От Никиева мира до Царского мира

Период неустойчивого мира, начинающийся в 421 году, до того переполнен дипломатическими интригами, что трудно не упустить из виду главное. И всё же кажется, что прежняя борьба за господство на Западе продолжалась. Именно это, как кажется, скрывалось за недовольством коринфян Никиевым миром. Что до недовольства им беотийцев и халкидян, то оно уже нами обсуждалось. Оно выражалось большей частью в несогласии с теми статьями договора, в которых спартанцы обязались уступить афинянам те поселения, которыми владела или стремилась завладеть какая–либо из этих двух конфедераций. В противоположность этому, поводом для недовольства коринфян стало то, что афиняне не вернули им Соллий и Анакторий — две из их старых колоний на побережье Акарнании [1]. Таким образом, западный вопрос продолжал сохранять свою важность. С этой точки зрения, главной проблемой, решавшейся несколько последующих лет, был статус Ахайи. Были предприняты усилия втянуть Ахейскую конфедерацию в антиспартанскую коалицию. Это не удалось и победа при Мантинее позволила спартанцам установить контроль над Ахайей..
Недовольство коринфян, как его изображает Фукидид, показывает, что они вполне согласны были со старой биполярностью в греческой межгосударственной политике, но вместе с тем очевидно их желание, чтобы лидеры обеих группировок защищали интересы своих союзников. Коринфяне возражали против мирного договора на том основании, что афиняне (не акарнанцы), не вернули им те города, о которых шла речь. Несомненно акарнанцы, подобно халкидянам, не присутствовали на том собрании Пелопоннесской лиги, на котором решался вопрос о мире, но в их случае, никаких неблагоприятных для них пунктов в договор включено не было. Несомненно, недовольство коринфян побудило их возглавить создание коалиции против Спарты. Их задача, кажется, облегчалась тем, что закончился тридцатилетний мир между Аргосом и Спартой, так что аргивяне свободны были выступать к качестве знаменосцев в новой организации. Чувства еще более ожесточились от дальнейших действий спартанцев, противодействовавших договору аргивян и коринфян путём заключения оборонительного союза с афинянами [2]. Вероятно, две прежде враждебных друг другу державы предпочли скорей договориться друг с другом, чем подвергнуться риску того, что лидерство захвачено будет каким–либо неожиданно объявившимся третьим государством.
Обстоятельства предоставили коринфским представителям возможность действовать. Кажется, что Никиев мир заключён был в Спарте и делегаты из различных государств оставались там до того, как заключён был договор о союзе с афинянами. Таким образом, делегаты из Коринфа на обратном пути могли остановиться в Аргосе и побудить аргивян склонить другие государства присоединиться к ним в оборонительном союзе. Аргивяне приняли предложение и создали комиссию из 12 членов, уполномоченных ратифицировать такие договора с любым государством, кроме Афин и Спарты. Договор с одним из этих двух последних государств должен был быть утверждён народным собранием. Это звучало идеально — чисто оборонительный союз, состоящий главным образом из пелопоннесских государств. Однако на деле вышло так, что каждое из присоединившихся государств отстаивало свой особый интерес и это порождало постоянные споры и раздоры. Так первый из присоединившихся городов, Мантинея, стремилась гарантировать за собой свои недавние завоевания. Элида стремилась возвратить себе Лепрей, который спартанцы объявили свободным и поставили там свой гарнизон. Другими членами союза стали коринфяне и халкидяне, каждый из которых имел свои собственные поводы для недовольства. В то же самое время мегаряне и беотийцы остались от союза в стороне [3]. Таким образом, вместо того, чтобы быть союзом, предоставляющим взаимные гарантии мира и нейтралитета, это объединение оказалось набором государств со своими особыми интересами, стремившихся добиться каждый для себя преимуществ и сохранить их, в то время как Афины, присоединившиеся позже под влиянием Алкивиада, заинтересованы были главным образом в укреплении своей власти. Ни одно из этих государств не расположено было поддержать своих союзников. если не имело к этому собственного интереса. Тем не менее, лето 421 года занято было главным образом дипломатической активностью, включая попытки аргивян и коринфян склонить Тегею к отпадению от лакедемонян. Когда эти усилия провалились, то коринфяне ослабили свои старания, опасаясь, что ни один город не захочет присоединиться к ним. Таким образом, в Пелопоннесе Аргос сохранил в качестве союзников только Элиду и Мантинею. Тем временем, спартанцы вторглись в Паррасию, район недавно покорённый мантинейцами и оставили его опустошённым. Мантинейцы вверили защиту своего собственного города своим союзникам, аргивянам, а сами рассчитывали защищать Паррасию, но по зрелому размышлении отступили без сражения. После этого спартанцы объявили паррасийцев свободными, освободив народ, земли которого они только что опустошили. Таким–то образом мантинейцы утратили завоевания, которые так стремились защитить, хотя официально от своих претензий отказались только после битвы при Мантинее в 418 году [4].
Самым важным событием 420 года был договор о союзе между Афинами, Аргосом, Элидой и Мантинеей, который привёл к созданию коалиции, два года спустя противостоявшей Спарте при Мантинее. Как не странно, но сложная цепь переговоров была приведена в движение двумя спартанскими государственными деятелями — Клеобулом и Ксенаром, противостоявших спартанскому договору о союзе с афинянами. Они были членами новой группы эфоров, выбранными на должность осенью 421 года. Эти двое, сообщают, вступили с бывшими тогда в Спарте послами коринфян и беотийцев в частные переговоры, намереваясь заключить союз между Спартой и Аргосом. Из них коринфяне выбраны были потому, что они уже были союзниками Аргоса, а беотийцы потому, вероятно, что были не в ладах с афинянами и можно было рассчитывать на их присоединение к большой антиафинской коалиции. На своём пути домой беотийцы встретились, очень своевременно с их точки зрения, с двумя аргосскими послами, которые убеждали беотийцев стать союзниками Аргоса. Когда послы пришли домой и сообщили обо всём этом беотархам, те довольны были сделанными предложениями. Однако, чтобы быть принятым, договор так же должен был быть одобрен федеральным буле. Это то и вызвало осложнения. Беотархи, вероятно, были так уверены, что их предложение будет принято буле, что им и в голову не приходило, что этот орган может отвергнуть предложение если членам его не разъяснят политику, лежащую в его основе. Беотархи ведь не стали сразу предлагать союз с Аргосом, а вместо того предлагали союзы с коринфянами, мегарянами и халкидянами. Договор с Аргосом должен был последовать за ними. Но он никогда не был даже представлен на рассмотрение совета. Ведь когда были представлены эти другие договоры, члены совета были так потрясены идеей заключить союз с коринфянами, которые порвали со спартанцами, что проголосовали против них. Потерпев на этом неудачу, беотархи и ото всего своего плана отказались [5].
Все перипетии и интриги года 420 невозможно исследовать в подробностях. Когда спартанцы попросили беотийцев передать им Панакт, то последние взамен потребовали от спартанцев заключить с ними отдельный союз, такой как те заключили с афинянами. Когда им это было сделано, они немедленно принялись срывать укрепления Панакта, чтобы всё, что спартанцы смогут передать афинянам, было лишь пустое место. И даже несмотря на то, что спартанцы добились возвращения афинских пленных, всё еще удерживаемых беотийцами, это вызвало дурные чувства и подготовило путь для объединения Афин с врагами Спарты. Ещё до этого аргивяне, первоначальные лидеры антиспартанской коалиции, стали искать союза со спартанцами. Но от этого их удалось отвратить афинской дипломатии под руководством Алкивиада. Результатом их усилий стал договор о союзе афинян с аргивянами, мантинейцами и элейцами. Но однако, несмотря на этот союз с врагами Спарты, афиняне не порвали собственный союз со Спартой [6]. Эта ситуация не была столь уж невозможной, как то кажется иным из современных учёных. Так как оба договора о союзе были в сущности оборонительными, то вполне возможно было обязаться защищать как спартанцев так и их противников от агрессии. Новым в договоре между Афинами и пелопоннесскими государствами была статья, обязывавшая стороны договора не допускать прохода вражеских сил по земле или по морю, если за проход не проголосуют все четыре государства. Когда позже спартанцам удалось провезти 300 человек морем в Эпидавр, аргивяне обратились с жалобой к афинянам, что они не исполнили того, что этой статьёй было предусмотрено [7]. Ведь союзники определённо надеялись на то, что афиняне сумеют прекратить всякое враждебное передвижение по морю. Сам по себе союз Афин и Аргоса с Элидой и Мантинеей, двумя государствами, отошедшими от Пелопоннесской лиги, должен был казаться спартанцам агрессивным, несмотря на то, что по договору был оборонительным [8]. Более того если, как свидетельствует Фукидид, элейцы, аргивяне и мантинейцы видоизменили свой тройной союз в наступательный, обязывавший заключившие его стороны иметь одних и тех же друзей и врагов и если это сделано было до того, как заключён был союз с Афинами [9], то вполне очевидно, что не следует взваливать на Алкивиада всю вину за последовавшие затем военные действия.
