Вернемся к свидовской статье χωρὶς ἱππεῖς, приведенной в начале гл.II в качестве свидетельства второй битвы при Марафоне, битвы Б:
«Когда Датис вторгся в Аттику, говорят, что ионийцы, после того как он удалился, залезли на деревья и подали сигнал афинянам, что конница ушла. Мильтиад, узнав об их уходе (ἀποχώρησις), атаковал и победил. Поэтому поговорка применяется к тем, кто нарушает строй».
Отразив персидскую атаку в сражении А, свидовские афиняне, похоже, несколько дней простояли в оборонительной позиции. После тщетной попытки пробиться к Афинам в битве А, Датис предпринял еще одну попытку, поведя конницу по маршруту, не перекрытому афинянами. Он, похоже, отправился тем же путем, которым и пришел, по морю, с целью плавания вокруг мыса Суний к Фалерону и фронтальной атаки на Афины. Узнав, что Датис ушел с частью своих лучших сил, Мильтиад начал атаку на оставшихся, не дожидаясь спартанцев и, очевидно, без каких–либо обсуждений в лагере. Свида не уточняет, застал ли Мильтиад врасплох противника ночной атакой, как у Климента Александрийского (Strom. 1.162), или напал при свете дня.[1]
Мильтиаду из Свиды пришлось разделить с Каллимахом славу убеждения народа встретить персов у Марафона, и он одержал там победу только после того, как Датис ушел с конницей. [2] Таким образом, византийский лексикон одаривает Мильтиада меньшей славой, чем Геродот, наш основной источник по битве Б. Однако прежде чем перейти к Геродоту, мы должны сказать несколько слов о двух памятниках, в которых Кимон пропагандирует роль, сыгранную его отцом Мильтиадом при Марафоне: группе бронз в Дельфах и картине в Пестрой Стое в Афинах.

Бронзы в Дельфах и на афинском Акрополе

В конце 460‑х годов достижение Марафона было отмечено в Дельфах группой из тринадцати статуй, установленных на первом этапе Священного пути. Это было место, прежде всего, для памятников в честь побед, одержанных над Спартой, а не над персами, и тринадцать бронзовых статуй не были одним из двух афинских памятников в честь победы при Марафоне, как ошибочно утверждает Павсаний (10.10.1-2) и с чем согласны многие ученые. Фактический памятник Марафону начала 480‑х годов был построен выше по Священному пути: афинская сокровищница, скульптуры которой были установлены на треугольной балюстраде перед южной стеной. [3] Изначальная надпись на основании скульптур гласит: «Афиняне Аполлону из десятины добычи от битвы при Марафоне». Тринадцать бронзовых памятников у входа в священный участок, с другой стороны, были установлены в память о битве при Ойноэ в Арголиде в середине 460‑х годов, совместной победе афинян и аргивян над спартанцами. [4] На памятнике изображены не воины из реальной битвы при Ойноэ, а Мильтиад в сопровождении таких особ, как Афина, Аполлон, аттические герои Кодр, Тесей и Нелей, но без сопровождения каких–либо смертных, причем полемарх Каллимах явно отсутствовал. Расположенный рядом памятник аргивянам за ту же ойнойскую победу состоял из четырнадцати бронзовых фигур, опять же не ойнойских воинов, а великолепных героев так называемого мифического прошлого: семеро против Фив и семь их сыновей–эпигонов. Памятник афинян был не лучшим источником информации для реальной битвы при Марафоне, чем аргивский памятник для историчной войны между Аргосом и Фивами. Но если утраченный афинский памятник не дает информации о реальной битве при Марафоне, он красноречиво свидетельствует, возводя Мильтиада в ранг богов и героев, о пропагандистском гении Кимона в его попытке реабилитировать память отца после его неудачной кампании против Пароса и последующего осуждения в судебном процессе в Афинах.
Через много поколений после бронзы Кимона в Дельфах, царь Аттал из Пергама увековечил свою победу над кельтами роскошным бронзовым памятником на афинском Акрополе (Paus. 1.25.2):
«У южной стены представлены легендарная война с гигантами, которые когда–то обитали в Фракии и на Палленском перешейке, битва афинян с амазонками, сражение с персами при Марафоне и уничтожение кельтов в Мисии. Каждое изображение высотой около двух локтей, и все они посвящены Атталом».
Атталидский монумент был, возможно, огромным ансамблем из более 100 бронзовых фигур размером не менее чем в натуральную величину. Все они утрачены, но существует несколько мраморных копий более поздних эпох. Но даже если бы марафонские бронзы Аттала сохранились до наших дней, мы вряд ли узнали бы о реальной битве больше, чем из тринадцати кимоновых бронз в Дельфах, и неизвестно, была ли Каллимаху оказана должная честь в памятнике Аттала. Однако памятник показателен в двух других отношениях. Во–первых, Гигантомахия, заветный мотив у пергамских царей, была мифической параллелью их собственной победы над варварскими кельтскими захватчиками. Две другие группы, Марафонская битва и ее префигурация Амазономахия, были комплиментами афинским хозяевам памятника. Послание заключается в том, что во времена Марафона афиняне были защитниками эллинизма; теперь цари Пергама взяли на себя роль защитников эллинской цивилизации. Во–вторых, современное достижение, в данном случае победа над кельтами, возводится в высшую сферу трех более ранних бессмертных деяний. То же самое было сделано в более раннюю эпоху на афинской Агоре, в кимоновой Пестрой Стое.

