Цицерон

Жизнь, датировка
М. Туллий Цицерон родился в 106 г. до Р. Х. в Арпине. На его детские годы приходится стремительная карьера его земляка Г. Мария, которому позднее он создаст памятник в стихах. Как Марий, Цицерон также homo novus, однако, в отличие от победителя тевтонов он обязан успехами только своему образованию и талантам в духовной сфере. Он изучает в Риме греческую риторику, слушает на Форуме влиятельнейших римских ораторов и берет уроки у сведущего в праве авгура Кв. Муция Сцеволы, зятя Г. Лелия. Живые воспоминания Сцеволы о кружке Сципионов не замедлили произвести самое глубокое впечатление на юношу, как покажет позднее оболочка его диалога De republica. На философские занятия его вдохновляет Филон из Лариссы. Этот скептический академик, который с 88 г. обосновался в Риме, обучает его среди прочего и рассмотрению спорного случая с двух противоположных точек зрения (in utramque partem disputare) - упражнение, чья польза для риторической inventio очевидна. После смерти Филона (85 г.) Цицерон становится учеником стоика Диодота, которому он дает возможность прожить всю долгую старость в своем доме.
Только после долгих лет учебы оратор выходит на публику; вероятно, это не случайно происходит тогда, когда Сулла восстановил оптиматскую республику. И в особенности способствует его стремлению быть на виду речь За С. Росция Америйского, в которой Цицерон мужественно напал на любимца Суллы. В то время создается и риторический учебник De inventione, от которого в более зрелые годы оратор решит отмежеваться.
Деятельность адвоката, которая вредно отражается на здоровье Цицерона, он прерывает образовательной поездкой в Грецию и Малую Азию (79-77 гг.). Полгода он учится в Афинах у Антиоха Аскалонского, руководившего тогда Академией. В своем скорее догматическом платонизме этот мыслитель сближается со Стоей. Из учителей риторики, с которыми Цицерон вступает в контакт во время своего путешествия, самая крупная фигура - Аполлоний Молон, преподающий на Родосе. Этот последний освобождает оратора от юношеских крайностей и наделяет его более щадящей разговорной техникой - громадная помощь в его карьере оратора.
Уже в 76 г. мы видим Цицерона квестором в Лилибее (Сицилия). Его большой пыл в отправлении своей должности остается - как он с некоторым разочарованием устанавливает задним числом - незамеченным в далеком Риме. И с этого момента он концентрирует свои усилия на столице. Во время консульства Помпея и Красса он собирает обильный компрометирующий материал против Г. Верреса, бывшего в свое время пропретором в Сицилии, и принуждает его удалиться в добровольное изгнание. Будучи избран претором (66 г.), он в своем знаменитом зерцале полководца За закон Манилия выказывает себя сторонником Помпея. Консульство 63 года, во время которого Цицерон проявил и бдительность, и отвагу, одновременно и высшая точка, и поворотный пункт его карьеры.
В следующие годы он должен защищаться от обвинений в казни катилинариев и наконец (58-57 гг. до Р. Х.) отправиться в изгнание. После возвращения выходят в свет самые значительные труды: De oratore 55 г, De republica 54-51 г., и мастерские речи: In Pisonem, Pro Milone. Это время (обычно преувеличивают ту меру досуга, которую оно давало Цицерону) заканчивается проконсульским наместничеством в Киликии (51- 50 гг.) и последовавшей за ним гражданской войной - неплодотворные годы, навязавшие весьма неблагодарную роль этому прирожденному стороннику мирной гражданственности.
После того как Цезарь принял под свое покровительство бывшего противника (47 г.), тот в исполненных скромного изящества речах, искусно лавируя между похвалами властителю и республиканским свободомыслием, высказывается перед его лицом за бывших помпеянцев. Риторические трактаты (Brutus, Orator) выявляют спор Цицерона с аттицистами. Тяжелое потрясение он испытывает после смерти дочери Туллии в феврале 45 г. Скорбь становится новым творческим импульсом: он сперва пишет утешение к самому себе, а затем, практически один за другим, - целый ряд теоретических трудов, в которых он упрочил за римской литературой почти все сферы философии.
После гибели Цезаря этот республиканец с ожесточением отдается борьбе против Антония. Своим терпким языком и красочной предметностью Philippicae знаменуют новую фазу его развития. Включенный в проскрипционный список Антонием и Октавианом, величайший римский оратор в 43 г. падает жертвой жестокого убийцы. Его голову и руки выставляют для всеобщего обозрения на форуме. Это тот самый год, когда смерть подстерегла и обоих консулов, - событие, которое символически можно считать концом республики. Будущее принадлежит той власти, которая сделала свои первые шаги, когда Цицерон был еще ребенком и чье усиление этот сторонник тоги должен был наблюдать в течение всей своей жизни - власть профессионалов шпаги. Только это новшество Мария делает возможным политическое развитие I в. до Р. Х., ведущее от армий, содержимых на средства частных лиц, к военной диктатуре.
Цицерону предъявляли упрек в том, что он выступал " последовательно как демократ, как аристократ и как орудие монархов"[1]. И на самом деле в ранней речи За Секста Росция Америйского он выступил против любимца Суллы Хрисогона, а потом стал убеждать народ отклонить популярный аграрный закон; в речи За закон Манилия он прославляет полководчество Помпея, а в За Лигария - мягкость Цезаря. Однако нужно видеть и то, что Цицерон, происходящий от римских всадников, постоянно представляет интересы своего сословия, будучи вынужден заниматься этим по-разному в связи с переменой обстоятельств, если он вообще не хочет отказаться от политической деятельности. Он правильно понял значение всадников - Август тоже будет опираться на них. То, что в карьере Цицерона так много темных пятен, - напр., он должен защищать своего злейшего врага Габиния (с чувством удовлетворения узнаешь, что речь была не блестящей) - стоит поставить в вину не столько отдельному человеку, сколько запутанным политическим обстоятельствам позднереспубликанской эпохи. Homo novus - без поддержки в аристократических фамильных кланах, а также без финансовых средств какого-нибудь Красса - не может быть слишком разборчив в выборе своих подзащитных: адвокатская практика - единственное средство обрести связи, необходимые для политической карьеры. Наряду с его партийностью сословного порядка неизменна и верность республиканскому государственному устройству; и в молодые, и в зрелые годы он на стороне сената против Цезаря, как и в старости - на стороне сената против Антония. Перед лицом диктатора Цезаря он отстаивает дело приверженцев Помпея и со скромной гордостью признает самого себя помпеянцем. Он пытается до самого конца склонить сначала Цезаря, а потом его наследника, на сторону любимой паче всего республики.
Речи, трактаты и письма Цицерона - бесценные документы уже в силу одного того, что они свидетельствуют о его эпохе. Но вдобавок они расширяют духовный горизонт римского мира в различных направлениях. Цицерон закладывает в Риме основы эстетически притязательной литературы о философии политики, этики, права и ораторского искусства. Его образ римской республики, конечно, идеализирован, но выношен собственным политическим опытом и знанием дел. Ему было дано успеть выразить многое, прежде чем все это окончательно ушло из жизни. Однако это вовсе не ретроград-мечтатель. Многие мысли, о которых ранее в Риме (по крайней мере так) не слышали, - посев для будущего.
Обзор творчества 1: периоды творчества
Попытка расклассифицировать творчество Цицерона по эпохам легче всего удается для риторических произведений: De inventione (81 /80 г. до Р. Х.) относится к ранней эпохе (I), De oratore (55 г.) к среднему периоду (II), Brutus и Orator (оба 46 г.) приходятся на поздний (III)[2]. Философские произведения, которыми он, правда, начинает заниматься позже, могут уложиться в эти же хронологические рамки: De re publicaDe legibus, возможно, позднее переработанный трактат) относятся ко второму, а остальные[3] - к третьему периоду. Самые старые из сохранившихся писем[4] Цицерона - от 68 года; таким образом они в основном относятся ко второму и третьему периодам.
Для речей[5] наиболее целесообразно разделение на десять периодов. Путешествие на Восток (79-77 гг.) отделяет второй от первого. Третья группа начинается с Веррин (70 г. до Р. Х.); претура и консульство соответственно отмечают четвертую и пятую фазу. Вокруг ссылки (58-57 гг.) группируются шестой и седьмой периоды; восьмой - период зрелости (55-52 гг.). Речи к Цезарю как девятая группа и Филиппики как десятая замыкают этот ряд.
Обзор творчества 2: речи
Pro Quinctio (81 г.)
Цицерон представляет в частном процессе П. Квинкция против С. Невия, которого защищает знаменитый адвокат Гортензий. Некоторые части этой речи утрачены.
Pro S. Roscio Amerino (80 г.)
В своем первом уголовном процессе Цицерон представляет молодого Росция из Америи, обвиненного в убийстве отца. Хрисогон, любимец Суллы, ответствен среди прочего за то, что отец Росция был внесен в проскрипционные списки, и после его убийства приобретает имения Росция - ставшие государственной собственностью - за чрезвычайно низкую цену. Поскольку он весьма заинтересован в осуждении сына, никто из адвокатов с репутацией не отваживается защищать Росция. Цицерон мужественно берет на себя тяжелую задачу и с отменной ловкостью добивается оправдания обвиненного.
Pro Q. Roscio comoedo (вероятно, 76 г.)
Речь За актера Росция сохранилась лишь частично. Хотя Цицерон учился на Родосе у Молона экономному использованию своих сил, эта речь (произнесенная непосредственно после учебы) носит особенно яркий отпечаток азианийского стиля; может быть, для того, чтобы побить оратора Гортензия его же собственным оружием.
Pro Tullio (72 или 71 г.)
Речь За Туллия сохранилась тоже лишь в отрывках. Двое соседей-землевладельцев спорят о пограничной полосе. Цицерон ведет процесс против Фабия, чья шайка убила двух рабов Туллия.
In Verrem (70 г.)
После названных речей, еще близких к азианическому стилю, Цицерон в Верринах обретает собственную манеру (третий период). Г. Веррес как пропретор в 73-71 гг- бесстыдно вымогал деньги у жителей Сицилии. Цицерон в In Q. Caecilium divinatio утверждает за собой право выступить обвинителем против Верреса, и уже во время первой сессии (actio prima) короткой, но содержательной речью от 5.8.70 г. до Р. Х. (а также допросом свидетелей и чтением показаний в течение девяти дней) заставляет Верреса уйти в добровольное изгнание. Неоспоримый материал, предназначенный для второй сессии, Цицерон публикует позднее, расклассифицировав по разделам и риторически обработав, в пяти книгах (Depraetura urbana, De iurisdictione Siciliensi, De re frumentaria, De signis, De suppliciis). Они содержат настоящие жемчужины латинского повествовательного искусства.
Pro M. Fonteio (69 г.)
Фрагментарно дошедшая речь за Фонтея - по содержанию противовес речам против Верреса. К сожалению, Цицерон защищает должностное лицо, чей стиль управления провинцией вряд ли существенно отличался от манеры Верреса.
Pro A. Caecina (вероятно, 69 или 68 г.)
В полностью сохранившейся речи За Цецину речь идет о притязаниях на земельный участок; это источник наших сведений о позднереспубликанском праве собственности. Цицерон сам приводит этот текст в качестве примера простого стиля (orat. 102). Возможно, это его последнее выступление по частноправовому вопросу; отныне он будет заниматься только самыми важными делами.
De lege Manilla (De imperio Cn. Pompei: 66 r.)
Четвертый период цицероновского красноречия начинается с первой его речи о вопросе государственной важности, которую он произносит как претор. По предложению народного трибуна Г. Манилия Помпей должен в войне против Митридата и Тиграна получить верховное командование, управление провинциями Вифинией и Киликией, а также полномочие заключать мир и союзы по собственному усмотрению. Кв. Гортензий и Кв. Катул высказывают опасения относительно такой концентрации власти в руках одной личности. Цицерон, напротив, указывает на необходимость и трудность войны против Митридата, для ведения которой Помпей особенно пригоден. Эта в значительной мере эпидейктическая речь - блистательный образец "зерцала полководца", местами почти "зерцала государя".
Pro A. Cluentio Habito (66 г.)
Клуэнций якобы отравил своего отчима Оппианика; кроме того, восемь лет тому назад он возбудил против отчима уголовный процесс за то, что тот хотел отравить его (Клуэнция); тогда Оппианик был признан виновным и должен был отправиться в изгнание; теперь Клуэнцию ставят в вину, что тогда он подкупил судей. Цицерон в этой речи пускает в ход свою превосходную тактику. Потом он скажет, что ему удалось пустить пыль в глаза судьям (Quint, inst. 2, 17, 21).
De lege agraria (63 г.)
