийцы, наездничая перед левым римским крылом. удерживали его перед собою.
Между тем легкая пехота с обеих сторон, прекратив бой, отступила бегом, римская сквозь промежутке 1-й и 2-й линий в промежутки 3-й (триариев), а карфагенская – за 1-ю линию во 2-ю. Манипулы принципов вступили в промежутки манипул гастатов и те и другие в одной линии, в строе фаланги, последуемые 2-ю линией триариев и велитов, двинулись вперед. Вскоре середина 1-й линии встретила голову клина 1 -й линии Ганнибала и произвела сильный удар против неё. Испанская и галльская пехота, храбрая, но плохо вооруженная, сначала выдержала удар, не расстроив своих рядов, но вскоребыла принуждена уступить напору римлян, а эти последние, вследствие самой стремительности своего напора, в свою очередь образовали строй в виде клина, проникавший все более и далее в строй карфагенской пехоты, принимавший вид клещей или щипцов. В одно и то же время триарии и велиты надвинулись на принципов и гастатов, испанская и галльская пехота продолжала отступать уступами из середины назад, а африканская пехота на флангах, напротив, наступать. При этом римские легионеры начали стесняться косвенно от флангов к середине, вытесняя последнюю вперед, причем ряды начали расстраиваться.
Между тем Газдрубал, довершив поражение правой фланговой римской конницы, поскакал с своею конницей позади линии римской пехоты в тыл левой фланговой конницы. Последняя, угрожаемая спереди нумидийцами, а сзади Газдрубалом, обратилась в бегство и рассеялась по равнине, а с нею бежал и столь храбрый до боя Варрон. Газдрубал, послав нумидийцев для преследования бежавших, сам устремился на помощь своей пехоте. Голова клина римского центра, между тем, подвигаясь все далее и далее, наконец боками своими сблизилась с линией африканской пехоты. Тогда Ганнибал вздвоил ряды отступавших испанцев и галлов стоявшею сзади них легкою пехотой, дабы остановить наступление клина римлян, а африканская пехота в то же время захождением на право и налево атаковала римский клин с обеих сторон и прорвала его фланги. С другой стороны Газдрубал, разделив свою конницу на части, атаковал римскую пехоту с тыла и с обоих флангов сквозь промежутки африканской пехоты. Римские легионеры, стесненные до такой степени, что едва могли защищаться сво-им оружием, совершенно смешавшие свои ряды, атакованные со всех сторон, уже не могли противопоставить неприятелю правильная строя и были принуждены сражаться порознь. Тщетно Эмилий Павел старался устроить римские войска: в страшной рукопашной свалке, он пал, отчаянно сражаясь, славною смертью героя. После того бой превратился уже просто в поголовное избиение римлян.
Между тем 11 т. римских войск, оставленных в большом лагере, атаковали лагерь Ганнибала. Но последний имел предосторожность сильно укрепить лагерь и занять его сильной стражей, которая сражалась так упорно, что удержала атаковавших до конца сражения. А тогда Ганнибал двинулся на помощь ей с частью своей армии. При этом римляне потеряли до 2 т. чел. в атаке лагеря; остальные же были опрокинуты в свой лагерь и на другой день взяты в нем в плен.
Поражение 87-ми тысячной римской армии было еще решительнее и полнее, нежели поражение армии Фламиния при Тразименском озере. Более 40 т. чел. пехоты и 4 т. чел. конницы римских было убито, в том числе консул Эмилий Павел, проконсул Сервилий, квесторы Аттилий и Бибакул, бывший магистр конницы Фабия Минуций, множество консульских лиц, бывших преторов и эдилов, 21 военный трибун и 80 сенаторов, служивших в армии волонтерами. Около 300 союзных всадников и 70 римских спаслись с Варроном в Венозу, 2 т. рассеялись по полям и на другой день были захвачены в плен нумидийцами, 360 чел. были взяты в плен в сражении. Из пехоты 10 т. спаслись в большой лагерь и 7 т. в малый, от 10 до 12 т. рассеялись во все стороны и успели избежать преследования карфагенян, а 3 т. были взяты в плен. Словом – огромная 87-ми тысячная римская армия была мгновенно истреблена одним, подобным громовому, ударом, как будто её и не существовало!
Урон карфагенян простирался лишь до 4 т. испанцев и галлов, 1500 африканцев и 200 чел. конницы, всего 5.700 чел.