Пестрая Стоя

Как и аргивяне, афиняне воздвигли памятник Ойноэ не только в Дельфах, но и на Агоре своего города, а именно в Пестрой Стое, построенный в конце 460‑х годов, как и их памятник Ойноэ в Дельфах. Сначала здание называлось Писианактейос, поскольку оно было построено по заказу шурина Кимона Писианакта (в честь которого Кимон, возможно, назвал одного из своих сыновей), возможно, командующего афинскими войсками в Ойноэ в середине 460‑х годов, в то время, когда сам Кимон был занят в войне против Фасоса. (До Ойноэ Писианакт, возможно, участвовал в кампании Кимона на Скиросе, когда он победил долопских пиратов и привез «кости Тесея» в Афины, чтобы похоронить их в Тесейоне. Источником для этого является аттический колокол–кратер ок. 440 г., который, как полагают, зависит от картины Амазономахии в Тесейоне, или, скорее, в Пестрой Стое. Одна из амазонок, изображенных на вазе, надписана как «Писианасса», что, по–видимому, относится к Писианакту, тогда как другая — «Долопа». Эти имена, очевидно, были написаны и в настенной росписи). Так же как памятник Атталидов состоял из четырех бронзовых групп, Пестрая Стоя была украшена четырьмя картинами, как объясняет Павсаний, по–видимому, начиная с самой важной картины (1.15.1):
«На этой стое изображены, во–первых, афиняне, сражающиеся при Ойноэ на территории аргивян против лакедемонян. Изображен не тот момент, когда борьба достигла своего апогея и действие перешло к демонстрации смелых поступков, а зачин битвы, когда сражающиеся еще только вступают в бой».
Сцена напоминает знаменитую вазу из Киджи седьмого века: две армии гоплитов сходятся в схватке, не поддерживаемые конницей или легковооруженными войсками. И хотя недавняя победа в Ойноэ (которая, к сожалению, не упоминается у Фукидида и, следовательно, во многих современных рассказах об этом периоде) [5] была одержана афинянами совместно с аргивянами (Paus. 10.10.4), аргивяне, очевидно, не были изображены на картине: слишком патриотическая версия Ойноэ как исключительного триумфа афинян и исключительно их гоплитов. Таким образом, картина была сомнительным источником информации о реальной битве при Ойноэ, которая была представлена наравне с величайшими подвигами афинян:
«На средней части стен изображены афиняне и Тесей, сражающиеся с амазонками. Так, кажется, только женщины не утратили в результате поражений своей безрассудной храбрости перед лицом опасности; Фемискира была взята в плен Гераклом, после чего войско, которое они послали в Афины, было уничтожено, но тем не менее они пришли в Трою, чтобы сражаться со всеми греками, а также с самими афинянами».
К сожалению, Павсаний, вместо того чтобы дать побольше информации об этой картине, предпочитает поразмышлять о необычайном мужестве амазонок, которые не были уничтожены во время неудачного вторжения в Аттику, как считали некоторые, но позже пришли в Трою, чтобы сражаться с греками. Но Аристофан предоставляет немного информации, упоминая «амазонок, которых Микон изобразил сражающимися верхом с мужами» (Lys. 678). Амазонки Микона напоминают амазонок Геродота (4.114.3), который заявляет, что они владеют луком и копьями и скачут на лошадях, и на картине они изображены с именами, в характерных головных уборах и штанах, хорошо известных по скульптуре и вазописи. Как и щит Афины Парфенос, картина будет представлять осаду Акрополя амазонками, Кимон, его единомышленник Тесей, ведет афинских воинов, отличающихся гоплитским щитом и копьем, поножами и шлемом. Афинские всадники, лучники или застрельщики отсутствовали, как и на ойнойской картине.
Афиняне из Геродота ссылаются на свои прежние подвиги, претендуя на привилегию занимать левое крыло в греческой линии при Платеях в 479 г. [6] После упоминания об их войне с вторгшимися амазонками, они утверждают, что не уступали никому в Троянской войне (9.27.4). Хотя в реальных боевых действиях «Илиады» афиняне играют в лучшем случае второстепенную роль, эпиграммы Эйона около 470 г. утверждают, что герои, сражавшиеся под Троей, были предшественниками современных героев, а люди, выходящие из брюха бронзовой статуи Деревянного коня, установленной в Акрополе около 420 г., были Менесфей, Тевкр и сыновья Тесея — Акамант и Демофон (Paus. 1.23.8). Этот подвиг местных героев был бы очевидным сюжетом для росписи Полигнота в Пестрой Стое.
Единственной дополнительной информацией о картине Амазономахии в других источниках является добавление, что одной из «других пленниц» была дочь Приама Лаодика, которой Полигнот придал черты кимоновой сестры Эльпиники, «когда он рисовал троянских женщин в том месте, которое тогда называлось Писианактейоном, а сейчас Пестрой Стоей» (Plutarch Kimon 4.6). Лаодика ранее имела любовную связь с сыном Тесея Акамантом и тайно родила ему сына по имени Мунит. Мать Тесея Этра, будучи рабыней в Трое, воспитала Мунита вместо Лаодики, а теперь бежала с ним в греческий лагерь, где Акамант и Демофон признали в ней свою давно потерявшуюся бабушку. Подойдя к Агамемнону, они просили пощадить ее и получили его согласие. Этра, Акамант и Демофон были изображены на картине в Дельфах и, вероятно, также в Пестрой Стое.
И в памятнике Атталидов на Акрополе, и в Пестрой Стое Амазономахия была мифическим антитипом Марафона, а Гигантомахия — параллелью победы над кельтами. Была ли подобная связь между «Взятием Илиона» в Стое и битвой при Ойноэ, совместным деянием афинян и аргивян? Было ли соглашение между аргосцем Агамемноном и сыновьями Тесея мифическим «предшественником» афино–аргосских действий при Ойноэ? Метопы «Взятия Илиона» в Парфеноне могли бы дать ключ к картине «Взятие Илиона» в Стое, но только два из 32 северных метопов сохранились достаточно хорошо. Вместе с номером 27 утраченный номер 26 мог составлять двухметопную последовательность пощады Этры, но это не сильно помогает нам в реконструкции картины.