Теперь - в рамках пятого периода - следуют консульские речи. Из четырех речей De lege agraria вторая и третья сохранились полностью, первая - частично. Цицерон обращается против инспирированного Цезарем аграрного законопроекта П. Сервия Рулла (от 64 г.) создать комиссию десяти мужей с далеко идущими полномочиями, чтобы продать государственные земли и на вырученные деньги купить территории в Италии для основания колоний.
Pro Rabirio perduellionis reo (63 г.)
Пособник Цезаря, народный трибун Т. Лабиен, обвиняет сенатора Рабирия в том, что во время восстания 100 г. тот убил народного трибуна Л. Аппулея Сатурнина. Цицерон срывает замысел Цезаря отпугнуть осуждением Рабирия сенаторов от сопротивления революционному движению.
In Catilinam (произнесены в 63 г.; опубликованы в 60 г. в обработанном виде)
Четыре речи против Катилины делятся на две пары. Обе первые Цицерон произносит в ноябре, одну в сенате, другую перед народом. Первая речь достигает своей цели только частично: Катилина покидает город - однако без своих приверженцев. В двух следующих речах Цицерон обращается против сторонников Катилины и требует их наказания. Третью речь он произносит 3 декабря перед народом, четвертую - 5 декабря на заседании сената. В речах к народу Цицерон сообщает о событиях, в сенатских больше аргументации: здесь речь идет о том, чтобы повлиять на принятие решений. Смертного приговора катилинариям удалось добиться Катону 5 декабря.
Pro Murena (63 г.)
Провалившийся соперник по консульским выборам 62 г. обвинил Мурену в недозволительных способах воздействия на избирателей. Остроумная, произнесенная с большим подъемом речь - достаточно вспомнить о великолепных выпадах в адрес стоиков и юристов - приводит к оправданию.
Pro Sulla (62 г.)
Шестой период цицероновского красноречия - "перед изгнанием" - начинается в 62 г. Сулла был обвинен в участии в заговоре Каталины. Цицерон берет на себя его защиту - факт, который сам по себе действует в пользу подсудимого. Где недостает материалов в пользу последнего, используется сопоставление с революционерами. Обвиняемый был оправдан.
Pro Archia (62 г.)
Гражданские права поэта Архия из Антиохии оспариваются на основании lex Papia (65 г.), поскольку Архий не был внесен в цензовые списки. Защитник не имел возможности сослаться на законы или документы; таким образом он говорит вообще о важной роли образования и поэзии в римском обществе - текст, достойный того, чтобы его прочесть. Величественная рама позволяет добиться того, чтобы крохотный вопрос о гражданских правах поэта разрешился сам собой - если бы у него не было гражданских прав, их нужно было бы дать в силу заслуг.
Pro L. Valerio Flacco (59 г.)
Против Флакка возбужден процесс о лихоимстве за его управление провинцией Азией. Поскольку пункты обвинения невозможно опровергнуть, Цицерон пытается высмеять свидетелей или скомпрометировать их личность. Окончательный успех достигнут двойной амплификацией и обобщением: решающими в оценке личности Флакка являются его заслуги; кроме того, его осуждение затронуло бы всех добропорядочных людей (boni).
Oratio cum senatui gratias egit (57 г.) и Oratio cumpopulo gratias egit (57 г.)
Седьмой период охватывает речи, созданные после возвращения из изгнания. В двух отдельных, но родственных по содержанию речах Цицерон благодарит сенат и народ за то, что его призвали обратно, клеймит своих противников, консулов Габиния и Пизона, и оправдывает свое собственное поведение. Вторая из этих речей, вероятно, не была произнесена: ее опубликовали как брошюру.
De domo sua adpontifices (57 г.)
Когда Цицерон был в изгнании, Клодий разрушил его дом и воздвиг на его месте храм Свободы. Коллегия понтификов должна была принять решение о правомерности освящения. Цицерону удалось добиться возврата своего земельного участка. По мнению Моммзена, с точки зрения государственного права это обстоятельнейшая и значительнейшая речь; Цицерон также относит ее к числу своих лучших и хочет, чтобы жадная до знаний молодежь имела возможность ее прочесть (Att. 4, 2, 2).
De haruspicum responsis (56 г.)
Гаруспики расценивают подземный гром как признак осквернения священной земли. Клодий связывает это со строительной деятельностью Цицерона на том месте, где был храм Свободы. Оратор, естественно, утверждает, что слова жрецов относятся к самому Клодию.
Pro Sestio (56 г.)
В 57 г. Сестий особенно деятельно высказывался за возвращение Цицерона. В отместку за это Клодий на основании lex Plautia возбуждает против Сестия процесс de vi. Цицерон говорит - как часто и в иных случаях - последним среди других защитников и добивается оправдания. Защита Сестия служит одновременно самооправданием и изложением собственной политической программы.
In P. Vatinium (56-54 г.)
В этой импровизированной и позднее переработанной речи из процесса против Сестия Цицерон допрашивает свидетеля обвинения Ватиния и обрушивается на него с нападками.
Pro M. Caelio (56 г.)
М. Целий был обвинен de vi. После того как обвиняемый и Красс ответили на само обвинение, Цицерон занялся свидетелем Кв. Фуфием Каленом и соучастием Целия в убийстве главы александрийского посольства, философа Диона. Цицерон пытается обелить Целия и дискредитировать свидетельницу обвинения, Клодию.
Deprovinciis consularibus (56 г.)
В силу решений сената и народа Цицерон должен выступить на стороне триумвиров: необходимо продлить наместничество Цезаря в Галлии. Одновременно у него есть возможность внести предложение отозвать его врагов Габиния и Пизона; он клеймит их ошибки в управлении провинциями. Этой речью Цицерону удается добиться сближения с Цезарем.
Pro L. Cornelio Balbo (56 г.)
Помпей даровал гражданские права одному из сторонников Цезаря, Бальбу из Гадеса. Успех его карьеры дает повод возбудить против него судебное преследование на предмет законности этих прав и равным образом задеть его покровителей Помпея и Цезаря. Цицерон произносит заключительную защитную речь; ему таким образом предоставляется возможность дальнейшего сближения с Цезарем. Изменение курса официально оправдывается стараниями об установлении согласия.
In L. Calpumium Pisonem (55 г.)
В 55 году начинается высший расцвет творчества Цицерона. По настоянию Цицерона (prov. cons.) Пизон был вынужден оставить свою провинцию раньше, чем он рассчитывал; он напал на Цицерона в сенате. Поскольку его обвинения частично не могли быть опровергнуты, Цицерон прибегает к средству личной инвективы (здесь мы имеем образец этого жанра). Он сравнивает себя с Пизоном (не скупясь на похвалы в свой адрес) и ставит противнику в вину прежде всего приверженность эпикурейской школе[6]. Влиятельному Пизону эта тирада не повредила: в 50 г. он становится цензором.
Pro Cn. Plancio (54 г.)
Планций, поддерживавший Цицерона во время его изгнания, призван к ответу своим конкурентом на эдильских выборах, Ювенцием Латерентом, за недозволительные приемы обращения с избирателями. За него говорят его прошлое и его заслуги перед Цицероном. Здесь мы можем познакомиться с топикой процесса de ambitu.
Pro M. Aemilio Scauro (54 г.)
Цицерон защищает Скавра от обвинений в лихоимстве в бытность пропретором в Сардинии (речь сохранилась фрагментарно).
Pro C. Rabirio Postumo (54-53 г.)
Рабирий, должно быть, был соучастником Габиния[7] в лихоимсте в Александрии. Цицерон объявляет процесс неправомерным, а свидетелей - не заслуживающими доверия; он прославляет дружескую верность, существующую между Цезарем и обвиняемым. Это приводит к оправданию (вероятно, незаслуженному).
Pro T. Annio Milone (52 г.)
Милон, направляясь в Ланувий, в дороге сталкивается со своим - и Цицерона - смертельным врагом Клодием; в возникшей потасовке того подстерегает смерть. Помпей, тогда консул без коллеги, руководит процессом против Милона. Приверженцы Клодия пытаются помешать Цицерону произнести его речь. Милон отправляется в ссылку в Массилию. Свою неудачную речь Цицерон позднее заменил шедевром. Его защита глубоко эшелонирована: совершили убийство рабы Милона (status coniecturalis); это было не убийство, но необходимая оборона (status finitionis); Милону как тираноубийце подобают божеские почести (status qualitatis)[8].
Pro Marcello (лучше De Marcello - 46 г.)
Речи, произнесенные перед Цезарем, охватывают предпоследний (девятый) период цицероновского красноречия. М. Клавдий Марцелл, противник Цезаря, живет в ссылке в Митилене. Его брат Г. Марцелл просит Цезаря в сенате о милости, и тот ее оказывает. В благодарственной - а вовсе не защитительной - речи Цицерон прерывает свое затянувшееся молчание и славит не столько мягкость Цезаря, сколько мудрость, с которой тот подчинил себя республике[9]; теперь он должен жить для нее, а не для себя. За этим проблеском надежды следует мрачная ночь: помилованный убит на обратном пути в Рим.
Pro Ligario (46 г.)
Помпеянец Лигарий, в свое время помилованный Цезарем, живет в изгнании. Родственники, а также Цицерон, просят Цезаря разрешить возвращение. Правда, надежда на мягкость пропадает, когда Кв. Элий Туберон возбуждает обвинение против Лигария. Цицерон меньше старается оправдать обвиненного, нежели утвердить Цезаря в его политике примирения и внушить ему приверженность республике.
Pro rege Deiotaro (45 г.)
В гражданской войне галатский царь Дейотар, имеющий заслуги перед Римом, сражается на стороне Помпея. Его внук Кастор около 45 г. жалуется на него Цезарю, обвиняя Дейотара в покушении на убийство. Цицерон доказывает недостоверность обвинения с внутренней и внешней точки зрения. Центр тяжести - призыв к мягкости Цезаря. Исход дела неизвестен.
In M. Antonium orationum Philippicarum libri XIV (44-43 г.)
Филиппики (названные так по корпусу речей Демосфена) образуют последний, десятый период цицероновского красноречия.
1. 2 сентября 44 г. Цицерон оправдывает свое долгое отсутствие на римской политической сцене и заочно нападает на Антония.
2. Вторая речь - полемическая брошюра. Цицерон представляет себе, что он непосредственно отвечает в сенате на порицания Антония, которые тот высказал 19 сентября по поводу его отсутствия.
3. 20 декабря Цицерон предлагает сенату выразить признательность Д. Бруту и Октавиану за их противостояние Антонию.
4. Он сообщает вытекающие отсюда решения народу; кроме того, как и в третьей речи, он подчеркивает, что Антоний должен быть объявлен врагом государства.
5. 1 января 43 г. Цицерон еще раз выступает против уступчивости: противники Антония должны получить почести, а с Антонием должно обращаться как с врагом страны.
6. 4 января Цицерон сообщает народу решение почтить противников Антония. Прежде чем он будет объявлен врагом, по решению сената посольство должно было предпринять попытку посредничества.
7. Сенату нужно объявить Антонию войну.
8. По мнению сената то, что происходит, - только беспорядки (tumultus), а не война (bellum). Это слишком мало. Цицерон излагает новые предложения.
9. Сер. Сульпиций, посол к Антонию, умерший по дороге, должен получить похороны за государственный счет и почетную статую.
10. Сенату нужно задним числом утвердить меры, самостоятельно принятые в Македонии и Греции М. Брутом.
11. По приказанию Долабеллы был казнен Г. Требоний, один из убийц Цезаря. Цицерон безуспешно выступает за то, чтобы возложить на Г. Кассия наказание Долабеллы.
12. Учитывая опасность путешествия, Цицерон добивается того, чтобы отозвать посольство к Антонию.
13. Оратор защищает свою воинственную политику от М. Лепида и Мунация Планка, советующих заключить мир. Письмо Антония к Гирцию и Октавиану, зачитанное в сенате, должно доказать, что мир с Антонием невозможен.
14. 21 апреля Цицерон предлагает во время благодарственного празднества в честь победы у Forum Gallorum объявить Антония врагом государства и присвоить каждому из победителей титул императора.
Обзор творчества 3: риторические произведения
De inventione (81-80 г.)
Трактат Цицерона De inventione, юношеское произведение, от которого он позднее дистанцируется, посвящено первой части риторического искусства, нахождению материала[10]. Первая книга излагает учение о status и об отдельных частях ораторского выступления, вторая более подробно останавливается на доказательстве и опровержении в рамках учения о status. Произведение отличается явной практической направленностью: обвинитель и защитник получают точные рекомендации, как им должно себя вести. Несмотря на это, философическая складка Цицерона обнаруживается уже здесь с достаточной отчетливостью: только в сочетании с мудростью красноречие может творить добро (1, 1).
De oratore (55 г.)
