1. Потрясения третьего века

Ближе к середине третьего века нашей эры стало более чем очевидно, что принципат имел серьезные внутренние слабости. Армия была реальной силой в государстве и знала это. Эта крупная политическая ущербность наряду с серьезными внешними угрозами привела к пятидесятилетнему бедствию. До перестройки римских порядков Диоклетианом в конце III века Римская империя находилась в состоянии почти непрекращающегося кризиса. Солдаты растили своих фаворитов, которые, в свою очередь, сражались между собой. Рим также боролся за выживание на нескольких фронтах. Чума опустошала азиатские и иллирийские провинции в течение пятнадцати лет. В Азии давало о себе знать появление Сасанидской Персии.
Варварские соседи Рима собирали силы для своих безжалостных нападений. Их орды проникали через границы от Дуная до Рейна, на востоке и западе, и побеждали римские армии с монотонной регулярностью. Галлия, Испания, Италия, Эгейские провинции, Малая Азия, не говоря уже о других областях, подвергались последовательным враждебным набегам. В середине III века н. э. восточный сектор империи оказался незащищенным и находился во власти чередующихся волн германских захватчиков. Хаотичное состояние внутренних дел на западе в 250‑х и 260‑х годах позволило этим агрессивным мигрантам беспрепятственно опустошить древние города в Причерноморье, Малой Азии, Балканских провинциях и материковой Греции. Эти предшественники Алариха начали свои набеги из своих относительно недавних поселений вдоль Дуная и Днепра, и здесь, в восточных провинциях, их грабительские усилия увенчались значительным и в некоторых случаях постоянным успехом. Эта волна вторжений представляла собой увеличение числа набегов, начавшееся еще в царствование Александра Севера. И именно на Востоке, в то время как римские армии были заняты на западе, произошло самое худшее. Варварская угроза едва ли была нова для римлян, едва ли было время в истории римлян, когда границы не осаждались той или иной группой народов. Однако, уже много лет границы не нарушались столь масштабно. Одно дело — уничтожить легионы в пустынях Парфии (Красс, 53 г. до н. э.), в лесах Германии (Вар, 9 г. н. э.) или даже убить императора в болотах Добруджи (Деций, 251 г. н. э.), но совсем другое — осаждать, грабить и оккупировать древние центры цивилизации.
В 235 году нашей эры от рук своих собственных солдат погиб последний представитель сирийской династии Александр Север, и Максимин Фракиец стал первым в новой череде так называемых казарменных императоров. Нет ни необходимости, ни особого смысла задерживаться на подробностях мрачного списка узурпаторов, претендентов или законных глав государства в III веке. Это был век почти анархии, когда легионы, казалось, поднимали и низвергали императоров по своему желанию, и расстройство стало наиболее интенсивным в период 235 - 285 гг. Те редкие командиры, которым удавалось добиться дисциплины в своих рядах, оказывались лицом к лицу с другими грозными врагами. Сенаторы положили конец правлению Максимина в 238 году. Деций, честолюбивый до безрассудства, погиб в битве с готами в Мезии в 251 году. В 260 году Валериан подвергся, возможно, худшей участи — попал в плен к персам. Они были первыми императорами, которые встретили смерть от рук иностранного агрессора и, что важно, оба умерли в одно и то же десятилетие. Галлиен, сын Валериана, соправитель и преемник императора, удивительно неплохо справлялся с тяготами своего правления с 253 по 268 год. Он сражался с франками и алеманнами в Галлии и Италии, с готами на Балканах и с узурпаторами в Галлии (Постум), Сирии (Оденат) и Италии (Авреол). Галлиен пал жертвой заговора убийц. Его талантливый преемник и столь же хороший полководец Клавдий пал в непрерывной борьбе с варварами на востоке. Так продолжалось до тех пор, пока Диоклетиану не удалось остановить главные беспорядки.
