4. Узурпаторы в империи Селевкидов
Мы видели, что динамика царства Селевкидов во II веке отличалась от динамики царства Селевкидов в III веке. Причины этого могут лежать в расколе династии после смерти Селевка IV, который открыл новый этап в государстве Селевкидов. Но были ли эти различия системными и качественными, или же в царстве Селевкидов второго века происходило ускорение процессов вроде интересов отдельных групп, которые уже присутствовали в предыдущем столетии, и в частности в период перед долгим царствованием Антиоха III? Царствование Молона может снова послужить поучительным примером. Согласно рассказу Полибия, самоутвержденное првление Молона закончилось, когда он проиграл большой армии Антиоха III. Хотя неясно, какую часть Месопотамии Молон занимал до того, как ему был брошен вызов, он одержал победу по меньшей мере в двух сражениях против войск Селевкидов и против высокопоставленного чиновника Селевкидов (Pol. 5.46.1–48.16). Неужели этот сценарий так сильно отличается от тех, что были во втором столетии? Разве Молона не сопровождали бывшие войска Селевкидов? И не было ли решающим фактором, что в конце III века Антиох III отреагировал на напряженность внутри империи созданием дискурса селевкидского самосознания, селевкидского пространства, а также дискурса о лояльности войск Селевкидов своему царю? Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны рассмотреть происхождение узурпаторов. Для Молона именно богатая сатрапия Мидия сделала его грозой (Pol. 5.43. 8), и именно его положение члена верхушки государства Селевкидов, а также то, что он был хорошим другом прежних царей, позволило ему занять диадему. Индивидуальные истоки узурпаторов рассмотрены в главах 2 и 3, но сочетание этих индивидуальных случаев позволяет пролить свет на сам феномен узурпации.
В этой главе мы рассмотрим политическое влияние восстаний узурпаторов в царстве Селевкидов в двух разделах. В первом будут диахронически обобщены основные характеристики взаимоотношений между селевкидскими узурпаторами и селевкидскими царями. Обсуждая социальное происхождение узурпаторов, их царские образы и места, где они могли бы стать царем, этот раздел призван дать модель узурпации власти в царстве Селевкидов. Во втором разделе, в свою очередь, будет обсуждаться политическое влияние узурпаторов. В нем проанализируется царская реакция на узурпаторов и поднимется вопрос о том, можно ли установить, возник ли негативный образ узурпаторов из этих реагирований. Эти два раздела помогают определить место явления узурпации в политической системе государства Селевкидов, которое будет подробно рассмотрено в заключение.
Соискатели диадемы
Краткая запись Ливия (Liv. per. 50) об убийстве канцлером Александра Баласа жены, сына и «всех друзей» Деметрия I драматически иллюстрирует суть властных отношений Селевкидов. Резня при дворе Деметрия I в Антиохии устранила соперников Баласа на престол. Те, кто представлял опасность для его притязаний, были ближайшими родственниками царя и бывшими царскими philoi. Поскольку в царстве Селевкидов не существовало права первородства, другие выжившие члены семьи всегда представляли угрозу для правящего царя. Однако особое внимание, которое Александр Балас уделял друзьям царя, поучительно, и именно та роль, которую они сыграли, имеет решающее значение для понимания напряженной обстановки, царившей в тот период.
Как очевидно из глав 1-3, царством Селевкидов управляли царь и его друзья. Но последних нужно различать. Многие держатели власти в царстве Селевкидов, в том числе первосвященник Ионафан при Александре Баласе, Ксеркс Арсамосатский (Pol. 8. 23) и Хионид из Алинды при Антиохе III, были philoi царя, и многие из этих агентов представлены в главе 1. Кроме philoi, однако, были другие друзья царя — топовые властители в царстве Селевкидов. Так сложилось в результате военных походов Александра Македонского, когда появились две группы царских сподвижников: те, кто был с царем, и те, кому были доверены сатрапии. В то время как некоторые из самых близких и влиятельных друзей царя постоянно находились рядом с ним, 5 другие близкие друзья направлялись на наиболее важные периферийные позиции в империи вроде Мидии и верхних сатрапий (ὁ ἐπὶ τῶν ἄνω σατραπειῶν). Селевк I доверил эту должность своему сыну, и хотя связанные с ней обязанности в период между третьим и вторым веками могли измениться, растущая мощь парфян, несомненно, обеспечивала постоянную важность этой должности. Селевкидские цари доверяли эти важные посты своим друзьям. Антиох IV предоставил эту должность своему «другу детства» Тимарху (App. Syr. 45 [235]), и Деметрий I отдал ее другу, который помогал ему добывать диадему с самого начала. Поэтому, если Антиох III назначил или утвердил Молона в качестве ὁ ἐπὶ τῶν ἄνω σατραπειῶν, это должно указывать на то, что он был очень надежным другом. Должность ὁ ἐπὶ τῶν ἐπιτάδε τοῦ Ταύρου πραγμάτων, главного администратора Малой Азии, имела столь же важное значение, как и должность сатрапа Мидии, и об этом свидетельствуют лица, которые ее занимали. Ахей (Pol. 4.48.10) и Зевксид были назначены на нее из–за преданности, которую они выказали царю Селевкидов, а Никанор, верховный жрец области за Тавром (SEG 54.1353), и Олимпиодор, отвечавший за святилища в Келесирии и Финикии (SEG 57.1838), были лично выбраны Антиохом III.
Конфликты между царями и царскими друзьями разгорались чаще всего во время переговоров между царем и друзьями при восшествии на престол нового правителя. Конкретнее, когда молодой царь унаследовал друзей предыдущего царя (как обсуждается в гл.2), или когда друзьям приходилось выбирать стороны после раскола династии во втором веке (гл. 3), возникала напряженность. Иногда молодые цари сталкивались с влиятельными политическими деятелями предыдущего царствования: почитайте рассказы Полибия о первых годах правления Филиппа V Македонского и Антиоха III. К моменту восшествия на престол Антиоха III Ахей и Молон уже занимали видные социальные и политические посты. И Гермей, ὁ ἐπὶ τῶν πραγμάτων, управделами Селевка III (Pol. 5.41.1-2), и Эпиген, занимавший видное положение в совете молодого Антиоха III, были друзьями Селевка II. Сохранение друзей бывшего царя можно сопоставить с первыми годами царствования Александра Великого с его отношениями с товарищами его отца. Однако динамика в царстве Селевкидов была системно иной. Конечно, молодой царь должен был полагаться на друзей бывшего царя, чтобы сохранить мирное управление своей империей. Однако положение друзей бывшего царя было еще более шатким, чем в Аргеадской Македонии. В царстве, где отсутствовала устоявшаяся имперская знать, положение социальной элиты в конечном итоге зависело от их непосредственных отношений с царем, а не от их индивидуального социального положения. В то время как предыдущие достижения индивидуума имели определенную ценность, и их статус повышал вероятность того, что их потомки могли иметь отношения с будущим царем, индивидуальные достижения не обязательно гарантировали статус аналогичного положения при новом правителе.
В первые годы своего правления молодой царь определял, кто из «унаследованных» друзей станет его другом, формируя тем самым политическую элиту, которую он хотел, и обеспечивая себе собственное положение. Этот процесс подтверждения отношений между царем и его друзьями вызывал политические трения, и это обсуждалось со ссылкой на рассказ Полибия о восшествии на престол Антиоха III (Pol. 5.41–56). Падение Апеллеса при Филиппе V и убийство Гермея и его семьи при Антиохе III ясно показывают, что именно царь решал, будут ли эти друзья приемлемы для него или нет. В то же время, по–видимому, не в интересах селевкидского царя было демонстрировать зависимость от своих друзей. В мире, когда божественного права на трон еще не существовало, положение царя в конечном итоге зависело от его признания различными группами внутри империи, и поэтому поддержка его друзей была важна. Вероятно, это не просто совпадение, что люди, ставшие друзьями царя в первые годы его правления, оказались наиболее лояльными.
Хотя восшествие на престол Антиоха III иллюстрирует возможность возникновения напряженности между друзьями предыдущего царя и новым правителем, отпадение и восстание не следует характеризовать как обычные события. Это можно кратко продемонстрировать с восшествием на престол Селевка IV. Несмотря на поражение армии Селевкидов от римлян и смерть Антиоха III вскоре после этого, Селевк IV стал царем в 187 году, когда он уже был вовлечен в большую политику Селевкидов в течение примерно одиннадцати лет. После смерти своего старшего брата в 193 году он стал самым старшим из ныне живущих сыновей Антиоха III; он держал двор в Лисимахии и сражался на войне против Рима. Хотя смерть царя потребовала пересмотра социальной динамики при дворе и переоценки его ближайших друзей, знакомство Селевка IV с друзьями его отца гарантировало, что его восшествие на престол не породит столь же рискованного сценария, как при восшествии на престол молодого царя.
