После Фемистокла и Кимона Феопомп упоминает в «экскурсе» Перикла и Фукидида сына Мелесия (которого историк считает сыном неизвестного в другом месте Пантена) и упоминает о жестоком политическом соперничестве между этими двумя государственными деятелями (F 91). Этот антагонизм, который должен был послужить для Феопомпа предметом дальнейшего противостояния между «правлением» Евбула и демагогами V века, ознаменовал решающий момент в истории Афин. Фрагмент 91 намекает на конфликт между Периклом и Фукидидом в первой половине десятилетия 450-440 гг., конфликт, который завершился остракизмом Фукидида (весна 444 г.). Контраст касался главным образом афинской финансовой политики и управления доходами, а также уплачиваемых союзниками пошлин, и, в частности, проблемы больших государственных расходов, связанных с новой и грандиозной строительной программой Перикла.
Поэтому необходимо будет в общих чертах проследить этот этап афинской политики. Это короткий, но очень сложный период, характеризующийся трудным дебютом «панэллинского империализма» Перикла. После заключения Каллиева мира (или, во всяком случае, прекращения военных действий с Персией) гегемония Афин над симмахоями становилась для них все более обременительной (Tucidide 3, 10, 4). Перикл фактически использовал «панэллинское» соглашение, заключенное между Афинами и Персией, как своего рода шантаж, чтобы заставить союзников как оставаться в орбите афинской политики, так и продолжать платить дань «на войну» (Plutarco Per. 12, 2 и 4). Эта последняя мера, вероятно, была мотивирована предполагаемой необходимостью принятия превентивной стратегии, направленной на обеспечение вооруженного мира. Ряд указов, выдвинутых некоторыми представителями окружения Перикла около 448/7 г., санкционировал это качественное изменение фороса (которое уже началось при Кимоне), помогая укрепить экономические и политические связи, которые объединили данников–симмахоев и гегемонистский город. В те же годы была начата строительная программа, финансирование которой обеспечивалось за счет пожертвования излишков фороса, в соответствии с тем, что было установлено декретом, обнародованным в 450/49 году по предложению самого Перикла. В 447 году начались работы над Парфеноном и статуей Афины Парфенос; в 443 году было завершено строительство промежуточной стены между Афинами и Пиреем; в 442 году был закончен Одеон (Plutarco Per. 13, 6-11). С одной стороны, этот расцвет инициатив отражал панэллинский характер новой пацифистской политики, санкционированной двумя предложенными Периклом в 450/49 году декретами, один о Панэллинском конгрессе (Plutarco Per. 17), а другой, уже упомянутый, об использовании финансовых излишков дани. С другой стороны, он был направлен прежде всего на то, чтобы создать канал государственных расходов, через который — подобно тому, что происходило при ежегодном оснащении флота — форос союзников должен был быть преобразован в trophe для граждан (Plutarco Per. 12, 3-4). Эта программа фактически предполагала более открытую экономическую эксплуатацию союзников как источника богатства для Афин. Организуя систематическое использование части налога для финансирования общественного строительства, а также для обычных расходов на вооружение флота, Перикл мог тем самым осуществлять контроль за обогащением города от симмахоев, становясь своего рода администратором от имени демоса.
Начало этой политики сопровождалось проблемами. Сначала ей противостояла живая «интернациональная» реакция, подогреваемая растущей враждебностью к афинскому подъему Спарты и Коринфа. В 447/6 г. поднялась Беотия, и после кровопролитного поражения Афины должны были отказаться от контроля как над этим регионом, так и над Локридой и Фокидой (Tucidide 1, 112, 5-113; Plutarco Per. 18, 2-3). В 446 году восстала и Эвбея (чье порабощение было существенным фактором для контроля над торговыми путями и поставками зерна по Черному морю): Спарта, возможно, способствовала этому событию. В том же году лакедемоняне вторглись в Аттику, а Мегара поднялась с помощью Пелопоннеса и особенно Коринфа (Tucidide 1, 114, 1-2; Plutarco Per. 22, 1-2). Эта трудная ситуация закончилась в 446/5 году, когда Афины, отвоевав Эвбею, заключили со Спартой тридцатилетний мир, отказавшись от владения Мегарой и портами Нисея и Паги (Tucidide 1, 114, 3 - 115, 1; Plutarco Per. 23-24, 1). Более того, в те же годы многие союзные города, особенно в наиболее удаленных от Афин регионах (Кария, Херсонес, Фракия), отказались платить дань. Перикл отреагировал на эту серьезную политическую и экономическую ситуацию как отправкой колоний и клерухий для контроля над наиболее беспокойными областями «империи» (Diodoro 11, 88, 3; Plutarco Per. 11, 5-6; 19, 1; Pausania 1, 27, 5), так и уменьшением в некоторых случаях суммы налога. Однако кризис еще более обострился в 446/5 году в связи с четырехлетней реорганизацией фороса: сокращение суммы афинского налога и уклонение от уплаты союзников произошло фактически в количествах, невиданных прежде.
