ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВТОРАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА (218–202).

I. События, предшествовавшие войне и произведшие ее. – § 152. Взаимные отношения Рима и Карфагена; – Война наемников. – § 153. План Гамилькара; – Завоевание Испании карфагенянами (236–221). – § 154. Ганнибал до 221 г. – § 155. – Ганнибал с 221-го года; – план его. – § 156. Действия Ганнибала в Испании; – Осада, взятие и разрушение им Сагунта (221–219). – § 157. Объявление войны и приготовления к ней с обеих сторон.

Древние источники: Полибий (книги I, II и III), – Диодор (отрывки), – Тит Ливий (книги XX, XXI и XXVII), – Аппиан и Флор; – Новейшие исторические пособия: военные: Vaucloncourt, Kausler, Lossau, Liskenne et Snuvan: Bibliothuque histor. et milit. ч. 2-я, Bernewitz, п пр.; – общие: Montesquieu, Heeren, Becker, Вцtticher, Лоренц и пр., указанные в ч. I в Введении и в ч. II гл. XX.

I. События, предшествовавшие войне и произведшие ее.

§ 152. Взаимные отношения Рима и Карфагена; – Война наемников.

Дабы составить себе надлежащее понятие о взаимных отношениях Рима и Карфагена в продолжение 23 лет между 1-ю и 2-ю пуническими войнами, необходимо: во 1-х принять в соображение, в общей совокупности, все, что было изложено Ч. II. в §§ 119–120–123–129–130 и 140–151, – и во 2-х войти в рассмотрение тех обстоятельств и событий, которые последовали за 1-ою войною, предшествовали 2-й и произвели ее.
Политическое соперничество Рима и Карфагена – двух соседних и могущественнейших, но существенно отличных одна от другой, республик древности – уже в продолжение первой войны между ними превратилось во взаимные вражду, ожесточение и ненависть, которые постепенно усиливались все более и более, особенно со стороны Карфагена – и не без причины. Рим, следуя обычной своей политике (ч. II гл. XX § 129) – ослаблять побежденного сильного врага до последней крайности, без всякого милосердия, поступил и продолжал поступать в отношении к Карфагену не только сурово и жестоко, но и с явною несправедливостью, признавая все средства пригодными и позволительными для достижения собственных своих целей. Первый пример того он явил в предписании Карфагену крайне тяжких и унизительных условий мира в 241 году, а второй – вскоре после того.
По заключении мира, Гамилькар сложил с себя начальствование над карфагенскою армией в Сицилии и поручил полководцу Гистону распустить состоявших в этой армии наемников. Так как следовавшее им жалованье составляло весьма значительную сумму денег, финансы же Карфагена были крайне истощены, то Гистон и стал переправлять наемников в Африку по частям, дабы правительство могло иметь время и возможность приискать средства удовлетворить их тоже по частям.
Но корыстолюбивые наемники предъявили такие требования, который далеко превзошли ожидания и расчеты карфагенского правительства, а именно – они потребовали уплаты жалованья, следовавшего не только им, но и убитым в Сицилии товарищам их, и вознаграждения за всех павших там лошадей их, а в случае отказа грозили взять и разграбить богатый, торговый город Карфаген. Когда же устрашенное тем правительство согласилось на их требования, тогда они, вняв коварным внушениям кампанца Спендия и африканца Мафоса, что правительство только замышляет обмануть их, взбунтовались и положили разграблением города Карфагена удовлетворить себя самим. В этой страшной опасности, правительство могло противопоставить тгь только около 10 т. национальных карфагенских и африканских войск, но начальствование над ними, по зависти и козням некоторых знатнейших карфагенских родов, вверило не Гамилькару, а Ганнону. Ганнон же действовал так неискуссно и неудачно, что мятежники вскоре осадили город Карфаген и к ним уже присоединились подвластные карфагенянам африканцы (ливио-финикияне). Тогда только, когда опасность достигла уже высшей степени, начальствование над карфагенской армией было вверено Гамилькару. Он тотчас же обнаружил все свое искусство тем, что умел и успел разделить соединенные силы мятежников и стал без пощады разбивать и истреблять их по частям. По счастью, в этом помогал ему и Герон, царь сиракузский, верно понимая; по словам Полибия, что Сиракузы будут сохранять свою независимость только до тех пор, пока между Римом и Карфагеном будет равновесие. В 237 г. Гамилькар, взятием Туниса, в котором Мафос искал последнего убежища и спасения, совершенно кончил эту опасную для Карфагена войну и тем снискал себе славу спасителя своего отечества, благодарность своих соотечественников и значительно усилил влияние свое и рода и приверженцев своих на государственный дела.
Между тем Рим недостойным образом воспользовался стесненным и опасным внутренним положением Карфагена. Наемники его, находившиеся на острове Сардинии, тоже взбунтовались и – когда карфагеняне стали. принимать меры для усмирения их – обратились к Риму с просьбой принять их под свои покровительство и защиту. И Рим не устыдился согласиться на это, подобно тому, как в 264 г. не устыдился принять под свою защиту мамертинских разбойников! Он объявил вооружения Карфагена – нарушением мира, завладел навсегда Сардинией, и Карфаген, и без того уже истощенный, для отклонения новой, невозможной для него войны, был вынужден согласиться на уплату Риму еще 1200 талантов! Тогда вражда Карфагена против Рима превратилась уже в непримиримую ненависть и в жажду отмщения ему, общие всей карфагенской нации и особенно Гамилькару, роду и приверженцам его. Эти чувства возросли до такой степени, что им пожертвованы были все основные правила государственной политики, надолго ставшей выражением политики Гамилькара Барки и его рода. Противная им партия Ганнона и его рода и приверженцев, разделяя эти чувства, не менее ревностно старалась однако о сохранении мира с Римом. Впрочем и Гамилькар, как ни желал новой войны с Римом, однако, в высокой государственной мудрости своей, желал предпринять ее лишь тогда, когда доставит Карфагену необходимые для неё силы, средства и способы. С этою целью он составить и предложил карфагенскому правительству замечательный план – вознаградить Карфаген за утрату Сицилии, Сардинии, Корсики и прочих островов – завоеванием Испании.

