Глава IX. Греция

Пирр лелеял одну надежду за другой, и когда он добивался одного успеха, то это была отправная точка для новых достижений, и в то время как он был полон решимости исправлять каждую катастрофу еще каким–нибудь начинанием, ни поражение, ни победа не могли положить конец ни его беспокойству, ни чужому.
— Plutarch, Pyrrhus, 30
Пирр вернулся в Эпир, который, по–видимому, избежал разрушений в Македонии и большей части Греции после галатского вторжения. У Аппиана есть намек на то, что во время его отсутствия среди эпиротов произошли волнения (Appian, Samnite Wars, 27). Возможно, из–за них его сын и регент Птолемей не смог снабдить его подкреплением в виде денег и людей. Несмотря на то, что Пирр вернулся с менее чем половиной армии, которую он привел в Италию шесть лет назад, он, тем не менее, был полон своих обычных жгучих амбиций. К сожалению, для их реализации ему, как и по возвращении в Италию, крайне не хватало денег. Первая проблема была легко решена. Он смог усилить свою армию оставленным им гарнизоном и завербовать большое количество галатских наемников. Вторая проблема, как и в Италии, решалась не так легко.
Главная дилемма для Пирра заключалась, как уже обсуждалось, в том, что эти две проблемы были неумолимо взаимосвязаны. Для того чтобы Пирр мог защитить и, что более важно для него, увеличить свои владения, были необходимы вооруженные силы. За них нужно было платить. Самым очевидным способом для генерала раздобыть денег было занять и разграбить вражескую территорию. Очевидной целью была македонская территория его соперника, царя Антигона Гоната.
В 278 году Антигон одержал великую победу над одним из трех галатских отрядов, опустошавших Грецию и Македонию. В Лисимахии, на берегах Херсонеса, он заманил кельтов напасть на его покинутый лагерь. Как только они нагрузились добычей, он зажал их армию, по слухам численностью в 18 000 человек, между своим флотом и армией и в кровавой сече взял верх (Justin, 25.1-2).
Этот подвиг принес Антигону необходимый для возвращения отцовского царства престиж. В стране царила анархия, так называемые «собачьи дни», а последний эффективный командир, Сосфен, был мертв. Однако претендентов по–прежнему было хоть отбавляй. Антигон не мог полагаться на капризную македонскую армию, которая ранее предала его отца. Поэтому он пошел на опасный шаг, наняв галатских наемников. Они были не только смелыми, но и дешевыми. Отряд галатов просил двадцать четыре драхмы за всю кампанию, в то время как греческий наемник стоил вдвое дороже за месяц. В течение следующих двух лет Антигон устранил своих соперников. В 276 году он вторгся и отвоевал Фессалию.
Однако положение Антигона еще не было прочным. Его кампания проводилась силами наемников, а им нужно было платить. Его требования к своим различным «союзникам» в Греции сделали его непопулярным и там и, скорее всего, также в Македонии. Царство все еще было разделено на фракции, включая, без сомнения, симпатизировавшую Пирру.
Плутарх утверждает, что мотивом Пирра было просто то, что «из–за отсутствия денег он искал войну, за счет которой мог бы содержать свое войско» (Plutarch, Pyrrhus, 26). Согласно Павсанию Пирр напал на Антигона по ряду причин, но главной из них был его отказ послать ему помощь в Италию (Pausanias, 1.13.2). Пирр уже пригрозил отомстить. Здесь Плутарх, вероятно, прав, и Пирр просто придумал ряд предлогов, чтобы оправдать свой набег на территорию Антигона.
В дополнение к мотивам сбора денег и наказания Антигона, Пирр действительно ранее претендовал на македонский трон, правя половиной страны с 288 по 284 год. Плутарх, однако, прямо заявляет, что его изначальной заботой было раздобыть денег, и только добившись первых успехов, он напал на Антигона. Все происходит по той же схеме, что и вторжение Пирра в Македонию Деметрия в 289 году. Однако разграбление территории обычно рассматривалось как отказ от притязаний на этот район. Комментируя разграбление Деметрием Вавилонии, Плутарх утверждает, что «его действия только укрепили Селевка во владении его царством, поскольку, опустошая страну, Деметрий, казалось, признавал, что она больше не принадлежала ему и его отцу» (Plutarch, Demetrius, 7). Разрушение Пирром македонской сельской местности не помогло бы его притязаниям на трон. Эти действия демонстрируют, насколько отчаянно, должно быть, он нуждался в средствах.
Юстин утверждает, что по возвращении в Эпир Пирр немедленно вторгся в Македонию. Павсаний утверждает, что сначала он дал отдых своей армии (Justin, 25.3; Pausanias, 1.13.2). И то, и другое могло бы быть верно, если бы Пирр покинул Италию в конце осени 275 года, а не весной 274 года. Он мог бы дать отдых своим ветеранам из Италии зимой 275/4 года, а затем при хорошей погоде начать свою кампанию весной 274 года.
