Глава 1: Макр как политик

В отличие от многих других историков республиканских времен вроде Гн. Геллия, Клавдия Квадригария, Валерия Антиата и других мы относительно хорошо осведомлены о биографии Г. Лициния Макра, особенно в том, что касается его политической карьеры. Историк Макр также должен быть осязаемым как личность, что в конечном итоге также приносит пользу пониманию работы. Однако пример Макра также быстро раскрывает трудности интерпретации, которая хочет развить взаимодействие между биографией и работой: Поскольку свидетельства о жизни Макра более показательны, чем сами фрагменты, существует опасность увлечься и на фоне биографии неверно истолковать характер труда. Для Макра это означает, что его деятельность как популяра во время его трибуната могла соблазнить его присвоить своей работе популярский уклон. Как может ввести в заблуждение этот вывод, показывает сравнение с Саллюстием. В карьере Саллюстия есть интересные параллели с Макром: Оба держали трибунат, в течение которого они действовали как популяры, и оба были во время или после их политической деятельности также историками. Беспристрастная интерпретация работ Саллюстия показала, что, несмотря на свою политическую ориентацию, он не был тенденциозным. В отношении работы Макра, которая является лишь фрагментарной, это ​​проверить трудно. Сравнение с Саллюстием также не доказывает, что его анналы были свободны от пропаганды. Но это показывает, что политическая деятельность необязательно должна отражаться на работе и не обязательно подразумевает одностороннюю точку зрения.
Точный год рождения Макра неизвестен. Если, как предполагается, он в 68 до н. э. исполнял должность претора, которую можно было занимать только по достижении сорока лет, он следовательно не мог родиться позже 108 г. до н. э. Поэтому Макр был старшим современником Цицерона. Род Лициниев был одной из самых выдающихся плебейских семей в Риме, хотя Лицинии Макры были менее знатной ветвью. Мы ничего не знаем об отце Макра, Луции. Мы также ничего не знаем о жене Макра, но мы знаем его сына Г. Лициния Макра, известного оратора, поэта и друга Катулла.
Когномен Calvus заслуживает внимания: Макр, по–видимому, отдал его своему сыну, потому что он возводил свою родословную к двум известным представителям этого имени из ранней республики П. Лицинию Кальву (трибуну с консульской властью 400 и 396 г. до н. э.) и Г. Лицинию Кальву (военному трибуну 368 г. до н. э. и консулу 364 или 361 г. до н. э.). Факт, что Макр изображал Г. Лициния Кальва с ярко выраженной семейной гордостью, подтверждает сам Ливий (fr. 20 = 16 P): он обвиняет Макра в том, что он приукрасил роль своего предка в качестве консула 1.
Мюнцер полагает, что из места Плутарха (Cic. 9) об иске против Макра во время преторства Цицерона, можно узнать, что Макр жил недалеко от здания суда, то есть рядом с форумом. Поскольку теперь мы знаем от Светония (Aug. 72), что Август жил в бывшем доме Кальва, который находился рядом с форумом, Мюнцер подозревает, что это уже был дом Макра.
Что касается родни Макра, здесь мы также плохо информированы. Следует, однако, отметить его дружбу с Л. Корнелием Сизенной, которую упоминает Цицерон (De leg. 1.7: Sisenna eius [Macri] amicus). Сизенна, старший современник Макра 2 и тоже историк, придерживался иного отношения к политической ситуации того времени, чем Макр. Замечание Саллюстия предполагает, что Сизенна описывал Союзническую войну и следующие годы (около 91-79 до н. э.) с сулланской точки зрения 3. Но как мы можем заключить из речи Макра у Саллюстия 4, Макр как трибун в 73 г. резко атаковал Суллу и его политику. Итак, какая могла быть дружба между сулланцем и явным противником Суллы?
Этот вопрос возникает, в частности, потому, что римский термин amicitia (дружба) обычно имеет очень специфическое значение: Он обозначает общественную и политическую связь, основанную не на взаимной любви, а на обязательствах (по должности). Тем не менее, это также важная черта римской политики, что эти отношения не были объединены в политические группы или партии. Римские отношения «близких и лояльных», в которые входила не только amicitia, но и клиентские и семейные связи, характеризовались их сложностью. Amicitia развивалась по личным интересам политиков 5, а не по политическим вопросам, и amici не всегда должны были идти в одном направлении политически. Римский classe politique был связан многочисленными дублирующимися обязательствами и не группировался в партии. Макр и Сизенна показали хороший пример, и их дружба кажется менее удивительной в этом свете. Очевидно, что политические разногласия не сыграли никакой роли в их случае. Мы можем даже сказать, что amicitia представляли более длительные отношения, чем политическое сотрудничество или оппозиция. Вот почему Цицерон, вероятно, упоминает дружбу между Макром и Сизенной.
Однако этот формальный аспект римской amicitia затрудняет разговор о личных взаимоотношениях двух людей. Мы не знаем, были ли это дружеские отношения в нашем понимании, основанные на взаимной симпатии. Учитывая литературную деятельность обоих друзей, мы можем только предположить, что происходил интеллектуальный обмен.
В 84 г. до н. э., во время господства Цинны, Лициний Макр был членом коллегии tresviri monetales, на которую была возложена чеканка монет. В результате появились серебряные денарии и медные ассы. Асс показывает на фронте увенчанную голову Януса, а на оборотной стороне — нос корабля и фигуру с посохом в руке. На одной из монет также нанесена надпись C LICIN L F спереди и EX S C MACER сзади. Этот асс был отчеканен на основе специального разрешения сената (ex senatus consulto). Как мы знаем из Аппиана (1.76.81, ср. также Liv. Per. 83), в 84-82 гг. до нашей эры по всей Италии марианцы были призваны сражаться с Суллой, и поэтому были необходимы дополнительные средства. Денарии имеют юного бога с молнией в руке на лицевой стороне и Минервой с квадригой и надписью C LICINIUS L F MACER на реверсе.
В 73 году до н. э. Макр вступает в следующую известную нам должность 6. Он становится народным трибуном в то время, когда трибунат был по–прежнему строго ущемлен законами, введенными Суллой. Многочисленные трибуны в семидесятые годы пытались пересмотреть эти законы, но только Помпей в свое консульство в 70 году до нашей эры восстановил трибунов в их старых правах. Макр также был одним из трибунов, которые были показаны в борьбе за трибунат, что следует из речи, которую Саллюстий вставляет в его уста в «Истории» (Hist. 3.48). Эта речь является самым важным свидетельством политической активности Макра и поэтому должна быть обсуждена подробно.