В этом контексте, отмеченном экономическим кризисом, который, казалось, подорвал саму Афинскую архэ, мы должны найти пик антиперикловой оппозиции во главе с Фукидидом сыном Мелесия, родственником и политическим наследником Кимона. Согласно Плутарху (Per. 12), два государственных деятеля сосредоточились на строительной программе, рассматриваемой оппозицией в качестве вероятной причины разногласий между Афинами и симмахоями. На настойчивые выпады Фукидида Перикл ответил серией демагогических контрмер (пожертвования на флот, усиление военно–морской активности, посылка колоний и клерухий: Plutarco Per. 11, 4-5), пока не получил согласия демоса на продолжение своей программы, и вскоре он одержал верх над противником, подвергнув его остракизму (Plutarco Per. 14). «Жизнь Перикла» Плутарха характеризует Фукидида явно упрощенно, описывая его, согласно аристотелевскому клише (Ath. Pol. 28, 2 и 5), как «лидера» консервативной и «умеренной» партии, враждебной «демократической партии» во главе с Периклом (Plutarco Per. 8, 5; 11, 1-3; Nic. 2, 2). Необходимо переосмыслить плутархову информацию, освободив ее от анахронизмов и хвалебной точки зрения. Из тщательного изучения биографии Плутарха следует, что сын Мелесия вовсе не питал отвращения к афинской «империалистической» политике. Скорее всего, он выступил против инициативы Перикла инвестировать большую часть налога в строительную программу именно потому, что эта мера могла вызвать и без того очень критическую для афинской архэ ситуацию, несогласие союзников и обвинения со стороны других греков в тирании Афин. Кроме того, Фукидид сын Мелесия не ограничился подчеркиванием неадекватности затратного строительного проекта Перикла. Пассивно противостоя Периклу, он не мог надеяться завоевать благосклонность демоса. Поэтому следует считать, что он выдвинул конкретные контрпредложения относительно администрирования форосом, то есть предложил не столько накопление излишков, сколько другие, менее заметные, но, несомненно, эффективные меры, чтобы распределить эти доходы среди населения, не подвергая себя обвинению со стороны союзников. Из этого следует, что он был не только лидером большой аристократической коалиции из враждебных Периклу кимоновцев, но и главой демоса, по крайней мере, какое–то время. Плутарх (Per. 8, 5; 11, 1) свидетельствует как о том, что ораторские способности сделали Фукидида грозным антагонистом Перикла в экклесии, так и о том, что для противостояния противнику Перикл предпринял ряд демагогических инициатив (и это напоминает нам, как много он уже сделал, чтобы взять верх над Кимоном, на благо народа). Очевидно, Перикл не стал бы прибегать к этим средствам, если бы Фукидид не был действительно опасным соперником, имевшим подлинное влияние на демос. О политическом превосходстве Фукидида должно быть говорит также его остракизм (Plutarco Per. 6, 2-3; 14), который почти несомненно указывает на то, что он представлял в то время угрозу стабильности «правления» Перикла. Отсюда, плутархова версия, хотя в ней преобладает схематичное, а иногда и анахроничное видение столкновения двух государственных деятелей, свидетельствует о важности и заслугах Фукидида, который, возможно, умело воспользовался временным кризисом власти своего противника.
