1. Начало Парфянской войны. Фраат, отец Вонона. - 2. Вонон ненавистен своим соотечественникам. - 3. Изгнанный Артабаном, бежал к Армянам. - 4. В Армении перемена царей. - 5. Германик, отозванный Тиберием из зависти, приготовляется тотчас же напасть на Германцев. - 6. Флот его. Рейн. - 7. Вторжение в землю Каттов. Восстановлен жертвенник Друза. - 8. Друзов ров. Амизия. Приняты меры строгости против возмутившихся Ангривариев. - 9. Беседа Арминия с братом. - 10. Последствия - раздражение и брань. - 11. Римляне переходят Визургис. Батавы в опасности; убит Кариовадьда. - 12. Германик исследует расположение умов воинов. - 13. Обещаны от Германцев награды перебежчикам, - тут же они подскакивают к Римским лагерям. - 14. Сон Германика, его и - 15. Арминия речи к своим. - 16. Место сражения: Идиставизское поле - устройство боевых линий. - 17. Благоприятное гадание по полету птиц. Бегство Германцев и избиение. - 18. Поставлен трофей. - 19. Возбужденный таким посрамлением народ снова берется за оружие. - 20. Жестокий бой. - 21. Наконец побеждают Римляне как ни сомнительно было сражение конницы. - 22. Памятник и пышное на нем описание событий. - 23. Воины привезены назад на судах. - 24. Вследствие бури бедствие, грозившее почти гибелью; потерпевшие крушение пособраны. - 25. На Германцев, ободренных этим благоприятным обстоятельством, нападает Германик и поражает, вместе с тем берет обратно орел Варов. - 26. Тут, не довершив дела, отозван Тиберием. - 27. Донос на Либона Друза от его приятеля. - 28. Обвинен в сенате. - 29. Не находит защитников. - 30. Хотя скорее мог быть уличен в слабости, чем преступлении, видел по небывалому еще праву пытку рабов его на его же голову. - 31. Тщетно просит главу государства. Либон порешил сам с собою. - 32. Мнение сенаторов о покойном. Астрологи и маги изгоняются из Италии. 33. Роскошь общественная слегка стеснена, а защищал ее Азиний. - 34. Свобода Пизона, могущество Ургулании. - 35. Состязание в сенате относительно изложения дел. - 36. Мнение Азиния о выборах, отвергнутое Тиберием. - 37. Речь Гортала, просившего пособия в бедности. - 38. Сурово принял Тиберий, но детям его оказывает кое-какую милость. - 39. Преступное дело раба Клеменса; он, ложно назвавшись Постумом Агриппою, главе государства причинил было заботу. - 40. - Будучи взят хитростью Саллюстия Криспа, убит в Риме. - 41. В Риме посвящены новые постройки. В следующем году торжествует Тиберий. - 42. Архелай, царь Каппадоков, будучи призван в город, погиб. - 43. Возмущенный Восток поручен Германику, а Пизону, человеку зверскому - Сирия. - 44. Друз послан в Иллирик, во просьбе Херусков о помощи против Свевов. - 45. Таким образом Германцы, между собою несогласные, приготовляются к сражению; речь Арминия к своим. - 46. И Маробода к своим. Жестокое сражение. Маробод слывет за побежденного. - 47. Землетрясение в Азии; потерпевшим от него оказывает помощь Тиберий; - 48. К другим не менее щедрый - 49. Посвящены некоторые храмы. - 50. Варилия потребована к суду в оскорблении величества. - 51. Состязание о замене претора. Такфарниата и Мазиппу, взволновавших Африку войною, поражает Камилл. - 52. Определены ему почести триумфа. - 53. Германика разные пути. - 54. Возвращаясь советуется с Кларием Аполлоном; значение оракула. - 55. Пизон и жена его Планция замышляют против Германика зло, даже вносят порчу в лагери. - 50. Германик ставит в Армении царя, а в Каппадокии и Коммагене легатов. - 57. Наглость Пизона при свидании, советах, пиршествах. - 58. Вонон удален из Сирии. - 59. Германик отправляется в Египет, что Тиберий не одобряет. - 60. Канон. Древние Фивы. - 61. Статуя Мемнона, пирамиды и прочее. - 62. Раздор между Германцами вследствие хитрости Друза. - 68. Маробод, сбитый силою Катуальда, бежит к Римлянам. Вскоре та же судьба постигла Катуальда. - 64. Рескупорис, подавив Котия сына его брата и выйдя из распределения Римлян, домогается его части. - 65. И самого захватив коварством, занял всю Фракию. - 66. Позванный оттуда для принесения оправдания, убивает Котиса. - 67. Приведен в Рим н осужден. - 68. Вонон пытается бежать, но, будучи схвачен, прокалывается. - 69; Германик делается болен вследствие преступления, как полагают, Пизона. - 70. Ему отказывает в дружбе по древнему обычаю. - 71. Поручив приближенным отмщение и - 72. Сделав жене внушение, умирает. - 73. Сравнивали его с Александром Македонским и ставили выше. - 74. Сентий делается начальником Сирии. - 75. Агриппина спешит в город. - 76. Пизону, находившемуся в восторге от случая с Германиком, сын отсоветывает возвращение в Сирию. - 77. Противное советует Домиций Целер - 78. и убеждает. - 79. Пизон, готовя насилие преемнику его Сентию, встречается с Агриппиною. - 80. Занимает укрепление; устраивает войско к бою, по поражен Сентием. - 81. Наконец ему дается безопасный путь до Рима. - 82. Там, вследствие смерти Германика, сильные раздражение и плачь. - 83. Почести этому человеку определенные. - 84. Ливия Друзу рожает двойней. - Меры против распутства женщин - изгнание священнодействий Египетских и Иудейских. - 86. Захваченная Весталка. - 87. Определена цена хлебу; от новых почестей уклоняется Тиберий. - 88. Убиение Арминия и похвальное ему слово.
Делалось это в продолжении четырех лет в коисульства Т. Статилия Сизенны Тавра и Л. Скрибония Либона - К. Цэлия Руфа и Л, Помпония Флакка - Тиберия Цезаря Августа в третий раз и Германика Цезаря во второй - М. Юния Силана и Л. Норбана Флакка

1. В консульство Сизенны Статилия Тавра и К. Либона взволновались царства Востока и провинции Римские, а начало взялось от Парфов: они - своего царя, выпрошенного в Риме и принятого оттуда, хотя он и был племени Арзакидов - презирали как иноземца. То был Вонон, Фраатом данный Августу в заложники, так как Фраат, несмотря на то, что отразил и войска и полководцев Римских, исполнял к Августу все обязанности глубокого уважения и для укрепления дружбы отправил часть своего потомства; не столько из опасения нас, сколько не доверяя преданности соотечественников.
2. После смерти Фраата и последовавших за ним царей, вследствие междоусобного кровопролития, прибыли в город послы от старейшин Парфских с тем, чтобы пригласить Вонона, старейшего из детей Фраата. Цезарь счел это для себя весьма почетным и осыпал богатствами. Дикари приняли с радостью, как почти всегда новую власть. Но вскоре овладел ими стыд: "переродились Парфы; просили, с другого края света, царя, зараженного происками неприятелей; уже престол Арзакидов считается в числе провинций римских и раздается. Где та слава умертвивших Красса, изгнавших Антония, если слуга Цезаря, в течение стольких лет выносивший рабство, повелевает Парфам?" Давал пищу презрению и сам Вонон, уклоняясь от обычаев прародительских; редко охотился, о конях оказывал мало заботливости; а в своих поездках по городам, носим был на носилках и показывал пренебрежение к отечественным пиршествам. Служили поводом к насмешкам и провожатые Греки, и то что самые незначительные предметы домашнего хозяйства хранились за его печатью; но легкий к нему доступ, предупредительная ласка обращения, добродетели, незнакомые Парфам, казались им новыми пороками и, как чуждые их нравам, были равно ненавистны и дурным людям и честным.
3. Вследствие этого Артабан от крови Арзакидов, выросший у Дагов вызван; при первой встрече разбитый, возобновляет силы и овладевает царством. Убежищем побежденному Вонону была Армения, в то время никем не занятая, постоянно недоверявшая силам Парфов и Римлян, вследствие преступления Антония, который - Артавазда, царя Армян, обольстив притворною дружбою, потом заключил в оковы и наконец умертвил. Сын его, Артаксиас, неприязненный нам вследствие воспоминания об отце, в силе Арзакидов находил защиту и себе и царству. Когда Артаксиас убит коварством родственников, Цезарь дал Армянам Тиграна, отведенного в царство Тиберием Нероном. Да и Тиграна непродолжительное было господство, а равно и детей его, хотя они, по чужестранному обычаю, соединены были и на брачную жизнь и на царство.
4. Потом, но приказанию Августа, навязан Артавазд и сброшен не без потери для нас. Тогда избран К. Цезарь для умирения Армении. Он, но желанию Армян, сделал у них правителем Ариобарзана, родом Меда, за красивую наружность и прекрасную душу. Когда Ариобарзан сделался жертвою случайной смерти, потомства его не стали терпеть. Испытали было господство женщины, по имени Эрато, но и ее скоро выгнали, сами не зная что делать и полные своеволия, скорее находились без господина, чем наслаждались свободою; приняли беглеца Вонона на царство. Но когда стал грозить Артабан и мало помощи было в Армянах, а если защищать его нашими силами, то необходимо было начать войну с Парфами - Правитель Сирии Кретик Силан, вызвав его, окружил стражею, оставив при нем роскошь и имя царя; а как было Вонон пытался избежать от этакого посмеяния, передадим в своем месте.
5. Впрочем, смуты, случившиеся на Востоке, были Тиберию не неприятны; под этим благовидным предлогом мог он отвлечь Германика от привыкших к нему легионов и, навязав новым провинциям, бросить на жертву коварству и случайностям. А он, чем сильнее было к нему усердие воинов, а расположение дяди все неприязненнее, тем более прилагал внимания ускорить победу, обсудить пути к сражению, принимая в соображение то, что с ним, уже третий год ведущим войну, случилось неблагоприятного или счастливого. "Германцы терпят поражение в открытом бою и ровной местности; помощь находит они в лесах, болотах, коротком лете и весьма ранней зиме; воины его терпят не столько от ран, сколько от дальних дорог, от тяжести оружия. Галлии изнурены поставкою лошадей. Длинный ряд обозов дает только повод к засадам, при неблагоприятных условиях защиты. А если проникнуть морем, то быстрое для них завладение, а неприятель и знать не будет; вместе с тем военные действия начнутся раньше и вместе двигаются и легионы, и запасы; без потерь и всадники, и лошади будут в середине Германии, если проникнуть в русла рек через их устья".
6. А потому он стал так и действовать: отправлены для переписи Галлий - П. Вителлий и К. Антий, а Силий, Антей и Цецина сделаны начальниками сооружаемого флота. Показалось достаточным сделать тысячу судов, но с поспешностью: одни короткие с узким носом и кормою и с широкими боками, чтобы легче переносили волны: некоторые с плоским дном, чтобы без вреда садились на мель; большая часть судов с рулями, прикрепленными с той и другой стороньг, для того чтобы, повернув вдруг весла, была возможность приставать туда и сюда. Многие покрыты мостами, на которых везены были метательные орудия; приспособленные вместе перевозить конницу или провиант, они действовали легко и парусами, и греблею, а готовность и усердие воинов придавали им вид более грозный. Заблаговременно назначен остров Батавов местом, куда собираться; к нему приставать было легко и он представлял наиболее удобств для принятия войск и отправления на войну. Рейн, который течет одним руслом или обтекает небольшие острова, в начале Батавского поля разделяется как бы на две реки; сохраняет то же имя и быстроту течения вдоль Германии, пока не сольется с океаном; у Галльского берега шире, тише и с притоками; изменив имя, прибрежные жители зовут его Вагалою; но вскоре и это наименование переменяет на реку Мозу и необъятным устьем вливается она. в тот же океан.
