Содержание книги: глава 1. Флавианцы обсуждают способ ведения войны, причем иные советуют медлить. - 2. Антоний Прим убеждает торопиться и 3. успевает в том. - 4. Самое значительное затем влияние Корнелия Фуска. - Правители Сарматов Языгов приняты в сотрудники войны. Сидо и Италик, цари Свевов, увлечены на сторону Веспасиана. - 6. 7. Антония, сделавшего вторжение в Италию, сопровождает Аррий Вар; они занимают много городов. - 8. Верона делается средоточием военных действий. Тщетно или поздно Веспасиан и Муциан стараются внести замедление. - 9. Между тем вожди взаимными письмами ведут войну. - 10. Т. Ампий Флавиай, подозрительный воинам, спасен Антонием. - 11. Он и второе возмущение, происшедшее вследствие ненависти Апония Сатурнина, подавляет. - 12. Луцилий Басс и 13. 14. Цецина хотели изменить Вителлию, но воинами посажены в оковы. - 15. На Вителлианцев, среда которых господствовал раздор, Антоний решился напасть у Бедриака. - 16. Излишним усердием при исполнении дела Аррий Вар ставит его в опасное положение, но 17. Антоний своею твердостью и мужеством поправляет его и 18. получает победу. - 19. Обнадеженные ею воины Веспасиана требуют приступа к Кремоне. - 20. Необдуманную их горячность Антоний тщетно хочет удержать. - 21. Но ужас приближающегося неприятеля заставляет их отказаться от упорства и внять советам вождя. - 22 - 25. Сражение жестокое и нерешительное. Антоний исполняет обязанности отличного вождя и выхватывает победу. - 26 - 33. Кремона осаждена, взята и сожжена. - 34. Впоследствии восстановлена. - 35. Побежденные легионы рассеяны.
36. Вителлий коснеет в наслаждениях роскоши. - 37. Возвратясь в город, осуждает Цецину; а вместо его на один день делает консулом Розия Регула. - 38. 39. Юний Блез коварством Л. Вителлия погибает от яда. - 40. 41. Фабий Валенс безмерным произволом и медлительностью подрывает положение дел Вителлиевых и 42. так как Флавианцы занимают Италию, то 43. занесенный к Стехадам, взят. - 44. Испания, Галлия, Британния все обратились на сторону Веспасиана. - 45. Впрочем, Британнию возмущает Венуций; там шли военные действия с переменным счастьем. - 46. И Германия пришла в волнение; тронулся было и народ Даков, но подавлен Муцианом, возвращавшимся с Востока. - 47. 48. Аницет, Полемона отпущенник, захвачен, когда старался повредить Понту. Веспасиан отправляется в Александрию с тем, чтобы на Рим подействовать голодом. - 49. Антоний, после взятия Кремоны, сделался надменнее и 50. часть войск оставил в Вероне, а часть посылает против Вителлианцев. - 51. Возмутительный поступок воина, который просит награды за то, что убил брата. - 52. Торопливость Антония Муциан ставит в вину перед Веспасианом. - 53. Антоний более резко, чем бы следовало к государю, сочиняет ему письмо, где порицает Муциана. Вследствие этого серьезные неудовольствия между вождей.
54. Вителлий, безрассудно скрывая поражение у Кремоны, тем самым задерживает возможность пособить горю. Достойная памяти твердость Юлия Агреста. - 55. Вителлий, как бы пробудясь от сна, приказывает занять Апеннины, щедро раздает почести; приходит в лагерь. - 56. Чудесные явления, но замечательнее всех сам Вителлий, чуждый знания военного дела, неспособный принять какое-либо разумное решение, возвращается в Рим, пораженный отпадением Мизенского Флота. - 57. Жители Путеол благоприятствуют Веснасиану, а жители Капуи - Вителлию. Кл. Юлиан переходит на сторону Веспасиана и занимает Таррацину. - 58. Вителлий брату Луцию поручает ведение войны в Кампании, а сам в Риме старается составить войско из черни и рабов, но оно тут же распалось. - 59. Флавианцы переходят Апеннины; к ним приходит Цериалис, вырвавшись из под страши Вителлия и принят в число вождей. - 60. Сильно, желающих сражаться воинов с трудом удерживает Антоний. - 61. Часто уже начинают переходить к Веспасиану. Приск и Альфен оставляют лагерь и возвращаются к Вителлию. - 62. 63. По убиении Валенса воины в отчаянии со значками и знаменами переходят к Веспасиану. Вителлию предлагают мир и безопасность, в случае, если он отдастся.
64. Флавий Сабин, префект города, тщетно возбуждается к оружию. - 65. Любя спокойствие, он толкует с Вителлием о мире. - 66. Уж тот и готов был согласиться, но не дали ему окружающие. Они 67. 68. Вителлия, уже одевшегося в простое платье и готовившегося перед собранием сложить с себя верховную власть, вынуждают вернуться назад. - 69. Между тем Сабин взял на себя управление и его поддерживали Римляне всех сословий при общем ропоте Германских когорт. Небольшое сражение, - благоприятное для сторонников Веспасиана. Сабин занимает Капитолий и его, 70. после того как Корнелий Марциал без пользы был послан к Вителлию,· - 71. приверженцы Вителлия берут приступом и предают пламени. - 72. Взгляд назад на прежние судьбы Капитолия. - 73. Вителлианцы предают все кровопролитию, мечу и пламени, захватывают Флавия Сабина и Аттика консула. - 74. Домициан скрывается в одежде жреца. Сабин убит против воли Вителлия. - 75. Похвалы Сабину. Аттик спасен. - 76. 77. Таррацина Л. Вителлием осаждена и взята. Юлиан зарезан. Нескромность Триарии. - 78. Флавианцы медлят, неизвестно по вине ли Антония, или Муциана, но приходят в движение, услыхав об осаде Капитолия. - 79. Спешат к городу; тут конное сражение, неблагоприятное Цериалису. - 80. 81. Вителлий посылает уполномоченных и дев Вестальских просить мира или перемирия, но не получает, - 82. Флавианцы, разделив войска на три части, приближаются к городу. Тут происходит сражение с чрезвычайно разнообразным исходом. - 83. Позорная картина своеволия городского населения, которое, присутствуя при сражении зрителем, рукоплесканиями ободряет то ту, то другую сторону. - 84. Лагерь преторианцев взят силою. - 85. Вителлий, извлеченный из самого позорного места, куда было он спрятался, осыпан ругательствами и предан самой низкой казни. - 86. Жизнь Вителлия и его нравственный характер. Все это совершилось в один и тот же год.

1). С лучшими и счастьем, и верностью вожди партии Флавиевой обдумывали план военных действий. Они собрались в Петовион[1] на зимние квартиры тринадцатого легиона. Тут подняли вопрос: не лучше ли завалить проходы Паннонских Альп, пока с тылу не поднялись бы все силы, или не лучше ли идти прямо и твердо сразиться за обладание Италиею. Те, которые полагали лучшим дождаться подкреплений и тянуть войну вдаль, превозносили силу и славу Германских легионов и то, что недавно с Вителлием пришел цвет Британнского войска, а у них и число легионов, не давно разбитых, меньше, и как бы они ни были смелы на словах, но дух у побежденных все же не таков как у победителей. Но если покамест занять Альпы, подойдет с войсками Востока Муциан. За Веспасианом остаются море, флоты, расположение провинций, и через него он и состоянии вызвать грозу как бы вторичной войны. Таким образом спасительная медленность придает новые силы, не отняв ничего у тех, какие теперь есть.
2). На это первый Антоний (он самый ревностный поборник войны) возразил так: "поспешность им самим полезна, а Вителлию гибельна. Больше беспечности, чем уверенности прибавилось победителям. Не наготове держали их и не в лагерях; по всем городам Италии скитались праздно, наводя страх лишь на тех же, что дали им приют, и чем смелее и решительнее действовали прежде, тем с большею жадностью бросисились в наслаждения всякого рода, для них необычные. Ослабели они от цирка, театра и городских веселостей, а другие изнурены болезнями. Если дать время, то при мысли о войне вернутся и к ним силы. И недалеко Германия, откуда могут быть подкрепления. Британния отделена проливом, а рядом Галлии и Испании; отовсюду подоспеют люди, лошади, денежные взносы. Сама Италия и огромные средства города Рима и, если бы они захотели действовать сами наступательно, - два флота и беззащитное (свободное) Иллирское море. Какую пользу принесут тогда завалы в горах? Какую то, что война протянется на другое лето? Откуда они покамест будут брат деньги и провиант? А почему же бы им лучше не воспользоваться тем самым, что Паннонские легионы, скорее обманутые, чем побежденные, спешат восстать на отмщение, а Мезийские войска принесут свежие, нетронутые силы. Если число воинов важнее числа легионов, то на нашей стороне более силы, меньше распущенности и самый стыд принес пользу дисциплине. А всадники и тогда-то побеждены не были, но и при неблагоприятном положении дел разметали ряды воинов Вителлия. Тогда два Паннонских и Мезийскнх конных отряда прорвали боевую линию неприятеля, а теперь соединены вместе значки 16-ти конных отрядов; они, налетя как бы тучею, одним громом и натиском движения собьют и сокрушат и всадников, и коней уже, забывших боевое дело. Если только никто не воспрепятствует, то я же буду и виновником этого плана действий и исполнителем его. А вы, счастье которых еще неприкосновенно, удержите у себя легионы; мне достаточно когорта налегке. Не замедлите услышать, что путь в Италию открыт и положению Вителлия нанесен решительный удар, а для вас уже легко будет следовать по проложенному победителем пути".
3). Эти слова и в том же роде, он высказывал, сверкая глазами, громким голосом, чтобы его подальше слышно было (так как сотники и некоторые из воинов тут же присутствовали при совещании.) Он подействовал на самых осторожных и предусмотрительных; а простые воины и все прочие превозносили его похвалами как единственного человека и вождя, с пренебрежением отзываясь о неспособности других. Такое понятие о себе он вызвал немедленно тем, что, в речи к воинам, он прочел письмо Веспасиана и не так, как большинство других, излагал неопределенно, так что мог бы впоследствии словам своим придать тот или другой смысл, но показал, что он прямо и открыто посвящает себя делу, и тем приятнее был он воинам, как неразлучный сотоварищ их вины и славы.
4). После него значительнее всех было влияние Корнелия Фуска прокуратора. И он, обыкновенно нападая на Вителлия в самых резких выражениях, не оставлял себе никакой надежды (на пощаду) в случае неблагоприятного оборота дел. Тит Ампий Флавиан, от природы и старости нерешительный, вызывал раздражение и подозрительность воинов тем, будто он все еще помнил свое родство с Вителлием, а также и тем, что при начале волнения в легионах он было бежал, а потом вернулся по собственному побуждению и таким образом подал повод заключать, что ищет только случая к предательству. Флавиан, бросив Паннонию, вошел в Италию и, избегнув опасности, желанием переворота побужден был принять снова звание легата и участие во внутренней войне. Советовал ему Корнелий Фуск не потому, чтобы нуждался в содействии Флавиана, но чтобы во главе только что начинавшегося движения партии, - поставить почетное имя человека, бывшего консулом.
5). Впрочем, для того, чтобы можно было войти в Италию безнаказанно и с пользою, написали Апонию Сатурнину, чтобы он поспешил с Мезийским войском. "А для того чтобы безоружные провинции не оставить на жертву диких соседственных народов, старейшины Сарматов Язигов, в руках которых было все заведывание общественными делами, - приняты в сотоварищество военной службы. Они предлагали и людей и конницу - ею только они и сильны; но отклонили это предложение, как бы при внутренних раздорах не сделали бы они какой-нибудь попытки в интересах чужеродцев, или за усердное содействие рассчитывая на большую награду, не вышли бы за пределы права и законности. Вовлечены в дела Веспасиана Сидо и Италик, цари Свевов, исстари преданные Римлянам, и народ их более других способный оправдать сделанное ему доверие. Эти вспомогательные войска поставлены на фланг, так как враждебна была Рэтия, где прокуратором был Порций Септимий, непоколебимо верный Вителлию. А потому Секстилий Феликс с Аврианским конным отрядом, восемью когортами и молодыми людьми из Нориков послан для занятия берега реки Эна[2], разделяющего своим течением Ретов и Нориков; ни с той, ни с другой стороны не было попыток к бою, и партиям пришлось испытать счастья в другом месте.
6). Антоний отобрал вексиллиариев из когорт и часть всадников, для вторжения с ними в Италию; сотоварищем его был Аррий Вар, деятельный на войне; эту славу увеличивало и то, что он служил под начальством Корбулона и удачные действия в Армении. О нем, впрочем, говорили, что тайными наветами перед Нероном заподозрил он добрые качества Корбулона. Таким образом позорною милостью (Нерона) получил он командование первой роты триариев, и сначала снисканное дурно его радовало, но незамедлило обратиться ему на гибель. - Прим и Вар заняли Аквилею и соседственные с нею места; с радостью приняты они в Опитергий[3] и Альтину[4]; в Альтине оставлен для прикрытия вооруженный отряд, против Равенского флота, об отпадении которого слуху еще не было. Отсюда они привлекли на сторону Веспасиана Патавий[5] и Атесте[6]. Тут узнали, что три Вителлиевы когорты и конный отряд именуемый Себонианским, остановился у Форума Алиена[7], наведя мост. Случай показался благоприятным напасть на ничего не ожидавших, о чем тоже было известие. На самом рассвете захватили большую часть безоружными. Заранее дано было приказание: "убить лишь немногих, а остальных страхом заставить переменить убеждения". Нашлись, которые тотчас же отдались, а большинство, разорвав мост, остановили тем наступление неприятеля.
7). Разнесся слух об этой победе, и после такого начала военных действий, благоприятного Флавианцам, два легиона, седьмой Гальбов и тринадцатый близнец (двойной?), с легатом Ведием и Аквилою, с большою готовностью приходят в Патавий. Тут немного дней взято для отдохновения, и Минуций Юст, префект лагерей седьмого легиона, тем, что он строже чем то следует в гражданскую войну, пользовался своею властью, навлек раздражение воинов, и чтобы его избавить от вредных для него последствий, отправлен к Веспасиану. Обстоятельство давно желанное и истолкованное к славе произвело большее, чем бы следовало, впечатление, когда Антоний отдал приказание - во всех муниципиях восстановить изображения Гальбы, вследствие смут тех времен ниспровергнутые. Хорошим для своего дела считал он вселить убеждение, что сочувствуют правлению Гальбы и хотят обновить его партию.