Превосходным соображениям, распоряжениям и действиям Ганнибала, в сражении при Каннах, совершенную противоположность составляют многие грубые ошибки Варрона и его помощников (исключая Эмилия Павла). Главными из них были: 1) приняв личное начальствование над левым крылом, Варрон хотел, по видимому, с ним произвести главный решительный удар, но ничего этого не сделал, не опрокинул нумидийцев, оставался перед ними в бездействии и, угрожаемый атакой Газдрубала, постыдно бежал; 2) он не подкрепил право-фланговой римской конницы легионною пехотою и тем допустил поражение её левофлангового конницею Ганнибала; 3) совершенно ошибочно построил легионную пехоту в строе фаланги, увеличив глубину манипул и введя манипулы принципов в промежутки манипул гастатов, а велитов в промежутки триариев, чем совершенно лишил легионную пехоту ломкости строя, удободвижимости и свободы действий, – и 4) не взял на себя личного начальствования над огромною массой легионной пехоты, отчего она была почти совершенно предоставлена сама себе и, когда Эмилий Павел прибыл к ней, уже была в величайших беспорядке и расстройстве.
Из 17 т. римских войск, спасшихся в большой и малый лагери, большая часть была без оружия и начальников и имела множество раненых. Находившиеся в большом лагере предложили бывшим в малом присоединиться к ним и вместе отступить в Канузий (н. Canosa), к ю. от Канн. Предложение это было отвергнуто большинством войск малого лагеря, но 600 чел. храбрейших, под предводительством военного трибуна Семпрония Тудитана, ночью успели пройти сквозь нумидийцев, перейти через р. Ауфид и, соединясь в большом лагере с 3.500 чел. пехоты и 200 всадниками, также из храбрейших, благополучно ушли в Канузии.
На другой день после сражения, Ганнибал, после погребения убитых (в том числе, с особенными почестями, тела Эмилия Павла), атаковал малый лагерь. Оставшиеся в нем римские войска сдались на условии денежного выкупа. Их примеру последовали и войска, оставшиеся в большом лагере.
Тогда-то, как говорят историки, высшие начальники карфагенской армии, поздравляя Ганнибала с победой, советовали ему (особенно Магарбал) идти прямо к Риму. Но Ганнибал отвечал на это, по иным – отказом, а по другим – уклончиво, говоря, что это следует прежде обдумать. Полибий ничего об этом не упоминает, но Тит Ливий и Плутарх говорят, будто Магарбал, один из высших начальников конницы, смелый, решительный, лихой наездник, советовал Ганнибалу тотчас идти прямо к Риму, и когда Ганнибал отвечал ему, что об этом нужно еще подумать, пылкий Магарбал будто бы возразил: «ты умеешь побеждать, но не умеешь пользоваться победой». Эти слова Магарбала, подлинные ли они или вымышленный, дошли до позднего потомства, обратились в поговорку и послужили поводом к жарким прениям, строгим обвинениям и усердной защите Ганнибала. Все историки обвиняют его в отказе идти к Риму, но неосновательно и несправедливо. Римляне, действительно, лишились 16-ти легионов, но никто из их союзников еще не отложился от них явно, Рим был охраняем сильным гарнизоном, а много-ли стоило римлянам в самом непродолжительном времени набрать новую, многочисленную армию? – Об овладении Римом посредством внезапного нападения, открытого приступа, обложения или осады, нельзя было и помышлять рассудительно. Движение прямо к Риму могло бы быть отличным набегом или партизанским действием для Maгарбала, но ни в каком случае не было бы основательно соображенным и правильно исполненным (тем, что Наполеон I раз-умеет под методическим) действием такого полководца, как Ганнибал, в такой войне, как эта, с такою армией, как его, в тех обстоятельствах, в которых он находился, и против таких врагов, как Рим и римляне. Советовать идти прямо к Риму могли – Магарбал и древние историки, но исполнить этого никак не мог – Ганнибал. Ему, после сражения при Каннах, необходимо было прежде восстановить против Рима всех его союзников и все народы в Италии, и тогда только, совершенно уединив Рим, сокрушить его, как он, Ганнибал, сокрушил его армии при Треббии, Тразименском озере и Каннах. Вот мысль, вполне достойная Ганнибала – и кто отважится сказать, что он был неправ? – Об этом будет еще говорено ниже; здесь же, в заключение, следует упомянуть об участи римских войск, спасшихся после сражения при Каннах.
4,300 из них, как означено выше, спаслись в Канузий. При них, кроме Семпрония, было еще 4 военных трибуна: Фабий (сын бывшего диктатора), Публиций Бибул, Корнилий Сципион (в по-следствии знаменитый Сципион младший африканский)и Аппий Клавдий. Начальствование было вверено Сципиону и Аппию Клавдию. Пока они совещались, что делать, их уведомили, что большое число молодых воинов, имея в голове Цецилия Метелла, отчаиваясь в спасении республики, намеревались бежать из Италии. Сципион с членами военного совета немедленно отправился к ним и, с мечом в руке, заставил их поклясться, что они не покинут отечества в опасности. Между тем около 4,000 чел., рассеявшихся в разные стороны, собрались в Венузии (H. Venosa), к ю. з. от Канузия. Сюда прибыл, как беглец, и виновник всего бедствия – Варрон. Узнав о том, Сципион и Аппий Клавдий послали к нему за приказаниями. Варрон сам отправился к ним с спасшимися в Венузию 4,000 чел. и, собрав в Канузие уже до 14,000 чел., принял меры для образования из них небольшой консульской армии. Странным кажется, что он избрал для этого Канузий, в виду Ганнибала, а не Венузию, более отдаленную от него. Но не следует забывать, что это был – Варрон.

