Египетская речь
Публикуемый впервые перевод «Египетской речи» Элия Аристида[1] (II в. н. э.) не только продолжает знакомить русскоязычного читателя с творчеством этого блестящего древнегреческого оратора своего времени[2], чье творчество приходится на период расцвета риторики и софистики на востоке Римской империи, но и имеет целью включить упомянутого автора в отечественную антиковедческую традицию в качестве немаловажного источника по истории и культуре древнего Египта и его рецепции в античной литературе. Речь Аристида, написанная между 147–149 гг. н. э., посвящена одному из сложнейших вопросов античной географии, так и не получившему окончательного решения в древности, ― вопросу о причинах разливов Нила. К этому вопросу неоднократно обращались античные философы, географы и историки начиная с архаической эпохи (Фалес, Анаксагор, Демокрит, Гекатей Милетский, Геродот, Аристотель и др.) ― многие из них предложили собственные объяснения этого уникального природного явления в специально посвященных данной теме сочинениях, от большинства из которых сегодня сохранились лишь фрагменты. У некоторых позднейших историков ― таких, как Диодор Сицилийский, Сенека, Плиний Старший и др. ― мы находим обрывочные сведения об этой многовековой научной дискуссии, которые лишь отчасти могут восполнить досадные пробелы в нашем знании истории развития античной научной мысли в области географии, геологии, климатологии и т. п. «Египетская речь» Элия Аристида, не будучи сочинением сугубо научным и не принадлежа ни философу, ни историку, представляет, тем не менее, довольно значительный интерес ― в частности, своим подробным экскурсом в историю рассматриваемого вопроса. Опираясь, с одной стороны, на труды некоторых из вышеперечисленных авторов, а также на неизвестные нам сегодня источники, а с другой ― на собственные знания и опыт, полученные им в процессе длительного путешествия по Египту, Аристид знакомит нас не только с разнообразными теориями, выдвинутыми античными учеными относительно причин разливов Нила, но и дает их развернутый критический анализ, очевидно, заимствуя разветвленную логическую аргументацию у своих предшественников. Все это, включая личные свидетельства Аристида о некоторых культурно–исторических реалиях своего времени, делает его сочинение ценным источником по истории межкультурных взаимосвязей Египта, Греции и Рима в одну из самых благополучных эпох периода римского владычества ― в «золотой век» Антонинов.
Египетская речь
(1) После того как недавно, вкратце и в общих чертах ответив на твой вопрос о Ниле, я вынужден был прерваться из–за пришедших ко мне посетителей, я решил вновь вернуться к этой теме и посвятить ей целую речь, считая это как бы своим долгом. Но и она по возможности будет довольно короткой. И хотя я добрался до эфиопской земли и в общей сложности четырежды самостоятельно исследовал Египет[3], ничего при этом не пропустив ― ни пирамид, ни Лабиринта[4], ни храма, ни каналов, но о размерах одних сооружений черпал сведения из книг, где о том говорилось, а другие, о коих узнать было нелегко, измерял сам с помощью жрецов и предсказателей, находившихся при каждом из тех строений, однако сохранить для тебя эти сведения мне не удалось, так как записи, что я приказал вести своим слугам, пропали. Тем не менее, я, пожалуй, смогу ответить на один маленький вопрос: каким образом поднимается уровень Нила и почему то, что с ним происходит, с другими реками в это время года не случается. (2) Итак, если помнишь, я сразу тогда тебе ответил, что никто нимало не смущается тем, что не может сказать о Ниле ничего определенного, но все болтают разную чепуху: одни утверждают то, что сами по этому поводу думают, другие же и вовсе ни в чем не уверены, хотя перед остальными делают вид, будто знают нечто никому не ведомое. Вот и я ныне не отвечу тебе, в чем причина сего явления, однако происходит оно не оттого, о чем все толкуют.
(3) Впрочем, надобно вспомнить здесь о мнениях тех, с кем спорит и кого изобличает Геродот[5], и прежде всего тех, кто полагает, будто наводнение вызывают этесии[6], задерживающие течение реки. Однако если бы причиной тому были этесии, то наводнение, конечно, не случалось бы, когда они не дуют, а это не так. Далее, если бы этесии, дующие с севера на юг, препятствовали течению Нила[7], то очевидно, что ветры, дующие с юга на север, делали бы то же самое с реками, текущими в обратном направлении, ― я разумею Танаис[8], Фасис[9] и прочие реки, находящиеся поблизости от них. Но хотя многие ветры ― и южные, и те, что дуют из самой Ливии[10], ― часто достигают их зимой и летом, ни с одной из этих рек не происходит ничего подобного, равно как и с другими известными нам реками. (4) Опять–таки, если кто–то скажет, будто этесии гонят воды Нила назад, потому что дуют непрерывно, ― я уже не буду говорить, что и южные ветры, о коих я упомянул, часто дуют не меньшее время, ― то ведь Нил становится полноводным не тогда, когда дуют этесии или едва лишь они прекратятся, но ― если уж связывать его подъем со временем их появления, ― когда они только начинают дуть, а нередко и до их начала. Так что непрерывные ветры не могут служить причиной того, что случилось задолго до них. (5) И потом, этесии дуют вовсе не вдоль устья Нила, а на его восточный берег ― таким образом, большинство из них, конечно, западные, ибо дуют они с запада на восток. Поэтому северные ветры не могут препятствовать течению Нила: ведь если причиной тому они, почему же этого не происходит со всеми остальными реками, текущими в одном с Нилом направлении? (6) Да и вообще вопрос об этесиях становится уже смехотворным. Ибо если мы примем это объяснение, нам придется поверить и в то, что ветры, дующие с востока, задерживают течение Эридана[11], и что то же самое происходит с остальными реками, впадающими в Ионическое море; что, когда ветры дуют с запада, Рейн течет вглубь материка, а не наружу, к Океану[12], и когда дуют северные ветры, реки на юге выходят из берегов, а когда южные ― то же случается с реками на севере. И так всякий раз: выясняя, почему такое происходит с какой–то одной рекой, мы станем относить это насчет всех рек вообще. Но разве не странно, а точнее, не бессмысленно ли ― исследовать, чем Нил отличается от прочих рек, и вместе с тем утверждать, что все реки претерпевают одно и то же? И в самом деле, ведь если больше ни с одной рекой подобного не случается, то данное объяснение ложно, а если такое бывает со всеми реками ― зачем говорить, что это происходит только с Нилом? Итак, либо вовсе не следует искать причину сего явления, либо она заключается в чем–то другом. (7) Впрочем, всем и так ясно, что Нил не относится к числу рек незначительных и в отличие от остальных рек не настолько легкодостижим для ветров, чтобы те могли запирать его устье и изменять течение. Ведь если даже самые ничтожные реки не останавливаются перед напором ветров, но продолжают течь, то правдоподобно ли, чтобы ветры одолели Нил, способный затопить весь Египет? И хотя ни взморье, ни озера, ни болота при множестве постоянно дующих ветров не пребывают, как мы видим, в неподвижности, все же они, скажу я вам, не выходят из своих берегов, ибо волны, накатывая на берег, возвращаются обратно, а сами водоемы остаются неизменными. К тому же равнинным рекам легче изменить свое течение, нежели рекам, текущим по наклонной местности, повернуться вспять. (8) Нельзя сказать и того, что этесии в этих местах дуют с какой–то особой силой. А если уж необходимо предположить, что дело тут в западных, северных или еще каких–то ветрах, то они, конечно, гораздо сильнее и неистовее обрушиваются на ближайшие к ним местности. Но ни одна из них не испытывает того, что выпадет на долю Нила, хотя он весьма удален от места зарождения этесиев и обладает самым быстрым на свете течением.[13] Так что давать такое объяснение и вовсе уже постыдно. (9) Итак, Нил не направляет свои воды в море не оттого, отчего все думают ― будто бы причиной тому этесии. Ведь если кто–нибудь, подойдя к самому устью, посмотрит, сколь стремителен его поток даже во время бурных этесиев, то, зная о Ниле лишь самую малость, он не станет утверждать ничего подобного. Ибо глупо не замечать того, что находится у тебя под ногами, но спорить о том, чего не видишь, и явному предпочитать неявное, вместо того чтобы по возможности судить о последнем на основании первого. Таким образом, вода выкает из всех устий Нила[14], чего бы там ни говорили софисты, ― это очевидно для всех и не требует доказательств. Само же устье Нила ― не короткое и не такое, как у других больших рек, но такое, какое должно быть у величайшей на свете реки. И опять–таки, летом оно бывает гораздо больше, чем зимой. (10) Что до меня, то я услыхал об этом «от человека, ко лжи отнюдь не способного», как говорит Демосфен[15], ― от нашего товарища Диона, сведущего как в делах житейских, так и в красноречии. Он–то и рассказал нам, что однажды летом плавал по Египту и земли не видел: она была так далеко, что не заметно было даже следов ее, а моряки ― то ли по необходимости, то ли напоказ перед пассажирами ― черпали чистую воду для питья прямо из недр реки. И на всем протяжении Нил не имел берегов и тек выше уровня моря. А если бы устье реки заграждали этесии, разве могли бы те, кто плывет в это время к морю, достигнуть его? (11) И потом, когда земля достаточно напитывается водой, египтяне отводят ее излишки в море. Каким бы образом она вытекала, если бы ей препятствовали этесии? Следовательно, в устье ничего подобного не происходит, ибо там, где течет река, она обладает величайшей силой, дабы оттеснить встающие на ее пути ветры, а где она, разливаясь в виде болот, останавливается, ветры уже не являются для нее помехой, хотя бы течение там и вовсе прекратилось.