§ 153. План Гамилькара; – завоевание Испании карфагенянами

Завоевание Испании представляло столько же несомненных, очевидных выгод, сколько вместе с тем было трудно. Выгоды его заключались в том, что Испания была щедро наделена от природы всякого рода естественными богатствами: многими большими и судоходными реками, обширными и отличными лесами, полезными для сооружения флота, и неисчерпаемыми минеральными богатствами в горах, особенно серебряными рудниками, славившимися своим обилием; населена же она была чрезвычайно воинственными и храбрыми племенами. Естественные богатства Испании могли доставить Карфагену обильные средства и способы, народонаселение же ее – отличные войска в составе его армий. Но; с другой стороны, и местность – реки, леса и горы, и народонаселение Испании представляли такие затруднения для одоления их, завоевания этой страны и прочного утверждения в ней, что в Карфагене никто и никогда дотоле не отваживался даже помышлять об этом предприятии. Гамилькар первый замыслил его, справедливо сознавая себя способными исполнить его и – втайне, негласно, лишь для самого себя – не для одного только вознаграждения Карфагена за его утраты, но и с целью, более отдаленною и глубокою – завоевав Испанию и прочно утвердившись в ней, образовать из неё превосходное основание действий для ведения войны против Рима на сухом пути, в самой Италии, в самом средоточии его могущества, и вместе с тем образовать в Испании отличное, закаленное в боях и вполне преданное ему, Гамилькару, войско, главную силу которого составляли бы воинственные и храбрые испанцы и страшные римлянам, ненавидевшие их, соседственные галлы. План, как видно, достойный Гамилькара, столько же, сколько сам Гамилькар был достоин такого плана. И первые, главные выгоды этого плана были до того очевидны, а влияние Гамилькара и доверие к нему правительства и народа столь сильны, что, не смотря на все противодействие Ганнона и его рода и партии, правительство не могло не согласиться на предложение Гамилькара и доверило ему исполнение оного, убежденное, что, в случае удачи, оно действительно принесет Карфагену гораздо более выгод, нежели если б он удержал за собою Сицилию, и Сардинию, и Корсику, и все другие острова. А народ карфагенский, исполненный непримиримой ненависти к римлянам, с своей стороны подкрепил согласие правительства полным одобрением.
Превосходный план Гамилькара был и исполнен им (хотя, по случаю смерти его, и не вполне) уже с самого начала весьма замечательным образом. Так как Карфаген уже не имел достаточного флота для перевоза армии в Испанию и притом сама благоразумная осторожность требовала избежания этого, дабы не возбудить внимания и противодействия со стороны Рима, то Гамилькар положил провести свое войско от пределов карфагенских сухим путем чрез степи Африки к Геркулесовым столбам (Ныне Гибралтарский пролив) и переправиться через него на перевозных судах в город Гадес (ныне Кадикс) в Испании. Для совершения этого трудного похода заручившись верностью, преданностью и повиновением ему, Гамилькару, карфагенского войска, частью деньгами, частью добычей, он в 236 голу благополучно совершил и поход чрез Африку, и переправу в Гадес. Начав отсюда, он 9 лет времени (236–227) вел войну в Испании с такими искусством и успехом, что частью кротким обращением и мудрыми переговорами, большею же частью силою оружия умел и успел покорить значительную часть южной Испании и уже утвердить в ней власть Карфагена на прочном основании. В 227 г. он, по Аппиану, пал в бою с испанцами, а по Диодору утонул в реке, и войско его было до того предано ему и его роду, что провозгласило предводителем своим зятя его, Газдрубала, а карфагенское правительство не могло не утвердить этого избрания. Газдрубал искусно и удачно продолжал начатое Гамилькаром и, действуя более мерами кроткими и искусными переговорами, нежели силою оружия, успел, по словам Диодора, привлечь к себе испанские племена до такой степени, что они добровольно избрали его своим стратегом-автократором или вождем-царем. По словам того же историка, силы Газдрубала в Испании простирались уже до 60 т. чел. пехоты, 8 т. чел. конницы и 200 слонов. Он значительно увеличил еще владения Карфагена в Испании и на восточном берегу её основал главный город, который назвал Новым Карфагеном (ныне Картахена в Мурсии). На том же берегу находились многие, торговые и богатая, греческие поселения, который извлекали большие выгоды из торговли с испанцами. Значительнейшим и сильнейшим из этих поселений был город Сагунт или Закинф, поселение острова Закинфа в Греции, на правой стороне р. нижнего Ибера (ныне Эбро), недалеко от устья его. С утверждением карфагенян в Испании, греческие поселения в ней не только лишились многих прежних выгод своих от торговли с испанцами, но даже стали опасаться за свою независимость, и потому обратились с просьбой о покровительства и защите к Риму. Последний, уже давно, зорко и ревниво следивший за успехами карфагенян в Испании, с радостью воспользовался этим удобным случаем положить им наконец преграду, принял Сагунт под свое покровительство и потребовал от Газдрубала, чтобы р. Ибер была назначена пределом карфагенских владений в Испании. Газдрубал, не признавая еще владычества Карфагена в этой стране достаточно прочным для того, чтобы начать войну с Римом, был принужден заключить с ним договор, по которому признал Сагунт под покровительством Рима, а р. Ибер границей карфагенских владений, и всякое неприязненное действие карфагенян против первого и переход войск их через последний должны были соответствовать нарушению мира между Римом и Карфагеном – еще новое и насильственное вмешательство первого в дела последнего! Вскоре после того, в 221 г. Газдрубал был убит одним испанцем из личной мести; и все карфагенское войско в Испании немедленно и единодушно избрало на его место своим полководцем сына Гамилькара, Ганнибала, хотя ему было тогда только 24 года от роду, а карфагенское правительство, не смотря на сопротивление Ганнона и его партии, утвердило выбор войска.

