Содержание
Говорящий здесь опровергает сказанное обвиняемым, утверждая, что свидетельство раба нельзя считать не заслуживающим доверия. Также, по его мнению, не является невероятным, что богатый и известный человек совершил убийство: ведь ему предстояло подвергнуться опасности со стороны убитого и лишиться состояния. Предположения же он опровергает путем изменения их смысла: обвиняемый сказал, что он несчастен, а обвинитель изменяет смысл сказанного, говоря, что тот обижает само несчастье.
1. Этот человек даже само несчастье несправедливо обижает, прикрывая им свое злодейство и стараясь скрыть свою оскверненность. Он не достоин того, чтобы вы его помиловали: он причинил своей жертве беду, которой та не желала, и, значит, по собственному желанию сам навлек на себя опасность. Итак, что он убил человека - это мы доказали в предыдущей речи; а теперь попробуем продемонстрировать, что он неправильно построил свою защиту.
2. Ибо если бы убийцы[1], увидев издали каких-то подходящих людей, бросились бежать, оставив убитых и не успев их раздеть, то люди, наткнувшиеся на них, увидели бы, что хозяин мертв, а слуга-то жив; ведь его потом подняли еще в сознании, и он свидетельствовал[2]. И они, хорошенько расспросив его о виновниках, сообщили бы нам; и тогда этого человека не обвиняли бы. А если бы люди были убиты теми, кого они застали при совершении какого-то другого злодейства, чтобы они их не опознали, - то тогда одновременно с убийством было бы объявлено и об этом другом злодействе, и подозрение пало бы на людей, его совершивших. 3. И я не знаю, каким образом против убитого скорее стали бы злоумышлять те, кто находился в меньшей опасности, чем те, кто испытывал больший страх. Ибо последних страх и обида должны были в достаточной мере заставить забыть об осторожности. А для первых опасность и стыд значили бы больше, чем вражда; даже если бы они и замыслили совершить такое, эти чувства побудили бы их образумиться и смирить гнев в душе. 4. И неправильно они[3] говорят, что свидетельство провожатого не заслуживает доверия. Ведь за такие-то свидетельства рабов не пытают, а отпускают на волю. Вот когда они украдут и не сознаются или показаниями покрывают своих хозяев - тогда мы их пытаем, желая, чтобы они сказали правду. 5. Также не более правдоподобно было обвиняемому отсутствовать при убийстве, чем присутствовать. Ведь если бы он и отсутствовал, всё равно опасность для него была бы такая же, как и в случае присутствия. Ибо любой из убийц, будучи схвачен, показал бы именно на него как на организатора преступления. А при том дело без него пошло бы хуже: никто же из участников не стремился совершить его с большей решительностью, чем он. 6. Теперь покажу, что от затеянного против него публичного процесса опасность для него была не меньше, а намного больше, чем эта, из-за убийства, и он это понимал. Положим, что у него в обоих судебных делах были равные шансы быть осужденным или оправданным. При этом пренебречь публичным процессом у него не было никакой возможности, пока был жив обвинитель: его он не уговорил бы отозвать иск. А на этот суд он надеялся и не попасть, поскольку считал, что ему удастся совершить убийство тайно. 7. Считая же, что вы не должны думать о нем что-либо худое[4] именно из-за того, что на него падает явное подозрение, он считает неверно. Ведь если бы подозрения было достаточно, чтобы отвратить его от нападения, хоть он и находился в величайшей опасности, - то уж точно и никто другой не замыслил бы этого преступления. Ибо любой человек, находящийся в меньшей опасности, имел бы еще меньше оснований, чем этот, совершить нападение: боязнь подозрения для него тоже была бы сильнее опасности[5]. 8. А экстраординарные налоги и хорегии - достаточный признак богатства, но они не противоречат тому, что обвиняемый мог убить человека. Как раз боясь за это самое богатство - как бы его не лишиться, - он с большой вероятностью и совершил нечестивое убийство. Заявляя же, что убийцы - это не те, кого предполагают убийцами, а те, кто действительно совершил убийство, - он верно говорит относительно убийц, но если бы нам было точно известно, кто были эти убившие! Поскольку же убившие не обнаружены, а этот человек изобличается соображениями правдоподобия, - то, значит, именно он и никто другой будет убийцей[6]. Ведь такие вещи делаются не при свидетелях, а скрытно.
9. Так что ясно из его собственной защитительной речи: он уличен в умерщвлении человека и хочет от вас не чего-либо иного, а просто направить свою скверну на вас самих[7]. А мы от вас ничего не хотим, только говорим вам: если теперь обвиняемый не уличается ни соображениями правдоподобия, ни свидетельствами, то, значит, вообще не бывает никаких улик против обвиняемых! 10. Вы твердо знаете, как погиб человек; следы подозрения явно указывают на обвиняемого; о том же надежно свидетельствовал и провожатый; разве же будет справедливым, если вы вынесете оправдательный приговор? Если же обвиняемый будет вами не по справедливости оправдан, дух умершего не нам будет мстить; нет, убийство будет лежать на вашей совести. 11. Итак, зная это, помогите погибшему, накажите убийцу, очистите город! Ведь этим вы совершите три благих дела: сделаете так, что людей, замышляющих преступления, будет меньше, людей, заботящихся о благочестии, - больше, а также и сами очиститесь от скверны, исходящей от этого человека.

---

[1] Имеется в виду версия, согласно которой убийство совершили грабители.
[2] Последняя часть фразы (от «ведь») в издании Бласса–Тальхейма исключается, но, на наш взгляд, без серьезных оснований.
[3] Имеется в виду обвиняемый, хоть он и был один; в судебных (да и не только судебных) речах довольно часто множественное лицо встречается по отношению к одному человеку.
[4] То есть подозревать в совершении убийства.
[5] Ход рассуждения изощренный до запутанности.
[6] Таким образом, обвинитель готов признать, что убийцами были какие-то другие люди, но, поскольку найти их не удалось, остается возложить вину на того, кто в данном процессе выступает в роли обвиняемого. Позиция, на наш современный взгляд, достаточно циничная.
[7] Если суд оправдает обвиняемого, то (при условии, если он – действительно убийца) получится, что оскверненный будет безнаказанно распространять свою скверну в полисе, а виновны в том будут судьи. Им же, по мнению обвинителя, будет мстить и дух убитого (см. ниже).