Что до 1419 года, то из нескольких случаев, о которых под этим годом сообщает Фукидид, два, которым он уделяет менее всего внимания были наиболее важными для истории федеративных государств, а возможно — и всей Греции в целом. Это интервенция беотийцев в Гераклею Фракийскую и афинян и их союзников в Ахайю. События в Гераклее показывают, что беотийцы пытались лишить спартанцев контроля над этим стратегическим пунктом. Командир спартанских войск в Гераклее, Ксенар — лидер партии, стремившейся к разрыву с Афинами, был убит зимой 420-419 гг. в стычке с соседними племенами. Следующей весной беотийцы изгнали из Гераклеи его преемника под предлогом его некомпетентности и взяли командование на себя. Они утверждали что делают это из опасения как бы афиняне им не овладели, пока лакедемоняне отвлечены раздорами в Пелопоннесе [10], но кажется вполне надёжным заключить, что беотийцы действовали в собственных своих интересах и были кем угодно, только не бескорыстными сторонниками спартанцев. Вряд ли Фукидид считал, что есть необходимость сообщать нам, что спартанцы всем этим остались недовольны.
Может быть, еще важней была попытка афинян с их союзниками под командованием Алкивиада обеспечить активное взаимодействие с Ахейской конфедерацией и с её помощью установить контроль над обеими сторонами входа в Коринфский залив [11]. Это другой случай, о котором Фукидид сообщает досадно кратко. Следует напомнить, что ахейцы были союзниками афинян в середине V столетия и что союз этот прерван был Тридцатилетним миром, но это не сделало ахейцев членами Пелопоннесской лиги. В 419 г. Алкивиад, прибыв в Пелопоннес с небольшими силами афинских гоплитов и лучников, получив помощь от аргивян и других союзников, пересёк полуостров, уговорил жителей Патр построить длинные стены до моря, в то время как сам он намеревался возвести крепость на мысе Рие, на ахейской стороне входа в Коринфский залив, укрепление, которое несомненно должно было быть занято афинскими или другими неахейскими войсками. Но с другой стороны, планы в отношении Патр показывают, что проект этот пользовался поддержкой у ахейцев. С афинской точки зрения, это было возвращение к политике пятидесятых годов по ограничению Коринфа и обеспечению полного контроля над входом в залив. Если б это предприятие оказалось бы успешным, оно много бы способствовало тому, чтоб сломить власть Спарты и Коринфа. Как этого и следовало ожидать, это тотчас вызвало противодействие. Коринфяне, сикионяне и другие, кто пострадал бы от укрепления Рия, выступили и воспрепятствовали завершению постройки форта. Может быть, они добились своего даже безо всякого сражения. И однако ж поражение это, понесённое союзниками, было может быть не менее значительно, чем много более известное поражение в битве при Мантинее следующим летом. Своим вторжением в 417 году спартанцы ясно показали понимание значимости контроля над Ахайей.
В год битвы при Мантинее лучшую картину расстановки сил показывают не военные действия, непосредственно предшествовавшие битве, но более раннее вторжение в Арголиду, закончившееся переговорами и удалением вторгшихся. Здесь отметим только то, какую роль играли беотийцы и ахейцы. Из ахейцев упоминаются только пелленяне. Вероятно, другие ахейцы в этом участия не принимали. Это означает, что их конфедерация как таковая стояла в стороне и не была членом Пелопоннесской лиги или близким союзником Спарты. Беотийцы же, как сообщается, послали 5000 гоплитов, 5000 легковооружённых, 500 всадников и 500 сидящих за каждым всадником пехотинцев [12]. Этот контингент несомненно включал не всех беотийцев призывного возраста, но для сил, посылаемых за границу это должен был быть почти что максимум, что в свою очередь свидетельствует о высоком интересе беотийцев к данной военной кампании. То, что главным побудительным мотивом этого не была лояльность к Спарте, демонстрирует прошлогодняя интервенция в Гераклею. Здесь должно было скорее повлиять противостояние с Афинами, а теперь и с Аргосом, союзником Афин. Это, кажется, подтверждают дальнейшие события. Аргивянам было предоставлено лакедемонянами перемирие на четыре месяца для переговоров. Но союзники аргивян постарались, чтоб военные действия были возобновлены и ответственность за это ложится главным образом на афинян и большей частью лично на Алкивиада. Союзники предприняли наступление и двинулись сначала против аркадского Орхомена, а после его взятия, против Тегеи [13]. Здесь нет надобности повторять рассказ о том как Спарта пришла на помощь Тегее или как усилия союзников были расстроены главным образом из–за разногласий в их собственных рядах, как элейцы ушли перед наступлением на Тегею и как афиняне послали силы явно недостаточные для столь важной операции. Достаточно напомнить, что битва завершилась полной победой Спарты и восстановлением её главенства в Пелопоннесе и что хотя афиняне сражались против спартанцев и понесли потери тяжкие для их маленького контингента, это не привело к возобновлению войны между Афинами и Спартой [14]. Причина, вероятно, в том, что ни одна из держав не желала предпринимать крупные военные операции против другой. Если попытаться дать этому действию или отсутствию действия рациональное объяснение, то его можно попытаться объяснить старой практикой посылать войска на помощь другому государству, не вступая при этом в войну с агрессором. Так как битва произошла на мантинейской территории, то можно было б попытаться доказать, что афиняне намеревались помочь Мантинее, защищая её против вторгшихся спартанцев.
Но на самом деле, сами союзники были агрессорами и несмотря на поражение при Мантинее представляли угрозу для спартанского господства в Пелопоннесе. Ведь победа Спарты не была столь решительной, как подчас считают. Аргос не был устранён или искренне убеждён встать на сторону Спарты и союз между двумя старыми врагами, заключённый вскоре после битвы, оказался краткожизненным. Может быть даже более важно то, что захват Орхомена, породил двойную угрозу спартанским интересам. Освобождение содержавшихся там аркадских заложников ослабило влияние Спарты на аркадских союзников, в то время как орхоменяне, в свою очередь, дали заложников своим новым союзникам, мантинейцам. Но господство Мантинеи над Орхоменом очень скоро подошло к концу, когда Мантинея вскоре после битвы вынуждена была отказаться от своего господства и над другими аркадскими общинами [15]. Даже из этих немногочисленных фактов складывается зловещая картина обстановки в великой восточной долине или равнине Аркадии перед крахом Мантинеи. В центре Мантинея пыталась построить свою собственную мини–империю в оппозицию Тегее на юге и Орхомену, тесно связанному со Спартой, на севере — условия, выглядящие не слишком подходящими для будущего построения аркадского федеративного государства. Возвращаясь к событиям 418 года, следует заметить, что со спартанской точки зрения угроза для коммуникаций к северу от Коринфского залива, связанная с потерей Орхомена, была, возможно, даже более серьёзной, чем освобождение аркадских заложников [16]. Если Спарта хотела оставаться большим, чем маленькой страной южного Пелопоннеса, то ей необходимо было поддерживать эти коммуникации открытыми. Что и сами спартанцы это ощущали, показывают дальнейшие события.
Уже зимой 418-417 гг., во время короткого периода когда Спарта и Аргос были союзниками, два государства вторглись в Сикион и установили там правительство более узко олигархическое, чем прежнее и очень тесно связанное со Спартой. Об этом, правда очень кратко сообщает Фукидид. Даже и ещё короче в сообщении от лета 417 г. он же говорит, что лакедемоняне установили в Ахайе более соответствующую их интересам форму правления [17]. Это должно означать установление олигархического правления, дружественного Спарте и включение Ахейской конфедерации в состав Пелопоннесской лиги. Такое положение дел сохранялось до 367 г. Таким образом, с унижением Мантинеи, возвращением Орхомена и установлением контроля над Сикионом [18] и Ахайей, спартанцы на время обеспечили безопасность своих северных коммуникаций, включая контроль над южной стороной входа в Коринфский залив. На противоположной стороне Навпакт всё ещё был под афинским контролем [19]. Так как из более поздних событий известно, что Ахейская конфедерация поклялась беспрекословно подчиняться Спарте во внешних делах, то кажется что защитники греческой свободы от афинян уже в 417 г. начали изменять собственные свои свободные союзы в подчинённые. Может быть, аркадских заложников следует рассматривать как свидетельство самого раннего шага в этом направлении. Самым же известным из шагов в этом направлении был договор с Афинами 404 г., по которому последние обязывались иметь тех же самых врагов и друзей, что и спартанцы и следовать их руководству на земле и на море [20].