Раскол в династии, однако, ускорил возможность конфликта. Это можно описать двумя различными, но не взаимоисключающими способами: конкурирующие линии селевкидских принцев делали рискованным быть бывшим царским другом, но также могли предложить возможности для получения политического влияния. При прибытии Деметрия I в Антиохию царь Селевкидов казнил не только Антиоха V, но и Лисия, ὁ ἐπὶ τῶν πραγμάτων молодого царя (1 Makk. 7.3), и было высказано предположение, что события в Антиохии на Оронте также повлияли на решение Тимарха об отпадении. Этот сценарий был очень похож на тот, что был при Александре Баласе. Ливиево описание убийства omnes amici Деметрия I не указывает на убийство всех царственных philoi, а только друзей бывшего царя. Они были самыми доверенными и топовыми военачальниками Деметрия I, и их казнили либо потому, что они не присягали на верность новому царю, либо потому, что царь не доверял им. В III веке Неолай, Александр и все те, кто принимал активное участие в восстании Молона 222 года, покончили с собой после поражения своего царя (Pol. 5.54.3-5), возможно, взвесив свои шансы на выживание, если их поймают.
Возможность для Гераклида и Трифона получить влиятельное положение при новом царе в Антиохии была столь же мала. Гераклида отстранили от должности (App. Syr. 47 [242]), а Трифон, бывший друг Александра Баласа, возможно, предложил диадему Птолемею VI после того, как он открыл ворота Антиохии (Diod. 32.9с). Точно так же как Молон, Ахей и Тимарх, эти бывшие царские друзья взяли дело в свои руки. В то время как Гераклид поддерживал притязания Александра Баласа, Трифон собрал бывших сторонников Баласа под свои знамена; он разыскал молодого Антиоха VI и сделал себя опекуном нового царя. Рассказ о Галесте, верховном главнокомандующем при Птолемее VI, который восстал после потери всех своих владений при Птолемее VIII Эвергете II, имеет поразительное сходство.
Этот обзор оставляет нас с не удивляющим наблюдением, что большинство узурпаторов Селевкидов были связаны с царем. Только член небольшой социальной группы вокруг царя смог получить влиятельное политическое положение в пределах селевкидского царства. Обладание важным званием позволяло узурпаторам накапливать ресурсы и социальный капитал, которые позволили бы им отделиться и гарантировать, что их войска последуют за ними. Тот факт, что Молон, Ахей, Тимарх и Трифон отделились при восшествии на престол нового царя, иллюстрирует шаткое положение друзей бывшего царя. Их социальное и политическое положение определялось постоянными взаимными отношениями с новым правителем, и эти отношения не были гарантированы. Поэтому, хотя друзья обычно были верны своему царю, они не обязательно были верны династии Селевкидов, и восшествие на престол молодого царя могло вынести эти трения на поверхность. В то время как отделение царских друзей было обычным явлением в столь большой империи, как государство Селевкидов (см. гл.1), отделение царских друзей указывает на структурные трудности в царстве Селевкидов. Опять же, это требует уточнения: отделение друзей было симптомом проблемы, а не ее причиной.
Место узурпации: центр, периферия и кризис династии
Размеры селевкидского царства диктовали необходимость в местных и центральных властителях. В то время как Экбатана была в 400 км по прямой от Селевкии на Тигре, и Экбатана, и Сарды были примерно в 1000 км от Антиохии на Оронте. Расстояние примерно в 2400 км между Селевкией на Тигре и Ай Ханумом иллюстрирует необъятность империи. В некоторых регионах, считавшихся важными для империи, но достаточно периферийными, чтобы ее ресурсы не могли бросить вызов монополии царя на экономическую и политическую власть, полуавтономные династы — с титулом царя или без него — выполняли местные административные и эвергетические функции. Хотя эти династы время от времени отделялись, они также быстро вновь инкорпорировались в империю царем или одним из его агентов. Однако за пределами периферийных областей существовали артерии, «архипелаги», которые были жизненно важны для царя Селевкидов. Малая Азия со столицей в Сардах и Мидия со столицей в Экбатане обладали огромными ресурсами, и вследствие этого в этих регионах в качестве представителей царя ставились крупные властители. Действительно, эти регионы были богаты. Богатство Мидии сделало Молона «грозным» в самом начале его восстания (Pol. 5.43. 8). Страбон подчеркивает богатство македонских колоний Мидии, основанных при Селевкидах (Strab. 11.13.6–7). Эти сообщения обращают внимание на изобилие людей, лошадей, природных ресурсов и драгоценных металлов в регионе, а также делают упор на обороноспособность столицы Экбатаны и всей сатрапии. Хребет Загрос отделял Мидию от Месопотамии, и те немногие перевалы, через которые могла пройти армия, позволяли очень точно предсказать, с каких направлений вражеские войска войдут в провинцию.
Аналогичное значение имели Малая Азия и Сарды. Эта самая западная часть азиатского континента с ее географическим и политическим разнообразием — от аллювиальных равнин Меандра до горных хребтов Мисии; от греческих городов в прибрежных районах до местных династов, деревень и галатских племен во внутренней Анатолии — обеспечивала ценные ресурсы, а также снабжение мисийских и галатских наемников и доступ к фракийским вспомогательным силам. Эллинистическая Малая Азия, которую великие цари Ахеменидов считали слишком важной, чтобы доверить ее одному сатрапу, была не только местом обитания династов, галатов и сильных городов, но и регионом, представляющим жизненно важный интерес для царей Птолемеев, а иногда и Антигонидов, и поэтому она нуждалась в сильном властителе, если царя Селевкидов не было в этой области.
Поэтому не следует удивляться тому, что сатрапия Мидии была опорой двух узурпаций Селевкидов в конце III — начале II века, и как Ахей, так и Антиох Гиеракс сделали себя царями, ведая политическими делами в Малой Азии Селевкидов. Несмотря на участие Молона в политике друзей царя при восшествии на престол Антиоха III, царь Селевкидов находился в этот момент в Антиохии на Оронте, готовясь к войне против Птолемеевского Египта. Именно отсутствие царя позволило Молону подготовить свой мятеж. Полибий подчеркивает, что это было очень похоже на узурпацию Ахея. Только когда царь находился в походе и отсутствовал в западных частях царства, Ахей осмеливался претендовать на его царство; все узурпации в этот период происходили в отсутствие царя в отдаленных областях империи.
Узурпация в отсутствие царя предполагает, что именно странствующий царь контролировал периферийные районы. Однако, как уже отмечалось в главе 1, система странствующего царя в первую очередь держала в узде местных властителей. Отделение главных администраторов в Малой Азии и Мидии было опасным. Их ресурсы могли угрожать монопольному положению селевкидского царя как самой могущественной личности в империи Селевкидов и тем самым поставить под сомнение его царствование. В то же время богатство ресурсов, имеющихся в распоряжении администраторов, было жизненно важным для их притязаний на власть. Однако мы не должны рассматривать эти условия как причины их восстания, поскольку в противном случае узурпация власти должна была бы прекратиться в середине II века, когда в 188 г. и после июня 148 г. соответственно Малая Азия и Мидия перестали быть частью империи Селевкидов. Но это не объясняет того факта, что после смерти своего подопечного Трифон смог в течение примерно пяти лет отстаивать свои права на диадему в Леванте в присутствии царя Селевкидов. Трифон был тесно связан с царем и теми, кто окружал царя (Strab. 16.2.10), и Страбон отмечает в том же отрывке, что рождение Трифона в деревушке близ Апамеи позволило ему использовать город в качестве своей крепости. Город Апамея — самый южный город сирийского тетраполиса и царская конюшня царей Селевкидов, расположенный менее чем в 100 км к югу от Антиохии на Оронте — стал базой и (если следовать Jos. Ant. 13.224) последней позицией царя, не связанного с домом Селевка, что отрицает попытки Селевкидов создать политический и идеологический центр.
Появление узурпаторов в непосредственной близости от селевкидских царей позволяет предположить, что причиной восстаний узурпаторов была вовсе не обширность и неоднородность империи Селевкидов. Если присмотреться внимательнее, восстание рядом с селевкидскими царями тоже не было неслыханным делом в III веке. В то время как восстания в начале царствования Антиоха I (OGIS 219.3-5) можно объяснить как восстания в отсутствие нового царя в молодом царстве, может быть только случайным, что восстание Киррест в начале царствования Антиоха III не привело к узурпации, сравнимой с узурпацией во II веке (Pol. 5.50.8; 57.4). Если, однако, восстания также происходили в присутствии царя в III веке, вполне вероятно, что только частота узурпаций во II веке была связана с разделенной династией. Сценарий, подобный этому, предполагает линейную эволюцию от узурпаций третьего века к узурпациям второго столетия, ускорение неустойчивых отношений между царями, друзьями царя и монополией на власть. Так мы сталкиваемся с процессом третьего века, который развивался, но не претерпел радикальных изменений в контексте второго века.
