Α. Обвинительная речь по делу об убийстве, против человека, утверждающего, что он оборонялся

Содержание
Молодой и старик из-за ссоры набросились друг на друга и дрались; молодой ударил сильнее, и старик умер. И в связи с этим случаем некто обвиняет молодого в том, что он совершил убийство. А тот заявляет, что старик первым несправедливо начал рукоприкладство. Таким образом, статус речи - встречное обвинение.
1. Правильно установлено, чтобы люди, возбуждающие иски об убийствах, особенно старались обвинять и свидетельствовать согласно со справедливостью, и виновных не отпуская, и против неповинных суд не затевая. 2. Ведь и бог, желая создать человеческий род, сотворил первых из нас и дал им кормилицами[1] землю и море, чтобы от недостатка вещей необходимых мы не умирали прежде времени, не достигнув срока кончины от старости. Вот так-то богом была оценена наша жизнь! Значит, каждый, кто беззаконно кого-нибудь убивает, совершает кощунство по отношению к богам, а человеческие законы нарушает.
3. Ведь и умерший, будучи лишен того, что бог ему дал, по всей вероятности, оставля ет после себя - в качестве божеской мести - злобу духов-мстителей[2]. Те, кто судит или свидетельствует вопреки справедливости, тем самым разделяя кощунство с преступником, вносят не относящуюся к ним скверну в собственные дома. 4. И мы, мстители за убитых, в случае, если станем преследовать невиновных из-за какой-нибудь другой вражды, а за мертвого мстить не станем, сами окажемся жертвами страшных духов-мстителей, заступающихся за мертвых. С другой стороны, несправедливо добившись смерти людей, чистых от преступления, мы будем, как виновные в убийстве, подлежать наказаниям: ведь мы и вас убедим поступить противозаконно, и станем виновниками вашей ошибки[3]. 5. Итак, я, боясь перечисленного и приведя к вам нечестивца[4], остаюсь чистым от упреков. А вы, в согласии с вышесказанным, позаботьтесь об этом суде: назначьте совершившему преступление наказание, достойное страдания жертвы[5]. Так вы сделаете весь город чистым от скверны. 6. Ведь, если бы он убил человека неумышленно, он был бы достоин некоторого снисхождения. Но он же в пьяном виде, нагло и бесчинно набросился на старого человека, бил его и душил, пока тот не испустил дух! Как убийца он подлежит наказаниям, положенным за убийство, а поскольку он нарушил все обычаи, касающиеся старших, по отношению к нему будет справедливо не упустить ни одну из кар, которым подвергаются такие люди. 7. Итак, закон справедливо предает его вам для отмщения; а свидетелей, присутствовавших, когда он бесчинствовал в пьяном виде, вы уже выслушали[6]. Вам же следует, и отплачивая за беззаконно причиненные страдания, и наказывая наглость соразмерно вине, взамен отобрать у него душу, замыслившую убийство.


[1] Именно «кормилицами», поскольку в древнегреческом море (θάλασσα) женского рода, как и земля. В издании Бласса–Тальхейма тут добавлено еще «и спасительницами», но только на том основании, что в одной из рукописей имеются следы стертого союза καί. Не думаем, что это достаточная причина произвольно добавлять отсутствующее в оригинале слово.
[2] В этой «Тетралогии», как и в остальных, силен религиозный оттенок, выражающийся в частых упоминаниях духов-мстителей, скверны, появляющейся в результате убийства, и т.п.
[3] Строго говоря, это была бы судебная ошибка, и в таких случаях, согласно нашим современным воззрениям, в вынесении несправедливого приговора виновен суд. Однако в античных греческих полисах вопрос так не ставился. Судьи – воплощение народа, а народ виновен быть не может. Соответственно, вина ложится на того, кому принадлежала инициатива, т.е. на обвинителя. Аналогичным образом обстояло дело и в политической жизни. Так, в случае принятия народным собранием противозаконного постановления процесс γραφὴ παρανόμων возбуждался против политика, внесшего его проект.
[4] Вообще говоря, убийство (φόνος) и нечестие (ἀσέβεια) были совершенно разными преступлениями, против которых возбуждались и иски различного типа, причем при убийстве – частный (δίκη), а при нечестии – публичный (γραφή). Говорящий их сознательно смешивает, поскольку ему, при его акценте на религиозных последствиях убийства, просто выгодно это делать.
[5] Неясен вопрос, в каком афинском суде слушалось бы это вымышленное дело: в Ареопаге или в Дельфинии. В последнем судилище коллегия эфетов разбирала дела в случае, если обвиняемый утверждал, что совершенное им убийство – из категории оправданных, неподсудных. Большинство исследователей считает, что тут перед нами именно такой случай (мы придерживаемся того же мнения): обвиняемый, как увидим ниже, утверждает, что он оборонялся против напавшего первым (убийство при самообороне считалось неподсудным), а также что смерть наступила, собственно, не от его ударов, а в результате того, что избитого потом плохо лечил врач (врачи, согласно тому же закону, не несли ответственности за смерть пациентов). Иного мнения придерживается М. Гагарин (Gagarin 2002, 106; Antiphon and Andocides 1998, 40), но он в меньшинстве.
[6] Вопреки обыкновению, в речи не указаны места, где оглашались свидетельские показания. Впрочем, не будем забывать, что речь фиктивна и никогда не произносилась в суде.