Все эти события подготовили почву для расстановки сил в Коринфской войне. Так близкие связи, установившиеся между Спартой и Ахайей вполне могли внести вклад в позднейший антагонизм Коринфа и Спарты. Благодаря поражению, нанесённому Афинам в последние годы войны, Спарта установила своё господство по ту сторону Истма и Коринфского залива в Центральной Греции. В следующие годы она попыталась и дальше распространить своё господство. В этих своих попытках Спарта использовала два федеративных государства, Ахейскую и Фокидскую конфедерации и вероятно помогла усилиться первому из них. Так в 389 г. Ахейская конфедерация контролировала Калидон и вероятно Навпакт к северу от Коринфского залива и как кажется. контроль этот длился некоторое время [21]. Одновременно спартанцы так же попытались распространить своё влияние на север за Фермопилы. Беотийцы воспользовались суматохой 419 года, чтобы захватить Гераклею и таким образом противодействовать спартанцам [22]. Последние, естественно, воспользовались первой возможностью, чтоб восстановить свой контроль над Гераклеей и даже распространить своё влияние дальше. Осенью 413 г. Агис выступил в поход из Декелеи к Малийскому заливу. Вдобавок к установлению гарнизона в Гераклее, он установил контроль над Эхином в Малиде к северу от залива и потребовал заложников и денежные контрибуции с малийцев и фтиотийских ахейцев. Это было сделано невзирая на протесты фессалийцев, которые рассматривали эти племена как своих подданных [23]. Таким образом, спартанцы на какое–то время распространили своё господство до границ Фессалийской конфедерации. Таким образом, наиболее агрессивные спартанские лидеры сделали ясным насколько далеко простираются их замыслы. Но в этом случае их господство недолго оставалось неоспоримым. Недолгое время спустя этейцы восстали против гераклеотов и когда к ним присоединились фтиотийские ахейцы, нанесли им поражение, причём гераклеоты потеряли 700 человек, включая спартанского гармоста [24]. На какое–то время спартанское господство было прервано, но оно было вскоре восстановлено. В 399 г., из–за неумелых действий другого полководца, спартанцы послали некоего Гериппида, чтобы всё исправить. Вероятно в то же время спартанский гарнизон появился так же и в Фарсале в Фессалии. В любом случае, всё это произошло до 395 года [25]. Господство Спарты в этой части Греции неизбежно должно было быть оспорено беотийцами В последующем соперничестве спартанцам более всего помогали Фокидская конфедерация и раздор внутри конфедерации Беотийской. Им так же помогал Ликофрон из Фер, который вероятно пытался стать тагом Фессалии, но не преуспел в завоевании общего признания. В 404 г. он нанёс жителям Лариссы кровавое поражение,, но в 395 г, когда началась Коринфская война, Ларисса, под управлением некоего Медия, вела войну с тираном Фер [26].
В виду такой спартанской политики, неизбежно должна была начаться такая война как Коринфская. В то время она была нежеланной для спартанцев, которые были тогда втянуты в войну с Персией. Вполне возможно, что персидское золото оказало некоторое влияние на развязывание войны, укрепив в своих намерениях иных антиспартанских лидеров [27]. Но даже без такого стимулирования война, раньше или позже, всё равно должна была начаться. Предыдущие события ясно показали, что беотийцы будут пользоваться любым удобным случаем, чтоб оспорить гегемонию Спарты и почти равно ясно, что коринфяне, аргивяне и афиняне всячески поддержат эти их усилия. Ведь коринфяне были противниками попыток Спарты контролировать Коринфский залив, аргивяне всегда были готовы превзойти сами себя, а афиняне хватались за любую возможность хоть немного восстановить своё прежнее могущество. Так былых врагов соединило общее желание противостоять Спарте. Если вспомнить некоторые хорошо известные случаи, то не придётся удивляться, что беотийцы и коринфяне, которые в 404 г. жаждали разрушения Афин, в 403 отказались следовать за Павсанием в Аттику. Ещё раньше Фивы дали убежище афинским демократам — изгнанникам во время тирании Тридцати, не потому что были проафински настроены, но совсем по иным причинам, а именно, как сообщает нам автор Hellenica Oxyrhynchia (Оксиринхский историк), из–за их противостояния спартанцам, поддержавшим Тридцать тиранов [28]. Некоторое время спустя коринфяне и беотийцы отказались поддержать Агиса в его экспедиции против Элиды, в которой прочие союзники спартанцев, включая даже афинян, приняли участие. Наконец, в 396 г. случилось оскорбление Агесилая, когда беотархи послали отряд кавалерии, чтобы воспрепятствовать ему в совершении жертвоприношения. которое, в подражание Агамемнону, он желал совершить в Авлиде, перед тем как отплыть в Азию [29]. Если же добавить к этому тот факт, что Спарта, несмотря на такие признаки неудовольствия и несмотря на то. что была вовлечена в войну в Малой Азии, всё же попыталась около. того же 395 г. выступить в качестве арбитра между всеми своими союзниками как за пределами так и внутри Пелопоннесской лиги, то легко принять сообщение древних авторов, что антиспартанские лидеры Фив преднамеренно разжигали войну. В отдельных деталях могут быть разногласия, но основная линия событий может быть реконструирована с достаточной точностью.
Поводом к войне послужили споры из–за пастбищ. Как фокейцы так и западные локрийцы пасли стада овец на Парнасе, где вероятно была какая–то ничейная земля или общие пастбища этих двух племён. Кажется, они нередко угоняли друг у друга скот, но обычно после как–то договаривались. Фокейцы совершали набеги на эти спорные земли, локрийцы совершали ответные, после чего фокейцы вновь вторгались в них. Вероятно, все эти более ранние походы ограничивались угоном скота с этих самых спорных пастбищ. Но теперь, когда фокейцы вторглись в самую их страну, локрийцы обратились к беотийцам и беотийцы тотчас же решили им помочь [30]. Потому, фокейцы отправили послов к спартанцам, чтобы те воспрепятствовали вторжению беотийцев в Фокиду. Спартанцы в ответ отправили послов к беотийцам, чтобы убедить их не воевать с фокейцами, а если есть какие–то обиды, то искать справедливости на собраниях союзников [31]. Хотя сообщение это подразумевает, что союзники Спарты принимали участие в урегулировании споров, тем не менее кажется, что это был род третейского или обычного суда, с помощью которого сильнейшая держава контролировала тех, кто от неё зависел. Как и следовало ожидать, беотийцы отвергли просьбы спартанцев и вторглись в Фокиду, опустошив земли городов близ границы до Элатеи и предприняв кое–какие попытки взять сами города. После этого они удалились. Никакого крупного сражения не произошло; фокейцы, вероятно, отложили его до того, как подойдёт помощь. Тем временем, в качестве подготовки к войне которая, как они знали, должна начаться, беотийцы заключили союз с Афинами. Когда спартанцы выступили и призвали к этому своих союзников, то коринфяне отказались следовать за ними и еще до конца года так же и аргивяне присоединились к коалиции [32]. Сохранившиеся фрагменты договора между беотийцами и афинянами показывают, что это был оборонительный союз. Так как спартанцы в 395 г. вторглись в Беотию, это естественно обязывало афинян прийти на помощь своему союзнику. Но договора такого рода не включали юридического решения относительно того, кто ответствен за развязывание войны и просто оговаривали в качестве условия, что «если кто–либо выступит против беотийцев войной, на земле или на море», то афиняне обязаны откликнуться на их призыв о помощи и vice versa.
Когда для спартанцев стало ясным, что войны не избежать, если они позволят беотийцам запугать фокейцев и таким образом позволят разрушить собственное своё господство над центральной и северной Грецией, то они замыслили против беотийцев дерзкий и несомненно губительный двойной охват. Лисандр вступил в Беотию с запада, царь Павсаний — с юга. Первый опирался на поддержку союзников Спарты с запада и севера Фокиды, второй — на пелопоннесских союзников. Лисандр, очевидно, достиг Фокиды морем и смог собрать войско не только из фокейцев, но и из более северных союзников. Продвижение его облегчилось тем, что Орхомен добровольно перешёл на его сторону. Несомненно, город этот недоволен был тем, как Фивы изменили в свою пользу представительство в Беотийской конфедерации и добились над этой организацией практически полного контроля, как о том свидетельствует обращение с Феспиями. Отпадение Орхомена означало, что северо–западная часть Беотии была теперь открыта для вторжения. Также это означало, что орхоменяне присоединились к Лисандру в его дальнейшем продвижении и таким образом были готовы сражаться против своих прежних соратников по конфедерации. Неудивительно, что маленький городок Лебадея, хоть и сопротивлялся, легко пал и был разграблен. Также и Коронея, которая была следующей, кажется, не создала спартанцам никаких проблем. Далее Лисандр двинулся против Галиарта, но прежде он послал письмо к Павсанию, находившемуся у Платей, чтобы встретиться с ним в Галиарте. Это письмо перехвачено было фиванскими разведчиками. Это дало возможность беотийцам передислоцировать к городу войска до прибытия Лисандра. Последний, опережая Павсания, двигался беспечно и оказавшись зажат между солдатами, находившимися в городе и теми, что были снаружи, был побеждён и убит. Потери были тяжёлыми с обеих сторон. На остальной части этой истории нет необходимости задерживаться. Хорошо известно, что на место битвы подошёл Павсаний, а за ним вскоре и афиняне. Павсаний начал переговоры о перемирии, с тем, чтобы ему позволено было забрать тела павших и удалиться. Таким образом, первый раунд остался за противниками Спарты. Всё ж одно из своих приобретений спартанцы удержали за собой. У них осталась точка опоры в виде Орхомена, где они разместили подразделение своих войск — ясное указание на то, что они имели серьёзные намерения сохранить плацдарм в этой части Греции. Войска эти, может быть, были размещены ещё Лисандром до его продвижения на Лебадею и Галиарт. Вряд ли был удобный случай разместить их после битвы; войска эти оставались в Орхомене в начале следующей военной кампании [33].