После битвы при Ойноэ, Амазономахии и разграбления Трои Павсаний переходит к нашей главной теме — картине «Марафон», написанной либо Аликоном, либо Панеем, либо Полигнотом:
«Беотийцы из Платей и аттический контингент вступают в схватку с варварами. В центре обе стороны бьются, еще сохраняя равновесие. Но вдали варвары бегут и толкают друг друга в болото. На краю картины изображены финикийские корабли и греки, убивающие варваров, которые карабкаются на суда. На картине также изображены Марафон, герой, в честь которого названа равнина, Тесей, выходящий из земли, Афина и Геракл; марафонцы, согласно их собственному рассказу, первыми признали Геракла богом. Из сражающихся наиболее заметными на картине являются Каллимах, которого афиняне выбрали полемархом, и стратег Мильтиад, а также герой по имени Эхетл, о котором я расскажу позже».
Несколько ошибочно называть эту картину исторической, как битву при Ойноэ, в отличие от мифической Амазономахии и разграбления Трои. Ведь к концу 460‑х годов Марафон уже превратился в миф, в котором участвовали боги и герои. Сама Афина, конечно, присутствовала, но не вместе с лучником Аполлоном, как на «марафонском памятнике» в Дельфах, а с бойцом ближнего боя Гераклом, который занимал особое положение в Марафоне. Известно, что Пан сражался на стороне греков, поражая варваров паникой, и его должным образом отблагодарили статуей в его пещере за Акрополем, но ни один источник не подтверждает его присутствия на картине. [7] Национальный герой Тесей, совершивший свои первые подвиги в Марафоне, восстал из земли (хотя «его кости» были захоронены Кимоном лишь двадцать лет спустя, и в Афинах, а не в Марафоне). Не обошлось и без местного героя Марафона; герой Эхетл убил множество варваров, орудуя лемехом плуга.
В отличие от современного бронзового памятника в Дельфах, на картине были изображены и другие смертные, помимо Мильтиада. Павсаний упоминает Каллимаха, но победа полемарха в битве А на картине явно отсутствует, и странно читать, что его роль «была полностью признана в настенных росписях в Пестрой Стое». Писатель Геродот, который, как и картина, знает только об одной битве при Марафоне, мог без проблем сначала представить Каллимаха как командующего правым крылом (6.111.1), а затем (6.114) создать впечатление, что он был убит в битве у кораблей. Но в отличие от писателя, художник не мог показать Каллимаха более одного раза: [8] не как главнокомандующего, а как умирающего героя. Наиболее четко об этом говорит Гимерий (59.2), указывая приехавшим в Афины ионийцам на изображение Каллимаха, который «выглядит на картине скорее как сражающийся, чем как мертвый». Плутарх (Parallela 1), вероятно, имел в виду эту картину, когда говорил: «Полизел, увидев сверхчеловеческое явление, потерял зрение и ослеп; Каллимах стоял прямо, хотя был пронзен множеством копий (dorasi) и уже не дышал; Кинегиру отрубило руку, когда он схватился за персидский корабль, выходивший в море». Смерть Кинегира была изображена на кораблях в конце битвы, и, располагая свои материалы скорее по теме, чем по хронологии, художник, похоже, показал все смерти ведущих мужей в этой части картины. [9] Роль лидера в битве играл не Каллимах, а Мильтиад, как мы узнаем из Эсхина (3.186), Непота (Milt. 6.3) и Аристида (46.174). Павсаний (4.4.7) вряд ли мог бы сказать, что Марафонская битва была прославлена исключительной доблестью одного человека, если бы действительно роль Каллимаха в битве была «полностью признана» на картине Пестрой Стое.
На картине также изображены Эсхил, Бут, Датис и Артаферн. Греки были изображены преследующими персов до берега и убивающими их, когда они лезли на корабли, в то время как Датис, похоже, сбежал и уже был в безопасности на борту. Однако, у Свиды (s. v. khoris hippeis) Датис, очевидно после неудачной битвы А, осуществил организованную посадку с конницей для нападения на Афины из Фалерона. И только после ухода Датиса свидовский Мильтиад атаковал оставшихся на равнине персов в битве Б.
Из Пс. — Демосфена (59.94) мы узнаем, что платейцы «изображены идущими на помощь быстро, каждый с максимальной скоростью — это люди в беотийских шлемах». [10] Платейцы отличались от афинян своими шлемами, в то время как головной убор персов, «шароварных мидян» у поэта Персия (3.53), очевидно, был таким же, как у их прообразов, амазонок в «Амазономахии».
Элиан (De nat. animalium 7.38) сообщает, что в Пестрой Стое была изображена собака вместе со своим хозяином (подобно тому, как на вазовых картинах гоплиты часто держат с собой своих собак), но ни один литературный источник не упоминает на картине лошадей с греческой стороны. На персидской стороне Гимерий (6.20) фиксирует всадников в бегстве, а на римском саркофаге из Брешии, вероятно, копии правой части картины из Пестрой Стои, изображен всадник, убитый и без коня: перс сражался с греческими гоплитами. Южный фриз храма Ники на Акрополе также может быть каким–то образом обязан изображению в Пестрой Стое. На рельефе изображены афинские гоплиты, сражающиеся без поддержки лучников или конницы, против персов, у которых есть и пешие лучники, и конница. А на афинских вазописных картинах пятого века часто изображены греческие гоплиты, сражающиеся с персидскими лучниками. На саркофаге из Брешии перс, похоже, отрубает руку Кинегиру топором, а не мечом, а Каллимах, скорее всего, изображен пронзенным персидскими стрелами и дротиками (toxeumata и blemata, Полемон 1.7), а не копьями (dorasi у Пс. — Плутарха). Скорее всего, афиняне, изображенные на четырех картинах Стои, были тяжелыми пехотинцами, для которых характерны гоплитский шлем, круглый щит, копье, меч и поножи; конница и стрельба из лука были оставлены амазонкам и персам.
