Книга Шестая

Содержание: Главы 1. Гнусные страсти Тиберия. - 2. Жестокое преследование самой памяти Сеяна и Ливии. Государь насмехается над лестью Тогония. - 3. Галлиона за лесть бранит и наказывает, Пакониан. - 4. Лациарис. Раздор консулов успокаивает Максим. - 5. Котта Мессалин обвинен. - 6. Тиберия сознание, сокровенные мучения тиранов. - 7. Цецилиан, Сервей, Терм осуждены. Частые доносы. - М. Теренций, обвиненный за дружбу Сеяна, защищается отлично и свободно и - 9. оправдан. Вестиллий умерщвляет себя; большая часть обвинены сподряд. - 10. Л. Пизона смерть и погребение. - 11. Начало и развитие городской префектуры. - 12. О сибиллинских стихах совещание. - 13. Возмущение в Риме вследствие дороговизны хлеба усмирено. - 14. Всадники Римские падают жертвами обвинения в заговоре. - 15. Дочери Германика отданы за Л. Кассия и М. Виниция. - 16. Ростовщики обвинены; подавлена лихва. - 17. Щедростью Цезаря восстановлен кредит. - 18. Опять обвинения в оскорблении величества и - 19. все обвиненные в товариществе с Сеяном умерщвлены. - 20. К. Цезарь берет Клавдию. Тиберия предсказание о Сер. Гальбе. - 21. Искусство Халдеев. Тразилл. - 22. Сомнение о судьбе. - 28. Азиний Галл умирает. Жалкая смерть Друза. - 24. Ожесточение против него Тиберия. - 23. Агриппина погибает голодом. - 26. Кокцей Нерва добровольно оставляет жизнь. - 27. Смерть Элия Ламии, Флакка Помпония, М. Лепида. - 28. В Египте видели Феникса; о нем рассказы и суждения. - 29. Лабеон умирает добровольно, при старании Тиберия отклонить нерасположение. Скавр предупреждает осуждение. - 30. Разные граждане изгнаны из города. Гетулик удивительною самонадеянностью уклоняется. - 31. Парфам, желавшим удалить Артабана и просившим царя, Тиберий дает Фраата и - 32. после его смерти, назначает Тиридата. Над Востоком делает начальником Вителлия. - 33-35. Армяне нападают на Парфов; им помогают Албанцы и Иберы, происходя еще от Фессалийцев. - 36. Когда Артабан бежал в Скифию, - 37. Тиридат его замещает. - 38. В Риме Тиберий продолжает жестокости. - 39. Умирает Поппей Сабин. - 40. Смерть Вибулея Агриппы, Тиграна, Емилии Лепиды. - 41. Клитов Каппадоков, возмутившихся против своего царя, подавляет Требеллий. - 42. Тиридат принимает царские знаки, - 43. вслед за тем несогласием вельмож изгнан и - 44. Артабан восстановлен. - 45. Большой пожар в Риме Тиберий смягчает своею щедростью. Макрон завлекает Калигулу. - 46. Тиберий недоумевает о наследнике; его предсказание о Калигуле; скрывает болезнь. - 47. Акуция осуждена; Альбуцилла подвергается доносу в неуважении к государю. - 48. Аррунций, наскучив обстоятельствами времени, разрезает жилы. - 49. Папиний бросается. - 50. Тиберий скрывает свой упадок сил, открытый хитростью доктора Хариклеса. Кончается задавленный. - 51. Разные с ним случайности и смерть.
Все это совершилось в течение почти шести лет, при консулах Кн. Домицие и М. Фурие Камилле, Серв. Сульпицие Гальбе и Л. Корнелии Сулле, П. Фабие н Л. Вителлие, Г. Гестие Галле и М. Сервилие Руфе, К. Плавтие, Секст. Папиние, К. Ацерроние и К. Понтие.

1. Кн. Домиций и Камилл Скрибониан вступили в консульство, когда Цезарь, переправившись через пролив, отделяющий Капреи и Суррент, шел вдоль Кампании, колеблясь - не войти ли в город или уже твердо решась на противное, притворяясь будто бы взойдет. Часто доходил он очень близко, посетил даже сады у Тибра, но потом опять удалился к утесам и уединению моря, стыдясь своих преступлений и разврата. Он воспылал до того необузданною похотливостью, что, по обычаю царей, благородную молодежь осквернял растлением, и побуждением похоти служили не только красота и хорошие формы тела, но в одних - детская скромность, в других - изображения предков. Тут-то в первый раз придуманы названия дотоле неизвестные: отходников (селлариев) и спинтриев, вследствие гнусности места и многообразного терпения. Подстроены рабы, которые должны были отыскивать, увлекать с дарами, готовыми угрозами против отказывающихся; а если удерживали родители или родственники, то приводили в дело насилие, похищение и вообще что ни вздумалось, как бы против пленных.
2. А в Риме в начале года, как бы только тут узнали преступления Ливии и как будто не были они уже давно наказаны, произносимы были жестокие мнения на её изображения и память и о том, чтобы имущество Сеяна было взято из общественной казны и передано в собственную Императорскую - как будто бы в этом была разница. И так - Сципионы, и Силаны и Кассии, этими же почти или немного, измененными словами - подавали мнения с большою настойчивостью. Как вдруг пришлось с насмешкою выслушать Тогония Галла, который свою малоизвестность примешал к знатным именам. Он умолял государя: "назначить сенаторов, из которых двадцать, избранные по жребию и мечом опоясанные, всякий раз как только будет входить в здание сената, должны защищать его безопасность". Поверил он, разумеется, письму, в котором Тиберий требовал содействия другого консула для того, чтобы безопасно от Капреи добраться до города. А Тиберий, у которого было в обычае мешать шуточное с важным, благодарил сенаторов за их расположение: "но кого же из них он может опустить? кого избрать? постоянно ли одних и тех же? Или за одними других? "И покрытых уже почестями или молодых людей? Из частных или должностных лиц? И что это будет за вид - брать им мечи на пороге Курии? Да и жизнь не так ему дорога, если пришлось бы защищать ее оружием". Вот что против Тогония, умеряя выражения и советовал только отменить мнение.
3. Но Юлия Галлиена подавшего мнение, чтобы преторианцы, по окончании срока службы, получали право сидеть на четырнадцати скамейках, назначенных для всадников - сильно побранил, как бы лицом к лицу спрашивая: "что ему (общего) с воинами? Им следует и приказания и награды получать от одного лишь императора. Нашли и то чего не предвидел божественный Август. Не скорее ли Сеянов слуга добивался раздора и возмущения? И грубые умы видом почести побудить к порче военных обычаев". Такую-то награду получил Галлий за обдуманную лесть, будучи изгнан немедленно из сената, потом из Италии. И так как его винили, что легко ему будет переносить ссылку на избранном им острове Лесбосе, именитом и веселом, то он возвращен в город и содержался под стражею, в домах сановников. Этим же письмом Цезарь сразил Секста Пакониана, бывшего претора, к большой радости сенаторов, смелого, злонамеренного, подстерегавшего тайны всех, избранного Сеяном, чтобы при его содействии приготовить коварный умысел К. Цезарю. Когда это открылось, вырвалась наружу давно уже созревавшая ненависть и определена была бы смертная казнь, если бы он не высказал донос. А когда он напал на Латиния Лациара, то и обвинитель и обвиненный, равно ненавистные, представили приятнейшее зрелище. Лациарис, как я уже говорил, играл некогда главную роль в гибели Тицезия Сабина, и в то время первый должен был поплатиться за это наказанием. Тут же Гатерий Агриппа напал на прошлогодних консулов: почему, затеяв взаимное обвинение, теперь молчат? Конечно, союзом им служит страх и вредные последствия единомыслия; а от сенаторов не должны они скрывать, чтобы ни услышали. На это отвечали - Регул: есть еще время для отмщения и он приведет свое намерение в исполнение перед государем; а Трио - соревнование было между товарищами и если они что в раздоре высказали, то лучше предать это забвению. Когда Агриппа сильно приставал с этим, то Санквиний Максим из бивших консулов умолял сенат: "не увеличивать заботы императора, отыскивая везде раздражение; достаточно и его (сената) чтобы помочь этому делу". Таким образом Регул спасен, а Триона гибель отсрочена. Гатерий был тем ненавистнее, так как изнуренный сном или распутною бессонницею и по своей лени не опасавшийся государя, как ни был он жесток, обдумывал гибель людей знатных среди обжорства и разврата.