Вот ее краткое изложение: спикер атакует servitium (рабство), наследие Суллы, и призывает народ вернуть себе свободу. Он подчеркивает, что вся власть принадлежит немногим, и что народ полностью исключен из нее. Эта ситуация изменится только тогда, когда покоренное большинство будет противостоять меньшинству знати. Чтобы успешно защищаться, народ должен в первую очередь бороться за восстановление трибуната, лишенного полномочий Суллой, поскольку это его самое эффективное оружие. В качестве способа для достижения этой цели оратор предлагает отказаться от военной службы. Далее он говорит, что народ должен, наконец, обрести активность, вместо того, чтобы обманываться хлебными подачками и тешиться надеждами на Помпея.
Речь, вероятно, была произнесена в contio (собрании), обычном месте для агитации трибунов. Предполагается, что речь Макра касалась Третьей Митридовой войны и связанным с ней военным набором. Помимо связи с внешней политикой, речь, прежде всего, отражала внутреннюю политическую обстановку.
Саллюстий явно хотел изобразить Макра как популяра, который нападал на политику нобилей и объявлял себя представителем народа. Термин «популяр» нуждается в некоторых пояснительных замечаниях. Политика популяров играла важную роль в Риме в поздней республике со времен Гракхов. Внутренние политические конфликты характеризовались оппозицией между популярами и оптиматами.
Цицерон впервые использует термин popularis в речи из 70 года до нашей эры (Divin. in Caec. 8). В речи за Сестия (96) он дает одно, полемическое, определение: «одни из этих людей хотели и считаться и быть популярами, другие — оптиматами. Те, кто хотел, чтобы их поступки и высказывания были приятны толпе, считались популярами, а те, кто действовал так, чтобы их решения находили одобрение у всех честнейших людей, считались оптиматами». Презрительным «были приятны толпе» Цицерон предполагает, что методом популяров было достижение определенных целей с помощью народного собрания. Политики, которые использовали этот метод, пользовались тем, что народное собрание могло принимать законы практически неограниченно и тем самым конкурировать с сенатом. Во время классической республики эта потенциальная оппозиция не оправдалась, потому что знать находилась в согласии. Но когда со времен Гракхов эта солидарность постепенно распалась, некоторые политики пользовались властью Народного собрания для обеспечения своих политических целей против сената. Работа с народным собранием была тесно связана с трибунатом, поскольку трибуны были назначены законодательным органом concilium plebis. Сочетание метода популяров с народным собранием и популярами/оптиматами теперь может создать впечатление, что популяры были демократической партией, что, однако, было опровергнуто современными исследованиями о популярах. Популяры также действовала в правящем классе; их целью было не правление народа, потому что народ даже не составлял интегрированного политического класса. Скорее, метод популяров был средством борьбы с нобилитетом.
Вероятно, Саллюстий справедливо приводит Макра как пример политика–популяра. Но как насчет содержания речи в деталях? Можем ли мы предположить, что здесь перед нами мысли Макра? Здесь есть скептицизм. Речь имеет лишь ограниченную ценность для политической деятельности Макра и должна интерпретироваться с особой осторожностью, поскольку она является частью литературного произведения другого историка. Поэтому трудно говорить о «речи Макра», и сначала нужно прояснить, чьи мысли здесь выражены. Как насчет подлинности речей у древних историков вообще и речи Макра у Саллюстия в частности?
В принципе, речи у Геродота и Фукидида были неотъемлемой частью исторических работ. Но Фукидид также разъясняет, что он не цитирует свои речи дословно. Для него было важно, по его собственным словам, составить речь в каждом случае так, чтобы, с его точки зрения, она могла бы соответствовать своей основной идее. Фукидид хочет раскрыть своими речами, прежде всего, истинные мотивы различных способов поведения.
Следовательно, речи являются собственностью историка и частью его исторической интерпретации, и это также следует учитывать и для латинской историографии. Саллюстий, получается, прежде всего рассматривается как автор рассматриваемой речи, поэтому проблематично делать выводы о собственных мыслях Макра. Разумеется, это была проблема Саллюстия, чтобы точно охарактеризовать Макра. Мы можем предположить, что в 73 до н. э. Макр действительно был трибуном, и выступал за пересмотр сулланских законов, пытаясь в манере популяра использовать народ для своих целей. Макр, вероятно, прибег к этому методу во время своего трибуната. Но является ли словарь популяра, используемый саллюстиевым Макром, также подлинным, и может ли он быть использован, чтобы заключить о профиле Макра как политика?
В исследованиях различие между истинной речью и речью как частью исторической работы не всегда четко рассматривается. Речь Макра часто рассматривается как фактически аутентичная и используется как источник популярской политики 70‑х годов в целом, а также для индивидуального поведения Макра в частности. Интерпретация Виршубского, например, дает понять, что он подразумевает, что речь выражает собственные мысли Макра. Он использует речь в качестве примера для лживой популярской пропаганды. Макр был амбициозным сторонником партии, которая была заинтересована только в том, чтобы вывести из строя нобилей. Содержание его речи характеризуется лицемерием. Виршубский игнорирует тот факт, что перед нами нет собственных слов Макра, но есть интерпретация Саллюстия.
Мартин в своей новаторской книге о популярах постулирует, что догматическое обозначение трибуната как хранителя свободы народа против господства нобилитета было впервые отмечено Макром. Он считает, что это предположение подтверждается тем фактом, что Макр передал свои политические взгляды на трибунат в соответствии с обычаями сулланской анналистики в ее изложении внутренней политической борьбы в ранней республике. Поскольку в третьей книге Ливия в описании децемвирата были найдены совпадения, которые соответствовали взглядам (в саллюстиевой речи) Макра (на трибунат как на сторонника свободы народа), а Ливий использовал Макра в качестве источника, Мартин заключает, что и пассажи Ливия, и речь Саллюстия происходят из Макра. Здесь, однако, существует опасность замкнутого круга, поскольку Мартин доказывает «подлинность» речи ливиевыми пассажами, которые он может назначать Макру только на основе сравнения с Саллюстием.
Мотив «вольности народной», вероятно, является стереотипом, используемым популярскими политиками еще до Макра. Так, на процессе Рабирия (63 г. до н. э.) его обвинитель Лабиен выступает с лозунгом libertas populi, а Клодий в свой трибунат (59 г. до н. э.) обвиняет Цицерона как противника свободы. Тем не менее можно ожидать, что разработанный с времен Гракхов традиционный популярский словарь также произошел из Макра. Поэтому лозунг libertas populi, вероятно, не был впервые создан Макром.
Однако сомнения относительно подлинности речи возникают не только на основе общих соображений, но и при рассмотрении самой речи. Средство (не служить в армии), с помощью которого саллюстиев Макр стремится достичь своей цели, кажется искусственной конструкцией:
Согласно Ливию, нежелание идти в поход был излюбленным приемом борьбы в ранней республике во времена кризиса. Во второй книге Ливия первому secessio plebis (2,31,7-33,3), которое приводит к введению трибуната, предшествует неоднократное уклонение плебеев от военного набора (2,24,2; 27.10, 2.28, 6f.) 7. В начале четвертой книги трибун Канулей также угрожает отказом от военной службы, если patres не вернут conubium между патрициями и плебеями (Liv. 4,5, 6). Параллели с речью Макра очевидны. Но действительно ли Макр в 73 до н. э. так выступал, или это состроил Саллюстий, который был вдохновлен представлением Макром сецессий в его летописях? Вряд ли городской римский пролетариат был адресатом макрова воззвания. В поздней республике рекрутинг проходил преимущественно в сельской местности, а не в самом Риме. Заманчиво приписывать сходство общему источнику Ливия и Саллюстия, летописи Макра. Тем не менее здесь очень опасная почва. Заключительных заявлений сделать нельзя.
Воззвание Макра имел бы скорее символический характер. Саллюстий мог решить, что мог бы сказать Макр в этой ситуации. За выдумку Саллюстия может также говорить то, что у Ливия трибун 481 г. до н. э. Сп. Лициний использовал отказ от военной службы как политическое оружие. Однако он не преуспел и своим действием привлек многих врагов (2,43,3-4). И саллюстиев Макр не имеет успеха. Было бы легко представить, что Саллюстий скопировал своего Лициния Макра с раннереспубликанского тезки.
Итак есть резонные сомнения в подлинности речи. Еще одно теоретическое возражение на предположение, что Саллюстий следовал собственным словам Макра, заключается в том, что речь прежде всего исторически интерпретируется Саллюстием. Это означает, что речь должна была вписаться в историческую ситуацию, как она была задумана историком. Речи были для древнего историка средством для иллюстрации его взглядов на историческое развитие. Поэтому необходимо изучить, как Саллюстий характеризует Макра и как заявления Макра относятся к суждениям Саллюстия. Это может быть только анализ интерпретации Саллюстием Макра, поскольку речь уже является историческим суждением:
Речь прежде всего содержит информацию о роли, которую Саллюстий приписывает Макру в политике в 70‑х годов. Из слов Саллюстия судить о трибуне Макре нельзя из–за отсутствия параллельных источников. Поэтому можно только спросить, хочет ли Саллюстий изобразить Макра как честного политика или амбициозного партийца, то есть, было ли намерение Саллюстия написать положительный или отрицательный портрет Макра. В качестве основы речь должна сначала основываться на ее риторической и аргументационной структуре и только затем следует задать вопрос о включении речи Макра в общую картину Саллюстия 70‑х годов.
В прооймии (§§ 1-4) Макр говорит, что нет необходимости указывать на тяжелую борьбу ранних римских плебеев за трибунат 8, поскольку плебеи хорошо знали разницу между ius и servitium. Тем самым Макр делает комплимент народу: тот знает о своей ситуации, что, как будет видно, не так. В то же время, наиболее важные элементы речи также тематически упоминаются: ius, servitium, secessio, tribuni, и становится ясно, что Макр приравнивает небытие ius и libertas к отсутствию полностью наделенного полномочиями трибуната. Это еще раз подчеркивается позицией ключевого слова libertas в конце предложения. С одной стороны, ссылка на сецессии раннего римского периода, вероятно, говорит об уважении Саллюстия к деятельности Макра ​​как историка 9, но также указывает на главное направление всей речи Макра: плебс должен отстаивать свои права. Макр указывает на свою участь бессильного трибуна и словно бичует противников как «партию преступников», которые не должны править.
Первая основная часть (§§ 4-13) начинается с указания на коррупцию других трибунов, которые не препятствуют dominatio paucorum, «господству немногих» (§ 5), и с описания вытекающего отсюда нынешнего удручающего положения (§ 6). Макр продолжает, что плебс мог бы легко восстановить власть, если бы захотел (§ 7). Здесь снова мы сталкиваемся с песней о дремлющей в народе силе, которая должна быть разбужена. Раздел завершается сентенцией: «редко у кого хватает мужества отстаивать то, что ему нравится; большинство подпадает под власть более сильных».
Тезис о том, что никто не устоит перед объединенным плебсом, проиллюстрирован примерами из недавней истории: уже долго страдающим плебеям были сделаны уступки (§ 8). С одной стороны, lex Aurelia 75 г. до н. э., который отменил исключение трибунов из исполнения других должностей, выражает страх знати перед народом. Следующий пример, с другой стороны, пытается дать понять, что страх знати перед плебсом укрепляется даже при осуществлении репрессий, как в случае с устранением Сициния, трибуна 76 г. до н. э. Макр теперь удивлен тем, что народ тем не менее не сопротивлялся, так как ему приходилось понимать, что pauci (немногие) автоматически не откажутся от своей власти, но будут проводить политику кнута и пряника. Макр рисует противоречивую картину нобилитета с целью с одной стороны, придать плебсу смелости (pauci боятся) и, с другой стороны, чтобы убедить его в необходимости сопротивления (хотя pauci боятся, они будут силой держаться за власть, пока считают, что противник слаб). Вторая мысль о том, что нобилитет добровольно не откажется от своего положения после смерти Суллы, проиллюстрирована второй серией исторических примеров, заканчивающихся общим замечанием (§§ 9-11). Серия включает Квинта Лутация Катула, консула 78 г. до н. э., который вмешался против своего восставшего коллеги Лепида, восстание Лепида в консульство Брута и Мамерка (77 г. до н. э.), повторное упоминание смерти Сициния в консульство Г. Куриона и действия консула Лукулла против трибуна Квинция в 74 г. до н. э. Все эти жертвы не были бы необходимы, если бы нобили отказались от своей власти по собственному почину. Еще одно доказательство того, что в этих внутриполитических конфликтах прежде всего речь идет о сохранении рабства народа, Макр видит в том, что обе стороны боролись под ложными предлогами. Поэтому даже те, кто стремится к личной власти от имени народа, критикуются Макром. Блансдорф подозревает, что саллюстиев Макр имеет здесь в прицеле прежде всего Лепида, потому что «та гражданская война», вероятно, намекает на восстание Лепида. В следующем параграфе (§ 12) Макр возвращается к своей основной теме (ср. § 1), лишению прав трибуната, «оружия, созданного предками для завоевания свободы», что он приравнивает к рабству плебса. Народ должен знать, что без трибуната царствует не otium, а servitium. И так как нобилитет заметил, что народ не принимает этот ложный otium, то он еще усилил свое давление.
Первая часть речи посвящена анализу внутренней ситуации после смерти Суллы. Вторая часть (§§ 14-24) касается вытекающих оттуда последствий и инструкций. Начинаясь фиктивной репликой («что же ты предлагаешь?») 10, воззвание выливается в мысль больше не проливать кровь за pauci, то есть предполагает отказываться от военной службы (17). Раньше Макр просил народ отбросить ignavia, вялость (§ 14) и не надеяться на помощь Юпитера (§ 15). Он не требует насильственных действий, как это делали раннереспубликанские плебеи 11 (опять–таки намек на летописи Макра). Плебс должен не мстить, а лишь вернуть похищенное и прибегнуть для этого к пассивному сопротивлению (§ 17). Нобили же должны были вести войну против Митридата и Сертория с посмертными масками своих предков 12, насмешливо добавляет он. Воззвание Макра выливается в требование: «Но пусть не знают трудов и опасностей те, у кого нет никакой доли в добыче» (§ 18).
От этого шага, продолжается аргумент Макра, народ не следует отвлекать зерновыми пожертвованиями консулов ​​(ссылка на lex Terentia et Cassia 73 г. до н. э.), которые Макр саркастически отвергает как тюремную пищу (§ 19). И надежда на Помпея (§§ 21-24) не должна успокаивать плебеев. Разумеется, Помпей не будет сотрудничать с нобилитетом, но позаботится о деле народа (§ 23) и восстановит трибунат в его правах 13. Тем не менее, нежелательно, чтобы кто–то один определял судьбу плебса (§ 24). Поэтому народ должен обязательно охранять свою независимость.
В §§ 25-28 Макр снова пытается пробудить плебеев от их летаргии (§§ 25-26) и просит их не обманываться подарками. Эта медлительность является одной из главных проблем в глазах саллюстиева Макра, которая препятствует его нападению на domitio и кампании за libertas.
Как связана речь Макра со всей работой Саллюстия, и как отражена в ней историческая точка зрения? Непосредственный контекст речи в «Историях» утрачен, так что нет прямых высказываний и суждений Саллюстия о Макре. В свои работы Саллюстий часто включал характерные черты своих главных героев, которые важны для интерпретации этих персонажей, и часто именно их речи отражаются в правильном свете 14. В случае с Макром мы можем только попытаться найти параллели или несоответствия в его речи в предикациях и экскурсах, в которых Саллюстий изложил свое собственное историческое суждение. Кроме того, посредством аналогичных речей в «Историях» и монографиях можно сделать выводы, как Саллюстий использовал речь в качестве средства исторической интерпретации. При этом нужно обращать внимание на то, в какой мере Саллюстий использует спикера в качестве рупора для своих собственных идей и как он сталкивает их высказывания с историческим развитием. Вместе с тем ставится вопрос о роли и функции макровой речи у Саллюстия. Доступны два варианта: Саллюстий мог использовать речь с одной стороны с целью проанализировать историческую ситуацию устами спикера, и, с другой стороны, чтобы охарактеризовать самого спикера. Он достигал этого, противопоставляя речи своего собственного изложения и интерпретации исторического развития. Речи также имели цель проиллюстрировать общую тему Саллюстия.
Спикеры были интересны Саллюстию не ради них самих, но в качестве части исторического процесса, который особенно задевал историка. В анализе макровой речи нужно прежде всего учесть взаимосвязь между рассказом Саллюстия и словами Макра. Историческая концепция Саллюстия в науке оценивалась совсем по–другому. Моммзен ссылается на Саллюстия как на цезарианца, поскольку он интерпретирует «Катилину» как апологию Цезаря. Клингнер поднял работу Саллюстия над партийной борьбой и увидел в ней скорее критику всего classe politique. Этот подход видения в Саллюстии не политического пропагандиста, а политического мыслителя, впоследствии был значительно усовершенствован. Прежде других Эрл разработал очень убедительную модель истории Саллюстия. Он рассмотрел саллюстиеву концепцию virtus, согласно которой изоляция нобилитета и преобладание ambitio подрывают virtus. Саллюстий критикует нобилитет и плебс, поскольку обе стороны предпочитают личные цели благополучию res publica, и характеризует римское общество как полностью разрушенное. Саллюстий подчиняет все этому шаблону, так что его атаки основаны не на личной ненависти к партийному человеку, а на классификации исторических явлений в исторической модели.
По словам Эрла, Макр, как и Лепид, является для Саллюстия лишь одним из примеров пустой пропаганды, которую использовали вожди плебса. Эрл указывает прежде всего на призываемую в речи Макра свободу, равную наделенному полными правами трибунату (Sall. Hist. 3,48,12). Но эта связь имеет прежде всего пропагандистскую цель. Как объясняют Виршубский и Эрл, свободу народа гарантировало в первую очередь ius auxilii, которое не была затронуто Суллой. С другой стороны, речь Макра была направлена ​​против ius agendi, права на внесение законов, которое было обрезано Суллой. В результате народ стал важным средством в политической борьбе. Саллюстиев Макр заботился совсем не о плебсе, а о своих политических выгодах. Тем самым он иллюстрировал сплошь негативную саллюстиеву модель подрыва политических идеалов и концепций. Эрл интерпретирует Макра, особенно в контексте критики Саллюстия, также в методах популяров. Кроме того, в глазах Мартина, популярская пропаганда Макра раскрывается в самой речи у Саллюстия. Макр предлагает совершенно неверную картину роли трибуната для плебеев. В поздней республике трибунат уже не мог пониматься как представляющий интересы народа, поскольку народ не составлял политически интегрированного слоя. Это был лишь инструмент господствующего класса, средство в политической борьбе. Макр заставляет плебеев верить, что речь идет о них, тогда как в реале дело шло только о продвижении политиков.
В других исследованиях это мнение часто встречало возражения: Сайм противопоставлял Макра отрицательным фигурам вроде Лепида, считая саллюстиева Макра более умеренным и менее демагогичным, чем Лепид. Он составляет исключение в группе демагогических популяров. Часто приходит тезис о том, что Макр во многом был рупором Саллюстия. Хотя у Макра, как и у Лепида, встречаются популярские топосы (pauci, servitium, libertas, otium), у Макра они выражают более глубокое прозрение. Это суждение, которое больше связано с повседневной политикой и собственными интересами, проявляется в двух основных аспектах: по поводу разоблачения пустой политической пропаганды (§ 11) и касательно рейтинга Помпея (§ 24: предупреждение плебеям не доверять свою судьбу одному человеку). В обоих пунктах собственный вердикт Саллюстия совпадает со словами «Макра». Но когда Саллюстий говорит устами Макра, он не может делать его отрицательной фигурой.
Давайте кратко изложим мнения о роли макровой речи у Саллюстия: Эрл интерпретирует речь так, что Саллюстий хотел разоблачить через него популярскую политику. Поэтому речь идет о цели характеризовать Макра как эгоистичного партийца. С другой стороны, «противоположное направление» подчеркивает функцию Макра как рупора Саллюстия. Оба объяснения явно не оправдались. Соответствия между макровой речью и собственными заявлениями Саллюстия объясняются не только намерением изобразить Макра как почтенного политика. С другой стороны, Саллюстий не только осуждал политику Макра.
Саллюстий в чем–то соглашался со «своим» Макром и все же критиковал его. Чтобы прийти к другому приговору, следует перечислить как аргументы, которые опровергаются или ставятся под сомнение Саллюстием, так и те, которые совпадают с его точкой зрения. Если с фигурой Макра возникают явные противоречия, их нельзя отрицать, но их нужно объяснить. Сравнение с другими персонажами у Саллюстия также покажет, что они обычно не являются ни чисто позитивными, ни чисто отрицательными, но неизменно амбивалентными. Словарь Макра богат ключевыми словами, которые встречаются в речах других популяров у Саллюстия. Уже в прооймии содержится концентрированная коллекция политически заряженных терминов: ius, servitium, iniuria, vindex iuris, libertas, dominatio, factio noxiorum, innocens, libertas. Особенно часто в речи упоминается libertas (восемь раз во всей речи: 3,48,2,4.12.14.19.22.26.28), затем servitium (четыре раза: 3,48,1,9,13,20), соответственно servire (3,48,11) и dominatio (шесть раз: 3,48,3,6,11 [дважды], 23.28), соответственно dominari (3,48,10). Свобода также упоминается в речах других популяров у Саллюстия: шесть раз — Лепидом ( Hist. 1,55,1,4,6,9,27 [дважды]), четыре раза — Меммием (lug. 31.5.16.17.22), дважды Катилиной (Cat. 20.6.14) и один раз Г. Манлием (Cat. 33.4). Однако представитель противоположной стороны, Филипп, консул 78 г. до н. э., в своем выступлении (Hist. 1,77,3.6.10.20) четыре раза призвал к libertas.
Libertas — модное слово в политической борьбе. Противоположные dominatio или servitium также являются частью стандартного словаря популяров 15. Саллюстий хорошо осознает важность этих лозунгов в политической борьбе и несколько раз жалуется на эрозию политических концепций.
Лживость политической речи предметно обсуждается им во всех трех произведениях в видном месте: в «Катилине», например, в центральном (Cat. 38,3: «Ибо — скажу коротко правду — из всех тех, кто с этого времени правил государством, под благовидным предлогом одни, будто бы отстаивая права народа, другие — наибольшую власть сената, каждый, притворяясь защитником общественного блага, боролся за собственное влияние») 16. В «Историях» он берется за эту тему уже в предисловии (Hist. 1,12: «немногие могущественные люди, в зависимость от которых попало множество народа, стремились к господству под почетным названием взаимоотношений патрициев и плебеев»). По словам Саллюстия, обе стороны признали свою вину в том, что скрывали свои собственные амбиции за красивыми словами. Саллюстий также дезавуирует популярскую риторику. Особенно интересным в этом контексте является отрывок в экскурсе о партиях в Югуртинской войне (lug. 41,5: «Ибо знать начала произвольно пользоваться своим высоким положением, народ — своей свободой, и каждый стал тянуть к себе, грабить, хватать»). Особенно libertas, которая у Макра так часто на устах, раскрывается здесь как популярское модное слово. Выступление Макра для Саллюстия было примером злоупотребления политической речью. Поскольку политическая терминология вырождается в лозунги, из другого примера из речи Макра становится ясно: Макр положительно описывает трибунов как «защитников прав» (Hist. 3,48,1) 17. С другой стороны, он борется с претензиями нобилей, которые называют себя «защитниками свободы» (Hist. 3,48,22). Здесь становится ясно, как политические оппоненты пытались монополизировать определенные понятия. Также innocentia (безупречность), на которую претендует Макр (Hist. 3,48,3), оказывается модным словом. Саллюстий использует этот термин очень экономно и приберегает его для избранных политиков, вроде Метелла (lug. 46,1) и Катона (Cat. 54,6). Если другие спикеры украшают себя этим качеством, как наряду с Maкром также Меммий (Iug. 31,1) и Марий {Iug. 85,4.18), то здесь уместен скептицизм, если Саллюстий согласен с этим самовосхвалением. Политическая «безупречность», по словам Саллюстия, в Риме того времени встречалась редко. Поэтому в глазах Саллюстия должна была быть поставлена под сомнение серьезность всей политической риторики.
Толчок к исследованию политического словаря Саллюстий получил от Фукидида. Мятеж в Керкире дал последнему возможность объяснить последствия раскола общества на «демократов» и «аристократов». Для него многие понятия утратили свое первоначальное значение и стали игровым мячом для политиков, которые преследовали лишь свои собственные цели. Он добавляет, что наглость теперь считается партийной верностью, а осторожность и мудрость — трусостью (3,82). Саллюстий принял эту концепцию, поскольку он также хотел понять, почему общество раскололось и каждый заботился только о личной выгоде. Также и у него имеются наглядные примеры значимой испорченности политической речи 18. Интересно, что и сам Макр у Саллюстия жалуется, что «в особенности, когда в этой гражданской войне и выставлены другие задачи, на самом деле и та и другая сторона борется за господство над вами» и предупреждает народ, чтобы тот не путал не путал servitium с otium, рабство с безмятежностью. По словам Саллюстия, Макр видит насквозь механизмы политической пропаганды, что не мешает ему использовать их самому. По мнению Макра, более сильный политический нюх и одновременное запутывание в борьбе за политическую власть соседствуют друг с другом раздражающим образом. Факт, что Саллюстий вставляет свое собственное суждение Макру в уста, не означает, что он освобождает его от обвинений в адрес всего classe politique. Принадлежа по определению Саллюстия к одной из двух сторон и сам являясь частью mos partium, он внес свой вклад в процесс дезинтеграции в res publica, поскольку, как он объясняет в экскурсе о партиях в Bellum lugurthinum (lug. 41.42), одной из главных причин кризиса в Риме было то, что «обе стороны растащили все; государство же, находившееся между ними, оказалось растерзано (lug. 41,5). Всеобщее благосостояние государства, которое должно быть конечной целью у Саллюстия, для обеих сторон находилось за пределами видимости.
Макр порочит своих оппонентов как factio (noxiorum) (дважды: 3,48,3,8) и pauci (дважды: 3,48,6,28) и обвиняет их в умножении власти и обогащении (3,48,3: opes nobilitatis; 3,48,6: «итак, все признали над собой владычество немногих господ, которые, действуя на правах военных людей, захватили казначейства, войска, все царства и провинции и создали себе твердыню из снятых с вас доспехов»; 3,48,7: itaque concessere illuc omnes). Это суждение (о владениях и власти) согласуется с собственными заявлениями Саллюстия. Он также критикует нобильские клики и одностороннее распределение власти в пользу своей factio (Cat. 39,1: «Но после того как Гнея Помпея послали сражаться на море и с Митридатом, силы плебса уменьшились, могущество же кучки людей возросло»; Iug. 41,6.7: «Впрочем, знать была более могущественна своей сплоченностью, народ же, разъединенный и рассеянный ввиду его многочисленности, был слабее. Во времена войны и мира дела вершились кучкой людей; в ее же руках были казна, провинции, магистратуры, пути к славе и триумфы; народ страдал от военной службы и от бедности; военную добычу расхищали полководцы и их приближенные»; Hist. 1.12: «Граждане стали причисляться к добрым и дурным не по своим заслугам перед государством, так как все были одинаково испорчены, но добрыми гражданами считались все наиболее богатые и сильные своими несправедливостями, потому что они защищали существующий строй»).
Из последней цитаты становится ясно, что в глазах Саллюстия представители народа входят в число pauci, которые разделяют власть между собой. Так что для Саллюстия популяры не герои, которые выступают за бесправных людей, даже если они притворяются. Несмотря на то, что их нападения на нобильские клики оправданы, они лишь служат своему продвижению в этой клике. Их приверженность плебсу поверхностна. В этом контексте у Саллюстия также можно увидеть фигуру Макра. Серьезность его речи с самого начала ставится под сомнение этими общими замечаниями Саллюстия.
Что Саллюстий верно анализирует ситуацию, устами даже участвующих в разрушении государства, показывает пример Катилины. В его речи (Cat. 20. 2-17), появляется много аргументов, которые мы знаем из самого Саллюстия и Макра. Он также критикует paucorum potentia (20,7) и концентрацию власти и богатства в руках нобилитета (20.8: «поэтому всякое влияние, могущество, магистратуры, богатства находятся у них в руках там, где они хотят). Другой пример можно найти в Bellum Iugurthinum: в то время как Саллюстий показывает в речи Мария (Iug. 85), как Марий переродился в демагога, он тем не менее вложил в его уста многие свои соображения о барьерах со стороны нобилитета притязаниям homines novi, и показывает, как эти «истины» в устах Мария становятся «угрожающими государству лозунгами».
Факт, что Саллюстий скептически относится к политике Макра, также отражается в фактической цели выступления, восстановлении трибуната. Современные исследования показали, что popularis ratio не ставит под сомнение существующую систему, но является средством воздействия на систему. Трибунат был очень подходящим инструментом для этого, поскольку трибуны могли вносить законы через concilium plebis. Трибуны, однако, стремились использовать тот факт, что плебс был в каком–то смысле суверенным своими законодательными полномочиями 19. Законы Суллы угрожали заблокировать этот путь навсегда. Усилия популяров 70‑х годов состоят в том, чтобы вернуть это оружие. Саллюстий делает интересный комментарий в «Катилине», указывая на время после 70 г. до н. э. после того как Помпей восстановил трибунат: «Ибо, когда при консулах Гнее Помпее и Марке Крассе была восстановлена власть трибунов, молодые люди, дерзкие ввиду своего возраста и по складу ума, начали, достигнув верховной власти, своими обвинениями против сената волновать плебс, затем еще больше разжигать его подачками и посулами; тем самым они приобретали известность и силу» (Cat. 38,1).
Поэтому Саллюстий очень скептически относится к восстановлению Трибуната и считает, что оно лишь привело к обострению борьбы за власть, поскольку homines adulescentes увидели здесь способ увеличить силовую базу. Он подразумевает, что борьба 70‑х годов за трибунат в конечном итоге способствовала снижению политической культуры. В более широком историческом контексте Саллюстий не одобряет действия Макра. Сходную позицию к фигуре, к которой он на первый взгляд выражает большую симпатию, Саллюстий занимает в случае с трибуном Меммием в Bellum Iugurthinum. Меммий также представлен речью (Iug. 31). Саллюстий подчеркивает его libertas ingenii, и критика Меммия коррупции нобилитета, должно быть, нашла большую поддержку у Саллюстия. Меммий говорит о себе, что он хотел «вступить в борьбу с могуществом знати» (Iug. 31,4). Это напоминает о прооймии Bellum Iugurthinum, где Саллюстий говорит, что он хочет писать об этой войне, потому что она значимо и потому что «тогда впервые был дан отпор гордости знати» (5,1).
Меммий, по мнению Саллюстия, справедливо противостоит нобилитету. Однако затем Саллюстий утверждает, что противостояние имело негативные последствия с точки зрения стабильности в Риме и привело к долговременной гражданской войне. По мнению Саллюстия, политическая система распалась не в последнюю очередь из–за столкновений между трибунами и партией знати. Противостояние служило партийной борьбе, а не благосостоянию государства, которое для Саллюстия было важнее всего. Однако появление боевых трибунов вроде Меммия и Макра было также невыгодно государству, хотя Саллюстий одобряет многие из их аргументов. Более того, реплики Меммия и Макра настолько похожи по содержанию и структуре, что Саллюстий, вероятно, хотел напомнить читателю о речи Меммия при чтении речи Макра 20. Саллюстий, очевидно, хотел, чтобы о двоих трибунах судили в аналогичном свете.
Это также ставит вопрос о том, одобряет ли Саллюстий средство, с помощью которого Макр стремится достичь своей цели: отказ от военной службы. Рим находился в трудном положении и воевал на двух фронтах. Ситуация с поставками хлеба в Риме также была нестабильной, как свидетельствуют и голод в 75 г. до н. э. и lex frumentaria 73 г. до н. э. Саллюстиев Макр, по–видимому, хотел воспользоваться этой сложной ситуацией и оказать давление на сенат. Тем не менее, он явно поставил партийные интересы выше общего блага государства, что в глазах Саллюстия было главным злом эпохи.
Саллюстий, однако, часто использует своих популярских спикеров в качестве рупоров, в конечном итоге не одобряя их действий. В соответствии с собственным суждением Саллюстия стоят высказывания Макра о Помпее (3.48, 23f.). Макр восхваляет Помпея («столь прославленного юношу») и называет его другом народа с одной стороны, но, с другой предостерегает против того, чтобы полагаться на него в деле восстановления трибуната: «Поистине, квириты, прежде отдельные граждане находили себе опору во многих, а не все в одном, и никогда кто–либо один среди смертных не мог столько ни дать, ни отнять». Слова Макра, несмотря на похвалу, выражают определенную настороженность по отношению к Помпею. Он не может слишком сильно атаковать народного героя Помпея. Но если использовать собственные замечания Саллюстия о Помпее, можно увидеть, что именно стоит за предупреждением не передавать всё одному человеку. Саллюстий же относится к Помпею как к беспринципной и одержимой властью фигуре (Hist. 3,88; 2,16,17). Стремление к власти Помпея под популярским флагом вызывает скептицизм у Саллюстия, и он дает понять, что его Макр разделяет это мнение. Но если Макр также полемизирует против триумфаторов и pauci одни хотят бороться с Митридатом и Серторием (3,48,18), это также направлено против Помпея, который держал верховное командование против Сертория, а в 79 г. до н. э. справил триумф. Макр судит о Помпее по–саллюстиевски и предостерегает от слишком могущественного полководца. Саллюстий, однако, знал о концентрации власти в руках влиятельных политиков и делает Макра своим рупором.
Тем не менее, как мы видели из различных примеров, Саллюстий создает очень сложный портрет Макра и своих спикеров в целом. Его персонажи не рисуются исключительно позитивными или негативнымы красками. Даже речи явно отрицательных фигур вроде Лепида или Катилины часто отражают мнение Саллюстия. Сайм называет эту процедуру в случае с Лепидом double demolition. Саллюстий атакует через Лепида режим Суллы, но одновременно демонстрирует собственную пустоту Лепида.
Макр, однако, не только недобросовестный политик, которого в нем видит Эрл. Хотя Саллюстий разоблачал его популярскую агитацию, он признает у него много правильных мыслей. С другой стороны, нельзя утверждать, что Макр слишком позитивен. Хотя он и отражает мнения Саллюстия, Саллюстий также дистанцируется от него. Серьезность Макра сильно оспаривается общими замечаниями Саллюстия и сравнением с другими речами.
Для Саллюстия Макр является продуктом своего времени. Однако, хотя он верно признает важные взаимосвязи (лживость политиков, нобильские клики, опасную роль могущественного человека, социальные болезни), он сам также находится на неправильном пути. Правильное понимание и неправильное действие тесно связаны у персонажей Саллюстия. Борьба за личное влияние и прибыль заставляет политиков с обеих сторон терять из виду всеобщее благо. Саллюстий может вложить свою собственную критику в уста своих спикеров и в то же время показать, что даже сам спикер — всего лишь партийный человек и представитель пагубных mos partium et factionum. Выступление Макра не является исключением. Саллюстий представляет нам очень многогранный портрет трибуна Макра, что очень интересно, даже если это прежде всего не исторический Макр, а интерпретация Саллюстия.
Саллюстий мог бы использовать собственные речи Макра в качестве шаблона для своей речи. Фрагмент у Присциана предполагает, что опубликованные речи Макра были в обращении. Присциан цитирует Макра из речи «За этрусков»: Quis oportuit amissa restituere, hisce etiam reliquias averrerunt (Prisс. 10 p. 532 Η = fr. 26 = 26 P). Мюнцер подозревает, что Макр произнес ее во время своего трибуната и нападал на ветеранские поселения Суллы, которые привели к экспроприациям в Этрурии. В гражданской войне 83-82 до н. э. между Суллой и римским правительством Этрурия находилась на стороне противников Суллы и была ареной ожесточенных боев. В наказание за поддержку своих противников Сулла после окончания войны создал колонии в Этрурии и других районах. Его ветераны получили там в качестве вознаграждения за свои услуги земли местных жителей и в то же время должны были обеспечивать стабильность. Averrerunt у Макра может указывать на эти конфискации земель. Однако, amisso менее точно для определения. Макр, очевидно, упоминает здесь о ранних жертвах, возможно, о тех, которые были вызваны войной на этрусской почве. Поскольку Лицинии являлись этрусским родом, Макр, вероятно, говорил от имени своей местной клиентуры. Гиперболический пафос Макра доказывает, что он практичный оратор, который знает, как продать свою вещь.
Невозможно определить время процесса, в котором Макр обвинял Г. Рабирия и о котором упоминал Цицерон (Rab. perd. 7). Цицерон защищал Рабирия в одной из своих консульских речей, ссылаясь на это более раннее судебное разбирательство против его клиента: «Или ты, быть может, находишь нужным, чтобы я подробно ответил тебе о священных местах и рощах, оскверненных, по твоим словам, Гаем Рабирием? Ведь по этой статье обвинения ты никогда не говорил ничего другого, кроме того, что Гай Макр выдвинул ее против Гая Рабирия. В связи с этим меня удивляет, что ты помнишь об обвинениях, предъявленных Гаю Рабирию Макром, его недругом, но забыл о приговоре, вынесенном беспристрастными судьями, давшими присягу». Макр упоминается здесь как недруг Рабирия. Следовательно, обвинение в профанации священных мест и рощ, дискредитируется Цицероном как личный акт мести. Судебное разбирательство, по–видимому, закончилось оправданием. Рабириев процесс 63 г. до н. э. обычно интерпретируется в современных исследованиях как политический. Рабирия обвиняли в убийстве трибуна Аппулея Сатурнина в 100 г. до н. э., когда сенат объявил чрезвычайное положение. Поскольку обвинитель Т. Лабиен, согласно Светонию (Caes. 12), действовал от имени Цезаря, это был популярский шаг для нападения на право сената налагать senatus consultum ultimum. Цицерон предполагает это даже в своей защите (Rab. 1,2). Однако эта интерпретация оспаривается. Унгерн–Штернберг полагает, что мотивы Лабиена для обвинительного акта были в основном личными, так как в 100 г. до н. э. погиб его дядя. Цицерон, однако, в более позднем издании речи установил связь с самим senatus consultum ultimum, чтобы оправдать свои собственные действия против катилинариев. Но поскольку намерение этого процесса весьма туманно, комментарий Цицерона относительно обвинительного акта Макра, вероятно, не оставляет места тому, для чего был направлен этот более ранний процесс.
Также нельзя датировать письмо Макра, процитированное Нонием (p.295 M, 395 L = Fr.27): Illi suam vitam mecum contendunt, quorum in corpore ita crebra sunt vulnera, ullae novae cicatrici ut locus non sit? Хотя Петер сомневается в подлинности этого фрагмента и подозревает, что письмо это из «Истории» Саллюстия, есть веские основания полагать, что это фактически опубликованное письмо Макра. Мы можем предположить, что Макр находился за пределами Рима на момент его написания. Поскольку Макр в 67 до н. э. как наместник находился в одной из провинций, можно было бы подозревать, что от политических обвинений он защищался оттуда.
Цицерон говорит в Бруте (238) о риторических способностях Макра: «Гаю Макру всю жизнь недоставало настоящего авторитета, хотя адвокатом он был едва ли не самым старательным. Если бы его образ жизни, нрав и даже облик не подрывали уважения к его дарованию, то имя его как адвоката стояло бы гораздо выше. Его язык был не изобилен, но и не скуден; слог — не очень блестящ, но и не совершенно груб; а голос, телодвижения и все исполнение чужды всякого изящества. Зато он находил и расставлял доводы настолько тщательно, что вряд ли кто превосходил его в этом старании, хоть ты и скажешь, быть может, что это — дело не оратора, а крючкотвора. Он пользовался успехом в уголовных делах, а еще более видное место занимал в гражданских процессах».
Из остальной части карьеры Макра мы знаем только то, что можно вывести из известия о процессе в 66 г. до н. э., когда ему было предъявлено обвинение в вымогательстве. В 67 до н. э. он, вероятно, был наместником какой–то провинции. Поскольку преторство предшествовало наместничеству, Макр занимал этот пост, вероятно, до 68 г. до н. э. Что он был претором, свидетельствует Валерий Максим (9,12,7: C. Licinius Macer vir praetorius).
О суде есть три свидетельства. Сам Цицерон, который председательствовал там как претор (VM 9.12, 2), пишет Аттику вскоре после этого: «Я здесь закончил дело Гая Макра при невероятном и исключительном одобрении народа. Хотя я и отнесся к нему доброжелательно, однако от одобрения народа при осуждении его я получил бо́льшую пользу, чем получил бы от его благодарности в случае его оправдания» (Att. 1,4,2). Цицерон в целом сочувствовал Макру, он не был врагом Макра. Тем не менее, он был осужден, так как Цицерон был беспристрастен.
Два других свидетельства связывают этот процесс со смертью Макра. Согласно Валерию Максиму (9,12,7), когда Макр осознал свое поражение на суде, он покончил жизнь самоубийством даже до вынесения приговора, чтобы не умереть в качестве обвиняемого и чтобы его имущество не было продано с молотка:
«Еще одна внезапная смерть постигла бывшего претора Г. Лициния Макра, отца Лициния Кальва, которого обвинили в вымогательстве. Ожидая, когда будут подсчитаны голоса, он подошел к галерее с видом на форум и увидев, что Цицерон, председательствующий в трибунале, сбросил свою претексту для оглашения вердикта, послал ему сказать, что он умрет подсудимым, но не осужденным и что поэтому его имущество не продадут в пользу государства. Сразу же он зажал свой рот и горло носовым платком, который он держал в руке, чтобы задушить себя, и предупредил своей смертью наказание суда. Поэтому Цицерон воздержался от произнесения приговора. Так благодаря странной смерти своего отца знаменитый оратор был спасен от потери своего достояния и позора осуждения, которое заклеймило бы всю его семью».
Плутарх говорит о естественной смерти (Cic. 9. 1-2). Макр умер после того, как услышал свое неожиданное осуждение:
«Среди прочих, как сообщают, он разбирал дело Лициния Макра, обвинявшегося в казнокрадстве. Лициний, и сам по себе далеко не последний в Риме человек, и к тому же пользовавшийся поддержкою Красса, твердо полагался на собственную силу и усердие друзей, а потому, когда судьи еще только подавали голоса, отправился домой, поспешно постригся, надел, словно уже оправданный, белую тогу, и пошел было обратно на форум, но у дверей дома его встретил Красс и сообщил, что он осужден единогласно. Лициний вернулся к себе, лег в постель и умер. Этот случай принес новую славу Цицерону, выполнившему свой долг со столь большим усердием и строгостью».
Это второе утверждение о том, что Макр был фактически осужден, согласуется с собственными заявлениями Цицерона. Версия Валерия, что Цицерон не объявил приговор после самоубийства Макра, кажется менее вероятной в этом свете. Сам факт самоубийства также подвергается сомнению, поэтому мы можем предположить, что Макр внезапно умер после своего осуждения.