§ 154. Ганнибал до 221 года.

Ганнибал, один из четырех сыновей Гамилькара Барки, родился в 245 г. {Рождение его неправильно показывается иными в 247-м, а другими в 246 годах. По собственным его словам, сказанным Антиоху Сирийскому и приведенным Полибием (кн. III, гл. III, см. выше), ему было 9 лет, когда отец его отправлялся в 236 году в Испанию. Следовательно он родился в 245 году, и в 221 г. ему было 24 года, а в продолжении 2-й пунической войны с 218 по 202-й г. – 27–43 года от роду.} и с самых ранних лет обнаружил необыкновенный способности ума и качества души и получил самое тщательное греческое образование. Воспитанием его руководил сам отец его, сознававший его великие способности и без ума любивший его. В основание воспитания его он положил те же чувства, которые одушевляли его самого – пламенную любовь к отечеству и непримиримую вражду к Риму. Это подтверждается собственными словами Ганнибала, сказанными им Антиоху сирийскому и приведенными Полибием (кн. III гл. III): «Когда отец мой собирался отправиться с армией в Испанию, мне было только 9 лет; я находился возле жертвенника в то время, когда отец мой приносил жертву Юпитеру. После возлияний и других предписанных обрядов; Гамилькар, удалив всех жрецов, велел мне приблизиться и, лаская меня, спросил: не пожелал ли бы я сопутствовать ему в армию? Я отвечал ему, с свойственною моему возрасту живостью, что не только ничего так не желаю, но даже убедительно прошу дозволить мне это. Тогда он взял меня за руку, подвел к жертвеннику и приказал поклясться над жертвами, что я никогда не буду другом римлян.» Затем он взял его с собою в армию и в Испанию, но, по иным, чрез несколько времени отослал его обратно в Карфаген для продолжения его воспитания и образования учеными греками, а по другим сведениям – Ганнибал воротился в Карфаген уже по смерти Гамилькара, в 227 году. Но первое вероятнее последнего, во 1-х потому, что Ганнибал в Испании не мог надлежащим образом продолжать своего воспитания и образования, и во 2-х потому что, как известно, Газдрубал, достойно ценя способности Ганнибала, зная, сколько он мог быть полезным ему и желая способствовать как приобретению им военной опытности, так и его отличию и возвышенно, вызвал его в 224 году (когда ему был 21 год от роду и следовательно воспитание и образование его уже были довершены) в Испанию. Партия Ганнона всячески старалась воспрепятствовать отправлению Ганнибала; но сильнейшая партия Барцинская превозмогла – и Ганнибал прибыл в Испанию. Газдрубал тотчас вверил ему начальствование над всею конницею (может быть потому, между прочим, что Ганнибал обладал большими ловкостью и искусством в телесных упражнениях, владении оружием и верховой езде и был отличный всадник и наездник). Здесь приведем слова такого свидетеля, которого уже никаким образом нельзя подозревать в пристрастии к Ганнибалу, а именно – Тита Ливия. «С самого начала» – говорит он – «Ганнибал обратил на себя взоры и снискал любовь целого войска. С особенным участием взирали на него старые, заслуженные воины, находившие в его чертах разительное сходство с его отцом, их любимым полководцем. Но вскоре личные качества его еще более привязали к нему сердца всех. Действительно, никто и никогда не соединял в такой степени, в характере своем, умения повиноваться и начальствовать, а потому трудно было бы решить, кто более любил его, полководец или войско? Его, предпочтительно пред прочими, избирал Газдрубал каждый раз, когда нужно было привести в исполнение какое-либо предприятие, требовавшее особенных решимости и отважности. Войска же никому не оказывали такого доверия, какое имели к нему, когда он предводительствовал ими. Никто не превосходил его неустрашимостью, когда предстояла опасность, ни присутствием духа в самой опасности. Никакие труды не могли одолеть телесных сил его и твердости его духа. Он одинаково переносил и холод, и зной. Необыкновенно умеренный и воздержный в пище и питии, он ел и пил в такой лишь мере, которой требовала самая строгая необходимость. Он трудился и отдыхал и днем и ночью без различия, посвящая сну только свободное от занятий время и не ища для сна ни тишины, ни спокойного ложа. Нередко войска видали его спавшим на голой земле, в плаще простого воина, между стражами и часовыми. От равных себе он отличался не роскошью одежды, но добротою оружия и коней, и был в одно и то же время и лучшим пешим и лучшим конным воином в войске. Наконец, он всегда первый шел в бой и последний возвращался из него» {Затем Тит Ливий уже изменяет своему беспристрастию и, в противоположность военным добродетелям Ганнибала, изображает его, будто бы, пороки: бесчеловечную жестокость, коварство, отсутствие всякого уважения к справедливости и ко всему, что только есть наиболее священного для человека, всякого страха к богам, всякого уважения к святости клятв, всякого религиозного чувства! Но это изображение мнимых Ганнибаловых пороков римским историком, проистекая лишь из глубокой ненависти римлян к Ганнибалу, столько же ложно и несправедливо, сколько напротив верны и несомненны высокие качества его души и его военные добродетели, в которых не могли отказывать ему даже жестокие враги его. Ни Полибий, ни Плутарх, часто имевший случай говорить об Ганнибале, не приписываюсь ему ни одного из пороков, упоминаемых Титом Ливием, да и самое изложение событий сим последним явно опровергает действительность и даже возможность этих пороков, как будет доказано в своем месте, ниже.}. «Ганнибал прослужил под начальством Газдрубала в Испании три года (224–221), в продолжении которых тщательно старался образовать себя по примеру искуснейших военных людей в армии и лично упражняться во всем том, что образует великого полководца».