5. Вслед за тем Котта Мессалин, виновник постоянно самих строгих мнений и потому, уже давно ненавистный, как только дана была возможность, уличается в весьма многом: будто бы он говорил о К. Цезаре, как кровосмесительной возмужалости и когда, в день рождения Августы, пировал он между священников, назвал этот ужин девятидневными поминками: жалуясь на силу М. Липида и Л. Аррунция, с коими имел спор по денежному делу, прибавил: "пусть их сенат, а меня защитит мой Тиберчик". И не во всем находил он защиту у первых лиц государства. При их настойчивости апеллировал к императору и немного спустя принесено было письмо, в котором, в виде защиты, обратясь к началу дружбы между ним и Коттою и, припомнив частые его услуги, требовал: чтобы не обращаемы были в преступления слова злонамеренно перетолкованные и чистосердечие бесед за пиршеством. Особенно замечательно показалось вступление этого письма Цезарева, так как он начал этими словами: "если я, отцы достопочтенные, знаю, что вам писать или каким образом писать, или вовсе не писать в это время, то пусть меня боги и богини накажут хуже, чем я теперь чувствую себя гибнущим ежедневно!" До такой-то степени его преступления и пороки обратились к его собственной казни. И не даром лучший в деле мудрости имел обыкновение утверждать, что если бы открылись внутренности тиранов видны были бы терзания и удары: и как тело раздирают побои, так дух терзаем жестокостью, похотливостью, злыми намерениями; потому что Тиберия не защитили ни его высокое положение, ни уединение от признания во внутренних мучениях и в своей собственной казни.
7. Тут, когда сенаторам дана была возможность постановить о Цецилиане, сенаторе, который более других свидетельствовал на Котту, постановлено: "назначить то же наказание, какое Арузею и Санквинию, обвинителям Л. Аррунция". И ничего не могло быть почетнее для Котты; он благородного происхождения, но от роскоши в нужде, опозоренный порочными поступками, достоинством (степенью) возмездия сравнялся с Аррунцием, отличавшимся святостью жизни. После того введены Квинт Сервей и Минуций Терм: Сервей, исполнявший должность претора и когда-то из свиты Германика; Минуций из сословия всадников - скромно пользовались они дружбою Сеяна и вследствие этого к ним было больше сострадания. Напротив Тиберий, порицая их как первых на преступления, внушал К. Цестию отцу - высказать сенату; что он ему написал и Цестий взял на себя обвинение. И в особенности гибельное принесли те времена, когда знатнейшие сенаторы занимались самыми низкими доносами: одни явно, а многие тайно, и не отличил бы ты чужих от родных, друзей от незнакомых, что недавнее и что уже стало темно от времени: одинаково о чем бы ни переговорили на форуме, на пиршестве, были обвиняемы, так как каждый спешил предупредить и указать на виновного: одни защищали себя, а большинство, как бы зарязясь примером и болезнью; но Минуций й Сервей осужденные присоединились к доносчикам. Вовлечены в то же положение Юлий Африкан, из Сантон Галльского города и Сеий Квадрат: его происхождения не отыскал. И не безызвестно мне, что большая часть писателей опустили многих опасности и казни, утомленные их многочисленностью или опасаясь, как бы то, что и им показалось излившим и печальным, такою же скукою не поразило читателя. Нам большая часть достойного памяти попалась, хотя другими не упомянутая.
8. Так в то время, когда прочие ложно снимали с себя (обвинение) в дружбе Сеяна, осмеливался всадник Римский М. Теренций, за это именно обвиненный, в ней сознаться, обратясь так к сенату: "судьбе моей может быть и не так будет выгодно, если я сознаю обвинение, чем буду его отрицать, но какие бы ни были последствия, сознаюсь, что и был я другом Сеяна, и добивался быть им, и радовался, когда сделался им. Видел я его сотоварищем отца в управлении преторианскими когортами; вслед за тем вместе исполнявшим обязанности и гражданские и военные; его близкие и родные осыпаемы были почестями. Насколько кто короток с Сеяном, настолько силен в дружбе Цезаря. Напротив, кому он был неприязнен - опасением и позором поражаемы были. Никого не привожу в пример, но всех, которые были чужды его последнего замысла, я буду защищать с опасностью меня одного. Чтили мы не Сеяна, уроженца Вульмний, но часть семейства Клавдиев и Юлиев, в которые вошел он свойством; твоего, Цезарь, зятя, товарища твоего консульства, исполнителя твоих обязанностей делу общественному. Не наше дело обсуждать - кого ты возвышаешь над другими и по каким причинам. Боги дали тебе верховное суждение обо всем; нам осталась слава повиновения. Мы видим то, что у нас перед глазами - кому ты даешь силы, почести, власть наиболее и принести пользы и повредить. А что Сеян имел все это - никто и отрицать не станет. Сокровенные же чувства государя и не готовит ли он что-либо втайне, разыскивать - непозволительно и опасно: да и все-таки не узнаешь. Отцы достопочтенные, припомните не последний день Сеяна, но шестнадцать лет (его могущества); даже Сатрия и Помпония, и тех мы чтили; за большую честь считалось сделаться известным даже его отпущенникам и привратникам. Что ж это? Неужели безразлично будет обвинение и смешанно? Нет, разграничьте верными чертами: пусть будут наказаны коварные замыслы против общественного порядка и жизни императора: а относительно дружбы и её обязанностей один и тот же конец, Цезарь, оправдает и тебя, и нас".
9. Твердость речи и потому что нашелся, кто бы высказал то, что у всех было на душе, - все это возможно на столько, что обвинители его, с присоединением в чем прежде погрешили, наказаны ссылкою или смертью. Последовали за тем письма Тиберия на Секста Вестилия, бывшего претора; его весьма любимого братом Друзом, перевел в свою когорту. Причина оскорбления Вестилию была: или сочинил он кое-что на К. Цезаря, как (будто бы) бесстыдного, или сделано доверие вымышленному. За это устраненный из общества государя, когда старческою рукою принялся было за железо, перевязал жилы; умолял было его запискою, получил немилосердый ответ; открыл снова жилы. Вслед за тем разом потребованы на суд в оскорблении величества - Анний Поллион, Аппий Силан вместе со Скавром Мамерком и Сабином Кальвизием; к Поллиону отцу присоединен Винициан, знатные родом и некоторые после высших почестей. Содрогнулись сенаторы: так как кто же был чужд или связей родства или дружбы со столькими знаменитыми людьми? Но Цельз, трибун городской когорты, в то время, в числе доносчиков (находившихся), изъял из опасности Аппия. и Кальвизия. Цезарь Поллиона и Винициана и Скавра дело, чтобы самому разобрать с сенатом, отложил, дав некоторые против Скавра печальные отметки. Даже и женщины не были изъяты из опасности; а так как нельзя же было их обвинить в домогательстве стать во главе вещей, то за слезы их обвиняли. Казнена старушка Вития, мать Фузия Гемина за то, что оплакивала смерть сына. Вот что у сената (делалось). И не иначе и у государя: Вескуларий Аттик и Юлий Марин гонятся на смерть - а они из стариннейших его приближенных последовали в Родос и в Капреи были неразлучны. Вескуларий - передатчик коварного умысла против Либона: с участием Марина Сеян подавил Курция Аттика и тем с большею радостью принято, что на советников пал их собственный пример.
10. В это же время умер первосвященник Л. Пизон своею смертью - явление редкое при такой известности; никакого рабского мнения не был он добровольным виновником и всякий раз как только предстояла в том необходимость, благоразумно смягчал. Я уже припоминал, что отец его был цензором: дожил до восьмидесяти лет; почести триумфа заслужил он во Фракии; но особенная слава его была в том, что, будучи последнее время префектом города, власть постоянную и по новости повиновения тяжелую, удивительно смягчил.