7. Цезарь, пока собираются суда, отдает приказание легату Силию с отрядом налегке сделать вторжение в землю Каттов; а сам услыхав, что укрепление, прилежащее к реке Луппие, находится в осаде, повел туда шесть легионов, и Силий, вследствие внезапных дождей, не мог ничего другого сделать, как захватить умеренную добычу и жену и дочь начальника Каттов, Арпа. Да и Цезарю осаждавшие не дали возможности к сражению и по слуху о его прибытии разошлись. Впрочем, они разорили могильный холм, недавно воздвигнутый легионам Вара и старый жертвенник, поставленный Друзом. Восстановил он жертвенник и в честь отца сам первый и с легионами обошел церемониальным маршем; возобновлять же надгробный холм незаблагорассудилось. Все, между укреплением Ализоном и Рейном, укреплено новыми границами (пограничными рвами) и насыпями.
8. Уже прибыл флот, когда, послав вперед провиант и распределив суда на легионы и союзников, Цезарь, войдя в ров, носивший наименование Друза, помолился к отцу Друзу: "чтобы он его, дерзнувшего на то же предприятие, милостиво и охотно поддержал бы своим примером и памятью советов и дел". Вслед за тем переплывают счастливо озеро и океан до реки Амизии. Флот оставлен в Амизии на левой стороне реки и сделана погрешность в том, что не подвез, высадив воинов, которым следовало идти на правой берег, а потому очень много дней потеряно на устройство мостов. Всадники и легионы перешли бесстрашно первые потоки, когда вода не была еще на прибыль; а находившееся назади войско союзников и Батавы, находившиеся тут, пока издеваются над водою и показывают искусство плавать, пришли в замешательство, а некоторые и потонули. Когда Цезарь ставил лагерь, принесено известие об отпадении Ангривариев, находившихся в тылу: послан туда Стертиний с всадниками и легковооруженными воинами; огнем и убийствами отмстил за их вероломство.
9. Река Визургис течет промежду Римлян и Херусков; на берегу её остановился Арминий с прочими старейшинами и на вопрос: "пришел ли Цезарь?" получив ответ, что он на лицо, просил дозволения переговорить с братом. Находился он в войске под именем Флавия, отличался верностью и от раны потерял глаз за немного лет перед тем, когда вождем был Тиберий. Дозволение дано; выйдя вперед, получает приветствие от Арминия. и он, удалив окружавших его, требует "чтобы отошли дальше стрелки, расположенные перед нашим берегом". Когда они удалились: "отчего у него обезображено лицо?" - спрашивает брата. Когда он указал и место, и сражение, допытывается: "какую же он награду получил?" Флавий упоминает: "о прибавленном жалованья, ожерелье и венке и других военных дарах". С насмешкою отозвался о них Арминий, как о достойных презрения наградах за рабство.
10. Тут начали они говорить весьма несогласно: "один - о величии Римлян, силах Цезаря и о тяжких наказаниях для побежденных, а изъявляющему покорность готово милосердие; и с женою его и с сыном обращаются не неприязненно". А тот "об обязанностях к отечеству, о свободе прадедами завещанной, о сокровенных божествах Германии, о матери разделяющей мольбы, чтобы он не предпочитал быть изменником и предателем родных и свойственников и всего своего народа чем главным вождем". Мало-помалу дошли до брани и разделявшая их река не помешала бы завязать им между собою бой, если бы не подоспел Стертиний и не удержал Флавия, полного, гнева и требовавшего оружие и коня. Виден был напротив и Арминий, полный угроз, объявлявший бой; так как он весьма многое высказывал на Латинском языке, быв на службе в Римском лагере предводителем своих земляков.
11. На другой день Германцы расположились боевою линиею по ту сторону Визургиса. Цезарь, считая недостойным главного вождя подвергнуть опасности легионы прежде, чем будут наведены мосты и поставлены вооруженные отряды, посылает конницу на ту сторону в брод. Начальствовали ею Стертиний и из числа примипилариев Эмилий; они сделали атаку в разных местах, чтобы развлечь силы неприятельские. Там, где река имеет самое быстрое течение, бросился Кариовальда; вождь Батавов. Его - Херуски притворным бегством завлекают в равнину окруженную лесами; потом, поднявшись и бросившись со всех сторон, поражают сопротивляющихся, преследуют отступающих и сбитых в кучу тревожат частью рукопашным боем, частью издали. Кариовальда долго выдерживал жестокость нападения неприятельского, убедил своих - надвигающиеся толпы проломить дружным натиском и сам бросился в самую густую толпу неприятелей; под градом стрел пал он с пронзенного коня и много знатных легло вокруг; остальных выручили из опасности или собственная сила или всадники, подоспевшие со Стертинием и Емилием.
12. Цезарь, перейдя Визургис, из показания беглеца узнал: "избрано Арминием место сражения; собрались и прочие народы в лес, посвященный Геркулесу и дерзнут на ночной приступ лагерей". Доносчику поверили, видны были огни и подошедшие ближе лазутчики принесли известие: "что слышно ржание коней и ропот необъятного и нестройного войска". А потому с приближением окончательной развязки всему делу, Германик заблагорассудил испытать расположение умов воинов и как бы это узнать неподдельно, так с собою рассуждал: "трибуны и сотники чаще приносят вести приятные, чем вполне верные; отпущенников образ мыслей рабский; друзья не чужды лести. Если созвать собрание, то и там что немногие начнут, прочие поддерживают своими криками. Вполне узнать образ мыслей можно только тогда когда, сами с собою, никем не наблюдаемые, вкушая свойственную воину пищу, высказывают они надежды или опасения".
13. В начале ночи выйдя из места, где производились гадания по птицам, местами скрытыми и стражам неизвестными, с одним провожатым, покрыв плеча звериною кожею, проходит по улицам лагерей, останавливается у палаток и пользуется плодами своей известности; одни превозносят похвалами благородство вождя, другие честность, большинство терпеливость, ласковость и в шутках, и в важном всегдашнее постоянство характера. Признавались, что благодарность свою должны они высказать ему в бою и вместе: "вероломных нарушителей мира надобно принести в жертву мщению и славе". В это время один неприятель, знавший латинский язык, подскакав на коне к окопам, громким голосом от имени Арминия обещает: "тем, кто перебежит, жен, земли, жалованья ежедневно, пока будет война, по сту сестерций". Такое оскорбление вызвало раздражение легионов: "пусть наступит день, дана будет битва; возьмет воин поля Германцев, увлечет жен"; принимают они предвестие и обрекают добыче и брачные связи, и деньги неприятелей. Почти в третью смену стражу (ночную) подскочили к лагерям, но и стрелы не бросили, видя перед укреплениями частые когорты и то, что никакого упущения в мерах предосторожности не сделано.
14. Ночь эта принесла Германику веселое успокоение: видел себя за делом жертвоприношения и вместо своей одежды, окропленной священною кровью, получил другую, еще более красивую из рук бабушки Августы. Обрадованный предсказанием - так как и гадания были в том же смысле - созывает собрание и рассуждает о том, что благоразумием предусмотренное, пригодно к уже близкому бою: "не одни только ровные поля хороши для Римского воина, но с умом и леса и горные ущелья; огромные щиты дикарей, громадные копья не одинаково действуют между стволами деревьев и кустарниками, выросшими из земли, с дротиками, мечами и одеждами, плотно прикрывающими тело. Пусть учащают удары; мечами доискиваются лица. Ни панцирей у Германцев, ни шлемов; щиты не скреплены ни железом, ни бычьими жилами, но представляют тонкие дощечки, сплетенные из тростника, раскрашенные разными цветами. Первая боевая линия еще кое-как снабжена копьями, а у прочих оружие или короткое или подожженное. Наружность у них грозная и достаточно сил для кратковременного нападения, но вовсе нет у них терпения переносить раны, не устыдятся они позора, нисколько не пекутся о вождях, уходят, бегут; при несчастье трусы, в счастье не помнят ни о божественном, ни о человеческом праве. Если, наскучив переходами и морем, желают они конца, то готов он в этом бою: уже ближе Альбис, чем Рейн; за тем войны дальше нет; лишь бы только его, попирающего следы отца и дяди, поставили бы победителем в тех же самых землях".
15. Речь вождя вызвала усердие воинов и дан сигнал к сражению. Да и Арминий, и прочие старейшины Германцев, не преминули каждый свидетельствовать перед своими: "Эти римляне - "беглецы войска Варова; чтобы не переносить войны, взялись за возмущение; часть их - спины, покрытые ранами, часть - члены, поврежденные волнами и непогодами, поставят снова на жертву ожесточенным врагам при противодействии богов, безо всякой надежды на доброе; прибегли к судам и непроходимым местам Океана, как бы кто не попался на встречу, когда они шли, как бы не теснил пораженных; но, когда они сойдутся рука с рукою, то для побежденных тщетна будет помощь ветров и весел; пусть только помнят они их корыстолюбие, жестокость, надменность. Осталось ли для них что-либо другое, как удержать свободу или умереть прежде рабства"?
16. Так воспламененных и требующих битвы выводят на поле, которому наименование Идиставиз. Оно тянется по середине между Визургисом и холмами, разнообразно изгибаясь по мере того как уступают берега реки или выдавшиеся горные возвышения оказывают сопротивление. Сзади подымался лес, с поднятыми кверху сучьями и между стволами деревьев была чистая земля. Поле и начало леса занял строй дикарей: одни Херуски заняли возвышенности, чтобы сверху броситься на сражающихся Римлян. Наше войско выступило так: впереди вспомогательные Галлы и Германцы; за ними пешие стрелки; потом четыре легиона и Цезарь с двумя преторианскими когортами и отборною конницею; вслед за тем столько же других легионов и легковооруженные с всадниками, стрелками и прочими когортами союзников. Воины внимательно готовы были - порядок строя и в бою поддержать.
17. Видя толпы Херусков, которые будучи увлечены жаждою крови, бросились вперед, Германик отдает приказание лучшим всадникам атаковать с флангов, Стертинию обойти кругом с прочими эскадронами и напасть с тылу, собираясь и сам явиться когда время будет. Между тем лучшее предзнаменование - показались восемь орлов по направлению леса и проникли туда - обратило внимание императора. Восклицает: "пусть идут (воины) и последуют за Римскими птицами, настоящими божествами легионов". Вместе с тем двигается пеший строй и посланная вперед конница теснит задних и фланги. Удивительно сказать, но два неприятельских строя бежали в разные стороны: занимавший лес в открытое поле, а стоявшие в поле стремились к лесу; Херуски, находившиеся между ними в середине, сброшены с холмов: между ними, особенно заметен был Арминий: руками, голосом, раненный поддерживал бой; налег на стрелков и сломил бы их, если бы когорты Ретов, Винделиков и Галлов не противоставили своих значков; впрочем телесным усилием и напором коня прорвался, облив лицо собственною кровью, чтобы его, не узнали. Некоторые передают, будто он был узнан Хавками, находившимися в числе вспомогательных войск Римских, и выпущен, Доблесть или такая же хитрость дали Ингвиомеру возможность уйти. Прочие по разным местам избиты. Многих в их попытках переплыть Визургис - брошенные стрелы или сила течения, наконец тяжесть падающих и извилины берега погубили. Некоторые в постыдном бегстве взбирались на вершины деревьев, и скрывались в сучьях; призываемы были стрелки, которые с насмешками пригвождали их; других задавили подрубленные дерева. Велика эта победа была, да и нам стоила мало крови. '
18. От пятого часа дня до ночи убиваемые неприятели пространство на десять тысяч шагов покрыли трупами и оружием; в числе добычи найдены и цепи, которые они несли на Римлян, как бы не сомневаясь в успехе. Воины на месте сражения приветствовали Тиберия императором и воздвигли насыпь, поставив на ней в виде трофея оружие, подписав имена побежденных народов.
19. Не столько вызвали у Германцев огорчения и раздражения раны, и потери семейные и имущественные, сколько эта похвальба Римлян. И те, которые уже готовились было, оставив жилища, удалиться за Эльбу, хотят боя, хватаются за оружие: простолюдины, старейшины, молодежь, старики внезапно делают набег на войско Римское и производят в нем замешательство. Наконец выбирают место, рекою и лесами замкнутое, представлявшее внутри узкую и низменную плоскость. Да и леса окружало глубокое болото и только один бок Ангриварии подняли широкою насыпью, с тем, чтобы она служила им разделом от Херусков. Тут остановилась пехота: всадников скрыли в соседних рощах, для того, чтобы они были с тылу легионам, вошедшим в лес.