Как сообщает нам Павсаний, картины битвы при Ойноэ и Троянской войны показывали только один момент, первая — непосредственно перед столкновением афинской и спартанской армий, а вторая — последствия Троянской войны. Амазономахия, с другой стороны, должна была показать развивающуюся смену боевых сцен, и то же самое можно сказать о ее параллели, недостоверной картине «Марафон»: три последовательные фазы борьбы были объединены в кажущееся одновременное целое. В картине не нашлось места для принятого в Афинах решения выступить против персов, и оборонительная битва А под предводительством Каллимаха также была опущена. Первая фаза битвы была параллельна картине Ойноэ, показывая момент, когда Мильтиад призывал своих гоплитов к атаке и когда две армии столкнулись. Вторая фаза — когда афинская атака обратила врага в бегство, третья — бой и героические смерти у персидских кораблей. В отличие от писателя, художник не мог развить всю историю шаг за шагом от решения афинян выступить из Афин к Марафону до боя у персидских кораблей, не говоря уже о последующих событиях у Фалерона. Картина же ограничивается собственно Марафоном, охватывая неопределенный период времени от прибытия платейцев слева до боя на кораблях и бегства персидских кораблей справа. В отличие от Ойноэ, где не было показано участие аргивян, картина «Марафон» воздерживается от хвастовства вроде «мы сделали это в одиночку», показывая помощь, прибывшую из Платей. Будучи памятником недавней победы над Спартой, Стоя показывала не запоздавших спартанцев, а платейцев, которые прибыли вовремя, чтобы сыграть свою героическую роль. Художника интересовал тот факт, что платейцы вообще присоединились к афинянам и неважно где, у Марафона или в Афинах. (В отличие от афинян из Свиды и Непота афинянам на картине не потребовалось ободряющего прибытия платейцев в Афины, чтобы принять героическое решение выступить в поход и противостоять персам при Марафоне). На самом деле платейцы могли уйти домой после поражения персов в битве А и после погребения своих мертвых. Но их участие при Марафоне было необходимо для картины, и поэтому они были изображены в ее ущербной версии мильтиадовой битвы Б.
А как же живопись и реальная история? Согласно Павсанию, его первая часть показывала фазу, когда «обе стороны бьются, еще сохраняя равновесие». Возможно, речь идет об упорной первой фазе битвы Б, в которой афиняне понесли самые тяжелые потери. Павшие граждане из битв А и Б, очевидно, были погребены на поле битвы Б, где позже над их могилами был насыпан курган Сорос. Затем «вдали битвы варвары бегут и толкают друг друга в болото». Это может относиться ко второй фазе битвы, происходившей примерно в 3,5 км дальше на северо–восток, у Большого Болота. В этом месте Кимон позже заменил поставленный сразу после битвы импровизированный трофей на постоянный. Этот памятник из белого мрамора упоминается Павсанием (1.32.5), и его части — ионическая колонна с мраморной статуей — были найдены возле церкви Панагии Месоспоритиссы. «На краю картины изображены финикийские корабли и греки, убивающие варваров, которые карабкаются на них». Вполне возможно, что бой шел на берегу Схении, у персидских кораблей, оставшихся после отплытия основных сил; брат Эсхила Кинегир, вероятно, был ранен там, и были захвачены несколько вражеских кораблей. Но свидовский Датис, который, вероятно, был идентичен историчному Датису, к тому времени был уже далеко, не убегая, а огибая мыс Сунион для нападения на Афины. Поэтому поздний византийский лексикон является лучшим источником, чем более ранняя картина в Стое. Однако если картина дала наиболее искаженную версию событий при Марафоне, опустив битву А Каллимаха, то Сорос и памятник из белого мрамора, возможно, могут свидетельствовать о том, что изображенный на картине вариант был чистой фантазией. Но как быть с тем, что в ней все греческие марафономахи представлены как гоплиты, а другие вооруженные силы не играют никакой роли? К этому вопросу мы обратимся ниже.
В повествовании Геродота о Марафоне боги и герои из картины «Марафон» отсутствуют. Здесь нет ни Афины, ни Тесея, национального героя и единомышленника Кимона, ни местного героя Марафона, ни вооруженного плугом Эхетла. Геракл, которого марафонцы первыми признали богом, не играет в повествовании историка активной роли, но победа при Марафоне и победа на противоположном берегу были одержаны после того, как афиняне расположились лагерем в Гераклейоне. Но, несмотря на отсутствие богов и героев в повествовании историка, вроде бы установлено, вопреки мнению нескольких ученых, что картина в Стое была не последним источником для рассказа Геродота о Марафоне, независимо от того, посещал ли он когда–нибудь поле битвы сам. Помимо преувеличенной роли отца Кимона, мы отмечаем такие необычные особенности, как отрубание руки Кинегира топором и ослепление Эпизела. Также из картины, вероятно, следует утверждение Геродота о том, что платейцы прибыли не в Афины, как у Непота и у других авторов, а в Марафон, присоединившись к афинянам, когда те входили в часовню Геракла (6.108.1). Ни один источник не упоминает Гераклейон на картине, но в его левом конце, где платейцы присоединились к афинянам, Геракл, вероятно, был изображен как владелец своего святилища. На самом деле платейцы, скорее всего, пришли в Афины, как и спартанцы, только лакедемоняне опоздали (6.120). Как отмечает Кассон, «между Платеями и Марафоном нет прямой дороги. Путь из Платей в Афины достаточно прост, но единственный способ достичь Марафона, не заходя в Афины, — это отправиться сначала в Фивы, затем в Элеон и Ороп, через отроги горы Парнес в Афидну и так до северного конца Марафонской равнины, а это значительно более долгий марш и гораздо более трудный путь, чем если бы они отправились прямо в Афины, а затем в Марафон по прибрежному маршруту». Призыв афинян к платейцам и спартанцам, а возможно, и к другим государствам, должен был прозвучать раньше в Афинах, а не в Марафоне лишь после высадки там персов.