Диалог De oratore, шедевр, который Цицерон посвятил своему брату Квинту, приурочен к 91 г.; главные участники - Антоний и Красс. В первой книге Красс обсуждает предпосылки ораторской профессии: природное дарование, упражнение, а равным образом всеобъемлющее образование (113-200). При этом важно требование знать римское право (166-200). Его изложение перетекает в образ идеального оратора (201-203). В противоположность Крассу Антоний требует от оратора исключительно риторических способностей.
Введение ко второй книге останавливается на связи между красноречием и мудростью. Как и в первой книге (30-34), во второй (33- 38) разговор начинается похвалой совершенному оратору. В дополнение Антоний дает детальное изложение inventio, dispositio и memoria[11], прерываемое рассуждениями Г. Юлия Цезаря Страбона об остроумии (217-290). Оживляет изложение и экскурс об историографии (51-65); вообще во второй день Антоний более восприимчив к идеям общего образования.
Третья книга начинается трогательным некрологом Крассу; в дальнейшем он будет говорить у Цицерона о стиле (elocutio) и манере представления (actio); важный экскурс содержит требование обладать философскими и моральными качествами. Риторика и философия после векового раскола должны взаимно дополнить и проникнуться духом друг друга.
Partitiones oratoriae (после 54 г.)
Partitiones oratoriae - написанные, вероятно, после 54 г. до Р. Х. - путеводная нить для сына и племянника Цицерона. В этом труде обсуждается деятельность оратора, речь и ее части, а также учение о теме (quaestio). Учебное изложение в духе катехизиса (здесь вопросы сына и ответы отца) характерно для античной формы занятия. Бросается в глаза, что вопросы ставит не учитель, а ученик; однако, по-видимому, если текст выучивался наизусть, происходил обмен ролями.
После поражения при Фарсале (48 г. до Р. Х.) Цезарь помиловал Цицерона, но политически обрек его на молчание. В этот период он пишет риторические трактаты Brutus, Orator, а также Paradoxa Stoicorum. Эти произведения посвящены М. Юнию Бруту, в последующем убийце Цезаря.
Brutus (46 г.)
В начале 46 г. появляется диалог Brutus, история римского красноречия от начала и до времени Цицерона. После предисловия и обзора развития греческого ораторского искусства (25-52) труд посвящен пяти эпохам: древнейшим римским ораторам (52-60), Катону Старшему и его современникам (61-96), времени Гракхов (96-126), поколению Красса и Антония (127-228), и наконец, Цицерону с Гор-тензием и их современникам (228-329). Произведение заканчивается кратким эпилогом. Цицерон - не без основания - рассматривает свое творчество как высшую точку римского красноречия и защищает его от крайних аттицистов. Историко-литературный опыт, осуществленный Цицероном, необычен; характеристика лиц и ведение диалога блистательны.
Orator (46 г.)
Orator создан осенью 46 г. до Р. Х. В предисловии (1-32) речь идет о том, что совершенный оратор должен обладать философским образованием и владеть тремя стилистическими регистрами - genus tenue, genus medium и genus grave ("тонким родом", "средним родом" и "тяжеловесным родом", 20-32). Первая основная часть (44-148) развивает прежде всего учение о стиле (elocutio). Остальные части риторики оставлены почти без внимания (inventio 44-49; dispositio 50; pronuntiatio, "произношение", 54-60). Задача оратора заключается в том, чтобы probare, delectare и flectere, "доказать, доставить удовольствие и склонить". Эта тройственность находит соответствие в трех названных стилистических регистрах. Во второй главной части (149-236) Цицерон на основании многочисленных примеров развивает учение о ритме в прозе; разработка столь технической темы в филигранной литературной форме - явление необычное. В этом дидактическом трактате Цицерон пытается обосновать ценность пафоса, в котором он достиг особого мастерства; таким образом он отражает нападки аттицистов на свое творчество.
De optimo genere oratorum (может быть, 46 г.)
Равным образом против неоаттицистов направлен небольшой трактат De optimo genere oratorum. Не Лисий, но Демосфен - настоящий мастер стиля в глазах Цицерона; трактат служил введением к его переводу речи Демосфена О венке и соответствующей речи Эсхина.
Paradoxa Stoicomm ad M. Brutum (46 г.)
Paradoxa Stoicomm служил и доказательством того, что тезисы, противоречащие общепринятым воззрениям (paradoxa), можно сделать удобопонятными при помощи риторических средств, напр.: "Моральное благо - единственное благо"; "Добродетели достаточно для счастья".
Ad C. Trebatium Topica (44 г.)
Местоположение доказательств рассматривает Topica, трактат, якобы написанный во время плавания от Велии к Регию (44 г. до Р. Х.).
Обзор творчества 4: философские произведения
De re publica
После De oratore в 54-51 гг. было создано произведение о философии государства De re publica. Диалог отнесен ко времени feriae Latinae незадолго до смерти Сципиона Младшего (129 г. до Р. Х.), которому отведена роль главного действующего лица.
Разговоры в течение дня охватывают по две книги. Каждой паре Цицерон предпосылает предисловие, в котором он говорит от своего собственного лица. Формальное членение труда на три части соответствует его содержанию.
В первой книге сначала речь идет о понятии и происхождении государства (38-41). Затем следует описание трех простых конституций - монархической, аристократической и демократической - и их упадочные проявления (42-71). Смешанный конституционный тип, обладая aequabilitas и firmitudo, "равновесием" и "прочностью", имеет преимущество перед всеми остальными.
Во второй книге показано, как в ходе римской истории возник смешанный тип. Что в первой было заявлено о сущности и цели государства на понятийном уровне, теперь конкретно разбирается на примере римской истории.
Книги 3-5, к сожалению, сохранились особенно плохо. В третьей книге речь идет о справедливости как основе государственного устройства. Важны спор с Карнеадом и проблематика естественного права. Четвертая книга на основе отдельных ответвлений законодательства показывала, как справедливость принимает конкретные формы.
5 и 6 книги посвящены проблеме наилучшего государственного деятеля. Произведение завершается знаменитым сном Сципиона, который в форме космического видения повествует о вознаграждении государственного деятеля в потустороннем мире.
De legibus
Наряду с De re publica Цицерон примерно с 52 г. работает над своим трактатом De legibus, из которого до нас дошли три книги; в конце третьей книги Цицерон сообщает о четвертой. Макробий (Sat. 6, 4, 8) цитирует пятую книгу.
Цицерон относит этот диалог к непосредственному настоящему (лето 52 г. до Р. Х.). Это удачное решение: сейчас речь идет об актуальных проблемах. Содержание этого труда - лучшие законы, которые описываются, как и лучшее государство в De re publica, по римскому образцу.
В первой книге идет речь о естественном праве, во второй - о сакральных законах, в третьей - о законодательстве по поводу должностных лиц. Продолжение было предположительно посвящено суду (3, 47) и воспитанию (3, 29 сл.).
Hortensius
Hortensius, к сожалению, известный нам только по фрагментам, - увещание (προτρεπτιϰός) к изучению философии - открывал целый ряд философских трактатов, созданных начиная с 45 г. Они должны были сделать греческую философию в ее совокупности доступной для римской публики.
Academica
Из написанной в 45 г. работы Academica (priora) сохранилась вторая книга, Lucullus. Здесь идет речь о достоверности познания. Лукулл защищает (вероятно, примыкая к Сосу Антиоха) возможность познания, Цицерон ее оспаривает, может быть, аргументами Клитомаха или же Карнеада. От второй, посвященной Варрону редакции в четырех книгах (Academica posteriora) до нас дошли только части, преимущественно из первой книги. Здесь Варрон дает обзор философских школ вплоть до Карнеада.
Timaeus
Сохранившиеся фрагменты перевода Платонова Тимея - написанного после июня 45 г. - вероятно, были задуманы как части натурфилософского диалога: в 51 г. в Эфес прибывают Цицерон, пифагореец Нигидий Фигул и перипатетик Кратипп. Текст, показательный для римского искусства перевода вообще[12], доказывает намерение Цицерона изложить философию во всей ее совокупности.
De finibus bonorum et malorum
Трактат De finibus bonorum et malorum был написан, предположительно, между 15 мая и 30 июня 45 г. до Р. Х.[13] Мнения приверженцев различных учений о высшем благе последовательно излагаются и опровергаются в аристотелевской мнимо-диалогической форме. Первый разговор (кн. 1 и 2) происходит в куманском имении Цицерона (1, 14). В первой книге Л. Манлий Торкват представляет эпикурейскую концепцию, во второй Цицерон опровергает ее. Книги 3 и 4 включают второй диалог, сценической площадкой для которого избрано тускуланское имение юного Лукулла (52 г. - 3, 7). М. Катон в третьей книге излагает стоическое учение; в четвертой Цицерон отвечает ему с академической точки зрения; при этом он подчеркивает согласие Стой с Древней Академией и с перипатетиками, вероятно, примыкая к Антиоху. Третий разговор (5 кн.) отнесен к учебной поездке Цицерона в Афины (79 г.). М. Пупий Пизон представляет академическое и перипатетическое учение о высшем благе, также примыкая к Антиоху; после этого слово на краткое время берет Цицерон, в этом вопросе склоняющийся к строгости стоиков.
Tusculanae disputationes
Следующее произведение, Tusculanae disputationes, законченное осенью 45 г., продолжает предыдущее: оба трактата, каждый по пять книг, посвящены Бруту; Цицерон и там, и там главный оратор, в обоих произведениях обсуждаются этические проблемы. Как обычно делается в аристотелевском диалоге, Цицерон предпосылает каждой книге Tusculanae disputationes предисловие. Следующие за ним разговоры он в духе Карнеада выстраивает как scholae (1, 7): учитель предлагает выставить тезис, позицию по отношению к которому он высказывает в связном рассуждении. По книгам темы распределяются так: презрение к смерти (1), перенесение боли (2), облегчение болезни (3), иные аффекты (4), самодостаточность добродетели (5).
De natura deorum
Диалог De natura deorum, который, предположительно, был закончен написанием до 15 марта 44 г., посвящен сущности богов. Цицерон прибегает к методу, родоначальником которого был Сократ и который впоследствии через Среднюю Академию дошел до его времени: высказывать о любой теме все за и против, не приводя однозначного решения.
В первой книге Г. Веллей излагает эпикурейское учение о богах (18-56), которое вслед за тем опровергается академиком Г. Аврелием Коттой (57 слл.). Во второй книге Кв. Дуций Бальб представляет стоическую теологию, подвергнутую, со своей стороны, резкой критике в третьей тем же Коттой.
De divinatione
Произведение De divinatione Цицерон в основном завершил еще при жизни Цезаря и издал вскоре после его смерти с некоторыми дополнениями и со вторым предисловием (2, 1-7). Как и в De natura deorum, участники диалога выступают и за, и против. В первой книге Квинт представляет стоическое учение, пытающееся обосновать мантику философски. Цицерон возражает своему брату во второй книге; в противоположность едва поддающейся членению и импонирующей страстностью речи Квинта изложение его позиции четко дифференцируется.
De fato
Трактат De fato, законченный в мае - июне 44 г., как и De divinatione, дополнение к De natura deorum. Цицерон задает вопрос, предопределены ли поступки человека - и тогда тот не может быть привлечен к ответственности - или же он свободно совершает свои действия, т. е. отвечает за них; он высказывается за свободу воли.
Cato Maior (De senectute)
Еще во время диктатуры Цезаря, предположительно незадолго до мартовских Ид[14], Цицерон пишет свое произведение Cato Maior (De senectute). Диалог в стиле Гераклида - мужи прежних времен становятся собеседниками - приурочен к 150 г., эпохе внешнеполитических успехов, задолго до обвала гражданских войн. В разговоре со Сципионом и Лелием Катон Старший опровергает четыре упрека против старости: политическая деятельность не возбраняется зрелому мужу; напротив, она в высшей степени подобает ему (15-26). Телесная слабость не является недостатком, поскольку старость восполняет ее духовными способностями (27-38). Исчезновение чувственных наслаждений освобождает нас для философских занятий (39-66). Смерти не следует бояться; либо потусторонней жизни нет, либо за справедливость будет наградою блаженство (66-84).
Laelius (De amicitia)
После смерти Цезаря появляется Laelius (De amicitia). Тоже посвященный Аттику и созданный в форме диалога Гераклида, трактат является как бы продолжением Cato Maior. Диалог приурочен к 129 г. и обсуждает сущность и границы дружбы и долг друга.
De officiis
После обеих книг De gloria, которые, к сожалению, не дошли до нас, Цицерон с октября по декабрь 44 г. пишет философское завещание своему сыну: De officiis. Здесь автор заменяет диалогическую форму прямым увещеванием. Первая книга раскрывает понятие "честного", honestum, вторая - "полезного", utile, и то, и другое в духе Панэтия. В третьей книге Цицерон самостоятельно - или по Панэтию - разбирает конфликт между honestum и utile.