Кампания Пирра увенчалась значительным успехом. Он захватил несколько городов, и в результате 2000 македонских солдат перешли на его сторону. Обретя уверенность от своих побед, Пирр решил выступить против Антигона и бросить ему вызов за право править македонянами. Антигон, видя, что кампания Пирра теперь была прямым вызовом, а не помехой, решил выступить на запад и заблокировать проходы в Македонию. Последовавшая битва произошла в узком ущелье, вероятно, в одном из ущелий реки Аус. Армия Пирра начала превосходно и отбросила впавших в замешательство македонян. Это, а также более раннее дезертирство 2000 македонцев говорят о том, что моральный дух македонских войск был невысок. Галатские наемники Антигона образовали арьергард, который попытался сдержать продвижение Пирра. Кельты сражались с присущим им мужеством, оказывая «стойкое сопротивление, но после ожесточенной битвы большинство из них было изрублено на куски» (Plutarch, Pyrrhus, 26). Отступление македонян оставило их слонов в изоляции. Их погонщики сдались эпиротам вместе с животными.
Арьергардный бой галатов позволил македонской фаланге перестроиться. И снова стал очевиден низкий моральный дух македонцев. Они были «полны смятения и страха из–за своего предыдущего поражения» (Plutarch, Pyrrhus, 26). Видя нерешительность македонской фаланги, Пирр решился на смелый план действий. Он поднял к ним правую руку и призвал их офицеров сдаться. Как и в ряде предыдущих случаев, непостоянная македонская фаланга дезертировала en masse. Соотечественница Пирра Олимпиада аналогично преуспела сорок лет назад. Антигон и несколько его всадников бежали с поля боя в город Фессалонику.
Пирр был в восторге от своей победы. Он верил, что уничтожение галатов значительно увеличило его славу и репутацию. Поэтому он посвятил самую великолепную из своих трофеев храму Афины в Фессалии с надписью: «Пирр Молосс вешает для Афины Итонийской длинные щиты, отнятые у галатов, а войска Антигона говорят, что Эакиды — настоящие солдаты». Он также не забыл отпраздновать свою победу над македонцами дома, в Эпире. В святилище Зевса в Додоне он повесил круглые македонские щиты с надписью: «Этот металл уничтожил богатую золотом Азию, этот металл сделал греков рабами, а теперь этот металл сиротливо лежит у столбов водноструйного Зевса добычей, отнятой у гордоголосой Македонии» (Pausanias, 1.13.2). Делая эти два отдельных подношения, Пирр играл на разные аудитории. Эпироты были бы впечатлены победой над своими давними врагами македонянами. Последние, в свою очередь, были бы впечатлены резней своих недавних угнетателей — кельтов. Более того, победа над галатами повторила бы подвиг его соперника Антигона.
Возможно, самым замечательным результатом сражения стала капитуляция перед Пирром македонской пехоты. Скорее всего, это было результатом сочетания нескольких факторов. Устойчивая популярность предыдущего правления Пирра и его репутация полководца произвели бы большое впечатление на македонскую пехоту, что можно было бы сравнить с непопулярностью отца Антигона Деметрия, которого изгнали его собственные подданные. Да, Гонат показал себя человеком совершенно иного характера, чем его отец, — консервативным стоиком, а не напыщенным хлыщом, — но он находился на троне менее четырех лет, не успев продемонстрировать свои качества и создать собственную базу власти.
Пирр развил свою победу, захватив всю Фессалию и большую часть Македонии. Антигону удалось удержать некоторые прибрежные города. Он унаследовал от своего отца сильный флот, и отобрать у него эти города без сопоставимого флота было бы чрезвычайно трудно. Однако и в этот раз Пирру не удалось добить противника и закрепить свои успехи.
Затем Антигон ждал и ждал возможности вернуть себе трон. На каком–то этапе он собрал армию, в основном из галатских наемников, и попытался поправить свое положение, совершив вылазку в Македонию. Птолемей, сын Пирра, нанес ему еще одно поражение и прогнал обратно в его прибрежные анклавы. Согласно Плутарху, Пирр, разгневанный продолжающимся сопротивлением Антигона, но неспособный что–либо с ним поделать из–за превосходства Антигона на море, «набросился на него и назвал его бесстыдником за то, что он не снял пурпур и не носит обычную одежду» (Plutarch, Pyrrhus, 26). Верный своей натуре, философствующий Антигон проигнорировал эту бессильную тираду.
Важный город Эги, центр гробниц македонских царей, также держался до конца против Пирра. Тот решил наказать жителей за их сопротивление. Среди прочих мер он оставил в городе гарнизон галатов. Кельты имели репутацию хищников. Как только они получили контроль над городом, они начали раскапывать царские гробницы, красть сокровища и, что еще более возмутительно, разбрасывать кости. Неудивительно, что македоняне пожаловались своему новому царю Пирру. Он игнорировал их просьбы, отнесясь к ним с безразличием. Пирр все еще был занят своей завоевательной кампанией, и галаты оказались бесценной частью его армии. Возможно, он также помнил об осквернении эпирских гробниц Лисимахом и был настроен не слишком сочувственно к своим новым подданным.