К трём государствам, уже упомянутым как противники Спарты, а именно Беотии, Афинам и Коринфу присоединился Аргос и таким образом создан был союз для ведения войны с синедрионом, заседавшим в Коринфе. Приглашения разосланы были и другим государствам и к организации присоединились Акарнанская, Халкидская, Эвбейская и Локрийская конфедерации, а так же города Левка и Амбракия. Другие государства могли присоединиться позже. Вероятно, таким образом составленная лига была скорее временной симмахией для ведения войны, чем постоянной организацией. Что до её собрания, то оно или постоянно пребывало в Коринфе или могло созываться по первому требованию. Оно, кажется, руководило военной кампанией 394 года и в последний раз о нём было слышно в 393 году, когда пред ним предстали Фарнабаз и Конон, с тем чтобы передать союзникам персидские субсидии [34].
Просьба о помощи от Медия из Лариссы против Ликофрона из Фер поступила в это собрание возможно уже в 395 году. В ответ были отправлены силы в 2000 человек. Судя по тому, что последовало, силы эти содержали некоторое количество аргивян, но всё же состояли большей частью из беотийцев. Так как и фокейцы, и орхоменяне стояли на стороне Спарты, наиболее вероятно, что эти экспедиционный корпус скорее всего прошёл прибрежной дорогой из Беотии через восточную Локриду. Хоть и небольшой, он был вполне достаточен, чтоб помочь Медию захватить Фарсал. Вслед за тем беотийские и аргосские войска взяли Гераклею, которая была передана местным трахинянам, но в неё были введены аргосские войска. Тем временем, фиванский полководец Исмений приступил к набору войск из отдалённых племён и задумал вторгнуться в Фокиду. Это должно было означать попытку вступить в Фокиду через проход Гиамполя. Фокейцы, однако, встретили нападавших в Нариксе, на локрийской земле. Сообщается, что беотийцы одержали победу, но отступили и не вошли в Фокиду [35].
Если «инвентаризировать» военную кампанию первого года, то она была неудачной для спартанцев, но однако ж не фатальной, хоть они и потеряли одного из своих величайших полководцев и лишились всякого господства над тем, что находится за Фермопилами. Потери включали два города, в которых у них были войска — Гераклею и Фарсал. Правда, это уравновешивалось отпадением Орхомена от Беотии. С другой стороны, для беотийцев год, если бросить на него беглый взгляд, был весьма успешным. После того, как они приобрели своих первых союзников, поражение нанесённое ими спартанцам, должно было позволить им приобрести ещё и новых. Создав организацию для координации ведения войны, они и получили добавочных союзников, большей частью федеративные государства. Новая организация начала военные действия с успешной кампании, лишившей спартанский союз всех владений к северу от Фермопил. На противоположной чашке весов утрата Орхомена и провал атаки на Фокиду. До тех пор, пока спартанцы могли рассчитывать на Орхомен и Фокиду, они имели прочный плацдарм в центральной Греции, позволявший им вторгаться в Беотию с запада. Крупные успехи союзников побудили их нанести удар непосредственно по Спарте. Это и произошло во время военной кампании, кульминацией которой стала битва различно известная как битва при Коринфе или битва при Немее, но возможно лучшим вариантом будет «битва при реке Немее».
Примечательной особенностью Коринфской лиги было то, что она поначалу функционировала хорошо и смогла заручиться поддержкой даже довольно отдалённых государств в осуществлении смелого замысла выступив против спартанцев, застать их одних близ их собственного дома, до того как они смогут выступить и присоединить к своей армии союзников. Двадцатью четырьмя годами ранее была сделана попытка сокрушить господство Спарты с помощью восстаний в Пелопоннесе, а двадцатью четырьмя годами позже Эпаминонд вторгся в Лаконию, но в тех случаях большая часть полуострова была уже охвачена восстанием. Теперь же нападение на Спарту задумано было в то время, когда она контролировала весь Пелопоннес, за исключением Коринфа и Аргоса. Ради этого набрана была армия — возможно, величайшая из всех греческих армий, когда–либо выступавших против отдельного греческого государства. Здесь были гоплиты из Афин, Аргоса, Беотии, Коринфа и Эвбеи и легковооружённые из такой дали, как Акарнания. Союзная армия, возможно, насчитывала до 20 000 человек и спартанцы, вероятно, сумели набрать армию примерно того же самого размера. Обе армии были примерно равными по числу гоплитов; беотийцы и их союзники обладали перевесом во всадниках и легковооружённых, но они, как кажется, не использовали их эффективно в битве, которая описывается как главным образом гоплитская. Возможно союзникам недоставало сильного централизованного командования, чтобы надлежащим образом координировать действия различных контингентов. Наиболее серьёзным просчётом союзников оказалась, однако, неспособность двигаться настолько быстро, чтоб застигнуть спартанцев до того, как они соберут своих союзников. Но просчёт этот был, вероятно, неизбежен, ведь тщательно разработанные планы союзников вряд ли могли остаться в тайне. Как бы то ни было., коринфяне и их союзники не успели продвинуться дальше Немеи, приблизительно на полпути между Коринфом и Аргосом, когда спартанцы и их союзники появились под Сикионом. Это сделало для их противников необходимым спускаться в долину реки Немей. На неровной местности спартанская армия понесла некоторые потери от рук легковооружённых своего противника, но когда обе армии спустились на равнину, о легковооружённых мы больше ничего не слышим. В битве, которая затем последовала, правое крыло обеих армий двигалось вправо и обходило левое крыло своих противников. Таким образом, спартанцы на своём правом крыле нанесли поражение афинянам, в то время как на другом крыле союзники спартанцев потерпели поражение от беотийцев и их союзников. Потери спартанской стороны, как говорят, составляли около 1100 человек, их противников — ок. 2800. Итогом битвы стало то, что члены коалиции не сделали дальнейшей попытки продвижения к Спарте. С другой стороны, они не понесли столь решительного поражения, чтобы вовсе отказаться от борьбы [36].
Позже в то же лето произошла битва равно важная, хоть и не столь масштабная. Спартанский царь Агесилай, подчиняясь распоряжениям из дома, возвращался из Азии, вероятно по дороге, однажды проложенной Ксерксом. Ксенофонт, его поклонник, был с ним и таким образом собственными глазами видел все события. Вступив в Фессалию, Агесилай принялся опустошать там земли, как всегда на вражеской территории. Ксенофонт ведь перечисляет Лариссу, Краннон, Скотуссу и Фарсал как союзников беотийцев. Фессалийцы нападали на войска Агесилая, пока он пересекал их территорию, но он, как кажется, всё же пересёк её без больших проблем. Затем, перейдя последнюю горную цепь во фтиотийской Ахайе, он, согласно Ксенофонту, проследовал через дружественную территорию до границы Беотии [37]. Но точнее было бы сказать, что он достиг границы между территорией Орхомена и остальной Беотии.
Беспрепятственным проходом от границы фтиотийской Ахайи он, конечно, был обязан лояльности Фокиды и Орхомена. Что до восточных локрийцев, то они могли быть настроены недружественно, но они были слишком слабы, чтобы оказать противодействие. Лояльность Орхомена обеспечена была отчасти присутствием в нём спартанского гарнизона, а Фокида могла быть контролируема спартанскими должностными лицами. Поддержка Орхомена, скорей всего, принесла с собой поддержку маленьких городков западной Беотии, особенно Херонеи, так что самой крупной общиной, поддерживавшей Фивы, была Коронея. Перед битвой при Коронее Агесилай получил подкрепление в виде контингентов Фокиды и Орхомена, пол–моры лакедемонян, стоявших в Орхомене и моры лакедемонян, переправившихся из Коринфа. Это, между прочим, указывает на то, что две вражеские армии, стоявшие при реке Немее или какие–то их части всё еще стояли друг против друга близ Коринфа. И хотя большинство государств, сражавшихся в той битве, были представлены и при Коронее, но размеры их контингентов неизвестны. В ходе этой битвы правый фланг армии Агесилая всё сметал перед собой, в то время, как на левом фланге орхоменяне были разгромлены фиванцами. Так как фиванцы пробивались к западу, в то время как остальная часть армии отступала в противоположном направлении к горе Геликон, то спартанцы оказались между фиванцами и их союзниками. Фиванцы попытались проложить себе путь через ряды вражеской армии. Ксенофонт, конечно преувеличивает потери фиванцев, но он не скрывает того факта, что сам Агесилай был в большой опасности и был серьёзно ранен. Беотиец Плутарх, с другой стороны, сообщает нам, как гордились фиванцы тем, что они оказались непобеждёнными. И всё же, так как фиванцы забрали своих убитых по заключении перемирия, Агесилай мог претендовать по крайней мере на техническую победу. Реальной же победы не было. Армия коалиции не была разбита и Агесилаю не был открыт путь через Беотию. Сам он отправился в Дельфы, чтобы посвятить богу десятину своей азиатской добычи, в то время как войско его отошло в Фокиду под командованием спартанского командира, Гиллида. Но последний встретил свою смерть, грабя западную Локриду. После этого Агесилай распустил свои войска, а сам «отплыл на родину», т. е переплыл Коринфский залив [38].