Более ясное утверждение, что сын Мелесия управлял демосом, содержится в анонимном жизнеописании Фукидида (6-7). Согласно Анониму, который, возможно, черпал из Стесимброта, карьера Фукидида началась, когда он, блестяще защитив и оправдав Пирилампа, которого Перикл обвинил в убийстве, приобрел славу великого оратора. Позже опять же благодаря своему красноречию он был избран стратегом и завоевал политическое господство. Однако, его репутация была подорвана филохрематией, а также судебным иском, предъявленным ему по возвращении из Сибариса Ксенокритом. Остракизм стал заключительным аккордом его упадка. Реальное «правление» Фукидида в Афинах также задокументировано схолиями к Элию Аристиду (3, 446, 29-30; 447, 1-2 Dindorf), где говорится, что «афиняне все повиновались мужу, которому они доверили государственные дела, так как город строго контролировался им» и что он «сделал резкий поворот в жизни полиса с полного согласия народа», вызвав антагонизм Перикла. Ученые даже предполагают, что в течение определенного периода не Фукидид выступал против Перикла, а именно Перикл возглавлял оппозицию против Фукидида. Отнюдь не предлагая позднюю и ненадежную версию, «анонимная жизнь» и схолии дают довольно связное и правдоподобное представление о карьере государственного деятеля, не только согласное с известиями Плутарха, но и являясь частью сложной афинской политической ситуации десятилетия 450 - 440 гг.
В самом деле, Фукидид обнаружил, что он оказывает большее влияние на демос в момент кризиса «правления» Перикла. Что касается его программы, то трудно определить, в чем она состояла; однако следует полагать, что он не ограничивался систематической «пассивной» оппозицией Периклу, а выдвигал контрпредложения относительно расходования городских денег и в особенности налоговых излишков (ср. Platone Lach. 179 c). Из анонимного жития (7) следует, что впоследствии этот государственный деятель разозлил афинян, став «высокомерным и алчным», и поэтому они больше его не терпели.
Большой интерес представляет это известие о фукидидовой тяге к деньгам (тема, к которой Аноним возвращается несколько раз). В самом деле, здесь, кажется, намек на конфликт между Периклом и сыном Мелесия вокруг управления данью и государственными доходами. Возможно, Фукидид не хотел или не мог сдержать данные народу обещания и не был в состоянии справиться с обострением кризиса, вызванного неуплатой или только частичной уплатой фороса, кризисом, завершившимся в 446/5 году. Это могло бы объяснить, почему его обвиняли в филохрематии, то есть в том, что он вел себя как «скряга» и по меньшей мере нечестно. Также в этой связи следует вспомнить известие Плутарха (Per. 14, 1-2), согласно которому Перикл, обвиненный сторонниками Фукидида в злоупотреблениях в управлении казной, сумел переломить ситуацию, убедив экклеcию щедро профинансировать строительную программу. Этот эпизод намекает на контраст между «расточительством» Перикла и «бережливостью» Фукидида, который, должно быть, был создан фукидидовской пропагандой. В то время как последняя обвиняла «расточительность» Перикла, периклова пропаганда, с другой стороны, превозносила новую форму «государственной» щедрости и, вероятно, критиковала противоположную Фукидиду ориентацию, обвиняя его в «скупости» и «продажности». Поездку Фукидида в Сибарис в 445 году следует рассматривать как последнюю попытку вновь утвердить свой политический престиж. Вероятно, он отправился в Сибарис (основанный годом ранее благодаря афинскому вмешательству: Diodoro 12, 10, 3-4), чтобы попытаться урегулировать разногласия, возникшие между древними сибаритами и афинскими элементами, недавно