§ 155. Ганнибал с 221 года; – план его.

Едва Ганнибал был провозглашен и утвержден в звании главного предводителя карфагенской армии в Испании, как немедленно положил, явно и гласно – довершить завоевание Испании, но втайне, негласно – исполнить затем план, наследованный им от Гамилькара и Газдрубала, который они, за преждевременною смертью своею, не успели привести в исполнение, а именно – прочно утвердясь в Испании и опираясь на нее, перейти с армией через р. Ибер, Пиренеи, р. Родан (ныне Рона) и Альпы, и чрез земли трансальпийских и цизальпинских галлов внести наступательную войну в Италию и напасть на Рим в самом средоточии его владычества и могущества! План, справедливо всегда и всех поражавший своими необъятными громадностью, величием, гениальностью, но и трудностью, и отважностью! Что этот план был первоначально составлен еще Гамилькаром и от него унаследован и Газдрубалом, и Ганнибалом, но приведен в исполнение лишь последним, на то есть свидетельства истории и древних историков, особенно Полибия. Последний, разбирая истинные причины Ганнибаловой (т.е. 2-й пунический) воины (кн. III гл. II и III), сначала опровергаешь мнение некоторых историков Ганнибала, будто первою причиною войны была осада Анпибалом Сагунта, а второю – переход его с армией через р. Ибер, в противность договору Газдрубала с Римом. Полибий справедливо говорит, что, по его мнению, то и другое только послужило началом войны, но вовсе не было причиною её. Точно также он опровергаешь мнение римского историка Фабия, будто причинами войны были скупость и неограниченное честолюбие Газдрубала, оскорбление, нанесенное Сагунту, тайное намерение Газдрубала, а потом и Ганнибала, образовать из карфагенских владений в Африке и Испании монархию (!) в свою пользу, в противность желаниям и намерениям карфагенских правительства и народа, из которых, будто бы, никто не одобрял ни разрушения Сагунта, ни войны, предпринятой против Рима Ганнибалом! Справедливо и верно опровергая нелепость такого мнения Фабия, источником которой была ненависть Рима к Карфагену и Ганнибалу, Полибий, с своей стороны, полагаешь, что причин войны было три: первая – ненависть Гамилькара к Риму и твердое намерение его отмстить последнему, вторая – новый, несправедливый и недостойный поступок Рима против Карфагена, т.е. завладение Сардинией и принуждение Карфагена уплатить еще 1200 талантов, в 237 году, и наконец третья – завоевание Испании Гамилькаром (продолженное Газдрубалом и довершенное Ганнибалом). К этому Полибий прибавляет, что хотя Гамилькар умер за 10 лет (правильнее за 9 лет – 227–218 г.) до войны, однако легко можно доказать, что он был главным виновником её и в доказательство приводит упомянутые выше (§ 154) слова Ганнибала Антиоху сирийскому. «Нельзя не сознаться» – прибавляет Полибий – «что это свидетельство ненависти Гамилькара к Риму и всех замыслов, составленных им против римлян – точно, верно и не подлежит возражению. Но эта ненависть его обнаруживается еще более в том, что он сделал впоследствии» (т.е. по смерти своей), «ибо он восстановил против римлян двух врагов: зятя своего, Газдрубала, и сына своего, Ганнибала, притом таких, что затем ему уже нельзя было сделать ничего более, для обнаружения ненависти своей к римлянам во всей её силе. Газдрубал умер прежде, нежели успел привести план его в исполнение, но Ганнибал нашел впоследствии случай явно предаться той вражде против римлян, которую завещал ему отец».
Суждение Полибия бесспорно верно и не подлежит сомнению. Сличая его сжатое и краткое повествование с более подробным, обстоятельным изложением Тита Ливия и пополняя одно другим, при пособии осторожной и строгой критики и тщательных исследований, исторические писатели новых и новейших времен пришли к тому единогласному заключению, что план второй пунической войны (как ее называли римляне) или Ганнибаловой (как ее называл Полибий и другие греки), приведенный в исполнение Ганнибалом, был составлена еще Гамилькаром и, за смертью его передан Газдрубалу. В настоящее время это уже есть истина, не подлежащая сомнению и не требующая доказательства
Громадность, трудность и смелость этого плана столько же очевидны, сколько и выгоды и преимущества его в случае удачи. Прежде нежели внести войну в самую средину Италии, необходимо было довершить завоевание Испании, прочно и надежно утвердиться в ней, сделать все необходимый военные приготовления к походу из неё сухим путем в Италию и затем преодолеть громадные препятствия со стороны природы – два величайших горных хребта, Пиренеев и особенно Альп, и со стороны жителей – воинственных и храбрых галлов между Пиренеями, Альпами и северною Италией, препятствия, которые в те времена справедливо считались и действительно были непреодолимыми для армии со всеми её принадлежностями – конницей, вьючными животными и тяжестями, а для карфагенской армии, в которой обыкновенно были и слоны – и тем более. Но и по удачном преодолении всех этих препятствий, необходимо было еще установить прочные и надежные сообщения наступательной армии, чрез пройденное, огромное пространство края, с главным основанием действий – Испанией, ибо только из неё карфагенская армия могла получать подкрепления, средства и способы, необходимые для ведения войны в Италии. На получение же их из Карфагена не было никакой надежды, как потому, что главный источник сил, средств и способов для ведения войны в Италии уже имел находиться в карфагенских владениях не в Африке, а в Испании, так и потому; что Карфаген был истощен 1-ю пуническою войною и лишен большей части своего флота, и господство на море уже вполне принадлежало Риму.
По всем этим причинам, внесете войны из Испании чрез Галлию в Италию несомненно и безусловно требовало предварительных, глубокого соображения, верного расчета, тщательного приготовления и надежного обеспечения прочным утверждением в Испании, оставлением в ней части армии и разведанием путей в Галлию и Италию, свойств и способов края и расположения жителей на этих путях, а затем – самого исполнения с особенными: силою воли, мужеством, твердостью, энергией, решительностью и искусством, для того, чтобы оно увенчалось полным успехом. Но за то, в этом последнем случае, оно могло обещать огромные выгоды и преимущества в наступательной войне против Рима; стой стороны, откуда он никак не мог ожидать и действительно не ожидал ее – в самой Италии и в самом средоточии его могущества, без сомнения – и при тех необходимых условиях нравственной силы и высокого искусства, которые упомянуты выше. На сколько соответствовал Ганнибал этой великой, но трудной задаче и как он ее исполнил от начала до конца – будет изложено ниже.