§ 174. Меры римлян и Ганнибала; – восстание в Италии.

Весть о страшном Каннском побоище, убиении Емилия Павла, истреблении огромной армии – повергли Рим в ужас. Не было более ни полководца, ни армии, Ганнибал владел Апулией, Самнием, почти всей Италией..... Один сенат римский не упал духом, а, напротив, в этих именно трудных и опасных обстоятельствах снова воспрянул от усыпления и явил всю твердость, все мужество, всю мудрость, которые не раз являл в подобных обстоятельствах прежде. При первой вести о бедствии, преторы Фурий и Помпоний собрали сенат для совещания о принятии необходимых мер. Бывший диктатор Фабий первый предложил прежде всего послать часть конницы по Аппиевой дороге для разведания, где находились Варрон с остатком армии и особенно Ганнибал, и затем, чтобы сенаторы озаботились восстановлением спокойствия в городе и приказанием отправлять всех вестников из армии к одним преторам и выслушивать их только в сенате. Мнение Фабия было принято и исполнено и вскоре получены известия от Варрона из Канузия. Тогда скорбь и уныние уже сделались общими в целом Риме. Однако сенат и тут ограничил продолжительность всенародного траура только 30 днями. Но вслед за-тем получено было новое тревожное известие от Отацилия, пропретора Сицилии, что один карфагенский флот разоряет владения царя Герона, а другой собирается у Эгатских островов, для нападения на Лилибей и римские владения в Сицилии, почему Отацилий просил прислать другой флот в подкрепление находившемуся в его распоряжении.
Вследствие того сенат приказал претору Марцеллу, находившемуся в Остии с флотом, назначенным в Сицилию, послать часть войск в Рим, самому с одним легионом идти в Канузий и принять в нем начальствование над армией, а товарищу его, претору Фурию – отправиться с флотом в Сицилию. Варрону было предложено, сдав начальствование Марцеллу, прибыть в Рим.
Марцелл, нослав в Рим 1,500 морских новобранцев, а один морской легион в Кампанию, сам отправился в Канузий, а Фурий с флотом в Сицилию.
В виду чрезвычайных обстоятельств и необходимости образования новой армии, сенат собственным распоряжением назначил диктатора – Юния Пера, который избрал своим магистром конницы Тиберия Семпрония Гракха. Оба они немедленно произвели набор 4-х легионов и 1,000 всадников, послали уполномоченных для набора войск у союзников, приказали приготовить всех родов оружие, имевшееся в запасе и взятое у неприятелей, наконец – приняли чрезвычайную меру – купили 8,000 самых сильных рабов, добровольно согласившихся идти в военную службу, с обещанием дать им потом свободу, вооружили их и включили в ряды армии – первый подобного рода пример у римлян.
Между уем Ганнибал, с своей стороны, из числа всех пленных, взятых им в сражении при Каннах и после него, союзников римских отпустил без выкупа, а с римлянами поступил очень кротко и великодушно и предложил им выкупиться за определенную плату, на что они с радостью согласились и получили позволение Ганнибала послать 10 выборных от себя в Рим, с клятвою, что они воротятся. Ганнибал. послал с ними знатного карфагенянина Карфалона, для переговоров о мире, если бы римляне оказали склонность к тому.
По приближении их к Риму, сенат, объявив Карфалону, чтобы он удалился из владений республики, выборных от пленных принял вне города. По выслушивании их мнения разделились, впрочем только касательно того, из какого источника произвести выкуп. Но один из сенаторов, Манлий Торкват, заявил, что римские воины, неисполнившие своей присяги и предпочетшие постыдный плен славной смерти, недостойны выкупа – и сенат отвергну и просьбу пленных, тем более, что вовсе не желал истощать казну государственную для обогащения Ганнибала.
Но истребление римской армии при Каннах было еще не единственным бедствием для Рима: последствия его были еще страшнее и опаснее. Весть о победе Ганнибала облетела всю Италию – и, одни за другими, восстали против Рима ателланы, калатины, гирпины, почти вся Апулия, самнитяне, бруттийцы (исключая жителей Петелии), луканцы (исключая греческих приморских городов), метапонтяне, кротонцы, локряне и вся цизальпинская Галлия. Однако никто из союзников Рима не отложился еще от Рима и мужество граждан его было таково, что когда Варрон приближался к Риму, весь сенат и все высшие сановники города вышли ему на встречу, благодаря его за то, что он не отчаялся в спасении отечества! (политическая комедия, совершенно в духе римского сената, см. об этом ч. II § 127 стран. 121 и § 1 29 стран. 144 и выноску).