8). Затем возник вопрос: какой пункт избрать исходным (средоточием) военных действий? - "Лучше всего показалась Верона, около которой открытая местность удобна была для действий конницею, а в ней заключалась главная сила. Притом казалось делом хорошим и имеющим произвести самое благоприятное впечатление, - отнять у Вителлия колонию, сильную войсками (богатую средствами). На дороге занята Вицетия[8], обстоятельство само по себе не важное (городок этот имеет незначительные средства) показалось очень важным когда припомнили, что там родился Цецина и что отечество главного вождя неприятелей у них исторгнуто. Наградою была Верона; жители её и примером и средствами оказали пособие стороне Веспасиана. И таким образом войско стало между Рециею и Юлийскими Альпами, а чтобы не было там дороги Германским войскам, поделали завалы; все это делалось или без ведома Веспасиана, или вопреки его приказаний, так как он велел: приостановиться в Аквилее военными действиями и подождать Муциана. Вместе с приказанием объяснял он свой план действий: когда Египет, источник хлебных запасов, и доходы самых богатых провинций будут в его власти, то войско Вителлия можно вынудить к сдаче недостатком жалованья и хлеба". То же самое внушал и Муциан в частых письмах, выставляя предлогом победу без пролития крови и слез, и другое в том же роде; а в сущности он жаждал славы и всю честь войны хотел приберечь лишь себе одному. Впрочем, такие планы из крайне отдаленных расстоянием земель приносились уже после совершения самых событий.
9). Итак Антоний внезапным натиском ворвался в неприятельские посты и в небольшом сражении сделал опыт мужества своих воинов; разошлись почти при равных условиях. Вслед за тем Цецина укрепил лагерь между Гостилиею, селом Веронским и болотами реки Тартара в месте безопасном, так как тыл был прикрыт рекою, а фланги находившимися против них болотами. Будь только верность (в действиях Вителлианцев), то два легиона, к которым еще не присоединилось Мезийское войско, могли быть или без труда подавлены всеми силами Вителлианцев или, прогнанные назад, вынуждены были бы очистить Италию и обратиться в постыдное бегство. Но Цецина разными проволочками, дал возможность неприятелю распорядиться как ему хотелось первым началом военных действий и между прочим в письмах осыпал бранью тех, которых был в состоянии прогнать оружием, пока через гонцов скреплял договор предательства. Между тем пришел Апоний Сатурнин с седьмым легионом Клавдиевым. Легионом начальствовал трибун Випстан Мессала, именитого рода, сам человек отличный, и один кто с добрыми мыслями участвовал в этой войне. К этим-то войскам, ни в каком случае неравным с Вителлиевыми (так как их было всего три легиона), послал письма Цецина, пеняя их за то, что они, быв уже раз побежденными, снова взялись за оружие, и вместе он осыпал похвалами доблести Германского войска. О Вителлии упоминалось мало, и как бы по необходимости только, а о Веспасиане ничего бранного, и вообще ничего такого, чтобы задобрило неприятеля или вселило в него ужас. Вожди партии Флавиевой, не говоря ничего в оправдание прежних событий, ответили - выражаясь о Веспасиане возвышенно, о своем деле с уверенностью, о войске с убеждением в его силе, о Вителлии, как открытом враге. Вместе с тем они трибунам и сотникам подавали надежду сохранить то, что они получили по милости Вителлия, и самого Цецину явно склоняли перейти на их сторону. Письма прочитаны перед собранием воинов и придали уверенности: Цецина выражался смиренно, как бы опасаясь оскорбить Веспасиана, а вожди его стороны писали с пренебрежением и как бы издеваясь над Вителлием.
10). Потом, с прибытием двух легионов, из коих вели третий Диллий Апониан, а восьмой - Нумизий Луп, положили - выказать силы и окружить Верону военным валом. Случилось так что Гальбианскому легиону досталось весть вал с фронта; увидали вдали всадников из союзников и они, как неприятели нагнали страх, впрочем, пустой. Схватили воины оружие и раздражение их за мнимую измену обрушилось на Т. Ампия Флавиана; доказательств вины его не было никаких, но уже давно сделался он ненавистным и они как безумные требовали его казни, крича: "он родня Вителлию, предатель Отона и перехватил денежную им раздачу". Оправданию не было места, хотя он протягивал умоляя руки, валялся распростертый на земле в истерзанном платьи; вопли и стоны вырывались из груди его и уст. Но это еще более ожесточало предубежденных против него воинов, якобы чрезмерный страх внушен сознанием его вины. Попытки Апония говорить заглушаемы были криками воинов; ропотом и неприязненными криками встречают всех прочих вождей; одному Антонию выказывают только готовность слушать его, а тот обладал и красноречием и искусством действовать на массы и пользовался доверием воинов. Когда возмущение все усиливалось, и от попреков и брани воины переходили к оружию и рукопашным действиям, отдает Антоний приказание заключить Флавиана в оковы. Воины поняли умысел (их провесть) и, разметав тех, что прикрывали трибунал, готовились к явному насилию. Антоний противоставил им грудь свою и извлекши меч клялся, что умрет или от рук воинов, или от своих собственных. Видя в рядах воинов кого-либо ему известного или имевшего военное отличие, называл по имени и призывал к себе на помощь. Затем, обернувшись к значкам, он молил богов: "такое исступление, такой раздор послать лучше войскам неприятельским". Наконец возмущение стало стихать, и уже только в конце дня разошлись все по своим палаткам. Флавиан выехал в ту же ночь, встретил письма Веспасиана и избег окончательно опасности.
11). Легионы, как бы зараженные неистовством, на Апопия Сатурнина, легата Мезийского войска, нападают тем с большим ожесточением, что не так как в первый раз изнурены были трудом и работами, посереди дня пришли в волнение. Между воинами ходили письма от Сатурнина, будто бы назначенные Вителлию. Как некогда состязались в мужестве и доброй нравственности, теперь старались опередить друг друга в дерзости и своеволии, а потому требуют казни Апония, так же насильственно, как прежде Флавиана. При этом Мезийские легионы ссылались, что они поддержали Паннонские легионы в их попытках мщения, а Паннонские, как бы находя себе оправдание в возмущении других, охотно взялись повторить вину. Они бросились в сады, где находился Сатурнин и не столько Прим, Апониан и Мессала, хотя и они употребляли все усилия, спасли Сатурнина, сколько темнота места, где он скрывался, найдя себе убежище в печи случайно пустой бани; за тем он, отпустив ликторов, удалился в Патавий. С удалением бывших консулов, у одного Антония остались власть и распоряжение над обоими войсками, так как и сотоварищи ему уступили, и все усердие воинов обратилось к нему. Не было недостатка в полагавших, что и то и другое возмущение началось по коварному умыслу Антония, желавшего пользоваться войною исключительно для себя.
12). Да и в партии Вителлия умы не были спокойны, а раздоры были еще гибельнее; смуты возникали тут не вследствие подозрительности масс, но вероломства вождей. Луцилий Басс (префект), начальник Равенского флота, пользуясь сомнительным расположением умов воинов, большая часть которых были из Далмации и Паннояии, провинций находившихся во власти Веспасиана, привлек их на его сторону. Для предательства выбрана ночь и без ведома остальных, одни лишь участвовавшие в заговоре, собраны в главную квартиру. Басс или стыдясь, или опасаясь какой исход будет, дожидался его дома. Капитаны судов с большим шумом бросаются на изображения Вителлия; немногие из воинов стали сопротивляться и убиты, а остальная масса охотно смотрела на всякую перемену и склонялась в пользу Веспасиана. Тут-то выступил и Луцилий, назвав себя главным виновником этого дела. Флот выбирает себе начальником Корнелия Фуска, и тот поспешно прибыл. Басс под почетным караулом на легких, судах привезен в Адрию. Тогда начальник конного отряда Менний Руфин охранявший тут безопасность, заключил его в оковы, но они тотчас же с него сняты вследствие заступничества Горма, Цезарева отпущенника; и тот считался в числе вождей.
13). А Цецина, когда сделалось известным отпадение флота, главных из сотников и немногих воинов, остальных распределив по обязанностям их службы, позвал в свою палатку, сделав вид, будто удалился в самое потайное место лагеря. Тут он превозносит похвалами доблести Веспасиана и силу его партии; флот уже принял его сторону; подвозы стеснены; Испании и Галлии враждебны, да и в Риме нет ничего верного; а относительно Вителлия все выставлял в худшем виде. Потом начали дело участвовавшие в замысле; прочие, пораженные неожиданностью, приведены к присяге Веспасиану. Вместе с тем сброшены изображения Вителлия и посланы гонцы с этим известием к Антонию. Но когда по всем лагерям разнесся слух об этой измене, воины сбежались к ставке вождя, увидали написанным имя Веспасиана, а Вителлия изображения сброшенными на землю, сначала хранили глубокое молчание, но потом у всех дружно вырвались слова; "До того пала слава Германского войска, что без сражения, без ран, как бы взятые в плен протянут они руки для оков и выдадут оружие? (На той стороне какие легионы? Бесспорно побежденные. Да и нет тут главной силы Отонова войска - первого и четырнадцатого легиона, а их-то они, на этих самих полях, разбили и обратили в бегство). Неужели тысячи вооруженных, как бы стадо продажной скотины, будут отданы в дар изгнаннику Антонию? Неужели восемь легионов должны служить как бы придачею перешедшему на ту сторону одному флоту? Так заблагорассудилось Бассу, так Цецине; они, обобрав у государя дома, сады, богатства, хотят отнять у него и воинов. Они, совершенно не тронутые и не проливавшие крови, будут презренны и в глазах Флавиевых приверженцев, а воинам что скажут, на их требование, возмездия за удачи или неудачи"?
14). Так кричали воины то порознь, то все вместе, под влиянием оскорбленного чувства. Начал действовать пятый легион, восстановил изображения Вителлия, а Цецину заключил в оковы. Вождями выбирают Фабия Фабулла, легата пятого легиона, и Кассия Лонга, префекта лагерей. Случайно попавшихся трех воинов с легких (Либурнских) судов, ничего не знавших и ни в чем неповинных, убили; оставив лагери и разорвав мост, отправляются назад в Гостилию, а оттуда в Кремону, для того чтобы соединиться с легионами первым Итальянским и двадцать первым Стремительным; а Цецина их и часть конницы послал вперед занять Кремону.
15). Когда Антоний узнал об этом, он положил напасть на неприятельские войска, несогласные духом и разбросанные силами, прежде чем влиянием вождей возвратится воинам расположение к повиновению, а соединясь вместе легионы будут увереннее в себе. .Он догадывался, что Фабий Валенс, уже выехавший из Рима, узнав об измене Цецины поспешит своим прибытием; а Валенс был верен Вителлию да и не чужд знания военного дела. Вместе с тем опасались громадного наплыва сил Германии через Рецию, и Вителлий вызвал вспомогательные войска из Британнии, Галлии и Испании, страшную грозу войны, если бы Антоний, именно этого-то самого опасаясь, поторопись сразиться, не предупредил бы всего этого победою. Со всем войском он вторыми от Вероны лагерями прибыл в Бедриак. На другой день удержав легионы для возведения укреплений, послал на Кремонские поля всадников с тем, чтобы под видом заготовления запасов поощрить воинов добычею с (мирных) граждан, а сам с четырьмя тысячами всадников выступил до восьмого милевого камня от Бедриака, для того чтобы с большим простором опустошать край; на передовые разъезды (как то бывает обыкновенно) возложена была забота смотреть за тем, что делалось впереди.
16). Уже был почти пятый час дня, когда прискакал всадник с известием, что приближается неприятель, впереди идут немногие, а гул и шум от движения слышен далеко. Пока Антоний советуется как поступить, Аррий Вар, горя желанием доказать на деле свое усердие, с лучшими (быстрейшими) из всадников бросается вперед и сначала теснит Вителлианцев с небольшим уроном, так как подоспело их много и дело приняло другой оборот; самый горячий в преследовании - в бегстве делается последним. Так поспешили без воли Антония, который предвидел, что из этого выйдет. Он сделал своим воинам увещание, "чтобы они вступили в бой смело и решительно", отвел на фланги конные отряды, а посередине оставил свободным путь, которым мог бы принять Вара и всадников его. Отдано приказание легионам вооружаться, а по полям дано знать воинам, чтобы они, бросив добычу, тою дорогою, где кому ближе, спешили на сражение. Между тем оробевший Вар вмешался в толпы своих и распространил страх; с ранеными сбиты и невредимые; их собственная робость и теснота пути обращались к их вреду.
17). В таком замешательстве Антоний не пренебрег ни одною из обязанностей твердого вождя или самого храброго воина. Он выбегал на встречу устрашенным, удерживал отступавших, был там, где наиболее было затруднений и какая-либо надежда. Распоряжениями, движением рук и голосом был он на виду и неприятелей и своих. Наконец дошел он до такого одушевления, что копьем пронзил бежавшего (вексиллария) знаменосца, а сам, схватив знамя, обратил его к неприятелю; тут от стыда остановились всадники числом не более ста. Местность самая к тому способствовала, так как тут дорога суживалась, а мост на протекавшей речке был сломан; она же неопределенным руслом и крутыми берегами препятствовала бегству. Такая крайность ли·, счастье ли, - но уже потерянное было дело восстановилось. Стеснившись между собою плотными густыми рядами, встретили Вителлианцев, самонадеянно рассыпавшихся, и те пришли сами в оцепенение. Антоний не давал вздохнуть пораженным, избивал попадавшихся навстречу. Вместе с тем и прочие, каждый по своей натуре, обирали, брали, отнимали коней и оружие. Ободренные криками успеха и те, что только что перед тем рассеялись бегством по полям, принимали участие в победе.
18). У четвертого от Кремоны милевого камня засверкали значки легионов Стремительного и Итальянского, при благоприятном сначала для них ходе дела их конницы зашедшие было сюда. Но когда счастье обратилось против, они не раздавались рядами, чтобы дать место пришедшим в замешательство, не шли вперед, чтобы со своей стороны атаковать неприятеля, утомленного быстрым движением через такое пространство и самим боем. Случайно побежденные не так еще нуждались они в вождях при удачных действиях, как почувствовали его недостаток в несчастьи. На их колебавшиеся ряды бросилась только что одержавшая победу конница и за нею последовал Випстан Мессала, трибун, со вспомогательными войсками Мезийскими, а их, хотя взятых на скорую руку, - в военном деле ставили наравне с воинами легионов. Таким образом смешанные пешие и конные воины сломили ряды легионов. И самая близость стен Кремоны, подавая более надежды на бегство, уменьшала желание сопротивляться.