Подробная история домашних осложнений в III веке выходит за рамки настоящего исследования, но краткий обзор в общих чертах поможет, однако, получить некоторое представление о разграблении Афин в 267 году н. э. германскими варварами. Трудности, с которыми столкнулся Рим в III веке, разнообразны — их можно различать как внутренние (вроде проблем с упорядоченной передачей исполнительной власти и амбиции армии), так и внешние (например, внезапное появление новой мощной и агрессивной Персидской империи на Востоке и германские движения и последующие набеги от Рейна до Дуная).
«Период 235 - 285 гг. является одним из самых темных в истории империи: Геродиан завершает свое повествование 238 годом, и после этого нам приходится опираться на скудных хронистов конца IV или V века, Аврелия Виктора, Евтропия и Зосима, а также на биографии сборника Historia Augusta. Но и в «Истории Августов» есть пробел между смертью Гордиана III в 244 году и пленением Валериана в 260 году. Эта потеря, впрочем, не слишком прискорбна, так как из–за недостатка материала авторы сборника пишут романы. В Дигестах нет выдержек ни одного из правоведов этого периода. В качестве современных документов фигурируют монеты, египетские папирусы и довольно тощий урожай надписей… . Нынешним ученым удалось достаточно точно реконструировать хронологическую последовательность событий, но их оценка ведущих персонажей эпохи и политических вопросов является весьма субъективной, поскольку она зависит от поздних и тенденциозных источников; для экономической и социальной истории имеется очень мало материала. Этот период подобен темному туннелю, освещенному редкими лучами, где приходится продвигаться, надеясь нащупать путь через промежуточную тьму» (Джонс).
К началу III века, с воцарением Максимина Фракийца (если не раньше с приходом Севера), баланс интересов и полномочий между сенатом, армией и императором был нарушен. Одаренный, умный или сильный принцепс мог контролировать армию, подчинить себе сенат и обеспечивать упорядоченную преемственность. Но со времени смерти Коммода в 192 году до возвышения Диоклетиана в 284 году цикл хронической нестабильности в империи был мало чем облегчен.
Трудно сказать, виновны ли в этих внутренних проблемах исключительно честолюбивые легионы. Трения между военачальниками и сенатом, по–видимому, были обычным явлением на протяжении большей части третьего столетия. Галлиен, конечно же, исключил сенаторов из верховного командования, когда длительные кризисы требовали квалифицированных и опытных полководцев. Армия может быть удобным козлом отпущения для упрощенцев. В своей книге «Социальная и экономическая история Римской империи» (1926) Ростовцев, хотя и не был замечен в упрощениях, по–видимому, преувеличил роль армии как средства классовой борьбы. Скудные и зачастую противоречивые источники препятствуют проведению четкой оценки.
Чеканка монет, при отсутствии литературных свидетельств, дает наглядное представление об экономических условиях. «Монеты показывают, что обесценивание валюты набирало обороты и достигло своего апогея при Галлиене, чьи антонинианы не только имели малый вес и плохо чеканились, но и стали практически медными монетами, содержащими менее пяти процентов серебра.
Во всяком случае, когда границы находились под серьезной угрозой римское оружие и энергия часто отвлекались и расходовались впустую. На востоке дезорганизованное Парфянское царство сменилось возрожденной и агрессивной сасанидско–персидской монархией. Вспоминая славу древних Ахеменидов и подкрепляясь националистическим зороастризмом, Сасаниды стремились восстановить старинное владычество. На западе, вдоль Рейна, франки и алеманны продвигались в Галлию и Испанию. На дунайской границе готы и вандалы подкрепили движение квадов и маркоманов. Очень серьезные набеги были совершены на Иллирию, Фракию, материковую Грецию и даже Италию. Некоторые распространились и на Малую Азию. Это было движение и вторжение в масштабах, неслыханных в течение многих веков. Греция и Малая Азия не видели ничего подобного с тех пор, как в III веке до н. э. появились галлы.
Империя с востока на запад была разорена римскими армиями и внешними врагами. Добавьте к этим антропогенным бедствиям появление чумы в 250‑х годах, и результатом стало серьезное нарушение упорядоченных процессов во всех областях.