(12) А посему это доказательство, как при обжаловании дела в суде, лишено всякой силы, ибо любой может наблюдать течение реки и то, что из–за обилия воды, как я уже сказал, летом оно гораздо сильнее, чем зимой. Так что если кто–то нарочно вздумал утверждать нечто противное действительности, то лучшего способа не найти. (13) Однако надлежит рассмотреть объяснение и другого мужа[16], который говорит так:
«Здесь блещут Нила девственные волны;
Взамен росы небесной он поит,
Лишь снег сойдет, в Египте по низинам
Лежащие поля».[17]
Каким же это образом, о мудрейший Еврипид, Нил, «лишь снег сойдет», «поит в Египте поля»? Где это он «сойдет»? В Скифии? И какое отношение все это имеет к Нилу? Или, может быть, в Эфиопии? Или еще дальше? Но это объяснение даже смешнее первого! Ведь Нил течет из самых жарких мест земли и, только достигая районов менее жарких, из коих Египет, как известно, жарче остальных, становится доступным для нас. Так каким же образом в местности с подобным климатом может идти снег да еще столь обильный, чтобы вызвать подъем Нила? Какой снег, порождающий столь великий поток, может быть там, где, говорят, и жить–то из–за зноя невозможно? (14) Ведь это то же самое, как если бы кто–то стал утверждать, что кратер Этны ― это источник льда или что снег согревает, а огонь охлаждает. Ибо если кто–то полагает, что в сáмом царстве зноя есть снег, разве это не то же самое, как если бы он сказал[18], что Нил течет из земли одрисов и бизальтов[19], а не из той области, о каковой мы знаем только, что, плывя по Нилу, оказываешься в местах все более и более жарких ― до тех пор, пока хватает сил терпеть?[20] (15) Кроме того, те из египтян, кто ни разу не покидал пределов своей земли, похоже, не только никогда не видели снега, но даже не могут понять, что это такое, когда им об этом рассказывают. Нам и самим не удалось им этого втолковать, словно речь шла о чем–то невероятном или как если бы мы рассказывали это людям, вовсе не понимающим по–гречески. Неужели у египтян, живущих у самой границы с южными землями, снег бывает чаще зноя? Разве можно услышать со сцены бóльшую ложь, хотя бы ее и изрек Еврипид или даже сам Эсхил?[21] (16) Ближайшие к нам районы Египта отличаются от дальних его районов, можно сказать, сильнее, чем какой–либо другой народ отличается от самих египтян ― настолько его северная часть превосходит своим жарким климатом все остальные. Так правомерно ли говорить о том, чего здесь никогда не случалось и чего никто не видел в соседних с нами и с Египетским морем[22] районах: будто у самой границы южных земель стоит мороз и выпадает так много снега, что его количество превосходит размеры самой реки? (17) Мы также знаем, что южные ветры ― самые теплые из всех и что в полдень солнце опаляет жаром внутренние области этой страны. Ну не стыдно ли нам столь щедро приписывать ей то, что и у нас–то бывает лишь во время самых жестоких зимних морозов, то есть в наиболее холодное время года, ― не важно, сами ли мы ведем такие разговоры, бессовестно обманывая остальных, или же верим речам других, легко поддаваясь их обману? Я бы даже сказал, что снег ― это единственное, что нельзя ввезти сюда наперекор природе. (18) Ведь летом, как известно, его особенно охотно ищут[23], однако даже в величайшем городе Александра[24] ты найдешь все, что угодно, кроме снега. Пожалуй, можно назвать его вслед за Еврипидом «каймой Египта».[25] И то, что невозможно ввезти к египтянам по причине летнего зноя, делает Нил полноводным летом? Ни в коей мере, я полагаю. Ни у Еврипида, ни у Эсхила подобное объяснение не только не находит подтверждения, но лишено всякого смысла, в то время как противоположные доводы понятны и находятся у всех перед глазами, а кроме того, ясно доказывают невозможность такого объяснения, как и в случае с устьем Нила.[26]
(19) Обратимся же теперь ко мнению, коего придерживается большинство, и к тем выдающимся людям, которые его высказали: будто, когда дуют этесии, они гонят тучи из наших мест на юг, где тучи разрываются[27] и вызывают дожди, из–за дождей же Нил, как и подобает, наводняется летом больше, чем зимой.[28] Итак, необходимо разобраться во всем, что касается подъема воды в Ниле. (20) Когда приходит время, уровень воды в нем начинает расти, но не так, чтобы это было сразу заметно, а поначалу лишь на несколько пальцев. По этой причине на протяжении почти четырех месяцев вода в окрестностях Мемфиса прибывает всего на четырнадцать–пятнадцать локтей[29], хотя и тут ее подъем остается по–прежнему незаметным и проявляется лишь в том, что земля начинает постепенно затопляться.[30] (21) Поэтому и говорят, будто Нил увеличивается от дождей летом, как наши реки ― зимой. Но если бы это было правдой, во–первых, было бы сразу заметно, как поднимается уровень реки. Ибо подобно тому как дождевой поток несется по земле и твердой поверхности, так и вода, встав от дождей горой[31], распространяется поверх речной глади. Но почему же этого не происходит с Нилом? (22) С одной стороны, нельзя, конечно, сравнивать Нил с прочими реками и судить обо всем на основании одних и тех же признаков, но с другой ― нельзя и не прибегать в обоих случаях к сходным доказательствам. Ведь если бы такое случилось с Нилом единожды, подобное объяснение было бы еще уместно, но если уровень реки поднимается так всякий раз, то что об этом говорить? (23) Итак, все, сказанное мною, является первым и важнейшим доказательством того, что Нил увеличивается не из–за дождей, ибо происходит это не вдруг, не неожиданно и молниеносно, а, как говорят египтяне, словно бы вследствие некой длительной работы.[32] И эта «работа» совершается в соответствии с раз и навсегда заведенным порядком. Кроме того, когда идут дожди, из рек наружу сразу устремляется большое количество воды. (24) Но разве можно утверждать, что воды Нила так долго удерживаются на месте по причине тех же дождей? Выходит, что, уподобляя Нил прочим рекам, в другой раз мы заявляем о его отличии от них, соединяя воедино две вещи, в высшей степени невероятные: говоря, что он не похож на остальные реки, мы пытаемся обнаружить его сходство с ними, а говоря о сходстве, доказываем, что он на них не похож. (25) Итак, если бы уровень воды в Ниле увеличивался в течение трех–четырех дней или даже за вдовое большее время и его подъем не был бы таким продолжительным, этому еще можно было бы найти какое–то объяснение. Но о каких дождях может идти речь, когда уровень воды поднимается каждый день на протяжении почти четырех месяцев? (26) Ведь и у нас реки не остаются зимой постоянно вздутыми, но во время дождей разливаются, а с их окончанием вновь уменьшаются. Становясь зимою то больше, то меньше из–за дождей, они все время меняются в размерах. Следовательно, если бы Нил поднимался из–за дождей, то вода не прибывала бы в нем непрерывно и ее уровень не возрастал бы от самого низкого до самого высокого, покуда не достигнет своего верхнего предела, но оставался бы неодинаковым и постоянно менялся бы, поочередно то поднимаясь, то опускаясь. И тогда бы речь шла не о «подъеме» Нила, а о его многочисленных подъемах и обратных снижениях летом, что обычно происходит с реками из–за дождей. (27) Более того, как зимой реки не остаются все время вздутыми, так и летом, когда идут дожди, они порою увеличиваются по сравнению со своими обычными размерами. Однако если бы то, что бывает с ними, происходило бы вопреки настоящему и с Нилом, он тоже иногда увеличивался бы зимой, как остальные реки ― летом. Таким образом, и эти реки, и Нил увеличивались бы обоюдно ― когда летом, а когда зимой, с тою лишь разницей, что каждая из рек увеличивалась или уменьшалась бы в положенное время года чуть больше или меньше других. Но поскольку никто никогда не слыхал, чтобы Нил увеличивался зимой, в то время как наши реки, как можно видеть, увеличиваются в размерах и летом, когда дожди прекращаются, то причину разлива Нила, если уж на то пошло, нужно искать в чем–то другом, ибо последствия от дождей в обоих случаях неодинаковы. (28) Итак, Нил не только увеличивается в определенное время, но и в свой черед уменьшается обратно, возвращаясь к прежнему состоянию, едва ли не быстрее, чем разливается. Однако с реками, увеличивающимися из–за дождей, ничего подобного не происходит, и в смене подъема и спада воды у них нет никакой закономерности, как нет закономерности и в том, что касается самих дождей. (29) Итак, поскольку подъем Нила происходит лишь раз в году, в то время как с остальными реками это случается постоянно, и поскольку вода в нем не убавляется, пока вся не выйдет наружу, а разлившись, снова возвращается в прежние границы, и, наконец, поскольку Нил обладает спокойным течением, нельзя считать причиной всего этого дожди. (30) Если же необходимо упомянуть и об этом, то любой, кто преодолевает порги Нила, по обеим его берегам видит песок. Ливийская земля и в самом деле сплошь состоит из песчаных равнин[33], и если бы даже там шли дожди, никакого потока от них не возникло бы, ибо песок впитывает влагу. То же самое, как мы знаем, происходит в других великих пустынях: дожди, которые идут в песках между Аравией и Египтом[34], не обладают такой силой, чтобы вызвать поток воды. Кроме того, Ливийская пустыня расположена заметно ниже уровня реки. Таким образом, Нил имеет две особенности: во–первых, вблизи него находится много песка, а во–вторых, он течет настолько выше уровня земли, что было бы чудом, если бы дождевая вода могла преодолеть этот барьер. (31) Вблизи Мероэ[35] тоже, говорят, идут дожди, но если бы причиной подъема Нила были они, то это, конечно, не укрылось бы от глаз очевидцев и местных жителей, и те не стремились бы выяснить, откуда он течет. Ибо всем было бы ясно, что он увеличивается в их земле. Однако эфиопы не могут сказать ни того, где находятся истоки Нила, ни того, что дожди у них идут постоянно. И о том, и о другом мне доводилось слышать от них самих. Так как же можно утверждать, что Нил поднимается из–за дождей? (32) Кроме того, в Нижнем Египте тоже часто идут сильные дожди. Редки они лишь в Верхнем Египте, в приморских же областях их обычно довольно много. Однако они не вызывают сколько–нибудь заметного подъема уровня реки. Но разве правдоподобно, чтобы в самом Египте, сколько бы дождей там ни шло, они не оказывали на Нил никакого влияния, и вся эта вода, выливаясь в море, исчезала бы без следа, зато Нил пополнялся бы из неведомых мест земли, словно он хитрит с нами или боится, как бы причина его подъема не обнаружилась?! Если это смешно, то смешно и то, что люди приписывают причину сего явления дождям.
(33) Но хочу я поведать тебе кое–что и о тучах. Во время моей второй поездки в Египет[36], когда я плавал к верховьям Нила, встретился нам в районе Фив[37], в местечке, называемом Гермунфи[38], человек по имени Дравк, сосланный туда из Нижнего Города.[39] Мой друг и товарищ, который плыл вместе с нами, увидав его, свел с ним знакомство. Потом, когда оказалось, что Дравка освободили и он направляется к морю, мы часто встречались с ним и вели дружеское общение, как полагается. (34) И вот однажды поздним вечером, когда мы прогуливались по длинной улице вдоль портика[40], дули знаменитые этесии. Мы взглянули на тучи, и кто–то из наших спутников сказал: «Это ветра с Нила». Примерно так он их назвал, а Дравк засмеялся. Тогда я спросил Дравка, что он имеет в виду. «Разве ты не знаешь, ― ответил он, ― что я три года подряд провел в Верхнем Египте?» «Знаю, ― сказал я, ― и что же?» «А то, что за все время, пока я там находился, внимательно за всем наблюдая, мне не довелось увидеть летом ни одной тучи, но воздух оставался совершенно неподвижным, как на картине.[41] Я убежден, ― сказал он, ― что все обстояло именно так, как мне тогда показалось, но туч я не видел. А ведь этесии, как известно, гонят их отсюда на юг, где тучи разрываются и вызывают разливы Нила». (35) Услышав это, я удивился. И теперь, вспомнив, я сообщил об этом тебе, дабы ты знал, как далеки от истины и те, кто дает подобное объяснение, и те, кто им верит, и вообще дабы ты понимал, что Нил ― это единственная река, которая не остается все время одинаковой, но постоянно меняется, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах. И так продолжается и днем, и ночью, весьма напоминая, если хочешь, цикл луны. (36) Ибо, едва уровень реки начинает подниматься, вода прибывает в ней уже постоянно ― все больше и больше, и вследствие этого притока воды он увеличивается до тех пор, пока не достигнет своего предела. Полностью же поднявшись, как луна во время своего цикла, вода останавливается и вновь начинает убывать, как бы повернувшись в другую сторону. А затем весь цикл повторяется снова, хотя следы предыдущего нередко все еще заметны.[42] Таким образом, Нил никогда не остается одинаковым ― ни во время подъема воды, ибо он постоянно увеличивается до тех пор, пока вода в нем не поднимется полностью, ни во время ее убывания, ибо он уменьшается, покуда не отдаст назад всю лишнюю воду. (37) Вот почему то, что происходит с Нилом, кажется нам явлением божественным и необычным в сравнении с тем, что бывает с другими реками и водными потоками. И если мы исследуем причины сего явления, мы должны исследовать и то, о чем я уже упомянул[43]: почему каждый последующий день длится чуть дольше предыдущего до тех пор, пока не наступит самый длинный день, а затем вновь начинает убавляться, пока не сократится до прежнего состояния и после равноденствия не станет короче ночи. То же самое происходит и с ночью, которая ― в зависимости увеличения или убавления во времени ― то удлиняется, то, по выражению земледельцев, вновь возвращается к тому, с чего начался ее рост, всегда претерпевая то же самое, что и день, только наоборот. (38) Ведь даже если кто–нибудь предположит, что причина сего ― в движении солнца, и скажет, что дело тут совершенно ясное, то все–таки он не сможет, не говоря при этом чепухи, объяснить ни самого порядка этого движения, ни того, почему все в природе изначально подчинено строгим законам: почему, например, времена года сменяют друг друга через три месяца; почему время распределяется между днем и ночью; почему север и юг имеют границы, за которые Бог[44] выйти не может? (39) Вот, кстати, весьма подходящий пример. Ведь мы видим двоякое движение солнца по небосклону, так сказать, на всем его протяжении, благодаря чему можем вычислить наибольшую или наименьшую продолжительность его пути в то или иное время года. Но если в отношении Нила все признают, что до сих пор совершенно неизвестно, где он берет свое начало и как выглядит его южный конец, то разве можно рассуждать о причине подъема Нила и говорить, откуда он начинается? И не только в том случае, о котором я сказал, но и в других подобных выяснить причину сего довольно трудно. (40) Итак, я закончу эту тему, приведя всего четыре доказательства того, что ни тучи, ни этесии не вызывают подъема воды в Ниле. Первое из них ― это то, что вода в реке часто прибывает до того, как начинают дуть этесии. Второе ― что она прибывает даже тогда, когда они не дуют вовсе. Третье и четвертое вытекает из первого и второго: Нил увеличивается не тогда, когда этесии дуют с наибольшей силой и нагоняют больше всего туч, и наоборот ― уменьшается не тогда, когда этесии ослабевают. Ведь если бы этесии повелевали течением реки, либо задерживая ее в устье, либо переполняя дождевою водой, все это выглядело бы иначе, чем теперь.