19). Да и Антоний прекратил дальнейшее наступательное движение, имея в виду труды и раны, которые, при таком переменном ходе сражения, хотя и благополучно окончившемся, понесли и всадники и кони. Стало смеркаться, когда сосредоточились все силы Флавианского войска. Воины, двигаясь по кучам тел и следам недавнего побоища, как будто окончен решительный бой, требовали идти в Кремону и побежденных или принять покорность или взять силою. Но все это было хорошо только на словах. Каждый из воинов говорил себе: "очень легко взять приступом колонию, лежащую на ровном месте. Во мраке ночи нападающим такая же смелость, но грабить гораздо вольнее. Если же они дождутся рассвета, то явятся с просьбами о мире и за труды и раны достанутся им бесплодные слава и милосердие, а богатства жителей Кремоны достанутся префектам и легатам. Взятого приступом города добыча принадлежит воинам, а покорившегося вождям". С пренебрежением относятся воины к сотникам и трибунам и, - чтобы не слышать их голосов, гремят оружием, готовясь выйти явно из повиновения, если их не поведут.
20). Тут Антоний стал ходить по рядам воинов и, где вызывал своим видом и значением молчание, говорил: "далека от него мысль лишить их так хорошо заслуженных ими чести и награды; но между войском и вождями распределены обязанности: воинам приличествует усердие к битве, а вожди чаще приносят пользу предусмотрительностью, обдуманностью, медленностью, чем опрометчивостью. Насколько он, Антоний, как воин оружием и личным трудом содействовал победе, настолько теперь постарается быть полезным исключительными качествами вождя - обдуманностью и предусмотрительностью. Да и не может быть сомнения о том, что нас ждало бы: ночь, расположение города неизвестно, внутри враги и все благоприятное для действия из засады. Да будь даже перед нами отворены ворота, и то войти невозможно без предварительной рекогносцировки иначе как днем. Не теперь ли начнут они приступ, когда ничего не видно? Но где ровная местность, какова вышина стен? Нужно ли против города действовать из метательных орудий и стрелами, или правильными осадными работами, траншеями"? Затем, обращаясь к воинам порознь, спрашивал: "принесли ли они с собою топоры, ломы и прочее, что нужно для приступа к городу"? Получая отрицательный ответ, он говорил: "мечами и копьями могут ли чьи-либо руки пробить и подрыть стены? Если бы оказалось необходимым - устроить насыпь и прикрыться крытыми ходами и фашинами, то неужели мы неразумною толпою будем стоять без толку, с удивлением посматривая на вышину башен и чужие укрепления? Не лучше ли переждать одну ночь, привезти осадные орудия и машины и идти с готовою силою и победою на нашей стороне"? - Вместе с тем он посылает в Бедриак маркитантов и войсковую прислугу - привезти запасы и прочее, что нужно.
21). Впрочем, воины принимали эти убеждения с большим неудовольствием, и дело доходило почти до возмущения, когда всадники, сделав рекогносцировку почти под самые стены, схватили кой-кого бродивших из Кремоненцев и из их показаний узнали: "шесть Вителлиевых легионов и все войско, находившееся в Гостилии, в этот самый день совершили переход в тридцать тысяч шагов, узнав о поражении своих, приготовились к сражению и сейчас тут будут". Ужас сделал доступными упорные умы воинов внушениям вождя. Он отдает приказание тринадцатому легиону стать на самом полотне Постумиевой дороги; с ним в связи налево стал на ровном месте седьмой Гальбиев, а потом седьмой Клавдиев, перед фронтом которого такова была местность - находился сельский ров. Справа стал восьмой легион по открытому месту, а за ним третий, прикрытый густыми кустарниками. Таково было расположение орлов и значков, а воины перемещались во мраке и стали где кому назначил случай. Знамя преторианцев стояло всего ближе к третьему легиону. Когорты вспомогательные на флангах, а с краев и с тылу окружены конницею. Сидо и Италик, Свевы, с отборными из своих соотечественников находились в первых рядах боевой линии.
22). А Вителлиево войско, которому здравый смысл указывал отдохнуть в Кремоне и, подкрепив силы пищею и сном - неприятеля, изнуренного стужею и недостатком пищи, на другой день смять и прогнать, - не имея ни кто бы им управил, ни обдуманного плана действий, - почти в третьем часу ночи напал на Флавианцев уже изготовившихся и расположившихся в порядке. Не решаюсь высказать ничего положительно относительно боевого порядка (Вителлианцев), где стройности не могло быть вследствие раздражения и ночной темноты. Впрочем, некоторые передали: "четвертый Македонский легион стал на правом крыле; пятый и пятнадцатый со знаменами девятого, второго и двадцатого Британнских легионов составил середину боевой линии, а левый фланг наполнили шестнадцатый, двадцать второй и первый легионы". Воины легионов Стремительного и Итальянского замешались во все отряды. Конница и вспомогательные войска выбрали сами себе места. Жестоко упорное сражение продолжалось во всю ночь с разнообразно переменным счастьем; оно клонилось к гибели то одних, то других. Ни смелость, ни сила рук, ни самое зрение, насколько оно могло действовать, не помогали. И в том и в другом строю одно и то же оружие; вследствие частых расспросов известны были условные знаки сражения: перемешались знамена, когда толпа, отняв их у неприятеля, тащила туда или сюда. В особенности сильно тесним был седьмой легион, недавно Гальбою набранный: убиты шесть сотников первых рядов, отнято несколько значков; самого орла с трудом спас сотник первой роты Атилий Вер с большим уроном неприятеля, но наконец и сам пал.
23). Поддержал уже расстроившиеся ряды Антоний, призвав преторианцев, а те, вступив в дело, сначала потеснили неприятеля, а потом уступили ему. Вителлианцы перенесли метательные орудия на полотно дороги, чтобы выстрелы действовали на свободном и открытом месте, а прежде они рассыпались по кустам; нисколько не вредя неприятелю. Особенно громадной величины орудие пятнадцатого легиона огромными камнями громило ряды неприятелей и много вреда причинило бы оно, но два воина дерзнули на прекрасное дело: не узнанные под щитами, взятыми с поля битвы, они обрезали веревки и упоры орудий. Тотчас их умертвили, и потому имена их остались неизвестными, но самое дело вне всякого сомнения. Судьба не дала еще ни одной из сторон решительного перевеса, пока с дальнейшим ходом ночи не взошел месяц и не бросил свой обманчивый свет на оба войска. Благоприятнее был он Флавианцам потому, что взад и тени людей и лошадей казались длиннее и удары, направленные как бы в тела, перелетали через них и падали дальше. А Вителлианцам свет луны бил в глаза и они подставляли себя неосторожно неприятелям, стрелявшим как бы из засады.
24). Тут Антоний, когда представилась возможность и узнавать своих и себя дать им признать, старался подействовать на одних стыдом и упреками, на большинство похвалами и убеждениями и на всех надеждами и обещаниями. Он спрашивал Паннонские· легионы: "зачем же они снова взялись за оружие? Это именно те поля, где для них представляется возможность загладить воспоминание прежнего бесславия и снова снискать славу". Затем, обращаясь к Мезийским легионам, называл их виновниками и зачинщиками войны; "напрасно они угрозами и словами вызывали Вителлианцев, если не в состоянии вынести их взгляда и рук". Так он говорил по мере того, как к кому подходил, но всего более обращался он к воинам третьего легиона, напоминая им и то, "что давно совершилось, и что свежо еще было в памяти, как они поразили при М. Антоние Парфов, при Корбулоне - Армян и в недавнее время Сарматов". Затем с негодованием говорил он преторианцам: "вы, разжалованные в поселян, если не победите, где найдете императора, где лагери, которые бы вас приняли? Тут и значки ваши и оружие и смерть в случае поражения, так как, мера позора вашего уже переполнилась". Со всех сторон отвечали ему криками, а воины третьего легиона отдали честь восходящему солнцу (таков обычай Сирии).
23). Не известно ли, откуда взялся или умыслом вождя распущен слух: явился Муциан; войска приветствовали друг друга. Выступили вперед, как бы получив свежее подкрепление; а ряды Вителлианцев стали уже редеть, так как они, не имея распорядителя, под влиянием личных мужества или робости, то собирались массами, то расходились. Когда Антоний заметил их слабость, стал теснить густыми колоннами. Тут ослабевшие ряды совершенно расстроились, да и восстановить их было невозможно, так как мешали повозки и орудия. По окраинам дороги рассеялись победители, Торопясь преследовать. Это побоище тем замечательнее было, что сын убил отца; передам имена и подробности этого происшествия так, как их передал Випстан Мессала. Юлий Мансвет из Испании, взятый в Стремительный легион, оставил дома несовершеннолетнего сына; тот, вскоре достигнув возмужалости, попал в седьмой легион при наборе сделанном Гальбою. Случайно встретил он отца и поразил его смертельною раною, потом стал обыскивать чуть живого, был им узнан и сам его узнал и уже испустившего дыхание обнял и голосом, смешанным с рыданиями, молил - "тень отца успокоиться и не отвращаться от него как от отцеубийцы. Дело это - общественное и один воин что за ничтожная единица при такой громадной междоусобной войне"? Тут же он поднял тело, вырыл яму и исполнил последний долг в отношении родителя. Заметили это те, что были ближе к нему, передали и другим: дивились этому по всему войску, жаловались и предавали проклятиям ненавистную войну. Это, впрочем, нисколько не уменьшило деятельности, с какою воины обирали убитых родных, близких, братьев. Говоря о совершившемся преступлении, тут же и делают его. Когда подошли к Кремоне, то их ожидало там новое и громадное дело.
26). Во время войны Отона, Германские войска окружили стены Кремоны своим лагерем, а его обнесли валом. Эти укрепления были еще увеличены. При виде их остановились победители и вожди не знали, что приказать. Начать приступ войску, утомившемуся в течение дня и ночи, было тяжело, а при отсутствии подкреплений вблизи и опасно. Если же им возвращаться в Бедриак, то невыносим будет труд столь отдаленного перехода и победа осталась бы совершенно бесплодною. Укрепить лагерь? Но и это по близости неприятелей было опасно, как бы они внезапною вылазкою не произвели замешательства в рассеянных и занятых работами воинах. А это более всего было страшно для их воинов, которым сноснее, была, опасность, чем замедление. Безопасность не могла им принести никакой выгоды, а действовать смело - манила надежда: всякое побоище, и раны, и пролитие крови возмещались жаждою добычи.
21). В эту же сторону клонился и Антоний; он отдал приказание - окружить укрепления стеною из воинов; сначала сражались издали стрелами и каменьями, с большим вредом для Флавианцев, так как стрелы падали на них сверху. Затем Антоний распределил между воинами части вала и ворота для того, чтобы разделенный труд обнаружил разницу между храбрыми и трусливыми, и чтобы воины находили поощрение в самом состязании к чести. Ближайшие места к Бедриакской дороге заняли воины третьего и седьмого легиона; часть вала, лежавшая правее, досталась легионам восьмому и седьмому Клавдиеву; воины тринадцатого легиона, по собственному побуждению, бросились к Бриксианским воротам. Вследствие этого было некоторое промедление, пока воины свезли с соседственных полей одни заступы, ломы, а другие косы и лестницы. Затем, подняв над головами щиты плотною чешуею (черепахою), подходят к стенам. И с той, и с другой стороны Римское знание военного дела: Вителлианцы бросают тяжелые камни; в разметавшуюся и колеблющуюся черепаху опускают длинные копья; наконец успевают расстроить связь щитов, и тогда повалили многих убитыми или изуродованными и причинили большое побоище.
28). Наступила минута нерешительности, но тут вожди воинам, утомленным и не внимавшим, как бы бесплодным, по их мнению, увещаниям, показывают Кремону. По мысли ли Горма, как передает Мессала, или основательнее в этом случае мнение К. Плиния, который винит в этом Антония, - я на себя не беру решить. Замечу только, что ни Горм, ни Антоний, каким бы мерзким делом ни было, не изменили бы ни своей жизни, ни понятию, какое о них имели. Тут уже не задержали воинов ни кровь, ни раны, а они подрывали вал, били ворота; влезая на плечи друг друга и вскарабкавшись на двухъярусную уже черепаху, они руками хватали неприятеля и его оружие. Невредимые с ранеными, полумертвые с издыхавшими падали вниз, различно гибли, и смерть принимала всевозможные виды.
29). Упорнее всего был бой седьмого и третьего легионов, и вождь Антоний с отборными вспомогательными войсками налег туда же. Упорный натиск Вителлианцы не в состоянии были выдержать, а стрелы, падавшие сверху, отражались о кров, сделанный из щитов; тут они наконец самое орудие (баллисту) сбросили на подошедших к стене воинов; оно, хотя и действительно разметало воинов и задавило тех, на которых упало, но вместе с тем падая повалило зубцы и обрушило часть вала, а находившаяся подле башня уступила ударам камнями; пока воины седьмого легиона усиливаются взойти, свернувшись в колонны, воины третьего легиона топорами и мечами прошибли ворота. Все писатели согласно утверждают, что первый ворвался К. Волузий, воин третьего легиона. Он взошел на вал и, прогнав тех, которые пытались еще сопротивляться, ввиду всех, знаком и голосом дал знать, "что лагерь взят". За ним вломились и остальные при общем замешательстве Вителлианцев, бросавшихся с вала. Все место, сколько его осталось пустого между лагерем и. стенами, наполнилось убитыми.
30). Но снова труды только в другом виде: высокие стены города, каменные башни, затворы ворот, окованные железом, воины готовые действовать оружием, многолюдное и привязанное к стороне Вителлия население Кремоны, значительная часть жителей Италии, собравшаяся туда, так как случайно в эти дни приходилась ярмарка. Все это своею численностью служило в помощь защищавшим, а нападавшие видели в этом для себя большую добычу. Антоний отдает приказание захватить огня и зажечь лучшие из строений около города, с тем расчетом - не заставит ли Кремонцев эта потеря их собственности изменить убеждения. Строения, ближайшие к стене и превышавшие их вышиною, наполнил храбрейшими из воинов, а те бревнами, черепицами, факелами сбивают защитников со стен.