20. Из этого ничего для Цезаря не оставалось неизвестным: намерения, местность, приготовления явные и тайные знал и коварство неприятеля обращал на гибель его самого. Сею Туберону, легату, передал и всадников и поле; а пешую боевую линию устроил так, что часть вступала в лес ровным местом, а часть взбиралась на насыпь находившуюся напротив. Самое трудное оставил себе, а остальное вверил легатам. Те, которым достались места ровные, без труда прорвались, а те, которым нужно было приступать к насыпи, терпели от тяжких ударов наносимых сверху, все равно как бы подступали к стене. Почувствовал вождь, что сражение вблизи неравное, отодвинул легионы немного назад и отдал приказание стрелкам и пращникам выпустить стрелы и сбить неприятеля. Из метательных машин пущены копья и чем защитники были, более на виду; тем с большим числом ран сброшены. Первый Цезарь с преторианскими когортами, взяв окопы, сделал натиск в леса: там завязался бой рукопашный; с тылу неприятеля замыкало болото, а Римлян река и горы: тем и другим неизбежная необходимость в местности, надежда - в доблести, спасение в победе.
21. И духом Германцы не уступали, но родом сражения и оружия были побеждаемы: необъятное их множество в тесных местах не могло ни протянуть очень длинных копей, ни отодвинуть их назад; не было возможности развернуться со всею их ловкостью и быстротою телесною; вынуждены они к правильному бою. Напротив воин, у которого грудь закрыта была щитом, а рука опиралась на нем, пронзал как угодно широкие члены дикарей и ничем неприкрытые лица, и открывал дорогу поражением неприятелей. Арминия уже не было на лицо, вследствие отовсюду грозившей опасности или недавно полученная рана его задержала. Да и Ингвиомеру, носившемуся по всей боевой линии, изменяла скорее судьба, чем доблесть. А Германик, чтобы его больше признавали, снял покров с головы и просил воинов: "не прекращать убийств; не нужно вовсе пленных; только в совершенном истреблении этого народа конец войны". Уже поздний был час дня, когда Германик вывел из боевой линии один легион - устроить лагери; остальные до ночи насыщались кровью неприятельскою, а всадники сражались на удачу.
22. Похвалив победителей перед собранием, Цезарь устроил возвышение из оружия с гордою надписью: "Усмирив народы между Рейном и Эльбою, войско Тиберия Цезаря посвятило этот памятник Марсу, Юпитеру и Августу". О себе ничего не прибавил, из опасения зависти или соображая, что достаточно сознания совершенного. Вслед за тем поручает Стертинию войну· против Ангривариев, но они предупредили ее покорностью; они умоляли о пощаде, ни от чего не отказывались и получила прощение во всем.
23. Но лето уже достигало к концу; из легионов одни отосланы сухим путем на зимние квартиры; а большую часть Цезарь, посадив на суда, по реке Амизие - повез океаном. Сначала тихая поверхность моря огласилась шумом тысяч весел или бороздима была судами на парусах; но вскоре из черных куч облаков посыпался град и вместе быстрины забурлили, волнуемые разнообразными со всех сторон ветрами, закрыли отовсюду вид, сделали невозможным управление судами: воины оробели, незнакомые со случайностями моря; вносили они замешательство в ряды моряков или несвоевременно им помогали, и только вредили исполнению обязанностей людьми сведущими. Затем все небо и все море слились как бы силою южного ветра; он, набравшись силы в возвышенных местах Германии, её глубоких реках, в облаках, прошедших необъятное расстояние пути, сделался еще ужаснее под влиянием суровости близкого севера, схватил и разбросал суда в открытые места океана или на острова, враждебные обрывистыми скалами или скрытыми мелями. С трудом и чуть-чуть от них избавясь, с изменением течения уносимы были по одному с ветром направлению; не имели возможности ни стать на якорях, ни исчерпать врывавшуюся воду; лошади, вьючные животные, обозы, даже оружие бросают, чтобы облегчить суда, лежавшие на боку и сверху теснимые волнами.
24. На сколько океан грознее прочих морей и на сколько Германия отличается суровостью климата, на столько это бедствие неожиданностью и значительностью превзошло все прочие. Кругом были или враждебные берега или море, до того обширное и глубокое, что казалось необъятным и неограниченным нигде землею (безбрежным). Часть судов погибла в волнах; гораздо больше выброшено у островов, находившихся подальше и воины, при отсутствии там каких-либо следов человеческой деятельности, гибли от голода, разве которых (жизнь) поддержали трупы лошадей, туда же выброшенные. Одна трирема Германика пристала в земле Хавков; его, в продолжении всех тех дней и ночей, у скал и выдающихся мысов, между тем как он громко называл себя виновником такою страшного несчастья, с трудом удержали друзья, чтобы он не бросился в это же море. Наконец улеглось волнение и при попутном ветре суда, чуть двигавшиеся как хромые, на немногих оставшихся веслах или с натянутыми вместо парусов одеждами, а некоторые тащимые теми, в которых более было силы, возвратились. Исправив их на скорую руку, отправил осмотреть тщательно острова и этою заботливостью собрана большая часть. Многих - Ангриварии, недавно принятые на веру, возвратили выкупленных у живших далее внутрь страны; некоторые увлечены в Британию и назад отосланы царьками. Как кто издалека возвращался рассказывал чудеса: о силе вихрей, о неслыханных птицах, морских чудесах, существах с наружным видом не то людей, не то зверей". Виденное, а может быть и от страха поверили.
25. Но слух о потерянном флоте как вызвал Германцев к надежде войны, так Цезаря к усмирению. Он отдает приказание К. Силию идти в землю Каттов с тридцатью тысячами пеших' и тремя тысячами конных воинов, а сам с большими силами сделал вторжение к Марсам; вождь их Маловенд, только что перед тем изъявивший покорность, сделал показание, что в соседней роще зарытый орел Варова легиона оберегается умеренным прикрытием". Немедленно послан отряд - неприятеля выманить спереди; другие, обойдя с тылу, должны были взрыть почву. И тем и другим помогло счастье. Тем быстрее Цезарь проникает внутрь, вносит опустошение и истребление ко врагу, не дерзнувшему сойтись с ним или как только где оказывал сопротивление, немедленно поражаемому и, как от пленных узнали, никогда он еще не был в таком страхе. Они говорили: "непобедимы Римляне и выше всяких случайностей, так как они, потеряв флот, утратив оружие, устлав берега моря телами людей и лошадей, все с тем же мужеством, с таким же ожесточением и как бы увеличенные числом сделали вторжение".
26. Воин отведен на зимние квартиры, веселый духом, так как несчастье на море вознаградил удачным походом. Присоединил щедрость Цезарь, заплатив - сколько кто объявил убытку. И не было сомнения - что неприятель упал (духом), собирается с мыслями просить мира и что война может быть приведена к концу, если следующее лето будет прибавлено (для военных действий); но частыми письмами Тиберий убеждал: "возвратиться к определенному (ему) триумфу; довольно уже событий, достаточно случайностей: битвы были и великие и удачные: пусть он припомнит и то, сколько, хотя и безо всякой вины вождя, тяжких и жестоких потерь причинили ветры и волны. Он, девять раз посланный Августом в Германию, больше совершил благоразумием, чем силою. Так Сугамбры приняты в подданство; так Свевы и царь Маробод миром связаны. Возможно и Херусков и прочие возмутившиеся племена, после того как довольно уже сделано в возмездие их со стороны Римлян - представить внутренним несогласиям". Германик просил год - чтобы довершить начатое; Тиберий сильнее нападает на его скромность, предлагая ему другое консульство, обязанности которого должен лично исполнить. Вместе прибавил: "если придется и еще воевать, то пусть оставит он пищу славе брата Друза, который, пока нет другого неприятеля, только в Германиях может заслужить название Императора и вынести оттуда лавровый венок". Германик далее не медлил, хотя и понимал, что все придумано, чтобы его из зависти отвлечь от заслуженной им чести.
27. Около этого времени последовал донос на Либона Друза в том, что он замышляет новый порядок вещей. Начало, ход и окончание этого дела изложу с большею подробностью, потому что тогда в первый раз оказалось то, что в течение стольких лет подтачивало общественный порядок. Фирмий Кат, сенатор, из самих близких приятелей Либона - юношу неосторожного и мягкого - пустыми речами навел на обещание Халдеев, священнодействия магов и даже толкователей снов, указывая ему с похвальбою на "прадеда Помпея, тетку Скрибонию, бывшую когда-то супругою Августа, свойственников Цезарей, дом, полный изображений знаменитых предков". Склоняет его к роскоши и долгам, товарищ шалостей и нужд с тем, чтобы опутать большим количеством улик.
28. Когда было достаточно свидетелей и он нашел рабов - которым это было известно - требует доступа к главе государства, указывая преступление и обвиняемого через Флакка Вескулария, всадника Римского, который был близок к Тиберию. Цезарь не пренебрег указанием, но в свидании отказал: "возможно через посредство того же Флакка иметь сношение". А между тем Либона украшает претурою, допускает на пиршества (convictus) не выражая лицом предубеждения, ни в словах тревоги (до такой степени затаил раздражение) и все его действия и слова будучи в состоянии остановить, предпочитал знать: пока какой-то Юний, которого пробовали было убедить - вызвать стихами адские тени - сделал показание Фульцинию Триону. И в числе обвинителей получил известность ум Триона, готовый с жадностью схватить всякое злословие. Тотчас же берется за подсудимого, идет к консулам, требует расследования сената и сенаторы созываются, предупрежденные: "что предстоит совет о деле важном и возмутительном".
29. Между тем Либон, переменив одежду, со знатнейшими женщинами обходит дома, умоляет родных, требует голоса (защиты) против грозящей ему опасности. Все отказывались под разными предлогами, а в сущности из такого же страха. В день созвания сената, истомленный страхом и нездоровьем или, как некоторые передали, притворившись больным, на носилках отнесен к дверям сената; опираясь на брата, обращал он к Тиберию протянутые руки и речи с мольбою; все это не производило никакого впечатления на бесстрастное лицо Тиберия. Вслед за тем Тиберий читает обвинительный акт и указывает свидетелей, так умеренно, чтобы ни смягчать, ни ожесточать обвинения.
30. Обвинителями, кроме Триона и Ката, присоединились Фонтей Агриппа и К. Вибий и спорили - кому из них дастся право говорить против обвиненного: пока Вибий, так как они сами между собою не пришли к соглашению, и Либон вошел без защитника, вызвался порознь представить обвинительные пункты и выставил до того неразумные, что будто бы Либон советовался: "будет ли он иметь такое богатство, чтобы Аппиеву дорогу до самого Брундизия покрыть деньгами?" Были и другие примеры нерассудительного тщеславия, если снисходительно смотреть, то более достойные сострадания. Впрочем, одним пунктом обвинитель уличал, что будто бы рукою Либона к именам Цезарей и сенаторов прибавлены заметки или кровожадные, или таинственные. При отрицании подсудимым, положено под пыткою спросить единомышленников рабов. А так как древним сенатским постановлением запрещен был допрос рабов в уголовном деле их господина, то хитрый Тиберий, изобретатель нового права, велел публичному дельцу каждому из рабов порознь даровать свободу, с тем разумеется, чтобы против Либона допросить рабов, не нарушая сенатского постановления. Подсудимый просил отложить дело до следующего дня; удалясь домой, он передал через родственника своего П. Квирина главе государства свои последние просьбы.
31. Получил ответ: "пусть просит сенат". Между тем воинами оцеплялся дом, шумели даже в передней, так что можно было их слышать и видеть; а сам Либон, измученный пиршеством, которое он допустил как последнее наслаждение, звал убийцу, хватал рабов за руки, вручая меч. И когда они в смятении убегая, опрокинули поставленный на стол светильник, во мраке, предвестнике ожидавшей его участи, нанес себе два удара во внутренности. На стоны упавшего прибежали отпущенники и видя убийство, воины отступили. Впрочем, перед сенаторами обвинение проведено с тем же упорством и Тиберий клялся: "что домогался бы он жизни его в какой бы он степени не был виновен, если бы не предупредил добровольною смертью".