Источники, образцы, жанры
Основные жанры цицероновского творчества - речи, риторические и философские трактаты, письма и стихи.
В рамках первой группы можно выделить политические и судебные речи, хотя и последние не свободны от политики; если отвлечься от утраченных похвальных речей в адрес Катона и Порции, чисто эпидейктические образцы отсутствуют, однако выступления, посвященные Помпею и Марцеллу, как и защита поэта Архия, имеют эпидейктические черты (зерцало полководца и государя, похвала интеллектуальному образованию). Сюда же относится сатира на юристов и стоиков в Pro Murena. Однако и эпидейктическая внешность не исключает аргументативной функции.
Политические речи произносятся частично перед народом, частично перед сенатом[15]. Ментальность и жанровый стиль при этом отличаются: перед своими коллегами-сенаторами Цицерон выступает более раскованно; спорные политические фигуры вроде Гракхов он оценивает неодинаково в зависимости от аудитории, и призыв к бессмертным богам в сенате, конечно, не был бы столь эффектен, как перед народом.
В судебных речах в зависимости от обстоятельств он выбирает различные стилистические уровни[16].
Оратор, который - как личность и как автор - обладает особой значимостью для Цицерона, - Демосфен. Вторая Филиппика создана по образцу речи О венке, и весь корпус Филиппик состязается, как показывает уже заголовок, с величайшим из греческих ораторов, чей образец определяет уже консульские речи[17].
Письма очень многообразны: есть чисто информативные, частные сообщения (особенно к другу Аттику), есть риторически оформленные официальные послания, в зависимости от обстоятельств приближающиеся к жанру речи или трактата.
Риторические и философские работы - плоды долгой традиции. Великие мастера Платон и Аристотель образуют задний план и воспринимаются на фоне последующего философского развития; однако прямое обращение никоим образом не исключено. Здесь должно ограничиться намеками.
На диалог De oratore, как и на Платонова Федона, бросает тень близость смерти действующего лица; разговор, происходящий под сенью платана (1, 28), напоминает своими декорациями платоновского же Федра вплоть до деталей[18]. Тимей, насколько мы можем видеть, тесно примыкает к одноименному диалогу. Если торжественное заключение трактата о государстве украшает отрывок, переведенный из Федра, то это лишь верхушка айсберга: рядом с Πολιτεία и Νόμοι Цицерон отважно ставит свои De re publica[19] и De legibus. Бросающаяся в глаза формальная близость не исключает противоречий по существу: место идеального государства занято Римом, и деятельная жизнь - большая мудрость, нежели теория. В De legibus автор также имел в виду местные условия, что показывает близость к стилю древнеримских законов.
Концепция философской риторики в De oratore немыслима без Платонова Федра и тамошнего (279 a b) упоминания об Исократе как о философе-мыслителе, которому Цицерон обязан своим образовательным идеалом; Цицерон явно отмежевывается от платоновского Горгия с его идеями о несовместимости риторики и философии.
Многим обязан он своим учителям из Академии: Филону и Антиоху: первым - своими философскими вдохновениями, принципом неопределенности собственного заключения (inv. 2, 9-10), но прежде всего - методом disputatio in utramquepartem, "рассуждения с обеих точек зрения", последнему - частично своими познаниями в истории философии и стремлением искать общее в учениях стоиков, академиков и перипатетиков.
В De natura deorum Цицерон в первой книге прибегает, наряду с эпикурейцем Филодемом (1-56), вероятно, также и к Филону (57 сл.), который ему сообщает возражения Карнеада. В третьей книге Цицерон также будет многим обязан Филону. Академический источник - предположительно Карнеад - лежит в основе второй книги De divinatione. Последний дает также материал для De fato, вероятно, через посредство Антиоха. В De finibus Цицерон для 5 книги (возможно, также для 2 и 4 книг) использовал труд Антиоха, который, со своей стороны, излагал учение философов старшего поколения - исходя из Аристотеля и Теофраста.
Аристотель в своем Протрептике создал образец для цицеронова Гортензия. Вообще римский писатель лучше знаком с ныне утраченными экзотерическими произведениями Стагирита, чем с известными нам школьными сочинениями. Таким образом он в литературном отношении едва ли не больше обязан великому мыслителю, чем в собственно философском. У писателя Аристотеля он научается начинать с личного предисловия и делить диалог на длительные выступления отдельных участников, как, напр., в De oratore. В De finibus Цицерон в духе Аристотеля берет на себя главную роль; также в Гортензии, известном лишь по фрагментам, и предварительном варианте De re publica он принимал участие в разговоре[20].
В De inventione Цицерон занимается тем, что черпает лучшее из самых различных произведений; среди прочих он называет Аристотеля и Гермагора; отношение к автору ad Herennium неясно; может быть, речь идет о параллельной обработке прослушанных учебных курсов. Интеллектуальный подход в De oratore главным обязан школе Аристотеля; не только теорией остроумия, но и основополагающим учением о рациональных и эмоциональных средствах воздействия. Источниками для трактата Orator служат Теофраст и Аристотель. В некоторые труды мысли Аристотеля проникли через промежуточные эллинистические источники. Так, в Топике Цицерон намеревался воспроизвести таковую же Аристотеля; однако связи с его же Риторикой теснее, а общая схема - стоическая.
Что касается эпикурейства, здесь стоит иметь в виду Филодема и учителя Цицерона Федра; к сожалению, оратор воспроизводит доктрины этой школы с неприязнью и неточно[21].
Многочисленнее стоические источники: в De amicitia Цицерон, по-видимому, следует трактату Панэтия Περὶ ϰαθήϰοντος, в котором использовались также учения Аристотеля и Теофраста, в обеих первых книгах De officiis он обращается к тому же произведению Панэтия, в третьей книге, прибавленной самостоятельно, - вероятно, к Посидонию[22]. Во второй книге Tusculanae disputationes используется письмо Панэтия Кв. Туберону. Для Тускулан и в иных случаях предполагают стоические источники; однако это все не установлено с полной достоверностью. Относительно второй книги De natura deorum также предполагается, что оригиналом был стоический компендиум. Стоические тезисы из третьей книги De finibus могли черпаться из тех же источников или через посредство Антиоха.
Философия права в De legibus - частично и в De re publica - отмечена влиянием стоицизма. В первой книге De divinatione Цицерон в основном использует Посидония. В Топике упоминается не только Стоя; здесь стоическая логика служит инструментом, и вся классификация τόποι основывается на стоических категориях.
Поскольку эллинистическая философия практически известна нам лишь из вторых рук, не так легко идентифицировать источники Цицерона и определить степень его самостоятельности. Сам он иногда определяет свои произведения как "простые копии" (mera apographa), для которых он предоставил только слова, которыми обладает в избытке (Att. 12, 52, 2). То, что остроумную самоиронию римского писателя не следует понимать дословно, проявляется в тех местах, для которых мы располагаем оригиналами; напр., в De re publica Цицерон совершенно самостоятелен по отношению к Платону. В Academica (1, 6) он ясно подчеркивает свой вклад: не идет и речи о простом переводе, собственное суждение, собственное расположение материала, блистательная писательская манера[23]. С другой стороны, не все трактаты отделаны с одинаковой тщательностью; таким образом - особенно в поздний период - нельзя исключить скорее механическое пользование источниками. Прежде всего нужно считаться с замыслом каждого произведения и его особым положением: где Цицерон явно эстетически оформляет свой собственный текст, а также рассуждает в сфере своей компетенции - в области политики и риторики, а иногда и морали, - он видоизменяет свои оригиналы (как в De re publica, De oratore, De legibus, может быть, в Cato, Laelius и некоторых частях Tusculanae); точнее он придерживается предшественников в рефератах различных учений (от Academica до De fato), хотя не исключены ошибки и упрощения. Критикуя догматические положения, Цицерон всегда вводит в игру аргументы противоборствующих школ; здесь он тоже может проявить себя в их расположении и последовательности; однако изложение учения и опровержение не всегда точно согласуются друг с другом.
Наряду с греческими трактатами и сборниками, о приобретении которых Цицерон часто заботится (Att. 16, 11, 4; 16, 14, 4) надо иметь в виду возможность использования устных источников: многое он обсуждал со своими учеными друзьями, пока не записывал результат: ведь стоик Диодот живет в его доме, а его секретарь Тирон - очень образованный человек.
Поэзия Цицерона с точки зрения жанра относится к дидактическому и панегирическому эпосу. Для Aratea, дидактического эпоса из области астрономии, оригиналом был эллинистический поэт Арат; панегирические эпосы занимают промежуточное положение между Эннием и Вергилием. Легко смеяться над тем, что поэт Цицерон далеко уступает прозаику. Тем не менее долгое время он был величайшим римским поэтом из живущих; его искусство пролагало путь современникам Августа.
Литературная техника
В содержательной и формальной работе над речами можно различить несколько уровней. Самый верхний - стратегическая цель, которая должна точно соответствовать каждому конкретному случаю. Отбор фактов и последовательность в их изложении прежде всего зависят от поставленной доказательной задачи. Можно это проиллюстрировать на примере размышлений судебного защитника - в духе античного учения о status: сначала он подумает, можно ли отрицать факт преступления; если это неосуществимо, он придаст ему другую юридическую дефиницию (например: смертельный удар, а не убийство); если и это не представляется возможным, он придаст ему определенное этическое достоинство (скажем, тираноубийство[24]), и лишь в самом крайнем случае он будет ссылаться на недостаточную компетенцию суда. В зависимости от избранной стратегии подбор, оценка и расположение отдельных элементов - а вместе с тем и структура речи - будут совершенно различными. Эту первую, решающую стадию составления плана здесь можно только упомянуть, но не изложить подробно[25].
На следующем - литературном в узком смысле слова - уровне формальные законы риторической традиции - насколько они применимы к отдельным частям планируемой речи - сочетаются с принципом аффективного изложения речи в целом, которую Цицерон представляет как непрерывный процесс убеждения.
Скажем сначала о типологии речи по ее частям: в предисловии оратор пытается завоевать симпатию своих слушателей, причем исходя из личности обвиняемого, обвинителей, судьи, особенностей случая, а нередко и исходя из личности адвоката Цицерона, который, например, может бросить на чашу весов свой авторитет консуляра. Таким образом exordium дает одновременно и введение в рассмотрение данного случая, и, подобно увертюре, тесно переплетается по своей тематике с остальной частью данной речи.
Расположение материала в narratio и argumentation "изложении" и "аргументации", обусловлено особенностями конкретного дела. В то время как рассказ в реально произнесенных речах должен стремиться к простой достоверности, в речах, предназначенных для публикации, - напр., во втором корпусе Веррин - Цицерон выказывает высокое искусство литературного повествования и неисчерпаемое богатство художественных средств.
В argumentation часто объединенном с narration Цицерон прибегает к особенно ловкой адвокатской тактике. Часто наиболее сильные аргументы он располагает в начале и в конце, относительно слабые - в середине, как полководец ставит своих самых храбрых солдат в первых и последних шеренгах, так что остальные просто вынуждены сражаться. Или же он аргументирует подробно, где чувствует почву под ногами, и торопится миновать щекотливые пункты, которые могут повредить его подзащитному.
Заключение речи часто возвышается до умоляющего пафоса, чтобы вызвать гнев или сострадание у судьи.
Такие различия в оформлении отдельных частей задают лишь первую отправную точку; ведь особое искусство Цицерона заключается в том, чтобы придать эмоциональную окраску всей речи в целом и такой суггестией помочь рациональной аргументации. Другая психологическая особенность цицеро-нова красноречия - юмор, отличающий его, напр., от Демосфена. Наконец, он в высшей степени обладает и способностью сделать понятным для римского общества глубокий смысл каждого дела. Для этого среди прочих он употребляет и такой прием, как digression "отступление", который, правда, при ближайшем рассмотрении обнаруживает и свою аргументативную функцию; не случайно в речи Pro Archia Цицерон говорит об общественном значении образования, в De lege Manilia об идеальном полководце, в речах к Цезарю о мудрости и мягкости государственного деятеля. Способность оратора отвлечься от случайного в каждом конкретном деле и рассмотреть его в более широком контексте - главная причина того, что потомки также читают его речи.
К корпусу писем термин "литературная техника" применим лишь с оговорками. Нужно помнить о разнице между чисто личными и публичными посланиями. Последние приближаются к речам, первые следуют законам эпистолярного жанра: краткость, формулировки приветствия и подписи, простой разговорный тон, юмор, цитаты. Подробнее см. раздел Язык и стиль.