§ 156. Действия Ганнибала в Испании; – осада, взятие и разрушение им Сагунта. (221–219).

Прежде всего Ганнибал положил, как было сказано, довершить завоевание Испании и прочное утверждение в ней. Он совершил это в два похода (221–220), хотя и с большими усилиями. Прежде всего он обратился против племени олькадов на р. Того (близ нынешнего города Толедо). Он осадил главный город их Алфею (по другим Картейю, около нынешнего города Окканы) с такою энергией и силой, что вскоре взял его. Устрашение тем прочие города олькадов добровольно покорились ему. Взяв с них значительный денежный выкуп (или, как говорит Полибий, перепродав их жителям) и приобретя тем большие денежные средства, он воротился с армией на зиму в Новый Карфаген. Щедрый для своих войск, наградив их деньгами, обещав им и впредь награды и тщательно озаботившись снабжением их всем нужным, он тем еще более привлек к себе их любовь и преданность. В следующем году (220) летом он обратился против племени ваккеян, обитавших близ р. Дуро (ныне Дуеро), и сразу взял их города Эрмантику или Салмантику (ныне Саламанка) и Арбокалу (ныне Тордесильас на р. Дуеро), из которых последний оказал упорное сопротивление. Во время осады Арбокалы, бежавшие из Салмантики жители соединились с бежавшими же олькадами и с обитавшими к западу от последних карпезиянами или карпетанцами и в числе до 100 т. чел. напали на Ганнибала в то время, когда он шел от Арбокалы к р. Тагу. В этом случае Ганнибал явил себя прозорливым, смелым и решительным полководцем. Признав неблагоразумным и опасным – либо в виду неприятеля переходить через р. Таг, либо самому первому напасть на превосходного числом неприятеля, который мог подавить его, он занял сильную местностью позицию, показывая вид, что хочет оставаться и обороняться на ней. Но в следующую ночь он перешел за р. Таг и занял в некотором расстоянии от неё другую крепкую позицию. Неприятель принял это за признак боязни со стороны Ганнибала и начал по частям переходить через р. Таг в брод. Но Ганнибал в это самое время напал на него с главными силами с фронта, а частью конницы, переправленною за р. Таг – с тыла, и нанес союзным испанцам полное и совершенное поражение и огромный урон. Эта победа доставила ему возможность продолжать и одержать дальнейшие успехи. Он покорил не только карпетанцев и турдитанцев (в нынешних Андалузии и Эстремадуре, между устьями Гуадианы и Гуадалкивира), но и все племена по правую сторону р. Ибера. Затем на зиму он воротился в Новый Карфаген.
Наконец, в 219 г. Ганнибал признал, что уже настали и время и возможность произвести явный разрыв с Римом. Случай к тому пе замедлил представиться. На восточном берегу Испании оставались независимыми только греческие поселения и главное между ними – Сагунт. Они состояли под покровительством Рима, со времени договора его с Газдрубалом, хотя и пе утвержденного римским сенатом. Предвидя угрожавшую им со стороны Ганнибала опасность, они послали в Рим просить помощи. В Риме, вместо того, чтобы немедленно послать в помощь им войско, сенат долго совещался и наконец положил отправить в Испанию послов, чтоб удостовериться в положении дел и убедить Ганнибала – в точности исполнять условия договора-, который был заключен с Газдрубалом. Полибий говорит (кн. III гл. IV), что «Ганнибал принял римских послов в Новом Карфагене и сказал им, что между сагунтянами недавно произошел мятеж, что они призвали римлян в посредники и что римляне несправедливо приговорили к смерти некоторых из градоправителей Сагунта; что он, Ганнибал, не оставишь этой несправедливости ненаказанною и что карфагеняне всегда имели в обычае защищать невинно угнетенных». «А между тем» – прибавляешь Полибий – « Ганнибал послал в Карфаген сказать сенату, как он намерен был поступить с сагунтянами, которые, гордясь союзом с римлянами, дурно поступали с некоторыми из подданных карфагенской республики». «Словом» – заключает Полибий – « Ганнибал не рассуждал, но только повиновался ослеплявшим его гневу и раздражению. Вместо истинных побудительных причин его действий, он ссылался на пустые предлоги – обыкновенное заблуждение тех, которые, мало заботясь о справедливости, повинуются только голосу обуявших их страстей, отчего и произошло то, что, скрыв истинную причину своих действий и приводя другую, ни на чем не основанную, он был признан зачинщиком войны, противной не только здравому рассудку, но и всем законам справедливости».
