Содержание; Глава 1. Смерть Августы Ливии и похвальное ей слово. - 2. Тиберий несправедлив даже к мертвой. - 3. Сеяна власть увеличивается. Агриппина и Нерон обвинены государем. - 4. Благосклонность к ним народа - 5. при раздражении Тиберия. Недостаток памятников событий за три года. - 6. Сеян, когда стремление к власти открыто, гибнет - 7. - 9. с большим числом друзей, своих. - 10. Псевдо(лже) - Друза преследует Помпей Сабин. - 11. Раздор консулов.
Все это делалось в течение почти трех лет в консульство К. Рубеллия Гемина и К. Фуфия Гемина, М. Винуция Квартина, К. Кассия Лонгина, Тиберия Цезаря в пятый раз и Элия Сеяна.

1. В консульство Рубеллия и Фуфия - и у того и у другого из них было прозвание Гемин - умерла Юлия Августа, в крайне глубокой старости, чрезвычайной знатности рода, через семейство Клавдиев и усыновлением Ливиев и Юлиев. Первое её супружество и дети были с Тиберием Нероном; беглец в войну Перузинскую, он, по заключении мира между Секстом Помреем и триумвирами возвратился в город. Вслед за тем Цезарь, прельстясь наружностью, отнял её у мужа, неизвестно против её ли воли и до того спешил, что даже не дав времени родить, беременную ввел к себе дом. Никакого после того потомства не произвела она, но, вступив в кровный союз с Августом, вследствие соединения Агриппины и Германика, имела общих внуков. Святостью домашней жизни верная древним обычаям, ласковая более, чем одобрялось у женщин в прежнее время, мать бессильная, жена слабая и хорошо ознакомленная с хитростями мужа, с притворством сына. Похороны её были не пышны, а завещание долго оставалось неисполненным; хвалима она с ростр правнуком К. Цезарем, который вскоре стал во главе государства.
'2. А Тиберий, не присутствовав при отдании последнего долга матери, нисколько не изменив приятного ему образа жизни, письмом извинился многочисленностью дел. Памяти Юлии Сенатом оказанные щедро почести, он (Тиберий) уменьшил, оставив весьма немногое и прибавив, чтобы: "отнюдь не было определило божественное поклонение; так она сама предпочла". А в части этого письма коснулся с порицанием женских привязанностей, косвенно упрекая консула Фуфия. Он цвел расположением Августы, имея все для прельщения женских умов; притом же он был болтлив и имел в обычае насмехаться над Тиберием в резких шутках, а люди сильные помнят об этом очень долго.
3. Впрочем, с тех пор господство Тиберия сделалось крутым и стеснительным. Пока жива была Августа, было еще прибежище, потому что у Тиберия сохранялось еще старинное почтение к матери, да и Сеян не смел опережать влияние родительницы. А тут, как бы разорвав узду, пустились во все; отправлены письма против Агриппины и Нерона; о них народ полагал, что они давно принесены и задержаны Августою и через немного времени после её смерти, прочитаны. Выражения были изысканно суровы: но в вину ставил не оружие, не стремление к новому порядку вещей, а попрекал внука страстью к молодым людям и бесстыдством поведения. На невестку и этого не дерзнув придумать, взводил обвинение в надменности лица и дерзновенном образе мыслей, к большому страху и молчанию сената: пока немногие - которым нечего было надеяться от честного образа действий (и общественное зло для отдельных личностей служит средством снискать милость) стали требовать: "чтоб было доложено". Больше всех усердия показывал Котта Мессалин с мнением немилосердым; но другие знатные лица, преимущественно должностные, находились в тревоге, потому что Тиберий, хотя и неприязненно нападал, прочее все оставил под сомнением.
4. Был в сенате Юний Рустик, избранный Цезарем для редактирования распоряжений сената; вследствие этого думали, что он проникает в его размышления. Он-то под каким-то роковым влиянием (и до того времени не был он образцом твердости) или от ложного усердия - в опасении неизвестного, забыв о настоящем - вмешался среди людей, полных сомнения и убеждал консулов: "не начинать доклад, рассуждая, что в краткое мгновение могут иметь другой оборот самые важные дела, и, может быть, Герм... раскаяние старика". Тут и народ, неся изображения Агриппины и Нерона, стал около здания сената и с радостными Цезарю пожеланиями, кричал: "письма лживые и против воли государя грозят гибелью этому дому (Германика)". И таким образом в этот день не совершилось ничего грустного; даже подаваемы были, под именами бывших консулов, мнения, придуманные против Сеяна. Весьма многие скрытно, и тем резче давали волю изобретательности; а вследствие этого гнев его (Сеяна) был тем сильнее, а равно и повод к обвинениям: "пренебрежена сенатом скорбь государя; отпал и народ; уже слушают и читают новые речи, новые декреты сената. Что же еще осталось, как не взяться за оружие и чьим изображениям последовали они вместо знамен - тех и взять вождями и императорами?"