31). Уже легионы плотными массами становились под черепаху из щитов, а иные воины метали стрелы и каменья, когда мало-помалу Вителлианцы стали падать духом. Чем кто выше был в порядке службы, тем скорее изъявлял готовность покориться судьбе, как бы в случае взятия и Кремоны приступом невозможно было ждать прощения и все раздражение неприятеля не обрушилось бы не на лишенное средств большинство, но на трибунов и сотников, где самое убийство вознаграждалось. Рядовые воины не радели о будущем, находя безопасность в самой неизвестности; они продолжали упорствовать, скитались по улицам, прятались в домах, даже и тогда не просили о мире, когда от войны отказались. А те, чье распоряжение было в лагерях, снимают надписи и изображения Вителлия; с Цецины (а он до сих пор находился еще в оковах), снимают цепи и умоляют - явиться их заступником в этом деле; а когда тот надменно и с пренебрежением смотрел на их просьбы, они не дают ему отдыха слезами (крайний предел бедствия), - столько храбрейших людей искали защиты в предателе; затем они показывают со стен масличные ветви и перевязи из лент (как знак покорности). Когда Антоний отдал приказание остановить стрельбу, вынесены были значки и орлы; за ними следовали печальные ряды безоружных, потупив глаза в землю. Обступили победители и сначала осыпали бранью, даже замахивались бить; но когда те не отворачивали лиц от оскорблений и, совершенно отложив чувство гордой самоуверенности, побежденные сносили все, пришло на память (воинам Веспасиана), что они то недавно после Бедриакской победы показали такую умеренность. Но когда явился Цецина консулом в богатой одежде и в сопровождении ликторов, которые раздвинули для него толпу, то победители воспылали негодованием; они осыпали его упреками в гордости, жестокости и (так ненавистны преступления!) даже в вероломстве. Заступился Антоний и, дав ему прикрытие, отослал к Веспасиану.
32). Между тем чернь Кремонская не знала куда деваться среди вооруженных; чуть-чуть было не подверглась она избиению, но просьбы вождей смягчили воинов. Созвав их на собрание, Антоний сказал им речь, где о победителях выражался в самых пышных выражениях, а о побежденных в духе милосердия; относительно участи Кремоны не сказал ничего. Войско, кроме постоянно присущей ему страсти к грабежу, с давнишнею злобою замышляло гибель Кремоны. Оно было того убеждения, что жители этого города еще в Отонову войну помогали стороне Вителлия. Затем они со свойственною городской черни насмешливостью преследовали ругательными шутками воинов тринадцатого легиона, которые оставлены были у них для постройки амфитеатра. Увеличивалось неудовольствие, вследствие данных там Цециною гладиаторских зрелищ; при том же тут было средоточие войны и во время боя приносили пищу Вителлиевым воинам; даже несколько женщин увлечено было к участию в сражении усердием к делу Вителлия и они там убиты. Время ярмарки и без того богатой колонии придавало вид еще более богатый. Прочие вожди стушевались; Антоний и его высокое положение и слава ставили на виду всех, а он поспешил отправиться в баню - смыть кровь; подхватили его выражение, как он заметил, что баня чуть тепла, тут же сказал: "а вот сейчас разгорится". Это шуточное изречение обратило общее негодование на Антония, будто бы он этим подал знак к сожжению Кремоны, а та уже горела.
33). Ворвалось сорок тысяч воинов и еще большее число маркитантов и чернорабочих при войске, которые еще с большею необузданностью пускались в своеволие и жестокости. Ни звание, ни лета не служили защитою: наслаждения и убийства, убийства и наслаждения сменяли друг друга. Дряхлых стариков, отживших свои годы женщин, добычу лишенную ценности, влекли на посмеяние. Если же попадалась взрослая девушка или красивый молодой человек, то его терзали руки тащивших его силою каждый к себе и потом он служил поводом своим расхитителям губить взаимно друг друга. Когда тащили воины каждый себе деньги или тяжелые золотые вещи храмов, то если встречали более сильных, теряли и жизнь и добычу. Некоторые, не обращая внимания на то, что лежало готовое, побоями и пытками допрашивали хозяев о том, что они спрятали, и вырывали их запасы. В руках были факелы; их, вытащив добычу, бросали из шалости в опустошенные дома и обобранные храмы, - и хотя в войске, представлявшем такое разнообразие в языках и нравах и состоявшем из граждан, союзников и чужестранцев, - различные были страсти и не всем одно и то же нравилось, но недозволенного ничего никому не было. На четыре дни достало Кремоны; а когда все, и священное и светское, погибло в огне, остался только один храм Мефитиса перед стенами - в местности, в самом ли божестве, найдя защиту.
34). Таков был конец Кремоны через 286 лет от её начала. Построена она при консулах Т. Семпронии и Корнелии при вступлении Аннибала в Италию, как оплот против Галлов, находившихся по ту сторону По и вообще если из - за Альпов явится какая-либо опасность. Потом численностью поселенцев, благоприятным при реках положением, плодородием прилежащих земель, приязненными и родственными отношениями соседей, - возрасла и процвела; во внешних войнах оставалась невредимою, менее была счастлива в гражданских. Антоний, стыдясь совершившегося злодейства, вызвавшего общее негодование объявил, чтобы никто не держал в плену Кремонцев. Эту добычу бесполезную воинам сделало единодушие Италии, решившей пренебречь покупкою таких рабов. Начали их убивать; а когда об этом узнали, то родственники и ближние стали их выкупать тайком. Вслед за тем оставшееся население вернулось в Кремону; возобновлены строения и храмы на щедрое приношение муниципий, и Веспасиан содействовал к тому убеждениями.
35). Впрочем, зловонные испарения земли, кровью пропитанной, не позволили долго оставаться на развалинах погибшего города. Войско выступило вперед до третьего милевого камня и тут приведены в порядок и помещены каждый под свои значки скитавшиеся и оробевшие Вителлиевы воины. Побежденные легионы для того, чтобы в продолжавшуюся еще гражданскую войну не поступили двусмысленно, рассеяны по Иллирику. А для того, что бы дать знать о случившемся, отправлены в Британнию и Испанию гонцы (впрочем, молва сама взялась сделать их дело): в Галлию - Юлий Кален трибун, в Германию - Альпин Монтан, префект когорты, из них последний Тревир, а Кален и Эдуй оба были приверженцами Вителлия. Переходы через Альпы заняты военными отрядами; подозревали Германию, будто бы она готовится на помощь Вителлию.
36). А Вителлий по отъезде Цецины не много дней спустя отправил на войну и Фабия Валенса, а сам позабывал все заботы в наслаждениях: ни к войне нисколько не готовился, ни на воинов не старался действовать убеждениями и упражнениями; но скрываясь под тенью садов, - подобно беспечным животным, которым если дать корму, то они лежат в бездействии, - прошлое, настоящее и будущее предавал одинаковому забвению. Но и его, косневшего в праздности в Арпцинской роще, поразили измена Луцилия Басса и отпадение Равенского флота. Немного спустя приходит известие о Цецине, прискорбное и вместе радостное, что он изменил было, но войском заключен в оковы. На беспечный характер Вителлия радость подействовала сильнее заботы. С большим торжеством вернулся он в город и перед многолюдным собранием осыпал похвалами преданность воинов. П. Сабина, префекта претория, за дружбу с Цециною велел заключить в оковы, и на его место назначил Алфена Варона.
37). Потом Вителлий сказал речь перед сенатом в таком же торжественно пышном тоне; самые изысканные выражения лести были на нее ответом. Почин строгого над Цециною приговора сделан Л. Вителлием, а в след за ним и прочие в притворном негодовании за то, что он, "будучи консулом - государство, начальником войск, главнокомандующего, наконец друга предал, будучи осыпан такими богатствами, такими почестями", и как будто бы жалуясь за Вителлия, высказывали собственное горе. Но ни в чьей речи не проскользнуло ничего обидного для вождей Флавиевой партии; виня заблуждение и неразумие войска, в нерешительности избегали всякого помина об имени Веспасиана. И нашлись охотники выпросить хоть один день консульства (только он и оставался от консульства Цецины) к большому посмеянию и над тем, кто давал и кто принял. Накануне календ Ноябрьских[9] Розий Регул и принял консульство, и сложил его. Люди знающие дело заметили, что "прежде никогда без отречения самого должностного лица (консула) или особенного на этот предмет закона не замещали его места другим". А консул на один день был еще прежде - Каниний Ребил при диктаторе К. Цезаре, когда он торопился раздавать награды за подвиги междоусобия.
38). В эти дни стала известна смерть Юния Блеза и подала повод ко многим толкам; о ней так нам передано: Вителлий, страдая сильно телесною болезнью, из Сервилианских садов заметил что находившаяся по соседству башня ночью засветилась яркими огнями. На расспросы его о причине, извещен был, "что у Цецины Туска пирует много гостей и особенный почет Юнию Блезу". Подробности преувеличены - относительно приготовлений и образа мыслей склонного к чему-нибудь решительному. Нашлись, которые ставили в вину, самому Туску и другим, но более всех Блезу то, что он проводит время в веселостях тогда, когда государь болен. Когда Вителлий был раздражен и возможность погубить Блеза сделалась достаточно вероятною для тех, кто привыкли рассчитывать на приступы неудовольствия государя, выдвинули на первый план Л. Вителлия - доносчиком. Он ненавидел Блеза по чувству преступной зависти, так как тот его, запятнанного всякого рода позором, далеко опережал отличною репутациею, уходит в опочивальню императорскую, обнимает его сына, прижимает к груди и, припав с ним вместе к коленам Вителлия, на вопрос его: чем он так расстроен? высказался так: "не из собственных опасений и не за себя тревожась, но за брата, за его детей явился он с мольбою и слезами. Напрасно было бы бояться Веспасиана, которого не допустят сюда столько Германских легионов, столько провинций верных доблестью, наконец столь необозримое протяжение земель и морей. Нужно беречься врага здесь в городе (Риме) того, кто хвалится предками Юниями и Антониями, кто, будучи от корня императорского, показывает себя к воинам ласковым и щедрым. В ту сторону обращаются мысли всех, между тем как Вителлий, невнимательный и к друзьям недругам, лелеет соперника, который с пиршества любуется на страдания государя. За такую безвременную веселость нужно сделать ему ночь печальною и похоронною. Пусть он узнает и почувствует, что Вителлий жив и властвует, а если что с ним по воле судеб и случится, то имеет сына.
39). Когда он колебался между преступлением и страхом, то, дабы отложив смерть Блеза не ускорить собственную гибель, - а явно отдав приказание его умертвить, не навлечь общего сильного неудовольствия, заблагорассудили действовать ядом. Злодейству придал вероятие благородною радостью, пожелав, видеть Блеза. При этом слышали зверское слово Вителлия; он, привожу его собственное выражение, "оробел, видя смерть врага"[10]. Блез, кроме знатного происхождения и прекрасной нравственности, был упорен в верности. При совершенно еще прочном положении дел, ухаживали за ним Цецина и люди стоявшие во главе партии, уже презирая Вителлия, но он упорно отклонял их предложения: святой жизни, враг смут, он не домогался никакой внезапной почести, ни даже государствования, избегая того, как бы его не сочли достойным.
40). Между тем Фабий Валенс со многочисленною свитою изнеженных наложниц и евнухов шел медленнее, чем следовало бы на войну, от поспешных гонцов узнал о том, что флот Равенский предан Луцилием Бассом. Если бы он ускорил начатое им движение, то упредил бы колебавшегося Цецину или мог бы нагнать легионы прежде решительного боя. И не было недостатка в тех, которые ему внушали, чтобы он с самыми преданными ему личностями отправился в Гостилию и Кремону, миновав Равенну. Другим более нравилось: "призвав из города преторианские когорты, прорваться силою". Сам Валенс в бесплодной нерешительности тратил то время, когда нужно было бы действовать, на совещания. Потом, пренебрегши и тем и другим советом и - а это в опасном положении дел всего хуже - избравши середину, и недостаточно был смел, и мало предусмотрителен.
41). Он послал письмо к Вителлию, прося помощи; пришли три когорты с Британнским эскадроном в количестве, которое не годилось ни для действия хитростью, ни силою. Но Валенс, и при таком опасном положении дел, не чужд был дурной славы, что хватает недозволенные наслаждения; рассказывали, что он осквернял дома дававших ему гостеприимство - соблазном замужних женщин и девиц; действовал силою и деньгами и чем власть ближе была к падению, тем неумереннее было его желание пользоваться. Наконец, с приходом пехоты и конницы, обнаружилась вся несостоятельность плана действий Валенса; с такими небольшими силами, как бы они верны ни были, и невозможно было проникнуть через ряды неприятелей, да и верность их была не совсем надежна. Впрочем, задерживали их еще стыд и уважение к вождю, находившемуся тут же; но не надолго могло это быть уздою людей жаждавших опасностей и не отступавших ни перед чем бесчестным. Озабоченный этим Валенс посылает когорты вперед в Аримин, а всадникам отдает приказание прикрывать тыл; а сам в сопровождении немногих, на кого не подействовала перемена счастья, повернул в Умбрию, а оттуда в Этрурию; а тут узнав об исходе Кремонской битвы, затеял план - действия не глупый и в случае успеха смелый, схватив суда, высадиться в какой-либо части Нарбонской провинции и Галлии, находившееся там войско и Германские народы вызвать на новую войну.
42), С удалением Вителлия, воинов, занявших Аримин и находившихся в тревоге, Корнелий Фуск окружил и с суши и с моря, пододвинув войска и послав вдаль ближайшего берега легкие (либурнские) суда. Заняты ровные места Умбрии и вся Пиценская область сколько ее омывает Адриатическое море. Вся Италия была теперь разделена между Веспасианом и Вителлием Апеннинскими горами. Фабий Валенс из Пизанского залива, суровым морем или неблагоприятными ветрами, загнан в порт Геркулеса Монэка[11] (одноокого). Недалеко оттуда находился Марий Матур, прокуратор морских Альп, преданный Вителлию, верности к которому он еще не изменил, хотя все кругом было враждебно. Он - Валенса принял ласково, но внушениями своими стращал его: чтобы самонадеянно не входил в Нарбонскую Галлию. Опасения сломили верность остальных приверженцев Валенса; так как все окрестные местности прокуратор Валерий Павллин, знаток военного дела, и друг Веспасиана до его возвышения, привел к присяге на верность ему.