§ 175. Действия Ганнибала и римлян в Кампании; – 1-й бой при Ноле; – Ганнибал зимою в Капуе.

Между тем Ганнибал, по взятии и разрушении обоих римских лагерей при Каннах, двинулся в Самний, а оттуда в земли гирпинов, где посредством измены овладел городом Компсой, поставил в него гарнизон, сложил в нем свои тяжести и добычу и разделил свою армию на две части. С одною он послал брата своего, Могона, в Бруттий, занять в нем города, которые покорятся добровольно, а остальные взять силой. Сам же он с другою частью армии прошел через Кампанию к Неаполю, дабы овладеть им и приобрести морской порт. Приближаясь к Неаполю, он поставил сильный отряд нумидийцев в засаду, в одной глубокой лощине, а другой отряд нумидийцев послал в беспорядке к самым городским воротам. Высланная из города конница опрокинула этих нумидийцев, которые навели ее на засаду, и, атакованная из неё, она была опрокинута с уроном и рассеялась. Но подступив затем к самому городу, Ганнибал нашел, что он был сильно укреплен и без осады взят быть не мог, почему Ганнибал и отказался от намерения взять его и двинулся к Капуе.
Этот обширный, многолюдный и богатый главный город Кампании уже после сражения при Тразименском озере помышлял об отложении от Рима. а после сражения при Каннах он готов был немедленно присоединиться к Ганнибалу, но опасался пожертвовать 300 всадников своих, находившихся в римской армии в Сицилии. Поэтому жители его и особенно управлявший городом, приверженец Ганнибала, Пакувий Калавий, прибегли к хитрости, отправив сначала послов к Варрону в Венузию, чтобы выведать положение дел. Малодушный Варрон просил в помощь Риму от Капуи 30,000 чел. пехоты, 4;000 чел. конницы, продовольствия и денег. Послы, воротясь, передали, что Рим не в состояли сопротивляться Ганнибалу и следовательно настало время Капуе, при содействии Ганнибала, приобрести господство над Италией. Но старейшины города уговорили отправить еще послов в Рим с предложением – одного из консулов избирать между гражданами Капуи. Разумеется, что это предложение было отвергнуто сенатом с негодованием – и капуанские послы, изгнанные из Рима, прямо оттуда отправились к Ганнибалу и заключили с ним договор, в силу которого Ганнибал мог ввести свои войска в Капую, но обязался сохранить этому городу законы и управление его и не принуждать жителей к военной службе, а они обязались выдать ему 300 римских всадников, для обмена на 300 капуанских всадников в Сицилии. По заключении этого договора, капуанцы предали смерти римский гарнизон и всех римлян и их союзников, находившихся в Капуе. На другой день Ганнибал въехал в город с небольшим числом войск и, подтвердив свой договор, дал капуанцам самые щедрые обещания согласно с их желаниями.
Могон, исполнив в Бруттии данное ему поручение, был отправлен оттуда Ганнибалом в Карфаген с отчетом о действиях и успехах последнего в Италии и с просьбой прислать ему войск, денег и продовольствия. Ганнон восстал против этого, но сенат карфагенский положил послать Ганнибалу 4,000 нумидийцев, 40 слонов и значительную сумму денег, в Испанию же послать с Могоном уполномоченного для набора 20,000 чел. пехоты и 4,000 чел. конницы для армий в Испании и Италии, что однако было исполнено очень медленно.
В Риме диктатор Юний, присоединив к 2-м городским легионам, набранным консулами в начале года, новонабранных рабов, когорты пиценов и сеннонских галлов, даже преступников, содержавшихся в тюрьмах за уголовные преступления или за долги и согласившихся службой в войске освободиться от казни или заключения, вооружил 6,000 чел. этих войск оружием, некогда взятым у галлов, оставил достаточный гарнизон в Риме и двинулся в Кампанию с 25-тысячною, довольно хорошо устроенною и вооруженною армиею.
Между тем Ганнибал, еще раз произведя из Капуи неудачную попытку овладеть Неаполем, двинулся к городу Нола, где народ был за него, но сенат послал просить помощи Марцелла, находившегося в то время около Казилина. Марцелл двинулся обходом чрез горы, минуя Капую, к Ноле, а Ганнибал снова пошел к Неаполю, но узнав, что туда вошел призванный жителями на помощь римский префект Юний Суллан с отрядом войск, осадил город Нуцерию (н. Nocera), к ю. в. от Нолы и Неаполя. Голод скоро принудил жителей Нуцерии сдаться на условии дарования им жизни. Они спаслись в Неаполь, Нолу и города Кампании, а Ганнибал отдал Нуцерию на разграбление войскам своим и затем сжег ее и разрушил её стены.