Литературная техника философских и риторических произведений частично несет на себе отпечаток диалогического жанра: как и у Платона, есть декорации инсценировки, имеющие, однако, римские черты; появление потустороннего мира в Сне Сципиона - косвенная дань уважения крупнейшему писателю среди философов. Конечно, общая композиция трактата о государстве напоминает - хотя и в свободной форме - Платона. De oratore, De republica и De legibus оформлены как аристотелевские диалоги, чей отличительный признак - длинные последовательные речи, а также личное обращение в начале каждой книги. Перенесение места действия в отдаленное прошлое, - по-видимому, прием в традиции Гераклида.
Это вовсе не частый пример, когда книгу по специальности - напр., риторический трактат - пишут в эстетически совершенной форме. Цицерон создает De oratore как литературный шедевр: это нечто новое. В Ораторе дело доходит до того, что даже вопросы прозаического ритма обсуждаются в художественной форме. Лишь немногие писатели-философы снискали сравнимое с цицероновским писательское мастерство, и немногие столь по-дружески обращались со своими читателями. Его риторические произведения вообще остались единственными в этом роде.
Литературная техника его стихов частично обусловлена риторической выучкой, напр., когда в поэме о консульстве речь ведется от имени торжественно-аллегорической фигуры - Музы Урании.
Язык и стиль[26]
Сначала обратимся к стилю речей Цицерона в его хронологическом развитии. Разница между первым и вторым периодом (см. раздел Обзор творчества) должна была бы - по собственному его свидетельству о том превращении, которое претерпело его красноречие в школе Молона, - быть значительно большей, нежели это оказывается на самом деле: на том и на другом этапе в его творчестве сочетались различные тенденции. Не менее важным, чем влияние Молона, было состязание с великим оратором Гортензием. В речи За актера Росция Цицерон побивает этого конкурента его собственным оружием; поэтому она "азианичнее", чем все, что написал Цицерон в иных случаях, хотя она и была создана после дисциплинирующих занятий у Молона. Только третий период - Веррины - четко показывает, что Цицерон мог понимать под преодолением юношеской чрезмерности. В четвертый период последовательно эпидейктическая речь De imperio Cn. Pompei отличается особенно уравновешенной структурой периодов и утонченным прозаическим ритмом. Пятый этап охватывает богатую палитру консульских речей, которые Цицерон и сам рассматривал как единое целое. Здесь его мастерство проявляется в тонком различии между речами к сенату и к народу.
Высшую точку образует восьмая группа, созданная во вторую половину пятидесятых годов, с речами Против Пизона и За Милона. Каждая отдельная речь полностью проникнута аффектом оратора (стиль "vehemens") и со стилистической точки зрения обладает внутренним единством. Даже видимая небрежность и неровность выполняет свою риторическую функцию: так, в речи За Милона уже в силу своей медлительности и подробности narratio вызывает к себе большее доверие.
Девятую группу образуют речи, произнесенные в присутствии Цезаря. Учитывая весьма тесный круг слушателей, Цицерон отказывается от сильных риторических эффектов. Необычайно скупая для нашего автора, в некоторой степени "камерная" инструментовка делает эти речи уникальными образчиками цицеронова искусства. Место зрелой полноты восьмого периода здесь занимают мудрость и кротость. В последней группе - Philippicae - раскрываются совершенно другие черты старости: строгость и жесткость, внутренняя свобода.
Особенности отдельных этапов не полностью обусловлены жизненной карьерой Цицерона: каждая жизнь становится плодотворной именно в силу того, что она обращается к своему прошлому и смотрит в будущее. Кроме того, учет публики в каждой конкретной ситуации и особенностей отдельных случаев сказываются на характерных чертах манеры. Однако развитие нельзя отрицать: оно ведет ко все более тесной связи между содержанием и формой, к отказу от общепринятых пустых фраз, от слишком робкого стремления к симметричности, ко все более тонкой иронии и к рафинированному использованию, казалось бы, банальных элементов.
Внутри отдельной речи каждый раз обнаруживаются значимые стилистические нюансировки: в предисловиях отдается предпочтение приятной, ровной манере и гармоничному строению периодов; слова выбираются с изяществом, так, чтобы они не бросались в глаза. Цицерон в них так же избегает навязчивого пафоса, как и юмора. Оратор остается в сфере "среднего стиля", который должен доставить удовольствие слушателю. Напротив, рассказ и аргументация склонны к "простому стилю": предложения становятся короткими, их сочетания лишены затей, словарь может приближаться к повседневному языку, остроты и ирония допустимы. Простота здесь служит достоверности. Эмоциональная peroratio, напротив, несет черты "высокого стиля": страстный, образный язык, оживленный, иногда отрывочный синтаксис, персонификации, религиозные понятия и формулы.
В зависимости от содержания и значения речи в целом доминирует определенный стилистический уровень: при трезвом обсуждении юридических проблем незначительной важности господствует "низкий стиль" (Pro Caecina), при изложении темы, дающей повод для привлекательной эпидейктической обработки - "средний стиль" (De imperio Cn, Pompei), если речь идет о государстве или о государственной измене, уместен "возвышенный стиль" (Pro Rabirio perduellionis reo). Сам Цицерон называет эти примеры (orat. 102); в принципе речь идет об атмосфере и такте, чье влияние на словарь и структурирование предложений невозможно отрицать.
В зависимости от круга адресатов различаются речи к сенату и к народу; последние отличаются большей чистотой латинского языка, в то время как в языке образованных сенаторов больше грецизмов. Естественно, в инвективах больше повседневной лексики, чем в других речах.
Для писем характерно обилие элементов повседневного языка, к которым относятся, напр., уменьшительные формы и эллипсисы. Относительно большое число греческих цитат и слов в письмах также соответствует сущности повседневной речи, как и у нас старшее поколение употребляет много французских слов, а молодое - английских. Повседневный облик письма связан с его особенностью как "заочного разговора". Обилие цитат обусловлено принципом ridiculum, "смешного", актуальным для многих писем. Прозаический ритм в официальных посланиях больше бросается в глаза, нежели в частных, однако и в этих последних он не вовсе отсутствует: даже и в повседневном общении писательская душа Цицерона не может не заявлять о себе.
Словарь теоретических произведений отличается от лексикона речей: с одной стороны, в репликах диалога больше элементов повседневной речи образованных римлян, с другой - чаще встречаются термины в технических пассажах. Однако и в том, и в другом отношении Цицерон не переступает предела, так что читатель не страдает.
В каждом произведении есть стилистическая нюансировка. В De oratore оба главных оратора - Антоний и Красс - обладают разными речевыми характеристиками, в зависимости от их интеллектуальных и языковых особенностей. В De re publica слегка архаизированный колорит отличает историческое изображение (кн. 2) и откровение (кн. 6). Еще более отчетлива эта архаизация в искусственном юридическом языке трактата De legibus. В пейзажных изображениях может использоваться поэтический словарь. Таким образом, палитра философских и риторических произведений красочней и насыщенней, чем палитра речей.
Словарь поэтических произведений ближе к традиции Энния, чем таковой же прозаических вещей, лишь редко прибегающий к архаическому колориту (тем не менее у потомков вызывали досаду некоторые образования в старинном духе, например, у Сенеки[27] suaviloquens, "сладкоречивый", и breviloquentia, " краткоречие").
В общем и целом язык и стиль Цицерона подчинены закону aptum. Наш автор владеет множеством различных регистров, которые он вводит в действие в зависимости от обстоятельств и аудитории. Классическая латынь - не монолитная масса, но в высшей степени красочная и многосторонняя среда. Великий оратор оказал решающее влияние на латинскую прозу[28]. Хотя уже ближайшее поколение пойдет по иным путям в поисках своего стиля, мимо Цицерона не пройдет ни один из позднейших римских писателей. Его вклад в латинский философский словарь стал прочным заделом на будущее. Цицерон подарил латинскому языку - а через него и новым - много важных слов; среди них atomus[29] и - первоначально латинский вариант того же слова - individuum. Мудрую воздержанность нашего автора в употреблении абстрактных понятий будет разделять Сенека; только начиная с Тертуллиана они подвергнутся инфляции, сказавшейся и на современных языках.
Образ мыслей I. Литературные размышления
Особенно часто Цицерон высказывается по литературно-теоретическим вопросам в своих риторических трактатах; что касается его собственного творчества, в первую очередь речь идет о предисловиях к философским трудам. Здесь Цицерон иногда защищает собственное дело: напр., он оправдывает в начале De re publica свое писательство в общем виде и размышляет о взаимоотношении otium и negotium. В других местах он рассуждает о проблеме философской литературы на латинском языке и ее дидактических целей.
Об историографии Цицерон высказывается в своих теоретических трудах, а также в письме к Лукцею (fam. 5, 12). Риторические трактаты не ограничиваются чисто описательной характеристикой - они являются пропедевтикой создания текстов определенного типа, имеющих целью произвести конкретное впечатление. Прозрачнее всего эта практическая жилка в De inventione, произведении, которое можно почти полностью прочесть как рекомендацию по нахождению наиболее эффектных аргументов. Трактат De oratore- в духе Аристотеля - с большей решительностью задает вопрос о психологическом и философском фоне риторического воздействия. В особенности следует остановиться на фундаментальном учении Цицерона о юморе, которое он вкладывает в уста специалисту в этой области - Юлию Цезарю Страбону. Здесь - в платоновском духе - рассматривается проблема внутреннего единства речи: текст оказывается органическим целым. Цицерон признает, что речь должна подчиняться правилу единства впечатления и что между введением и основной частью нужно установить тематическую связь (требование, которое он сам, к сожалению, иногда забывает).
В трактате Orator язык и стиль обсуждаются с особым вниманием к прозаическому ритму: в противоположность мнению аттицистов, совершенный оратор, по Цицерону, не должен довольствоваться одним стилистическим уровнем, genus tenue; по обстоятельствам ему надлежит привлекать и "возвышенный" и приятный регистр.
Близость теоретических положений трактатов De oratore и Orator к практике Цицерона можно доказать на частных примерах[30]; однако и ранняя работа De inventione, отвергнутая автором, все же имеет для его творчества большое значение. Не потому ли он позднее дистанцировался от этой работы, что она слишком простодушно разглашает тайны риторического изобретения?
Цицероново искусство расположения материала в речах настолько приспособлено к особенностям конкретного дела, что риторическая теория при всей помощи, которую она может оказать в понимании, все же не в силах охватить его целиком; короче говоря, практика Цицерона немыслима без теории, но выходит за ее рамки.
В предисловиях к своим трактатам Цицерон ищет обоснования своему творчеству: в De re publica мы видим положение автора между политикой и досугом[31], позднейшие философские трактаты находят свое оправдание в педагогической цели, для достижения которой они предназначены. Цицерон сознательно стремится к тому, чтобы обогатить родной язык и литературу.
Особенно подробно занимается он теорией литературного жанра, которому он не мог посвятить себя - историографии. Он хвалит простоту Записок Цезаря и понимает их высокую литературную ценность, скрытую за скромным заглавием. Однако у нас есть основания считать, что его собственный историографический идеал скорее связан с подражателем Геродота Теопомпом; позднее именно его, по-видимому, воплотил Ливий. В адресованном Лукцею руководстве по написанию истории консульства Цицерона звучит просьба не слишком серьезно относиться к правде - просьба, которая у нас вызвала бы скорее неловкость; античный читатель увидел бы в этом принцип "трагического" изображения.
Мы обнаруживаем у Цицерона в зачаточном виде и эпистолярную теорию; однако принципиальный характер отдельных высказываний - вещь спорная.
Что касается его позиции по отношению к языку, ее можно охарактеризовать как теоретическую и практическую приверженность хорошей латинской речи. Таким образом, он пурист, но вовсе не решительный представитель аналогии, как Цезарь. Тот в свою очередь с полным правом назвал Цицерона "первым мастером изобилия" (princeps copiae).
Цицерону знакомы недостатки латинского языка, но он ищет возместить их потрясающей полнотой своих словарных запасов[32]. То, что он не сделал решающего шага к безграничным отвлеченностям, - положительное следствие его заботливости к языку и дружественной позиции по отношению к читателю. С любовью и не без юмора он хвалит латынь, способную выражать даже истины духовного порядка яснее, нежели греческий: в слове insania, "безумие"[33] можно увидеть, что мудрость и здоровье взаимосвязаны (Tusc. 3, 10); древние римляне воспринимали con-vivium, "пир", как сообщество живущих, греки συμπόσιον - как сообщество пьющих (epist. 9, 24, 3).