Не в состоянии истребить Антигона, Пирр, верный своей натуре, начал искать новые способы расширить свою власть, прежде чем его контроль над Македонией был твердо и надежно установлен. По словам Юстина, Пирр, «не довольствуясь тем, что когда–то было предметом его желаний, начал подумывать о покорении Греции и Азии. Спокойное правление доставляло ему меньше удовольствия, чем война» (Justin, 25.4). В бесконечной братоубийственной политике греческих городов такая возможность не замедлила представиться. На каком–то этапе между завоеванием Македонии и началом новой кампании Пирр отозвал из Тарента своего сына Гелена и часть гарнизона. Его командир Милон был оставлен отстаивать его интересы. С его успехами в Македонии и открывшимися возможностями амбиции Пирра в Италии прочно отодвинулись на задний план.
Клеоним, тот самый член спартанской царской семьи, который ранее участвовал в кампании в Италии, вскоре обратился к нему с предложением. Из–за его асоциального поведения и распутства спартанцы отказали ему в троне и выбрали царем его племянника Арея. Обида тлела в душе Клеонима много лет. Ситуация дошла до критической точки из–за супружеских интриг. В поздние годы своей жизни Клеоним женился на красивой молодой женщине Хилониде, члене другой спартанской царской семьи. Этот брак, безусловно, был политическим и заключен им для повышения своего престижа и приобретения влиятельных союзников. Хилонида, однако, не ужилась с гораздо более старшим мужем и по уши влюбилась в молодого мужчину, Акротата. Что еще хуже для Клеонима, Акротат был сыном царя Арея, причиной его злобы.
Клеоним, по–видимому, уже присоединился ко двору Пирра. Сообщается, что он руководил успешным штурмом во время осады Пирром Эг. Теперь беглец обратился к Пирру с планом свергнуть Арея и отдать престол ему, пока царь был вдали от Спарты и вел кампанию на Крите. Пирр, конечно, сразу загорелся. Шанс посадить своего собственного марионеточного царя на один из спартанских тронов был слишком хорош, чтобы его можно было проигнорить. Контроль над Спартой также дал бы ему прочную базу для завоевания оставшихся цитаделей Антигона на юге Греции.
Пирр вторгся в Пелопоннес с армией из 25 000 пехотинцев, 2000 кавалеристов и 24 слонов (Plutarch, Pyrrhus, 26). Большая часть армии состояла бы из эпиротов и македонян, дополненных фессалийской кавалерией и галатскими наемниками. По пути к Пирру обратились посольства от афинян, ахейцев и мессенцев. Все они надеялись, что Пирр свергнет гарнизоны Антигона и сломит его власть в южной Греции. Правление Антигона не пользовалось популярностью. Как и его отец до него, он отказался от политики своего деда «свободы для греков». Антигон Одноглазый придерживался политики поддержки демократических правительств и отказа от размещения гарнизонов в греческих городах. Его внук правил, разместив внушительные гарнизоны в стратегических пунктах, самым важным из которых был Коринф. В большинстве городов «были тираны, навязанные им Гонатом, который насадил в Греции больше монархов, чем любой другой царь» (Polybius, 2.41).
Поскольку Коринфский перешеек, сухопутные ворота в Пелопоннес, удерживался гарнизоном Антигона, Пирр, вероятно, пересек Коринфский залив по морю. Спартанские послы встретились с Пирром в мессенском городе Мегалополе. Он искусно заверил их, что пришел в Пелопоннес только для того, чтобы напасть на войска Антигона и освободить греческие города от его власти. Он также утверждал, что хотел бы отправить своих младших сыновей в Спарту, если это будет разрешено, чтобы они могли получить спартанское военное воспитание. Удивительно, но спартанцы, как говорят, ему поверили.
Однако Пирр предал спартанцев и двинулся на их город. Вместо того чтобы идти прямой дорогой из Мегалополя вниз по долине Еврота, он, по–видимому, выбрал более обходной путь, чтобы застать спартанцев врасплох. Наиболее вероятным путем был бы поход на юг, через дружественную Мессению. Держась к западу от гор Тайгет, этот маршрут скрыл бы его передвижение от спартанцев. Затем Пирр должен был пересечь горы через перевалы к западу от Мессены и прибыть в Спарту к югу от города. Свидетельством этого предполагаемого курса является существование двух мест в Спарте, где Пирр, как сообщается, построил лагеря — один к югу от города и один к северу. Поскольку Пирр позже отступил на север, в Аргос, вполне вероятно, что его первоначальное нападение на город произошло с юга. Именно здесь Пирр разбил свой лагерь, не более чем в трех километрах от города (Polybius, 5.19).
Пирр перехитрил спартанцев и добился полной неожиданности. Сразу же по прибытии в спартанские земли он начал опустошать и грабить сельскую местность. Спартанцы отправили послов, чтобы пожаловаться на это вероломство и нападение без объявления войны. Пирр просто ответил: «Когда вы, спартанцы, решаетесь на войну, у вас есть привычка не сообщать об этом своему врагу. Поэтому не жалуйтесь на несправедливое обращение, если я применил спартанскую хитрость против спартанцев» (Polyaenus, 6.6.2). Один из спартанских послов возразил: «Если ты действительно бог, мы не потерпим от твоих рук никакого вреда, потому что мы не причинили тебе никакого зла, но если ты человек, найдется другой посильнее тебя» (Plutarch, Pyrrhus, 26).