(41) Но дабы не отвергать с ходу мнение Геродота[45], рассмотрим сначала, что он об этом думает, как если бы мы не во всем были с ним не согласны. А он, помнится, говорит, что солнце, гонимое тамошними бурями, приходит в Верхнюю Ливию[46] и испаряет воду в Ниле, из–за чего зимой он становится меньше, чем летом. Таким образом, речь у него идет не о том, почему Нил увеличивается, а о том, почему он уменьшается. Однако все признают, что вода в Ниле чище всего зимой. А если так, то летом, когда ее больше и она мутнее[47], он должен увеличиваться. Следовательно, этот вопрос остается нерешенным до тех, пока кто–нибудь не выяснит, почему поднимается вода в Ниле. Ибо тот ее уровень, который бывает зимой, является основным и исходным. (42) Кроме того, если бы отклонение солнца зимой было столь значительным, чтобы вызывать в тех районах лето, когда здесь у нас стоит зима, и, наоборот, вызывать зиму, когда у нас лето, то с подобным объяснением можно бы было согласиться. Никто не спорит с тем, что тамошние зимы гораздо теплее наших. Тем не менее, согласно самим же этим людям[48], зимой солнце менее жарко, чем летом. И, разумеется, нет необходимости распространяться о том, что, хотя на севере летом солнце греет сильно, а из Египта и Ливии уходит, в них по–прежнему остается очень жарко: жарче всего, я полагаю, в Эфиопии, потом, как и должно быть, ― в Египте, особенно в южных его областях, и так далее. Когда же жара приходит в скифскую землю и Понт[49], летом там гораздо прохладнее, чем у нас, хотя солнце и находится в северной части небосклона. (43) Итак, если бы времена года сменялись обратно друг другу, то солнце, уходя на юг, вызывало бы в тех землях[50] зиму, а в Египте и там, где протекает Нил, ― лето, и таким же образом, возвращаясь на север, оно приносило бы туда с собой жару. Однако подобного не происходит, и это не случайно. Ибо солнце, продвигаясь к северу, я полагаю, уходит туда не полностью. (44) Итак, если Нил заметно увеличивается летом, то очевидно, что он не может испаряться зимой. Ведь если бы солнце являлось причиной испарения воды, оно гораздо больше препятствовало бы подъему ее уровня летом, будучи в это время жарче всего. Следовательно, подобное объяснение исключает само себя: если бы вода испарялась зимой, едва ли она стала бы прибывать летом, а если зимой она не испаряется, то значит, летом Нил становится полноводным по другой причине. (45) Утверждение же, что бури отгоняют солнце, сродни утверждению о том, что солнце вызывает испарение Нила. Ибо бури не отгоняют солнце, о величайший из сочинителей[51], поскольку бурь в этой стране солнца даже не бывает, но солнце движется по своему пути согласно законам природы, делая ветры более холодными и сильными, а Нил не уменьшается от испарения воды, подобно Ксанфу, покорному воле Гефеста.[52]
(46) И хотя Геродот сказал о Египте много славного и прекрасного, в его словах, по всей видимости, содержится мало правды.[53] Я не хочу сказать, что он все преувеличивал, ибо он пропустил в своем рассказе много больше того, о чем сказал. Речь сейчас не об этом. Но я имею в виду то в его рассказе, что противоречит действительности: например, что в четырех днях пути от Гелиополя Египет вновь расширяется[54], в то время как на самом деле он все время сужается наподобие угла, поскольку Нил там течет между двух тесно смыкающихся скал. От этого и образуются пороги[55], ибо река в этом месте течет с гор, а само оно является как бы верховьем всего Египта. Поэтому, еще только подплывая к Элефантине[56], понимаешь, что река встречает здесь на своем пути преграду. Так что это не Египет расширяется, а напротив, Нил сужается и, можно сказать, течет по скалистому ущелью. И прежде чем достигнуть Элефантины, ты видишь ― не знаю, за сколько стадиев, ― что ничто не в силах протиснуться между этими скалами, кроме самого потока. Таким образом, ширина Египта здесь равна ширине реки. (47) Если же кто–нибудь станет проверять остальные рассказы Геродота, то это будет стоить ему немалых трудов. Например, Геродот говорит[57], что он узнал от саитского писца[58] об истоках Нила следующее: будто бы между Сиеной[59] и Элефантиной есть две горы, и истоки вытекают из середины этих гор[60], причем половина потока течет на юг, в Эфиопию, а другая половина ― на север, в Египет. Однако Элефантина, куда Геродот, по его словам, доплывал[61], находится почти у самых нильских порогов, отстоя от них самое большее на семь стадиев.[62] Ибо я сам туда плавал и видел все, как говорится, даже лучше, чем следует. (48) И если нужно по примеру самого Геродота, то есть для забавы слушателей и безо всякой нужды, оставить эту тему в стороне и рассказать о том, что напрямую с нею не связано, то вот что там со мной приключилось. Достигнув алтарей[63], где стоит эфиопский гарнизон, я отплыл от берега на довольно большое расстояние и, причалив к месту стоянки, что находится прямо перед Катадупами[64], направился в Филы.[65] Этот остров ― пограничный между Египтом и Эфиопией, и город, который на нем расположен, занимает его весь без остатка. С обеих же сторон острова течет Нил, так что остров оказывается точно посередине реки. Возвращаясь обратно, я плыл от Фил тем же путем. Ожидая увидеть пороги, я спросил об этом проводников, но они ничего не знали. (49) Итак, снова оказавшись в Сиене, отделенной от Элефантины течением Нила, я, хотя и чувствовал себя неважно, попросил начальника гарнизона[66] дать мне легкую лодку и отправить меня назад посмотреть на пороги, а вместе со мной ― солдат, которые бы обязали лодочников, живших на острове вблизи порогов[67] и хорошо знакомых с течением реки, показать нам как сами пороги, так и свое умение через них сплавляться. Об этих лодочниках я узнал от местных жителей. Однако начальник гарнизона, удивившись моей затее, ибо сам он до сих пор на такое не отваживался, ответил мне, что сделать это будет довольно трудно. Тем не менее, окончательно он не отказал и после безуспешных попыток отговорить меня от этой поездки все–таки отправил нас туда, желая доставить мне удовольствие и являя всяческое свое расположение. (50) И я поплыл вверх по течению. Достигнув же оконечности острова, возвышающегося посреди реки, со всех сторон которого хорошо обозреваются пороги, я увидел лодочников, по своему обыкновению сплавляющихся через скалы.[68] Более того, я захотел, сев в лодку, сам испытать себя в этом деле ― и не только в том месте, откуда они на моих глазах уносились вниз, то есть с восточной стороны острова. Но, начав оттуда, я решил проплыть по всей обозримой территории и, двигаясь по течению реки, вновь вернуться к городам[69], обогнув остров с другой стороны. Таким образом, то, о чем я рассказываю, я знаю не понаслышке, а видел собственными глазами: что Элефантина находится ниже самих порогов[70], что между Сиеной и Элефантиной нет ничего, кроме водного потока, и что оба эти города расположены на берегу реки. (51) Поэтому, если Геродот когда–нибудь добирался, как он говорит, до Элефантины[71], то, должно быть, исследуя вопрос о древних истоках Нила, он по поводу всего увиденного передавал, во–первых, только слухи, а во–вторых, слухи заведомо ложные. Ибо, сказав поначалу, будто он ни разу ни от кого не слышал правды, он затем написал: «Вот что я услышал от писца».[72] Это от жителя–то Саиса он услышал о том, что делается в Элефантине?[73] Если же Геродот сообщил это, будучи не в силах умолчать о слышанном, то разве не следовало ему в таком случае опровергнуть слова писца ― либо с помощью иных доказательств, либо тех, каковые привел я? (52) И хотя Геродот говорит, что ему показалось, будто писец шутит[74], тем не менее, он пренебрег фактами, кои должны были изобличить этого человека. Ведь, во–первых, об истоках Нила ему рассказал писец той местности, где протяженность реки еще весьма незначительна, тогда как дальнейшее плавание по ней занимает, как известно, несколько месяцев. А во–вторых, невозможно себе представить, чтобы река текла не привычным образом, но вместо того, чтобы спускаться вниз, прокладывала бы себе путь наверх через скалы, откуда половина потока взлетала бы в небеса, словно птицы. Иначе никто не говорил бы, как в пословице: «скорее реки потекут вспять»[75], а все бы слышали о том, что реки текут и к вершинам гор. Итак, Геродот не приезжал в Элефантину и ничего там, очевидно, не видел, а воспользовался чужим рассказом ― с одной стороны, доставляющим удовольствие тем, кто в подобное верит, а с другой ― оправдывающим его перед теми, кто в таковом сомневается. (53) Кроме уже сказанного, Геродот говорит, что ему кажется, если это и вправду так, будто в том месте реки есть водовороты и встречные течения. Но какой смысл говорить о водоворотах и встречных течениях, если он пренебрегает тем, что истоки Нила расположены не в этом месте, ибо земля, находящаяся южнее, гораздо обширнее той, что простирается к морю?[76] Какой в этом смысл, если он пренебрегает тем, что вода не может течь наверх через скалы ― если, конечно, не предположить, подобно одному герою Эсхила, что она сама перебрасывается по воздуху[77], и если он не принимает в расчет, что между Сиеной и Элефантиной нет никаких гор, но что скорее сами Сиена и Элефантина расположены среди гор? (54) Впрочем, не все сказанное Геродотом является ложью, ибо между Сиеной и Элефантиной действительно существуют истоки. Посреди реки там вздымаются две большие скалы, между которыми, как говорят египтяне, и находятся эти истоки ― но не всего Нила, а лишь той его части, которая течет в Нижний Египет, так что Нил берет свое начало не от них. Говорят, бесполезно пытаться измерить их глубину, ибо они бездонны.[78] Это–то и убедило меня оставить сии попытки, хотя у меня и было такое желание ― впрочем, не очень–то сильное. Итак, существование этих истоков обусловлено самой природой, в чем я убедился не только на словах, но и на деле: благодаря им Нил становится гораздо шире и, так сказать, полноводнее, что позволяет плавать по нему большему количеству судов ― и не просто большему, а очень большому. Ведь с реками случается и обратное: когда они не пополняются откуда–нибудь водой, они мелеют. (55) Если же нужно сказать об этом подробнее, то я расскажу тебе вкратце, что я услышал от одного из тамошних влиятельных эфиопских мужей. Когда мы прибыли в их землю[79], оказалось, что наместник в отъезде, но со мной беседовал при помощи переводчика один его помощник. И он сообщил нам ― я опущу то, что к делу не относится, ― что от тех мест до Мероэ[80], крупнейшего из городов эфиопского царства, четыре или шесть, как он сказал, месяцев плавания, и большое количество порогов там следуют один за другим, и что всего их от Пселхиса[81] до Мероэ чуть ли не тридцать шесть[82], и что на всем этом расстоянии течение реки хорошо известно. (56) За Мероэ, по его словам, ― не помню уже, как далеко, ― течет не один поток, а два, из коих первый ― землистого цвета, а второй ― почти небесно–голубого.[83] Сливаясь и смешиваясь, они образуют самый Нил. А что находится еще дальше на юг, не знает ни он сам, ни кто–либо другой из эфиопов, кроме того, что живут там черные люди ― чернее их самих и соседних с ними племен. О том же, где берет свое начало Нил, он ничего сообщить не мог. (57) Ну разве это не странно и не удивительно: сами эфиопы признаются в том, что ничего не знают об истоках Нила, а мы, до сих пор не догадываясь даже о причине его подъема, хотя все время это исследуем, беспокоимся о первом, не будучи, как говорится, в состоянии понять второго?[84] Однако я рассказал об этом не для того, чтобы упрекнуть Геродота, ибо я не искусен в подобного рода вещах и не одобряю тех, кто этим занимается.[85] Напротив, я испытываю к Геродоту благодарность за ту любовь к Египту, которую он первым внушил нам, будучи и в остальном «человеком весьма приятным».[86] Хотя, говоря без обиняков, никто еще не рассказал правды об истоках Нила.
(58) Однако я продолжу свое опровержение мнения Геродота, дабы закончить его главным доказательством в пользу вышесказанного. Итак, подъем воды в Ниле начинается во время летнего солнцестояния или чуть позже. В это время солнце стоит прямо над головой у тех, кто населяет области от Египта до Эфиопии и от Ливии до Египта.[87] Это явствует из двух важнейших признаков, ни один из которых не присущ остальной земле, на которой живем мы.[88] (59) Итак, из двух городов, недавно мною упомянутых[89] и расположенных у южной границы Египта, ― ибо Филы, находящиеся за порогами, я считаю границей между Египтом и Эфиопией, ― в Элефантине и храмы, и люди, и колонны бывают залиты солнечным светом, и ничто не отбрасывает тень в полдень, когда солнце стоит в зените.[90] В Сиене же в этот самый день и час солнечный диск, словно крышка, оказывается ровно посередине Священного Колодца, будучи со всех сторон равно удален от его краев.[91] (60) Это свидетельствует о двух вещах: во–первых, что зимой солнце подходит к Ливии не ближе, чем летом ― если считать, что из двух частей Египта Элефантина относится к Ливии.[92] Ведь здесь все сливается: и Египет, и Аравия, и Ливия, и Эфиопия, те с одной стороны, а эти ― с другой образуя единое целое.[93] А во–вторых, если допустить, что солнце, приближаясь к Ливии, действительно испаряет воду в Ниле, то это объяснение противоречит само себе: раз его приближение вызывает испарение зимой, то очевидно, что летом, стоя прямо над Нилом, солнце тем более должно притягивать и испарять воду. (61) Ведь никто не станет спорить, что солнце нигде не бывает ближе к земле, чем там, где оно стоит прямо над головой, в то время как всякий легко может убедиться в том, что зимой оно не приближается ни к Ливии, ни к какой другой области. Ибо солнце, конечно, не подходит к одной части земли летом, а к другой ― зимой, но скорее огибает всю землю поочередно и всегда находится на равном от земли расстоянии, вызывая наибольшую жару там, где в полдень оказывается у нас над головой. (62) Итак, солнце не препятствует течению реки, не останавливает ее, не забирает из нее воду и не делает ее меньше, но взирает сверху, как та увеличивается в размерах и все время прибавляет в своем течении, что неудивительно. Ибо как же нильская вода может испаряться от жары, если все видят, что она прибывает, пока солнце находится в зените? (63) Далее, солнце, повернув от места своего летнего стояния, возвращается назад к эфиопам ― я говорю здесь словами Геродота[94], таким образом, оно движется все дальше на юг, оставаясь всегда одинаковым. Путь же его совпадает с течением Нила, так что солнце должно все время забирать из него немалую часть воды и понемногу иссушать. Но оно ведет себя прямо противоположным образом, если об этом вообще нужно говорить. Точнее, противоположным образом, я полагаю, ведет себя не солнце, а Нил ― сам ли по себе или под влиянием чего–то еще. Ведь по мере движения солнца ему полагалось бы понемногу уменьшатся, а он засчет прибывающей воды увеличивается, так что жара и половодье начинаются и достигают своего апогея одновременно.
