Книга Четвертая. Мессиния

[История Мессинии. А. От древнейших времен до Аристомена].

1. [Первые цари], Границу Мессинии с той её стороны, которая по воле царя присоединена к Лаконике, т. е. против Геринии, составляет так называемый ныне Хирийский (Свинной) овраг. По словам мессинцев, эта часть, бывшая прежде необитаемой, первая получила поселенцев, таким образом. По смерти Лелега, царствовавшего в Лаконике, тогда называвшейся по его имени Лелегией, власть перешла к старшему сыну его, Милу. Младший сын, Поликаон, оставался частным человеком, пока не женился в Аргосе на Мессине, дочери Триопы, сына Форвантова. (2) Эта Мессина, гордясь влиянием и могуществом, каким её отец превосходил всех тогдашних эллинов, не захотела, чтобы её муж оставался частным человеком. Таким образом собрана была сила из Аргоса и Лакедемона, и они вступили в эту страну, которой и дано было имя, по жене Поликаона, Мессина. Тогда были построены разные города и между ними столица — Андания. (3) А город Мессина, находящийся ныне под Иѳомой, построен уже после сражения при Левктрах: раньше этого времени никакого города Мессины даже по имени не существовало. Это я заключаю главным образом из поэм Гомера. Например, при исчислении ходивших под Илион, Гомер упоминает Пилос, Арину и др. города, а Мессина там не упоминается. В Одиссее упоминаются мессинцы, но не город Мессина, в следующем стихе: «Мессинские мужи угнали скот из Ифаки». (4) Еще яснее это видно из упоминания о луке Ифита, когда говорится: «Они узнали друг друга в Мессине, в доме Ортилоха»; а домом Ортилоха очевидно поэт называет мессинский городок Ѳиры, как об этом говорит сам Гомер при описании отъезда Писистрата к Менелаю: „ Прибыли в Ѳиры, в дол Диокла, сына Ортилохова».
(5) Таким образом первые царствовали в этой стране Поликаон Лелегов и жена его Мессина. При этой Мессине прибыл из Елевсина Кавкон, сын Келена, внук Флия, и ввел таинства великих богинь; а этого Флия аѳиняне считают сыном Земли, и это согласно с гимном Димитре, составленным Мусеем для ликомидов. (6) Много лет спустя, уже после Кавкона, Лик Пандионов эти таинства великих богинь довел до большой торжественности, и та роща, в которой он очистил участников таинства, еще теперь называется «роща Лика». А что роща Лика действительно находится в этой стране, доказывает следующее место из Риана, критского поэта: (7) «Около гористого Елея, за рощей Лика». А что Лик был сын Пандиона, видно из надписи на статуе Мефапа. Этот Мефап тоже был устроитель некоторых таинств; родом он был аѳинянин, большой знаток всяких таинств и религий. В Ѳивах он установил таинство Кавиров и в священной ограде Ликомидов поставил свою статую с следующей надписью, между прочим подтверждающею предмет моего рассказа:
(8) «Я освятил домы Ерма, пути великой Матери и её перворожденной дщери, где, говорят, Мессина установила великим богиням праздник Кавкона, из славного рода Флиева; дивился я также, что Лик, Пандионова отрасль, святые дела Атѳиды установил в славной Андании».
(9) Эта надпись доказывает, во первых, прибытие к Мессине Кавкона, внука Флиева; во вторых, помимо указаний относительно Лика, показывает, что в древние времена таинства происходили в Андании. И я нахожу весьма вероятным, что Мессина назначила место для таинств не в другом месте, а именно там, где жила сама с Поликаоном.
2. Чтобы узнать, были ли у Поликаона сыновья от Мессины, я внимательно читал «Великие Иэи», поэму «Навпактия» и родословные сказания Кинеѳона и Асия, но нашел только в «Великих Иэях», что Поликаон, сын Бутов, сочетался с Евехмой, дочерью Илла, сына Ираклова, а о Мессине и её муже там ничего не говорится. (2) Но сами мессинцы рассказывают, что много лет спустя, когда уже никого не было из потомков Поликаона, — как я полагаю, не более как через пять поколений, — был призван на царство Периир, сын Эолов, к которому прибыл Меланей, отличный стрелок, считающийся потому сыном Аполлона, и этому Меланею Периир дал для жительства страну — нынешнюю Эхалию, тогда называвшуюся «Карнасион». По словам мессинцев, название «Эхалия» произошло от Эхалии, жены Меланея, (3) но фессалийцы и еввийцы, как вообще в Элладе почти обо всем спорят, говорят иначе: что Ихалией в древности назывался ныне необитаемый город Еврития. С евбейским рассказом согласен и Креофил в своей поэме «Ираклия», а Екатей милетский говорит, что Ихалия находилась в Ские, части Еретрии. Но мессинские рассказы как вообще правдоподобнее, так и в рассказе о костях Еврита, о чем я буду говорить еще после.
(4) У Периира, от Горгофоны, дочери Персея, были сыновья Афарей и Левкипп, к которым и перешла власть по смерти отца, но старшинство осталось за Афареем. Сделавшись царем, он построил город Арину, названный так по имени его жены Арины, дочери Ивала, которая вместе с тем приходилась ему и единокровной сестрой по матери, так как Горгофона по смерти Периира вступила в замужество с Ивалом. Но о Горгофоне я уже говорил дважды: в описании Арголиды и в описании Лаконики. (5) Итак, Афарей основал в Мессинии город Арину; затем принял к себе племянника Нилея, сына Крифеева, внука Эола, по прозванию, Посидона, ибо Нилей должен был бежать из Иолка от гнева Полия, и дал Нилею приморскую часть своей страны с разными городами, в том числе и Пилосом, где Пилей и поселился и основал свое царство. Между тем в Арину прибыл Лик Пандионов, тоже изгнанный из Аѳин братом Эгеем. Этот Лик научил Афарея, сыновей его и жену Арину таинствам великих богинь, и ввел их в Андании так точно, как и Кавкон, учивший здесь Мессину.
(7) У Афарея было два сына: старший и мужественнейший Ида и младший Линкей, о котором Пиндар рассказывает, если только это правда, будто он имел такое острое зрение, что мог видеть сквозь пень дуба. Был ли у Линкея сын, неизвестно, но у Иды была дочь Клеопатра от Марписсы, впоследствии жена Мелеагра, сына Энеева; а о Полидоре, дочери Мелеагра и Клеопатры, автор поэмы «Киприя» говорит, что она была замужем за Протесилаем, тем самым, который первый решился вступить на берег, когда эллины пристали к Троянской земле. Если только это правда, то все эти три женщины, начиная от Марписсы, потеряв мужей, сами лишили себя жизни.
3. [Нестор и война с ираклидами]. Затем сыновья Афарея имели битву со своими племянниками диоскурами из–за быков, при чем Линкей был убит Полидевком, а Ида скоро после этого умер от удара молнии; и когда таким образом род Афарея совершенно прекратился в мужском колене, власть над Мессинией, за исключением городов подвластных сыновьям Асклипия, перешла к Нестору, сыну Нилееву, (2) ибо, по словам мессинцев, Асклипий был сын не Корониды, но Арсинои, дочери Левкиппа, и сыновей Асклипия мессинцы считают участвовавшими в Троянской войне в качестве мессинцев; при этом указывают на бесплодную ныне местность в Мессинии Трикку и приводят то место Гомера, где Нестор выражает соболезнование пораженному стрелой Махаону, и говорят, что Нестор не выказал бы такого усердия, если бы Махаон не был соседом и царем над единоплеменниками. Это мнение мессинцы подтверждают еще указанием на гробницу Махаона в Геринии и храм сыновей Махаона в Фарах.
(3) Когда уже кончилась Троянская война, когда и Нестор, возвратившийся из похода, умер, через два поколения после войны последовал поход дорян и возвращение ираклидов, и тогда потомки Нилея были изгнаны из Мессинии. Об этом я говорил уже в повествовании о Тисамене, а теперь прибавлю только следующее. Когда доряне отдали Аргос Тимену, Кресфонт просил для себя Мессинию, так как он был старше Аристодима, который тогда уже скончался, (4) но против этого восстал опекун сыновей Аристодима, их дядя по матери, Ѳира Автесионов, родом ѳивянин, пятый потомок Полиника Эдипова. Сестра этого Ѳиры, Аргия, была женой Аристодима. Но Кресфонту очень захотелось получить в удел Мессинию, и он упросил Тимена, чтобы Тимен решил спор жребием. (5) Тогда Тимен налил в сосуд воды и опустил туда жребий Кресфонта и жребий сыновей Аристодима, с таким условием: чей жребий раньше выйдет на верх, тому владеть Мессинией. Жребии — шарики были одинаковы, но шарик сыновей Аристодима, Тимен сделал из глины, сушеной на солнце, а шарик Кресфонта — из глины, пережженной на огне. Поэтому первый шарик совершенно распустился, а Кресфонтов остался на верху, и таким образом Мессиния досталась Кресфонту. (6) Однако древние мессинцы не были изгнаны дорянами, потому что согласились на управление Кресфонта и поделились с дорянами землей, тем более что прежние цари были им ненавистны, как минийцы, происходившие из Иолка.
(7) Кресфонт женился на Меропе, дочери аркадского царя Кипсела, и имел многих сыновей; младший был Элит. Дворец для себя и для своих потомков Кресфонт построил в Стениклире, потому что прежние цари с Перииром жили в Андании, а когда Афарей построил Арину, мессинские цари стали жить в Арине; затем при Несторе и его потомках столицей был Пилос, а Кресфонт перенес столицу в Стениклир. Правление Кресфонта было направлено в пользу простого народа; поэтому богатые восстали против него и убили не только Кресфонта, но всех сыновей его. (8) Остался в живых только малолетний Эпит, воспитывавшийся в Аркадии у Кипсела, и когда он возмужал, аркадяне помогли ему возвратиться в Мессинию. Кроме того, ему помогали также прочие дорийские цари, сыновья Аристодима, и Исѳмий, сын Тименов.
Сделавшись царем, Эпит прежде всего отомстил убийцам своего отца и всем, замешанным в это убийство; затем своею благосклонностью к вельможам и подарками простому народу заслужил такое всеобщее уважение, что его потомков стали называть, вместо Ираклидов, Эпитидами. (9) Преемником Эпита был сын его Главк, который в общественных и частных делах следовал примеру своего отца, но превзошел благочестием. Главк первый ввел между дорянами почитание Зевса, в святилище на горе Иѳоме, введенное еще при Поликаоне и Мессине; первый принкес жертвы в Геринии Махаону, сыну Асклипия; он же установил принятое для героев почитание Мессины, дочери Триопы. Сын его Исѳмий, в подражание отцу, построил в Фарах святилище Горгасу и Никомаху. (10) Преемником Исѳмия был сын его Дотад, прибавивший к прочим мессинским пристаням устроенную им Мофанскую пристань. Сын Дотада, Сивота, установил, чтобы мессинские цари ежегодно приносили жертвы реке Памису, и чтобы, прежде совершения в Андании таинств великих богинь, в Ихалии воздавались почести Евриту, сыну Меланееву.
4. [Начало войн с лакедемонянами]. В царствование Финты, сына Сивотова, мессинцы впервые послали на о-в Дилос жертву и хор мужей. Песню для этого составил и научил их петь Евмил — единственное подлинное произведение Евмила. При Финте произошло и начало вражды с лакедемонянами. Причина этой вражды в точности не известна; сообщу, как мне передано. (2) На границе Мессинии есть храм Артемиды, именуемой Лимнатиды, к жертвоприношениям которого из всех дорян допускались только мессинцы и лакедемоняне. И вот, по словам лакедемонян, когда однажды на праздник явились лакедемонские девушки, мессинцы не только произвели над ними насилие, но даже убили пытавшегося подать защиту лакедемонского царя Тилекла, сына Архелаева, внука Агисилаева, правнука Дориссова, праправнука Лавотова, пращура Ехестратова, прапращура Агидова; а опозоренные девушки, от стыда, наложили на себя руки.
(3) Мессинцы иначе рассказывают: что причиной этого было плодородие их страны, и что царь Тилекл составил заговор, выбравши для этого безбородых юношей, которых он одел совершенно по–женски и дал им мечи, и они должны были напасть на мессинских старейшин, когда те войдут в храм и ничего подобного не будут ожидать, что и случилось; но мессинцы стали защищаться и при этом умертвили и безбородых юношей, и самого Тилекла. Так как это произошло не без ведома лакедемонских властей, то лакедемоняне настолько сознавали свою виновность в этом деле, что даже не требовали удовлетворения за убийство Тилекла, Так рассказывают обе стороны, и всякий пусть склоняется, на какую хочет.
(4) Одно поколение спустя, когда в Лакедемоне царствовал сын Тилекла, Алкамен, а из другого царского рода Ѳеопомп, сын Никандра, сына Харилла, сына Полидекта, сына Евнома, сына Пританида, сына Еврипонтида, а в Мессинии царствовали сыновья Финты, Антиох и Андрокл, взаимная ненависть перешла в открытую войну. Первые подняли оружие лакедемоняне: для людей, желавших вражды и решившихся непременно воевать, повод к этой войне нашелся не только достаточный, но и благовидный; но при мирном настроении его легко можно было бы разобрать судом. Дело произошло таким образом. (5) Между мессинцами отличался Полихар, между прочим одержавший победу в Олимпии: в четвертую олимпиаду илийцы назначили одно только состязание — бег в стадию, и на этот раз победа досталась Полихару. У этого–то Полихара было много коров, и так как собственных пастбищ было недостаточно, то он отдал стадо спартанцу Евефму, с условием пользоваться за выпас известной частью прибыли от стад. (6) Но Евефм был из тех, для которых нечестная прибыль выше честности, хотя вообще был человек весьма обходительный. Когда в Лаконику приехали купцы, Евефм продал им стадо Полихара, вместе с пастухами, и затем, отправившись к Полихару, стал говорить, что на стадо напали разбойники и насильно угнали и скот, и пастухов. Но во время самого рассказа явился один из пастухов, убежавший от купцов, и, заставши Евефма у Полихара, рассказал совершенно противное. (7) Уличенный во лжи и не имея более возможности запираться, Евефм стал умолять Полихара и его сына простить ему это: говорил, что в человеческой природе много невольных влечений к неправде, и самое сильное — корысть. Затем, сказавши полученную за коров плату, просил Полихара послать с ним своего сына, чтобы тот получил плату обратно. Полихар согласился; но когда они были уже на лакедемонской земле, Евефм решился на дело еще более безбожное, чем прежнее: убил сына Полихарова. (8) Полихар, узнав о таковой своей участи, обратился в Лакедемон: ходил к царям и к ефорам, везде оплакивая своего сына и рассказывая, как поступил с ним Евефм, которого он принял в свой дом и которому доверял более всех лакедемонян; но спартанские власти на его жалобы не обратили внимания и не оказали никакой защиты. Полихар возвратился в Мессинию и скоро после этого сошел с ума, и в ярости, совершенно забываясь, убивал всех лакедемонян, кто только попадался.
И вот, лакедемоняне, ссылаясь на то, что им не выдали Полихара, что мессинцы убили Тилекла и что еще раньше Кресфонт употребил хитрость при получении жребия, сочли себя в праве начать войну.
5. Но мессинцы отвергают то, что лакедемоняне говорят о Тилекле; а относительно Эпита, сына Кресфонтова, утверждают, что он был введен самими сыновьями Аристодима, чего они не сделали бы, если бы были во вражде с Кресфонтом; (2) а Полихара не выдали потому, что те не выдали им Евефма. И тем не менее мессинцы готовы были судиться или у аргивян, как родственных обоим племенам, или у амфиктионов, или, наконец, в аѳинском ареопаге, каковое судилище с древних пор судит дела об убийстве. (3) Но лакедемоняне, говорят мессинцы, отнюдь но поэтому начали войну, а вследствие жадности, и при этом указывают на обращение лакедемонян но только с аркадянами и аргивянами, у которых лакедемоняне постоянно урезывали земельные участки, но и с лидийским царем Крезом, за подарки которого они, первые из эллинов, вступили в союз с варваром и продали в рабство всех азиатских эллинов, даже дорян, поселившихся на карийском материке. (4) Затем еще мессинцы указывают, что когда фокейские старейшины разграбили делфийское святилище, то в дележе священных сокровищ участвовали оба спартанские царя, все спартанские вельможи, все ефоры и даже старцы–сенаторы; а как на пример особенной жадности спартанцев указывают на союз их с Аполлодором, овладевшим Кассандрией. (5) Почему мессинцы ставят этот союз в особенный укор, здесь не место говорить; скажу только, что мессинские войны отличались от тираннии Аполлодора только большим ожесточением и продолжительностью, а бедствия, испытанные кассандрийцамн, ничем не уступают мессинским. Такие–то причины высказываются обеими сторонами, побудившими к войне.
(6) И так лакедемонское посольство прибыло в Мессинию, с требованием выдачи Полихара. Мессинские цари, Антиох и Андрокл, отвечали послам, что сперва посоветуются о народным собранием и ответ пришлют в Спарту; и, действительно, когда послы ушли, созвали горожан на собрание.
Здесь мнения разделились: Андрокл говорил, что нужно выдать Полихара, как виновного в безбожном и непростительном проступке, Антиох был против этого; говорил, что будет крайне унизительно, если Полихару придется страдать на глазах Евефма. (7) Наконец Андрокл и Антиох с своими сторонниками до того дошли, что взялись за оружие. Но сражение продолжалось не долго, потому что сторонников Антиоха оказалось гораздо больше, при чем сам Андрокл и главнейшие его сторонники были убиты. Антиох таким образом сделался один царем и послал в Спарту ответ, что готов отдать на решение судилищ, — о котором я уже сказал; но принесшим грамоту лакедемоняне но дали ответа.
(8) Спустя несколько месяцев после этого, Антиох умер, и царство перешло к сыну его, Евфаю. Тогда лакедемоняне, не послав даже глашатая объявить мессинцам воину и не объявив о прекращении союза, с величайшей тайной приготовились к выступлению, и, дав клятву — не взирая ни на продолжительность войны, если она затянется, ни на предстоящие военные бедствия, не возвращаться, пока не завоюют Мессинии, назначили полководцем Алкамона, сына Тилеклова, и ночью пошли на Амфию. (9) Это небольшой мессинский городок, на самой границе, но так как был расположен на высоком холме и имел обильные источники, то считался очень хорошим исходным местом для военных действий. Так как ворота в Амфии были открыты, и не было стражи, то город был взят, а все застигнутые мессинцы перебиты — некоторые в постелях, некоторые в храмах и у жертвенников богов, к которым бежали, узнавши о нападении; бежать успели только немногие.
(10) Этот первый поход лакедемонян на Мессинию был во втором году девятой олимпиады, когда в стадии одержал победу мессинянин Ксенодок. В Аѳинах тогда еще не было избираемых ежегодно, по жребию, архонтов, потому что потомки Меланфа, называемые Медонтидами, сначала были лишены большей части своих прав, и вместо царской власти поставлены ответственные начальники, а затем власть их ограничена десятилетним сроком. Таким образом захват Амфии последовал в пятый год управления в Аѳинах Эсимида, сына Эсхилова.
6. [Писатели о мессинских войнах.] Прежде чем приступить к описанию этой войны и того, что свыше суждено было той или другой стороне совершить или вытерпеть, я должен решить вопрос, в какое именно время жил один из знаменитейших мессинских мужей. Эта война лакедемонян с их союзниками против мессинцев с их защитниками, названная мессинскою не по имени нападавших, как персидская или пелопоннисская, не по имени пострадавших, как и война под Илионом названа не эллинской, но Троянской, описана к стихах Рианом Винейским и Мироном Приинским в прозе. (2) Но ни один из этих писателей не оставил полного описания войны от начала до конца; оба излагали по частям, как хотелось. Мирон описал взятие Амфии и последующие события до смерти Аристодима, а Риан первой войны совсем не касался: он изложил события, последовавшие за отпадением мессинян от лакедемонян, и притом далеко не все, но только то, что произошло после так называемой битвы «у Великого Рва». (3) Но что касается мессинского мужа Аристомена, ради которого я и завел речь о Риане и Мироне, того Аристомена, который первый и последний так возвысил имя Мессинии, о нем приинский писатель только упоминает, а Риан ставит его ничуть не ниже, как Гомер в Илиаде ставит Ахилла. В виду такого разногласия, мне остается одного из этих писателей отвергнуть. Как мне кажется, Риан говорит более правдоподобно о времени, в которое жил Аристомен; (5) но Мирон, как это видно из всех его сочинений, особенно из описания этой войны, не смотрит, справедливо ли он говорит или ложно. Так он говорит, что Аристомен убил лакедемонского царя Ѳеопомпа еще до смерти Аристодима, тогда как нам известно, что Ѳеопомп умер не до этого сражения, а уже по окончании войны, потому что он же ее и кончил, как это видно из элегии Тиртея, где говорится:
(5) «Нашему царю, боголюбезному Ѳеопомпу, через которого мы взяли широко пространную Мессину».
Таким образом, по моему мнению, Аристомен жил в последнюю войну, — о чем я буду говорить, когда дойду до этого в своем рассказе.
(6) [Первая Мессинская война. Царь Евфай]. Когда мессинцы узнали от спасшихся от плена о судьбе Амфии, стали стекаться со всех городов в Стениклир. Здесь, в народном собрании, старшины, и после всех царь Евфай, ободряли жителей не падать духом от взятия и не считать это уже решением войны, не бояться также военного знания спартанцев, будто оно выше мессинского: спартанцы более им занимались, но им, мессинцам, тем более необходимо выказать свою доблесть, а милость богов скорее пребудет с ними, мессинцами, как защищающими свою страну, а не с начинающими обижать других.
(7). После этой речи, Евфай распустил собрание и всем мессинцам велел вооружаться: незнающим военного дела велел учиться, а знающим — еще более упражняться.
Между тем лакедемоняне стали производить набеги; но так как Мессинию они уже считали своей собственностью, то земли нс портили, не рубили деревьев и домов не разваливали; но если попадалась добыча, забирали, угоняли скот, отнимали хлеб и всякие плоды. (2) Делали нападения и на города; но так как города были ограждены стенами, и стража постоянно бодрствовала, то не взяли ни одного города, но сами несли потери и отступали безуспешно, так что наконец отказались даже от этих попыток. Мессинцы со своей стороны грабили лаконское побережье и опустошали поля по Тайгету.
(3) В четвертом году после взятия Амфии, когда мессинцы достаточно изучили ратное дело, а ожесточение против Спарты достигло крайнего предела, Евфай решил воспользоваться этим настроением и объявил поход, приказав рабам следовать за войском с кольями и со всем необходимым для окопов. (4) Лакедемоняне узнали об этом от стражей, бывших в Амфии, и тоже выступили. Для стана Евфай избрал местность в самой Мессинии, очень удобную для сражения, — впереди находился глубокий овраг, — и здесь назначил предводителей: для пехоты — Кдеониса, для конницы и легковооруженных, что все вместе не превышало 500 человек, Пифарата и Антандра. (5) Войска сошлись, но, не смотря на взаимное ожесточение и ярость, гоплиты не вступили в рукопашный бой, так как их разделял овраг, конница же и легкооруженные схватились над оврагом. Обе стороны не уступали ни численностью, ни уменьем, и сражение было нерешительное. (6) Но пока все это происходило, Евфай велел рабам укрепить частоколом сперва заднюю часть стана, потом с обеих сторон, а когда наступила ночь и сражение прекратилось, таким же образом укреплена была сторона и вдоль оврага, так что лакедемоняне только с наступлением утра, заметили предусмотрительность Евфая. Так они и не могли сражаться, потому что мессинцы не вышли бы из укрепления, и не могли осаждать, потому что не имели необходимых для этого принадлежностей, и возвратились домой.
(7) На следующий год, так как старики попрекали их трусостью и выставляли несоблюдение клятвы, лакедемоняне предприняли второй поход против мессинцев, уже явно. Предводительствовали оба царя: Ѳеопомп, сын Никандров, и Полидор, сын Алкаменов, потому что Алкамена тогда уже не было. Мессинцы тоже стали против них станом, и так как спартанцы пытались начать сражение, то и мессинцы двинулись. (8) Левое крыло лакедемонян вел Полидор, правое Ѳеопомп, середину занимал Еврилеонт, лакедемонянин, но происходивший из Ѳив от Кадма, пятый потомок от Эгея, Эолика, Ѳира и Автесиона. У мессинцев, против правого крыла лакедемонян, стали Антандр и Евфай, другое крыло против Полидора занял Пифарат, в середине Клеонис.
(9) Когда войска должны были уже сразиться, цари обеих сторон обходили своих и возбуждали мужество. Ѳеопомп, по спартанскому обычаю, говорил кратко: напомнил о клятве, данной против мессинцев, и указал на честолюбие — что они должны совершить подвиги еще выше, чем их отцы, покорившие соседей, и плодородную страну присоединить к Спарте. (10) Евфай говорил долее, чем спартанец, сколько позволяло время: указал, что «борьба будет не за одну землю или имущество, но что они должны знать наперед участь побежденных: жены и дети будут уведены в рабство, здоровых мужчин ждет смерть, и то еще самая легкая, если произойдет без истязаний; храмы будут ограблены, родные города сожжены»; а что он говорит это не по предположению, явное доказательство — судьба застигнутых в Амфии. (11) «Конечно, говорил Евфай, вместо стольких бед, лучше умереть славной смертью, но так как мы еще не побеждены, а в отваге совершенно равны противнику, то теперь для нас гораздо легче превзойти противников мужеством, чем, потерявши его, поправлять свое падение после». Так говорил Евфай.
8. Когда с обеих сторон предводители дали знак, мессинцы бегом устремились на лакедемонян: как люди, решившиеся мужественно умереть, они не думали о себе, каждый желал первый начать битву. Лакедемоняне также быстро двинулись, но осторожно, чтобы не расстроить своих рядов. (2) Ставши близко, противники грозили друг другу, потрясая оружием и грозно сверкая глазами, осыпали браные, спартанцы — называя мессинцев своими рабами, ничуть не свободнее илотов; мессинцы называли их бессовестными людьми, которые, по одной алчности, пошли на своих родичей, и безбожниками, забывшими всех дорийских, отцовских богов, и даже Иракла. Вместе с укоризнами взялись и за дело: сперва подвигались плотными рядами, стена на стену, особенно лакедемоняне, затем один на один. (3) Знанием военного дела и навыком лакедемоняне были выше, я также численностью, потому что с ними были и соседние племена, уже покоренные, были также дриопы, из Асины, одним поколением раньше изгнанные аргивцами и обратившиеся за покровительством в Лакедемон, и теперь участвовавшие в походе по необходимости; а против мессинских легковооруженных были наняты критские стрелки. (4) Но мессинцев равняло с ними отчаяние и решимость умереть; то, что сами выносили, они считали не мучением, но необходимостью для славы отечества, а что наносили лакедемонянам, считали тем большим для них ударом, чем выше будут их подвиги. Потому многие из них бросались из рядов и выказывали величайшую отвагу; многие, уже раненые и издыхающие, сохраняли ту же отчаянную храбрость. (5) Слышались и увещевания; живые и нераненые поощряли раненых сопротивляться, до последнего мгновения делать врагу все, что могут, и с радостью ждать того, что суждено; а раненые, когда видели, что силы оставляют и дыхание прекращается, ободряли действующих товарищей не быть хуже их и не допустить, чтобы их смерть была бесполезна для отечества.
(6) Лакедемоняне сперва не обращались к взаимному поощрению, и не имели такой безумной отваги, как мессинцы. Умея с детства обращаться с оружием, они более действовали глубокой фалангой, и не думали, что мессинцы устоят столько же времени, сколько и они, и вынесут усталость от оружия и ран. (7) Такова была особенность в действиях и в мыслях обоих войск. Общего было то, что убивамые не обращались к мольбам, не обещали выкупа, быть может потому, что знали непреклонную ненависть противников, а главным образом потому, что считали это недостойным — могущим помрачить их прошлое. Убивающие со своей стороны удерживались от хвастовства и от укоров, потому что ни одна сторона не имела твердой надежды на победу; те же, которые решались обирать павших, были убиваемы совершенно неожиданно: оставив открытою какую либо часть своего тела и занявшись тем, что делали, получали удар конпя или меча, или погибали от самих обираемых, но еще дышавших, раненых.
(8) Цари сражались тоже достойным образом. Ѳеопомп неудержимо ринулся, чтобы убить самого Евфая. Видя это, Евфай сказал Аптандру: „ Поступок Ѳеопомпа ничем не отличается от поступка его предка Полиника. Как Полиник привел против отечества чужое войско из Аргоса, убил брата, и сам пал от его руки, так и Ѳеопомп хочет нанести на род ираклидов проклятие, подобное тому, какое надо на потомков Лаия и Эдипа. Не на радость покинет он это сражение». (9) Сказав это, тоже выступил на противника. Тогда битва, не смотря на усталость воинов, возгорелась с новой силой; в обоих войсках тела окрепли и явилось презрение к смерти, так что можно было подумать, что теперь только началась битва. Наконец кучка, окружавшая Евфая и состоявшая из отборнейших мессинцев, с невероятным ожесточением и мужеством, словно безумные, кинулась на противников, сбила с места Ѳеопомпа и его отряд и обратила в бегство. (10) Но другое крыло мессинцев постигла печальная участь: предводитель Пифарат был убит, ряды, потеряв начальника, расстроились; но и эти не упали духом. Тем не менее, ни Полидор не погнался за бежавшими мессинцами, ни Евфай за бежавшими лакедемонянами: Евфай отказался от нападения на Полидора, и признал за лучшее додать помощь павшим и раненым, тем более что ночь наступала; (11) лакедемоняне тоже не могли преследовать, как по незнанию, так и потому, что держались старого правила — не торопиться преследованием, и сохранение строя предпочитать истреблению бегущего неприятеля. В середине, где стояли у лакедемонян Еврилеонт, у мессинцев Клеонис, сражение было равносильное, но наступившая ночь заставила и их разойтись.
(12) В этом сражении действовала почти исключительно пехота — оплиты, конницы было мало, и она не сделала ничего замечательного, тем более что пелопоннисцы были тогда еще плохие всадники, а мессинские легковооруженные и критские стрелки лакедемонян даже не мерялись силами: по древнему обычаю, это войско составляло часть пехоты. На следующий день ни те, ни другие не решались начать сражение, никто не решался первый поставить трофей; а к концу дня обе стороны послали глашатых касательно уборки трупов, и, по взаимному уговору, принялись за погребение.
9. [Выселение в Иѳому. Жертва девы]. После этого сражения, для мессинцев последовал целый ряд несчастий. Прежде всего, сборы на содержание страны разорили пограничные города; затем рабы стали уходить к лакедемонянам; наконец появилась какая–то болезнь, в которой подозревали чуму, хотя она постигала, не всякого. (2) Вследствие всего этого, мессинцы решились оставить города в средоземии и переселились на, гору Иѳому, где уже находился небольшой городок, о котором упоминает еще Гомер, в перечислении кораблей: «Иѳома стремнистая». В этот то городок переселились мессинцы, а чтобы было довольно места, расширили старую стену и сделали укрепление, хотя Иѳома сама по себе составляет укрепление — так как по высоте не уступает ни одной горе в Пелопоннисе, и совершенно неприступна.
(3) Кроме того, решили они послать в Делфы и спросить прорицалище. Послан был знатнейший гражданин, Тисис, сын Алкидов, считавшийся весьма сведущим в гаданиях. Тисис отправился, но на, возвратном пути из Дельф, на него напали лакедемоняне из стражи, стоявшей в Амфии. Тисис не желал отдаться живым в руки, и, не смотря на полученные раны, продолжал отбиваться до тех пор, пока раздался невидимый голос: «Оставь несущего ответ божий». (4) Благодаря этому Тисис спасся и принес ответ царю, но скоро после этого умер от ран. Евфай собрал мессинцев и показал следующий ответ бога:
«Чистую деву, от крови Эпита, взявшую жребий, принесите в ночной жертве мрачным богам; если таковой не будет, взять у другого отца, добровольно на заклание отдающего».
После такого прорицания, все девушки из рода Эпита призваны были к жребию, и жребий достался дочери Ликиска; но жрец Епивол не допустил ее до жертвы, заявив, что она дочь не Ликиска, потому что ее подкинули жене Ликиска, которая не имела детей. А пока происходило расследование, Ликиск взял, дочь и перешел в Спарту. (5) Бегство Ликиска повергло всех мессинцев в уныние, но в это самое время является Аристодим, происходивший из потомков Эпита, а славой и знанием военного дела стоявший выше даже Ликиска, и сам предлагает свою дочь в жертву.
(6) Однако судьба помрачает все человеческое, особенно благородные порывы, как речной ил затягивает разноцветные камешки; потому и в стремлении Аристодима, снасти свою родину явилось противодействие. (7) Один мессинец, имя которого не известно, был влюблен в дочь Аристодима и скоро должен был на ней жениться. Отправившись к Аристодиму, он стал доказывать ему, что Аристодим, как обручивший с ним дочь, более не господин её, а господин теперь — он, обручившийся; а когда и это не оказало влияния, то жених прибег к клевете: заявил, что он раньше сочетался с его дочерью и что она уже носит. Это привело Аристодима в такую ярость, что он, забывшись, убил дочь и разрезал живот: оказалось, что она не носила. Тем не менее присутствовавший при этом жрец Епивол сказал, что им нет дела, до убитой дочери Аристодима, а что другой кто–либо должен пожертвовать дочь, потому что ее убил отец, а боги, указанные Пиѳией, остались без жертвы.
(8) После таких слов жреца, весь народ кинулся на жениха, который навлек на Аристодима проклятие дочереубийства, а надежду на спасение отечества сделал еще более сомнительной. А жених этот был очень близкий человек к Евфаю. Тогда Евфай сказал народу, что со смертью девы предсказание исполнилось и что поступок Аристодима удовлетворяет всему. (9) После таких слов Евфая, все происходившие из рода Эпита, боявшиеся за участь дочерей, сказали, что Евфай дело говорит. Прочие мессинцы тоже последовали успокоению царя, и собрание разошлось, чтобы совершить празднество и принести богам жертвы.
10. [Смерть Евфая]. В Лакедемоне узнали о последовавшем для мессинцев прорицании, и совершенно упали духом, не только спартанцы, но и царь: боялись начинать новую войну. Однако на шестой год после бегства Ликиска из Иѳомы, получив благоприятные указания в жертвах, опять пошли на Иѳому; по критян тогда уже не было с ними, — впрочем, и мессинские союзники тоже не явились вовремя. Спартанцы тогда уже возбудили против себя ненависть во всем Пелопоннисе, особенно в Аргосе и Аркадии. (2) Аргивцы намерены были прибыть на помощь мессинцам тайно от лакедемонян, и притом более частным образом, чем по общему решению, но аркадяне объявили поход открыто: но и они не явились вовремя, так что мессинцы, положившись на прорицание, решились попытать счастия без союзников.
В общем, это сражение ничем не отличалось от бывшего раньше: как и тогда, наступившая ночь заставила разойтись противников. О том, чтобы было смято то или другое крыло, тот или другой отряд, никто не упоминает, не говорят даже, чтобы ряды оставались на первоначальных местах, так как с той и другой стороны выходили на середину лучшие бойцы и на себе выносили всю тяжесть. (3) Таким образом Евфай с решимостью, большей чем надо было бы царю, и забыв себя, кинулся на отряд, окружавший Ѳеопомпа, и получил много ран смертельных. Когда он упал и стал терять сознание, но еще дышал, лакедемоняне бросились, чтобы унести его тело; но преданность мессинцев к Евфаю и предстоящий позор возбудили в них новое мужество: они приняли за лучшее — пасть самим за царя и потерять свои души, чем потерять царя и остаться в живых.
(4) Это падение Евфая продлило битву и вызвало новую отвагу с обеих сторон. Наконец мессинцы унесли Евфая в свой стан, где ему сообщили, что в деле мессинцы не оказались ниже лакедемонян; но чрез несколько дней Евфай умер, царствовав 13 лет, и все время воюя с лакедемонянами.
(5) У Евфая не было детей, и выбор правителя он предоставил народу; поэтому Клеонис и Дамис стали заявлять притязания против Аристодима, считая за собой особенное преимущество в военном деле, — Антандр пал в битве, защищая Евфая. Мнения обоих прорицателей, Епивола и Офионея, были тоже против Аристодима — не давать чести Эпита и его потомков человеку оскверненному, на котором лежит проклятие за убийство дочери. Не смотря на это, народ избрал и признал царем Аристодима. (6) Этот Офионей. мессинский жрец, был слепой с детства, и гадания давал таким образом: сперва расспрашивал человека, что у него делается в частной и общественной жизни, и затем предсказывал будущее.
Аристодим, вступив на царство, не только старался заслужить признательность народа, воздавая подобающее народу, но и к вельможам относился с великим уважением, особенно к Клеонису и Дамису, а будучи признателен к союзникам, послал к аркадским вельможам, в Аргос и в Сикион дары. (7) Война при Аристодиме состояла в том, что обе стороны делали грабежи небольшими отрядами, а во время уборки хлеба производили набеги на поля. Аркадяне тоже участвовали в мессинских нападениях; аргивяне не желали явно вызвать месть лакедемонян, но в случае войны готовы были принять участие.
11. [Поражение, лакедемонян]. В пятом году царствования Аристодима, обе стороны, изнуренные продолжительностью войны и потерями, взаимно согласились вступить в решительную битву. Поэтому явились союзники: к лакедемонянам коринѳяне — одни из всего Пелопонниса, к мессинцам все силы аркадян и лучшие отряды аргивян и сикионян. Противники построились таким образом: у лакедемонян середину занимали коринѳяне с илотами и подвластными соседними жителями; на обоих крылах стали цари:
(2) строй был глубокий и тесный, как еще не бывало прежде. Мессинцев и их союзников Аристодим построил так: всех мужественных и сильных аркадян и мессинцев, но не имевших крепкого оружия, снабдил таковым и разместил, в решительное время, между аргивянами и сикионцами, и затем растянул строй таким образом, чтобы противники никак не могли окружить, причем имелось в виду, чтобы гора Иѳома всегда находилась сзади. (3) Это войско поручил Клеонису; Аристодим и Дамис направляли легковооруженных, пращников и небольшой отряд стрелков; все же остальные, привычные к быстрому нападению и бегству и носившие легкое вооружение — панцири или щит, или прикрытые только шкурами — козьими, овечьими, а горные аркадцы даже — волчьими, медвежьими, (4) но каждый с несколькими комьями или дротиками, все эти были скрыты на горе Иѳоме, так чтобы их совсем не было видно.
Мессинские и союзнические тяжеловооруженные выдержали первый натиск лакедемонян и затем уже их не оставляло мужество. Их было меньше, чем лакедемонян, но все это были отборные воины, действовавшие против толпы, далеко неодинаковой храбрости, а потому стали превосходить ее не только мужеством, но и знанием, и одолевать. (5) В это самое время, скрытое аркадское войско, по поднятому знаку, выбежало из ущелья и бросилось на лакедемонян, поражая их с боков копьями, а которые были посмелее, нападали близко и били с руки. Не смотря на такую двойную и совершенно неожиданную опасность, лакедемоняне однако не смутились: поворачиваясь к легковооруженным, старались отразить их, но те легко убегали и были недоступны, и только приводили в ярость; (6) а так как человеку естественно терять самообладание, когда он подпадает чему либо незаслуженно, то и те спартанцы, которые были ранены, или пред которыми уже лежали их товарищи и они открыты были ударам легковооруженных, стали по одиночке выбегать из рядов, и в ярости преследовать нападающих и опять возвращаться. Между тем, мессинские легковооруженные продолжали бить остававшихся на местах спартанцев копьями и дротиками, и когда спартанцы гнались за ними, успевали убежать, а когда возвращались, опять нападали. (7) Это делали они и в одиночку, и кучками, в разных местах строя; в то же время мессинские и союзнические тяжело вооруженные смелее налегли впереди. Все это привело к тому, что лакедемоняне, изнуренные продолжительностью, ранами и необычайной тревогой легковооруженных, расстроили свои ряды, и обратились в бегство, а как только они повернулись, легковооруженные нанесли им еще более вреда.
(8) Сколько погибло лакедемонян в этой битве, я не мог узнать, но полагаю, что их было много. Лакедемоняне возвратились домой безопасно, но коринѳянам было трудно: они должны были пробираться чрез одинаково враждебные страны — Аргос и Сикион.
12. Это поражение глубоко опечалило Спарту, потому что не только были убиты многие великие мужи, но они лишались всякой надежды на счастливое окончание войны. Вследствие этого, послали посольство в Делфы, и получили такой ответ Пиѳии:
«Не одной только рукою Феб повелевает тебе вести дело брани: обманом держит народ мессинскую землю; тою же хитрости она будет взята с какой ему досталось».
(2) Таким образом спартанские цари и ефоры стали выдумывать всякие хитрости, но безуспешно. Наконец, в подражание подвигам Одиссея под Илионом, решились послать в Иѳому сто человек, будто бы перебежчиков, чтобы посмотрели, что там предпринимают, предварительно присудив их, для вида, к изгнанию. Но Аристодим тотчас же отослал их обратно, сказавши, что это выдумка старая, а обида новая. (3) Не получив успеха в этом предприятии, лакедемоняне попытались расторгнуть союз мессинцев с их соратниками; но аркадяие, к которым они обратились первым, встретили их отказом, так что они уже отказались идти в Аргос. Узнавши об этих происках, Аристодим со своей стороны послал спросить бога, и. Пиѳия ему отвечала:
(4) «Бог подаст тебе славу войны, но думай, да коварно враждебная хитрость Спарты не превзойдет тебя обманами, ибо Арей понесет славные их доспехи, и венец стен обнимет горьких обитателей, когда двое, судьбою, разверзнут темный покров, и вновь сокроются; но не прежде конец тот узрит священный день, как изменившее природу должного достигнет».
Б это время Аристодим и жрецы не могли разгадать этого изречения, но спустя несколько лет бог уготовил раскрытие и исполнение. (5) Другое обстоятельство, случившееся тогда, было следующее. У Ликиска, который раньше с дочерью бежал в Спарту, умерла, эта, самая дочь, и так как он часто ходил на, ее могилу, то однажды аркадские всадники подстерегли его, взяли в плен и доставили в Иѳому. Представши пред народное собрание, он говорил, что оставил отечество не как предатель, но потому, что поверил словам жреца, что это не его дочь. (6) Слова его не приняты были за истину, но в это время является в театр тогдашняя жрица богини Геры и заявляет, что это была её дочь и что она подкинула ее жене Ликиска. «Теперь, говорила жрица, я пришла, открыть эту тайну и сложить с себя жречество». — Это она говорила потому, что в Мессинии был обычай, что жрец или жрица, в случае смерти кого либо из детей, должны уступать свое звание другому лицу. Тогда мессинцы поверили жрице, вместо её избрали другую женщину, а о Ликиске сказали, что он сделал поступок извинительный.
(7) Затем, — это был уже 20‑й год войны, — мессинцы решили опять послать в Делфы и спросить о победе; но Пиѳия отвечала:
«Первым поставившим вокруг жертвенника Зевса Иѳомского дважды пять десятериц треногов, свыше дается земля мессинская со славой войны. Таково мановение Зевса. Обман ставят тебя выше, за ним воздаяние: не обмануть тебе бога. Совершай что суждено: беда у одних раньше других».
(8) Узнавши об этом, мессинцы думали, что прорицание за них, и дает им силу войны, ибо невозможно, чтобы лакедемоняне раньше их посвятили треноги, когда святилище Зевса находится у них, внутри стен городских; и уже собирались поставить деревянные треноги, так как не было денег, чтобы сделать медные. (9) Между тем один делфиец передал это прорицание в Спарту. Спартанские власти, узнав об этом, ничего не могли придумать, но был между ними некто Ивал, человек даже не знатный, но, оказалось, гораздый на выдумки. Сделавши тотчас сто треногов из глины, он спрятал их в мешок, взял сети и пошел, как охотник, а так как он был неизвестен даже многим лакедемонянам, то тем менее его заметили мессинцы. Приставши к мессенским поселянам, он вошел вместе с ними в Иѳому, и, когда наступила ночь, положил эти глиняные треноги на жертвенник бога и ушел назад в Спарту, о чем и известил лакедемонян.
(10) Когда увидели это мессинцы, пришли в ужас, и догадались, что это от лакедемонян. Аристодим успокаивал их, как мог; поставил вокруг жертвенника деревянные треноги, которые были уже готовы. Но в это время случилось еще, что и жрец Офионей, который был слепой от рождения, прозрел совершенно непостижимым образом: у него перед тем сильно голова болела, и от этого он прозрел.
13. [Падение Иѳомы]. Затем, так как уже близилась судьба Мессинии — быт взятой, сам бог указывал будущее. Прежде всего статуя Артемиды, вся медная — статуя и оружие, бросила щит. Затем, когда Аристодим готовился принести жертву Иѳомскому Зевсу, бараны стали так крепко биться рогами о жертвенник, что от этих ударов и поумирали. Третье предзнаменование было — собаки собрались в стаю, выли всю ночь и ушли в лакедемонский стан. (2) Все это крайне смутило Аристодима; наконец, он сам видел такой сон. Снилось ему, будто он собирается на сражение, вооружился, и пред ним на столе лежат жертвенные внутренности. Является его дочь, в черной одежде; указывает на грудь и разрезанный живот, сбрасывает все со стола, и отнимает от него оружие, а вместо оружия возлагает на него золотой венец и надевает белый плащ.
(3) Аристодим и так уже упал духом, но в то же самое время, когда и сон указывал ему близкую кончину жизни — ибо мессинских вельмож погребают с венками и в белых плащах, — он получает известие, что жрец Офионей опять потерял зрение, и сделался опять слепым, как прежде. Таким образом предсказание Пиѳии, что «двое, судьбою, развернут темный покров и вновь сокроются», оправдалось теперь на глазах Офионея. (4) Тогда Аристодим, рассуждая о своей участи, видя, что без всякой пользы сделался убийцей дочери, и что нет уже никакой надежды на спасение отечества, пронзил себя мечем на гробе дочери, — герой, который должен был бы спасти Мессинию, но которого дела и замысли судьба обратила в ничто. Умер он, царствовавши шесть лет и несколько месяцев.
Смерть Аристодима повергла мессинцев в такое отчаяние, что они готовы были послать посольство и сдаться на милость врагов; (5) ожесточение против Спарты удержало их от этого. Собравшись на совет, они избрали уже не царя, но полководца с неограниченной властью, Дамиса, который взял себе в помощники Клеониса и Филея, чтобы с наличными силами выступить в бой. К этому их понуждала осада и особенно недостаток хлеба, и они боялись, чтобы еще раньте не погибнуть от голода. (6) Таким образом, и в это время доблесть и отвага не оставили мессинцев. Потеряв всех полководцев и лучших граждан, они еще продержались почти пять месяцев, и к концу года оставили Иѳому, воевавши целых двадцать лет, как поэт Тиртей говорит:
«На 20‑м году, оставив тучные нивы, бежали из высоких гор Иѳомских».
(7) Конец этой войны был в 1‑м году 10‑й олимпиады, в которую победил в стадии коринѳянин Дасмон, а в Аѳинах еще правили по десятилетиям медонтиды, из которых Иппомен окончил тогда четвертый год власти.
14. У кого из мессинцев были связи гостеприимства в Сикионе или в Аргосе или в Аркадии, те переселились в эти города; лица жреческого рода и совершавшие таинства великих богинь переселились в Елевсин; остальной люд рассеялся по старым местам жительства. Лакедемоняне сперва раскидали Иѳому до основания, — затем пошли на остальные города и их забрали. Из полученной добычи поставили три медных тренога Аполлону Амиклейскому: под первым треногом находится изваяние Афродиты, под вторым Артемиды, под третьим дочери Димитры, (3) а из мессинской земли отдали изгнанным аргивянами асинейцам тот приморский участок, которым они и теперь владеют; а потомкам Андрокла, от которого осталась дочь с детьми, бежавшая по смерти отца в Спарту, выделили область, называемую Иамией. (4) С оставшимися жителями Мессинии лакедемоняне поступили следующим образом: обязали клятвой никогда не отпадать от Спарты и не предпринимать ничего нового; определенной дани не назначили, но из всех произведений земли мессинцы должны были ежегодно доставлять половину в Спарту; при выносах царей и других сановников, мессинцы, мужчины и женщины, должны были идти в черной одежде. За нарушение всего того положена была известная пеня. (5) О тех притеснениях, какие выносили мессинцы от лакедемонян, говорит поэт Тиртей:
«Как ослы, согнувшиеся под великим бременем, несут они господам, от тяжкой нужды, половину всего, что дает земля».
А что на них наложено было скорбеть вместе с спартанцами, видно из следующих слов того же поэта:
«Оплакивали господ, одинаково мужчины и женщины, если кого постигала гибельная судьба смерти».

[Б. От Аристомена до выселения в Навпакт.]

(6) При такой участи, не видя и в будущем никакой милости от лакедемонян и считая за лучшее умереть в сражении, чем быть совсем изгнанным из Пелопонниса, мессинцы стали думать об отпадении. Более всего к этому стремились молодые мессинцы, не испытавшие еще войны, питавшие блестящие надежды и предпочитавшие умереть для свободного отечества, чем жить благополучно в рабстве. (7) Такая молодежь росла в разных местах Мессинии; но лучшая и более многочисленная была в Андании, а между анданийскими юношами был Аристомен, тот Аристомен, который и теперь еще чествуется у мессинцев, как величайший герой.
Даже происхождение Аристомена мессинцы объясняют совершенно особенными образом: они говорят, что его мать Никотелия сочеталась с драконом или с богом, уподобившимся дракону. Нечто подобное рассказывают македоняне об Олимпиаде и сикионцы об Аристодаме; (8) разница только в том, что мессинцы не воображают Аристомена сыном Иракла или Зевса, как македоняне воображают Александра сыном Аммона, или как сикионцы считают Арата сыном Асклипия. Большинство эллинов отцом Аристомена считает Пирра, но я сам знаю, что при священных возлияниях мессинцы отца Аристоменова называют Никомидом. Этот–то Аристомен, полный здоровья и отваги, и другие знатнейшие мужи, задумали восстание против Спарты. Но это не сразу стаю известным; сперва мессинцы тайно послали посольство в Аргос и Аркадию: будут ли они помогать также решительно и неизменно, как в первой войне.
15. [Вторая мессинская война]. Когда все уже было готово, и союзники выказали усердие большее даже, чем можно было ожидать, ибо аргивяне и аркадяне вступили в открытую вражду с лакедемонянами, мессинцы восстали. Это было в 89 году после взятия Иѳомы, в 4 году 23 олимпиады, когда иперисиянин Икар победил в стадии. В Аѳинах тогда уже были ежегодно избираемые архонты, и таковым был Лисия. (2) Кто тогда царствовал в Лакедемоне, Тиртей не сообщает имен, а Виан в своей поэме называет царя Леотихида. Но я не соглашаюсь с Вианом. Тиртей хотя не называет имен, но об этом можно догадаться из следующей его елегии на первую войну:
«За Иѳому сражались они 19 лет неистово, всегда сохраняя постоянное мужество, воинственные отцы наших отцов».
(3) Следовательно, эта война велась в третьем поколении после первой, а непрерывность времен показывает, что тогда царствовали в Спарте: из одного дома Анаксандр, сын Еврикратов, внук Полидора. из другого — Анаксидам, сын Зевксидамов, внук Архидама, правнук Ѳеопомпа. Я дошел до четвертого Ѳеопомпова потомка, потому что Архидам, сын Ѳеопомпа умер раньше своего отца, и после Ѳеопомпа царствовал внук его, Зевксидам. А Леотнхид, как известно, царствовал уже после Димарата, сына Аристонова, и был седьмой потомок Ѳеопомпа.
(4) Битва мессинцев с лакедемонянами произошла в Мессинии же, при так называемых Дерах; но так как союзников не было ни у тех, ни у других, то сражение было нерешительное. Об Аристомене рассказывают, что он совершил подвиги большие, чем возможно одному человеку, так что мессинцы, после сражения, хотели избрать его царем, тем более что он происходил из рода Эпита, но он отказался, и его избрали самовластным полководцем. (5) Аристомен знал, что и другие не откажутся от опасностей войны, чтобы только совершить что либо достопамятное; но себя он считал более других обязанным навести ужас на Спарту в самом начале войны, чтобы спартанцы трепетали и на будущее время. С таким мыслями он ночью вошел в Лакедемон и пред храмом Аѳины Халкиики положил щит с такой надписью: «Богине дар, отнятый от спартанцев».
(6) Между тем лакедемоняне получили прорицание делфийского бога: «призвать аѳинянина советника». Поэтому они послали в Аѳины известить о прорицании и просить такого мужа, который дал бы совет, что нужно делать. Аѳинянам не хотелось ослушаться бога, но не хотелось также, чтобы лакедемоняне, без больших опасностей, стали обладателями лучшей части Пелопонниса. Соображая это, они отыскали некоего Тиртея, который обучал грамоте, считался человеком весьма малого ума, и был кривой на одну ногу. Его–то и послали в Спарту. А Тиртей, прибывши в Спарту, стал составлять елегии и анапестические песни, и петь их сперва сановникам, а после и всем, кто собирался.
(7) Год спустя после сражения при Дерах, когда в обеим сторонам прибыли союзники, стали готовиться к новой битве, которая должна была произойти при так называемой Могиле кабана. На стороне мессинцев были: илийцы, аркадяне, помощь из Аргоса и Сикиона, прибыли также потомки раньше оставивших Мессину добровольно, из Елевсина — по наследству совершавшие таинства великих богинь, и потомки Андрокла, оказавшие теперь большие услуги мессинцам. (8) К лакедемонянам прибыли коринѳяне и часть лепрейцев, по ненависти к илийцам, — у асинейцев были клятвы с обеими сторонами. Место это, Могила кабана, находится в Мессинии, под Стениклиром: говорят, здесь, над костями разрезанного кабана, Иракл обменялся клятвой с сыновьями Нилея.
16. Пред началом сражения жрецы принесли жертвы: на лакедемонской стороне — жрец Ека, потомок и соименник Еки, прибывшего в Спарту с сыновьями Аристодима; на мессинской стороне — Ѳеокл, происходивший от илийца Евмантида, из рода иамидов, приведенного в Мессину Кресфонтом. (2) Присутствие жрецов воодушевляло противников особым рвением к начатию битвы. Всякий пылал по своим летам и по крепости сил, но более всех желали покрыть себя славой: царь Анаксандр и окружавшие его спартанцы — на лакедемонской стороне, и потомки Андрокла, Финта и Андрокл с товарищами, на мессинской стороне. Тиртей и священнослужители великих богинь не принимали участия в битве, — стояли позади и возбуждали мужество в ближайших воинах.
(3) С Аристоменом было так: его окружал отряд из 80 избранных мессинцев, одного с ним возраста, из коих каждый более всего дорожил честью сражаться на глазах Аристомена. Все они были до последних мелочей внимательны как друг к другу, так еще более к Аристомену — начинал ли он, или готов был начать дело. Им и Аристомену досталось наибольше труда, потому что они сразу стали против Анаксандра и лучшей части спартанского войска. Но они не жалели себя; не думали о ранах и дошли до отчаянной храбрости: бились долго и упорно, и опрокинули отряд Анаксандра. (4) Когда спартанцы бежали, Аристомен приказал преследовать их другому мессинскому отряду, а сам устремился на других, крепко стоявших спартанцев. Осилив и этих, бросился на третьих. Скоро и эти были прогнаны, и Аристомен уже беспрепятственно нападал на оставшихся, пока наконец все лакедемонские ряды и их союзников были совершенно рассеяны; и так как они бежали без стыда, и всякий думал только о себе, то нападение Аристомена было для них ужаснее, чем можно было ожидать от одного человека, даже безумного. (5) При этом проследовании жрец Ѳеокл крикнул Арисгомену — «не бежать около дикой груши», которая где–то росла там на поле: «там сидят диоскуры». Но Аристомен, поддавшись своему бешенству, не расслышал, что говорил жрец, и когда добежал до этой груши, потерял щит. Эта–то случайность и дала возможность некоторым лакедемонянам спастись бегством, так как Аристомен, стараясь найти щит, потерял время.
(6) После этого поражения лакедемоняне упали духом и готовы были положить оружие, но Тиртей своими елегиями переменил их мысли, советуя заместить убитых спартанцев воинами из илотов. Но Аристомена, когда он после битвы возвратился в Анданию, женщины осыпали лептами и цветами, и пели следующую песню, сохранившуюся и до нашего времени:
Вниз — по долинам градским Стеннклира, вверх — но вершинам,
Аристомен их гонял, Спарты трусливых граждан.
(7) А щит он нашел уже после, когда побывал в Делфах и, по приказанию Пиѳии, отправился искать щита в Ливадии, в подземном святилище Трофония, Впоследствии Аристомен принес щит опять в Левадию и пожертвовал в этот храм, где и я его видел. На этом щите рельефное изображение орла, распустившего крылья до самых краев щита.
(8) Возратившись из Виотии со щитом, найденным у Трофония, Аристомен принялся за великие деяния. Прежде всего, созвав свой отряд и других мессинцев, и поставив стражу, вечером пошел на лаконский город, который в перечне Гомера называется Фарис, а, спартанцы и соседние жители называют его Фары. Вступив в этот город, Аристомен перебил всех пытавшихся отразить его, забрал полон и погнал в Мессину. На дороге на него напали л. акедемонские оплиты под начальством царя Анаксандра, но он и их обратил в бегство, и удержался от преследования только потому, что сам получил рану в ягодицу, однако полон удержал и погнал дальше. (9) После этого, когда рана была излечена, он предпринял ночное нападение на Спарту, но ему явились призраки Елены и диоскуров, и он должен был возвратиться, однако устроил днем засаду на карийских девушек, составивших хоровод в честь Артемиды, и всех, отличавшихся богатством и знатностью, забрал в плен, а на ночь отвел в мессинскую деревню и поручил охране воинов из своего отряда. (10) Но здесь молодые воины, как я думаю — напившись, или просто не желавшие размышлять, хотели употребить насилие над девушками. Аристомен удерживал их: говорил, что они решаются на то, что не принято в Элладе; но они не обращали внимания, так что наиболее буйных он вынужден был тут же умертвить; а пленниц, забравши к себе, выпустил, за дорогой выкуп, такими же, какими взял в плен.
17. [Осада Иры]. В Лаконике есть местность «Эгилы» с священным храмом Димитры. Узнавши, что женщины совершают там праздник, Аристомен с своим отрядом сделал нападение на Эгилы; но женщины, очевидно, не без помощи богини, стали защищаться ножами, которые употребляются при жертвоприношениях, и вертелами, на которых жарится мясо; так что многие мессинцы были изранены, а Аристомена они избили факелами и живого взяли в плен. Однако он той же ночью бежал в Мессину: отпустила его жрица богини Димитры, Архидамия, но не за деньги, а потому что еще раньше любила его, и оправдывалась тем, будто Аристомен пережег веревки, которыми был связан, и ушел.
(2) В третьем году этой войны, когда должна была произойти битва у так называемого Большого рва, и когда к мессинцам пришла помощь от всех аркадских городов, лакедемоняне подкупили деньгами предводителя аркадского войска, царя Аристократа, сына Икеты, происходившего из Трапезунта. Таким образом лакедемоняне первые, сколько нам известно, послали дары врагу, и первые ввели то, что победа, доставляемая оружием, стала покупною; (3) а до этого бесчестного поступка лакедемонян и измены аркадского царя Аристократа, у противников решался спор храбростью и счастием, посылаемыми от бога. Известно, что и после, при нападении на аѳинские корабли при Козьей реке (Эгос–потамах), они подкупили Адиманта вместе с другими аѳинскими полководцами. (4) Однако, в свое время, и лакедемонян постигла так называемая «кара Неоптолема». Известно, что Неоптолем, сын Ахилла, убивший Приама при жертвеннике Зевса Еркия, впоследствии сам был убит в Делфах при жертвеннике Аполлона; от этого, наказание тем, что сам наделал, называется «кара Неоптолема». (5) И вот, хотя лакедемоняне достигли высшего могущества, уничтожили аѳинские корабли, и Агисилай покорил большую часть Азии, им не только не удалось уничтожить власть персидского царя, но этот варвар обошел их их же способом: послал деньги в Коринѳ. Аргос, Аѳины и Ѳивы, и этими деньгами зажег так называемую коринѳскую войну, что заставило Агисилая бросить все достигнутое в Азии. Таким образом это коварство Спарты против мессинян свыше было обращено на её же погибель.
(6) Аристократ, получив деньги от лакедемонян, сначала скрывал свои намерения, а как только должно было начаться сражение, пустил слух, будто аркадяне стоят в безвыходной местности, отступление для них, в случае поражения, немыслимо, жертвы тоже неблагоприятны, и потому–де, по данному знаку, все должны спасаться бегством. (7) И вот, когда стали приближаться лакедемоняне, и мессинцы поворотили к ним свои ряды, стало быть — в самом начале битвы, Аристократ уводит аркадян и лишает мессинцев середины и левого крыла где стояли аркадяне за отсутствием илийцев, аргивян и сикионян. Но это еще не вся измена Аристократа: он велел аркадянам бежать чрез мессинские ряды; (8) а мессинцы, пораженные этой неожиданностью, растерявшиеся, расстроенные проходящими чрез их ряды аркадянами, забыли даже, что им делать: одни умоляли остаться, другие проклинали, как предателей и безбожников, (9) А когда мессинцы остались одни, лакедемонянам окружить их было уже не трудно: победа досталась им легкая и полная. Аристомен со своими товарищами стоял и пытался отразить, особенно сильно нападавших лакедемонян, но их было мало и они не много успели. В этой битве столько погибло мессинцев, что вместо того, чтобы быть господами лакедемонян, как они думали раньше, теперь у них не было даже надежды на спасение. Много было убито и из первых лиц, в том числе Андрокл и Финта, и особенно отличившийся в битве Фана, который раньше еще одержал победу в Олимпии в долихе.
(10) После сражения Аристомен собрал разбежавшихся мессинцев и предложил оставить Анданию и другие города в средоземии и пере селиться на гору Иру. Но когда они сошлись на Иру, лакедемоняне опять начали осаду и надеялись скоро одолеть их; однако мессинцы и после битвы у Большего рва держались еще здесь 11 лет.
(11) Что осада длилась именно столько времени, видно из стихотворения Риана «К лакедемонянам», где говорится:
Около ущелий белеющей горы ополчались они двадцать две стужи и пашни, —
т. е. 11 зим и 11 лет, считая пашни за зреющий хлеб, какой бывает перед жатвой летом.
18. Поселившись на Ире и потеряв доступ во все части Мессинии, кроме той приморской стороны, которую сберегли для них пилосцы и моѳонейцы, мессинцы стали делать набеги не только на лакедемонские земли, но и на мессинские, считая их уже чужими. Для этой цели составились отдельные отряды, которые и производили опустошения; а Аристомен увеличил свой отряд до 800 человек.
(2) У лакедемонян они забирали все, что попадалось: хлеб, скот, вино для собственного употребления, а домашние принадлежности и людей отдавали за выкуп; и так как оказалось, что лакедемоняне возделывали земли не столько для себя, сколько для обитателей Иры, то лакедемоняне постановили: на все время войны Мессинию и пограничную часть Лаконики оставить без всяких посевов. (3) Но вследствие этого в самой Старте было мало хлеба, а за этим последовало возмущение, так как лица, владевшие в этих местах поместьями, не могли долго терпеть, чтобы их поля оставались пустыми. Волнения эти были прекращены Тиртеем.
Между тем, Аристомен предпринял нападение на Спарту. Спустившись поздним вечером из Иры, и ускорив шествие, прибыл в Амиклы еще до восхода солнца. Овладев этим городом, он ограбил жителей и ушел, прежде чем прибыла помощь из Спарты, (4) и затем продолжал нападения до тех пор, пока не был окружен спартанским войском, вдвое большим, с обоими царями. В этой схватке он получил много ран и наконец удар камнем в голову, от чего у него в глазах помутилось и он упал. Лакедемоняне кинулись толпой и взяли его живым. Вместе с ним было взято в плен еще около 50 человек, и всех их лакедемоняне порешили бросить в Кеаду т. е. предать величайшей казни. (5) И вот все, брошенные туда, мессинцы тотчас и погибли; но Аристомена и прежде хранил какой–то бог, и тогда сохранил. Прославляющие Аристомена говорят, что когда его бросили в Кеаду, подлетел орел, схватил его крыльями и опустил вниз, так что Аристомен не получил ни одной раны, ни одной царапины.
(6) Но божество уготовило ему выход и из этой пропасти. Достигнув дна. пропасти, Аристомен закутался в плащ и лег: он знал, что здесь уже непременно придется умереть. На третий день он заметил какой–то шум: открыв голову, стал всматриваться в темноту и увидел, что лисица ест труп. Аристомен догадался, что здесь должен быть выход, и стал поджидать, когда лисица подойдет к нему. Как только лисица подошла, Аристомен одной рукой схватил ее, а другую руку, замотавши в плащ, подставлял лисице, когда она бросалась кусать.
Лисица бросилась бежать, он вместе с ней, а когда было очень тесно, полз. Наконец он увидал отверстие, достаточное чтобы пролезть лисице, и оттуда свет, (7) и отпустил лисицу, и она свободно пролезла; но Аристомену пролезть было трудно; он стал расширять руками и затем благополучно возвратился домой в Иру. Необычайным случаем он попал в плен, ибо его находчивость и отвага были не таковы, чтобы можно было представить Аристомена в плену; но еще более необычайно ясно, не без помощи бога, — его спасение из пропасти Кеады.
19. Быстро перебежчики дали знать лакедемонянам, что Аристомен жив и возвратился в Мессинию. Это казалось столько же невероятным, как если бы кто сказал, что он воскрес из мертвых; но скоро сам Аристомен заставил убедиться в достоверности слухов. (2) В это время коринѳяне посылали помощь лакедемонянам для взятия Иры. Узнав от лазутчиков, что коринѳяне идут в беспорядке и стан их ничем не охраняется, Аристомен ночью делает нападение, и так как все спали, множество убивает, в том числе предводителей: Иперменида, Ахладея, Лисистрата и Идекта, затем предает разграблению палатку предводителей и этим дает знать Спарте, это сделал он, Аристомен, а не какой другой мессинец.
(3) После этого Аристомен принес жертву Зевсу Иѳомскому, которую мессинцы называют «екатомфония» (Стоглавая). Эта жертва заведена из древних времен и приносится тогда, когда кто убьет 100 неприятелей. Первый раз Аристомен принес эту жертву после сражения при Могиле кабана, а теперь после ночного избиения коринѳян, это была вторая жертва. Последующие набеги, говорят, дали ему возможность принести и третью «стоглавую» жертву. (4) Затем, по случаю приближения праздника Иакинѳий, лакедемоняне заключили с Ирой 40-дневное перемирие и удалились домой на празднество; но критские стрелки, вызванные ими по найму из Ликта и других критских городов, продолжали ходить по Мессинии. И вот, однажды, когда Аристомен, в силу примирения, вышел из Иры и несколько удалился от крепости, на него неожиданно напали семь критских стрелков, связали ремнями от колчанов и повели.
(5) Так как это было вечером, то двое отправились в Лакедемон сообщить радостную весть, что Аристомен в плену, а пятеро отвели Аристомена в ближайший мессинский дом. В этом доме жила одна вдова с дочерью, и в предшествовавшую ночь эта дочь видела сон: будто на их поле волки вели льва, который был связан и не имел когтей, и она нашла когти, дала их льву и освободила его от цепей, и затем лев растерзал волков. (6) Как только критяне привели Аристомена, дочь тотчас вспомнила свой сон и спросила у матери, кто это? Узнавши, она нисколько но растерялась, а из его взглядов поняла, что он желал. Она принесла критянам вина и так подчивала усердно, что критяне опьянели. Затем у одного совершенно заснувшего сторожа взяла кинжал, перерезала ремни на Аристомене и отдала меч Аристомену, а Аристомен, получив меч, всех перерезал их. А эту девушку, в благодарность за. спасение, Аристомен тогда же выдал замуж за своего сына Горга, хотя ему тогда было всего 18 лет.
20. [Падение Иры и вторичное рассеяние мессинцев]. На 11‑м году осады, Ире суждено было пасть и мессинцам рассеяться. Так было предсказано самому Аристомену и Ѳеоклу. Когда они, после поражения у Большого рва, пришли в Дельфы спросить о своем спасении, Пиѳия отвечала им только следующее: «Когда козел [трагос] напьется извилисто–текущих вод Неды, Мессину я более не покрываю: погибель близка».
(2) Источники Неды находятся в Аркадии, на горе Ликее. Пройдя Аркадию и повернув назад в Мессинию, Неда отделяет приморские части Мессинии от Илиды. После такого ответа Пиѳии, мессинцы стали смотреть, чтобы козлы не пили воды из Неды; но бог указывал на иное знамение. Дерево дикой смоковницы все эллины называют олинфа, а мессинцы — трагос (козел). (3) В это время дикая смоковница, росшая у Неды, росла уже не прямо, а нагнулась к реке и листьями касалась воды. Жрец Ѳеокл, когда увидел это, догадался, что, говоря о козле, пьющем воду из Неды, Пиѳия имела в виду эту смоковницу, и что, значит, наступает конец Мессинии. Он скрыл это от других, но Аристомена привел к смоковнице и указал, что время спасения их исходит. Аристомен понял, что это так, и не видя никакой надежды, стал думать о настоящем. (4) У мессинцев была одна тайна: с открытием этой тайны, Мессиния должна была исчезнуть на веки, а с сохранением её мессинцы могли вернуться в свою землю. Так говорили предсказания Дика, сына Пандионова. Эту–то тайну Аристомен, знавший о предсказании Лика, с наступлением ночи взял и отправился. Прибыв в самое уединенное место горы Иѳомы, он там закопал эту тайну и, обращаясь к Зевсу покровителю Иѳомы и прочим богам, до сих пор защищавшим мессинцев, умолял их пребыть хранителями сего залога и не отдать в руки лакедемонян сей, единственной их надежды на возвращение в отечество.
(5) После этого с мессинцами случилось то же бедствие, что некогда и с троянцами — гибель от женщины. Мессинцы занимали не только гору Иру, но и всю местность от Иры до р. Неды; и потому некоторые жилища находились за городскими воротами. Один лакедемонский перебежчик, пастух спартанского вельможи Емперма, не вдалеке от Неды, пас коров своего господина. (6) Однажды он увидел отправившуюся за водой жену одного мессинца, жившего не внутри городской стены. Полюбив ее, он разговорился с ней, дал подарки и стал ходить, наблюдая, когда муж уходил на стражу, потому что с той стороны крепости, откуда опасались вторжения неприятеля, мессинцы держали стражу по очереди. (7) И вот однажды, ночью, когда муж вместе с другими ушел на стражу, бог послал сильный дождь; и так как от поспешности крепостной постройки не было сделано ни прикрытий, ни сторожевых башен, и вода совершенно заливала все, то стражи оставили свои места, тем более, что в такую мрачную и бурную ночь нечего было опасаться появления лакедемонян.
(8) Между тем с Аристоменом произошло следующее. За несколько дней до этого, его гость, кефаллинский купец, вез в Иру необходимые для мессинцев припасы, но на дороге на него напали лакедемоняне и аптерские стрелки, под начальством Евриала. Аристомен отбил Евриала и все, что он вез, но сам был ранен, и теперь не мог, по своему обыкновению, обойти стражей. Это и было главной причиной, почему акрополь остался без стражи. Все сторожа разошлись, а с ними и муж той женщины, которая в его отсутствие угощала пастуха. (9) Услышавши, что муж идет домой, она поскорее спрятала пастуха, а когда, муж вошел в комнату, с ласковой приветливостью, как еще не бывало, стала спрашивать, что его заставило возвратиться долой. Муж, ничего не подозревавший и вовсе не знавший о присутствии пастуха, рассказал всю правду; что, вследствие сильного дождя, и он, и прочие все сторожа ушли. (10) А пастух слушал и когда ему все стало известно, бежал к лакедемонянам. В лакедемонском стане, осаждавшем Иру, тогда нс было царей, и над осадным войском начальствовал Емперам, господин того самого пастуха. Явившись к Емпераму, пастух испросил прощение за свое бегство, а затем сообщил, что теперь Иру можно взять весьма легко — рассказал все, что слышал от мессинца.
21. Слова его казались правдоподобными, и затем он повел Емперама и спартанцев. Было темно, и дождь не переставал лить, но им помогла решимость. Они достигли крепости, приставили к стене лестницы и стали взбираться, кто как мог. О постигшем мессинцев бедствии дали знать собаки: они не лаяли, как обыкновенно, а выли: выли ужасно и не переставая. Догадавшись, что предстоит борьба последняя и неотвратимая, мессинцы уже не брали полного оружия: хватали что было под руками, и стремились на защиту отечества — единственного места, которое у них еще оставалось из всей Мессинии. (2) Первые узнали, что неприятель в стенах, и первые поспешили на защиту Иры: Горг, сын Аристоменов, сам Аристомен, жрец Ѳеокл и его сын Мантикл, и муж сестры Аристоменовой, Агнагоры, Евергетид, имевший большой почет и влияние в Мессинии. Все они видели, что попали в сети, но не теряли еще надежды. (3) Аристомен и жрец Ѳеокл, знавшие смысл предсказания Пиѳии о козле, хорошо понимали, что не будет далее отложена гибель Мессинии, но никому не открывали этого и держали в тайне. Поспешно обходя город, и обращаясь ко всем, в ком узнавали мессинцев, одних воодушевляли мужеством, других, остававшихся дома, вызывали из домов.
(4) В эту ночь противники не могли сделать ничего более: спартанцев останавливало незнание местности и боязнь Аристомена; мессинские полководцы, как застигнутые врасплох, не успели сделать никакого уговора; и кроме того нельзя было зажечь ни свечи, ни иного светильника, потому что дождивший бог все тушил. Настудил день, и противники увидели друг друга. (5) Аристомен и Ѳеокл старались возбудить в мессинцах последнее отчаяние: всячески ободряя, представляли в пример жителей Смирны, как они, составляя только частицу ионийского племени, но благодаря мужественной решимости, выгнали тоже забравшееся в город лидийское войско под предводительством Гига, сына Даскилова.
(6) Слова эти наполнили их отчаянной храбростью: составив кучки, какие могли, они бросились на лакедемонян. В то же время женщины устремились на врагов с кирпичами, со всем, чем только можно было наносить удары, но страшная буря не давала возможности даже взобраться на крышу: мессинянки решились взять в руки оружие. Когда мессинцы увидели, что их жены желают лучше погибнуть вместе с отечеством, чем быть отведенными в рабство лакедемонянам, это зажгло в них еще большую отвагу, и они могли бы отклонить судьбу, но бог послал непрерывный ливень; (7) с ним ужасные раскаты грома, и молния, сверкавшая прямо в глаза. Лакедемонянам это придавало мужество: они говорили, что сам бог подкрепляет их, и так как молния сверкала для них с правой стороны, то их жрец Ека указывал на это, как на счастливое знамение.(8) Он же придумал такую хитрость. Лакедемонян было гораздо больше, чем мессинцев, но местность была не широкая, а битва происходила не в строю, а в разных частях города, и в каждом отряде задние оказывались бесполезными. Всем этим Эка приказал возвратиться в стан, подкрепиться пищей и сном и к вечеру приходить на смену. (9) Поэтому спартанцы имели отдых и, чередуясь, всегда были в достаточном числе; но для мессинцев не было облегчения: они отбивались непрерывно три дня и три ночи. Наступил четвертый день; бессонница, дождь небесный, холода одолевали их; голод и жажда осиливали. Более всего измучились женщины от непривычки к войне и от непрерывных лишений.
(10) Наконец предвещатель Ѳеокл подошел к Аристомену и сказал: „ Зачем напрасно несешь этот труд! Мессинии определено пасть: судьба её пред нашими глазами, предзнаменовала ее Пиѳия, указала недавно и смоковница: бог ведет меня к концу, одинаковому с отечеством, а ты, пока ходишь в силе, спасай мессинцев, спасай и себя». Сказав эти слова, Ѳеокл бросился в середину врагов. Крикнув спартанцам: «Не вечно вам наслаждаться трудами мессинцев», — стал убивать всех, кто против него стоял; (11) сам был смертельно ранен, и испустил душу, насытив сердце убийством врагов.
Тогда Аристомен отозвал от битвы всех мессинцев, кроме доблестнейших, сражавшихся впереди и получивших приказание оставаться на своих местах, велел забрать жен и детей и следовать за ним, куда он укажет, а смотреть за тылом поставил Горга и Мантикла. (12) Затем, став впереди, против вражеских рядов, кивнул им головой и показал копьем, что просит выхода и что решился оставить Иру. Емперам и присутствовавшие спартанцы согласились пропустить мессинцев — «не доводить ожесточенных людей до последнего отчаяния» — так им советовал и прорицатель Ека.
22, [Мессинцы в Аркадии]. Аркадяне тотчас узнали о взятии Иры и тотчас велели своему царю Аристократу вести их спасать мессинцев или с ними погибнуть. Но Аристократ, как получивший дары от лакедемонян, отказался: он сказал, что еще неизвестно, остался ли там кто нибудь, кого нужно защищать. (2) Когда же стало ясно, что мессинцы еще существуют и что они вынуждены были оставить Иру, аркадяне сами решились встретить их на горе Ликее: заготовили платья и пищи, и послали своих вельмож, чтобы успокоили мессинцев и проводили в Аркадию. И вот, когда мессинцы прибыли на гору Ликей, аркадские вельможи угостили их, выразили сочувствие, предложили поселиться в аркадских городах и изъявили готовность ради их снова наделить землю.
(3) Между тем. Аристомен, томимый тоской но разграбленной Ире и ненавистью к лакедемонянам, задумал следующее: выбрав 500 мессинцев, которых знал как наименее дороживших собою, он, в присутствии всех аркадян и их царя Аристократа, которого Аристомен не подозревал в измене, — думал, что Аристократ бежал тогда из сражения по трусости и слабодушию, а не по какой либо подлости, и потому говорил в его присутствии, — спросил: не желают ли они отомстить за отечество и вместе с ним умереть. (4) Когда они сказали, что желают, Аристомен открыл весь свой замысел — что в наступающий вечера, решился непременно идти на Спарту, что почти все лакедемоняне теперь в Ире, откуда уносят и увозят мессинское добро. «Если нам, говорил Аристомен, удастся овладеть Спартой и набрать их имущества, то после мы можем отдать им их вещи и получить свои: а если не удастся, то мы но крайней мере умрем, совершив подвиг, достойный памяти и тех, которые после нас будут».
(5) Когда он это сказал, вызвалось еще человек 800 аркадян, готовых на отважное предприятие; однако в тот день выступление не состоялось, так как жертвы оказались но по замыслу. Но на следующий день мессинцы узнали, что лакедемонянам уже все известно, и что Аристократ вторично изменил; Аристократ написал на свитке о намерении Аристомена, и свиток вручил надежнейшему рабу и отослал в Спарту. (6) Когда раб возвратился, его подстерегли некоторые аркадяне: они и прежде спорили с Аристократом, а теперь прямо подозревали, привели в народное собрание и показали найденный у ряба ответ из Лакедемона. Анаксандр, спартанский царь, писал, что как прежнее его бегство в сражении у Большого рва не осталось без вознаграждения, так и теперь он получит благодарность лакедемонян за настоящее предупреждение.
(7) Когда это стало всем известно, аркадяне стали кидать камнями в Аристократа и приглашали мессинцев· Взоры мессинцев обратились на Аристомена: Аристомен стоял, опустив глаза в землю, и плакал. Аркадяне побили Аристократа камнями, тело его выбросили за границу своей земли, без всякого погребения, а в священном округе Лакейского храма поставили мраморную колонну с такой надписью:
«Время нашло правду неправедного царя,
С Зевсов легко нашло предателя Мессины,
Трудно укрыться от бога мужу клятвопреступному,
Радуйся, царь Зевс, и храни Аркадию».
23. [Рассеяние мессинцев]. Все мессинцы, застигнутые около Иры и в других местах Мессинии, присоединены были к илотам; но пилосцы, моѳонеи и прочие жители мессинского побережья оставили Мессипию совершенно: отправились на кораблях в илидскую пристань Киллину, отсюда послали приглашение к мессинцам, выселившимся в Аркадию, искать для поселения других мест, и приглашали Аристомена быть предводителем. (2) Но Аристомен отвечал, что пока жив будет, до тех пор будет воевать с лакедемонянами, и что всегда сумеет придумать новую беду для Спарты; а в предводители дал им Горга и Мантикла. Евергетид тоже выселился в Аркадию с другими мессинцами. После неудачной попытки Аристомена овладеть Спартой, он подговорил 50 мессинцев и отправился с ними в Иру против лакедемонян, грабивших мессинское добро. (3) Появление Евергетида в Ире превратило для лакедемонян победу в печаль, но и его настигла здесь судьба. Посылая в Киллину предводителей, Аристомен вызвал также всех, желающих отправиться на выселки; согласились все решительно, за исключением разве удрученных старостью или лишенных всяких средств для выселения, которые одни и остались в Аркадии.
(4) И так, окончание второй мессинской войны, и взятие Иры последовало в архонство в Аѳинах Автосѳена, в первом году 28 олимпиады, когда одержал победу лаконец Хионис.
(5) Собравшись в Киллине, мессинцы решили эту зиму провести еще в Киллине, — продовольствие и деньги доставляли им илийцы, — и затем уже весной решить куда ехать. Намерение Горга было — занять Закинф за Кефалинией, сделаться островитянами и нападать на лакедемонские берега; совет Мантикла был — забыть Мессинию и лакедемонян и ехать в Сардинию, остров большой и первый для счастия человека. (6) В это самое время к мессинцам прибыло посольство от Анаксилы с приглашением в Италию, а Анаксила властвовал в Ригии, был четвертый потомок Алкидамида, выселившегося из Мессинии в Ригию после смерти царя Аристодима и взятия Иѳомы. Мессинцы отправились. В Ригии Анаксила сказал им, что у него постоянная война с жителями Занклы, занимающими прекрасную страну, лучший город во всей Сицилии, и что если мессинцы помогут ему справиться, Занкла будет им отдана. Мессинцы приняли предложение, и Анаксила переправил их в Сицилию.
(7) Раньше этого, Занкла составляла безлюдную, негодную для пристани, часть острова. Добычники обложили ее стеной и отсюда делали разъезды и нападения. Предводителями этих добычников были: самосец Кратемен и халкидянин Периир; впоследствии к ним присоединилось на жительство и много других эллинов. (8) Теперь Анаксила победил занклейцев на море, а мессинцы на сухом пути, так что, окруженные со всех сторон, потеряв даже городскую стену, они бежали под защиту храмов и жертвенников. Не смотря на это, Анаксила предлагал мессинцам перебить всех их, а жен и детей обратить в рабство, (9) но Горг и Мантикл сказали, что они, мессинцы, сами вынесли много бедствий от единоплеменников и потому не должны безбожно поступать с другими: они тоже эллины. Занклийцы подняты от жертвенников, заключена взаимная клятва и обе стороны стали жить вместе, а город из Занклы переименовали в Мессину. (10) Это было в 29 олимпиаду, когда вторично победил лаконец Хионис, а в Аѳинах архонтом был Милитиад. В новой Мессине Мантикл построил мессинцам и храм Иракла, а за стеной до сих пор там стоит статуя Иракла, которого называют «Иракл–Мантикл», так точно как в Ливии Иракл называется «Аммон» и в Вавилоне он же назван «Вил», получившие название — первый по имени поставившего пастуха, второй по имени египтянина Вила, сына Ливии. Таков был конец мессинских скитаний.
24. [Смерть Аристомена]. Между тем, Аристомен, отказавшись от предводительства над отправлявшимися на выселение, выдав дочерей замуж — одну в Фигалию, за Фарика, другую в Лепреон за Дамофоида, а сестру Агнагору в Ирею за Ѳеопомпа, сам с третьей дочерью отправился в Дельфы посоветоваться с богом. (2) Какой был ответ бога, неизвестно, но в это самое время в Делфы прибыл из Родоса иалисский царь Дамагит и спрашивал Аполлона: «на ком ему жениться». Пиѳия отвечала: «на дочери лучшего из эллинов». И Дамагит, считая Аристомена лучшим из всех современных ему эллинов, женился на его дочери. Таким образом Аристомен отправился с дочерью в Родос; оттуда намерен был ехать в Сарды к лидийскому царю Ардису, сыну Гигову, а из Сард в Екватаны, к мидийскому царю Фраорту; (3) но прежде чем удалось это исполнить, он заболел и умер: ибо лакедемонянам не суждено было более терпеть от Аристомена. После его смерти Дамагит и родосцы поставили ему великолепный памятник и с этого времени стали воздавать геройские почести. Что касается известного в Родосе рода диагоридов, происшедших от Диагора, сына Дамагита, внука Аристоменовой дочери, я пропускаю это, чтобы не думали, что я говорю не относящееся к делу.

[В. От выселения в Навпакт до ахейского союза]

(4) [Третья мессинская война]. Овладев Мессинией, лакедемоняне все земли, кроме асинейских, поделили между собой по жребию, а Моѳону отдали навплийцам, изгнанным недавно из своего города аргивянами; (5) мессинцы, оставшиеся в стране, были причислены к илотам и наравне с ними должны были нести повинности. Но в 79 олимпиаду, когда победил коринѳянин Ксенофонт, а в Аѳинах архонтом был Архидимид, мессинцы опят восстали против лакедемонян, по следующему поводу. Несколько лакедемонян, за какое–то преступление присужденные к смертной казни, бежали в Тенар и припали к жертвеннику Посидона, по ефоры все–таки оторвали их от жертвенника и убили. (6) За это оскорбление припавших лакедемонян постиг гнев Посидона: всю их Спарту он разрушил до основания.
В это несчастное для Снарты время, все илоты, древние мессинцы, возмутились и бежали на гору Иѳому. Между союзниками, приглашенными против мессинцев, был также спартанский проксен, аѳинянин Кимон, сын Милтиадов, приведший аѳинскую силу. Но прибывшие аѳиняне стали в подозрении у лакедемонян — будто желали изменить спартанское правление, так что спартанцы скоро отослали их обратно. (7) А аѳиняне, обиженные этим недоверием, заключили союз с Аргосом и предложили мессинцам, которые тогда заключили с спартанцами условие добровольного удаления из Пелопонниса, поселиться в этолийском городе Навпакте, недавно отнятом аѳинянами у локров озолских. Выходу мессинцев из Иѳомы помогла отчасти неприступная местность, отчасти предсказание Пиѳии, данное лакедемонянам: что их постигнет кара за грех против умоляющих Зевса Иѳомата. Вот почему мессинцы были выпущены из Пелопонниса добровольно, хотя на определенных условиях.
25. [Положение в Навпакте]. Поселившись в Навпакте, мессинцы не довольствовались полученным от аѳинян городом и страной: они горели желанием показать подвиг, совершенный собственными руками. Поэтому, узнавши, что эниадские акарнанцы, постоянные враги аѳинян,, владеют хорошими землями, пошли на них войной. Числом их было не больше, но храбростью они далеко превосходили эниадов, и в сражении победили их, а эниады заперли городские ворота и приготовились к осаде. (2) Здесь мессинцы употребили все средства, какие изобретены для осады: приставляли лестницы, пытались перелезть через стену, делали подкопы, подвозили машины, какие могли приготовить в короткое время; так что осажденные, опасаясь, в случае взятия города, собственной погибели и порабощения жен и детой, предпочли заключить мир под условием добровольного удаления из города. (3) Таким образом мессинцы овладели городом и землями и пользовались целый год.
В следующем году, акарнанцы собрали помощь от всех городов и хотели идти войной на Навпакт, но должны были отказаться от этой мысли, потому что им нужно было бы идти чрез отелов — вечных их врагов, а кроме того они подозревали у навпактийцев присутствие кое–какой морской силы, как это и в самом деле было; а пред морской силой противника невозможны успехи и на суше. (4) Потому они переменили план войны и направились прямо на мессинцев, поселившихся в Эниадах, и приступили к осаде. Но они никак не могли представить, чтобы горсть мессинцев могла дойти до такого безумия, чтобы бороться со всеми акарнанскими силами. Мессинцы знали, что осада будет продолжительная, и заранее запаслись хлебом и всем что нужно было, (5) но захотели вступить в открытое сражение еще до начала осады: они не считали себя более мессинцами, если они, не побежденные мужеством лакедемонян и уступившие одной судьбе, испугаются приближения акарнанской толны; припоминали и подвиг аѳинян при Мараѳоне, когда погибло 300 тысяч мидян от воинов, число которых не доходило даже до 10 тысяч; и решили вступить в бой с акарнанцами.
(6) По рассказам, сражение происходило таким образом. Акарнанцы, как далеко превосходившие численностью, окружили мессинцев без всякого труда, кроме тех, которые находились под прикрытием городских ворот и которые отражали противника со стен; но оба крыла были окружены, и акарнанцы отовсюду поражали копьями. (7) Но мессинцы держались друг друга и стояли стеной и если куда врывались между акарнанцами, расстраивали весь строй, многих убивали и ранили; однако полного бегства не могли произвести, потому что акарнанцы, как только замечали какую либо часть разорванною, спешили на помощь и осиливали численностью. (8) Отбитые здесь, мессинцы бросались пробить акарнанскую фалангу в другом месте, но встречали тоже сопротивление. Таким образом, во всех натисках они, на короткое время, рассеивали противников и обращали в бегство, но акарнанцы скоро стекались и мессинцы невольно отступали. До самого вечера сражение было нерешительное, но к ночи акарнанцы получили еще помощь от городов, и мессинцы подверглись осаде. (9) Они не боялись, чтобы город был взят силою — чтобы акарнанцы перелезли чрез стену или чтобы у них не стало стражи; тем не менее, на восьмой месяц осады, у них вышли все припасы. И хотя они со стены и хвастались пред акарнанцами, что хлеба у них припасено на десять лет, 910) однако, около первого сна, должны были оставить Эниады. Акарнанцы заметили их бегство, и напали. В сражении мессинцы потеряли 300 человек, но противников убито было гораздо больше. Тем не менее мессинцы пробились чрез акарнанцев, и достигли земли этолов, где были приняты дружелюбно, и затем благополучно возвратились в Навпакт.
26. [Возвращение в Мессинию]. Во все последующие времена, мессинцы питали ту же упорную ненависть к лакедемонянам; особенно выказали ее во время пилопонниской войны: тогда Навпакт служил для аѳинян опорным пунктом для нападений на Пелопоннис; с мессинскими же пращниками из Навпакта аѳинянам удалось уничтожить спартанский отряд на острове Сфактирии. (2) Но после поражения аѳинян при Эгос–потамах, навпактские мессинцы тоже потерпели поражение на море, и даже совершенно изгнаны из Навпакта. Часть их выселилась к единоплеменникам в Сицилию и в Ригию, но большая часть отправилась в Ливию к евесперитам, которые приглашали на жительство эллинов всех племен для защиты от соседних варваров. Предводителем отправившихся в Ливию мессинцев был тот самый Комон, который начальствовал над мессинцами на Сфактирии.
(3) Но еще за год до блистательной ѳивской победы при Левктрах мессинцы получили предсказания в двух местах, что возвратятся в Пелопоннис. В Мессине, что у пролива Мессинского, рассказывают, что жрец Иракла видел сон: ему спилось, что Зевс Иѳомский звал Иракла–Мантикла в гости на Иѳому; а Комену в евесперитах снилось, что он лежал вместе со своей матерью, которая была мертвая, и что после этого мать ожила. Это давало ему надежду, что с помощью возросших аѳинских сил они опять возвратятся в Навнакт.
(4) Скоро затем последовало поражение спартанцев при Левктрах, грозившее им давно уже, так как еще предсказание, данное мессинскому царю Аристодиму, оканчивалось известными словами:
«Совершай, что суждено: беда у одних раньше других».
Это значило, что тогда должен был страдать Аристодим и мессинцы, а в последующие времена бедствие постигнет лакедемонян.
(5) И вот, победив лакедемонян при Левктрах, ѳивяне разослали вестников во все места, где только были мессинцы — в Италию, Сицилию, в Евеспериды, и приглашали мессинцев возвратиться в Пелопоннис. И вот, ненависть к лакедемонянам, и любовь к родине были так велики, что даже трудно представить, с какой поспешностью мессинцы опять собрались в Пелопоннисе. (6) Но Епаминонд видел всю трудность создания такого города, который мог бы помериться силами с Лакедемоном; соответствующего места для поселения он тоже не находил, так как мессинцы не хотели возвратиться в Анданию или в Эхалию, где испытали столько бедствий. В таком затруднении Епамипонд видел сон; ему снилось, что к нему подошел старец, по виду — как будто священнослужитель елевсинских таинств, и сказал: «Ѳивянин! Тебе я даю одоление всех, на кого пойдешь с оружием; и если тебя по станет между людьми, я сделаю, что имя твое и слова твои никогда не исчезнут. Ты же отдай мессинцам их города и землю отцов, ибо и гнев на, них Диоскуров прекратился». Так говорил старец Епаминонду.
(7) В то же время Епител Эсхинов, которого аргивяне выбрали полководцем и поручили восстановлять Мессину, видел другой сон: призрак говорил ему «идти на гору Иѳому и искать вместе растущих смилакс и мирту: разрыть между ними землю и вывести на свет старуху, которая томится в медных стенах и едва жива». (8) Как только показался день, Епител стал искать указанного места, скоро нашел, раскопал землю и увидел медный кувшин с крышкой. Тотчас отправился с ним к Епаминонду, рассказал свой сон и предложил ему самому снять крышку и посмотреть что там находится. Епаминонд, принесши жертву и помолившись Богу, пославшему видение, открыл кувшин: там были тонкие оловянные таблички, свернутые в виде свитка, и на них написаны таинства великих богинь — святыня, зарытая Аристоменом. Мессинцы говорят, что этот старец, явившийся во сне Епителу и Епаминонду, был Кавкон, прибывший в Авданию из Аѳин к Мессине, дочери Триопы.
27. А гнев Диоскуров на мессинцев начался еще раньше сражения при Стениклире и, как я думаю, произошел по следующей причине. В Андании были два юноши — Панорм и Гонипп, большие друзья, ходившие вместе на битвы и вместе делавшие набеги на лакедемонские земли. (2) Когда лакедемоняне совершали праздник Диоскурам и уже после обеда приступили к вину и разным забавам, являются в стан Панорм и Гонипп, в белых хитонах, пурпурных хламидах, верхом на прекрасных лошадях, на головах круглые шапочки, в руках копья. (3) Увидевши их, лакедемоняне подумали, что к ним явились на жертвоприношение сами Диоскуры: пали ниц и стали молиться, а эти юноши, разъезжая между лакедемонянами, стали поражать копьями всех, кто попадался; умертвили множество спартанцев и уехали назад в Анданию — просто насмеялись над праздником Диоскуров. Это, мне кажется, и било причиной гнева Диоскуров; а теперь, как показал сон Епаминонда, возвращение мессинцев было для Диоскуров не неприятно.
(4) Но более всего побуждали Епаминонда к восстановлению Мессинии предсказания Вакида. Этот Вакид, вдохновленный Нимфами, дал много предсказаний об эллинах, в том числе и о мессинцах. У него говорится:
И тогда блестящий цвет Спарты погибнет, а Мессиния опять водворится на все дни.
У Вакида я нашел изречение, указывающее даже, как будет взята Ира; именно у него говорится:
И те, что от Мессины, павшей под дождем и громом.
(5) Найденные таинства были переданы жрецам, и те внесли их в свои книги, а Епаминонд, избрав подходящее место для построения города — то самое, на котором и теперь стоит Мессина, обратился к жрецам, чтобы они сказали, угодно ли богам построение города на том месте, и когда жрецы сказали, что жертвы благоприятны, приступил к постройке: велел свозить камни и вызвал людей, искусных в проведении улиц, постройке домов и храмов, в сооружении крепостных стен. (6) Когда все было готово, принесены были жертвы, — все необходимое для жертв доставили аркадяне, — Епаминонд с ѳивянами, по принятому обычаю, принес жертву Дионису и Аполлону Исминию, аргивяне — Гере аргивской и немейскому Зевсу, мессинцы — Зевсу Иѳомату и Диоскурам, а мессинские жрецы, кроме того, принесли жертвы великим богиням и Кавкону, все же присутствующие призывали и героев, да пребудут их сожителями: во первых Мессину, дочь Триопы, и с ней Еврита, Афарея и сынов их из ираклидов — Кресфонта и Элита; но наибольшее и всеобщее воззвание было к Аристомену,
(7) Первый день прошел в жертвах и молениях; в следующие дни провели очертание стены, а внутри стены поставили дома и храмы. Работы производились под звуки виотийских и аргивских флейт, без всяких других музыкальных инструментов, — тогда особенно стала входить в обращение музыка Сакады и Пронома. Затем, основанному городу дали название «Мессина» и принялись за, восстановление других городов. (8) Навплийцев из Моѳоны не выгнали, не тронули и асинейцев. Относительно асинейцев вспомнили даже благодеяние, когда они отказались воевать вместе с лакедемонянами против мессинцев, а навплийцы, при возвращении мессинцев в Пелопоннис, встретили их дарами, какие имели; раньше они постоянно молили богов о возвращении мессинцев, и теперь просили мессинцев, чтобы их не трогали.
(9) И так, мессинцы возвратились в Пелопоннис и опять утвердились на родине чрез 287 лет после падения Иры, в архопство в Аѳинах Даскинита, в 3 году 102 олимпиады, в которую вторично победил Дамон из Ѳурий. Не продолжительно было время изгнания платейцев, не долго жили в Адрамитии и дилийцы, изгнанные из Дила аѳинянами; орхоменские минийцы, как и платейцы, (10) были изгнаны ѳивянами после битвы при Левктрах и возвращены в отечество Филиппом сыном Аминты; точно также Ѳивы, разрушенные Александром, не много лет спустя были восстановлены Кассандром, сыном Антипатра. Таким образом, наиболее продолжительным оказывается изгнание платейцев, хотя все–таки продолжалось не более двух поколений; но скитание мессинцев продолжалось почти 300 лет (11) и не смотря на это они не только не утратили вынесенных из родины нравов, не только не изменили своего дорийского наречия, но из всех пелопоннисцев именно они одни и соблюли его во всей чистоте даже до нашего времени.
28. По возвращении мессинцев, на первых порах от Лакедемона не угрожало никакой опасности: страх пред ѳивянами удерживал лакедемонян как от заселявшихся мессинцев, так и от аркадцев, которые тоже составили один город; но когда возникла фокейская война, названная «священною», и ѳивяне оставили Пелопоннис, лакедемоняне подняли голову и уже не могли долее удержать своего желания напасть на Мессинию. (2) Однако мессинцы, в союзе с аргивянами и аркадянами, могли сами выдержать войну, и, кроме того, просили помощи у аѳинян, которые отвечали, что нападать на Спарту вместе с мессинцами не станут, но в случае нападения на Мессинию, готовы будут тоже выступить. Наконец, мессинцы заключили оборонительный союз с македонским царем Филиппом, сыном Аминты, и это, по их словам, удержало их от участия в битве при Херонее: (3) они будто бы не хотели поднять оружие против эллинов; но после смерти Александра, когда эллины вторично начали войну с македонянами, мессинцы тоже приняли участие, о чем я уже говорил при описании Аттики. Против галатов, мессинцы в союзе с другими эллинами не сражались, так как лакедемоняне и их царь Клеоним, не хотели заключить с ними перемирия.
(4) Немного спустя, мессинцы, отчасти хитростью, отчасти храбростью, овладели Илидой, по следующему поводу. Из всех пелопоннисцев илийцы, в древнейшие времена, считались самым благоустроенным племенем, но когда Филипп, сын Аминты, внесший большую порчу в Элладу, о чем я уже говорил, подкупил илийских вельмож, илийцы разделились на партии и взялись за оружие. (5) Взаимное ожесточение должно было усилиться еще оттого, что, сверх этих сторон, явились еще сторонники лакедемонян, и таким образом началась междоусобная война. Лакедемоняне, когда узнали об этом, решили поддержать своих сторонников, по пока они производили набор и составляли ополчение, тысячный отряд мессинцев поспешно направился в Илиду, поделал на щитах спартанские значки, и подступил к городу. (6) При виде этих щитов, спартанская сторона приняла их за спартанцев и впустила в город, а мессинцы, вступив в город, выслали сторонников Спарты и передали город во власть своих сторонников. Подобная хитрость есть у Гомера и, кажется, мессинцы поступили по этому примеру. Гомер пишет, что когда Патрокл надел оружие Ахилла, передние ряды варваров подумали, что на них идет сам Ахилл и смешались. У Гомера есть и другие военные хитрости, например, прибытие к троянам вместо одного двух разведчиков, отправление в Илион мужа, который должен был назваться перебежчиком, а на самом деле выведать все тайны; упоминается и о том, что все трояне, неспособные к оружию, по молодости или по старости, были поставлены на стене стеречь город, а смелое воинство выступило против эллинов, опять же и раненые эллины вооружают годных к оружию, чтобы и самим не оставаться без дела. Так–то Гомер бывает пригоден для всякого человека.
29. [Участие в эллинских делах]. Намного лет спустя после занятия Илиды, сама Мессиния подпала власти македонского царя Димитрия, сына Филиппова, внука Димитриева. Храбрые подвиги Персея против Филиппа и его сына Димитрия рассказаны уже мною при описании Сикиона, (2) а занятие Мессины произошло таким образом. Нуждаясь в деньгах и будучи вынужден непременно достать их, Филипп послал Димитрия на кораблях в Пелопоннис. Димитрий высадился в одной малопосещаемой аргивской пристани и не медля тотчас же повел войско кратчайшими дорогами в Мессину. Выслав вперед легковооруженных и знакомых с дорогой в Иѳому, он как раз на рассвете достиг города, и не дав никому заметить, переступил стену и вошел в город, с той стороны, где образуется расстояние между городом и вершиной Иѳомы. (3) Когда наступил день, и разнеслась весть о постигшей опасности, у жителей сперва явилось подозрение, что это лакедемоняне забрались в город, и они со всей ненавистью кинулись на врагов, но когда по оружию и по голосу, узнали, что это македоняне, под предводительством Димитрия Филиппова, известные знанием военного дела и сопровождавшим их во всем счастьем, мессинцами овладел ужас. (4) Однако представление постигшего несчастья внушило им сверхъестественное мужество, а уверенность в том, что их возвращение в Пелопоннис после столь долгого отсутствия произошло не без помощи богов, подавала некоторую надежду и на успех. Потому городские жители со всей яростью устремились на македонян из города, а сторожившие акрополь налегли на них с высот. (5) Сначала храбрость и опытность давали македонянам перевес, но так как они пришли усталые, а их теснили не только мужчины, но и женщины, поражая с крыш черепицей и камнями, то македоняне совершенно расстроились и бежали, и так как Иѳома с этой стороны представляет утес, то большая часть попадала с крутизны и погибла; только немногие побросали оружие и спаслись.
(6) К ахейскому союзу мессинцы в самом начале не присоединились, как я полагаю, по следующей причине. Во время войны лакедемонян с Пирром Эакидовым, мессинцы, по собственному побуждению, подали им помощь, и за эту услугу Спарта относилась к мессинцам гораздо дружелюбнее, а так как ахейский союз явно направлен был против Спарты, то мессинцы не захотели возбуждать старую вражду и потому не пристали к союзу. (7) И мне, и им хорошо было известно, что ахейцы справятся с лакедемонянами и без их участия, так как в этом союзе весьма значительную часть составляли еще аргивяне и аркадяне; впоследствии мессинцы тоже пристали к ахейскому союзу.
Немного лет спустя, спартанский царь Клеомен, сын Леонидов, внук Клеонимов, овладел аркадским городом Мегалополем во время самого перемирия. (8) Из застигнутых в городе жителей около трети погибло во время взятия города, но более двух третей, под предводительством Филопемена, спаслось бегством в Мессинию, где они были приняты дружелюбно, в благодарность за старые услуги при Аристомене и позже, при основании Мессины. (9) Счастье человеческое переменчиво, и мессинцы не только получили возможность спасти аркадян, также как аркадяне когда–то их спасли, но, что еще более казалось невероятным, судьба дала им взять самую Спарту: после битвы при Селласии с Клеоменом, мессинцы, помогавшие Арату и ахейцам, вступили в Спарту.
(10) Когда лакедемоняне избавились от тираннии Клеомена, у них явился новый тиранн, Маханид, а но смерти Маханида опять последовала тиранния — Навида: он обирал не только людей, но и храмы, и в короткое время собрал несметные богатства, на которые содержал свое войско. Этот–то Навид овладел Мессиной, но в ту же ночь, на помощь мессинцам, явился Филопимен с аркадскими мегалополитами, и заставил Навида заключить мир и оставить Мессину.
(11) Впоследствии, по каким–то неудовольствиям, ахейцы ополчились на мессинцев со всеми силами и опустошили большую часть страны, а около времени жатвы готовы были сделать вторичное нападение; но Динократ, избранный народным предводителем, вместе с городскими и окружающими жителями успел вовремя занять проходы в Аркадию, (12) и заставил ахейского предводителя Ликорту возвратиться безуспешно, а когда прибыл с небольшим отрядом всадников Филопимен, не успевший еще получить сведений о Ликорте, мессинцы, поражая с высот, не только победили, но взяли в плен самого Филопимена. О пленении Филопимена и его смерти я буду говорит, когда дойдет речь до Аркадии; но мессинцы, бывшие виновниками смерти Филопимена, понесли наказание, и Мессиния опять включена в ахейский союз.
(13) До сих пор я излагал великую печальную участь Мессинии — как судьба рассыпала их по краям света, в бесконечной дали от Пелопонниса, и как впоследствии опять возвратила в родную землю. Теперь приступим, к описанию страны и городов.

[Г. Города.]

30. В наше время в Мессинии, ровно в 20 стадиях от Хирийского (Cвинного) оврага, у моря находится город Авия. В древности, говорят, он назывался Ира, и принадлежал к тем семи городам, которые, по словам Гомера, Агамемнон обещал дать Ахиллу. Рассказывают даже, что после поражения ахейцами Илла и доряy, сюда переселилась Авиа, кормилица Глина, сына Ираклова, и поставила храм Иракла, а впоследствии Кресфонт воздал ей разные почести, и название города переименовал, по её имени, в Авию. Здесь были знаменитые храмы: Иракла и Асклипия.
(2) В 70 стадиях от Авии — Фары, на пути будет соляной источник. Царь Август велел фарских мессинцев причислить к лаконскому округу. Основателем Фар считают Фариса, сына Ерма и Филодамии, дочери Даная. У Фариса не было детей мужского пола, а только дочь, Тилегона. Об этом роде говорит Гомер в Илиаде, именно, что у Диокла, сына Ортилохова, внука Алѳеева, были близнецы — Крифон и Ортилох; о Тилегоне Гомер ничего не говорит, но, по словам мессинцев, она–то и была жена Алѳея, мать Ортилоха.
(3) Но в Фарах я слышал еще, что у Диокла, кроме сыновей — близнецов, была еще дочь Антиклея, сочетавшаяся с Махаоном, сыном Асклипиевым, и имевшая двух сыновей — Никомаха и Горгаса, которые и остались здесь, а по смерти Диокла приняли царство. От этого она и теперь еще сохраняют силу врачевать болезни и калечества, за что им воздают жертвы и приносят вклады. (4) В Фарах есть еще храм Счастья (Тихи) со старинной статуей. Сколько мне известно, первый поэт упоминает о Счастье Гомер, в гимне к Димитре, где, перечисляя дочерей Океана, игравших с Корой Димитриной, называет в том числе и Счастье (Тиху). Там говорится:
«Все мы на чудесном, цветущем лугу — Левкиппа, Фено, Илектра, Ианфа, Миловосис, Тиха и светлоокая Окироя».
Более о Тихе Гомер ничего не говорит, и отнюдь не упоминает, (5) чтобы это была богиня, величайшая в человеческих делах, подающая наибольшую силу, в роде того, как в Илиаде Аѳина и Енио предводительствуют воюющими, или как Артемида — грозная богиня рожениц, или как Афродита ведает дела брачные. (6) Ничего подобного Гомер не сообщает о Тихе. Сколько мне известно, Вупал, искусный в построении храмов и изображении животных, сооружая для Смирны образ Тихи, первый представил ее с шаром на голове [полос], а в левой руке с так называемым у эллинов «рогом Амалфеи». Впоследствии Тиху воспел Пиндар и назвал ее «градоносящей» (фереполис).
31. Не далеко от Фар — роща Аполлона Карнейского, и в ней источник; до моря от Фар будет не более 6 стадий. Отсюда если пройти 50 стадий внутри страны, будет город Ѳурия, который мессинцы считают Анфией, упоминаемой у Гомера. Спарте отдана Анфия римским царем Августом. Когда сей царь имел войну с Антонием, который был тоже римлянин, и которого поддерживали разные эллинские племена, мессинцы приняли сторону Антония только потому, что спартанцы держали сторону Августа. (2) За это царь Август, после победы, наказал своих противников — одних больше, других меньше, а ѳурийцы должны были оставить свой город, расположенный на горе, и поселиться на низменности. Впрочем, и старый город не совершенно покинут; до сих пор там еще есть развалины городских стен и храм богини, называемой Сирийскою. (3) Нижний город обходит река Арис. В средоземии есть поселение Каламы и местность Лимны, с храмом Артемиды Лимнатиды, где, говорят, последовала кончина спартанского царя Тилекла.
[Мессина.] Если из Ѳурии идти по направлению к Аркадии, будут источники р. Памиса, вода которых излечивает детские болезни; от этих источников если повернуть налево и пройти 40 стадий, будет гора Иѳома и под ней город Мессина. Город Иѳома окружен не только этой горой: сторону, обращенную к Памису, прикрывает еще часть горы Ева, названной так будто бы от вакхических криков «евой, евой», которые впервые здесь раздались из уст Диониса и сопровождавших его женщин. (5) Что 5 касается мессинской стены, то вся она выведена из камня и на ней поставлены башни и бойницы. Вавилонских стен или мемноновых, окружающих персидские Сузы, я не видел; не слыхал о них и от очевидцев, но стены в фокейском Амврисе или в Византии или в Родосе, которые считаются сильнейшими, уступают мессинским.
(6) На мессинской площади находится статуя Зевса — спасителя и ключ Арсиноя, получивший· название по имени дочери Левкиппа, принимающий воду из источника Клепсидры. Храмы богов: Посидона, Афродиты, и — о чем особенно следует упомянуть — статуя Матери богов, из Паросского мрамора, работы того самого Дамофонта, который отлично исправил повреждения в статуе Зевса Олимпийского, когда на статуе потрескалась слоновая кость. (7) Его же работы мессинская статуя, называемая Лафрия, которую здесь почитают по следующему случаю. У калидонян, которые из всех богов наиболее чтут Артемиду, Артемида называется Лафрия. Мессинцы, получив от аѳинян Навпакт. поселились почти в самой Этолии, и у калидонян заимствовали почитание Артемиды Лафрии. (8) Имя Лафрии встречается только у мессинцев и в ахейских Патрах; обыкновенное название Артемиды, в городах и у частных лиц — Ефесская, и с этим именем чтут ее более всех божеств. Причиной. как мне кажется, служит не только слава амазонок, будто бы поставивших эту статую, и древность храма, но еще следующие три обстоятельства; величина храма, превосходящего все сооружения, какие сделаны людьми, процветание города Ефеса и величие богини.
(9) Есть еще в Мессине храм Илифии с мраморной статуей, а вблизи палата Куритов, где в честь умерших все жертвы сожигаются живыми, начиная от волов и коз и доходя до птиц: все бросаются в огонь. Дальше мессинская святыня — храм Димитры, и статуи Диоскуров, несущих дочерей Левкиппа. О том, что мессинцы оспаривают у лакедемонян происхождение Диоскуров и присваивают их себе, я уже сказал раньше. (10) Очень много и притом весьма замечательных статуй находится в храме Асклипия. Кроме самого Асклипия, там стоят его сыновья, дальше Аполлон, Музы, Иракл, город Ѳивы, Епаминонд Полимнидов, Счастье и Артемида светоносная. Мраморные статуи изваяны Дамофонтом, единственным мессинцем, умевшим делать статуи как следует, но статуя Епаминонда — железная и сделана не Дамофонтом, а другим ваятелем. (11) Далее храм Мессины, дочери Триопы со статуей из золота и паросского мрамора. На задней стене храма находятся изображения мессинских царей: из царствовавших до похода дорян на Пелопоннис — Афарея и его сыновей, по возвращении ираклидов — Кресфонта, бывшего тоже дорийским предводителем, из царствовавших в Пилосе — Нестора и его сыновей — Фрасимида и Антилоха, как старших и участвовавших в походе на Трою. Есть там еще Левкипп, брат Афарея, Илаира, Ѳива и с ними Арсиноя, и затем Аеклипий, считающийся у мессинцев сыном Арсинои, и сыновья Асклипия — Махаон и Подалирий, тоже участники троянского похода. Все эти изображения писал Омфалион, ученик Никия Никомидова; но некоторые считают его не сыном, а рабом Никия, его любимцем.
32. В известном мессинском здании Иерофисии находятся изображения всех богов, почитаемых эллинами, и медное изображение Епаминонда; там же стоят древние треноги, которые у Гомера называются «незнавшими огня» (апиры). В гимнасии находятся изваяния, сделанные египетскими мужами, Ерма, Иракла и Фисея, каковые принято ставить около гимнасий и в палестрах не только у всех эллинов, но и у варваров. (2) Там же на колонне изображение Эфида, котому мессинцы воздают геройские почести. По моим розыскам, Эфид жил раньше меня и имел большое влияние своими богатствами, но некоторые мессинцы говорили мне, что это изображение не Эфида, славившегося богатствами, но его предка и соименника, который был предводителем мессинским, когда ночью тайно и совершенно неожиданно напал на них Димитрий, сын Филиппов. (3) Там же гробница Аристомена с его прахом. На мой вопрос, как и откуда были привезены кости Аристомена, моссинцы отвечали, что перевезли из Родоса, по велению Делфийского бога, и при этом рассказали, что делают на его могиле. Когда желают привести ему жертву, то к могиле приводят быка, и привязывают к стоящей у могилы колонне. Как дикий и непривычный быть привязанным, бык не хочет стоять, мечется и бросается во все стороны, и если при этом колонна пошатнется, то это считается хорошим признаком, а если не пошатнется, не хорошие знак.
(4) Мессинцы утверждают, что Аристомен присутствовал и в сражении при Левктрах, хотя его тогда и не было в живых, что он помогал ѳивянам и был главным виновником поражения лакедемонян. Сколько мне известно, халдеи и индийские волхвы были первые, утверждавшие, что душа человеческая бессмертна; им поверили многие эллины, особенно Платон Аристонов. Если и все согласны с этим верованием, то нужно согласиться, что ненависть Аристомена против лакедемонян пребудет на вечные времена. (5) Нечто похожее на этот мессинский рассказ, хотя не во всех подробностях, я сам слышал в Ѳивах. Ѳивяне говорят, что задолго еще до битвы при Левктрах они обратились с вопросами к разным прорицалищам, в том числе и в Ливадию к Трофонию. Известны ответы Исминия, Птоя, из Ав и из Делф, но Трофоний отвечал будто бы так:
Прежде чем схватиться с врагами, поставьте трофей, украсив моим щитом, посвященным в мой храм бурным Аристоменом мессинцем, и я уничтожу строи мужей — щитоносных зложелателей.
Когда пришел такой ответ, Епаминонд, по просьбе Ксенократа, вытребовал щит Аристомена и повесил на том трофее, (6) который должны были увидеть лакедемоняне, а щит этот все знали: одни видели его в мирное время в Ливадии, другие слышали про него. После победы, ѳивяне отослали щит обратно к Трофонию, в его храм. В Мессине, в стадии, есть еще медная статуя Аристомена. Не далеко от театра храм Сарапаса и Исиды.
33. [Иѳома]. Если подниматься на вершину Иѳомы, где находится мессинский акрополь, будет источник Клепсидра. Пересчитать все те местности, которые приписывают себе рождение и воспитание Зевса, невозможно, даже если бы кто и желал; мессинцы тоже говорят, будто Зевс у них родился, и будто кормилицами его были две нимфы — Иѳома и Неда, давшие названия — одна реке Неде, другая — горе Иѳоме; будто бы куриты украли Зевса от страха пред его отцом, а эти нимфы омыли его в источнике, который от этой кражи и омовения [клепс–идра] и назван Клепсидра. Из этого источника ежедневно берут воду для храма Зевса Иѳомского. (2) Статуя Зевса — творение Агелада, сделанное еще для мессинцев, когда они жили в Навпакте. Жрец для этого храма избирается на год и статую держит у себя на дому. Здесь ежегодно совершается праздник «Иѳомеи», а в древние времена устраивались еще музыкальные состязания, как это можно заключить из стихотворений Евмила, который в начале стихотворения «к Дилосу» говорит: «Зевсу Иѳомату угодна была муза в сандалиях чистых и свободных», это значит: что составлялись стихи и устраивались музыкальные состязания.
(3) Если идти по улице, ведущей в Аркадию, в Мегалополь, в городских воротах будет статуя Ерма аттической работы. Говорят, аѳиняне первые стали давать Ермам четырехугольную форму, а от них заимствовали и другие. В 30 стадиях от ворот будет поток Валира (брошенная лира), каковое название произошло будто бы от того, что ослепший Ѳамирид сюда бросил свою лиру. Об этом Ѳамириде говорят, что он был сын Филаммона и нимфы Аргионы, жившей около Парнаса, и так как Филаммон не захотел Аргиону, уже носившую, ввести в свой дом, то она ушла во Фракию, в одрисам, вследствие чего Ѳамирида называют одрисом и фракийцем. В Валиру впадают две речки — Левкасия и Амфид. (4) Если перейти их, будет Стениклирское поле, названное, будто бы, по имени героя Стениклира. Против этого поля находилась древняя Ихалия; ныне на том месте Карнасийская роща, особенно богатая кипариссами, и в этой роще статуи богов: Аполлона Карнейского, Ерма, несущего барана, и Коры Димитриной, с именем «чистая», а около последней статуи протекает вода из источника. (5) Что касается совершаемых в этой роще таинств Великих богинь, я не смею говорить, но по святости это вторые таинства после елевсинских; а что в медном кувшине, найденном аргивским предводителем, сохранялись кости Еврита Меланеева, рассказывать об этом мне не запрещал никакой сон.
(6) Около рощи протекает река Харадр. Отсюда пройдя в лево 8 стадий, будут развалины города Андании. Все исследователи древности согласны, что название Андании произошло от женщины Андании, но о её родителях и сожителе ничего но могу сказать. Если идти дальше от Андании на Кипариссии, будет так называемая Полихна, и там текут речки Плектра и Кей. Здесь рассказывают, что Плектра была дочь Атланта, а Кей — отец Лито; но это могли быть и туземные герои. (7) Если перейти р, Плектру, будет так называемый источник «Ахаия» и развалины города Дории. Гомер говорит, что несчастье постигло Ѳамирида в Дории, за то что он хвастался, что победит Муз пением, но офкеец Продик, в поэме Миниада, — если только это его поэма, — говорит, что за свое хвастовство Ѳамирид получил наказание в Аиде, а как мне кажется, он лишился зрения от болезни, как это впоследствии случилось и с Гомером, Но Гомер, не смотря на несчастье, продолжал таки составлять песни, а Ѳамирид поддался горести и перестал петь.
34. От г. Мессины до устья р. Памиса 80 стадий. Эта река течет через пашни и имеет чистую воду, и даже судоходная на 10 стадий от моря; а весной в Памис заходит морская рыба. Тоже самое бывает и в реках Рейне и Меандре, особенно в р. Ахелое, который впадает в море против Ехинадских островов. (2) Но рыбы, входящие в р. Памас, совершенно иные, потому что вода здесь чистая, вовсе но такая мутная, как в этих реках; и кефалы, как болотные рыбы, любят мутные реки. Таких опасных для человека животных, какие водятся в Инде, или в египетском Ниле, или в Рейне, Истре, Евфрате, Фасисе, в эллинских реках совсем нет: там водятся животные, пожирающие людей также, как и всякие другие звери, и похожи они, по виду, на Ермских или Меандрских сомов, разве что эти сомы далеко не так черны и не так сильны. (3) В Инде и в Ниле водятся крокодилы, в последнем еще и иппопотамы, которые для человека такое же зло, как и крокодилы. В эллинских реках никакой подобной опасности не существует, потому что даже тюлени, попадающиеся в Ѳеспротидской р. Аое, но местные животные, а пришлые с моря.
(4) На правом берегу р. Памиса, у моря и под горой Тимафией, находится город Корона. По дороге в этот город, у моря, священное место Ино; здесь, говорят, Ино вступила на берег, была признана богиней и вместо Ино ее назвали Белой богиней [Левкофеей].
Если пройти не много дальше, будет р. Виант, получившая название будто бы от Вианта, сына Амифаонова; а в 20 стадиях от дороги источник Платанистон, который течет из широкого и дупловатого, дерева платана. Внутренность этого платана размерами походит на небольшую пещеру, и оттуда–то течет вода, которая затем направляется в р. Корону. (5) В древности город Корона назывался Эпия, а когда ѳивяне помогли мессинцам возвратиться в Пелолоннис, то Епимилид, посланный для восстановления Эпии, переименовал ее в Коронею, потому что сам был из виотийского города Коронеи, но так как мессинцы это слово произносили по своему, то с течением времени это неправильное мессинское произношение так и осталось. Передают еще другой рассказ, будто, когда рыли фундамент для городской стены, найдена была медная ворона (корона). (6) Храмов здесь три: Артемиды детокормилицы, Диониса и Асклипия. Статуи Диониса и Асклипия — мраморные; на площади стоит медное изваяние Зевса спасителя, а в акрополе, под открытым небом, находится медная статуя Аѳины, с вороной в руке. Видел я и памятник Епимилида; но почему они пристань называют ахейскою, мне неизвестно. 97) В 80 стадиях от Короны, при море, весьма почитаемый храм Аполлона, который считается одним из древнейших, и бог здесь исцеляет болезни. Аполлон здесь называется «Коринѳос». Изваяний Аполлоновых два: одно деревянное, другое медное, называемое „ Аргеота», посвященное лицами, плававшими на, корабле Арго.
(8) С Короной погранично поселение Колониды, жители которых утверждают, что они не мессинцы, но ионийцы, приведенные сюда из Аттики Колином, который, но прорицанию, должен был выселиться туда, куда поведет жаворонок. С течением времени они забыли язык и нравы и сделались дорянами. Колониды лежат на холме, недалеко от моря.
(9) Жители Асины в древности жили около Парнаса, в соседстве с ликоритами, и тогда назывались, по имени своего родоначальника Дриопа, дриопами, каковое имя удержали и в Пеллопонисе. В третьем поколении, при царе Филанте, дриопы побеждены Ираклом, отведены в Делфы и посвящены Аполлону, но, в силу веления бога, данного Ираклу, поселились сперва около Ермионы в Асине; оттуда изгнаны аргивянами, и по предложению лакедемонян, поселились в Мессинии. Впоследствии, когда возвратились мессинцы, асинейцы не были изгнаны из занятого ими города и остались.
(10) Но сами асинейцы рассказывают о себе так: соглашаются, что были побеждены Ираклом и что их город около Парнаса, был взят, не не признают своего пленничества и отведения к Аполлону, и говорят, что, по взятии Ираклом города, сами оставили город и бежали на высоты Парнаса, а впоследствии на кораблях переехали в Пелопоннис, обратились с мольбой к Еврисѳею, враждовавшему тогда с Ираклом, и получили от него город в Арголиде, Асину. (11) Из всего племени дриопов одни асинейцы гордятся своим происхождением и не скрывают этого даже до нашего времени, совсем не так как еввийские жители Стир. Это тоже дриопы, но не участвовавшие в сражении с Ираклом по дальности расстояния своего жительства. Стирийцы также точно оскорбляются названием дриопов, как делфийцы названием фокейцев. Асинейцы очень гордятся названием дриопов: известно, что и здешние священнейшие их храмы построены в воспоминание бывших некогда святилища, на Парнасе. Потому у них есть храм Аполлона, святилище Дриопа и древняя статуя Дриопа, которого они считают сыном Аполлона и ежегодно устраивают в честь его священное празднество. (12) Эта Асина, лежит при море, также точно как и та Асина,, что в Арголиде. От Колонид до Асины 40 стадий; столько же от Асины до мыса Акрита, который вдается в море, и пред которым находится безлюдный остров Фигануса. За мысом Акритом будет пристань Финикунт и против неё Инусские острова.
35. [Моѳона], До Троянского похода и войны под Илионом, Моѳона называлась Пидасом, и после уже переменила свое имя: по словам моѳонян, получила его от дочери Инея. У этого Инея, сына Порфаонова, возвратившегося в Пелопоннис, после взятия Илиона, вместе с Диомидом, будто бы была любимица, от которой у него родилась дочь Моѳона. Но, моему мнению, название местности произошло от скалы Моѳона (Громада), которая дает пристань, потому что, проходя под водою, суживает вход для кораблей, а вместе с тем служит преградой против бушующих волн, Я уже раньше сказал, (2) что в царствование аргивского царя Дамократида, навплийцы за сочувствие к лакедемонянам были изгнаны из своего города и получили от лакедемонян город Моѳону, и что по возвращении мессинцев их тоже не тронули. Как мне кажется, древние навплийцы были египтяне, прибывшие в Арголиду вместе с Данаем, и через три. поколения поселенные Навплием, сыном Амимоны, в Навплии. (3) Царь Траян дал им свободу — управляться по собственным законам. Но гораздо раньше этого времени с моѳонянами, одними из всех приморских жителей, случилось следующее несчастье: Эпирская Ѳеспротида гибла от безначалия, потому что Диидамия, дочь Пиррова, не имела сыновей, и умирая поручила правление народу; а отец ее Пирр был сын Птолемея, внук Александра, правнук того Пирра Эакидова, (4) о котором я говорил уже при описании Аттики. По военным деяниям, Прокл карфагенский ставит выше всех Александра, сына Филиппова, как за его особенное счастье, так и за блистательные дела, но в построении оплитов и конницы и в изобретении военных хитростей в виду неприятеля Пирра считает выше. (5) Итак, с прекращением царской власти, в Ѳеспротиде последовало неповиновение властям и разные неистовства. Тогда на них неожиданно напали живущие в ионийском Эпире иллирийцы, и покорили, — так как мы не знаем другой процветавшей демократии, кроме аѳинской, которая дошла до высокого положения сколько благодаря особенному смыслу аѳинян, большему чем у других эллинов, столько же благодаря тому, что аѳиняне более других эллинов повиновались существующим законам. (6) По иллирийцы, вкусив власти и желая все большего и большего, построили корабли и стали грабить всех, кто только попадался, и таким образом прибыли в моѳонскую пристань, сперва как будто в дружественную страну: послали в город вестника и просили доставить им на корабли вино. Так как моѳонцев прибыло не много, то иллирийцы купили вино но цене, назначенной самими моѳонцами, и стали продавать то, что сами привезли. (7) На следующий день из города прибыло больше жителей, которым тоже позволили получить прибыль. Наконец, и женщины пришли на суда, чтобы продать вино и купить себе что нибудь у варваров; но дерзкие иллирийцы кинулись и захватили множество мужчин, а еще больше женщин, и поплыли с ними в Ионийское море, оставив Моѳону почти безлюдной.
(8) В Моѳоне есть храм Аѳины Анемотиды (Ветры укрощающей). Говорят, статуя поставлена и имя также дано богине Диомидом, потому что, когда дули страшные, несвоевременные ветры, опустошавшие страну, Диомид помолился Аѳине и с тех пор никаких несчастий от ветров не было. Есть еще храм Артемиды, и в колодце особенная вода, смешанная с какой–то смолой, похожей на кизикскую мазь. (9) Впрочем, вода может принять всякий цвет и запах. Синеватую воду я сам видел в Фермопилах, которая там течет в купальню, называемую, по местности, Хитры. В еврейской земле, около города Иоппы, есть красная вода, почти ничем не отличающаяся от цвета крови. Этот источник находится у самого моря, но местные жители рассказывают, что Персей, убивши морское чудовище, для которого положена была дочь Кифея, в этом источнике смыл с себя кровь. (10) Черную воду, выходящую из источников, я видел в Астирах, а Астиры — теплые купальни в так называемом Атарнее, что против Лесва. Атарней — та награда хиосцев, которую они получили от персов за выдачу им лидийца Пактии, обратившегося к хиосцам за защитой. Это черная вода, а у римлян, за городом, если перейти известную реку Аний, есть белая вода. Если войти в эту воду, она сначала производит холод и дрожь, но обождав немного согревает также, как сильнейше горячительное лекарство. (11) Все эти замечательнейшие источники я сам видел; а менее замечательных я не считаю нужным упоминать. Соленую и кислую воду найти тоже не большое диво; но вот два источника, совершенно различные: в Карии, на поле, называемом Белым, около деревни Даскила, есть теплый ключ, вода которого приятнее даже молока, (12) а Геродот говорит, что в р. Ипанис течет источник совершенно горькой воды. Как же не верить этому, когда в наше время в Тирренской Дикеархии найдена вода такая теплая и вместе с тем такая острая, что свинец, — вода течет чрез свинцовые трубы, — в несколько лет разъедает.
36. От Моѳоны до мыса Корифасии сто стадий, и на этом мысе стоит город Пилос. Основателем этого города был Пилос, сын Клисонов, выведший из Мегариды живших там лелегов, но долго не пользовался этой страной, потому что был изгнан Нилеем и прибывшими из Иолка пеласгами. Удалившись отсюда, он поселился на пограничной земле — в Пилосе Илидском. Пилей, воцарившись, прославил свой Пилос настолько, что Гомер называет Пилос просто Нилеевым городом. (2) Здесь есть храм Аѳины, по имени, Корифасийской и дом Нестора, в котором нарисован Нестор; гробница Нестора тоже внутри города, а гробница сына его Фрасимида, говорят, недалеко за городом. Тут же, внутри города, и та пещера, в которой будто бы стояли быки Нестора и еще раньше быки Нилея. (3) Я думаю, что эти быки из фессалийской породы, из стад Ификла, отца Протисилаева, потому что фессалийских коров требовал Нилей, как выкупа, от женихов своей дочери; ради них и Мелампод, угождая своему брату Вианту, ходил к фессалийским пастухам Ификла, и хотя они и связали Мелампода, но он все–таки получил коров в награду за предсказания Ификлу. В эти времена богатства состояли из стад быков и лошадей, потому люди и заботились об увеличении этих стад. Потому и Нилей желал приобрести стадо Ификла, и Еврисѳей, зная славу ивирийского рогатого скота, потребовал от Иракла пригнать ему стадо Гириона. (4) Известно также, что и сицилийский владетель Ерикс имел такую страсть к ерифийским коровам, что вступил в единоборство с самим Ираклом под условием уступки царства или приобретения этих коров. В Илиаде Гомер говорит, что Ифидам, сын Антиноров, прежде всего дал выкуп своему тестю — сто быков. Все это доказывает, что тогдашние люди более всего дорожили стадами рогатого скота.
(5) Стада Нилея, как мне кажется, паслись большей частью за пределами Пилосской земли, которая почти вся песчаная и не может дать достаточно травы, как это подтверждает и Гомер, который, говоря о Несторе, всегда называет его царем «песчаного Пилоса.
(6) Против Пилосской пристани есть о-в Сфактирия — совершенно как перед дилосской пристанью лежит о-в Риния. Известно, что человеческие несчастья могут покрыть славой и неизвестные местности. Таким образом, еввийский мыс Кафирея прославился потому, что здесь буря настигла корабли Агамемнона, когда он возвращался из Илиона; Пситталия на Саламине прославилась потому, что при ней погибли мидяне; точно также несчастная судьба лакедемонян дала всеобщую известность о-ву Сфактирии; а аѳиняне на память о деле при Сфактирии поставили в акрополе медную статую Победы.
(7) Если ив Пилоса идти в Кипариссию, будет под городом, близко от моря, источник, который образовался будто бы оттого, что Дионис ударил здесь бирсом в скалу, почему источник называется «Дионисиада». В Кипариссиях есть еще храмы Аполлона и Аѳины «Кипариссии». В так называемом Авлоне есть храм Асклипия и статуя его с именем «Авлонского». Здесь протекает р. Неда, составляющая границу между Мессинией и Илидой.