Судьбе угодно было не только сохранить в неприкосновенной целости труд Ѳукидида, но и предоставить нам возможность получить наглядное представление о внешнем облике знаменитого историка.
Мы не знаем имени того художника, который в начальную пору Римской империи возымел счастливую мысль сопоставить на одной герме портреты "отца истории" Геродота и родоначальника исторической науки Ѳукидида. Герма эта, стоявшая еще в середине XVI века в Ватиканских садах папы Юлия III, попала после различных перипетий во владение фамилии Фарнезе, была разделена на две части и служила, быть может, украшением Фарнезины. Когда собрание Фарнезе перешло в Неаполь, обе части гермы были снова соединены, и она нашла приют в Неаполитанском Национальном музее, где находится и по сие время в зале портретов.
Изображение Ѳукидида на неаполитанской герме,[1] засвидетельствованное (как и изображение Геродота) надписью, называющей изображенное лицо, послужило для покойного археолога Михаэлиса[2] исходным пунктом собрать воедино те портретные бюсты историка, которые, хотя и не снабжены подписью, называющей изображенное лицо, представляют несомненное сходство с последним и, следовательно, также воспроизводят облик Ѳукидида. Из этих бюстов особого внимания заслуживает бюст, хранящийся в замке Holkham, в графстве Норфолк, в Англии.[3]
Какому из двух портретов Ѳукидида отдать предпочтение? На этот вопрос отвечают различно. Михаэлис, а за ним Бернулли[4] высказываются в пользу английского бюста, находя, что облик Ѳукидида в нем передан жизненнее и художественнее; другие полагают, что на неаполитанской герме оригинал передан точнее.[5]
Вопрос о сравнительном превосходстве неаполитанского или английского портрета Ѳукидида мог бы стать на твердую почву лишь в том случае, если бы мы знали тот оригинал, с которого они сделаны. Что такой оригинал существовал, сомнения быть не может: в пользу этого говорит, во-первых, довольно значительное число дошедших до нас его копий; во-вторых, имеется и литературное указание, подтверждающее это.
Плохой, хотя и очень усердный поэт, живший на рубеже V-VI вв. по P. X., Христофор, в своем перечислении статуй, стоявших в Константинополе в так называемом Завксиппе, упоминает и о статуе, надо полагать бронзовой, Ѳукидида.[6] Из показания Христофора можно заключить, что историк был представлен с поднятой кверху правой рукой - в позе, скорее подходящей для оратора или политического деятеля. Михаэлис склонен был усматривать в этой статуе тот оригинал, с которого были скопированы дошедшие до нас изображения Ѳукидида. Но доказать этого, конечно, нельзя.
Если, таким образом, приходится оставить открытым вопрос о том, с какого оригинала исполнены были дошедшие до нас в римских копиях портреты Ѳукидида, все же они дают возможность определить, когда этот оригинал был создан. Стиль и неаполитанской гермы, и английского бюста определенно указывает на IV век до P. X. И это все, что́ мы можем утверждать. Гадать же о том, был ли исполнен этот оригинал известным портретистом первой половины IV века Силанионом (это - предположение Винтера), или же (так думал Михаэлис) портрет Ѳукидида был сделан еще в последние годы жизни историка, т. е. в самом начале IV века, на мой взгляд, бесполезно.
Ясно одно: сохранившиеся до нас портреты Ѳукидида, если и не могут претендовать на "фотографическую точность", все же не являются и продуктом "фантазии художника". Эти портреты реальны, без заметных следов идеалистической окраски. Каким путем художник, делавший первую портретную статую (или бюст) Ѳукидида, получил необходимые данные для своей работы, видел ли он его лично или получил сведения об облике Ѳукидида от его родных или знакомых, мы этого, конечно, не знаем и вряд ли когда-либо узнаем. Но то, что художник и не "фантазировал" в передаче облика историка и не пытался этот облик идеализировать, за это говорит воспроизведение в портрете таких индивидуальных характерных деталей, как: высокий с нависшею нижнею частью лоб, узкие глаза, своеобразная трактовка бороды и прически (лысина!), наконец, несколько жесткое строение костяка. Основное выражение лица - глубокая серьезность. Тяжелые переживания, своего рода внутренняя борьба наложили свою печать на весь облик Ѳукидида, избороздили морщинами его лоб. А сколько энергии в очертании рта. Вообще во всем облике нет той симметричной правильности, какую мы привыкли встречать в "греческих" головах. Что-то своеобразное есть в портрете Ѳукидида, и оно, быть может, должно напоминать нам о том, что в жилах историка с аттическою кровью смешалась кровь ѳракийская, "варварская".
И как плохо согласуется с обликом Ѳукидида, сохраненным нам его реальными портретами, та характеристика этого облика, какую дает его древний биограф: "Говорят, выражение лица у Ѳукидида было сосредоточенное, голова и прическа заостренная(!), вообще вся наружность соответствовала его истории". Очевидно, биограф - или, точнее, его источник - портрета Ѳукидида никогда не видел, а сочинил его в своем воображении применительно к "характеру" его истории.
⁂
Жизнь Ѳукидида, естественно, должна была интересовать древних ученых, когда среди них пробудились историко-литературные интересы, т. е. не ранее эпохи так называемой александрийской образованности. Для нас труды их в этой области утрачены. Отзвуки этих трудов дошли, однако, в двух биографиях Ѳукидида, помещаемых в некоторых рукописях, содержащих его историю. Одна из этих биографий очень обширная, на первый взгляд очень ученая и обстоятельная, а на самом деле довольно-таки сумбурная, приурочена даже к определенному имени Маркеллина. Кто был этот Маркеллин, мы в точности не знаем. С большой долей вероятности его отождествляют с тем Маркеллином, который в середине V века по P. X. составил толкования к сочинению ритора Гермогена "О возмущениях" (Гермоген жил при императоре Марке Аврелии). Сам Маркеллин, очевидно, был также ритором и, возможно, читал своим ученикам лекции, посвященные главным образом разбору стиля Ѳукидида. В качестве введения к своему курсу Маркеллин и предпослал биографию историка. В том виде, в каком дошла до нас у Маркеллина биография Ѳукидида, она распадается на три механически связанные между собою части, из которых только первая принадлежит самому Маркеллину, остальные же две составлены по биографии последнего.
Анонимная биография Ѳукидида, помещаемая в рукописях истории Ѳукидида вслед за биографией Маркеллина, а также биография Ѳукидида в словаре византийского ученого середины X века, Свиды, в основе своей, несомненно, также восходят к биографии, составленной Маркеллином, и потому особого значения иметь не могут.
Вот перевод биографии Ѳукидида, составленной Маркеллином, и анонимной.[7] Они интересны хотя бы в том отношении, что могут дать представление читателю о характере историко-литературных биографий в древности вообще.

Из схолий Маркеллина к Ѳукидиду. О жизни Ѳукидида и свойствах его речи

1. После того как мы посвящены в божественные речи и судебные прения Демосѳена, преисполнились и в достаточной мере увлеклись мыслями его совещательных и судебных речей, пора нам посвятить себя и в таинства Ѳукидида, так как он в высокой степени обладает искусством и прелестью речи, точностью в изложении событий, мудростью в военном деле; таков же он и в составлении произносимых перед народом речей. Однако сначала необходимо сказать о его происхождении и жизни: ведь просвещенные судьи обязаны исследовать это прежде, чем самое сочинение.
2. Ѳукидид-историк был сыном Олора, получившего это имя от Олора, царя ѳракийского; мать Ѳукидида звали Гегесипила. Он вел свой род от знаменитейших стратегов: я имею в виду Мильтиада и Кимона. По происхождению он приходился дальним родственником стратегу Мильтиаду, а через Мильтиада-Зевсову сыну Эаку. 3. Таким в отдаленном поколении родом гордится историк. Об этом свидетельствует Дидим,[8] по словам которого, Ферекид[9] в первой книге "Истории" говорит так: "Филей, сын Эанта, селится в Аѳинах. От него рождается сын Даикл, от Даикла Эпилик, от Эпилика Акестор, от Акестора Агенор, от Агенора Олий, от Олия Лик, от Лика Тофон, от Тофона Лаий, от Лаия Агаместор, от Агаместора Тисандр, от Тисандра Мильтиад, от Мильтиада Гиппоклид, в архонтство которого установлены были Панаѳинеи (556 г.), от Гиппоклида Мильтиад,[10] который вывел колонию в Херсонес". 4. Свидетельствует об этом и Гелланик[11] в сочинении под заглавием "Асопида". Пожалуй, кто-либо спросит: какое
отношение имеет Мильтиад к Ѳукидиду? 5. Но дело в том, что Ѳукидид родственник Мильтиада. И вот почему. Ѳракияне и долонки вели войну с апсинфиями, своими соседями.[12] Удручаемое войною, претерпев всевозможные беды вследствие непрерывных поражений, долонки искали спасения в оракулах, зная, что одно только божество указует пути в безвыходном положении. И правда, по словам Эсхила,[13] "мощь божества безмерна; часто спасает оно беспомощного в бедах, избавляет от тяжкого несчастья и обращает ко благу нависшие над головою тучи бедствий". Надежды не обманули долонков. 6. Данное им изречение оракула[14] гласило: наилучшего вождя они будут иметь в том человеке, который во время странствий пригласит их на угощение. В то время правителем Лидии был Крее, а в Аѳинах тиранами были Писистратиды. Возвращаясь от оракула, долонки повстречались с Мильтиадом, находившимся у границ Аттики; он тяготился тиранией и искал справедливого предлога к удалению из Аттики. 7. Так устроил долонкам оракул. Видя их в одежде странников и понимая, что значит странствовать, Мильтиад радушно пригласил их на угощение, причем и не подозревал, что исполняет волю оракула. Долонки обрадовались тому, что получили вождя, на которого указывало им проявляемое Мильтиадом гостеприимство, рассказали все Мильтиаду и избрали его своим вождем. По словам одних, Мильтиад удалился из Аѳин, вопросив божество; другие говорят, что он отправился в путь с согласия тирана только после того, как сообщил ему о приглашении ѳракиян. Со своей стороны тиран дал Мильтиаду отряд воинов и отпустил его, довольный тем, что столь влиятельный человек покидает Аѳины. 8. Мильтиад стал во главе долонков, тем исполнил' предсказание оракула и, одержав победу над апсинфиями, основал колонию в Херсонесе. 9. По смерти его сына власть над Херсонесом унаследовал единоутробный брат его Стесагор.[15] 10. Когда и тот умер, власть получил Мильтиад, одноименный с первым основателем колонии, единоутробный и единокровный брат Стесагора. 11. Хотя у Мильтиада были дети от аттической уроженки, но из жажды власти он женился на Гегесипиле, дочери ѳракийского царя Олора, и имел от нее ребенка. 12. Во время нашествия персов на Элладу Мильтиад собрал свое имущество и отправил в Аѳины, отослал туда же и большинство членов семьи. Корабль, на котором переправлялись те дети Мильтиада, что были не от ѳракиянки, попал в плен, но царь отпустил их на свободу, если только Геродот говорит правду. 13. Из Ѳракии Мильтиад спасся в Аттику. Однако он не избежал клеветы (недругов), которые обвиняли его в стремлении к тирании. Но Мильтиад оправдался и был стратегом в войне с персами. 14. От этого-то Мильтиада, как рассказывает (Дидим), вел свое происхождение род Ѳукидида. Важнейшим доказательством того считаются его большие богатства, его владения во Ѳракии и золотые прииски в Скаптесиле.[16] Некоторые называют Ѳукидида[17] ... Мильтиада или сыном его дочери. 15. Ѳукидид побудил нас вообще сделать эти изыскания, потому что сам он вовсе не упоминает о своей родословной. 16. Не до́лжно забывать и того, что отец его Олор, а не Орол, с буквою р в первом слоге и с л во втором: последнее правописание, как думает и Дидим, ошибочное. 17. Что имя его Олор, доказывает и лежащая на его могиле плита, где начертано: Ѳукидид, сын Олора, галимунтец.[18] Дело в том, что у ворот, известных под именем Мелитидских, в Койле,[19] находятся так называемые Кимоновы гробницы, где показывают гробницу Геродота и Ѳукидида. Отсюда ясно, что Ѳукидид действительно происходил из рода Мильтиада, так как никого постороннего здесь не погребают. Свидетельствует об этом и Полемон[20] в сочинении "Об акрополе", где он прибавляет, что у Ѳукидида был сын Тимофей. 18. Напротив, по словам Гермиппа,[21] род Ѳукидида происходит от тиранов Писистратидов; поэтому-то, говорит Гермипп, историк в своем сочинении с ненавистью повествует о Гармодии и Аристогитоне и отрицает, что они были тираноубийцами, так как они убили не тирана, а брата тирана, Гиппарха. 19. Женился Ѳукидид на ѳракиянке из Скаптегилы, женщине очень богатой и владевшей во Ѳракии приисками. 20. Получив это богатство, Ѳукидид не растратил его на роскошь, но, предугадав еще до Пелопоннесской войны, что вспыхнет борьба, и поставив себе задачей написать ее историю, раздавал много денег афинским и лакедемонским воинам и множеству других лиц, лишь бы они своевременно доставляли ему известия о событиях и речах, произнесенных за время войны, историю которой он желал написать. 21. Спрашивается, почему Ѳукидид платил и лакедемонянам, и другим лицам, хотя достаточно было бы платить одним аѳинянам и от них получать сведения? На это мы заметим, что он не бесцельно платил и остальным лицам: целью его было описать события правдиво. Между тем естественно было, что аѳиняне в собственных интересах сообщали ложные известия и часто говорили "мы победили", на самом деле не одержав победы. Вот почему Ѳукидид давал деньги всем, стремясь постигнуть правду из согласия многочисленных свидетелей, ибо неясное выясняется единогласием показаний.
22. Что касается наставников, то Ѳукидид слушал философа Анаксагора,[22] вследствие чего признан был, как уверяет Антилл,[23] безбожником, потому что проникся воззрениями Анаксагора. Слушал Ѳукидид оратора Антифонта, человека замечательного в ораторском искусстве; историк упоминает о нем в восьмой книге,[24] как о виновнике низвержения демократии и установления правления "четырехсот". Из расположения к Антифонту как к наставнику Ѳукидид умолчал о том, что после его смерти аѳиняне из мести выбросили труп его за город. Действительно рассказывают, что аѳиняне выбросили труп Антифонта как виновника ниспровержения демократии.