Таким образом, наземная военная кампания никому не принесла решительной победы и она одержана была на море в битве при Книде, которая окончательно определила исход войны между Спартой и Персией. В конечном счёте это может показаться победой Афин в виду того, что Конон и Фарнабаз прибыли в следующем году в Грецию с персидскими субсидиями для союзников и Конону было позволено вступить в Афины и предложить персидские деньги на восстановление Длинных стен между Афинами и Пиреем [39]. Ответом на это был Царский мир. Этого достаточно, чтобы показать, что после Книда вопрос состоял только в том какое греческое государство одержит победу в борьбе за уши персидского царя и может показаться странным, что Спарта, потерпевшая поражение в войне реальной, одержала победу в войне дипломатической и утвердила свою гегемонию над Грецией. Однако же спартанское владычество в Азии после Книда было полностью разрушено. Фарнабаз и Конон изгнали спартанских гармостов из различных городов и объявили этим городам, что они свободны от гарнизонов и автономны. Это освобождение, как кажется, было встречено с энтузиазмом, как это доказывают памятники и почести, оказываемые Конону, доказывающие если не доверие к Персии, то по крайней мере, глубину ненависти к Спарте [40].
Единственной сферой, в которой Спарта в Коринфской войне была успешной было сохранение контроля над Коринфским заливом и контакты через него со своими союзниками на севере, где она сохраняла связи с Фокидой и Орхоменом. В последнем городе по Царскому миру оставался спартанский гарнизон [41], в то время как Фокида, вероятно, всё ещё была союзницей Спарты в 371 г., во время экспедиции Клеомброта, предшествовавшей битве при Левктре. Если вспомнить, что именно эти связи позволили Лисандру в 395 г. вторгнуться в Беотию с запада, а Агесилаю в 394 г. продолжить путь в Спарту, когда он не смог пробиться через Беотию, то не удивительно, что враги Спарты предприняли особые усилия, чтоб сломить её контроль и что Спарта противилась этому с упорной решимостью. Военные действия велись в относительно небольшом масштабе и о них так кратко и неудовлетворительно сообщает Ксенофонт, что их обычно упускают из виду [42]. После того, как Фарнабаз и Конон предоставили союзникам персидские субсидии, коринфяне употребили их на то, чтобы снарядить флот, с которым, действуя из Лехея, они установили временный контроль над заливом до ахейского порта Рий, который они, вероятно, оккупировали и использовали в качестве военно–морской базы. Спартанцы, в конце концов, успешно справились с задачей, но лишь после длительной борьбы. Командующий спартанским флотом, Поданем, был убит при каком–то нападении, а следующий по званию командир (эпистолей) Поллид ранен. Никакие другие детали нам неизвестны, за исключением того, что командующий коринфским флотом Проэн оставил Рий, который был вслед за тем занят лакедемонянами и в свою очередь использован ими в качестве военно–морской базы. Таким образом, спартанско–ахейский контроль над входом в Коринфский залив был восстановлен. Вероятно, восстановление коринфской «талассократии» в заливе относится к 393 г., а оставление коринфянами Рия — к 392 г. С этого времени, как кажется, спартанцы держали в заливе флот в 12 судов [43].
Но исход морской войны за контроль над заливом был, по всей видимости, решён всё же на земле. Странно, что Ксенофонт, сообщающий о гибели спартанского командующего в сражении за Рий, а так же о последующем оставлении коринфянами Рия, не упоминает о спартанской морской победе; трудно поверить, что он пренебрёг бы сообщением о такой победе, если бы она имела место, особенно поскольку последним спартанским командующим, о котором он упомянул, был Телевт, брат Агесилая. Потому, похоже, что оставление коринфянами Рия было вызвано взятием спартанцами Лехея [44]. Возможно, что потеря Лехея так же объясняет отказ коринфян и их союзников оспаривать спартанский контроль над заливом в течение оставшегося времени войны. Но возможно было бы ещё точней сказать, что первым шагом было попытаться возвратить Лехей и что когда это попытка провалилась, то о любых морских операциях не могло быть и речи. Во всяком случае, несколько лет спустя, всякое противодействие спартанским сообщениям через залив исходило не от Коринфа, а от афинской эскадры, базировавшейся в Эниаде, в южной оконечности Акарнании [45].
Возможность захватить Лехей пришла к спартанцам в результате действия которое, в зависимости от тот как на него смотреть, было или предательством или крайностью партийной политики. После того как партия войны перебила или отправила в изгнание многих из тех, кто желал мира со Спартой, двое из тех, кто ещё был настроен проспартански, связались с командиром спартанских войск в Сикионе и условились впустить его и его войско внутрь длинных стен, связывающих Коринф и Лехей. В то время Сикион был штаб–квартирой спартанских войск; Коринф, Лехей и Длинные стены — союзников. Очевидно, какое–то время там активных военных действий не велось. В Сикионе в это время размещена была одна мора спартанцев [46] под командованием спартанского полемарха, Праксита. Эта мора собиралась уже уходить, когда к её командиру подошли двое его коринфских знакомых, которые предложили впустить его с его людьми в коридор между стенами. Когда они туда попали, то там укрепились и оставались там без боя целый день, поскольку аргосские войска были отведены в Коринф, ведь всё это происходило тогда, когда эти два города были соединены. На следующий день они были атакованы коринфянами, аргивянами и наёмниками, под командованием афинянина Ификрата. Спартанцы и присоединившиеся к ним коринфские изгнанники сражались целый день, нанесли врагу тяжёлые потери и захватили Лехей, который защищал беотийский гарнизон. Одержав победу, Праксит велел срыть часть длинных стен, чтобы получился достаточный проход для войска, а затем двинулся по направлению к Мегаре и захватил два укрепления, Сидуит и Кроммион, расположенные на побережье Саронического залива, на коринфской территории и поставил в этих укреплениях гарнизоны. Завершив эти операции, он распустил своё войско, а сам возвратился в Спарту [47]. Таким образом, для спартанцев эта военная кампания закончилась возвращением контроля над Коринфским заливом и завладением крепостями на границе с Мегаридой. Такая ситуация требовала со стороны врагов энергичного противодействия, что и имело место в следующем году.
Военная кампания следующего года началась с походов Ификрата и его пельтастов из Коринфа против Флия и в Аркадию и ответных походов в район Коринфа спартанской моры, расквартированной в Лехее и коринфских изгнанников. Поздней афиняне вошли в полную силу, отвоевали Лехей и восстановили Длинные стены. Отвоевание Лехея, включавшее в себя изгнание спартанской моры, должно было представлять из себя победу довольно важного значения, но она Ксенофонтом даже не упоминается и выводится лишь из того факта, что Лехей прежде в том же году был в руках спартанцев, а затем вновь был отвоёван ими позже в том же году. Вероятно, афиняне и коринфяне начали уже готовиться возвратить себе гегемонию в заливе, но не сумев достаточно долго удержать за собой Лехей, не смогли её добиться. Ведь в том же самом году Агесилай, после рейда на Арголиду, двинулся на север, разрушил участки стен, восстановленные афинянами и снова захватил Лехей. В этой последней операции участвовала спартанская флотилия примерно из 12 судов [48]. Таким образом, борьба спартанцев за контроль над Коринфским заливом оказалась успешной. И сенсационный разгром спартанской моры Ификратом в 390 г. не изменил существенно общую ситуацию. Агесилай увёл домой остатки разбитой моры, но оставил в Лехее другую. Но, однако, из–за этого успеха Ификрата сношения между Лехеем и Сикионом поддерживались теперь морским путём, а не по суше [49].
На следующий год центр событий переместился на запад, где Акарнанской конфедерацией, вероятно побуждаемой афинянами был оспорен ахейский (или спартанский, осуществляемый руками ахейцев) контроль над входом в Коринфский залив. К этому времени, хотя точная дата приёма или вступления неизвестна, Калидон и Навпакт были членами Ахейской конфедерации. В 389 г. ахейцы жаловались спартанцам, что хотя на них напали акарнанцы с их союзниками, афинянами и беотийцами, они не получили никакой помощи. Если помощь и дольше не будет предоставлена, то они угрожали разорвать союз, т. е. выйти из Пелопоннесской лиги. Ясно, что не первый раз акарнанцы предпринимали нападения с целью захватить у ахейцев два вышеупомянутые порта и таким образом положить начало тому, чтоб открыть залив. Так как Ксенофонтом упомянут лишь один Калидон, этот город мог стать первой целью. Спартанцы уступили ультиматуму ахейцев и послали Агесилая с двумя морами (приблизительно ⅓ спартанской армии) и с некоторыми союзными войсками. Сами ахейцы присоединились к экспедиции со всеми своими годными войсками. Что до спартанцев, то у них была одна мора в Лехее, одна в Орхомене и меньшие гарнизоны в других местах и становится ясно, что немного спартанцев призывного возраста оставались в бездействии и что Спарта всерьёз взялась за акарнанские дела [50].