Марцелл, прибыв в Нолу, имел за себя только один сенат этого города, народ же был на стороне Ганнибала. В главе народа стоял молодой человек, но имени Банций, служивший в римских армиях и, тяжело раненый в сражении при Каннах, излеченный и облагодетельствованный Ганнибалом. Марцелл, вызвав его к себе, совершенно привлек его на свою сторону ласками, щедрыми и почетными наградами и обещанием еще больших.
Между тем Ганнибал воротился к Ноле и Марцелл беспрестанно тревожил его частными нападениями из города. Вскоре сенаторы уведомили его, что вожди народной партии были в тайных сношениях с Ганнибалом и положили, в то время, когда армия Марцелла будет построена впереди городских стен, разграбить тяжести её и затворить городские ворота. Тогда Марцелл, для предупреждения угрожавшей ему опасности, решился отважиться на бой и потому на следующее утро построил свою армию в городе, близ трех ворот к стороне неприятеля, а тяжести за нею, всех нестроевых же и неспособных сражаться поставил на городские стены для охранения их. Близ средних ворот он поставил римские легионы и римскую конницу, а близ двух других ворот – новые легионы, конницу союзников и легкую пехоту. К тяжестям он приставил стражу, для охранения их от грабежа, а городским жителям запретил, под страхом строжайшего наказания, приближаться к городским стенам, словом – все меры его были очень благоразумны и соединены с хитростью.
Ганнибал, простояв большую часть дня в боевом порядке впереди своего лагеря и удивляясь, что римская армия не выходит и что на городских стенах не видно войск, подумал, что тайные сношения его открыты и что Марцелл в страхе не смеет выйти из города, и потому решился атаковать город открытою силой. Взяв из своего лагеря нужные орудия и машины, он двинул к городу тяжелую пехоту в колоннах по отделениям фаланги, прикрыв её спереди легкою пехотой, а конница следовала за тяжелою пехотой. Когда голова колонны её уже приблизилась к городской стене, Марцелл подал сигнал к атаке и вывел все свои войска, пехоту впереди, из всех ворот разом. Сам лично в центре он построил Каннские легионы по когортам в 2 линии и, легко опрокинув легкие войска Ганнибала, стремительно и сильно атаковал голову его тяжелой пехоты, а между тем римская конница, опередив оба фланга, атаковала с обеих сторон конницу Ганнибала, двигавшуюся справа и слева вперед. Все это привело армию Ганнибала в большой беспорядок, тем более, что тяжелая пехота его была затруднена орудиями и машинами, которые несла или везла. Однако старые и опытные войска Ганнибала скоро оправились и устроились, а Ганнибал, развернув колонны, построил их в боевой порядок. Уже бой готовился уравновеситься, как вдруг явились обе фланговый части армии Марцелла и атаковали двигавшуюся вперед тяжелую пехоту Ганнибала своими легкими войсками и конницей с обоих флангов. Атакованная одновременно с фронта и флангов, армия Ганнибала пришла в такой беспорядок, что Ганнибал уже не мог восстановить, бой в свою пользу и был принужден отступить, с уроном до 2,800 чел., между тем как римляне потеряли не более 800 чел. Таким образом хитрый Ганнибал был впервые побежден не менее его хитрым Марцеллом, хитрость одолела хитрость и римляне впервые победили победоносного Ганнибала, а это, в то время и в тогдашних обстоятельствах, было чрезвычайно важно. Вся честь этого принадлежала Марцеллу, доказавшему, что он был не из числа обыкновенных полководцев, что последствия подтвердили вполне.
Ганнибал, потеряв надежду завладеть Нолой, расположился лагерем против города Ацерры (н. Azerra), к с. – в. от Нолы. По удалении его, Марцелл, воротясь с армией в Нолу, затворил за собою городские ворота и, казнив 70 главных приверженцев Ганнибала, передал власть в городе сенату, бывшему верным Риму, и двинулся к Суессуле (ныне Sestola), недалеко к с. от Ацерры.
Ганнибал потребовал сдачи этого города, и, получив отказ, осадил его. Но жители, не надеясь устоять, общими силами произвели вылазку и, пробившись сквозь недоконченную еще и дурно охранявшуюся циркумвалационную линию Ганнибала, удалились в верные римлянам города Кампании. Ганнибал сжег и разрушил Ацерру и, узнав, что диктатор Юний шел с новыми легионами к Казилину близ Капуи, двинулся туда же, чтобы предупредить Юния. Он надеялся, что городок Казилин не был занят и будет сдан ему расположенными в его пользу кампанцами, но ошибся: он был случайно занят 1,000 или 1,500 чел. римских и пренестинских, перузиянских и других союзных войск, опоздавших к сражению при Каннах и потом к сбору войск в Риме, и потому бросившихся в Казилин. Здесь, видя, что жители намерены передаться Ганнибалу, они ночью перерезали их и решились держаться в Казилине до последней крайности. Ганнибал, не успев сразу овладеть Казилином, два раза пытался взять его силой, но гарнизон оборонялся так храбро и упорно, что Ганнибал был принужден отступить с уроном и затем осадить Казилин. Однако гарнизон продолжал обороняться так упорно и искусно, что наконец Ганнибал был принужден превратить осаду в обложение и, оставив часть своей армии для занятия циркумвалационной линии, с главными силами воротился в Капую.
