3. Изгнание

ВОССТАНИЕ ЛЕОНТИЯ

Примерно в 692 году, во время арабо–византийской войны, надежный старый солдат Леонтий, стратиг фемы Анатоликон, был брошен в тюрьму по императорскому приказу. В источниках не приводится никаких причин, объясняющих его арест, но, учитывая дату и его предыдущую службу в Армении, вполне возможно, что он был командующим в катастрофической битве при Севастополисе. В течение следующих трех лет Леонтий томился в претории, императорской тюрьме. Затем осенью 695 года Юстиниан неожиданно приказал освободить его, назначил стратигом недавно основанной фемы Эллады в центральной Греции, снабдил его войсками и тремя кораблями и приказал немедленно покинуть Константинополь.
Согласно хроникам Никифора и Феофана, Леонтий был очень подавлен своим новым назначением. Очевидно, он считал, что его посылают на смерть в опасную пограничную заставу. Тем не менее приказ есть приказ, и Леонтий уже готовился к отъезду, когда к нему явились с визитом двое его старых друзей. Эти двое были монахами, по имени Павел и Григорий. Павел, как и многие его современники, увлекался, несмотря на порицания церкви, искусству астрологии. Согласно хронистам, в какой–то более ранний период он предсказал, а Григорий, очевидно, с энтузиазмом поддержал это пророчество, что Леонтий однажды станет базилевсом. Предсказания такого рода являются исключительно популярной темой в византийской исторической литературе и, вероятно, были таковыми и в реальной жизни. В государстве, где царское происхождение не было обязательным условием для ношения короны, неудивительно, что мечты об империи прельщали многие честолюбивые души.
В любом случае возобновление Павлом и Григорием знакомства с отчаявшимся стратигом высекло искру, необходимую для внезапного государственного переворота. Методы, которыми, по слухам, пользовались Леонтий и его соратники, поразительно просты. Поздно вечером, с двумя монахами и отрядом из вверенных ему войск он отправился в преторий, где один из его спутников сообщил префекту, что «базилевс» находится снаружи и требует немедленного входа. Ворота были открыты, Леонтий и его сторонники ворвались в преторий, схватили и связали префекта, а затем освободили людей, бывших товарищами Леонтия по заключению. Они, естественно, стали добровольными рекрутами для борьбы против Юстиниана. Между тем, согласно дополнительной информации, предоставленной только Феофаном, в городе распространился слух, что Юстиниан планирует всеобщую резню всего населения и что патриарху Каллинику суждено стать первой жертвой. Этот слух кажется совершенно беспочвенным, хотя невозможно определить, является ли он вымышленным, взятым из одного из «утраченных источников» Феофана, или же такое предупреждение действительно было распространено в ночь переворота Леонтия.
Каллиника, во всяком случае, убедили связать свою судьбу с мятежниками. По всему городу раздался крик, призывающий народ собраться в соборе Святой Софии, и вскоре тысячи людей хлынули в великую церковь. Там патриарх Каллиник провозгласил Леонтия императором и произнес: «Это день, который сотворил Господь!», в то время как толпа дико скандировала: «Пусть выкопают кости Юстиниана!» — этот крик, конечно, не следовало понимать буквально, так как соперник Леонтия был еще очень жив. «Выкопай его кости!» — это была просто византийская идиома, выражающая глубокое презрение. Толпа явно жаждала крови.
До сих пор рассказы летописцев о перевороте Леонтия обезоруживающе просты. Подробности интриги, которые, несомненно, сделали бы чтение интересным, остались невысказанными как Никифором, так и Феофаном, и только из крошечной подсказки в одной рукописной версии хроники Георгия Монаха середины IX века мы можем глубже проникнуть в природу поддержки Леонтия. Дополнительные прозрения, которые появляются в этом месте, действительно очень интересны, поскольку они дают удивительное понимание того, что восшествие Леонтия на престол не было стихийной волей всего населения, как предполагают основные источники. По словам Георгия Монаха, «Леонтий Патриций … был ночью публично провозглашен базилевсом от димов синих».
Историки много знают о деятельности синих и зеленых, известных, а иногда и печально известных византийских димов или политических группировок, хотя большая часть информации о них относится ко времени, предшествовавшему правлению Ираклидов. Эти две фракции были не только непримиримыми соперниками в своей роли противостоящих групп поддержки на Ипподроме, они также, что более важно, представляли различные политические взгляды и были двумя отрядами, которые вместе составляли городское ополчение. Опираясь на вооруженную силу, вожди димов, совместно или по отдельности, часто предъявляли императору требования на ипподроме и они тут же удовлетворялись, более того, император обычно открыто присоединялся к той или иной фракции.