Спартанцы быстро собрали армию и выступили на защиту своих земель. Если верить Павсанию, к ним также присоединились союзные контингенты аргивян и мессенцев (Pausanias, 1.13.3). Первые возможно, поскольку в городе было две группировки, одна из которых поддерживала Антигона. Вторые вряд ли, поскольку мессенцы были заклятыми врагами спартанцев и уже впустили Пирра в свой город. Впрочем, реалии его политики доминирования могли успеть их оттолкнуть. В то время Спарта, вероятно, была способна выставить армию численностью около 15 000 человек. Если бы они получили помощь от своих союзников, общая численность их армии могла бы достичь 25 000 человек. Но какой бы ни была их численность, греческие войска оказались несопоставимы с армией Пирра. Согласно Павсанию и Полиэну, битва произошла за пределами Спарты, и «Пирр, царь Эпира, разбил лакедемонян в кровопролитной битве и двинулся на их город» (Polyaenus, 8.49). К сожалению, никаких других подробностей сражения не сохранилось.
Пирр быстро развил свою победу и двинулся прямо на город Спарту. Он прибыл вечером и обнаружил, что оборона города не готова. Их поражение поколебало уверенность спартанцев. Ситуации не помогло и то, что их лучший командир Арей находился в отъезде на Крите. Сторонники Клеонима настолько не сомневались в его возвращении, что приказали его рабам приготовить пир для двух царей. Весь остальной город, похоже, охватила паника. Спартанский совет провел срочное заседание. Они решили отослать женщин и детей на Крит. Но женщины решительно выступили против. Одна из них, по имени Архидамия, пришла в совещание с мечом в руке и упрекнула их. Она сказала, что они не хотели бы жить дальше, если бы Спарта погибла. И благодаря мужеству их женщинтсовет начал принимать меры по обороне города.
Спартанцы всегда гордились тем, что вокруг их города не было стен. Их царь Агесилай,«когда кто–то спросил, почему в Спарте нет крепостных стен, указал на вооруженных граждан и сказал: «Это стены спартанцев». В другой раз он заявил, что единственные укрепления, в которых нуждается город, — это доблесть его жителей (Plutarch, Sayings of Spartans, Agesilaus, 29, 30). Однако новый баланс сил в эллинистический период вынудил спартанцев изменить эту политику. Еще во время нападения Кассандра в 317 году спартанцы, «не доверяя силе оружия, окружили свой город (который они всегда защищали не стенами, а мечами) оборонительными сооружениями, пренебрегши древней славой своих предков». Юстин воспринял это решение как признак вырождения, а не как разумную политику. Спартанцы продолжили эту политику во время вторжения Деметрия в 294 году. Они возвели не только временные укрепления, но и каменные стены, чтобы прикрыть наиболее вероятные пути нападения (Justin, 14.5; Pausanias, 1.13.3).
Совет приказал отремонтировать и укрепить эти оборонительные сооружения. Атаковав с юга, Пирр, по–видимому, миновал их, поскольку в предстоящем сражении они не сыграли никакой роли. В ответ спартанское командование решило проложить траншею параллельно эпирскому лагерю и укрепить концы полузасыпанными повозками. Последнее было сделано для того, чтобы затруднить переправу слонов. Когда спартанские мужчины устали копать, женщины подошли и сменили их. Они приказали воинам отдохнуть перед битвой следующего дня. Сообщалось, что длина траншеи составляла около 270 метров, ширина — чуть более 2,5 метров, а глубина — почти 2 метра. В чрезвычайной ситуации спартанцы также призвали тех, кто не достиг обычного призывного возраста восемнадцати лет, а также пожилых людей.
Тем временем Пирр собрал свой собственный военный совет. Клеоним убеждал его немедленно начать штурм, но Пирр медлил. Он утверждал, что если он нападет ночью, то потеряет контроль над своими войсками, и они будут безжалостно грабить город. Полибий утверждает, что со времен Александра
«цари вплоть до Пирра всегда были готовы сразиться друг с другом в открытом поле и делали все, что было в их силах, чтобы победить друг друга силой оружия, но щадили города, чтобы тот, кто победил, мог верховодить в них и почитаться от своих подданных» (Polybius, 18.3).
Пирр надеялся посадить Клеонима на трон Спарты в качестве союзника и поэтому не хотел бы наносить городу слишком серьезный ущерб. Вероятно, на него также повлияло великое, почти благоговейное уважение, которым Спарта все еще пользовалась у других греков. Их по–прежнему почитали как спасителей Греции, как тех, кто возглавил оборону от вторжения Ксеркса. Плутарх также утверждает, что слабость и недостаточная подготовка спартанцев внушили Пирру излишнюю самоуверенность (Plutarch, Pyrrhus, 27). Он разбил лагерь на ночь за пределами города, скорее всего, ожидая взять его при минимальном сопротивлении на следующий день.