Рассказ Ксенофонта об этом походе никоим образом не умаляет достижений Агесилая, но показывает, что спартанцы немало пострадали от рук акарнанских пельтастов и что ахейцы были недовольны тем, что Агесилаю не удалось захватить ни одного города. Он удалился из Акарнании через Этолию после того, как достиг соглашения с этолийцами; дойдя до Рийского хребта он перевалил его. Этот путь, вместо плавания из Калидона, он предпринял потому, что в Эниадах скрывались в засаде афинские триремы. Дружественная позиция этолийцев обусловлена была надеждой (кстати не оправдавшейся), что Агесилай поможет им захватить Навпакт. Ксенофонт сообщает, что до того как он оставил Акарнанию, ахейцы просили его остаться до осени, пока не придёт время посева, чтобы помешать акарнанцам совершить его. На это он ответил ахейцам, что совет их противоположен тому, что действительно полезно. Он заверил их, что придёт к ним снова с наступлением следующего лета и что чем больше акарнанцы посеют, тем больше они будут желать мира. Если он это сказал, то такое предсказание оказалось верным. Когда Агесилай следующей весной приготовился к новому вторжению, то акарнанцы направили послов в Спарту и заключили мир с ахейцами и союз со спартанцами. Иными словами они вышли из антиспартанской коалиции и присоединились к Пелопоннесской лиге. Таким образом, несмотря на понесённые в прошлом году потери, акарнанское предприятие оказалось, с точки зрения спартанцев, одним из самых удачных за всю войну. Сходным образом, хотя ахейцы угрожали выходом, как это сделали в 432 г. коринфяне, союз с ахейцами или их членство в лиге, оказался одной из самых удачных вещей из тех, на которые влияла Спарта. Причина этого была просто–напросто в том, что здесь практически не было конфликта интересов между большим и меньшим государством [51].
Таким образом, к концу Коринфской войны спартанцы подошли с тем, что добились контроля над Коринфским заливом, столь же прочного, как и прежде. Обладание Лехеем позволяло исключать какие–либо морские предприятия со стороны коринфян, в то время как присоединение ахейцами Калидона и Навпакта обеспечило им контроль над обеими сторонами входа в залив. Кроме залива, союз с фокейцами и орхоменянами дал им доступ в центральную Грецию и сделал Беотию открытой для нападений с запада. Этого удалось достигнуть большей частью благодаря сотрудничеству с двумя федеративными государствами, Фокидской и Ахейской конфедерациями, в то время как третья, Акарнанская конфедерация, в 388 г. подчинилась гегемонии Спарты. Единственным федеративным государством, которое потерпело неудачу в войне, несмотря на успех на поле битвы, было беотийское.
Анталкидов или Царский ми р 386 г. — один из поворотных пунктов греческой истории, знаменующий собой на деле прекращение усилий обеспечить свободу греков Малой Азии, а в теории зарождение попыток обеспечить общий мир и свободу всех греческих полисов за исключением тех, которые находились под властью Великого царя и нескольких других, перечисленных в договоре. Мир этот был плодом усилий дипломатии Спарты, а особенно Анталкида, но он был возглашён грекам царём Персии, хотя царь был лишь конечно лишь номинальным главой в ходе переговоров. Общий замысел был впервые представлен Анталкидом персидскому сатрапу Тирибазу в 392 или даже 393 гг. Состоял он в том, что спартанцы не будут предъявлять права на греческие города в Азии, но удовлетворяться тем, что острова и прочие греческие города будут свободными. В теории этот последний пункт доложен был быть возведён в своего рода общий принцип или политику, но на практике, хотя Тирибаз и нашёл эти условия приемлемыми, они были отвергнуты афинскими послами из–за страха, что Афины вынуждены будут отказаться от власти над Лемносом, Имбросом и Скиросом, беотийцами — из–за страха, что их заставят признать независимыми беотийские города, наконец, аргивянами — из страха, что они потеряют всякую возможность владеть Коринфом [52].
По прошествии некоторого времени, спартанцы, ободрённые успехами во взятии Лехея и разрушением длинных стен, возобновили переговоры, сделав некоторые уступки своим главным противникам, беотийцам и афинянам. В это время мы впервые слышим об общем или всеобщем мире (koine eirene) [53] и свободе для всех греков, хотя предложенный договор в действительности эти принципы и нарушал. В договоре не было никакого упоминания о подчинении азиатских греков Персии, Афины сохраняли за собой контроль над Лемносом, Имбросом и Скиросом, беотийцы сохраняли свою конфедерацию на условиях, что они откажутся от своих претензий на Орхомен [54]. Этими уступками спартанцы надеялись склонить на свою сторону эти государства и таким образом сделать для Аргоса невозможным продолжение войны. Беотийцы согласились, афинские послы так же договор одобрили, но афинское народное собрание его отвергло и война продолжилась. Вместо заключения мира афиняне снова захватили Лехей и восстановили длинные стены, но Агесилай разрушил их снова в том же году и все выгоды, добытые афинской энергией и инициативой были вновь утрачены. C этого времени вопрос был лишь в том, когда истощатся силы всех участников. И когда Анталкид и Тирибаз добились мира, для которого они трудились, сохранились прежние уступки афинянам, но не беотийцам, но и даже афинянам, а не только беотийцам было б лучше, если бы предложенный договор был бы принят раньше [55].
Договор, конечно, не исполнил заявленной цели принести свободу всем греческим городам, кроме тех, которые оставались подданными Персии или подчинялись Афинам, но по крайней мере факт существования федеративных государств не рассматривался как нарушение договора. И в самом деле, ряду федеративных государств было позволено продолжать существовать. Вероятно критерием права на существование было то, одобряла или не одобряла Спарта существование того или иного федеративного государства. Это положение не относилось к Пелопоннесской лиге. Эта организация не была федеративным государством, но в теории — союзом свободных городов и таким образом продолжение её существования не могло ставиться под вопрос. Сходным образом и Вторая афинская лига несколько лет спустя организована была без нарушения условий Царского мира. Таким образом, факты и теория были не одно и то же. Постепенно власть Спарты становилась всё более и более деспотической и всё более была занята превращением своих свободных союзников в подчинённых. Так же и Афины, пытаясь возродить свою империю, заключали союзы, в которых партнёры становились подчинёнными союзниками. Они даже попытались восстановить десятипроцентную пошлину с судов, проходящих через Геллеспонт (с товаров, вывозимых из Понта) [56]. Теперь такие договоры должны были быть аннулированы, хотя господство едва ли было более суровым, чем то, что практиковалось Спартой в отношении некоторых из её союзников. Впрочем, в решении вопроса о том будет ли позволено существовать тому или иному федеративному государству в прежнем виде или же оно будет вынуждено предоставить своим городам свободу, Спарта проявляла много произвола.
Единственным крупным федеративным государством по условиям Царского мира распущенным была Беотийская конфедерация. Выступление спартанцев против Халкидской конфедерации было основано на принципах Царского мира, но оно произошло несколькими годами позже. Несомненно, спартанцы были удовлетворены роспуском Беотийской конфедерации, но осуждать это действие как спартанский произвол и тиранию, было бы ошибочным. Напротив, следует заметить, что многие из беотийцев одобряли этот роспуск. На собрании представителей, созванном для ратификации договора, фиванцы пожелали дать клятву за всех беотийцев. Фивы, к этому времени, до того уже усилили свою власть, что Беотийская конфедерация стала почти что пародией на то, чем она была прежде. Уступить фиванцам в этом пункте означало бы, например, отдать Орхомен, который девять лет был отдельным от конфедерации, на милость фиванцев. Когда беотийские послы отправились домой, а вопрос остался нерешённым, Агесилай убедил спартанских эфоров объявить мобилизацию. Сам он повёл спартиатов в Тегею в Аркадии и созвал туда периэков и контингенты членов Пелопоннесской лиги. До того, как выступить из Тегеи, он получил сообщение из Фив, что фиванцы готовы предоставить автономию городам Беотии [57]. Пожалуй, это был для них единственный разумный вариант. Если бы они выказали бы враждебность, Агесилай мог призвать на помощь не только спартанскую мору, всё ещё находившуюся в Орхомене, но так же и самих орхоменян и возможно феспийцев и других беотийцев, пострадавших в прошлом от рук фиванцев.
Вдобавок к роспуску Беотийской конфедерации, Царский мир также привёл к отделению Коринфа от Аргоса, но это едва ли можно назвать роспуском федеративного государства. Более значимым был роспуск Халкидской конфедерации несколько лет спустя. С другой стороны, Ахейской и Фокидской конфедерациям, доказавшим свою полезность Спарте, было позволено продолжать своё существование. Так же позволено было сохраняться в прежнем виде Акарнанской, Этолийской и Фессалийской конфедерациям, вероятно из–за их большой отдалённости что, по мнению спартанцев, лишало из всякой значимости. Фессалийская конфедерация была более значима, на она в то время не представляла для Спарты угрозы [58].