Образ мыслей II
С момента первой римской встречи с Филоном из Лариссы Цицерон чувствует себя платоником. Определяющим для него остается неоакадемический скепсис Филона, хотя потом он знакомится с философом-догматиком Антиохом Аскалонским, претендующим на возрождение Древней Академии; может быть, именно под влиянием этого мыслителя в политических трактатах среднего периода он заменяет сомнение-принцип сомнением-методическим приемом; ведь перед лицом римского государства и его законов должна молчать и болтливая Новая Академия (leg. 1, 39). Стоические влияния, которым римлянин подвержен по природе, исходили от философа, жившего в его доме, - Диодота, не вступая, однако, в конфликт с направлением Антиоха, которому Цицерон обязан твердым убеждением, что Древняя Академия, перипатетики и Портик очень близки друг другу. Совету Филона слушать также и философов-эпикурейцев Цицерон следует без удовольствия и соответственно с небольшим успехом; в этой области в Афинах его учителем становится Федр. В поздних произведениях он снова подчеркивает свою близость к "устаревшей" Новой Академии. В общем и целом следует скорее представить себе не столько последовательную линию философского развития, сколько позицию, прибегающую в поисках подходящих аргументов к той школе, где их можно найти. Если спросить его о гербе и девизе, он, скорее всего, объявит себя скептиком.
Однако цицероновы философские интересы - не простой жест. Он знает, что всем обязан своему образованию; философия служит не только для того, чтобы стать убежищем для недобровольного досуга (55-51 гг.) и утешением в смерти дочери Туллии (45 г.), но вообще основой его жизненных достижений. И если, исходя из сказанного, он в De oratore выдвигает требование, что оратор должен обладать основательным философским образованием, это не аффектация, но следствие жизненного опыта.
Подчас Цицерон приписывает Катону Старшему большое рвение в учебе и поучении (rep. 2, 1, 1). Этот типично римский импульс распространяется и на него самого. Мы должны верить оратору, что в сочинении философских трактатов он преследует также педагогические цели: на самом деле он хочет создать для римской молодежи философскую энциклопедию на латинском языке, и он очень близко подошел к выполнению этой грандиозной задачи.
Его философские трактаты не только информируют о греческой мысли; видно, что их сочинил римлянин. Так, произведение о государстве подчеркивает первоначальное единство философии и политической деятельности и преимущество опыта перед ratio. Соответственно Цицерон присваивает законодателю более высокий ранг, чем эпикурейскому мудрецу, уходящему от повседневной жизни. Virtus проверяется в деятельности и не может быть оторвана от нее. Римский вкус к делу говорит и в том обстоятельстве, что идеальное государство Цицерона, в отличие от платоновского, расположено не в мире идей и утопии, но воплощено в римской конституции. И если в данном отношении его перспектива ближе к Аристотелю, чем к Платону, - это соответствует римскому жизнеощущению.
В области этики Цицерон также боится крайних теоретических позиций. Его труд Об обязанностях примыкает не к строгому учению Аристотеля, но к этике Панэтия, чья заслуга - приспособление к действительности. Не довольствуясь тем, чтобы излагать греческие учения на латинском языке, он запечатлевает в словах опять-таки римский этический и политический опыт; даже и в таком теоретическом произведении, как De natura deorum, абстрактно-динамический характер римской идеи божества (сильно отличающийся от пластических представлений греков) явно выступает на передний план. Вообще иллюстрация философских тезисов и типов нравственного поведения примерами из римской истории - нечто большее, нежели внешняя оболочка: в ней проявляется римская мысль об exemplum и убеждение, что лишь настоящая деятельность созидает действительность.
Учитывая эти предпосылки, мы не будем удивляться, что жесткая цицероновская критика направлена прежде всегр против эпикурейцев, чье равнодушие к политическим вопросам кажется ему опасным; их восприятие наслаждения как высшего блага так же соответствует греческому жизнеощущению, как и их образное учение о божественном, согласно которому боги свободны от целеустремленной деятельности. Разве не должно было все это показаться отвратительным римлянину, чье представление о богах абстрактно, чья культура основана на запретах и ориентирована на целесообразную деятельность? В то время как другие, в том числе его лучший друг, Аттик, считали римскость и эпикурейство вполне совместимыми, Цицерон так и не смог в течение всей своей жизни преодолеть свое предубеждение против этой доктрины.
Правда, в другом отношении греческая философия позволила Цицерону подняться над традиционными предрассудками своего народа, как, напр., в одухотворении понятия славы и превращении его в "истинную честь" (verum decus) в шестой книге трактата о государстве.
Вообще же степень восприимчивости к греческим культурным элементам различается в зависимости от литературного жанра. В речах Цицерон избегает слова philosophia; иногда он может высмеивать Катона Младшего как далекого от жизни доктринера. Философические понятия в речах сдают свои позиции; в трактатах они передаются частично греческими словами, частично латинскими кальками. Так Цицерон раз навсегда обогащает латинский язык многочисленными понятиями духовной сферы[34]. Его особая заслуга - введение философии в римскую жизнь и в латинскую литературу. Он - один из немногих философских писателей в мировой литературе, кому удалось создать читаемые произведения.
От Цицерона нельзя было бы ожидать цельного мировоззрения; он - человек дела, и в теории для скептика в академическом вкусе единая система была бы чужеродной. Цицерон больше любит - часто в диалогической форме - сталкивать лбами различные мнения, не отождествляя непременно свою позицию с тем или другим. Он поступает при этом подобно Филону, побуждавшему своих учеников рассматривать проблему с двух противоположных точек зрения. Более важной, нежели цельная философская доктрина, является философическая беседа между партнерами, которые представляют различные точки зрения. Так Цицерон продолжает традицию, в конечном счете восходящую к Платону. Если тон разговора уважительнее и вежливее, чем у Платона, это обусловлено не только политическими (Афины - демократическая, а Рим - все-таки аристократическая республика), но и более глубокими содержательными причинами: кто учится, кто учит, кто прав, кто неправ, у Цицерона нередко так и остается непонятным. То, что скептик воздерживается от собственного суждения, восходит к самой сути его философствования[35]. При случае скепсис служит также средством завести речь о трудно доказуемых вещах (бессмертие души, действие богов), не навязывая читателю ничего на веру. Оставляя свое мнение при себе, Цицерон предоставляет своей публике внутреннюю свободу, необходимую для философского созерцания (в отличие от миссионерского стиля Сенеки, желающего повлиять на волю читателя).
Скептический и диалогический характер философствования Цицерона соответствует его последовательно-республиканской политической позиции. Он не тиранствующий догматик. Он только последователен в своей критике Цезаря[36]. Диктатор может добиться одобрения только тогда, когда - как можно надеяться - он подчинится республике и сенату (как в речи О Марцелле), но прежде всего в том качестве, когда и сенаторы, и Цицерон равны ему, - как оратор (Brut, 252). Так Цицерон на удивление верен себе и в своих взглядах, если иметь их в виду в целом.
Традиция
Речи
Консульские речи Цицерон издал задним числом как единый сборник (без Mur.); Philippicae он сам сочиняет как целое. Его вольноотпущенник Тирон объединяет в одном издании Веррины. В античности речи к Цезарю и, вероятно, катилинарии (Invectivae) также составляли два единых корпуса. Наша традиция знает собрание речей 57-56 гг. Тирон подготовил также и полное собрание речей. О традиции здесь можно дать только краткие указания.
Quinct.: Palimpsestus Taurinensis (P; ок. V в.); Parisinus 14749, olim S. Victoris 91 (V или Σ; XV в.; ср. о S. Rosc, и Mur.).
S. Rosc.: Parisinus 14749, XV в. (как свидетельство найденного Поджо vetus Cluniacensis); кроме того, палимпсесты (Vaticanus и Bononiensis).
Q. Rosc.: среди проч. Laurentianus 48, 26, XV в. (как позднее свидетельство обнаруженной Поджо рукописи).
Tull: FragmentaTaurinensia; Palimpsestus Mediolanensis IV-V в. (ed. princeps: A. Mai, Mediolani 1817).
Verr.: все речи в Parisinus 7776 (p; XI в.); отдельные в Palimpsestus Vaticanus Reginensis 2077 (V; III-IV в.).
diu in Caec.; Verr. I и Verr. II, 1: Parisinus 7823 (D; XV в.) как замена плохо сохранившегося Parisinus 7775 (S; XII-XIII в.); к II i и 2 есть и папирусные фрагменты.
Verr. II, 2 и 3: Cluniacensis 498, ныне Holkhamicus 387 (С; IX в.) с более полной копией Lagomarsinianus 42 (О; XV в.).
Verr. II, 4 и 5: Parisinus 7774 A (R; IX в.).
Font.: Codex Tabularii Basilicae Vaticanae H. 25 (IX в.); Palimpsestus Vaticanus Palatinus 24 (IV-V в.).
Caecin.: Monacensis 18787, olim Tegurinus (T; XI-XII в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.).
Manil: Pap. Oxyrh. 8, 1911, 1097 (§ 60-65); Palimpsestus Taurinensis (утраченный) § 40-43; Harleianus 2682 (H; XI в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.); Tegurinus (T; XI-XII в.) с полным Hildesheimensis (t; XV в.).
Cluent.: Cluniacensis и Laurentianus LI, 10 (M; XI в.).
leg. agr.: Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.).
Rab. perd.: Vaticanus Lat. 11458 (V; 1417 r.).
Catil.: Cluniacensis 498, ныне Holkhamicus; Ambrosianus C. 29 inf. (A; X-XI в.); Vossianus Lat. O. 2 (V; X-XI в.); Laurentianus XLV, 2 (а; XII-XIII в.).
Mur.: решающий Parisinus 14749, olim St. Victoris 91 (V или Σ; XV в.); хуже Laurentianus plut. XLVIII, 10 (А; а. 1415 ab Ioanne Aretino scriptus).
Sull.: Monacensis 18787, olim Tegurinus (T; XI-XII в.); Vaticanus Palatinus 1525 (V; 1467 г.; содержит только 1-43); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.; содержит только 81-93).
Arch.: Bruxellensis 5352, olim Gemblacensis (G; XII в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.); Vaticanus Palatinus 1525 (V; 1467 г.); E и V относятся к одной группе.
Flacc.: Codex Tabularii Basilicae Vaticanae H. 25 (V; VIII-IX в.).
p. red. in sen., p. red. ad Quir., dom., har. resp. лучший кодекс: Parisinus Lat. 7794 (P; сер. IX в.); кроме того, Bruxellensis 5345, olim Gemblacensis (G; XII в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.); Harleianus 4927 (H; конец XII в.).
Sest. и Vatin.: Parisinus 7794 (P; IX в.).
Cael.: Pap. Oxyrh. 10, 1251 (части § 26-55, уже с некоторыми разночтениями); для остального то же, что для p. red. in sen.
prov. и Balb.: Parisinus; Bruxellensis; Erfurtensis; cm. p. red. in sen.
Pis.: Palimpsestus Taurinensis (P; ок. V b.); Codex Tabularii Basilicae Vaticanae H. 25 (VIII-IXb.).
Planс.: Monacensis 18787, olim Tegurinus (T; XI-XII в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.); § 27 на одном из берлинских папирусов.
Scaur.: Palimpsestus Ambrosianus (ed. A. Mai 1814) и Palimpsestus Taurinensis; оба кодекса дополняют друг друга.
Rab. Post.:только новые рукописи, восходящие к кодексу, который Поджо из Кельна привез в Италию.
Mil.: Harleianus 2682 (H; XI в.); Monacensis 18787, olim Tegurinus (Т; XI-XII в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.).
Marcell., Lig., Deiot.: 3 семьи:
Альфа: Ambrosianus (A; X-XI в.); Harleianus 2682 (H; XI в.); Vossianus Lat. O., 2 (V; X-XI в.).
Бета: Bruxellensis 5345 (В; XI в.); Dorvilianus 77 (D; X-XI в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII-XIII в.); Harleianus 2716 (L; XI в.).
Гамма: остальные рукописи; для Marcell, и Lig. особенно Mediceus L. XLV (m; XI в.); для Deiot. особенно Gudianus 335 (g; X-XI в.).
Phil.: решающий Vaticanus (Tabularii Basilicae Vaticanae) H. 25 (V; IX в.); остальные рукописи объединены как decurtati (D): Bernensis 104 (b; XIII-XIV в.); Monacensis 18787, olim Tegurinus (T; XI-XII в.); Vossianus Lat. O. 2 (n; X-XI в.); Vaticanus Lat. 3228 (s; X в.); familia Colotiana (c): Parisinus Lat. 5802 (XIII в.); Parisinus Lat. 6602 (XIII в.); Berolinensis Phill. 1794, olim 201 (XII в.).