23. Достигнув зрелого возраста, историк не принимал участия в государственном управлении, не всходил и на ораторскую трибуну, но он был стратегом, что́ и послужило началом его бед, так как это привело его к изгнанию. Дело в том, что Ѳукидид был послан к Амфиполю,[25] но Брасид предупредил его и раньше овладел городом, что́ и было вменено в вину Ѳукидиду, хотя деятельность его была для аѳинян не совсем бесполезна: несмотря на то, что под Амфиполем он потерпел неудачу, он занял Эион на Стримоне.[26] Невзирая на это, аѳиняне вменили первую неудачу в вину ему и изгнали его. 24. Проживая после изгнания на Эгине, Ѳукидид как человек богатый отдавал в рост бо́льшую часть своих денег.[27] 25. Однако он переселился и оттуда и, проживая в Скаптегиле, под сенью платана писал свою историю. Мы не должны доверять Тимею,[28] будто после изгнания Ѳукидид жил в Италии. 26. Несмотря на изгнание, он писал свою историю, не злопамятствуя на аѳинян, но правдиво и беспристрастно; он не поносит даже ни Клеона, ни Брасида, виновника его несчастья, как подобало бы раздраженному историку. 27. Между тем большинство историков при составлении своих произведений руководились личными страстями, менее всего заботясь об истине. Так, Геродот в возмездие за пренебрежение к нему коринѳян рассказывает, что они бежали от морской битвы при Саламине;[29] Тимей тавроменец превознес сверх меры похвалами Тимолеонта[30] за то, что тот не отнял монархической власти у отца его Андромаха; Филист[31] защищает в своем сочинении Дионисия Младшего,[32] а Ксенофонт осмеивает Менона, друга Платона, потому что сам соревновал Платону.[33] Ѳукидид же, жрец истины, соблюдает меру и справедливость.
28. Следует знать, что Ѳукидидов было много. Наш Ѳукидид, сын Олора; другой - демагог, сын Мелесия, политический противник Перикла; третий - уроженец Фарсала, о котором упоминает Полемон в сочинении "Об акрополе", называя его сыном Менона; четвертый Ѳукидид - поэт, уроженец дема Ахердунта; о нем упоминает Андротион[34] в "Аттиде", называя его сыном Аристона. 29. Жил наш Ѳукидид, как говорит Праксифан[35] в сочинении "Об истории", в одно время с автором комедий Платоном, с автором трагедий Агафоном, с эпическим поэтом Никератом, а также с Херилом и Меланиппидом. 30. Пока жил Архелай,[36] Ѳукидид, по словам того же Праксифана, был совершенно неизвестен, но впоследствии пользовался необычайным уважением.
31. Одни говорят, что Ѳукидид умер там же, где жил изгнанником, и в подтверждение указывают на то, что прах его покоится не в Аттике; по словам этих свидетелей, на гробнице его лежит "икрий", местный, употребительный в Аттике знак того, что гробница пуста, что она принадлежит умершему в изгнании и похороненному не в Аѳинах. 32. Напротив, Дидим утверждает, что Ѳукидид умер насильственною смертью в Аѳинах по возвращении из изгнания. По его словам, то же самое говорит Зопир:[37] аѳиняне, сообщает он, после поражения в Сицилии дали позволение всем изгнанникам, кроме Писистратидов, возвратиться в Аѳины. Ѳукидид, по прибытии туда, умер насильственною смертью и погребен среди Кимоновых гробниц. Дидим замечает, что он считает нелепым то мнение, по которому Ѳукидид умер в изгнании, хотя и погребен в Аттике; в таком случае, продолжает он, Ѳукидид не был бы похоронен подле родственных могил, или же, будучи похоронен тайком, не имел бы ни плиты, ни надписи, которая положена на могилу и указывает на имя историка. Таким образом, ясно, что разрешение возвратиться в Аттику изгнанникам было дано, как об этом сообщает Филохор и Димитрий[38] в сочинении "Архонты".
33. Что касается Зопира, то, по моему мнению, он говорит вздор, утверждая, что Ѳукидид скончался во Ѳракии, хотя Кратипп[39] и полагает, что Зопир прав. Слишком смешны также уверения Тимея и других, будто историк погребен в Италии. 34. Говорят, что выражение лица у Ѳукидида было сосредоточенное, голова и прическа заостренные, вообще вся наружность соответствовала его истории. Кончил он жизнь, как говорят, имея более 50 лет от роду, не доведя труда своего до положенного конца.
35. В расположении содержания Ѳукидид соревновал Гомеру, в торжественности и возвышенности слога - Пиндару. Он выражается намеренно неясно, чтобы не быть общедоступным, не показаться простым всякому желающему понимать его легко, но чтобы заслужить одобрение умнейших людей и быть для них предметом удивления. И в самом деле, кто удостоится похвалы наилучших людей и стяжает себе славу после критики, тот будет пользоваться почетом, закрепленным письменными свидетельствами, и на будущие времена станет таким, которого не может уничтожить последующая критика. 36. По замечанию Антилла, Ѳукидид подражал слегка парисозам[40] и антитезам Горгия леонтинца,[41] в то время пользовавшегося большою славою у эллинов, подражал также Продику Кеосскому[42] в точном выборе слов. 37. Но, как мы сказали, больше всего соревновал Ѳукидид Гомеру как в выборе слов и точности сочетания их, так и в силе выражения, красоте и сжатости слога. 38. Предшествовавшие историки и повествователи давали рассказы как бы безжизненные и на всем протяжении их пользовались только простым повествованием, не влагая в уста действующих лиц ни каких-либо разговоров, ни политических речей. Правда, Геродот сделал было попытку в этом роде, но не осилил ее: он ввел только краткие беседы, скорее просопопеи, нежели речи политические. Только Ѳукидид изобрел и усовершенствовал политические речи, вложив в них общие мысли и разделив их на части так, что́ каждая из них может быть сведена к определенному главному положению, что́ и представляет совершенный образец речи. 39. Из трех видов слога - высокого, низкого и среднего - Ѳукидид, оставив два последних, пользовался только высоким слогом, как согласующимся с собственным его характером и отвечающим важности столь знаменательной войны. И в самом деле, если события ее были важны, то и повествовать о них следовало таким слогом, который походил бы на эти события. 40. Чтобы читателю не безызвестны были и другие виды слога, пусть он знает, что средним слогом пользовался Геродот, который не возвышен и не прост, а низким - Ксенофонт. 41. Вследствие того, что Ѳукидид пользуется высоким слогом, он часто употребляет поэтические выражения и некоторые метафоры. Впрочем, относительно истории вообще некоторые пытались доказать, что она принадлежит не к ораторскому, а к поэтическому роду изложения. Что история не относится к поэзии, ясно из того, что историческое изложение вовсе не связано стихотворным размером. Если же кто возразит нам, что не всякая прозаическая речь есть ораторская, как например сочинения Платона, или сочинения медицинского характера, то мы на это ответим, что историческое сочинение разделяется на части по главным положениям и относится к ораторскому роду изложения. 42. Вообще же всякое историческое сочинение относится к совещательному виду красноречия (другие относят его к панегирическому виду на том основании, что историк восхваляет доблестнейших в войнах людей). В частности, история Ѳукидида относится ко всем трем видам красноречия: к совещательному - всеми своими речами в народных собраниях, за исключением речей платеян и ѳивян в третьей книге,[43] к панегирическому - надгробною речью[44], к судебному - речами платеян и ѳивян, которые выше мы выделили из остальных. В самом деле, когда творят суд явившиеся из Лакедемона судьи, когда платеянин отвечает на вопросы и произносит длинную речь в защиту от возводимых на него обвинений, а ему возражает ѳивянин с целью вызвать раздражение лакедемонян, распределение частей, способ развития, форма - все в этой речи настоящий образец судебного красноречия.
43. По мнению некоторых, восьмая книга истории подложна и не принадлежит Ѳукидиду, причем одни приписывают ее дочери историка, другие - Ксенофонту. Им мы возразим: несомненно, книга эта не есть произведение дочери историка, потому что женщина не в состоянии воспроизвести такие достоинства и искусство. Далее, если бы такая женщина и нашлась, она не стала бы скрывать свое имя, написала бы не одну восьмую книгу, а оставила бы и многие другие сочинения, обнаруживая в них свое дарование. Что восьмая книга принадлежит не Ксенофонту, об этом свидетельствует уже слог ее, потому что замечается большая разница между низким слогом и высоким. Не принадлежит она, наверное, и Феопомпу,[45] как некоторые желали доказать. 44. Другие, более просвещенные, полагают, что книга эта принадлежит Ѳукидиду, но что она не отделана, написана только эскизно, содержит в себе вкратце множество предметов, описание которых могло бы быть отделано и распространено. Этим, по нашему мнению, и объясняется, что восьмая книга изложена слабее; как кажется, она такова отчасти и потому, что историк составил ее во время болезни: когда тело сколько-нибудь нездорово, слабеют обыкновенно и умственные силы, так как ум и тело находятся между собою почти в полном согласии.
45. Ѳукидид умер после Пелопоннесской войны во Ѳракии, занятый составлением истории событий двадцать первого года войны, продолжавшейся в общем двадцать семь лет. Историю последних шести лет дополнили Феопомп и Ксенофонт, присоединив к ней "Греческую историю". 46. Следует знать, что Ѳукидид, будучи стратегом при Амфиполе, бы обвинен в том, что не поспел вовремя к месту назначения, явившись туда после того, как Брасид взял город; за это он был изгнан аѳинянами по обвинению Клеона. Поэтому-то историк с ненавистью относится к Клеону и везде изображает его как напыщенного сумасброда. Удалившись из Аѳин, Ѳукидид, как говорят, отделал во Ѳракии свою историю. Дело в том, что с самого начала войны он делал заметки обо всем, что́ говорилось и совершалось. 47. Вначале он не заботился, конечно, об изяществе, но лишь о том, чтобы спасти от забвения события войны. Впоследствии же, когда Ѳукидид был изгнан и жил во ѳракийской местности Скаптегиле, он привел в прекрасный порядок те заметки, которые сначала составлял только по памяти. Ѳукидид - враг мифов, потому что он друг истины. 48. Он поступил не так, как прочие историки и повествователи, которые примешали к своим повествованиям мифы, заботясь не столько об истине, сколько об удовольствии читателя. Так поступали другие; напротив, наш историк не заботился о доставлении удовольствия слушателям, но писал с целью дать точные сведения желающим поучения. Действительно, он не назвал своей истории предметом публичного состязания,[46] так как воздержался от многого такого, что́ доставляет удовольствие, отбросил эпизоды, которые обыкновенно вставляет большинство повествователей. 49. Так, например, Геродот вставил эпизод о любящем музыку дельфине и об Арионе,[47] выплывающем благополучно благодаря своей музыке; вообще вторая книга истории Геродота имеет лживое содержание. Наш историк, если упоминает что-либо лишнее, то только по необходимости, и отвлекается в сторону лишь настолько, насколько это нужно слушателям для понимания. Так, в рассказе о Терее[48] говорится только о несчастиях женщин, а история киклопов упоминается лишь ради топографических соображений.[49] Что касается Алкмеона, то Ѳукидид говорит только о том, как он снова пришел в себя; здесь он упоминает о его здравомыслии [50] и не распространяется об остальном. 50. Так он обращается с мифами. Ѳукидид чрезвычайно искусен в изображении характеров. В отдельных частях он ясен, но иногда в построении целого кажется темным вследствие сжатости выражений. Слог его чрезвычайно серьезен и величав; сочетание предложений шероховато, высокопарно, изобилует неправильным размещением слов, иногда неясно. Краткость его изумительна, и мыслей у него больше, чем слов. 51. Изречения его достойны высшей похвалы. Он мощен в повествованиях, когда описывает морские битвы и осады, болезни и междоусобицы. В употреблении фигур он многообразен, подражая большею частью леонтинцу Горгию, краток в определении понятий, горек в своей суровости, совершенен в воспроизведении и описании характеров. Так, ты чувствуешь в его изображении гордость Перикла, нечто невыразимое в Клеоне, юность Алкибиада, соединение всех качеств в Ѳемистокле, честность, суеверие и удачу Никия до похода его в Сицилию и многое другое, что́ мы постараемся показать при отдельных случаях. 52. Большею частью Ѳукидид пользуется древнеаттическим наречием, в котором ξ употребляется вместо σ, например, ξυνέγραψε и ξυμμαχία, где двугласный αι пишется вместо α, почему всегда он говорит αὶεί. Вообще Ѳукидид изобретает новые слова, другие его речения древнее тех, какие употреблялись в его время, таковы: αὐτοβοεί, πολεμησείοντες, παγχάλεπον, ἁμαρτάδα, ὕλης φαϰέλους. Иногда он подражает поэтам, например в словах ἐπιλύγξαι, ἐπηλύται, ἀναϰῶς и т. п. Иные слова свойственны только ему, например, ἀποσίμωσις, ϰωλύμη, ἀποτείχισις и все те, которые не встречаются у других писателей и употребляются им одним. 53. Ѳукидид любит также высокопарные слова, сильные доводы и, как мы сказали раньше, синтактическую краткость, так что иногда многие предметы обозначаются у него одним выражением. Часто он называет состояния и вещи вместо самих людей, например ἀντίπαλον δέος 'равный обоюдный страх'. В сочинении Ѳукидида встречаются кое-какие черты панегирического красноречия, например в его надгробной речи; он вводит в свое повествование различные виды иронии, ставит вопросы, заставляет произносить философские речи и является философом в диалогах. Большинство порицает способ употребления и сочетания слов у Ѳукидида, между прочим Дионисий Галикарнасский. Последний укоряет Ѳукидида в том, что он будто бы не умеет пользоваться прозаическою политическою речью, но Дионисий не знает того, что все свойства Ѳукидида имеют своим источником чрезвычайную мощь и богатство дарования.
54. По-видимому, Ѳукидид жил в одно время с Геродотом, так как Геродот[51] упоминает о том самом вторжении ѳивян в Платею, о котором повествует и Ѳукидид во второй книге.[52] Существует еще и такой рассказ, будто однажды Геродот читал публично свою историю, а присутствовавший при этом Ѳукидид, слушая чтение, заплакал. Говорят, Геродот заметил это и сказал отцу Ѳукидида, Олору: "Олор, природа твоего сына жаждет знаний". Умер Ѳукидид во Ѳракии. 55. По словам одних, он там же и погребен, по словам других, кости его тайком были перенесены родственниками в Аѳины и тайком же погребены: нельзя было бы открыто похоронить в Аѳинах изгнанника за измену. Гробница Ѳукидида находится вблизи ворот, в той местности Аттики, которая называется Койла, как утверждает Антилл, свидетель достоверный, весьма сведущий в истории и искусный в обучении других. По его словам, в Койле стояла стела с надписью: "Ѳукидид, сын Олора, галимунтец". Некоторые прибавляют слова: "здесь покоится". Мы заметим, что слова эти подразумеваются и дополняются сами собою, в надписи же их не было.