Если в это время для роспуска федеративных государств было сделано так мало, может показаться странным то, что мы взяли Царский мир в качестве вехи окончания одного периода их развития и начала другого. Но, по нашему мнению, тех фактов, что Беотийская конфедерация была распущена как прямой итог мира, а Халкидская — как более отдалённый, вполне достаточно, чтобы оправдать такую периодизацию. Ведь Беотийская конфедерация, если уж на то пошло, была самым влиятельным федеративным государством в Греции V столетия, в то время как Халкидская конфедерация, если бы её оставили в покое, была бы греческим государством, имевшим наилучшие шансы выстоять против Македонии. Кроме того, роспуск этих двух конфедерация положил конец раннему этапу развития представительного правления в греческих федеративных государствах. Беотийская конфедерация несомненно, а Халкидская — очень вероятно, приняли представительное правление для федерального правительства и в других отношениях так же обладали очень передовыми учреждениями. Сохранившиеся же конфедерации были того рода, который опирается на первичное собрание для управления федеративными делами. Сходным образом и федеративные государства, созданные вскоре после Царского мира, новая Беотийская и Аркадская конфедерации, приняли прямое правление с федеральным первичным собранием, а не представительное правление. Такому развитию содействовало общее его согласие с теорией демократии. В этой связи стоит вспомнить, что единственной характерной чертой теории демократии, долгое время признававшейся даже теми, кто в других отношениях отвергал демократическое правление, была вера в то, что коллективное суждение масс лучше, чем суждение профессионалов [59], вера, которая естественно вела к сохранению или же введению первичных собраний. Что ж касается представительного правления, то федеративные государства взяли новый старт не раньше конца III столетия, когда представительное правление было вновь принято и стало обычным в федеративных государствах.


[1] Thuc., V, 30,2. Не приходится сомневаться, что это была истинная причина их недовольства, несмотря на то, что Фукидид свидетельствует, что об этом не упоминалось в их переговорах со спартанцами.
[2] Завершение Тридцатилетнего мира: Thuc., V, 14,4; союз Спарты и Афин: V, 22-24. Спарта, как кажется, взяла на себя инициативу в переговорах для того, чтобы воспрепятствовать коалиции аргивян и афинян.
[3] Thuc., V, 27-31.
[4] Thuc., V, 32-33; 81,1.
[5] Thuc., V, 36-38. Последствий этого инцидента для беотийского государственного устройства мы уже касались выше и более полно обсуждали в Rep. Gout., 35 ff.
[6] Thuc., V, 39-48; Tod., 72.
[7] Thuc., V, 56, 1-2. Это самое раннее включение такой статьи в договор.
[8] По этому пункту см. здравые замечания Глотца–Кохена (Hist. grecque, II, 666).
[9] Thuc., V, 48,2, где договор просто упоминается как уже существующий. Это отмечает Бузольт (Gr. G., III, 1225). Это место было пропущено Мейером (GdA, IV, 478), когда он говорит о миролюбивой позиции двух групп государств, каждая объединённых чисто оборонительным союзом.
[10] Thuc., V, 51-52. О более ранних действиях Ксенара см. V, 36-38; 46,4. Как эфор он помогал вынашивать заговор с целью заключения договора с Аргосом при помощи беотийцев и на переговорах настаивал на том, чтобы Спарта не делала никаких уступок Афинам. Должно быть, он отправился в Гераклею после того как истек срок отправления им должности эфора. Его присутствие там свидетельствует об интересе более агрессивно настроенных спартанцев к городу.
[11] Thuc., V, 52,2. Об Ахайе того времени см. The Early Achaean League \\ Studies Presented to Robinson, II, 1953, p. 797-815.
[12] Пелленяне: Thuc., V, 58,4; 59,3; 60,3; цифры беотийских контингентов: V, 57,2.
[13] Thuc., V, 60-61.
[14] Фукидид (V, 61,1) сообщает о прибытии афинских подкреплений из 1000 гоплитов и 300 всадников под командованием двух полководцев; он же (V, 74,3) даёт потери афинян вместе с эгинцами (вероятно, представлявшими собой часть афинского контингента) как 200 человек, включая обоих полководцев.
[15] Аркадские заложники: Thuc., V, 61, 4-5. Конкретно Орхомен не упомянут в сообщении об отказе Мантинеи от господства над городами (V, 81,1).
[16] Фукидид ничего не говорит на эту тему, за исключением сообщения в V, 63,1, что утрата Орхомена резко усилила возмущение спартанцев против Агиса.
[17] Thuc., V, 82,1.
[18] Об установлении спартанского контроля над Сикионом Фукидид сообщает в V, 81,2.
[19] Фукидид неоднократно (VII, 17,4; 19,5; 31, 4-5; 34,1) упоминает афинские корабли, стоявшие у Навпакта.
[20] Xen., Hell., II, 2,20.
[21] Точное время приобретения этих городов установить невозможно. Если верно, что спартанцы, изгнав мессенян из Навпакта в конце Пелопоннесской войны, передали город локрийцам (Diod., XIV, 34,2), тогда приобретение упомянутых городов ахейцами должно было произойти несколько позже, возможно в ходе Коринфской войны.
[22] Thuc., V, 52,1.
[23] Thuc. VIII,3,1. В этом своём кратком сообщении Фукидид не упоминает ни Гераклею, ни Эхин по имени, но возвращение спартанского гарнизона в Гераклею можно считать абсолютно вероятным и оно подтверждается позднейшими событиями. Спартанский контроль над Эхином и Малидой в целом явствует из Аристофана, Лисистрата, 1168-1170, пьесе поставленной в начале 411 года. Эта экспедиция, столь важная в качестве свидетельства спартанской политики, кажется упущена в большинстве исторических трудов, но всё же кратко отмечена Бузольтом (Gr. G., III, 1415) и Мейером (GdA, IV, 551).
[24] Ксенофонт (I, 2,18) говорит об ахейцах, как о предавших гераклеотов, перейдя на другую сторону во время битвы.
[25] Поход Гериппида: Diod., XIV, 38, 4-5; спартанский гарнизон в Фарсале в 395 г.: Diod., XIV, 82,6, cp. Sordi, La lega tessala, 150 ff; Гериппид упоминается несколько раз в «Греческой истории»Ксенофонта в связи с операциями Агесилая.
[26] Xen., Hell., II, 3,4; Diod., XIV, 82,5.
[27] Xen., Hell., II, 5,1; Paus., III, 9,8; очень беглые упоминания имеются в некоторых биографиях Плутарха; cf. Beloch, GrG, III,1, 67, n1. В то время как другие источники преувеличивают тему персидского золота, Оксиринхский историк преуменьшает его влияние по сравнению с уже существовавшими трещинами в отношениях, но в 18 (13) замечает, что антиспартанские лидеры в Беотии были уверены, что царь поддержит их деньгами.
[28] Xen., Hell., II, 2,19; 4,30. Оксиринхский историк 17 (12) замечает, что лидеров антиспартанской партии обвиняли в аттицизме из–за гостеприимства, проявленного к этим изгнанникам, но они не были на самом деле настроены проафински. Дальнейший рассказ об их действиях приходится на лакуну в тексте.
[29] Xen., Hell., III, 2,25; 4, 3-4.
[30] Два главных источника об этих событиях – Hell. Ox, 18(13) и Xen. Hеll, III, 5,3-5; cf. Paus.,III, 9, 9-10. Данные, сообщаемые выше, опираются, главным образом, на оксиринхского историка, который явно даёт лучшие данные. Ксенофонт во время этих событий был в Азии (Plut., Ages, 18) и не мог располагать наиболее точными источниками информации. Так он считает, что в конфликт вовлечены были опунтские или восточные локры, но вся история региона делает более вероятным конфликт с западными локрами и упоминание о пастбищах на Парнасе практически решает вопрос. Так же и Павсаний, который упоминает Амфиссу, указывает на западную Локриду. Оба наших источника возлагают ответственность за развязывание войны на антиспартанское руководство Фив. Оксиринхский историк (18(13), 2) заявляет, что они подбили некоторых из фокейцев вторгнуться в Локриду; Ксенофонт — что они возбудили локрийцев. Сомнительно, нуждались ли эти два народа во внешних стимулах, но не может быть сомнения в готовности беотийцев вступить в войну.
[31] Об этой попытке спартанцев решить дело без военных действий упоминает только оксиринхский историк (18(13), 4), в то время как Ксенофонт (Hell., V, 5) представляет спартанцев как довольных подвернувшимся случаем выступить против фиванцев. В этом отношении, он возможно был введён в заблуждение позднейшей враждебностью между двумя государствами. Как показано выше, ситуация была такова, что едва ли Спарта желала войны в Греции и потому версия оксиринхского историка должна быть без колебаний принята.
[32] Союз между беотийцами и афинянами: Xen. Hell., III, 5, 7-16; отказ коринфян следовать за спартанцами: ibid, 17; по Аргосу см данные о военной кампании этого года; фрагмент договора между беотийцами и ахейцами, заключённого «на вечные времена»: Tod, 101.