Риторические трактаты
inv: богатая традиция. К сожалению, у лучших рукописей есть лакуны (1, - 62-76; 2, 170-174): Hebripolitanus Мр. m. f. 3 (IX в.); Sangal-lensis 820 (X в.); Parisinus 7774 A (IX в. с важными корректурами); Vossianus 70 (IX в.).
de or at., Brut., orat.: общая традиция, разделяемая на два семейства:
1. Codices mutili (достоверные): Abrincensis 238 (А; IX в.); Erlan-gensis 848 (Е; X в.); Harleianus 2736 (Н; IX в.).
2. Laudensis, открытый в 1421-22 г.[37] епископом Лоди G. Landriani (с текстуальной точки зрения очень приглажен); утрачен в 1428 г. Реконструкция по codices integri, восходящие к Laudensis: важнейшие Palatinus 1469 (P; 1423 г.); Ottobonianus 2057 (O; 1422 г.); Florentinus I 1, 14 (F; 1423 г.).
part, or.; Parisinus 7231 (X-XI в.); Parisinus 7696 (XI-XII в.).
parad.; Vossianus 84 и 86; Vindobonensis 189 (см. Философские трактаты).
opt. gen.; Sangallensis 818 (XI в.).
top.; Leidensis Vossianus 84 и 86 (см. Философские трактаты); Einsidlensis 324 (X в.); Sangallenses 830 (X в.) и 854 (X-XI в.); Ottobonianus 1406 (X в.).
Философские трактаты
Должно быть, существовал сборник, который включал следующие произведения: nat. deor, diu, Tim., fat., top., parad., ac. 2, leg; от него происходят важнейшие рукописи: Leidensis Vossianus 84 (А; IX-X в.) и 86 (В; IX-XI в.), Laurentianus S. Marci 257 (X в.), Vindobonensis 189 (Хв.).
rep.: Vaticanus Lat. 5757 Palimpsestus, открыт A. Mai, первое издание 1822 г. (P; IV-V в.: большие части i и 2 книг, отдельные листы от 3, немного от 4 и 5). - Совершенно самостоятельная, очень широкая и с трудом поддающаяся обзору традиция у Somnium Scipionis из 6 книги. Он дошел до нас вместе с комментарием Макробия; однако комментатор использовал другой текст; его леммы, таким образом, должны приниматься во внимание при восстановлении текста. - Для rep. есть и значительная вторичная традиция[38], прежде всего у грамматиков и Отцов Церкви.
leg.[39]: Vossianus 84 (А; IX-X в.); Vossianus 86 (B; IX-XI в.); Heinsianus 118 (H; XI в.).
ac. 1: Parisinus 6331 (XII в.).
ac. 2: Vossianus 84 и 86; Vindobonensis 189 (см. выше). fin.: Palatinus 1513 (A; XI в.); Palatinus 1525 (B; XV в.); Erlangensis 847, olim 38 (Е; XV в.).
Tusc.: Gudianus 294 (IX-X в.); Parisinus 6332 (IX в.); Bruxellensis 5351 (IX-XII в.).
nat. deor.: Vossianus 84 и 86; Vindobonensis 189 (см. выше).
div.,fat., Tim.: Vossianus 84 и 86; Vindobonensis 189 (см. выше).
Cato: 2 группы: 1. Parisinus 6332 (P; IX в.); Leidensis Vossianus O. 79 (V; IX-X в.); Laurentianus 50, 45 (M; X-XI в.); Harleianus 2682 (H; XI в.).
2. Bruxellensis 9591 (В; IX в.); Leidensis Vossianus F. 12 (L; IX-X в.); Parisinus n. a. Lat. 454 (A; IX в.); Vaticanus Reg. Lat. 1587 (D; IX в.).
fat.: Vossianus 84 и 86; Vindobonensis 189 (см. выше).
Lael.: Codex Diodotianus deperditus (IX-X в.); Monacensis 15514 (IX-X в.); Gudianus 335 (X в.); Laurentianus 50, 45 (X-XI в.).
off.: три семейства - X, Y и Z.
X: Harleianus 2716 (L; IX-X в.); Bernensis 104 (e; XII-XIII в.); Palatinus 1531 (p; XIII в.).
Y: Abrincatensis, Bibl. mun. 225 (a; XII в.); Vaticanus Borgia 326 (9; XII в.).
Z: важнейший кодекс - Bambergensis M. V. 1 (B; IX-X в.).
Переписка
epist.: для книг 1-8 - Mediceus 49.9 (M; IX-X в.), для которого есть копия - Mediceus 49.7 (Р; 1392 г.) - единственный авторитет. Гораздо менее надежно независимое от M семейство, представленное Harleianus 2773 (G; XII в.); Parisinus 17812 (R; XII в.).
Для книг 9-16 наряду с M нужно привлекать следующие рукописи, восходящие к общему, отклоняющемуся от M источнику (х): Harleianus 2682 (H; XI в.); Berolinensis 252, olim Erfurtensis (E; XII- XIII в.); Palatinus 598 (D; XV в.); Parisinus 14761 (V; XIV-XV в.).
ad Q. fr.; Att.; ad Brut. (кн. 1): 2 семейства:
1. Сигма: Ambrosianus E 14 inf. (E; XIV в.); Parisinus Nouveau fonds 16248 (G; XIV-XV в.); Landianus 8 (H; XIV-XV в.); Laurentianus ex Conv. Suppr. 49 (N; XIV-XV в.); Palatinus Vaticanus Lat. 1510 (V; XV в.); Ravennas Lat. 469 (Q; XV в.); Taurinensis Lat. 495 (О; XV в.); Parisinus Lat. 8538 (R; 1419 r.); Parisinus Lat. 8536 (P; XV в.).
2. Дельта: главный представитель - Mediceus 49.18 (М; 1393 г.).
ad Brut. (кн. 2): К 2, 1-5: Lectiones margini editionis Cratandrinae (G; 1528 г.) adscriptae.
Влияние на позднейшие эпохи
Влияние Цицерона на литературу эпохи Августа исследовано еще недостаточно; проза в это время идет по другим, новым путям - риторы культивируют насыщенную афористичность, привлекательную в императорскую эпоху, но Ливий, - не исключено, что скорее сознательно, чем бессознательно - воплощает представления Цицерона о римской историографии, и в поэзии эпохи Августа Цицерон, по-видимому, оставил свои еще не открытые следы. Сенека Старший (contr. praef. 6) ставит его не ниже греков; Веллей Патеркул (2, 66, 5) пророчит ему вечную славу. Напротив, некий Ларций Лициний (Gell. 17, 1,1) или Ларгий Лицин считает своим долгом уязвить Цицерона (Ciceromastix). Сенека дистанцируется от него, однако с точки зрения языка они не так далеки друг от друга, как можно было бы подумать. Квинтилиан, первый оплачиваемый государством профессор красноречия, объясняет, что удовольствие, которое находишь в Цицероне, - показатель собственного прогресса[40]. Проза Плиния Младшего и Диалог Тацита также были бы немыслимы без Цицерона. Отцы Церкви Минуций Феликс и Лактанций тесно примыкали к традиции философских произведений Цицерона - это актуально как для языка, так и для содержания. Христианские апологеты обязаны трактату De natura deorum многочисленными аргументами против языческой религии и за монотеизм[41]. Ко времени Арнобия языческая партия требовала спрятать под спуд теологические трактаты Цицерона, поскольку они опасны для древней религии и подтверждают христианскую веру (Arnob. nat. 3, 7).
Вообще влияние Цицерона было не только - и не столько - влиянием стилиста: к встрече с ним все вновь и вновь ведут содержательные причины[42]. Так, Амвросий христианизирует трактат Об обязанностях, а Августин обязан цицеронову Гортензию своим первым философским обращением (conf. 3, 4); указание на мудрость Цицерона, которой столь часто отказывали в справедливой оценке, можно еще до Августина обнаружить у Арнобия (nat. 3, 7). Иероним настолько проникнут духом Цицерона, что ему снится, что на Страшном суде Господь упрекает его: "Ты цицеронианец, а не христианин!" (epist. 22, 30).
В IX в. западный франк Гадоард составляет большой сборник отрывков, который показывает, что он располагал корпусом философских произведений. Его свидетельство старше, чем сохранившиеся рукописи, но не достовернее, так как он часто искажал текст, чтобы устранить актуальные для цицероновской эпохи элементы или выстроить новый контекст. Седулий Скотт делает эксцерпты из De inventione и (частично не дошедших иначе) отрывков из Pro Fonteio, Pro Flacco и In Pisonem. Раннесредневековому вкусу к эксцерптам мы обязаны, таким образом, некоторыми пассажами из речей Цицерона, которыми иначе мы бы не обладали. В каролингскую эпоху Цицерон снова становится образцом изысканного стиля (Луи де Феррьер). Цицерона лучше знают в XI в.; в XII в. Иоанн из Салисбури и Отто фон Фрейзинг и в XIII в. Винсент де Бове и Роджер Бэкон доводят этот процесс до логического конца. Аэльре де Риво (XII в.) одухотворяет мысль цицероновского Лелия о дружбе в своем произведении De spirituali amicitia[43]. Из риторических произведений - если взглянуть в целом - вызывают интерес те, которые благодаря своему очерковому характеру особенно пригодны для школьных занятий. При этом читаются философские работы, прежде всего Тускуланы; речи и письма также находят свою аудиторию.
В эпоху Возрождения растет восприимчивость к Цицерону как личности, как можно видеть на примере Петрарки - и даже в его критических высказываниях: раздражение вызывает разница между высокой философической мудростью Цицерона и его жизненным стилем, документально запечатленным в письмах. Его философский скепсис тогда также вызывает интерес[44]. Parliament of Fowls Чосера восходит к Somnium Scipionis. Неолатинисты, а также творцы изящной прозы на национальных языках учатся у него стилю. Urbanitas Цицерона становится для таких гуманистов, как Колуччо Салютати и Леонардо Бруни, образцом поведения гражданина-политика для их времени. Его выдающееся значение для латинской школы - духовного арсенала гражданственности и культуры Нового времени - также основано не столько на формальных, сколько на содержательных достоинствах. Лютер[45] ставит его - прежде всего из-за веры в божественный промысел и бессмертие души, его сочетания теории с практикой[46] и удобопонятной манеры изложения - намного выше, чем Аристотеля[47], и восклицает: "Кто хочет научиться правильной философии, тот пусть читает Цицерона!"[48]. И даже: "Если бы не было Христа... я прочел бы некоторые философские книги или Цицерона De officiis"[49]. Этот трактат он называет "ценной книгой" о объявляет, что, будь он молод, он бы посвятил себя изучению Цицерона[50]. И, он надеется, Цицерон должен быть в раю[51].
Таким образом, Цицерон не стал исключительно автором образцов для школьного чтения; многие важные для Нового времени идеи нашли у него свое подтверждение. Коперник утверждает, что первый намек на гелиоцентрическую теорию нашел у Цицерона (acad. 2, 123)[52].
В Англии XVII и XVIII вв. деисты опираются среди проч. на два понятия о божестве, отстаивая которые, они открыто ссылаются в том числе и на Цицерона: во-первых, на идею Бога как врожденное представление, обнаруживающееся с удивительным единодушием у всех народов (nat. dear, 1, 43 с л.; Tusc, 1, 30), во-вторых, на общий мировой порядок как доказательство бытия Божия (космолого-телеологическое доказательство, nat. dear. 2, 15)[53]. Цицерон - крестный отец самостоятельной этики долга, независимой от онтологического понятия блага и от гносеологии. Так, Юм признает: "Все во всем: я хотел бы взять каталог добродетелей из Обязанностей Цицерона... на самом деле первое произведение было у меня перед глазами, о чем бы я ни подумал"[54]. Своим просветительским арсеналом Вольтер обязан не только английским мыслителям, но и Цицерону, которого он прямо-таки восторженно почитает в течение всей своей жизни.
Его младший друг и поклонник, Фридрих Великий, считает Об обязанностях "лучшим произведением в области моральной философии, которое когда-либо было или будет написано". В походах его сопровождает De natura dearum, De finibus и в особенности Тускулани, которые затрагивают родственные струны в его душе. В приказании кабинету монарх требует, чтобы "хорошие авторы" были переведены на немецкий язык, в особенности "Цицерона - все его произведения и работы, которые все очень хороши"[55].
Под знаком французской революции открывают Цицерона как оратора, поскольку при республиканской конституции публичная речь становится важным средством политической борьбы. Судебная реформа 1790 г. заменяет инквизиционный суд французским судом присяжных, что соответствует засвидетельствованной у Цицерона римской практике в следующих пунктах: принятие сентенции большинством голосов, решение правовых вопросов и теория свободной оценки доказательств. В разработке идей естественного и международного права Цицерон - вместе с Ливием - также был крестным отцом.
Наконец, в начале XIX в. открытие Анджело Маи трактата De re publico, сделало доступным и главный труд. Это помогло увлечь и тех читателей, для которых вопросы республиканского государственного устройства были более актуальны, чем риторические.