(64) «Тему смени же» и «спой о чудесной постройке»[95] философа и мудреца Эфора[96], каковою этот муж украсил и себя самого, и свое сочинение! Однако я боюсь, как бы мне, стремящемуся опровергнуть всеобщее мнение, не показаться смешнее того, кто утверждает, будто раскрыл причину сего явления.[97] Ведь если бы вода в Ниле не прибывала из тех мест, кои находятся намного южнее Катадупов и даже гораздо южнее тех мест, о которых мы знаем[98], то любой, пожалуй, предположил бы, что вода прибывает с гор Ливии и Аравии и заполняет собою лежащую между ними низину[99], как говорит Эфор, считающий причиной всего жару. (65) Но ныне даже те, кто никогда не слыхал имени Эфора, знают, что уровень воды в Ниле начинает подниматься в южных районах Африки, отстоящих от Египта на много дней плавания, и что он поразительно высок вблизи самих Катадупов, а также между Сиеной и Элефантиной, то есть у границы Египта, откуда начинается область, которую греки называют «Гермес»[100]: Нил течет там с великим грохотом, заполняя все кругом и достигая в глубину около тридцати локтей.[101] (66) Как же это вода с гор, с двух сторон[102] окружающих Египет и находящихся так далеко к северу от места, где начинается подъем Нила, может быть тому причиной? Каким образом она выступает из–под земли, затопляя весь Египет, и в то же время великим потоком устремляется от верховий Египта по прежнему руслу реки? Впрочем, Эфор в добавок к своему мудреному объяснению, пожалуй, скажет, что, как с возвышенностей вода спускается в низину, так она и из низины, в свою очередь, поднимается на возвышенности, и что поток, вновь повернув назад, устремляется от моря на юг ― к порогам и Мероэ, словно бегун, стремящийся в беспощадной гонке одолеть долихон.[103] Но говоря это, Эфор, я полагаю, не убедит даже своих сограждан.[104] Впрочем, я опущу этот серьезный довод, хотя вора, как говорится, нужно искать до тех пор, пока его не застигнут с поличным.[105] (67) Глупость заключается в другом. Прежде всего, разумно ли считать, будто гористые области Аравии или Ливии полны воды? Какие источники имеются там или здесь? И как может возникнуть сама мысль о воде в подобных местах, кои в сравнении с остальными действительно являются самыми засушливыми и безводными? Что же касается Аравии, то там есть знаменитая порфирная каменоломня[106], где, конечно, как и в других каменоломнях, работают осужденные. Однако говорят, их никто не сторожит[107], ибо рудокопы, которые там остаются, живут в страхе сгореть заживо ― наказание, ожидающее всякого беглеца, если он будет пойман. Тем не менее, есть среди них такие, кто считает, что лучше умереть, чем гореть на солнце все время. Ибо это–то и значит действительно «сгорать заживо». (68) Но если объяснение Эфора верно, то почему другие реки никогда не увеличиваются летом? Если солнце загоняет воду в низины, и земля, впитывая воду, сама по себе ею наполняется, почему в разгар жары эти реки никогда не становятся полноводными, хотя и располагаются в низинах? Однако вместо того, чтобы переполняться водой, они сильнее всего мелеют. (69) К тому же вблизи других рек тоже есть горы, которые не только не уступают своими размерами вышеупомянутым, но явно их превосходят и, судя по растущим на них деревьям и текущим потокам, содержат гораздо больше влаги. Разве эта отделенная друг от друга вода не будет смешиваться, когда влага, скрывающаяся в недрах земли, начнет подниматься на поверхность? Получается, что на горы Аравии и Ливии солнце воздействует, загоняя воду внутрь, а в Египте, где вода высоко поднимается над уровнем земли, этого не происходит? (70) Как же тогда эта земля наполняется водой, о предводитель мудрости? А ведь она и вправду трескается и раскалывается тотчас после весеннего равноденствия, вследствие чего не только изобилует впадинами и трещинами, но даже небезопасна для передвижения вьючных животных. «Отчего же, ― говорит Эфор, ― становятся полноводными удаленные от Нила озера, если предположить, что вода в нем поднимается из–за дождей и таяния снега?» (71) Но то, что подобное объяснение невозможно, еще не свидетельствует в пользу объяснения Эфора. Ведь если подъем воды в реке не вызывается ни дождями, ни снегом, это вовсе не означает, что он вызывается влагой, выступающей из–под земли. (72) Лично мне кажется, что дело обстоит как раз иначе, чем думает Эфор. Ведь его доводы нисколько не мешают полагать, что приток воды в Ниле происходит с юга, а вот утверждать, будто озера наполняются водою с гор[108], ― бессмысленно и смешно. И поскольку этому ничего не мешает, приходится допустить, что река, увеличиваясь от снега и дождей, течет к морю, и пока она течет, напитанная водой и разбухшая земля постепенно вбирает в себя влагу. И что невидимые глазу подземные каналы наполняются водой не вследствие жары или пересыхания земли, но, напротив, по причине обилия в ней воды, ибо смешно считать, будто земля, лишенная недостающей влаги, в каком–то месте выделяет ее излишки. А если бы причиной тому была окруженная горами низина[109], то озера, расположенные далеко от реки, не наполнялись бы водой. Об этом свидетельствует и сам Эфор. Ибо, стремясь избежать опровержения, он говорит, что подобного не происходит ни в одной другой стране, потому что нигде больше нет такой ноздреватой и рыхлой и вместе с тем ― такой исконной и, по его выражению, «самоотвердевающей» почвы, как в Египте. Подтвердим же справедливость его слов ― по крайней мере, в этом случае! (73) Соответственно, озера, расположенные как вблизи реки, так и по всему Египту, образуются не сами по себе, а благодаря реке, от которой к ним ведут каналы, так что ― согласен с этим Эфор или нет ― они имеют прямое отношение к причине подъема воды в Ниле, какова бы она ни была. (74) И озеро Мерида[110], и озера, лежащие к северу от болот, и озеро Мáрия, которое в прежние времена располагалось южнее Фароса, а ныне находится за городом Александра[111], издавна являются бухтами Нила и тесно связаны с его подъемом, ибо к ним устремляется часть его потока. Однако озеро Сербонида[112] находится явно за горами. Ибо если, переплыв Пелусий[113], двигаться к Остракине, что расположена в самом центре безводной Аравии, то озеро окажется по другую сторону горной цепи, замыкающей Египет.[114] Поэтому нет надобности говорить, достигает ли этого озера с юга хоть один из из притоков Нила. Ведь всем и так ясно, что оно находится за пределами упомянутых гор. (75) Кроме того, объяснение Эфора наталкивается еще на одно противоречие. Если он согласен, что озеро лежит вне ноздреватой почвы Египта, и не оспаривает этого, то почему он не утверждает, что подобное происходит по всей земле и что причиной всему жара? А если он полагает, что в силу природных особенностей этой страны сие явление нигде больше не встречается, за счет чего же тогда наводняется это озеро, находящееся за пределами гор? Итак, прежде, чем рассмотреть первый вопрос ― почему увеличивается Нил, необходимо изучить второй ― каким образом, мнению Эфора, наполняется водою озеро. (76) Легко понять, что он использует эту отговорку, вовсе не говоря правду. Ведь и многие другие страны повсюду на земле появились благодаря близости рек, а значит, согласно этому объяснению, должны обязательно обладать рыхлой и мягкой почвой. Я уже не буду говорить об остальных реках, но одна из них, клянусь Зевсом, текла прямо у ворот его родины, перед его глазами.[115] (77) Ибо многое свидетельствует о том, что равнина вблизи Лариссы в древние времена была морем.[116] Эфор же выдвигает другое объяснение, будто Герм ― это небольшая часть Нила, не принимая, однако, во внимание, что в таком случае он тоже должен увеличиваться летом ― по тем же причинам, что и Нил. Мы видим, что и эту страну окружают горы, а сам Герм течет по рыхлой земле, будучи ее исконным создателем. Почему же летом он не только не увеличивается, но становится меньше многих других рек, которые и зимой не бывают одинаковых с ним размеров? А зачастую его течение и вовсе прекращается. Любой мог бы привести и другие похожие примеры, но Эфор в споре со своими противниками ограничивается только этим одним. Нигде не называет он ни реки, ни страны, дабы их можно было узнать, и все еще надеется выйти победителем. (78) «Ибо земля Египта рыхлая и по ней легко распространяется влага».[117] Я уже не буду говорить о его утверждении, будто вся остальная земля является менее плодородной, ибо оно довольно спорно. Итак, что сказать об области позади горы Касия, о которой я недавно упомянул?[118] Разумеется, почва там не нанесена Нилом, хотя и обладает такими же свойствами. И вряд ли ты станешь утверждать, что она нанесена какой–то другой рекой, ибо вся земля вблизи озера полностью лишена воды. (79) Однако сторонники Эфора вовсе не пытаются рассуждать обо всем Египте целиком, но выделяют лишь ту его часть, которая располагается к югу от верховий Дельты и является–де его «исконной» землею. Причем не в простом и общепринятом, но в особом смысле: мол, она ни больше, ни меньше как первая в Азии была заселена людьми.[119] Итак, если бы подъем воды в Ниле происходил только в Дельте, подобное объяснение было бы закономерным. Но поскольку он происходит во всем Египте, и также в тех южных районах[120], откуда течет Нил, можно ли связывать подъем воды с тем, что Нил наносит и создает новую почву?[121] (80) Более того, природа Эфиопии и Египта не одинаковы, но в одной из них почва песчаная, сухая и рыхлая, а в другой ― густая и твердая, так что найти где–нибудь подобную нелегко. Однако и там, и здесь происходит одно и то же. Как же можно утверждать, что в двух столь разных случаях наводнение вызывается одинаковыми причинами? Ведь если причиной тому природа Египта, то природа Эфиопии, через которую Нил протекает раньше, тут очевидно ни при чем. А если причина в природе Эфиопии, зачем вести разговор о египетской низине и о горах, которые ее окружают? Причина же, как мне кажется, заключается не в природе этих стран, а совсем в другом. (81) К тому те из районов, находящихся южнее порогов[122], близ Пселхиса, которые простираются на запад, находятся заметно ниже уровня реки. Таким образом, от низины река отделена песчаной возвышенностью, которая граничит с лежащими намного ниже западными районами. И даже если бы тамошняя земля впитывала влагу, эта вода не могла бы поступать в реку, а стекала бы в противоположную сторону. (82) В сирийской Палестине, в городе Скифополе[123], я слышал, что неподалеку от места, известного своими финиками и финиковым соком[124], есть озеро, по которому видно, как поднимается уровень Нила. Таковы были слова моих гостеприимцев, а говорили они, что это озеро увеличивается вместе с рекою.[125] Итак, если земля между Ливией и Аравией такая же пористая или даже более пористая по сравнению с другими, то мы, пожалуй, готовы признать, что Эфор говорит правду. Но он лжет, уверяя, что подобного явления нигде больше не встретишь, потому что другой такой земли нет. (83) Если же существует немало мест, где земля, хоть и ненамного, но все же пористее этой, однако ничего похожего там не случается, значит, причину подъема Нила нужно искать в чем–то другом. Вести же разговор о рыхлости и пористости земли, очевидно, не имеет смысла, да и сами эти качества ровным счетом ничего не значат. Ведь если бы вода прибывала из тех мест, о которых говорит Эфор, то в озерах, находящиеся далеко от реки, уровень воды не поднимался бы, а сама река, заполняя всю низину между горами, не увеличивалась бы настолько, что плывущим по ней ночью приходится сверяться со звездами. Ибо это похоже на то, как если бы кто–нибудь уверял нас, что наполняет амфору при помощи кружки. (84) Я же полагаю, что когда огромная масса воды устремляется вперед, земля не может ее сдержать, и вода прибывает до тех пор, пока не проникнет под землю, прокладывая себе там каналы. Таким образом, наружные источники питаются подземными водами от реки, и соседние народы принимают это за наводнение, ведь тогда пустые пространства земли заполняются водой, подобно тому как наполняются бассейны в купальнях.[126]