Как в версии Непота и других, так и в версии Геродота, за прибытием платейцев следует обсуждение: одни выступают за то, чтобы дождаться спартанских подкреплений, тогда как Мильтиад призывает к поспешному движению. В правдоподобной версии Непота и по декрету Мильтиада обсуждение происходит в Афинах, а движение одно — к Марафону. Геродот, напротив (6.109-10), размещает свою любопытную дискуссию в Марафоне, а движение происходит из оборонительной позиции и кажется гоплитской атакой на врага на открытой равнине. Далее мы получаем пресловутый забег афинян на 1500 метров в полном вооружении (112.1) — вероятно, собственный вымысел Геродота. Ни один древний источник не утверждает о двух дискуссиях, одной в Афинах и другой в Марафоне. Две дискуссии — это изобретение современных ученых: Непот якобы «объединил в один два случая, когда Мильтиад добился своего и утвердил свою власть одну в Афинах и другую в Гераклее». А дискуссия в лагере у Марафона, которая вновь появляется у множества современных ученых, «и маловероятна, и нежелательна», как метко выразился Кассон.
В правой части картины изображена битва у кораблей, в которой Кинегиру отрубили руку топором. Скорее всего, героическая смерть ведущих афинян была показана в этой части, поэтому Геродот помещает гибель полемарха Каллимаха и стратега Стесилая в этой зоне (6.114). На самом деле Каллимах не пал в мильтиадовой битве Б, которая является сюжетом картины; он умер после своей собственной битвы A от полученных в ней ран. Также из картины, на которой бегущие персы изображены залезающими на свои корабли, должно следовать странное представление Геродота о том, что сразу после поражения на равнине большинство персов сумели скрыться от преследователей, сев на корабли и уплыв. Возможно также, что сообщение Геродота о семи захваченных вражеских кораблях было заимствовано из этой картины.
На картине из Стои греческие воины при Марафоне, очевидно, все были гоплитами, сражающимися против (за исключением одного гигантского гоплита) лучников в штанах, конных или пеших. Как уже говорилось в гл.I, Геродот не говорит так многословно, что все его марафонцы были гоплитами, но он создает такое впечатление, заставляя их атаковать врага без поддержки конницы или лучников (6.112.2). Однако он не мог допустить, что они впервые увидели персидскую одежду (112.3). Это, должно быть, его собственная странная идея; или мы должны обвинить в этом его гида по Стое, если он действительно нанял такого гида?
Однако картина победы Мильтиада не может быть единственным источником Геродота для Марафона. Хотя Геродот следует картине из Стои, опуская битву А Каллимаха, в которой персы атаковали пешими и конными, он все же оставляет ее следы, кем бы ни был его источник. Сведя на нет роль Каллимаха словами, что к Марафону афинян вывели десять стратегов (103.1), он, вопреки картине, продолжает утверждать, что в битве правым крылом командовал полемарх (111.1), что не означает, что он был верховным главнокомандующим. Греки были подготовлены не только к битве Б, которая действительно произошла (111-112), но и несколькими днями ранее (108.1), очевидно, к отсутствующей битве А. Персы также выстроились для этой отсутствующей битвы, поскольку именно в то время, когда Гиппий после высадки у Марафона выстраивал (etasse) варваров, он потерял зуб в песке, подталкивая их к наступательной битве А, которая не произошла в рассказе Геродота. Когда битва, описанная Геродотом, через несколько дней все–таки произошла, греки утончили свою линию, чтобы она была равна по длине линии персов (111.3), что означает, что персы уже сформировали свою линию и перешли в наступление — здесь битва A, а не Б.
Недоброжелатель афинян Феопомп справедливо жаловался (FGrHist 115 F 153, 154) на привычку превозносить Марафон и другие достижения афинской истории, но два его фрагмента, к сожалению, не указывают, против какой именно версии Марафона он возражал. Однако, Плутарх (Mor. 862d) мог иметь в виду Феопомпа, когда с негодованием говорил о «тех», кто называл Марафон не настоящим агоном, а лишь кратким препятствием для варваров, когда они высадились на берег. Неужели таким образом отвергается мильтиадова битва Б, а не каллимахова битва A? Сегодня мы можем пойти по стопам Феопомпа, подвергая сомнению представление, что марафонское достижение было заслугой только гоплитов. Возможно, Геродот прав в том, что в наступательной битве Б на открытой равнине афиняне — то есть афинские гоплиты — сражались без поддержки лучников, типичного персидского оружия. Но оборонительная битва А была совершенно другое дело. Как говорилось в гл.I, для отражения атаки на оборонительную позицию должны были быть задействованы не только гоплиты, но и различные мобилизованные: опытные и неопытные, граждане и метеки, свободные и несвободные; необученные камнеметчики и копьеносцы, а также профессиональные лучники и пращники. И мы сомневаемся, что афиняне, собравшие в 480-479 годах против персидских захватчиков множество легковооруженных воинов и экипажей кораблей, могли в 490 году просить другие государства прислать войска, а сами бы использовали лишь малую часть собственных сил. Но каковы доказательства существования и участия негоплитов?