Хотя и Александр Балас, и Александр Забина желали быть признанными преемниками прежних царей Селевкидов, надеясь найти поддержку среди друзей или сочувствующих своих «отцов», динамика их деятельности лишь частично отличалась от узурпации Трифона. Разделение царского дома позволило им стать царями в непосредственной близости от царя Селевкидов. Тот факт, что и Александр Балас, и Александр Забина изначально были облечены внешними силами, может пролить свет на то, что они воспользовались возможностью узурпировать власть, но это не объясняет их успеха, когда они высадились в Леванте. Эти узурпаторы не могли полагаться на свои военные достижения в царстве Селевкидов, и поэтому у них изначально не было верных войск. По этой причине они заявляли о своей связи с покойным царем. Они пытались связать свою индивидуальную царскую персону с ранее успешными царями-Селевкидами, которые происходили из другой династической линии. Успех Баласа, а возможно и Забины, следует объяснять в сочетании с поддержкой, которую они получили от друзей Антиоха IV, Баласа и, возможно, также Антиоха VII, которые были вытеснены из дворов Деметрия I и Деметрия II. Следовательно, их положение в родословной царя Селевкидов не только давало многим группам в царстве элемент выбора, но и предоставляло бывшим властителям возможность восстановить престиж и власть в непосредственной близости от другого царя.
Начиная с середины 150‑х годов на побережье Леванта появились некоторые претенденты на происхождение от Селевкидов, и при внутренней, а иногда и внешней поддержке они победили царя Селевкидов в битве или изгнали его из Антиохии. Хотя можно утверждать, что эти примеры демонстрируют, что для того, чтобы узурпация власти в центре империи Селевкидов была успешной, было крайне важно быть членом династии Селевкидов, это не обязательно так. Ссылка на царских предков должна пониматься как знак, который предлагал друзьям прежних царей новую политическую альтернативу, наиболее ярко засвидетельствованную в случае Гераклида и Александра Баласа, когда переворот Александра был даже инициирован друзьями Антиоха IV. Возвращаясь к царствованию прошлых царей, узурпаторы не включились сперва в ряды царей, но они предложили убежище смещенным друзьям своих избранных предков. Помимо предков, важно отметить, что Трифон не вставил себя в родословную Селевкидов, и что он царствовал в течение более чем четырех лет, следуя примеру предыдущих узурпаторов, которые позиционировали себя в качестве явно неселевкидских царей в регионах, где цари отсутствовали. Хотя политическая напряженность возросла, первоначальная причина для узурпации власти во II и III веках оставалась прежней: цари Селевкидов не могли тесно связать с ними своих друзей и в то же время сделать принадлежность к их семье единственным приемлемым условием для царствования в империи Селевкидов. Мы видели это не только в деятельности царей и их друзей, но и в том, как узурпаторы создавали свои царские изображения в рамках своих царских притязаний.
Образы царствования
На протяжении всей этой книги утверждалось, что царская чеканка была важным элементом в передаче царского образа узурпаторов их аудитории. На монетах было изображено царское имя нового царя, а также царский портрет, иллюстрирующий и подчеркивающий его притязания на власть. Отсутствие царских писем узурпаторов в эпиграфических источниках, в частности, делает царскую чеканку (за исключением возможных глиняных печатей в Месопотамии) единственным сохранившимся средством самопредставления узурпаторов и царских предложений. Этот раздел проиллюстрирует, что создание отличия от династических царей было решающей стратегией самопрезентации узурпаторов, и будет доказано, что именно этот акцент на различии позволяет нам сделать выводы относительно конкуренции между царями-Селевкидами и их противниками.
Как только мы выйдем за рамки концепции, что портрет изображает совершенную репродукцию своей первоначальной модели, а вместо этого генерирует тонко созданный образ, мы можем установить многие уровни различий. Например, образы различались по возрасту и физиогномике. В то время как юный Антиох III изображался как молодой человек с идеализированными чертами лица (в соответствии с царскими портретами его отца и деда), Ахей изображал себя зрелым человеком, что подчеркивалось уже взрослой бородой и морщинами на лбу. С этим акцентом на зрелость его царский образ, возможно, пытался стилизовать незрелость царской чеканки Антиоха III. Изображения также отличались в отношении атрибутов портретов на монетах. Трифон был изображен с растрепанными волосами и в роскошном военном шлеме, а Тимарх в беотийском шлеме и называл себя «великим царем». В то время как монеты Тимарха и Антиоха VI изображали Диоскуров, Александр Балас и Трифон делали акцент на tryphe, которая до этого момента не была частью иконографии Селевкидов. Этот акцент на различии позволяет нам установить следующее: в течение приблизительно 120 лет все узурпаторы следовали схеме дифференцирования себя от своих соперников. Это подчеркивает, что узурпаторы считали возможным и, возможно, выгодным стать царями в империи Селевкидов, не будучи визуально и стилистически зеркальным отражением царя Селевкидов. Антиох Гиеракс действительно вписал себя в родословную Селевкидов, но сделал это в конкуренции со своим братом Селевком II, который создал совершенно новый царский образ, тем самым еще раз подчеркнув различие в образах между царем и узурпатором.
Можно, конечно, возразить, что это подчеркивание различий едва ли удивляет, поскольку не все узурпаторы были членами дома Селевка. Тогда, как они могли убедительно внедриться в царскую линию Селевкидов? Можно было бы возразить, что Ахей, οἰκεῖος Селевка III, был только двоюродным братом царей, и его царская связь была далека по сравнению с его συγγενής Антиохом III. Я не предлагаю полностью игнорировать проселевкидское повествование Полибия, когда он пишет о царе κατὰ φύσιν (Pol. 5.57.6), но решающим элементом является не столько их неспособность вписаться в царскую линию Селевкидов, сколько их успех, несмотря на то, что они отвергли царские образы Селевкидов. Акцент узурпаторов на дифференциации предполагает, что создание различий было сознательным выбором узурпаторов. Они обещали (по крайней мере, на своих монетах) царское изображение, которое отличалось бы от того, что представляли цари Селевкидов.
Самое главное, как повторяемость узурпаций, так и продолжительность правления отдельных узурпаторов убедительно свидетельствуют о том, что эти неселевкидские царские притязания были приняты. В конечном счете, присутствие узурпаторов Селевкидов и их отличие от царской иконографии Селевкидов иллюстрирует, что царство Селевкидов не было исключительно пространством Селевкидов. Дарий I, великий персидский царь, стремился визуально вписать себя в ряд царей Ахеменидов (подробнее об этом ниже). Индивидуальность образов узурпаторов, однако, свидетельствует об индивидуальности царских притязаний. Царские предложения узурпаторов содержали новый, не селевкидский царский образ, и через них они были приняты как цари.
Узурпаторы в качестве царей
Динамика взаимоотношений между царем, его друзьями и друзьями прежних царей была важным аспектом происхождения узурпаций. Феномен узурпации власти ускорился в середине II века, когда между собой соперничали две царские династии, что затрудняло (если вообще было возможно) принятие бывших друзей царя в друзья нынешнего. Узурпация власти Трифоном иллюстрирует, что в конце второго века бывший друг царя все еще мог стать царем, следуя прецедентам третьего века. В топографии узурпации можно установить четкое различие между третьим и началом — серединой второго веками. В то время как узурпаторы на более ранней стадии принимали диадему исключительно в отсутствие царя, это было по–другому для второго века. Преемственность узурпации состояла в неспособности царей-Селевкидов монополизировать царство в государстве Селевкидов и установить широко признанную династию. Слабость династии проявляется и в царских образах узурпаторов. Узурпаторы использовали иконографические элементы, которые были известны в царстве Селевкидов, однако чеканка монет узурпаторов отмечала четкое отличие от их коллег-Селевкидов, ставя под сомнение царствование и власть Селевкидов в государстве Селевкидов. Отдельные цари-Селевкиды выступали против этих узурпаторов и в большинстве случаев в конечном итоге одерживали верх. Но, помимо призыва к оружию и оппозиции, как царь Селевкидов реагировал на узурпаторов и регионы, которые их поддерживали?
Царская реакция: наказание, помилование и признание
Хотя в главе 1 этой книги уже говорилось о том, что цари Селевкидов были готовы терпеть династов за пределами центральных областей Селевкидов, узурпаторы, которые могли уменьшить ресурсы и тем самым положение царя, были неприемлемы. Тем не менее, по большей части, существует очень мало свидетельств о реакции Селевкидов после узурпации власти. Кроме того, литературные источники содержат различные истории, возможно, отражающие непредсказуемость войны. Александр Балас был обезглавлен либо его военачальниками, либо династией, и его голова была доставлена к Птолемею VI (Jos. Ant. 13.118; 1 Makk. 11.17-18; Diod. 32.9d, 10); Антиох Гиеракс был убит отрядом галатов (Pomp. Trog. 27); Трифон же был убит Антиохом VII после того, как он был взят в плен в Апамее (Jos. Ant. 13.224), или он совершил самоубийство (Strab. 14.5.2); если бы Александр Забина не покончил жизнь самоубийством от яда (Porphyrios FGrHist 260 F32.23), он был побежден и казнен Антиохом VIII (Jos. Ant. 13.269; Just. Epit. 39. 2.6). Особенно заметны темы самоубийства и казни. Многочисленные версии смерти узурпаторов указывают на то, что, возможно, существовали «официальные» и альтернативные повествования.