присоединившимися к общине (Strabone 6, 1, 13; Diodoro 12, 11, 1-2). Государственный деятель, возможно, намеревался не только гарантировать афинские интересы в новом Сибарисе, но и заменить Перикла в роли промоутера западной политики Афин. Неудача, должно быть, усугубила положение Фукидида, усилив нападки его противников. Это, по–видимому, подтверждается известием (Vita An. 7), согласно которому по возвращении из Сибариса он был привлечен к судебной ответственности Ксенокритом, который добился его осуждения. Кажется, не случайно его обвинителем был Ксенокрит. Представитель круга Перикла, тот вместе с прорицателем Лампоном возглавил экспедицию в Фурии в 444/3 году (Diodoro 12, 10, 4-11, 3; Fozio s. v. Θουριομαντεις). Вполне вероятно, что он как будущий предводитель предстоящего предприятия в Фуриях, был орудием особого ответа Перикла на неэффективную интервенцию Фукидида в Сибарис (ср. Plutarco Per. 11, 5): поэтому начатое им судебное преследование имело целью подчеркнуть провал миссии Фукидида. Обвинение Ксенокрита было частью хитроумно спланированной клеветнической кампании, подготовившей почву для остракизма Фукидида: он произошел вскоре после этого по инициативе Перикла (Plutarcо Per. 14, 3). Восстановление Перикла зависело от сложного ряда факторов, из которых неудача его противника в Сибарисе и панэллинское предприятие в Фуриях составляли лишь один аспект относительной важности. В самом деле, необходимо учитывать политическую эффективность коалиции филоев и геносов, которую ему удалось организовать в те годы. Около 450 года он сменил Кимона в союзе с кериками, могущественным геносом, членами которого были Каллий и Гиппоник. Возможно, именно для того, чтобы сломить мощную коалицию, образовавшуюся вокруг Фукидида, который состоял в родстве с Кимоном и, вероятно, получив поддержку многих бывших кимоновцев и самих Филаидов, Перикл вступил в союз с семьей Тисандра, принадлежащей, как и Кимон, к роду Филаидов. Семья Тисандра внезапно поднялась во второй половине пятого века. Помимо Перикла, с ним были связаны некоторые близкие к нему политики: Леогор сын Андокида (родственник того Пирилампа, который сначала был филоем Фукидида, а затем стал гетайром Перикла), и Главкон сын Леагра. Эти семейные союзы нейтрализовали сторонников Фукидида и гарантировали Периклу контроль над экклесией и буле посредством гибкого управления властью и в то же время ограничивали круг его филоев (Plutarco Mor. 811 f; 812 d). Перикл нашел поддержку демоса и смог продолжить осуществление строительной программы прежде всего потому, что ему удалось преодолеть кризис и восстановить экономические и политические связи между городом–гегемоном и союзниками–данниками. Фактически, отправив колонии и клерухии (факт, который Плутарх не случайно истолковал как демагогическую и антифукидидовскую контрмеру), он установил более жесткий афинский контроль над симмахоями. Исходя из этих предпосылок, государственный деятель, получив одобрение Спарты и преодолев наиболее острую фазу дефицита, вызванного уменьшением уплаты налога, смог навязать новую и более эффективную реорганизацию фороса, которая была разработана, опередив четырехлетний срок, уже в начале 444/3 г. и вступила в силу в 443/2 гг. С этой точки зрения представляется значительной хронологическая связь между остракизмом Фукидида и великим афинским экономическим прорывом 444/3 г., который, вероятно, отражает ориентацию финансовой политики Перикла и фактически ознаменовал начало восстановления афинской гегемонии. Остракизм сына Мелесия действительно представлял, как полагает Плутарх (Per. 15-16, 3), для «правления» Перикла эпохальный момент.