43). Вызвав всех, которые, будучи уволены Вителлием, добровольно искали военной службы с вооруженным отрядом, охранял колонию Форум-юлиенскую, ключ к владению морем, и тем с бо́льшим значением, что отечество Павллина Форум-Юлия, и что он был в большом почете у преторианцев, которых когда-то он был трибуном. Даже поселяне, из привязанности к своему городу и в надежде будущего значения, силились оказать содействие партии (Веспасиана). Когда все это казалось верным и готовым, да и молвою было еще преувеличено, то оно поразило и без того непостоянные умы Вителлианцев. Фабий Валенс с четырьмя телохранителями и тремя друзьями, таким же числом сотников, вернулся к судам; а Матур и прочие остались добровольно и приведены к присяге на верность Веспасиану. Впрочем, Валенсу, если и безопаснее было море, чем берега или города, то о том, что будет, он оставался в сомнении и более уверенный в том, чего нужно избегать, чем кому доверять, непогодами занесен на Стохады[12], острова Массилийцев; тут его захватили посланные Павллином легкие суда.
44). По взятии Валенса, все обратилось к усилившемуся победителю. Начало сделано в Испании первым легионом, носившим наименование "помощника", а он, дорожа памятью Отона, был враждебен Вителлию, и увлек за собою десятый и шестой. Да и Галлии не медлили. И Британнию - особенное расположение к Веспасиану, так как он там был поставлен от Клавдия начальником второго легиона и действовал на войне со славою, увлекло не без волнения, впрочем, остальных легионов, в которых большинство сотников и воинов, получив повышение от Вителлия, с беспокойством меняли уже испытанного государя.
45). При таком разномыслии и частых доходивших слухах о войне между гражданами, Британнцы поободрились духом под руководительством Венуция; а он, кроме природной отважности и закоренелой ненависти к имени Римскому, имел еще личные причины неудовольствия против царицы Картисмандуи. Она господствовала над Бригантами, была очень знатного происхождения, а могущество её еще увеличилось, когда, хитростью захватив царя Карактака, она, по-видимому, устроила торжество Клавдия Цезаря. Оттого, что стала она богата средствами, и жила роскошно, так как все ей благоприятствовало; отвергнув с презрением Венуция (он был ей муж), она его оруженосца Веллоката взяла в супружество и соправительство царством. Это преступление потрясло тотчас же её дом. За мужа - сочувствие всех граждан, а за любовника - воля царицы и её жестокость. Вследствие этого Венуций, призвав союзников, и вследствие отпадения самих Бригантов, поставил Картисмандую в самое затруднительное положение. Тогда стали просить помощи Римлян; наши пехотные и конные полки, борьбою с разнообразными переменами, выручили, впрочем, царицу из опасности. Царство осталось Венуцию, а нам война.
46). В это же время взволновалась и Германия, вследствие недеятельности вождей и восстания легионов. Внешним насилием, вероломством союзников Римскому господству нанесен был почти решительный удар. Войну эту с её причинами и событиями (так как она далеко пошла) мы вслед за сим изложим. Зашевелился и народ Даков никогда не надежный в верности, а теперь, и вне опасений, так как войско выведено из Мезии. Сначала Даки спокойно смотрели на то, что делалось, но когда узнали, что война охватила Италию, и что все взаимно враждебно, они взяли силою зимние помещения когорт и эскадронов и заняли оба берега Дуная. Уже готовились они истребить лагерь легионов, но Муциан выставил против них шестой легион, зная о победе Кремонской, и не желая допустить одновременного с двух сторон вторжения иноземцев, что случилось бы, если бы прорвались и Даки и Германцы. Помогло, как и не раз в других местах, и тут счастье народа Римского, занесшее именно туда Муциана с силами Востока, а также и то, что под Кремоною дело уже окончилось. Фонтей Агриппа из Азии (за консула он управлял этою провинцию с властью на год) сделан начальником Мезии; прибавлены ему силы из бывшего Вителлиева войска; его рассеять по провинциям и пустить в войну с чужестранцами было соображением для обеспечения мира. Да и прочие народы не молчали.
47). Неожиданную войну в Понте затеял раб из иноземцев, когда-то начальник царского флота; то был Аницет, отпущенник Полемона, когда-то крайне могущественный, а с тех пор, как царство обращено в провинцию, нетерпеливо ждавший перемены. Вследствие этого он, действуя от имени Вителлия, призвав народы, жившие по соседству с Понтом, и соблазнив всех бедняков надеждою грабежа, предводитель немаловажного отряда, нечаянно ворвался в Трапезунт, город исстари славный, воздвигнутый Греками на самом отдаленном краю Понтийского берега. Перерезана там когорта; прежде она составляла вспомогательный контингент царя, но потом получила в дар гражданство Римское, имела значки и оружие совершенно наши, а своеволие и леность сохранила вполне Греческие. Да и флот сжег беззащитный в море, так как Муциан отвел в Византию отборные легкие (Либурнские) суда и всех воинов. Даже дикари рассеялись повсюду, высказывая презрение, на скорую руку сделали они суда (камарами их называют), с узкими к верху боками и к низу широкими без всяких железных или медных скреплений; а в бурную погоду, когда волны подымаются высоко, они сверху судов накладывают доски, так что те представляют вид кровли; так они носятся по волнам, имея одинаковые с обеих сторон выдающиеся части (носовые) и свободно действуя то туда, то сюда греблею, глядя потому, в какую сторону причалить для них лучше и безопаснее.
48). Дело это обратило на себя внимание Веспасиана, и он избрал значконосцев (вексиллариев) из легионов и вождем назначил Виридия Гемина, отличившегося на военной службе. Тот напал на неприятеля неустроенного и рассеявшегося из жадности к добыче, и согнал его на суда. Поспешно устроив Либурнские (легкие) суда, он нагнал Аницета в устье реки Когиба, считавшего себя безопасным, вследствие покровительства царя Седохезоров, которого он побудил деньгами и дарами к содействию себе. Сначала царь угрозами и оружием пытался защитить молившего его о заступничестве; но когда ему показали награду за предательство или войну, то, со свойственным дикарям непостоянством в верности, условился он относительно гибели Аницета, выдал перебежчиков, и тем положен конец рабской войны. Когда Веспасиан радовался этой победе, то все исполнялось свыше его желаний, и вестник о сражении Кремонском настиг его в Египте. Тем поспешнее он отправился в Александрию, чтобы теперь, когда главные силы Вителлия были сломлены, стеснить голодом город (Рим), который нуждался для своего существования в чужой помощи. Он готовился и на Африку, лежавшую бок о бок с Египтом, сделать нападение с суши и с моря, отрезать подвозы хлеба и произвести у неприятеля раздор и нужду.
49). Между тем как с такою переменою (образа мыслей) всего земного шара судьба Империи переходила в другие руки, Прим Антоний после Кремоны действовал уже не с прежним чистосердечием; полагал ли он, что достаточно уже сделал на войне и остальное уже легко, или удачи при таких его наклонностях вызвали проявления корыстолюбия, надменности и других дотоле скрытых недостатков: с Италиею обращался он как с военною добычею; за легионами ухаживал как бы за своими собственными; всеми и словами и действиями старался проложить себе дорогу к могуществу. Желая удовлетворить наклонности воинов к своеволию, он предложил легионам заместить вакансии убитых сотников. Вследствие такой подачи голосов выбраны люди самые беспокойные; и уже не воины были в полном распоряжения вождей, а вожди должны были уступать насилию воинов. Из таких распоряжений, клонившихся к возмущению и уничтожению дисциплины, Антоний тут же извлекал свою выгоду, нисколько не остерегаясь уже приближавшегося Муциана; а это было для него гибельнее пренебрежения к самому Веспасиану.
50). Впрочем, вследствие приближения зимы и сырости земель по р. По, движение вперед произведено только войсками налегке. Значки и орлы победивших легионов, воины ослабевшие от ран или преклонного возраста, а большая часть даже и совершенно здоровых, оставлены в Вероне; казалось, так как участь войны уже решена, достаточным когорт и эскадронов и отборных из легионов. Присоединился одиннадцатый легион; в начале обнаруживавший нерешительность, но при благоприятном обороте дел стал он тревожиться тем, что не принимал доселе участия. Сопровождали и шесть тысяч Далматов, только что набранных. Вел их бывший консул Поппей Сильван; а вся сущность распоряжений у Анния Басса, легата легиона; он, под видом полной покорности, совершенно управлял Сильваном, к военному делу неспособным и проводившим целые дни в одних лишь разговорах, и спокойно и деятельно совершал все, что нужно было. К этим войскам из моряков Равенских, требовавших служить в легионах, присоединены лучшие по выбору, а флот пополнили Далматами. Войска и вожди останавливаются у храма Счастья[13], оставаясь в нерешительности как поступить. Они слышали, что преторианские когорты выступили из города, и полагали, что Апеннины заняты вооруженными отрядами. Вождей приводили в ужас - в стране, опустошенной войною, недостатки всякого рода и крики возмущения воинов, требовавших денежной платы, а не было запасено ни денег, ни хлеба. Да и препятствовали поспешность и жадность воинов, с которою они расхватывали силою то, что могли бы получить и так.
51). Да лучших и достовернейших питателей могу сослаться в том, до какой степени простирались у победителей не уважение к законному, и законами не дозволенному; так простой (рядовой) всадник хвалился, что в последнем сражении убил брата, и просил себе у вождей за то награждения. А им почтить такое убийство не дозволяло право человеческое, а наказать за него военные обычаи. Отложили под предлогом, что он заслужил более, чем сколько возможно было бы дать ему в настоящем; а что было дальше - известий нет. Впрочем, и в прежде бывшие усобицы между гражданами случилось такое же преступление: в сражении, происшедшем у Яникула против Цинны, воин Помпеев убил своего брата, а потом узнав о преступлении, лишил сам себя жизни, как упоминает Сизенна; так у предков более было и чувствительности к славе добрыми делами, и живее раскаяние даже в невольном проступке. Такие то и в этом роде деяния, заимствованные из воспоминаний древности, будем приводить, и мне кажется уместно везде, где сущность дела и положение потребует или примеров хорошего, или утешения в дурном.
52). Антоний и вожди партии (Веспасиановой) положили: послать вперед всадников и расследовать всю Умбрию, где удобнее и легче можно будет перейти Апеннинские высоты; вызвать всех воинов, сколько их осталось в Вероне, с орлами и значками, а По и море наполнить подвозами всех необходимых припасов. В числе вождей находились и такие, которые хотели протянуть дело: Антоний уже не знал меры и от Муциана ждали более основательности. А он тревожился такою скоростью победы, и если бы город (Рим) заняли не в его присутствии, то он счел бы себя лишенным участия и в войне и в славе, писал к Приму и Вару неопределительно: то "нужно продолжать начатое", то подробно излагал выгоды медленности; он так все улаживал, чтобы, глядя по ходу дел, от неудач отречься, а действия успешные признать за свои. Плотия Грифа, только что перед тем Веспасианом пожалованного званием сенатора и сделанного начальником легиона, и других ему верных открыто предупреждал. Они все написали о поспешности Прима и Вара крайне дурно и то, что хотелось Муциану. Это письмо отправлено к Веспасиану и Муциан сделал то, что распоряжения и действия Антония получили оценку, далеко не соответствовавшую его ожиданиям.
53). С неудовольствием принял это Антоний и вину слагал на Муциана, которого наговоры так унизили его труды; да и на словах не знал умеренности, имея привычку выражаться резко и не вынося зависимости. Он сочинил письмо к Веспасиану смелее, чем бы следовало к государю, и не без хотя и скрытого осуждения Муциана: "он подвинул Паннонские легионы к войне; по его побуждению встрепенулись вожди Мезийские; его твердость прорвала Альпы; он завял Италию и преградил путь подкреплениям из Германии и Реции. Высокий подвиг, и ему принадлежит, что он сначала грозным натиском конницы, а потом силою пехоты сокрушил несогласные и разбросанные легионы Вителлия в течение дня и ночи. Несчастье Кремоны условлено было необходимостью войны; с большим вредом, с гибелью гораздо большего числа городов, сопряжены были старинные смуты граждан и дороже стоили они отечеству. Не гонцами и письмами, но на поле сражения личным мужеством и оружием доказывает он свою службу императору. И не затмевает он славу тех, которые между тем устраивают дела Азии; им нужно умиротворить Мезию, а ему, Муциану, дороги безопасность, и спасение Италии. По его (Муциана) убеждению Галлии и Испании, самая сильная чает земель, обратились к Веспасиану. Но вообще будут труды его, если награды за опасности и труды получат те, кто опасностей и в глаза не видали". Не скрылось это от Муциана и вследствие этого важные неудовольствия; Антоний и в них действовал просто, а Муциан хитро скрыл, но тем неумолимее была его ненависть.
54). А Вителлий после удара, нанесенного ему под Кремоною, держал втайне поражение, в безрассудной скрытности более препятствуя себе помочь беде, чем её развитию. Если бы он сознал положение дел и обдумал бы его с другими, то еще было бы достаточно и надежд и сил; а когда он напротив все выставлял в виде веселом (благоприятном), то положение его становилось все хуже от такой лжи. Удивительное у него самого соблюдалось молчание о войне, и по городу запрещены разговоры о ней; вследствие этого было их больше, и будь дозволено, высказывали бы правду, а по случаю запрещения, представляли все еще хуже, чем было. Да и вожди неприятелей не преминули развивать эти преувеличенные толки; захватывая в плен лазутчиков Вителлия, они отпускали их назад, поводив по всему войску и познакомив со всеми его силами; а Вителлий, расспросил их втайне, велел всех предать смерти. Замечательна твердость, сотника Юлия Агреста; после многих разговоров, которыми он тщетно старался возбудить в Вителлии мужество, он убедил послать его осмотреть силы неприятелей и узнать, что происходило у Кремоны. Он не хотел и пытаться обмануть Антония, разведав тайно; но, высказав ему прямо поручения императора и свой образ мыслей, просил, чтобы ему все показали. Посланы показать ему место сражение, следы Кремоны и взятые легионы. Агрест вернулся к Вителлию, и когда тот отрицал справедливость принесенных нм известий и попрекал его, будто бы он подкуплен другою стороною. "Вижу я, - сказал Агрест, - что тебе необходимо сильное доказательство и так как и жизнь и смерть моя тебе ни на что уже более не нужны, то и представлю такое доказательство, которому ты поверишь". С тем он и ушел от него и добровольною смертью скрепил свои слова. Некоторые передают, будто он убит по приказанию Вителлия, а относительно его верности и твердости совершенно тоже (что изложено выше).