При всей добросовестности Полибия; нельзя не узнать в этих словах друга Сципионов и римлян и ни тени справедливости. Полибий повторил то, что говорили римляне, ненавидевшие и карфагенян, и Ганнибала. По другим сведениям, заслуживающим гораздо большего доверия и согласным с характером, побуждениями и видами Ганнибала, последний, уже твердо решившийся начать войну против Рима, воспользовался как-раз представившимся ему случаем к тому, а именно: распрей, возникшей между сагунтянами и пограничным с ними испанским племенем, состоявшим в подданстве Карфагена, – происшедшим в тоже время и, вероятно, вследствие той же причины; мятежом в Сагунте и оскорблением при этом карфагенян сагунтянами, словом – не пустыми предлогами, а достаточно справедливыми причинами. Объявлять же римским послам истинные побудительные причины своих действий было бы с его стороны слишком нелепо. Притом, нужно сказать еще, – что, по другим сведениям, римские послы явились к Ганнибалу не в Новом Карфагене, а уже под Сагунтом, во время осады, и Ганнибал вовсе не принял их, почему они и отправились в Карфаген, где карфагеняне с намерением затянули переговоры с ними, сказали им, что сагунтяне сами подали повод к неприязненным действиям против них, а впрочем дали им уклончивый ответ, так что они воротились в Рим ни с чем.
А между тем Ганнибал вступил с сильною армией во владения Сагунта и осадил этот обширный и многолюдный города, – расположенный на возвышенном берегу моря, с трех сторон, из которых с одной, с главными силами – против той части города, которая была расположена в глубокой лощине. Но здесь городские стены были гораздо выше, нежели в прочих местах, и осадные машины действовали без особенного успеха. Осажденные же оборонялись чрезвычайно упорно и производили частые и сильные вылазку при одной из которых Ганнибал был тяжело ранен в бою и принужден, по этой причине и по большому урону своих войск, превратить осаду на время в обложение. Получив некоторое облегчение от раны, он возобновил осаду еще деятельнее и сильнее прежнего и на многих местах поставил тараны и черепахи для прикрытия рабочих. Не взирая на упорное сопротивление осажденных, часть их стены и три башни были разрушены, и осаждавшие произвели приступ. Но осажденные упорно защищались в проломах, с особенным успехом действуя фалариками или зажигательными стрелами. После продолжительная и кровопролитного боя в проломах, карфагеняне были принуждены отступить с большим уроном, а осажденные поспешно исправили проломы. В это именно время и прибыли двое послов римского сената, но Ганнибал не принял их и они отправились в Карфаген, а оттуда, не получив удовлетворительного ответа, воротились в Рим. Тогда уже римскому сенату, во всяком случае следовало немедленно послать войско на помощь Сагунту, который Рим принял под свое покровительство; но сенат не сделал этого, а продолжал бесполезно совещаться о том, как ему в этом случае поступить. А между тем Ганнибал настойчиво и деятельно продолжал осаду, построил высокую подвижную башню, вооружил ее стрелками и метательными орудиями, придвинул к городской стене, согнал с последней оборонявших ее, произвел подкоп под стеною и обрушил значительную часть её. Тогда карфагенские войска ворвались в город, но были остановлены в нем новыми укреплениями. Положив удержаться на этом месте, Ганнибал приказал обнести его валом, и метательными орудиями стал сильно разрушать город. Но осажденные продолжали упорно обороняться и за каждою разрушенною преградой немедленно воздвигали новую. Однако карфагеняне подвигались и оттесняли их все более и более к цитадели, от римлян же помощь не являлась, и ослабленные, утомленные жители Сагунта уже сильно страдали от голода, болезней и смертности. Сагунт уже был близок к падению, когда восстание оретанян и карпетанцев (в нынешней Кастилии) принудило Ганнибала с частью армии двинуться против них, для усмирения их, оставив Магарбала, сына Гамильконова, с другою частью армии, продолжать осаду Сагунта. Усмирив мятежников и воротясь к Сагунту в скором времени, он нашел, что осаждавшие сделали новый пролом в последней стене, произвел общий приступ и отбросил осажденных в цитадель. Один из осажденных вышел из цитадели и сам от себя предложил сдать ее на капитуляцию, но не решился принять тяжких условий Ганнибала. Тогда Ганнибал вторично произвел общий приступ к цитадели и овладел ею, не смотря на упорнейшее сопротивление осажденных, ни за что не хотевших сдаваться и отвергавших все предложения Ганнибала. Не видя никаких средств к своему спасению, знатнейшие из них сложили на костер всю общественную казну и все свои драгоценности и сами сгорели вместе с ними. В тоже время обрушилась давно разрушаемая большая башня и карфагенские войска ворвались чрез образовавшийся оттого пролом, в пылу ожесточения распространяя кругом смерть и разрушение. Жители заперлись в домах, зажгли их, сгорели в них – и Сагунт, после 8 ми месячной осады, был взят и совершенно сожжен и разрушен.
Осада и оборона его приносят большую честь и Ганнибалу с его войском, и осажденным, но очень мало чести римлянам, которые, приняв сагунтян, как принимали и мамертинцев и многих других, под свою защиту, не прислали Сагунту помощи войском и тем сделались виновными в жестокой участи его и покрыли себя большим стыдом. Но падение Сагунта имело для них, кроме того, еще большее значение, послужив явным поводом к разрыву с Карфагеном и к началу 2-й пунической войны, весьма неблагоприятным для них,