Тем не менее можно попытаться понять феопомпову характеристику двух государственных деятелей. Считается, что он назвал Перикла демагогом, имея в виду, в частности, те меры, которые тот предпринял против Фукидида. Действительно, опасная финансовая политика, которая в те годы приобрела более выраженный «империалистический» оттенок и внесла решающий вклад в развитие городской экономики в Афинах, немало поддавалась демагогической интерпретации, а также конфронтации с «правлением» Евбула. Феопомп, по–видимому, лежит в основе рассказа Плутарха в Жизни Перикла (11, 3 - 6; 12). Эта гипотеза находит подтверждение в параллели, установленной биографом между демагогическими постановлениями Перикла в отношении Кимона и аналогичными инициативами, выдвинутыми им против Фукидида. По словам Плутарха, Перикл, по случаю столкновения с сыном Мелесия, позаботился о том, чтобы в городе постоянно проводились грандиозные зрелища или пиры или процессии; он всегда держал флот наготове, посылая его каждый год в экспедиции, чтобы обеспечить многочисленным гражданам жалованье в течение многих месяцев; он выводил колонии и клерухии; он ввел в действие дорогостоящую строительную программу, чтобы те, кто остался в Афинах, все еще имели возможность зарабатывать на жизнь за счет казны. Это напоминает практику, которую он ранее использовал, чтобы сравняться популярностью с Кимоном. Согласно Плутарху (Per. 9, 1), государственный деятель побудил народ издать декрет о распределении земельных участков в клерухиях, а также о выплате жалованья и пособий на посещения зрелищ; этими постановлениями он сделал Афины расточительным и распутным городом. Ну а плутархов пассаж, касающийся института компенсации судьям и других форм «государственной» щедрости, вероятно, относится к экскурсу Феопомпа. Но и то, что касается антифукидидовской политики Перикла, восходит к тому же источнику. В самом деле, тесный параллелизм, существующий между этими двумя отрывками, лежит в основе одного и того же единого видения, приписываемого феопомповой интерпретации пагубного воздействия демагогии Перикла на социальное, политическое и экономическое равновесие города. В обоих плутарховых местах мы также можем видеть критическое вмешательство автора во враждебную Периклу традицию, которую Плутарх цензурирует и переосмысливает в умеренных и похвальных выражениях. Поэтому, если, с одной стороны, bios допускает феопомпово описание демагогического конфликта между Периклом и Фукидидом, с другой стороны, оно решительно отходит от него в отношении политической характеристики обоих государственных деятелей. Поэтому весьма вероятно, что Феопомп исследовал негативные социально–экономические последствия, вызванные антагонизмом между этими двумя лидерами, описывая Перикла как типичного демагога, дающего богатство городу и «развращающего» демос.
Следует также иметь в виду, что некоторые аспекты финансовой политики Перикла во время столкновения с Фукидидом, в частности строительная программа и пожертвования на праздники и шоу предвещали аналогичные обязательства, принятые администрацией Евбула. Увеличивая государственные расходы с помощью этих стимулов, и Перикл, и Евбул осуществляли перераспределение излишков финансовых средств Афин, чтобы обеспечить достаточное пропитание многочисленному городскому плетосу. Должно быть это не ускользнуло от Феопомпа; в самом деле, вполне вероятно, что он противопоставлял пацифизм Перикла пацифизму Евбула, а также расточение афинских доходов Периклом расточению Евбулом (во фрагменте 100 Евбул был заклеймен именно за трату государственных средств на заработную плату и пособия). Эта гипотеза подтверждается, по крайней мере частично, фрагментом 387, относящимся к завоеванию Эвбеи и колонизации Гистиеи, которые имели место в 446/5 году под руководством Перикла (Tucidide 1, 114). По мнению одних, этот фрагмент относится к повествованию об Эвбейской войне 349 года, сторонниками которой были некоторые представители партии Евбула; по мнению других, он относится к демагогии Перикла и поэтому должен быть вставлен в отступление, представленное в десятой книге. Эта вторая интерпретация придает большую конкретность феопомпову портрету Перикла: она также позволяет нам более четко определить связи, установленные в «экскурсе» между демагогическим администрированием и «империализмом». В самом деле предприятие в Эвбее, уже рассматривавшееся современниками как типичное проявление высокомерия афинского демоса (Plutarco Per. 7, 8), представляло собой фундаментальную главу «империалистической» эволюции Делийско–аттической лиги. Она также имела большое значение для экономической стабильности Афин, поскольку обеспечивала контроль над торговыми путями Эгейского и Черного морей. С другой стороны, нельзя исключать, что Феопомп именно из–за демагогического значения, которое он придавал перикловому завоеванию острова, намеревался установить параллелизм между этим событием и эвбейской войной, одобренной окружением Евбула.