Только Полибий в своем проселевкидском повествовании подробно описывает смерть двух узурпаторов. Во–первых, он пишет, что царь Селевкидов потребовал, чтобы труп Молона был насажен на кол и выставлен на самом видном месте (Pol. 5.54.6). Во–вторых, он отмечает, что тело Ахея было изуродовано; его голова была отрублена и зашита в ослиную шкуру, а тело насажено на кол (Pol. 8. 21.3). Подобно препровождению Александра Забины в цепях через лагерь Антиоха VIII, эти демонстрации поражения, унижения и осквернения предназначались как для того, чтобы уничтожить царскую власть прежних царей, так и для того, чтобы предупредить других топовых властителей в царстве.
Противостояние царю было не только опасно для узурпатора. После поражения Молона его брат Неолай поспешил в Персиду, чтобы убить их мать и детей Молона. Впоследствии Неолай и брат Молона Александр покончили с собой (Pol. 5.54.5). Поскольку Молон, по–видимому, знал о последствиях своего поражения, его брат был осведомлен о наказаниях, которые будут применены к их семье. По–видимому, так было и с самыми близкими друзьями Молона, которые покончили с собой в своих домах (Pol. 5.54.4). Рассказ об убийстве Гермея в начале царствование Антиоха III иллюстрирует потенциальную судьбу других членов семьи. Полибий описывает, как женщины и мальчики Апамеи побили камнями жену и сыновей мертвого управделами (Pol. 5.56.15). Хотя убийство семьи Гермея может служить повествованием, чтобы проиллюстрировать общественную ненависть к бывшему канцлеру, оно, тем не менее, также показывает потенциальную опасность, связанную с крупными чиновниками Селевкидов, которые впали в немилость. Царь Селевкидов, однако, не всегда считал, что род мятежников несет ответственность за членов своей семьи. Ахей и его отец Андромах служили Селевку II и были его друзьями в то время, когда их родственник Александр отделился от Антиоха Гиеракса. Ахей по–прежнему почитался при Селевке III и последовал за ним в поход в Малую Азию. Тем не менее, после смерти Ахея сомнительно, что эта семья продолжала оставаться одной из самых близких друзей, чьи дочери были замужем за царями Селевкидов.
Самоубийство Молона и убийство семьи узурпатора его братом иллюстрирует, что они знали о наказаниях, которые последуют, если они будут захвачены царем. Восстание не допускало никаких компромиссов, и об этом знали как цари, так и узурпаторы. Физическое уничтожение узурпаторов и их последователей свидетельствует об отрицании права узурпатора на власть и говорит о монополии на насилие со стороны царя. Именно об этой монополии говорилось после по меньшей мере двух из восстаний. В то время как эти формы наказания не оставляли ближайшим последователям узурпаторов никакой альтернативы, реакция Селевкидов на другие группы в бывших регионах узурпаторов была иной.
Полибий описывает, как после смерти Молона Антиох III отправился в Селевкию на Тигре и восстановил порядок в соседних сатрапиях. Гермей, однако, выдвинул обвинения против селевкийцев. Он, по–видимому, оштрафовал город на тысячу талантов, отправил главных магистратов в изгнание и уничтожил многих селевкийцев посредством увечий, меча или дыбы (Pol. 5.54.10). Согласно полибиевому повествованию, именно царь взял дело в свои руки, чтобы умиротворить и успокоить селевкийцев. Более того, он сократил наказание за «неведение» народа Селевкии до ста пятидесяти талантов (Pol. 5.54.11–12). Хотя Полибий возлагает вину за эти действия на канцлера, можно сравнить Селевкию с захватом Сард несколькими годами позже. Взятие нижнего города Сард после длительной осады (Pol. 7.18. 9), резню членов общины, поджоги домов и грабежи мжно списать на войну. Однако после смерти Ахея в городе все еще были расквартированы войска, и поразительно, что Антиох III не сразу вошел в Сарды как освободитель. Лишь позднее царь распорядился восстановить гимнасий и пообещал организовать реконструкцию города (SEG 39.1283–4).
В Селевкии на Тигре, одной из селевкидских столиц, канцлер Антиоха III обвинил и наказал гражданских чиновников. Эти действия следует противопоставить милостям царя. Хотя не вполне ясно, явилось ли тяжелое бремя, наложенное на народ Сард, результатом их преданности Ахею или тягот осады, благодеяния Антиоха III Селевкии следует ставить наряду с благодеяниями царя Сардам. Наказание Селевкии является показателем хороших (или, по крайней мере, не враждебных) отношений между Молоном и городом. Хотя Полибий упоминает только о быстрых успехах Молона и незначительном сопротивлении со стороны города, тем не менее вполне вероятно, что жители Селевкии не возражали против притязаний Молона на царство; возможно, они даже поддерживали его. Сразу же после восстания именно столица была наказана селевкидским военачальником за преданность города узурпатору. Более того, если мы проследим рассказ Полибия о Селевкии задним числом по надписям из Сард, то только после первого наказания царское поведение изменилось. Антиох III освободил Селевкию от бремени, и именно царь Селевкидов приказал восстановить город Сарды. При первоначальном наказании именно благодеяния царя своим провинциальным столицам положили начало возобновлению отношений.
Царь Селевкидов был снисходителен к своим городам, но как насчет его войск? Нет никаких свидетельств о том, как Антиох III отреагировал на армию Ахея. Согласно рассказу Полибия об узурпации Молона, царь довольно долго упрекал войска Молона, прежде чем подать им свою правую руку и отправить их обратно в Мидию для урегулирования дел в его интересах (Pol. 5.54. 8). После дезертирства двух военачальников Александра Забины Александр помиловал их (Diod. 34/5.22). Царь, возможно, не был заинтересован в наказании своих войск, которые в противном случае могли бы стать недовольными. Более того, его военная мощь также зависела от их признания его как своего лидера. Об этом свидетельствует поведение Деметрия II после смерти Александра Баласа и Птолемея VI: вскоре после своего восшествия на престол он наказал всех тех, кто был враждебен ему, дикими карами, включая народ Антиохии (Diod. 33.4. 2; Jos. Ant. 13.135). Хотя масштабы наказания может быть преувеличены поздней историографией, трудно не рассматривать восстание Трифона и взятие города Апамеи как непосредственные результаты этих зверств. Деметрий II, по–видимому, пересек критическую черту в отношениях между царем и его подданными: поддержка групп внутри его царства не была железной. Кроме того, Антиоху III пришлось иметь дело с восстаниями своих войск, когда они выступали против его мер. Хотя восстание войск не привело к падению Антиоха III, помилование войск Молона тем не менее предполагает, что царь должен был прощать, чтобы обеспечить постоянную связь с группами внутри своего царства и оставаться царем.
Казнь узурпатора, его сообщников и семьи обеспечила конец восстания. Чем суровее было обращение с бывшими близкими друзьями селевкидского царя, тем с большей вероятностью оно демонстрировало верховную власть царя и опасность противостояния ему. В то время как публичная демонстрация была направлена на все аудитории в царстве, одной из основных аудиторий были друзья царя, поскольку узурпаторы появились именно из их рядов. Города также подвергались наказанию, хотя после смерти узурпатора царь Селевкидов был в целом доброжелателен. Царское исполнение помилования войск узурпаторов и восстановление городов узурпаторов было необходимо для возобновления царской связи между царями и группами внутри царства. Только с перспективой даров и благодеяний города и войска в царстве Селевкидов оставались в непрерывных позитивных отношениях с царем.
Реакция Селевкидов также привела к переосмыслению царских образов Селевкидов. Рассказ Полибия об Антиохе III позволяет нам интерпретировать некоторые царские меры как прямую реакцию на узурпаторов. Более сильный акцент на культ семьи Селевкидов (если он не был основан Антиохом III), и подтверждение существования пространства Селевкидов через обращение к прошлому Селевкидов, являются наиболее яркими примерами. Антиох III поместил себя в родословную царей-Селевкидов, надеясь создать в своей сфере влияния сильную династию Селевкидов. Создание почетных придворных титулов может быть истолковано как попытка привязать придворных к определенной иерархии, и, возможно, мы также должны поместить это развитие в царствование Антиоха III, если не Селевка IV. Кроме того, цари Селевкидов и Антиох III в частности стремились тесно связать армию Селевкидов с династией Селевкидов. Ученые уделяют большое внимание лояльности селевкидских колонистов и их роли в армии Селевкидов. Следуя этой модели, именно раскол в династии во втором веке привел к изменению лояльности армии. Вместе с тем уже давно высказывалось мнение, что связь между военными поселенцами и их вербовкой в армию далеко не просматривается.
Успех Трифона в Апамее и восстание Киррест наводят на мысль, что бывают случаи, когда мы должны подвергать сомнению лояльность этих поселенцев к дому Селевкидов. Однако если бы поселенцы не составляли ядро армии Селевкидов и не были лояльны, можно было бы задаться вопросом, действительно ли армия Селевкидов третьего века так отличалась от армии второго века. Вместо этого мы должны рассматривать события второго столетия как ускорение более длительного процесса. Что касается царствования Антиоха III, то мы знаем, что царские войска последовали за своими предводителями Молоном и Ахеем против войск царя Селевкидов, и что группа киррестян восстала из–за того, что их командир был отстранен от должности. «Лояльность» войск Селевкидов своему царю зависела от действий их царя, и хотя войска, скорее всего, были лояльны предыдущему царю (и поэтому было бы уместно вспомнить о его достижениях), возможно, нам также следует рассматривать «лояльность» войск семье Селевкидов как дискурс, построенный царями Селевкидов для демонстрации единства царства. Призывая свои войска, верные царскому дому, как в рассказе Полибия перед битвой при Рафии (Pol. 5.83), Антиох III не только надеялся ободрить свою армию перед битвой, но и рекламировал свою модель верных селевкидских войск, которые лишь следовали за селевкидскими царями.
Иконография царей-Селевкидов развивалась в контексте узурпаторов-Селевкидов. От них требовалось реагировать на узурпацию власти, и они перенимали элементы иконографии узурпаторов. Например, портрет Антиоха III «состарился» за время его правления. Хотя это, конечно, можно отнести к естественному старению царя, поразительно, что Селевк II изображал себя в относительном нестареющем портрете на протяжении всего своего правления. В нескольких случаях более поздние цари Селевкидов показаны в шлемах и с буйными шевелюрами, которые были вновь введены Тимархом, Александром Баласом и Трифоном. Стресс, вызванный физическими особенностями, возможно, вдохновил Антиоха VIII на создание характерного носа. Независимо от того, была ли борода Деметрия II намеком на бороду Зевса, парфянской бородой или просто признаком возраста и зрелости, изображение правителя Селевкидов с полностью отросшей бородой не было обычным. Один из подходов к интерпретации этого материала должен был бы, по–видимому, подчеркнуть местные инициативы монетных дворов и стилистические изменения, произошедшие в течение второго столетия. Это также отражается в адаптации некоторых символов эпохи Птолемеев вроде рога изобилия. Другой подход мог бы утверждать, что изменение царского образа было отражением идеологии власти в царстве Селевкидов и адаптацией вновь введенных типов монет узурпаторов с целью переосмысления власти царя Селевкидов. Эпизодическое использование образов узурпаторов могло бы проиллюстрировать царские попытки вновь инкорпорировать энергетические образы в проявлениях власти Селевкидов.
Самая убедительная интерпретация должна лежать где–то посередине. Принятие пышных волос и суровых черт лица может быть отсылкой к образам узурпаторов. Любопытная борода Деметрия II иллюстрирует интерес царя к тому, чтобы показать себя иначе, чем его предшественники (и, самое главное, с его первого царствования). Однако в то же время принятие эпизодических атрибутивных элементов вроде шлема, в частности на недрагоценной монете, может быть связано с местными инициативами. На макроуровне, сравнивая стандартный портрет Селевкидов при Селевке IV и Антиохе IV с портретами Антиоха VII, Антиоха VIII и выше, невозможно отрицать развитие энергичного выражения в царском портрете, и, несомненно, политическая деятельность между двумя царскими линиями и узурпаторами имела к этому какое–то отношение.
Динамика изображений и иконографии на селевкидских монетах ясно показывает, что чеканка была важным делом как для царей Селевкидов, так и для узурпаторов Селевкидов. Она служит индикатором отношений власти в царстве Селевкидов. Вместо того чтобы делать упор на личные интересы или религиозные убеждения правителя, чеканка монет использовалась для того, чтобы завоевать признание различных групп в царстве Селевкидов, прежде всего армии. Разнообразие в иконографии показывает, что «селевкидские элементы» не всегда воспринимались как наиболее убедительные. Это подтверждается попытками Антиоха III укрепить царскую династию во время своего правления; неизменные изображения на его монетах (за исключением возраста портрета) могут еще больше подчеркнуть это. Ex negativo это также иллюстрируется выбором Деметрием I царского имени, в результате чего он предположительно стремился отличить себя от Антиоха IV и Антиоха V. Кроме того, сильный акцент на новом реверсивном типе на его драгоценных монетах может быть связан с этой дифференциацией. Селевкидские цари, по–видимому, в качестве реакции на узурпацию и для предотвращения дальнейших узурпаторов переосмыслили свою царскую персону; историческое повествование иллюстрирует их успех.
Выход за рамки царской реакции: превращение узурпаторов в тиранов
До сих пор рассматривалась реакция Селевкидов на узурпаторов сразу же после их поражения. Два рассказа Полибия о восстановлении власти Селевкидов показывают, что в более широком комплексе событий смерть узурпатора была наиболее заметным элементом. Высказывалось предположение, что, возможно, переосмысление царской персоны Селевкидов также сыграло значительную роль. Другой важный элемент, однако, до сих пор не обсуждался и трудно поддается оценке: клеймение узурпаторов как плохих правителей.
Как было показано во введении, именно окончательный результат борьбы между двумя антагонистами позволил создать историю, которая включала быструю победу царя над узурпатором. В последовавшая затем официальной историографии изображался реконструированный образ бывшего царя, ныне выступающего в роли узурпатора. Обстоятельства эллинистической историографии очень затрудняют оценку приписываемых узурпаторам качеств после их смерти, поскольку этот образ был принят и адаптирован Полибием, Посидонием и последующими писателями. Например, понятие эллинистической tryphē , «роскоши», у Полибия обычно несет в себе очень негативные коннотации и часто ассоциируется с декадансом. Tryphē Птолемея VIII Эвергета II, чрезмерное пьянство Эвмена I, которое привело к его смерти (Ktesikles FGrHist 245 F2 apud Athen. 10. 445. c-d), и пышная свадьба Антиоха III в Эвбее (Pol. 20.8) — лишь несколько примеров. Описание Полибием Антиоха III как οἰνοπότης в том же самом отрывке следует тем же самым лекалам. Точно так же иррациональность эллинистических правителей иногда изображается как гнев (λύσσα), особенно в изображении Полибием Филиппа V (наиболее явно в Pol. 5.11.1-12), а также в его рассказе о поведении Антиоха IV, где Полибий назвал царя Эпиманом вместо Эпифана (Pol. 26.1а–1).
В самом начале своей узурпации Молон смог собрать большую армию и покинуть свою сатрапию. Согласно рассказу Полибия, генералы Селевкидов, посланные против узурпатора, были «поражены ужасом» при приближении Молона и отступили в города (Pol. 5.43.6–8). Войска Селевкидов были разбиты и превосходили их числом. Однако в том же досье Полибий также пишет, что Молон «поработал с войсками у себя в сатрапии, пока они не стали готовы на всё в надежде на добычу, которую он им сулил, и и из страха, который он внушал их офицерам, составляя поддельные и угрожающие письма от царя» (Pol. 5.43.5).
Рассказ Полибия продолжается дополнительными победами над высокопоставленными чиновниками Селевкидов, пока Молон не утвердился в центре царства (Pol. 5.46.6–48.16). Он сумел собрать достаточно большое войско, чтобы вступить в бой с царскими войсками. Более того, его войска не дезертировали ни в одном из сражений с армией царя. Это противоречие в рассказе об узурпации Молона может быть подтверждено в следующем эпизоде.
Сказав о смерти молодого Антиоха VI, Иосиф Флавий описывает общение Трифона с войском умершего царя:
«Он послал своих друзей и близких к солдатам, пообещав дать им большие суммы денег, если они изберут его царем. Он указал на то, что Деметрий взят в плен парфянами и что если его брат Антиох придет к власти, он заставит их жестоко страдать, чтобы отомстить за их восстание» (Jos. Ant. 13.219).
Согласно повествованию Иосифа Флавия, Трифон сперва убил царя, чтобы завладеть диадемой. Во–вторых, он обещал подкупить войска, которые иначе не провозгласили бы его царем. Наконец, Трифон пригрозил своим войскам мщением со стороны родственника их бывшего казначея. Конкретные намеки на взяточничество и угрозу мести очень похожи на описание Полибием восстания Молона. Поразительно, но только в рассказе Иосифа Флавия Трифон был оставлен своими войсками и предан смерти вскоре после того, как стал царем. Иосиф Флавий также пишет, что именно из ненависти воинов к Трифону они перешли на сторону Клеопатры Теи (Jos. Ant. 13.221). Противодействие солдат Трифону не соответствует ни сообщениям о его военных успехах, ни относительно долгому периоду его правления. Схожее можно найти в сохранившихся рассказах о других узурпаторах. Например, Аппиан пишет, что Деметрий I убил Тимарха, который «плохо» управлял Вавилонией. Он также добавляет, что именно по этой причине вавилоняне дали Деметрию I имя Сотер (App. Syr. 47 [242]).
Ахей тоже изображался негативно. В 220 году византийцы обратились к нему за помощью, и его поддержка «сильно подняла их дух» (Pol. 4.48. 4). Летом 218 года жители Педнелиса обратились к Ахею за помощью, и царь отправился в поход на юг (5.72.1–3). Однако в другом эпизоде из 218 года Полибий характеризует Ахея иначе. После своего возвращения из похода в Писидию и Памфилию Ахей «продолжал воевать с Атталом, начал угрожать Прусию и был грозен и обременителен для всех, кто живет по эту сторону Тавра» (Pol. 5.77). Полибий также описывает, как в предыдущем походе Аттал I посетил города Эолиды, и они охотно присоединились к его делу. Ранее они присоединились к Ахею «из страха» (Pol. 5.77.2–4).