5. А потому Цезарь, повторив порицания, высказанные им против внука и невестки, эдиктом попеняв простой народ, жаловался перед сенатом, что: "обманом одного сенатора всенародно осмеяно величие императора": потребовал, чтобы все дело было поручено вполне ему (Тиберию). Рассуждений больше не было, а тем менее возможно было определить что-либо решительное - это было запрещено; а только сенаторы свидетельствовали "что готовы они к отмщению, но препятствует им власть государя...[1] Сорок четыре речи сказаны об этом деле; из них немногие, вследствие страха, а большая часть по привычке... я полагал, что я причиню себе стыд, а Сеяну навлеку негодование... Счастье переменилось и даже тот, кто его принял товарищем и зятем, ему прощает, а прочие того, за кем с позором ухаживали, с преступлением преследуют... что бедственнее - за дружбу терпеть обвинение, или друга обвинять, решать не берусь... ни жестокости, ни милосердия ничьего испытывать не стану, но свободным и сам себе верный, предупрежу опасность. А вас заклинаю, чтобы вы не с грустью воспоминали обо мне исполненном радости, прибавив и имена к списку тех, которые честным концом избежали общественных зол.
7. Тут он говорил с каждым порознь, чьего присутствия или разговора он хотел, удерживал или отпускал, и в том провел часть дня и среди еще многолюдного собрания, когда все видели его неустрашимое лицо и полагали, что еще остается времени в избытке для решительного конца, налег на меч, спрятанный на груди. Да и Цезарь не преследовал умершего какими-либо обвинениями или порицаниями, между тем как на Блеза взводил много гнусного.
8. Доложено потом о П. Вителлие и П. Секунде; первого доносчики уличали, что он: "желавшим переворота предложил доступ в казнохранилище, над которым был нaчальником, и военные деньги". Ему Консидий, занимавший должность претора, ставил в вину "приязнь Элия Галла, который, после казни Сеяна, убежал в сады Помпония, как убежище самое верное". И находившимся в опасности не было другой помощи, как в постоянстве братьев, явившихся поруками. Вслед за тем, при частых отсрочках, Вителлий, тревожимый одинаково и надеждами и опасностями, выпросив под предлогом ученых занятий ланцет, нанес легкий удар в жилы и окончил жизнь, скорбя духом. А Помпоний, знаменитый умом и ведший жизнь нравственно и изящно, равнодушно перенес невзгоду и пережил Тиберия.
9. Постановлено вслед за тем: "чтобы и к остальным детям Сеяна применена была казнь". Хотя раздражение простого народа уже проходило и большинство было уже удовлетворено прежними казнями. Вследствие этого отнесли в тюрьму сына, уже понимавшего что ему угрожало, а девочку, до того непонимавшую, что она часто спрашивала: "за какой проступок и куда ее влекут? больше она того делать не станет" и можно ее дитя наказать и розгами. Передают писатели того времени, что так как неслыханным считалось девственницу подвергнуть триумвиральской казни, то палач ее изнасиловал подле виселицы; потом с перетянутыми горлами тела дела этого возраста брошены в гемонии.
10. Около этого же времени Азия и Африка приведены в ужас более резким, чем продолжительным слухом, будто бы Друза, сына Германика, видели на Цикладских островах, а вслед за тем и на твердой земле. И действительно явился молодой человек соответствующего возраста, с хитрым замыслом, сопровождаемый некоторыми отпущенниками Цезаря, как будто или узнанный. Привлекала незнающих слава имени и расположение Греков ко всему новому и чудесному: "будто бы, вырвавшись из-под стражи идет он к отцовским войскам, с тем, чтобы завладеть Египтом, или Сириею" - так и вымышляли вместе и верили. Уже сбегалась молодежь, уже сделался он предметом общественного усердия, радуясь настоящему в несбыточных надеждах. Тут-то услыхал это Поппей Сабин; в то время занятый Македонию имел он попечение и об Ахайе. А потому, чтобы упредить справедливое ли, ложное ли, он поспешно прошел заливы Торонейский и Термейский, потом Эвбею, остров Эгейского моря и Пирей на берегу Аттики; потом вышел на Коринфский берег в узком месте Истма и войдя на другом море в Никополис - Римское поселение, тут то наконец узнал и на тщательные расспросы о том кто он? тот отвечал, что родился от М. Силана. Многие из следовавших за ним разошлись и он вошел на корабль как будто бы с тем, чтобы ехать в Италию. Он написал это Тиберию. Дальнейших сведений, ни о начале, ни о конце этого события не находим.
11. В конце года обнаружился между консулами раздор, давно уже возраставший, потому что Трио, легко приобретавший неприязни и опытный на форуме, косвенно упрекнул Регула в недостатке деятельности при подавлении слуг Сеяна. Тот держался, скромности, если его не затронут и не только отразил (нападки) товарища, но и привлекал к следствию, как виновного в заговоре. Многие сенаторы просили отложить ненависть, имеющую обратиться на гибель, но они оставались неприязненными и грозили друг другу, пока не оставили должности.

---

[1] Прим. к этому месту от слов: «власть государя» в тексте значительный пробел и далее от слов «сорок четыре речи» текст сильно испорчен и очень не полон. Тут излагались в сенате речи людей замешанных в деле Сеяна, который, погубив многих пал наконец и сам. От слов: «я полагал» — говорит один впрочем неизвестный приятель Сеяна и уже не в сенате, но у себя на дому и в кругу друзей. Это относилось к 31, году по Р. Хр., а, так как, начало книги излагает события 29 г. по Р. Хр., то пробел почти на два года событий.