56. По характеру и слогу Ѳукидид величествен; величественность не покидает его даже там, где описываемые им события возбуждают жалость; способ выражения высокопарный, мысль затемняется тем, что он склонен к неправильному размещению слов, немногими словами обозначает множество предметов; чрезвычайно многообразен в фигурах словесных и, напротив, очень беден фигурами мыслей. Действительно, Ѳукидид не пользуется ни иронией, ни укоризнами, ни окольными оборотами речи, вообще никакими ухищрениями относительно слушателя, тогда как Демосѳен именно в них обнаруживает особенную силу. Впрочем, я полагаю, что Ѳукидид не пользовался этими средствами не по незнанию фигур мыслей, но потому, что составлял речи, подходящие и соответствующие тем лицам, которых он выводит в своем сочинении. В самом деле, не подобало влагать в уста ни Периклу, ни Архидаму, ни Никию, ни Брас иду, людям с возвышенным и благородным образом мыслей, украшенным славою героев, фигуры иронии и другие ухищрения, как будто они не имели смелости обличать других открыто, обвинять прямо и говорить все, что́ хотели. Поэтому-то Ѳукидид составил речи безыскусственные, лишенные фигур, так что и в этом отношении он соблюдал надлежащие требования искусства; ведь искусство писателя состоит в том, чтобы сохранить за лицами подобающее достоинство и дать событиям соответствующее выражение.
57. Нужно знать, что некоторые делили историю Ѳукидида на тринадцать книг, другие иначе, но возобладало и стало общепризнанным деление на восемь книг, каковое одобрено и Асклепиадом.[53]

Жизнеописание Ѳукидида

Ѳукидид аѳинянин был сын Олора, род же его ѳракийский: отец Ѳукидида, Олор, получил свое имя из Ѳракии. Ѳукидид находился в кровном родстве с Мильтиадом, по крайней мере, он был похоронен там же, где Мильтиад, а именно в Койле. 2. Мильтиад женат был на дочери ѳракийского царя Гегесипиле. Ѳукидид был учеником Антифонта из Рамнунта, искусного оратора, к которому суд отнесся с подозрением. Суд не допускал Антифонта к произнесению речей; поэтому он стал писать речи и передавал их лицам, которые просили его об этом. Ѳукидид, ученик его, свидетельствует, что всякий, кто только пользовался советами Антифонта, выходил из суда вполне оправданным. Однако Антифонта считали человеком негодным; в конце Пелопоннесской войны он был привлечен к суду по обвинению в государственной измене, в том, что в качестве посла давал полезные советы лакедемонянам и вреднейшие аѳинянам, и был обвинен. Вместе с ним казнены были Архептолем и Ономакл, дома которых были срыты до основания, родственники их частью также казнены, частью лишены гражданских прав. 3. Получив звание стратега, причем ему доверены были прииски на Ѳасосе, Ѳукидид разбогател и стал весьма влиятельным человеком. В Пелопоннесскую войну он был обвинен в государственной измене за свою медлительность и небрежность. Случилось так, что Брасид захватил афинские города на Ѳракийском побережье и заставил их перейти от аѳинян на сторону лакедемонян. Ѳукидид должен был поспешно явиться на место, чтобы спасти близлежащий Эион и сохранить за аѳинянами Амфиполь, важное афинское владение. К Эиону он поспел и спас его, но Амфиполь потерял. Правда, Клеон отправился на помощь к афинским городам Ѳракийского побережья и явился к Амфиполю, однако в происшедшем там сражении лакедемонянин Брасид одержал победу, а Клеон пал от руки миркинского пелтаста. По получении известия о победе Брасид тоже умер, а Амфиполь отложился от аѳинян и перешел на сторону лакедемонян. Тогда же амфиполиты упразднили Гегноновы сооружения и наименовали их Брасидовыми. Так поступили они отчасти из ненависти к афинской колонии, отчасти из сочувствия к Лакедемону, перенеся на него часть основания колонии. 4. Во время изгнания Ѳукидид на досуге занимался историей Пелопоннесской войны и поэтому он высказывает большое сочувствие лакедемонянам и укоряет аѳинян в тирании и корыстолюбии. Когда представляется случай сказать что-либо против аѳинян, по поводу ли обвинений коринѳян, или упреков лакедемонян, или жалоб митиленян, обвинения его против жителей Аттики изливаются в изобилии; победы лакедемонян он превозносит, а поражение аѳинян преувеличивает, как например поражение в Сицилии.[54] 5. История Ѳукидида заканчивается описанием морского сражения у Киноссемата,[55] близ Геллеспонта, где сами аѳиняне приписывали себе победу. Описание последующих событий он оставил на долю Ксенофонта и Феопомпа. Позже происходил целый ряд сражений; между тем Ѳукидид не упоминает ни о втором морском сражении при Киноссемате, о котором говорит Феопомп, ни о сражении при Кизике (410 г.), где победителями были Ѳрасибул, Ѳерамен и Алкибиад; не упоминает он также о сражении при Аргинусах (406 г.), в котором аѳиняне победили лакедемонян, равно как и о том сражении при Эгос-Потамах (405 г.), которое было завершением бедствий для Аттики, когда аѳиняне потеряли свои корабли и всякую надежду на будущее, так как стены их были срыты, установлена тирания тридцати, и на государство обрушилось множество несчастий, которые подробно описал Феопомп. 6. По происхождению Ѳукидид принадлежал к числу граждан, пользовавшихся в Аѳинах высоким уважением. Так как он считался искусным оратором, то до составления истории занимался государственными делами.[56] В первый раз Ѳукидид обнаружил свои ораторские дарования по следующему поводу: некий гражданин Пириламп из ревности убил друга своего и возлюбленного. При разборе этого дела перед судом ареопага Ѳукидид обнаружил большую силу ума в защите Пирилампа и вышел победителем, хотя обвинял Перикл. За это аѳиняне избрали его стратегом, и он стал во главе народа. 7. В управлении делами Ѳукидид был высокомерен, что вместе с корыстолюбием помешало ему дольше оставаться во главе народа. Сначала по возвращении в Аѳины из Сибариса, куда он путешествовал, Ѳукидид уличен был Ксенокритом в том, что произвел смуту в судилище, и бежал; впоследствии он подвергся десятилетнему изгнанию в силу остракизма. Во время изгнания Ѳукидид проживал на Эгине и там, говорят, написал свою историю. Тогда же с наибольшею очевидностью проявилось его корыстолюбие, потому что ростовщичеством он окончательно разорил всех эгинян. 8. Как рассказывают, вступление составлено было Ѳукидидом уже после истории, потому что в нем он упоминает о событиях, случившихся во время войны, например, об очищении Делоса,[57] которое, говорят, произведено было на седьмом году войны, в архонтство Евфина. Упоминает он во вступлении и о конце Пелопоннесской войны в выражении: "До конца этой войны".[58] В начале Ѳукидид замечает: "Эта война вызвала величайшее движение среди эллинов и некоторой части варваров, да и, можно сказать, среди огромного большинства всех народов". По окончании восьмой книги Ѳукидид умер от болезни. 9. Ошибаются те, которые утверждают, что восьмая книга принадлежит не Ѳукидиду, а другому историку. После смерти он погребен был в Аѳинах, подле Мелитидских ворот, в аттической местности, которая называется Койла. 10. Сам ли он возвратился из ссылки в Аѳины, когда истек срок изгнания, и умер на родине, или же кости его были перенесены из Ѳракии, где он кончил жизнь, неизвестно, потому что говорят об этом двояко. В Койле стоит стела со следующей надписью: "Здесь покоится Ѳукидид, сын Олора, галимунтец".
⁂
Научная ценность древних биографий Ѳукидида очень невелика, и зачастую они, пожалуй, не столько помогают, сколько затрудняют для нас воссоздание истинной картины жизни Ѳукидида: столько в них неясного, недосказанного, подчас прямо-таки невероятного, или превратно понятого. Ученая критика давно уже доказала, что те сведения о жизни Ѳукидида, какие дают его древние биографы - или, правильнее, их источники - представляют не что иное, как ряд комбинаций и домыслов, построенных, в сущности, на основании данных, заключающихся в истории самого Ѳукидида, и той надписи, которая стояла на его надгробном памятнике. Вполне естественное, хотя для нас и малоутешительное, стремление более поздних ученых древности составить себе более или менее ясное представление о жизни Ѳукидида повело к тому, что они создали не сколько реальную, столько легендарную биографию историка.
При таком положении, когда чуть ли не единственным вполне надежным источником для воссоздания биографии Ѳукидида являются те скудные заметки автобиографического характера, какие находятся в его труде, нечего и мечтать о том, чтобы биография Ѳукидида могла представлять собою нечто обстоятельное. И, строго говоря, не биографию Ѳукидида, а лишь остов ее мы в состоянии воссоздать. И при воссоздании даже этого остова, по поводу многих вопросов, касающихся жизни Ѳукидида, приходится или покорно сознаваться в своем незнании, или ограничиваться более или менее вероятными и приемлемыми предположениями.
Начать с того, что мы точно не знаем, ни когда родился Ѳукидид, ни когда он умер.
"Гелланик, Геродот и Ѳукидид, историки, пользовались большою славою приблизительно в одно и то же время, и не слишком большая разница в годах между ними: Гелланику в начале Пелопоннесской войны было 65 лет, Геродоту - 53, Ѳукидиду - 40". Такая заметка сохранена нам в "Аттических ночах" (XV, 23) римского писателя II века по P. X., Авла Геллия, почерпнувшего свои сведения из сочинения ученой писательницы времен Нерона, Памфилы, которая свои данные заимствовала, скорее всего, из "Хроники" Аполлодора (II в. до P. X.). Если бы можно было положиться на показание Памфилы, что в начале Пелопоннесской войны, т. е. в 431 году, Ѳукидиду было 40 лет, то рождение его пришлось бы на 471 год. Но давно уже доказано, что источник Памфилы, Аполлодор, определял время жизни упоминаемых в его "Хронике" лиц по т. н. ἀϰμή их, т. е. по времени их "процветания", или, что́ то же, наивысшего развития их деятельности и таланта; а обычной нормой для эпохи такого "процветания" признавался 40-й год жизни человека. Что такой расчет применим был Аполлодором и в отношении Ѳукидида, доказывается показанием в "Словаре" Свиды, пользовавшегося также Аполлодором: Свида прямо говорит, что Ѳукидид "процветал" (ἤϰμαζε) в 87-ю олимпиаду (432-429 гг.).
Свидетельство Памфилы стоит, во всяком случае, в резком противоречии с показанием Маркеллина (34), по которому Ѳукидид умер, имея более 50 лет от роду. Если следовать этому показанию, основанному только на том, что Ѳукидид за смертью не довел своей истории до положенного конца, т. е. до 404 года, когда окончилась Пелопоннесская война, мы получили бы приблизительный год рождения Ѳукидида около 454 года.
За неопределенностью показаний Памфилы и Маркеллина и за невозможностью так или иначе примирить их, пожалуй, разумнее будет отказаться от них и попытаться определить хотя бы приблизительно время рождения Ѳукидида на основании тех данных, какие имеются на этот счет в труде самого историка. Правда, и эти данные характера довольно неопределенного, но достоинство их в том, что они не являются результатом ученых или мнимоученых комбинаций писателей, отделенных от Ѳукидида веками.
Ѳукидид говорит (V. 264): "Я пережил всю войну, благодаря своему возрасту понимал ее и внимательно наблюдал".
Следовательно, в 431 году, когда началась война, Ѳукидид был уже достаточно зрел, чтобы вполне сознательно относиться к тому, что совершалось у него на глазах. Но сколько именно лет исполнилось Ѳукидиду в 431 году, об этом можно гадать как угодно.
Другое указание автобиографического характера содержится в IV, 1044 истории Ѳукидида. Из этого указания мы видим, что в конце 424 года он исполнял должность стратега. Но и тут, к несчастью, мы не осведомлены о том, какой минимальный возрастной ценз требовался в Аѳинском государстве от лиц, облекаемых должностью стратега. Что такой ценз, во всяком случае, был установлен, можно усматривать из показаний Аристотеля (Аф. пол. 4) и оратора Динарха (Против Демосѳена, 71), из которых следует, что стратегами могли быть только люди женатые. Из этого обстоятельства некоторые ученые склонны заключить, что Ѳукидиду в 424 году было minimum 30 лет. А если так, то позже 454 года Ѳукидид вряд ли родился. Как высоко мы должны подниматься от этой даты, сказать с определенностью нельзя: одни ученые, придерживаясь все-таки показаний Памфилы, готовы были доходить даже до 470 года, другие, наоборот, спускались до 450, наконец, третьи останавливались на середине и принимали, что Ѳукидид родился в 460-455 гг.
Та же неопределенность и в вопросе о годе смерти Ѳукидида. Из приведенного выше указания самого историка, что он жил в течение всей Пелопоннесской войны, можно вывести одно надежное заключение: ранее последних лет V века смерть Ѳукидида последовать не могла. Но как низко мы должны спускаться за эти пределы, все еще остается прочно неустановленным, и приурочение смерти Ѳукидида к тому или иному определенному году первого десятилетия IV в. основывается обыкновенно на аргументах ex silentio, заимствуемых из труда самого Ѳукидида. Эти аргументы шатки сами по себе, " особенно если принять в расчет то соображение, что Ѳукидид за преждевременною смертью не успел, как будет видно ниже, окончательно проредактировать свой труд. С другой стороны, приняв во внимание, что история Ѳукидида уже в 394/393 г. была в обращении среди афинской образованной публики (об этом также ниже), приходится допускать, что смерть историка последовала, круглым счетом, около 400 г. до Р. Х.[59]
То время, на которое падает жизнь Ѳукидида, представляет одну из замечательнейших эпох не только в истории Греции, но и в истории всего человечества. Достаточно будет сказать, что молодые годы жизни Ѳукидида совпадают с эпохой Перикла; в своем зрелом и отчасти уже преклонном возрасте Ѳукидид был свидетелем той войны, которую он сам называет "важною и самою достопримечательною в сравнении со всеми предшествовавшими" войнами, той войны, которая "вызвала величайшее движение среди эллинов и некоторой части варваров, да и, можно сказать, среди огромного большинства всех народов". Коротко говоря, Ѳукидиду довелось жить в такое время, когда напряжение политической и культурной жизни в Аѳинах достигло своего зенита.