55). Вителлий, как бы встрепенувшись от сна, отдает приказание Юлию Приску и Альфену Вару с 14 преторианскими когортами и всеми эскадронами конницы занять Апеннины. Последовал за ними и флотский легион. Столько тысяч вооруженных, отборная пехота и конница, - будь другой вождь, - представляли бы в себе достаточно силы и для действий наступательных. Остальные когорты вверены брату (императора) Л. Вителлию для защиты города; а сам император нисколько не изменяя своего роскошного образа жизни и в самой недоверчивости торопливый спешил выборами, которыми назначал консулов на многие годы вперед; щедро раздавал союзникам льготы, чужестранцам - права Лациума: с одних слагал повинности, а других увольнял от них вовсе; наконец без всякой заботливости о том, что будет после, терзал государство. Но масса готова была принимать благодеяния в размере столь широком: люди недальные охотно давали себя подкупать деньгами, а люди разумные считали ничтожным (недействительным) то, чего и давать и принимать невозможно было без существенного вреда государству. Наконец, уступая сильному желанию войска, занявшего Меванию[14], в сопровождении множества сенаторов, которые последовали за ним - многие из честолюбия, а большая часть из страха, Вителлий прибыл в лагерь нерешительный духом и легко доступный злонамеренным советам.
56). Когда он говорил к войску, - чудно и сказать, - налетело такое множество гадких[15] птиц, что как бы черным облаком затмили дневной свет. Присоединилось и еще зловещее предзнаменование: бык убежал с алтаря, разметав приготовления к жертвоприношению, и далеко не там, где по закону дозволялось закалывать жертвенных животных, зарезан. Но главным чудовищным явлением был сам Вителлий, чуждый знания военного дела, не могущий решиться на какой-либо план действия; он расспрашивал других: какой порядок движения войска, как производится рекогносцировка, каким способом ускорить или замедлить военные действия; при каждом известии страх выражался на его лице и походке, потом он напивался пьян. Наконец надоело ему в лагерях и, услыхав об отпадении Мизенского флота, он вернулся в Рим, робея перед каждым свежим бедствием и не думая о главной опасности. Между тем ясна была необходимость - перейти Апеннины со всеми силами его совершенно свежего войска, атаковать неприятеля измученного зимним временем и недостатками, а Вителлий дробил силы; лучших воинов, упорствовавших до последней минуты, предал на убиение и плен; самые опытные сотники не согласны были (с таким образом действий), и если бы с ними посоветовались, сказали бы правду. Отстранили их самые приближенные друзья Вителлия; а слух государя так уже приобвык, чтобы встречать с неудовольствием советы на полезное, а охотно лишь то, что приятно, а впоследствии должно обратиться ко вреду.
57). Но флот Мизенский (в несогласиях между гражданами такую силу имеет решительность и отдельных личностей) Клавдий Фавентин сотник, с бесчестьем получивший от Гальбы отставку, увлек к отпадению, показав мнимое письмо Веспасиана, обещавшее награду за измену. Флотом начальствовал Клавдий Аполлинарий, в верности нетвердый и на вероломство недостаточно деятельный. Апиний Тиро, бывший претором, в то время случайно находился в Минтурне и предложил себя вождем изменникам. Ими увлечены колонии и муниципии при особенном усердии Путеоланцев к Веспасиану, а напротив Капуя оставалась верною Вителлию; взаимное соперничество городов находило себе пищу в гражданских смутах. Вителлий избрал Клавдия Юлиана (он недавно и с большою снисходительностью начальствовал Мизенским флотом) задобрить умы воинов; на помощь дана городская когорта и гладиаторы, которыми начальствовал К. Юлиан. Когда оба лагеря расположены были один возле другого, Юлиан не долго колебался и перешел на сторону Веспасиана; занята Таррачина, более защищенная местоположением и стенами, чем соображениями тех, кто в ней были.
58). Когда это узнал Вителлий, то оставив часть войск в Нарни с префектами претория, брата Л. Вителлия с шестью когортами и пятьюстами всадниками, отправил на встречу войне, начавшейся в Кампании; а сам, страдая духом, находил себе ободрение в усердии воинов и криках народа, требовавшего оружия: массу, ни на что негодную и ни на что кроме слов нерешившуюся бы, величает грозным для виду названием войска и легионов. По убеждению отпущенников (а из друзей кто чем знатнее, тем менее можно было ему доверяться), отдает приказание - созвать трибы. Давших имена приводит к присяге; при наплыве толпы заведывание выборами поручил консулам. Сенаторам приказано выставить известное число рабов и количество серебра. Всадники Римские предложили содействие и деньги; даже отпущенники, как милости, просили также позволения участвовать. Такая готовность служить, - внушенная страхом, была перетолкована как знак расположения. Да и большинство если и сострадало, то не столько Вителлию, сколько несчастной участи и положению высшего лица в государстве. Да и сам он был тут же: выражением лица, голоса, слезами выманивал он сострадания; щедр был на обещания и, как то обыкновенно бывает с людьми встревоженными, не знал ни в чем меры. Даже хотел, чтобы ему дали наименование Цезаря, которым он было пренебрег ранее; но тут он приписывал этому наименованию суеверное значение, и при опасности одинаково внимают и советам людей умных и толкам простонародья. Впрочем, как всякое начинание по первому побуждению, а не зрело обдуманное, сперва горячо принятой, от времени все слабело; мало-помалу разошлись сенаторы и всадники сначала исподволь (медленно), потом, в особенности где его (Вителлия) самого не было, то даже с пренебрежением и без разбора; наконец Вителлий, стыдясь бесплодных усилий, сам освободил их от того, чего они не давали.
59). Если Италия поражена была ужасом при занятии Мевании и возобновлении войны как бы сначала, так несомнительное участие к стороне Веспасиана вызвало столь робкое удаление Вителлия. Восстали Самниты, Пелигны и Марсы, соревнуя Кампании, что она их предупредила, и как всегда под новою властью, высказывали готовность принять все обязанности войны. Но в суровую зиму от перехода через Апеннины сильно пострадало войско и тут-то обнаружилось, какой опасности подвергалось бы оно, если бы судьба не возвратила Вителлия, а она за вождей Флавиевой партии сделала по крайней мере столько же, сколько и их соображения. Тут встретили они Петилия Цериалиса, кототорый в одежде поселянина и, благодаря знанию местности, ушел от сторожей Вителлиевых. Цериалис состоял в близком родстве с Веспасианом и сам не без славы исполнял военную службу, вследствие чего и принят в число вождей. Что Флавию Сабину и Домициану представлялась возможность уйти - многие передали. И посланные от Антония вестники проникали, обманывая разными способами и показывая места и, средства защиты. Сабин ссылался на слабость здоровья, не позволявшую ему напряжений и смелой деятельности: Домициану и хватало мужества, но Вителлий окружил его, стражами; хотя они и давали слово бежать с ним вместе, но их опасались, как будто тут они действовали из коварного умысла. А сам Вителлий, заботясь о собственной родне, ничего враждебного не готовил против Домициана.
60). Когда вожди партии (Флавиевой) прибыли в Карсулы[16], немного дней употребили они на отдохновение, пока настигли их Орлы и значки легионов. Нравилось и самое место лагерей, так как оттуда был вид на далекое пространство; безопасен был подвоз припасов и с тылу находились самые цветущие муниципии. Вместе велись переговоры с Вителлианцами, находившимися в расстоянии десяти миль, и надеялись, что они передадутся. Воины все это переносили с досадою и предпочитали лучше победу, чем мир; не хотели даже дождаться и своих легионов, видя в них более товарищей в разделе добычи, чем опасностей. Позвав на собрание, Антоний им внушил: "у Вителлия есть еще силы, нерешительные когда идут совещания, а если довести их до отчаяния, то опасные. Начало гражданских усобиц зависит от случайностей, но победа достается лишь разумным и основательным усилиям. Уже отпали (от Вителлия) и флот и лучшие места Кампанского прибрежья и от обладания вселенною осталось Вителлию только то пространство земли, которое есть между Таррачиною и Нарни. Снискано довольно славы Кремонским сражением, и бесславия гибелью Кремоны; пусть же они лучше желают спасти Рим, чем взять приступом; большая их ждет награда и гораздо большая слава, если они, без пролития крови, обеспечат безопасность сената и народа Римского.
61). Этими и в роде этих увещаниями смягчены умы. Немного после пришли легионы. Вителлиевы когорты находились в нерешительности вследствие ужаса и слуха о приращении войска (новыми силами); никто их не убеждал воевать, а многие склоняли к переходу, наперерыв хлопоча передать свои сотни и взводы в дар победителю и заискать его милостей на будущее время. Через них узнали, что Интерамна[17] в близлежащей равнине занята отрядом четырехсот всадников. Послан тотчас Вар с легким отрядом; немногие, пытавшиеся сопротивляться, были умерщвлены, а большинство, отбросив оружие, просили прощения; некоторые бежали в лагерь и там все переполнили страхом, увеличивая своими толками доблесть и силы неприятелей, с целью уменьшить позор оставленного ими военного поста. Притом же у Вителлиан за дурные поступки не было никакого наказания; награды за измену подорвали преданность, и осталось только состязание вероломства; один за другим перебегали трибуны и сотники, так как простые воины еще упорствовали за Вителлия; Наконец Приск и Альфен, оставив лагери, вернулись к Вителлию и освободили всех от стыда измены.
62). В это же время Фабий Валенс умерщвлен в тюрьме в Урбине, голову его показали Вителлиевыме когортам, дабы они больше не питали никакой надежды; так как они были того убеждения, что Валенс перешел в Германию и собирает там и прежние и новые войска. Видя его убитым, перешли к отчаянию, а Флавиево войско приняло смерть Валенса с неописанным воодушевлением, как конец войне. Валенс родился в Ананье от всаднического семейства: не строгой нравственности, умом обижен не был; добивался славы человека ласкового и обходительного свободою жизни. На играх Ювенальских при Нероне, будто бы по необходимости, а потом и с охотою, брал на себя роли актеров с большим искусством, чем согласно с требованиями чести. Будучи легатом легиона, и ухаживал за Вергинием, и очернил его. Фонтея Капитона умертвил или как преступника, или потому, что не был в состоянии вовлечь его в преступление. Предатель Гальбы, Вителлию оставался верным и известность снискал вероломством других.
63). Отовсюду порваны надежды, и Вителлиевы воины, перехода на сторону (Веспасиана), хотели сделать это не без приличной обстановки и под значками и знаменами спустились в равнину, окружавшую Нарни. Флавиево войско, как на сражение, выстроилось в полном параде, обставив дорогу густыми рядами. Вителлианцы приняты в середину и окруженным Прим Антоний сказал несколько ласковых слов; приказано одной части (Вителлиева войска) оставаться в Нарни, а другой в Интерамне; оставлены вместе легионы из победивших в количестве и не так значительном, чтобы им быть в тягость, если они будут оставаться в покое и достаточном для обуздания каких-либо вспышек. Не переставали в течении этих дней Прим и Вар часто посылать гонцов к Вителлию, предлагая ему безопасность, деньги и уединение в Кампании, "если, положив оружие, он и себя и детей предоставит в распоряжение Веспасиана". В таком же роде и Муциан написал письмо, которому в особенности доверял Вителлий, ведя переговоры о числе рабов и о выборе места на берегу. Такое оцепенение овладело умом Вителлия, что если бы другие не вспомнили о том, что он был государем, то он сам забыл бы.
64). Люди самые значительные по положению в городе (Риме) в тайных беседах старались подействовать на Флавия Сабина, префекта города: "что он не возьмет своей доли победы и славы? Есть у него и собственные воины когорт городских; содействие найдет он в когортах стражей, в рабах их самих, в счастьи, сопровождающем дело партии (Веспасиана), и в том, что победителям все удается. Пусть он не даст упредить себя славою Антонию и Вару. У Вителлия немного когорт да и те в полном замешательстве вследствие печальных отовсюду вестей; непостоянны умы народа, и если он станет во главе партии, то та же лесть встретит его, какая готовилась Веспасиану. Сам Вителлий не был в уровень и благоприятным обстоятельствами, а при несчастных и вовсе ослабел. Честь приведения войны к концу будет за тем, кто первый займет город. А Сабину всего приличнее - обеспечить верховную власть брату; она пусть будет Веспасиана, все же прочие пусть уже уступят место Сабину.
65). Не с большою готовностью встречал Сабин эти убеждения, ослабев от старости. Нашлись люди, которые тайно винили его подозрениями, будто бы он из зависти и соревнования старался замедлить возвышение брата. Флавий Сабин старше летами (Веспасиана), в частной жизни превосходил брата и значением и богатством. Полагали, что он помог падению его кредита взяв в залог дом и земли его. Вследствие этого хотя, по-видимому, и было между ними согласие, но опасались, что есть скрытое раздражение. Объясняли и в лучшую сторону, что Сабин, по природной мягкости характера, с ужасом и отвращением смотрел на кровопролитие и убийства, а потому в частных разговорах с Вителлием толковал о мире и о том, как бы положить оружие на договоре". Часто собирались они в дом, наконец они уладились, - таков был слух - в храме Аполлона. Их объяснения и слова имели двух свидетелей, Клувия Руфа и Силия Италика, а тем, которые были вдали, оставалось только наблюдать выражения лиц: Вителлия - унылое и смиренное, а Сабина чуждо пренебрежения, а скорее отражало сострадание.
66). Если бы Вителлий мог так же легко, как уступил сам, склонить к уступчивости умы своих (приверженцев), то войско Веспасиана вошло бы в Рим, не обагренный кровью. Но чем кто был преданнее Вителлию, тем упорнее отказывался от мира и соглашения. Ставили на вид опасность и позор и единственное обеспечение (условий) безграничный произвол победителя. И не так велика гордость Веспасиана, чтобы он стерпел Вителлия частным человеком, да и побежденные не допустят этого. Таким образом сострадание повлекло бы опасность. Конечно, сам Вителлий старик и пресытился и счастьем и невзгодами; но какое же имя, какое положение будет сына его Германика? Теперь сулят деньги, и штат прислуги, и благословенные места Кампании; но когда Веспасиан получит верховную власть, то ни ему, ни его друзьям, ни самому наконец войску не будет полной безопасности, иначе, как с гибелью соперника. Самый Фабий Валенс, которого они взяли в плен и берегли на сомнительный случай, и то казался им опасным. Конечно Прим, Фуск и мнимая глава партии Муциан, если имеют какое-либо право в отношении Вителлия, то одного лишь убийства. Не оставил же Цезарь невредимым Помпея, ни Август - Антония. Но может ли стать выше их понятиями Веспасиан, клиент Вителлия, когда Вителлий был сотоварищем Клавдия? Почему же он, как бы соответствовало сыну цензора, его собственным трем консульствам, роду достигшему высоких почестей, в самом отчаянии не найдет сил к смелому и решительному действию? Еще воины тверды, еще сильно усердие народа. Наконец ничего не случится хуже того, к чему добровольно стремятся. Смерть ждет их и в случае, поражения и в случае покорности; вся разница в том, испустить ли последнее дыхание при насмешках и поругании, или доблестно действуя.