(85) Пусть же эти слова послужат опровержением мудрости и неслыханной уверенности Эфора в том, что якобы он один сумел постичь истину. Ибо я сыт по горло его пресноводным морем, что находится за Ливией и впадает в Нил по воле этесиев, крокодилами, которые будто бы в нем водятся, и массальскими сказками взамен сибаритских.[127] Неужели же ты, о любезнейший Эвфимен[128], не понимаешь, что не разрешаешь сей трудный вопрос, а лишь усложняешь и запутываешь его пуще прежнего ― если Эфор верно передает твои мысли? Всякий скажет об этом в шутку, что твой ум находится где–то за Столпами и за Гадирами[129], или произнесет слова, которые, говорят, одна фракийка сказала некогда Фалесу[130], ― раз ты не сознаешь того, что река впадает в море, а не наоборот. И если то обстоятельство, что некая река одна из всех увеличивается летом, способно нас изумить и заставить искать причину сего явления, разве не должно нас удивлять еще больше, что некое море одно из всех обладает пресной водой? (86) Ведь если реки, хотя они и текут все одинаково, тем не менее, текут по отдельности и сами по себе ― кроме тех, что сливаются вместе, то в море вся вода перемешивается и обладает общей природой. Поэтому, если иной, следуя словам Эвфимена, станет разделять ее на части, то остается только подивиться тому, как он это сделает. Впрочем, необходимо, как нам кажется, остановиться на этом подробнее. (87) Ибо из Океана вытекают четыре моря: одно вытекает с запада и, минуя Гадиры и Ливию, доходит до Фасиса. Этот залив и есть Наше море[131], которое вместе с Меотийским озером[132] и находящимся за ним Танаисом делит сушу надвое и при посредстве окружающего ее Океана превращает обе эти части в острова ― если ты, конечно, не захочешь провозгласить границей двух материков[133] Фасис и Танаис.[134] С этим морским заливом дело обстоит так.[135] Другое море, называемое Красным, наполняется с юга и благодаря перешейку шириною в три дня пути делает Ливию, Египет и ближайшую к ним часть Аравии полуостровом[136] по отношению к Внутреннему и Внешнему морям.[137] Третье, находящееся за ними, если от Красного моря повернуться лицом вперед, ― это Персидский залив, который превращает в полуостров счастливую Аравию и все земли, находящиеся в Персии. Четвертое море, которое вытекает с севера и через Каспийские ворота доходит до наших мест, называется Каспийским или, если хочешь, Гирканским. (88) Итак, что же следует из этого описания? Ибо я не стану попусту вести «Алкиноев рассказ».[138] Прежде всего, из него видно, каковы эти приморские земли, и сколько их числом, и что никто из греков и варваров ― и тех, кто населяет эти земли, и тех, кто живет за их пределами, ― действительно не знает поблизости никакого другого моря.[139] Все же остальные низины, кои заполнены водою, зовутся озерами, болотами, заводями и тому подобными именами. А что касается того моря в финикийской Сирии, которое некоторые нынче зовут Мертвым, то мы не замедлим объяснить, откуда взялось сие название. (89) Я полагаю, получилось это вот как. Все моря имеют одинаковую природу ― и между собою, и со своим источником.[140] И никто никогда не выделял среди них никакого пресноводного моря, но каждое из морей получило такое название по причине своего сходства с другими. Отсюда видно, что природа этой воды ― особая и свойственна она только морю. Поэтому и те водоемы, вода которых содержит много соли, тоже называют морями. Вот по какой причине озеро в Сирии, о котором я только что упомянул и вода которого соленая, стало именоваться среди людей «морем». (90) Следовательно, море вблизи Ливии ― не пресноводное и вода в нем для питья непригодна. Море же вблизи Гадир схоже с Нашим морем, ибо их воды смешиваются. А если они смешиваются, и причем не через узкий проток, а большими массами, то, во–первых, в соленое море не может попасть пресной воды больше, чем в пресноводное ― соленой. (91) А во–вторых, из свидетельств тех, кто и поныне туда плавает, становится ясно, что рассказ Эвфимена ― всего лишь вымысел. Ведь и теперь, разумеется, за Столпы плавает не меньше народу, чем прежде. И не раз и не два за долгое время, а ежедневно и непрерывно грузовые суда с торговцами совершают путешествие по этим двум морям как по одному единому, ибо им открыт доступ в любое место побережья и благодаря нынешней власти[141] даровано безопасное плавание. Мы тоже двинулись в путь по морю, когда на нас внезапно напала болезнь.[142] И никто никогда не слышал, чтобы гадирские моряки или те, кто доплывал до большого острова напротив Иберии[143], говорили о существовании какого–то пресноводного моря. Ведь и в наше время туда постоянно отправляются и снова возвращаются разные войска[144], а также бессчетное количество представителей власти и простого люда. (92) Итак, нет никакого смысла в том, чтобы целое зависело от части, но напротив, природа одной части всегда подобна природе целого. Поэтому не Внешнее море, другой край коего даже не известен, вытекает из Нашего моря, а наш залив вытекает из Внешнего моря, являя нам далекие отголоски его природы. (93) Кроме того, никто из карфагенян, плававших за Гадиры и основывавших города в пустынных районах Ливии, не привез домой рассказов об этом море, не написал о нем и не посвятил в храм надписей, хотя они и описали много всего любопытного.[145] Также не похоже, чтобы они не заметили этого моря или, зная о нем, утаили бы свои сведения ― особенно если принять в расчет, как гордились карфагеняне всем, что им довелось увидеть. Впрочем, все это показалось бы ничтожным в сравнении с рассказами о виденном ими пресноводном море. (94) Удивляюсь я и тому, каким образом сей муж[146] заплыл так далеко от освоенных земель, и как он на это сподобился, и какова была причина его отъезда из отечества. Ибо не похоже, чтобы он пустился в такое плавание в одиночку. А если он был в числе многих, то вряд ли бы он один стал так приукрашивать свой рассказ, или один из всех записал бы его, словно этого было достаточно, или рассказал бы о виденном только близким друзьям. Нет, он рассказал и объявил бы о том всенародно, я хочу сказать ― посвятил бы в храм надпись, как обычно поступают карфагенские правители, посвящая в один из общественных храмов надписи о своих деяниях.[147] (95) И если бы пресноводное море действительно существовало, разве укрылось бы это впоследствии от греков? Ведь любой из них, плавая в Массалию, мог узнать обо всем от массальцев и тем самым разрешить эту единственную трудность. Однако массальцы ни о чем таком не говорят, хотя любой массалец ― рассказчик столь же ненадежный, сколь и приятный, и издавна склонен к сочинительству. (96) Итак, поскольку Эфор включил в свой рассказ крокодилов и гиппопотамов, верить ему нельзя, зато в его рассказе легко распознать красивую сказку и то, что этот муж все выдумывает. Ибо, не видев ни крокодилов, ни гиппопотамов, он во всеуслышание о них заявляет, добавляя к своему рассказу лишь для того, чтобы казалось, будто он говорит правду. Так, прибегая к вещам общеизвестным, он заставляет вас верить в очередной вымысел, выдавая его за истину. Впрочем, лучше, я полагаю, оставить эти басни и истории кормилицам, дабы они рассказывали их на ночь маленьким детям ― о каком–то пресноводном море, и о море, впадающем в реку, и о гиппопотамах, и тому подобных снадобьях, потребныех для сна.
(97) Приводят и другое объяснение, вызывающее смешанные чувства. Ибо, с одной стороны, для него не нужно быть провидцем, а с другой ― никакой провидец не способен заставить нас в это поверить. Ведь для всех и так очевидно, что истоки Нила находятся в самых жарких районах Африки, раз он берет начало на юге. Однако нас уверяют, будто его истоки, нагреваясь летом, притягивают к себе окрестную влагу, а когда в них скапливается много воды, они переполняются и вызывают подъем уровня реки.[148] (98) Я уже не говорю о том, что все реки, расположенные в жарких странах, должны претерпевать то же самое. Но разве не странно говорить, что истоки Нила находятся в самых жарких районах и не принимать в расчет того, что и окрестная влага находится в столь же жарких районах? А если она находится в той же местности, то не должно ли и с ней происходить то же самое? И почему именно истоки Нила должны притягивать к себе всю остальную воду, а не наоборот ― остальные водоемы притягивать воду Нила? Если же недостаток воды станут испытывать все водоемы разом, то, во–первых, летом воды везде будет меньше, чем зимой, а во–вторых, ее будет недостаточно. Ибо, отрезанные друг от друга из–за жары, они будут существовать каждый сам по себе, и уровень воды в них начнет не подниматься, а снижаться. (99) Пусть даже кое–то с этим согласен и не оспаривает истинность того, что истоки Нила притягивают к себе окрестную влагу из–за пересыхания. Но разве можно согласиться с тем, что эти истоки не только вбирают в себя достаточно влаги, чтобы восполнить ее прежнее количество, но получают ее в таком изобилии, что Нил, превзойдя размерами себя самое и все остальные реки, достигает моря? О каком испарении истоков можно говорить, если каждый день в продолжение столь долгого времени они нагоняют столь великое множество воды? Одно из двух: либо истоки Нила иссякают, но тогда от них не может возникнуть никакого потока; либо, если в них содержится такое изобилие воды, как они могут притягивать окрестную воду по причине своего пересыхания? Ведь если бы они притягивали к себе воду, то, переполняясь, естественным образом увеличивались бы в размерах; а если бы они испарялись под воздействием солнца, то как раз по этой причине они не могли бы разливаться вширь, ибо, постоянно увеличиваясь, это количество воды все время уменьшалось бы подобно содержимому сосуда, о котором говорят поэты.[149] Таким образом, чем дальше, тем истоки становились бы все меньше, а не больше.
(100) Так один выдумывает одно, другой ― другое. И хотя эти люди говорят, будто открыли причину сего явления, мне кажется, что все они весьма далеки от истины. Потому–то большинство из них, сознавая всю ложность предыдущих объяснений, спорят с таковыми, но, подобно лучникам, стреляющим в темноте, в свой черед не достигают истины. Ибо неразумно, я полагаю, рассуждая о вещах неведомых, не испытывать неловкости за того, кто этого не видит. Ведь разумному человеку не свойственно с легкостью верить людям, основывающимся на неведомом. (101) А если необходимо подвести итог сказанному, то я обращаюсь к тем, кто распространяет ложь о влиянии этесиев.[150] Зимой гораздо более частые и сильные ветры сгоняют облака и перемещают их по небу, а перемещая, несут, естественно, на юг даже в эту пору. Между тем, можно говорить, что угодно, кроме того, что Нил хотя бы раз увеличивался в размерах зимой. Так почему же летом он увеличивается больше, чем зимой, если его подъем начинается из–за ветров? (102) Всем этим людям без исключения я говорю, что они спорят друг с другом, будучи несведущими в деле толкования. Ибо, когда одни из них называют причиной подъема Нила ветры, другие ― дожди[151], третьи ― снег[152], четвертые ― то, что зимой солнце испаряет влагу[153], пятые ― что летом оно отгоняет воду[154], шестые ― чего еще кому–нибудь вздумается, ― то все они высказывают лишь предположения, но толком никто ничего не знает. Разумеется, они спорят не с чем–то одним, но нападают друг на друга по поводу всего. Таким образом, не истину они искали, а каждый хотел высказать свое.[155] (103) И теперь, как человек, казалось бы, ни в чем с ними не согласный, я боюсь прибегать ко всем этим объяснениям. Ибо доказательства, которые каждый из них приводит в опровержение мнения других, вызывают у меня несогласие все разом. Поэтому, отстаивая то разумное, что было ими сказано, я буду отвергать все ту глупость, каковую они внесли в этот спор, словно в пылу сражения. И не только в том, что было сказано ими наиболее разумного, я буду выражать с ними всеми и с каждым в отдельности свое согласие, но и во многом другом. Ведь все они, излагая свое мнение, в то же время соревновались друг с другом. Так что если мы приведем не меньше доказательств, чем раньше привели они, то, по всей вероятности, сможем избежать опровержения.