Если источники, касающиеся имперских дел, вообще трудны, то они еще более трудны, если обратиться к частностям. Подробности готских набегов III века столь же непонятны современному ученому, как и античному. Источники с обеих сторон, если они вообще существуют, либо противоречивы, сомнительны, фрагментарны, либо вообще утеряны. Дексипп, афинский оратор и историк, которого некоторые сравнивают с Фукидидом, , помимо истории готских войн написал «Скифику», охватывающую период с 238 по 270 годы, и «Хронику» с доисторических времен до 270 г. до н. э. Но от рассказа этого редкого (для того времени) аттического автора остались лишь привлекательные фрагменты. В качестве источника для германской проблемы в III веке, эта работа вполне могла быть сравнима с работами Цезаря и Тацита. К счастью, кусочки и фрагменты Дексиппа можно найти у более поздних компиляторов, Зосима (V в.), Георгия Синкеллa (IX в.), а также Кедрена и Зонары (XII в.). К сожалению, книги Аммиана Марцеллина, относящиеся к середине III века, также утеряны, и о бедах в восточных провинциях и Греции в сохранившихся разделах упоминается лишь вкратце. В Historiae Augustae также есть пропуски, но они заведомо сомнительны по другим причинам. Их дата, авторство и цель уже давно сделали их предметом споров. Как мы увидим, в качестве источника для готских войн они представляют весьма особые проблемы. Что касается готских писателей, то «Гетика» или «Готская история» Иордана, эпитома VI века, сохраняет часть Кассиодора и, возможно, часть Дексиппа, хотя и плохо, через некоего Аблабия. Эти и другие второстепенные авторитеты не могут с большой уверенностью ответить на более важные вопросы о том, что привело готов в движение и когда или откуда они пришли. В отображении присутствия готов в Греции и набега или набегов на Афины эти источники также оказываются весьма запутанными, противоречивыми и ненадежными.
Мало кто из современных ученых попытался собрать воедино процессы и события, которые привели к готско–римскому противостоянию в восточных провинциях в III веке. А те, кто занимался этим вопросом, например, Герцберг в своей книге «Geschichte Griechenlands unter der Herrschaft der Pomer» (1868), не имели в своем распоряжении результатов важных недавних археологических работ в Афинах. За немногими исключениями ученые неизбежно сосредоточивались на тех областях и периодах, для которых источники являются наиболее полными. Поэтому большинство исследований было посвящено четвертому веку и после него, чему, возможно, также способствовали масштабы вторжений в IV и V веках.
Книга Томаса Ходжкина «Италия и ее захватчики» уделяет некоторое внимание вторжениям третьего века и довольно причудливо воссоздает основные события. Замечания Джона Бьюри во «Вторжении варваров в Европу» носят общий характер, но небеcполезны. Теодор Моммзен в своем впечатляющем исследовании «История Рима: провинции от Цезаря до Диоклетиана» приводит относительно полную и всестороннюю картину ситуации в Греции. Проницательные статьи Леона Гомо о Галлиене, чье правление охватывает, возможно, самые трудные годы, особенно проливают свет на этот вопрос. Альфёльди, возможно, больше, чем кто–либо другой, постиг путаницу в источниках о готских вторжениях в критическое десятилетие от 260 до 270 года. Совсем недавно Люсьен Мюссе в книге «Les Invasions: les vagues Germaniques» собрал некоторые полезные материалы об этом раннем нарушении границ. Моммзен, конечно же, уделял большое внимание эпиграфике и нумизматике. Совсем недавно Альфёльди, Гомо и Мюссе дополнили литературные сообщения результатами археологических раскопок. Российские, румынские и болгарские археологические изыскания в настоящее время вносят новый и важный вклад в этой области, и есть определенные признаки того, что более четкая «картина» появится и в других местах помимо Афин.