32. Имущество разделено между обвинителями и претуры даны вне очереди тем, которые были из сенаторского сословия. Тогда Котта Мессалин подал мнение: "чтобы изображение Либона не сопровождало похоронные шествия его потомков". Кн. Лентул: "чтобы ни один из Скрибониев. не присоединял прозвания Друза". Дни (благодарственных молебствий) установлены по мнению Помнония Флакка. Дары Юпитеру, Марсу, Согласию и празднование ид сентябрьских, дня, в который убил себя Либон - определены по мнению Л. П. и Галла Азиния, Папия Мутила и Л. Апрония; их значение и лесть привел я, чтобы известно было - какое это старинное зло в общественном порядке. Состоялись сенатские определения об изгнании из Италии математиков и магов; из числа их Л. Питуаний сброшен со скалы. С П. Марцием поступили по древнему обычаю за Есквилинскми воротами, отдав приказание играть на трубах.
33. В следующий за тем день заседания сената многое против роскоши, в общество вкравшейся, сказано К. Гатерием, бывшим консулом и Октавием Фронтоном, исполнявшим должность претора: определено: "для подачи кушаний не делать цельных золотых блюд; шелковое платье не должно осквернять мужчину". Выступил Фронтон и требовал: "назначить меру серебру, домашней утвари и прислуге". Все еще обычным было у сенаторов тотчас же высказывать мнения, какие они признавали соответствующими требованиям общественной пользы. Напротив Галл Азиний рассуждал: "с распространением государства увеличились и частные богатства и это не ново, но соответствует древнейшим обычаям. Не те у Сципионов были деньги, что у Фабрициев и все это имеет отношение к общественному делу. Плохо идет оно - стеснение в домах граждан. Когда же оно дошло до такого блистательного состояния, то и отдельные, личности поскользнулись. Да и в количестве прислуги и серебра и всего, что идет в употребление, излишество и умеренность определяются только состоянием того, кто владеет. Отличены оценкою цензом сенаторы и всадники не потому, чтобы от природы представляли различие, но для того, "чтобы они стояли впереди и местом, и порядком и достоинством и чтобы они имели готовое к успокоению духа или здравию тела. Разве чем кто знаменитее, тем больше предстоит ему забот, больше опасностей брать на себя, а того, что может облегчать заботы и опасности, он должен себя лишать?" Без труда дано согласие Галлу вследствие сознания пороков и сходства слушателей, под благовидными предлогами. Присоединил и Тиберий: "не время строгости; и если обнаружился бы упадок нравственности, не будет недостатка в человеке, который бы исправил".
34. Между прочим Л. Пизон, порицая: "происки форума, подкупность судилищ, жестокость ораторов, грозящих обвинениями" высказывал свое желание: "удалиться и оставить город, а жить в какой-нибудь отдаленной деревне в глуши". И с этими словами оставлял здание сената. Подействовало это на Тиберия и хотя он и сам снисходительными словами старался успокоить Пизона, но и близких его побудил - удержать удаляющегося влиянием или мольбами. Не меньшее доказательство свободного выражения скорби представил вскоре тот же Пизон - позвав на суд Ургуланию, которую приязнь Августы поставила выше законов. Да и Ургулания не послушалась и, презрев Пизона, отправилась в дом Цезаря; но это не остановило Пизона, хотя Августа и жаловалась на насилие и унижение, Тиберий счел возможным для гражданина на столько сделать снисхождения матери. что "пойдет он сам к трибуналу претора защитником Ургулании". Вышел из дворца, отдав воинам приказание следовать издали. Народ сбегался, а он показывал совершенно спокойное лицо и в разных разговорах тянул и время, и путь, пока - так как родные тщетно старались удержать Пизона, Августа приказала принести деньги, какие требовались. Тем и кончилось дело - и для Пизона не бесчестное, и Цезарь вышел с большею славою. Впрочем, власть Ургулании в государстве была до того чрезмерная, что она пренебрегла явиться свидетелем в каком-то деле, которое рассматривалось в сенате. Послан претор допросить ее на дому, хотя старинный обычай был - выслуживать дев Вестальских на форуме и суде всякий раз, как они высказывали свидетельство.
35. Дела, в этом году предложенные, не стал бы я излагать, если бы не заслуживало познакомить с различными мнениями Кн. Пизона и Азиния Галла об этом предмете. Пизон полагал: "хотя Цезарь и объявил, что он уезжает, поэтому еще больше должно действовать и будет честь общественному порядку если, и при отсутствии главы государства, сенаторы и всадники будут в состоянии исполнить свои обязанности". Галл, так как предлог свободы предвосхитил у него Пизон, сказал: "ничего достаточно славного или соответствующего достоинству народа Римского не может совершаться иначе как в присутствии и на глазах Цезаря, а потому сходбище Италии и соседних провинций должно оставить до его прибытия". Слушал Тиберий и молчал, а дело было предметом больших споров и с той, и с другой стороны. Но дела отложены. У Галла с Цезарем завязалась борьба. Первый подал мнение: "через пять лет должны быть выборы должностных лиц и чтобы легаты легионов, которые до претуры исполняли эту военную должность, уже тогда назначались бы в преторы, а глава государства пусть назначает ежегодно двенадцать кандидатов". Не было сомнения, что мнение это старалось проникнуть вглубь и выведать тайны власти. А Тиберий, как будто бы дело шло об увеличении его власти, рассуждал: "не будет соответствовать его умеренности - стольких избирать, а столько отлагать (выбор). И ежегодными выборами не избегаются неудовольствия, хотя в отказе служит утешением близкая надежда; а сколько же ненависти будет со стороны тех, которые отброшены будут за пять лет далее! Откуда можно предузнать, какое у кого через такой долгой промежуток времени будет расположение духа, состояние, судьба? Гордятся люди и назначением на год; а что же будет если они тою же честью будут пользоваться в продолжении пяти лет? Упятерятся вовсе должностные лица, нарушатся законы; они назначили срок времени, в течение которого кандидаты должны пускать в ход свою деятельность - искать почестей и получать их.
37. Благовидною по видимому речью поддержал он силу власти. Он оказал пособие в цензе некоторым сенаторам и тем было удивительнее, что он встретил с высокомерием просьбы М. Гортала, благородного юноши, находившегося в явной бедности. Он был внук оратора Гортензия; щедрость Августа, давшего миллион сестерциев, вовлекла его в женитьбу и рождение детей для того, чтобы знаменитый род не пресекся. А потому поставив четырех своих сынов у порога Курии, когда пришел его черед говорить - сенат был собран во дворце - взирая, то на изображение Гортензия, находившееся в числе ораторов, то на Августа, начал говорить так: "отцы почтенные, вот этих (детей), возраст и число их вы видите - произвел я на свет не по собственному побуждению, но по внушению главы государства; вместе с тем и предки мои заслуживали, чтобы иметь потомство. С меня, который вследствие других обстоятельств времени не мог ни принять, ни приготовить себе ни денег, ни расположения народа, ни красноречия - прирожденного качества нашего рода - было достаточно того, чтобы стесненные обстоятельства мои не были бы ни мне в стыд, ни кому-либо в тягость. По приказанию Императора - взял я жену. - Вот род и потомство стольких консулов, стольких диктаторов и привожу я это не для возбуждения зависти, но чтобы вызвать сострадание! Получат они, при твоем процветании, Цезарь, почести какие ты им дашь, а покамест правнуков Е. Гортензия, воспитанников Августа, от нужды защити".
38. Расположение сената было побуждением Тиберию - скорее этому воспротивиться, а в следующих почти выражениях: "если сколько есть бедных все они начнут приходить сюда и детям своим просить денег, то каждый из них отдельно не удовлетворится, а общественные средства иссякнут. И, конечно, не с этою целью дозволено предками нарушать иногда обыкновенный доклад дел, - высказывать в виде мнения то, что относится до общественной пользы не с тем, чтобы тут делать приращение своим частным делам, своему частному достоянию, навлекая неудовольствие на сенат и государя, окажут ли они снисхождение щедрости или откажут. Тут уже не просьбы, но вымогательство неожиданное и несвоевременное, когда сенаторы собрались совсем о других делах - вставать, числом, возрастом детей своих тревожить скромность сената, такую же силу передавать мне и как на пролом брать общественную казну; если мы ее истощим в угоду искательств, придется пополнять ее преступлениями. Дал тебе, Гортал, божественный Август денег, но без принуждения и не с тем, чтобы постоянно давать. Заглохнет конечно всякая деятельность, водворится леность, если в себе не будет ни опасений ни надежд. Беззаботно все будут ожидать чужой помощи, для себя нерадивые, а нам в тягость". Это и в таком роде - хотя с одобрением выслушано теми, которым в обычае хвалить все у государей честное и бесчестное - от большинства принято в молчании или с затаенным ропотом. Почувствовал это Тиберий и, немного помолчав, сказал: "дал он ответ Горталу; впрочем, если сенаторам заблагорассудится, даст он детям его по двести тысяч сестерций каждому, сколько их есть мужского пола". Некоторые благодарили, промолчал Гортал или от страха, или сохраняя даже и при стесненных обстоятельствах врожденное благородство. И Тиберий после этого не обнаружил сострадания, хотя дом Гортензия впал в самую постыдную бедность.
39. В том же году дерзость одного раба, если бы вовремя не было принято мер, потрясла бы общественное дело раздорами и междоусобною войною. Раб, Постума Агриппы, по имени Клеменс, узнав о кончине Августа, замыслил духом не рабским отправиться на остров Планазию и хитростью или силою похитив Агриппу, увлечь его к Германским войскам. Препятствием осуществлению его смелого предприятия была медленность транспортного судна. И как между тем убийство совершилось, то он, обратясь к еще более важному и опасному предприятию, похитил пепел и отправясь в Козу, мыс Этрурии, скрылся в незнаемых местах, пока не отпустил волосы и бороду, а возрастом и наружностью представлял он некоторое сходство с господином. Тогда через людей способных, участников его тайны, участил слух: "жив Агриппа" сначала в сокровенных речах, как обыкновенно все запрещенное, а вслед за тем неопределенною молвою жадному слуху каждого самого неопытного, или, с другой стороны, людям беспокойным и вследствие того жадным на новенькое; да и сам начинал он посещать муниципии в полусвете дневном, не показываясь явно и не оставаясь долго в одних местах; но все-таки справедливость (слухов) подтверждалась тем, что он показывался и оставался хотя с мнимою поспешностью и как то неопределенно, но оставляя о себе слух или предупреждая его.
40. Между тем по Италии разносилось все более и более: "как дар богов спасен Агриппа". Верили и в Риме. Уже огромная толпа черни толковала, что он въехал в Остию; тоже говорили в городе тайные сходбища. Тиберия тревожила двойная забота: силою ли воинов усмирить своего раба или ждать, чтобы само время дало возможность рассеяться этой пустой доверчивости. То он соображал, что ничем пренебрегать не должно, то - что не всего же и бояться, колеблясь между стыдом и опасениями. Наконец поручает дело Саллюстию Криспу; тот выбирает из своих клиентов (некоторые утверждают, что то были воины) двух и убеждает их, притворись единомышленниками, явиться к Клеменсу - предложить деньги, обещать верность и опасности. Исполняют как было приказано; потом высмотрев ночное время, без стражи, при надлежащем содействии, связанного, с зажатым ртом, потащили во дворец. На вопрос Тиберия: "как сделался Агриппою?" отвечал: "как ты Цезарем". Выдать товарищей не могли его принудить. Да и Тиберий не дерзнул на явную его казнь, а отдал приказание убить его в секретной части дворца и тело унести тайком и хотя было говорено, будто многие из дому государя, как сенаторы так и всадники, поддерживали его денежными средствами и помогали советами - оставлено без расследования.
41. В конце года открыты: арка, подле храма Сатурна за взятые обратно значки, утраченные было с Варом, под предводительством Германика, счастьем Тиберия; храм доблестного жребия подле Тибра в садах, которые Цезарь Диктатор завещал народу Римскому; часовня роду Юлии и изображение божественного Августа у Бовилл. В Консульство К. Цецилия и Л. Помпония, Германик Цезарь накануне дня Июньских календ праздновал триумф над Херусками, Каттами и Ангривариями и всеми другими народами, сколько их ни живет до реки Альбы (Эльбы); везены добыча, пленные, изображения гор, сражений и война, вследствие того что Германика не допустили ее кончить, считалась оконченною. Особенное внимание зрителей привлекала очаровательная наружность самого Германика, колесница, нагруженная пятью детьми; но и тайное опасение овладевало при мысли: "расположение народа послужило не в пользу отцу его Друзу, а дед его Марцелл похищен смертью в ранней молодости при ревностной к нему любви; недолговременны и неблагополучны привязанности народа Римского".