Здесь он провел зиму – и все историки единогласно, Тит Ливий первый в главе их, обвиняют его в этом, говоря, будто пребывание его зимою в Капуе развратило и нравственно ослабило, даже погубило его армию. Эти обвинения его были приняты и всеми новейшими историками на слово, без удостоверения в справедливости их. А в этом именно отношении обвинения эти и слабы до крайности, ибо более или менее неосновательны, неверны и несправедливы. И могло-ли быть иначе, когда они никакого другого основания не имели, кроме предубеждения римлян и ненависти их к Карфагену и особенно к Ганнибалу.
Со времени расположения его на зимних квартирах в Капуе, счастье, как увидим ниже, стало изменять ему; по чтобы причиной тому была именно зимовка в Капуе – это есть римское и притом недобросовестное и нелепое измышление. Непомерная гордость римлян была до того унижена и оскорблена громадными поражениями, которые Ганнибал нанес им, дотоле победоносным и непобедимым, что они не знали, как довольно клеветать на него. Для них это было легче, нежели сознаться в собственных своих, в продолжении целых трех лет, грубейших ошибках, достаточно указанных выше и из которых главными были те, что они такому полководцу, как Ганнибал, постоянно противопоставляли самых безумных и неспособных из своих сограждан, как Семпроний, Фламиний и особенно Варрон, благоразумных же, как Корнелий Сципион и Эмилий Павел, не умели ценить, а мудрого Фабия даже всячески унижали и оскорбляли. Победив все народы Италии порознь и в 1-й пунической войне карфагенян своим отличным военным устройством, настойчивостью и энергиею своих действий гораздо более, нежели искусством, они претерпевали только поражение за поражением, как только очутились лицом к лицу против такого великого полководца, как Ганнибал. А Тит Ливий, в увлечении своей национальной гордости, еще дерзал спрашивать, что было бы, если бы Александр В., покорив Восток, обратил свое оружие на Запад и встретил римлян, предводительствуемых Папирием Курсором! Поистине гордость, доходившая: до безумия! Но возвращаясь к означенным выше обвинениям Ганнибала, следует сказать, что как бы ни была утомлена Ганнибалова армия трехлетними, беспрерывными, трудными походами и военными действиями и как бы ни было роскошно зимнее пребывание её после того в таком богатом городе, как Капуя, но последующие 12-летние, не в пример труднейшие и опаснейшие, военные подвиги её в Италии могут, кажется, служить лучшим доказательством, что она не изнежилась и не развратилась в Капуе, нежели все недобросовестные уверения в противном, измышленные римлянами и повторяемая новейшими историками. Военные люди – справедливо говорит генерал Водонкур – слишком хорошо знают, что армия, хорошо дисциплинированная и предводительствуемая, не изнеживается и не развращается роскошными зимними квартирами и что нет никакой надобности губить ее зимой беспрестанным расположением в лагерях, для того, чтобы поддержать в ней дисциплину, мужество и храбрость войск.
В исходе зимы (уже в. 215 году) Ганнибал вывел свою армию из зимних квартир в Капуе и окрестностях её и воротился с нею к Казилину, все еще обложенному и гарнизон которого уже сильно страдал от голода. Римская армия диктатора Юния в это время была расположена между Казилином и Калачей (н. Cajazzo); но за отсутствием Юния, отправившегося в Рим, магистр конницы его, Семпроний. не смел ввести в Казилин транспорта с продовольствием, не вступив в бой с Ганнибалом, что было строго запрещено ему Юнием. С другой стороны Марцелл в Ноле, удерживаемый сенатом его и возвышением воды в Вултурне, не мог удалиться из Нолы и предпринять что-либо в соглашении с Семпронием. Таким образом гарнизон Казилина, не получая помощи и доведенный голодом до самой послед-ней крайности, наконец был вынужден предложить сдаться Ганнибалу. Ганнибал сначала и слышать не хотел о капитуляции на условиях, но, потом смягчился и согласился на выпуск гарнизона за денежный выкуп ― и гарнизон, ослабленный на половину, удалился в Кумы, на берегу моря к з. от Неаполя.
Между тем в Риме было получено от пропретора Отацилия из Сицилии известие, что претор Фурий воротился из Африки в Лилибей тяжелораненым и что как он, так и Отацилий крайне нуждались в деньгах, продовольствии и всякого рода военных запасах. О том же самом извещал и пропретор Маммула из Сардинии. Сенат отвечал им, что не в состоянии ничем помочь им и предоставлял им самим приискать меры для содержания своих армий и флотов. А потому Отацилий обратился к царю Герону, а Маммула к некоторым городам Сардинии, с. просьбой о помощи, которую и получили от них.