67). Глух оставался Вителлий к советам смелым и решительным. В мыслях его на первом плане были жалость и забота, как бы, если он будет упорствовать в войне, победитель не сделался неумолим к его жене и детям. Была у него и родительница, преклонная летами, но за немного дней перед тем она умерла и очень кстати, чтобы не присутствовать при гибели семейства; возвышение её сына до верховной власти принесло ей только горе и добрую славу. В 15 день календ Январских[18], узнав об отпадении легиона и когорт, находившихся в Нарни, Вителлий в траурной одежде вышел из дворца, окруженный сетующим семейством. Вместе на носилках несли маленького сына, как бы в похоронной процессии. Голоса народа были ласковы не ко времени; воины же хранили грозное молчание.
68). И не нашлось Никого, кто бы припоминая изменчивость (непостоянство) дел человеческих, не был тронут этим зрелищем: Римский государь, не задолго перед тем повелитель рода человеческого; оставив место своего высокого положения, по городу, при всем народе, отказывается от империи (власти). Ничего подобного не видали и не слыхали: Диктатор Цезарь погиб жертвою нечаянного насилия; Кай - тайного заговора; ночь и безызвестная деревня скрыли бегство Нерона. Пизон и Гальба погибли как бы в сражении. Вителлий в речи своей, среди своих воинов, в глазах самих женщин, сказал немного и соответствующее настоящему горю: "уступает он в видах спокойствия и общего блага: пусть они сохранят лишь память о нем и окажут сострадание брату, жене и невинному возрасту детей". Тут же показывал он сына, То каждому порознь, то всем его поручая, наконец рыдания прервали его голос и он находившемуся тут консулу (то был Цецилий Симплекс) кинжал отстегнув его от пояса стал передавать, как бы знак права жизни и смерти над гражданами. Консул отказывался и противились этому - все, кто находились в собрании; тогда Вителлий пошел как бы с тем, чтобы в храме Согласия сложить знаки верховной власти и оттуда идти в дом брата. Еще сильнее поднялись крики недававших ему сделаться частным человеком и звавших во дворец. Преградили всякой другой путь и только один по священной улице оставался свободным. Не зная, что и делать - Вителлий возвратился во дворец. Но слух уже разнесся, что он отрекается от власти и Флавий Сабин написал трибунам когорт, чтобы они сдержали воинов.
69). Вследствие этого, как бы все уже общественное дело сосредоточивалось в руках Веспасиана; знатнейшие сенаторы, очень многие лица всаднического сословия, все воины городские и стражи наполнили дом Флавия Сабина. Туда принесено известие об усердии народа и угрозах Германских когорт. Но Сабин зашел далее; чтобы ему представилась возможность отступить и каждый, опасаясь за себя как бы Вителлианцы не напали на них рассеянных, а потому самому и более слабых, - понуждал его взяться за оружие; но, как обыкновенно бывает в подобных делах, совет подавать готовы были все, а разделить опасность остались немногие. Около озера Фундана на спускавшихся, тех, что сопровождали Сабина с оружием в руках, бросились храбрейшие из Вителлианцев. Тут произошло сражение небольшое, так как самая схватка была неожиданная, но для Ветиллианцев удачное. Сабин, в замешательстве, занял, - и это в настоящую минуту была мера самая лучшая для безопасности, - Капитолий с воинами и некоторыми всадниками и сенаторами: имена их передать не легко, потому что когда Веспасиан явился победителем, то многие присваивали себе эту заслугу его делу. В осаду попали даже женщины: между ними в особенности замечательна была Верулана Гратиллия; она последовала не за детьми или близкими, а из одной любви к войне. Вителлиевы воины окружили запершихся (в Капитолии) не слишком внимательною стражею, а потому ночью, когда улеглись спать, Сабин призвал в Капитолий своих детей и Домициана, братниного сына; через места, оставленные без внимания стражами, послал гонца к вождям Флавиевым дать знать, что "они находятся в облежании, и если им не подадут помощи, то их положение тесное (крайнее). А ночь (воины Вителлиевы) провели так спокойно, что можно было бы уйти (осажденным) без вреда. Вообще воины Вителлиевы, смелые в опасности, невнимательно исполняли то, что требовало труда, и бдительности. Притом же зимний дождь, вдруг полившийся, препятствовал и смотреть и слушать.
70). На рассвете Сабин, прежде чем начались военные действия с обеих сторон, Корнелия Марциала из начальников первых рот послал к Вителлию с поручениями и жалобою: "условленное между ними нарушается. Конечно, все это было лишь притворство и ложный вид сложения власти для введения в заблуждение стольких знаменитых мужей. Зачем он от ростр шел в дом брата, стоящий на самом видном месте форума и как бы для того, чтобы привлечь общее внимание, а не на Авентин в дом жены, как бы следовало человеку частному и во избежание каких-либо притязаний на власть государя? А Вителлий напротив вернулся во дворец, самое так сказать средоточие верховной власти: оттуда выслал он вооруженную толпу; самая многолюдная часть города покрылась телами убитых и ничему не причастных; самого Капитолия не оставляют уже в покое. Мирный гражданин и один из сенаторов, между тем как дело между Веспасианом и Вителлием решается сражениями легионов, взятием городов, покорностью когорт, тогда, когда уже отпали Испании, Германии и Британнии, он, брат Веспасиана, оставался верным, пока его самого не вызвали на соглашение. Мир и согласие полезны побежденным, а для победителей только увеличивают славу. Если он, Вителлий, раскаивается в соглашении, то пусть не на него, которого обманул вероломством, не на сына Веспасиана, чуть возмужавшего, обнажает меч. Что пользы, будет в гибели одного старика и одного юноши? Пусть он (Вителлий) идет на встречу легионам и с ними состязается о решительном исходе дела; все же прочее последует за судьбою сражения". Смущенный этими словами, Вителлий отвечал немногое себе в оправдание, а вину слагал на воинов, излишнее усердие которых не соответствует его умеренности. Тут же он предупредил Марциала: "чтобы он тайком удалился через потайную часть строений; иначе, как вестник ненавистного воинам мира, он будет ими убит". А сам не находил в себе достаточно силы ни приказать, ни запрещать; уже был он не императором, а только поводом к войне.
71). Едва только успел Марциал вернуться в Капитолий, как устремился туда в неистовстве воин без всякого вождя: каждый действовал по собственному усмотрению: быстро двигавшеюся колонною прошли воины форум и храмы, над ним возвышавшиеся, и взобрались на холм с первых ворот Калитолинского замка. С давнего времени по склону холма тянулись портики на правой стороне для тех, кто поднимался на верх; взойдя на крышу портиков (осажденные), осыпали Вителлианцев каменьями и черепицами; а у Вителлианцев находились в руках только мечи; идти за орудиями и за стрелами (или вообще, что можно было бросать) казалось слишком долго; бросили зажженные факелы в наиболее выдававшийся портик, и следовали за огнем; проникли бы в обгоревшие ворота Капитолия, если бы Сабин статуи, отовсюду сброшенные, - которыми украшали это место предки, при самом входе взгромоздив в роде стены, не остановил их. Тут они бросились на различные входы Капитолия, подле рощи приюта и где по сотне ступенек взбираются на Тарпейскую скалу. Никаких мер не было принято против этого двойного нападения; оно сильнее было через место приюта, так как ближайшее; да и остановить невозможно было взбиравшихся через сплошные строения, а они, как среди глубокого мира возводимые все выше и выше, сравнялись с площадью (основанием) Капитолия. Тут является сомнение, кто поджег здания: осаждающие ли, или, - и этот слух более распространенный, - осажденные, для того, чтобы остановить движение вперед и отбить уже зашедших далеко. Огонь оттуда распространился на портик, примыкавший к зданиям; затем поддерживавшие крышу орлы из старого дерева привлекли пламя и дали ему пищу. Таким образом Капитолий, беззащитный и не разграбленный, с запертыми воротами, сделался добычею огня.
72). Событие это было самым позорным и плачевным государству народа Римского с того времени, как воздвигнут его город: при отсутствии врага чужеземного, при милостивом, если бы по нашей нравственности мы смели на него рассчитывать, - покровительстве богов, местопребывание Юпитера всемогущего и всеблагого, предками устроенное при лучших предзнаменованиях, как залог могущества - посягнуть на него не дерзнули ни Порсена по сдаче города, ни Галлы, взяв его - теперь погибло от безумства государей. И прежде горел Капитолий в гражданских усобицах, но то - злоумышлением частных лиц; теперь он явно осажден, явно предан огню. Но какая причина войны? Какое вознаграждение было за такое страшное бедствие? Не за отечество ли мы сражались?... Обет дал Тарквиний Приск, царь, в Сабинскую войну, и положил основание скорее в надежде на будущие величие, чем соответственно еще крайне скромному положению дел народа Римского. За ним Сервий Туллий усердным содействием союзников, потом Тарквиний Гордый, по взятии Сумы Помеции, выстроили на добычу, отнятую у неприятеля. Но слава довершить дело оставалась для освобожденного Рима. По изгнании царей, Гораций Пульвилл, вторично консул, посвятил и с таким великолепием, что, и при необъятных впоследствии средствах народа Римского, скорее содействовали украшению, чем что-либо прибавили. Потом опять возобновлен на тех же следах, когда, по прошествии 425 лет[19], в консульство Л. Спициона и К. Норбана сгорел. Попечение принял на себя победитель Сулла, но, впрочем, освятил не он, и только этого одного не дало ему счастье. Имя Лутация Катулла, и среди таких громадных дел Цезарей, оставалось (соединенным с судьбою Капитолия) и до самого Вителлия.
73). Вот эти-то постройки в то время горели; но пожар нагнал страха осажденным более, чем осаждающим, так как Вителлиев воин при сомнительных обстоятельствах не нуждался ни в сметливости, ни в твердости. А с той стороны воины смущенные, вождь не решительный всегда, а теперь как бы оцепеневший умом, был как бы лишен языка и слуха: ни советов других не брал для руководства, ни своих не высказывал; туда и сюда метался от криков неприятельских; что приказывал, то останавливал, и снова приказывал, от чего удерживал; потом, что обыкновенно случается в делах проигранных, все распоряжались, а никто не исполнял; наконец бросив оружие, стали помышлять о бегстве и о том, как бы ускользнуть похитрее от неприятеля. Вителлианцы врываются и производят общий хаос кровопролития, убийства, пожара. Не многие из военных людей - и из них наиболее замечательные Корнелий Марциал, Эмилий Паценз, Касперий Нигер, Дидий Сцева дерзнули на бой и убиты. Флавия Сабина безоружного и бежать не пытавшегося окружают и с ним Квинкция Аттика, заслужившего внимание призраком почести и тем, что он из пустого тщеславия объявлял народу эдикты (приказы) пышно - величавые за Веспасиана и оскорбительные для Вителлия. Остальные ускользнули различными случайностями: некоторые в одежде рабов, другие нашли себе защиту в преданности клиентов, спрятавших их под кучею домашней поклажи. Были и такие, что, подхватив условный знак, которыми Вителлианцы узнавали друг друга, сами спрашивали и давали ответ и смелостью нашли возможность скрыться.
74). Домициан при начале вторжения скрылся у смотрителя храма расторопностью отпущенника, в полотняной одежде замешавшись в толпу жрецов, и остался неузнанным, а потом нашел себе приют у Корнелия Прима, отцовского клиента подле Велабра. Когда отец достиг верховной власти, он (Домициан), сломав избушку смотрителя храма, выстроил небольшую часовню Юпитеру, сохранителю, и поставил жертвенник, велев то, что с ним случилось, вырезать на мраморной доске. За тем, достигнув сам верховной власти, посвятил Юпитеру хранителю огромный храм, где и сам изобразил себя почивающим на лоне бога. Сабин и Аттик, обремененные цепями, поведены были к Вителлию, приняты им далеко невраждебною речью и выражением лица, при громком ропоте тех, которые требовали права умертвить их, и вознаграждения за понесенные труды. Крики начались от ближайших и самая грязная часть черни требовала казни Сабина, перемешивая лесть с угрозами. Стоящего перед ступенями дворца Вителлия, готовившегося умолять (за Сабина), убедили отказаться. Тогда исколотое и истерзанное тело Сабина, отрубив ему голову, потащили к гемонии (место казни преступников, которых бросали с лестницы в Тибр).
75). Таков был конец этого человека, конечно ни в каком случае не заслуживающего пренебрежения. Тридцать пять лет служил он общему делу (государству), и заслужил почетную известность и дома и военною службою: бескорыстие (невинность) и справедливость его остались вне всякого сомнения, но на словах он был слишком невоздержен. Только это молва ставила ему в вину в продолжении семилетнего управления Мезию и двенадцати исполнения обязанностей префекта в Риме. При конце жизни некоторые считали его ленивым, многие умеренным и щадившим кровь сограждан. В одном все согласны, что, прежде возвышения Веспасиана на верховную власть, честь дома опиралась на Сабине. Передают, что убийство его было приятно Муциану. Весьма многие толковали: "этим обеспечено спокойствие, так как не будет уже соперничества между двумя, из которых один имел бы в памяти то, что он брат императора, а другой, что у него есть сотоварищ верховной власти". Но Вителлий воспротивился народу, требовавшему на казнь консула, умилостивленный и как бы платя тою же монетою, потому что на вопрос: кто сжег Капитолий, Аттик назвал себя виновным. Это - было ли признание или ловкая и своевременная ложь, взять на себя такое ненавистное преступление, и удалить подозрение от того, чтобы это было делом Вителлиевой партии, - решить трудно.
76). В эти же дни Л. Вителлий, поставив лагерь у святилища Феронии, грозил гибелью Таррачине, где находились как бы взаперти гладиаторы и гребцы; они не осмеливались выйти за стены и предпринять что-либо в открытом месте. Начальствовал, как мы упоминали выше, гладиаторами Юлиан, а гребцами Аполлинарий. Своею распущенностью и беспечностью походили они сами более на гладиаторов чем на вождей; ни караулов не ставили, ни укрепляли стены, где представлялась опасность; ночью и днем праздные громко любовались красотами берега и, разослав воинов за потребностями наслаждений, о войне лишь говорили на пиршествах. За немного дней перед тем удалился Апиний Тиро; беспощадно вымогал он у муниципий дары и деньги и придавал более ненависти, чем сил своей партии.
77). Между тем к Л. Вителлию перебежал раб Вергиния Капитона и обещал: "если только получит вооруженный отряд, то крепость беспрепятственно передаст ему". В глубокую ночь он поставил когорты налегке над головами неприятелей по вершинам горного хребта, оттуда воины устремились скорее убивать, чем сражаться, валят безоружных, или только что бравшихся за оружие, или некоторых лишь пробудившихся от сна; мрак ночи, страх, звук труб, крики неприятелей - все это увеличивало смятение. Немногие из гладиаторов пали сопротивляясь и не отмщенные; все же прочие бросились к судам, где все полно было таким же страхом; замешались и поселяне; их всех Вителлианцы убивали без разбора. Шесть легких (либурнских) судов при начале суматохи ускользнули и с ними начальник флота Аполлинарий; а остальные суда или взяты у берега или потонули в море, так как обременены были тяжестью бросавшихся. Юлиан приведен к Л. Вителлию сначала позорно избит, а потом в глазах его (Вителлия) заколот. Нашлись, которые винили жену Л. Вителлия Триарию, будто бы она, опоясавшись мечом военным, вела себя надменно и жестоко среди воплей и бедствий постигших жителей Таррачины, взятой приступом. А сам (Л. Вителлий) послал брату в знак удачно совершенного дела лавровую ветвь и спрашивал: немедленно ли вернуться ему прикажет, или заняться усмирением Кампании?" Это было спасительно не только стороне Веспасиана, но и государству, потому что если бы воины после свежей победы и кроме врожденного упорства, сделавшись еще смелее вследствие успеха, направились бы в Рим, то не миновать бы упорной борьбы и не без гибели городу. Л. Вителлию, хотя и дурно ославившемуся, нельзя отказать в деятельности: силен он был не добродетелями как люди чести, но пороками, как самые дурные.
78). Между тем как это совершается со стороны партии Вителлия войско Веспасиана, выйдя из Нарни, спокойно проводило праздничные дни Сатурна в Окрикуле[20]. Причина столь вредного замедления была та, что дожидались Муциана. Не было недостатка в людях, которые уличали Антония подозрениями, будто бы он медлил из коварства после тайного письма Вителлия, в котором тот, как награду за предательство, предлагал ему консульство, в замужество свою дочь и огромные богатства в приданное". Другие говорили, что это выдумка сложенная в удовольствие Муциану. Некоторые говорили: "всех вождей постоянно планом действия было - скорее показывать городу войну, чем наносить: когда самые сильные когорты уже отпали от Вителлия и он, потеряв все, на что мог рассчитывать, по-видимому, слагал верховную власть. Но все испорчено сначала торопливостью, потом робостью Сабина; он, взявшись самонадеянно за оружие, самый укрепленный замок Капитолия, которым и значительному войску овладеть было бы не легко, не был в состоянии защитить от трех когорт". Не легко было одному приписать вину, которая была общая всем, так как и Муциан двусмысленными письмами задерживал победителей, и Антоний несвоевременным (поздним) повиновением желая отклонить от себя неудовольствие, навлек себе только новое обвинение; а прочие вожди, считая войну оконченною, ознаменовали её исход. Даже Петилий Цериалис, посланный вперед с тысячею всадников с тем, чтобы поперечными путями через Сабинское поле по Саларской дороге войти в город, недостаточно был поспешен; наконец слух о том, что Капитолий взят, всех разом возбудил.
79). Антоний по Фламинийской дороге прибыл к урочищу Красные камни[21] уже в глубокую ночь, опоздав своею помощью. Тут он узнает, что Сабин убит; Капитолий сожжен, город в волнении, все в самом грустном виде. Была весть и о том, что чернь и рабов вооружают за Вителлия. Да и Петилию Цериалису конное сражение было неудачно; его, не принявшего мер осторожности и стремившегося как на побежденных, Вителлианцы встретили конницею, перемешав ее с пехотою. Сражение произошло вблизи города между строений, садов и переулков. Вителлианцы знали хорошо местность, а неприятель оробел, не разведав ее предварительно. Да и не все всадники действовали единодушно, так как в числе их находились некоторые, захваченные недавно у Нарни и все еще преданные стороне Вителлия; взят в плен начальник эскадрона Туллий Флавиан; прочие обратились как безумные в бегство; победители не преследовали их дальше Фиден.
80). Этот успех увеличил усердие народа; городское население взялось за оружие. Немногие имели щиты, а большинство, захватив оружие, какое кому попалось под руку, требует знака к битве. Вителлий благодарит и велит идти вперед на защиту города. Потом созван сенат и отобраны послы к войску - советовать мир и согласие в видах пользы отечества. Послов постигла различная участь. Те, которые попались на встречу Петилию Цериалису, подверглись крайней опасности, так как воины с презрением отвергли условия мира. Претор Арулен Рустик ранен; такой поступок вызвал тем больше негодования, что кроме посягательства на сан легата и претора, самый человек по своим достоинствам того не заслуживал. Разбежались провожавшие, убит ближайший ликтор, дерзнувший было раздвинуть толпу, и не будь послы защищены непосредственным вмешательством вождя, то священное даже у чужестранных народов право послов, перед самыми стенами отечества, неистовство граждан попрало бы совершенно (даже до их гибели). С большим равнодушием приняты те послы, которые пришли к Антонию не потому, чтобы воины были скромнее (умереннее), но вождь имел более значения.
81). Замешался в число послов Музоний Руф, всаднического сословия, имевший притязание на изучение философии и правил (наставлений) стоиков; начал он, входя в ряды воинов, толковать о благодеяниях мира и опасностях войны и читать наставления имевшим в руках оружие. Многие издевались над этим, а еще большему числу он просто надоел; не было недостатка и в таких, которые еще готовы были его побить и вытолкать, если бы он, уступая убеждениям людей посмирнее и угрозам других, не отложил в сторону свою неуместную премудрость. Навстречу вышли и девицы Весталки с письмом Вителлия, адресованным к Антонию, где он настаивал, "чтобы на один день погодить решительным боем; если дадут эту отсрочку, то легче будет достигнуть соглашения во всем". Девицы отпущены с почетом, а Вителлию дан ответ: "убийство Сабина и пожар Капитолия разорвали всякую возможность соглашения относительно войны".
82). Впрочем, Антоний сделал попытку - смягчить легионы, позвав их на собрание, и склонить, "чтобы они, став лагерем подле Мулвийского моста, вошли в город на другой день". Основание медлить было то, как бы воин, рассвирепев в бою, не пощадил ни народа, ни сената, ни храмов и капищ богов. Но воины на всякое промедление смотрели подозрительно, как на враждебное победе. Вместе сверкавшие по холмам знамена, хотя за ними и следовали толпы народа к бою неспособные, представляли что-то похожее на неприятельское войско. Разделены силы на три части: одна двинулась Фламинийской дорогою, на которой и стояла другая берегом Тибра, а третья по Саларийской дороге подходила к Коллинским воротам. Чернь рассеяна бросившимися вперед всадниками; воины Вителлиевы и сами выступили навстречу, разделившись на три отряда. Схваток боевых перед городом было много и с разнообразным успехом, но для Флавианцев, на стороне которых был перевес благоразумного распоряжения вождей, они чаще оканчивались благоприятно. Понесли урон лишь те, которые свернули в часть города налево, к Саллюстиевым садам, по дорогам узким и скользким. Вителлианцы, стоя на изгородях садов до позднего дня, отражали подходивших камнями и дротиками, пока они не были обойдены всадниками, ворвавшимися в Коллинские ворота. Сошлись и на Марсовом поле враждебные боевые линии. За Флавианцев счастье и столько раз приобретенная победа; а Вителлианцы ломились вперед под влиянием одного лишь отчаяния, и хотя отбитые, опять собирались в город.
83). Тут же присутствовал зрителем сражения и народ, и как бы смотря на сценическое представление, то тех, то других поощрял рукоплесканиями и криками; а когда одна из сторон терпела поражение, то искавших спасения в лавках и домах громкими криками требовали вытащить и умертвить, и им-то (таким крикунам) доставалась большая часть добычи. Так как все внимание воинов обращено было на кровопролитие и убийства, то обирать убитых доставалось народу. Весь город представлял зрелище возмутительное и гнусное: тут сражение и раненые, а рядом бани и трактиры. Вместе кровь и кучи тел, а возле распутные женщины и им подобные. Стремлений к удовлетворению похотей столько же, как бы и при совершенной праздности, преданной одному беззаботному наслаждению. Преступлений столько, как в самом жестоком плену. Вполне можно было подумать, что граждане разом и неистовствуют, и предаются полному разгулу страстей. И прежде сражались вооруженные войска в городе, когда два раза Л. Сулла и один раз Цинна остались победителем. Не менее жестокостей было и в то время, но теперь какое-то не человеческое равнодушие и даже ни на малейший срок не прерваны наслаждения; но как бы в праздничные дни, и в самом ужасе находя источник радости, - предавались веселостям и наслаждениям; с совершенным равнодушием к делу какой-либо стороны, радовались только общественными бедствиями.
84). Особенно много труда предстояло при взятии приступом лагеря; его, как последний оплот надежды, оберегали самые отчаянные воины. Тем с большим напряжением сил действовали старые когорты; разом употреблены в дело все средства, придуманные для приступов самых укрепленных городов, - черепахи, осадные орудия, насыпи, Факелы. Воины кричали: "сколько труда и опасностей стоили им столько сражений, теперь остается довершить этим делом. Город возвращают они сенату и народу Римскому, храмы - богам; в лагерях же (сосредоточена) собственная честь легионов; тут их отечество, тут их домашний очаг; если они разом не войдут в них, то придется провесть всю ночь под оружием. Вителлианцы со своей стороны, хотя и числом и судьбою неравные, тревожили победу, замедляли мир, жертвенники и дома обагряли кровью, взялись за последние утешения побежденным. Много полуживых испустили дыхание на башнях и на передней части стен. Вырвав ворота, остальная толпа бросилась навстречу победителей, и все пали, получив раны спереди лицом обращенные к неприятелю; даже умирая, последняя забота их была оставить такое доказательство их чести. Вителлий, по взятии города, через заднюю часть дворца отнесен на маленьких носилках к Авентину, в дом жены, с тем, чтобы если бы ему удалось на день скрыться, то бежать в Таррачину к когортам и брату. Потом, по своему непостоянству образа мыслей, - и таково уже свойство робости, что все настоящее в особенности не нравится тому, кто всего боится, - он вернулся во дворец опустевший и всеми оставленный. Разошлись даже самые низшие из рабов или уклонялись от встречи с ним. Приводит в ужас опустение и гробовое молчание места, пытается проникнуть в запертые места; повсюду пустота наводит ужас; утомленный бедственным скитальничеством, он спрятался в таком закоулке, что и сказать стыдно, откуда и вытащен Юлием Плацидом, трибуном когорты. За спину связали ему руки, платье истерзано; когда его вели, то он представлял вид самый неприятный: многие бранили, никто не плакал; такой некрасивый исход дела уничтожил всякое сострадание. Попавшийся навстречу германский воин - в Вителлия ли метил из раздражения или из желания поскорее положить конец поруганию над ним, в трибуна, неизвестно, но нанес удар, отрезал ухо у трибуна и тотчас же убит.
83). Вителлия, занося на него острия мечей, вынуждали то поднимать кверху лицо и подставлять его поруганиям, то взирать на ниспровергаемые изображения его, а всего чаще на ростры и то место, где Гальба убит; наконец, пинками проводили его до Гемоний, где лежало тело Флавия Сабина. Вырвался и у Вителлия голос один не презренной души, когда он на оскорбления трибуна ответил: "а все же я был твоим императором"! Затем он пал от множества ударов. И народ так же бесчестно порицал убитого, как льстил живому.
86). Родился он в Луцерии и уже достигал пятидесяти семилетнего возраста. Консульства, священства, звания и места между первых в государстве сановников, он достиг вовсе не своею деятельностью, но на все это дала ему право знаменитость отца. Возвысили его до верховной власти те, которые его не знали. Редко кому хорошими средствами удавалось снискать такое расположение войска, какое он приобрел просто ничего не делая. Впрочем, нельзя ему отказать в простоте и щедрости, но они, если им нет границ, обращаются на гибель. Привязанности он думал поддержать и сохранить значительностью подарков, а не постоянством нравственным и потому он их больше заслужил, чем имел. Конечно, пользы государства требовали того, чтобы Вителлий был побежден; но в вероломстве вряд ли могут упрекать Вителлия те, которые, изменив для него Гальбе, его самого предали Веспасиану. День уже совсем склонялся к вечеру, но, вследствие робости сановников и сенаторов, которые или разбежались из города, или скрывались по домам клиентов, сенат не мог быть созван. Домициан, когда уже нельзя было опасаться ничего враждебного, вышел к вождям партии и приветствован именем Цезаря. Воины в большом числе, и как были под оружием, отвели его под родительский кров.

---

[1] Пэтау на Драве, в Штирии.
[2] Совр. Инн в Тироле и Баварии.
[3] Одерцо.
[4] Альтино.
[5] Падуя.
[6] Ныне Эсте на дороге из Падуи в Феррару.
[7] Вероятно Леньяно, другие принимают за Феррару.
[8] Виченца.
[9] 31 Октября.
[10] По мнению Рота это место нужно передать так: «потешил зрение свое смертью врага».
[11] Монако.
[12] Гиерские о-ва.
[13] Храм счастья — fanum fortunae, ныне Фано, между Римини и Анконою.
[14] Беванья.
[15] Нечистых. Рот перевел — хищных.
[16] Ныне деревня Казильяно.
[17] Ныне Терни.
[18] 18 декабря.
[19] По другому чтению 415 лет.
[20] Ныне Окриколли.
[21] В дух милях от Рима. Теперь там одни развалины.