42. Впрочем, Тиберий от имени Германика раздал черни по триста сестерций на человека и себя назначил товарищем его консульства. И тем не приобретя доверия в чистосердечии его расположения решился юношу удалить под предлогом почести, устроил поводы или воспользовался случайно представившимися. Царь Архелай уже пятидесятый год владел Каппадокиею, ненавистный Тиберию за то, что во время пребывания его в Родосе, не почтил его никаким знаком внимания. Да и это упущение сделал Архелай не из гордости, но по внушению приближенных Августа, потому что, при процветании К. Цезаря, отправленного на дела Востока, дружба Тиберия считалась не совсем безопасною; с прекращением потомства Цезарей получив власть, Тиберий вызвал Архелая письмами матери; не скрывая раздражения сына предлагала она милость, если он явится с мольбою. Архелай, или не понимая коварства, или опасаясь насилия в случае, если даст разуметь, что понимает - спешит в город. Без милосердия встречен он главою государства и вслед за тем обвинен в сенате; не вследствие обвинений на него вымышленных, но вследствие забот изнемогши от старости, а также потому что царям и на ряду со всеми стать, а не то что ниже, куда как необычно - окончил жизнь или добровольно или по указанию судьбы. Царство обращено в провинцию и Цезарь высказав, что доходами с неё можно облегчить пошлину одной сотой, установил двухсотую на будущее время. В то же время со смертью царей: Антиоха Коммагенского и Филопатора Киликийского, народы пришли в смятение; большая часть желали власти Римлян, а другие - царей. Провинции - Сирия и Иудея, изнемогая под тяжестью податей, просили уменьшения.
43. А потому он (Тиберий) излагал перед сенаторами это и об Армении, то, что я привел выше: "волнение Востока может быть успокоено только мудростью Германика: он сам уже в преклонном возрасте, а Друз еще недостаточно возмужал". Тогда декретом сенаторов предоставлены Германику провинции, которые отделены морем с большею властью, чем какая обыкновенно дается получившим провинции по жребию или назначению государя. Впрочем, Тиберий удалил из Сирии Кретина Силана, связанного узами родства с Германиком, так как дочь Силана была просватана за Нерона, старейшего из детей Германика; а начальником туда поставил Кн. Пизона человека с характером расположенным к насилию, неспособным к послушанию, с жестокосердием наследованным от его отца Пизона, который в междоусобную войну возмутившуюся в Африке партию поддерживал против Цезаря самым энергическим содействием; потом последовал за Брутом и Кассием и, получив дозволение возвратиться, воздержался от искательства почестей, пока став со своей стороны предметом заискивания, принял консульство назначенное ему Августом. Кроме наследованного от отца расположения духа воспламенялся он знатностью и богатствами жены его Планцины. С трудом уступал Тиберию; детей его презирал как много ниже себя. Не считал сомнительным, что он избран и поставлен начальником над Сириею для обуздания надежд Германика. Верили и тому, что Тиберий дал тайные поручения; а Планцину, вне всякого сомнения, Августа увещевала - преследовать Агриппину соревнованием женским. В самом дворе господствовал раздор и несогласие - вследствие немого расположения к Друзу или Германику. Тиберий ласкал Друза как своего и собственной крови; а для Германика самое отчуждение дяди увеличило любовь прочих, при том он превосходил знатностью материнского рода, имея дедом М. Антония с отцовской стороны и с материнской - Августа; а Друза прадед, всадник Римский Помпоний Аттик как то не шел (не соответствовал), по-видимому. изображениям Клавдиев; супруга Германика - Агриппина превосходила плодородием и доброю славою Ливию; но между братьями было полное согласие, невозмущенное и борьбою между их близкими.
44. Немного после Друз послан в Иллирик, чтобы навыкал военной службе и снискивал расположение войска. Притом же молодого человека, который мог избаловаться среди роскошного образа жизни в городе, предпочитал иметь в лагерях Тиберий и себя считал безопаснее, когда тот и другой сын командовал легионами. А предлогом были Свевы, просившие помощь против Херусков. С уходом Римлян освободясь от страха извне, по привычке племени, притом же из соревнования славы обратили оружие друг против друга. Силы народов, доблести вождей были одинаковы; но имя царя Маробода было ненавистно у его соотечественников, а общее расположение было на стороне Арминия, как воевавшего за свободу.
45. А потому не только Херуски и союзники их, старинные воины Арминия, взялись за войну, но даже из царства Маробода Свевские племена - Семноны и Лонгобарды отпали к нему. С их присоединением перевес сил был бы на его стороне, если бы Ингвиомер с отрядом приверженцев не перебежал к Марободу, не вследствие другой причины, кроме той, что старик дядя не хотел повиноваться молодому человеку, племяннику. Направляются войска с равною с той и другой стороны надеждою, и не так, как некогда у Германцев, неопределенными набегами, или разбросанными отрядами. В долговременной с нами войне привыкли они следовать за значками, подкреплять резервами, принимать приказания главных вождей. Тогда Арминий, делая всему смотр с коня, как к кому подъезжал, хвалился: "приобретенною назад вольностью, избитыми легионами, добычею Римлян и оружием, отнятым у Римлян и находящимся в руках многих; а Маробода напротив обзывал беглецом, незнающим боевого дела, находящим защиту в трущобах Герцинии - вовсе недавно через подарки и посольства добивался союза; предатель отечества, слуга из свиты Цезаря - изгнать его следует с расположением духа не менее неприязненным, как с каким они умертвили Квинктилия Вара. Пусть они лишь хранят в памяти столько сражений; исходом которых и наконец изгнанием Римлян достаточно доказано - у кого из двух будет верх в предстоящей войне".
46. Да и Маробод не воздерживался от похвальбы собою или от ругательств на неприятеля; но, держа Ингвиомера, свидетельствовался: "что в этом теле вся честь Херусков, что его советами совершилось все, что случилось удачного. Арминий безрассуден, мало знаком с делами, чужую славу привлекает к себе, потому что три легиона, находившихся в бездействии и вождя не знавшего о коварстве, обманул вероломством с большим бедствием для Германии и с собственным бесславием, а между тем его жена и сын до сих пор несут рабство. А он - предмет усилий двенадцати легионов, под предводительством Тиберия, сохранил неприкосновенною славу Германцев. Вслед за тем обе стороны разошлись при равных условиях; и не жалеет, что в их руках теперь - захотят ли они лучше вновь вести войну против Римлян, или иметь мир "без кровопролития?" Войска, возбуждаемые такими речами, подстрекали и собственные побуждения; так как со стороны Херусков и Лонгобардов предстояла борьба за древнюю честь или недавнюю свободу, а с другой стороны предстояла борьба за приращение власти. Нигде столкновение не произошло с большею силою и исход не был более сомнителен, так как и с той и с другой стороны правое крыло было разбито. Надеялись возобновления битвы, но Маробод стад лагерем на холмах. Это было признаком его поражения и, мало-помалу оставленный перебежчиками, удалился в землю Маркоманнов и отправил послов к Тиберию - просить помощи. Ответ дан такой: "не имеет он права призывать вооруженные силы Римлян против Херусков, так как он не оказал никакого содействия Римлянам в их борьбе с тем же самым неприятелем". Впрочем, отправлен, как мы выше привели, Друз утвердить мир.
47. В этот же году двенадцать знаменитых городов Азии обрушились от ночного землетрясения и по этому самому бедствие было и неожиданнее и тяжелее. И обыкновенным в таких случаях бегством в открытые места невозможно было воспользоваться так как разверзшаяся земля поглощала бегущих: "Огромные горы опустились, а ровные места оказались крутыми; среди развалин сверкал огонь" - так упоминают. Самое жестокое бедствие постигло жителей Сард и привлекло на них наиболее сострадания. И Цезарь обещал десять миллионов сестерций и на пять лет отставил все платежи в казну общественную и государственную. Жители Магнезии Сипильской признаны после жителей Сард и наиболее пострадавшими и наиболее имеющими право на помощь. Положено - Темниев, Филадельфенов, Эгеатов, Аполлониденцев и так называемых Мостенов, и Македонян Гирканов, а также города Гиероцезарею, Мирину, Цимен, Тмолу - освободить на тот же срок от податей и послать из сенаторов - на месте осмотреть и оказать помощь. Выбран М. Алет из бывших преторов для того, чтобы, как Азиею управлял бывший консул, не произошло соперничества между равными и вследствие этого затруднения.
48. Свое великое пожертвование на общественное дело увеличил Цезарь щедростью не менее приятною (народу), имущество Эмилии Музы, умершей без завещания, которое должно было поступить в казну, отдал Емилию Лепиду, к роду которого она, по-видимому, принадлежала, а наследство Патулея. богатого всадника Римского, хотя и сам, по завещанию, состоял в части наследником, передал М. Сервилию, который, как оказалось, был написан в первом по времени духовном завещании незаподозренном; при чем он (Тиберий) высказал, что знатность того и другого требует помощи соответствующими денежными средствами. И ничьего наследства он не касался, разве когда его заслужил дружественными отношениями; а незнакомых и из неприязни к другим обращавшихся (с наследством) к главе государства - постоянно держал от себя вдали. Впрочем, если он оказал пособие честной бедности людей стоящих, то расточивших свое имущество и пришедших в крайность вследствие пороков - Вибидия Варрона, Мария Непота, Аппия Аппиана, Корнелия Суллу, К. Вителлия удалил из сената или смотрел равнодушно, как они добровольно удалились.
49. В это же время храмы богов, разрушенные или временем или огнем, начатые Августом, освятил - Либеру и Либере и Церере подле большего цирка, выстроенный по обету когда-то данному А. Постумием диктатором; в том же месте поставлен храм Флоры Эдилями Луцием и Марком Публициями и Яну храм, у овощного рынка, построенный К. Дуиллием, что первый счастливо действовал из Римлян на море и заслужил почести морского триумфа над Карфагенянами. Храм Надежды посвящен Германиком; обет его воздвигнуть дал Атилий в ту же войну.
50. Между тем закон (оскорбления) величества развивался все более и более. Доносчик призывал к суду в силу этого закона Апулеию Вахилию, внуку сестры Августа - будто бы она издевалась поносными словами над божественным Августом, Тиберием и его матерью и, будучи в родстве с Цезарем, нарушает святость брачного союза. "Относительно нарушения брачного союза достаточно предусмотрено законом Юлианским". Так решено, "обвинение же в оскорблении величества, Цезарь "требовал отделить и подвергнуть ее осуждению, если она говорила об Августе что-либо непочтительно: о выражениях же её относительно его, Тиберия, не хочет он, чтобы производимо было исследование". Будучи спрошен консулом: "какое же его мнение будет относительно того, что она уличается в неприличных выражениях относительно его матери?" - смолчал. Потом в ближайший день заседания сената, просил и от имени матери: "чтобы никому не ставили в вину никаких выражений и относительно её". И освободил Апулею от преследования по обвинению в оскорблении величества; отпросив ее от более строгого наказания за нарушение супружеской верности, убедил: "по примеру предков удалить ее от её родственников за двухсотый милевой столб". Её соблазнителю Манлию запрещено пребывание в Италии и Африке.
51. О замещении преторской вакансии, открывшейся после Випсания Галла, похищенного смертью, произошла борьба. Германик и Друз - в то время они находились еще в Риме - поддерживали Гатерия Агриппу, родственника Германику. Напротив большинство усиливалось, чтобы в кандидатах преимущественно было уважено число детей как требовал закон. Радовался Тиберий, что сенат производил разбирательство между детьми его и законами. Без сомнения закон побежден, но и не тотчас же и небольшим перевесом голосов, так как законы были побеждаемы и тогда, когда еще имели силу.