Характеристика Фукидида, однако, остается более расплывчатой. Из фрагмента 91 мы можем извлечь некоторые мысли, которые заставляют нас полагать, что суждение Феопомпа онем было отрицательным. Это, по–видимому, вытекает прежде всего из того факта, что Феопомп делает Фукидида сыном малоизвестного Пантена, а не знаменитого Мелесия. Это известие, ничем иным не задокументированное, возможно, приписывается намерению унизить происхождение государственного деятеля в соответствии с порочащим и парадоксальным приемом, типичным для античной комедии. Далее, Феопомп указывает на конфликт между двумя вождями глаголом antipoliteuesthai. Но он приписывает этому термину негативный оттенок, подразумевая под ним «гонку» между двумя амбициозными политиками в одном городе (F 261). Отсюда неявный намек на пагубное воздействие амбиций, разрушающих гражданское единство, и в особенности на негативные последствия антагонизма между Фукидидом и Периклом на качество афинской политической жизни. Феопомпов портрет Фукидида демагога безусловно очерчивает тенденциозное представление, но он также в некоторой степени обоснован. Действительно характеристика сына Мелесия состояла из двух аспектов, на первый взгляд противоположных, но на деле взаимодополняющих. С одной стороны, он отстаивал традиционную политику, собирая вокруг себя аристократическую коалицию филоев: бывших последователей Кимона и выдававших себя за его преемников. С другой стороны, он проводил новаторскую политику, учитывавшую как «империалистическую» эволюцию афинской архэ, так и возросшее значение экклесии, а следовательно, и необходимость установления нового типа диалектических отношений с демосом. Фукидид был одновременно идеальным наследником Кимона и противником Перикла. В отличие от своего предшественника (Plutarco Cim. 16, 9; Per. 11, 1-2), он сумел приспособить свою программу к афинскому авксезису, вступавшему тогда в новую фазу, и к нуждам поднимающегося демоса.
Как уже говорилось, отрывки из «жизни Перикла» Плутарха, относящиеся к антагонизму между Фукидидом и Периклом, и прежде всего одиннадцатая и двенадцатая главы, имеют преимущественно феопомпово происхождение. Поэтому они позволяют нам понять, как Феопомп истолковал контраст между этими двумя государственными деятелями. Однако они должны быть исследованы независимо от плутарховой хвалы Фукидиду. Феопомп, возможно, выделил присутствующую в характере Фукидида новаторскую сторону, подчеркнув близость между ним и Периклом как на практике, так и в политической программе. Фактически оба они представляли собой новый тип лидера, который контролировал экклесию и буле не только через традиционную систему политической дружбы, но также и прежде всего прямо и лично убеждая демос. Плутарх сообщает, что они были великими ораторами, прославившимися своим красноречием и словесными дуэлями в экклесии (Per. 11, 1-3). Поэтому вполне вероятно, что Феопомп интерпретировал соперничество между ними как определяющий фактор появления демагога, «профессионала» в политике, который черпал свою силу из своего влияния на демос и из консенсуса с ним. Историк с Хиоса, по–видимому, определил прежде всего частичное сходство между перикловой и фукидидовой политикой. Из двенадцатой главы «Жизни Перикла» (где говорится о противоположных речах двух сторонников строительной программы) с относительной ясностью, несмотря на плутархов фильтр, выясняется, что оба, поддерживая различные финансовые программы, исходили из одной и той же демагогической предпосылки: необходимости использовать союзников как стабильный экономический ресурс для благосостояния демоса, проводя «империалистическую» политику, инициированную Кимоном. В этой связи следует отметить, что ни сторонники Фукидида, ни Перикл в своих речах совсем не упоминают о Каллиевом мире, более того, они, по–видимому, указывают на войну как на событие, которое все еще продолжается. В самом деле, даже обвинение, выдвинутое против Перикла, что для того, чтобы оправдать перевод казны лиги из Делоса в Афины, он не додумался сослаться на войну с варварами (Per. 12, 1), следует понимать не как намек на мир, а как выпад против допущенных при управлении налогами и связанных с осуществлением строительной программы злоупотреблений, что полностью согласуется с тезисом Феопомпа, отрицающего историчность (или формальный характер) Каллиева мира (F 153-4). Следовательно, в двенадцатой главе подчеркивается — в согласии с намерением Феопомпа раскрыть панэллинские достоинства афинского договора с Персией — как оба лидера сознательно использовали потенциальную персидскую угрозу, и это для того, чтобы заставить союзников оставаться в орбите Афин и платить дань на военные цели. Поэтому Феопомп, по–видимому, истолковал столкновение между Фукидидом и Периклом, ссылаясь, в частности, на административную политику, которую они отстаивали, как соревнование между двумя амбициозными демагогами, решившими победить друг друга с помощью ряда обещаний и пожертвований.