Затем римский сенат призвал Варрона в Рим, для назначения другого диктатора, который пополнил бы значительную, после сражения при Каннах, убыль сенаторов. Варрон назначил диктатором своего магистра конницы, Фабия Бутео, а этот последний избрал, с согласия сената и народа, 177 новых сенаторов и затем сложил с себя звание диктатора, а Варрон воротился к своей армии. Таким образом, до новых выборов, начальствование римскими армиями в поле было разделено между консулом Варроном и претором Марцеллом.

§ 176. Действия в Испании. – Положение обеих сторон в конце 216 года.

Между тем, как это происходило в Италии, Сицилии, Сардинии и Африке, Газдрубал в Испании получил приказание карфагенского сената двинуться с своею армией в Италию на соединение Ганнибалом. Слух об этом произвел большую тревогу между испанцами, которые, страшась римлян по удалении Газдрубала, помышляли уже о заключении мира с ними. Газдрубал уведомил о том сенат, представляя, что для удержания Испании за собою, в случае удаления его в Италию, необходимо было прислать в Испанию другую армию. Вследствие того сенат послал в Испанию Гамилькона с войсками. Соединясь с Газдрубалом, Гамилькон сообщил ему ириказание сената передать ему, Гамилькону, управление Испанией, а самому идти в Италию. Газдрубал собрал с испанцев большую сумму денег, дабы ими купить себе проход через Галлию, и двинулся к реке Иберу. Узнав об этом, Гней и Корнелий Сципионы соединили свои войска и, перейдя на правую сторону р. Ибера, осадили город Иберу (н. Tortosa), дабы этим привлечь на себя Газдрубала. Последний действительно двинулся против них, но, в происшедшем вследствие того сражении, покинутый своими вспомогательными испанскими войсками, был разбит наголову, с большим для него уроном, остатки его армии рассеялись, сам он едва спасся с немногими, а лагерь его был взят и разграблен победителями. Эта победа имела важным последствием то, что многие, еще колебавшиеся племена Испании тотчас же отложились от Карфагена, а Газдрубал не только был вынужден отказаться от надежды перейти в Италию, но даже едва видел возможность удержаться в Испании. Виновником же этого был он сам, потому что не понял хитрости Сципионов и не продолжал движения в Италию, предоставив Гамилькону удерживать Сципионов, или, по крайней мере, в соединении с ним не вступил в бой с Сципионами. Кроме того, и распоряжения его в бою были ошибочны.
Таким образом в конце 216 года, по прошествии трех лет со времени начала войны, обе воевавшие стороны находились в следующем относительном положении:
Ганнибал, первый начавший войну смелым движением через Ибер, Пиренеи, Родан и Альпы в северную Италию и далее через Пад до самой южной части её, в одном бою и в трех сражениях уничтоживший 5 римских армий, нанесший тем Риму четыре жестокие удара, восстановивший против него почти всю Италию, – после решительного сражения при Каннах не двинулся прямо против Рима, но занялся взятием небольших городков в Кампании, отчасти силой, отчасти обложением, отчасти осадой, для которой однако не имел необходимых осадных машин и орудий. В этих, по-видимому, неважных действиях уходило время, а оно между тем было драгоценным для обеих сторон, римлянам – чтобы собрать, устроить и приучить к войне свои новые армии, а Ганнибалу – чтобы воспрепятствовать им в том и наносить им, один за другим, новые удары. Проведя в этих действиях все время от сражения при Каннах до начала зимы, Ганнибал осаждал небольшой городок Казилин, а сам с главными вилами своей армии расположился на зиму в Капуе, которую некоторые писатели сравнивают с древними Содомом и Гоморрой. Ужели правду сказал Магарбал, что Ганнибал умел побеждать, но не умел пользоваться своими победами? Ужели Капуя была действительно Каннами для его армии (Capuam Hannibali Cannas fuisse, по выражению римлян) Ответом на это может служить одно имя Ганнибала. Тот, который не колебался привести в исполнение великое предприятие, задуманное Гамилькаром и не исполненное, по случаю смерти, ни им, ни зятем его, Газдрубалом, тот, который в три года времени поставил грозный дотоле Рим на край гибели, мог ли не довершить её и заняться неважными действиями против некоторых городков – без достаточно основательных причин? Очевидность этого не требует доказательств. Все, что кажется неясными темным, загадочным, непонятным, даже странным в действиях Ганнибала после сражения при Каннах, тотчас уясняется и становится понятным, как только будут сличены действия и взаимное относительное положение правительств Карфагена и Рима, и этим тотчас же устранится всякая смелая до дерзости попытка не только обвинять, но даже осуждать такого великого человека и полководца, как Ганнибал.