На рассвете женщины передали солдатам их доспехи и укрепления. В истинной традиции спартанских женщин они говорили своим мужьям и сыновьям, что «сладко побеждать на глазах у своей родины и славно умереть на руках матерей и жен после достойного Спарты падения в бою» (Plutarch, Pyrrhus, 27). А бывшая жена Клеонима, Хилонида, отошла от остальных и накинула петлю себе на шею, готовясь скорее покончить с собой, чем сдаться мужу.
Пирр лично возглавил первую атаку, но был отбит. Свежевскопанная земля и сама траншея не давали твердой опоры его войскам и оказались непроходимыми. Скорее всего, это была отвлекающая атака, поскольку Пирр также послал своего сына Птолемея с отрядом из 2000 галатских и эпирских пехотинцев на траншею. Сначала закопанные в землю повозки и спартанские защитники держали оборону. Галатам удалось откопать несколько повозок и пробить брешь в обороне. Птолемей сумел пробиться через брешь и проникнуть в город. Молодой спартанский принц Акротат увидел опасность и повел против него отряд из 300 человек. Обладая знанием местности, он смог подойти к Птолемею сзади, используя углубления в земле. Он атаковал вражеский тыл и заставил их развернуться и вступить в бой. Его неожиданная атака отбросила галатов назад к траншее и повозкам, сбив их в кучу. Спартанцы уничтожили отряд Птолемея на месте. Лишь небольшому числу выживших удалось бежать обратно через ров.
Подвиг Акротата был засвидетельствован многими зрителями в городе. Когда он вернулся на свой пост, залитый вражеской кровью и сияющий победой, другие спартанские женщины, по слухам, завидовали Хилониде, что у нее такой героический любовник. Толпа, в обычной, непристойной спартанской манере, призывала его отдохнуть и заняться с Хилонидой любовью, чтобы родить для Спарты храбрых сыновей. Однако было бы интересно узнать, что думал об этом деле отец Акротата Арей. Записано, что он осуждает супружескую измену: «клянусь небом, нечего судачить о прекрасных и благородных женщинах, в их грязном белье пусть роются только мужья» (Plutarch, Sayings of Spartans, Areus 1).
Пирр продолжал яростно атаковать главные укрепления спартанцев, но неоднократно был отброшен. Боевые действия прекратились лишь с наступлением темноты. В ту ночь Пирру, предположительно, явилось еще одно из его символических видений. Ему снилось, что он разрушил Спарту ударами молний, словно Зевс. Пирр был убежден, что этот сон предсказал ему захват города. Однако, как обычно в подобных видениях, рядом всегда был Иеремия, который предсказывал несчастье. Один из его офицеров переосмыслил этот сон так, что Пирр не должен был входить в город. Такие персонажи были полезны древним писателям, поскольку каким бы ни был конечный результат, его предсказали предзнаменования. Пирр в своей обычной уверенной манере заявил, что это чепуха. Он сказал, что «одно из лучших предзнаменований — сражаться в защиту Пирра» (Plutarch Pyrrhus, 29, Нomer, Iliad, 12.243).
Как только рассвело, Пирр снова повел свою армию в атаку на спартанские укрепления. Его солдаты пытались засыпать траншею, бросая в нее с поля боя любой валявшийся вокруг мусор. Спартанцы предприняли вылазку, чтобы им мешать. Пока враг был занят в траншее, Пирр еще раз попытался сменить позицию, на этот раз сам возглавив обходящие войска. Эпироты во второй раз прорвались сквозь повозки. Спартанцы снова подняли тревогу, чтобы привели подкрепление. В решающий момент лошадь Пирра была свалена копьем, брошенным критянином, то ли союзником, то ли наемником, сражавшимся на стороне спартанцев. Пирра швырнуло на землю, и его падение привело нападавших в замешательство. Спартанцы контратаковали и посредством результативного обстрела снова отбросили нападавших.
Пирр прекратил свои атаки и попытался вступить со спартанцами в переговоры, надеясь, что потери заставят их прийти к соглашению. Согласно Плутарху, фортуна теперь помогала спартанцам, «либо потому, что была довольна храбростью их людей», либо из–за их славного прошлого (Plutarch, Pyrrhus, 29). Аминий, один из военачальников Антигона, послал на помощь спартанцам подкрепление. Как только он прибыл в город, царь Арей вернулся с Крита еще с 2000 человек. Подкрепление позволило спартанцам уволить из своих рядов стариков и молодых. Они также отправили домой женщин, которые сыграли важную роль в боевых действиях, доставляя припасы и вынося раненых.
Пирр, потерпев неудачу в переговорах, возобновил атаки. Усиленные спартанцы теперь легко отбивали их, нанося нападавшим тяжелые потери. В конце концов Пирр отчаялся взять город. Поэтому он собрался провести зиму в Спарте, построить новый лагерь к северу от города, опустошить сельскую местность и принудить население к сдаче голодом. Фортуна снова вмешалась и предоставила Пирру попытать счастья в другом месте. Он изменил свои планы и вместо этого двинулся на Аргос. Юстин, неубедительно морализируя, утверждает, что «для защиты места своего рождения собралось столько женщин, что он отступил, побежденный не столько храбростью с их стороны, сколько стыдом за себя». Более реалистично он делает вывод, что к его отступлению привели тяжелые потери (Justin, 25.4). Как и ранее в Лилибее, у Пирра, по–видимому, не хватило терпения выдержать долгую, затянувшуюся осаду. Как только первоначальные атаки на город провалились, его беспокойный характер, похоже, заставил его искать менее кропотливые операции.