Что касается лучников около 490 года, то на афинских вазовых картинах шестого века изображены гоплиты и лучники бок о бок, причем гоплиты сопровождаются лучниками независимо от того, вооружаются ли они дома или отправляются на битву. Декрет Фемистокла от 480 года, независимо от его значения для событий начала пятого века, говорит о четырех лучниках на каждом из 200 кораблей. А у самого Геродота 8 000 афинских гоплитов при Платеях в 479 году сопровождала группа лучников, причем конь Масистия был сражен афинской стрелой (9.22.1, 60.3). И хотя свидетельства недостижимы, кажется вероятным, что лучники воевали и в 490 году. В битве при Платеях каждого гоплита сопровождал легковооруженный помощник, независимо от его фактического вооружения (9.29.2), и трудно понять, почему при Марафоне должно было быть иначе. Павсаний утверждает, что в афинскую армию из 9 000 человек при Марафоне входили как граждане старше обычного военного возраста, так и рабы (10.20.2), а на поле битвы при Марафоне он фиксирует два могильных кургана. На равнине он видит курган афинян со стелами, на которых указаны имена убитых в соответствии с их филами. (Он не говорит, были ли погребенные под Соросом и указанные на стелах только гоплиты или также гражданская легковооруженная пехота). «Есть еще одна могила для беотийцев из Платей и для рабов, потому что тогда впервые сражались рабы» (Paus. 1.32.3). Рабы, будь то освобожденные Мильтиадом и афинянами перед битвой (Paus. 7 .15. 7) или частные оруженосцы, служили скорее всего лучниками или другой легкой пехотой, а не гоплитами. Отсутствие лучников в рассказе Геродота вряд ли связано с тем, что стрелковые войска впервые были организованы после 490 года, а другие легковооруженные воины вряд ли отсутствуют в его тексте потому, что они не воевали при Марафоне. [11] Их отсутствие в Геродоте — это скорее идеология гоплитов, Марафон представлен как триумф крепких, быстрых и респектабельных гоплитов. Что касается упоминания Павсанием граждан старше призывного возраста, то неизвестно, как они были вооружены, важно только то, что они могли быть полезны для оборонительного боя в битве А. Вряд ли они были применимы для битвы гоплитов Б на равнине — даже если бы кто–то из них был физически пригоден для геродотовского бега на 1500 метров в тяжелых гоплитских доспехах. Некоторые из тех, кто был моложе и старше военного возраста, должно быть, были оставлены в городе в качестве домашней стражи, когда армия отправилась к Марафону, но в 490 году у Геродота не было места ни для кого, кроме неудержимых гоплитов.
В повествовании Геродота о Марафоне также отсутствуют всадники, а кавалерийский корпус вряд ли был бы полезен для перекрытия персам пути к Афинам. [12] На поле битвы при Платеях в 479 году афинянин на коне был послан в качестве гонца (9.54), но использование лошадей для получения помощи из далекой Спарты потребовало бы регулярной системы перевалочных пунктов, где можно было бы менять лошадей. Поэтому мы можем принять утверждение Геродота, что бегун Филиппик (или Фидиппик) полагался на собственные ноги, имея лошадь лишь на бумаге; но труднее проглотить его идею, что он преодолел расстояние около 240 км от Афин до Спарты за два дня, да еще остановился поболтать с богом Паном на горе Парфенион близ Тегеи (6.105.1, 106.1). [13] В Геродоте мы вынуждены обходиться без первого участника марафонского забега на 42 км, человека, который объявил в Афинах новость о победе только для того, чтобы упасть замертво на землю. Он фигурирует только в более поздних источниках, независимо от того, звали ли его Филиппид (Lucian, pro lapsu 3), Терсипп (Гераклид Понтийский) или Эвкл, «который бежал в доспехах, разгоряченный битвой» (так пишет большинство авторов, согласно Plut. Mor. 347c). Допустимо, что при Марафоне отсутствовал настоящий кавалерийский корпус, но вряд ли у кого–нибудь из частных лиц не было в наличии лошади, ни у офицеров, таких как Каллимах или Мильтиад, ни у Каллия, который посвятил статую коня Аполлону в Дельфах после битвы (Paus. 10.18.1), ни у богатых граждан, которые участвовали в Панафинейских и других играх со своими лошадьми, ни у гоплитов, которые проехали на своих жеребцах от Афин до Марафона, чтобы сойти там и сражаться пешком. Таким образом, более поздние авторы идут по стопам Геродота, представляя Марафон как чисто гоплитское достижение.
Ни картина Пестрой Стои, ни Геродот не были первыми, кто повысил роль гоплитов в персидских войнах. В «Персах» Эсхила (472 г. до н. э.) Атосса спрашивает у хора персидских старейшин об афинянах (ст. 239-240): «Сражаются ли они луком и стрелами?». Ответ: «Вовсе нет. У них копья для ближнего боя и щитоносные доспехи». И действительно, в трагедии победа в битве при Саламине в значительной степени принадлежит гоплитам, которые сражались на Пситталии «оружьем превосходным бронзовым». Однако в отличие от Геродота при Марафоне, Эсхил признает, что на острове персов также поражали камни и стрелы — очевидно, посланные метателями камней и лучниками (ст. 447-464). После Геродота Марафон снова и снова восхваляется как достижение гоплитов, у Аристофана (Ach. 181, Clouds 986, Wasps 1075-1090), у Платона (Rep. 347b-d, Laws 707a-d), у Аристотеля (Pol. 1326a). Если победа при Саламине принадлежала в основном более бедным гражданам, укомплектовавшим флот (если не считать вымышленного сражения гоплитов при Пситталии в Эсхиле и Hdt. 8.95), то Марафон рассматривался как триумф афинских гоплитов–землевладельцев.
