Жизнь, датировка
Амвросий Макробий Феодосий живет в начале V в. Тождество с Макробиями, известными из других источников, остается под вопросом; вероятно, он был praefectus Italiae430 г. (cod. Theod. 12, 6, 33). Авиан посвящает ему свои басни. Сам он адресует свой грамматический трактат некоему Симмаху, может быть, сыну оратора.
Обзор творчества
Нужно назвать три произведения: на первом месте - Saturnalia в 7 книгах, литературный симпосий; затем комментарий к цицероновскому Somnium Scipionis, трактат, вместе с которым до нас дошел текст Цицерона; наконец, грамматический трактат, известный только по извлечениям: De differentiis et societatibus Graeci Latinique verbi. Он отвечает потребностям культуры, чья двуязычность ведет не к усреднению, но к усложнению.
Источники, образцы, жанры
Источники Saturnalia, где переработано немало ученых сведений, наряду с антикварами и толкователями Вергилия - прежде всего Геллий и Плутарх, которых он, однако, не упоминает. Иногда он поправляет Геллия; проблема источников сложна. Не следует ни переоценивать, ни недооценивать начитанность Макробия. По содержанию произведение относится к жанру литературной смеси. Эстетический образец среди прочего - Пир Платона; эта форма уже, правда, давно служит оболочкой для ученого содержания[1]. Комментарий на Сон Сципиона пропитан неоплатонической философией. Макробий ссылается на Порфирия и Плотина, которого он - наряду с Платоном - относит к числу корифеев философии. De differentiis наводит на мысль о Ῥηματιϰόν Аполлония, а также о Геллии, о каком-либо труде, родственном Капру, и о глоссариях.
Литературная техника
Литературная техника Сатурналий выдержана в духе философского диалога. Оболочка напоминает платоновскую: разговор пересказывает человек, который слышал его от свидетеля. Действие начинается накануне Сатурналий и продолжается вплоть до третьего дня праздника, причем каждый день разговор ведется в доме одного из его участников. В главной части, где речь идет о Вергилии, как и в диалогах Цицерона, темы распределяются по собеседникам и обсуждаются в длинных связных речах. Что касается вступления и его технических приемов, то посвящение сыну со времен Катона и De officiis Цицерона стало прочной римской традицией. Как и в риторических трактатах последнего, участие в диалоге видных римлян лишает обсуждение специфически школьного характера и придает ему общечеловеческую значимость; наряду со знаменитым Симмахом здесь фигурирует, напр., и представитель Никомахов. Сервий - единственный специалист, и его присутствие делает уместным рассмотрение подробностей.
Язык и стиль
Макробий намеревается по возможности переносить в свой текст оригиналы в неискаженном виде[2]. Многочисленны греческие цитаты. Автор относится к числу того незначительного меньшинства образованного класса на Западе, которое еще знает греческий язык.
Образ мыслей I. Литературные размышления
Литературные размышления затрагивают прежде всего собственное творчество: по сравнению с другими источниками Макробий хочет не блистать красноречием, а давать знания (praesens opus non eloquentiae ostentationem sed noscendomm congeriem pollicetur, praef. 4). Таким образом, он следует традиции, знакомой нам по римской специальной литературе[3]. При этом сведения должны сообщаться не в беспорядке, а как органическое целое (in ordinem instar membromm cohaerentia, ibid. 3). Это касается как формы, так и содержания его произведения.
Второй - и более весомый аспект - понимание Вергилия. Поэт предстает знатоком всех областей науки[4], он сравнивается с творящей природой и обладает свойствами, присущими, в иных случаях, только богам. В таких репликах важны, с одной стороны, шаги к пониманию человеческого творчества, предвосхищающие концепции Нового времени, с другой - высокая оценка дидактической ценности литературных произведений. Во всех деталях слову поэта приписывается способность открывать сущность вещей. Таким образом Макробий доводит до логического конца подход, лежащий в основе De lingua Latina Варрона. Если последний представил латинский язык как инструмент энциклопедического познания действительности, то у Макробия изучение Вергилия - введение не только в греческую и римскую литературу, но и во все области знания. При этом мы имеем дело не со смехотворным культом Вергилия, но с тем, что лежит в основе всякого воспитания. Латинский язык должен изучаться не в произвольном виде, но в той благороднейшей форме, которую ему придал великий поэт. Его произведения обеспечивают питомцу и доступ ко всем областям знания. Энциклопедическое образование обретает таким способом и ранг, и человечески-творческую сердцевину[5].
Образ мыслей II
Макробий комментирует Сон Сципиона, чтобы ввести своего читателя в философию. Интерес перемещается из политической сферы в философскую. Неоплатонизм в это время - основа человеческой мысли; многие из его посылок признают как христиане, так и язычники. Макробий сочетает интерпретацию текста с философскими и энциклопедическими элементами. Таким образом, он использует классический цицероновский текст в целях открытия мира и научной пропедевтики.
Прежде всего Макробия интересует отношение Цицерона к Платону, затем он рассматривает сущность сна и допустимость мифологической оболочки в обсуждении философских проблем. Текст Цицерона дает повод к рассуждениям о числах (к rep. 6,12), о добродетели души (к 13), об астрономии и музыке, а также к изображению земли и ее поясов и годового цикла[6]. В заключительном отрывке о самостоятельном движении души и ее бессмертии на первый план выступает силлогистика. Таким образом, комментарий затрагивает в тексте Цицерона все три философские области: физику, этику и логику.
Самостоятельное движение и бессмертие души формулируется как стержневая тема, очень близкая римскому мироощущению. Уже Цицерон, который придавал таким представлениям политическую окраску, заканчивает платоновскими словами об этом свой диалог. Дальнейшая философская работа с проблемой человеческой личности осуществляется только в эпоху поздней античности, причем под знаком неоплатонизма. В творчестве Макробия пересекается литературно оформленный римский опыт и греческая мысль в этой области.
Традиция
Sat.: Традиция состоит из трех групп рукописей. Лучшая, которая содержит все греческие цитаты, в основном представлена следующими кодексами: Neapolitanus VB 10 (N; начало IX в.: содержит Sat. 1,1- 7, 5, 2); Bodleianus Auct. T II 27 (D; конца IX в.; содержит Sat. 1, 1-3, 4, 9, комментарий на Сон Сципиона и текст Цицерона); Parisinus 6371 (P; XI в.; содержит и Сатурналии, и комментарий полностью). N был написан невежественным, но точным переписчиком, поэтому он ценен. Совпадения ND дают хороший текст. P - выдающаяся рукопись; ее недостаток в том, что переписчик знал латынь и применял иногда синонимы.
Ко второй группе, которая сегодня считается менее ценной, относится переоцененные Эйссенгардтом Bambergenses B (к Sat. 1, 1-3, 19, 5: M. L. V. 5 n. 9, IX в.; к комментарию - M. IV15. F n. 4, XI в.).
Есть еще и третий класс; и на самом деле он является третьестепенным по своему значению; сегодня вторую и третью группы считают подгруппами одного и того же семейства.
Somn.: необычайно богатая традиция делает рецензию практически невозможной. Наряду с P, B и D (см. выше) предпочтение отдается еще трем рукописям: Parisinus 6370 (S; IX в.) содержит комментарий без цицероновского оригинала; Parisinus n. a. 16 677 (E; начала IX в.) - комментарий и часть текста Цицерона; Gottonianus Faustin. C. I Mus. Brit. (C) охватывает комментарий и весь Somnium.
Влияние на позднейшие эпохи
Макробия (как Марциана, Боэция, Халкидия и Исидора) в эпоху средневековья основательно штудируют и ревностно используют. Часто из него делают дословные выписки, как он сам поступал со своими оригиналами. Комментарий на сон Сципиона служит источником античной науки, в первую очередь астрономии и учения о числах[7]. Сатурналии дают научный материал[8] и этимологии, иногда - анекдоты и остроты[9]. Макробий вносит свой вклад в средневековое понимание Вергилия[10].
Годфрид из Бретеля (XII в.) в своем Fons philosophiae наряду с другими великими умами выводит и Макробия[11] и заставляет его присутствовать при споре номиналистов и реалистов. Это может быть отзвук той мысли, что его комментарий способствовал распространению платоновской философии. Когда победил Аристотель, звезда Макробия начинает закатываться.

---

[1] В духе действительно существовавшего обычая: Платон, Ксенофонт, остальные платоники, Аристотель (впервые обилие учености), Геродиан, Гераклид, Афиней, Плутарх, Лукиан (пародия), Юлиан (идеал государя), Мефодий (христианское содержание); к этой традиции (и к Геллию) Макробий ближе, чем к латинской сатирической литературе о сепа; ср. Hirzel, Dialog и J. Martin, Symposion, Paderborn 1931, перепечатка 1968.
[2] Nec mihi vitio vertas, si res quas ex lectione varia mutuabor ipsis saepe verbis quibus ab ipsis auctoribus enarratae sint explicabo («не ставь мне в вину, если сведения, которые я позаимствовал, читая самые разные вещи, я часто буду излагать теми же словами, какими о них рассказано у самих авторов», Sat. praef. 4).
[3] См. выше разд. Римская специальная литература, т. I, стр.620—623.
[4] Риторики, права понтификов, авгуральной практики, греческой литературы, философии, астрологии, древнелатинской поэзии.
[5] Место Вергилия в образовательной программе соответствует гомеровскому у греков; очень сомнительно, чтобы Макробий решил здесь противопоставить Вергилия христианству, сделав из него «Священное Писание». Средневековье — когда Макробия читали весьма ревностно — не отличалось в этом отношении такой узостью, как наш век, который торопится загнать человека или произведения в идеологическую и жанровую ячейку, вместо того чтобы узнать то, что они нам могут сказать.
[6] Такие центральные темы, как «год» и «солнце», объединяют Sat. и somn.
[7] Некоторые примеры: с Макробием частично пересекается традиция истолкования Тимея, сделанного Халкидием; Дунгал (VIII в.) дословно выписывает показания Макробия для вычисления солнечных затмений (Manitius, LG 1,371); его основательно изучает Биртферт (вторая половина X в.; Manitius, LG 2,701 сл.); Гуго из Сен—Виктора (XII в.) вычисляет объем и диаметр Солнца, исходя из Макробия (Manitius, LG 3,116); Онульф (XI в.) перенимает у Макробия классификацию снов на пять видов (ibid. 2, 362).
[8] Рассуждения Макробия о названиях месяцев оказывают влияние на Беду и Гельперика (ibid. 448 сл.).
[9] Manitius, LG 3, 556; 634.
[10] Предисловие комментария к Энеиде, приписываемого Бернарду Сильвестру (XII в.), исходит не из Sat., но из somn. 1, 9, 8: поэзия сообщает философскую истину в скрытой форме (ibid. 3, 208 сл.); об этом A. Wlosok, Der Held als Argernis: Vergils Aeneis, \\JA NF 8,1982, 9—21, особенно 13, прим. и.
[11] Manitius, LG 3, 778.