Новая возможность, предоставленная Пирру, явилась из–за обычных внутренних конфликтов внутри греческих городов. В Аргосе была вражда между двумя политиками, Аристеем и Аристиппом. Поскольку Аристипп был союзником Антигона, Аристей, естественно, обратился за помощью к Пирру. Соперничающие группировки греческих городов имели долгую историю обращения за помощью к иностранным державам. Единственное, что казалось более важным, чем автономия, — это уничтожение своих внутриполитических противников. Как мудро замечает Плутарх, Пирр всегда видел в успехе «лишь отправную точку для новых достижений, и в то время как он был полон решимости исправить каждое бедствие новым начинанием, ни поражение, ни победа не могли положить предел его беспокойствам и чужим» (Plutarch, Pyrrhus, 30).
Получив предложение Аристея, Пирр немедленно прервал спартанскую кампанию и выступил против Аргоса. Спартанцы, однако, не были готовы позволить ему уйти так легко. Арей и его войска преследовали эпиротов, пока они были на марше, устраивая частые засады и постоянно нападая на арьергард.
Один из провидцев Пирра предсказал, что из–за серии зловещих жертвоприношений царь потеряет члена семьи. Пока Пирр вел свою армию через узкое ущелье, спартанцы предприняли еще одну атаку на его арьергард. В волнении момента Пирр, по общему мнению, забыл об этом предупреждении. Он приказал своему сыну Птолемею вместе с отрядом кавалерии отогнать нападавших спартанцев.
У Птолемея была репутация отважного храбреца, почти равного своему отцу. Юстин рассказывает, что
«он, говорят, был настолько храбр и предприимчив, что взял город Коркиру всего с шестьюдесятью людьми. Сообщается также, что во время морского сражения он вместе с семью матросами перепрыгнул с лодки на пятидесятивесельную галеру и захватил ее» (Justin, 25.4).
В соответствии со своим характером Птолемей бросился в бой. Спартанцы узнали принца, и на него напал отборный отряд. Один из критских наемников, приведенных Ареем, «человек с крепкими руками и быстрыми ногами, подбежал к принцу сбоку, когда тот яростно сражался, ударил его и уложил на землю» (Plutarch, Pyrrhus, 30).
Смерть Птолемея деморализовала его войска, и они отступили. Воодушевленные своим успехом, спартанцы преследовали убегающих эпиротов, многих убив. Их командиры, по–видимому, потеряли контроль над своими войсками, поскольку, подобно Пирру, спартанцы обычно не преследовали разбитого врага слишком далеко или слишком упорно. Они прошли через перевал и вышли на открытую равнину за ним. Здесь они, в свою очередь, попали в засаду и были отрезаны пехотой Пирра.
Пирр только что узнал о смерти сына. Терзаемый ею и собственной ролью в ней, он сам напал на его убийц. Его горе якобы сделало его непобедимым и ужасным, и он превзошел все предыдущие ратные подвиги. В своей кровавой ярости он убил спартанского командира и всю его охрану, пока «не насытился спартанской кровью» (Plutarch, Pyrrhus, 30). Эти потери заставили спартанцев прекратить свои атаки, и Пирр смог беспрепятственно завершить оставшуюся часть своего похода.
Предполагалось, что, когда тело Птолемея доставили к Пирру, он сказал с мрачной твердостью духа, достойной матери–спартанки, что «его убили не так скоро, как он опасался или как того заслуживало его собственное безрассудство» (Justin, 25.4). Пирр отметил погребение сына с большой помпой и обычными спортивными состязаниями. Совершив эти обряды, он продолжил свой поход на Аргос.
По прибытии к городу Пирр обнаружил, что Антигон занял высоты над равниной. На следующий день он отправил Антигону послание, назвав его разбойником и призывая спуститься на равнину и сразиться с ним за царство. Такие вызовы не были чем–то необычным; Александр бросил его Дарию в ночь перед битвой при Гавгамелах. Победитель такой битвы мог бы затем узаконить свою власть над «завоеванной копьем» землей. Эта концепция лежала в основе утверждения всех диадоховских царств.
Антигон был гораздо более осторожным и менее тщеславным человеком, чем Пирр. Он был более склонен улаживать разногласия другими методами, а не силой оружия. После поражений в Македонии его армия, конечно, была намного меньше, чем у Пирра. Поэтому он отклонил вызов Пирра, сообщив ему, что «если тот устал от жизни, перед ним открыты многие дороги к смерти» (Plutarch, Pyrrhus, 31).
Пока две армии противостояли друг другу, аргивяне отправили послов к обоим царям. Они потребовали, чтобы они отступили и позволили городу обрести нейтралитет. Антигон согласился и передал им одного из своих сыновей в качестве заложника. Пирр также согласился уйти. Но и аргивяне, и Антигон, естественно, ему не поверили.