Согласно литературной традиции, Молон и Трифон должны были подкупить свои войска, чтобы заручиться их поддержкой. Успешный полководец, отдававший добычу своей армии, стал взяткодателем, который мог только принудить своих людей оставаться верными ему. Более того, Ахей был одновременно и «спасителем», и угрозой, в то время как Тимарх плохо управлял провинцией. Помимо отдельных успехов, Молон, Трифон, Тимарх и Ахей изображались как плохие цари, даже как тираны. Но откуда же берутся эти заявления? Некоторые описания могут иметь тот же источник, что и негативные описания эллинистических царей. Например, трудно определить, была ли слабость характера Александра Баласа частью негативного дискурса о царях вообще или негативного дискурса об узурпаторах (Diod. 33.3). Тем не менее мы должны предположить, что придворная историография Селевкидов по крайней мере частично несет ответственность за рассказы о подкупе Молона и Трифона, и рассказ о жестокости и злобе Гермея может быть интерпретирован так же.
Возможно ли, однако, что рассуждения о «плохих» контрцарях исходили от двора Селевкидов? Наказания Сард и Селевкии на Тигре могут свидетельствовать о поддержке узурпаторам со стороны городов. Но как отреагировали местные общины сразу же после смерти узурпатора? Одна из интерпретаций утверждает, что провозглашение Деметрия I Сотером, когда он вошел в Вавилон, помогло избежать наказания города и его магистратов после восстания Молона. Попытка города Антиохии провозгласить царем Птолемея VI также может быть истолкована подобным образом. Военачальники Диодот и Гиеракс открыли городские ворота и, возможно, чтобы избежать наказания, даровали почести царю Птолемеев, предложив ему диадему (1 Makk. 11.13; Jos. Муравей. 13.113–15). И все же выражали ли города свой «страх» перед монархом, чтобы возобновить отношения с новым (а возможно, и прежним) правителем?
Города, как правило, не порочили бывших правителей, и эпиграфические документы не содержат подробных упоминаний о бывших монархах. Так, в письме Птолемея II к Милету, в котором упоминаются «тяжелые и деспотические налоги и пошлины», взимаемые некоторыми царями, не названы имена прежних царей. Теосцы во втором декрете в честь Антиоха III и Лаодики упоминают об «облегчении от тяжелых и суровых налогов», но ни один царь, который ввел налоги, не упоминается в непосредственном контексте надписи (SEG 41.1003 ll. 51– 2). Истоки налогообложения упоминаются в одном из предыдущих указов. Хотя он нейтрально описывает дань, которую теосцы платили царю Атталу I, в частности указ дважды называет атталидского монарха (SEG 41.1003 I 19-20; 34). Каковы были намерения теосцев? Если жители Теоса хотели подчеркнуть «угнетение» Аттала I, они решили не упоминать об этом открыто. Точно так же, если бы они решили описать прежнюю систему налогообложения нейтрально, не было бы необходимости упоминать Аттал дважды на расстоянии примерно пятнадцати строк. Упоминание атталидского царя должно было усилить благодеяние Селевкидов. Однако в то же время, как представляется, нет прямой попытки опорочить царя Атталидов.
Выяснить происхождение негативного дискурса об узурпаторах трудно, и, учитывая характер передачи историй узурпаторов в наших литературных свидетельствах, это, возможно, даже невозможно. Элементы вроде подкупа войск, приписывались узурпаторам после их смерти. Однако нельзя утверждать, было ли это творчеством историографии Селевкидов или же было создано самими войсками. То же самое нужно сказать и о «страхе» городов перед узурпаторами. Хотя может и привлекательно связать жалобы городов с поражением узурпаторов, это остается предположением, поскольку города также могут «бояться» царей во времена завоеваний.
Все эти рассуждения о взаимоотношениях между узурпаторами, царями Селевкидов и группами внутри царства, однако, переносят дискуссию на другой уровень: если друзья царя смогли объявить себя царями и сражаться против царя Селевкидов — пусть даже только в течение ограниченного количества лет — и если они были приняты в городах и даже поддержаны ими, что это означает для царства Селевкидов?
Власть и царство в империи Селевкидов
Основной слабостью царства Селевкидов была системная возможность возникновения напряженности между царем Селевкидов и его наиболее важными властителями. С практической точки зрения самой насущной заботой царя Селевкидов было донести свою позицию верховного властителя в его собственном царстве. Шаткое положение царя подвергалось проверке по меньшей мере с середины III века. Первоначально Антиох Гиеракс претендовал на часть царства для себя, в то время как в последующий период топовые командиры Селевкидов без каких–либо или с ограниченными связями с царской семьей смогли объявить себя царями. Более того, эти более поздние узурпаторы не пытались проникнуть в род царей-Селевкидов, и все же им удалось собрать войска и вступить в бой с армией Селевкидов. Именно узурпаторы указывают на проблему царствования в империи Селевкидов: несмотря на попытки царей Селевкидов создать селевкидскую идентичность для государства Селевкидов, в конечном итоге эти обязательства не сделали царя Селевкидов легитимным; он был–как указано во введении–общепризнанным царем, но это признание не было гарантией. Цари Селевкидов должны были постоянно преуспевать и убеждать свою аудиторию в своих успехах. Подчиненные группы внутри царств должны были верить в ведущую позицию царя, постоянная вербальная и невербальная коммуникация между правителем и управляемыми обеспечивала селевкидскому царю «социальную магию», признание группами внутри царства. Царю Селевкидов приходилось постоянно бороться за свое положение. Он должен был быть самым успешным, лучшим во всех отношениях, и это можно увидеть в различных personae царского самопредставления, использовавшихся в эллинистический период. Демонстрация огромных дворцов, чрезмерное пьянство (например, Pol. 20.8), а также царские игры и пиры (например, Pol. 30.25–26.3), а также поддержка царем искусств, занятия охотой и эвергетической деятельностью (например, Pol. 5.88–90.2) создали основу для распространения коммуникации с войсками, друзьями, городами, придворными и послами. Царь был царем, потому что он мог сообщить своей аудитории, что он прекрасно справлялся.
Факт, что царь Селевкидов должен был постоянно доказывать свою способность занимать свое положение и конкурировать с другими властителями за монополию власти, говорит о том, что его положение не было даровано априори, но его необходимо было достигнуть. В идеале царские принцы (обученные военной подготовке с юных лет) занимали трон после активной службы своему отцу, часто в качестве соправителей. Однако стремление к успеху становилось особенно проблематичным, если правителем был ребенок (как в случае с Антиохом, сыном Селевка IV, и в случае с Антиохом V), если отсутствовали военные успехи (как в случае с Антиохом Гиераксом и, возможно, Селевком III), или после военных поражений: Антиох III не «доверял» своим войскам после поражения при Рафии, и не случайно именно тогда он «вспомнил» об Ахее в Малой Азии, который уже три года был царем (Pol. 5.87.1–2). Нехватка ресурсов, которая препятствовала царю демонстрировать богатство, могла свести на нет успешную коммуникацию между войсками и царем (как в случае с Антиохом III перед его походом против Молона; Pol. 5.50.1).
Тем не менее общение между правителем и подданными не ограничивалось царем Селевкидов. В этом коммуникативном процессе принимали участие топовые командиры, местные властители, влиятельные друзья. Это не только обеспечивало бесперебойную работу администрации Селевкидов, но и давало отдельным лицам определенную степень признания. В царстве Селевкидов царь Селевкидов был не единственным действующим лицом, но он надеялся оставаться крупнейшим игроком. Узурпации показывает, что царствование в Селевкидском царстве может основываться на индивидуальных достижениях и демонстрации силы. Военный успех, в частности, мог принести командирам царственную доблесть, и это вдохновляло и/или убеждало их аудиторию приветствовать отдельного царя. Новые цари демонстрировали различные элементы своего царского образа на своих монетах или в своих действиях. Они принимались группами в их сферах влияния, и местные общины относились к ним как к царям. Эти группы не имели особой лояльности к царям Селевкидов и принимали других властителей. Хотя цари Селевкидов в конечном счете смогли подчинить Молона, Ахея и Тимарха, они не могли полагаться на свое династическое положение.
История о войсках Ахея, не желавших идти против «помазанного» царя (Pol. 5.57.6), является часто приводимым примером важности отношений между царской семьей и войсками. Однако факт, что эти же войска хотели провозгласить Ахея царем уже в 222 году после того, как он отомстил за смерть Селевка III (Pol. 4.48. 9-10) и надел диадему в 220 году в Лаодикее на Лике (Pol. 5.57.5), может поставить под сомнение историческую обоснованность этой интерпретации полибиева повествования. Похожий пример — дезертирство войск Молона, как только они увидели царя Селевкидов (Pol. 5.54.1). В конечном итоге, переход войск был не просто проблемой между царями с разной степенью наследственного капитала. Это уже видно по дезертирству войск Деметрия Полиоркета, перешедших на сторону Селевка I (Plut. Dem. 49.4). Войска дезертировали, когда считали это нужным, что также продемонстрировано в рассказе самого Полибия о битве при Рафии (Pol. 5.85.10). Личное подбадривание Птолемея IV привело его войска к победе. Оно не только вдохновило птолемеевские войска на достижение больших успехов, но и привело к дезертирству в рядах Селевкидов. Хотя войска Селевкидов сначала сопротивлялись и не присоединились к войскам Птолемеев, они быстро бежали. Полибий говорит в речи Эпигена, что восстание Молона будет разбито, как только «царь предстанет перед глазами народа»; однако он также не забывает добавить «с пригодным войском» (Pol. 5.41.8).