XX век вновь после горького тиранического опыта открывает речь как достойное человека средство борьбы; философские основания риторики продумываются вновь и привлекают внимание многих дисциплин - логики, психологии, этики. В рамках этого еще не завершенного процесса вновь становится ясным европейское значение Цицерона - между Аристотелем и Августином. Антириторическую позицию тех, для кого в теле языка заключается всякая скверна, и связанные с нею атаки на Цицерона с оглядкой на вышеупомянутые факты должно воспринимать как варварство[56].


[1] Mommsen, RG 3, 619.
[2] После 52 г. De optimo genere oratorum (может быть, 46 г. до Р. Х.); Paradoxa Stoicorum датируют 46 г.; ненадежна датировка Partitiones oratonae (46—45 г.?).
[3] De jlnibus bonorum et malorum и Academica, Tusculanarum disputationum libri (45 r.), De nature deorum, Cato maior и Timaeus (45—44 r.), De divinatione, Defato, Laelius, De officiis, Topica (44 r.).
Утрачены или сохранились лишь во фрагментах среди проч.: Hortensius (45 г.), Consolatio (45 г.), De gloria (44 г.), De virtutibus (44 г.), De auguriis (возможно, после div.), De iure civili in artem redigendo (время неизвестно), переводы Ксенофонта Oeconomicus (юношеское произведение) и платоновского Protagoras. О датировке философских произведений: К. Bringmann, Untersuchun–gen zum spaten Cicero, Gottingen 1971; K. A. Neuhausen, Laelius. Einleitung und Kommentar, Heidelberg 1981, 20—24.
[4] Att. (68—44 r.); ad Brut. (43 r.); epist. (62—44 r.); ad Q.fr. (60—54 r.).
[5] Обзор речей по 10 периодам:
I: До учебной поездки: Quinct. (81 г.); S. Rose. (80 г.).
II: После учебной поездки: Q. Rose, (вероятно, 76 г.); Tull. (72—71 г.).
III: Веррины: div. in Caec.; Verr. (70 г.); Font. (69 г.); Caecin. (69 или 68 г.).
IV: Претура Цицерона (66 г.): Manil.; Cluent.
V: Консульство Цицерона (63 г.): leg. agr.; Rab. perd.; Catil.; Mur.
VI: Перед изгнанием: Sull. (62 г.); Arch. (62 г.); Flacc. (59 г.).
VII: После изгнания: p. red. in sen. (57 г.); p. red. ad Quir. (57 г.; может быть, только брошюра); dom. (57 г.); har. resp. (56 г.); Sest. (56 г.); Vatin. (56 г., возможно, переработана в 54 г.); Cael. (56 г.); prov. cons. (56 г.); Balb. (56 г.).
VIII: Период зрелости: Pis. (55 г.); Plane. (54 г.); Scaur. (54 г.); Rab. post. (54— 53 г.); Mil. (52 г.).
IX: Речи к Цезарю: Marcell. (46 г.); Lig. (46 г.); Deiot. (45 г.).
X: Philippicae (44—43 гг.).
Утраченные речи: фрагменты сохранились еще от 17 речей; по заглавию известно около 30. Важнейшие: Pro Cornelio de maiestate (65 г.); Oratio in toga Candida (атака 64 года на соперников по консульским выборам — Антония и Катилину); In Clodium et Curionem (61 г.); De aere alieno Milonis (interrogate 53 r.); Цицерон пишет также laudationes Катону Утическому (46 г.) и его дочери Порции, жене М. Брута.
[6] C. J. Castner, Prosopography of Roman Epicureans, Frankfurt 1988, 16—23.
[7] Тогда Цицерон даже был вынужден защищать своего врага Габиния.
[8] Status — положение дела, состояние вопроса; s. coniecturalis — основанное на предположении; s. finitionis — основанное на правиле; s. qualitatis — качественное (прим, перев.).
[9] S. Rochlitz, Das Bild Caesars in Ciceros Orationes Caesarianae, Frankfurt 1993.
[10] Inventio est excogitatio rerum verarum aut veri similium, quae causam probabilem reddant («Нахождение — измышление истиных или правдоподобных вещей, которые сделали бы дело вероятным», 1,9).
[11] Нахождение (в русской риторической терминологии XVIII в. «изобретение»), расположение материала и техника запоминания (прим, перев.).
[12] Из близости этого текста к Тимею Платона не следует автоматически, что и остальные философские произведения — mera apographa, «чистые копии», в крайнем случае то, что Цицерон особенно неуютно чувствовал себя именно в области натурфилософии. При разработке тем, которые ему ближе (политика, риторика) его обращение с источниками в литературно оформленных трудах вполне свободное (De re publica, De oratore); когда он цитирует, он делает это прямо.
[13] Ср. Att. 13, 19, 4.
[14] Cic. div. 2, 3; Att. 14, 21, 2 сл.
[15] D. Mack, Senatsreden und Volksreden bei Cicero, Wurzburg 1937.
[16] Речь за Рабирия, обвиненного в государственной измене, выдержана в genus grande (цель — movere); речь за Марцелла с похвалой мягкости Цезаря — в среднем стиле с его приятностью (цель — delectare); сухие гражданские дела, где речь идет о тонких юридических дистинкциях (напр., Pro Caecina), требуют простой оболочки (цель — docere).
[17] W. Stroh, Ciceros demosthenische Redezyklen, MH 40, 1983, 35—50.
[18] Ср. W. Burkert, Cicero als Platoniker und Skeptiker, Gymnasium 72, 1965, 178.
[19] В De republica Цицерон среди прочих полемизирует с Полибием, Панэтием и Дикеархом.
[20] Диалоги, для которых сценической площадкой было прошлое — окончательная редакция Derepublica, Cato Maioru Laelius — следуют традиции, присутствие которой ощутимо уже у Гераклида Понтийского.
[21] Возможно, Цицерон следует источникам из среды младших эпикурейцев (как в De finibus, 1); в nat. deor. 1 речь идет о Филодеме (De pietate).
[22] Ср. A. R. Dyck, Notes on Composition, Text and Sources of Cicero’s De officiis, Hermes 112, 1984, 215—227, о Посидонии 223—227; cp. Att. 16, 11, 4.
[23] Quod si nos non interpretum fungimur munere, sed tuemurea, quae dicta sunt ab iis, quos probamus, eisque nostrum iudicium et nostrum scribendi ordinem adiungimus, quid habent, cur Graeca anteponant iis, quae et splendide dicta neque sint comversa de Graecis? («Поэтому если мы не исполняем должность переводчика, но рассматриваем то, что сказано авторами, заслужившими наше одобрение, прибавляя к ним собственное суждение и собственный план работы, то почему же греческие труды будут предпочитать тем, которые и написаны блистательно, и не являются переводом с греческого?», acad. 1,6).
[24] Как в речи За Милона, но без отказа от иных status.
[25] W. Stroh, Taxis und Taktik. Die advokatische Dispositionskunst in Ciceros Gerichtsreden, Stuttgart 1975.
[26] M. von Albrecht 1973.
[27] У Gell. 12, 2, 7.
[28] Его стихотворное искусство также подготавливает почву для поэтов эпохи Августа.
[29] Лукреций избегает этого слова.
[30] См. L. Laurand ⁴1936—38; M. von Albrecht 1973.
[31] G. Pfligersdorffer, Politik und MuBe. Zum Prooemium und Einleitungs–gesprach von Ciceros De re publica, Miinchen 1969.
[32] Cic. nat. dear. 1, 8 Quo in genere tantum profecisse videmur, ut a Graecis ne verborum quidem copia vinceremur, «в этом роде мы, кажется, сделали такие успехи, что обилием слов не уступаем даже грекам».
[33] Досл, «не–здоровье» (прим, перев.).
[34] Qualitas, perceptio, probabilitas, evidentia, causae efjicientes (качество, восприятие, вероятность, очевидность, действующие причины).
[35] Удивительно ясно и решительно уже inv. 2, 4—10, особенно 10: ut ne cui rei temere atque arroganter assenserimus. Verum hoc quidem nos et in hoc tempore et in omni vita studiose, quoad facultas feret, consequemur («чтобы не соглашаться с чем–либо необдуманно и безосновательно. Именно это мы и сейчас, и во всей жизни, насколько будет возможно, будем соблюдать»).
[36] Brut. 2; 4; 7; 16; 157; 266; 328—332; ср. теперь H. Strasburger 1990.
[37] J. Stroux, Handschriftliche Studien zu Cicero Deoratore. Die Rekonstruktion der Handschrift von Lodi, Leipzig 1921, 8, прим. 2.
[38] E. Heck, Die Bezeugung von Ciceros Schrift De re publica, Hildesheim 1966.
[39] P. L. Schmidt, Die Uberlieferung von Ciceros Schrift De legibus in Mittelalter und Renaissance, Miinchen 1974.
[40] Quint, inst. 10, 1, 112 ille se profecisse sciat, cui Cicero valde placebit, «mom, кому будет нравиться Цицерон, пусть знает, что продвинулся вперед».
[41] I. Opelt, Ciceros Schrift De natura deorum bei den lateinischen Kirchenvatern, A&A 12, 1966, 141—155, особенно 141.
[42] Th. Zielinski ⁴1929, 315.
[43] R. Haacke, Trier 1978 (билингвически). Теодор из Газы в XV веке переводит Cato и Laelius на греческий язык.
[44] C. B. Schmitt, Cicero Scepticus: A Study of the Influence of the Academica in the Renaissance, The Hague 1972.
[45] Osw. Gottlob Schmidt, Luthers Bekanntschaft mit den alten Classikern, Leipzig 1883, cp. также W. Kirsch, Der deutsche Protestantismus und Cicero (Luther, Melanchthon, Sturm), Ciceroniana NS 6, Roma 1988, 131—149.
[46] Tischreden 5440 (нумерация W. A.): Nam hoc est optimum argumentum… quod ex generatione specierum probat esse Deum… ergo necesse est esse aliquid quod ita gubernet omnia. Nos egregie possimus cognoscere Deum esse ex illo certo et perpetuo motu coelestium siderum… Aberuns ist es nichts, quia vilescit cotidianum, «Ведь лучший аргумент… который доказывает, что есть Бог, из порождения образов… следовательно, необходимо, чтобы существовало нечто, что таким образом управляло бы всем. Мы прекрасным образом можем познать, что есть Бог, по тому размеренному и вечному движению светил… Но для нас это ничто, поскольку слабеет с каждым днем» (лат., нем.).
[47] Tischreden 155: Ego sic iudico plus philosophiae in uno libro apud Ciceronem esse quam apud Aristotelem in omnibus operibus, «я так считаю, что больше философии у Цицерона в одной книге, чем у Аристотеля во всех произведениях», 5012: Cicero est multo doctior Aristotele et perspicue sua docet, « Цицерон много ученее Аристотеля и учит прозрачно». Ibid. 3608 d: Cicero longe superat Aristotelem, nam in Tusculanis quaes–tionibus et Natura deorum perclarissima scribit de anima et illius immortalitate. Ethica Aristotelis aliquid sunt, tamen Officia Ciceronis excellunt ipsa, «Цицерон намного превосходит Аристотеля, ведь в Тускуланских беседах и Природе богов он пишет прекрасные вещи о душе и ее бессмертии. Этика Аристотеля что–то значит, но Обязанности Цицерона — труд блистательный».
[48] Th. Zielinski ⁴1929, 205.
[49] W. A., Bd. 40, 3, 1912—1913, 1930; ср. также H. Schieble, изд., Melanchthons Briefwechsel, 4, 1983, 349 сл., Nr. 4205.
[50] Tischreden 5012: Si ego adulescens essem, dicarem me Ciceroni, sed Jirmato tamen iudicio in sacris litteris, «если бы я был юношей, посвятил бы время Цицерону, однако же укрепив силу своего суждения Св. Писанием».
[51] Tischreden 5972; ср. 3925: Deinde fecit mentionem Ciceronis, optimi, sapientissimi et diligentissimi viri, quanta illepassus sit et fecerit: Ich hoff inquit, unser Hergott wirdt im und seins gleichen auch genedig sein, «Затем он упомянул Цицерона, человека превосходнейшего, мудрейшего и обстоятельнейшего, сколько он претерпел и сам совершил: Я надеюсь, говорит, наш Господь Бог будет милостив к нему и ему подобным» (лат., нем.).
[52] H. Blumenberg, Die kopernikanische Wende, Frankfurt 1965, 47—50.
[53] Th. Zielinski ⁴1929, 210—232.
[54] To Francis Hutcheson, September 17, 1739: The Letters of David Hume, ed. byj. Y. T. Greig, Oxford 1932, vol. 1, p. 34.
[55] Th. Zielinski ⁴1929, 248.
[56] Th. W. Adorno, Negative Dialektik, Suhrkamp 1966, перепечатка 1975.
Ссылки на другие материалы: