О Детоводстве, воспитании детей наставление
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Плутарх, Философ Греческий, уроженец страны Херонейской, что в Виотии, или Фиве; прославился во времена Траяна и Адриана, Императоров Римских, яко Муж преученый, и весьма красноречивый. От Траяна посылан он был к Славянам во Иллирию, с чином и полномочием Государственного Правителя да и с таким еще повелением, что бы все тамошние Начальники без его совета, ничего в дело не производили. Многие, и разные Книги и Сочинения он издал. И хотя Язычник был, однако коль великую к добродетельному житию, и к честному поведению склонность имел; о том каждый может известиться при прочтении сего Нравоучительного его слова: которое во многих Европейских краях, на Греческом и Латинском языках, от давнего уже времени с великою похвалою в печать издавано, и издается; по чему и на российский Диалект ныне оное переведено, к услуге Обществу.
ПЛУТАРХА ХЕРОНЕЙСКОГО О ВОСПИТАНИИ, И ОБУЧЕНИИ ДЕТЕЙ.
Естьли кто о воспитании благородных Детей, да и чрез какие бы средства сделаться они честными могли, имеет что предъявить; тот да вступит в рассмотрение сего, купно со мною. И кажется, что лучше сперва начать от рождения.
Желающим быть Отцами славных Детей, присоветовал бы я не со всякими прилучающимися Женами, как–то полюбовницами, или наложницами, сожителиствовать: ибо с Матерьней, или Отцевой стороны не благоурожденным, последуют в нечестном их рождении чрез всю жизнь укоризны, и поношения да и удобно в том их укорять, и поносить хотящим. Премудр был Стихотворец, так о сем изрекший: Когда основание рода не положится прямо, то необходимо потомки нещастивы быть имеют. И по сему совершенное свободы сокровище есть Благородие: о котором весьма должны стараться, законного деторождения желающие. Да что и мнения тех о себе, кои суть рода поддельного, и подметного, сомнительны и унижаемы бывают. Весьма справедливо говорит сие Стихотворец: ибо в рабство человека приводит, как бы кто отважен ни был, когда о пороках Отца или Матери бывает он сведом: как напротив полны величания и пышности Дети родителей знаменитых. О Диофанте, Фемистоклееве сыне, повествуют, что он часто, и ко многим говаривал, что чего бы он ни похотел, в том и народ Афинский с ним согласовал. Чего он хочет, того и Мать: чего Мать, того и Фемистокл: чего же Фемисткл, того и все Афиняне. Не недостойно есть похвалы и великодушие Лакедемонцов, кои на Архидама, Царя своего, за то денежную пеню наложили, что на маловозрастной жене женился, примолвя: что он не Царей, но царьков давать им вознамерился. Да и еще я имею нечто сказать, что ни от Предков наших презираемо не было. А что такое? То, что приступающим для деторождения к своим женам, надлежит с ними сообщаться или вовсе вина не пившим, или умеренно испившим: ибо винолюбцы и пьяницы бывают рождаемые от пьяных родителей Дети. Как и Диоген некоего Юношу увидев изумленна, и сумосбродна, сказал: Молодец! знать Отец тебя пьяный родил. И о рождении Детей сего довольно. О воспитании же, следующее предъявим.
Вообще сказать: что мы о Художествах и о Науках говорим обыкновенно, тож и о Добродетели да скажем. Человека совершенным делают три вещи сии: Природа, Разум, и Навык. Называю я разумом Учение, а нравом Упражнение. Природа есть, начало учения: Учение, употребление разума: а Навык, или привычка, окончание всего. И ежели из них чего недостает, то неотменно хрома будет добродетель: ибо Природа без учения слепа, Учение без Природы недостаточно, а упражнение без обоих несовершенно. И как в земледелии, во–первых доброй земле быть надобно, потом земледельцу искусному, да и семенам хорошим; так природа подобна земле, учитель земледельцу, а учения и разумные наставления, семени. Сие все я расположив, сказал бы, что стеклось, и совокупилось оное в прославляемые от всех души, Пифагорову, Сократову, Платонову, и всех прочих, кои вечной славы достигли. И так тот щастлив, и любезен богу быть имеет, кто от него всем сим одарен. Весьма тот много ошибается, кто думает, что не те, которые по природе совершенны, учение и тщание к совершенной добродетели приобрели: но должен он знать, что человек уменьшению природных дарований сам виновен. Ибо природную силу к добродетели портит леность, а недостаток дополняет учение: и удобное от нерадивых уклоняется, а неудобное прилежанием преодолевается. Узнает всяк, коль сильно и действительно в делах прилежание и труд, когда кто на многие случаи воззрит. Вить от каплей дождевных камни издолбляются, от осязания рук железо и медь истирается, да и каретные колёса силою нагнутые, не могут прежней своей прямизны иметь. Искривленных у Шутов палок выпрямить неудобно: однако труд, и природу исправляет. И так сие ли едино силу прилежания доказывает? Нет: но и еще премногое. Земля добра, но по небрежению бесплодна бывает. Да и чем по природе она лучшая, тем паче по нерадению о возделании её, вовсе становится негодною. Но хотя бы какая земля была и твердая, и самая жесткая, то и оная по возделании скоро изрядные плоды приносит. Которые древа без присмотра находятся, те растут кривы, и становятся бесплодны: а за коими исправно присматривается, те плодовиты бывают, и зрелые плоды приносят. Но которая ж и телесная сила не умаляется и не портится по нерадению, и роскоши, и худому сложению? Которая и слабосильная природа, трудящимся больше силы не прибавила? Которые лошади, с молода объезженные, не были послушливы всадникам? и которые не быв объезжены, упрямыми и бешеными не остались? Должно ли уже другому чему дивиться, когда и из самых диких зверей видим мы многих укрощаемых, и трудом усмиряемых! Преизрядно еще и Фессалонитянин, вопрошенный, кто бы из Фессаланян кротчае был? ответствовал: тот, который воевать престал. И начто много говорить? Привычка долгим временем приобретается. Да и естьли бы кто назвал Нравственные добродетели навыками, тот бы нимало не погрешил. Еще я один примерь представя продолжать, о сем престану. Лакедемонский Законоположник, Ликург, двух к себе взявши щенков от одного песья помета[1], ни малейше их меж собою непохожими сделал, но одного из них извадил обжираться, а другого приобучил к сыскиванию следов и к ловле весьма удачна. Когда же в некоторое время Лакедемонцы к нему собрались, то он им следующую речь выговорил: Мужи Лакедемонские! весьма сильным суть примером к приобретению добродетели, и обыкновения, и учения, и наставления, и руководствия Детей к честному себя поведению в жизни: что я вам теперь же явно покажу. По выговорении сего, велел он привести обоих оных щенков, я поставить по средине корыто с кормом, да пустить пред щенками зайца; и так один из них погнался за зайцем, а другой устремился на корыто. А как Лакедемонцы нимало того, чтобы сие значило, и в каком намерении щенков он показывал, понять не могли; то Ликург им сказал: Сии оба щенка от одного помета. Но как разное имели они воспитание, то один от того стал прожорливым, а другой ловчим. И так о нравах, и жизни сего довольно: теперь поговорим о воскормлении.
Надлежит по моему мнению, самим Матерям Детей кормить, и терпеливно свои сосцы давать им сосать: ибо они милее и прилежнее их питают, яко (и по сказанному о них слову) от мягких ногтей детей любящие. А Кормилицы и Няньки, склонность притворную и не искреннюю к ним имеют, по большей части на мзду взирают. Показывает еще нам сие и природа, что надлежит самим Матерям, их родившим, своими сосцами их кормить и питать, ибо для того всякому рождающемуся животну и пищу млечную природа дала. Премудр Промысл, два сосца женам устроивший! дабы и в случае рождения Двоен, имели они у себя напитание два источника. А без них, как бы Матери к Детям так были ласковы, и так любовью к ним горячи? И поистине сие не непристойно. Сожитие, причиною есть любления: ибо и скоты и звери, когда у них совоспитоваемые отъемлемы бывают, кажется что они с ними быть желают. И так наипаче, как я сказал, Детей воспитовать самим Матерям должно. Естьли же бы не можно было им в том упражняться, или по немощи телесной, [ибо случается что–нибудь и таковое] или когда спешат к рождению других Детей; то пусть они принимают Кормилиц и Нянек, однако не из всяких, какие бы им ни попались: но наипаче должны изведывать их честность. Во–первых нравами Грекинь: Ибо как уды телесные тотчас по рождении выправлять у Детей нужно, дабы прямы, а не кривы выростали; так и детские нравы, с самого начала исправлять должно. Удобоисправляема есть младость, и в мягкие еще их сердца учения вливаются, а все жестокое с трудом умягчавается. Как печати на мягком воске выпечатываются, так учения в сердцах еще детских выражаются. Да мне кажется, что и божественный Платон прилежно увещевает Кормилиц, чтоб они не всякие басни какие ни вздумают, Детям рассказывали дабы с начала их души глупостью не наполнялись, и не портились. Еще ж и Фокилид Стихотворец преизрядно к сему увещевает, говоря: Младенца, пока он еще в малолетстве находится, делам добрым учить должно. Впрочем не должно пренебрегать и об оных Детях, которые благородным Отрокам услуживать, и с ними совоспитоваться имеют: но надлежит того смотреть, чтоб они были добронравные, а притом бы и по Гречески чисто говорить умели. Дабы от сопребывания чрез долгое время с подлыми и грубонравными, не переняли чего непристойного, по оной говоримой от некоторых пословице: С хромым поживешь, хромать сам навыкнешь. Когда же они до такого возраста достигнут, чтобы Детоводцам, то есть Дядькам под смотрение были отданы, тогда подлинно многое о их состоянии прилежание иметь должно, дабы вместо добрых каким–либо людям негодным, или невеждам, или нечестным Детей не поручили: ибо ныне бываемое у многих, великого смеха есть достойно. Из честных слуг, иных они назначивают в земледельцы, иных в мореплаватели, иных в купцы, иных в домостроители, иных к раздаче в рост денег. Да и ежели им попадется какой подлый, пьяница, мот, и ни к чему негодный, тому Детей своих поручают. А доброму Дядьке надобно быть природою такову, каков был Финикс, Ахиллесов дядька. О вящем же, и главнейшем деле из всего мною сказанного начинаю я теперь говорить.
В учители к Детям надлежит изыскивать таковых, кои бы и в житии были беспорочны, и во нравах честны, и в науках весьма искусны: ибо источник и корень есть благонравия, приобретение учения правильного, Как земледельцы на посаждение семен, борозды прокладывают; так правильные учители примеры, и наставления юным предлагают, дабы их нравы произрастали правы. Но ныне бы кто иногда теми Отцами и погнушался, которые сперва не искуся имеющих быть у них учительми, или по несмыслию, или по неведению поручают Детей своих людям неизведомым, и незнаемым. Да то несмешно, естьли они не ведая сие делают, но то, конечно непристойно. А что? когда они ведают или слышат от кого о неискусстве Учителей, и нечестном их поведении: однако невзирая на то, Детей им вверяют. Одни от угождающих им ласкательствами к тому убеждаются, а другие дружескими прошениями принуждаются подобным образом в том поступают, что якобы кто телом болящий могущего по науке своей его исцелить, преминув; в угождение другу, того, кто бы его мог уморить, избрал бы. Или лучшего мореплавателя оставя, худшего предпочел бы, когда друг его о нем попросит. О боже! так Отец ли больше желает просящим его угодить, нежели честно Детей воспитать? Прилично к сему и древний оный (Философ) Кратис говаривал, что, естьли бы можно было кому восшедши на самую вышную Города башню, возопить: куды вы человецы стремитесь, что о на житии себе богатства всякое тщание прилагаете: а о Детях ли, которым имеете оное оставит, мало печетесь? К сему бы я еще прибавил, что такие Отцы то же делают, как бы кто о сапоге пекся, а о ноге не радел. Многие и Отцов по скупости, и по малому люблению Детей поступают так: чтобы им не за дорогую цену нанять учителей, недостойных людей избирают в учители, и от скупости приемлют невеж. Да в Аристид разумно, и весьма изрядно слову некоего глупого, и несмысленного Отца посмеялся. Как он у него спросил, сколько бы потребовал с него платы за научение его сына? Тысячу, сказал, драхм. О как пребезмерно дорого ты просишь! сказал ему Отец: я могу за тысячу драхм холопа купить. Да ты, сказал ему Аристид, за сии деньги будешь у себя иметь двух холопов: то есть и купленного холопа, и сына. Впрочем, как то непристойно, что правою, а не левою рукою пищу принимать Отцы Детей приучают; а о том, что бы Дети вежливым словам, и правильным наукам выучены были, ни мало не радеют! Да чтож делается с такими чудными Отцами, когда они беспорядочно Детей воспитают, и ни чему доброму их не научат? Тотчас о том объявлю. Когда Дети их до мужеского возраста достигнув, здравое и порядочное житие презрят, а в бесчинные и подлые сладострастия устремительно вдадутся; то Отцы, о научении Детей старания неупотребившие, приходят в раскаяние, когда уже они сетованием своим никакой им пользы не сделают. Ибо некоторые из них, ласкателей и объедал, людей нечестных и развратных, юности превратников и губителей, к себе принимают: а иные полюбовниц, и наложниц величавых, многого кошта требующих, нанимают. Иные из них в лакомство, иные в игры, и пиршества устремляются, а некоторые и порокам юных себя подвергают, любодействуя и пьянствуя, сластолюбию смертному предаются. А которые с Философами совоспитаны, оные в такие беспутства, хотя бы и подговариваемы кем были, не вдаются. Диоген, словами тяжко, но делами справедливо увещавает, и говорит: Войди в нечестной дом, там ты узнает, что все честное, с негодным ни мало не различается. И так я сокращенно скажу, что оное больше кажется предвозвещать, нежели увещевать; полагая, что первое, и среднее, и последнее в сих намерение, едино токмо есть честное воспитание, и правильное учение. И сии–то обе вещи полезны, и способны к добродетели, и благополучию, а прочие блага суть человечески, и малы, и рачения недостойны, Благородство, вещь изрядная: но она благо есть Предков. Богатство честно, но стяжавается счастием: ибо счастие часто у тех, которые оное имеют, отнимает; а которые иметь оного у себя не надеялись, тех им снабдевает. Да и многое богатство целью есть мошенникам, и ябедникам, а по большой части еще и к самым злым людям оно преходит. Слава честна, но не тверда: красота желательна, но маловременна: здравие бесценно, но удобоизменительно: сила подражательна, но болезнью и старостью измождается. Наконец, естьли кто на телесную крепость полагается, тому должно знать, что он в том ошибается: ибо часточкою есть токмо человеческая сила, пред силою других животен, как например Слонов, Волов и Львове: а едино только учение бессмертно, и божественно. Две вещи главнейшие суть в природе человеческой: Ум, и Слово. Ум, начальник слова: а слово, служитель ума. Счастием ум не преодолевается, клеветою не отъемлется, болезнью не вредится, старостью не изгубляется: ибо един только ум при старости возвышается: и время, все другое уносящее, старости прибавляет сведение. Война, по подобию реки, все с собою влекущая, и все уносящая, единого токмо учения унесть не может. И кажется мне, что Мегарический Философ, Стилпон, достопамятный учинил ответ, когда Димитрий завоевавши Город, (Мегару) до основания оной разорил, и у Стилпона спросил: не погиб ли уже он? Никак, сказал: потому что война не отъемлет добродетели. Да согласен с сим и сходствен еще и Сократов, видится, ответ: ибо, когда у (него спросил (как мне памятуется) Горгия Какое он о великом Государе имеет мнение, да и признанает ли его благополучна быть? Не знаю, сказал, каков он находится в добродетели, и учении: потому что благополучие в сих токмо, а не в случайных вещах состоят. А как я увещеваю Детей ничего другого учению не предпочитать, так опять подтверждаю, что надобно безвредное, и здравое принимать. От хвалимых же бредней, отводить надлежит Детей далее: ибо что многим бывает угодно, то мудрым противно. Свидетель моему слову, и Еврипид так изрекший: Я к народу говорить неспособен, а к неколиким и не многим мудрейший, которые же между мудрыми неспособны, те к народу говорить сладкоречивы. Но я вижу что те, кои пред общенародьем тщатся в его угодность и приятность говорить, жизнь свою, по большей части, препровождают невоздержно, и сластолюбно. И самая то истина. Ибо естьли они другим сласти пригоуготовляя, сами о честности не радят; то конечно свои сладострастия и роскоши больше нежели добродетель, и истину почтут: и о веселостях, а не о целомудрии попекутся.
Сверх сего, какому бы еще другому добру Детей надлежало нам научить, и какие бы достпохвальные дела производить им присоветовать? Хорошо ничего пустого ни говорить, ни делать: и по пословице, что трудно, то полезно. Которые люди не приуготовясь говорят, тех слова удобны и легки. Они не знают ни откуда зачать, ни где окончать. И кроме других погрешностей, те, которые вдруг говорить начинают, в великую безмерность и многословие впадают: но осторожная осмотреливость, не допускает от благопристойной соумеренности слову отставать. Перикл, как нам сказывают, зван будучи от народа многократно, не соглашался, говоря, Я еще не готов. Подобно сему и Димостен, подражатель его жизни, когда Афиняне призывали его в Советники, то отрекся, и сказал: Я еще не изготовился. И сие может быть не истинно, но только выдумано. А в слове о Мидии, пользу размышления явно представляет он, говоря Я, Афиняне, довольно размышлял, и не отрекся бы приложить старания сколько можно, но несчастлив бы я был, есть ли бы столько потрудившись, то пренебрег, о чем я говорить имел. Не опорочивал бы я говоримых слов без приуготовления, ниже дозволял что достойному: но здесь должно наблюдать как во врачевстве меру. До наступления мужеских лет, ничего без приуготовления говорить не надобно, а когда кто силу свою в том укрепит, тогда уже, как время потребует, со свободою слова говорить пристойно. Ибо, как в оковах чрез долгое время пребывшие, хотя б были и раскованы, от долговременной к оковам привычки не могши ходить, спотыкаются; так и те, кои чрез долгое время учение в себе затвердили, естьли бы их нужда позвала без приуготовления что выговорить, то оной же порядок в говорении наблюдают, как и приуготовившись. А в Отроческих летах дозволять без приуготовления говорить, подавать тем причину только к пустословию. Некоторый, сказывают, неискусный Живописец написанную им картину Апеллесу показавши, сказал Эту картину сего дня я написал. Апеллес ему ответствовал: Хотя бы ты о том мне и не сказывал, то я знаю, что она скоро написана, но токмо тому удивляюсь, как ты таковых много не написал! Впрочем, (обращаюсь к предложенным словам с начала) как в комедиях и трагедиях речи высоко произносимой, так низкой и подлой, советую я остерегаться, и от неё уклоняться: ибо первая из них надменна, и в разговоре не употребительна: а другая тоща, и весьма несильна. Как телу не токмо здраву, но и хорошего сложения быть надобно: так и слову не токмо безнедостаточну, но и основательну быть должно: ибо основательное только похваляется. Имею я еще мнение и о расположении Души вам представить. Ни смелой, ни пужливой и робкой быть ей надобно: ибо одно к бесстыдству, а другое к подлости приводит; но держаться во всем средства, требует благопристойность.
Хочется мне, пока еще об учении говорю, сказать о нем мое рассуждение; что единообразное слово, во–первых, за немалый знак не сладкоречия я поставляю, а по том и к упражнению за скучное, и всячески непрочное признаваю, ибо таковое как слушанию, так и зрению скоро скучить может, а перемена приятна. Того ради должно благородному Отроку всякой род учения, как–то называемые Окружные науки,[2] и слышать и видеть. Но обучаться им не много, как бы только несколько вкусить: (ибо совершенну быть во всем никому не можно), а к Философии прилежать всего более. Я мое мнение подобием изъясню. Многие города объехать похвально, но полезнее пожить в лучшем. Красиво же еще и Философ Вион о сем выговорил, что как Женихи к Пинелопе[3] подступить не могли, то с её служанками совокуплялись; так и Философии учиться не возмогшие, в других ни к чему годных учениях себя изнуряют. И по сему, должно всякому учения поставлять главою Философию. В рассуждении тела, две изобретены науки Врачебная, и Телодвижная из коих одна здравие, а другая крепость в тело влагает. Душевным же болезням и страстям, едино токмо лекарство есть философия. Чрез нее, и ею познавается, что честно, что нечестно, что праведно, что неправедно: что, сказать словом, желательно, и что отвратительно? Сколько богу, сколько родителям, сколько Старикам, сколько Законам, сколько Иностранным, сколько Начальникам, сколько Друзьям, сколько Женам, сколько Детям, сколько Слугам кто обязан? бога почитать, родителей чествовать, Стариков стыдиться, Законы хранить, Начальникам покоряться, Друзей любить, к Женам целомудренным быть, Детям родительскую любовь являть, Слуг много не ругать: к тому же ни во благополучии безмерно радоваться, ни в несчастии весьма печалиться, ни в роскошах расслабевать, ни в гневе запальчиву и жестоку быть. Во всех сих истинных благах, Философию главнейшим я почитаю. Ибо великодушну быть в благополучии, показывает мужа: без зависти покоряться, человека: рассудком страсти преодолевать, премудрого: а гневом обладать, редкого. Совершенными же людьми поставляю я тех, кои могут градскую Власть соглашать и соединять с Философиею. В обоих сих великих совершенствах превосходными почитаю я тех, которые для других жизнь свою провождают с пользою, а в рассуждении Философии тихую и спокойную. Три суть жизни: из коих одна делопроиводственная, другая умственная, третья сладострастная. Сия последняя есть распустная, и порабощенная сластям: скотская и подлая. Умственная же в делопроизводстве погрешающая, бесполезна: а делопроизводственная без Философии, нестройна и погрешительна. И так надобно по силе покушаться, и дела касающиеся до общества производить, и в Философии упражняться, применялся ко времени. Таким порядком жительствовали, Перикл, Архита Тарантянин, Дион Сиракузянин, Эпаминонд Фивеянин: из которых каждый с Платоном обращался. И об учении, не знаю что бы еще больше говорить.
Кроме всего вышереченного полезно, и наипаче нужно стараться иметь древних Писателей, и оных употреблять, подражая Земледельцам; ибо орудием наставления не стяжание, но употребление Книг есть, и из источника учение почерпать должно. Да достойно и телодвижения не презирать, но отсылая Детей в Тризнище[4] велеть им довольно там трудиться, что бы тело сделать статным и крепким: ибо надежным есть при старости в Детях основанием, хорошее расположение тела. Впрочем, как во время летнее надлежит надобные вещи к зиме приуготовлять, так во младости благочиние и целомудрие на старость запасать. Столько надобно в Отроках телесный труд умеривать, чтоб они не могли от оного зачахнуть, и в прилежании к учению сделаться неспособными, ибо по рассуждению Платонову, Сон и труд, учению сопротивники. И начто я сие говорю? Но о том, что всего вышереченного есть главнейшее, скорее сказать потщуся. К воинским подвигам Дети да приуготовляются, метанием копей, стрелянием из луков, и звероловлею: ибо корысти на брани побежденных, победителям в почесть предлежат. Воспитанные в домах, не имеют крепких сил к войне: а простой Воин к подвигам воинским привыкший, бойцов и соперников полки прогоняет. Впрочем, иногда бы кто сказал мне: Когда де ты о воспитании, и руководстве благородных Детей примеры представлять обещался; то для чего после детоводство убогих, и простолюдинов пренебрегаешь: а токмо одним богатым, неотступно, наставления давать вымышляешь? На сие не трудно мне ответствовать. Я бы наипаче желал, что бы все обще пользовались таким воспитанием: но когда некоторые по своему недостатку не могут поступить по моим предписаниям, те должны жаловаться на свой жребий, а не на мои советы. И так должно и убогим, сколько можно, лучшее своим детям дать воспитание: или по крайней мере возможное. А я о сем по той причине слово расплодил, что бы мне и все прочее, к воспитанию детей служащее, во едино место собрать.
Надобно еще Детей заставлять учиться полезным наукам увещаниями, и словами, а не понуждать отнюдь побоями и ранами: ибо оные больше рабам, а не свободным пристойны. Они от того приходят в нечувствие, и удаляются от трудов как по боли от ран, так и по бесчестию. Но похвалы, и выговоры всяких побоев Детям полезнее, ибо оные на все доброе их побуждают, а сии от всего злого унимают. Надлежит же иногда выговаривать, а иногда и хвалить. Когда выговорами привести их в стыд не можно, то должно побуждать похвалами; подражая в том Кормилицам, которые когда младенец заплачет, дают ему опять в утешение сосцы. Да не надобно ж их много и хвалить, и тем приводить в надменность: ибо они от излишних похвал бывают своенравны, и изнеживаются. Я знал некоторых таких Отцов, что излишняя к Детям любовь, заставила оных после их не любить. Примером мою речь я объясню. Которые люди стараются: Детей во всем превосходными сделать, те безмерные на них труды налагают, от коих они ослабевают: и почувствовав в том скуку, охоту к учению теряют. Ибо как древа умеренною водою питаются, а многою потопляются; так и душа от умеренных трудов возрастает, а чрезмерными тяжко обременяется. Чего ради надлежит давать Детям от частых трудов отдохновение, памятуя, что вся жизнь наша на покой и труды разделена: и того–то для не едино только бдение, но и сон: ниже война, но и мир: ни буря, но и благотишие, не дела работные, но и праздники изобретены. Сказать кратко: покой трудам приправою есть. Да и всяк сие видеть может не только в животных, но и в вещах бездушных, ибо и титивы у лука, и струны у гуслей мы послабляем, дабы натягивать их могли. Вообще хранится, тело воздержанием, и насыщением, а душа отдохновением, и трудом. Но достойны суть укорения оные Отцы, которые Дядькам и учителям поручая сыновей, сами ни смотрят, ни слушают как их учат и в том они весьма грешат. Должно им по часту Детей своих об учении спрашивать, а не на наемника, полагаться: ибо родители больше о Детях пекутся, желая во всем за них отвечать. Пристойно к сему некоторой Конепопечитель сказал: от хозяйского присмотра кони тучнеют. Всего же больше надобно к памяти Детей приучать, ибо она есть яко хранилище учения. По чему и материю Муз, то есть наук, баснословны ее называют; показуя тем, что ни что не рождается и не питает без памяти. И так хотя бы от природы были Дети и памятливы, или напротив забывчивы, то должно по обоим сим обстоятельствам в памяти упражняться: для того что сим обилие природы мы утвердим, а недостаток дополним: и одни будут лучше других, а другие лучше самих себя. Преизрядно есть изречённое слово Исиодом: Ежели и малое что к малому прибавишь, и часто сие будешь делать, то скоро оно великим сделается. Да не утаится же и сие от Отцов, что обучение памяти не токмо к наставлению, но и к делам в жизни не мало служит, ибо преждебывших дел памятование, подает пример ко благим советам о будущих. Еще же и от срамословия должно отвращать Сыновей, для того что слово изобразует самое дело, по речению Димокрита. Да также надобно им быть снисходительным, и приветливым, ибо ничто так не противно, как угрюмые нравы. Еще ж бы Дети не были ненавистны и своим сверстникам, не всячески бывая неуступчивы в спорах: ибо не токмо побеждать, но и побежденным быть полезно в чем побеждать вредно, что бы не возыметь от того войны Кадмийской[5]. Представлю. я сему во свидетельство Еврипида, сказавшего так Когда двое говорят, разумен есть тот, который не спорит, а не тот, который сердится. Теперь скажу о том, что еще больше должно наблюдать Юношам. А именно: надлежит им жизнь без роскоши провождать, язык обуздовать, гнев преодолевать, рукам воли не давать. Из сих слов каждое, для лучшего познания, примерами объясним: и так с последнего прежде я начну.
Некоторые люди попуская руки на неправедные похищения, прежнюю свою славу потеряли: как–то Гилиппа Лакедемонца, когда увидели развязывающего с деньгами мешки, изгнали вон из Спарты. Чтоб не быть гневливу, знак есть человека разумного. Сократ, когда его некий забиячный, и весьма негодный Юноша ногою ударил, увидя около себя присутствовавших, что они за то рассерчав стали ногами топать, так что оттуда и прогнать его хотели, сказал им. Естьли бы на меня Осел лягнул, то бы вы на него взаимно лягнули ли? а он не тоже ли самое сделал? И когда того Юношу стали укорять, и лягуном называть, то он удавился. Также когда и Аристофан в своей комедии, называемой Облаки, всякою бранью Сократа поносил; тогда некто из присутствующих его спросил: Не сердишься ли ты Сократ? Поистине ни мало, ответствовал он: на до мною как на великом пиру, на сем Феатре, пошучивают. Равномерно ж, и сходственно кажется в сем поступили, Архита Тарантянин, и Платон. Первый возвратясь с войны, [ибо на войне быть ему случилось] как увидел свою ниву без пашни запущену, призвав к себе прикащика оной, сказал ему: Изуродовал бы я тебя, естьли бы я не был очень сердит. А Платон на прожорливого и негодного слугу осердясь, своего племянника Стевсиппа к себе призвавши, сказал: поди его высеки, потому что я надмеру рассерчал. Но сказал бы мне кто трудно (де) это, и неудобно к подражанию. И я знаю что трудно но надобно покуситься, сколько можно, примерами сими чрезмерность нетерпеливости, и бешенство ярости удержать. Однако мы ни в искусствах, ни во благонравиях оным мужам не подражаем: хотя бы ничто нам не мешало, им, яко бывшим светильникам мудрости, по возможности нашей подражать, и ревнителями быть.
А как я об удерживании языка выше упомянул, то следующее о нем сказать хочу. Естьли кто хотя малое, да не хорошее что выговорит, тот много погрешает: ибо разумное и благовременное молчание, всякого исходящего из уст слова лучше. И сего–то ради, мне кажется, таинственные обряды от древних мужей установлены, дабы в них молчать мы навыкнув, и в хранении человеческих тайн страх божий имели. Ибо из молчаливых никто не раскаялся, а из говорунов премногие: да и умолчанное легко после выговорить, а выговоренного возвратить не можно. Премногих слышал я, по невоздержности языка, в превеликие несчастия впадших: из коих оставя других, одного, или двух в пример приведу. Когда Филаделф сестру Арсиною в жену себе понял, тогда Сотад за то, что сказал ему таковое слово: Не в законную скважину острое жало ты влагаешь, в темничном заключении чрез многие годы страдал, и за безвременный выговор достойную казнь восприял: и что желал он других рассмешить, за то сам чрез долгое время проплакал. Равное ж сему, и сходственное слово и Феокрит Мудрец выговорил, но гораздо больше еще претерпел. Когда Александр красное платье Грекам сделать приказал, дабы ему возвратясь с бывшей против Варваров войны победные жертвы принесть, в кое время и все народы обще сребро в дань к нему сносили; тогда Феокрит таковое слово выговорил: Сперва я сомневался, а ныне ясно вижу, что сия красная смерть ест Омирова. И за то Александра врагом себе возымел. Да он же Феокрит о увечье Царя Македонского Антигона, что он был об одном глазе, выговоря, немалый его на себя гнев навлек, ибо Антигон бывшего при нем, в чине главного повара, Эвтропиона отпуская, велел ему к Феокриту заехать, и требовать от него ответа. И так когда он Феокриту о том объявил, и стал часто к нему приезжать, то Феокрига ему выговорил: Совершенно я узнал, что ты хочешь меня несвареного пред Киклола (одноглазого) на стол поставить. Укоряя тем как Царя, что он крив, так и его, что он повар. На сие и Эвтропион ему отвечавши: уже на тебе головы больше не будет, но за такую твою болтливость и безумие, воспримешь ты себе отмщение; донес о том Царю, от которого присланный Феокрита и умертвил. При всем том, надобно еще Детей приучать правду говорить: ибо ложь есть самая вещь подлая, всеми ненавидимая, и нижё самым рабам простительная. Сие все не сумнясь, и не останавливаясь, о непорочности и целомудрии Детей я сказал.
Но говорить ли мне о следующем, недоумеваю, и колеблюсь как бы будучи на весах, не знаю на которую сторону преклониться. Весьма я останавливаюсь: желаю и приступить, и удержаться говорить подробну об обращении Детей, приходящих в возраст. Неоднократно я укорял тех злонравных Наставников, кои малым Детям Дядек и Учителей назначили: а Юношей без всякого присмотра оставили. Но надобно напротив больше о них стараться, и иметь присмотр, нежели о малых Детях. Ибо кому не известно, что детские погрешности не велики, и удобоисцеляемы: как–то пренебрегание ими Дядек, и неповиновение наставлению учителей. А от вступивших уже в возраст юношеский, многие бывают беспутства, а имянно: непомерное в пище лакомство, кражи у Отца денег, игры, бесчинные пирования, пьянствования, влюбливания в девиц, волокиты за замужними женами. И так сии их наглые стремления должно чрез неослабное присматривание, преодолевать, и удерживать: ибо неудержима есть сила страстей, и требующая обуздания; так что в возраст сей, в крепости сил приходящие, дая мысли своей свободу к непристойностям, скрыть сего не могут. Впрочем, надлежит благоразумным Отцам, в такое наипаче время, наблюдать, чтоб уцеломудрять юных Детей учением, угрожением, молением, советованием, увещанием, показыванием примеров, кто от сластолюбных роскошей в несчастие впал: и кто воздержанием похвалу, и добрую славу себе приобрел. Обе сии вещи, Надежда чести, и Страх казни, как бы начала добродетели, суть первая побуждает к лучшим упражнениям, а вторая отводит от злых дел. И вообще надлежит Детям запрещать с нечестными людьми водиться, ибо что–нибудь из их беспутностей они переймут. Сие и Пифагор приказал наблюдать в оставленных им загадках, кои я представя истолкую: потому что и они к снисканию добродетели, не мало побудить могут. Как например следующие. Не искушать Мелануров.[6] То–есть: не водиться с замараными злонравием. Не перевешивать. То есть: надобно всегда правду хранить, и ее не преступать. Не лежать на боку. То есть: убегать от праздности, и промышлять о приуготовлении нужного себе пропитания. Не всякому давай руку. То есть: не надлежит так скоро во всячине соглашаться. Не носить узкого перстня. То есть: надобно упражняться в делах, а не быть ими связану. Огня кочергою не расшевеливать. То–есть, не раздражать гневливого: ибо сие непристойно, но уступать рассердившимся. Не есть сердца. То есть, не повреждать души попеченияими, ее утесняющими. Бобы презирать. То–есть непристойно так Государством править, как прежде бобами сбирали голоса, по которым решения производили. Съестного в поганое судно не класть. То есть в лукавую душу дружеского слова не влагать: ибо слово пищею есть мысли, а лукавство человеческое делает оное нечистым. Не возвращаться к границам идущим. То есть имеющим умереть, и взирающим на предел своей жизни удобно то сносить, и не тужить.
Возвращусь я теперь опять на предреченное слово. От всех у вышеупомянутых мною, людей нечестных отводить Детей должно, а наипаче от Ласкателей: о чем хотя не единократно многим Отцам от меня было сказано, однако и теперь еще напомяну. Нет ничего так заразительного, и так превратного юности, как Ласкатели! которые и Отцам и Детям пагубны: оных старость, а сих младость печалью они наполняют; да и советами своими к неуважению воздержания от сластей, их склоняют. Отцы богатых Детей увещевают трезвости держаться; а Ласкатели, упиваться. Отцы целомудрствовать, Ласкатели любодействовать; Отцы имение сберегать: а Ласкатели расточать. Отцы трудолюбивым быть: а Ласкатели в лености время препровождать; представляя, что вся жизнь минутою токмо есть времени. Жить (де), и не инако жить надобно. И что нам на строгие Отца угрозы смотреть? Он по старости бредит, и уже близ гроба находится: Мы его скоро отсюда и понесем. Иной приводя к ним блядь, женою своею называет: И так отцовские старости наследия расхищают, и расточают. Скверное племя, Ласкатели! Они лицемерны в дружестве, скучны в нахальстве: богатым льстят, а убогих презирают. Они ухищренно к Юношам откровенным пристают, и питателей своих ругают: люди души лукавой, и члены в Свете негодные. Они по воли богатых жизнь свою провождая, счастием хотя кажутся свободны, но самым делом суть рабы. Когда им обиды ни какой не делают, они за досаду себе, то поставляя, думают, что не даром их кормят. И так естьли который Отец желает честное подать Детям воспитание, то должно ему сих скверных негодниц от себя выгнать, а с ними и Соучеников развратных: ибо они и самую кроткую природу испортить могут. Сие все честно и полезно: а оное о чем ж еще хочу говорить, есть человеческо.
Мое мнение, что ненадобно Отцам весьма строгой, и жестокой быть склонности: но временем Юности и соделанное какое преступление простить, припомня, что и сами были молоды: Ибо как Врачи горькие лекарства со сладкими мешая, услаждают оные, чтоб приятнее их принять; так должно Отцам строгость наказываний со снисхождением смешивать. И иногда детским прихотям послаблять, и на оные позволять: а иногда опять их воздерживать? особливо же с умеренностью сносить их поступки: а в противном случае на них и посердитовать: ибо Отцу пристойнее быть вспыльчиву, нежели жестоко сердиту, что может быть знаком великой и не примиримой к Детям ненависти. Да еще ему пристойно показывать себя, что будто бы иных проступков и не ведал, претворяясь, якобы по старости оных или недовидел, или недослышал: как некоторых и видя не видеть, и слыша не слышать. Когда мы дружеские погрешения сносим, то удивительно ли когда и детские упускаем? Видим мы слуг пьяных, но не всегда за пьянство их укоряем. Поскупился ли ты когда? но после просимое и дай. Осердился ли когда? но и простить не отрекись. Обманул ли тебя в чем слуга? от гнева удержись. Волов ли у тебя с нивы кто увел? Холоп ли к тебе когда вином дышащей пришел? показывай, что будто бы того ты не приметил. Благовонием ли он пахнет? ни слова не говори. Так–то своевольствующая младость укрощается! Да и надобно еще стараться преодолеваемых страстями, и не повинующихся строгим угрожениям, браком сочетавать: ибо сия уза для младости безопаснейшая есть. А понимать должно Сыновьям жен ни весьма знатных, ни очень богатых, по себе избирать благоразумно: ибо, естьли лучших себя поймут, то они не мужья своим женам, но рабы приданому их бывают.
В краткости еще я присовокуплю следующие наставления. Прежде всего должны Отцы сами ни мало не погрешая, но все пристойное делая, явным себя примером Детям показывать: дабы они на их жизнь как на зеркало взирая, от срамных дел и слов уклонялись, как некоторые согрешающим Сыновьям своим воспрещая, сами в те же грехи впадают, и под их именем скрываясь, сами себе обличителями бывают. Иные же со всем препровождая жизнь порочную, не токмо Детей, но и рабов наказывать не смеют. Без чего были бы Отцы Детям в беспутных поведениях Советниками, и Учительми: ибо где Старики бесстыдны там неминуемо и молодые еще бесстыднее их. И так надобно стараться, чтоб для уцеломудрения Детей ничего, что к тому способствовать может, не упускать; подражая в том Эвридике, которая хотя Иллирианка, да еще и прегрубая была, однако при воспитании Детей, в поздние лета начала сама обучаться. Довольно её любовь к Детям показывает посвященная ею музам Эпиграмма: Эвридика Иералолитянка сие посвятила Музам приятое душею усердие: ибо Матерью уже детей возрастивших бывши, потщилась она изучить буквы, знаки слов.
Впрочем, чтоб все предреченные наставления приняты кем были, желать токмо можно. А чтоб многие тому подражали, сие от счастия и великого труда зависит: однако исполнить природе человеческой не невозможно.
КОНЕЦ:
[1] Песий помёт, речение от охотников, или ловчих употребляемое; значит рождающихся от одного самца, и от одной самки щенят.
[2] Окружные науки, по Гречески называемые Енкиклопедия, разумеются оные, кои начиняются от Грамматики, и доходят по порядку до философии.
[3] Пинелопа была жена Уликсова, а Мать Тилемахова.
[4] Место оное, где у древних Греков Дети в подвигах, яко в боронье, конских ристаниях, и прочих телодвижениях упряжнялись.
[5] Кадмийская война приписуется у Греков неполезной победе: потому что Этеокл и Полиник бившись на поединке, оба погибли.
[6] Меланурами, то есть Чернохвостыми, называются у Греков некоторые рыбы, черный хвост у себя имеющие.