В империи Селевкидов могло быть несколько царей, и царям не нужно было заявлять о своем происхождении от Селевкидов, чтобы быть принятыми. Однако это не означает, что принадлежность к семейству Селевкидов не имела значения. Если династия Селевкидов не добавляла никакой важности притязаниям царя Селевкидов на царство, то у Гераклида и Трифона не было никаких причин выдвигать Александра Баласа и Антиоха VI в качестве царей-Селевкидов. Действительно, роль царя Селевкидов была особенной, в этом нет никаких сомнений. Она обеспечивает стабильность не только правящей семье, но и ближайшему окружению правителя и государства в целом.
Селевк I попытался укрепить положение своего сына, не только сделав его соправителем, но и предложив ему возможность добиться успешной коммуникации с аудиторией империи посредством военных действий и благотворительных акций. Династическая преемственность могла быть мирной, когда сыновья уже действовали в качестве царей до смерти своих отцов; это особенно ярко проявилось при восшествии на престол Селевка IV. Однако взрослые сыновья, которые были соправителями при жизни своего отца, не всегда были профпригодны, и эти ситуации, в частности, демонстрируют ограничения царского происхождения. Если молодые, неопытные принцы Селевкидов облекались властными полномочиями, мы сразу же видим их усилия сохранить свое положение. Одной из первых мер молодого Антиоха III была подготовка к войне с Египтом (Pol. 5.42.5-6), помимо пышной царской свадьбы (Pol. 5.43.3–4). Селевк III также начал поход в Малую Азию вскоре после своего восшествия на престол (Pol. 4.48. 7). Необходимость в успешных походах становится еще более очевидной, если цари были слишком молоды, чтобы активно управлять царством. Опекуны Антиоха V и Антиоха VI были полны решимости продемонстрировать коммуникативные усилия царей перед аудиторией. Антиох V участвовал в военном походе (1 Makk. 6.28-31; Jos. Ant. 12.367), в то время как Антиох VI заключил договор о дружбе с Ионафаном (1 Makk. 11.57-9; Jos. Ant. 13.145–6). Однако не следует забывать, что из всех упомянутых царей только Антиоху III удалось пережить первые несколько лет своего правления, которое началось с трех крупных восстаний. Хотя для селевкидского принца было возможно стать могущественным царем, династическое происхождение не было достаточно авторитетны, чтобы гарантировать, что города или войска будут им верны.
Какова была политическая важность династического происхождения? Самыми поучительными примерами являются узурпация власти Александром Баласом и Александром Забиной. Ориентирование Александра Баласа на своего отца Антиоха IV было поддержано Гераклидом, бывшим другом Антиоха IV. Гераклид покинул селевкидский двор при восшествии на престол Деметрия I. Учитывая, что Лисий–канцлер Антиоха V—был убит вместе с царем, он и его брат Тимарх, безусловно, были не единственными друзьями царя, которые покинули двор и царство Селевкидов (App. Syr. 47 [242]). Точно так же Мелеагр и Менесфей, сыновья Аполлония, поддерживали Деметрия I с тех пор, как их отец служил Селевку IV, но покинули царство Селевкидов в правление Антиоха IV (Pol. 31.13.3). Узурпаторы называли себя сыновьями царей, чтобы подчеркнуть свои отношения с отцами и друзьями отцов. Это было особенно важно, так как друзья их отцов больше не были членами нынешнего селевкидского двора. Положение Трифона делало для него маловероятным, чтобы он был полезен Деметрию II, и это, по–видимому, было одной из причин, по которым он способствовал провозглашению Антиоха VI. И Александр Балас, и Александр Забинас были аутсайдерами, которые не имели тех же коммуникативных успехов, которые позволили царствовать Ахею, Молону и Тимарху. Однако их вступление в род прежних царей позволило им пересмотреть свои отношения с друзьями их предполагаемых отцов. Именно на этих примерах мы можем понять возможности и ограничения царской семьи Селевкидов. Поскольку друзья бывших царей могли поддержать претендентов на диадему, их включение в царскую семью позволило этим претендентам стать царями. Однако сразу же после своего восшествия на престол эти узурпаторы должны были доказать, что они могут иметь успех, иначе их первоначальные сторонники могли отказаться от них.
Селевкидские цари продвигали свою семью, обожествляли своих царственных предков, вписывали царские имена в топонимику империи и увековечивали их в публичном дискурсе. Некоторые из этих усилий отражены в литературных источниках, а именно Иосиф Флавий пишет, что сирийцы в начале 120‑х годов обратились к Птолемею VIII с просьбой послать кого–нибудь из «дома Селевка» в качестве их царя (Jos. Ant. 13.267).
Цари и империи: оценка состояния Селевкидов
Переход от одного монарха к другому не был чем–то новым на побережье Малой Азии. Однако, если в пределах одного царства войска следовали за своими властителями против войск Селевкидов и если города и колонии Селевкидов присоединялись к военным командирам (иногда потому, что они родились в этой области, а в другое время без видимой причины), что это говорит нам о государстве Селевкидов?
Первые страницы этой книги посвящены различным слоям администрации Селевкидов, которая управляла империей от имени своего царя. Отсутствие монополии на власть у династии Селевкидов, однако, ясно иллюстрирует пределы контроля Селевкидов. Гибкий и динамичный характер селевкидских периферий обеспечивал бесперебойное управление на местном уровне, но относительная независимость династов и местных администраторов также требовала постоянного подтверждения присутствия Селевкидов для поддержания контроля над доходами регионов. Для этого селевкидские цари предоставляли обширные полномочия своим доверенным друзьям. Однако если бы топовые властители Селевкидов имели лишь ограниченную лояльность к царям Селевкидов, то отпадения могли бы помешать имперской казне и положению царя Селевкидов в его собственной империи. Взятие Молоном Вавилонии в конце III века, возможно, указывает на эти проблемы. Полибий пишет, что Антиох III был не в состоянии платить своим солдатам, и, возможно, именно узурпация Молона помешала центру Селевкидов получать доходы от восточных частей царства (Pol. 5.50.1–5). Следовательно, в то время как структура топовых держателей власти Селевкидов могла бы создать сплоченную империю, селевкидская Малая Азия является лакмусовой бумажкой для ограничений деятельности империи.
Западная Малая Азия только начала делать взносы в царскую казну Селевкидов после того, как Антиох I и Антиох II установили контроль Селевкидов в этой области, когда один из царей освободил от уплаты фороса Эрифры; большая часть прибрежных Карии и Ликии оставалась за пределами сферы Селевкидов до начала II века. С возрождением Птолемеев при Птолемее III и с узурпацией Антиоха Гиеракса Малая Азия вновь оказалась вне контроля Селевкидов, и хотя вполне вероятно, что местные агенты вроде Олимпиха или Лисия, сына Филомела, продолжали взимать дань на своих территориях даже после этого периода, маловероятно, что эта дань достигала Антиохии на Оронте до возвращения Сард при Антиохе III в 213 году. Налогообложение было, конечно, только одним способом извлечения дохода, и нерегулярные сборы денег и войск могли быть нелишними; однако потеря Малой Азии в период между 246 и 213 годами и позднее повторное завоевание западной Малой Азии в конце III века также показывают, как быстро эти территории могли быть потеряны (и завоеваны).
Для Иудеи II века и Леванта эти параметры различны, однако картина поразительно схожа. В то время как цари Селевкидов сумели сохранить связь с народом Иудеи, наиболее удачно продемонстрировав способность Антиоха VII включить иудейские войска в свою армию для своего восточного похода, мощь Макковеев неуклонно возрастала.
Царствование некоторых правителей Селевкидов вроде Антиоха III позволяет нам установить, как работали селевкидская администрация и экономика империи. Однако невозможно перенести этот подход на империю Селевкидов в целом. Если мы ищем селевкидское царство, которое было стабильным, динамичным экономическим и административным пространством, то мы должны искать его за пределами периода, обсуждаемого в этой книге. Период до смерти Антиоха II был фазой первоначального создания империи при первых трех царях, и хотя царствования Антиоха III и Селевка IV указывают на стабильность, этот последний период также был свидетелем двух сирийских войн, утверждения и подтверждения контроля Селевкидов и потери Малой Азии.
Структурные исследования в области управления и экономики империй описывают государство в его длительной истории как аполитичное пространство, не подверженное влиянию политических дел. Анализируя узурпаторов Селевкидов и создавая картину истории Селевкидов, эта книга ясно продемонстрировала, что начиная с середины III века власть Селевкидов была очень хрупкой. Здесь не место предлагать модель экономики Селевкидов, однако материал, представленный в данном исследовании, ставит вопрос, позволяют ли выводы синхронных подходов в полной мере реализовать жизнеспособность государства Селевкидов, или же мы должны также учитывать постоянные войны и структурные слабости центральной власти, чтобы создать историю империи Селевкидов.