Ряд предзнаменований побудил Пирра напасть на город. Более реалистично, что его также поощряли его союзники в городе. Они согласились открыть ему ночью одни из ворот. Как только Антигон отступил, Пирр привел свой план в исполнение. Какими бы ни были соображения, побудившие Пирра отложить ночную атаку на Спарту, они, по–видимому, не относились к Аргосу. Возможно, активное участие пятой колонны сделало этот шанс слишком заманчивым, чтобы от него отказаться.
Ночью Пирр смог проникнуть со своими галатами в город через открытые ворота и овладеть рыночной площадью. Однако ворота были слишком малы, чтобы пропустить слонов с башнями. Погонщики были вынуждены снимать вышки, а затем надевать обратно, как только животные оказывались внутри. Делалось это в темноте и неразберихе, что вызвало значительную задержку.
Аргивяне, узнав о нападении, забили тревогу. Они поспешили занять опорные пункты внутри города и послали к Антигону. Из–за своих подозрений в добросовестности Пирра Антигон не отошел далеко и, очевидно, держал свою армию в боевой готовности. Антигон быстро вернулся в город. Он благоразумно остался за стенами, послав в город подкрепление под командованием одного из своих сыновей. Пришел и Арей с отрядом из 1000 легковооруженных спартанцев и критян. Аргивяне при поддержке своих союзников начали наступление на галатов. Пирр тем временем прорвался в город через гимнасий. Его люди издали боевой клич, но получили лишь слабый ответ от теснимых кельтов.
Пирр понял, что они, должно быть, попали в затруднительное положение, и ускорил продвижение своих войск, вытеснив кавалерию вперед. В городе было полно водных каналов, и в темноте они оказались опасными ловушками. Войска Пирра в очередной раз были повергнуты в замешательство во время ночной атаки. Солдаты неправильно истолковали их приказы, сбились с пути и заблудились. Из–за темноты и неразберихи управление с обеих сторон полностью вышло из строя. В результате бои затихли, и противники разошлись, зачехлив оружие до рассвета. Перерыв в боевых действиях позволил всем сторонам реорганизовать свои силы.
Когда рассвет начал прояснять ситуацию, Пирр был удивлен и обеспокоен количеством вооруженных врагов в городе. Его также встревожил вид одного из приношений на рынке — бронзовой статуи волка и быка в схватке. Это заставило его вспомнить древний оракул, который объявил, что ему суждено умереть, когда он увидит волка, дерущегося с быком. Этот образ, по–видимому, был распространен в Аргосе и восходил к мифологии их основателей.
Подавленный как предзнаменованием, так и ходом сражения, Пирр решил отступить, но ему попались узкие ворота. Он послал к своему сыну Гелену гонца с приказом снести часть городской стены и прикрыть отступление. Из–за шума сражения внутри города курьер неправильно расслышал распоряжение и вместо этого передал приказ Гелену выступить на помощь своему отцу. Гелен вошел в город с остальными слонами и отборными отрядами своего войска. Пирр, однако, уже вовсю отступал. Его солдаты столкнулись лоб в лоб с подкреплением Гелена. Пирр приказал им развернуться и отойти. Их лидеры попытались, но были заблокированы своими товарищами, все еще входящими в город.
Усугубляя ситуацию, самый большой из слонов застрял в узких воротах. Он лежал там, трубя в отчаянии и блокируя отступление. Еще один из слонов, вошедших в город, потерял своего дрессировщика. Ему удалось найти своего мертвого наездника, и, подняв его на бивни, он бешено помчался по людным улицам. В своем безумном неистовстве он топтал попадавшихся ему под ноги. Те, естественно, запаниковали и бросились врассыпную. Аргивяне воспользовались этой возможностью, чтобы напасть на захватчиков. Эпироты плотно сбились в кучу, не в состоянии защищаться, и были перебиты аргивянами. Кому удалось спастись бегством, также были настолько прижаты друг к другу, что наносили друг другу случайные раны.
Пирр, наблюдая за катастрофой, снял со своего шлема отличительный венок и отдал его одному из своих телохранителей. Он обратился лицом к тем, кто его преследовал. Один из нападавших был одним из наспех мобилизованных бедняков города. Ему удалось слегка ранить Пирра копьем, пробив его нагрудник. Пирр повернулся к нападавшему в своей обычной боевой ярости. Мать аргивянина наблюдала за битвой с крыши. Когда она увидела, что ее сын столкнулся с таким опасным врагом, она в отчаянии швырнула в него черепицей. С силой и точностью, рожденными отчаянием, плитка попала Пирру в шею, чуть ниже шлема.
Из–за раны зрение Пирра затуманилось, и он уронил поводья. Затем он упал с лошади недалеко от могилы Ликимния, одного из спутников Геракла. Без царских знаков отличия он был неузнаваем для большинства сражающихся. Некий Зопир, один из солдат Антигона, узнал его и затащил в дверной проем как раз в тот момент, когда он начал оправляться от своей раны. Когда Зопир обнажил меч, чтобы нанести смертельный удар, Пирр смерил его свирепым взглядом. Охваченный страхом перед грандиозностью своей задачи, Зофир на мгновение замер, и его руки задрожали. Он быстро собрался с духом и ударил Пирра, но его дрожащая рука промахнулась мимо шеи и рассекла Пирру рот и подбородок. Он нанес несколько ударов, и в конце концов ему удалось отрубить царю голову.
Вскоре распространилась весть о смерти Пирра. Один из сыновей Антигона, Галкионей, взяв голову, ускакал к отцу и бросил страшный трофей перед ним и его командирами. Однако Антигон вместо того чтобы прийти в восторг, пришел в ярость. Он несколько раз ударил сына посохом, назвав его нечестивцем и варваром, и прогнал его. Затем Антигон скорбно закрыл лицо руками и разрыдался от горя. Смерть его врага напомнила ему о великих поворотах судьбы как его деда Антигона, так и его отца Деметрия.
Такова была судьба большинства царей–диадохов. Многие из тех, кто построил великие царства, были точно так же повержены судьбой. Антигон, Лисимах и Птолемей Керавн были сражены в битве. Пердикка и Селевк были убиты на пике своего могущества, его собственный отец Деметрий брошен своими войсками, взят в плен Селевком и спился до смерти в плену. Из царей только Птолемей и Кассандр умерли естественной смертью, и, если верить источникам, смерть Кассандра была, вследствие божественного возмездия, крайне мучительной.
Антигон и аргивяне одержали победу в битве. Антигон захватил лагерь Пирра и его сына Гелена. Он также нашел тело Пирра, которое он украсил и приказал кремировать. Галкионей привел к отцу одетого в траур Гелена. На этот раз Антигон был доволен поведением отпрыска и сказал ему: «Вот сейчас ты молодчина, сынок, однако, зря ты не снял с него траур, что позорит нас, считающихся победителями» (Plutarch, Pyrrhus, 34). Он отдал Гелену кости Пирра, чтобы тот забрал их с собой в Эпир для погребения.
Этой единственной победой Антигон, в манере, характерной для эпохи диадохов, полностью изменил свою судьбу. Хотя он хорошо отнесся к Гелену, но навязал ему суровые условия мира. Чтобы получить свободу, Гелен был вынужден уступить Антигону всю Македонию и Фессалию. Победа Гоната также обеспечила ему дальнейшее господство над Пелопоннесом.
Однако позже Антигон увидел, что его победы было недостаточно, чтобы затушевать ауру Пирра. Вскоре после этого Александр II, сын Пирра и его преемник на троне эпирского царя вторгся в Македонию. И снова непостоянная македонская пехота перешла на сторону эпирского царя. Но завоевание Александра продолжалось недолго. Деметрий, сын Антигона, изгнал его из Македонии и на какое–то время и из самого Эпира. Александр смог отвоевать свое царство с помощью акарнанцев и этолийцев. Он продолжал править страной, но не мог вернуть стране могущество, которое было при его отце.
Последние кампании Пирра во многом вызывают критику со стороны древних историков в том смысле, что он мог одерживать победы, но не закреплять их, а Антигон Гонат подытожил, что он похож на «игрока в кости, который делает много хороших бросков, но не знает, как их использовать» (Plutarch, Pyrrhus, 26). Пирр одержал впечатляющие победы в битвах как над спартанцами, так и над Антигоном, но странным образом не смог поставить точку, полностью выведя их из войны. Вместо этого Пирр перешел к поиску более легких побед. Оба его врага продолжат сражаться и окажут решающую помощь Аргосу в его победе над Пирром. В этом случае промахи Пирра оказались фатальными.
Возможно, именно из–за этих недостатков Пирр потерпел неудачу в своих попытках построить великую империю. Однако более значимой оценкой его жизни и достижений было бы рассмотрение роли, для которой он был рожден, — роли царя Эпира. Пирр взошел на трон, когда царствование в Эпире было разделено между двумя враждующими ветвями царской семьи. Таким образом, цари в значительной степени превратились в марионеток иностранных держав. Это разделение означало, что царство находилось под постоянной угрозой нападения со стороны соседей. К концу своего правления Пирр объединил Эпир под властью одного царя и увеличил как размеры, так и богатство своего царства. Он оставил своему сыну Александру царство, достаточно сильное, чтобы продолжать бороться за контроль над Македонией.
Но преемники Пирра не смогли сохранить это положение. Эпир вернется к своей прежней безвестности. Семья Пирра продолжала править в Эпире до тех пор, пока не была свергнута демократической революцией в 232 году. Затем эпирский альянс превратился в Эпирскую лигу с федеральным советом.
Эпироты пытались сохранять нейтралитет во время конфликтов между Римом и Македонией, но в 170 году, во время Третьей Македонской войны (171-168), лига раскололась. Молоссы поддерживали Македонию, в то время как хаоны и феспроты вступили в союз с Римом. Римляне завоевали Молоссию в 167 году и безжалостно разграбили страну; 150 000 ее жителей были порабощены. Центральный Эпир был опустошен и обезлюдел. Он не восстанавливался до средневекового византийского периода. Римляне не верили ни во что, кроме мести, тем более когда речь шла о наказании тех, кто имел неосторожность бросить вызов их господству в Италии. Несмотря на более чем столетнее ожидание, они, как и в случае с Карфагеном, наконец отомстили царству Пирра.