11. И прежде, при отъезде из города царей, а вслед за ними должностных лиц, дабы город не оставался без власти, избираем был на время тот, кто делал бы суд и расправу и оказывал бы заботу в случаях нечаянных. Передают, что так Ромул оставил Дентра Ромулия, а впоследствии Тулл Гостилий - Нуму Марция и Тарквиний Гордый - Спурия Лукреция. Затем консулы передавали также власть; остается подобие всякой раз как по случаю Латинских ферий (празднеств) назначается лицо, для исполнения консульской обязанности. Впрочем, Август во время междоусобных войн надо всем в Риме и Италии сделал начальником Цильния Мецената, всаднического сословия. Вслед за тем, став во главе государства, по многочисленности народа и медленности пособия законов, взял из бывших консулов - людей, которые сдерживали бы рабов и все что есть граждан дерзких и расположенных к смутам, ничего не опасающихся кроме силы. И первый - Мессала Корвин принял эту власть, кончившуюся в течение немногих дней, как бы неумелый ею пользоваться. Тут Тавр Статилий, хотя и в преклонном возрасте, отлично ее исполнял. Потом Пизон, в течение двадцати лет равно одобряемый, почтен общественными похоронами вследствие сенатского декрета.
12. Доложено потом сенату Квинтилианом, плебейским трибуном - о книге Сивиллы, которую Каниний Галл из Коллегия пятнадцати требовал - принять в число прочих той же прорицательницы и об этом предмете постановить сенатское определение. Когда оно состоялось посредством ухода сенаторов, Цезарь прислал письмо в котором умеренно бранит трибуна - "по молодости лет не знающего старинного обычая". Галла упрекал: "что состарившись в науке священных обрядов, не зная автора, прежде постановления Коллегия, а не так как требует обычай по прочтении магистрами и людьми учеными и оценке стихотворения, провел это дело в малочисленном собрании сената. Вместе с тем он внушал: "что так как много пустого распространяемо было в народе под славным именем, то Август постановил - в какой срок все это должно быть представляемо к городскому претору и за тем частным образом не может быть сохраняемо". Тоже было определенно предками после сожжения Капитолия в междоусобную войну, при чем разысканы были в Самосе, Илионе, Еритрах, даже по Африке, Сицилии и Итальянским колониям - стихи Сивиллы - была ли она одна, или много и дано поручение священникам разобрать истину, на сколько возможно это с человеческими средствами. А потому и тут книга эта предоставлена рассмотрению Коллегии пятнадцати. При тех же консулах вследствие дороговизны хлеба дошло было до возмущения; многое и в течение значительного числа дней высказано требований в театре с большим своеволием, чем это было в обычае, относительно Императора. Взволнованный этил, обвинил сановников и сенаторов за то, что не усмирили народ общественным влиянием и прибавил - из каких провинций и на сколько большее, чем Август, количество хлебных запасов велел привести. Вследствие этого, для обуздания простого народа, составлено определение сената в духе старинной строгости. И с не меньшею деятельностью распорядились консулы: молчание же самого Тиберия не было сочтено, как он предполагал, за гражданскую с его стороны доблесть, но перетолковано за надменность.
14. В конце года Геминий, Цельз, Помпей, всадники Римские, пали обвиненные в заговоре. Из них Геминий расточительностью своих средств и роскошью жизни - приятель Сеяна; но ни на что серьёзное неспособен. И Юлий Цельз трибун, в оковах ослабевшую цепь, которою был обвязан, растягивая в разные стороны сам разбил свою голову. А Рубрию Фабату приданы караульные; будто бы он, отчаявшись в положении дел Римских, хотел бежать и искать сострадания у Парфов; конечно он был найден у Сицилийского пролива и приведен назад сотником, никаких основательных причин дальнего странствования не приводил он; остался, впрочем, невредим более от забвения, чем от милосердия,
15. В консульство Гальбы и Л. Суллы, после долговременного рассмотрения кого мужьями назначить своим внучкам - Цезарь - так как требовал уже того совершенный возраст девиц, избрал Д. Кассия и М. Виниция. М. Виниций - из роду горожан, родился в Калесе, отец и дед его были консулами, остальные (родные) всаднического сословия: мягкий характером и выражался хорошо. Кассий - плебейского рода Римского, но древнего и честного; воспитанный в строгой науке отца, заслуживал одобрение чаще уступчивостью, чем деятельностью. Его соединил он с Друзиллою, а Виниция с Юлиею, дочерьми Германика и об этом деле написал сенату, слегка почтив молодых людей; потом, представив довольно неясные поводы отлучки, обратился к более важному и преследованиям начатым за общее дело и просил: чтобы префект Макрон и немногие из трибунов и сотников входили с ним вместе всякой раз когда посетит сенат. Исполнено это широко и без означения числа, или рода (воинов) сенатским декретом; но он (Тиберий) ни разу не вошел под крыши города, а не только в общественный совет, большею частью окольными путями обходя место рождения и избегая. Между тем обвинители с большою силою накинулись на тех, которые приращали деньги процентами, вопреки закона Диктатора Цезаря, которым он установил размеры кредита поземельного владения внутри Италии. Давно уже он был оставлен, так как общее благо приносится на жертву частным пользам. Конечно, для города Рима старинное было зло - лихвенные проценты, самая частая причина раздоров и возмущений и оно пока сдерживалось древними и менее испорченными правами. Так вначале двенадцатью таблицами было постановлено: "чтобы никто не брал более одного процента (в месяц)" - между тем как прежде в этом случае был полный произвол людей богатых: потом, по предложению трибунов, установлено пол-процента, а наконец и вовсе отменен платеж процентов. Многими народными приговорами предупреждались обманы, и они столько раз подавленные, удивительными способами возникали опять. Но тут претор Гракх, которому досталось это исследование, пораженный множеством лиц, находившихся в опасности, доложил сенату; встревоженные сенаторы (потому что никто не был свободен от вины в этом) просили снисхождения у Государя и, с его согласия, дан вперед год и шесть месяцев, в которые, согласно распоряжению закона, каждый должен был устроить свои денежные расчеты.
17. Вследствие этого обнаружился недостаток денег, так как разом затронуты долги всех и вследствие осуждения стольких лиц и продажи их имуществ заклейменное серебро оставалось в общественной или Императорской казне. Сверх того Сенат предписал, чтобы каждый две части роста поместил в землях по Италии. Но кредиторы призывали к расплате наличными и не к чести должников уменьшили кредит. Вследствие этого стечение народа и просьбы, потом шум около преторского трибунала. И в чем искали средства помочь горю - продажа и покупка, то обратилось совсем в противоположную сторону, потому что ростовщики затратили все деньги на покупку полей. За избытком продажи последовала дешевизна и чем кто более обременен долгами, тем с большим трудом мог продать. Многие теряли все имущество: утрата состояния влекла за собою упадок достоинства и доброго имени, пока Цезарь не оказал пособия, расположив по столам тысячу сестерциев (собств. тысячу тысяч, миллион) и дав возможность занимать на три года без процентов, если должник народу представит обеспечение вдвойне недвижимою собственностью. Таким образом возобновлен кредит и мало-помалу нашлись и частные кредиторы. Да и покупка долей совершалась не в точности по сенатскому определению; в начале, как обыкновенно случается, было строго, а к концу пренебрегли им.
18. Затем вернулись прежние опасения, так как потребован на суд в оскорблении величества - Консидий Прокул. Ничего не опасаясь, праздновал он свой день рождения, как повлечен в сенат и вместе осужден и умерщвлен. А сестра его, Санция, устранена от воды и огня, вследствие обвинения К Помпония. Он, характера беспокойного, утверждал что действует так и в этом роде с тем, чтобы, приобретя благорасположение государя, помочь брату Помпонию Секунду, находившемуся в опасности. Определена ссылка и Помпоние Макрине, которой мужа Арголика и свекора Лакона, из первых лиц у Ахейцев, казнил Цезарь. Отец, именитый всадник Римский и брат, бывший претор, ввиду неизбежного обвинения, умертвили сами себя. Поставлено было в вину то, что Теофана Митиленейца, прадеда их, Кней Магн имел в числе приближенных и что умершему Теофану льстивость греков предоставила небесные почести.