Цари, империи, Селевкиды и не только: эпилог
Основное внимание в этой книге было уделено главным образом политическим созвездиям империи Селевкидов в период между 240 и 125 годами н. э. Поскольку это исследование фокусируется на моментах политического кризиса, в нем отсутствует обсуждение тех элементов, которые эллинистические историки не сочли достойными обсуждения, а именно вопросов преемственности, управления Селевкидами и их экономики. Тем не менее в книге проиллюстрировано, что образ «сильной» империи Селевкидов не является устойчивым ни с точки зрения политики Селевкидов, ни в административном и экономическом аспектах.
Царский дом Селевкидов господствовал около двухсот пятидесяти лет, пока Помпей Магн не отверг претензии последних царей в 63 году. Незадолго до смерти Селевка I, на рубеже III века, царство Селевкидов было самой большой империей эллинистического мира, и только убийство его первого царя и поражение Антиоха III от римских войск положили конец экспансии империи. Возрождение империи при Антиохе III и демонстрация власти Селевкидов в Бактрии, Армении, Малой Азии и Геллеспонте показывают огромную численность армии Селевкидов и ресурсы, которыми располагали ее цари. Однако, структуры империи и политическая система монархии Селевкидов не были стабильными.
Несмотря на селевкидские топонимы, между группами внутри империи и селевкидскими царями не было особых отношений, которые могли бы дать членам дома Селевка прерогативу на царствование, и поэтому династия Селевкидов не обязательно была самой благоприятной в пределах селевкидского царства. Если говорить о втором столетии правления Селевкидов, то ни поражение при Магнесии, ни «день Элевсина» не определили судьбу империи. Напротив, в соответствии с тезисом Курта и Шервина–Уайта о сходстве третьего и второго веков, империя Селевкидов третьего века была столь же слаба, как и в более поздний период. Конечно, раскол в династии Селевкидов оказал влияние на политику селевкидского царства, но он лишь ускорил процесс, который укоренился гораздо глубже.
Одним из главных постулатов «новой истории Селевкидов» была интерпретация империи Селевкидов как ближневосточного царства и преемника империи Ахеменидов. Конечно, мы видим преемственность: Полибий упоминает о продолжающемся существовании оросительных каналов (Pol. 10.28.1-4), и, возможно, цари Селевкидов поддерживали их содержание. Кроме того, как представляется, сохранилась и царская дорога. Как уже отмечалось в главе 1, цари Селевкидов опирались на местных властителей в качестве полуавтономных правителей, и эта форма контроля была аналогична существовавшей и в империи Ахеменидов. Однако все эти преемственности не должны заставлять нас забывать о четких различиях. К. Таплин не только деконструировал некоторые из предполагаемых преемственностей между государством Ахеменидов и империей Селевкидов, он также убедительно доказал, что оставление Селевкидами территорий от Центральной Анатолии до Кавказа и, самое главное, Элама и Персиды, подчеркивают несоответствие между этими двумя империями в одном и том же географическом пространстве. Селевкидские цари не только посылали местных династов в древнее сердце Персидской империи, но и никогда не заявляли о своей прямой связи с ахеменидскими царями. Монетизация империи Селевкидов, использование греческого языка в официальном общении и введение совместного царствования, например, еще больше подчеркивают эти различия. Недавние интерпретации цилиндра Антиоха из основания храма Эзиды в Борсиппе, относящиеся к царствованию Антиоха I, также демонстрируют весьма индивидуальный подход царей-Селевкидов к храмам Вавилонии.
Основные различия также можно обнаружить в царстве обеих империй. Точнее, отношения между царем и его правящей элитой были настолько системно разными, что они должны позволить нам положить конец поиску структурных сходств между обеими империями. Здесь не место писать историю царского правления Ахеменидов, но для моего аргумента достаточно выделить несколько элементов: сила и продолжительность империи Ахеменидов были основаны на отношениях между великим царем и его аристократией, «этно–классовой доминантой». Великий Царь был членом рода Ахеменов, персидского царского рода (Hdt. 1.125), и многие, если не большинство, из аристократии были персами. Были сатрапы (также важные) неиранского происхождения, но подавляющее присутствие иранских главных администраторов в Западной Малой Азии и других регионах поражает. Политическое взаимодействие между великим царем и его Верными, а также аристократическая структура персидской элиты создали взаимные отношения, которые укрепили как царскую семью, так и дворянство, а следовательно, и империю. Ни одно из восстаний за 220 лет существования царства не угрожало общественному порядку империи, и даже в случае успешной узурпации, как при Дарии I, новый царь вписал себя в наследие Кира Великого. Мы должны понимать это имперское послание Дария I после его восшествия на престол как коммуникативное предложение имперской элите, публично заявляющее, что ничего не изменилось. Династия победила, и элита тоже. Несмотря на то, что «Киропедия» Ксенофонта является сконструированным повествованием, вполне вероятно, что речь Хрисанфа тем не менее дает нам общее представление о динамике персидского двора, когда Ксенофонт пишет, что «Кир никогда не сможет использовать нас для своей выгоды без того, чтобы это также не было выгодно для нас самих, поскольку у нас общие интересы и враги» (Xen. Cyr. 8.1.5).
Эти интересы были также глубоко экономическими, и они непосредственно выражались в управлении империей. Поместья египетского сатрапа пятого века Аршамы, «бар Бейта», «принца дома», были переплетены с имперским ландшафтом государства Ахеменидов. Ряд писем во время восстания в Египте иллюстрируют интерес сатрапа к охране и увеличению своих владений в Египте, пока он состоял при дворе царя. Около 403 г. сатрап Аршама снова появляется в качестве землевладельца в Вавилонии, возможно, демонстрируя то, как царский слуга мог экспроприировать большую вавилонскую ферму и добавить ее к своим собственным поместьям. Для ахеменидского аристократа Аршамы восстание в его сатрапии означало бы глубокие экономические потери для его поместий в оставшихся частях империи. Ахеменидская бюрократия глубоко укоренилась на местном уровне, и она была эффективной. Как и досье Аршамы, документы из Бактрии, датированные последними десятилетиями империи Ахеменидов, предполагают тот же самый высокий уровень управления и постоянные контакты между местными администраторами, их начальниками и персидским двором на окраинах империи, и самую очевидную аттестацию администрации Ахеменидов, по–видимому, можно получить из богатейшего материала из архива укреплений Персеполя. Эти различия в управлении могут быть обманчивыми, поскольку для периода Селевкидов у нас нет пергаментных записей и глиняных табличек, однако участие Аршамы и экономических интересов знати в имперском предприятии отличается от участия администраторов Селевкидов, главным образом потому, что этот класс царских дворян, по–видимому, отсутствует в государстве Селевкидов. Конечно, селевкидские царские philoi владели землей, а поместья Аристодикида из Асса и Ахея Старшего являются двумя выдающимися примерами. Тем не менее, даже если последний был землевладельцем вблизи будущей Лаодикеи на Лике, он не был большим властителем и, по–видимому, за пределами своих поместий не имел административных функций.
Даже если это приблизительное изображение, различия с преемником-Селевкидом, представленные в этой книге, замечательны. Отношения между царем Селевкидов и его друзьями были системно иными, чем между великим царем и его Верными. Царь Селевкидов не получил для себя и своей семьи того же положения, что великий персидский царь, и поэтому период стабильности Селевкидов был действительно очень коротким. С точки зрения социально–политической стабильности династия Селевкидов не была сравнима с царским кланом Ахеменов, и дворянство, связанное с царской семьей в центре, так и не было создано. Вместо этого, царство Селевкидов было основано на совершенно другой идее монархии, царстве искаженных гомеровских идеалов, которые были сосредоточены на arete, превосходстве личности, но не оставляли места для сильной знати. Это царство возникло при Александре Великом, и получило одобрение со стороны царей менее чем через двадцать лет после его смерти в Вавилоне.
В империи Селевкидов отдельные люди могли стать царями без необходимости становиться царем Селевкидов. Завоевав Персидскую империю, Александр Великий уничтожил этот ключевой компонент успеха Ахеменидов. Без Ахеменидской этно–классовой доминанты и введения индивидуального успеха как квалифицирующего элемента для царствования в период преемственности, возможность того, что отдельные люди станут царями, была слишком велика. Александр был наследником империи, которая когда–то была персидской, но сомнительно, что разрыв им структурного ядра управления в регионе сделал его «le dernier des Achemenides». Селевкиды пытались обуздать эти факторы, и династические меры Антиоха III являются наиболее ярким показателем; однако династия была слишком слаба. Даже если адаптация местных обычаев предполагает преемственность, цари Селевкидов не были преемниками империи Ахеменидов. Цари Селевкидов были царями восточных частей эллинистического мира, и в течение длительного периода времени им удавалось сохранять это центральное положение власти. Другие, однако, также могли быть царями, и их власть могла быть принята в той же степени, что и власть селевкидского правителя.