(104) Гомер и в самом деле не заслуживает доверия, когда говорит так: «Вблизи от течений Египта, Зевсом вспоенной реки».[156] Впрочем, если кто–нибудь, как и положено, станет приписывать все сущее творению Зевса, то я, пожалуй, готов допустить, что Нил ― это «Зевсом вспоенная река» и его творение, тем более что мы вслед за Гомером называем Зевса «отцом людей и богов».[157] Однако если он и является отцом богов, то, согласно самим же поэтам, ― не всех. Никто, конечно, не станет, опираясь на эти слова Гомера, настаивать на том, будто и Посейдон ― сын Зевса, и Гера ― его дочь, и что так думал Гомер. (105) Более того, Гомер сам показывает нам, что он так не думал. Ведь если Зевс ― «отец людей и богов», то он является также отцом рек и всего, что только есть во Вселенной. А значит, отцом Нила его можно назвать в той же мере, в какой и отцом Ксанфа Троянского.[158] В этом смысле я, пожалуй, соглашусь с тем, что Нил, как я уже сказал, есть творение и дитя Зевса. (106) Но если Гомер или кто–то другой станет говорить о Ниле то же, что о Скамандре[159], Симунте[160] или Гранике[161], то ему придется признать, что в троянских делах он разбирается лучше, чем в египетских. А это действительно так, когда Гомер в своей поэме говорит, что Фарос находится по отношению к плывущему в одном дне морского пути от Египта[162], и словно этого не достаточно, добавляет в подтверждение сказанного: «ветром попутным со свистом гонимому»[163], ― имея в виду плывущий корабль. (107) Однако Фарос находится примерно в семи стадиях от суши[164], как бы на границе между Ливией и Египтом. И я не могу поверить, чтобы кораблю, да еще «ветром попутным со свистом гонимому», потребовался для этого целый день. Впрочем, те, кто с легкостью оправдывают любые трудности у Гомера[165], говорят, что в прежние времена Фарос, должно быть, находился дальше от Египта и что теперь своими постоянными наносами река сократила это расстояние. Соответственно, сейчас дело обстоит так, а Гомер, говорят они, сообщил нам о том, что было тогда. (108) Но сам Гомер явно свидетельствует об обратном. Почему? Да потому, что ему известно о путешествии Менелая и Елены в Египет.[166] У Менелая же был кормчий по имени Каноб, который, окончив там свои дни, как утверждает сочинитель Гекатей[167] и общая молва, дал этому месту нынешнее название.[168] (109) Я излагаю эту историю так, как ее рассказывают греки, хотя слышал от весьма влиятельного жреца, что это место называлось так с незапамятных времен ― задолго до того, как туда прибыл Менелай. Но жрец произносил сие название не совсем так, как оно пишется по–гречески, и хотя оно казалось как будто знакомым и привычным, однако было египетским и гораздо труднее для письма. В переводе же на наш язык, сказал он, это слово означает «Золотая земля», так как у египтян есть обычай давать своим местностям подобные названия, например: Элефантина, Диополь, Гелиополь.[169] Вот и это название означает по–гречески «Золотая земля». (110) Однако я оставлю это в стороне. Кроме того, египтянам, разумеется, лучше, чем Гомеру в Смирне и Гекатею в Милете, известно о своих собственных делах. И не только потому, что это вполне естественно и понятно, и любой с этим согласится, но и потому, что благодаря их древнему происхождения, присущему, надо сказать, им одним, а также тому, что их земля не знает дождей[170], они сами являются и свидетелями, и подлинными знатоками тех явлений, кои так знамениты среди других народов. И, подобно прочим ценностям, они сохраняют обо всем этом записи, сделанные на колоннах внутри храмов. Однако и этот серьезный довод я приводить не стану. (111) Но пусть будет так, как утверждают наши сочинители: будто кормчий Менелая после своей смерти дал этому месту свое имя. И пусть Каноб ― если в это положено верить ― находится в 120 стадиях от Фароса. Хотя корабль, несомый по морю попутным ветром ― я даже добавлю: «со свистом»[171], ― преодолеет за день не 120, а все 1200 стадиев! И мы нередко преодолевали это расстояние при удачном плавании ― если распределить весь путь по дням. (112) Я думаю, что поэты лучше всех и умеют, и любят при перечислении названий рек и городов создавать мифы и украшать их на разные лады. Но вот чтобы выступать в качестве свидетелей в делах, требующих столь серьезных доказательств, они не очень–то годятся. Это подтверждает, в том числе, и Пиндар[172] ― и не в связи с какими–то дальними странами, а с теми же самым, хотя, кажется, он больше всех поэтов стремился в своих рассказах к истине. Так, он говорит: «Египетский Мендес рядом с морскою скалою».[173] (113) А между тем, там нет поблизости ни скалы, ни моря, а только широко простирающаяся равнина, где живут мендесийцы и находится их город, который они называют Тмуис. И равнина эта настолько большая, что ее нельзя охватить взглядом ― ни стоя с краю, ни находясь посередине. Полный мыслей о Кифероне, Геликоне и вершине Фикиона[174] и имея приблизительные сведения даже о тех местах, кои находились рядом и были ему знакомы, не говоря уже о районах Египта, Пиндар обо всем рассказал с большою свободой, ибо сам явно ничего не видел и не слышал. Однако он сделал это в соответствии со своими собственными представлениями и следуя древнему поэтическому обычаю, идущему еще от наших отцов. Так стоит ли удивляться, что поэты, находясь так далеко от этих мест, не могут толком о них ничего сказать, если даже сами их обитатели, то есть египтяне, ничего об этом не знают?
(114) Что же касается Нила, то, как я сказал немногим ранее, подвох здесь заключается еще и в том, что он находится в особом положении, сильно отличаясь от остальных рек. Почему Нил один из всех рек, если хочешь, никогда не порождает ветров?[175] А между тем, если бы уровень воды в нем действительно поднимался из–за дождей и снега, то он не был бы единственной рекой, не знающей ветров, но порождал бы настолько непрерывные и сильные ветры, насколько сам превосходит другие реки. Ведь если даже голая земля, орошенная дождем, порождает ветры, то что же, спрашивается, должно происходить с Нилом, если предположить, что он так сильно увеличивается из–за дождей или, клянусь Зевсом, из–за растаявшего снега, как утверждают другие?[176] (115) Что еще подобает сказать о том порядке и соразмерности, каковыми сопровождается подъем Нила? В Сиене и Элефантине он поднимается на 28 локтей, вблизи Копта ― центра торговли индийцев и аравийцев ― на 21, далее он вновь уменьшается на 7 локтей, так что в районе Мемфиса достигает своих знаменитых 14 локтей, на которые греки опираются при своих подсчетах[177], и ниже, в болотах, опускается до 7, а затем, как я слышал, и до двух локтей. Разве с Истром[178], Фасисом и Стримоном происходят подобные хитрости? И разве не свойственны эти хитрости одному лишь Нилу, вступающему в борьбу с природой самой местности? (116) Какая еще из известных нам рек несет свои столь обильные воды, не приходящие в негодность от времени?[179] Ибо вода эта не портится ни при хранении на месте, ни когда ее вывозят за пределы страны. Когда же грузовые суда, плывущие из Египта в Италию, возвращаются обратно и у них еще остается немного воды из прежних запасов, то вода, каковою они запасаются по пути, за время долгого плавания успевает испортиться гораздо раньше, чем та, что они взяли с собой в начале. И египтяне, насколько мы знаем, ― единственные, кто наполняют водою сосуды, как мы ― вином, и хранят их в своих домах три, четыре и более лет, гордясь этим, как мы городимся сроком выдержки вина. Неужели же и это кто–то объявит следствием того, что Нил увеличивается из–за дождей? (117) Почему же с водой всех прочих рек не происходит того же? Ведь дожди идут повсюду. Впрочем, нам не пристало гадать насчет дождей, ибо мы сами имеем с ними дело, живя, как говорится, на берегах рек. И хотя иные из них при своих незначительных размерах увеличиваются засчет дождей, однако это их превосходство над Нилом не приносит такой же пользы. Ведь, увеличиваясь летом, зимой Нил остается в своих обычных границах, и в это время года его вода бывает особенно хороша.[180] (118) Как велика, по–твоему, сладость этой воды? Так велика, что и сказать нельзя![181] А что тому причиной? И кто опять–таки скажет, в чем причина другого явления ― постоянной опасности того, что отделившийся от реки поток сравняется по величине с основным руслом? (119) Каких только чудес не таит в себе эта река! Разве не является она средоточием вещей невероятных? В этой земле негде больше взяться другой воде, так что камни порою трескаются от сухости и горы едва не пылают огнем. Но эта река, протекая среди труднодоступных районов, превосходит обилием своей воды все ― и озера, и заливы, и не только когда ее уровень поднимается, но и в остальное время года. Эта река ― единственный источник воды для всей этой земли: ни один город, ни один дом, ни одна местность не лишены ее пользы и силы.[182] Ибо и для жителей городов, расположенных внутри страны, и для обитателей ее окраин доступно то же самое, что и для живущих на берегах реки, а точнее ― плывущих посреди ее потока. (120) И когда согласно заведенному природой порядку наступает время подъема реки, среди множества других удивительных вещей оказывается, что тамошние пески и низины, напоминающие болота и топи, ничуть этому не мешают. Но подобно тому как планеты вращаются вопреки движению Вселенной, так и подъем Нила происходит вопреки временам года и природе этой страны. Кто, став очевидцем только этого невероятного зрелища, не решил бы, что вод реки вполне хватит, чтобы заполнить ею все углубления и расселины и даже преодолеть песчаную возвышенность? Словно вступая в поединок с противником, Нил прокладывает через них свой путь. (121) Прежде всего, выйдя на поверхность земли, вода заполняет низины и ущелья, в самом начале своего подъема устремляясь вниз, подобно подводным ныряльщикам. Затем, поднимаясь все выше, река оказывается уже над ними и всею землей, достигая огромных размеров. А если бы кто–то увидел ту «работу» Нила[183], каковая сокрыта от наших взоров, он удивился бы этому еще больше, нежели происходящему у нас на глазах. (122) Ибо многим рекам, кои ныне считаются величайшими в мире, было бы, мне кажется, не под силу заполнить недра земли, но, погрузившись в них, они исчезли бы там целиком, подобно тому как, говорят, сходит на нет течение Евфрата.[184] Такое же восхищение мы испытываем, глядя на вершины пирамид, хотя нам ничего не известно о том, как велика их подземная часть, ― я имею в виду рассказы, слышанные мною от жрецов. Более того, во время наибольшего подъема воды границы реки совпадают с границами Египта, так что, уподобляя Нил лежащему впереди морю[185], мы называем его «Египетским морем» ― настолько он оказывается необъятным. Но как он сего достигает и с чего начинается его подъем, науке остается неведомо. (123) А что среди всех остальных народов жители только этой страны ведут благодаря реке двойную жизнь, словно какое–нибудь животное ― то обитая на суше и ни в чем при этом не нуждаясь, то живя среди воды, ― чьей великой мудрости и заботе сие приписать, как не мудрости и заботе божества?[186] Ведь в ту пору, когда в дождях бывает недостаток, оно посылает как бы свое подобие ― воды Нила[187], которые заменяют жителям этой страны дожди, а затем отводит их обратно, когда наступает благоприятное время года и земля не только производит достаточно урожая, но и изумляет его изобилием. Только в этом я вижу причину того, почему Нил течет по Египту и его областям и летом увеличивается в размерах. (124) Я верю, что мы вкушаем лекарства из рук богов–спасителей[188], один из которых носит то же имя, что и Нил.[189] Все мы знаем, что главная и единственная цель их деяний ― даровать нам спасение и здоровье. Но кто может постичь само божественное провидение и причину изреченного богами в каждом отдельном случае? Ведь эти самые божества и нас не раз спасали с помощью средств, казалось бы, совершенно невероятных, которые у иного человека вызвали бы опасение, ― настолько они сбивали с толку, превосходили всякие ожидания и поначалу выглядели немыслимо.[190] Однако сила убеждения, подобно речному потоку, заставила нас им подчиниться. (125) Нил настолько же прекраснее других рек, насколько и больше, и намного превосходит их как своею пользой, так и услаждающим взор видом. Течет он по самой лучшей и самой прекрасной на свете земле, и воздух вблизи него самый прекрасный и самый чистый и завораживает взгляд. Вся эта земля изобилует водой, хотя южные ее районы и являются самыми засушливыми в мире. Благодаря Нилу эта земля не подвержена ни землетрясениям, ни болезням, ни наводнениям, случающимся из–за дождей, что не укрылось и от греков, живших до нас.[191] Сами же египтяне, тоже заметившие это, относятся, мне кажется, ко всему, что касается реки, с великим благоговением. Во всяком случае, я как–то слышал от одного из мужей, производящего впечатление человека знающего[192], что большинство обычаев, празднеств и жертвоприношений связано у египтян с Нилом.
Список литературы:
Eliy Aristid 2006. Svyashchennye rechi. Pochvala Rimu [The Sacred Tales. Regarding Rome]. Moscow.
Элий Аристид 2006: Священные речи. Похвала Риму. Москва.
Behr, C. A. 1968: Aelius Aristides and The Sacred Tales. Amsterdam.
Behr, C. A. 1981: P. Aelius Aristides. The complete works. Leiden, Vol. II.
Diels, Н. 1879: Doxographi graeci. Berlin.
Diels, H. 1906: Die Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, Bd. I.
Diels, H. 1910: Die Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, Bd. II.
IGRR 1911: Inscriptiones Graecae ad res romanas pertinentes: avctoritate et impensis Academiae inscriptionvm et litterarvm hvmaniorvm collectae et editae. Paris, Bd. I.
Jacoby, F. 1923: Fragmente der griechischen Historiker. Berlin—Leiden, Bd. I.
Jacoby, F. 1926: Fragmente der griechischen Historiker. Berlin—Leiden, Bd. II.
Müller, K. 1841: Fragmenta Historicorum Graecorum. Paris, Vol. IV.
Müller, K. 1855: Geographi graeci minores. Paris, Vol. I.
Keil, B. 1898: Aelii Aristidis Smyrnaei quae supersunt omnia. Berlin, Vol. II.
Pauly, A. Wissоwa, G. 1907: Real—Encyclopadie der klassischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, Вd. VI.
[1] Перевод выполнен по изданию: Keil 1898.
[2] См. следующее издание: Eliy Aristid 2006.
[3] Путешествие Элия Аристида по Египту относится к 141–142 гг. н. э., где главным местом его пребывания была Александрия (там оратор не раз выступал с публичными речами). Уже из Александрии Аристид совершал поездки по всей стране ― по Нижнему Египту и по северным районам Верхнего Египта (cм. подробную биографию Элия Аристида в: Behr 1968).
[4] Имеется в виду огромное каменное сооружение, скорее всего, культового характера, которое было построено в Фаюме при египетском фараоне Аменемхете III (2‑я пол. II тыс. до н. э.). О нем упоминают и другие античные писатели ― в частности, Геродот (Herodot. II 148) и Страбон (XVII 1, 3).
[5] См.: Herodot. Ibid. 20–23.
[6] Так греки называли пассатные ветра, дующие с северо–запада на африканский континент. Гипотезу о том, что именно этесии являются причиной разлива Нила, высказал Фалес Милетский (640/624–548/545 до н. э.) (см.: Diels 1906, 71; 78. Fr. A1, A 16).
[7] Нил течет с юга на север, беря начало на Восточно–африканском плоскогорье и впадая в Средиземное море.