Крупномасштабные и разнообразные германские движения на протяжении нескольких столетий явно выходят далеко за рамки настоящего исследования. Существует несколько аспектов миграций, которые следует, однако, упомянуть, чтобы дать перспективу набегам готов в Дунайской области и в Греции. Мотивы, которые привели готские народы к восточным границам, а также хронологию их перемещений очень трудно определить. Иордан, стремясь дать своему народу уважаемую традицию, ставит его первоначальное появление еще в эпоху Троянской войны. Более реалистичная оценка устанавливает дату его появления на Дунае, Днепре и в Причерноморье несколькими столетиями позже. Ростовцев, например, в работе «Иранцы и греки на юге России» предположил, что эти народы не были пришельцами в III веке и на самом деле они присутствовали в этом районе уже несколько столетий и вытеснили оттуда экономическую роль Боспорского царства. Ростовцев видит готскую оккупацию и использование городов вдоль северного и западного берегов Черного моря, а не бессмысленное их уничтожение, и говорит: «… Готское нашествие было не первым и не последним в вековой деятельности германцев на юге России. Если мы не ошибаемся … в предположении о существовании крупного германского населения на Днепре в первом и втором веках, мы легко можем понять, что германцы, некоторые из которых были отважными моряками, стремились к морскому берегу, который дал бы им возможность грабить и удерживать для откупа восточную часть Римской империи и вступать в прямые связи с богатым Востоком. Ростовцев видит в этой ситуации некое совмещавшее коммерческие и военные интересы готское царство, а не кочевое движение. Он считает, что свидетельства, главным образом археологические, из захоронений и поселений у Днепра, в сочетании с отсутствием свидетельств, указывающих на насильственное завоевание готов сарматами, подтверждают точку зрения о готах как на ведущих оседлую жизнь земледельцев, воинов и моряков. Норман Бэйнс предлагает менее образную интерпретацию и решительно расходится с мнением Ростовцева. Столь длительное пребывание в бассейне Днепра, безусловно, значительно изменило бы их привычки. Набеги III века, по мнению Бэйнса, представляли бы собой маловероятное возвращение готов к прежним кочевым обычаям. Более того, утверждает он, Тира на Днестре и Ольвия к западу от Днепра, по–видимому, не попадались готам вплоть до III века. В Ольвии деятельность римлян можно проследить до 248 года, когда двумя римскими солдатами был установлен алтарь Меркурия. Интенсивная деятельность 250‑х и 260‑х годов на море у Зосима приводит Бэйнса к выводу, что эти готы являются рейдерами, а не торговцами, которые командуют кораблями и моряками для своих пиратских набегов. Морские набеги готов стали возможными просто потому, что другие предоставили им корабли и людей, чтобы управлять ими. Мнение профессора Ростовцева, что готы предпочитали вступать в прямые отношения с греческими городами на фракийском Боспоре и южном берегу Черного моря, невозможно. Присутствие римских монет в германских могилах должно быть объяснено иначе: «монеты, вероятно, происходили из городов на берегу Черного моря, с которых германцы вполне могли требовать денежных выплат в качестве откупа от немецкого грабежа. Мы знаем, что еще в 238 году Римская империя выплачивала готам субсидии.
Сэр Мортимер Уилер интерпретирует материальные свидетельства германо–готских и римских контактов в III и IV веках в обширной колеблющейся зоне от Балтики до Дуная и Черного моря как наиболее важные. Он говорит о предметах и монетных кладах как о «вехах на пути варваров к Эльдорадо». Он предполагает, что когда варвары двигались к Черному морю, они знали, куда они идут и что им нужно. Торговцы, рейдеры, рекруты или наемники сообщали им о захватывающих и заманчивых перспективах на юго–востоке. Уилер предполагает, что эти сообщения циркулировали еще в середине II века и продолжали циркулировать до тех пор, пока гунны не перерезали линии коммуникаций в конце IV века.
Достаточно трудно проследить миграцию готских народов с их скандинавской родины на территорию сарматов, а затем на дунайскую границу. Еще труднее точно и подробно обсуждать хронологию их приключений у берегов Черного моря и их вторжений в Малую Азию, в дунайские провинции и в материковую Грецию.
Труды современных ученых, пытавшихся дать об этом периоде упорядоченный, хотя и частично подкрепленный в последнее время некоторыми эпиграфическими и нумизматическими свидетельствами отчет, дали множество интерпретаций. Моммзен в своей типично грубоватой и авторитетной манере собрал воедино достоверный обзор этих войн в районе Дуная. Он уделял особое внимание проблемам источников и старался обсуждать проблемы источников с особым акцентом на использование Дексиппа более поздними авторами вроде Зосима, Аммиана, авторов «истории Августов», Иордана и других. Б. Раппопорт и Л. Шмидт дают краткий отчет об этих годах из доступных им источников. Совсем недавно Альфёльди рассмотрел этот период в двенадцатом томе Кембриджской древней истории.
Готы, как бы долго они ни находились в Сарматско–Боспорской области, были, по–видимому, приведены в дунайские провинции слухами о сокровищах, которые легко можно было получить. Римский контроль над Черным морем был в лучшем случае слабым и в хаосе III века не укрепился. К северу от Трапезунта, на восточном берегу и к северу от устья Дуная, на западном берегу Черного моря римский надзор был очень ограничен. Тира и Ольвия к северу от Дуная имели римские гарнизоны, так же как Диоскуриада и Питиунт на противоположном берегу. Боспорское царство также номинально имело право на защиту со стороны Рима. Пиратство на этой северной оконечности моря было обычным явлением даже в ранней империи и с нарушением обороны все стало намного хуже.
В Дунайской области роль готов на суше и на море, по–видимому, становится более значительной, заменив в 230‑х гг. даков, карпов и пиратов. Угроза была достаточно серьезной, чтобы оправдать выплату субсидии готам в 238 году. [1] В 238 году Дексипп начинает свой рассказ о готско–скифских нашествиях. [2] согласно древнему обычаю, Дексипп употребляет слово «скиф» как синоним всех варваров из этой области. М. Туллий Менофил, римский губернатор нижней Мезии, был способным полководцем и сумел дисциплинировать римские войска и восстановить укрепления, что, по–видимому, сохраняло хрупкий мир до 241 года. Гордиан III, направляясь в 242 году разбираться с персами, подавил готских мародеров в Мезии и Фракии, но после того, как он прошел на восток, готы вновь проникли в провинции Нижнего Дуная. [3] Иордан, по общему признанию, в путаном описании, [4] указывает на сильную готскую активность в районе Дуная при Филиппе, по крайней мере на короткое время, возможно, в 246 и снова в 248 году.
Однако любое сосредоточение римских сил против этих захватчиков серьезно затруднялось хроническими узурпациями власти по всей империи. Например, Деций, подняв мятеж в 248 году, оставил Мезию открытой для нападения, когда подавлял еще одного претендента. Вернувшись в это беспокойное место, он столкнулся с очень серьезной угрозой. Готский вождь Книва, по–видимому, объединил свои силы с карпами. Это позволило ему вести свои войска на юг и восток от окрестностей Эскуса близ реки Алут, в то время как его союзники двигались на запад в Нижнюю Мезию до Филиппополя во Фракии. Деций нанес готам серьезный удар у Никополя и, в свою очередь, потерпел тяжелое поражение от остатков готов у Берои к югу через хребет Гем. Эта нерешительная борьба продолжалась, пока Деций пытался перегруппироваться. Император, не имея возможности призвать резервы из–за восстаний в Риме, Галлии и на востоке, беспомощно стоял, пока Книва и его войска пробивались во Фракию. Эти события были лишь прелюдией к великой катастрофе 251 года, когда Книва заманил Деция в болота близ Абритта. Деций и его август пали здесь в самой серьезной катастрофе для римских армий за последние двести лет. Требониан Галл, провозглашенный после смерти Деция, не мог ничего сделать, кроме как позволить готам наслаждаться плодами своей победы. Ни Требониан Галл, ни правитель нижней Мезии Эмилий Эмилиан не смогли восстановить порядок.