Однако когда встает вопрос о том, за что выступали соответствующие фракции, современные ученые склонны действовать осторожно. Конечно, было бы чрезмерным упрощением рассматривать синих как аристократическую фракцию, а зеленых — как простой народ, поскольку аристократы и простолюдины были в равной степени находились в обеих партиях. Более глубокое изучение различий между димами показывает, что синие возглавлялись представителями старой землевладельческой аристократии, сенаторскими семьями, которые вели свою родословную от греко–римских времен, в то время как зелеными руководили придворные функционеры–чиновники казначейства и другие государственные служащие—и преуспевающие бизнесмены Империи. Неудивительно, что Леонтий нашел теплую поддержку у синих. И все же, если его провозглашение императором было в основном делом одной фракции, мы должны также предположить, что зеленые все еще были приверженцами Юстиниана — неудачливыми приверженцами, как оказалось, но тем не менее на его стороне.
Ни в одном из источников нет прямых сведений о том, как был схвачен Юстиниан, но, вероятно, вооруженные последователи Леонтия, собравшиеся у дворца, настолько превосходили телохранителей Юстиниана, что молодой император просто оказался в ловушке.
Ранним утром после переворота толпа сторонников Леонтия собралась на Ипподроме, и Юстиниан предстал перед ними вместе с Феодотом и Стефаном, жестокими и всеми презираемыми министрами финансов. Двое приспешников павшего императора были связаны за ноги, и вскоре их протащат по улицам, а затем сожгут заживо. Однако для Юстиниана его преемник избрал более «милосердный» приговор, вспомнив, как нам рассказывают, о своей давней дружбе с отцом Юстиниана Константином IV. Пусть жизнь Юстиниана будет сохранена, но пусть он будет так изуродован, что никогда больше не сможет претендовать на императорское величие.
Леонтий распорядился, и без дальнейших церемоний Юстиниан II был подвергнут страшным актам ринокопии и глоссотомии, отрезанию носа и языка, на глазах у кровожадной толпы на Ипподроме.
Ему было двадцать шесть лет, и его мир рухнул.
У нас нет абсолютно достоверных сведений о непосредственных последствиях. Возможно, Леонтий верил, что Юстиниан умрет, потому что ринокопия иногда оказывалась смертельной. Согласно одному из рассказов, предоставленному довольно изобретательным западным хронистом Агнеллом Равеннским, изувеченный Юстиниан, потерявший сознание от потери крови, был выброшен на пустынный берег. Сообщение Агнелла, вероятно, не имеет здесь большой исторической ценности, поскольку мы знаем, что Леонтий вскоре добавил к наказанию Юстиниана пожизненное изгнание в Херсон, пустынный портовый город в Крыму, настоящую окраину земли.
Итак, Юстиниан был отправлен в изгнание, а император Леонтий правил надежно и, как говорят летописцы, «со всех сторон царил мир».
О царствовании Леонтия известно очень мало. Его круглое, самодовольное лицо с короткой щетинистой бородкой — одно из самых реалистичных изображений на византийских монетах, но трудно сказать, каким он был человеком или императором. Одна интригующая деталь, обнаружившаяся благодаря современным исследованиям, связана с его тщетными попытками изменить свое имя с Леонтия на Льва. Этот каприз, без сомнения, был вызван тем фактом, что Лев был именем двух предыдущих императоров, в то время как единственным другим Леонтием, который когда–либо приближался к императорскому трону, был претендент, который восстал против императора Зенона и был разбит двумя столетиями ранее. Леонтий имел свое новое имя Лев, запечатленное на его монетах, и, по–видимому, использовал его во всех своих официальных документах. Тем не менее византийские летописцы более поздних лет упорно продолжали называть его Леонтием, и Леонтием ему и суждено остаться, ибо называть его именем, которое он предпочитал, означало бы дать ему императорский номер III и последующее перенумерование всех последующих Львов на византийском троне.
Неспособность Леонтия даже добиться постоянного признания своего нового имени свидетельствует о его малой значимости в истории. Его правлению суждено было быть коротким и, как и правлению его непосредственного предшественника, окончиться катастрофой.
Однако еще до этих событий Юстиниан Ii прибыл в Херсон, чтобы начать отбывать пожизненное заключение.