[8] Танаисом греки называли Дон, который течет со Среднерусской возвышенности и впадает в Азовское море.
[9] Фасис ― река в Колхиде (совр. Риони, в Грузии), берущая начало на склонах Большого Кавказа и впадающая в Черное море.
[10] Здесь: территория Египта к западу от русла Нила.
[11] Греческое название реки По, текущей по Паданской равнине в восточном направлении и впадающей в Адриатическое море.
[12] Рейн, протекая с юга на север, в своей дельте поворачивает на запад и впадает в Северное море.
[13] Конъектура И. Райске (cм.: Behr 1981, 267).
[14] Имеется в виду семь рукавов Нила, образующих дельту реки.
[15] Цитата из речи Демосфена (Demosth. II, 17).
[16] Т. е. Еврипида. Однако Еврипид лишь высказывает распространенную точку зрения, автором которой был философ Анаксагор (500–428 гг. до н. э.), считавший причиной летних разливов Нила таяние снегов в Эфиопии (cм.: Diels 1910, 16; 27. Fr. A 42, A 91).
[17] Eurip. Hel. 1 etc. Пер. И. Анненского.
[18] Конъектура Г. Кайбеля (cм.: Behr 1981, 269).
[19] Одрисы ― фракийское племя, в середине V в. до н. э. занимавшее территорию от Абдеры до р. Истр и Понта и от Византия до р. Стримон. Бизальты ― фракийское племя, жившее у берегов Стримона.
[20] См.: Herodot. Ibid. 22.
[21] См.: Aesch. Fr. 300 N, а также Fr. 228, 2–4 N, а также у Сенеки (Nat. Quaest. IV 2, 16).
[22] Имеется в виду часть Средиземного моря у берегов Египта.
[23] Как охладительное средство.
[24] Т. е. в Александрии.
[25] Eurip. Fr. 381 N.
[26] Имеется в виду теория ветров Фалеса (см. § 9).
[27] Происходило это, по мнению древних, от столкновения с горами, считавшимися самыми высокими в мире (см.: Diod. I 39, 1–3).
[28] В древности эта гипотеза приписывалась, главным образом, Демокриту (ок. 460–370 гг. до н. э.) (см.: Diels 1906, 107–108. A 99). Однако, согласно Страбону (Ibid. 5) и Сенеке (см.: Joan. Lyd. De mens. 68), первым ее высказал Фрасиалк Фасосский (конец VI в. до н. э.). Фрасиалк предполагал, что большинство метеорологических явлений вызывается действием ветров, главными из которых он считал два ― Борей (холодный ветер) и Нот (теплый ветер), а остальные рассматривал лишь как их разновидности.
[29] Ок. 6–7 м.
[30] К началу сентября уровень воды в Ниле поднимается уже на 8–10 м, и тогда река выходит из берегов и затопляет прибрежные участки поймы.
[31] Аллюзия на метафору у Гомера (Odyss. XI 244).
[32] В античных источниках указывается различная длительность разлива Нила. Так, Геродот (Ibid. 19) говорит, что вода в Ниле поднимается примерно в течение 100 дней, а потом постепенно начинает спадать, Страбон (Ibid. 4) ― что вода поднимается и стоит 40 дней, а спадает в течение 60 дней. В свою очередь, Сенка говорит о 4‑х месяцах, в течение которых продолжается наводнение (Ibid. 20). Наконец, Диодор Сицилийский (Ibid. 4) сообщает сами даты паводка, согласно которым Нил начинает набухать в день летнего солнцестояния (22 июня), а спадать ― вскоре после осеннего равноденствия (22 сентября). Таким образом, он оказывается наиболее точным их всех в этом вопросе.
[33] Имеется в виду Ливийская пустыня, расположенная к западу от Египта, левее русла Нила.
[34] То есть в Аравийской пустыне, расположенной к востоку от русла Нила.
[35] Область в Эфиопии и город с тем же названием (столица Эфиопского царства), расположенные на острове в месте слияния Белого и Голубого Нила. Мероэ был самой южной точкой Африки, до которой добирались греки.
[36] Имеется в виду Верхний Египет. Об этой поездке Аристида см.: Behr 1968, 15.
[37] Т. е. в области, называемой Фиваидой.
[38] Аристид намеренно использует здесь египетскую форму слова, в то время в греческой транслитерации это название звучало как Гермонфис (Ἑρμωνθίς).
[39] Т. е. из Александрии.
[40] Главная улица Александрии, проходившая через весь город с запада на восток и соединявшая Некрополь с Канобскими воротами.
[41] См. § 114.
[42] Имеются в виду следы предыдущего наводнения.
[43] Т. е. циклы луны (§ 35).
[44] Имеется в виду Гелиос.
[45] См.: Herodot. Ibid. 24–27.
[46] Т. е. в центральные районы Африки.
[47] Воды Нила, на протяжении всего года имеющие мутно–зеленоватую окраску, летом становятся красноватыми.
[48] Имеется в виду Геродот.
[49] Под Скифией в античности понималась огромная территория к северо–востоку от Дона, заселенная различными кочевыми племенами. Понт ― северо–западная часть Малой Азии, во времена Аристида вошедшая в состав Римской империи. Скифия и Понт названы здесь Аристидом как самые отдаленные, северные области земного шара.
[50] Т. е. в Скифии и Понте.
[51] Имеется в виду Геродот.
[52] См.: Hom. Il. XXI 330 etc.
[53] Такое мнение о Геродоте высказывают, в частности, Страбон (Ibid. 52) и Плутарх (De Herodoti Malignitate).
[54] Herodot. Ibid. 8.
[55] Речь идет о первом нильском пороге, являющемся южной границей Египта.
[56] Элефантина ― пограничный египетский город, расположенный на острове недалеко от первого нильского порога, крупный центр торговли, главным образом, с соседней Нубией.
[57] Herodot. Ibid. 28.
[58] Саит ― город в Нижнем Египте.
[59] Сиена ― египетский город на правом берегу Нила, расположенный напротив Элефантины.
[60] Это утверждение Геродота опровергает, в частности, Страбон (Ibid. 52).
[61] Herodot. Ibid. 29.
[62] Ок. 12,5 км.
[63] Вероятно, речь идет о местности на правом берегу Нила между Сиеной и прибрежной территорией напротив о. Филы, по которой проходила дорога, позволяющая миновать участок Нила, не пригодный для плавания из–за порогов. Страбон (Ibid. 50) так описывает эту местность: «По всему пути с обеих сторон можно видеть во многих местах похожие на гермы высокие круглые куски скал, совершенно гладкие, почти шарообразные, из черного и твердого камня, из которого делают ступки; всегда меньший камень лежит на большем, а на нем ― опять другой. Иногда камни лежали отдельно; самый большой камень был не меньше 12 футов в диаметре, а все вместе были больше половины этой величины» (Пер. Г. Стратановского). По–видимому, эти куски скал Аристид и называет «алтарями» по причине их внешнего сходства.
[64] Греческое название (κατάδουπα) первого порога Нила.
[65] Филы ― египетский город на одноименном же острове, расположенном посреди Нила, у южной оконечности первого порога.
[66] Речь идет об эфиопском гарнизоне (§ 48).
[67] Имеется ввиду о. Абатон (совр. Биге), находящийся к западу от о. Филы.
[68] Об этом своего рода водном представлении, которое местные египетские лодочники обычно устраивали для приезжавших в верховья Нила путешественников, подробно рассказывает Страбон (Ibid. 49): «Катаракт расположен посредине реки; это как бы выступ скалы, плоский на вершине, так что он принимает на себя воды реки, но оканчивается обрывом, по которому низвергается вода; по обеим сторонам скалы по направлению к суше идет поток, по которому как раз можно плыть вверх по течению. Таким образом, лодочники, проплыв сначала вверх по этому потоку, плывут затем вниз, увлекаемые течением к катаракту, потом низвергаются с челном в обрыв и, наконец, выходят невредимыми вместе с ним» (Пер. Г. Стратановского). Еще более захватывающее описание этого зрелища встречаем у Сенеки (Ibid. 5): «Среди прочих чудес, которые рассказывают об этой реке, я слыхал о невероятной смелости тамошних жителей. Вдвоем они садятся в крохотные суденышки ― один правит, другой вычерпывает воду; свирепое безумие Нила долго кружит их среди сталкивающихся друг с другом ревущих потоков, причем они умудряются держаться самой узкой линии фарватера, чтобы избежать тесно сгрудившихся подводных камней; наконец, низвергаясь вместе с рекой вниз головой, они продолжают править падающей лодкой, к величайшему ужасу зрителей, которые успевают оплакать утопленников, погребенных под такой громадой воды, прежде чем замечают их, несущихся со скоростью снаряда, уже далеко от места падения: водопад не топит их, а переносит на спокойную воду» (Пер. Т. Бородай).
[69] Т. е. к Элефантине и Сиене.
[70] Ср. об этом же у Страбона (Ibid. 49).
[71] Herodot. Ibid. 29.
[72] Неточная цитата из Геродота (Ibid. 28), который на самом деле говорит следующее: «Что до истоков Нила, то никто из египтян, ливийцев или эллинов … не мог ничего мне сообщить об этом, кроме писца и управителя храмовым имуществом Афины в египетском городе Саисе» (Пер. Г. Стратановского).
[73] Имеется в виду большая удаленность Саиса от Элефантины, находящейся в противоположном конце Египта.
[74] Herodot. Ibid.
[75] Букв. «наверх» (ἄνω). Греческая поговорка. Cр. также у Демосфена (Demosth. XIX 287): «…в этот день вспять потекли все потоки…» ― метафорически о речах ораторов (Пер. С. Радцига), а также у Еврипида (Suppl. 520): «Да прежде пусть на эту высоту / морские волны хлынут…»; (Med. 410): «Реки священные вспять потекли» (Пер. И. Анненского).
[76] Аристид имеет в виду, что Нил течет из более южных широт, где его протяженность намного превышает длину той части реки, которая протекает по Египту.
[77] Место из не известной нам трагедии Эсхила.
[78] Сведения об этом имеются, в частности, у Страбона (Ibid. 52).
[79] Т. е. в упоминавшийся уже район «алтарей» на границе между Египтом и Эфиопией (§ 48). См. выше примеч. 63.
[80] Мероэ ― столица государства Куш (Мероитского царства) в Нубии, находившаяся между пятым и шестым нильскими порогами (ныне территория Судана). О нем упоминают также Страбон (XVII 2, 2–3) и Диодор Сицилийский (Ibid. 33).
[81] Пселхис ― город в Нижней Нубии, расположенный вверх по течению Нила, в 100 км от Сиены (совр. Дакка).
[82] Эти сведения ― заблуждение Аристида или его источника, так как на самом деле нильских порогов всего шесть.
[83] По всей видимости, речь идет о реке Астаборе (ныне Атбара) ― правом и самом северном притоке Нила, который впадает в него ниже места слияния Белого и Голубого Нила (вместе образующих основное течение реки), и о реке Астапе (т. е. Голубом Ниле). Таким образом, Аристид ― один из самых ранних известных нам античных авторов, кто сообщает об этих реках и их особом цвете.
[84] См. § 75.
[85] Вероятно, намек на Плутарха (см. выше 53).
[86] Греческая пословица.
[87] Имеется в виду вся территория Египта ― от Ливийской пустыни на западе до Аравийской на востоке и от дельты Нила на севере до Эфиопии на юге.
[88] Т. е. греки и римляне.
[89] Имеются в виду Сиена и Элефантина (§ 53).
[90] Т. е. в день летнего солнцестояния.
[91] Речь идет о нилометре, по которому в Сиене определяли дату летнего солнцестояния, так как, по мнению древних (см.: Strabo XVII 1, 48; Arrian. Indica 25. 7), Сиена располагалась прямо под тропическим кругом. На самом деле Сиена находится немного севернее экватора, на широте 24°1´; наклон эклиптики составляет около 23°27´ (во времена Страбона ― 23°42´).
[92] А не на границе с Эфиопией.
[93] См. выше примеч. 87.
[94] Неточная передача слов Геродота (Herodot. Ibid. 25), который говорит, что «когда зима подходит к концу, солнце снова возвращается на середину неба» (Пер. Г. Стратановского).
[95] Неполная цитата из «Одиссеи» Гомера (Odyss. VIII 492): «Тему смени же и спой о коня ты чудесной постройке» (“ἀλλ’ ἄγε δὴ μετάβηθι καὶ ἵππου κόσμον ἄεισον” ― пер. автора статьи), где речь идет о построенном Эпием деревянном коне, с помощью которого был завоеван Илион.
[96] Древнегреческий историк (IV в. до н. э.), первым предпринявший попытку написать всеобщую историю Греции с древнейших времен до своей эпохи.
[97] Эфор высказал наиболее оригинальную теорию причин разливов Нила. Он предположил, что почва Египта обладает пористой структурой наподобие губки, которая впитывает в себя большое количество воды во время зимних дождей. Летом же, когда наступает жара, влага начинает понемногу выступать наружу ― подобно поту у человека, что в конечном итоге и приводит к наводнению (см.: Jacoby 1926. Fr. 65).
[98] Аргумент о том, что Нил начинает переполняться водой еще в Эфиопии, т. е. далеко за пределами Египта, Аристид мог позаимствовать, в частности, у Диодора Сицилийского (Ibid. 39), также опровергающего точку зрения Эфора.