⁂
Ѳукидид называет себя сыном Олора (IV, 104₄), аѳинянином (I, 1₁). На его надгробном памятнике стояло: Ѳукидид, сын Олора, галимунтец (Марк, 17. 55). Это означает, что фамилия Ѳукидида была приписана к дему Галимунту. Этот дем, входивший в состав филы Леонтиды, был расположен на морском берегу, недалеко от Фалера, и отстоял от Аѳин в расстоянии около 6 верст.
Если имя "Ѳукидид" довольно обычно в Аттике (не считая историка, нам известно 11 лиц, носивших это имя), то имя отца Ѳукидида "Олор" представляет unicum. Да и звучит оно не по-гречески! В самом деле, отец Ѳукидида, как сообщает Маркеллин (2-17), назван был так в честь своего дальнего предка, ѳракийского царя Олора. Дочь этого Олора, Гегесипила, вышла замуж за знаменитого победителя при Мараѳоне, Мильтиада. От этого брака родились славный афинский полководец Кимон и дочь, имени которой нам не сохранено. Дочь эта вышла замуж за какого-то аѳинянина из дема Галимунта; плодом этого супружества был отец Ѳукидида, Олор. Таким образом с материнской стороны Ѳукидид приходится правнуком Мильтиаду.[60]
От своих ѳракийских предков (Плутарх, Кимон, 4), или от своей жены, происходившей из Скаптегилы (или, правильнее, Скаптесилы), местности на Ѳракийском берегу, против Ѳасоса, вероятно, у подножия Пангея,[61] Ѳукидид унаследовал аренду богатых золотых приисков во Ѳракии (Марк. 19), что дало ему возможность впоследствии, во время изгнания, вести вполне обеспеченную жизнь. Сам Ѳукидид (IV. 105₁) определенно указывает, что ему принадлежала эксплуатация золотых приисков на Ѳракийском побережье и. что благодаря этому он пользовался значением среди "влиятельнейших людей материка", т. е. Ѳракии. Эти золотые прииски не составляли собственности Ѳукидида; он только арендовал их эксплуатацию. Дело в том, что аѳиняне еще в 463 г. отняли эти прииски у ѳасосцев, которым они принадлежали до того времени, обратили их в государственную собственность и сдавали в аренду.[62]
⁂
О юношеских годах Ѳукидида никаких достоверных сведений у нас нет. Трогательный рассказ о том, как Ѳукидид мальчиком слушал публичное чтение Геродотом отрывков его истории (рассказ этот сохранен Маркеллином, 54, и другими, еще более поздними, источниками), конечно, анекдот. Достоверность рассказа опровергается тем, что Геродот мог публично читать отрывки из своей истории лишь в тридцатых годах V века, а тогда Ѳукидид был уже далеко не мальчиком. В то время Ѳукидид, действительно, мог присутствовать при публичном выступлении Геродота в Аѳинах. И, может быть, Ѳукидид имеет в виду именно подобного рода публичные выступления историков вообще, когда предостерегает своих читателей не отдавать предпочтение тем прозаикам, которые складывали свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха (cp.: I. 21₁), указывает на то, что его труд не рассчитан на то, чтобы служить предметом словесного состязания в данный момент (cp.: I, 22₄).
Древние биографы Ѳукидида (Марк. 22. Анон. 2. Свида) говорят, что учителем Ѳукидида в риторике был известный ритор, основатель школьного политического красноречия, Антифонт (ок. 480-410). Это же подтверждается и свидетельствами древних риторов, как-то приятеля Дионисия Галикарнасского, Цецилия (см. биографию Антифонта, приписываемую Плутарху, р. 852=Moralia. V. 147 Bern.), упомянутого выше Гермогена (Rhet. gr. И. Р. 414 Sp.), Элия Аристида (II. Р. 176 Dind.). Доказать справедливость этого мнения мы не можем. Если оно неосновательно, то нетрудно догадаться, как то уже и сделал Цецилий, откуда такое мнение могло возникнуть: в VIII. 68 Ѳукидид отзывается с большой похвалою об Антифонте, которого он, очевидно, хорошо знал и к которому относился с большой симпатией. Это, во-первых. А во-вторых, риторическое искусство Ѳукидида, проявляющееся особенно ярко в его речах, имеет, действительно, нечто общее с искусством Антифонта. Из этого, однако же, было бы рискованно заключать, что Ѳукидид был непосредственным учеником Антифонта: и на того и на другого оказала, несомненно, влияние софистика, так что в данном случае и Антифонт, и Ѳукидид могли оба питаться из одного общего источника.
Еще менее достоверно, или, точнее, еще менее может быть проверено другое указание Маркеллина (22), будто Ѳукидид слушал философа Анаксагора и настолько проникся его воззрениями, что был даже признан атеистом. Древние, перечисляющие учеников Анаксагора, в число их Ѳукидида не помещают. Психологическая терминология Ѳукидида не имеет ничего общего с Анаксагоровой. И единственно, что роднит Ѳукидида с Анаксагором, то, что оба они - Анаксагор в сфере философии, Ѳукидид в области исторического построения - проникнуты чувством причинности. Но нужно ли тут усматривать непосредственное влияние учителя на ученика, или же объяснять это тем, что les beaux esprits se rencontrent, не знаем.
⁂
До сих пор в изложении биографии Ѳукидида приходилось, в лучшем случае, или довольствоваться предположениями, или ссылаться на незнание. С начала двадцатых годов V века, когда Ѳукидиду исполнилось, вероятно, 25-30 лет, наши сведения становятся более определенными, хотя и тут не приходится думать о восстановлении полной биографии Ѳукидида; можно лишь привести некоторые вполне определенные факты этой биографии.
Во время эпидемии, свирепствовавшей в Аттике в 430/429 г., Ѳукидид был в Аѳинах, сам перенес болезнь и наблюдал, как другие страдают ею (И. 483). В 424/423 г. он был избран в стратеги (IV. 104₄). Трудно допустить, хотя это и утверждает Маркеллин (23), будто до того времени "Ѳукидид не участвовал в государственном управлении", т. е. не был облечен никакою государственною должностью. Трудно допустить это потому, что в то время стратеги в Аѳинском государстве были высшими должностными лицами, круг деятельности которых не ограничивался одними военачальническими функциями, а распространялся почти на все стороны как внешней, так, отчасти, и внутренней политики. Если бы оказалось, что и в самом деле политическая карьера Ѳукидида сразу же началась так блестяще - с избрания его на одну из высших государственных должностей (не забудем, впрочем, что наличность гражданских прав предоставляла все-таки Ѳукидиду право быть членом и народного собрания, и совета, и народного суда), то объяснить это пришлось бы путем такого соображения. Ѳукидид сам говорит (IV. 105), что он благодаря аренде золотых приисков во Ѳракии пользовался среди местной знати большим значением. Избирая Ѳукидида стратегом Ѳракийского побережья, аѳиняне, быть может, и имели в виду использовать так или иначе эти связи Ѳукидида с ѳракийской аристократией. И все-таки трудно допустить, чтобы аѳиняне решились облечь такими важными полномочиями лицо, до того времени вовсе незнакомое на практике с военным делом. Поэтому, хотя Ѳукидид ни единым словом не обмолвился о том, что он принимал личное участие в военных событиях, имевших место в 429-424 гг., все же это участие, мне кажется, не может подлежать сомнению. С другой стороны, гадать о том, в каких военных экспедициях участвовал Ѳукидид (можно было бы думать о морских операциях Формиона в Коринѳском заливе, cp.: II. 80-92; или о походе Демосѳена в Этолию и Акарнанию, III. 94 сл.), было бы делом бесполезным.
О событиях, связанных со стратегией Ѳукидида, он рассказывает сам (IV. 104-107); к этому автобиографическому рассказу я отсылаю читателя. Полезно, тем не менее, напомнить здесь в кратких словах о том, в каком положении были обе воюющие стороны, аѳиняне и спартанцы, в момент, непосредственно предшествующий 424 г. Сделать это нужно для того, чтобы яснее дать себе отчет в тех последствиях, какие имела для Ѳукидида его стратегия.
После различных перипетий так называемой Архидамовой войны перевес в военных действиях к августу 424 г. был, несомненно, на стороне Аѳин. Аѳинянам удалось подвергнуть Пелопоннес форменной блокаде, что для спартанцев представляло грозную опасность. Необходимо было подумать о том, чтобы так или иначе отвлечь внимание аѳинян от Пелопоннеса и постараться перенести театр военных действий в другое место. Этот план отлично удалось осуществить выдающемуся спартанскому полководцу, Брасиду. Брасид решил поразить аѳинян в самое сердце их могущества. Он перенес военные действия на север, на территорию союзных афинских государств, в частности на Ѳракийское побережье. С сравнительно небольшими силами явился туда Брасид. Его выдающаяся и симпатичная личность, кстати сказать, превосходно обрисованная Ѳукидидом, не могла не оказать влияния на ѳракийские города, давно уже тяготившиеся афинским господством. Аканѳ и Стагира, города в северной части Аѳонского полуострова, перешли на сторону Спарты. Брасид продвинулся далее к берегу и появился под стенами Амфиполя, главного афинского города у Стримонского залива. Амфипольцы не проявили энергии в обороне. Город сдался Брасиду после того, как афинский стратег Ѳукидид не пришел к нему своевременно на помощь.
Таким образом, не кто иной, как Ѳукидид, оказался фактическим виновником того, что аѳиняне потеряли одно из самых важных своих союзнических владений, имевшее выдающееся стратегическое и торговое значение (cp.: IV. 108₁).
Быть может, нигде не сказалась в такой степени беспристрастная объективность Ѳукидида-историка, как в кратком, но вместе с тем обстоятельном повествовании о падении Амфиполя, к которому был так причастен Ѳукидид-стратег. Из этого повествования можно, по-видимому, вывести только одно заключение: Ѳукидид действовал с тою поспешностью (тут дело шло прежде всего именно о поспешности), какую он мог проявить при сложившихся обстоятельствах. Не упоминая о той несомненной заслуге, какую оказал Ѳукидид, отбив попытку Брасида завладеть Эионом, историк не считает нужным распространяться о том, в какой степени он ответствен за то, что не успел подать помощь Амфиполю. Он излагает только факты, как бы предоставляя потомству решить, повинен ли он, и если повинен, то в какой степени, в том, что́ совершилось.
Мы сейчас увидим, как решили этот вопрос современники Ѳукидида, его сограждане. А теперь посмотрим, как отвечает на него история.
Как и естественно ожидать, в новой науке одни обвиняют Ѳукидида, другие защищают. Обвиняют в недостатке предусмотрительности, в нерадивой беззаботности; обвиняют даже в том, что сам Ѳукидид в рассказе о падении Амфиполя ничего не говорит о своей вине! На эти обвинения защитники Ѳукидида возражают так: то положение, в каком находился стратег Ѳукидид, с военной точки зрения, было исключительно трудным. С незначительными силами, предназначенными только для оборонительных действий, Ѳукидид должен был одновременно защитить большое число далеко друг от друга расположенных пунктов, в то время как их местная оборона, особенно в Амфиподе, была ненадежна. К тому же Ѳукидида могли задержать около Ѳасоса непредвиденные обстоятельства (волнения среди жителей острова, или неблагоприятные ветры, или что-либо подобное).
Если беспристрастно вчитаться в рассказ Ѳукидида об обстоятельствах, приведших к сдаче Амфиполя, если отнестись к этому рассказу с тем доверием, с каким мы вообще привыкли относиться к Ѳукидиду, то станет ясно одно: "нерадивой беззаботности" Ѳукидид не обнаружил, а, напротив, сделал все, что в силах был сделать. Не его вина, что отчасти сама политика аѳинян в отношении к союзным государствам во многом способствовала быстрому переходу Амфиполя на сторону врагов. К тому же всех подробностей сдачи Амфиполя мы не знаем. А потому и вряд ли мы можем, по примеру некоторых новых ученых, рассуждать о том, что́ Ѳукидид должен был сделать, чтобы отстоять Амфиполь.
Но если мы не чувствуем себя вправе обвинять Ѳукидида в постигшей его неудаче, то, с другой стороны, мы вполне понимаем раздражение аѳинян против Ѳукидида. Потеря Амфиполя была для них слишком чувствительным ударом. "Психология масс" требовала жестоко покарать того, кто не успел спасти Амфиполь. И жестокая кара постигла Ѳукидида, политическая карьера которого так же быстро закатилась, как блестяще она началась.
По словам самого Ѳукидида (V. 26₅), в течение 20 лет после его стратегии под Амфиполем он был в изгнании (ср. Марк. 23. 46; Анон. 3. 4). Вероятно, дело было так: путем так называемой апохиротонии Ѳукидид был отрешен от должности стратега, отдан под суд и приговорен к пожизненному изгнанию, связанному с конфискацией его имущества, находившегося в Аѳинах. По Маркеллиновой биографии (46), обвинителем Ѳукидида выступил Клеон. Проверить это показание мы не можем, но с точки зрения внутренней правдоподобности оно вполне вероятно (Клеон как раз тогда интересовался делами на Ѳракийском побережье: V. 2).
И в Маркеллиновой (55), и в анонимной (3) биографиях говорится, что Ѳукидиду было предъявлено обвинение в государственной измене.[63] Вряд ли это нужно понимать буквально: государственная измена в Аѳинах каралась смертною казнью. Некоторые ученые думают, что Ѳукидид спасся от нее бегством, что он не явился на суд в Аѳины и был осужден заочно. Едва ли и это мнение основательно: если бы Ѳукидид бежал от суда, для него невозможно стало бы пребывание где-либо в пределах афинской державы. Между тем сам Ѳукидид говорит (V. 2б6), что во время своего изгнания он "стоял близко к делам той и другой воюющей стороны", преимущественно, однако, "к делам пелопоннесцев". Это значит, что Ѳукидиду не воспрещено было показываться в афинских владениях (однако, разумеется, не в самих Аѳинах); но по вполне понятным причинам он избегал появляться в них без особой надобности.
⁂
Из приведенного выше указания Ѳукидида с несомненностью можно заключить, что он во время своего изгнания предпринимал путешествия в те или иные местности, служившие театром военных действий. Очевидно, во время этих путешествий Ѳукидид собирал главным образом сведения о тех событиях войны, очевидцем которых он не был лично (cp.: I. 22₂). Все согласны в том, что он лично побывал в Сицилии: описание осады Сиракус, такое точное и безупречное, не могло быть сделано без знакомства с самою местностью. По свидетельству Тимея (Марк. 25. 33), Ѳукидид во время изгнания жил в Италии (конечно, южной) и там будто бы и был погребен. Последнее утверждение, как увидим ниже, ошибочно; но отрицать, что Ѳукидид по дороге в Сицилию или на обратном пути из нее мог посетить и южную Италию, у нас нет оснований. Равным образом ошибочно и утверждение схолиаста (V. 26), будто Ѳукидид жил во время изгнания в Пелопоннесе. Но, несомненно, он там бывал и, возможно, бывал неоднократно: иначе он не мог бы с такою ясностью изложить все те сложные политические отношения, какие создались в Пелопоннесе в результате Никиева мира. Не мог, конечно, жить Ѳукидид после изгнания на Эгине, как утверждает его анонимный биограф (7): Эгина с 431 г. принадлежала аѳинянам (II. 27; IV. 57).
Обычным местопребыванием Ѳукидида во время его изгнания была Ѳракия (Дион. Галик. О Ѳукидиде, 41=Opusc. I. 395 Us. R.; ср.: Марк. 46). Плутарх (Об изгнании, 14=Moralia. III. 567 Bern.) и Маркеллин (25) говорят, что Ѳукидид жил тогда в Скаптегиле. Но это утверждение вряд ли правильно, так как Скаптегила и ее золотые прииски с 463 г. составляли, как указано выше, собственность Аѳинского государства. Ѳасос вместе с лежащею против него областью в 411 г. отложился было от Аѳин, но был снова покорен Ѳрасибулом (VIII. 64). Таким образом, вряд ли афинский изгнанник Ѳукидид мог проживать в афинских владениях. Возможно, что Ѳукидид во время изгнания пребывал в других владениях во Ѳракии, обладателем которых вполне определенно его называет Маркеллин (14). Жил ли Ѳукидид во время своего изгнания некоторое время при дворе македонского царя Архелая, нам в точности неизвестно. Вообще об обстоятельствах жизни Ѳукидида за время его изгнания мы знаем не больше, чем о предыдущем времени. Обстоятельнее мы осведомлены о том, как и когда Ѳукидид получил позволение вернуться на родину.[64]
⁂
По свидетельству Павсания (I. 23₉), заимствованному, вероятно, у периегета Полемона, Энобий (может быть, тот Энобий, который был стратегом в 410/409 г.) внес в афинское народное собрание предложение даровать Ѳукидиду амнистию. Павсаний говорит, что Энобий "одержал победу" этим предложением. Если понимать дословно это выражение, придется допустить, что раздавались голоса против предложения Энобия и что, во всяком случае, возвращение Ѳукидида на родину последовало не в силу амнистии 404 г., а ранее. Но когда? По свидетельству Дидима (Марк. 32), аѳиняне после сицилийской катастрофы 413 г. даровали амнистию всем изгнанникам, кроме Писистратидов. Об этой амнистии Ѳукидид не только ничего не говорит, но из его замечания (VIII. 70₁), относящегося к событиям 411 г., мы вправе заключать, что ее вообще не было. К тому же, если бы Ѳукидид вернулся из изгнания в ближайшее время после 413 года, кйк примирить с этим его определенное указание на то, что он провел в изгнании двадцать лет? Но в таком случае, к чему понадобилось особое предложение о возвращении Ѳукидида, коль скоро, по амнистии 404 года, он и так мог вернуться?
Снова мы встречаемся с затруднением. Разрешить его помогает предположение, высказанное Бузольтом.[65] Во время осады Аѳин в 405/404 г. Патроклидом предложено было, как говорит об этом оратор Андокид в речи "О мистериях" (78. 80), даровать частичную амнистию, из которой исключались как раз изгнанники. Коль скоро Ѳукидид был возвращен на родину по специальному предложению Энобия, то, рассуждает Бузольт, остается допустить одно: возвращение Ѳукидида состоялось до заключения мира 404 года, когда дарована была общая амнистия, и стоит в связи с предложением частичной амнистии, внесенным в народное собрание Патроклидом. Если Ѳукидид считал первым годом своего изгнания весну 424/423 г., то весна 405/404 г., когда дарована была частичная амнистия и к ней присоединена была амнистия Ѳукидида, подходит к его указанию, что он был в изгнании двадцать лет (правда, неполных, так как весною 405/404 г. пошел двадцатый год изгнания Ѳукидида).
После амнистии Ѳукидид прожил недолго. Об обстоятельствах и месте его смерти показания биографов расходятся. По одним известиям, он погиб насильственною смертью во Ѳракии, в Скаптегиле (Плутарх, Ки- мон. 4), по другим - в Аѳинах, по третьим (Павсаний. I. 239) - при возвращении в Аѳины; есть даже известие (Аполлодор у Стефана Византийского, под сл. Παρπάρων), что Ѳукидид умер около Перперены, эолийского городка против Лесбоса (тут, очевидно, Ѳукидида смешали с Геллаником). Таким образом, достоверных известий об обстоятельствах смерти историка не было. Несомненно только одно, что в фамильном склепе Кимона в Аѳинах, находившемся перед Мелитидскими воротами, стоял надгробный памятник Ѳукидида, после могилы Кимоновой сестры Эльпиники (Плутарх, ук. м.). На этом памятнике была вырезана надпись: Ѳукидид, сын Олора, галимунтец.
Обозревая те скудные данные, какими мы располагаем о жизни Ѳукидида в пору его зрелого возраста, мы видим, что почти половину ее он провел изгнанником и в силу этого оказался не у дел государственной и общественной жизни. Свой вынужденный досуг Ѳукидид употребил на то, чтобы описать ту войну, которой ему пришлось быть очевидцем и короткое время участником.
⁂
"Ѳукидид-аѳинянин написал историю войны между пелопоннесцами и аѳинянами, как они вели ее друг против друга". Так начинает Ѳукидид свое сочинение. В другом месте (V. 26,) он заявляет, что описал события войны "до тех пор, пока лакедемоняне и их союзники не положили конец владычеству аѳинян и не овладели длинными стенами и Пиреем. До этого момента война длилась в общей сложности двадцать семь лет". Из этих заявлений Ѳукидида с очевидностью следует, что он задался мыслью изложить историю той войны, которая известна под именем Пелопоннесской. Такое название ее впервые употреблено было лишь историком времени императора Августа Диодором Сицилийским (XII. 36); сам же Ѳукидид называет описываемую им войну просто "этой войною".
Привести в исполнение свое намерение, т. е. изложить историю всей Пелопоннесской войны, Ѳукидиду, однако, не пришлось. Изложение событий заканчивается осенью 411 г., и, таким образом, история Ѳукидида, как отмечено было уже древними, осталась недоконченной. Очевидно, случилось это потому, что Ѳукидид скончался, не успев довести положенной себе задачи до ее конца. Заключительная фраза труда Ѳукидида: Тиссаферн, "прибыв прежде всего в Эфес, принес жертву Артемиде", заставляет предполагать, что Ѳукидиду пришлось оборвать свое изложение как бы на полуслове.
Как думал озаглавить свой труд Ѳукидид, неизвестно. В некоторых лучших рукописях, сохранивших труд Ѳукидида, он называется просто "История" (ξυγγραφή);[66] это заглавие удержали и мы, хотя и не уверены, что именно так назвал бы свой труд сам автор.
В том виде, в каком "История" Ѳукидида дошла до нас, она делится на восемь книг. Но это деление, очевидно, не принадлежит Ѳукидиду, а сделано уже после него. Оно не было общепринятым, так как наряду с делением на восемь книг существовало деление на девять и даже на тринадцать книг. Что касается общепринятого деления труда Ѳукидида на восемь книг, то нужно заметить следующее: первая книга представляет собою действительно нечто цельное и в себе самом законченное - это как бы введение к изложению событий Пелопоннесской войны (ср. и начало II книги: "Война между аѳинянами и пелопоннесцами с участием союзников тех и других начинается нижеследующими событиями" и пр.). Вторая книга содержит изложение военных операций первых трех лет войны; третья - четвертого, пятого и шестого годов войны; четвертая - седьмого, восьмого и девятого; пятая книга заключает события десятого, одиннадцатого, двенадцатого, тринадцатого и четырнадцатого годов войны; шестая - с пятнадцатого по семнадцатый включительно; седьмая посвящена одному восемнадцатому году войны; наконец, восьмая - девятнадцатому по двадцать первый включительно. Таким образом, принцип общепринятого деления истории Ѳукидида на восемь книг совершенно ясен: за исключением первой книги, служащей как бы введением ко всему труду, каждая из последующих книг посвящается описанию одного или нескольких годов войны в зависимости от количества фактов, приходящихся на тот или другой год, а также, конечно, и в зависимости от обстоятельности и подробности их изложения. Быть может, сам Ѳукидид предполагал разделить всю историю войны на две части, из которых первая обнимала первые десять лет войны, т. е. так называемую Архидамову войну, а вторая часть должна была заключать описание последних семнадцати лет войны. В пользу такого деления труда Ѳукидида на две части могут свидетельствовать его слова: "Описание первой войны, непрерывно веденной в течение этих десяти лет, закончено" (V. 242).[67]
Мы уже указывали на то, что труд Ѳукидида не доведен до предположенного автором конца, так как, очевидно, смерть застигла Ѳукидида за работою. Следовательно, сам он не имел возможности издать в свет свою историю. Кто же взял на себя этот труд? Определенных указаний на этот счет нет, если не придавать цены заметке писателя III века по P. X., Лаертия Диогена (II. 56), что таким издателем был Ксенофонт, "Греческая история" которого является непосредственным продолжением сочинения Ѳукидида, точнее сказать, начальными своими словами прямо примыкает к нему. Заметка Лаертия Диогена, думается мне, незаслуженно вызывает со стороны ученых скептическое к ней отношение: в пользу того, что издателем труда Ѳукидида был именно Ксенофонт, говорит внутренняя вероятность, а отчасти и иные соображения, указанные мною в другом месте.[68]
Важно, однако, отметить теперь же, что издатель труда Ѳукидида, кто бы он ни был, был только его издателем, но ни в коем случае не редактором. Иными словами, издатель отнесся с самою почтительною осторожностью к своей задаче и издал труд Ѳукидида всецело в том состоянии и в том виде, в каком он вышел из-под пера автора, не успевшего его не только закончить, но и окончательно отделать, правильнее было бы сказать, если воспользоваться теперешнею терминологиею, "приготовить его к печати". С этим обстоятельством необходимо очень серьезно считаться при рассмотрении вопроса о композиции истории Ѳукидида и при оценке его творчества вообще. Тем обстоятельством, что Ѳукидиду не пришлось окончательно проредактировать свой труд, и объясняются некоторые противоречия и повторения, встречающиеся в нем, а также неудачные переходы, хронологические ошибки, стилистические неловкости и пр. Своим трудом, как мы увидим дальше, Ѳукидид занимался в течение долгого времени, может быть, отделывал его частями; поэтому неудивительно, что не все отделы в истории Ѳукидида стоят на одинаковой высоте и в отношении содержания, и с точки зрения формы. Есть отделы вполне законченные, есть и такие, которые, быть может, нуждались бы в дальнейшей обработке. И такая обработка, несомненно, исполнена была бы автором, если" бы он сам издавал свой труд в свет. Говоря все это, я вовсе не имею в виду утверждать, будто история Ѳукидида в том виде, в каком она дошла до нас, представляет нечто незаконченное, своего рода черновик. Нет, я хочу только подчеркнуть, что Ѳукидид не имел возможности в силу сложившихся обстоятельств довести свой труд до того совершенства и в реальном, и в формальном отношении, какого требуют от него некоторые новые ученые, не считающиеся или мало считающиеся с теми условиями, при каких труд Ѳукидида создавался, главным же образом упускающие из виду, что не сам он издавал его в свет.
⁂
Содержание труда Ѳукидида, как мы указывали выше, составляет история Пелопонесской войны с 431 по 411 год. События, имевшие место за эти годы, изложены в книгах II-VIII. На протяжении этих семи книг истории Ѳукидида мы можем отметить следующие встречающиеся в ней отступления, носящие характер как бы отдельных экскурсов: 1) II. 15 - сведения из древнейшей истории Аттики; 2) II. 96-98 - о царстве одрисов во Ѳракии и о Македонии при царе Пердикке; 3) III. 17 - о составе афинского флота и издержках на его содержание; глава эта большинством ученых признается не принадлежащею к первоначальному тексту Ѳукидида; 4) III. 84, эта глава уже древними критиками была отвергнута из первоначального текста Ѳукидида и, несомненно, ему не принадлежит; 5) III. 104₃₋₆ - о делосском празднике; 6) VI. 2-5 - этнография и древнейшая история Сицилии; 7) VI. 54-59 - о заговоре против Писистратидов. Все эти отступления могут показаться отступлениями только на первый взгляд. На самом деле, как мы увидим ниже, они органически связаны с главною темой повествования Ѳукидида, и присутствие их, с логической точки зрения, может быть вполне оправдано. От такого рода отступлений, как делал Ѳукидид, не свободно ни одно историческое сочинение, как бы строго автор его ни заботился о выдержанности композиции и симметрии своего труда.
Содержание первой книги истории Ѳукидида, служащей как бы введением ко всему труду, распределяется таким образом: 1) 1-21 - так называемая археология, общий очерк древнейшей истории Греции; 2) 22-методологические замечания Ѳукидида о своем труде; 3) 23-88 - причины и поводы Пелопоннесской войны; 4) 89-118₂ - обзор событий так называемого пятидесятилетия, т. е. эпохи, истекшей от удаления Ксеркса из Греции до начала Пелопоннесской войны; 5) 118₃-146 - события, имевшие место непосредственно пред началом военных действий, с отступлениями о Кило- не, Павсании и Ѳемистокле. И композиция первой книги, как увидим ниже, строго выдержана и логически обоснована.
Отличительною особенностью труда Ѳукидида, который, по самому своему содержанию, должен был носить и носит прежде всего повествовательный характер, являются речи, произносимые некоторыми из действующих лиц в его истории. О речах Ѳукидида мы подробнее скажем ниже. Пока же просим читателя прочесть и вдуматься в то, что́ по поводу речей говорит сам автор (I. 22₁), и заметим, что речи Ѳукидида, вставленные в повествовательные части его истории, составляют с ними одно органическое целое.
⁂
Всякое историческое повествование должно укладываться в известные хронологические рамки. Без хронологии не мыслима никакая история, которая и является таковою именно потому, что она протекает в пределах определенного времени. Ѳукидид вполне ясно сознавал всю важность соблюдения строгой хронологии для истории. Он упрекает своего старшего современника, логографа Гелланика, в том, что последний упоминал об описываемых им событиях "неточно в отношении хронологии" (I. 97₂). О принятой Ѳукидидом к руководству хронологической системе он заявляет следующее (V. 20₂): "Вернее исследовать события по периодам времени, не отдавая предпочтения перечислению имен лиц должностных или иных, облеченных теми или иными почетными должностями в каждом государстве, по которым обозначаются прошлые события. Такое исчисление неточно, так как то или иное событие имело место в начале, в середине или в какой-нибудь другой срок службы такого лица". Таким образом, Ѳукидид порицает ту хронологическую систему, которая усвоена была летописцами, имевшими обыкновение во главе каждого описываемого ими года помещать имя того или иного эпонима, т. е. должностного лица, давшего имя году, и затем уже излагать события погодно. Отвергая эту систему как недостаточно точную, Ѳукидид находит более правильным излагать события "по периодам времени".