19. После этих предметом доноса сделался Секс. Марий, самый богатый в Испаниях в том, будто бы он имел кровосмешение с дочерью, и сброшен с Тарпейской скалы; а чтобы не оставалось под сомнением, что именно во вред ему послужило богатство - то его золотые прииски, хотя они были назначены в публичную продажу, Тиберий себе оставил. Рассвирепев от казней, всех содержавшихся в тюрьме и обвиненных в союзе с Сеяном, повелел умертвить. Последовало необъятное побоище: всякого пола, всякого возраста, знатные и простые, порознь и массами. Да и не дозволялось близким и друзьям ни быть при этом, ни оплакивать, ни долго смотреть. Но поставленные кругом стражи, внимательные к горю каждого, сопровождали тела, предавшиеся тлению, пока влачили их в Тибр, где плывшие или приставшие к берегам, не дозволялось ни касаться кому-либо, ни сожигать. Силою страха прекратилось общение рода человеческого и куда только проникала жестокость, устранялось сострадание.
20. Около того же времени К. Цезарь, сопровождая деда, уходившего из Капреи - принял в супружество Клавдию, дочь М. Силана; неукротимый дух прикрывая коварною скромностью, не проронил (звука) голоса ни при осуждении матери, ни при изгнании братьев. Как день начинался для Тиберия - те же маневры и слова (выражения) немного представлявшие разницы. Вследствие этого вскоре разнеслось умное изречение оратора Пассиена "не было ни лучшего когда-либо раба, ни худшего повелителя". Не опустил бы я предсказания Тиберия о Серв. Гальбе, в то время консуле: пригласив его и испытав в разных беседах - наконец на греческом языке сказал ему в таком смысле: "и "ты Гальба когда-нибудь отведаешь верховной власти, означая позднее и кратковременное могущество знанием Халдейского искусства, приобрести которое имел довольно свободного времени в Родосе, а учителем Тразилла, в опытности его удостоверясь таким образом".
21. Всякий раз как о подобном деле советовался, пользовался возвышенною частью дома и соучастием одного отпущенника. Тот, незнавший грамоте, но здоровый телом, по непроходимым и крутым местам (так как дом возвышается над скалами) шел впереди того, чье искусство испытать предположил себе Тиберий и, на обратном пути, если только возникало подозрение в тщеславии или обмане, низвергал в находившееся внизу море, дабы не было свидетеля тайны. А потому Тразилл приведенный по тем же скалам, после того как заинтересовал Тиберия, открывая на его вопросы ему власть. и будущее, тщательно был спрошен: "знает ли он свой час рождения; который ему год и какой день тогда?" Он положения небесных тел и промежутки размеров, сначала остановился, потом оробел и что больше всматривался, то более и более трепетал от удивления и страха, а наконец восклицает: "в опасности он и пришел к грозящей крайнею гибелью". - Тут Тиберий, обняв его, поздравляет, что он предузнал опасность, но останется невредимым, - и все, чтобы он ни говорил, принимая как голос оракула, имел его в числе самых приближенных друзей.
22. Но для меня, слыша такое и в этом роде, остается неизвестным окончательное решение вопроса - дела смертных управляются ли судьбою и неизменною необходимостью, или случаем, потому что мудрейших из древних и тех, которые соревнуют их учению, найдешь ты разных мнений. Многие остаются при убеждении: "что богам нет заботы ни о начале нашем, ни о конце, но вообще о людях; а потому-то всего чаще грустное случается с добрыми и веселое с дурными. Напротив, другие полагают, что судьба соответствует событиям, но не по блуждающим звездам, а по началам и связям естественных причин: впрочем выбор жизни нам предоставляют и уже, по выборе её, хорошо известна последовательность того, что имеет случиться. Да и не то счастье или несчастье, что таким считает народ: многие, по-видимому, поражаемые неудачами, счастливы, а большая часть и при великих богатствах крайне бедствуют; если те тяжкие обстоятельства переносят с твердостью, то эти благополучием своим неблагоразумно пользуются. Впрочем, большей части смертных не чуждо убеждение, что: "при первом начале каждого его будущее уже определено; но если кое-что случается иначе, как сказано, то вследствие обмана говорящих то, чего не знают; таким образом подрывается доверие к науке, которой ясные доказательства принесло и древнее время и наше". Так сыном тоже Тразилла предсказано господство Нерона, о чем в свое время упомянем, дабы теперь не уклониться далеко от начатого нами. При этих же консулах прошло известие о смерти Азиния Галла, о котором нет сомнения, что погиб от недостатка пищи - добровольно или по необходимости считалось неизвестным. Опрошенный о мнении Цезарь - позволит ли похоронить, не краснея позволил и со своей стороны винил случайность, "похитившую подсудимого, прежде чем с очей на очи мог он быть уличен". Как будто в средине трехлетия не доставало времени подвергнуть суду старца, бывшего консула, родню стольких бывших консулов. - Затем гаснет Друз, протянувший жизнь свою до девятого дня самою жалкою пищею, вынимая из тюфяка то, чем он был набит. Некоторые передали, что было предписано Макрону - если Сеян попытается прибегнуть к оружию, извлекши из под стражи молодого человека (так как его держали во дворце), поставить его во главе народного движения. Вслед за тем, так как прошел слух, что Цезарь хочет простить невестку и внука - предпочел строгость раскаянию. - Даже напал на умершего и ставил ему в вину: пороки тела, гибельное настроение ума относительно своих и неприязненное относительно общественного дела. Затем приказал он прочесть ежедневную записку того, что он делал и говорил. Ничего не могло показаться возмутительнее этого: в течение стольких лет при нем (Друзе) находились люди, подмечавшие выражение лица, стоны, даже тайный ропот. И что дед был в состоянии слышать, читать, высказывать публично с трудом можно поверить; а письма сотника Акция и вольноотпущенника Дидима заключали даже имена рабов, как который выходившего из спальни Друза бил или пугал. Даже сотник присовокупил свои слова, полные жестокости, как нечто отличное и слова умиравшего, которыми он сначала (притворяясь утратившим рассудок) как бы в безумии - призывал гибель на Тиберия, а вслед затем, когда потерял надежду к жизни, обдуманно изысканные проклятия: "чтобы он как невестку и племянника и внуков и весь дом наполнил убийствами, так пусть воздаст казнь имени и роду предков и потомкам". Прерывали конечно сенаторы как будто бы из негодования; но проникал в них страх и удивление, что человек когда-то хитрый и умевший скрывать злодеяния, дошел до такой доверчивости, что, как бы раздвинув стены, показывал внука под бичем сотника среди ударов, наносимых рабами, тщетно просящего пищи для поддержания последних остатков жизни.
25. Эта скорбь не успела еще изгладиться, как распространился слух об Агриппине, которая, как я полагаю, поддерживаемая надеждою после умерщвления Сеяна, прожила долее и после того как жестокость в отношении к ней нисколько не уменьшалась - добровольно окончила жизнь; а может быть отказано ей в пище и дан вид её кончине, будто бы по её воле последовавшей. Да и Тиберий разразился самыми гнусными обвинениями, уличая ее в бесстыдстве, в прелюбодейной связи с Азинием Галлом, смерть которого побудила будто бы покончить с наскучившею ей жизнью. Но Агриппина, не выносившая равенства, алчная ко власти, в заботах мужчины утратила недостатки, женщинам свойственные: "В тот же день она умерла, в который за два года перед тем поплатился жизнью Сеян и это заслуживает быть сохраненным в памяти". - Прибавил Цезарь и хвалился что не задушена петлею и не брошена в Гемонии". Высказана ему за это признательность и определено: "пятнадцатый день Ноябрьских календ, день смерти обоих (Сеяна и Агриппины) - во все будущие года приносить дар Юпитеру".
26. Немного спустя Кокцей Нерва, приближенный Государя, опытный в знании прав божеских и человеческих, не тронутый в положении, не страдая телом, задумал умереть. Когда это стало известно Тиберию - пристал он к нему, спрашивал о причине, присовокупил просьбы, наконец признавался: "тяжко будет на его совести, оскорбительно для чести, если ближайший из друзей его, без всякой причины умереть, оставит жизнь". Уклонясь от его убеждений, Нерва перестал принимать пищу Рассказывали знавшие его мысли, что чем ближе видел он бедствия общества, тем более желал честного конца, вследствие раздражения и страха пока еще был цел, и ни в чем не обвинен. Впрочем, гибель Агриппины - а поэтому едва возможно поверить, повлекла за собою и Планцины. Когда-то жена Пизона, не скрывала она радость о смерти Германика; при падении Пизона нашла себе защиту в просьбах Августы и, не менее, во вражде Агриппины; а когда ненависть и пристрастие окончились, возымела силу справедливость; преследуемая обвинениями не безызвестными, своею рукою совершила над собою казнь скорее поздно, чем незаслуженно.
27. В обществе, опечаленном столькими потерями, и то служило поводом к сожалению, что Юлия, дочь Друза, некогда жена Нерона, вышла в замужество в дом Рубеллия Бланда, которого деда Тибурта, всадника Римского, многие припоминали. В конце года смерть Элия Ламы почтена похоронами цензорскими; он наконец освобожденный от мнимого управления Сириею начальствовал в городе. - Он был честного рода, свежий старик и недопущение его до провинции прибавило к его достоинству. Вслед за тем со смертью Флакка Помпония, пропретора Сирии, прочитано письмо Цезаря, в котором винил, что лучшие люди, способные управлять войсками, отказываются от этой обязанности. И он вынужден необходимостью прибегнуть к просьбам, чтобы убедить некоторых из бывших консулов взять на себя управление провинциями. Забыл о том, что Аррунция уже девятый год удерживал от отправления в Испанию. В этом же году умер и М. Лепид, об умеренности и мудрости которого достаточно поместил я сведений в прежних книгах. Да и благородство происхождения далее нечего доказывать: потому что род Емилиев богат был благонамеренными гражданами и такими, которые происходя из того же семейства, были испорченной нравственности, но пользовались высоким положением.
28. В консульство Павла Фабия и Л. Вителлия, после длинного ряда веков, птица феникс прилетела в Египет и доставила повод ученейшим из туземцев и Греков - многое изложить об этом чудесном явлении; в некоторых отношениях согласно, а гораздо больше разнообразно, но, как не нелепое, считаю нужным тут изложить. Посвящена солнцу эта птица, видом и цветом перьев отличная от прочих птиц, но согласному показанию тех, которые определили её наружность. О числе лет передают разное: наиболее принято время пятьсот лет, а есть которые утверждают, что этот промежуток времени составляет тысячу четыреста шестьдесят один год и, что прежние птицы прилетали первый раз во время господства Сезостриса, потом Амазиса, потом Птолемея, который из Македонян царствовал третий, в город, называемый Гелиополис, сопровождаемые большим количеством другим птиц, дивившихся невиданной наружности. Но древность конечно темна, а между Птолемеем и Тиберием прошло менее двухсот пятидесяти лет. Вследствие этого некоторые считали этого феникса ложным и не из Арабской земли и что он не имел ничего общего с теми, о которых утверждает древнее предание. С окончанием известного числа лет, когда приближается смерть, на своих землях строит гнездо, спускает туда плодородную силу, от которой зачинается плод. Взросшей птице первая забота - похоронить отца и это не как-нибудь, но, подняв тяжелый кусок мирры, пробует дальний путь и когда совладает с тяжестью и с полетом, берет тело отца, переносит его на жертвенник солнца и там сожигает. Все это неверно и смешано с баснями; впрочем не подвержено сомнению, что птицу эту видают иногда в Египте.
29. А в Риме продолжались убийства: Помпоний Лабеон, о котором я говорил, что он был начальником Мезии, из перерезанных жил испустил кровь; его примеру последовала жена его Паксея. Опасение палача причиняло такие быстрые кончины, так как осужденных имущества конфисковались и они лишаемы были погребения; а тех, которые сами себя порешали, тела предавались земле, завещания имели силу и оттого стоило спешить; но Цезарь, послав письмо сенату, излагал: "было в обычае предков, прекращая дружественные отношения, отказывать от дому и тем полагать конец ласке". Этот пример применил он к Лабеону. А тот, теснимый обвинениями в дурном управлении провинциею и другими, вину свою прикрыл немилостью; тщетно устрашил он жену; она, хотя и виновная, была изъята от опасности. Потом опять призывается на суд Мамерк Скавр, знаменитый знатностью рода и защищенными им делами. Его погубила не столько приязнь Сеяна, сколько не менее имевшая силу на погубление ненависть Макрона, который, хотя втайне, шел тем же путем (что и Сеян), и донес о содержании трагедии, писанной Скавром, прибавив стихи, которые имели будто применение к Тиберию; а от обвинителей Сервилия и Корнелия ставились ему в вину - прелюбодеянная связь с Ливиею и священные обряды магов. Скавр, как и было достойно потомка древних Эмилиев, предупредил осуждение; убеждала его и жена Секстия, она побудила его к смерти и разделила ее.
30. Впрочем, и обвинители, если только представлялся удобный случай - подвергались наказаниям, так Сервилий и Корнелий, получившие известность через погубление Скавра, зато, что взяли деньги с Вария Лигура, чтобы оставить свой донос, удалены на острова с устранением от огня и воды. Абудий Руф, служивший эдилем - в попытке причинить опасность Лентуллу Гетулику, под начальством которого командовал легионом, тем - будто бы он прочил себе в зятья сына Сеянова, сам осужден и изгнан из города. В это время Гегулик заведовал легионами верхней Германии и приобрел удивительную ото всех любовь: безгранично милосердный, в строгости умеренный и ближайшему даже войску через тестя Л. Апрония не неприятный. Вследствие этого был верный слух, что он дерзнул послать к Цезарю письмо: "толки о родственных отношениях между ним и Сеяном начались не по его мысли, а по совету Тиберия, а потому он мог ошибиться на столько же, насколько и Тиберий, а потому не должно ошибку, которую он себе не ставит в вину, обращать на гибель других. Он вполне ему верен и таким останется если не будет предметом враждебных замыслов; преемника же примет он не иначе как за объявление ему смерти; а потому пусть они: скрепят между собою как бы союзный договор, по которому он, государь, пусть будет полным властителем всего прочего, а он удержит лишь свою провинцию". Этот слух, как удивителен ни был, но заслуживает вероятия уже и потому, что Гетулик один из всех свойственников Сеяна осгался невредимым и даже в большой милости. Тиберий принимал в соображение - всенародную в себе ненависть, преклонность лет и то, что господство его поддерживалось более славою, чем действительною силою.
31. В консульство К. Цестия и М. Сервилия знатные Парфы пришли в город без ведома царя Артабана. Он, из опасения Германика был верен Римлянам, справедлив к своим; а впоследствии стал надменен в отношении к нам и жесток к соотечественникам, обнадеженный войнами, которые вел счастливо против окружающих народов и презирая старость Тиберия, как безоружную, жаждал Армении, над которою, по смерти царя Артаксии, поставил Арсака, старшего из детей своих; прибавил к этому и ругательства, послал требовать: денежную казну, оставленную Вононом в Сирии и Киликии, а также старинные границы Персов и Македонян, и хвалился в пустых речах с угрозами, что он займет все чем владел Кир и впоследствии Александр. Но тому, что Парфы послали тайных вестников, главнейший виновник был Синнацесс, знатный родом, а также и богатствами и первый после него Абд, лишенный принадлежностей мужчины (евнух). Это не в пренебрежении у варваров, а еще придает значения. Они, с ведома и других знатных лиц, - так как не могли никого из рода Арсакидов поставить во главе государства - большую часть умертвил Артабан, а прочие не выросли еще, - требовали из Рима Фраата, сына царя Фраата: "необходимо только имя и орудие, для того, чтобы по воле Цезаря род Арсака опять появился на берегах Евфрата". Это соответствовало желанию Тиберия: осыпает честью Фраата и возвышает на отеческое достоинство, верный своему образу действий - политикою и хитростью действовать в делах иностранных, вовсе не прибегая к оружию.
32. Между тем, узнав замысел, Артабан, то медлит от страха, то пылает жаждою мщения, а дикарям медленность кажется свойством рабским; а тотчас приводить в исполнение - делом царским. Впрочем, польза имела верх и под предлогом дружбы пригласив Абда на пиршество, отравил медленным ядом, а Синнака замедлял притворством и дарами, а также переговорами. А Фраат в Сирии, оставив образ жизни Римский, к которому привык в течение стольких лет, принял обычаи Парфов; не под силу отечественным нравам, умер от болезни; но Тиберий не оставил предпринятое: Тиридата, той же крови, избирает соперником Артабана, а для возвращения Армении Ибера Митридата и примиряет с братом Фаразманом, царствовавшим над своими соотечественниками, а надо всем, что делалось на Востоке, сделал начальником Л. Вителлия. Об этом человеке, не безызвестно мне, какой мрачный слух ходил в городе: припоминали весьма многие его гнусные дела: впрочем в управлении провинциями действовал он с доблестью времен древних. По возвращении оттуда, из опасения К. Цезаря и из приязни Клавдия, переменил свой образ действий на позорное раболепство и у потомства послужил примером безобразия лести. Первые начатки уступили последним, и порочная старость затмила хорошие действия молодости.
33. А из царьков Митридат первый склонил хитростью и силою помогать его попыткам; нашлись люди, которые подкупили слуг Арсака и большим количеством золота побуждают их к преступлению. Вместе Иберы, с большими силами, врываются в Армению и овладевают городом Артаксатою. Когда это узнал Артабан, он сына, Орода, приготовляет мстителем, дает войска Парфские и посылает людей, которые за плату нашли бы вспоможение. Фаразман со своей стороны присоединяет Албанцев, призывает Сарматов; их державцы, взяв дары и с той, и другой стороны, по обычаю народа, приняли различные личины. Но Иберы, хозяева местности, Каспийскою дорогою поспешно выпускают Сарматов на Армян; а которые из Сарматов шли к Парфам, без труда были задерживаемы, так как другие проходы запер неприятель; единственный же оставшийся - между морем и краем гор Албанских; препятствовало время года (лето), потому что когда дуют пассатные ветры, броды наполняются водою; а зимний, с юга дующий ветер, отгоняет волны, вода удаляется и небольшие пространства берега обнажаются.
34. Между тем Орода, лишенного вспомогательных войск, получивший подкрепление Фаразман зовет на сражение; видя, что уклоняется, пристает к нему, делает набеги до самого лагеря, не дает спокойно пользоваться пастбищем и часто, как бы осажденного, окружал постами, пока Парфы, не привыкшие к оскорблениям, обступили царя, требовали сражения; у них вся сила в коннице, а Фаразман был богат и пехотою; так как Иберы и Албанцы, живя по местам лесистым, более приобыкли к терпению и лишениям. Толкуют, будто бы они происходят от Фессалийцев того времени, когда Язон, увезя Медею и родных от неё детей, снова отправился уже в пустой дворец Есты и к осиротевшим Колхам. Многое упоминают о его имени и оракуле Фрикса и никто не принесет в жертву барана в убеждении, что они все Фрикса; было ли это животное, или таков был отличительный признак корабля. Впрочем, когда сошлись оба войска, Парф излагал: "господство над Востоком, знаменитость Арсакидов; напротив Ибер обесславил себя наемными воинами". Фаразман: "уцелели они от власти Парфов: чем большего домогаются они, тем более чести победителям, а если обратят тыл, тем более позора и опасности вынесут". Вместе указывал он на суровый строй своих и расписанные золотом ряды Макдов, показывал что с одной стороны - мужи, с другой - добыча. Действительно у Сарматов вождя голос не единственный: каждый поощряет сам себя: "не начинать сражения стрелами, а нужно предупредить неприятеля натиском и рукопашным боем".
35. Вследствие этого разный вид у враждующих сторон: между тем как Парф равно обыкший и преследовать, и бежать, раздвигал полки, чтобы дать более места ударам; Сарматы, оставив лук, которым они менее сильны, бросились с копьями и мечами; то, как бы в конном сражении действовали с фронта, забегая и с тылу; то, где находили густые массы напором тела и силою оружия теснили или были теснимы. Уже Албаны и Иберы схватывались с неприятелем, сбивали его и давали бою характер сомнительный. Кроме того ему вредила конница и пехота, вблизи наносившая раны. Тут особенно на виду были Фаразман и Ородес, ободряя усердных, помогая колебавшимся и всем известные, встречаются на конях с криком и готовым оружием. Удар Фаразмана был сильнее: сквозь шлем нанес он рану врагу и повторить удар не был в состоянии, потому что и конь пронес его мимо, и раненого прикрыли сильнейшие из его товарищей. Но ложной молве о том, что вождь убит, поверили Парфы и, пришедши в ужас, уступили победу.
36. Вслед затем Артабан отправился мстить со всеми силами царства; но Иберы лучше вели войну, зная хорошо местность; Артабан, и вследствие того, не уходил, если бы не Вителлий, распространив слух будто бы он хочет сделать вторжение в Месопотамию, заставил опасаться войны с Римлянами. Тогда Армения оставлена и дела Артабана приняли другой оборот. Вителлий прельщал: "пусть они оставят царя; жестокого в мирное время, а в сражениях ведущего на гибель". Вследствие этого Синнак, о враждебном настроении которого я и прежде говорил, увлек в измену отца Абдагаза и других, не знавших замысла, а тут, вследствие постоянных поражений, более к тому расположенных; мало-помалу стекались те, которые, быв удерживаемы более страхом чем расположением, как только нашлись вожди, ободрились духом. И у Артабана не оставалось никого других, кроме какие при нем находились телохранители из чужестранцев, утративших свое отечество - они, не разумея хорошего и не заботясь о дурном, находя себе пропитание в наемной плате - готовые исполнители злодейств. Взяв их, он поспешил бежать в дальние места сопредельной Скифии в надежде на помощь (так как он имел связи, свойства с Гирканами и Карманиями), а между тем и Парфы, к отсутствующим справедливые, с теми кто на лицо непостоянные, могли обратиться к раскаянию.
37. А Вителлий, после бегства Артабана, когда умы соотечественников обратились к новому царю, увещевал Тиридата - "взяться за готовое" - а сам главные силы легионов и союзников повел к берегам Евфрата. Когда они приносили жертвы и Римский вождь, по своему обряду - свиньею, овцею и быком, Тиридат изготовил в умилостивление реки богатоубранного коня, соседние жители принесли весть, что Евфрат вовсе не от дождей, которых и не было, а сам собою страшно переполнился водою; вместе катит он волны с пеною на гривах в виде короны - предзнаменование благополучного перехода. Некоторые толковали это более тонким образом: "начало предприятия будет удачно, но непродолжительно, потому что предвещающим явлениям неба и земли более доверия, а непостоянное свойство вод таково, что они вместе и показывают и уносят". Устроен мост из судов и переправлено войско; тут первый Орноспадес пришел в лагерь с тысячью человек конницы; когда-то изгнанник и Тиберию, когда он привел к концу Далматскую войну, не бесславный помощник и за то одаренный Римским гражданством; но потом снискал дружбу царя и был в большем у него почете, получил начальство над землями, которые, обтекаемые двумя знаменитыми реками: Евфратом и Тигром, получили название Месопотамии (Междуречья). Немного спустя Синнацес еще увеличил войска, а столп отечества, Абдагез, присоединил сокровищницу и все принадлежности царские. Вителлий, считая достаточным сделать только показ Римских сил, делает увещание Тиридату и знатнейшим лицам: первому о том, чтобы он помнил деда Фраата и виновника возвышения Цезаря и всего хорошего, сделайного и тому и другому, а последним, чтобы они сохранили повиновение к царю, уважение к нам, каждый свою честь и верность. Вслед за тем он с легионами возвратился в Сирию. Все это совершавшееся в течение двух лет я соединил вместе, чтобы отдохнуть душею от внутренних бедствий. И Тиберий, хотя уже три года прошло после казни Сеяна, не смягчался тем, что обыкновенно действует на других - временем, мольбами, пресыщением и за неверное и уже несуществовавшее наказывал как за самое свежее и недавнее. В таком то страхе Фульциний Трио не вынес накинувшихся на него обвинителей и в последней (предсмертной) записке изложил много крайне резкого о Макроне и главных отпущенниках Цезаря, его самого попрекая затмением ума от старости и постоянным удалением в роде ссылки. Эту записку, скрытую было наследниками, Тиберий приказал прочесть, обнаруживая терпение к чужой свободе и пренебрегая сам своим бесславием, или долго оставаясь в неведении преступлений Сеяна, вслед за тем предпочитал давать гласность всему, чтобы ни говорилось, желая хоть в виде брани узнать истину, которая не уживалась с лестью. В эти же дни сенатор Граний Марциан, потребованный на суд К. Гракхом в оскорблении величества, сам насильственно покончил с жизнью; а Таций Грациан, служивший претором, тем же законом осужден на смертную казнь.
3 9. В этом же роде был конец Требеллиена Руфа и Секстия Пакониана; так как Требеллиен пал от своей руки, а Пакониан задушен в тюрьме за стихи там составленные против государя. Узнавал это Тиберий не морем, как прежде отделенный и через дальних гонцов, но подле города, чтобы в тот же день или в промежутке ночи давать консулам ответ на письме, как бы любуясь текшею по домам кровью и действиями палачей. В конце года оставил жизнь Поппей Сабин, происхождения скромного, через дружбу государей удостоенный почестей консульства и триумфа; в течение двадцати четырех лет управлял важнейшими провинциями, вовсе не за какие-либо возвышенные достоинства, но за то, что был в уровень с делами, а стать выше не старался.
40. Затем были консулами: К. Плавтий и Секс. Папиний. В этом году ... и не то, что Л. Арузей - смертью были казнены, по привычке к бедствиям казалось особенно возмутительным; но привело в ужас, что Вибулен Агриппа, всадник Рижский, когда говорили против него обвинители, в самом здании сената принял яд, вынув его из-за пазухи; упал и в предсмертных судорогах поспешно руками ликторов увлечен в тюрьму и уже бездыханная шея осквернена петлею. Да и Тигран, некогда властитель Армении, а в то время подсудимый, именем царя не был спасен от обычной казни граждан. А К. Гальба, бывший консул, и два Блеза погибли добровольною смертью. Гальбе мрачное письмо цезаря помешало по жребию получить провинцию; священнические должности Блезов, вполне принадлежавшие их семейству, сначала отнял, а тут, как бы уже никем незанятые, отдал другим. Они поняли это как знак смерти, и привели в исполнение. Емилия Лепида, о которой я уже говорил, что она была отдана в замужество за молодого Друза, частными обвинениями преследовала мужа и, хотя не годилась в свидетели, однако оставалась безнаказанною, пока жив был отец её, Лепид. После доносчики ухватились за нее, обвиняя в прелюбодейной связи с рабом; сомнений не было в этом преступлении, а потому не стала, защищаться и покончила сама жизнь.
41. В то же время народ Клитов, подчиненный Каппадоку Архелаю, вынуждаемый, по нашему обычаю, вносить ценз и платить подати, удалился на вершины горы Тавра и в самом свойстве местности находил себе защиту от невоинственных сил царя, пока М. Требеллий, легат - Вителлием, заведывавшем Сириею, отправлен с четырьмя тысячами воинов легиона и отборными вспомогательными войсками; а два холма, занятые дикарями (меньшему название Кадра, а другому - Давара) окружил осадными работами и дерзнувших сделать вылазку мечом, а остальных жаждою, вылудил к сдаче. А Тиридат, пожеланию Парфов - Ницефорий и Антемузиаду и прочие города, которые, будучи построены Македонянами, имеют Греческие названия, Гал и Артемиту, Парфские города, опять занял. Соревновали в изъявлениях радости те, которые ненавидели Артабана, воспитанного среди Скифов, за жестокость, надеялись, что Тиридат, по примеру Римлян, будет иметь мягкий характер. Более всего лести приняли на себя Селевкийцы; их сильный город, огражденный стенами, остался верен своему основателю Селевку, без всякой порчи со стороны дикарей. Триста человек, по выбору, за богатство или мудрость, составляли сенат; народ имел свое значение и когда эти две силы действовали согласно, то пренебрегали Парфом, а при несогласии, призывая себе помощь против враждебной партии, Парфу, призванному на часть, дали власть на все. Это случилось незадолго перед тем в царствование Артабана, который отдал простой народ знатным лицам, согласно со своими пользами; так как власть народа нераздельна со свободою, господство немногих ближе к произволу царей. Тут явившегося Тиридата осыпают почестями древних царей и теми, которые позднейшее время придумало в изобилии; вместе с тем осыпали Артабана бранью: "происхождением по матери Арзакид, в прочих отношениях выродок". Тиридат правление в Селевкии предоставил народу. Вслед за тем, советуясь - в какой день торжественно вступить на царство - получил письма Фраата и Гиерона, владевших сильнейшими областями - просили они небольшой отсрочки. Положено - подождать этих могущественных людей; между тем отправились в Ктезифон, столицу государства. Но когда те откладывали со дня на день, то в присутствии многих и с их одобрения, Сурена, согласно с обычаем предков, Тиридата облек знаками царскими. И если бы он немедленно отправился вглубь страны и к прочим народам, подавлено было бы колебание нерешительных и все бы уступили одному; а, сидя в замке, куда собрал Артабан деньги и наложниц, дал время уклониться от исполнения договоров. .Фраат и Гиерон, а также и все другие, которые, производя набор, не праздновали день венчания на царство, одни вследствие опасений, другие - зависти к Абдагезу, во власти которого находился и двор и новый царь, обратились к Артабану. Его нашли в земле Гирканов, покрытого грязью и снискивавшего пропитание стрельбою из лука. Сначала он пришел в ужас как будто бы готовился коварный против него умысел; а когда заверили его, что пришли возвратить ему власть ободрился он духом и стал расспрашивать: что "за внезапная перемена". Тут Гиерон стал винить: молодость Тиридата и власть не у Арзакида, а только пустое имя (власти) у изнеженного чужестранною роскошью; вся же сила (власти) в доме Абдагеза. Понял состарившийся на царстве, что притворство бывает в изъявлениях любви, а ненависть искренна и, не медля долее сколько нужно было, чтобы вызвать вспоможение от Скифов, двинулся вперед поспешно, идя на встречу умыслам неприятелей и раскаянию друзей; не изменил и грязную наружность, чтобы вызвать в простом народе сострадание; ни обман, ни просьбы, ничто не упущено из виду, чтобы опутать нерешительных и обнадежить готовых содействовать. Уже с большим отрядом подходил в соседство Селевкии, когда Тиридат, пораженный сначала слухом об Артабане, потом самим Артабаном, терялся в разных предположениях - идти ли на встречу или войну протянуть медленностью? Те, которым нравилось сражение и поспешный исход, уверяли, что неприятели разбросаны и утомлены дальним путем, да и в мыслях недостаточно еще сошлись они на повиновение - еще недавние изменники и враги того, кого опять лелеют. - А Абдагез полагал: "нужно отступить в Месопотамию, чтобы, прикрывшись рекою, вызвать между тем Армян, Елимеев и прочих с тылу и, усилясь войсками союзными и теми, которые пришлет вождь Римский, попытать счастья". Это мнение имело перевес, потому что главное влияние было у Абдагеза, а Тиридат был труслив на опасность, но разошлись в виде бегства и начав с народа Арабов одни уходят домой, а другие в лагерь Артабана, пока Тиридат с немногими, придя в Сирию, освободил всех от стыда измены.