52. В этом же году началась война в Африке, а предводителем врагов был Такфаринат. Он, родом Нумид, служил во вспомогательных войсках Римских, потом дезертировал и собрал сначала бродяг и привыкших жить воровством с целью грабежа и похищения; потом, согласно военному обычаю, устроил их по значкам и отрядам; наконец стал он уже вождем не толпы нестройной, а Мусуланов. Этот сильный народ, живший близко от пустынь. Африки, вовсе не имевший еще понятия о жизни в городах, взялся за оружие и увлек на войну и соседей своих Мавров; у этих вождем был Мазиппа. Войско разделено так, чтобы Такфаринат держал в лагерях людей отборных и вооруженных по обычаю Римлян, приучая их к дисциплине и исполнению приказаний. Мазиппа с легковооруженным войском должен был разнести кругом - пожары, убийства и ужас. Побудили к тому же и Цинитиев, народ которым пренебрегать нельзя было. Тогда Фурий Камилл, проконсул Африки - легион и сколько было под значками союзников, собрав воедино, повел к неприятелю; войско небольшое, если принимать в соображение численность Нумидов и Мавров; но ничего так не опасались, как того чтобы они от страха не отказались воевать; надеждою на победу поставлены они в такое положение, чтоб быть побежденными. Вследствие этого в середину поставлен легион, а на флангах легкие когорты и два эскадрона. Да и Такфаринат не уклонялся от боя. Разбиты Нумиды и после многих лет имени Фурия досталась военная слава, так как после того знаменитого освободителя и сына его Камилла слава хороших полководцев принадлежала другим родам. Да и этот, о ком говорим, считался человеком не военным. Тем с большею готовностью Тиберий выхвалял перед сенатом его действия и сенаторы определили отличия триумфа и это Камиллу, по скромности его жизни, не навлекло наказания.
53. Следующий год имел консулами Тиберия в третий раз, Германика во второй; но эту почесть Германик принял у города Axaйи и Никоиолиса, куда он прибыл чрез Иллирский берег - повидаться с братом Друзом, находившимся в Далмации, вынеся неудачное, вследствие неблагоприятных ветров, странствование по Адриатическому, а вслед за тем по Ионическому морю. А потому он немного дней потратил на исправление флота и вместе посетил залив, прославленный Актийскою победою, посвященною Августом военною добычею и лагерями Антония, причем вспомнил он и предков своих, потому что у него дядею с материнской стороны был Август и дедом Антоний и великие для него был там образы и печального и веселого. Оттуда прибыл в Афины и из уважения к древнему и союзному городу пользоваться он одним ликтором. Встретили (Германика) Греки с самыми изысканными почестями, хвалясь старинными своими действиями и словами, чтобы их лесть имела больше достоинства.
54. Отправясь потом в Евбею, переправился в Лесбос, где Агриппина родила последнюю (по времени) дочь Юлию: за тем посетил он окраину Азии, Перинф и Византию, Фракийские города, вошел в пролив Пропонтиды и устье Понта, из желания ознакомиться с местами древними и покрытыми славою; вместе с тем облегчал он положение провинций, страдавших или от внутренних несогласий или от притеснений должностных лиц. Его на обратном пути пытавшегося осмотреть святыню Самофраков, отбили противные ветры. А потому он от Илиона и всего что там есть достойного уважения, вследствие разнообразия счастья и нашей колыбели, опять обратился в Азию и пристал к Колофону, чтобы воспользоваться там прорицалищем Клария Аполлона. Не женщина там, как у Дельфийцев, но священнослужитель из известных фамилий и наверное из Милета приглашенный - выслушивает только что пришедших для совета и имена; потом, удалясь в пещеру, почерпнув воды потайного источника, незнакомый по большей части с грамотностью и стихотворством, дает ответы (правильно) сложенными стихами о предметах, какие кто в уме задумал. Говорят он - Германику обиняками, по обычаю оракула, провещал раннюю кончину.
55. А Пизон, чтобы скорее начать (исполнение) назначенного - городское общество Афинян, испуганное его грозным нашествием, обругал строгою речью, косвенно упрекнув Германика:. "что он несоответственно чести Римлян, обошелся слишком ласково не с Афинянами, которые перевелись от стольких бедствий, но с какою то смесью (осадком) народов; а эти были союзниками Митридата против Суллы, и Антония против божественного Августа". Да и давнишнее ставил в вину - как неудачно действовали они против Македонян и насильственно против своих соотечественников; оскорблен он был раздражением и самого города (жителей), так как они неуважили его просьбы относительно прощения какого-то Теофила, осужденного Ареопагом за обман. Потом быстрым плаванием через Циклады и сокращенным морским путем настиг у острова Родоса Германика, которому не безызвестно было - предметом каких преследований он будет; но он действовал с такою кротостью, что когда поднявшаяся буря влекла (Пизона) на утесы и гибель врага можно было бы приписать случаю, послал триремы, при помощи коих Пизон высвобожден был из опасности. Но несмягченный этим, Пизон, едва стерпев замедление одного дня, оставил Германика и опередил его. Достигнув Сирии и легионов - подкупом, ухаживанием, пособиями последним из простых воинов, сменяя старых сотников и строгих трибунов, а места их раздавая своим клиентам и вообще кому ни на есть хуже - произвел в лагерях беспечность, в городах своеволие, допустил воинов свободно блуждать по полям и дошел до такой испорченности, что в речах большинства слыл отцом легионов. Да и Планцина не удерживалась в границах того, что прилично женщине, но присутствовала при упражнениях всадников, маневрах пехоты; высказывала ругательства на Агриппину, на Германика. И некоторые даже из хороших воинов были готовы исполнить и дурное, так как распространялся тайный слух, что: "все это делается не без воли Императора". Германику это было известно, но усиленнее его забота была - поскорее поспеть к Армянам.
56. Издревле народ этот отличался и двусмысленным расположением людей и самой земли, так как широко касаясь наших провинций, простирается далеко вглубь к Медам. Находясь между обширных Империй, часто волнуются внутренними несогласиями, ненавидя Римлян и завидуя Парфам, Царя в то время они не имели с удалением Вонона, но расположение народа клонилось в пользу Зенона, сына Понтского царя, Полемона, так как с самого раннего детства поставив себе за образец учреждения и обычаи Армян, охотою, пиршествами и вообще всем другим, что нравится дикарям, привязал к себе вместе и знатных, и чернь. А потому Германик, в городе Артаксате с одобрения знатнейших лиц, среди огромной толпы народа, надел на его голову венец царский. Прочие, изъявляя почтение к царю, приветствовали его именем Артаксии; название это они заимствовали от имени города. А Каппадоки, обращенные в форму провинции, приняли К. Верания легата; некоторые из податей царями установленных уменьшены, для того чтобы обнадежить их более легким Римским владычеством. Начальником над Комагенами поставлен К. Сервей и тут-то в первый раз они подчинены суду претора.
57. Благополучное устройство всех дел у союзников не радовало, впрочем, Германика вследствие наглости Пизона, который, получив приказание привести в Армению часть легионов или сам, или через сына - не исполнил ни того, ни другого. Наконец сошлись они в Цирре на зимних квартирах десятого легиона, скрепив сердце - Пизон против страха, Германик - чтобы не показаться угрожающим; был он, как я уже говорил, слишком снисходителен. Но приятели, мастера возбуждать раздражение, указывая на то, что было действительно, прибавляли и лжи, и разными способами винили Пизона, жену его и сыновей. Наконец в кругу немногих приближенных, Цезарь стал уже говорить в таком тоне, какой вызывается скрытностью и раздражением. Пизон ответил просьбами с бранью и разошлись с явною ненавистью. После того Пизон редко показывался на трибунале Цезаря и если когда и садился, то суровый и явно готовый на противоречие. Слышался его голос на пиршестве, когда у царя Набатеев поднесены были Цезарю и Агриппине тяжелые золотые венки, а Пизону и остальным легкие; "пиршество это дается сыну Государя Римского, а не царя Парфов" вместе с тем он бросил венок и многое прибавил против роскоши и все это Германику, хотя и дерзкое, было еще выносимо.
58. Между тем пришли послы от Артабана, царя Парфов; он прислал их: "напомнить дружбу и союзный договор, и хочет он вновь скрепить его пожатием рук и сделает он уступку в честь Германика в том, что подойдет к берегу Евфрата. Впрочем, он просит Вонона в Сирии не держать, чтобы он - посылками по соседству - старейшин племен не возбуждал к раздорам". На это Германик дал ответ в самих пышных выражениях о союзе Римлян и Парфов, а о прибытии царя из уважения к нему (Германику) в приличных и скромных. Вонон удален в Помпеиополис, приморский город Киликии и сделано это не только по просьбе Артабана, но в неприятность Пизону, которому он был в высшей степени приятен вследствие весьма многих услуг и подарков, которыми привязал Планцину.
59. В консульство М. Силана и Л. Норбана Германик отправился в Египет, чтобы ознакомиться с древностями; но предлогом была забота о провинции: открытием житниц уменьшил он цену произведений земли. Многое пустил он в ход приятное народу: ходил без воинов с непокрытыми ногами и в Греческой одежде, соревнуя П. Сципиону, о котором мы знаем, что он также поступал в Сицилии, хотя война с Карфагенянами была в полном разгаре. Тиберий слегка попенял его за его манеры и способ себя держать, но очень строго побранил за то, что, против уставов Августа, не спросясь главы государства, вошел в Александрию; потому что Август между прочими тайнами власти, запретив без особенного разрешения доступ сенаторам или знатнейшим из всадников Римских, поставил Египет в исключительное положение для того, чтобы не стеснил Италию голодом тот, кто бы эту провинцию, замкнутую и с сухого пути и с моря, хотя бы и самим малым отрядом занял против несметных войск.
60. Но Германик, еще не зная, что поездки эта подвергалась осуждению, плыл Нилом, начав от города Канопа. Построили его Спартанцы по случаю похороненного там правителя судна - Канопа в ту бурю, которою Менелай, плывший в Грецию, отброшен совсем в другое море к земле Либии. Оттуда (от Канопа) в самом близком расстоянии устье реки, посвященное Геркулесу, о котором здешние жители утверждают, что он древнейший и родился у них, а что те, которые впоследствии обнаружили равные с ним качества, приняли его же прозвание. За тем осмотрел он обширные следы древних Фив и на воздвигнутых громадах оставались еще Египетские письмена, относившиеся к прежнему богатству. Один из старейших священнослужителей, получив приказание перевести родную ему речь, передал: "жили когда-то семьсот тысяч человек военного сословия и с этим войском царь Рампсес овладел Лавиею, Эфиопиею, Мидами, Персами, Бактриею и Скифами и какие земли населяют Сиры, Армяне и смежные им Каппадоки - все это было под его властью с одной стороны до Вифинского, а с другой до Ликийского моря". - Читались и наложенные племенам дани: вес золота и серебра, количество оружия и коней и дары храмам, слоновая кость и благовония, какое количество хлеба и всех нужных припасов какой народ поставлял, не менее значительные, какие теперь силою Парфов или могуществом Римлян истребуются.
61. Впрочем, Германик обратил внимание и на другие чудесные явления, из коих главное было каменное изображение Мемнона, издающее звук голоса, когда на него падают лучи солнца и между разбросанными и едва проходимыми песками наподобие гор выведены пирамиды состязанием и богатствами царей: озеро, вырытое в земле, приемник избытка воды реки Нила, а инде узкое место и страшная глубина, не доступная никаким попыткам исследователей. Оттуда пришли в Элефантии и Сиэну, некогда пограничные пункты Римского владычества, которое теперь простирается до Красного моря.
62. Между тем как это лето проходит для Германика по многим провинциям, немалой чести искал себе Друз, возбуждая Германцев к несогласиям, чтобы они, сломив Маробода, домогались его конечной гибели. Между Гатонами был знатный юноша, по имени Катуальда, некогда беглец от насилия Маробода, а теперь, в сомнительных его обстоятельствах, дерзнул на мщение. Он с сильным отрядом входит в пределы Маркоманнов и подкупив знатнейших лиц к союзу, врывается в царский дворец и укрепление подле находящееся. Найдена там старинная добыча Свевов и из наших провинций служители и торговцы. Их - торговые дела, потом страсть приобрести побольше денег, наконец забвение отечества перенесли каждого из его прежнего местопребывания в неприятельскую землю.
63. Марободу, со всех сторон оставленному, не было другого исхода, кроме в милосердии Цезаря. Перейдя Дунай в том месте, где он течет вдоль провинции Норики, написал Тиберию не как беглец и проситель, но с памятью прежнего своего счастья: "между тем как многие народы знаменитейшего некогда царя зовут к себе, предпочел он дружбу Римлян". Дан Цезарем ответ: "будет для него в Италии безопасное и почетное место, если останется; если же он найдет для своих дел что-либо другое полезным, то может уйти с тем же доверием, с каким пришел". Впрочем, сенату говорил он (Тиберий): "что ни для Афинян Филипп, ни народу Римскому Пирр или Антиох не были так страшны". Существует речь, в которой он превозносит: "величие этого человека, силу подвластных ему народов и (излагает) какой близкой к Италии враг и свой (осуществленный) план к его уничтожению". Маробода держали в Равенне и делали тот вид, что в случае если Свевы забудутся, возвратится он на царство; но не вышел он из Италии в течение 18 лет и состарился, много утратив славы, вследствие излишнего пристрастия к жизни. То же случилось и с Катуальдою и то же убежище; прогнан он немного после силами Гермундуров и вождем Вибулием; будучи принят, отправлен в Форум Юлия, поселение Нарбонской Галлии. И того (Маробода) и другого (Катуальда) сопровождавшие его соотечественники дикари, для того чтобы перемешанные не произвели смут в спокойных провинциях, помещены по ту сторону Дуная между реками Маром и Кузом и дан им царь Ванний из племени Квадов.
64. Вместе получено известие, что "Армянам от Германика дан царь Артаксий". Определили сенаторы: "чтобы Германик и Друз вошли в город с почестями овации (малого триумфа). Построены и арки (ворота) по бокам храма Марса Мстителя с изображением цезарей. Тиберий, упрочив мир мудростью, радовался более, чем если бы окончил войну сражением. А потому пытается подействовать хитростью и на Рескупориса, царя Фракии. Всем этим народом владел Реметалцес; с его смертью Август предоставил часть Фраков Рескупорису, брату его, а часть сыну Котию. При этом делении возделанные поля, города и прилежащее к Греции - Котию; все же невозделанное, суровое, прилежащее к врагам, уступил Рескупорису. Самих царей характеры были: у того смирный и приятный, а у этого суровый, жадный и недружелюбный. Но сначала они действовали с притворным согласием: вслед за тем Рескупорис стал выходить за пределы, обращать к себе данное Котию и делать насилие, когда он противился, еще нерешительно при Августе, которого, как виновника того и другого царства, опасался мстителем, если пренебрежет им. Но, услыхав о перемене главы государства, стал насылать толпы разбойников, срывать укрепления, как поводы к войне.
65. Ничто так не тревожило Тиберия, как чтобы улаженное не расстроилось. Выбирает он сотника, который известил бы царей - чтобы они оружием не разбирались, и Когием немедленно отосланы вспомогательные войска, которые он было приготовил. Рескупорис с притворною скромностью требует: "пусть они сойдутся в одно место: можно уладить несогласия переговорами". Недолго оставались в неизвестности о времени, месте, самих условиях, так как один вследствие уступчивости, а другой коварства, все между собою и уступали, и принимали. Рескупорис, для скрепления, как говорил, союзного договора, прибавил пиршество: веселье продлилось далеко в ночь. Котиса, вследствие пира и попойки, не принявшего никаких мер осторожности и, после того как понял коварство, призывавшего в свидетели: "святыню царства, богов одного и того же семейства и гостеприимные столы" - обременяет цепями. Овладев всею Фракиею, пишет к Тиберию: "устроены были ему ковы, но виновник предупрежден". Вместе с тем под предлогом войны против Бастарнов и Скифов, усиливает себя новыми войсками пешими и конными. Мягко написано: "если не было коварства, то может он полагаться на свою невинность; впрочем ни он, ни сенат иначе, как разобрав дело, не определят - на чьей стороне правда и на чьей оскорбление; а потому, передав Котия, пусть он явится и устранит, обвинение в преступлении".
66. Эти письма Латиний Панд, пропретор Мэзии, послал во Фракию с воинами, которым Котис должен быть выдан. Рескупорис, несколько времени оставаясь в нерешительности между опасениями и раздражением гнева, предпочел быть виновником совершенного, чем начатого преступления, приказывает убить Котиса и ложно высказывает, будто бы он смерть себе причинил добровольно. Впрочем, Цезарь не изменил раз избранного образа действия; но, по смерти Панда, которого себе неприязненным уличал Рескупорис - Помиония Флакка, старинного служаку и связанного с царем тесною дружбою, а потому и более годного к его обману - вследствие преимущественно этих соображений, поставил начальником над Мэзиею.
67. Флакк, перейдя во Фракию - огромными обещаниями, хоть колебавшегося при мысли о своих злодеяниях, царя побудил - войти в Римские пределы. Тут окружил царя под предлогом почести сильный отряд. Трибуны и сотники просьбами и убеждениями, а чем долее отходили, более явным присмотром, наконец уже сознавшего необходимость, увлекли в город. Будучи обвинен в сенате женою Котиса, осужден - быть содержимым далеко от его царства. Фракия разделена между сыном Реметалцеса, о котором наверное было известно, что он противился намерениям отца и между детьми Котиса; а так как они еще не возросли, то дается Требеллиен Руф, занимавший должность претора, чтобы он в промежутке этого времени управлял царством по примеру, что предки наши послали в Египет Марка Лепида опекуном детей Птоломея. Рескупорис отвезен в Александрию и там, в попытке бежать, и может быть это обвинение и придумано - убит.
68. В это же время Вонон, об удалении которого в Киликию я упомянул, подкупив сторожей, бежал к Армянам; оттуда пытался проникнуть к Албанцам, Гениохам и себе единокровному царю Скифов; под предлогом охоты оставив приморские места, он удалился в непроходимые леса; потом на быстром коне бросился к реке Пираму, но мосты на ней - соседние жители, услыхав о бегстве царя, сломали, а в брод не мог переехать; потому он связан на берегу реки Вибием Фронтоном, префектом всадников; но скоро Реммий, будучи вызван - а он имел до этого надзор за царем, как бы в раздражении гнева, проколол его мечем; отсюда еще больше веры, что, вследствие сознания преступления и опасения суда, нанес он смерть Вонону.
69. А Германик, во возвращении из Египта, нашел, что все его распоряжения относительно легионов и городов уничтожены или растолкованы совсем иначе. Вследствие этого тяжкие обвинения пали на Пизона; не менее возмутительны были и его попытки против Цезаря. Потом Пизон положил уйти из Сирии, но вслед за тем задержанный болезнью Германика, узнав, что он поправился и совершались обеты за его здоровье, при посредстве ликторов разгоняет приведенные жертвенные животные, изготовившихся священников и ликовавшую чернь Антиохийскую. Тут он удалился в Селевкию, дожидаясь (исхода) болезни, снова постигшей Германика. Силу болезни жестокую увеличивало убеждение в отравлении ядом, принятым от Пизона. Находили в земле и стенах вырытые останки человеческих тел, стихи и обречения, а также имя Германика, вырезанное на свинцовых табличках, полуистлевший пепел, покрытый гадостью и прочие злые колдовства, которыми, как полагают, обрекаются души (адским) подземным божествам. Вместе обвиняли присланных Пизоном, что они как будто бы следили за развитием болезни.
70. Германиком все это принималось не меньше под влиянием раздражения, как и опасений: "если пороги осаждаются, если предстоит испустить дух перед глазами неприятелей - что потом станется с его несчастною женою? Что будет с малыми детьми. Уже яд кажется средством слишком медленным; спешит и не дает покою, чтобы одному иметь провинцию, легионы, но еще не на столько поражен Германик и награда за преступление не достанется убийце". Составил письмо "которым отказывает ему в дружбе". Большая часть прибавляют, что приказал (Германик) Пизону удалиться из провинции. Да и Пизон, не медля долее, отплыл на судне, но замедлял движение, чтобы иметь возможность возвратиться скорее, если бы смерть Германика открыла для него Сирию.
71. Цезарь, не много было ободрившийся для надежды, а потом потеряв силы телесные, когда приближался конец, к стоявшим около друзьям стал говорить так: "если я бы сделался жертвою неумолимого рока, то справедлива была бы моя скорбь даже на богов, что они меня в молодости чрезвычайно ранним концом похищают от родных, детей, отечества. Теперь же, сраженный злодеянием Пизона и Планцины, оставляю в сердцах ваших мои последние просьбы. Передайте отцу и брату, истерзанный какими злыми мучениями, какими злодейскими умыслами окруженный - окончу бедственную жизнь самою жестокою смертью. Если кого мои надежды, если кого родство кровное, если даже кого зависть - и возбуждали против меня при жизни моей - прольют слезы, что некогда цветущий, из стольких войн вышедший невредимым, пал от женского коварства. Будет вам основание жаловаться сенату, призывать законы. Не в том главная обязанность друзей, чтобы сопровождать умершего бесплодным сожалением, но помнить его волю; исполнить то, что от него поручено. Оплачут Германика и люди ему незнакомые. Тут то вы докажите, что ухаживали за мною, а не за моим высоким положением. Покажите народу Римскому внуку божественного Августа - она же супруга моя; перечтите шестеро детей. Сострадание будет на стороне обвинителей и придумывающим преступные поручения, или не поверят люди, или не простят". Клялись друзья, касаясь руки умирающего: "утратят прежде дух, чем мщение. "Тогда, обратясь к жене, умолял ее: "памятью о себе, общими детьми - не предаваться скорби, покориться духом жестокой судьбе и по возвращении в город соревнованием власти не раздражать тех кто сильнее". Вот что говорил он (Германик) явно, а другое тайно и этим самым как полагали обнаруживал страх перед Тиберием. Немного спустя угас при великом плаче провинции и кругом живших народов. Скорбели чужеземные народы и цари; такова была его ласка к союзникам, снисхождение к врагам; и вид его и голос равно внушали почтение, величие и важность своего высокого положения он сохранял, избегая зависти и надменности.
73. Погребение - без изображений и пышности - хвалою и памятью его добродетелей, было прославлено. Были люди, которые его наружность, возраст, род смерти по случаю близкого соседства самой местности, где он погиб, приравнивали Александру Великому: "и тот и другой красивый наружностью, знаменитого рода, не много перешел за тридцать лет, погиб жертвою коварных замыслов своих (близких) и среди чужеземных народов; но этот кроткий в отношении к друзьям, умеренный в наслаждениях, провел жизнь в супружестве с одною, имел детей только законных; но тем не менее отличался на сражениях; даже если бы менее имел самонадеянности и не был бы удержан - подавил бы рабством пораженные столькими победами Германии. Будь он один полным хозяином всего, с именем и правом царским, тем скорее приобрел бы он военную славу, что он превосходил кротостью, умеренностью и другими добрыми качествами". Тело Германика, прежде чем быть преданным сожжению, было обнажено на площади Антиохии - это место назначено было для похорон - носило ли оно на себе признаки отравления - достоверно не разъяснено. В разном смысле толковали, смотря потому кто был более под влиянием сожаления о Германике и подготовленного заранее подозрения или расположения к Пизону.
74. Потом было совещание между легатами и сенаторами, сколько их там ни находилось - кого сделать начальником в Сирии и, при слабом домогательстве остальных, долго не решались между Вибием Марсом и Кн. Сентием; потом Марс уступал Сентию как более старому и более усильно домогавшемуся. Он послал в город (Рим) женщину именем Мартину, пользовавшуюся в той провинции худою славою отравлений, а Планциною очень любимую по требованию Вителлия, Верания и прочих, которые производили обвинение и устраивали следствие, как бы против уже признанных преступников.
75. Агриппина, хотя истомленная горем и сама больная, но не перенося ничего, чтобы могло замедлить мщение, села на корабль с прахом Германика и детьми при общем сожалении: "что женщина, занимающая по знатности первое место, еще недавно находившаяся в прекраснейшем брачном союзе, которую обыкновенно видели в числе благодарящих поклонниц (божествам) теперь несет на груди смертные останки, еще неуверенная в отмщении, в заботах о себе и вследствие несчастного плодородия столько раз (сколько детей) в зависимости от судьбы". Между тем Пизона у острова Кая настигает гонец с известием, что Германик умер. Без всякой умеренности приняв это известие приносит жертвы, посещает храмы и сам не удерживал радости и в особенности неприлично вела себя Планцина; она траур по умершей сестре тут только переменила на одежду радости.
76. Стекались сотники и убеждали: "готово усердие легионов: пусть возвращается в провинцию, не по праву отнятую и незанятую". А потому когда он советовался: как поступить, сын М. Пизон полагал: "что надобно спешить в город; еще ничего не допущено, чего бы нельзя загладить и не следует бояться ни подозрений ни на чем не основанных, ни пустых слухов. Несогласие с Германиком может быть достойно ненависти, а не наказания: отнятием провинции дано удовлетворение врагам. Если же возвратиться, то при сопротивлении Сентия, начнется междоусобная война; да и не долго останутся на их стороне сотники и воины, у которых свежа еще память об их полководце и любовь к цезарям, глубоко проникшая, будет иметь более силы".
77. Напротив Домиций Целер, из числа самих близких его приятелей говорил: "надо пользоваться случаем. Пизон, а не Сентий поставлен над Сириею; ему даны пуки и право претора, ему - легионы·. Если бы что и случилось неприязненного, то чего же справедливее - противоставить оружие ему, получившему власть легата и особенный наказ? Да и слухам надобно оставить время, в которое бы они устарели; по большей части с еще свежим раздражением и невинные не в состоянии бороться. Но если он удержит войско, увеличит свои силы, то многое чего предвидеть невозможно, случайно обратится к лучшему. Не поспешим мы пристать вместе с прахом Германика, чтобы при первой молве тебя беззащитного и невыслушанного похитили вопли Агриппины и несмышленая чернь. Конечно Августа твоя единомышленница, Цезарь к тебе расположен, но втайне; а о гибели Германика никто невысказывает такого гласного сожаления как те именно, которые наиболее радуются".
78. Без большего труда Пизон, склонный к мерам крутым, увлечен этим мнением; отправив письмо к Тиберию, обвиняет Германика: "в роскоши и надменности и он изгнанный с целью дать простор попыткам к новому, возвратился - иметь заботу о войске с тою же верностью с какою прежде его держал". Вместе отдает приказание Домицию, сев на трирему: "избегать приближения к берегам и мимо островов открытым морем плыть в Сирию". Сбегавшихся дезертиров располагает в роты, вооружает маркитантов, переправив суда на твердую землю, перехватывает отряд новобранцев идущих в Сирию. Царькам Киликии - чтобы они оказали ему содействие вспомогательными войсками - написал, при чем неленивым на исполнение военных обязанностей оказался Пизон младший, хотя и отклонял было необходимость начатия войны. А потому двигаясь вдоль берегов Ликии и Панфилии встретили суда, которые везли Агриппину. И с той, и другой стороны неприязненные - сначала изготовили оружие, потом вследствие взаимных опасений, дело не перешло за брань. Марс Вибий дал знать Пизону - "чтобы он явился в Рим для принесения оправданий". Тот уклончиво отвечал: "что явится когда претор, который должен производить исследование об отравлениях, назначит раньше день (явки) обвиненному и обвинителям". Между тем Домиций, пристав к Лаодикее, городу Сирии, направился было к зимним квартирам шестого легиона, так как он считал его наиболее склонным к осуществлению новых замыслов, но предупреждается Пакувием легатом. Сентий открывает это Пизону письмом и убеждает: "не касаться лагерей людьми вредными (склоняющими к порче), ни провинций войною". Собирает в одно тех, которые помнили Германика или врагам его враждебны, упоминая, при этом случае, что "оружие наносится против величия Императора и общественного порядка". Ведет сильный отряд и готовый к сражению.
80. Да и Пизон, хотя начатое дело иначе выходило (принимало другой оборот) опустил самое безопасное из настоящего положения дел, а занял замок Киликии сильно укрепленный, по имени Целендерис. С примесью дезертиров и рекрутов только что перед тем перехваченных, своих рабов и Планцины, вспомогательных войск Киликов, присланных царьками, составил почти численность легиона. Высказывал, что: "он легат (наместник) цезаря, от провинции, данной им, устраняется, не легионами - по их приглашению прибыл - но Сентием, прикрывающим ненависть частного человека ложными обвинениями. Пусть они станут в боевой порядок, а воины не будут сражаться как только увидят, что Пизон, от них некогда прозванный отцом - если дело будет разбираться по праву, имеет его на своей стороне, а если и оружием, то не слабее". Тут перед укреплениями замка расставляет войска (соб. развертывает роты) на холме крутом и обрывистом; а с прочих сторон опоясывало море. Напротив - ветераны, устроенные в порядке и снабженные резервами; с одной стороны была суровость воинов, с другой местности, но ни присутствия духа, ни надежды (на успех), ни даже оружия кроме полевого, изготовленного для нечаянного употребления. Как только сошлись на бой, то не дольше могло еще оставаться сомнение, пока Римские когорты не выбрались на ровное место; оборачивают тыл Килики и запираются в укреплении.
81. Между тем Пизон флот, не вдали дожидавшийся, тщетно пытается атаковать. По возвращении перед стенами, то поражая сам себя, то поименно вызывая воинов и приглашая их наградами, начинал возмущение и до того взволновал, что значконосец шестого легиона перенес к нему значок. Тут Сентий отдал приказание: "заиграть в рога и трубы, устремиться к окопам и подставить лестницы и чтобы все лучшие воины были впереди, а прочие чтобы бросали из орудий копья, камни и зажженные пуки". Наконец побеждено упорство Пизона и он просил: "чтобы, выдав орудие, оставаться ему в лагере, пока Цезарю будет возможность спросить - кому он предоставит Сирию". Условия не приняты и не дозволено ничего, кроме удалиться на суда и безопасно отправиться в Рим.
82. А в Риме - когда все более и более распространялся слух о нездоровье Германика и все, как обыкновенно из мест отдаленных, приносилось увлеченное в дурную сторону - господствовали скорбь, раздражение. Вырывались жалобы: "да вот зачем он (Германик) был отослан на край земли! вот от чего Пизону предоставлена провинция; вот что было предметом тайных бесед Августы с Планциною! Справедливое вполне толковали о Друзе старики; не нравится правителям образ мыслей сыновей достойного гражданина и не за другое что перехвачены (скошены) как за то, что замышляли народ Римский обнять правом равенства, возвратив ему свободу". Эти речи народа - слух о смерти воспламенил до того, что прежде распоряжения властей, прежде сенатского определения, площади опустели, дома заперлись; везде или молчание или вопли, ничего искусственно устроенного и хотя не удерживались и от внешних признаков людей в горе, но в душах еще глубже скорбели. Случилось, что купцы, вышедшие из Сирии еще при жизни Германика, принесли более радостные известия о его здоровья; тотчас поверили, разнесли слух, как только кто кому встречался, хотя и слегка слышанным, делился с другим, а тот с увеличенною радостью переносил еще на других; бегут по городу, вламываются в двери храмов. Содействовала легковерию ночь и более готовое во мраке её заверение. Тиберий не старался опровергнуть неосновательности (слуха), пока с течением времени он сам собою не исчез.
83. А народ тем с большим сожалением оплакивал как бы вдвойне похищенного. Почести найдены и определены на сколько лишь хватило любви к Германику или изобретательности: "чтобы имя его было воспето в Салиевых стихах; чтобы поставлены были курульные кресла в местах Августовых священнослужителей и над ними помещены дубовые венки; чтобы во время игр цирка его изображение из слоновой кости было несено впереди и чтобы на место Германика ни фламином, ни авгуром не назначался никто иначе как из рода Юлиев". Прибавлены арки в Риме и у берега Рейна и на Сирийской горе, Амане с надписью совершенных деяний и о том: "что принял смерть за отечество". Надгробный памятник в Антиохии, где предан сожжению; трибунал в Епидафне в том месте, где кончил жизнь. Статуй и мест, где должна быть чтима его память, не легко было бы сосчитать. Когда присуждаем был щит, замечательный по величине и отделке золотом, в числе красноречивых ораторов, в таком смысле говорил Тиберий: "необходимо сделать обыкновенный и подобный прочим. Красноречие не зависит от высокого положения человека и довольно знаменитости, если его (Германика) будут считать наравне с древними писателями". Порядок всадничий назвал клином Германика, что прежде прозывался Юниев и установил, чтобы эскадроны сопровождали его изображение в Июльские Иды. Большая часть всего этого остается и теперь, а кое-что или тотчас опущено или время изгладило.
84. Впрочем, при свежем еще горе, сестра Германика Ливия, бывшая в замужестве за Друзом, родила вместе двух младенцев мужеского пола; это явление, редкое в семействах со средствами умеренными, причинило такую радость главе государства, что не мог удержаться от похвальбы перед сенаторами: "что прежде.· никогда у Римлян у человека в таком высоком положении не родилось еще двойней". Все, даже и случайное, обращал в славу; но народу в такое время и это принесло огорчение, как будто бы приумноженный детьми Друз больше стеснил дом Германика.
85. В этом году строгими Сенатскими декретами сдержана похотливость женщин и постановлено: "чтобы телом своим не торговала та, у которой дед, отец или муж был всадник Римский". Потому что Вистилия, происходившая из семейства преторского, обнаружила перед Едилями распутную жизнь, по обычаю принятому у древних, которые полагали, что бесстыдным женщинам достаточно наказания в самом исполнении их порочного ремесла. Потребовали и от Титидия Лабеона, мужа Вистилии: "почему он при явном проступке жены не прибег к возмездию законов?" Когда он утверждал: "назначены шестьдесят дней на размышление, и еще не прошли", то найдено достаточным постановить приговор о Вистулии и она скрыта на остров Серифос. Толковали об изгнании священнодействий Египетских и Иудейских и составлено определение сенаторов: "чтобы четыре тысячи человек из сословия вольноотпущенников, зараженных этим суеверием, которые находятся в возрасте годном (для военной службы) отвезены были в Сардинию" - усмирять там разбойников, а если бы и погибли от суровости климата, то - потеря небольшая; остальные должны удалиться из Италии, если только к известному дню не оставят запрещенных обрядов".
86. После этого Цезарь доложил: "надобно взять девицу на место Оции", а она в продолжении 57 лет с величайшею святостью жизни, заведывала священнодействием весталок. Благодарил Фонтея Агриппу и Домиция Поллиона: "что предлагая своих дочерей, соревнуют один перед другим исполнить свою "обязанность перед обществом". Предпочтение отдано дочери Поллиона не вследствие чего-либо другого, как того, что мать её оставалась в одном супружестве, а Агриппа разводом бросил тень на свое семейство. Цезарь дочь его, хотя обойденную, утешил приданым, в миллион сестерциев.
87 Так как народ обвинял дороговизну хлеба, то Тиберий постановил цену хлебу, какую должен был платить покупатель "по две монеты будет он прибавлять купцам на каждую меру. Впрочем, не принял и за это названия отца отечества предложенного еще раньше и резко побранил тех, которые называли его занятия божественными и самого - господином. Вследствие этого стеснена и скользка была речь при государе, который свободы боялся, а лесть ненавидел.
88. Нахожу у писателей и сенаторов того времени: читаны в сенате письма Адгандестрия, государя Каттов, в коих обещал смерть Арминия, если только будет прислан яд для совершения убийства. Дан ответ: "не коварством и средствами тайными, но явно и вооруженною рукою народ Римский мстит своим врагам". Этою славою Тиберий приравнивал себя древним Императорам, которые воспретили употребление яда против царя Пирра и выдали. - Впрочем, Арминий, по уходе Римлян и изгнании Маробода, домогаясь царства, имел против себя свободу соотечественников и, вооружа их против себя, боролся с разнообразным счастьем, и пал вследствие коварства близких. Вне всякого сомнения освободитель Германии, он - не начатки народа Римского, но власть его в самом цвете затронул: в сражениях нерешительных, на войне не побежден; исполнил 87 лет жизни и 12 власти; воспеваем и до сих пор у диких народов; незнакомый летописям Греков, которые удивляются только тому, что их; да и у Римлян не столько известный, так как мы превозносим древнее, нелюбопытные в недавнему.