Что же это за "периоды времени"? Ѳукидид обозначает их просто "лето" и "зима". Таким образом, в основу своего летосчисления Ѳукидид кладет не календарный год, а солнечный, который он делит на две основные части, на летнюю и на зимнюю (cp.: II. 1; V. 20₃, 26₁). К этим основным частям приурочиваются те военные события, какие имели место в каждой из них; иными словами, Ѳукидид строит изложение событий, распределяя их по летним и зимним кампаниям, причем считает каждую из них за половину года (cp. V. 20₃). Завершение описания каждого года войны приурочивается Ѳукидидом к концу зимней кампании.[69]
Высказывалось сожаление, почему Ѳукидид не привлек к своей хронологии аттического календаря, так как в таком случае даты некоторых событий могли быть определены точнее. Сожаление это вряд ли основательно. Нужно принять в расчет, что аттический календарь в начале Пелопоннесской войны был далеко не упорядочен (ср. Аристофан, Облака, 615. Мир, 406 сл.). То же деление на летние и зимние кампании, которое положено Ѳукидидом в основу его хронологической системы, пригодно уже потому, что оно стоит в соответствии с состоянием тогдашнего военного искусства, когда военные операции совершались главным образом в летнюю, точнее сказать, теплую пору года. Сверх того, деление года на лето и зиму стояло в полном соответствии с народными воззрениями и потому было не только рациональным, но и естественным.
Начало лета, летней кампании, подразделяющейся в свою очередь на весну (cp.: V. 40₁; VI. 94) и осень (II. 31₁), совпадает у Ѳукидида приблизительно с началом весны, точнее с началом марта (ср. особенно VI. 51₁ и примечание к этому месту); начало зимы (зимней кампании) приурочивается примерно к началу нашего ноября.
В пределах датировки событий по летним и зимним кампаниям Ѳукидид прибегает иногда и к более детальному определению времени событий. Так, у него встречаются выражения: "в конце зимней кампании, уже к началу весны" (IV. 135₁, V. 17₂, 56₅, 86₂); "в средине лета" (VI. 30), т. е. в июне-июле; в "разгаре лета, в пору созревания хлеба" (II. 19ι), вероятно, начало июня; "в пору зимнего солнцеворота" (VII. 16₂; VIII. 39₁); "к восходу Арктура" (II. 78₂). Когда с рассказываемыми событиями стоит в причинной связи хозяйственно-экономическая сторона, Ѳукидид пользуется такими хронологическими определениями: "в пору созревания хлеба" (II. 19ь 79ι), "в ту пору, когда хлеб начинает созревать" (III. 1 j), в "ту пору, когда хлеб начинает колоситься" (IV. 1,), "когда хлеб еще не созрел" (IV. 2ι), "когда хлеб был еще зелен" (IV. 6ι), "незадолго пред уборкой винограда" (IV. 84,) и пр. Лишь в исключительных случаях, при описании важных событий Ѳукидид прибегает к датировке по эпонимным должностным лицам. Так, нападение ѳивян на Платеи, открывшее начало военных действий в Пелопоннесскую войну, датировано по жрице Геры Аргосской, эфору спартанскому, архонту афинскому (II. 2,); заключение Никиева мира - по эфору и архонту (V. 25,). Наконец, привлекаются для определения более точной даты некоторых событий и наиболее известные греческие празднества, как-то: Дионисии, Панаѳинеи, Олимпии, Гиакин- фии, Карнеи (см. Указатель под этими словами). Полная календарная дата, исключая документы, встречается у Ѳукидида всего один раз (V. 54, 3).
Основа хронологической системы, принятая Ѳукидидом, при всех ее несовершенствах с современной точки зрения, все же представляла собою шаг вперед в исторической литературе того времени.[70] Благодаря тому что
события группировались у Ѳукидида по летним и зимним кампаниям, самый ход этих событий приобретал рельефную наглядность и значительную устойчивость. И мы не впадаем в преувеличение, сказав, что из всей истории Греции Пелопоннесская война в хронологическом отношении известна нам лучше, чем какая-либо иная эпоха.
⁂
Вопрос о единстве и последовательности композиции труда Ѳукидида, о времени и порядке составления его истории принадлежит к числу наиболее сложных и запутанных проблем в греческой историографии. Обсуждение этого вопроса вызывало и продолжает вызывать оживленнейший обмен мнений среди ученых, которые до сих пор не могли прийти, да вряд ли когда-либо и придут к единству взглядов. Так как решение этого вопроса все же имеет значительную важность при оценке творчества Ѳукидида вообще, то и нам придется его коснуться, хотя бы в существенных чертах.
Напрасно мы стали бы искать подспорья для ответа на вопрос о композиции истории Ѳукидида в трудах древних ученых, ей посвященных, отзвуки которых дошли до нас в древних жизнеописаниях Ѳукидида. Ясно, что определенных сведений на этот счет у древних критиков не было, и они сообщали свои домыслы, основывая их исключительно на том материале, который доставляет сама история Ѳукидида. Из Маркеллиновой биографии (46. 47) можно вывести заключение, что Ѳукидид во время войны составлял лишь отдельные заметки для памяти о текущих событиях и только после войны обработал их и свел воедино, причем делал их во время своего изгнания во Ѳракии. Из анонимной биографии (8) скорее следует, что Ѳукидид составлял свою историю постепенно, по мере развития военных событий, что так называемое введение (I. 1-23) написано было по окончании всего труда. В связи с этим, очевидно, возник вопрос и о подлинности восьмой книги истории Ѳукидида, которую одни приписывали Ксенофонту, другие - дочери Ѳукидида, третьи - Феопомпу и лишь "наиболее просвещенные" считали и восьмую книгу принадлежащей Ѳукидиду, но находили ее неотделанной (Марк. 43. 44; Анон. 9).
Итак, строго говоря, уже в древности намечены были для решения вопроса о композиции истории Ѳукидида те два пути, по которым пошла новая критика. Для краткости мы будем обозначать один путь, по которому двигалась критическая мысль ученых, прогрессивным, другой - унитарным: прогрессивная критика стояла и стоит за постепенное создание труда Ѳукидида, унитарная критика придерживается того мнения, что история Ѳукидида составлена, так сказать, в один прием.
Родоначальником прогрессивной критики должен быть признан Ульрих.[71] Из ряда мест в первых книгах Ульрих пытался доказать, что в момент заключения Никиева мира в 421 г. Ѳукидид считал войну законченною. Живя в изгнании, он приступил к обработке собранного им материала. Дойдя до середины четвертой книги (IV. 485), Ѳукидид убедился, что он ошибся в своем предположении, что война не окончилась. Возобновление войны заставило Ѳукидида прервать свое изложение и обратиться снова к собиранию материала, так как он пришел к убеждению, что промежуток времени между Никиевым миром и новою войною должен составить одно целое вместе с прежнею войною. После взятия Аѳин в 404 г. и возвращения на родину из изгнания Ѳукидид снова взялся за перо и, ничего не изменяя (за исключением двух мест во второй книге) в прежнем своем изложении, довел свою историю до того пункта, на котором она обрывается в восьмой книге.
Против гипотезы Ульриха выступил главным образом Классен.[72] По его мнению, представляется вероятным, что история Архидамовой войны и Сицилийской экспедиции были набросаны Ѳукидидом и большею частью обработаны уже до 404 г.; однако равномерный характер и неразрывная связь, наблюдаемые во всех восьми книгах истории Ѳукидида, свидетельствуют в пользу того, что он придал тот вид своему труду, в котором он дошел до нас, лишь после того, как война окончилась; при этой общей переработке Ѳукидид и связал органически те части своего труда, которые были до того более или менее обработаны. Сначала он составил введение (первую книгу), затем подверг окончательной обработке историю Архидамовой войны и Сицилийской экспедиции, вставил в свое изложение историю событий, имевших место между ними (т. е. 421-415 гг.), и, наконец, приступил к изложению Декелейской войны. Так как Ѳукидида постигла преждевременная смерть, то он оказался не в состоянии придать всем частям своего труда одинаковой окончательной обработки.
Работы Ульриха и Классена вызвали многочисленные трактаты и статьи, авторы которых старались поддерживать и развить далее точки зрения, усвоенные этими двумя учеными. Некоторые из них, стоя на почве прогрессивной критики Ульриха, пробовали самостоятельно переработать его положения, отчасти видоизменяя и развивая их. В общем, нужно сказать, что до конца XIX в. перевес был, пожалуй, на стороне прогрессивной критики.
Но в 1899 году появилось исследование Эдуарда Мейера, который встал решительно на точку зрения унитарной теории.[73] Выводы, к которым пришел Эдуард Мейер, сводятся к следующему: уже в начале Пелопоннесской войны Ѳукидид составил план написать ее историю. Несомненно, большие отделы своего труда Ѳукидид изложил непосредственно вслед за тем, как он собирал сведения об относящихся к ним событиях. Это-то изложение и дошло до нас в своей основе, причем возможно, конечно, что Ѳукидид при дальнейших своих разысканиях мог кое-что исправить и изменить. Он не успел довести своего изложения до конца, когда в 421 г. был заключен Никиев мир. Так как этот мир не закончил войны, но повел к дальнейшим ее перипетиям, то Ѳукидид стал продолжать собирание материала. Благодаря своему изгнанию он имел возможность получать сведения и от противников Аѳин, исследовать самый театр военных действий (особенно в Сицилии). Когда война окончилась в 404 г. уничтожением афинского могущества и Ѳукидид вернулся в Аѳины, он приступил к разработке собранного материала, но не успел довести этой работы до конца, остановившись на изложении событий конца лета 411 г. То, что́ было обнародовано после смерти Ѳукидида, представлялось в глазах самого автора вполне законченным и готовым к изданию в свет; это, конечно, не исключает того, что Ѳукидид, если бы он имел возможность работать над своим трудом долее, внес бы в него там и сям изменения и поправки. Как бы то ни было, дошедший до нас труд Ѳукидида представляет собою полное единство; Ѳукидид при составлении его исходил из представления о непрерывности всей 27-летней войны, хотя кое-где и остались в труде следы первоначальной редакции (несомненно, напр., в IV. 485).
Исследование Эдуарда Мейера, проведенное от начала до конца на широкой исторической основе,[74] обставленное зрело продуманной аргументацией, казалось, должно было повести к окончательному торжеству унитарной теории. Но на деле оказалось, что и его доводы не для всех убедительны. В появившемся в 1911 году обширном и обстоятельном сочинении о Ѳукидиде английского ученого Г. Гранди последний становится опять всецело на сторону прогрессивной критики.[75] По мнению Г. Гранди, Ѳукидид первоначально закончил и издал в свет до своего возвращения из изгнания историю Архидамовой войны (I. 1-V. 24) и лишь спустя значительный промежуток времени, когда ход событий позволил ему говорить о непрерывности всей Пелопоннесской войны, приступил к продолжению своего труда. А это могло случиться не ранее той поры, когда не только в Сицилии, но и в собственной Греции война приняла широкие размеры. Таким образом, не ранее 413 года у Ѳукидида могло составиться то представление о непрерывности войны, которое оставило бесспорные следы в композиции его истории. В связи с этим изменившимся взглядом на непрерывность войны в течение 27 лет Ѳукидид в первой части своего труда (I. 1-V. 24) сделал необходимые вставки; из этих вставок главные касались изложения причин войны, ранней истории Греции и пр., иными словами, все то, что составляет содержание значительной части первой книги. Многое из того, что первоначально здесь было выражено кратко, теперь, при вторичной обработке первой части, было распространено, причем никогда не допускалась переделка первоначального текста, но в него делались вставки.[76] Первоначальная история Архидамовой войны заканчивалась V. 20,; остальная часть этой главы и главы 21-24 были написаны позднее, чтобы завязать нити событий, непосредственно зависящих от Архидамовой войны, и образовать связь с историей последующего периода. Сицилийская экспедиция была обработана Ѳукидидом первоначально в виде отдельной монографии.[77] Уже после того, как Сицилийская экспедиция была изложена, Ѳукидид, чтобы связать ее историю с историей Архидамовой войны, изложил события 421-415 гг. (V. 25-116). Эта часть истории Ѳукидида, равно как и вся восьмая книга, являются самыми поздними по времени составления частями его труда.
Исследователи, занимавшиеся вопросом композиции истории Ѳукидида, как сторонники прогрессивной критики, так и последователи унитарной теории, приложили столько знания, и усердия, и остроумия для разрешения этой проблемы в том или другом направлении, что, казалось бы, вопрос этот должен был быть, в конце концов, решен так или иначе. Но на самом деле этого нет, да вряд ли когда и будет. Тот же Эдуард Мейер, который с таким жаром отстаивал в своих "Forschungen" и в своей "Истории древности" унитарную теорию, в одной из своих последующих работ[78] заявляет, что вопрос о композиции труда Ѳукидида, вероятно, и в будущем постоянно послужит предметом все нового и нового обсуждения, без надежды на то, что такое или иное решение этого вопроса встретит всеобщее признание. Эдуард Мейер "убежден" в том, что правы унитарии; но, очевидно, и он сознает, что его "убеждение" не может убедить всех и каждого. При таком положении дела, когда сторонниками обеих теорий испробованы, можно сказать, все средства в свою пользу, едва ли есть разумное основание входить здесь во все детали, иной раз очень мелочного характера, и контроверзы, представляемые проблемой, вряд ли разрешимой окончательно в ту или другую сторону при наличности имеющихся в нашем распоряжении данных.
А данные эти заключаются исключительно лишь в труде самого Ѳукидида, так как древние ученые, занимавшиеся вопросом композиции его истории, были, в сущности, в таком же довольно-таки беспомощном положении, в каком оказываемся и мы.