[99] Т. е. пойму Нила.
[100] Речь идет об области, называемой Фиваидой (см. выше примеч. 37).
[101] Около 14 м.
[102] Т. е. со стороны Ливии и Аравии.
[103] Расстояние в 20 или 21 стадиев, которое спортсмен преодолевал, несколько раз пробегая туда и обратно. Аристид иронически уподобляет Нил такому бегуну, так как в соответствии с теорией Эфора получается, что вода, вытекая из Нила в море, затем вновь возвращается в верховья Египта, откуда начинается ее подъем, и так до бесконечности.
[104] Эфор был родом из г. Кумы в Азии, жители которой славились своим тупоумием (см: Strabo XIII 3, 6).
[105] Греческая пословица.
[106] Речь идет о каменоломне вблизи Клавидиевой горы (см.: IGRR 1911, 1255).
[107] В этом месте в рукописи имеется позднейшая приписка: «настолько в этой местности велика нужда в воде, каковой она полностью лишена» (см.: Behr 1981, 407).
[108] Т. е. с гор Аравии и Ливии.
[109] См. § 64.
[110] Подробное описание этого озера дается у Геродота (Ibid. 149).
[111] Небольшой остров у берегов Египта, который Александр Македонский соединил с материком и гаванью Александрии посредством дамбы, называвшейся Гептастадий (т. е. «Семистадиевая» дамба).
[112] Об этом озере также упоминают Геродот (II 6; III 5) и Диодор Сицилийский (Ibid. 30, 4), однако Аристид, как и Страбон, похоже, путают его с Мертвым морем (см. § 81).
[113] Одно из устьев Нила, расположенное в восточной части его дельты.
[114] Имеются в виду горы на востоке Египта.
[115] Эфор был уроженцем г. Кимы в Эолии (в Малой Азии), расположенной к северу от реки Герм.
[116] Вероятно, это мнение самого Аристида. Согласно Страбону (Ibid. 4), эта местность образовалась от речных наносов.
[117] Прямая цитата из сочинения Эфора.
[118] §§ 74–75.
[119] У Геродота (II 2), напротив, говорится о том, что древнейшим народом на земле, по мнению самих египтян, были фригийцы.
[120] Т. е. в Эфиопии.
[121] Имеется в виду ― в Дельте.
[122] Имеются в виду первые нильские пороги.
[123] Речь идет о г. Бефсеане, расположенном в 27 км к югу от Галилеи. Под сирийской Палестиной подразумевается провинция Иудея, именовавшаяся так после 135 г. н. э.
[124] Описание этой знаменитой пальмовой рощи имеется у Страбона (XVII 2, 40).
[125] По всей видимости, Аристид и его источник имеют в виду Мертвое море (его подробно описывает Страбон (Ibid. 42), ошибочно называя «Сербонидой»); представление же о том, что по уровню воды в нем можно судить об уровне воды в Ниле, является ошибочным (см. §§ 74–75).
[126] Аристид уподобляет здесь подземные каналы, по которым вода Нила попадает в отдаленные водоемы, водопроводным трубам в термах, через которые вода подавалась во внутренние помещения терм.
[127] «Сибаритскими» (от названия города Сибарис в Южной Италии) в древности назывались рассказы, составлявшие особый жанр, ― вероятно, сатирического содержания (см.: Aristoph. Vesp. 1259). По аналогии с ними Аристид называет невероятные рассказы географа и путешественника Эвфимена (см. ниже примеч. 128), уроженца Массалии, ― «массальскими». Кроме того, жители и Сибариса, и Массалии (совр. Марсель) славились в древности разнузданностью нравов и любовью к роскоши, а изнеженность последних даже вошла в поговорку (см.: Athen. XII 523 C).
[128] Один из первых греческих географов (ок. 500 г. до н. э.). Эвфимен совершил плавание по Атлантическому океану вдоль северного и, по всей видимости, западного побережья Африки вплоть до Сенегала (см.: Pauly, Wissоwa 1907, 1509 etc.). Согласно его гипотезе, разливы Нила вызываются ветрами, которые гонят огромные массы морской воды в некий рукав Нила, впадающий в Атлантический океан. За рукав Нила Эвфимен, судя по всему, ошибочно принял реку Сенегал, так как увидел в ней множество бегемотов и крокодилов, водившихся, по сведениям древних, только в Ниле. Воззрения Эвфимена известны в пересказе Эфора (см.: Müller 1841, 408 etc.), а также по двум незначительным фрагментам, сохранившимся в цитации Сенеки (Nat. Quaest. IV 2) и Псевдо—Плутарха (Аёtius. Placita philosophorum IV 1, 2) (см.: Diels 1879, 385; Müller 1855, 665).
[129] Имеются в виду «Геракловы Столпы» ― так греки называли Гибралтарский пролив. Гадиры (совр. Кадикс) ― город на южном побережье Иберийского полуострова. Оба места названы здесь в качестве самой дальней границы обитаемого мира, известного грекам и римлянам.
[130] Эту историю излагает, в частности, Диоген Лаэртский (I 34): однажды Фалес, наблюдая звезды, свалился в яму. Когда же он стал взывать о помощи, какая–то старуха подошла к нему и сказала: «Как же ты, Фалес, не видя того, что у тебя под ногами, надеешься познать то, что в небе?»
[131] Средиземное море, которое римляне называли «Наше море» (лат. Mare Nostrum).
[132] Так называлась Азовское море.
[133] Т. е. Европы и Азии.
[134] Фасис считал границей Европы и Азии Геродот (IV 45). Согласно другой точке зрения, которой придерживается, например, Арриан (Anabas. III 30; Peripl. 19) этой границей был Танаис (совр. Дон).
[135] Имеется в виду Средиземное море. В соответствии с античной традицией, Аристид не различает понятий «залив» и «море» (ср.: Herodot. II 11).
[136] Т. е. полуостровом Азии, т. к. Африка не воспринималась в древности как отдельный континент.
[137] Т. е. по отношению к Средиземному морю и Атлантическому океану.
[138] Греческая поговорка, представляющая собой аллюзию на то место в «Одиссее» Гомера, где Одиссей на пиру у царя феаков Алкиноя долго и подробно рассказывает о своих странствиях (кн. IX–XII).
[139] Т. е. «пресноводного моря», о котором говорит Эвфимен (§ 85).
[140] Имеется в виду Океан.
[141] Имеется в виду правление Антонина Пия.
[142] Вероятно, речь идет о первой поездке Аристида в Рим в начале 143 г. н. э., в ходе которой он тяжело заболел и вынужден был возвращаться домой по морю. Подробно эта поездка описана во второй из его «Священных речей» (XVIII 60–70 K).
[143] Имеется в виду Британия.
[144] По всей видимости, речь идет о военной кампании Антонина Пия против кельтского племени бригантов в Британии в 142 г. н. э.
[145] Аристид намекает здесь на карфагенского мореплавателя Ганнона (ок. 500 г. до н. э.), совершившего плавание вдоль западного берега Африки и составившего отчет о своем путешествии, который позднее был переведен на греческий язык.
[146] Т. е. Эвфимен.
[147] Аристид имеет в виду, что никаких документальных свидетельств, подтверждающих рассказы Эвфимена, не сохранилось.
[148] Речь идет о гипотезе Диогена из Аполлонии (2‑й пол. V в. до н. э.) (см.: См.: Diels 1906, 54. A 18). Согласно Диогену, в южных странах, где солнце палит особенно жарко, вся влага, включая воду рек, испаряется гораздо быстрее, чем в других местах. Однако недостаток влаги восполняется засчет моря и других источников, с которыми эти реки связаны подземными ходами. Таким образом сохраняется природный баланс воды: «Подобно тому, как масло в лампе течет туда, где оно сгорает, вода стремится туда, куда влечет ее сила сгорающей от зноя земли. Откуда же берется вода? Очевидно, из тех мест на севере, где всегда зима и откуда она в обилии изливается. Поэтому Понт не перестает стремительно и бурно течь в Этрусское море, всегда в одном и том же направлении. Этим он отличается от всех прочих морей, у которых жара бывает попеременно то на одном, то на другом побережье. Если бы течение Понта было иным и если бы через ходы, пронизывающие землю, не восполнялся всякий недостаток и не устранялся всякий избыток влаги, то вся земля либо высохла бы, либо была бы затоплена» (Sen. Ibid.) (Пер. С. Апта).
[149] Имеется в виду бездонный сосуд, который, согласно мифу, суждено было наполнять Данаидам в Аиде в наказание за свое преступление: 50 дочерей царя Даная, будучи насильно выданы замуж, в первую же брачную ночь убили своих мужей (кроме Гипермнестры, которая, пожалев своего юного супруга Линкея, сохранила ему жизнь).
[150] См. §§ 3―12.
[151] См. §§ 19―40.
[152] См. §§ 13―18.
[153] См. §§ 41―63.
[154] См. §§ 64―81.
[155] Такую оценку деятельности этих ученых дает Геродот (Ibid. 20).
[156] Hom. Odyss. 581–582. Пер. В. А. Жуковского. Эпитет «Зевсом вспоенная река» (διιπετής ― букв. «падающая от Зевса», т. е. с неба) указывает на гомеровское представление о том, что разливы Нила происходят от дождей.
[157] Hom. Il. I 544.
[158] Ксанф, или Скамандр ― бог одноименное реки вблизи Трои, называемый в «Илиаде» Гомера «рожденным Зевсом» (Il. XIV 434; XXI 223; XXIV 693).
[159] См. выше примеч. 158.
[160] Симунт ― река в Троаде.
[161] Граник ― река в Мисии, в Малой Азии.
[162] См.: Hom. Odyss. IV 355–357.
[163] Пер. автора статьи. Ни в переводе Жуковского, ни в переводе Вересаева не отражен этот важный в контексте спора Аристида с Гомером (см. §§ 107 и 111) эпитет ветра λιγύς («свистящий», «гудящий») в следующем стихе «Одиссеи»: “…ᾗ λιγύς οὖρος ὄπισθεν” (Ibid. 357).
[164] Ок. 12,5 км.
[165] По всей вероятности, Аристид намекает здесь на Страбона (I 2, 22–24).
[166] Hom. Odyss. IV 83–84; 153 etc.
[167] Греческий историк и географ Гекатей Милетский (1 пол. V в. до н. э.) (см.: Jacoby 1923. Fr. 308).
[168] Каноб ― город в Египте, находившийся недалеко от Александрии. Легенда о том, что город был назван так по имени кормчего Менелая ― Каноба, упоминается, в частности, у Страбона (Ibid. 1, 17).
[169] Элефантина в переводе с греческого значит «Белая, как слоновая кость», Диополь ― «Город Зевса», Гелиополь ― «Город Гелиоса (Солнца)».
[170] См. § 125.
[171] См. § 106.
[172] Пиндар (522/518–448/438 гг. до н. э.) — древнегреческий лирический поэт, представитель хоровой лирики, уроженец г. Фив.
[173] Fr. 241 Turyn (201 Schröder). Мендес ― египетский город в дельте Нила.
[174] Горы в Греции, находившиеся по соседству с Фивами.
[175] Об этом, в частности, говорится у Геродота (Ibid. 19).
[176] См. §§ 13–18.
[177] Cм. § 20. Речь идет о подсчете будущего урожая на основании замеров уровня воды посредством нилометров (см. Plin. Hist. Nat. V 9, 58; Strabo XVII 1, 3). Один из таких нилометров находился в Мемфисе (см.: Diod. I 36, 11).
[178] Древнее название Дуная.
[179] Имеется в виду целебные свойства нильской воды, совершенно безопасной для питья (см. § 10). По свидетельству Афинея (II 15), Феофраст в своем сочинении «О водах» отмечал, что нильская вода ― самая свежая и целебная.
[180] См. § 41.
[181] О «сладости» нильской воды также говорят Диодор Сицилийский (Ibid. 40, 4) и Сенека (Ibid. 30).
[182] О Ниле как источнике плодородия египетской земли говорят многие античные авторы ― Сенека, Плиний, Страбон и др. (см.: Sen. Ibid. 8–9; Plin. Ibid.; Strabo XVII 1, 3).
[183] См. § 23.
[184] Арриан (Anabas. VII 7, 5), в частности, говорит о сильном измельчании Евфрата незадолго перед его впадением в море. Происходит это по причине того, что местное население использует воду реки для орошения земли и прочих нужд, отводя ее в многочисленные каналы.
[185] См. выше примеч. 22.
[186] Имеется в виду Серапис ― египетско–греческое божество, иногда отождествляемый с Осирисом.
[187] Серапис считался не только богом плодородия, но и повелителем стихий, в том числе разливов Нила.
[188] Имеются в виду Асклепий и Серапис, которые почитались в античности как боги–целители.
[189] Т. е. Серапис (см. выше примеч. 187).
[190] О своих многочисленных болезнях и разнообразных способах их лечения, которые применялись по внушению богов Асклепия и Сераписа, Аристид подробно рассказывает в автобиографическом сочинении под названием «Священные речи» (см.: Eliy Aristid 2006).
[191] См., например: Aesch. Suppl. 561; Isocr. XI 12; Plat. Tim. 22 e–d.
[192] По всей видимости, Дион (§ 10) или Дравк (§ 33).