Происходит первая морская битва. Все находящиеся в φρούρια Афиняне сошли к морю, чтобы посмотреть на битву и помочь своим. Что это за φρούρια, мы знать не можем; Πολίχνη, находящаяся при море, конечно, может сюда относиться, но не может относиться τὸ τοῦ Διὸς ἱερόν, так как это святилище не находится при море. Афиняне могли бы спуститься и подальше, но тогда они не могли бы с моря заметить, как на φρούρια напали враги; когда в φρούρια поднялся περὶ τὰ φρούρια ϰαὶ τὴν παρεμβολήν [около укреплений и лагеря] большой крик, находившиеся в кораблях Афиняне испугались — значит, они услышали его, значит, φρούρια были при море; о них мы ничего не знаем. К тому же, их было три — и Диодор полагает, что мы это знаем; Афиняне обратились πρὸς τὸ λειπόμενον τῶν φρουρίων [к оставшемуся из укреплений], два уже были во власти Афинян — здесь несомненно дело в том, что Диодор списывает Фукидида, у которого тоже три φρούρια, но, конечно, раньше упомянутых. Παρεμβολή также находится у моря — в тех же условиях, что и φρούρια — находится там же, где она находится у Фукидида (конечно, приблизительно). В этом нас убеждает и ряд следующих мест — οἱ Συραϰόσιοι τῆ παρεμβολῇ τῶν πολεμίων ϰαὶ ϰατὰ γῆν ϰαὶ ϰατὰ θάλασσαν πρασβάλλοντες [сиракузяне изо дня в день атаковали лагерь противника как с суши, так и с моря] (XIII. 10. 4). Повсюду, где говорится о τὸ πεζὸν στρατόπεδον [сухопутном войске], оно под рукой, оно оказывает поддержку борющимся на море, оно выходит εἰς τὸν αἰγιαλὸν [на побережье], чтобы вытаскивать прибитые к нему корабли — нельзя сомневаться в том, что оно подле этого αἰγιαλός [побережья] и находится.
Я говорил о первой морской битве. Holm[1] указал на некоторые черты ее сходства с описанием Фукидида, но они идут гораздо дальше. Не может быть сомнения, что из двух предполагаемых им объяснений: 1) в описании битвы Диодор следовал Фукидиду, между тем как раньше он имел другой источник[2], 2) Диодор внес свое замечание о занятии Ὀλυμπιεῖον — allein aus einer schläfrigen Lektüre des Thukydides [одно из неободряющих чтений Фукидида] (VII. 4 ἐπὶ τῇ πολίχνη Диодор понял против Полихны, что решительно невероятно), второе неправильно, так как мы видели тот источник, из которого он внес свое замечание, первое правильно только отчасти — в 9-ой главе он пользовался Фукидидом, раньше только сделал вставку. Что касается девятой главы, то я укажу только на его замечание относительно взятых в φρούρια денег и добычи; это безусловно взято из Фукидида — χρήματα πολλὰ τὰ ξύμπαντα ἑάλω ϰτλ [было взято множество всякого добра и т. д.]. Сообщение о том, что Афиняне были сначала побеждены, взято также из Фукидида: αἱ γὰρ τῶν Συραϰοσίων… νῆες βιασάιιενοι τὰς τῶν Ἀθηναίων ναῦς οὐδενὶ ϰόαμῳ ἐσέπλεον ϰαὶ ταραχθεῖσαι περὶ ἀλλήλασ παρέδοσαν τὴν νίϰην τοῖς Ἀθηναίοι? [ибо корабли сиракузян, одолев суда афинян, вошли в гавань без всякого порядка и, приведя друг друга в замешательство, уступили победу афинянам] (VII. 23. 3). Из рассказа Фукидида Диодор мог извлечь сведение о том, что Сиракузяне преследовали Афинян — значит Афиняне, чтобы победить их, должны были повернуть. Для этого маневра он и должен был подыскать объяснение; что это объяснение крайне неудачно, совершенно справедливо заметил Holm. Диодор связал его с судьбой двух φρούρια. В то время, когда их брали, Афиняне уже побеждали — Диодор это переворачивает — когда эти φρούρια были взяты, Афиняне победили. Из взятых φρούρια Афиняне легко παρέπλευσαν [миновали] — куда, у Фукидида не сказано — Диодор на этом построил свое сообщение о τὸ λειπόμενον φρούριον [оставшемся укреплении]. Уяснить себе смысл нашего места мы едва ли когда нибудь сможем, так как мы имеем в тексте пропуск. В этом пропуске не могло стоять, как думает Holm, «что они взяли φρούρια, кроме одного» — этого решительно не допускает конструкция. Сиракузяне пошли ἐπὶ τὰ τῶν Ἀθηναίων ὀχυρώματα — ἅδε ϰαταλαμβάνοντες [на укрепления афинян — их захватывая], прямо и ясно говорится, что они берут все, сколько их ни есть, и в пропуске, пока мы не разорвем фразы, кроме διήρπασαν [разорили], которое должно стоять здесь и вставлено в тексте Диодором, ничего стоять не может. Быть может, разрешение загадки в praesens ϰαταλαμβάνοντες [захватывая]. Не следует забывать, что далее мы имеем — ϰραυγῆς δὲ ϰολλὴς γενομενης ϰτλ [когда поднялся большой крик и т. д.]. Афиняне поворачивают в то время, как вокруг φρούρια идет еще бой, поворачивают очевидно для того, чтобы подоспеть к ним на выручку; именно поэтому они и обращаются опять против врагов, когда φρούρια оказываются потерянными. Но и этому представлению Диодор не остается верным, так как все таки Афиняне, как оказывается, не могут убежать на землю — спрашивается только, как они все таки в конце концов убежали.
Но все эти трудности нисколько не отрицают того, что в основе лежит Фукидид, а это все, что требуется теперь доказать. Оставшееся φρούριον в дальнейшем не играет никакой роли — оно ее вообще не играет. Афиняне бегут к нему, но не берут его, оно очевидно совершенно не существует в тот момент, когда Афиняне опять поворачивают[3].
Тем не менее, мы постараемся восстановить до известной степени ход мыслей Диодора, воспользовавшись при этом описанием битвы, которое мы находим у Плутарха (Nic. 20). На Никия — т. е. афинское войско — производится нападение и на суше и на море — сначала побежденный на море, он в конце концов победил и прогнал врагов — πρὸς δὲ τὸ πεζὸν οὐϰ ἔφθασε βοηθῶν [но не успел прийти на помощь пехоте]. Никий не успел помочь пешему войску — он пришел тогда, когда Гилипп уже взял τὸ Πλημμύριον [Племмирий]. Очевидно, он шел на помощь ему. У Диодора представление то же. Сначала он, вполне следуя Фукидиду, досказывает до конца о взятии укреплений; это мы можем утверждать несмотря на пропуск в тексте Диодора — ἀπέϰτειναν [перебили] в конце фразы указывает на конец описания. Затем он, опять таки следуя Фукидиду в описании морской битвы, начинает с ее начала. Уясним себе ход дела по Фукидиду, Морская битва происходит сразу в двух пунктах — в самой большой гавани и у входа в нее, куда стараются проникнуть из малой гавани корабли второй Сиракузской эскадры. Сначала побеждены Афиняне в большой гавани, затем у входа в нее. Они бегут от первого отряда, к нему присоединяется второй, но в преследовании они приходят в беспорядок, Афиняне обращаются против них и прогоняют их. То же мы имеем у Плутарха — то же беспорядочное преследование и объясняемая им победа Афинян. Теперь следует только задать себе вопрос: когда была победа на стороне Сицилийцев? — ответ совершенно ясен: в то время когда было взято первое φρούριον[4], а остальные два не были взяты. У Диодора победы собственно нет — Никий поворачивает тогда, когда поднимается шум в τὰ φρούρια, т. е. тогда, когда начинается битва; уходя, он может иметь две цели — либо прогнать Спартанцев из занятого ими укрепления — а занято, как мы видели только одно в тот момент, когда он уходит — , или занять два другие раньше, чем успеют подоспеть враги — но в этом он не успевает; враги раньше подоспели туда и брали их — тогда он бросается обратно в непроигранную им битву. Таким образом Афиняне действительно идут к одному из укреплений и уходят, когда взяты два. Но и сам текст очевидно неправилен; λειπόμενον [оставшееся] должно быть исправлено; вместо него должно быть слово, означающее что нибудь вроде αἱρούμενον [взятое], νιϰώμενον [побежденное], тогда τὰ δύο [два] будет равняться τά ἄλλα δύο [остальным двум], как у Фукидида. Во всяком случае это место несомненный crux et nux.
Второй существенно важный пункт — это участие Гилиппа в битве, в которой погибает Ламах. Проследим для удобства изложения роль Гилиппа с начала. Сиракузяне посылают просить о помощи. По Фукидиду, они, собственно говоря, рассчитывают не столько на помощь, сколько на то, что Спартанцы нападут на Афинян у них дома и тем отвлекут их силы от Сицилии (VI. 73. 2). У Диодора есть в распоряжении патетическая фраза. Сиракузяне просят βοηθῆσαι ϰαὶ μὴ περιορᾶν αὐτοὺς περὶ τῶν ὅλων ϰινδυνεύοντας [оказать помощь и не бросать их, подвергавшимся за всех опасностям]. Теперь она далеко еще не уместна, но Диодор берет ее не столько из общего запаса своих готовых фраз, сколько из своего позднейшего Сиракузского источника. Когда Карфагеняне грозят Сиракузам, Дионисий посылает послов, между прочим, опять к Лакедемонянам и Коринфянам, δεόμενος βοηθεῖν ϰαὶ μὴ περιιδεῖν τὰς ἐν Σιϰελίᾳ πόλεις τῶν Ἑλλήνων ἄρδην ἀναιρουμενας [умоляя прийти на помощь и не допустить уничтожения греческих городов на Сицилии] (XIV. 62. 1).
Как у Фукидида, Спартанцы назначают Гилиппа стратегом, не дав ему войска; как и у него, Коринфяне решают сначала дать 2 корабля, затем послать еще. Затем рассказывается, что Гилипп прибывает в Гимеру с четырьмя кораблями — откуда они взялись у него, неясно, но цифра соответствует цифре Фукидида, у которого она и объясняется (VI. 104. 1). Пропустив историю его действий в Италии, Диодор прямо переходит в Гимеру; Гилипп убеждает Гимерейцев вступить в союз с Сиракузянами; это говорит Фукидид (VII. 1. 3), Диодор его списывает, списывает, несмотря на то, что по его же рассказу Гимерейцы уже находятся в союзе с Сиракузянами; это повторение может быть объяснено только тем, что он пред глазами имел Фукидидовский текст и что уже разобранный нами список союзников есть именно вставка в основной текст, о которой он успел хорошо забыть.
Затем Гилипп берет солдат у Гимерейцев, Селинунтян, граждан Гелы и Сикелов — список один и тот же у обоих наших авторов — и собирает 3000 пеших и 200 конных; Диодор только сосчитал и округлил цифры Фукидида[5].
Итак, до сих пор строго по Фукидиду. Но далее является крупное отличие — у Диодора Ламах убит в битве, которая дается под начальством Гилиппа, у Фукидида он убит еще до его прихода.
W. Stern[6] утверждает, что эта описанная у Диодора битва соответствует той, которая у Фукидида описана VII. 5. 2 — 3, Holm[7] сопоставляет ее с описанной — VII. 6. 3. Самый спор имеет смысл только тогда, когда мы будем предполагать, что Диодор держался Фукидида — иначе она может не соответствовать никакой. Вопрос тогда может быть только в том, вставил ли Диодор факт участия Гилиппа в ту Фукидидовскую битву, в которой пал Ламах, или он наоборот вставил факт смерти Ламаха в рассказ о битве, в которой командовал Гилипп. Это мы увидим из анализа хода военных действий, как они даны у Диодора.
Начинаются они, как и у Фукидида, нападением на Эпиполы. В своем стремлении к сокращениям, в своей торопливости Диодор делает несколько промахов. У него не разберешь, ночью ли пристали, или ночью заняли Афиняне Эпиполы, он, вероятно, думает, что и то и другое совершено ночью; этим он объясняет то, что они ἔλαθον [действовали незаметно]; на самом деле, Афиняне только отплыли ночью из Катаны, заняли они Эпиполы после зари (Thuc. VI. 97). Той же поспешностью объясняется и уверение Диодора, что Афиняне пристали к городу — этого быть не может, и, если бы Диодор сознательно написал эти слова, если бы он взял их из источника, то ему или автору, из которого он черпал, следовало бы задать себе вопрос: если Афиняне могли высадить в городе солдат, то почему они не взяли города? что вышло из этого? Несомненно, Диодор только необдуманно употребил слово, не желая точней определять, куда пристали солдаты. Что Диодор имел перед глазами соответствующее место Фукидида, видно из того, что опущенные им λογάδες им же упоминаются затем в битве Демосфена в тех же Эпиполах (XIII. 11. 4), где Фукидид (XII. 43. 4) их этим именем не называет, упоминаются, как старые знакомые, хотя раньше о них не говорится. Затем следует укрепление Лабдала и приход всадников — из Эгесты 300 (как и у Фукидида VI. 98. 1) и Сикелов 250 (у Фукидида 100 ibidem). Если эти цифры и различны, то за связь с Фукидидом говорит то, что Диодор здесь счел нужным повторить указание о числе уже бывших у Афинян всадников (у Фукидида это имеет свой смысл и необходимость: он рассказывает о том, как всадники были снаряжены) и подсчет всего числа.
Затем следует у Диодора ἱππομαχία, вполне естественная после перечисления всадников и соответствующая описанной у Фукидида (VI. 98).
И далее до битвы Гилиппа ни одна битва не описана. Вся борьба, которую ведут Афиняне с целью разрушения построек Сицилийцев, опущена. Это и понятно, так как Диодор нигде и словом не упоминает о сооружаемых Сицилийцами контр–стенах. К тому же он имел и внешний повод для опущения ряда битв: οἱ δὲ Συραϰόσιοι [сиракузяне], говорит Фукидид (VI. 94. 2)… μάχαις μὲν πανδημεί πρὸς Ἀθηναίους οὐϰέτι ἐβούλοντο διαϰινδυνεύειν, ὑποτειχίζειν δὲ ἄμεινον ἐδόϰει εἶναι [… больше не хотели рисковать против афинян битвами всем войском, но предпочли построить стену]. Диодор сейчас же и переходит к сообщению о возведении Афинянами осадных сооружений по всей линии. Фукидид, начав говорить о сооружении длинной стены к югу (VI. 101. 1), затем прерывает свой рассказ, рассказывает о битве, в которой пал Ламах, и затем, возвращаясь к осадным работам, продолжает и кончает свой рассказ об них. Диодор сразу рассказал всю историю — и битва Ламаха, естественно, исчезла в его изложении; он перескочил через нее. Отсюда, т. е. со времени, когда Сицилийцы окружены по всей линии, он продолжает свой рассказ, а так как это время следует за Ламаховской битвой, то очевидно, что его Гилипповская битва не соответствует этой принесшей Ламаху смерть битве, а первой битве, в которой участвовал Гилипп. В нее вставлена смерть Ламаха.
Вопрос только в том, вставил ли Диодор смерть Ламаха произвольно — потому что где нибудь ведь нужно было о ней упомянуть — , или он нашел в каком нибудь источнике его смерть в этой связи. В последнем случае объяснилось бы, почему он мог с удобством, вперед рассчитывая в другом месте упомянуть о ней, пропустить рассказ об ней раньше.
Но теперь мы можем указать на два существенных отличия. У Фукидида Гилипп прямо с дороги нападает на Афинян, даже еще не придя в Сиракузы. Сиракузяне вышли к нему на встречу (VII. 2. 3). Плутарх (Nic. 19) особенно настаивает на этом обстоятельстве, видя в нем особенную славу Гилиппа — ϰαὶ προσῆγεν εὐθὺς ὁ Γύλιππος ἐξ ὁδοῦ παρατεταγμένος ἐπὶ τοὺς Ἀθηναίους [и подошел тотчас Гилипп, прямо с дороги выстроившись против афинян]. У Диодора Гилипп приходит в Сиракузы, там берет с собой ополчение и идет на Афинян μετ᾿ ὀλίγας ἡμέρας [несколько дней спустя].
Но как ни существенно это отличие, оно само по себе может быть объяснено простым сокращением рассказа. Гилипп сейчас же с дороги только повел войско против Афинян — битва произошла действительно только чрез несколько дней. Получается нечто обратное Плутарху. У него выходит так, как будто битва произошла сейчас, так как он пропускает промежуточные между нападением и битвой подробности, у Диодора наступление происходит по той же причине позже.
Второе отличие заключается в описании второй битвы Гилиппа. У Фукидида первая битва не удалась потому, что дрались между укреплениями — μεταξὺ τῶν τειχισμάτων, т. е. между укреплениями Афинян с одной и Сиракузян с другой стороны[8]. Для рассказа поэтому стены Сиракузян в высшей степени существенны; так как Диодор об этих стенах ничего не упомянул, то, естественно, у него не может быть этой мотивировки, а потому не может быть и того объяснения победы Гилиппа во втором сражении, которое мы находим у Фукидида, и на котором так настаивает Плутарх (1. 1.) εἰς δὲ τὴν ἐπιοῦσαν ἡμέραν ἔδειξεν ὁ Γύλιππος, οἱόν ἐστι ἐμπειρία [в последующие дни Гилипп показал, насколько он опытен][9]. У Диодора мы поэтому находим совсем другое объяснение. После первой неудачи Гилиппа приплывают Коринфяне. У Фукидида они приплывают только после этой победы, но упоминает их Фукидид и до нее, даже до первой битвы — Никий посылает Афинские корабли, чтобы перехватить их (VII. 47) — , но Диодор пользуется несомненно вторым местом — это ясно из цифры, которую он дает. Фукидид говорит об αἱ ὐπόλοιποι δώδεϰα νῆες [остальных двенадцати кораблях]; это ὑπόλοιποι [остальные] заставляет Диодора поискать других указаний; один корабль Гонгила (VII. 2 1) заставляет его определить все число их, вполне согласно с Фукидидом VII. 13. Поэтому разновременность связанных им событий должна быть ему ясна; между тем он пользуется прибытием Коринфских судов для объяснения победы Гилиппа. Последний берет их матросов — τοὺς ἐϰ τῶν πληρωμάτων — и с этим подкреплением идет опять на врагов. Самое пользование матросами может быть взято из Фукидида. Гилипп уже раньше (VII. 1. 3)[10] взял матросов со своих четырех кораблей. Все элементы могли быть взяты из Фукидида, но связать их таким именно образом Диодор едва ли мог на основании Фукидида. Если мотивировка последнего его не удовлетворяла, то он мог бы прямо ее отбросить — впрочем и здесь собственно мотивировки нет, а утверждается только фактическая связь. Во всяком случае, эта связь, если в ней и не видно старания умалить славу Гилиппа, характерна, по крайней мере, уже в том смысле, что не выставляет Гилиппа в особом блеске. Характерна потому, что вообще изложение Диодора не выставляет Гилиппа на первый план. Укажу хотя бы и на то, что в уже анализированном нами двойном нападении с суши и моря Гилипп у Диодора не играет никакой роли, между тем как у Фукидида и Плутарха именно он является инициатором предприятия. Диодор старается указать на значение задуманного внезапного нападения — по его рассказу стратеги Сиракузян предусмотрели то, что Афиняне сбегутся смотреть на морскую битву — он любит στρατηγήματα, но вместо индивидуального Γύλιππος [Гилипп] он ограничивается неопределенным οἱ τῶν Συραϰοσίων στρατηγοί [стратеги сиракузян].
Фукидид считает главным деятелем Сиракузской эпопеи Гилиппа. Великий развенчиватель героев Тимей — ὀ Ἐπιτίμαιος — развенчивает и этого героя. Это нам свидетельствует Плутарх (1. 1. Müller F. H. G. I. pg. 218 frg. 102) Τίμαιος δὲ ϰαὶ τοὺς Σιϰελιώτας φησὶν ἐν μηδενὶ λόγῳ ποιεῖσθαι τὸν Γύλιππον, ὕστερον μὲν αἰσχροϰέρδειαν αὐτοῦ ϰαὶ μιϰρολογίαν ϰαταγνόντας, ὡς δὲ πρῶτον ὤφθη, σϰώπτοντας εἰς τὸν τρίβωνα ϰαὶ τὴν ϰόμην… ϰἀϰείνου τὸ πᾶν ἔργον γεγονέναι φησὶν οὐ Θουϰυδίδης μόνον ἄλλά ϰαὶ Φίλιστος, ἀνὴρ Συραϰόσιος ϰαὶ τῶν πραγμάτων ὁρατὴς γιεγνόμενος [Тимей, говорит, что и сицилийцы ни во что не ставили Гилиппа, впоследствии же обвиняли его в корыстолюбии и скряжничестве; когда же в первый раз его увидели, то насмехались над его грубым плащом и волосами … О том, что он сделал все дело, говорит не только Фукидид, но и Филист, сиракузянин и очевидец тех событий]. Holm[11] говорит только половину истины, когда утверждает, что неблагосклонны к Гилиппу Сицилийцы, а не Тимей. Действительно, в данном месте только констатируется мнение Сицилийцев, но делается это в такой форме, что несомненно таким же является и мнение Тимея. Сицилийцы не симпатизировали Гилиппу сначала потому, что увидели его плащ и волосы, затем потому, что поняли его αἰσχροϰέρδεια [корыстолюбие] и μιϰρολογία [скряжничество] — все эти свойства, и внешние и внутренние, предполагаются как факт, т. е. считаются Тимеем таковым. Впрочем, в данном случае мы не нуждаемся в этом толковании, так как то же мнение Тимея засвидетельствовано нам более непосредственно (Plut. Nic. 28 и Plut. Corap. Timol. et Aemil. Pauli 2). Тимей при этом соединял повествование о дурных качествах Гилиппа с упоминанием таких же качеств его отца Клеандрида — то же делает и Диодор (XIII. 106. 9). Важно, конечно, не то одно, что он упоминает о дурном поступке Гилиппа, а то, что он не забывает при этом упомянуть о Клеандриде (или Клеандре, как читают рукописи)[12] — это доказывает, что в указанном месте Диодор черпал так или иначе из Тимея.
Но мы можем извлечь из наших свидетельств гораздо более важные указания относительно Тимея. Цитированное нами место Плутарха ясно показывает, что у Тимея не Γυλίππου τὸ πᾶν ἔργον γεγονέναί [Гилипп сделал все дело] — это прямой вывод из противоположения, в которое ставит Плутарх Тимея с Фукидидом и Филистом. К тому же ведет и другое свидетельство Плутарха (Nic. 1), разъясняемое и подтверждаемое Лонгином (De sublim. IV, 3, p. 14 Weiske. Müller F. H. G. I pg. 219 frg. 103. 104). Человек, который погубил Афинян, который наказал их за кощунство по отношению к Гермесу — был Гермократ: для этого утверждения нужно было видеть главное лицо во всем событии не в Гилиппе, а в Гермократе; то же высоко симпатичное его отношение к Гермократу явствует из уже упомянутого места Полибия (XII 25 к.)[13], где его называют (Полибий, очевидно, по Тимею) αὐτανδρίᾳ χειρωσάμενον τὰς Ἀθηναίων δυνάμεις ϰαὶ τοὺς στρατηγοὺς ϰατὰ Σιϰελίαν [тем, кто силой одолел войско и стратегов афинян в Сицилии].
И то и другое, и сравнительно незначительная роль Гилиппа и крупная роль, предоставленная Гермократу, говорит в пользу того, что именно Тимею, а не Филисту, как это желал показать W. Stern[14], следовал Диодор, у которого мы можем отметить те же особенности. Нужно помнить, однако, что 1) Диодор крайне сокращает свое изложение и 2) что следует он, главным образом, Фукидиду и пока только случайно привлекает к делу Тимея — понятно, что черты Тимеевского характера сильно сглаживаются в его изложении, и мы только изредка можем констатировать его влияние — тем важней эти отдельные случаи.
С большей долей вероятности доказано, что основой изложения Плутарховского Тимолеона служил Тимей; из этого следует тот вывод, что Тимей относился с особой симпатией к Коринфянам; он для этого имел и личные основания в услугах, которые Тимолеон оказал его отцу Андромаху[15]. Если это верно, то мы найдем и объяснение для значения, которое придает Диодор Коринфянам во второй битве Гилиппа. Вовсе не необходимо, чтобы Тимей непосредственно связал эту битву с приходом Коринфян; достаточно было только общего впечатления, которое вынес Диодор из чтения Тимея — впечатления, что в победе над Афинянами львиная доля принадлежит Коринфу, чтобы он скомбинировал в этом смысле найденные им у Фукидида данные.
Рассказывая о битве, Диодор сообщает, что Гилипп напал на лагерь врагов и осадил Эпиполы, что, победивши Афинян, он разрушил стены δι᾿ ὅλης τῆς ἐπιπολῆς [по всей длине Эпипол], что Афиняне ϰαταλιπόντες τὸν πρὸς ταῖς Ἐπιπολαῖς τόπον πᾶσαν τὴν δύναμιν εἰς τὴν ἄλλην παρεμβολὴν μετήγαγον [покинув место у Эпипол, переместили все войско в другой лагерь]. Здесь что ни слово, то отступление от Фукидида, но мы увидим, что отступления эти далеко не так существенны, как это может на первый взгляд показаться.
Фукидид здесь не говорит о нападении на Эпиполы, но он говорит об этом при первой битве — там он сообщает что на Эпиполах стоят укрепления (VII. 5. 1); постройка этих укреплений продолжается, она представляет собой ἀποτείχισις [ограждение] Афинян, она и ведет к битве — нет ничего удивительного, если Диодор представляет себе ряд этих работ как πολιορϰία [осаду]. Но и самое это слово не имеет особого значения; нападение ведется вообще на лагерь и на Эпиполы — т. е. по всей линии, что вполне соответствует Фукидиду.
Афиняне оставили северный лагерь; у Фукидида этого нет, но за то нет нигде и слова об этом лагере — до самого конца он для истории военных действий не существует. Когда Демосфен делает попытку завладеть укреплениями Сиракузян и нападает на Эпиполы, Фукидид опять не упоминает о том, что в этом пункте есть укрепление, на которое мог опереться Демосфен, и Афиняне, находящиеся здесь, не оказывают никакой помощи своим соотечественникам. Только тогда, когда предстоит последнее решение, Афиняне, собравшись на военный совет, решают увести войска из этих ставших бесполезными укреплений[16]. В действии о них никогда более не упоминается, и Диодор мог уже из чисто композиционных соображений здесь же рассказать о переходе войск на юг — только там он будет иметь с ними дело. К тому же он имеет и кое какие основания для этого. Мы уже видели, что он не раз путает первую и вторую битву; о переходе войска начал Фукидид говорить еще раньше (VII. 4. 5); о том, что оно возвратилось, или, что это было только часть войска, Фукидид ничего не говорит — Диодор, естественно, мог воспользоваться этим местом там, где это было ему удобно. К тому же, Фукидид рассказ о второй победе кончает рассуждением о полной бесполезности дальнейших работ на севере. При этой безрезультатности северной позиции Диодор мог считать себя в праве, заканчивая рассказ, сообщить о переходе на юг. Для него владение Эпиполами имеет смысл только как средство для того, чтобы окружить город — для этого желает завладеть ими Демосфен.
Вслед затем Диодор рассказывает о посольствах Сиракузян и письме Никие. Число посланных Лакедемонянами и союзниками солдат он высчитывает по отдельным данным Фукидида (VII. 19. 3. 4). Число собранных Гилиппом солдат он у Фукидида не мог найти (VII. 21. 1). Не могу скрыть, что мне кажется очень подозрительным сходство результатов этой агитации Гилиппа с теми, к которым она привела в первый раз; и тогда он собирает солдат у Гимерейцев и Сиканов, и теперь дают их они же; и тогда ему удается набрать 3000 солдат, и теперь дается та же цифра. На Гилиппа нападают по дороге Афиняне и убивают половину. Holm[17] предполагает, что это известие составлено по Фукидиду же (VII. 21 и 32). Во втором из указанных мест рассказывается о том, как Сикелы по просьбе Афинян, напали на собранный Сиракузскими послами отряд и перебили 800 человек; 1500 вернулись домой. Диодор, по мнению Holm’а, воспользовался этим известием для того, чтобы, соединив его с известием VII. 21, приписать ведение этого отряда Гилиппу. Доказать этого нельзя — цифры доказывали бы это только в том случае, если бы мы знали, откуда взял Диодор свое число 3000 для всего отряда. Если Holm полагает возможным объяснить указание о половине убитых тем, что спаслось 1500, что действительно составит половину 3000, то можно ведь вопрос поставить совершенно обратно — не потому ли общее число составляет 3000, что половине составила 1500. Мне вообще все построение представляется сомнительным, именно потому, что у Фукидида погибла не половина, что Диодор имел пред глазами его цифры; рядом с этим приобретает свое значение то обстоятельство, что нападающими являются не Сикелы, а Афиняне. Свободная замена одного понятия другим говорила бы о слишком большой непродуманности изложения Диодора, непродуманности, которую нам иной раз приходится констатировать, но которой нельзя в каком бы то ни было отдельном случае, где она ad hoc [специально] не доказана, класть в основание гипотезы. В том положении, в которое поставил Диодор Афинян, они не могут нападать на идущее на подкрепление Сиракузянам войско. У Фукидида вполне естественно Афиняне поручают это другим. Я склоняюсь к предположению, что факт заимствован из другого источника — , который здесь о переходе Афинян в южный лагерь не сообщал — , при чем это будет подтверждать мое предположение о том, что самое сообщение об этом переходе создано Диодором на основании текста Фукидида, отчасти ради композиционных соображений.
Письмо Никия приводится сейчас же после сообщения о морских приготовлениях Сиракузян — точно так же сообщает об этом и Фукидид (VII. 7. 4) — самое слово ἀνάπεῖρας ἐποιοῦντο [провели испытания] взято из Фукидида. Прибавлено только указание на то, что производились эти ἀνάπεῖραι [испытания] в малой гавани — но для этого не нужно особого источника. Кроме общего представления о ситуации, Диодор мог воспользоваться хотя бы Thuc. VII. 22. 1, где говорится о νεώρια [верфях] Сиракузян, находящихся в малой гавани.
Письмо Никия проведено в крайне сжатом виде и в косвенной речи; общие мотивы его совпадают с Фукидидовскими, но непосредственно заимствования тут нет. Письмо, должно быть, скомпоновано более или менее свободно на основании ситуации и, конечно, письма у Фукидида. Этой свободой композиции я объяснил бы мотивировку просьбы о присылке стратегов τῶν συνδιαϰηαόντων τὸν πόλεμον [для совместного ведения войны] — она так естественна, что не зачем было бы трудиться искать ее в источниках; самое содержание просьбы — послать стратегов, которые бы вместе с ними вели войну, между тем как у Фукидида Никий просит заместителя — составлено на основании результата: Афиняне назначают τοὺς σανδιοιϰήσοντας τὸν πόλεμον [полководцев для совместного ведения войны]. Результат письма изложен по Фукидиду. Отступление представляет только сообщение о сумме посланных денег[18]. В то время, как Фукидид говорит о 20 талантах, Диодор говорит о 140. Но цифра Фукидида не совершенно установлена, так как существуют кое какие указания на то, что в некоторых рукописях стоит не 20, а 120[19]; возможно (Stahl а. 1.), что число Диодора (ρμ΄ [140]) испорчено из ρϰ΄ [120]. Предположение Boeck’а[20] о том, что Афиняне послали сначала 20, а затем 120 талантов, ни на чем не основано, и нам, во всяком случае, не помогает — остался бы вопрос, откуда узнал цифру Диодор.
В главе, посвященной морской битве до прихода Афинских подкреплений, мы должны отметить пользование источниками, не совпадающими с Фукидидом. Дело не столько в отдельных фактах, сколько в общем представлении. По Фукидиду Сиракузяне спешат покончить дело до прихода подкреплений (VII. 36. 1). Это передает и Диодор, но он рядом с этим сообщает, что Афиняне, наоборот, уклонялись от битвы, желая выждать прибытия своих соотечественников. Это не противоречит Фукидиду, как думает W. Stern[21]. Никий вовсе не желает битвы: ἐλπιζων αὐτοὺς αὖθις ἐπιχειρήσειν [ожидая их нового нападения] (Thuc. VII 38. 2) значит только: ожидая, что Сиракузяне и т. д.[22], но этого и нет у Фукидида. Само по себе это не много доказывало бы: Диодору ничего не стоило бы параллельно с желанием Сиракузян вывести нежелание Афинян. Дело однако в том, что, во 1‑ых, мы тоже находим у Плутарха (Nic. 20); это обстоятельство еще не доказывает ничего, так как общее представление у Плутарха совершенно иное. У Диодора решили не начинать битвы Афиняне — , у Плутарха они этого не решили, да и вообще этого решения не было постановлено. За уклонение от битвы Никий, против него Менандр и Эвтидем. В конце концов битва и дается; характер изложения крайне благоприятный Никию, что объясняется, конечно, специальной целью Плутарха. У Диодора нет и следа этого раздора между стратегами. — Во 2‑х, положение Диодора относительно решения Афинян лежит в основании всего рассказа. Сиракузяне непременно желают битвы; для этого они производят ряд нападений с моря, но Афиняне битвы не принимают. Как они могут это сделать, я решительно не могу себе представить. Корабли их не вытащены были на берег, не окружены палисадом — враг может напасть на них, где бы они ни были, а они должны будут защищаться. При том положении, которое рисует Фукидид, это было бы неизбежно. У него нападение производится одновременно и с суши и с моря. Сухопутные войска отвлечены от морского берега. Флот не находит поддержки в сухопутном войске, которое могло бы отразить нападающий на находящиеся у берега корабли. Но у Диодора и нет нападения с суши. Корабли Сиракузян ϰαθ᾿ ἡμέραν ἐπιπλέον:ες ἐξήπτοντο τῆς μάχης [ежедневно показывались перед афинским флотом, вызывая его на бой] — но Афиняне сидят спокойно; Сиракузянам не удается вызвать их на бой.
Я сказал, что Диодор не говорит ничего о нападении с суши. Это не совершенно верно. Так дело поставлено в начале изложения. Сиракузяне, ϰαθ’ ἡμέραν ἐπιπλέοντες [ежедневно показываясь], старались завязать битву — следует эпизод о переустройстве кораблей, и затем Диодор возвращается к первоначальному изложению — ἐπὶ μὲν οὖν σοχνὰς ἡμέρας οἱ Συραϰόσιοι τῇ παρεμβολῆ τῶν πολεμίων ϰαὶ ϰατὰ γῆν ϰαὶ ϰατὰ θάλασσαν προσβάλλοντες ϰτλ [теперь сиракузяне изо дня в день атаковали лагерь противника как с суши, так и с моря и т. д.]. Но ведь раньше было сказано, что они ἐπέπλεον [показывались], что они приплывали к кораблям Афинян, откуда же вдруг берется παρεμβολή [лагерь], откуда берется γῆ [суша]? И дальше во всем изложении ни слова о битве на суше нет. В конце концов некоторые триерархи не выдерживают — а что же делают сухопутные солдаты? — , и завязывается πασῶν τῶν τριήρων ναυμαχία [навмахия с участием всех триер], кончающаяся поражением Афинян, понесших значительные потери — но потери кораблями. Что же было на суше, не сказано. Только затем, когда Диодор рекапитулирует общее содержание рассказа, он опять говорит о τὸ ϰαὶ ϰατὰ γῆν ϰαὶ ϰατὰ θάλασσαν νενιϰηϰέναι [победах на суше и на море]. Очевидно тут γῆ [суша] в самый рассказ не входит, а вносится в него извне. Это обстоятельство указывает на то, что здесь соединены два варианта: по одному произошла только морская битва — этому варианту в существенном следовал Диодор, его же мы находим у Плутарха, который тоже говорит только о ναυμαχία [навмахии]; другой вариант был у Фукидида, и, желая привести свое изложение в согласие с Фукидидом, Диодор прибавляет к своему рассказу — совершенно механическим способом — слова ϰατὰ γῆν [на суше].
Далее, из Фукидида он прибавляет сообщение об улучшении кораблей. Характер прибавки ясен сам собой; не тогда о нем следовало бы говорить, когда Сиракузяне ἥπτοντο τῆς μάχης [вызывали на битву], а либо во время самой μάχη [битвы], либо, когда речь шла о приготовлениях — так оно и есть у Фукидида, который рассказывает об этом обстоятельстве раньше, чем происходит нападение (VII. 32). Диодор приписывает введение нового способа устройства ἔμβολον [корабельного носа] совету Аристона Коринфянина; Фукидид тоже говорит о Коринфском происхождении этого способа, и у него Аристон является, хотя по другому случаю, советником Сиракузян (VII. 39. 2). В той же роли советника он является и еще другой раз у Плутарха (Nic. 25).
Об истории битвы существовало несколько вариантов. Кроме рассказа Фукидида, мы видели еще две версии — одну у Диодора, другую у Плутарха. В основании обеих последних лежит один факт: уклонение от битвы на афинской стороне — точней то обстоятельство, что Афиняне некоторое время не дерутся. И причины этого уклонения и причины, приведшие наконец к битве, изложены различно. Но и то и другое есть уже не факт, а объяснение его — факт один и тот же, и я думаю, что это факт исторический. В сущности нечто подобное есть и у Фукидида; до решительной битвы происходит несколько столкновений, ни к чему не ведущих. Афиняне, если прямо не уклоняются от боя, то во всяком случае занимают выжидательное положение, только защищаются, но и не думают о нападении — единственное, что они при данном положении вещей могут делать, но непременно и должны делать; попытки иного объяснения вызваны тем, что обе остальные версии упускают сухопутные действия Гилиппа.

---

[1] о. 1. II. 359.
[2] Holm не обратил внимания на проходящее по всему рассказу Диодора отличие между φρούρια [укреплением] и παρεμβολή [лагерем]; он упустил из виду ϰαὶ [и] в уже цитированной мною фразе — τὸν ὑπερϰείμενον τοῦ λιμένος τόπον ϰαὶ ϰτλ [прилегающее к гавани место и т. д.].
[3] Stern, Phil. 42. 453 указывает на то, что у Диодора Афиняне преследуют врагов до Νῆσος [острова], это взято из Фукидида — Афиняне ставят трофей ἐν τῷ Νησιδίῳ [на островке] (VII. 23. 4); фактическое несоответствие ничего против этого не доказывает.
[4] Freeman o. 1. III. 284; это ясно не только из противоположения с позднейшим — ἐπεὶ δὲ τὰ δύο τειχίσματα [когда же два укрепления] (заметь не τὰ ἄλλα [остальные] или λοιπὰ [другие]) ϰτλ., но и из описания того, как затруднительно было бегство.
[5] У Фукидида (VII. 1. 5) не 2800 (Stern Phil. 42, 453) a больше, чем 2700 пеших, и больше чем 100 конных.
[6] o. 1. pg. 464.
[7] o. 1. 358.
[8] Classen a. 1. Lupus o. 1. 139.
[9] Мне кажется, что это ясно указывает именно на Фукидида, (VIII. 5 и 6), из которого общее выражение Плутарха вполне уясняется. Fricke o. 1. 40. Holm o. 1. II. 350.
[10] Мы уже увидели, что этим местом Диодор несомненно воспользовался; укажу еще на то, что Диодор — для своей цели бесполезно — указывает на то, что Гилипп τὰς ναῦς ἐνεώλϰησες [поставил корабли на причал], у Фукидида это имеет свое значение: иначе Гилипп не мог бы воспользоваться матросами.
[11] 1. 1. ср. Clasen o. 1. 52 Fricke o. 1. 39.
[12] Эфoр (Schol. Arist. Nub. 855. Müller F. H. G. I. pg. 266 frg. 118) упоминает о поступке Клеандрида, но вне связи с Гилиппом, почему для сближения с Диодором основания нет.
[13] Cp. Clasen 1. 1. Bachof, Jahrb. f. Phil. 129 pg. 473.
[14] Philistos, ala Quelle des Ephoros.
[15] Cp. Clasen o. 1. 91. Bachof, Jahrb. f. Phil. 129,471. Reuse. Phil. pg. 252 sq.
[16] Если только τὰ ἄνω τείχη [верхние стены] означает эту часть стен, в чем я, вместе с Classen’ом (а. 1.) очень сомневаюсь, ср. Freeman о, 1. III. 686sqq. Lupus о. 1. 143.
[17] о. 1. 354.
[18] Cp. Holm. о. 1. 413. W. Stern, Phil. 42, 453.
[19] Ср. Classen а. 1. Stahl, Arnold а. 1.
[20] Staathaushaltung I² 361.
[21] Phil. 42. 441.
[22] Classen a. 1