Некоторые считают, что еще один отрывок из «Жизни Перикла» восходит к Феопомпу; это эпизод, связанный с пророчеством Лампона о неизбежном политическом упадке Фукидида (Plutarco Per. 6, 2-3). Не случайно в этом анекдоте, приведенном незадолго до остракизма, говорится об отношениях между Лампоном и сыном Мелесия, а также о политическом и антифукидидовском характере предсказания. Фактически, провидец принадлежал к свите Перикла и участвовал в основании Фурий в 444/3 г. (как и Ксенокрит, обвинитель Фукидида). Следовательно, пророчество Лампона, как и обвинение Ксенокрита, должно быть связано с провалом визита государственного деятеля в Сибарис. Это отражает антифукидидовскую пропагандистскую кампанию, проводимую кругом Перикла после возвращения Фукидида и в связи с остракофорией. Если мы примем, что этот отрывок основан на феопомповой матрице, то Феопомп, возможно, исследовал попытку Фукидида вмешаться в западную политику Перикла и искал эту историю в амбициозном соперничестве между двумя лидерами.
В заключение Феопомп считает Фукидида демагогом, подражателем и посредником–архитектором афинского авксезиса, а также соперником сына Ксантиппа в качестве политического собеседника демоса. В соответствии с этой точкой зрения он, возможно, анахронично подчеркивал социально–экономические последствия контраста между ними, настаивая на том, что он способствовал распространению городской экономики в пользу плетоса и стремился превратить аристократических лидеров в политических технологов на службе у демоса. Представление Феопомпа опиралось на древнюю традицию (вероятно, восходящую к Стесимброту), которая документирует как необычайное влияние на демос красноречие Фукидида, так и высокомерие и филохрематию, которые он проявил во время своего «правления». Вновь присоединившись к этой враждебной Фукидиду версии, Феопомп отошел от хвалебной версии Платона (Lach. 179c; Meno 94d), которая должна была распространиться особенно в IV веке. В самом деле, Аристотель в «Афинской политии» (28, 5) формулирует благоприятное суждение о Фукидиде, ссылаясь на источники, которые единодушно восхваляли этого государственного деятеля. Аристотелевская оценка представляет особый интерес, поскольку она указывает на «идеологическую» позицию. Философ представляет Фукидида противником «демократа» Перикла (28, 2) и предельным примером «умеренного» политика. Он даже причисляет его вместе с Никием и Фераменом к вождям, достойным величайшей похвалы за честность, политическую мудрость и патриотизм, с которыми они управляли Афинами (Ath. Pol. 28, 5). Эта характеристика, по–видимому, зависит от хорошо известного «умеренного» или, точнее, «ареопагского» взгляда Стагирита и от методологической необходимости представить историю афинской демократии с партийной точки зрения. Этот аспект аристотелевского суждения о Фукидиде оказал бы тогда влияние на Плутарха, который, как мы уже говорили, схематически представляет столкновение между Фукидидом и Периклом как «классовый» конфликт между аристократами и народом (Per. 11, 1-3; Nic. 2, 2). Аристотель вновь развивает хвалебную версию государственного деятеля, чтобы возвысить оппозицию эпиейков демагогам и, следовательно, зафиксировать присутствие в Афинах V века «умеренной» политической традиции, включая Ферамена, самого известного преемника. В противном случае оценка Феопомпа отходит от полемического намерения показать, как даже главный афинский эпиейк в действительности приспособился к подъему демократии и проводил демагогическую политику, активно способствуя авксезису и коррупции в городе и извлекая из этого в первую очередь свою собственную выгоду.