В действиях обоих правительств именно и заключается вся разгадка этой загадки, над разрешением которой так затруднялись, более или менее, историки, повторяя только слова Магарбала или Тита Ливия и других римских историков.
Стоит только сличить одновременные действия правительств Карфагена и Рима – и все сделается ясным. Не нужно забывать, что Ганнибал был не царем или полновластным и независимым монархом Карфагена, а только полномочным, но все-таки зависимым от его правительства полководцем. Он устроил себе основание действий в Испании, но главным для него все-таки была Африка: оттуда, и именно из Карфагена, он должен был получать и высшие разрешения, и подкрепления войсками, и помощь деньгами, продовольствием и всем необходимым для продолжения войны, с своими старыми, боевыми, но таявшими, как снег, войсками (стоит только припомнить три года беспрерывных трудов, боевых действий и лишений со времени начала похода от Нового Карфагена до конца 216 года). А что было и делало карфагенское правительство для поддержания Ганнибала? Раздираемое политическими партиями, Барцинскою и Ганноновою, в большинстве оно только радовалось успехам Ганнибала, а в меньшинстве противодействовало им и Ганнибалу лично, и в общем результате помогало ему так, что эту помощь нельзя и назвать помощью. 12 т. чел. пехоты, 1,500 чел. конницы, 20 слонов и 1 т. талантов серебра (около 1 миллиона рублей), посланные с Могоном Ганнибалу в Италию, приказание Газдрубалу идти на соединение с ним в Италии и отправление Гамилькона с армией и флотом в Испанию – такую ли помощь должен был подать Ганнибалу, после сражения при Каннах, карфагенский сенат? Да и мог ли он подать иную, и по преобладавшему духу карфагенской республики и её правительства, и по тому разложению, которому в это самое время стало подвергаться внутреннее, политическое и военное, устройство Карфагена, как уже было объяснено ч. II в гл. XIX § 120? В самую решительную эпоху войны, начатой Ганнибалом с разрешения правительства и с одобрения народа карфагенских, первое не поддерживало Ганнибала, как следовало, ни войсками, ни флотом, ни средствами, ни способами, и как бы совершенно предоставило его собственной своей судьбе и тем заранее готовило ему и Карфагену неминуемую гибель.
Так-ли действовало, с другой стороны, правительство Рима? Правда, в три года войны и в несколько лет перед нею оно впало в какое-то несвойственное ему и непонятное помрачение ума и ослабление воли, и только делало ошибки, одну грубее другой, которыми искусно пользовался Ганнибал. Но четыре жестокие удара, нанесенные ему последним, как бы пробудили его от сна, просветили его умственно, укрепили его нравственно и, по мере того, как правительство карфагенское более и более падало в этом отношении, римское, напротив, возвышалось все более и более. Начало и твердое основание тому было положено – избранием Фабия и введением последним мудрого его образа действий. Еще одну, последнюю ошибку сделало оно избранием безрассудного и неспособного Варрона в консулы, что имело следствием страшное поражение при Каннах и все последствия его. Но эта ошибка уже была последнею и после неё все действия римского правительства становятся безукоризненными и клонятся к одной цели – торжеству Рима и гибели Ганнибала в Италии и владычества Карфагена в Испании и Африке.
Сопоставив все это вместе, увидим ясно, что виною всего был вовсе не Ганнибал, а карфагенское правительство, действовавшее в высшей степени неразумно и недостойно, между тем как римское правительство, напротив, действовало постоянно все с большею и большею мудростью. А придя к этому заключению, никто, полагаем, не дерзнет обвинять Ганнибала или по крайней мере недоумевать, почему он не сделал того либо другого, а делал, что и как он признавал нужным, полезным и возможным. Будь на его месте, положим, Александр В., полновластный монарх Македонии, Греции и Востока, нет сомнения, кажется, что он после сражения при Каннах прямо пошел бы к Риму и разом подавил бы его и покончил бы с ним. Но Ганнибал был, хотя и такой же великий человек и полководец, как Александр В., но не независимый ни от кого монарх, а вполне зависимый от своего правительства полководец. Судить же о том, что, будто бы, мог и должен был делать Ганнибал по теперешним военным понятиям, есть большая ошибка, чтобы не сказать более, со стороны многих, притом весьма почтенных, военных и невоенных писателей. А к такого рода ошибкам в суждениях о военных действиях полководцев древних времен всегда приводит и будет приводить невольное, но неблагоразумное увлечение судить по теперешним военным понятиям. Вот почему нельзя не отдать полной справедливости генералу Водонкуру, который весьма осторожно обсуждает положение и действия Ганнибала и не только не берет на себя смелость обвинять его, но и вполне входить в его положение и воздает ему должные справедливость, честь, одобрение и похвалу.