В рассказе Геродота о Марафоне также отсутствует афинский флот. Мотив, по которому персы высадились у Марафона, заключается в том, что он находился недалеко от Эретрии и был наиболее подходящим местом для размещения конницы — как будто они пришли к Марафону, чтобы сразиться, а не для прямого марша к Афинам (6.102). А когда они проиграли у Марафона и направились в обход мыса Сунион к Фалерону, причиной их неожиданного ухода, очевидно, стало присутствие быстрых афинских гоплитов (у Киносарга, а не на берегу Фалерона). Ни слова не говорится о флоте из 70 кораблей, который Мильтиад возьмет с собой на следующий год в экспедицию против Пароса (6.132): в сообщении Геродота за 490 год отсутствует военно–морской флот, не говоря уже о том, когда персы предпочли Марафон Фалерону в качестве спокойного места высадки, [14] или когда они позже решили отплыть от Фалерона. Когда просили помощи спартанцев до Марафона, можно было бы отправить гонца на быстроходном судне в Тирею, современный Астрос, и оттуда пустить его в Спарту. Но в 490 году места для кораблей было не больше, чем для лошадей. В следующих двух главах я расскажу о флоте.

Геродот и лагерь у Гераклейона

Как утверждалось в гл.II, лагерь греков в битве А, скорее всего, находился во внутренней области Врана. Геродот, опуская битву А, помещает лагерь афинян, в котором к ним якобы присоединились платейцы, в Гераклейоне (6.108.1); а после упорной битвы они, «придя из Гераклейона в Марафоне, расположились лагерем в другом Гераклейоне, в Киносарге», прежде чем одержать победу в пешем бою (6.116) — сверхъестественное совпадение в глазах историка. [15] Как свидетельствуют два камня с надписями, Гераклейон находился в Валарии, а не в глубине страны, недалеко от Враны. [16] Здесь есть два варианта. Во–первых, Геродот может быть прав относительно лагеря у Гераклейона, поскольку, когда Мильтиаду после битвы А и смерти Каллимаха сообщили об уходе Датиса со значительной частью его войска, он мог перенести лагерь из района Враны в местность Валарию. И, выйдя из лагеря, он разбил оставшихся врагов на открытой равнине.
Или же Геродот неправильно понял устный источник. Марафонец Геракл носил эпитет Эмпилий, «тот, кто у ворот», а узкая полоса суши между горой Агриелики и морем, очевидно, называлась Пилай. После победы в битве Б афиняне покинули равнину через эти ворота, поспешив через Аттику по главной дороге. И, согласно Геродоту, они не только заняли позицию у киносаргского Гераклейона за пределами городских стен, но даже разбили там лагерь (estratopedeusanto). Но мысль, что воины разбили лагерь прямо у городских стен, а не искали защиты внутри, очень странная. Возможно, Геродот слышал о поспешном возвращении армии из Гераклейона в Марафоне в Киносарг, то есть от ворот Марафона к воротам Афин. Историк воспринял это как то, что войско расположилось лагерем у марафонского святилища и что оно разбило лагерь в Киносарге. Геродот должно быть ошибается, утверждая, что платейцы присоединились к афинянам не в Афинах, а в марафонском Гераклейоне, и поэтому мы вправе отвергать предполагаемый лагерь в марафонском Гераклейоне не меньше, чем лагерь в Киносарге. Если это так, то при Марафоне было не более одного греческого лагеря, разбитого афинянами и платейцами в районе Враны после их совместного похода из Афин.

---

[1] Шахермайр считает, что источником Свиды был эллинистический паремиограф, который, в свою очередь, зависел от логографа или автора «Персики» или «Аттиды», «etwa an die des Hellanikos», а не от Эфора.
[2] Хау, отмечая, что в Nepos Milt. 5.4 персы в битве использовали только 100 000 из 200 000 пеших воинов, которые были у них в 4.1, указывает на слабый след традиции, согласно которой половина их войска снова отправилась на кораблях в Фалерон. Монро: «если мы предположим, что, когда афиняне перешли в наступление, бригада для захвата Афин, включая конницу, была уже отправлена и находилась в пути, мы избежим самых серьезных трудностей».
[3] Павсаний (10.11.5) датирует сокровищницу временем после Марафона. Мнения ученых резко разделились. На мой взгляд, Амандри и Остби убедительно доказывают 480‑е годы. Фрэнсис даже предпочитает 470‑е годы. Как и большинство немецкоязычных авторов, Гауэр говорит о домарафонском периоде, помещая Амазономахию, показанную в шести передних метопах, в Амазонии, а не в Аттике.
[4] Против Шталер, который воспринимает «отсутствие Каллимаха, авторитетного полемарха» в памятнике как аргумент в пользу того, что нарисованный Мильтиад был не героем Марафона, а его дядей.
[5] Тейлор заменяет аргивскую Ойноэ аттической пограничной крепостью Ойноэ. Автор не делает «никакой попытки обследовать всю научную литературу по Ойноэ». На протяжении всей античности картиной Ойноэ восхищались и обсуждали битву тысячи посетителей Стои. Есть повод задуматься, что, если бы не два упоминания у Павсании, битва ушла бы в забвение, на которое некоторые ученые фактически ее обрекают.
[6] Геродот подразумевает, что в 479 году афиняне одержали верх с помощью таких аргументов, в отличие от 88 года до н. э., когда их посланники к Сулле говорили в возвышенных тонах о Тесее и Эвмолпе и персидских войнах. Сулла, однако, был послан в Афины не для изучения их истории, а для усмирения их мятежников, Plut. SulIa 13.4.