Возможно, именно в 253 году готы, бораны и другие варвары совершили набег на Малую Азию по морю и напали на Эфес и Пессинунт, которые находились примерно в 150 милях вглубь страны. Питиунт и Трапезунт были взяты в 255 году. В 253 году флот и сухопутные силы готов двинулись на юг вдоль западного побережья Черного моря и захватили Халкедон, Никомедию и Никею. Смирна, богатый торговый город и активный центр для культов Dea Roma и Divus Augustus, был у них на пути, и готы либо попали туда, либо прошли мимо в Эфес. Фракия постоянно подвергалась набегам бродячих отрядов, а Фессалоника была осаждена в 254 году. Стратегические пункты на греческом материке защищались в это время жителями. Фермопилам и перешейку, а также стенам Афин было уделено необходимое им внимание. Но это были по необходимости чисто оборонительные действия, так как императоры Галлиен и Валериан были заняты в других местах: первый на Рейне, второй персами.
Воспоминания о былых успехах и новых волнах готов, появившихся в Дунайской области и на юге России, положили начало новому циклу движения варваров в последние годы правления Галлиена. Боспор был прорван, и Малая Азия подверглась новому нападению в 267 году. В очередной раз были атакованы Халкедон, Никомедия и Эфес. На этот раз был разрушен храм Артемиды в Эфесе. По возвращении во Фракию они нанесли удар по территории Трои. Иордан сообщает в своей странной путаной манере: «…вожди готов сели на корабли и поплыли через пролив Геллеспонта, нагруженные добычей и трофеями, а затем вернулись тем же путем, каким вошли в Азию, разграбив по пути Трою и Илион. Эти города, едва оправившиеся от знаменитой войны с Агамемноном, были вновь разрушены вражеским мечом». [5]
Еще большее вторжение, объединившее морские и сухопутные силы, последовало за описанным Иорданом. Пришельцы из Причерноморья, готские герулы (о которых мы еще поговорим позже), похоже, на этот раз снабжали или обслуживали флот. Эти огромные силы оставили разрушения на своем пути, когда флот двигался через Босфор, а сухопутные войска двинулись в Грецию, не сумев взять столь хорошо укрепленные и защищенные города, как Маркианополь и Томы. Именно в это время перед ними пали Афины, и разбойники добрались до самой южной части Спарты. Они также затронули Элевсин, Коринф, Олимпию и, возможно, Дельфы.
Галлиен незадолго до своей смерти и Клавдий в 269 году смогли вложить в эту проблему свою энергию, и в конце концов герулы потерпели серьезные поражения, сначала у Наисса на реке Морава в верхней Мезии, а затем у горы Гессакс в Македонии. Наконец, Аврелиан сдержал многолетние разорения в восточных провинциях, подчинив себе готов и перестроив дела в Дакии. Аврелиан частично заслужил свой титул «восстановителя земного круга», в дунайских провинциях. Но подобные действия со стороны варваров вскоре должны были повториться в схожем масштабе. Римские граждане устроились на время под прикрытием легионов ниже Дуная. Была создана новая Дакия под названием Прибрежная Дакия. К югу от нее была основана Внутренняя Дакия со своим новым императорским монетным двором в Сердике. Должно было пройти еще много времени, прежде чем здесь вновь начнутся потрясения, и проблемы, с которыми столкнулись Тацит, Флориан и Проб в третьей четверти века, не идут ни в какое сравнение с более ранними беспорядками.
Теперь, когда предыстория изложена в общих чертах, уместно перейти к предмету настоящего исследования — нападению готов на Грецию и, в частности, осаде Афин. Набеги в царствование Галлиена были самыми обширными, в них участвовало наибольшее число людей и они имели самые серьезные последствия для всех вовлеченных в события людей. И для Афин эта атака 267-268 гг. имела самые серьезные последствия.


[1] Petrus Patricius, fragment 8, FHG IV, p. 186.
[2] Maximinus and Balbinus,” XVI, 3, SHA.
[3] Gordian III, XXXI, 1, SHA.
[4] Jordanes, XVI, 89.
[5] Jordanes, XX, 107-109.