Сопоставим, однако, прежде всего те факты, которые могут быть признаны установленными непоколебимо. Во-первых, несомненно, труд Ѳукидида дошел до нас в том виде, в каком он остался после смерти автора; ни о какой "редакторской" работе со стороны другого лица, взявшегося издать историю Ѳукидида в свет, не может быть и речи. Это теперь общепризнано всеми. Во-вторых, более чем вероятно, труд Ѳукидида за его преждевременною смертью самим автором не был проредактирован окончательно, или, выражаясь точнее, Ѳукидид, не успел придать своему труду того вида, в каком он предполагал выпустить его в свет. Это соображение, на мой взгляд, должно иметь решающее значение при обсуждении вопроса композиции истории Ѳукидида, будем ли мы согласны с прогрессивной или унитарной теорией. Всякий, кому приходилось разбирать рукописи авторов, предназначавших свое произведение к печати, но не успевших за смертью сами его напечатать, отлично знает, что в этих рукописях далеко не всегда все бывает в должном порядке не только в отношении формы, но и с точки зрения содержания. В таком же положении, я убежден, оказалась и та рукопись истории Ѳукидида, которая осталась после его смерти. Прежде всего эта рукопись не была закончена, а затем - и это важнее всего - самим автором она в окончательном виде не была просмотрена.
Ѳукидида любят теперь сопоставлять - и сопоставление это в значительной степени вполне основательно - с современными историками; его труд по характеру и направлению сравнивают с современными учено-историческими трудами.[79] Естественно идти в этом сравнении дальше и предполагать, что самая техника работы Ѳукидида во многом должна была напоминать собою технику современных ученых-историков. Историки нашего или вообще новейшего времени, приступая к своей работе, прежде всего, конечно, собирают тот материал, на котором они будут строить свое историческое сочинение, или, пользуясь современной терминологией, собирают источники. И это собирание источников, особенно если они рассеяны, отнимает, как всякому известно, очень много времени. Ѳукидид был в таком же положении; и, нужно думать, самое собирание материала, особенно если принять во внимание те условия, в какие поставлены были в его эпоху научные разыскания, и то положение, в каком находился Ѳукидид в качестве изгнанника, потребовало от него большой затраты и времени, и труда. Он сам говорит (V. 265), что в течение всей войны внимательно следил за нею "с тем, чтобы узнать в точности отдельные события", иными словами, чтобы собрать материал для своей истории. Работа эта осложнялась еще теми высокими требованиями, какие предъявлял к себе Ѳукидид: "Что касается, говорит он (I. 222_3), имевших место в течение войны событий, то я не считал своею задачею записывать то, что́ узнавал от первого встречного, или то, что́ я мог предполагать, но записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что́ слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований каждого факта, в отдельности взятого. Изыскания были трудны, потому что очевидцы отдельных фактов передавали об одном и том же неодинаково, но так, как каждый мог передавать, руководствуясь симпатией к той или другой из воюющих сторон, или основываясь на своей памяти". В подчеркнутых мною словах содержится указание на то, что́ делает и теперь всякий ученый-историк, а именно после собирания материала он еще внимательно и тщательно изучает его критически, прежде чем приступить к изложению своего предмета. И если критическая работа над источниками, являющаяся самою главною частью задачи историка, требует и много времени, и большого напряжения, и самой внимательной осторожности, то во сколько раз работа эта осложнялась для Ѳукидида, который является, по общепризнанному мнению, первым по времени ученым-историком и, таким образом, родоначальником того, что́ теперь называется исторической критикой? Какой затраты времени и труда эта работа должна была от него потребовать, если принять во внимание и состояние научных занятий в его время вообще, и ту обстановку, при которой он волею судьбы должен был производить свои разыскания?
Всеми этими соображениями я хотел бы указать на то, что предварительная работа, предшествовавшая тому моменту, когда Ѳукидид приступил к обработке собранного им материала, должна была взять у него довольно много времени. Слова Ѳукидида, стоящие в первых строках его истории: "приступил он к труду своему тотчас с момента возникновения войны", конечно, можно и должно понимать в том смысле, что с момента возникновения войны (может быть, точнее было бы сказать, с первых лет ее) он приступил к собиранию материалов для ее истории. До времени своего изгнания в конце 424 г. Ѳукидид мог стоять всегда "в курсе дела". Но с того времени, как Ѳукидид должен был покинуть Аѳины и удалиться во Ѳракию, собирать необходимые сведения о военных событиях стало для него куда труднее, за исключением разве тех военных операций, которые развертывались по близости его местожительства. Тут уже Ѳукидид сам не был "очевидцем событий", а должен был собирать сведения от других, "после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта, в отдельности взятого". Изыскания эти, по словам Ѳукидида, приведенным выше, были "трудны": приходилось постоянно проверять достоверность получаемых сведений, т. е. производить критическую работу над собранным материалом, прежде чем подвергнуть его литературной обработке.
Конечно, все это предположения. Процесс работы Ѳукидида нам неизвестен, и мы можем лишь с некоторой долей вероятности о нем догадываться. Одно, повторяю, для меня несомненно: собирание материалов для истории и критическая проверка их должны были потребовать от Ѳукидида немало труда и времени.
Возможно, по мере того, как в распоряжении Ѳукидида оказывалось достаточное количество собранного им и проверенного материала для того или иного "цикла" событий, имевших место в течение войны, он приступал к его литературной разработке, т. е., выражаясь попросту, излагал его в связной, литературной форме. В труде Ѳукидида можно констатировать присутствие вполне закругленных отделов, отделов, настолько законченных в отношении содержания и формы, что никакой дальнейшей работы и не потребовалось бы автору, если бы он сам издавал свой труд в свет. Но могло быть по ходу работы и так, что оказывалось нужным в те или иные отделы вносить дополнения, которые становились известными Ѳукидиду при его дальнейших разысканиях. Могло случиться, что приходилось делать и изменения в готовом уже тексте, коль скоро Ѳукидид получал те или иные сведения, более достоверные в сравнении с теми, какими он располагал ранее. Сам Ѳукидид говорит (V. 266), что во время своего изгнания, "на досуге", он "имел больше возможности разузнать те или иные события", т. е. получить о них более надежные сведения. Нужно не забывать того, что, за исключением так называемой археологии и эпохи пятидесятилетия, Ѳукидид описывает современные ему события, иными словами, что его источниками служила главным образом устная традиция. Излагать же современную историю даже в настоящее время, при всех усовершенствованиях в смысле научной техники, задача куда более трудная, чем писать историю времен прошедших и давнопрошедших, особенно если при изложении современной истории задаться теми серьезными целями, которые, как мы видели выше, поставил себе Ѳукидид.
Итак, процесс творчества Ѳукидида мне представляется в следующем виде: с первых же лет возникновения Пелопоннесской войны Ѳукидид приступил к собиранию, а там, где это представлялось возможным, и критической проверке материалов для ее истории. Как долго продолжалась эта работа, мы, конечно, сказать не можем, равно как не можем сказать и того, собран ли был Ѳукидидом материал для истории всей войны, или только до 411 года, на котором обрывается его история.[80] По мере того, как у Ѳукидида накапливался критически проверенный материал, достаточный для того, чтобы можно было заняться его литературною обработкою, он приступал к ней. Скажу теперь же, что в значительной своей части история Ѳукидида является, на мой взгляд, вполне законченной не только в отношении содержания, но и формы; присутствие того, что мы называем добавлениями или вставками, приходится низвести до минимума, и очевидные добавления сразу же бросаются в глаза. Завершить свою работу настолько, чтобы опубликовать ее, Ѳукидид за своей смертью не успел. Рассуждать о том, писал ли Ѳукидид свою историю частями (точка зрения прогрессивной критики), или написал ее разом после возвращения своего в Аѳины в 404 году (точка зрения унитариев), при
той постановке вопроса о композиции труда Ѳукидида, как мы ее понимаем, представляется делом и безразличным и, в конце концов, ввиду неразрешимости вопроса бесцельным. Еще менее склонны мы гадать о том, были ли отдельные части труда Ѳукидида (Архидамова война, Сицилийская экспедиция) изданы автором в виде отдельных монографий. Если даже и допустить, что это было так, мы не знаем, во всяком случае, когда он их издал. А затем, как бы то ни было, эти отдельные монографии были "антиквированы" тем общим изданием всего труда Ѳукидида, которое было сделано уже после его смерти.[81]

---

[1] Лучшее воспроизведение ее у P. Arndt — F. Bruckmann в «Griechische und römische Porträts» (München, 1891. Tabl. 128—130).
[2] Michaelis A. Bildnisse des Thukydides. Strassburg, 1877.
[3] Воспроизведен, между прочим, у: Hekler A. Die Bildnisskunst der Griechen und Römer. Stuttgart, [s. a.]. Tabl. 17.
[4] Bernoulli J. J. Griechische. Ikonographie. I. München, 1901.
[5] Hanp.: Fr. Winter в Jahrbuch des Deutschen Archäologischen Instituts. V. (1891). S. 151 ff.
[6] Anthologia graeca. Cr. 572—576 (T. I. P. 55. Stadtmüller).
[7] Перевод Ф. Г. Мищенко сверен мною по изданию Гуде.
[8] Александрийский грамматик второй половины I в. до Р. X.
[9] Уроженец острова Лероса, один из логографов; жил в первой половине V в. до Р. X., написал сочинение под заглавием: Истории (или Генеалогии, или Автохтоны).
[10] Пропуск в тексте, или неточность: Мильтиад был сыном Кипсела.
[11] Уроженец Лесбоса, логограф, старший современник Ѳукидида.
[12] Долонки, туземные жители Херсонеса Ѳракийского, около 650 г. были стеснены апсинфиями, ѳракийским племенем.
[13] «Семь против Ѳив», ст. 212 сл. (Wecklein).
[14] Дельфийского.
[15] Здесь после «унаследовал» или небольшой пропуск в тексте, или, если пропуска нет, то описка, так как Стесагор — один из сыновей единоутробного брата Мильтиада. Ср.: Геродот. VI. 38—39.
[16] Ср.: Ѳукидид. IV. 105.
[17] Пропуск.
[18] Из дема Галимунта, принадлежавшего к филе Леонтиде.
[19] Дем Аттики, принадлежавший к филе Гиппофонтиде.
[20] Писатель первой половины II в. до Р. X.
[21] Писатель около 200 г. до Р. X.
[22] Знаменитый философ, вынужденный покинуть Аѳины по обвинению в безбожии.
[23] Личность неизвестная.
[24] 63. 90.
[25] Ѳукидид. IV. 102.
[26] Ѳукидид. IV. 102. 104.
[27] Известие это вымышлено: во все время Пелопоннесской войны Эгина была занята аѳинянами.
[28] Вероятно, известный историк второй половины IV—первой половины III в. до Р. X.
[29] VIII. 94.
[30] Коринѳянин (411—337), освободитель Сицилии от тирании.
[31] Историк второй половины V—первой половины IV в.
[32] Сицилийский тиран.
[33] Анабасис. III, в конце.
[34] Современник оратора Демосѳена.
[35] Перипатетик конца IV в. до Р. X.
[36] Ср.: Ѳукидид. II. 100
[37] Неизвестный писатель.
[38] Фалерский, государственный деятель и писатель конца IV в. до Р. X.
[39] Писатель или IV, или I в. до Р. X.
[40] παρισώσεις, симметрическое соответствие двух частей фразы.
[41] Знаменитый софист.
[42] Софист, современник Сократа.
[43] III. 53-67.
[44] II. 35-46.
[45] Историк IV в. до P. X.
[46] I. 22.
[47] I. 23. 24.
[48] II. 29.
[49] VI. 2₁.
[50] II. 102.
[51] VII. 23₃.
[52] ΙΙ. 2.
[53] Писатель III—II в. до Р. X.
[54] VII. 82-87.
[55] VIII. 104-109.
[56] Сообщаемое в § 6—7 относится не к Ѳукидиду–историку, а к политическому противнику Перикла, Ѳукидиду, сыну Мелесия.
[57] III. 104.
[58] I. 18.
[59] Вот вкратце те аргументы ex silentio, с которыми оперировали и оперируют ученые при определении года смерти Ѳукидида и которые заимствуются из его истории: 1) I. 138₅. Ѳукидид не упоминает о том, что в 400/399 г. Магнесия была перенесена на другое место; значит, Ѳукидид умер до 400/399 г. 2) II. 100₂. Говоря об Архелае, Ѳукидид не упоминает о том, что он умер; это произошло в 399 г.; значит, Ѳукидид скончался, самое позднее, в 396 г. 3) III. 116. Ѳукидид не упоминает об извержении Этны в 396/395 г.; следовательно, он умер до 396 г. 4) IV. 74. Упоминая об учреждении в Мегарах крайней олигархии, Ѳукидид замечает, что последняя продержалась очень долгое время; отсюда вывод, что Ѳукидид пережил падение этой олигархии, случившееся в ближайшее время после 399 г. 5) I. 93s. Ѳукидид не дожил до 395/394 г., когда началось восстановление Пирейских стен. Против каждого из этих аргументов приводились и могут быть приведены те или иные возражения; при желании число аргументов ex silentio можно умножить (напр., в VI. 3₁ Ѳукидид не упоминает о разрушении в 403 г. Накса Сицилийского), и все же ни один из них доказательной силы иметь не будет, если считаться с тем, что окончательной редакции своего труда Ѳукидид произвести не успел.
[60] При восстановлении генеалогии Ѳукидида я следовал Kirchner'у, Prosopographia attica 7267; должно заметить, однако, что восстановление этой генеалогии не может считаться бесспорным во всех пунктах. Во всяком случае, тот факт, что Ѳукидид приходился роднею Мильтиаду и Кимону, засвидетельствован прочно. Помимо его биографов, и Плутарх, Кимон, 4, говорит: «Матерью Кимона, сына Мильтиада, была Гегесипила, по происхождению ѳракиянка, дочь царя Олора; об этом говорится в поэме Архелая и Меланѳия, написанной в честь того же Кимона. Поэтому и историк Ѳукидид приходился родственником Кимона. Его отец, Олор, носил одинаковое имя с его предком». Попытка Гемина (Марк. 18) установить родство Ѳукидида с Писистратидами — образец quasi–ученого домысла, возникшего в силу того, что Ѳукидид дважды в своей истории говорит о Писистратидах. Поэтому и схолиаст к I, 20 замечает: «Историк говорит так потому, что и сам принадлежал к роду Писистратидов, а потому и клевещет на семью Гармодия».
[61] Пердризе (Perdrizet. Scaptesyle / Klio X. 1910. P. 23) неправильно, и в противоречии со свидетельством самого Ѳукидида (VI. 105ι), переносит местоположение Скаптегилы в пределах самого Пангея.
[62] Предположение Пердризе (op. cit.), что ѳракийские прииски принадлежали ѳракийцам и от них Ѳукидид арендовал их, на мой взгляд, ошибочно.