[7] Харрисон считает, что также были показаны Пан, Деметра и Кора. Геродот 6.105 свидетельствует, что Пан обещал свою помощь Филиппиду/Фидиппиду, а Симонид (fr. 133 Bgk.) — что в битве бог поразил персов паникой. Согласно Лукиану (Philops. 3), афиняне настаивали на том, что Пан прибыл из Аркадии в Марафон, чтобы принять участие в битве. Гермес подтверждает это в «Дважды обвиненном» (9-10), как и сам Пан, жалуясь, что афиняне благодарят его лишь двумя–тремя жертвоприношениями в год вонючего козла.
[8] Против Массаро, который утверждает, что речь идет не менее чем о трех панелях. В отличие от непрерывных композиций, в которых каждая фигура представлена только один раз, в массаровской трехпанельной картине Марафона некоторые личности должны были появиться более одного раза, среди них Каллимах, предположительно изображенный на первой панели как главнокомандующий, а на третьей — как сражающийся, хотя и смертельно раненый. Хольшер: «Каждая фигура появлялась на картине только один раз, каждая на месте своей личной задачи или характерной судьбы».
[9] Харрисон, ссылаясь на Полемона, утверждает, что на картине в центре битвы изображен умирающий Каллимах. Хольшер: «Край картины занят индивидуальными подвигами Каллимаха, Кинегира и Эпизела».
[10] Уже на ойнойской росписи конца 460‑х годов спартанцы могли быть изображены с лямбдой на щитах и в шлемах, сделанных уже не из металла (Tyrtaios fr. 8, 1.31), а из жесткого войлока, ср. Thuk. 4.34.2, год 425. Согласно Филострату у спартанцев не было шлемов.
[11] Курциус насчитывает 9 000 граждан в сопровождении своих рабов, «которые служили им в качестве оруженосцев и могли сражаться как легковооруженные». Дункер предполагает более 9 000 гоплитов и «столько же легковооруженных», поскольку «при каждом гоплите состоит один легковооруженный». Белох предполагает 6-7 000 афинских гоплитов и «по меньшей мере столько же легковооруженных». Бёрн правдоподобно утверждает, что легковооруженные присутствовали, «но для той битвы, которую Мильтиад собирался вести, они были бесполезны». Однако они были далеко не бесполезны для битвы А Каллимаха, которая, конечно, отсутствует у Берна, как и у Геродота. Бертольд считает, что у Афин в то время не было регулярной легкой пехоты. Видаль–Наке верен традиции, которая представляет Марафон как образцовое сражение гоплитов. «Сама битва в строжайшем смысле соответствует правилам архаического и классического боя». Итак, нас просят поверить, что афиняне, задействовавшие не менее 34 000 моряков при Артемисии в 480 году и осмелившиеся обратиться за помощью к другим государствам в 490 году, неполно использовали свои собственные силы при Марафоне! Стоит процитировать некоторые меткие высказывания ван Виса: «Было бы поистине замечательным примером силы идеологии, если бы гоплиты зашли настолько далеко, чтобы лишить себя поддержки группы людей, по крайней мере, столь же многочисленной, как и они, не обремененной тяжелыми доспехами, более подвижной и способной лучше справляться с гористой местностью. В самом деле, есть некоторые свидетельства в пользу того, что легкая пехота была значительно менее важной в реальном сражении, чем в древних представлениях и рассказах о битве». Геродот и Фукидид, «приписывая военные успехи и неудачи почти исключительно тяжелой пехоте, отражают гоплитскую идеологию, согласно которой зажиточные люди заслуженно пользуются политической властью, поскольку никто, кроме них, не внес решающего вклада в защиту государства». Таким образом, «политическая предвзятость пронизывает древние рассказы не только о конституционной и политической истории, но и о военных действиях, и современный историк должен относиться к ним с осторожностью».
[12] Спорным является вопрос о том, был ли в Афинах примерно в 500 году регулярный кавалерийский корпус, как утверждает Поллукс (Onom. 8.108) и как следует из чернофигурных афинских ваз, например, тех, на которых изображены испытания на вступление в кавалерию.
[13] Шустрый Хаммонд заставил несчастного Филиппида добраться до Спарты за два дня и немедленно отправиться в обратный путь. В другом опусе он позволил Филиппиду отдохнуть в Спарте один день, после чего тот быстро вернулся в Афины 11‑го Боэдромиона, и его известия были переданы в Марафон в тот же день! Лазенби утверждает, что в 1980‑х годах некоторые англичане показали, что вполне реально добежать до Спарты за два дня. Как будто Филиппид в 490 году до н. э. бегал по теперешним дорогам в кроссовках. Путешествие в Спарту за два дня принимается, например, Фростом.
[14] Лазенби утверждает, что «персы, вероятно, не боялись, что высадка там (в Фалероне) встретит отпор», поскольку, как и его кумир, Геродот, он не задается вопросом, чем занимался афинский флот в 490 году. Хант: «В это время у афинян не было значительного флота, поэтому феты … не играли никакой роли в войне». Доэнгес: «Высадка в Фалероне с превосходящими силами кавалерии и немедленное давление на город имели все шансы на успех. Упреждающая война Афин с Эгиной исключила этот вариант». Верно, но он мог бы спросить, чем занимался победоносный флот в той превентивной войне в год Марафона. Тот же Доэнгес: «Как выяснилось, кампания не включала никаких морских действий».
[15] Ненчи: «Согласно Геродоту, битва при Марафоне произошла под защитой Геракла, героя–цивилизатора, и таким образом стала первой победой цивилизации над варварами..
[16] Пиндар (Pyth. 8.79) мало помогает в определении местоположения Гераклейона в «уголке Марафона», который, таким образом, подходит и для Враны, и для Валарии. Не помогает и Лукиан (Theon ekklesia 7), который помещает Гераклейон рядом с могилой Эврисфея.