[33] Данные Ксенофонта (Hell, III, 5, 6-7 et 17-25) следует дополнить данными Плутарха (Lys., XXVIII-XXIX). Часто по вопросам, касавшимся истории Беотии, Плутарх имел доступ к данным качественным и неиспользуемым другими. Диодор (XIV, 81) не добавляет ничего ценного. Что до деталей, то Ксенофонт (Hell, III, 5,6) замечает, что день встречи двух спартанских войск при Галиарте назначен был заранее. Это было бы невероятно и невозможно, если бы спартанцы не были уверены в сдаче Орхомена. Более похоже на то, что именно сдача Орхомена позволила закрепиться в Галиарте и составить что–то вроде графика. Плутарх специально помещает послание Лисандра к Павсанию на эту тему после падения Лебадеи. Относительно потерь, Ксенофонт даёт лишь потери фиванцев, которые он оценивает как более 200 человек. Плутарх даёт цифры 300 человек для фиванцев и 1000 для их противников. Ксенофонт так же сообщает, что Лисандр пытался побудить галиартян отложиться от Беотии и указывает, что они бы готовы были сделать это, если бы не некие фиванцы, которые при том присутствовали и отговорили их от этого. Если это верно, то несогласие с господством Фив не ограничивалось Орхоменом и Феспиями.
[34] Единственное сообщение о создании симмахии — это Diod., XIV, 82, 1-3. К списку её членов, данному там, локрийцы, в членстве которых можно быть почти уверенным, добавлены на основании упоминания их контингента в военной кампании в Пелопоннесе в 394 г. (Xen., Hell., IV, 2, 17). О появлении Фарнабаза и Конона перед синедрионом сообщают Диодор (XIV, 84,5) и Ксенофонт (Hell., IV, 8,8).
[35] Единственное сообщение об этих событиях содержится у Диодора (XIV, 82, 5-10). Так как ни Лисандр, ни Агесилай не были прямо в них вовлечены, то не удивительно, что Ксенофонт вовсе их опускает и того менее, что они не упомянуты в плутарховых жизнеописаниях этих двух вождей. Нарикс, место битвы, помещается Олдфатером (RE, XVI, 1774) в долине Боагрия, т. е на кратчайшем пути из Трония в Элатею. Это вероятно ошибка. Данные Диодора (XVI, 38, 2-3) о сражении у Нарикса в 352 г., показывают, что он находился близ Абы, что означает — близ Гиамполя. Хронология Диодора спутанная, но эти события, как кажется, относятся скорее к концу 395, чем к началу 394 г.
[36] Наиболее полные сведения об этой военной кампании содержатся у Ксенофонта (Hell., IV, 2, 9-23). Число павших взято из более краткого сообщения Диодора (XIV, 83, 1-2). Ксенофонт (Ages., 7,5) говорит о потерях лакедемонян как об ⅛ (так же и в Hell., IV, 3,1), а врагов — как почти 10 000. Памятники афинским всадникам, павшим в битве см. Tod, 104 et 105.
[37] Сообщаемые выше сведения основаны главным образом на Ксенофонте (Hell., IV,3, 3-9). Согласно Плутарху (Ages., 16), Агесилай заключил какое–то соглашение с жителями Лариссы и соглашение это может объяснять их бездеятельность.
[38] Xen. Hell., IV, 3,15 – 4,1; Plut., Ages, 18ff; Diod., XIV, 84, 1-2. Ксенофонт не говорит в какую Локриду вторгся Гиллид, но передвижения армии после битвы делают ясным, что это была западная Локрида.
[39] Основные сообщения об этой битве – Xen., Hell., IV, 3, 11-12 et Diod., XIV, 83, 4-7 далеко не удовлетворительны. О других источниках см. Beloch, GrG, III, 1,76, n.1. Решающее значение битвы подчёркивается Мейером (GdA, V, 239). О Фарнабазе и Кононе в Греции в 393 г. см. Diod., XIV, 85, 2-3; Nepos, Conon, IV, 5. Ср. так же Olmstead A. T History of the Persian Empire, 1948, 387 ff.
[40] Xen. Hell, IV, 8, 1-3; Diod., XIV, 84, 3-4. Почести и памятники Конону: Paus., VI, 3,16; Tod., 106 (постановление из Эрифр). О непопулярности спартанцев и освобождении греков в Азии см. Cary, CAH, VI, 43f; Glotz–Cohen, Hist. grecque, III, 86.
[41] Ксенофонт (Hell, V, 1,29) приводит в качестве одной из причин желания Спартой мира тяжесть содержать одну мору в Орхомене и одну в Лехее.
[42] О морской войне в Коринфском заливе сообщает Ксенофонт (Hell.,, IV, 8, 10-11). Сообщаемые им события вероятно относятся к 393 и 392 гг. В IV,7 Ксенофонт сообщает о военных кампаниях на суше до 388 г, а затем в IV,8,1 он переходит к действиям на море после битвы при Книде 394 г. Стоит ли говорить, что подобный порядок изложения порождает путаницу. Имеется очевидная связь между действиями на море и борьбой за контроль над Лехеем, гаванью Коринфа в заливе, но за последний велись наземные действия, а они описаны до того, как упомянуты морские. По вопросу о хронологии см. особенно Grote, History, IX, 1852, P. 455, n2 et Beloch J. Die attische Politik seit Perikles, 1884, P. 346-359.
[43] В 390 г. когда спартанский флот в Эгеиде попал в затруднительное положение, то адмиралу Телевту было приказано привести ему на помощь те «двенадцать судов, которые находились в заливе в Ахайе и Лехее» (Xen. Hell., IV, 8,23).
[44] На то, что уход коринфян из Рия вызван был взятием Лехея указывал Белох (GrG, III, 2, 220).
[45] После экспедиции Агесилая в Акарнанию в 389 г. эта эскадра помешала ему переправиться морем в Калидон.
[46] Согласно Ксенофонту (Lac. Pol., II,4) здесь было 6 мор гоплитов и столько же от рядов всадников. Мора, разбитая Ификратом, состояла примерно из 600 гоплитов; цифру всадников Ксенофонт (Hell., IV, 5,12) Ксенофонт не называет. Вероятно, такая цифра вполне допустима для этого периода, хотя размеры и состав спартанской армии в различные времена, продолжает быть спорным. Удобный обзор см. Busolt, Staatskunde, p. 704-712; ср. также Michell H. Sparta, 1952, P. 234-274.
[47] Данные об этих событиях опираются почти исключительно на Ксенофонта (Hell., IV,4, 1-13). О захвате Лехея сообщается так же в современной событиям речи Андокида «О мире» (§ 18).
[48] Xen. Hell., IV,4, 14-19.
[49] Xen. Hell., IV, 5.
[50] Xen. Hell., IV,6, 1-3; cf. Studies Presented to Robinson, II, 807 ff.
[51] Xen. Hell., IV, 6,4- 7,1. Требование, чтоб Агесилай помешал акарнанцам засеять из поля, основана, конечно, на практике посева осенью.
[52] Xen. Hell, IV, 8, 12-15. Олмстед (Persian Empire, P. 388) говорит о Тирибазе из Сард как о «возвестившем мир, который царь пожелал даровать», но позднейшие события показали, что то, что было даровано, вовсе не было политикой царя; это была скорее политика Спарты и Тирибаза и Ксенофонт, как кажется, прав, заявив, что спартанцы взяли на себя инициативу в ухаживании за персами.
[53] Хампль (Hampl F. Die griechischen Staatsvertrage des 4. Jahrhunderts v. Christi Geb., 1938, p. 10) настаивает на том, что термин koine eirene был принят в качестве официального значительно позже Царского мира. Это может быть и верно, но термин этот встречается у Андокида (О мире, 17) и таким образом употребляется в политической пропаганде уже в 391 г. См. так же Ryder T. T. B Koine Eirene, 1965, 27 ff.
[54] Andoc., III, 12-13; 20; утверждение, что беотийцы согласились заключить мир на этих условиях подразумевает, что было достигнуто соглашение со спартанцами.
[55] Xen. Hell.,V,1,31; более краткое изложение Diod., XIV, 110.
[56] О политике Афин в ходе Коринфской войны см. особенно Белоха (Attische Politik,344-6), систематизировавшего данные из литературных и эпиграфических источников. Надписи, конечно, им приводятся по старым изданиям. Из числа тех, которые свидетельствуют о подчинении союзников см. напр. Tod., 114: афинский декрет в честь народа Клазомен. Из Клазомен отправлялись в Афины послы, чтобы обеспечить решение того или иного вопроса. Клазоменяне должны были платить пятипроцентный налог, наложенный Фрасибулом — вероятно налог на ввоз и вывоз, чтобы заменить дань- но им было позволено самим урегулировать отношения со своими политическими изгнанниками в соседнем городе и с самим этим городом. Отдельно афинский демос голосовал по поводу того, надо ли укреплять Клазомены гарнизоном. Народ голосованием высказался против ввода гарнизона. Хоть надпись и повреждена из неё можно извлечь и другие детали. О выводе гарнизона из Карпата см. Tod, 110; о десятипроцентной пошлине с товаров, вывозимых из Понта через Боспор см. Xen. Hell., IV, 8, 27.
[57] Xen. Htll., V,1, 32-33.
[58] Об Ахейской, Акарнанской и Этолийской конфедерациях см. Studies Presented to Robinson, II, 814 ff; Rep. Gout, 66 ff. Как указано выше, кажется Фессалийской конфедерации так же позволено было продолжать существовать. В её случае сила центрального правительства или её предполагаемый роспуск опирались исключительно на местные условия.
[59] Cf. The Judgment of Antiquity on Democracy \\ CP, XLIX, 1954, P. 1-14.