[63] В «Осах» Аристофана, поставленных на сцене в 422 г., хор, не называя Ѳукидида по имени, вероятно, его имеет в виду, когда говорит: «…идет толстяк (ἀγήρ παχύς = πλούσιος = ’богач’) из числа тех, что предали Ѳракийское побережье».
[64] Вопрос об автопсии Ѳукидидом различных мест театра военных действий вызывал и вызывает оживленный обмен мнений среди ученых. Относительно осады Платей (II. 71-78; III. 20-24. 52-68) G. B. Grundy и в специальных статьях и в своей книге «Thycydides and the history of his age» (London, 1911) держится того мнения, что Ѳукидид никогда не видал Платей, хотя скудные указания на топографию местности, даваемые Ѳукидидом, стоят в связи с общей ее конфигурацией. Много споров и по поводу указаний Ѳукидида (IV. 8) относительно Сфактерии и Наваринской бухты. Прежде всего, несомненно, Ѳукидид ошибается, определяя длину острова в 15 стадий, тогда как на самом деле она равна 24 стад. Далее, по Ѳукидиду, южный канал мог быть загражден 9 триерами, между тем ширина его в самом узком месте в настоящее время равна ок. 1200 м; северный канал, оказывается, мог быть заперт двумя триерами, а его ширина равна ок. 110 м. Но наряду с этими ошибочными или, во всяком случае, возбуждающими сомнение указаниями, другие указания согласны с топографией местности. По мнению Grundy, Ѳукидид лично не был знаком с топографией Сфактерии и прилегающих к ней местностей, а пользовался тут двумя источниками, надежным и ненадежным. Burrow, напротив, полагает, что Ѳукидид описывает Сфакгерию на основании автопсии, но ошибается только в цифрах.
[65] Busolt G. Zur Aufhebung der Verbannung des Thukydides // Hermes. 1898. XXXIII. S. 335 ff.
[66] Заглавие это легко объясняется тем, что первые строки истории Ѳукидида гласят: Θουϰυδίδης Ἀϑηναίος ξυνέγραψε.
[67] В различных частях своего труда Ѳукидид называет описываемую им войну то ὅδε ὁ πόλεμος, то ὁ πόλεμος ὅδε. Некоторые ученые усматривали определенное различие в этих обозначениях, и думали, что под ὅδε ὁ πόλεμος нужно разуметь так называемую Архидамову, десятилетнюю, войну (431-421), а под ὁ πόλεμος ὅδε — всю Пелопоннесскую войну, 27-летнюю. Grundy, op. cit. р. 454 ff., доказал, что оба выражения эти равнозначащи.
Поздние писатели, напр., Плутарх (Ликург, 28), называют историю Ѳукидида Πελοποννησιαϰά, «Пелопоннесской историей»; это стоит в связи, конечно, с обозначением самой войны «Пелопоннесскою». Что касается аѳинян, то они называли «Пелопоннесскую» войну «Дорийскою» (Фук. II. 54₂) и «Лаконскою» (Аристотель. Политика. V. 2. Р. 1303a 10 - С. 212 моего перевода); пелопоннесцы называли ее «Аттическою» (Фук. V. 282). Ливаний (речь I. 148 Förster) цитирует труд Ѳукидида просто «история» (ξυγγραφή). Деление истории Ѳукидида на 9 книг известно Диодору Сицилийскому (XII. 37₂; XIII. 42₅), но ему же известно деление и на 8 книг. Деление на 13 книг см. у Марк. 58. Схол. к Фук. II. 78; III. 116; IV. 135₂; IV. 78.
[68] См. мою статью: Когда и кем была издана история Ѳукидида? // Сборник в честь В. П. Бузескула. Харьков, 1914.
[69] Ср.: II. 47₂, 70₅, 103₂; III. 25₂, 88₄, 116₃; IV. 51. 116₃, 135₂; V. 39, 51₂, 56₅, 81₂, 83₄; VI. 74, 93₄; VII. 18₄; VIII. 65, 60₃. Лишь в одном случае Ѳукидид отступает от этого правила: в V.24₂ Ѳукидид отмечает не конец 10го года войны, а замечает: «описание первой войны, непрерывно веденной в течение этих десяти лет, закончено». Обыкновенно окончание каждого года войны Ѳукидид как бы сигнирует своею подписью. Исключения из этого правила: II. 47₂; III. 116₃: V. 39, 51₂, 56₃, 81₂, 83₄, 81₂, 83₄.
[70] Совершенно неосновательно эта система вызывает неодобрение Дионисия Галикарнасского (О Ѳукидиде, 9 = Opusc. I. 336 Us. R. Письмо к Помпею Гемину, 3|3=Opusc. II. 237 Us. R.), сожалеющего о том, что Ѳукидид не пошел тут по проторенной дороге.
[71] Ullrich F. W. Beiträge zur Erklärung des Thukydides. Hamburg, 1845. S. 6.
[72] J. Classen во введении к своему изданию (Berlin, 1862).
[73] Meyer Ed. Forschungen zur alten Geschichte. II. Halle, 1899. S. 269 ff.
[74] В своей «Geschichte des Altertums» (III. 264) Эд. Мейер не без некоторого основания замечает по поводу представителей прогрессивной критики: «немногие филологи, впрочем, вполне научились, или даже вовсе не научились, смотреть на Ѳукидида как на историка».
[75] Grundy G. В. Thucydides and the history of his âge. London, 1911. P. 387 ff. Ср. рецензию на книгу Grundy С. П. Шестакова в Журн. Мин. Нар. Проев. 1912, январь.
[76] По мнению Г. Гранди, весь отдел I. 89—118 представляет собою расширение первоначальной заметки 1. 18₂—19, причем I. 118₃ непосредственно примыкает к I. 87. Что касается книг II. 1—V. 24, то Г. Гранди сознается, что здесь прибавленный или интерполированный материал не выделяется столь определенно по своему назначению, как в I книге. IV. 108—V. 17 написаны в первоначальной редакции по данным из пелопоннесских источников, за исключением лишь IV. 118, вставленной после 404 г. по афинским архивным данным.
[77] Материал для этой монографии Ѳукидид, по мнению Г. Гранди, заимствовал до своего возвращения в Аѳины у афинских пленников, с которыми он познакомился в Сицилии во время своего посещения ее.
[78] Meyer Ed. Thukydides und die Entstehung der wissenschaftlichen Geschichtsschreibung. Wien, 1913.
[79] См.: Бузескул В. П. Ѳукидид и новейшая историческая наука и Исторические этюды. СПб., 1911. С. 29 сл.
[80] Если предположение о том, что труд Ѳукидида был издан Ксенофонтом, приемлемо, то не исключена возможность, что Ѳукидидом был собран, хотя бы частично, материал для истории всей войны, но остался начиная с 411 года в совершенно необработанном виде. Тогда заманчивой является высказываемая некоторыми учеными мысль, что Ксенофонт, который в первых двух книгах своей «Греческой истории» дает изложение последних семи лет Пелопоннесской войны, мог воспользоваться материалами, оставленными Ѳукидидом. Вопрос этот нуждался бы, впрочем, в подробном освещении, которому здесь не место. С другой стороны, если принять во внимание, что восьмая книга истории Ѳукидида, как указывают некоторые исследователи, менее обработана, чем предшествующие, приходится допустить и то, что Ѳукидид успел собрать материал только для того периода войны, который описан им, т. е. до 411 года. Из слов Ѳукидида (V. 26₅): «я пережил всю войну … и внимательно наблюдал с тем, чтобы узнать в точности отдельные события», мне кажется более вероятным, что в руках Ѳукидида находился материал для истории всей войны. Доказать это, конечно, нельзя.
[81] Литература по вопросу о композиции труда Ѳукидида огромная. Сжатый обзор ее см. у Busolt, Griech. Gesch. III. 2. 633 сл. (до 1904 г.), Grundy (op. cit.), а также подробное изложение (до 1887 г.) в предисловии Ф. Г. Мищенко. Из работ ученых, стоящих на точке зрения прогрессивной критики Ульриха, но подвинувших разрешение вопроса и самостоятельно, нужно отметить в особенности работы Цвиклинского, Кирхгофа, Брейтенбаха, Фридриха, Виламовица—Мёллендорфа, Бузольта. Цвиклинский (Cwiklinski L. Quaestiones de tempore quo Thucydides priorem historiae suae partem composuerit. Berlin, 1873; Die Entstehung des 2-ten Teils der thukydideischen Geschichte // Hermes. XII (1877), 23 сл.), принимая мнение Ульриха, что история Архидамовой войны, т. е. книги I-V. 24, составлена до 404 г., видоизменяет гипотезу Ульриха в следующих пунктах: история Сицилийской экспедиции, книги VI-VII, составлена Ѳукидидом после истории Архидамовой войны, вероятно, до 404 г., и сначала как труд вполне самостоятельный; после 404 г. Ѳукидид сочинил историю 421-415 гг. и те отделы в VI и VII книгах, которые посвящены обозрению событий 415-413 гг. в собственной Греции, а также историю Декелейской войны, в том виде, в каком она дошла до нас; затем Ѳукидид вставил историю Сицилийской экспедиции в общую историю Пелопоннесской войны и приступил к полной переработке всего труда, которую он успел довести только до конца IV книги; при этой переработке Ѳукидид вставил в свое изложение так называемую археологию и историю пятидесятилетия. Взгляд Кирхгофа (Kirchhoff A. Thukydides und sein Urkundenmaterial. Berlin, 1895) на композицию труда Ѳукидида может быть резюмирован так: труд Ѳукидида в том виде, в каком он дошел до нас, состоит из двух частей, написанных не в один прием, а в несколько, определить которые мы, однако, не можем: 1) история Архидамовой войны (I. 1-V. 20), первоначальное изложение которой впоследствии было расширено автором различными добавлениями большего или меньшего объема, причем, однако, переработка эта не была доведена до конца, и 2) V. 25-VIII. 109; эта часть написана после 404 г. и предназначена была дать изложение событий 421-404 гг., но она не была закончена и в значительной своей части осталась в совершенно неготовом виде. После смерти автора весь его труд был издан в свет неизвестным нам лицом, но еще в первой половине IV в., в том виде, в каком он остался после смерти Ѳукидида. Главы V. 21-24 представляют собою лишь эскиз, в который вставлены были Ѳукидидом заключающиеся в них документы; эскиз этот служит связующим звеном между обеими частями. Брейтенбах (во Введении к своему изданию «Греческой истории» Ксенофонта, Leipzig, 1873) пытался примирить точки зрения Ульриха и Классена: по его мнению, Ѳукидид составил связное изложение всей Пелопоннесской войны до конца VIII книги уже до битвы при Эгоспотамах (406 г.). После своего возвращения в Аѳины Ѳукидид приступил к обработке своего сочинения и дошел до того пункта, на котором обрывается его труд. Тут он получил известие о разгроме Аѳин 404 г., прервал свою работу и после заключения мира приступил к переработке всего труда, но дошел только до конца VII книги, когда неожиданно умер. Таким образом VIII книга осталась лишь в первой обработке. По мнению Фридриха (Friedrich G. Jahrbücher für klassische philologie. 155. 1897. 244 ff.), Ѳукидид написал вторую часть своего труда до окончания войны, первую часть в качестве самостоятельного произведения издал в свет до 418 г. и, лишь после своего возвращения из изгнания, при соединении готовых частей в одно целое, вставил ее в общую историю. Wilamowitz—Möllendorff (Aristoteles und Athen. Berlin, 1893. I. S. 106 ff.) по поводу Архидамовой войны соглашается с Цвиклинским; остальные части труда Ѳукидида составлены также до 404 г., причем история Сицилийской экспедиции, т. е. кн. VI-VII, образовывали самостоятельное произведение; затем Ѳукидид приступил к переработке всего труда, но не успел ее закончить; книги V и VIII остались в первоначальной редакции. Busolt (Griech. Gesch. III. 2, 635 ff.) указывает на то, что между V. 20 и V. 26 имеется, несомненно, вставка, разделяющая весь труд Ѳукидида на две части: изложение Архидамовой войны, заканчивающееся V. 20, и продолжение истории Пелопоннесской войны, начинающееся с V. 25; V. 21-24 являются и дополнением к первой части труда Ѳукидида и связующим звеном между первой частью и второй. Далее Бузольт указывает, что бо́льшая часть тех мест в истории Ѳукидида, на основании которых Ульрих заключал, что Ѳукидид изложил первую часть до 404 г., вероятно, даже до 415 г., не имеют того значения, какое старался придать им Ульрих, или, во всяком случае, могут быть истолкованы иначе. Главные из этих мест следующие: I. 10₂, 23₁₋₃, IIΙ. 34. 54. Но одно из указанных Ульрихом место, III. 872 (cp. VIII. 87s), написано, несомненно, до сицилийской катастрофы, а другие с вероятностью указывают на то, что при написании Ѳукидид не знал еще Декелейской войны, или считал Архидамову войну за войну самостоятельную. Это: II. 23₃, cp. VIII. 60₁; II. 94₁, cp. VIII. 96₁; IV. 48₅, ср. Диодор. XIII. 48. Вообще, по мнению Бузольта, Ѳукидид в своем изложении смотрит на Архидамову войну как на войну законченную; если бы он смотрел на нее иначе, т. е. как на составную часть всей Пелопоннесской войны, то он должен был бы это рельефнее обосновать с самого начала, т. е. в I. 1, а не в начале второй части. V. 26. Но когда Ѳукидид закончил первоначальную редакцию изложения Архидамовой войны, с достоверностью, по словам Бузольта, сказать нельзя; во всяком случае об издании в свет отдельной монографии об Архидамовой войне Ѳукидид и думать не мог, коль скоро он пришел к убеждению, что Архидамова война — только часть всей Пелопоннесской. Что касается Сицилийской экспедиции и Декелейской войны, то для их истории Ѳукидид, по всей вероятности, не только стал собирать материал, соответственно тому, как развивались события, но и изложил этот материал в литературной форме еще до окончания всей войны. После заключения мира 404 г. Ѳукидид приступил к продолжению своего труда, которое обнимало историю событий от Никиева мира до падения Аѳин. Вместе с тем он подверг переработке историю Архидамовой войны. Переработку эту, однако, Ѳукидид не произвел по одному плану, но ограничился, смотря по надобности, частичными дополнениями и поправками; такими вставками, по мнению Бузольта, являются: I. 89-118₂; II. 13₇, 48₃, 65, 100; III. 82-83, 93; IV. 81₂- 108₄. Ѳукидид умер, прежде чем успел довести до конца переработку истории Архидамовой войны. Вторая часть труда Ѳукидида также носит следы незаконченности. Вполне обработаны книги VI и VII, не закончено изложение событий 421-415 гг., простым «торсом» является VIII книга — набросок, написанный до 404 года.