45. Тот же год поразил город (Рим) сильным пожаром: сгорела часть цирка, прилежащая к Авентинскому холму и на самом Авентине. Это бедствие Цезарь обратил себе в славу, заплатив ценность домов и наемных помещений. Тысячу тысяч сестерциев (миллион) роздано вследствие этой щедрости и тем приятнее это было народу, что он очень был расчетлив на частные постройки. Да и общественного не строил ничего кроме двух зданий: храма Августу и сцены Помпеева театра и окончив их - из пренебрежения к честолюбию или вследствие старости, не посвятил их (т. е. не сделал им торжественного открытия). Для оценки убытка каждого лица избраны четыре зятя (мужья внучек) Цезаря: Кн. Домиций, Кассий Лонгин, М. Виниций, Рубеллий Бланд, а, по назначению консулов, прибавлен П. Петроний; изобретательность каждого из них была занята изысканием и определением почестей государю: какие из них он оставил бы, а какие принял, было неизвестно вследствие близкого конца жизни. Немного спустя после кончины Тиберия, консулы Кн. Ацерроний и К. Понтий вступили в отправление должности; а могущество Макрона было уже слишком велико; он день ото дня заискивал более и более расположения в К. Цезаре, которым никогда не пренебрегал и побудил после смерти Клавдии, о которой замужестве за него я говорил - жену свою Еннию прельстить молодого человека, напустив на него любовь и скрепить брачным договором, а ни от чего бы не отказался К. Цезарь, пока домогался лишь власти, потому что он, хотя и раздражительного характера, но всю ложь притворства изучил в груди деда. Известно было это государю, а потому сначала колебался - не передать ли власть внукам: из них рожденный Друзом был ближе и по крови, и по расположению, но не достиг еще возраста возмужалости; а сын Германика имел на своей стороне и всю силу юности и любовь народа - достаточно причин для ненависти деда. Даже и о Клавдие он было подумывал - так как он уже лет зрелых, искренно желал действовать хорошо - но слабость его умственных способностей воспрепятствовала. Если же бы он попытался искать преемника вне своего дома, опасался - как бы память Августа и имя Цезарей не сделались предметом поругания и насмешки, потому что он принимал в соображение не столько то, что лучше в настоящем, сколько честолюбие относительно потомков. Но скоро ни на что не решаясь в душе, а слабея за тем решение, которое ему было не под силу, предоставил судьбе. Впрочем, вырывались у него слова, которыми давал разуметь, что предвидел будущее, так Макрона, не скрывая намек, попрекнул: Запад уж он повидает, а обратился в Востоку. "А К. Цезарю, в случайно зашедшем разговоре насмехавшемуся над Л. Суллою, предрек, что он будет иметь все пороки Суллы и ни одной его добродетели". Вместе с обильными слезами обнимая младшего из внуков, при чем другой смотрел мрачно, сказал: "ты убьешь этого, а тебя кто-нибудь другой". Но здоровье становилось хуже, а он не опускал ничего из своих прихотей, терпением стараясь придать себе вид крепости сил. Имел он обыкновение обращать в шутку искусство медиков или тех, которые после тридцатилетнего знакомства с его сложением, обнаруживали необходимость в совещании с другими для узнания того, что ему полезно и что вредно.
47. А между тем в Риме разбрасывали семена казней, которые должны были совершиться после Тиберия. Делий Бальб потребовал на суд в оскорблении величества Акуцию, некогда жену П. Вителлия; по осуждении её, когда толковали об определении награды обвинителю, Юний Оттон, трибун народный, воспротивился. Вследствие этого между ними ненависть, а вслед за тем изгнание Оттона. Потом Альбуцилла, заслужившая известность многими любовными интригами - а в супружестве была она за Сатрием Секундом, доносчиком заговора - уличается в непочтении к государю. Запутаны были как соучастники и соблазнители её: Кн. Домиций, Вибий Марс и Л. Аррунций. Об известности Домиция я говорил выше; Марс знаменит был своими учеными занятиями и давно полученными почестями. Записка, присланная в сенат, извещала, что Макрон заведывал допросом свидетелей, пытками рабов. Совершенное отсутствие письма Императора против них давало повод к подозрению, что он был нездоров, а даже, может быть, и вовсе не знал; а большая часть (обвинений) была вымышленная вследствие известной недружбы Макрона к Аррунцию.
48. Домиций, обдумывая защиту, а Марс, как будто бы решась уморить себя голодом - продлили себе жизнь; Аррунций - когда друзья его советовали ему медлить и продлить время, дал им такой ответ: "не всем одно и тоже прилично; ему уже довольно лет (жизни) и если он о чем-либо жалеет, то о том, что с терпением выносил тревожимую опасностями и насмешками старость, долгое время Сеяну, теперь Макрону, а постоянно кому-либо из могущественных ненавистный, не по его вине, но потому что не мог равнодушно смотреть на злодеяния. Конечно возможно уклониться от немногих и последних дней государя, но как уйти от юности имеющего вступить? И если Тиберий после такой опытности в делах, силою господства сражен и изменен, то за лучшее ли возьмется К. Цезарь, чуть только вышедший из детства, ничего незнающий или напитанный всем что есть дурного - имея Макрона руководителем? А тот, как худший, будучи избран для подавления Сеяна, многими преступными действиями причинил вред государству. Предвидит он, еще худшее рабство, а потому вместе хочет избегнуть и от настоящего и от будущего". Высказав это в виде прорицателя разрезал себе жилы. Последующее послужит доказательством, что Аррунций хорошо воспользовался смертью. Альбуцилла, ранив сама себя безуспешным ударом, по приказанию сената, отнесена в тюрьму. Соучастники её распутства приговорены: Карсидий Садерцос, бывший претор, быть отправленным в ссылку на остров, а Понтий Фрегеллан - к лишению сенаторского звания, а Леллий Бальб - к смертной казни. Впрочем, этот последний приговор сделан с радостью, потому что красноречие Бальба было ненавистно; он его обращал против невинных.
49. В это же время Секст Папиний, из консульского семейства, избрал себе конец внезапный и безобразный, бросившись в пропасть. Причину относили к матери: она, давно уже отвергнутая мужем, баловством и роскошью побудила молодого человека к тому, чему исхода найти он не мог ни в чем кроме смерти. А потому, когда она обвинена была перед сенатом, то хотя и валялась в ногах сенаторов, подробно излагая, что горе общее и что дух женщины в таких случаях гораздо слабее мужчины; многое с целью вызвать печаль и сострадание высказала она об этом горестном предмете; впрочем на десять лет ей воспрещен въезд в город, пока меньший сын уйдет от соблазнов юности.
50. Уже Тиберию изменяли телесные силы, но не притворство; тот же непреклонный дух: внимательный и к словам и к выражению лица, даже изысканною иногда вежливостью прикрывал самую явную слабость (сил). Чаще (обыкновенного) переменяя места, остановился наконец у Мизенского мыса в загородном доме, некогда принадлежавшем Л. Лукуллу. Тут-то, что приходит ему последний час, узнано было таким образом: был медик, знаменитый своим искусством, но имени Хариклес; конечно он не постоянно следил за здоровьем государя, но подавал ему обыкновенно советы. Он как бы удаляясь по собственным делам и под видом почтения, целуя руку, коснулся пульса; но не обманул Тиберия. А тот неизвестно - обиделся ли, но тем сильнее сдерживая негодование велел приготовить пиршество и принял в нем участие сверх обыкновенного, как будто бы в честь отъезжавшего приятеля. Хариклес, впрочем, заверил Макрона, что жизнь его оставляет и не протянет он больше двух дней; а потому спешили все устроить переговорами с находившимися на лицо и гонцами с легатами и войсками. В 17 день апрельских календ перестал дышать и все подумали, что покончил он с жизнью. При большем стечении поздравителей К. Цезарь выходил уже начать первые действия правления; как вдруг дают знать, что Тиберию возвратились: и голос, и зрение, и зовет он - подать ему пишу, подкрепить слабые силы. Страх овладел всеми; прочие тотчас же разбежались и каждый притворялся или печальным или незнающим. Цезарь упорно молчал; после самых высоких надежд ждал гибели. Неустрашимый Макрон отдает приказание - задушить старика, набросив много платья и уйти от порога. Так скончался Тиберий, на семьдесят восьмом году от роду.
51. Отцом его был Нерон, и по отцу и матери происходил он из рода Клавдиев, хотя мать перешла усыновлением в род сначала Ливии, а потом Юлия. С первого детства судьба его была двойная: изгнанником последовал он за осужденным отцом и, когда вошел пасынком в семейство Августа, был предметом преследования многих соперников, пока были в силе сначала Марцелл и Агриппа, потом Кай и Луций. Даже брат его Друз имел более расположения со стороны граждан. Но в особенности скользкое его положение было, когда он взял в супружество Юлию, причем он сносил бесстыдство жены или уклонялся от него. Потом, по возвращении из Родоса, в течение 12 лет был полным хозяином в опустевшем доме государя и в течение 23 лет был распорядителем дел Римских. Да и нравственный характер его был по времени различный: отличные и образ жизни его и репутация пока был частным человеком или и с властью, но под рукою Августа. Скрытным и с маскою ложных добродетелей, пока живы были Германик и Друз; таким же, представляя смесь добра и зла, пока жива была мать; ненавистный жестокостью, но скрывая свои дурные страсти, пока Сеяна и любил и опасался; наконец разом бросился и на преступления и пороки, когда, отложив стыд и боязнь, стал действовать лишь под влиянием собственных наклонностей.