§ 157. Объявление войны и приготовления к ней с обеих сторон.

По смыслу договора между Римом и Газдрубалом, осада, взятие и разрушение Сагунта Ганнибалом было уже явным разрывом мира между Римом и Карфагеном. Выше было уже объяснено, что Ганнибал втайне именно это и имел в виду, следовательно был первым и главным зачинщиком войны. Но обвинять его в этом невозможно по всем причинам, уже достаточно объясненным выше. С своей точки зрения, он был совершенно прав. Но формальное объявление войны последовало не с его стороны. Как только весть о взятии и разрушении Сагунта достигла Рима; тогда и только тогда сенат римский перестал совещаться о возможности войны, и, видя, что она уже неизбежна, все-таки, для соблюдения установленных формальностей, отправил в Карфаген 5 знатных послов спросить карфагенский сенат, с согласия ли его или нет, Ганнибал разрушил Сагунт, и в первом случае объявить войну, а во втором требовать выдачи Ганнибала. В карфагенском сенате произошли по этому случаю жаркие прения: Ганнон и его партия, разумеется, поддерживали требования римских послов и предостерегали от несправедливо начатой войны; но гораздо сильнейшая партия Барцинская, опираясь на чувства и мнения большинства нации, объявила себя решительно в пользу войны. Римским послам не высказали этого явно и гласно, а давали такие же уклончивые ответы, что и первому посольству. Тогда один из послов, Квинт Фабий Веррукоз, выведенный из терпения продолжительными обоюдными прениями, объявил карфагенскому сенату (по словам Полибия), что принес им на груди под своей тогой два жребия: войну или мир; и спрашивал: который из них ему угодно будет, чтоб он вынул? «Какой тебе будет угодно» – единогласно отвечал сенат. Фабий возразил, что он вынет войну, и весь сенат в один голос отвечал: «Принимаем ее»! «Итак – война»! отвечал Фабий – и с этим словом римские послы вышли из сената и отправились в Испанию, где сначала успели вооружить против карфагенян племя бергузиян (близ нынешн. Балагеpa в Каталонии) и некоторые другие племена на левой стороне р. Ибера. Но волцияне или вольцы (близ нынешн. Аинсы к сев. от Лериды) не захотели даже слушать их и прогнали их от себя, а, по их примеру, и другие племена Испании, после падения Сагунта еще более неприязненные Риму, решительно стали против него на сторону Карфагена – обстоятельство чрезвычайно благоприятное для Ганнибала в самом начале его трудного предприятия. Дабы еще более привязать их к себе, Ганнибал, расположивший армию свою на зиму 219–18 гг. в Новом Карфагене, позволить испанским вспомогательным войскам провести зиму у себя на родине.
И так мир был прерван Ганнибалом, а война формально объявлена римлянами или, если угодно, ими и карфагенянами в одно время, рассмотрим теперь политические цели и военные: силы, средства, способы, приготовления и планы с обеих сторон, начав с Рима.
И здесь, прежде всего, следует выразить невольное изумление по поводу действий римского сената в последние годы перед объявлением войны. Кажется, что обычная мудрость этого, дотоле столь мудра-го, римского сената какими-то судьбами подверглась совершенным помрачению и слепоте и он делал только непостижимые и непростительный ошибки за ошибками. При его зоркой, ревнивой наблюдательности за всем, что касалось Карфагена и его отношении к Риму, сенат римский непостижимым образом не мог проникнуть в истинную цель побуждений и действий Гамилькара, Газдрубала и Ганнибала в Испании, не мог догадаться, для чего им нужна была Испания, – для преграждения им дальнейших успехов в ней принял недостойные его полумеры заключением договора с Газдрубалом, и, убежденный в неминуемости новой войны, не делал ничего для отвращения её или по крайней мере для приготовления себе залогов наибольших и вернейших успехов в ней, а напротив делал все для ускорения её и еще большего раздражения и ожесточения Карфагена, несправедливым отнятием у него Сардинии среди мира и наложением на него новой контрибуции в 1200 талантов. Приняв под свои покровительство и защиту Сагунт и другие греческие поселения в Испании, он не оказал им ни того, ни другой во-время, и как бы не желая и даже опасаясь новой войны, вместо отправления войск – два раза совершенно бесполезно отправлял к Ганнибалу и в Карфаген послов своих терять время в пустых и бесплодных переговорах. Наконец – что всего важнее – когда война уже была неизбежна и даже объявлена, он и не подозревал, с какой стороны ему будет угрожать страшная опасность. В странном ослеплении своем, он был убежден. что театром новой войны будет по-прежнему – Сицилия и вновь – Испания. Это видно из первых военных распоряжений его по объявлении войны. В 218 году произведен был набор 6-ти римских легионов, каждый в 4.000 чел. пехоты и в 300 чел. конницы, всего 24,000 ч. пехоты и 1,800 чел. конницы; союзники выставили 44;000 чел. пехоты и 4,000 чел. конницы, что составляло всего-на-все 68,000 чел. пехоты, 5,800 чел. конницы и 73,800 чел. всех вообще войск. Кроме того был снаряжен флот из 220 квинкверем (в 5 рядов весел) и 20 легких морских судов. Эти силы были распределены и получили назначение следующего рода: один из консулов, Тиб. Семпроний Лонг, с 2-мя римскими легионами, 17,800 чел. союзных войск (16,000 ч. пехоты и 1,800 чел. конницы), 160 квинкверемами и 12 легкими судами, получил назначение переправиться в Сицилию и оттуда в Африку. Другой консул, П. Корнелий Сципион, с 2 римскими легионами, 14,000 чел. пехоты и 1,200 чел. конницы союзников, 60 квинкверемами и 8 легкими судами, получил назначение переправиться в Испанию и противодействовать в ней Ганнибалу. Наконец претор Л. Манлий, с такими же силами, что и Сципион, но только с 1,000 чел. конницы, был послан в цизальпинскую Галлию. для содержания её в повиновении и порядке. И так из 73,800 чел. войск, 26,400 с Семпронием были посланы в Сицилию и Африку, 23,800 с Сципионом в Испанию и 23,600 с Манлием в цизальпинскую Галлию. «Это распределение сил показывает» – говорит генерал Водонкур – «как римляне ошибались на-счет Ганнибала и как мало им известны были его средства. Они не сомневались в его намерении напасть на них самих в Италии; {Едва-ли, как будет усмотрено ниже.} и не сделали ничего, что было нужно для удержания его. Усьшленные своим торжеством над Карфагеном в 1-й войне с ним и после неё, презирая побежденных ими карфагенян, они не считали нужным делать необыкновенных усилий для новой войны с ними. Они и не подозревали даже, что Ганнибал имел и силы, и твердость духа, необходимые для исполнения замышленного им предприятия. Они задумали произвести диверсию в Африке, но эта диверсия могла быть действительною только при условии спокойствия Италии. Они послали Сципиона напасть на Ганнибала в Испании, но дали ему только 22,000 чел. пехоты и 1,800 чел. Конницы». {При этом Волонкур замечает, что полный состав всех римских армий был несогласен с общепринятыми у римлян правилами (по одному легиону союзников на один легион римский и следовательно всего 6 первых на 6 последних), и потому полагает, что тут должна быть какая-нибудь ошибка в тексте древних историков, что подтверждается и последующими событиями.} Словом – и в числе, и в составе, и в распределении военных сил Рима перед началом войны не видно никакой особенной мудрости, а последующие события докажут даже, что оно было крайне ошибочно. Между тем, по исчислению Полибия (уже приведенному ч. II-й в главе XX § 123), римляне в это самое время могли располагать в Италии вооруженными силами, простиравшимися до 700,000 чел. пехоты и 70,000 чел. конницы. А они выставили только 1/10 часть их, что доказывает еще раз, что они в своем ослеплении и не подозревали, что им угрожало.
Обратимся теперь к Ганнибалу и посмотрим, какие он сделал распоряжения с своей стороны. Еще в 219 году, по расположена своей армии на зиму в Новом Карфагене, он начал принимать все меры для успеха исполнения своего предприятия в 218 году. Прежде всего он послал доверенных людей по тому пути, которым намерен был следовать от Нового Карфагена к Пиренеям и Альпам чрез земли трансальпинских галлов, с приказанием разведать пути чрез горы и расположение галльских племен и их вождей. Посланные им люди, воротясь, передали ему, что галлы обнаруживают подозрительность, горы необычайно высоки, а пути чрез них чрезвычайно трудны. Но это нимало не устрашило Ганнибала и не отклонило его от твердого его намерения. Он принял меры для обеспечения не только Испании, но и Африки, и мудро назначил для первой цели часть африканских войск, а для второй часть испанских, а именно: в Африку он отправил 13,850 чел. пехоты и 1,200 чел. конницы испанских войск и 900 балеарских стрелков; в Испании он оставил брата своего, Газдрубала, с 12,650 чел. пехоты (11,850 африканцев, 300 лигурийцев и 500 балеарских стрелков), с 2,550 чел. конницы (450 ливио-финикиян и африканцев, 300 испанцев-илергетов и 1,800 нумидийцев или мавританцев), а всего с 15,200 чел. войск, 21 слоном и 50 морскими судами, большею частью в 5 рядов весел. Наконец для похода в Италию, под личным своим предводительством, он назначил армию числом около 90,000 чел. пехоты и 12,000 чел. конницы, как африканских, так и испанских и других европейских войск. При армии находились также 37 слонов, вьючные животные и тяжести. Вся эта армия к концу зимы была собрана при Новом Карфагене и готова к походу.
Сопоставляя взаимное распределение сил с обеих сторон, можно еще более убедиться в ошибочности его со стороны римлян. В то время, как большее число войск их – 26,400 – было назначено в Сицилию и Африку, 23,800 имели назначение переправиться в Испанию, где должен был оставаться Газдрубал с 15,200 чел. войск, и только 23,600 посланы были в цизальпинскую Галлию, куда должен был направиться Ганнибал с главною частью своих войск, более 100,000 чел. Следовательно римляне, разделив свои силы на три части, большую направляли в Африку, а меньшую в цизальпинскую Галлию! Дальнейшее изложение покажет, какие последствия должны были произойти из этого.