ХЕРСОН И ХАЗАРИЯ

Древний крымский город Херсонес вполне можно назвать последним рубежом Византийской империи; основанный греческими торговцами столетиями раньше, он оставался оплотом эллинизма среди примитивных и варварских соседей. Из–за большого расстояния от столицы, Константинополя, византийские императоры предоставили Херсону немалую автономию. Его полития, по сути, была чем–то вроде анахронизма; херсониты управляли своими делами с яростным духом местной независимости, характерным для городов–государств Древней Греции. Из–за своего отдаленного расположения Херсон также оказался полезным византийским императорам в качестве места ссылки для политических заключенных. Византийцы, как правило, представляли себе город на штормовом побережье Черного моря как место полного запустения и нищеты. То, что эти впечатления не были беспочвенными, находит яркое подтверждение в письмах папы Мартина I, сосланного туда дедом Юстиниана Константом в середине VII века. В Херсоне, комментировал папа Мартин, о хлебе говорили, но его никогда не видели.
Таково было место, куда был изгнан бывший император Юстиниан, и где в конечном счете он вызовет большую тревогу среди отцов города.
Ни один из наших источников не может много рассказать нам о Юстиниане на тот момент. Нет четкого описания, например, степени нанесенных ему увечий. По крайней мере, ясно, что глоссотомия не причинила ему вреда, если вообще причинила; его способность говорить не была нарушена. С носом, однако, было иначе; хотя раны зажили, повреждение было настолько заметно, что навсегда он будет известен как Rhinokopimenos или Rhinotmetos, человек с отрезанным носом. Агнелл Равеннский сообщает, что с целью скрыть свое уродство Юстиниан носил искусственный нос из «чистого золота», но нет никаких указаний относительно того, как у него держался этот протез или где он его получил. Как изгнанник, он вряд ли имел доступ к большому количеству чистого золота, и, возможно, это «украшение» появилось только позже, когда его состояние улучшилось.
Условия повседневной жизни Юстиниана в Херсоне также остаются крайне расплывчатыми в источниках. Он не был пленником в строгом смысле этого слова, потому что мог свободно бродить по городу и, по–видимому, говорить с кем угодно. Со временем у свергнутого государя появились что–то вроде последователей среди некоторых херсонесцев, предприимчивых молодых людей, которые, должно быть, зачарованно слушали его дикие планы вернуть себе трон и в конечном счете настроились рискнуть ради него своей жизнью.
Вероятно, Юстиниан жил в монастыре, так как монастырь часто предоставлял убежище политическим изгоям. Но, конечно, он не стал монахом, потому что, если бы он сделал это, его враги не упустили бы возможности позже осудить его за нарушение обетов. Мы знаем, что среди его преданных сторонников был некий аббат Кир, который, как говорят источники, «заботился» о нем в годы его изгнания и предсказывал ему восстановление утраченной империи. Вероятно, ободрения Кира сыграли значительную роль в поддержании в Юстиниане твердой решимости не признавать свое низложение окончательным.
От современника Юстиниана, английского ученого Беды Достопочтенного, мы слышим, что Кир был аббатом в Понте, который «заботился о Юстиниане в изгнании». Никифор и Феофан сообщают, что Кир предсказал реставрацию Юстиниана, но они путают дело, утверждая, что он был из Амастриды, города к югу от Херсона на противоположном берегу Черного моря. Поскольку у нас нет никаких намеков на то, что Юстиниан когда–либо был в Амастриде, представляется вероятным, что Кир покинул его и отправился в Херсон. Кир, кстати, впоследствии стал патриархом Константинополя.
Между тем в Константинополе императору Леонтию недолго оставалось удерживать захваченную им корону. В 698 году великий североафриканский город Карфаген пал под натиском мусульман. Когда попытки восстановить там византийское правление оказались безуспешными, адмиралы разбитого византийского флота решили восстать против Леонтия и поставить нового императора, а не возвращаться к хозяину с вестью об их неудаче. Для этого опасного назначения был избран друнгарий (морской офицер) с совершенно не подходящим для императорского достоинства германским именем Апсимар. Охотно он согласился сменить его на Тиберия.
Когда флот мятежников появился в водах Константинополя, фракция зеленых в столице присоединилась к восстанию против Леонтия, и в конечном итоге Константинополь попал в руки мятежников. Тиберий Апсимар был должным образом помазан в базилевсы тем же услужливым патриархом Каллиником, который три года назад провел коронацию Леонтия. Павший Леонтий подвергся ринокопии и был вынужден уйти в местный монастырь.
Несомненно, воодушевленный этими событиями, пылкий Юстиниан начал все более открыто говорить о своих планах вернуть себе трон, и в конце концов правительственные власти в Херсоне почувствовали, что его откровенное хвастовство представляет угрозу благосостоянию города. Таким образом, отцы Херсонеса решили, что Юстиниан настолько опасен, что его следует либо убить, либо отправить обратно Тиберию Апсимару и подвергнуть строгому заключению в столице. Хотя о конкретных обстоятельствах ничего не известно, мы знаем, что Юстиниан был вовремя предупрежден об этих планах и бежал на север в Дорос, город, удерживаемый готами, недалеко от земель хазар. Из Дороса Юстиниан послал весточку Ибузеру Глиабану, хазарскому кагану, с просьбой об убежище и изложением своих надежд в конечном итоге вернуть свою империю; Юстиниан бежал из Херсона, вероятно, в 704 г.; сейчас ему было около тридцати пяти лет, и он провел в Херсоне почти десять лет. Но уверенность в том, что он был единственным законным императором Византии, была в нем так же сильна, как и всегда; прошедшие годы, вероятно, действительно углубили его решимость вернуть трон, который он потерял, или погибнуть в попытке.
Хазары, к которым обратился за помощью Юстиниан — народ загадочный; современные ученые, как и средневековые источники, находят о них много разногласий: по мнению некоторых авторитетов, это была восточная раса, с раскосыми глазами, черными волосами и смуглой кожей, характерной для многих народов Средней Азии. Один средневековый арабский писатель, однако, описал их совершенно иначе: «Цвет их лица белый, глаза голубые, волосы распущенные и преимущественно рыжеватые, их тела большие, а натура холодная. Их общий облик — дикий». По крайней мере, с последним пунктом авторитеты в целом согласны. Более чем через двести лет после Юстиниана, когда хазарская империя достигла выдающегося положения в мировых делах, византийский император Константин VII все еще считал их полнейшими варварами. Никогда не женись на хазарке, предупреждал Константин VII в книге советов своему сыну и наследнику: неравенство такого «смешанного брака» в глазах Византии было позором.
Некоторые из хазар, похоже, были кочевниками, которые жили в палатках из войлока, но по мере того, как их сила и престиж росли, многие из них поселились в глиняных домах, а правящая семья, как говорят, жила в кирпичном дворце. Основными продуктами питания хазар всех сословий были рис и рыба. Их родным языком был диалект, несколько похожий на турецкий. В религиозном отношении они были язычниками, хотя через несколько лет после пребывания среди них Юстиниана руководство племени массово обратилось в иудаизм. Этот странный поворот судьбы очаровал средневековых евреев в других странах, которые были склонны верить, что их хазарские братья представляют одно из потерянных колен Израиля.
Византийские рассказы о визите Юстиниана в Хазарию дают наиболее ясное представление о хазарском государстве в этот период его истории. Они уже контролировали обширную территорию, включая ряд укрепленных городов вдоль северных берегов Черного моря, области, которые теперь являются частью южной России. Каган времен Юстиниана, честолюбивый и коварный Ибузер Глиабан, несомненно, был полезным союзником.
Когда Ибузер согласился дать ему убежище, беглый Ринотмет покинул Дорос и отправился к хазарскому двору. Впервые за много лет ему оказывали императорские почести. Между хазарами и бывшим императором был заключен официальный союз, и в знак дружбы каган отдал Юстиниану в жены свою сестру. Можно только представить себе чувства юной хазарской царевны, когда ей сообщили о планах брата на ее будущее. Как и многие благородные женщины в истории, она, вероятно, всю свою жизнь осознавала, что ей суждено стать матримониальной пешкой в политической игре своей семьи. И все же ей и в голову не могло прийти, что избранный для нее муж окажется изуродованным беглецом, и если она подошла к браку со страхом и разочарованием, то едва ли можно было ее упрекать.
Прямых сведений о том, какой именно обряд бракосочетания был совершен для Юстиниана и его хазарской невесты, нет, но ввиду своей стойкой ортодоксии Юстиниан, по всей вероятности, настаивал на христианских обрядах. Во всяком случае, ясно, что рано или поздно он решил крестить свою невесту в христианскую веру. Мы не знаем с полной уверенностью подлинного имени этой дамы (один источник предполагает, что ее звали Чихак). Но при крещении она получила имя Феодора, имя, которое Юстиниан, несомненно, выбрал для нее сам и которое многое говорит о его мыслях на тот момент.
Позже Никифор говорит о возвращении дамы к ее «отцу». Это, вероятно, ошибка, и дело идет о брате, но, возможно, может указывать либо на то, что отец кагана был все еще жив, хотя его сын был правителем, либо на то, что невеста Юстиниана была сводной сестрой кагана.
Все, кто хоть что–то знал о первом императоре Юстиниане, знали, что его императрицу звали Феодорой и что он был ей глубоко предан. В том, что Юстиниан II хотел, чтобы его невеста носила имя, которое так хорошо сочеталось с его собственным и так живо напоминало Юстиниана Великого и Феодору и их верную и пожизненную любовь друг к другу, есть что–то действительно прекрасное. Кроме того, этот выбор носил в себе нечто вроде политического манифеста: заявление о решимости беглого императора, что Византия вновь станет свидетелем правления Юстиниана и Феодоры. Хотя большинство византийцев сочли бы брак с хазаринкой позорным мезальянсом, Юстиниан, по–видимому, принял свою хазарскую даму с гордостью и любовью. Феодора, со своей стороны, каковы бы ни были ее опасения, когда она вступала в брак с Юстинианом, вскоре глубоко полюбила его, ибо в свое время она решилась спасти его жизнь, рискуя своей собственной.
После женитьбы Юстиниан и Феодора переехали в укрепленный город Фанагорию, недалеко от восточного берега Керченского пролива, одного из главных центров хазарского влияния. Очевидно, Ибузер еще не был готов предпринять попытку помочь Юстиниану вернуть византийский трон, но, вероятно, это был его долгосрочный план. Между тем Юстиниан и его жена некоторое время жили в Фанагории, пока известие о местонахождении бывшего императора не достигло Тиберия Апсимара в Константинополе. Тиберий воспринял это известие с тревогой и послал ряд просьб к кагану с предложением щедрой награды за Юстиниана живым или мертвым. Поначалу каган, похоже, игнорировал эти призывы, но через некоторое время мысли о награде и доброжелательстве правящего императора стали перевешивать любые обязательства Ибузера перед своим шурином. Он хитро спланировал, как расправиться с Юстинианом. Отряд людей кагана был послан в Фанагорию якобы в качестве телохранителей свергнутого монарха, а двум высокопоставленным приспешникам кагана было приказано казнить Юстиниана, как только будет получен определенный сигнал. Один из рабов кагана, однако, узнал об этом плане и открыл его Феодоре. В этот решающий момент хазарская девушка предпочла верность своему византийскому мужу любой преданности брату. Она предупредила Юстиниана о готовящемся заговоре, и он, в свою очередь, вызвал к себе одного из предполагаемых убийц, Папациса, правителя Фанагории, человека, с которым прежде был в хороших отношениях. Когда они остались вдвоем, Юстиниан задушил хазарского правителя веревкой. Второму агенту кагана, Балгицису, правителю соседнего города Боспор, Юстиниан вскоре уготовил такую же участь. Имена Папациса и Бальгициса записаны только Феофаном. Данлоп отмечает, что «Балгицис» может быть просто хазарским титулом, означающим «правитель».
Теперь он знал, что ему придется бежать, спасая свою жизнь, но Феодору, которая ждала ребенка, нельзя было брать с собой. Вместе они решили, что лучшей ее надеждой на безопасность будет возвращение ко двору Ибузера. Затем Юстиниан ускользнул в маленький близлежащий порт Томы и вышел в море на маленькой рыбацкой лодке с несколькими товарищами, возможно, включая некоторых хазар. Армянский хронист Гевонд сообщает, что шурин Юстиниана Трухег сопровождал его в его отъезде из Хазарии и позже был убит в битве под стенами Константинополя. Гевонд очень запутан в событиях, приведших к возвращению Юстиниана на трон, но это сообщение может свидетельствовать о том, что среди последователей Юстиниана были хазары, возможно, даже некоторые из родственников Феодоры и Ибузера.
Он сказал, что собирается вернуть свою империю, но даже человек с неукротимым духом Юстиниана должен был понимать почти безнадежность ситуации. За ним лежала земля хазар, оказавшихся такими ненадежными союзниками, но и за ним оставалась женщина, которая любила его и носила его ребенка. Перед ним перекатывались только бурные воды Черного моря. Он был беглецом, за его голову назначена цена, и он был отмечен шрамами, которые сделали бы маскировку почти невозможной. В темноте ночи Юстиниан Ринотмет поплыл навстречу мрачной неизвестности.